Павел Павлов

В поисках друга

Это не обычная история началась одним осенним холодным вечером, когда на улице шёл сильный дождь, а не дружелюбный ветер прогонял всех прохожих в тёплые дома. Про такие вечера всегда оправданно говорили, что хороший хозяин и собаку не выпустит на улицу. Но, ни у каждой собаки был хозяин. Поэтому оставались такие животные, которым самостоятельно приходилось искать себе кров, что бы переждать непогоду. Пэги принадлежала именно к этим бедолагам, беспородная дворняга, которая ни когда не знала ласки и доброго слова. С самого рождения её жизни угрожала опасность, она постоянно голодала, а настоящим пиром оказывались объедки, с очередной помойки, которая возникала на пути. Люди не всегда были дружелюбны, кто-то мог бросить в её сторону недовольный взгляд, а кто-то даже настоящий камень. А иногда, по городу ездил старый, обшарпанный фургон, оттуда выходили люди с удавкой, и если в их руки попадало бездомное животное, то никто ни когда больше не видел попавших к ним. Ни кто не знал, куда увозили несчастных, но Пэги чувствовала, люди с удавкой добра не несут. С подобными беспокойными мыслями, она бежала в своё укрытие, которое нашла для себя несколько дней назад. Это была подворотня одного заброшенного дома, место спокойное и безлюдное, а значит и безопасное. Сейчас, это было очень важно для бездомной дворняжки, ведь именно там, она решила родить своих щенков, которые уже совсем скоро решили появиться на свет.
- Вот-вот, я подарю их миру. – Проносились мысли в голове Пэги.
Она проползла под грудой старых досок и оказалась с воём убежище. Здесь было тепло, и дождь с ветром не были так страшны. Пэги улеглась и стала ждать самого важного события в своей жизни. И когда наступило утро нового дня, чудо свершилось. На свет появилось трое щенков: Джек, Джеки и Джим. Немного необычные клички для щенков, которые родились в подворотне, но:
- Эти клички будут счастливыми для моих малышей. – Утвердительно решила про себя Пэги. – Ведь так звали домашних собак, которых она встречала на своём пути, рыская в поисках пищи. У них был тёплый дом и самое главное – любимый хозяин. И сохранив клички в своей памяти, теперь, она их дарила своим щенкам. А щенки действительно оказались чудом, они напоминали живые плюшевые игрушки, которым нужна была любовь и забота. И был среди них один, который отличался от всех остальных. Он не был каким-то особенным, он просто был другим. Если чёрные, как смоль, Джек и Джеки, с самого рождения, были сильными и проворными, то рыженький Джим оказался самым маленьким и слабым. Мудрая мать Пэги сразу почувствовала в нём необыкновенную тягу к жизни, которой не было даже в ней самой. Хилый щенок, не успев открыть свои глазки, стал мечтать о том, как мир в округ прекрасен и сколько, наверное, в нём хороших вещей, которые ждут его впереди. И Пэги иногда грустно вздыхала, предчувствуя, сколько испытаний выпадет на доброе и наивное сердце любимого щенка.
Время шло, щенки подрастали и вскоре Джим, Джек и Джеки, стали выбираться из своего убежища в мир, который их так завораживал и одновременно очень сильно пугал. Теперь, когда Пэги отправлялась на поиски еды, они часто играли во дворе заброшенного дома, но как только они слышали шаги или крики людей, то быстренько прятались под старыми досками, любопытно наблюдая за теми, кто их так сильно пугал.
- Джек, тебе опять почудилось. – Произнёс Джим.
- Сиди тихо, я точно слышал, что сюда, кто-то идёт. – Испуганно, повизгивал Джек. — Хоть он и был самым большим и сильным щенком, но одновременно и самым трусливым.
- Трусишка, опять всех нас пугаешь. – Захихикала Джеки. – Скоро ты будешь бояться каждого листочка, который сорвёт и поднимет в небо ветер.
Щенки громко засмеялись, уже не тревожась, что их может кто-то услышать.
- Тише, тише я вам говорю. Мама сказала всегда прятаться и сидеть тихо, когда складывается опасная ситуация.
- Листья в небе, листья в небе! – Рыжий щенок любил подтрунивать над Джеком, когда тот, в очередной раз заставлял их бежать от мнимой опасности. Ему с сестрой стало так весело, что они оба совсем забыли об осторожности.
Но вдруг откуда-то не возьмись, послышались голоса и чьи-то суетливые шаги.
Под чьими-то ногами хрустели сухие листья, а слова доносились всё ближе. Двое людей, с усталыми взглядами ходили по заброшенному двору и разговаривали друг с другом.
- Ну, что ни кого не видно?
- Нет пусто. Наверное, на сегодня хватит, и так много поймали. Давай возвращаться.
Веселившиеся щенки притихли, ведь это были те страшные люди, про которых рассказывала им мама. В их руках была длинная палка с удавкой на конце, и приехали они на большом фургоне, из которого доносился жалобный лай собак.
- Ну что я вам говорил, я был прав, а вы ещё надомной смеялись. – Всё так же тихо шептал Джек.
И всем щенкам уже действительно было не до смеха. Они тряслись, как листочки на ветру и единственным их желанием было то, чтобы быстрее вернулась их мать. Но Пэги не вернулась, не в тот день, ни в какой другой.
- Мама не успела спрятаться, и её поймали те страшные люди с удавкой. – Всё время твердил Джек.
- Мама обязательно вернётся. – Верил Джим.
Но Пэги уже не могла вернуться, её действительно поймали люди, которые отлавливали бездомных животных. И в тот момент ей не было страшно, она лишь боялась за своих щенков, которые остались совсем одни в мире, где не всегда солнце ласково, а ветер игрив.
Время шло. На дворе уже выпал снег и стало совсем холодно. Старые доски уже не спасали от ветра, и всю ночь приходилось покрепче жаться друг к другу, что бы совсем не замёрзнуть. Так проходили ночи, а днём, щенки бегали по двору и искали хоть какую-то еду, чтобы не умереть с голода. Так мир открыл свои объятья Джиму, который верил в его добрые чудеса. И не известно, сколько бы времени, ещё так прожили маленькие пёсики, если бы жизнь не преподнесла им ещё одно новое испытание.
- Просыпайтесь. – Кричал во всю глотку Джек.
- Что случилось?
- Просыпайтесь же вы сони, дом рушиться.
Там снаружи во дворе опять слышались голоса людей и рёв больших машин, старый дом сносили. Трое подросших щенков еле-еле успели выбраться из под обломков своего «убежища», которое чуть было не раздавило их. Оставшись без крова, блуждая по улицам города, измученные и голодные, они спали под открытым небом, мечтая о лучшей доле. А что было для них лучшая доля? Они не знали. Пока в одно прекрасное утро, в очередном дворе пёсики не увидели девочку, играющую с толстым и пушистым щенком. Девочка убегала, а щенок догонял её, потом красивый щенок прятался, а маленькая хозяйка его искала.
- Вот и нам бы так! – С горящими глазами, в один голос, произнесли трое бездомных щенков.
- Ха! Размечтались. – Послышался чей-то ироничный голос со стороны. Это была ворона, которая сидела не далеко на ветке старого дерева. Её звали Чёрная принцесса, точнее сказать она себя так сама называла. Ей хотелось быть королевой в стае таких же чёрных ворон, как и она сама, но другие вороны только смеялись над ней. Утверждая, что такую почесть нужно заслужить, а Чёрная принцесса была самой обычной, ничем ни приметной птицей. Поэтому, не смирившись со своей “обычностью”, она решила покинуть свою стаю и держаться вдали от всех остальных, убеждая себя в том, что так она будет не обычной. И вот сейчас она сидела на ветке и от не чего делать решила перекинуться парой слов с бездомными щенками.
- Почему ты так говоришь чёрная ворона. – Гавкнул ей в ответ Джим.
- Почему я так говорю? Да вот почему глупые дворняжки. – Ворона деловито похаживала по ветке, довольная тем, что привлекла чьё-то внимание. – Посмотрите на того жирного щенка, с которым возиться девчонка. Вон, он какой красивый. Наверное, у него богатая родословная и стоит он кучу денег и любоваться на него одно удовольствие. А вы? – Птица разочарованно вздохнула. — Беспородные дворняги, которые ни кому не нужны. Лучше и не мечтайте о такой счастливой доле, всё равно у вас ни чего не получиться.
- Ну почему не получиться. – Послышался ещё чей-то незнакомый голос. Из подвала вылезал самый обычный дворовой кот. Он был весь серый и худой, наверное, жизнь у него то же была не лёгкая, но, судя по его безразличному виду, кота это мало волновало. Он так же, как и ворона, деловито уселся возле канализационного люка и присоединился к разговору.
- Возможно, вам удастся найти хозяев. – Монотонно промяукал он. — Если конечно очень сильно постараетесь.
- Что нам нужно для этого сделать! — Радостно закричали щенки.
- Для начала давайте познакомимся. – Теперь уже с гордостью произнёс серый кот. – Меня зовут Василий, и я живу в здешних местах, везде понемножку. – Всё так же деловито добавил он.
- Да Васькой тебя зовут, а не Василием. – Ворона на ветке была до ужаса возмущена, что облезлый подвальный кот отвлёк внимание щенков на себя. – Всех дворовых котов зовут Васьками и тебя в том числе. – Она ни как не могла уняться и похоже дразнить кота оказалось не менее забавным, чем привлекать своей болтовнёй внимание наивных щенков.
- Замолчи, ты чёрная неудачница. Думаешь, я не знаю, что над тобой смеётся вся округа. Вообразила себя принцессой, а сама, что не наесть самая обычная ворона, которых тысячи. Вот погоди, попадёшься ты мне в лапы, весь хвост тебе повыдираю. – Серый кот тоже разозлился не на шутку.
И неизвестно чем это перепалка закончилась, если бы в разговор не встрял рыжий щенок. Его так заинтриговали слова дворового кота, что он больше ни минуты не мог ждать ответа, пока тот разберётся с вороной.
- Кот Василий, что нам нужно сделать, что бы найти себе хозяина.
И как только Джим назвал имя «Василий», кот быстренько переключился с неугомонной птицы на щенка, и заговорил с ним снова.
- Ну, во-первых, вам нужно не прятаться, а бегать в людных местах, что бы люди заметили вас. Во-вторых, вы ещё маленькие и это тоже плюс, люди предпочитают брать маленьких щенков и котят, чем взрослых животных.
- Не верьте его болтовне. – Ни как не могла угомониться ворона.
- Замолчи ты пугало. – Василий опять перевёл своё внимание на птицу, которая его изрядно донимала, уже не в первый раз. – Вот только доберусь до тебя, все перья из хвоста повыдёргиваю.
- Сам пугало огородное. – Кричала ему ворона. – Вот уж кто ни когда не найдёт себе хозяина, так это ты серое страшилище.
И ругань между двумя неуёмными животными возобновилась бы вновь, если бы их снова не перебил рыжий щенок.
- Пожалуйста, не ругайтесь. Кот Василий, что нам нужно сделать ещё, чтобы быстрее найти хозяина?
- А ещё, ищите маленьких детей и бегайте за ними. На сколько мне известно, среди людей, они самые жалостливые и есть шанс, что вам действительно повезёт.
- Большой ерунды в своей жизни я не слышала. – Чёрная принцесса покатилась от смеха сидя на своей ветке.
- Вот погоди, сейчас я до тебя доберусь. – Серый кот полез на дерево, а ворона стала его дразнить и ещё больше над ним издеваться.
Они так были поглощены друг другом, что забыли о щенках, из-за которых всё это началось, а те уже побежали на поиски людных мест.
- Нам нужно искать улицы, где много детей. – Кричал Джим.
- Погодите, а вдруг в таких местах нам будут не рады, и там будет опасно находиться. – Всё так же с сомнением взвизгнул пугливый Джек.
- Слышали, что сказал Василий, нам нельзя бояться и только тогда мы сможем найти себе хозяев и тёплый дом. – Джеки была захвачена поиском не меньше Джима, а так как смельчаков оказалось большинство, трусливому Джеку пришлось опять согласиться.
Так начались поиски лучшей доли, они бегали по людным улицам и базарам. Увязывались за понравившимися людьми, некоторые из них даже улыбались и кидали что-нибудь съестное, другие же делали строгий вид и прогоняли. Один раз щенкам повезло, они нашли место, где было много детей. Это был детский садик, ребята играли в разные игры и с виду выглядели очень безобидными.
- Вот оно наше счастье. – С горящими глазами подумал Джим. – Бежим к ним.
И дети действительно им обрадовались, они гладили и брали их на руки. Они бросали им мячик и трое щенков с радостью бегали за ним, с верой в то, что они наконец-то нашли себе хозяев. НО вера стала быстро пропадать, когда к малышам подошла женщина с угрюмым видом, это была их воспитательница. Она закричала, что бы ни кто из детей не трогал щенков руками, они могут быть заразными, да ещё могут и укусить. Отломав длинный прут, недовольная воспитательница стала прогонять маленьких пёсиков, в глазах, которых появился страх.
- Мы ни когда так не найдём себе дом. – Обречённо хныкал Джек.
- Мир не может быть жестоким. – Подумал про себя Джим.
В поисках дома и хозяина проходили недели. Целыми днями пёсики бегали по городу, а вечером, уставшие возвращались в тот двор, где иронично хихикала ворона, крича о правоте своих слов, а кот Василий клялся, что обязательно вырвет хвост несносной птице-неудачнице. И вот однажды трое щенков решили, что будут искать себе хозяев по одиночке, ведь так больше шансов на успех. – Неуверенно проронил Джим. – И как обычно, трусливый Джек сомневался, но уверенных в себе щенков снова оказалось больше. Решение было принято, и очередным утром они разбрелись в разные стороны. То утро оказалось последним, когда все трое пёсиков жили вместе. Вечером то же дня, в родной двор вернулся только один рыжий щенок. Он устало рухнул под козырьком подъезда, даже не заметив, что брата с сестрой ещё нет. А утром в растерянности он понял, что остался совсем один. В голову приходили разные мысли.
- Может быть, Джеки и Джеку повезло, и они нашли хозяев. А может, их то же поймали те страшные люди с удавкой? Ему хотелось верить, что с ними всё в порядке, но в собственных глазах надежды становилось всё меньше. И видя печаль в щенячьих глазах, даже несносная ворона притихла и больше не кричала о том, что мечтают только глупцы. Облезлый же кот Василий решил поговорить с рыжим щенком, что бы тот смерился, ведь есть те, кто всю жизнь живут одиноко на улице, например как он. И в этом нет ни чего страшного, таков удел некоторых земных тварей.
- Смирись Джим. – Прозвучало эхом одним ранним утром.
И наивное, доброе сердце смирилось.
Так прошла зима и наступила весна, а в одном из городских дворов по-прежнему жило трое отверженных: Джим, кот Василий и вечно не довольная ворона Чёрная принцесса. Весна снова дарила то, что когда-то отняла холодная зима – волшебную надежду. Впервые в жизни бездомный пёс поверил, что ночью можно не трястись от холода, ведь весенняя погода может быть достаточно ласковой и тёплой, пищу теперь стало добывать намного легче, ведь помойки не заносило снегом. Сам же пёсик потихоньку превратился из маленького щенка в милого и добродушного пса. Конечно, он не был настолько красив, как породистые собаки. У него не было такой роскошной шерсти, как у колли или такой силы, как у сенбернара. Но у него были очень добрые и преданные глаза, а это стоило многого, поверти, иногда даже больше чем шелковистая шерсть и грозный вид. И если весна возвращала всё живое к жизни, то она возвращала и веру. Джим снова поверил в то, что когда-нибудь найдётся друг, который станет его хозяином и подарит тёплый дом. И вот в один прекрасный день, который, по правде говоря, ни чем не отличался от всех предыдущих, случилось то, чего так долго ждал пёс. Во дворе играло много детей, но рыжий бродяга теперь сторонился их, зная, к чему могут привести забавы с малышами. Он лежал не далеко от лужайки, где резвилась ребятня, возле него деловито похаживал серый кот, а на ветке сидела Чёрная принцесса. Джиму нравилось наблюдать за играющими детьми, ведь дети невинны. И был среди детворы маленький мальчик, который рыжему псу нравился больше всех остальных. Его звали Стёпа, не очень модное имя для современного ребёнка, но самому мальчику оно нравилось. Зато имя не нравилось мальчишкам во дворе, они постоянно обижали и дразнили Стёпу коротышкой. Поэтому он сторонился детей и постоянно гулял один. Так было и в тот памятный день, когда Джим почувствовал, что наконец-то нашёл себе друга.
На улице не давно прошёл дождь, и кругом лужи отражали прохожих. Стёпа сидел возле одной из них и пускал бумажные кораблики. Как вдруг к нему подбежал мальчишка с огненно рыжими волосами и толкнул Стёпу в ту самую лужу, которая ещё совсем недавно ему казалось бескрайним океанам, где его бумажные кораблики открывали новые страны. Рыжеволосый мальчишка засмеялся, а вместе с ним и вся остальная ребятня.
- Вот потеха! Нет, что не говори, но люди умеют веселиться. – Чёрная принцесса, сидя на своей любимой ветке, умирала со смеху.
- Ни чего в этом смешного нет. – Глядя на Джима, равнодушно произнёс кот Василий.
Рыжему псу всё происходящее совсем не понравилось, он любил светловолосого мальчика, который по своей натуре был очень безобидным и добродушным ребёнком. Он никогда не бросал в него палкой, когда многие из присутствующих детей во дворе это делали, включая того противного рыжеволосого мальчишку, который уже замышлял сотворить, что-нибудь «этакое» новое, чтобы в очередной раз привлечь всеобщее внимание. Стёпа ни когда не смеялся, когда Джима и его друзей прогонял метлой здешний дворник. Словом этот ребёнок не был обычным задирой, и бездомный пёс это чувствовал. В маленьких детских глазах отражалась доброта и сострадание ко всему окружающему его миру. И вот сейчас этот мальчик, весь мокрый от падения в лужу, сел на скамейку не далеко от пристанища бездомного пса, и горько заплакал. Он закрыл лицо ладошками, и казалось, что нет на свете более несчастного человечка, чем он.
- Посмотри Василий. – Джим жалобно бросил свой взгляд на Стёпу. – Он плачет.
- По-моему естественное явление, ребёнка обидели. – Серый кот даже не взглянул на скамейку, от которой не мог оторвать своего взгляда пёс. – Не обращай внимания, сейчас успокоится и опять побежит играть в свои дурацкие игры.
Но время шло, а мальчик продолжал сидеть не подвижно на скамейке. И хоть он уже успокоился, взгляд у него всё равно оставался очень печальным. И тогда рыжий бродяга решился.
- Василий я подойду к мальчику и попытаюсь успокоить его.
Серый кот сделал огромные глаза, они были похожи на две жёлтые луны, и с удивлением произнёс.
- Ты с ума сошёл, наверное, ты перегрелся на солнце. Это же человеческий детёныш, не успеешь ты к нему подойти, как все взрослые люди в округе завопят, и будут охать-ахать, пока тебя в очередной раз не прогонит этот злющий дворник.
- Хоть я и не уважаю Ваську, но в этот раз, драный кот говорит правду. – Сидя всё на той же ветке деловито произнесла ворона.
- Это я то драный кот? Это меня то зовут Васькой? — Возмущению Василия не было предела. – Ну, погоди, я тебе сейчас все перья из хвоста повыдёргиваю.
- Да, да, да. Это ты дранный помойный кот. — От восторга сказанного Чёрная принцесса стала бегать по ветке, и хуже прежнего начала издеваться над Василием, а тот уже в очередной раз карабкался на дерево, что бы поймать ворону. И никто уже из них не обращал внимания на Джима, который направился к мальчику с грустными и добрыми глазами.
- Если его все обижают, наверное, у него нет друзей. — Подумал пёс. — Я попытаюсь стать его другом.
Через мгновение он стоял возле малыша и робко пытался положить свою морду ему на колени. Грустные глаза дворового пса и грустные глаза ребёнка встретились, и обоим сразу стало легче.
- Я знаю, каково быть отверженным, но не надо грустить. Ведь жизнь так прекрасна. – Не отрывая своего взгляда от мальчика, произнёс Джим.
- Ты можешь разговаривать? – Стёпа сразу забыл о том, что ещё совсем не давно его так огорчало.
- Наверное, мы можем общаться, когда этого захотим и поверим в это оба.
- Вот так чудо!
- Нет в этом, ни какого чуда, просто большинство людей не стремятся видеть жизнь, которая их окружает. – Джим был счастлив, впервые в жизни, он общался с человеком, который не прогонял и не пугал его.
Мальчик просто разговаривал с собакой, и даже случилось настоящее волшебство, в которое ни как не верилось. Стёпа погладил пса по его шелковистой шерсти, и от этих прикосновений побежали мурашки по всему телу. Жизнь действительна была прекрасна, и хотелось верить, что это только начало настоящей дружбы.
За это время кот Василий трижды падал с дерева, пытаясь поймать несносную ворону. Та же покатываясь от хохота, сама свалилась с любимой ветке, и если бы она не обладала ловкостью и проворностью, приобретённой в стычках со своими сородичами, то Василию бы повезло. Но, в случае с Чёрной принцессой удача была явно не на стороне дворового кота, поэтому затею с выщипыванием хвоста пришлось отложить до лучших времён, и снова переключится на более приятные дела. В этот момент таким делом оказалась необычная парочка на скамейке. Стёпа по-прежнему нежно гладил пса с грустными и преданными глазами, а Джим не убирал своей морды с колен мальчика.
- Посмотри, что творится! – Закричала ворона. – Тут вот-вот, быть может, судьба нашего друга изменится, а ты привязался к моему хвосту.
- Всё равно я тебя достану. – Василий посмотрел в ту сторону, где действительно рождалась новая дружба.
Пойдём к ним, может быть и нам перепадёт кусочек чужого счастья. – Птицу не на шутку привлекло всё происходящее с Джимом. Ни когда в жизни она не общалась с человеком, а тут, представлялась такая идеальная возможность соприкоснуться с миром, который всегда казался таким далёким и не доступным.
- Познакомься Стёпа это мои друзья, Кот Василий и ворона Чёрная принцесса.
Мальчик хотел погладить кота, но потом вспомнил, что ему говорила его вечно не довольная тётушка, занимавшаяся его воспитанием. Стёпа был сиротой, поэтому ему приходилось во всём слушать свою тётю, хоть он и не всегда верил ей.
- Ни когда не прикасайся к животным, они могут укусить или наградить тебя какой-нибудь заразой. Если не хочешь, что бы тебе потом сделали сто уколов в живот, обходи всех этих тварей стороной.
- Извините, но я не могу с вами дружить.- Неуверенно произнёс малыш.
- Почему? –Джим не хотел верить этим словам, ведь он слышал, как бьётся сердце этого мальчугана, доброе и невинное.
- Моя тётя говорит, что вороны самые хитрые птицы, им нельзя верить, а бездомные животные бесполезны и ни какой радости от них нет, да ещё и блохи.
Ведь в мире нет ни чего бесполезного. – Подумал рыжий пёс. – Ведь если мы существуем, значит, для чего-то нужны? – Поэтому мальчик услышал следующие слова. – Ты всегда слушаешь, что тебе говорит твоя тётя, и ты действительно веришь, что все отверженные бесполезны.
Стёпе стало стыдно, ведь рыжий, якобы никчемный пёс говорил правду. Ведь он сам среди ребятни был отверженным и одиноким, и вот теперь, кто-то предлагал ему дружбу, а он сомневался.
- Прости меня Джим. Ты прав и я так же, как и ты хочу с тобой дружить. Пожалуйста, стань моим другом, я очень-очень этого хочу. – Стёпа опять погладил пса, а тот лизнул его по лицу.
- Как мило! – Ворона сидевшая на козырьке подъезда расплылась в улыбке.
- Чует моё сердце, беды не миновать. – Подумал Василий и потёрся о ногу мальчика.
Так исполнилась мечта, осуществление которой, всю свою жизнь ждал пёс-романтик.

Мелькающие дни дарили новую жизнь. Жизнь, которая теперь казалась такой прекрасной.

На улице было жаркое лето, большинство детей разъехались на каникулы, но маленький Стёпа не покинул заветный двор. Злая тётушка Агриппина решила, что:
- Летнее путешествие для ребёнка это слишком дорого и поэтому, пусть он лучше развлекается во дворе.
Но Стёпа не огорчился, ведь теперь у него был настоящий друг, даже целых три, с которыми он мог играть целыми днями, и больше не думать об одиночестве. Он бегал с Джимом по лужайке и бросал ему мячик, а пёс с радостью приносил его Стёпе, вспоминая, как когда-то в этом же дворе играла девочка со своим породистым щенком, и вот теперь он так же может быть кому-то нужным и приносить радость. Иногда пёс с котом и вороной лазили по помойкам, а Стёпа стоял на страже, что бы вредный дворник, не гонял их метлой. А потом они все вместе лежали где-нибудь на лужайке не далеко от дома и рассказывали друг другу разные истории, мальчик о том, как живут люди, а бродяги о том, как тяжела жизнь бездомных и ни кому ненужных живых существ.
- Когда я была в дальних и жарких странах. – Наевшись в очередной раз объедок, сытая и довольная завела однажды разговор Чёрная принцесса. — Ну так вот, когда я была в этих странах, то там было столько много еды, что её хватало для всех животных и птиц и не нужно было лазить по помойкам.
- Что ты врёшь. Ты кроме нашей подворотни и пустыря, где тебя лупят твои же «подданные» сородичи ни где не была. – Упав на землю вверх брюхом и покатываясь от смеха, замяукал серый кот.
- А ты, ты самая облезлая и страшная кошка, которых я только видела в своей жизни. – Вороне больше не чего было сказать, и Василий сам того не желая, подбросил птице новую тему для издевательств.
- Во-первых, я не облезлый, а во вторых, я не кошка, а кот. – Закричал он во всё горло.
- Ха-ха. Ты кошка, кошка. Драная, облезлая кошка. – Всё сильнее завопила ворона, прыгая от блаженства на своём суку.
- Ну погоди, сейчас я тебе покажу.
- Знаю, знаю. Сейчас ты скажешь, что вырвешь мой хвост.
Чёрная принцесса повернулась спиной к коту и дразня, покрутила своим хвостом.
- Кишка у тебя тонка, кошка Васька.
Для Василия это был предел, капля через край, после чего, взбешённый серый кот опять бросился к дереву и с разъярёнными воплями стал карабкаться к заветной ветке.
- Не достанешь, не достанешь. – Всё также, веселясь, кричала ворона.
Одна из веток, по которой карабкался Василий, обломалась, и он с грохотом рухнул на землю. Ворона зашлась от смеха, а кот обиженно промямлил.
- Ещё себя другом называет. – Склонив голову, он отвернулся и закрыл глаза. До самого этого момента всем было весело, но последнее падения серого кота, всех очень огорчило, даже Чёрную принцессу.
- Мы ни когда не будем так сильно обижать друг друга. – Глядя на пса, произнёс Стёпа.
- Я ни когда не смог бы причинить тебе боль, ведь ты мой лучший друг. — Джим, как обычно, положил свою морду на колени мальчику и лизнул его руку. И видя такое проявление нежности, вороне стало стыдно. Она слетела со своего любимого дерева, и в припрыжку подойдя к коту, аккуратно стала толкать крылом его в бок.
- Вась, а Вася, ну прости меня глупую птицу. Сама не знаю, что иногда творю. Хочешь, подёргай меня за хвост. – Сумасбродка повернулась хвостом к коту и зажмурила глаза, но тот не обращал на неё ни какого внимания.
- Ты издеваешься надо мной, а настоящие друзья себя так не ведут. – Всё также обиженно отвечал Василий, не обращая внимания на то, что Чёрная принцесса сидела рядом.
- Ну, прости. – Ни как не могла угомониться птица.
- Если ты только не будешь обзывать меня драной кошкой. – Наконец-то повернулся к Чёрной принцессе кот.
- Хорошо, я согласна. – И выдернув перо из собственного хвоста, ворона протянула его Василию.
В тот летний вечер смех не умолкал до позднего вечера, до того всем было хорошо от такого трогательного примирения кота и вороны. Они снова все вместе кидали мячик, играли в прятки и догонялки.
Так легко и интересно прошло лето, ни кто и не заметил, как наступила осень, и Стёпа снова пошёл в школу. Теперь друзья встречались не так часто, как раньше, ведь мальчик был постоянно занят. Но, не смотря ни на что, Джим встречал и провожал малыша из школы, он ждал его каждую минуту своей жизни и всегда радовался, когда Стёпе удавалось улизнуть из дома и поиграть с ним на улице. Мальчик выносил своему любимому псу котлеты, а на сбережённые, на школьных завтраках деньги купил красивый кожаный ошейник. Теперь рыжий бродяга чувствовал себя совершенно счастливым, ведь у него теперь был настоящий хозяин. И всё было прекрасно, если бы в один осенний дождливый день, вредная тётушка Агриппина не увидела на улице своего играющего племенника с бездомным псом. Всегда надменная и вечно чем-то не довольная, она решила, что ситуация из ряда вон выходящая и нечего мальчишке из хорошей семьи таскаться с бездомными тварями.
- Пусть сидит дома, смотрит телевизор или занимается с компьютером. — Решила она. – Так будет лучше.
И Стёпа перестал выходить на улице, и теперь лишь дорога в школу превратилась в любимое время дня, когда друзья ещё могли встречаться. А по вечерам, когда на землю опускалась ночь, мальчик запирался в своей комнате, прилипал к окну, где его уже ждал Джим и показывал ему свои рисунки, на которых всегда были изображены – маленький человечек, собака, кот и чёрная, как ночь ворона. Чёрная принцесса подлетала к стеклу, восхищалась новым рисунком и подробно рассказывала стоящим внизу коту и псу, что изображено на очередном листе альбомной бумаги. Золотую ниточку, которая связывала друзей, теперь не так-то было легко разорвать. Но, тётушка Агриппина, тайно следящая за своим племенником, ни как не могла уняться. И беда, которую, когда-то предвещал кот Василий, постучалась в дверь.

В гости к миру снова пришла зима. На улице уже выпал первый снег, но холодно ещё не было. У Джима отросла густая шерсть, похожая на лисий мех и она его хорошо грела. Тепло, поднимающее паром из канализационного люка лишним не было, но собственная золотистая шуба теперь верно служила своему хозяину. Сонный пёс открыл глаза, его разбудил снежок, который падал на влажный чёрный нос, он таил и заставлял окончательно пробудиться.
- Чёртова зима. – Сонно, еле плетясь из подвала, промямлил Василий. – Ни одной мышки, все помойки засыпало снегом и теперь опять придётся капаться в холодной земле, все лапки свои обморожу.
- Васенька, я тебе помогу. – Теперь, ворона называла серого кота только ласкательным именем.
- Отстань, хоть бы ты себе наклевала. – Недовольно пробормотал сердитый кот.
Но не успел Василий договорить, как вдруг, откуда не возьмись, появились двое уже знакомых людей. Они вышли из большого старого фургона с длинной палкой в руках.
- Кто это такие? – Испуганно взлетела на дерево ворона.
- Берегись, это же люди из фургона.
И толком не успев вскочить в подвал, кот только увидел, как лучший друг попался на удавку. Бедный пёс сопротивлялся, но сил противостоять не было. Он вспомнил, как в детстве, со своими братом и сестрой он прятался от подобных людей и дрожа, как мыши, сидели среди старых досок с единственной надеждой, что бы их не обнаружили. Сегодня же надежда таила так же быстро, как пушинки снега, попадавшие на влажный нос. Двое сильных людей вытащили испуганное животное из подворотни и поволокли к машине, где слышался такой же тревожный лай собак, какой сейчас издавал и Джим.
- Проснись соня. – Стучала в окно ворона. – Беда. Беда пришла.
- Что случилось? – Протирая сонные глаза, еле выдавил из себя Стёпа.
- Что случилось? Соня твоего друга скоро отправят на мыло, а ты ни как не можешь проснуться.
Не одевшись, не обращая внимания на холодное и морозное утро, Стёпа выбежал на улицу.
- Куда ты побежал раздетый, на улице зима. – Кричала раздражённая тётушка Агриппина, но он не реагировал на её не довольные вопли. Ведь там, на улице, его всегда ждал добрый друг, который сейчас попал в беду.
Ворона и кот неслись за машиной, которая отъезжала от родного двора и когда из подъезда выбежал Стёпа, то он увидел лишь следы автомобильных шин, оставленных на чистом утреннем снеге.
- Как мне помочь Джиму? – Отчаянье взяло вверх, и мальчик заплакал. Погода по-прежнему оставалась снежной, и следы старого фургона исчезли так же быстро, как и появились. Наступившая зима отнимала мечту, которую подарило прошедшее лето. Стёпа, как и когда-то, сел на мокрую скамейку и закрыл ладошками лицо, не обращая внимания на то, что был раздетым, и мороз уже потихоньку начинал обжигать тело своим предательским холодом.
А в это время несчастный Джим, вместе с другими подобными себе пойманными собаками, дрожал от страха.
- Что теперь со мной будет? Как там без меня Василий и Чёрная принцесса и самое главное, Стёпа будет страдать. – Только эти мысли судорожно вертелись в голове бедного пса. Он не думал о себе, ведь сейчас его жизнь не стоила ни единого гроша, впрочем, как и раньше. Ему было больно и горько только за друзей.
Возле Джима, сидел старый пёс. Его звали Шарик, и в отличие от рыжего бродяги в его глазах уже не читался страх. Когда-то у Шарика был хозяин, он служил ему верой и правдой, охраняя его дом. Но потом пёс постарел, много спал и уже не так хорошо выполнял свою службу, и хозяин за ненадобностью увёз Шарика в лес, оставив умирать голодной смертью. Бедному псу удалось спастись, но жизнь без своего хозяина потеряла всякий смысл, и когда его поймали, он уже не сопротивлялся. И вот теперь, оба пса, старый и молодой встретились своими взглядами, где одному уже не чего было терять, а второй мечтал о спасении.
- Как только откроют двери машины, беги. – Громко гавкнул старый пёс.
- Мне страшно.
- Страшнее будет, если тебя отправят на мыло, так, что когда эти люди откроют двери, беги, что есть силы.
Сил для того, что бы бежать совсем не осталось, так сильно эти люди напугали бедного пса. Но, старый Шарик говорил правду, единственным спасением оставалось мгновение, когда скрипучие двери открылись, и рыжий пёс рванул с места, что было сил. Джим бежал так быстро, что не видел и не слышал ни чего вокруг. Он даже не понял, была ли за ним погоня или даже эти люди не заметили, что одной из дворняг удалось убежать. Квартал сменялся кварталом, ранее не известные улицы исчезали и появлялись новые, а бедный пёс ни как не мог остановиться. И когда наконец страх отступил, Джим понял, что потерялся. Он ни знал куда идти, где искать своих друзей и родной двор. И в это мгновение, страх не минуемой гибели сменился страхом потери своего счастья, счастья быть снова обретённым.
А в это время, Стёпа с вороной и котом, так же блуждали по улицам города в поисках своего друга. И если бывают на свете чудеса, то они случаются в тот момент, когда надежда совсем оставляет человека, что бы подтвердить великую истину, мир — это волшебство, которое происходит с теми, кто в него верит.
Джим! – Эхом пролетел любимый голос по всей округе.
Рыжий пёс и полураздетый малыш стояли по разные стороны дороги, по которой нескончаемым потоком неслись машины.
-Джим, я так испугался. – Всё ни как не мог успокоиться Стёпа.
- А как я испугался. – Радостно повизгивал испуганный пёс. – На мгновение мне показалось, что я больше ни когда не увижу тебя.
И сквозь поток машин рыжий бродяга бросился на встречу своему другу, но, не успев пробежать и половину пути, фары встречной машины ослепили пса, а удар другой машины отбросил несчастное тело животного на обочину.
Нет! – Закричали в один голос кот Василий и Чёрная принцесса. – Они ни как не могли поверить во всё случившееся, ведь за последний год они так сильно полюбили Джима, что уже не представляли своей жизни без него.
Возле раненой собаки остановилось несколько прохожих.
- Бедолага! — Произнёс один из них.
- Это куда нужно было так нестись, что бы даже не подождать, пока проедут машины.
- Всё равно бездомный, надо его тихонько перенести подальше от дороги, а там вдруг и отживёт.
Но случайному прохожему не удалось договорить свои слова, так как весь в слезах и запыхавшись к рыжему псу подбежал мальчик.
- Это моя собака и он спешил ко мне, так как испугался, что потерялся, и мы ни когда не сможем встретиться с ним. – Рыдая и обняв бродягу, еле-еле произнёс Стёпа.
И прохожим, которые уже собирались расходиться, вдруг стало совсем грустно. Они молча стояли и наблюдали за всем происходящим.
- Держись Джим, я помогу тебе.
Рыжий пёс лизнул малышу руку и тихо произнёс.
- Не грусти, ведь мы нашли друг друга и это самое главное.
- Да, это самое главное, только теперь не оставляй меня.
Не оставляй нас Джим. – Жалобно прокаркала Чёрная принцесса, сидевшая не далеко на дереве.
- Он, не оставит. – Послышался ранее всегда не довольный голос. Тётушка Агриппина нежно положила своему племяннику руку на плечё и добавила. – Имея такого друга, как ты, этот мир не так-то легко оставить. — Когда Стёпа убежал из дома на поиски своего друга, тётушка отправилась за ним. Она даже и подумать не могла, что вся проблема в дворовой собаке, которую она не слишком-то жаловала. И вот теперь, видя пса и племянника, находящихся на обочине грязной зимней дороги, её сердце дрогнуло, и она уже не могла позволить вести себя так, как прежде. Ей стало стыдно.
- Стёпа не плачь, он не умрёт. Мы возьмём его к себе домой, будем лечить и он обязательно поправиться. – Она подошла к раненному псу и попыталась его поднять, и уже через несколько минут все герои происшествия направились в родной двор, где когда-то первый раз в своей жизни, Джим увидел Стёпу.
Измученный пёс закрыл свои глаза, и не смотря на боль, которая его не отпускала ни на одну минуту, он уснул. Ему показалось, что он находится не на грязной проезжей части, а лежит на мягкой подстилке в тёплом и уютном доме, у ног своего любимого маленького хозяина.
- Как жалко, что это всего лишь сон. – Открыв глаза, подумал Джим.
Но в этот раз сон оказался реальностью и когда рыжий пёс с трудом приподнялся со своего места, то он ни как не мог поверить своему счастью. Он лежал в красивой корзине, в просторной и светлой комнате, где-то не далеко слышался любимый смех Стёпы, а из кухни доносился одурманивающий запах только что приготовленных вкусностей. Чуть прихрамывая, Джим направился в соседнюю комнату, откуда доносился смех.
- Стёпа, что произошло? – Всё так же, не веря во всё происходящее, обратился к мальчику пёс.
-Джим, ты мечтал о друге, который всегда будет рядом с тобой, твоя мечта сбылась. – Стёпа не переставал улыбаться, он был счастлив.
- И мы теперь всегда будем вместе? – Виляя хвостом, произнёс пёс.
- Да, если захочешь.
- Конечно же хочу, я так сильно мечтал об этом всё свою жизнь. – В этот момент, Джим вспомнил свою мать, дворняжку Пэги. Ведь она оказалась права, мир ласков к тем, кто сам дарит улыбку. И кличка Джим оказалась счастливой для её щенка, который верил и ждал от мира только хорошего.
- А где Василий и Чёрная принцесса?
Стёпа подошёл к окну и приоткрыл штору.
- Вон, посмотри, они на улице и по-моему, им нужна наша с тобой помощь.
Во дворе светило солнце, шёл лёгкий снежок. Ворона Чёрная принцесса сидела на своей любимой ветке, как и ранее, издевалась над серым дворовым котом. А Василий в очередной раз клялся, что оторвёт несносной птице хвост, и пытался залезть на дерево, где опять со смеху покатывалась ворона.
- Побежали к ним. – Повизгивая от желания оказаться на улице, загавкал Джим.
И вскоре вся компания, как и раньше, развлекалась во дворе. Они играли в догонялки, валялись в чистом снеге и просто были снова рады видеть друг другу. Зима опять вступила в свои права, но в этот раз она не отнимала надежды. Ведь мир может быть ласков, даже холодной зимой. Нужно только в это очень сильно поверить.
Так закончилась история о двором коте Василии, который больше всего ценил независимость, о вороне Чёрной принцессе, которая так и не стала настоящей принцессой, но её это не очень сильно расстраивало, потому что теперь она была не одна. И о рыжем бездомном псе Джиме, который нашёл себе друга. И видя каждый раз, мимо пробегавшую бездомную собаку, рыжий пёс желал ей удачи в поисках своего хозяина и тёплого, уютного дома.
- Ведь если мы все созданы на этом свете. – Решил он. – Значит, мы не бесполезны и кому-то нужны.
Подумав и посмотрев в след очередной дворняге, Джим побежал за палкой, которую бросил ему Стёпа.

01.01.2005г

1 июня 2005 года  22:03:59
Павел Павлов | patrick@vitebsk.net | Витебск | Белорусь

---

Александра Нисневич

Ненавязчивое

НЕНАВЯЗЧИВОЕ

Прошлым летом мы часто видели на главном проспекте странную пару:
высокую девушку, зацепленную за локоть миниатюрного мужчины (молодого
человека?). Ее можно было назвать красивой, если бы не обледеневшее лицо,
которое походило на гипсовый слепок. Он был на две головы ниже ее, одетый
во что-то серое, ненавязчивое. Оба держались слишком прямо, не разговаривали,
глядя всегда вперед, будто там есть точка, заворожившая их, невидимый магнит.
Нечто сразу выделяло их среди других, несмотря на особенную неприметность,
которую мы отмечали позже, пытаясь вспомнить лицо девушки или вид ее
спутника. Оставалось лишь общее впечатление чего-то инородного в толпе,
словно скульптурная композиция неведомо как парила над тротуаром.
Таким образом они прогуливались.
Предположения, как правило, не сводились к чему-нибудь оригинальному.
Обычно высказывались догадки о неудавшейся модели с куриными мозгами, которая
приклеилась всеми нерастрачеными силами к молодому академику (непризнанному
гению? Просто аспианту, чей IQ превышал норму в два раза?). Так рассуждали
мы, исходя из их облика, через минуту отвлекаясь на выбор кафе, в которое
хотели бы пойти сегодня.
Примерно через год мне пришлось подрабатывать по вечерам, для того, чтоб
оплачивать недавно найденную квартиру, бывшую ненамного просторней старой,
но зато в хорошем районе и гораздо дороже. Убирать в "тихом" отделении
психиатрической клиники не самое приятное, но и не самое утомительное
занятие. Сонные вечера были бездарно подкрашены искусственным освещением
и озвучены почти незаметным, но тревожно убаюкивающим гулом работающих
приборов. Овощи дозревали в своих парниках (три на четыре — кровать —
тумбочка — пчелы в лабиринтах), свежие фрукты не поступали уже месяц,
медсестры умело, но слишком деловито и обыденно развлекали свои тела с
медсестрами, охранниками или уборщиками...
Ничего интересного, пока однажды, лениво гуляя из угла в угол с налипшей
на палку тряпкой (в правой руке) и книгой (лекции к семинару — в левой),
мне не пришлось наехать шваброй на чьи-то ноги. Еле заметная штриховка
волосков на голых без чулок голенях, квадратные колени, темное платье,
шарфик... Дальше моя голова поднялась вверх, чтобы разглядеть лицо. Красиво
выточенный кусок мрамора смотрел на меня сверху вниз. Два самоцвета,
вставленные вместо глаз, спирали волос на плечах... И я вспомнил медузу-
горгону. Потом я вспомнил летние прогулки с друзьями. И только после выброса
этих картинок возникла фреска в серо-голубых тонах: закаменевшая девушка и
тихий гений.

...Яркие камни светят на меня, на швабру, на ноги. Я отодвигаюсь, смотрю,
как фигура проходит по коридору, просачивается в палату, гляжу уже на
закрытую дверь, пустой коридор, затем на свои ноги и на швабру. Я
отодвигаюсь... скольжу тряпкой до конца коридора и принимаюсь шуровать под
батареей, поглядывая на закрытую дверь. Тихо. Усердно вытираю пыль с
подоконника. Тихо. Шумно окунаю тряпку в ведро, принимаюсь энергично натирать
пол, стукая о дверь. Выходит медсестра (та, которая косит на один глаз),
подозрительно мне улыбается и скрывается в ординаторской. Слишком поздно для
посетителей, тем более для статуй. Появляется другая (та, у которой сильный
испанский акцент), и я решаюсь спросить. "Посетители? Нет-нет, уже слишком
поздно... ",— мимоходом бросает она, не услышав конца моей фразы. Или
услышав, потому что возвращается: "Какая посетительница?" Затем происходит
вежливое выдворение странной особы из палаты больного при помощи охраны
и привлечения мягких улыбок. В приоткрытую дверь я разглядываю "молодого
академика", размягшего от укола...

Немного позже, когда меня допустили выпить кофе с медсестрами,
заскучавшими от тумана за окнами, история сложилась.
- И сидит, сидит, даже не него не смотрит... — откусив пирожное, сказала
сестричка с косыми глазами.
- И мужа, наверное, нет,— поддержала другая.- Всю жизнь за братом проходила,
а ведь ничего, красивая...
- А чего сидеть, он совсем готовый, так ведь нет — каждый день, как
присохнет у кровати, так и нет выгонишь.
Мне вспомнились наши домыслы — ученый, туповатая красавица. Никому и в
голову не пришло представить молодую женщину, выгуливающую тихопомешанного
брата, которого тянет невидимый магнит на горизонте.
- Совесть в ней крепко сидит,— прохрустела вафлей мне в ухо испанка. — Не
отпустит до его смерти.
- Опять ты, Ванья, дедушкины истории на ночь рассказывать будешь,-
скривилась косая.
Историй, оставшихся единственным завещанием деда-революционера, поведать,
конечно, можно было бы много. Мне казалось несколько странным называть
девушку русским мужским именем, хотя среди знакомых был кубинец, у которого
в паспорте стояло имя "Pavlik".
- Ах, она же не виновата, что оставила его одного дома, когда ей захотелось
выйти на час потрепаться с приятелем. Никто же не знал, что старый писатель
придет к нему...
И они принялись говорить о модных этой зимой сапожках, юбочках и
свитерках, приправляя щебетанье сюсюкающим словом "миленько".

Этой ночью ко мне долго не шел сон. В полудреме мне виделся испуганный
мальчик, который следит глазами за соседом, не понимая, для чего тот
неторопливо снимает с себя одежду; старшая сестра, нашедшая сперва писателя
с перерезанным им же самим горлом, а минутой позже — застывшего в соседней
комнате брата без штанишек. Потом пришлось выкуривать несколькими
сигаретами легкий кошмар, в котором я вытирал окровавленный больничный
коридор, попадая тряпкой по ногам медсестры-испанки. И только под утро меня
сморил крепкий сон, где надо мной проносились кофточки и туфли, модные
год назад.

2 июня 2005 года  11:48:16
Александра Нисневич | scherzo@yandex.ru | Мюнхен | Германия

---

Антонова Наталия Николаевна

Василиса 21 века
сказка

ВАСИЛИСА 21 ВЕКА
сказка

Одна женщина в детстве читала много сказок.
Прошли годы. Она вышла замуж. И родилась у нее дочь. Любимая и желанная. И назвала она девочку Василисой.
Муж у женщины был любящий и внимательный, поэтому и возражать жене не стал
Может и вырастет их Василиса мудрой и прекрасной.
Так случилось, что родители в своих ожиданиях не обманулись.
Выросла их Василиса красивой, умной и самостоятельной. После института стала работать журналистом.
А в свободное время занималась русскими боевыми искусствами.
Была у Василисы кольчуга из 25 тысяч колец.
Длиной она была до колен, с длинными рукавами, с кольчужными чулками.
Кольца для кольчуги сделаны были из круглой железной проволоки, которую сплющили так, что кольца стали плоскими. Самые крупные кольца были на спине и груди в виде прямоугольников, а более мелкие покрывали плечи, бока, рукава и подол кольчуги.
Василисина кольчуга была похожа на рубашку с рукавами и квадратным воротом.
Шею и верхнюю часть груди девушки прикрывало специальное кольчатое ожерелье, соединенное со шлемом.
Шлем у Василисы был куполовидной формы и с полумаской.
Меч у нее был из стали, а ножны из бархата…
Наконечник у копья был до того острый, что с одного раза пробивал броню.
А щит миндалевидный… чем-то на сердце похожий.
Доспехи Василисины стояли немало денег, поэтому приходилось ей обходиться без золотых колец, без дорогих брошей и прочих безделушек милых многим девушкам.
Но Василиса ничуть не тужила. Она обожала свой клуб «Русич». Очень ей нравилась эта игра для взрослых.
Ведь взрослые только с виду такие большие и серьезные, а в душе им тоже хочется интересных игр и приключений.
Встречаются, правда, среди взрослых и зануды несусветные, но мы о них вспоминать не будем, потому, что не интересно с ними.
А Василиса со своими друзьями, то Куликовскую битву разыгрывала, то Ледовое побоище устраивала.
В промежутках же между сражениями тренировки шли одна за другой.
А еще Василиса любила работу свою. Она уже и кандидатскую защитила. Начала писать диссертацию для получения докторской степени.
Каждый вечер перед сном Василиса гуляла во дворе со своей собакой.
Один раз они припозднились. Уже темнеть начало, а пес домой не спешил.
Забежал за дом на заброшенный пустырь, и ну по пустырю носиться.
-Надо бы его поторопить,— подумала Василиса и пошла к своему песику.
Идет и зовет,— Дружок! Дружок!
А пес, как сквозь землю провалился. Нигде его нет
Глянула Василиса по сторонам, а вокруг только темень непроглядная.
Забеспокоилась она, как бы Дружок в беду не попал. Корить себя стала,— что же это я отпустила его одного так далеко!
Идет, переживает, и не заметила, как одной ногой на круглый камень наступила.
А камень возьми, и повернись!
Не успела Василиса охнуть, как полетела в какую-то пустоту бездонную.
Долго летела, или только показалось ей так.
В груди похолодело и сердце замерло. Да и то, как тут не испугаться, даже если и очень храбрая…
И, вот почудилось Василисе, что внизу свет, как веером поднимается.
Не успела она осмыслить, что же это могло быть, как ноги ее земли коснулись.
Да, да, Василиса не упала, а на ноги мягко опустилась.
Хотела она наверх посмотреть, чтобы узнать, откуда она только что вылетела. Подняла голову, а наверху и нет ничего… Кроме неба синего, бездонного. И нет на небе ни одного облачка. Жаворонки летают, песни поют. Вокруг степь необозримая – трава высокая, цветы духмяные.
И камень один круглый валяется.
Тут слышит Василиса, кто-то жалобно скулит. Узнала она голос своего любимого пса и позвала ласково,— Дружок, Дружок!
Он к ней со всех ног прибежал. Ластится к хозяйке, а сам тревожно повизгивает.
- Не переживай,— говорит Василиса собаке,— сейчас выясним, где мы находимся, и домой отправимся.
-Одно меня смущает, Дружок,— сказала девушка,— был поздний вечер, и вдруг ясный день.
Дружок голову опустил, хвост прижал и смотрит куда-то глазами испуганными.
Проследила Василиса за взглядом собаки и увидела, что Дружок на круглый камень уставился. Потрепала она собаку по шерсти шелковистой,— не бойся, пойдем, посмотрим, что вокруг делается. Вышли они на дорогу, и пошли по ней прямо, никуда не сворачивая.
А камень тот круглый Василиса на всякий случай хорошо запомнила.
И тут час, идут другой. Уже и притомились, и есть захотели. Ни одна машина мимо них не проехала, ни один самолет в небе не пролетел.
-Ну и в глухомань же мы с тобой забрели, Дружок,— обронила Василиса.
Пес в ответ только тяжело вздохнул.
И тут поднялась вдали пыль, топот послышался.
Остановились путники и видят, мчатся во весь опор шесть всадников.
- Ну, вот, и здесь свои,— облегченно подумала Василиса.
Всадники ближе подскакали, коней осадили. Василису разглядывают.
- Здравствуйте! – улыбнулась она приветливо и спрашивает,— ребята, вы из какого клуба будете?
Всадники переглянулись удивленно. Уставились на Василису так, словно привидение увидели.
А потом один все-таки ответил,— мы братья-принцы. Здесь неподалеку наш замок. И вся земля, что вокруг тоже наша.
Всадники снова переглянулись и спрашивают,— а кто вы? И куда путь держите?
- Я Василиса,— ответила девушка,— а это мой пес Дружок. Мы заблудились.
А про себя Василиса думает,— почему они себя принцами величают? Да и одеты они как-0то странно…
Принцы же на Василисину одежду дивятся. В жизни своей они ни разу не видели такую прекрасную девушку в белых брюках и в черной куртке… И на старинных гравюрах тоже подобных одежд нет.
- Поедем с нами,— сказал старший принц. – Переночуешь в нашем замке, а там разберемся, куда вам дальше идти.
Тут и карета подъехала. В ней король с королевой, и министром финансов.
В нее же и Василису усадили. А пес Дружок сам в карету забрался.
Король с королевой возражать не стали, а министр финансов что-то проворчал относительно собак и их места. Но Василиса и бровью не повела, устроила четвероногого друга поудобнее, и крепко задумалась.
Поняла она, что не игра это, что принцы настоящие и король с королевой тоже, и даже министр финансов подлинный…
-Куда же ее попасть угораздило?! Вот незадача!
А попала Василиса из 21 века в средневековое королевство.
Радости, конечно, мало… Но из всякого положения выход находится.
Решила Василиса остаться пока в замке, присмотреться, узнать, что, да как.
Замок оказался огромный. Залы в нем с мраморными колоннами.
На стенах гобелены золотом шитые. На столах посуда из серебра и золота.
Вся мебель из ценных пород дерева – громоздкая и тяжелая.
-Сплошной антиквариат,— подумала Василиса.
К тому же в замке было сумрачно даже днем, всюду горели свечи. Тянуло прохладой и сыростью…
В спальнях даже летом в каминах то весело резвился, то лениво вздыхал огонь.
Василису пригласили на ужин, а так как она была голодна, то с радостью согласилась.
Король с королевой сидели во главе стола.
По правую и по левую сторону принцы.
Как ни странно, их оказалось ни шесть, а семь…
Василиса сначала подумала, что ошиблась и пересчитала их заново.
- Откуда же еще один взялся? – недоумевала она. Девушка хорошо помнила, что на дороге ей повстречались шесть всадников. Но голову ломать над этим долго не стала, впрямь, какая ей разница шесть или семь.
Главное домой вернуться. Но пока можно и здесь остаться. Интересно, как они живут, чем занимаются.
- Домой я всегда успею,— решила Василиса.
После ужина были танцы.
Все дамы в роскошных нарядах. И кавалеры от них не отставали – одежды у них золотом-серебром расшиты. Каменьев на них драгоценных тьма! Если со всех собрать, гору можно выложить превысокую.
И все искоса на Василису поглядывали. Что за чудо такое к их двору пожаловало? Интересно!..
Василиса тоже всем интересовалась, по сторонам поглядывала.
И тут заметила она, что все семь принцев глаз с нее не сводят.
-Этого мне только не хватало,— подумала девушка.
В ее планы никак не входило средневекового принца в ЗАГС тащить.
Ей нравились молодые люди ее времени. Поэтому взгляды принцев Василиса проигнорировала.
Наступила поздняя ночь. И Василису, наконец, сопроводили в опочивальню.
Она совсем не напоминала ее небольшую, уютную спаленку, но Василиса так устала, что упала на кровать и едва коснулась головой подушки, крепко заснула.
… Проснулась она довольно поздно.
В стрельчатые окна проникал солнечный свет. За окнами чирикали птицы.
Василиса почистила зубы, умылась, расчесала свои роскошные волосы, взяла Дружка и вышла из замка.
Захотелось ей посмотреть, как люди вокруг живут.
Идет она по дороге, свежим воздухом дышит, и видит – едет крестьянин и яблок целый воз везет.
Сняла Василиса с пальца колечко и протянула крестьянину
Кольцо ему понравилось, дал он ей взамен яблок и хлеба.
Поблагодарила Василиса крестьянина. Хлеб отдала Дружку, а яблоки сама съела.
Пошла она дальше и встретила древнюю старушку.
Старушка еле-еле на ногах держалась, а на плечах тащила огромную вязанку хвороста.
- Давайте, я вам помогу, бабушка,— сказала ей Василиса. Взяла она у старушки вязанку хвороста и понесла ее сама.
- Спасибо тебе, доченька,— Обрадовалась старушка,— а то я уже совсем из сил выбилась.
Пес Дружок от Василисы ни на шаг не отходил, глядя на хозяйку любящими глазами.
Вскоре пришли они к домику маленькому, но чистенькому.
- Здесь я и живу,— сказала старушка и пригласила Василису зайти в дом, чай попить.
Василиса не захотела обижать старую женщину и согласилась.
Старушка оказалась разговорчивая, гостеприимная. Узнав, что Василиса по свету странствует и ничего про здешнюю страну не знает, она ей все подробно рассказала.
Так Василисе стало известно, что пока правит старый король, но со дня на день передаст он корону старшему сыну и станет тот молодым королем.
Всего у короля и королевы семь сыновей. Шесть из них целыми днями на турнирах сражаются, охотятся на туров, оленей и кабанов, или совершают набеги на соседние государства.
Все шестеро славятся огромной силой, храбростью и твердостью характера.
И только один сын – седьмой… не знай в кого уродился…
Был он добрым и нежным, Охотиться не любил.
Мало того, что принц не убивал животных, он их еще и лечил.
Со всех окрестных селений несли и вели к нему больных и хилых животных, а принц их выхаживал, на ноги ставил.
И жил младший сын не в замке, а в 2-х этажном доме, который он сам для себя построил.
Возле дома принц развел сад, посадил цветы и овощи.
А еще принц любил готовить. Каждый день он придумывал новое кушанье.
Было на его столе вино из роз, варенье из одуванчиков, салатов всяких видимо-невидимо, картошка разварная и печеная, пирожные такие разные, как облака в небе – с разноцветным кремом фруктовым.
В доме у принца чистота и уют.
В саду птицы поют, пчелы, и шмели нектар с цветов собирают.
Часто к принцу люди бедные заходят. И никому из них он в помощи не отказывает.
Только лентяев и разбойников прочь гонит.
Василиса чай попила, старушку послушала и решила в замок заглянуть – с королевой, королем, принцами попрощаться, да и восвояси – домой отправиться. Что решила, то и сделала.
Да не до конца…
Едва вернулась Василиса в замок, как пригласили ее в тронный зал.
Вошла Василиса – видит, король с королевой на тронах сидят. Вокруг все принцы.
И говорит Василисе король, что все семеро его сыновей просят ее руки.
Не ожидала этого Василиса, опешила.
Хотела уже – нет сказать, как вдруг, глаза ее встретились с глазами самого младшего принца.
И был его взгляд таким нежным и преданным, что помимо воли Василисы вспыхнуло ее сердце! И голова от любви закружилась.
И ответила она,— Ваше Величество, я выбираю Вашего младшего сына.
Тут вскочили остальные шестеро принцев, заговорили все разом и потребовали они, чтобы Василиса досталась тому, кто победит на рыцарском поединке.
Вскипела Василиса от негодования, хотела высказать надменным принцам все, что она думает о них, но вовремя сообразила, что в этом чужом мире, ей понадобится не только твердость характера, но и мудрость.
Про права человека тут и слыхом не слыхивали. Поэтому сделала она вид, что согласилась.
Принцы замолчали, подбородки квадратные гордо вскинули и пошли к битве друг с другом готовиться. И младший принц тоже пошел. Решил он сложить свою голову в поединке с братьями.
Не хотел он жить без любимой.
Король объявил, что турнир состоится завтра в полдень.
Василиса вечера дождалась, и к дому младшего принца направилась.
Постучала тихонько в калитку. Вышел принц из дома, увидел любимую и речи лишился.
Взяла его Василиса за руку и в дом повела.
Там пили они вино из роз, ели белый хлеб с салатами и пили чай с вареньем из одуванчиков.
Василиса не выдержала и поцеловала принца в уста, пообещала, пообещала, что они никогда не расстанутся.
Улыбнулся ей принц грустно, и признался, что не искушен он в боевых искусствах, видно не в свое время родился. Многое он умеет – и дом построить, и сад развести, а, вот, оружие не его стихия.
-Не печалься,— сказала Василиса,— все хорошо будет. Принеси-ка мне еще чаю. Очень он у тебя душистый,— улыбнулась девушка ласково.
Принц чай принес, а Василиса достала таблетку сонную и принцу в чашку незаметно бросила. Принц и заснул. Чтобы никто не тревожил его, Василиса закрыла дверь на ключ.
Взяла она доспехи рыцарские, коня оседлала и ускакала в лес, чтобы потренироваться хорошенько и с конем подружиться.
Конь для всадника либо друг большой, либо враг непримиримый; и часто исход битвы зависит от взаимопонимания всадника с конем.
Долго тренировалась Василиса, притомилась.
Коня пастись отпустила, а сама прилегла под деревом, вздремнуть собралась и вдруг видит- старушка идет ее знакомая.
Увидела она Василису, присела рядом с ней.
- Слышала я о завтрашнем турнире,— сказала старушка,— по всему видно, скоро свадебный пир.
- Нет, пира не будет,— ответила Василиса
- Как так? – удивилась старушка,— один из шести братьев непременно победит. И ты станешь женой победителя.
-Еще чего,— усмехнулась Василиса,— я сама решаю, кого мне в мужья брать.
И добавила,— а шесть принцев с квадратными подбородками мне абсолютно не нравятся.
- Но ведь они такие сильные и властные,— произнесла старушка и с интересом посмотрела на девушку.
- Я не хочу самого сильного, и тем более, самого властного,— ответила Василиса, и нежно улыбнувшись, сказала,— Хочу самого нежного и самого верного!
- Разве ты не хочешь стать королевой? — недоверчиво спросила старушка.
- Нисколько.
- Боюсь, что у тебя нет выбора, произнесла шепотом старая женщина.
- Выбор всегда есть,— ответила Василиса.
-Ну что ж, я всем сердцем желаю тебе счастья.
- Спасибо,— улыбнулась Василиса.
Старушка ушла, а Василиса заснула крепким, здоровым сном.
… Когда она проснулась, уже солнце встало.
Василиса в реке коня искупала и сама искупалась. Съела лепешку, которую ей старушка оставила, попила родниковой воды и к замку поскакала.
А там уже к турниру все готово.
Принцы друг с другом не разговаривают. Каждый в победе своей не сомневается.
Василису они не узнали. Лицо ее скрывала маска. Да и не смотрели они в ее сторону, так как считали, что это приехал их младший брат, которого они не любили и всерьез не принимали.
Относительно Василисы, все шесть принцев были уверены, что сидит она на отведенном ей месте и покорно ждет решения своей судьбы.
Да и чего можно ожидать от средневековых принцев? Только средневековых заблуждений…
Впрочем, на том месте, где должна была быть Василиса, действительно кто-то сидел в роскошном наряде, под густой вуалью…
Тут король с королевой на балконе появились.
Королева платком взмахнула. Затрубил рог.
По жребию выпало Василисе биться с одним из братьев.
Всадники поскакали навстречу друг другу, чтобы биться не на жизнь, а на смерть.
Принц, грозно сверкая глазами, бросился на Василису, как голодный зверь на прутья железной решетки.
Не поддаваясь безумству слепой отваги, Василиса сохраняла холодное, трезвое чувство меры и осторожности. Она сражалась так, как обычно играют в шахматы, просчитывая, предугадывая ходы соперника.
И одержала она победу ко всеобщему изумлению.
Затрубили трубы.
Но это было только начало. Победитель первого поединка должен был сразиться со следующим соперником.
Тяжко пришлось Василисе.
Но это было только начало. Победитель первого поединка должен был сразиться со следующим соперником.
Тяжко пришлось Василисе. Не раз мысленно благодарила она своих тренеров по клубу боевых искусств.
Сверкнул обнаженный меч, и выпал из рук принца, а сам принц вылетел из седла и едва не сломал себе шею. Омрачилось чело поверженного, но делать нечего…
Затрубили трубы, и выехал против Василисы третий принц.
Не признал и он, в ждавшем, его на поле боя рыцаре желанной девушки.
Нескрываемая ярость горела в его глазах, и злая ухмылка кривила губы.
Успел он ранить Василису, прежде, чем был сбит наземь вместе с конем.
Герольды возгласили победу Василисы. И выехал на поле четвертый принц.
Силы у принца были свежие, полон решимости выиграть бой, ринулся он на Василису.
Девушка натянула поводья и развернув коня, поскакала в обратную сторону.
Обрадованный принц, бросился в погоню. Резко развернув коня, Василисе удалось сбить всадника наземь, она взмахнула мечом, но увидев бледное, как полотно лицо поверженного принца, не нанесла удара. Ее победа и без его гибели была очевидна.
Вновь затрубил рог, и пятый принц вынесся на поле, точно смерч
Василиса на полминуты расслабилась в седле, точно погрузилась в сон…
Она представила, как энергия земли и неба вливаются в ее уставшее тело.
Ее рука ласково коснулась крупа коня, и конь тихонько заржал в ответ.
…Василисе пришлось сильно потрудиться, чтобы одолеть пятого принца. Пот с нее катился градом, из ран сочилась кровь.
Едва отзвучали трубы в честь ее победы, как уже шестой принц, дав волю гневу, мчался на нее во весь опор. И было видно по его лицу, что нужна ему не просто победа, а гибель соперника.
-Что за дикий народ! – подумала Василиса.
.Но именно ярость шестого принца придала ей новые силы.
Бой длился долго…
Когда же старший принц оказался поверженным, зрители взвыли! Кто от восторга, кто от злорадства, кто от ярости.
Королева заплакала, король нахмурился. Он был страшно разгневан! Не мог он смириться с тем, что его младший сын сумел повергнуть шестерых своих неустрашимых и непобедимых братьев, являя невиданные чудеса бранной доблести.
Барды и менестрели, сгорая от вдохновения, уже готовы были восславить имя младшего принца, но тут король встал и взмахнул рукой. Вокруг тотчас воцарилась тишина.
И сказал король,— не бывать тому, чтобы младший принц на прекрасной гости женился.
Толпа забурлила. Но король поднял руку, и замерло все вокруг.
- Повелеваю сочетаться браком с ней старшему сыну,— произнес король,— быть им королем и королевой!
Тут откуда ни возьмись, прыгнул Дружок.
Подхватила Василиса свое четвероногое сокровище, пришпорила коня и помчалась прочь без оглядки.
А вслед ей неслось,— держи его!
- Пускай едет на все четыре стороны,— отвечали другие.
- Король слово нарушил! – осмелился крикнуть кто-то.
Стража кинулась его искать, да не нашла, потому что, многие так думали, только вслух не решались произнести. Никто храбреца не выдал.
Только тут придворные обнаружили, что на балконе, где должна была сидеть Василиса. Валяется роскошный наряд и густая вуаль, а самой девушки след простыл.
В ложу невесты никому до поры до времени войти не разрешалось, но все видели, как она там восседала. И всем невдомек было, что роль патриархальной невесты сыграл пес Дружок.
-Держите ее! – завопила толпа, толком не ведая, куда же могла подеваться невеста.
Василиса же поскакала прямо к домику младшего принца.
Он лежал на постели и спал. Ресницы его во сне вздрагивали и намокли от слез.
Видно чуяло сердце любящее, что любимая в опасности, да сама она его усыпила крепко-накрепко.
Василиса взяла принца на руки, вынесла из дома, уложила бережно на коня, взяла Дружка и поскакала дальше.
Путь ее лежал в степь цветами, и травами заросшую, туда, где остался лежать странный круглый камень.
А за ними уже погоня. Король целое войско снарядил. Впереди принцы скачут, коней шпорами торопят. Кони ржут, на дыбы взвиваются.
Близко погоня. Чует Василиса, кони и всадники в затылок дышат.
Достала она зажигалку, которую носила с собой вместо сувенира, щелкнула и бросила под копыта коней.
Старший принц первым скакал. Конь его в сторону с испуга шарахнулся, да так сильно, что принц упал с коня и нос себе расшиб. Нечего было зазнаваться.
Застопорилась погоня. Никто не поймет, что же случилось? Откуда огонь?!
Василиса знай себе, вперед мчится. Да только конь ее устал. Ноги у бедняги дрожат, подгибаются.
Шепчет ему Василиса,— не выдай родной, еще немного осталось.
И конь не выдал. Доскакал он до круглого камня.
Соскочила Василиса на землю, сняла бережно спящего принца, а Дружок рядом.
Поцеловала девушка коня в глаза лиловые, поблагодарила за службу верную и говорит,— иди к своим.
А конь не уходит, смотрит на Василису и печалится.
Да, думать тут некогда, толкнула Василиса круглый камень, и полетели все четверо в бездонный колодец.
Летели, летели, сколько неведомо, Но, вот, на землю опустились.
Смотрит Василиса – пустырь знакомый, заброшенный дом.
Обрадовалась девушка родной земле. Сердце у нее от счастья екает. Дружок вокруг хозяйки прыгает, конь рядом ржет.
Прекрасный принц ресницы приподнял, Кончилось действие снотворного, вот и проснулся юноша. Смотрит вокруг, и ничего не понимает.
Василиса объяснила ему все, как смогла.
Может он и сомневался, но словам любимой поверил.
Коня они во дворе привязали. Дружка сторожить оставили.
Утром Василиса скакуна в клуб свой отвела.
В квартиру родительскую он, к сожалению не помещался… Но недолго они были в разлуке.
Василиса с принцем поженились.
Принц дом построил, сад развел, цветы и овощи посадил. Коня они к себе взяли. Принц для него построил конюшню.
Василиса и после свадьбы увлечения своего не оставила, и принца, мужа своего с собой в клуб взяла, но… ему больше нравилось деревья сажать, цветы поливать, и кушанья каждый день разные готовить.
К тому же принц пригляделся к новому для него миру, освоился в 21 веке и открыл ветеринарную клинику.
Вскоре от клиентов у него отбоя не стало, так как животные выздоравливали буквально от одного его прикосновения. Не доктор, а волшебник,— стали говорить о нем в городе.
Василиса всему этому ничуть не огорчилась, а наоборот обрадовалась! Каждый должен заниматься тем, к чему душа его тянется.
А что Василисе муж такой хозяйственный попался, так этому можно только порадоваться вместе с ней.

2003 год

6 июня 2005 года  18:35:14
Наталия Антонова | dolly@bee-s.com | Самара | Россия

---

Антонова Наталия Николаевна

Апрельский снег
сказка

АПРЕЛЬСКИЙ СНЕГ
сказка
Снег был мягкий и пушистый.
Он отражал серебряные блики звезд, покачивающихся в бездонном океане ночного неба.
Снег источал нежнейший аромат свежести и…еще чего-то необъяснимого, но желанного.
Он выпал в апреле и ничего не знал о зиме.
Снег выпал ночью. А утром, едва проснувшись, он увидел на востоке огромный красный шар, что плыл по небосклону, поднимаясь, все выше и выше.
-Что это? – воскликнул удивленный снег.
- Это солнце,— ответил ему старый фонарный столб.
- Солнце,— повторил апрельский снег, и засверкал от радости золотыми искрами.
- Какое оно красивое! Какое восхитительное! – восторгался снег. – Какое яркое!
- Плыви сюда, солнышко! – позвал светило апрельский снег.
- Глупый снег,— проворчал старый фонарный столб. Он был настолько старым, что даже не помнил, сколько ему лет, и поэтому считал себя самым мудрым.
Столб постоянно ворчал, выходил из себя и всех поучал.
- Солнце растопит тебя и превратит в грязную лужу,— сказал фонарный столб наивному апрельскому снегу.
- Не может быть! – воскликнул, огорчившись, снег,— солнце такое красивое! Оно не может быть недобрым!
- Вот увидишь,— пробурчал фонарный столб.
Солнце поднималось все выше и выше. Лучи его становились горячей с каждой минутой. И бедный влюбленный снег почувствовал, что тает.
- Ах, боже мой! – воскликнул он, и слезы выступили на его глазах.
Но снег ни в чем не винил прекрасное солнце. Он думал, что тает от любви.
И тут сгустились сумерки, и наступила ночь.
Солнце спряталось, и снег не растаял.
Он лежал в кромешной темноте, и смотрел на темное небо. Там плавала, как рыба в воде серебряная луна. Была она холодной и ко всему безразличной.
Нет, она не могла заменить солнце. И апрельский снег загрустил.
-Неужели я никогда не увижу солнце?! – закричал он в отчаянии.
- Тихо ты,— проворчал старый фонарный столб,— не мешай спать.
Фонаря на фонарном столбе не было, он давно был разбит вдребезги, и поэтому никакого света не было.
- Солнышко, солнышко,— не унимался апрельский снег,— где ты? Отзовись!
-Да уймись ты, наконец! – совсем рассердился старый фонарный столб. – Настанет утро, и ты увидишь солнце.
- Правда?! – обрадовался снег.
-Может быть, в последний раз,— ехидно заметил фонарный столб.
- Ну и пусть,— сказал апрельский снег. – Пусть я растаю! Но я увижу солнце!
Фонарный столб ничего ему не ответил, только презрительно заскрипел.
Наступило утро. Взошло солнце. И снег растаял, как и предсказывал фонарный столб.
Но случилось чудо!
Снег не умер, не превратился в грязную лужу, нет! Он стал подснежником! Таким же ярко-желтым, как весеннее солнце.
Горит крупный цветок на тонком стебельке золотым огнем.
Люди назвали прекрасный цветок Горицветом.
И теперь каждую весну влюбленный апрельский снег превращается в подснежник.
Одним из первых пробивается он к свету.
И горит, горит от любви Горицвет под лучами прекрасного солнца!

6 июня 2005 года  18:37:59
Наталия Антонова | dolly@bee-s.com | Самара | Россия

---

Антонова Наталия Николаевна

ВИКТОРИЯ - СВОБОДНЫЙ ХУДОЖНИК

ВИКТОРИЯ —
Свободный художник

Она никогда не относилась к мужчинам серьёзно.
Однако, выйдя замуж третий раз, решила, что менять мужей неразумно.
Для смены декораций в хрупком театре земного бытия существуют любовники, поклонники и прочие претенденты на главную роль.
По профессии Виктория была Свободным художником. Хотя, что такое свобода?
Живопись была смыслом её жизни. Это была своего рода одержимость – свойство любого большого таланта.
Жила она где-то там высоко в запредельном мире своей души.
И живопись была то ли отражением этой сложной духовной жизни, то ли наивысшей её концентрацией.
Глядя на лицо Виктории, на её фигуру трудно было что-то сказать… кроме того, что эта женщина самодостаточна и независима.
… Пожалуй, что то же чувство мы испытываем, когда смотрим на пантеру или тигра…
Но живопись… не умела молчать. Она выдавала её с головой.
По этим линиям, цветовым пятнам, игре света и тени можно было читать, как по книге её судьбы. И Виктория знала это и не боялась этого.
Её жизнь вполне устраивала её, вернее другая форма была бы просто неприемлема для неё.
Она и биографию свою толком не могла рассказать. Ну, это, как река – родилась из маленького родничка и течёт в Вечность. Ни прибавить, ни убавить.
…………………………………………………………
Он вошёл в её жизнь случайно. А может быть, и нет.
Как и все свободные художники, денег Виктория не имела и поэтому, когда не было вдохновения, зарабатывала на жизнь, рисуя в парке карандашные портреты.
Этого хватало… к тому же не требовало большой затраты энергии и времени.
… Она как раз читала «Опыты» Монтеня, подставив лицо под лучи нежного сентябрьского солнца, когда рядом раздался весёлый искристый голос,— девушка, а вы времени зря не теряете. Жаль вас прерывать… но может быть, обессмертите меня на холсте?
-На холсте нет, а на ватмане, пожалуйста,— сказала она, с сожалением закрывая книгу.
И тут её взгляд столкнулся с его взглядом. Это было нечто удивительное.
Его глаза не были ни весёлыми, ни искристыми. Они были… высокими, как небо и такими же голубыми и бездонными. Небо бывает таким только в начале осени, в пору зрелости… когда становится трудно оторвать взгляд от его глубины и выразительности.
Юноша был молод. Ему было не больше 27. Правильные черты лица, полные чувственные губы ещё больше подчёркивали очарование его глаз. Он был прекрасно сложен и со вкусом одет.
Виктория поймала себя на том, что слишком долго смотрит на него.
Он тоже молчал и смотрел. Пауза затянулась. И не зная, как прервать её, они почему-то одновременно рассмеялись.
Виктория нервным движением руки поправила пряди длинных русых волос и взмахнула карандашом. Всё время пока она рисовала, он не сводил с неё глаз.
Она чувствовала это сквозь трепет ресниц… сквозь шелест листвы…
В уголках её губ мерцала лёгкая улыбка.
Ей казалось, что время остановилось.
… Остаток дня они бродили по парку. Вдыхали влажный запах дубов, неистовый аромат цветов и лёгкое дыханье хвои.
Перед самым закатом они стояли на изогнутом, словно бровь красавицы мосту, который, наклоняясь над водой, упивался собственным отображением и всё это вместе – мост и его отражение были похожи на зеркальный глаз или на всевидящее око.
Их руки, как ласточки, проносясь над периллами, соприкасались… случайно… нежданно на миг или два и разлетались в разные стороны.
А потом она, с трудом преодолев нахлынувшую истому, разжала губы и сказала, что ей пора…
- Уже?! – вырвалось у него с сожалением.
Она кивнула. Они договорились встретиться здесь же… через день.
Их встречи стали частыми. Виктория не могла вырваться из-под притяжения его глаз. И часы проведённые с ним были для нее подарком судьбы, откровением Свыше.
Но сентябрь кончился. Наступил октябрь. И ей захотелось большего.
Желание потеснило очарование. Её речь потеряла плавность, нетерпение всё чаще прорывалось в жестах, страсть зажигала взгляд, приглушала голос.
Однажды она стремительно обняла его за плечи, а потом взяла его голову и быстро наклонила к себе.
От вкуса её горячего пряного поцелуя он покачнулся и задышал быстро-быстро.
- Ты живёшь один? – спросила она.
-Да…
-Пойдём к тебе.
Через полчаса они оказались в обыкновенно тёмном подъезде, поднялись по лестнице и он открыл дверь ключом.
Виктория вела себя так, словно она всю жизнь приходила в эту комнату такую тихую с удивительной аурой доброты и постоянства.
У Виктории не было желания медлить. Она бросила взгляд на постель…
Её вид вполне удовлетворил её. Она провела рукой по его щеке, взяла его руку в свою… но он не пошевелился.
Виктория с удивлением не заметила никаких признаков его готовности лечь с ней в постель.
- Мы так и будем стоять? – спросила она.
- Ну, почему же, мы можем сесть,— сказал он спокойно.
- Вот, как,— только и сумела она произнести.
- Вы не совсем правильно меня поняли… Я не собираюсь становиться вашим любовником.
Виктория подумала, что ещё немного и она упадёт со стула,— то есть?..
- Я предлагаю вам стать моей женой. Руку и сердце,— добавил он и улыбнулся.
- Видишь ли, ты никогда не спрашивал меня… Но ведь я уже далеко не девочка… Я замужем.
- Я знаю.
Она не спросила, откуда он знает. Только пожала плечами.
- И тем не менее,— сказал он,— я хочу, чтобы мы поженились. Я люблю вас. Надеюсь, что и я вам не безразличен.
- Конечно, не безразличен… Но я не могу выйти за тебя замуж. Прости, но я не хочу расставаться с мужем. Меня устраивает то, что есть. К тому же я старше тебя лет на десять… если не больше.
- Но ты мне очень сильно нравишься, добавила она быстро, видя его протестующий взгляд. – Я очень хочу тебя.
Он хотел что-то сказать, но она положила ладонь на его губы,— пожалуйста… не нужно слов. Я люблю, когда мужчины молчат. Мне нравится видеть их и… пробовать на вкус. А слова я сама скажу тебе… какие захочешь.
- Будь моим,— она стала мягко и нежно целовать его глаза.
Он сначала застыл в её руках, а потом стал мягким.
Не выпуская его из своих объятий, Виктория стала расстегивать все пуговицы, которые встречались на его одежде.
- Нет,— вымолвил он с трудом,— и отстранил её,— нет.
- Ты странный! – вырвалось у неё с раздражением.
Виктория не привыкла к слову »нет» от мужчин.
- Подумай, какая глупость отказывать себе в удовольствие. Мы прекрасно проведём время.- Она старалась придать голосу нежность.
-Но я не хочу проводить время,— прервал он её,— я хочу разделить с вами судьбу. Я хочу отдать вам всю свою жизнь без остатка.
- Это, конечно, здорово, но… она не знала, что сказать. Она не понимала его логики и поэтому её раздражение нарастало. Не зная, что предпринять, Виктория снова потянулась к нему. Но он перехватил её руки и стал целовать длинные холеные пальцы один за другим, медленно, долго, словно надеялся, что эти поцелуи проникнут в её сердце и смягчат его.
Она отняла руки и посмотрела на него почти враждебно.
Виктория почувствовала, что её уговоры ни к чему не приведут.
Она не знала, как добиться цели. О, как она хотела его! Всё её существо просто разрывалось от желания. Чего бы она только не сделала, чтобы обладать им!
Но он сидел напротив непреступный, уверенный в себе.
Её злило, что он каким-то образом разгадал её психологию – уступи он ей теперь и через месяц… два она остынет к нему, потеряет интерес…
Но ради одной ночи выходить за него замуж! Просто бред!
Неожиданно Виктория встала, и звук пощёчины прозвучал в этой комнате так невероятно, как гром среди ясного неба.
Он с силой сжал её плечи и заглянул в расплавленный яростью изумруд её глаз.
- Я не заслужил этого,— выдохнул он, отпуская её,— вы не должны были так поступать.
- Да! – выкрикнула она,— я вообще не должна была связываться с тобой, но мне как-то не приходило в голову, что ты сумасшедший! Чёрт знает что! – она едва сдержалась, чтобы не смахнуть на пол хрупкую хрустальную вазу, доверху наполненную благоухающей пеной флоксов.
Подняв с полу свою сумку, Виктория направилась к двери. Он медленно пошёл за ней и когда она уже была на пороге, произнёс подозрительно спокойным голосом,— если вы передумаете, то знайте, что я жду вас.
Она обернулась и рассмеялась ему в лицо.
…………………………………………………………
Домой она вернулась такая голодная и злая, как тигрица, упустившая добычу.
Долго смывала в ванной досаду и раздражение с изнывающего тела.
Наскоро выпила на кухне чай и скользнула в постель, жадно приникла к засыпающему мужу. Он удивился столь неожиданному и бурному проявлению её страсти, но не заставил себя упрашивать.
Только под утро она оторвалась от него и тут же заснула глубоким коротким сном, словно прыгнула в бездну.
Она не чувствовала, как муж с нежностью уткнулся в поток её густых дурманящих волос. Засыпая, он что-то шептал ей на непереводимом языке нежности и признательности.
…………………………………………………………
Виктория решила, что выбросит его из головы раз и навсегда.
Она вовсе не собиралась бросать своего мужа… который оказался умнее её прежних мужей, отдавая себе, отчёт в том, что страсть такой женщины, как Виктория не более, чем быстро листаемая книга, он сумел стать её другом, надёжным другом.
Она нуждалась в нём, в его понимании, в его тепле.
Кто, как ни он сумел смотреть на мир её глазами, не укоряя, не требуя… принимая её так, как принимают закаты и рассветы, шум прибоя, сияние звёзд, как принимают вселенную, не пытаясь её переделать.
Он ценил её талант и не посягал на её свободу. Он был для неё столь велик и необходим, что никакая страсть, никакое увлечение не могли разлучить их.
Это было так.
Но почему, почему, она всё время слышит голос того, другого, видит перед собой его глубокие синие глаза… как небо, высокое небо, дышащее гармонией и благородством?! Почему она не может выбросить его из головы?
Потому, что она менее благородна? Потому, что покой её всего лишь поверхность, а там, в глуби подводная стихия? Ну и что? Что из того?! Она нравится себе такой, какая она есть!
Дни шли за днями и ей не хватало его. Её сердце ныло. Виктория впервые узнала, что такое затаённая сердечная боль. И с горечью подумала, что влюблена…
К счастью наступила зима. И Виктория, глядя на белый искрящийся снег, думала о том, что время лечит её. Рана затягивалась. Боль утихала.
И когда она однажды случайно нашла в своей сумочке его телефон, то порвала его уже не ощущая ни прежней боли, ни прежней ярости… а только сожаление.
Ведь они могли быть счастливы вдвоём… какое-то время. Вечного счастья не бывает.
Даже талант, её талант когда-нибудь погибнет вместе со всей цивилизацией.
И будет другая цивилизация и новый талант.
Огорчало ли это её? Возможно…
Но пока текло её время и она творила.
Странным было только одно – у всех её рыцарей, рабов, властелинов, богов и инопланетян… были глубокие бездонные голубые глаза и нежные чувственные губы…
Словно её пальцы вняли услышанной однажды просьбе – «Обессмертите меня на холсте»…

6 июня 2005 года  18:40:41
Наталия Антонова | dolly@bee-s.com | Самара | Россия

---

Александра Нисневич

Шмель

ШМЕЛЬ

С махровым жужжанием на мое плечо опустился шмель и прижал мохнатое
брюшко к прохладной коже. Он щекотал меня своими бархатными лапками, но мне
не хотелось прогонять его. Я лежала в спокойной лени, и не было желания
даже пошевелить пальцем. В распахнутые окна врывался ветер, теребил шторы и
рвал пьяный аромат цветов на лоскуты, рассеивая его по комнате удушливым
дымом. Какие-то люди сновали по комнате, приносили опять и опять новые
букеты, и только я и шмель были скованы томной неподвижностью. Ко мне
подошел тот, чьи глаза еще недавно резали мою кожу как стилеты, чье дыхание,
подобно кубикам люда морозило мои губы,-но теперь даже шмель вызывал во мне
больше эмоций. Я смотрела в широкие зрачки и видела в них лишь отражение
окна напротив, покачивание цветочных головок и вибрацию слюдяных крылышек
шмеля. Как странно, почему же раньше мне казалось, что я без кожи, когда он
так смотрел на меня? От этой мысли мне вдруг захотелось расхохотаться, но
я удержала на лице серьезную мину, чтобы не шокировать людей в комнате.
Он подумал, что надо бы прогнать шмеля, когда тот медленно стал сползать
по плечу вниз, протянул уже руку, но вдруг отдернул. Никакого огорчения у
меня этот жест не вызвал, и снова пришлось удержать губы, готовые немедленно
расплыться в ехидной улыбке. Странно, но Он словно и не помнил меня, какой я
была прежде, смотрел на меня немного удивленным и отсутствующим взглядом.
Его глаза перестали резать, когда в них обнаружилось туповато-детское и
телячье выражение. Тут я поняла, что он — глуп... Легкая грусть ненадолго
сменила готовый вырваться озорной смех оттого, что я ошиблась, но на смену
ей быстро пришло ожидание чего-то нового, я узнала, что дальше будет
интересней.
На сцене показалась мама. Судя по всему, она не осознавала всей комичности
происходящего и усердно делала постное лицо. Она пыталась думать обо мне в
детстве, но память услужливо подсовывала ей картинки одну лучше другой: как
я проколола воздушный шарик над ее ухом и истерично хохотала, когда от
неожиданности она свалилась в кресло; как я незаметно кинула ей в чай
вареную макаронину; как я сделала вуаль из ее колготок в сеточку; как я...
как я...
Несмотря на забавные истории, всплывавшие в ее голове, она не улыбалась,
напротив — даже считала кощунственным улыбнуться в такой момент, и это было
забавно.
Зашел мой брат. Он попытался сосредоточиться на моем лице, но в его голове
гуляли мысли, не имеющие ничего общего со мной. В частности, его сейчас
заботила проблема, какие брюки купить, чтобы они подходили и новым коричневым
туфлям, и к замшевому пиджаку.
Бежевые мысленно помогла я ему, и он немного расслабился, концентрируясь на
на мне и выуживая из глубин сознания, отягощенного более важными вещами,
подходящий случаю экспонат. Но у него это не получилось серьезней, чем у
мамы. Он вспомнил свою залепу — тогда я пришла к ним в гости в свитере,
который не одевала. кофта лежала в шкафу пол-года, выпуская воздух. после
того, как ты ее одела и пришла к нам, она начала высасывать воздух из
нашего дома, после чего нужно было проветривать каждый день, чтобы
вернуть похищенный воздух на место.
Тут он улыбнулся. Наконец-то,— возликовала я, но он, будто прочитав ход
моих мыслей, вернул прежнюю гримассу на лицо.
Шмель монотонно загудел, и брат, поймав его в носовой платок, выпустил в
окно. Теперь стало скучно и захотелось зевать, но я решила пощадить
чувства присутствующих. Дальше события стали развиваться более динамично —
в комнате возросло напряжение от усиливающегося аромата цветов, шлепающих
и шаркающих шагов, каркающих гортанных голосов, диссонирующих в ушах и
мучающих мой абсолютных слух. В нос ударил запах спиленного дерева. Я
подумала, что больше всего любила, когда от мужчин пахло смесью табака и
парфюма с ароматом влажной коры дуба. Деревянное небо нависло над глазами,
немного приглушая невыносимо — стойкий запах сирени. Мерно застучал по
гвоздям молоточек, напоминая размеренный ритм дождя тем вечером, когда я,
порезанная снова его стилетом, уже ничего перед собой не видела. Чей-то
вскрик был как визг тормозов случайного такси, попавшего на мой неровный
след в тот нелепо завершившийся вечер, когда меня колотило от озноба, и
хотелось оказаться на лугу в летний полдень стрекозой или бабочкой, но
только не быть той, кем была я.
Я покружила по комнате, пробуя прозрачные крылышки, кинула взгляд на
странно знакомые лица, и, не видя больше поводов оставаться среди чужих
мне людей в черном, вылетела в окно догонять шмеля.

7 июня 2005 года  17:07:13
Александра Нисневич | scherzo@yandex.ru | Мюнхен | Германия

---

Диана Исламова

Я всегда буду рядом, потому что это настоящее

Я всегда буду рядом, потому что это настоящее…
Андрею Николаеву
Я всегда буду рядом, даже когда ты будешь далеко. Яркими красками, детскими голосами, телефонными звонками и стуком в дверь. Каждая бродячая собака, которую ты встретишь, будет смотреть на тебя моим взглядом. Ночные звезды будут рассказывать тебе обо мне. И ты очень полюбишь смотреть на ночное небо, подружишься со звездами, и они будут загадочно улыбаться тебе в ответ.
Я буду рядом. Всегда! Днем, когда тебя коснется странствующий ветер, он напомнит тебе обо мне. Во всем, что будет возле тебя, я тоже буду присутствовать. Ты будешь непрерывно окружен мною. В шелесте листвы ты будешь слышать мое имя, а цветы будут говорить тебе обо мне. Зимой я буду касаться тебя искристыми снежинками, весной приду к тебе первыми подснежниками. Летом я буду рядом теплыми ливнями, красками радуги и шелестом колосьев на ветру.
И все-таки ты счастливый, ведь я буду рядом всегда. Тебе будет напоминать обо мне шум воды. Птицы будут петь тебе песни о том, что я думаю о тебе. Это будет так как будто я растворюсь в воздухе, которым ты будешь дышать. Я буду рядом всеми бездомными котами. И даже когда к тебе подойдет соседский кот и начнет тереться о твои ноги, он будет мурлыкать тебе обо мне. И ты поймешь его. Ты будешь читать книги, а там между строк будет написано обо мне. Ты научишься читать между строк и немного загрустишь. И еще я буду сниться тебе. В этих снах я буду рассказывать тебе сказки, и от этого ты будешь просыпаться счастливым. А утреннее солнце поведает тебе о том, что я желаю тебе счастья. Днем я тоже всегда буду рядом. Я буду во всем, во всем! И тебе захочется прикоснуться ко мне.
Я буду рядом с тобой в любую погоду. Белыми облаками, дальними дорогами, всеми днями недели. Всеми встреченными тобою людьми, широкими реками, зимними ночами, всеми мелодиями… Иногда в тишине ты будешь слышать музыку. Знай, это я играю для тебя на скрипке! И хотя я никогда не училась играть на ней, это будет очень легко. Я буду просто думать о тебе, и мысли эти сложатся в музыку.
Поверь! Я всегда буду рядом. Вечерними новостями, белыми стихами и радостным смехом. Перелетными птицами и ночными поездами. И в полумраке и шепоте я буду звать тебя по имени. Тогда знай, что я скучаю по тебе и очень хочу, чтобы мы были вместе.
Я всегда буду рядом. Неизбежными чудесами, солнечными лучами, каплями дождя, дуновением ветра и россыпью весенних цветов. Я буду рядом невидимыми пылинками, случайными шорохами и шумом машин. Буднями и праздниками, площадями и дворцами, всеми вокзалами и чудесными снами. Я всегда буду рядом, ведь это настоящее. И потому что это настоящее тебе будет тепло и уютно.
И потому что я всегда буду рядом, иногда ты будешь находить в своей одежде рыжие волосы. Ты будешь чувствовать меня по запаху духов, и мне этого будет достаточно. Я буду пробуждать тебя ото сна щебетанием птиц. Ты только знай, что я буду рядом всегда! Ты везде сможешь разговаривать со мной, и я буду слышать тебя и улыбаться в ответ. Ты обязательно почувствуешь, как я улыбаюсь в аромате цветов. В шелесте ветра ты услышишь мои слова. Я буду с тобой в шепоте и полумраке ласковым голосом и самыми нежными словами. И тебе понравится это. Ночью лунный свет расскажет тебе обо мне. Лунные слова сложатся прекрасными стихами, потому что это настоящее. И тогда ты поймешь, что расстояние измеряется не километрами.
И я хочу, чтобы ты знал, что я всегда буду рядом. Красными розами, падающими звездами. Зимой я буду сказочными узорами на окне и белыми метелями, весной я буду в каждом увиденном тобою цветке. А когда тебя коснется летнее солнце, знай, что это я хочу дотронуться до тебя. И осенью все деревья сговорятся и станут такими же золотыми, как мои волосы. И тебе так захочется их погладить!
Случайно услышанные тобою фразы будут обо мне. Знай, я буду рядом всегда. Тихими улыбками, теплыми словами и самыми красивыми песнями. Загадочными явлениями и удивительными мгновениями. Я буду петь тебе сладкие колыбельные, чтобы ты заснул, а я могла тебе присниться.
Помни! Я всегда буду рядом с тобой. Всеми твоими занятиями и сновиденьями. Я буду падать с неба каплями дождя, чтобы разделить с тобой твои радости и печали. Я приду к тебе запахом сирени через распахнутое окно. Ты никуда не сможешь от этого деться… Золотыми куполами, густыми туманами и твоими фантазиями. Разноцветными бабочками, добрыми феями и всеми твоими мыслями.
Я буду рядом случайно оброненными фразами, весенними ливнями и летними вечерами. Беспричинным счастьем и необъяснимой тоской всеми долгими ночами. И на улице, ты часто будешь видеть в толпе меня. И ты бросишься вслед, а это буду не я. Но помни, что я всегда рядом, потому что это настоящее! Весенними ручьями, каждыми рассветами, закатами и недосказанными словами. Буднями, праздниками и всеми временами года.
Знай, что я всегда буду рядом. Ласковым голосом, тихим дождем и золотым листопадом. Добрыми рассказами, веселыми шутками и задушевными разговорами. Сказочными историями, волшебными мелодиями и солнечными днями. Случайными прохожими, цветными мечтами и легкой грустью. Искренним смехом, редкими слезами, ощущением полета, небесной синевой и каждыми пролетающими самолетами. Я буду всеми радостными и грустными событиями в твоей жизни, всеми красками. Я буду понимать тебя без слов.
И однажды ты не выдержишь этого. Потому что это невыносимо, когда кто-то возле тебя, а ты это только чувствуешь, но не видишь. И тебе захочется рассказать обо мне словами, но слов не хватит. Не хватит, потому что это настоящее, и оно с трудом передается словами, но легко выражается через что-то. И ты начнешь рисовать меня множеством картин, и у тебя это получится, ведь в душе ты художник. Но на это тебе не хватит красок. Тогда ты станешь разбавлять краски своими ощущениями. Так ты найдешь нужные оттенки. И тебе не надоест переносить то, что ты чувствуешь на картины. Ты нарисуешь меня сотнями прекрасных картин, и у тебя еще останутся и холсты, и краски. Но внутри тебя будет нечто, и оно не захочет ложиться красками на холсты. Это настоящее. И тогда ты поймешь это. Ты захочешь вернуться. И ты вернешься, а я буду ждать тебя. И потом мы будем вместе безгранично долго и безумно счастливы. Но знай, что до этого момента я буду рядом всегда.

No comments

8 июня 2005 года  09:34:33
Диана Исламова | lucky-di@rambler.ru | Черновцы | Украина

---

Маковецкий Михаил

Медсестра по имени Фортуна
Последняя любовь или если завтра инфаркт

Последнее время на работе меня преследуют неприятности. А тут еще прихожу я вчера в отделение, а там уже находился пациент, который, с точки зрения идеологии, не сулит мне ничего хорошего. Этот пациент обладает кротким нравом, не смотря на поразительное сходство с Владимиром Ильичом Лениным, и пользуется этим сходством в целях обогащения. Он придумывает сюжеты для фотографий, которые и не снились вождю мирового пролетариата в страшном сне. Его супруга фотографировала, как «Ленин», закатав штанины костюма-тройки, идёт за плугом по борозде и доит козу на утреней зорьке (реклама экологически чистой продукции кибуца «Еврейское поле»). Или, засунув кепку в карман, подметает площадь у памятника основателю государства Израиль Давиду Бен-Гуриону (страстный призыв соблюдать чистоту на улицах родного города). Последней его творческой удачей была победа в конкурсе второго канала израильского телевидения (типа «За стеклом»). Тогда он, как обычно представившимся В. И. Лениным, потребовал главный приз, так как, по его словам, провёл под стеклом 80 лет, тем самым намного опередив остальных участников. В конечном счёте, участие в этом конкурсе и привело его в гостеприимные стены психиатрической больницы, куда он прибыл в сопровождении плачущей жены и прижав к груди справку за почти подлинной подписью генерального директора Мавзолея. Документ написан на иврите, изначально предназначался для рекламы его услуг в качестве Владимира Ильича Ленина, и на справке стоит подлинная печать налогового управления города Иерусалима. Несмотря на расстроенную психику, он продолжает напряжённо трудиться. Во время прошлой госпитализации, находясь на излечении, он, помимо непрерывных жалоб на меня во все инстанции, снялся в сцене «Восхищенный Папа Карло на субботнике робко трогает Ленина за его бревно», «Евнух, изменяющий своей жене» а так же «Витязь на распутнице». Сцены предназначались для рекламы лекарства повышающего потенцию.
При виде вождя мирового пролетариата мое настроение окончательно испортилось. Такой концентрации политически неблагонадёжных сумасшедших в одном отдельно взятом отделении наша психиатрическая больница не знала со дня своего основания.
— Ну почему все живут нормальной человеческой жизнью,— думал я, глядя на работающую вместе со мной медсестру по имени Фортуна, которая беззаботно болтала по телефону с подругой,— только меня постоянно преследуют враждебные выпады. А я ведь осторожен в поступках и высказываниях сексуального характера. Но плавный ход моих мыслей прервал телефонная беседа медсестры из народа.
— Да какое там всё в порядке! — разражёно сказала Фортуна в телефон,— вчера минет делала — пломба выпала.
Потом, выслушав слова поддержки и сочувствия телефонной собеседницы, крикнула в трубку:
— Да я лучше тебя знаю, что жевать не надо! Тоже мне, специалистка. Вспомни, как сама жвачку не выплёвывала. Кстати, я слышала, в конечном итоге ты вышла замуж за этого культуриста. Ну и как он?
На этом этапе беседы Фортуна нажала в телефоне какую-то кнопку, поле чего телефонный разговор стал хорошо слышен всему отделению судебно-психиатрической экспертизы.
— Да что тебе сказать,— услышал я ответ собеседницы героической медсестры. — Представь себе, на тебя наваливается трёхстворчатый шкаф, у которого из замочной скважины не вынули ключ.
Я узнал голос девушки, которая не выплёвывала жвачку, а потом вышла замуж за трёхстворчатый шкаф.
— Надо же,— подумал я. — Она росла на моих глазах. Всегда была тихая скромная девочка… Правда, как только ей в руки попадался карандаш — она почему-то всегда рисовала член. Подумать только, как время летит. Неужели я старею?
Но у Фортуны не такой характер, что бы она позволила кому-нибудь предаваться праздным размышлениям.
— Слушай, ты все законы знаешь,— обращается она ко мне. — Если девушка спешит на работу. И в это время она обжигает себе внутреннюю поверхность бёдер на всём протяжении горячим кофе, стаканчик с которым она поставила себе между ног, так как ей пришлось управлять автомобилем и разговаривать по сотовому телефону. А машина резко дёрнулась. Можно ли считать полученные ожоги производственной травмой?
— С удовольствием отвечу на твой вопрос,— со свойственным мне тактом говорю я,— Ожоги внутренней поверхности бёдер, тем более на всём протяжении этой части тела, несомненно, являются основанием для временной потери трудоспособности. Но в случае, если твоя профессиональная деятельность напрямую сопряжена с использованием рассматриваемой нами части тела. Тем более что, как я себе представляю, кофе, хотя и пролился главным образом на внутреннюю поверхность верхней часть бёдер, но ожоги затронули не только ноги?
— Откуда ты знаешь?
На ее марокканской мордашке, которая еще никогда не была, и уже никогда не будет иметь осмысленное выражение, крупными детскими буквами написано страдание. Ей двадцать лет и она работает в моей смене. Таких фигур у европейских народов не бывает. Если разрезать надутый футбольный мяч строго пополам и по центру каждой половинки поставить вечно набухший сосок, то можно получить полное представление о ее бюсте. Очень тонкая талия, переходящая в круглые ягодицы. Тело настолько тонкое, что его страшно брать в руки, особенно если берешь со стороны спины. После гибели Нины я стал опускаться. Квартира у меня запущена. Впрочем, как и внешний вид. Половину салона моей квартиры занимает тренажер. Я работаю сменами, и поэтому режим сна и бодрствования у меня сбит. Для того чтобы заснуть, мне нужно качаться на нем минимум минут десять. Практически, я живу в своей комнате, а Юля в своей. Со мной она мало общается, но это еще ладно. Главное, школа ей еще менее интересна, чем я. Дима уже четыре года учиться в Англии, общаюсь с ним по телефону. Говорить, в общем, не о чем. Отец Фортуны младше меня на два года. Фортуна ищет себе принца с виллой возле моря. И, по-моему, уже нашла. Судя по джипу ее юного поклонника, который все чаще забирает ее с работы. Иногда, когда мы работаем в ночную смену, она радует меня половым актом. А еще она тянется к знаниям и периодически старается поступить в какое-нибудь учебное заведение.
— Я старый, Фортуна. И мудрый. Потому что учился лет двадцать. Или даже больше. Я знаю все законы Израиля. Из-за этого ожога тебе могут дать стопроцентную инвалидность, и тогда ты будешь получать зарплату не работая.
— Ну да!?
— Возьми у гинеколога справку, что у тебя обожжен и обезображен клитор. Ожоги от кофе оставляют страшные незаживающие раны. Врачи это знают, так что такую справку тебе дадут не глядя. С этой справкой пойди к промышленному врачу. Тот отправят тебя на комиссию, которая даст тебе стопроцентную инвалидность. Если человек не может себя обслуживать, то он стопроцентный инвалид. А если у тебя на клиторе страшная рана, ты сама себя обслужить сможешь?
— Нет. Мамочка, ужас то какой!
В последнее время тянувшуюся к знаниям медсестру преследовали неудачи. В результате моих титанических усилий в ней постепенно вызрела убежденность в том, что все единицы измерения придуманы людьми, связаны между собой и хранятся в Палате Мер и Весов в Париже. Осознав этот факт, она поняла, что её горизонты раздвинулись чрезвычайно, и вновь бросилась на штурм очередной академической твердыни. На вступительном экзамене к ней отнеслись поистине сердечно и предложили самой выбрать тему, которую она бы хотела раскрыть экзаменаторам. Застенчиво потупившись, она выразила готовность побеседовать о единицах измерения. При этом Фортуна сочла нужным упомянуть, что в медицину она пришла от сохи. Сделала она это напрасно. Соха вызвала в экзаменаторах совершенно ненужные ассоциации, и они спросили героическую медсестру:
— Что такое лошадиная сила?
Точного ответа на поставленный вопрос она не знала, но это её не смутило. Вспомнив о хранящихся в Париже эталонах, Фортуна звонким голосом отчеканила, что одна лошадиная сила — это та сила, которая развивается лошадью высотой в метр и весом в один килограмм. После чего она сочла нужным упомянуть, что эталон этого страдающего тяжёлой дистрофией пони храниться в «À la chambre des Mesures et les Poids» (Палате Мер и Весов) в Париже. Как у многих марокканских евреев, в семье ее родителей говорили на французском. Нельзя сказать, что её ответ не произвел впечатления на экзаменаторов, но и в этот раз она провалилась. Ко мне она относится с интересом. Впрочем, это обычная реакция ребенка, имеющего возможность покататься на бегемоте. Бегемот. В иврите есть слово «бегема» (מהבג — скотина). Когда-то моя бабушка называла мою маму «бгейма». На идише есть такое ласкательное ругательство. В буквальном переводе «корова». Вернее было, потому что нет уже идиша. Бгейма, в смысле «томная, думающая во время работы не о работе, а о чем-то совсем другом, совершенно противоположном». Слово бегемот на иврите означает «скоты». В древности этих животных евреи воспринимали как эталон скотины, а переводчики Библии почему-то дали это слово без перевода. Росту во мне метр девяносто. Живот еще не закрывает колени, но и маленьким его назвать было бы несправедливо. Тридцать лет непрерывных поднятий тяжестей довели тонкую еврейскую шейку до шестидесятого размера. А толщина шеи — это критерий развития всего плечевого пояса. Иногда после окончания ночной смены мы едем купаться. Я якобы подвожу ее до дома, но, на самом деле, мы едем на малолюдный и развратный ночной пляж. Она как-то удивительно быстро привыкла к тому, что по пляжу я ношу ее на руках. Хожу я всегда возле кромки воды, где песок плотный и идти легче. Держать ее на руках мне совсем не тяжело, но, если мои ноги утопают в песке, я быстро устаю.
— Когда ты, наконец, научишься правильно говорить?— говорит она, лежа у меня на руках,— У тебя ужасный акцент. И пишешь ты безграмотно. Как тебе не стыдно?
— Никогда, Фортуна,— отвечаю я, придерживая ее почти невесомую головку. Она бездельница во всем. Когда она лежит у меня на руках ей даже лень держать свою голову на весу. Полная неги смесь расслабления, хамства и глубокого невежества. — Я умру малограмотным.
Я всегда люблю ее на пляже. Обычно я ставлю машину на самой дальней стоянке, мы спускаемся к воде, и я несу ее на руках вдоль моря, пока мне не попадется какой-нибудь большой камень. Она снимает трусы, стоя на одной ноге. При этом ее бесконечно длинное и тонкое тело обычно теряет равновесие, и она падает попой на край камня. Раздаются стоны и проклятия, я поднимаю ее, она упирается руками в злосчастный камень, а я своими руками прошу ее прогнутся, поднимаю ее ягодицы и развожу их в стороны. Мотивируя это тем, что не хочу беспокоить ее свежие царапины. После этого я бережно ввожу все то чисто и святое, что у меня есть во что-то узкое, теплое, и влажное.
— Ой-ой-ой,— пищит Фортуна, и мне приходится придерживать ее впавшую в буйство попу. Мы стоим слишком близко к воде, и волны докатываются до моих ног, что вначале немного отвлекает. Иногда мне хочется трахнуть ее и в зад, но пока я гоню от себя эту мысль. Мне страшно. Как-то, когда мы лежали на волнорезе, я вставил ей указательный палец в задний проход. Она надула губки, но промолчала. Ее задний проход был трогательно узок, а мышцы ануса были трепетны, но слабы и податливы. «Да ну его к черту,— подумал тогда я. — И трахнуть не трахну, и задний проход разорву». Попутно я с непроизвольно отметил полное отсутствие у нее геморроидальных шишичек. «Какой же она все-таки ребенок, черт подери»,— подумал я тогда по этому поводу.
Мои воспоминания об экскурсии в ее задний проход прервала моя собственная эякуляция. Я обессилено опускаюсь на песок и прижимаюсь спиной к камню. Маленькие крабики, которые как обычно ночью зачем-то бегут из воды на берег, переползают через мою ногу. Это неприятно, но прогнать клещеносцев нет сил. Апатия — это отношение к сношению после сношения. Даже бегущих по тебе маленьких крабов согнать нет сил.
— Пошли купаться, слонопотам,— говорит она и, не глядя на меня, заходит в воду.
Провожаю взглядом ее фигуру и чувствую, как мое отношение к сношению начинает меняться в лучшую сторону. Нехотя встаю и захожу в море. Естественно, начитает жечь кончик полового члена, не помогает даже застарелое обрезание. Ну и черт с ним. Сразу после полового акта нельзя заходить в морскую воду. Нечто, нежное и чувствительное, вероятно, то, чем мужчина чувствует глубокое внутреннее удовлетворение, на какой-то короткий промежуток времени после оргазма высовывается наружу, и соленая морская вода это нечто обжигает. Зато, погрузившись в воду, я чувствую себя полностью расслабленным. Вода держит мое тело и мне не нужно опираться на камень. И маленькие нахальные крабики по мне не ползают. Впрочем, вода Средиземного моря обжигает это место достаточно бережно. Другое дело, зайти через две минуты после окончания душевного полового акта в недвижимые воды Мертвого моря. Совсем другое дело. Описать словами это ощущение нельзя. Только тот, кто одним глотком выпил своим членом чашечку крепкого горячего кофе, может отдаленно представить себе те чувства, которые испытывает мужчина, погрузившего свой еще не остывший после боя член в перенасыщенный солевой раствор хлора, брома, йода и еще черт знает чего, который, собственно, и является водами Мертвого моря. Все это, к сожалению, я узнал не из книг, а испытал своим, приученным к ласковому к себе отношению… Светили звезды. Я опустился в непослушную воду Мертвого моря, которая, вероятно из соображений гуманизма, хотела выбросить меня из воды, и замер. Видимо у меня был болевой шок. Стоявшая рядом Фортуна, предусмотрительно не погрузившая свое влагалище в этот адский раствор, нагнулась надо мной и внимательно смотрела мне прямо в глаза. Я с трудом встал и, таким образом, вынул свой член из воды. Повторяю, светили звезды. Было так больно, что слезы не капали, и я не мог скрипеть зубами.
— Ну, ты даешь,— сказала Фортуна,— неужели тебе совсем не жжет?
Я равнодушно пожал плечами, говорить я все равно не мог. В эту минуту мне казалось, что Зоя Космодемьянская против меня пацанка.
— Вот это да! — продолжила свою мысль Фортуна,— расскажешь кому-нибудь — не поверят.
Мои воспоминания в этот раз прервала моя возлюбленная, которая, как обычно в таких случаях, забиралась ко мне на плечи.
— Слушай, мать, а возле какого камня ты разделась, ты, как всегда, забыла?
— Ага,— беззаботно ответила Фортуна.
Я вздохнул и, придерживая ее за колени, она, с ее безалаберностью, и свалиться может, вышел на берег и пошел к стоянке. Я, после окончания каждого полового акта, перед тем, как залезть в море, всегда одеваю плавки. Фортуна же натура романтическая и любит купаться обнаженной. Выйдя из воды частенько мы не можем найти то место, где любили друг друга столь ласково и нежно, и в этом случае я иду к машине за фонарем. Фортуна при этом сидит у меня на плечах. Понятное дело, совершенно голая. Особенно при этом она ничем не рискует. Во-первых, темно. Во-вторых, столь любимый всеми мужчинами мира орган прижат к моей шее. И, в-третьих, грудь она прикрывает руками. Конечно, скажите вы, ее малюсенькими ладошками такую грудь зарыть невозможно, но, в действительности, даже такими миниатюрными ручками можно прикрыть пусть и иногда набухшие, но не большие и аккуратные соски. Таким образом, на свободе остается только кокетливо зияющий анус. Но и это не страшно. Во-первых, это сзади. Опять таки темно. Да и часа в два ночи на пляже обычно засыпают и влюбленные, и бомжи.
— Ты представляешь, толстопуз,— говорит она мне, помахивая ногами. — Первый вопрос, на который я не смогла дать правильный ответ, был на сообразительность. Было дано три двухзначных числа и мне было предложено указать наименьшее. Я указала число наугад и не угадала. Но особенно меня обидел вопрос на запоминание, на который мне так же не довелось ответить правильно. В вопросе спрашивалось, сколько будет восемь умножить на восемь. Я была в тупике. Я вызубрила все пособие по подготовке к экзамену, ты же знаешь. Там говорилось, сколько будет, если восемь умножить на шесть и восемь умножить на четыре. Об умножении восемь на восемь там не сказано ни звука. Этот экзамен сдать невозможно. Я просто не знаю, что мне делать.
— Я не толстопуз,— отвечаю я. — У меня классические пропорции. Талия 90+60+90.
Я могу носить ее у себя на плечах часами. Несколько раз она даже засыпала, уткнувшись носом в мои волосы. А, кроме того, мне нравиться готовить ее к экзаменам. Я часами объясняю ей, что такое квадратный корень, чем гипотенуза отличается от катета, и на себе демонстрирую смысл числа «пи». Фортуна слушает как завороженная. Пытаясь объяснить теорему Пифагора, я однажды нарисовал треугольник, который Фортуна долго разглядывала с большим недоверием. Однако приложенные мной титанические усилия не помогают ей избежать очередного оглушительного провала на экзамене. К счастью для меня она слепо продолжала верить в успех, и радовать себя ее репетиторством я могу до бесконечности.
Как-то мне пришлось работать с ней в ночную смену. От нечего делать я начал переводить на иврит роман Льва Толстого «Анна Каренина». Потрепанный том «Анны Карениной» остался в наследство отделению судебно-психиатрической экспертизы от одного домушника, представителя старин¬ной одесской воровской фамилии. Мои размышления о высотах человеческого духа прервала моя напарница. Она поинтересовалась, чем я занимаюсь.
— Чтобы не заснуть перевожу Льва Толстого на иврит. Работа кипит. Я уже перевел первую фразу: «Всё смешалось в доме Облонских».
— Это хорошо, что ты переводишь книгу о тяжелой участи евреев в Российской империи,— заявила Фортуна, разглядывая портрет Льва Толстого изображенный на обложке книги. — Я считаю, что наши дети должны знать всю правду о погромах.
Такой трактовки переведенной мной фразы, я, признаться, не ожидал.
— Почему ты решила, что роман Льва Толстого «Анна Каренина» посвящен судьбам российских евреев? — поинтересовался я.
— Ты, наверное, думаешь, что я дурочка, совсем книг не читаю,— обиженно надула губки Фортуна. Она всегда надувает губки, когда понарошку обижается — а я, между прочим, понимаю, что автор романа почтенный, глубоко религиозный еврей. На портрете у него умное выражение лица и большая окладистая борода, что так характерно для религиозных евреев. Кроме того, у него типичное для русских евреев имя — Лев. А что, кроме погромов, может описывать фраза: «Всё смешалось в доме Облонских»? Облонский — это типичная для восточноевропейских евреев фамилия. А что может быть причиной того, что всё смешалось в доме приличной еврейской семьи, кроме погрома? Уверена, что в ро¬мане Льва Толстого «Анна Каренина» описывается еврейский погром в черте оседлости, который, вероятно, пришлось пережить самому автору и его семье.
Её рассуждения были настолько логичны, что я сам чуть не поверил, что Лев Толстой — жизнеописатель еврейского местечка переживший Кишинёвский погром. Представил графа, одетого нарядно по случаю субботы и идущему в окружении многочисленного семейства в синагогу. Получилось трогательно.
— Ну откуда у людей эта манера запирать себя в затхлое и тесное гетто. Мне тебя жалко, Толстопуз. Ты же еще относительно не старый, способный на грязные и похотные поступки мужчина. Почему ты превращаешь себя в старика? Эти русские книги, российские программы по телевизору, русские магазины, русские рестораны, русская еда. Почему в каждой фразе, к месту и не к месту, ты всегда упираешь на свою русскость? Чего только стоит хотя бы этот кирпич сделанный из соленой рыбы под названием «таранка». Сбрось это с себя, Слонопотамий, расправь плечи, прочитай хоть что-нибудь, кроме полицейских протоколов, на иврите. Большой мир так интересен.
— А чем плохо жить в гетто, Фортуна? Гетто — это всего на всего район Венеции, который когда-то был еврейским. Да и потом это место историческое, там Шейлок жил. А рядом Ромео и Джульетта. Ну, решили его венецианцы окружить стенами, ну и что? Так даже декоративнее. Одно плохо — тогда была традиция ежегодно изымать из гетто самого толстого мужчину и с шутками и прибаутками сжигать его на костре во время ежегодного карнавала. Красивый народный обычай. У меня, правда, были бы хорошие шансы победить в ежегодном конкурсе «мистер Толстяк», а в остальном все просто прелестно. Но с тех пор эта традиция позабылась, а Италия вступила в «Общий рынок». Ты бы хотела поселиться в Венеции, Фортуна?
— Нет. Я там была, и мне не понравилось. Очень сыро, и штукатурка со стен сыпется.
— А не надо на гостинице экономить, тогда и штукатурка со стен сыпаться не будет.
Та-ак. Навстречу нам идет пожилая парочка. И к стоянке мы уже подошли, а здесь освещение. Это не хорошо.
— Молодые люди, вы не подскажите, где сейчас можно купить сигареты?
Это я то молодой человек? Да, действительно, у меня на плечах сидит существо голое и малограмотное, но и оно искренне тянется к знаниям. Никаких других признаков молодости у меня давно уже нет.
— Только где-нибудь в ресторане на центральном городском пляже.
— Да-а. Судя по окаменевшему лицу тянущегося к сигарете дедушки, Фортуна не только что любезно объяснила, где можно купить курево, но и указала рукой в сторону центрального пляжа. Я помню свою реакцию, когда впервые увидел ее соски. Наверно он тоже сейчас думает: «Какая добрая отзывчивая девушка». А почему это его спутница поправила очки, глядя на мои плавки? Там-то что она увидела забавного и поучительного? Да, действительно, воспоминания о сосках Фортуны приводят меня в состояние романтическое. И рот приоткрыла, падла. Она, кстати, вряд ли старше меня, и, при других обстоятельствах, я бы любезно предложил ей сделать минет не снимая диоптрий, пускай порадуется чудесным видом. Но сейчас ей не обломиться, пускай сигарету сосет.
— Слушай, страхоподобный, неудобно как-то получилось. Я забыла совсем, что без купальника, и показала ему рукой в сторону центрального пляжа. По-моему, от избытка чувств дедушка пукнул. Быть может после этого он бросит курить?
Я бережно опускаю ее худенькое тело на землю и наклоняюсь к заднему колесу. Когда мы приезжаем на ночные купания, я прячу ключи от машины под заднее колесо. И, как всегда в таких случаях, ощущаю своей правой ягодицей легких шлепок. То есть она расставляет ноги, широко замахивается и вкладывает в удар всю силу. Но природа создало в ее лице живой организм узко специализированный. Каждая часть ее тела в отдельности и все вместе создано сугубо для любви и больше не на что не годиться. Ни для драки, и ни для учебы, ни для работы.
— Фортуна, ты сейчас стояла прямо за мной?
— Да, динозавр, прямо за твоей циклопической задницей.
— Ты не разумно подвергла себя сейчас страшной опасности. Не зря тебе менты права не хотят выдавать. А не потому, что теоретический экзамен по вождению ты в который раз не можешь сдать.
— Я его никогда не сдам, я знаю. Значит, Арон будет меня на машине катать, и на яхте, и на руках носить.
— А у него и яхта есть?
— Есть, он обещал завтра на ней меня покатать.
— Ты выйдешь за него замуж?
— Конечно. Я его люблю и хочу нарожать ему кучу детей.
— Тогда почему ты ездишь со мной на пляж, где в который раз теряешь на поле боя трусики?
— Это совсем другое. С Ароном у нас высокое чистое чувство, а ты древнее огромное зловонное похотливое животное. Нет никакой связи.
Зловонное. Неделю назад я работал с ней в ночную смену. Часа в четыре утра ко мне подошел Ханаан. Он не молод, религиозен, добропорядочен и вежлив. Над ним тяготеют обоснованные подозрения в растлении малолетних. На следствии он косил дурку, и его прислали к нам на судебно-психиатрическую экспертизу. У нас он две недели очень добросовестно изображал психические расстройство, но профессор холодно отнесся к его актерскому дарованию. Утром за ним придет полицейская машина, и он надолго поселиться в остроге на краю города. Почему-то ему не спится.
— Чем ты занимался в России? — спрашивает он меня.
— Я работал ветеринаром.
— А почему ты не занимаешься этим в Израиле?
— Я занимался этим и в Израиле. Но потом меня обвинили в жестоком обращении с животными и выгнали с работы. А с такими рекомендациями можно только сюда устроиться.
— Я рад, что встретил именно тебя,— говорит мне Ханаан. — Ты именно тот человек, который мне нужен. Сейчас я получу от тебя три таблетки самого сильного слабительного. Я нажрался гнилых фруктов до одурения, но, боюсь, что без слабительного гавно не будет достаточно жидким.
— Да, действительно, слабительное гавно разжижает,— соглашаюсь я. — А зачем это тебе?
— Перед окончанием ночной смены ты выведешь меня во двор, и я посру возле воздухозаборника кондиционера. Ты должен меня понять.
Я его понимаю. Профессор, который решил его судьбу, завтра будет принимать у студентов экзамен по психиатрии. В восемь утра придут студенты, войдут в аудиторию и получат экзаменационные листы. После этого момента выходить из аудитории нельзя. Экзамен длиться три часа. Когда все рассядутся, включат кондиционер. Сегодня хамсин, обещали градусов сорок, без кондиционера сидеть нельзя. И тогда воздухозаборник втянет в аудиторию все ароматы насранного Ханааном.
— Я все понял. Мы сделаем это, дружище.
Без пятнадцать семь я выхожу с Ханааном во двор. Ханаан бледен и ступает осторожно. Действие слабительного наступило чуть раньше желаемого времени, но Ханаан собрал свою волю в кулак и не проронил ни звука ни ртом, ни задним проходом.
— Я отхожу в сторону, а Ханаан и в изнеможении опускается на корточки возле воздухозаборника. Патетический пердеж перемежается с какими-то свистящими звуками. Видимо Ханаан не успел сесть, и первая струя ударила прямо в решетку воздухозаборника. А быть может, он сделал это сознательно.
— Как успехи, Ханаан?
— Я думаю, все будет хорошо.
Наверное, он прав. Я стою достаточно далеко от эпицентра описываемых событий, но от аромата плохо переваренных гнилых фруктов это не спасает. До начала экзамена по психиатрии оставался один час и пять минут.
Через день я попытался зайти в аудиторию. Запах, который там стоял, как по своему букету, так и по интенсивности оставлял незабываемые ощущения и не поддавался никакому сравнению. Видимо кондиционер распылил насроное Ханааном на мелкие частички? Не знаю.
— Ой, да вот же мои трусы! Оказывается, мы совсем не далеко от машины отошли. А вот и бюстгальтер. Мне что-то надоело купаться, я устала. Отвези меня домой.
Она действительно устала. Снова забралась ко мне на плечи, в этот раз уже в купальнике, и уснула, пока я шел к стоянке. Щекочу ей пятку, и она просыпается.
— Отпусти мою пятку, огромный садист. Отпусти!
Пятка у нее мягкая и ухоженные пальчики на ноге смешно шевелятся, если эту пятку щекотать. Потом она вновь засыпает в машине (не только пятка, а вся Фортуна, целиком).
— Слушай, птеродактиль, следующий раз после вечерней смены поедем на Мертвое море. Чего-то захотелось мне солененького.
— Солененьким я могу тебя побаловать в любом месте, зачем же на Мертвое море тащиться?
Вот чертовка маленькая, хорошо еще, что в пах не попала. На Мертвое море я ездить не люблю. Не то чтобы езда по горному серпантину для меня представляет особую проблему. Вовсе нет. Но когда едешь по ашкелонской трассе к Средиземному, то вторая рука у меня свободна. Чего там рулить, дорога прямая, от встречной полосы отделен бетонной стеной, ни один придурок на мою полосу не выскочит, свет фар отсвечивают отражатели по краям дороги. Прелесть, ночью машин мало, едешь как в трубе, одна рука на руле — более чем достаточно. Значит — вторая, правая, рабочая — свободна. Справа сидит Фортуна. Быстро ездить я не люблю, едем спокойно. Правая рабочая рука находит живот Фортуны и аккуратно расстегивает пуговицу рядом с юбкой. Края кофточки раздвигаются и ладонь ложиться на плоский живот. Где-то тут должен быть пупок, в котором висит замысловатая сережка. Наверное, я нарушаю правила уличного движения. Чувствуя своим животом мою руку, Фортуна задерживает дыхание. Невольно вспомнила, как я, не подумав, потянул сережку, и ей было больно. Пупок она проткнула совсем недавно, и травмированное место еще болезненное. Ничего, я аккуратно. Сначала ненадолго ладонь опускается вниз, под юбку, проверить, на месте ли мелкие кудряшки. Так, трусики. Слава Богу! Вот они, родимые, на месте. Потом плавно и медленно в сторону тяжело раненного сережкой пупка… Черт!! А это что еще за металлоконструкции под кофточкой моей возлюбленной? Цепь какая-то, что ли? Ну да, качественная такая цепь. На такой цепи можно кавказскую овчарку держать. Хм. Обнаженное женское тело менее сексуально, чем тоже тело украшенное разного рода аксессуарами. Одно дело просто сжать обнаженную женскую грудь, Совсем другие ощущения, когда сделать это, найдя ту же самую грудь в замысловатых кружевах. Аксессуар сексуален только в том случае, если мужчина не осознано воспринимает его как некий фактор, мешающий женщине двигаться, оборонять себя, а главное, убежать. Почему юбка сексуальнее, чем брюки? В юбке, особенно длинной, попробуй убеги. Высокие каблуки зрительно удлиняют ногу? Правильно. Но главное, бежать в них неудобно. Ожерелья на шее, браслеты на руках… Красиво, правда? Ожерелье на шее — это декоративный ошейник. С ошейником на шее, куда она убежит? Да и передвигаться так удобно, перестает слушаться — можно натянуть поводок, очень удобно. Ведь первобытные люди были кочевниками. Все, кто гулял хоть раз с собакой, не могут со мной не согласиться. А браслеты на руках — это декоративные наручники. Когда руки связаны, не только трудно сопротивляться, бежать тоже неудобно. Да и ошейник на тонкой девичьей шее вещь опасная. Можно задушить, а можно и сломать позвоночник. Повешенные, кстати говоря, чаще умирают от перелома первого шейного позвонка (так называемый атлант), чем от удушья. Брести с женщиной, у которой связаны руки, гораздо спокойнее. Во-первых, в этом случае она совершенно беспомощна, спокойно за тобой идет и, при желании с ней можно сделать все, что угодно. А во-вторых, в любом случае никакой сколько-нибудь серьезной травмы она не получит, даже если веревка резко натянется. Максимум упадет, ничего страшного. И еще одно. Возбужденному больному в психбольницах ограничивают руки в движениях (надевают смирительные рубашки с длинными рукавами, рукава завязывают на спине — руками не пошевелишь). Это делают не только для того, чтобы буйный больной не буянил. Это сильное успокоительное средство. Человек, когда он ограничен в движениях, особенно рук, он успокаивается, становиться апатичным. Если в течение нескольких часов у женщины (впрочем, как и у мужчины) были связаны руки, сопротивляться нет никаких душевных сил. Поэтому браслеты, как средство обольщения мужчины, широко распространены и действуют безотказно.
Или подвязки на чулках. В чулках главное не сами чулки, колготки не особенно сексуальны. Другое дело, когда женские бедра чем-нибудь перетянуты... Тут да, это бьет мужчину наповал, а почему? А потому что если женщина сжимает ноги, то, что с ней можно сделать? Можно ее бить, пока она не станет послушной. Но психически здоровому мужчине ударить любимую женщину крайне неприятно. Невозможно практически. Это общее правило для всего животного мира. Кобель скорее позволит сучке себя укусить, чем проявит по отношению к ней какую-то агрессию. Садизм — это извращение, которое безжалостно выбраковывалось естественным отбором. Если свою самку не беречь, то она умрет и не вырастит потомство. Садизм, как и гомосексуализм, к примеру, существуют, но исключительно как психические отклонения. Так что бить сжавшую ноги женщину — это не наш метод. Она лежит перед тобой, ее руки связаны, но, если ее ноги прижаты одна к другой, то и выхода нет? Как же! Можно привязать к ее бедрам веревки и силой раздвинуть ей ноги. Боли при этом она не испытает, так что запрет на садизм в моей психике эту акцию пропустит. Попробуйте где-нибудь на пляже завязать своей любимой любую веревку на бедрах. Или хотя бы на голени (носки, гольфы). Как, стало сексуальнее? То-то же.
Да-а, что я глубоко в первобытно-общинный строй погрузился. И цепь на ней узкая, плотно к талии прилегает. Наверное, ей даже дышать мешает. ###-ядь! Аж в голову ударило. «Мужчина при дыхании больше пользуется диафрагмой, у него при дыхании вздымается живот. Женщина осуществляет вдох больше межреберными мышцами, и, соответственно, у нее при дыхании вздымается грудь. Талию перетягивают не только для того, чтобы ее подчеркнуть, но и для того, чтобы живот не шевелился, а грудь трепетно вздымалась. Да и если ей дышать тяжело, куда же она убежит?» — думаю я, а сам резко сворачиваю с трасы на проселок. И тут же съезжаю с проселка и торможу возле каких-то деревьев. Выскакиваю из машины, подбегаю к двери, возле которой сидит Фортуна, аккуратно, но быстро вынимаю девушку из машины, расстегиваю ей пуговицы на рукавах и снимаю блузку. Помогаю расстаться с юбкой. Трусики долой, они нам не к чему. Открываю заднюю дверь, кладу тонкое длинное тело спиной на заднее сидение…
— Может быть, ты, кашалот, тоже хотя бы шорты снимешь?
— Устами невинного младенца женского пола глаголет истина. Наваливаюсь на нее с такой жадностью, как будто… Даже и сравнить не с чем. Судя по запаху, мы находимся в пардесе (плантации цитрусовых, в данном случае апельсин). Апельсин, так апельсин... Все, что у меня есть святого и чистого, введено в… Ее цепь царапает мне живот, но черт с ней… Худеть надо… Любили все-таки наши первобытные предки изыскано украсить женское тело... Кончаю и вдыхаю полной грудью запах гниющих апельсин. Правая рука безвольно опущена между сидениями. «Машину помыть давно пора, как можно в такой помойке Фортуну возить?» — вяло перекатывается в голове, и я целую ее шею в том месте, где проходит правая сонная артерия. Чувствую, как под нежной кожей что-то пульсирует.
— Толстопуз, ты меня раздавить тут собрался?
Встаю, вынимаю Фортуну из машины, ставлю ее на землю, беру с переднего сидения ее бюстгальтер, поворачиваю ее, вновь трогаю губами шею и застегиваю на спине застежку. Усаживаю ее на первое сидение, пристегиваю ремень безопасности, кладу на Фортунин живот всю остальную ее одежду и закрываю дверь. После чего поднимаю с земли свои шорты, отряхиваю их от грязи и одеваю на могучий организм. Как оказалось, задом наперед и шиворот на выворот.
Конец ночной смены. Фортуна, с благородной целью выяснить, успешно ли она сдала вступительный экзамен в очередной очаг науки, заходит на сайт учебного заведения, которому посчастливилось принимать у нее экзамен. Сайт с прискорбием сообщает, что госпожа Фортуна, к огромному сожалению учебного заведения, не продемонстрировала в этот раз тех глубоких и прочных знаний, которыми, несомненно, обладает. В общем, мы вас рады видеть в следующий раз.
Фортункины губы дрожат. Из ее глаз катятся слезы поистине циклопической величины. Бережно беру ее за уши, поворачиваю дрожащими губами к себе и успешно пытаюсь поймать уже своими губами катящуюся по щеке слезу. Делаю это сугубо из вежливости. Послезавтра у Фортуны свадьба, на которую я почему-то не приглашен. На следующее утро они уплывают на яхте ее мужа в свадебное путешествие по Средиземному морю. С работы она уволилась и это ее последняя смена. Она специально поменялась, чтобы работать эту смену со мной и надела то белье, которое мне нравиться. Мягкий намек на то, что Фортуна со мной собралась тепло попрощаться. Но никакого сопровождающегося стонами прощания не будет, Фортуна. Мне не надо милостей от природы.

4.06.2005

8 июня 2005 года  14:15:09
Михаил | woman@90-60-ogo.ru | Офаким | Израиль

---

София Каждан

Сладкий сон

- Ну, все! С меня хватит! Ты меня уже достал! Тварь! Все мужики, как мужики, а ты?! Да ты только посмотри на себя в зеркало! На кого ты похож?! Ты же облик человеческий давно потерял! Каждый день пьяный! Боженька, за что же ты меня так в жизни наказал?! За что?! За что на меня так прогневился?! Боженька, услышь мою просьбу... Сделай меня вдовой! Боженька... — взмолилась жена прораба Сергея Петровича Сидорова, встав на колени и сложив ладони вместе перед своим длинным носом. — Прошу тебя, Боженька... Сжалься над бедной женщиной... Сколько же можно такое терпеть... Сколько?
- Идиотка,— сквозь зубы процедил Сидоров и шатающейся походкой направился в спальню.
С трудом сбросив с себя одежду, он шмыгнул под одеяло и, повернувшись лицом к окну, заснул крепким сном.

Сергею Петровичу снилось синие море, как он сидит на берегу с удочкой в правой руке и ловит золотую рыбку.
Наконец, счастье ему улыбнулось, и заветная добыча клюнула на крючок.
- Отпусти меня, Сидоров, в море,— взмолившись, проговорила она нараспев человеческим голосом. — Я исполню три твоих желания.
- Нашла дурака,— улыбнувшись рыбке, произнес рыбак. — Я тебя отпущу, и что?!... Нет уж, милая... Не надейся... Сказкой Александра Сергеевича Пушкина я наслышан с детства... Никуда я тебя не отпущу, и не мечтай... Где гарантия, что ты меня не обманешь?... Нет гарантии! Нет! Ты у меня сейчас на крючке, а значит, в плену, а чтобы выбраться из него, нужно платить... Слушай меня, золотая рыбка,— с язвительной усмешкой произнес Сергей Петрович,— слушай внимательно.
- Слушаюсь и повинуюсь, мой повелитель.
Прораб Сидоров окинул взглядом местность, затем с чувством собственного превосходства посмотрел на добычу и командным тоном проговорил:
- Хочу иметь виллу на берегу этого моря, молодую длинноногую красавицу жену — блондинку которая бы меня любила, и новенький "BMW".
Не прошло и минуты, как море заштормило, небо затянулось грозовыми тучами, земля задрожала и пошел проливной дождь.
От страха Сидоров закрыл глаза. Спустя какие-то доли секунды он почувствовал, как кто-то коснулся его плеча. Прораб с трудом приоткрыл свои веки и замер от неожиданности.
В метре от него стоял новенький "BMW", а возле самого Сергея Петровича — высокая, стройная блондинка с белыми длинными волосами. Покрытая бронзовым загаром молодая девушка с пухлыми, слегка приоткрытыми губами, заворожено глядя на него своими огромными, как синее море глазами, промолвила: — Милый, пойдем домой. Ты весь промок... Так ведь не долго и простудиться...
Красавица стала нежно расстегивать мужскую сорочку.
- Погоди... Погоди... Я сам,— дрогнувшим голосом, не веря своим ушам и глазам, проговорил Сергей Петрович.
- Милый... Ты мне не доверяешь? — недовольно нахмурив брови, произнесла блондинка.
Она нежно провела своими длинными, как у пианистки, пальцами по его волосатой груди.
Сергей Петрович стоял, как памятник Пушкину в парке, боясь пошевелиться. Он чувствовал, как её пальцы опускаются все ниже и ниже, и вот они коснулись его плоти.
- Я Анжелика... Твоя Анжелика... Твоя рабыня... Твоя жена... Милый мой, дорогой, единственный, мой ненаглядный и неповторимый, Сереженька... Пойдем домой... Пойдем в нашу с тобой спальню... Не мучай меня... Я так жажду твоего тепла... Твоих ласк... Твоих губ... Твоих ненасытных поцелуев...
Зачарованный женскими словами Сидоров не помнил, как оказался перед входной дверью трехэтажной виллы. Анжелика, его маркиза, его королева, взяв его под руку, повела по лестнице в опочивальню.
- Анжелика! Анжелика! Свет моих очей! Моя сказка! Как я долго ждал тебя, и вот, наконец, дождался... Мы вместе... Вдвоем... Ты ведь любишь меня?! Скажи... Скажи поскорее... Не томи меня...
- Да... Да... Да...
И вот прораб в объятиях красавицы. Её волосы веером разбросаны по атласной наволочке. Он смотрит на неё заворожено и не может отвести взгляда от нежной молодой кожи. Горячими, как лучи палящего солнца, поцелуями она лишает его рассудка. Он в плену женских страстей. Страстей, совершено не похожих на те, к которым привык за долгие годы совместной жизни со своей женой.
- Мой... Мой... Мой... Мой повелитель... Моя надежда и любовь... Счастье мое... Моя путеводная звезда... — в перерывах между поцелуями, хватая воздух от перевозбуждения, твердили женские уста.
- Пить... Пить... Я страшно хочу пить... — облизывая сухие губы, глухо произнес Сидоров.
- Сейчас... Сейчас я принесу тебе живой воды...
Женщина-сказка прораба Сидорова, словно замедленный кадр из кинофильма, поднялась с постели и плавно, слегка покачивая бедрами, направилась к двери.
- Нет, Анжелика! Нет! Не уходи! Не покидай меня одного! Я люблю тебя! Слышишь, люб-лю-ю-ю-ю!
Она повернулась вполоборота и, улыбнувшись своей обворожительной улыбкой, которая могла растопить не только промерзшее сердце прораба, но даже льды Антарктики, проговорила, облизнув кончиком языка свои пухлые губы:
- Я сейчас вернусь, милый...
- Иди ко мне! Чего ты ждешь?! — Сидоров слегка приподнялся и поманил её пальцем. — Не покидай меня, моя сладкая клубничка! Я люблю тебя! Люблю без памяти! Я готов за тобой идти на край света... Только не уходи. Не бросай меня! Ни на минуту... Ни на секунду... Я без тебя пропаду! Мне никто, кроме тебя, не нужен. Слышишь, не нужен! Ты опьянила меня. Заколдовала... Подарила мне счастье и вернула к жизни. Анжелика! Судьба моя... Счастье мое... Солнце мое...
Зазвенел будильник.
Он прервал сон прораба Сергея Петровича Сидорова. Мужчина растерянными глазами окинул комнату и пришел в ужас. Перед кроватью стояла его законная жена, Елена Ивановна Сидорова, с которой он прожил почти что двадцать лет.
- Вот, черт,— подумал он,— сейчас жди бури. — Она мне покажет Анжелику!

Но не тут то было.
Супруга Сергея Петровича присела на край постели и, шмыгнув носом, спросила мужа:
- Ты всю ночь звал какую-то Анжелику. Она, видимо, молодая, красивая?
- Ничего. Есть на что посмотреть и что людям показать.
- Сереженька, а как же я, как дети?! — произнесла она испугано с полными глазами слез. — Я... Я... Не бросай меня... — по щекам ее покатились слезы. — Как я буду жить одна? Я люблю тебя.
Жена моментально сбросила с себя голубой ситцевый халатик, который пропах кухней и, оставшись в нижнем белье, безнадежно развела руками. — Что скажут про меня соседи?! Дети?! Не бросай меня... Умоляю... Сжалься над матерью своих детей... — она упала на широкую грудь мужа и зарыдала, как младенец.
- Ты же не далече как вчера желала стать вдовой,— воспарив духом и наконец-то почувствовав себя хозяином в доме, с чувством собственного достоинства произнес Сидоров.
- Это я сгоряча,— оправдываясь, не переставая рыдать, произнесла жена. — Дай мне шанс... Может последний, но шанс. Я буду хорошей. Заботливой. Любящей... Прошу тебя... Ведь если ты уйдешь, меня обсмеют... Даже дети... Не делай мне больно... Ты ведь когда-то любил меня... Помнишь, любил... А, помнишь, в первом классе, ты сидел за мной... На соседней парте. Ты дергал меня за косички.
- Вспомни еще, что было тридцать пять лет назад,— недовольно буркнул муж, пытаясь подняться с постели. Он взглянул на часы и нехотя стал натягивать на себя одежду.
Сергей Петрович взглянул на жену, которая смотрела на него испуганными, безнадежными глазами, и ему её стало жаль. Он хотел признаться, сказать, что никакой Анжелики у него нет и быть не может, что это был лишь сон... Самый обыкновенный сон... Но мужская гордость, мужское самолюбие не дало ему сказать жене правду.

Возвратившись с работы вечером того же дня, Сергей Петрович открыл ключом входную дверь своей квартиры и замер от неожиданности. Перед ним стояла голливудская кинозвезда. Её фигуру облегало алое красное коротенькое платье с громадным вырезом на груди. Черные, отдающие синевой волосы слегка касались плеч. Она подошла к Сидорову и, облизав кончиком языка губы, жаждущие поцелуя, слегка прищурив большие зеленые глаза, произнесла: — Возможно, я все эти годы тебя недооценивала как мужа, как мужчину, как человека... Но поверь мне... Я тебя люблю...
Она повернулась к нему спиной, и легкой манящей походкой стала медленно ступать по паркету. Опьяненный увиденной сценой, Сергей Петрович последовал за женой. Не успела она переступить порог спальни, как хищник набросился на свою добычу. Они слились в горячем поцелуе, совершено позабыв о том, что еще вчера жили под одной крышей как кот с собакой, и только питались из одной миски.

12 июня 2005 года  07:47:39
София Каждан | k.sofiko@web.de | Кобленц | Германия

---

София Каждан

Бумеранг

Вера сидела на кухне за столом и, куря сигарету, маленькими глотками пила кофе.
Дверь отворилась, и на пороге появился хозяин квартиры Леонид Иванович Чижов. Жена поставила чашку с кофе на стол, положила недокуренную сигарету в пепельницу и, лениво встав из-за стола, подошла к мужу.
- Я так устал,— произнес он медленно. — Работа... Работа... Работа... Когда же я по-человечески отдохну?
Чижова ничего не ответила, расстегнула пуговицы на его пиджаке и потянулась к ширинке на брюках. Ее рука шаловливо коснулась мужской плоти.
- Отстань! — резко проговорил Чижов, оттолкнув руку. — Говорю же тебе... Я устал... Мне не до развлечений. Лучше дай что-нибудь поесть.
Вера озлобленно посмотрела на мужа и, открыв холодильник, поставила на стол масло и колбасу.
- И это все?!
- Больше не заслужил,— резко ответила женщина и, взяв со стола пепельницу с сигаретой, хлопнула дверью. Она направилась на лоджию и сев в кресло-качалку, сделала глубокую затяжку. Вера прикрыла глаза, воспоминания перенесли её на пятнадцать лет назад. Она вспомнила свои молодые годы. Как любила мужа своей лучшей подруги и как сделала все, чтобы разбить ее семью.
Еще со школьной скамьи Вера мечтала о сказочном принце, который увезет её в сказочную страну и сделает принцессой. Годы шли. В маленьком рабочем поселке, где она работала продавцом в магазине, не на кого было положить глаз — какие уж там принцы... Подруги одна за другой выходили замуж, а девушка по-прежнему продолжала мечтать. Однажды на дне рождения своей подруги Аллы она обратила внимание на ее мужа, инструктора райкома комсомола Василия. И стала думать о счастье с ним, несмотря на то, что в семье Аверьяновых было двое маленьких детей.
Не прошло и трех месяцев после дня рождения, как Алла, ворвавшись в дом к Вере, прямо с порога произнесла:
- Только что была у гинеколога. Представляешь... Он сказал, что я беременна.
- Что-о? — протяжно произнесла Вера, оценивающим взглядом взглянув на подругу. — Чему ты радуешься, дурочка?! Тебе плакать нужно, а не радоваться. У тебя уже двое маленьких детей! Ты, что, захотела мужа удержать пеленками и распашонками? Посмотри на себя в зеркало! На кого ты после родов стала похожа?! Тебя же разнесло, как кадушку! Еще одни роды, и ты не влезешь в дверь! Радуется она! Если ты думаешь, что его мысли сосредоточены только на пеленках, то глубоко ошибаешься! Моя знакомая мне рассказывала, как "застукала" своего муженька со своей любовницей прямо в его кабинете. Даже, если он тебе и не изменяет, то это может случиться завтра, послезавтра или год спустя! Все мужики хищники! Они готовы броситься на каждый свежий кусок мяса.
"Зачем мне мужчина с тремя детьми",— подумала Вера. И сказала Алле, что у неё есть знакомая акушерка, которая на небольшую плату возьмется сделать аборт.
Аборт был сделан неудачно, дома у молодой женщины поднялась температура. Пока она лежала в больнице, Вера переехала с рабочего поселка в райцентр и устроилась кассиром в стройтрест. Так уж вышло, что ей выделили койку как раз в том общежитии, где жил и муж подруги.
За день до выписки супруги из больницы Василий встретил в коридоре общежития Веру:
- Никак не могу понять, как Алла могла пойти на такой шаг... Сделать аборт, да притом на дому... Что её толкнуло на это? Я в ужасе! Иногда мне кажется, что этот ребенок был не мой!
Вера, ничего не ответив Аверьянову, опустила глаза, и тяжело вздохнув, кашлянула.
- Ясно,— тихо произнес комсомольский вожак,— ты все знала! Почему ты мне ничего не сказала?
- Я свечку не держала.
- Кто он?
- Кто?!
- Мне это очень важно знать... Я вчера говорил с её лечащим врачом... Она на всю жизнь осталась инвалидом... Понимаешь, инвалидом!
- Мне тебя, Василий, жалко,— с горечью в голосе заключила она,— Как женщина, Алла сейчас ничего собой не представляет... Но ничего, не огорчайся... Тебя каждую ночь будет ждать в постели не жена, а мягкая перина.
- Я её очень любил! Как она могла так со мной поступить?! Как? Я ей так верил, а она...
- Святых людей на свете не бывает.
- Успокоила! — с плохо скрытым раздражением проговорил Аверьянов.
Две недели после возвращения из больницы Алла не могла встать с кровати, у нее сильно кружилась голова, левая нога практически не действовала.
На выходные из района приехал Василий. Он уже не пылал к жене прежней страстью. В воскресенье перед самым отъездом он, подойдя к кровати, с сожалением в голосе произнес:
- Почему ты решила избавиться от ребенка? Там где двое, там был бы и третий. Я бы его любил, как своего.
- Это был твой ребенок,— почти шепотом проговорила Алла. — Я тебе не изменяла.
- Не надо мне вешать лапшу на уши! — с усмешкой проговорил муж и, наспех собрав вещи, поспешил на рейсовый автобус.
Тем временем мысли Василия были сосредоточены вокруг жены, и того, что ее подруга не стала отрицать факта, что Алла могла изменить мужу.
Вера была рядом, он почти каждый вечер плакался ей, как ему тяжело осознавать, что его предали.
- Кто не делает в молодости ошибок,— гладя его черные волосы, тем самым пытаясь успокоить, произнесла Вера в один из таких вечеров. — На то она и молодость.
- Ты бы смогла так поступить с человеком, который для тебя и детей готов на все? Смогла бы, как кошка, отдаться первому встречному коту?!
- Я?! — удивлено спросила девушка, сделав круглые глаза. — Никогда! Я выйду замуж только по любви и стану для мужа правой рукой, всегда и во всем.
В выходные Аверьянов, ссылаясь на срочные дела на работе, не поехал в поселок. Разведать обстановку и узнать состояния здоровья своей соперницы поехала Вера. Алла призналась подруге, что очень боится потерять мужа, который не верит, что причиной подпольного аборта стала ее чрезмерная полнота после рождения двоих детей.
- А с этим делом как у тебя обстоят дела после операции?! — таинственно спросила Вера, окинув подругу взглядом с ног до головы.
- Если быть откровенной, то мы еще не были близки после того, как я выписалась из больницы.
- В чем причина? Он тебя не хочет, как женщину, или ты ему не можешь дать того, что он получал раньше?!
- И то, и другое... — На глаза у Аллы навернулись слезы и она, подойдя к зеркалу, добавила: — Посмотри, во что я превратилась... Я полнею не по дням, а по часам. Да и нога...
Новость о том, что в конце мая Алла уезжает на курорт, Вера узнала из письма подруги, которая слезно просила ее приезжать в поселок на выходные, чтобы помочь Василию присматривать за детьми, так как он на время её лечения согласился взять отпуск.
Аверьянов, взяв отпуск, поехал домой, а Вера с нетерпением стала ждать пятницы.
Войдя в дом подруги, девушка быстро набросила на себя халат. Раскрыв холодильник, вытащила из морозильной камеры кусок свинины и положила его в миску, чтобы он разморозился.
- К чему такая спешка?! — удивленно спросил Василий.
- Что может быть страшнее голодного мужчины?! — рассмеявшись, ответила она.
- Тебе, Верка, нужен хороший мужик. Будь я без прицепа, ты бы от меня не вырвалась! — слегка шлепнув ее рукой по заднице, улыбнувшись уголками губ, загадочно произнес он. — Как это я тебя не разглядел раньше?! Куда только смотрели мои глаза?!
- Не знаю! Не знаю! — облизывая свои губы, ответила она, слегка прищурив глаза. — Вроде бы со зрением у тебя на тот момент все было в порядке!
Во время еды Василий поглядывал на подругу жены, и Вера это сразу же заметила. Она взяла его ладонь в свою руку и медленно поднесла к своим губам.
Мужчина молчал. Отпустив его руку, она положила свое голову на его плечо и почти шепотом произнесла:
- Как долго я ждала этого момента. Ты даже не догадываешься, как я сильно тебя люблю. Как я завидовала Алке, когда она мне рассказывала про тебя! Как мне хотелось оказаться на её месте...
- Не нужно об этом. Я же не каменный.
- Это сам бог послал нам встречу! Я хочу тебя! Сейчас же! Сиюминутно! Сделай мне самый дорогой подарок! Преврати меня в женщину! — обессилено прошептала девушка, целуя его лицо, губы, глаза. — Что мы здесь сидим?! Что ждем?!
- Извини... Но я не могу...
Вера медленно поднялась и направилась к двери.
- Вера, подожди! — услышала она за своей спиной отчаянный вопль. Василий мгновенно подскочил и что есть силы прижал девушку к своей груди. — Вера! Верочка! Не покидай меня! Я так соскучился по женскому теплу! Я хочу тебя,— прошептал он осипшим от волнения голосом. — Господи! Господи! Я больше не могу...
Вера уткнулась лицом в его широкую грудь.
- Я люблю тебя, милый! — задыхаясь от перевозбуждения, твердили её уста, сладкими поцелуями прокладывая путь от виска к подбородку.
Василий подхватил Веру на руки и понес в спальню. Бережно положил её на кровать. Она помогла ему расстегнуть пуговицы на халате. Глядя на нее, как загипнотизированный, Василий стал торопливо раздеваться, бросая свои вещи в разные стороны. Пальцы его дрожали от еле сдерживаемого желания стать властелином женского тела. Василий стал его жадно целовать, подруга жены трепетала под ним, как воробышек, загнанный в клетку. Женские руки отправились в путешествие по мужским плечам, по спине... И вот она наконец-то нашла, то, о чем мечтала. Её тонкие пальцы сжали в руке его плоть. Девушка смутно представляла себе, что ей делать дальше... Изголодавшийся по женской ласке мужчина не заметил, как его орудие молниеносной стрелой глубоко вошло в тело девушки, превратив её в женщину. От боли она взвыла. Но распаленный мужчина не слышал слов о пощаде.
- Мне больно! Больно! — твердила она, как только Василий начинал делать поступательные движения.
- Потерпи чуток, милая, прошу тебя! Я не могу остановиться! — хватая открытым ртом воздух, выкрикнул он.
От боли, страха, неожиданности Вера укусила его за руку. Боль моментально отрезвила комсомольского работника.
- Прости...
Аверьянов прижал Веру к себе и вновь вошел в неё, погрузившись в пучину неведомых ему ранее страстей. Он услышал негромкий стон, вырвавшийся из женской груди, который с каждой секундой усиливался.
Вера изогнулась, как змея, и Василий, обняв её за ягодицы, стал мерно и мощно раскачиваться вместе с ней, плывя по бескрайнему океану.
- Верочка! Солнышко мое! Я в шоке! Милая девочка, моя девочка! Неужели ты и правда берегла себя для меня! Ты ведь не солгала?! Ты ведь любишь меня?! Любишь?! Верочка! Я скоро сойду с ума! Спасибо тебе, Верочка!
Он в бешеном ритме стал целовать нагое тело, которое до сей поры никому не принадлежало.
- Как ты могла сохранить себя для меня?! Столько мучаться?! Столько страдать?! Столько ждать?! Верочка, дай честное слово, что ты мне никогда не изменишь!
- Василек! Солнышко мое! Я люблю тебя! Милый мой, дорогой! Ты даже себе представить не можешь, какое счастье я испытала в тот миг, когда стала женщиной! Ты мой! Навеки мой! Я тебя никому и никогда не отдам!
Аверьянов поднялся с постели и пошел на кухню поставить чайник на газовую плиту. Когда вода нагрелась, он налил её в таз. Взяв Веру на руки, понес ее на кухню. Он нежно рукой стал смывать капли потерянной невинности.
- Верочка, ты мне подарила что-то необычное... После чего можно и застрелиться... Ты возвратила мне былую мощь и силу! Верочка, моя дорогая Верочка! — мужчина нагнулся и, взяв правую ногу женщины, поцеловал её.
- Мой милый Зайка, жизнь у нас с тобой только начинается,— прижавшись мокрым телом к телу Василия, она обхватила его за шею.
- Как ты меня назвала?!
- Для меня ты с этой минуты Зайка — самый таинственный, самый загадочный мужчина, которого я только знаю!
- Ты меня не обманываешь? Тебе и, правда, было хорошо со мной?
- Ты моё солнце... Моя жизнь...
Ольга, сестра Василия, проходя мимо дома брата, решила к нему заглянуть на пару минут. Она тихо вошла на кухню и обомлела от того, что увидела.
На кухонном столе, за которым еще не так давно собиралась дружная семья ее брата, опершись об стенку, в костюме Евы сидела лучшая подруга Аллы и, скрестив ноги на талии Василия, стонала от получаемого удовольствия. Вошедшая сначала не поверила своим глазам. Она в первые секунды не могла сообразить, что это — сон или какой-то эротический фильм, случайным зрителем которого она стала. Спустя несколько секунд Ольга поняла, что это явь. Страшная действительность.
- Что вы делаете?! — истерически закричала она. — Как вы можете?! Вы ведь не люди, а твари! Самые настоящие твари! Ни одно животное бы не опустилось до этого!
Она схватила Веру на волосы и что есть силы стала тащить её со стола. Обнаженная женщина стукнула ногой в живот незваной гостье. Они не на шутку сцепились в драке. Василий стал оттаскивать от любимой свою сестру. Да не тут-то было. Ольга в бешенстве подскочила к брату и зубами вонзилась в его ягодицу. От невыносимой боли он взвыл, как раненый тигр. Ольга, испугавшись, выбежала на улицу.
Не прошло и двадцати минут, как на пороге дома Аверьянова появились его мать с отцом.
Василий лежал на диване ягодицами вверх, рядом сидела Вера, делая примочку.
В понедельник вечером после скандала непутевый сын, разозлившись, оставив детей на родителей, приехал в райцентр. Сходив в душ и приведя себя в порядок после дороги, он постучался в комнату Веры и пригласил её к себе.
- Я больше так не могу! — взволновано произнес он, размахивая руками. — Я не могу разрываться между Аллой и тобой! Почему я должен жить с женщиной, которая меня предала?! Я люблю тебя и хочу жить с тобой!
- Не торопи события... Не торопи... Нужно сделать так, чтобы не ты, а Алла подала на развод.
- Какое это сейчас имеет значение! — произнес он, весь пылая от жара.
Аверьянов развернул Веру к себе лицом. На губах ее заиграла улыбка. Она нежно провела рукой по своему телу и кончиком языка облизала губы. Затем расстегнула пуговицы на его джинсовой сорочке и игриво стала перебирать волосы на мужской груди, описывая пальцами круги и постепенно опускаясь все ниже и ниже, пока не достигла заветной цели.
- Я хочу тебя... — томно произнесла Вера, слегка прищурив глаза.
Она прижалась к мужской груди и не заметила, как сильные руки разорвали пуговицы на ее блузке, а губы перекрыли рот сладким, как мед, поцелуем. Её губы жадно раскрылись, как бутон, и она стала извиваться от страсти в его объятиях. Вера провела руками по мужским ягодицам и сильно прижалась к своему партнеру.
Она не помнила, как оказалась в постели, как её тело напряглось, реагируя на прикосновения любовника, когда тот покрывал поцелуями её высокую грудь.
- Я твоя... Навеки твоя... Бери меня... Наслаждайся мной... — твердили ее уста в перерывах между поцелуями.
Вера дышала часто и порывисто, пока Василий достигал заветной цели. Он вошел в неё, и они превратились в одно целое, в единый фонтан любви.
Весть о том, что Василий Аверьянов застал свою жену в кровати с шахтером, после чего Алле пришлось сделать "подпольный" аборт, после которого женщина осталась инвалидом, на следующее утро облетело все общежитие. Эту новость постаралась распространить Вера.
Спустя месяц она перебралась жить к своей дальней родственнице, которая постоянно находилась у своей дочери в Ленинграде. На новом месте любовница встретила Василия в длинном атласном халате, который взяла взаймы у одной знакомой.
- Верочка, тебя сегодня не узнать! Ты сегодня похожа на принцессу из сказки.
- Мне очень приятно, дорогой. — Я тебе нравлюсь в этом наряде?
Они сели ужинать, и Вера, расстегнув несколько нижних пуговиц халата, перебросила ногу за ногу.
- Верочка, не смущай меня,— глядя то в тарелку, то на ноги молодой женщины, произнес мужчина. — Я не могу на тебя смотреть равнодушно!
- А ты и не смотри. А делай со мной все, что угодно,— сощурив свои глаза, почти шепотом произнесла она. — Мы в доме одни, и нам никто не сможет помешать.
Она поднялась из-за стола и, став за спину Василию, стала гладить его волосы.
- Верочка! Верочка!
- Сейчас, милый, сейчас.
Он мгновенно подскочил со стула и, схватив её за руку, потащил в спальню.
- Как мне хорошо с тобой! — проговорил он, тяжело дыша. — Ты свела меня с ума! Верочка! Ты божественная женщина! Как я рад, что мы сейчас вместе!
- Мы всегда, всегда, будем вместе,— шептали её уста, в тот момент, когда руки ласкали его мужское орудие.
Аверьянов почувствовал невероятное возбуждение, захлестнувшее его. Он толкнул Веру на кровать и, сорвав с себя рубашку, принялся расстегивать ремень на брюках. Женщина лежала на животе, он овладел ею сзади. Она полностью подчинилась его власти. Вера испытывала один оргазм за другим, пока не утомившись от бессилия, издала непонятный звук.
- Неужели это все мое? Неужели ты сейчас будешь принадлежать мне, и нам не нужно будет скрываться от людских глаз!?
- Милый, Зайка, я тебя не понимаю?.. Ты это о чем?
- Вчера я ездил в поселок, и Алла предложила развестись... Я сначала помялся... Так нужно было... Потом... Короче говоря, она сама подаст на развод. Ей кто-то из соседей сказал, что видел меня с тобой в городе... Я обещал, что буду помогать детям.
- Вот видишь, милый, я была права. Главное, все заранее рассчитать,— радостно произнесла Вера, не сводя с любовника завороженных глаз.
- Вера, у меня на душе как-то неспокойно. А вдруг это и правда, был мой ребенок?
- Не забивай себе голову ерундой,— произнесла Вера как можно мягче. — Если бы это был твой ребенок, она в тот же день, когда узнала, что станет матерью, сказала бы тебе. Почему она молчала?
- Не знаю,— неуверенным голосом произнес мужчина.
- Вот, ты не знаешь! А я знаю. Изменяла она тебе! И не один раз.
- Вера, я никогда больше не женюсь! Хватит! Все бабы стервы! Если Алла была способна на такое, то что говорить о других? Вы только и думаете, как охомутать мужика! Подчинить его своей воле и превратить в подкаблучника! — подскочив с постели, в дикой ярости произнес Аверьянов.
Он все реже и реже стал появляться на квартире у Веры. Придумывал различные отговорки, чтобы только не видеть подругу своей бывшей жены. После развода каждые выходные Василий ездил в поселок, играл с детьми, помогал бывшей жене по хозяйству, а вечером уходил ночевать к родителям.
Но не долго пришлось ему побыть холостяком. Рано утром в его кабинете раздался телефонный звонок. Вера плачущим голосом сообщила, что беременна и очень боится делать аборт. Мужчина сказал, что сегодня же вечером обязательно заедет к ней.
Не успел он открыть дверь, как Вера в коротеньком шелковом халате подошла к нему и, обхватив руками за шею, повисла на любовнике.
- Вера... Подожди... Вера...
Но она ничего не хотела слышать. Её ладонь прикрыла мужской рот и она, сбросив со своих плеч халатик, осталась стоять в костюме Евы.
Весть о том, что Вера скоро станет матерью и что отец ребенка не кто иной, как инструктор райкома комсомола Василий Аверьянов, с неимоверной скоростью распространилась по райцентру.
Комсомольский работник понял, что попал в капкан и другого выхода, как жениться на подруге бывшей жены, у него нет. Ни о каком аборте Вера слушать не желала.
Молодые тихо, без какой либо помпезности расписались в районном загсе, вечером в ресторане был заказан ужин на пятнадцать человек. Со стороны жениха из родственников никто не присутствовал.
Молодая беременная жена влюбленными глазами смотрела на мужа и старалась ему не перечить.
"Наконец-то я нашел свое счастье,— думал он, лежа рядом с ней в постели. — Она любит меня, это видно невооруженным глазом. Вера, моя Верочка, никогда не предаст меня, не сделает из меня посмешище!".
За месяц до рождения сына Василий получил новую квартиру. Радости Веры было предела. На те деньги, которые ей перечислили за декретный отпуск, она купила спальный гарнитур. Василий смотрел на жену, которая проявила активность по благоустройству новой квартиры, и не мог нарадоваться свалившемуся на его голову счастью.
Рождение сына было решено отметить с особой помпезностью. Молодая мать несколько дней думала, кого из влиятельных людей нужно пригласить в гости, чтобы поближе с ними познакомиться и войти в доверие.
Первый секретарь райкома комсомола, извинившись, сказал, что придти с женой не может, так как на выходные к нему приезжают гости. Это очень огорчило Веру, как так не него в основном и делалась ставка.
Тем временем молодая женщина твердым и уверенным шагом шла к намеченной цели. Ей нужен был первый секретарь райкома комсомола Леонид Чижов.
Случай подвернулся за неделю до Нового года. В малом зале был устроен банкет по случаю двадцатипятилетия второго секретаря райкома, куда Аверьянов был приглашен вместе с женой. Чижов тоже был на торжестве, но без жены. Она с маленьким ребенком была у родителей, и Вера не упустила свой звездный час.
Леонид был высок, строен, с большими карими глазами. Вера несколько раз за вечер приглашала его танцевать, и мужчина был рад, что ему уделяется столько внимания.
- Верочка, вы доставили мне приятные минуты.
После этих слов Аверьянова решила ни при каких условиях не останавливаться, а идти к своей цели, каких бы трудов ей это ни стоило.
Отправив ребенка на воспитание в поселок к матери и бабушке, жена инструктора при каждом удобном случае старалась появляться в райкоме комсомола.
Весть о том, что первый секретарь райкома комсомола лежит в больнице, очень обрадовала молодую мать.
- Кого, кого, но только не вас я ожидал увидеть у своей постели! — произнес Чижов, целуя женскую руку. — Верочка, не занимай я такую должность, не задумываясь бы отбил вас у Василия! Как я завидую ему! Вы настоящая очаровашка! — проговорил он, улыбнувшись.
В одно из больничных посещений Леонид уговорил Веру поступать в техникум, и сам помог ей в этом.
Узнав, из уст Чижова, что он на три дня уезжает в область, Вера, отпросившись с работы и солгав мужу, что её вызывают в техникум, поехала вслед за комсомольским вожаком. Они поселились в одной гостинице, но только на разных этажах.
В половине десятого вечера в дверь гостиничного номера постучали.
- Войдите,— лениво произнес Леонид.
Каково же было удивление мужчины, когда он увидел молодую особу, которая в последнее время не давала ему спокойно спать.
- Верочка, неужели вы решились на такой шаг?! — взволновано сказал Чижов, приглашая даму присесть.
Она извлекла из сумочки бутылку "Столичной" и завороженными глазами посмотрела на молодого мужчину. По выражению его лица было видно, что он все еще никак не может придти в себя и поверить, что Вера не сон, не какое-то наваждение, а реальность.
Она подошла к Леониду и, прищурив глаза, зашептала:
- Только не гоните меня от себя! Не отталкивайте бедную, нуждающуюся в ласке женщину! Я влюблена в вас! Эта ночь, которую я так долго ждала, предназначена сегодня только для нас двоих!
- Солнышко моё! — тяжело дыша, прошептал он, хватая воздух.
- Жизнь дается человеку всего один раз. Нельзя от себя отбрасывать то, что идет к тебе прямо в руки,— произнесла Аверьянова, слегка нараспев.
- На что вы намекаете, моя прелесть? — поморщив нос, спросил он, прижав к ее себе.
- Вы любите загадочных женщин?
-Я?! У меня, если честно признаться, не очень-то богатый опыт. После женитьбы у меня было всего две женщины.
- Как?! Да, не может такого быть!
Вера прикрыла своей ладонью рот Чижова и нежно поцеловав его в щеку, почти шепотом промолвила:
- Чего мы тогда ждем?
Женщина взяла инициативу в свои руки и не стала дожидаться того момента, когда шеф мужа перейдет в наступление.
- У меня давно не было женщины... Очень давно... Почти полгода...
- Все будет хо-ро-шо,— произнесла она, снимая с себя платье.
Он дышал бешено, периодически хватая воздух, и глядел нее обезумевшими глазами. Рука Аверьяновой моментально скользнула в мужскую ширинку, и он почувствовал тепло Вериных рук на своем мужском органе.
- Ну... Чего вы медлите... Я ваша... ваша... ваша...
Он наклонился над ней и поцеловал.
Поняв, что Чижов еще не готов к предстоящему бою, Вера, поманив его к себе, прижалась к мужской груди. Она терлась ногами об его ноги, пока не почувствовала, что его космической ракете мало места в своей тесной обители и ей нужна Вселенная. Женщина, не теряя ни единой драгоценной минуты, сбросила с мужчины одежду и увела в неведомую даль.
- Ты моя спасительница! Мое чудотворное лекарство! — трепетно проговорил он. Чижов подхватил Аверьянову на руки, и страстно целуя её нос, глаза, глаза, губы, положил на кровать.
Он снял с ее ног туфли, затем колготки. Уцепившись зубами за трусы, Леонид стал медленно стягивать их с ее тела, рыча при этом, как настоящий лев.
Погрузив пальцы рук в его слегка посеребренную шевелюру, Вера стала извиваться, как змея.
Вонзив свое орудие производства продолжения человеческого рода в женское тело, мужчина, опершись на руки, присосался к женской груди. Женщина застонала. Её стоны с каждой секундой усиливались все сильнее и сильнее.
- Я ле-чу-у-у... Ле-чу-у-у-у... — в диком восторге простонала она, хватая воздух.
Чижов не на шутку перешел в наступление, позабыв, что еще несколько минут назад его одолевал страх. Страх перед неизвестностью.
- Черт побери! Еще не перевелись на Руси мужики! Вы вырвали меня из серых будней и заставили парить в облаках.
- Неужели это правда?! — сделав изумленными глаза, спросил Леонид.
Спустя неделю они вновь встретились.
- В последние дни я только и делаю, что хочу тебя...
- Так в чем дело? — таинственно произнесла Вера, расстегивая пуговицы на мужской ширинке.
Вера почувствовала, как космическая ракета вот-вот произведет свой старт и, вырвавшись, сокрушит все на своем пути.
- Мой нежный ласковый зверек! Неужели ты не чувствуешь, как наливаются мои груди, как телу требуется размах... — тяжело дыша и прижимаясь все сильнее и сильнее к мужской груди, пролепетала женщина.
Они не помнили, как добрались до постели, как в разные стороны летела их одежда. Он и она в этот миг думали только об одном — поскорее окунуться в стихию под название любовь.
- Ты настоящий хищник, настоящий лев, царь зверей и мой повелитель.
Мужчина лежал на кровати с закрытыми глазами и тяжело дышал. Вера видела, как вздрагивают его веки. Он хотел сделать попытку приподняться, чтобы вновь перейти в наступление, но мужские силы покинули его.
Женщина языком водила по мужской груди, касаясь налитыми грудями его тела.
- Я сейчас сойду с ума... Потеряю рассудок... Что ты делаешь со мной? Что?
Аверьянова подскочила с постели и, взяв со стола хрустальный фужер с золотой каемочкой, аккуратно вложила в него макет космической ракеты.
Их тайные встречи продолжались два года, пока не прогремел выстрел перестройки.
Леонида Чижова перевели в область и назначили директором одного из самых крупных заводов.
Вскоре Вера вместе с Аверьяновым тоже перебрались в область. А спустя месяц Чижов попал в автомобильную катастрофу и три месяца пролежал в больнице.
- Мое сердце предчувствовало, что в ближайшее время мы снова будем близки,— проговорила Вера в тот момент, когда Чижов открывал дверь квартиры своего друга, который в это время был в командировке.
Леонид вошел в гостиную и, не говоря ни слова, уселся на темно-зеленный велюровый диван.
Вера вытащила из сумочки бутылку коньяка и, взяв две рюмки, наполнила их. Женщина села рядом с Чижовым. Одна её рука держала рюмку, а вторая начала свое шаловливое путешествие.
- Я думаю, что ты, мой дорогой, не для того пригласил меня в это укромное гнездышко, чтобы сообщить мне, как тебе плохо живется с женой?
- Верочка, ты же знаешь, что без тебя мне свет не мил! Как мне хочется доставить тебе несколько приятных минут, но, увы... Иногда я чувствую, что только ты можешь меня вдохновить на ратный подвиг... Только ты...
- Не говори глупости! Ты в этом деле настоящий воин, не нужно раньше времени себя списывать из армии.
- Какой же из меня воин?! — с усмешкой спросил он, посмотрев на руку женщины, которая искала в его ширинке ценное ископаемое. — Ходить толком не могу, сидеть тоже, только лежать. Все болит...
- В этом деле от тебя большего и не требуется, как только лежать.
- Спасибо. Успокоила.
- Пойдем в спальню — для сказок, которые мы рассказываем друг другу, можно найти и другое время.
Комната была готова для приема гостей.
Леонид Иванович нежно коснулся языком полуоткрытых женских губ и провел по небу. Этого было достаточно, чтобы тело Веры затрепетало.
- Благодаря тебе я заново родился,— тихо, почти шепотом произнес Чижов, овладев ее телом. — Ты сумела во мне возродить то, что я считал навеки потерянным,— произнеся эти слова, мужчина вскрикнул, лицо его моментально перекосилось, и он упал на женщину. — Спи-на, мо-я спи-на... — еле слышно простонал он.
Из квартиры Чижова вынесли на носилках и положили в больницу, где он пролежал более месяца.
С трудом, опираясь на палку, больной поднялся с больничной кровати и, подойдя к стене, прислонился об неё.
- Видимо, тот день был последним днем в моей жизни,— с горечью проговорил Чижов. — Одно резкое движение — и ты инвалид.
- Не стоит думать о плохом,— подойдя к нему, проговорила Вера. — Пройдет месяц, другой, и мы снова приступим к выполнению намеченных обязательств.
- Ты невыносима! — пытаясь улыбнуться, проговорил Леонид, но его улыбка получилась неестественной, и это сразу же заметила стоящая рядом любовница. — Разве можно находиться рядом с тобой и не думать о близости?
Выписавшись из больницы, он постоянно думал о Вере. Его мысли днем и ночью были поглощены этой коварной женщиной.
На следующее утро, как только супруга покинула пределы квартиры, Чижов стал собираться в путь-дорожку. Опираясь на палку, с трудом переставляя одну ногу за другой, он взглянул на себя в зеркало и, встряхнув слегка посеребренной инеем головой, заулыбался:
- С богом! В добрый час, Леня! Это не важно, что ноги отказывают, главное, что душой ты молод.
Он с трудом добрался до машины, за рулем которой сидел преданный и верный слуга бывшего первого секретаря райкома комсомола.
- Поехали! — едва сев в машину, скомандовал Чижов. — Как я соскучился по ней. Думал, что утро никогда не наступит.
Оказавшись возле входной двери, за которой мужчину ждала та, которая стала властителем его души, он нажал кнопку звонка.
Дверь медленно отворилась и Леонид, с трудом сделав два шага, увидел спрятавшуюся за дверью Аверьянову. Она была в маскарадном костюме кошки.
Женщина встала на четвереньки и стала вертеться возле ног Чижова, не давая сделать ему и шага, затем, подняв голову, замяукала, точно так же, как это делает кошка.
- Ве-роч-ка, я сейчас сойду с ума. Упаду прямо на пол,— не понимая, что происходит, и почему женщина, к которой он так рвался, так выглядит.
Кошка, встав на колени, стала поочередно лизать руки вошедшего гостя. Она поползла вперед, размахивая хвостом, и мужчина медленно, делая с трудом шаг за шагом, стараясь от неожиданности не упасть замертво на пол, пошел за женщиной в маскарадном костюме. Они вошли в гостиную комнату, где стояла упирающаяся в потолок праздничная новогодняя елка. Леонид Иванович еще больше от удивления раскрыл глаза, чтобы запечатлеть происходящие события. Он не мог сообразить, где он находится и что все это значит.
- Мой! Мой! Мой! Мой хозяин! Мой повелитель! Мой бог! — твердила женщина в образе кошки, лапки которой тем временем его раздевали. — Ты мой! Навеки мой! Я тебя никогда и никому не отдам!
- Ты су-ма-шед-ша-я! — это единственно, что мог выдавить из себя Чижов.
- Я люблю тебя! Слышишь, люблю!
Мужчина закрыл глаза, в тот момент, когда женский язык облизывал его нос, лоб, губы, которые были слегка приоткрыты от такого дива.
Аверьянова, повиляв хвостом, удалилась в спальню и, стянув с кровати одеяло, постелила его возле праздничной елки на узбекский ковер ручной работы.
- Ве-роч-ка!
- Что?! — озорно спросила женщина, сверкнув глазами.
Встав на четвереньки, она подползла к дивану, на котором, широко раскинув руки, сидел бывший первый секретарь райкома комсомола, и стала снимать с его ног теплые зимние сапоги.
- Что ты делаешь со мной?
Женщина в образе кошки и не собиралась отвечать на поставленный вопрос. Стянув с Чижова брюки, она подала палку, и он, поднявшись при помощи ее волшебных рук, сделал несколько шагов, чтобы добраться до лежащего на полу одеяла.
- Осторожно, милый! Осторожно! Только без эмоций! Это может только навредить твоему здоровью! — проговорила Аверьянова слабым голосом, помогая любовнику лечь на пол.
- Я сейчас потеряю рассудок! Это что, спектакль или кино?
- Тебе виднее! — улыбнувшись, проговорила неугомонная женщина.
Она взяла в свои лапки его главное мужское достоинство, его красное знамя. Он облегчено вздохнул.
Леонид лежал на полу с полуоткрытыми глазами и стонал от удовольствия, в то время как Вера творила свои чудеса.
Очнулся он только в тот момент, когда Аверьянова провела чем-то по его лицу. Широко раскрыв глаза, мужчина от неожиданности вскрикнул.
Перед ним стояла женщина в черной блестящей на пол-лица маске. Соски грудей которой прикрывал черный цветок, усыпанный блестками, а на поясе красовался широкий ремень из какой-то блестящей клеенки. В руке она держала три павлиньих пера, которые плавно касались его волосатой груди. Мужчина застонал. Стоны стали усиливаться с каждой секундой, и Леониду показалось, что он сейчас умрет от перевозбуждения.
- Я у-у-ми-ра-ю-ю! У-у-у-ми-ра-ю-ю! — простонал Чижов, как в каком-то бреду.
Вера опустилась на колени, отбросив одно перо в сторону. Два других исписывали различные узоры на его груди, и мужчина никак не мог совладать с собой. Аверьянова взглянула на часы, висящие на стене и, спохватившись, произнесла:
- Сегодня мне на работу звонила твоя супруга. Она все о нас знает.
- Ну, и черт с ней... Это её проблемы. Я люблю тебя. Когда... Когда вновь повториться этот чудеснейший новогодний праздник?! — растроганно, дрожащими губами спросил гость, поднимаясь с пола. — Ты подарила мне то, ради чего я готов хоть сегодня умереть.
- Не смеши людей! — рассмеявшись, произнесла коварная женщина,— Если ты думаешь, что это предел моему воображению, то ты ошибаешься! Это только начало предновогодних праздников.
- Что ты этим хочешь сказать?!
- Впереди нас ждут ратные подвиги. Но только при одном условии...
- Каково же твое условие?
- Я хочу, чтобы ты развелся с женой.
- Я люблю тебя...
- Я знаю. И что из этого? Мне уже это до чертиков надоело. Ты должен наконец-то сделать выбор!
С этими словами она покинула комнату. Но не прошло и пяти минут, как она возникла перед Чижовым в образе Снегурочки с большим красным мешком в руке.
- Переодевайся... Стань моим Дедом Морозом! — подавая мешок, промолвила она.
Леонид вошел на кухню в костюме Деда Мороза, опираясь на палку.
Аверьянова пригласила его к столу и налив рюмку водки, подала ее.
- Чтобы твое орудие производительно работало в любое время суток и никогда не знало простоя! — произнесла она тост, стоя.
- Выполняло и перевыполняло намеченный производственный план! — дополнил мужчина, он уже не представлял своей дальнейшей жизни без этой женщины.
Вера пригласила его в комнату и включив музыку, развязала красный халат Деда Мороза, под которым было нагое тело. Она несколько раз нежно коснулась рукой его волосатой груди:
- Не бросай меня! — взмолился мужчина и, обхватив женщину за ягодицы, стал медленно опускаться на колени.
Слегка приподняв наряд Снегурочки, Дед Мороз приник к её "Полярной звезде".
- Что ты сделала со мной! Я не могу без тебя! Не могу! Я только и делаю, что думаю о тебе все двадцать четыре часа в сутки! Я лишился покоя! Сна! Еда не лезет мне в горло! Я постоянно чувствую прикосновение твоих волшебных рук, которые творят чудеса на моем теле!
Вера оттолкнула Чижова от себя и медленно направилась в сторону спальни. Он, не в силах подняться на ноги, издавая стоны, при помощи рук стал ползти за ней, волоча по полу ноги.
Очутившись возле кровати, мужчина поднял на нее глаза, полные слез, и почти шепотом, взмолившись, произнес:
- Помоги мне! Не отталкивай меня! Возможно, я тебе еще пригожусь!
Спальня была украшена гирляндами, огоньки поочередно то загорались, то тухли. Эта обстановка еще больше возбуждала.
- Верочка, я после Нового года поговорю со своей женой... Верочка... Не бросай меня... Мы обязательно будем вместе...
Вера еще долго сидела на лоджии, вспоминая о совместно прожитых с Чижовым годах.
Сон сморил её, и она вошла в спальную комнату. Муж храпел, и Вера заорала во все горло:
- Да, когда же наконец-то кончатся мои муки! Господи... Сделай же меня вдовой!
Леонид Иванович приоткрыл глаза, и слегка улыбнувшись, произнес:
- Почему вдовой?! Не дождешься, солнышко... У меня есть женщина... Молодая женщина... Я очень её люблю... Так, что, Верочка, готовься к разводу,— лениво проговорил он, перевернувшись на другой бок.
- Какая женщина?! Кому ты нужен с испорченным агрегатом?!
- Это он для тебя испорчен, а для той, кто последние годы была рядом со мной и родила мне дочь, он всегда на взводе.
- Ты что, надо мной издеваешься?
- Почему издеваюсь?! Я бы ушел от тебя давно... Да она... Она не хотела, чтобы я уходил от тебя.
- Кто она, эта дрянь?
- Таня... Мой секретарь.
- Нет! Нет! Скажи, что ты пошутил! Скажи, что это неправда! А на работе? На работе кто-нибудь знает, что ты мне изменял? — испуганно спросила Вера со слезами на глазах.
- Все... Об этом знают все.
Она упала на кровать и заголосила.
Чижов поднялся с постели и, открыв дверцу шкафа, стал собирать вещи.

12 июня 2005 года  07:58:53
София Каждан | k.sofiko@web.de | Кобленц | Германия

---

Александра Нисневич

Окончания

ОКОНЧАНИЯ

И может быть, его больше не будет. Боль — он мой, школьной грамматикой —
он мой, она моя, оно мое. И может быть, смешно выглядит мое лицо:
приплюснутое, гогеновское лицо, размазанное стеклом, с малахитовой кожей от
освещения тусклой лампочки, с патиной от пережженного Боль... Это слово
курсивом застыло на корке мозга. Может быть, кто-то сейчас смог бы прочитать
на моих расплющенных кончиках пальцев, прижатых к стеклянной двери, новые
спирали или пунктиры, причудливо извернувшиеся в рококо, но верно истолковать
смог вряд ли бы. Другая сторона не позволяет отчетливо видеть тонкие линии,
и я убираю руки от стекла. Окончания пальцев опухают в прежнее состояние.
Отлепливаю лицо, таитянка исчезает, патина остается, внутри — Горящий
Жираф.

Нет больше правил, Боль — он мой, мужской род, выдранный из старого
учебника с крепким переплетом, с ветхими страницами. Поднимаю упавшую,
висящую на проводе голову душа, пытаюсь открыть горячую воду. Ничего, кроме
воды, ничего не нужно, только согреться. Проклятие водой: я проклинаю тебя
водой!
Вода не открывается, упираюсь глазами в квадрат душевой кабины вокруг:
запотевшие влажные стекла, (хотя душ и не открылся), я вешаю его на курок
держателя; мокрая тяжелая ветвь бъется по стеклу, на него уже налипла пара
кленовых листьев. В горячую воду бы... Поджимаю губы, выпячиваю вперед
подбородок, делаю ироничный вид и храбро выхожу из телефонной будки.

Пальто перекашивается, дергаю плечами, и одно выше другого, неудобно
сидит пиджак, чешется шея от шерсти шарфа, а он еще и влажный от мороси, и
трется о раздраженную после бритья шею. Сдергиваю шарф, запихиваю в
мусорку; ветер приятно остужает; закуриваю. Резво прохожу пару шагов, но
прыжком возвращаюсь на звук подозрительного шуршания за спиной, бью со
всей силы в лицо бродяги, отбираю шарф и вытираю о мокрый куст ладонь.
Чертов шарф не влазит в карман пальто, я обматываю им руку и иду дальше, как
подстреленный и перевязанный. И недоношенный. Мама родила меня на восьмом
месяце. Папа повел ее на "Федру" и прямо в зрительном зале у мамы начались
схватки. Серж говорил, что если бы мама начала меня рожать после комедии,
то я был бы нормальный. А так — псих. Нервный и недоношенный. Даже врачи
не верили, что я выживу, еле спасли маму. Но все равно она умерла через
несколько лет. Я не помню ее. Мне даже все равно, какая она была. Если бы
я был доношенным, умным, веселым, меня бы любили, то я вспоминал бы о
маме, придумывал бы в детстве несуществующие истории про нас двоих, чтобы
позже в них поверить. А так...
Я прикурил новую сигарету, обмотал снова вокруг горла шарф, перешел на
другую сторону улицы, где было посумеречней. Курю левой рукой, правой
скребу надоевший заусенец. Серж однажды накричал на меня, когда я отправил
большой палец в рот, выкусывая надоевшую стружку кожи. Тогда мне хотелось
плакать от стыда. Я снова содрал колючий шарф и стал комкать его в руках,
заведенных за спину. Старый, немодный, нарочитый актерский прием — лицо
безмятежное, а руки рвут платок. В мусорку этот шарф. Так ведь смелости не
хватит. И пальто тоже. Он говорил, что я немодно одеваюсь, покупал мне все
это шмотье из дорогих магазинов, а мне бы лучше вытертые джинсы и толстый
вязаный свитер на голое тело. Так я выглядел, когда он меня увидел. И
подсел за мой столик, улыбался, и никакие вылинявшие джинсы его тогда не
смутили, и кеды тоже. Только потом, все происходило постепенно, так, что
я не замечал невидимой, но беспрерывной перемены. Только потом, меня будто
током ударило, когда Серж заставил меня подстричь волосы, а когда я
отказался, прижал меня к комоду так, что я не мог двинуться, и носом
упирался в бронзовый кувшин. Прижал и машинкой стал водить по голове. Мне
хотелось плакать, когда зеркало над комодом отразило полулысое лопоухое
существо с широко раскрытыми глазами. Но я только посмотрел на Сержа и
ушел на улицу. А вечер, когда мы познакомились, он сам мыл мне голову в
своей громадной квартире, перебирал пальцами мои спутанные волосы и
говорил, что я похож на печального мальчика-пажа...
А потом, однажды, я не нашел всех своих старых вещей, которые уместились
в один чемодан, когда я переселялся к Сержу. Он сказал, что у меня есть
прекрасные новые костюмы, и глупо захламливать шкаф... А еще позже я
получил по лицу, когда долго говорил о русской литературе. Мы провели
приятный вечер со знакомыми, я много и увлеченно рассказывал о недавно
прочтенном романе русского автора, это был редкий момент, когда я стал
центром внимания. А придя домой, он, как обычно, переоделся, развесив всю
снятую одежду на плечики, одел домашний костюм, подошел ко мне, и вместо
поцелуя я получил удар в челюсть. Я попытался было ему ответить, но у меня
вышла нелепая, по-женски смазанная пощечина. Его губы сломались в брезгливую
гримассу. Отошел, мы смотрели друг на друга около минуты, я не отвел глаз,
хотя они и слезились. Потом он медленно, чеканя слова, стал говорить, что
я никогда и ничего не пойму в русской литературе, что я все извращаю, и
понять моим убогим умом такие вещи не дано.
Русская тема была его тайной гордостью, он любил ненароком упомянуть о
своих русских дворянских корнях.
Но сколько руских я не знал, большинство из них имели предков графов или
князей...

На углу дома пожилая тетка выкидывала мусор. Она глянула на меня своими
двумя колючками, поджала рыбий ротик и опустила мешок с мусором в контейнер.
Я ускорил шаг и перекрестил на другую сторону улицы. Словно подранок,
метался я по разным сторонам, перебегая дорогу, не глядя на машины, не
глядя на абрисы людей. Столбы фонарей были подобны красным флажкам,
понатыканные слепым охотником.
Замедлив шаг возле треугольника детей, я прикурил очередную сигарету.
Пусть воняет изо рта.
Детки, одетые в темное, поглощенные каким-то своим заговором, развернули
и уставили мне прицелы по глазам и в лоб. Одна деточка принялась копаться
в носу, задумчиво разглядывая палец после каждого ковырка. На тротуаре
покоились останки раздавленной птицы.

Патина на теле медленно преобразовалась в ил — (если под водой), в мох —
(если на земле)...

Поперек пути встал мост. Гляжу в Сену, куда через мгновение плямкается
мой плевок. Вытягиваю руку с развевающимся шарфом над водой; закутываю снова
горло, не находя сил, чтоб утопить...

За спиной остаются вода, мост и чертополохи улиц, когда я, как градом
побитая собака, волочусь обратно. Просить прощения у Сержа.

Внутри остаются лишь окончания.

14 июня 2005 года  10:42:16
Александра Нисневич | scherzo@yandex.ru | Мюнхен | Германия

---

Евгений Батурин (baturine)

Без сознания
(Младший Помпа)

Я «без сознания». Два года. Нет, я, конечно же, в сознании. Сижу на подушке, смотрю вокруг. Все как положено. Но на самом деле я «без сознания». Как, как? Вот так! «Без сознания» и все! Мне и самому непонятно. Папа говорит, что так бывает. Я «без сознания» потому, что мне два года. Мы гостим у бабули. Мама занята чем-то в доме, сама бабуля хлопочет у печки на улице. Интересное дело, нигде не видел, чтобы печки были на улице. Это оттого, что в доме печь топить жарко.

С утра я помогал бабуле таскать дрова к печи. Дрова, таскала бабуля, а я шлепал за ней, уцепившись за подол платья. Закончив с дровами, мы таким же «Макаром» принесли ведро угля из кучи у калитки. Щепочки настрогали старым столовым ножом. Ножу этому лет сто. Бабуля говорит, что это подарок Ползунова ее дедушке. Ползунов, это который паровоз выдумал… или вообще всю железную дорогу. Дедушка бабули вместе с ним строил железную дорогу. Дарил Ползунов целый столовый сервиз. Теперь вот только ножик и остался.

Нож длинный, широкий и слегка загнут полумесяцем. Прямо ятаган какой-то. По всему лезвию нарисованы завитушки, цветочки, буковки. Красивый ножик. Папа как-то повертел его в руках и глубокомысленно произнес: «Раритет»,— и обращаясь к бабуле: «В вашем роду янычаров не было случайно?». Янычары в нашем роду, сдается мне, были. Если в нашем роду хорошо поковыряться, можно кого угодно найти. Только вот ковыряться пока некому.

Бабуля приставляет «раритет» к полену и стучит по нему молотком, откалывая тонкую щепу. Я сижу посередине двора. Когда бабуля открывает печурку, чтобы забросить в нее дрова или уголь, из печурки вырывается рыжий горячий огонь и дым. Как из трубы паровоза, на котором мы приехали. Бабуля с дедом живут в железнодорожной казарме, в пятидесяти метрах от станционного здания. Казарма – это деревянный барак. Обит «паркетной» дощечкой «под ёлочку» и покрашенный в железнодорожные желто-коричневые цвета. В бараке восемь квартир. Квартира — это кухня, одна комната и огромная русская печка между ними. Здесь же огородик с летней печкой. Чуть поодаль крытый колодец, сортир на четыре посадочных места и двухэтажные сараи. Сортир общий — не разделен на «М-Ж» и посещается не по половым признакам, а по мере необходимости. Первый этаж сарая под скотину или кур, а второй сеновал. Мимо день и ночь барабанят колесными парами пассажирские и товарные поезда.

Станция, не бог весь какая. Редкий пассажирский поезд останавливается. Да и не останавливается вовсе. Разве, только, пригородный. Остальные проносятся в дыму и пару с ревом под аккомпанемент колесной дроби. Хотя… Нет силы, которая не покорится моему папе – бравому старлею морской авиации в черной морской форме с голубыми просветами на погонах. Не знаю, что там до других пассажирских поездов. Те, которые везут меня и маму, всегда останавливаются. Впрочем, это даже нельзя назвать остановкой. Поезд притормаживает и тихо едет вдоль перрона.

Перед этим папа достает из чемодана бутылку коньяка «ВК» и бутерброды, завернутые в газету. На последней остановке, перед нашей станцией, он при полном параде направляется в голову состава и до места нашего назначения едет на паровозе. Полный парад — это ярко-желтый ремень с висящим на нем кортиком. В отпуске папа без кортика никуда. Мы даже в рестораны с кортиком ходим. Ну, китель, фуражка, брюки — само собой. Куда же без брюк!

Все время после ухода папы я провожу у окна, прижавшись щекой к стеклу. Мне очень хочется увидеть, что папа делает на паровозе. Не уголь же в топку лопатой кидает. А может и кидает! В приоткрытое окно летят песчинки сажи из паровозной трубы. Я терпеливо заглядываю вперед, лишь иногда отшатываясь, напуганный ревом встречного паровоза. Как папа «договаривается» с паровозной бригадой мне понятно. На нашей станции состав замедляет ход и ползет вдоль перрона со скоростью бредущей коровы. Со стороны паровоза на перроне появляется папа и на ходу принимает у мамы чемоданы, меня, а затем и саму маму. Потом фуражкой «семафорит» машинисту, и состав под гулкий паровозный гудок набирает скорость. Через минутку, от казармы, «на крыльях» летит бабуля, а от здания вокзала вышагивает деда Федор. Он служит начальником станции. Притормозивший у перрона пассажирский поезд означает только одно – это приехал я. Только моему папе удается тормозить пассажирские составы на нашей станции.

Мне уже два года и я все понимаю и помню. А «без сознания», потому, что когда я вырасту, то забуду все, что со мной сейчас происходит. Ничего не буду помнить! Мне что-то не верится. Я все вижу, все слышу и все понимаю. Может не так как все, но тем не менее. Может, я даже лучше все понимаю, чем остальные. Я даже говорить умею и ходить. Только мне не всегда хочется ходить и говорить. Ну, раз на руках носят, что ходить то? Да и что говорить? Все равно «без сознания»! Но мама согласна с папой. И быть мне «без сознания» еще года два. Когда мне исполнится четыре года, тогда я и начну осознавать себя. Может, они правы? Я и сейчас осознаю, правда, только то, что вокруг меня.

Вон папа с Витей сидят у крылечка на полешках. Между ними деревянная бочка, перевернутая вверх дном. На бочке стоят две граненых стопки и две тарелки – с квашеной капустой и блинчиками. В доме им жарко. Поэтому они пьют водку на улице. Когда вырасту, тоже водку пить буду только на улице. На бочке! Витя, это мой дядя — ну мамин брат и папин шурин. Или деверь? Бутылка спрятана рядом с бочкой в траве. Иногда папа достает ее и разливает по легонько звякающим стопкам. Они в отпуске. Ведут себя тихо, потому – что побаиваются деда. Федора Никифоровича. Если он выйдет и увидит, что они вместо завтрака пьянствуют, то им точно уже будет несдобровать. Дед Федор очень строгий. Если что не по нём, то держись – «мать твою трам-та-ра-рам…». Но, я думаю, что если дед и выйдет сегодня, то не скоро. Папа с Витей тоже так думают. Потому они такие смелые.

Дед болеет. У него рак легких. Иногда ему становится совсем худо. Я знаю. Дед Федор был здоровущим мужиком. Бабуля говорит, что от него осталась половинка. А еще, бабуля говорит, что деду не страшно умирать. Просто он спешит достроить дом. Дом на две половины – для нас и для Вити. Дед боится умереть до того, как закончит строительство. От папы и Вити толку никакого, им без деда со строительством не сладить. Вчера он дал задание папе и Вите навозить глины на тачке, от речки у железнодорожного моста. Ведер сто, для стройки. Да велел на тачку больше пяти ведер не грузить. А то она сломается. Что-то там не в порядке с колесом. А они вон, вместо глины, водкой балуются. Ну, дед выйдет, он им покажет!

Витя только вернулся из армии. Он даже сейчас на полене сидит в солдатском галифе на босу ногу, так что лямки болтаются у ступней. Папа с Витей чокаются, опрастывают рюмки и начинают пальцами кидать в рот квашеную капусту.
- Нет, Сань, я тут не останусь. Что тут делать? Киснуть на шпалзаводе? И дом мне этот ни к чему. Да и тебе он по боку. Что ты, бросишь морскую авиацию и переедешь сюда? Так это все! Пустая затея! Я вот еще пару недель оттянусь, да двину на Дальний восток. Устроюсь на сейнер…

Папа вертит в руках черный, вороненый пистолет. «Вальтер» называется. Это подарок Вити. Витя служил в армии в Хабаровске. На военном складе. Вместе с другими солдатами он консервировал трофейное оружие. Которое после войны, от врагов нам досталось. Папе нравится подарок. Он то и дело вытаскивает его из-за ремня на спине и вертит в руках. Потом снова засовывает за брючный ремень, прикрывает форменной рубашкой бледно-желтого цвета и вытягивает из травы бутылку с водкой. Мама расстраивается из-за этого подарка. Бабуля успокаивает: « Не переживай! Пусть пару дней поиграет, а потом в сортир бросим. Знать, ничего не знаем, и видеть не видели! Потерялся!». Умная у меня бабуля.

Вокруг меня суетятся маленькие пушистые комочки желтого цвета. Бабуля на день выпускает цыплят из сарая. Они, как рассыпанные лимоны на зеленой траве. Их двадцать, а может быть тридцать. Не знаю. Считать то я не умею. Да и зачем мне их считать? Что ли мне делать нечего? Они бестолково бегают по двору, поклевывая что-то насыпанное в чашку. Чтобы мне было веселее, бабуля поставила одну чашку недалеко от меня справа, а другую слева. Цыплята бегают от одной чашки к другой прямо по мне. Я присматриваю за ними краем глаза. Мне они пока не интересны. Я думаю. На крылечко выходит мама. В руках у нее папины офицерские ботинки и тряпка: «Саша! Когда ты будешь под ноги смотреть? Опять в говно вступил!». Вчера они с папой, при полном параде, гуляли по перрону. Променад называется. Папа важно вышагивал под руку с мамой, в кителе, фуражке и с кортиком, высоко подняв голову. Вот где-то и проглядел, это самое ... Папа ставит стопку на бочку и, поворачиваясь к маме, важно произносит: «Тамара, сколько раз говорить – не гавно, а фекалии. В конце концов – ты жена офицера!».

Они что-то еще говорят между собой, но я уже не обращаю на них внимания.
Я сердит на деда. Вчера весь день лил дождь. Бабуля посадила меня на кровати в доме. Чтобы я не скучал и не отвлекал ее, дала мне в руки старинный дедовский будильник. Будильника мне хватило надолго. Сначала я старательно открутил на задней стенке будильника маленькие серебряные ключики и сложил у себя между ног. Потом настала очередь звоночка сверху. Дальше будильник разбираться не хотел, и я долго стучал им по металлической кроватной спинке. Будильник мелодично позвякивал при ударах, внутри что-то перекатывалось и тарахтело. Проникнуть внутрь так и не удалось.

От будильника отвлек толстый воробей, усевшийся на подоконник — спрятаться от дождика. Воробей вел себя вызывающе. С подоконника он перепорхнул на кровать и стал заглядывать мне в глаза, «цвиркая» что-то по-своему – по-воробьинному. Рукой поймать его не удалось. Воробей увернулся и перелетел на подоконник. Сначала я кинул в него одним ключиком. Потом другим. Воробей такой шустрый! Он прыгал по подоконнику то в одну, то в другую сторону. Нахал! Совсем не хотел улетать. Потом я кинул в него звоночком. А потом и всем будильником. Было слышно, как будильник жалобно звякнул, упав за подоконником. Когда бабуля закончила свои дела и пришла кормить меня, расчлененный будильник лежал в кустах смородины под окном. Про будильник она не вспомнила.

Скандал разразился, когда дед перед сном стал искать будильник. Без него деду никак. Встает он рано. Будильник конечно не нашелся. Где ж ему найтись, если он под смородиновыми кустами валяется. Следствие длилось недолго — бабуля повинилась сразу.
А за ней и я, изобразив воробья и мою охоту за ним. Потом я слышал дедову возню в темноте под окном и: «Етит, вашу мать! И бабку и внука… трам-та-ра-рам!». Собрали таки будильник, с помощью керосиновой лампы и разэтакой матери. Когда улеглись спать, дед еще долго ворочался и бормотал что-то про себя. Но потом все-таки угомонился.

По ночам мы с бабулей развлекаемся на пару. Мама с папой ночуют на сеновале. Не помещается в квартире наша дружная семейка. Да я еще по ночам задаю жару воплями и требованиями кормежки. Чтобы я не орал, мама по ночам кормит меня грудью. Бабуля стыдит, такой, дескать, большой, а все мамину сиську требуешь. Приходится ей посреди ночи подниматься с постели и тащить меня к маме на сеновал. После кормежки я засыпаю и отбываю назад, в дом. Покоя хватает ненадолго. Около пяти утра я снова начинаю «сабантуй» и мы предпринимаем очередную вылазку к сеновалу. Затем двигаем в коровник – доить частнособственническую буренку. Коровник прямо под сеновалом, на котором спят мама с папой. Бабуля гремит подойником, омывая буренкино вымя, а потом начинает дергать ее за сиськи, так что струйки звенят о дно подойника. Подойник это ведерко такое с маленьким носиком для слива молока. Бабуля хулиганка! Прошлый раз подсунула меня под корову. К самому соску. Ну, я его и уцепил губами. Смеху потом было! А мне что? Пусть смеются! Сиська коровья, тоже хорошая! Вкусная! Я сижу на плечах бабули, держась левой рукой за её голову, а правой за маленькую кружечку с молоком. В сараях просыпаются петухи и начинают наперебой пробовать голос. Молоко в кружечке вкусное, парное! Нашей корове нравится дойка. От удовольствия она размахивает хвостом и шлепает меня по спине кончиком. Я терплю.

Утром дед проспал. То ли плохо себя чувствовал, то ли будильник подвел. Я думаю будильник. Очень в нем громко перекатывались внутренности. Или мы его своими ночными путешествиями доконали. Будить деда бабуля не стала. Посмотрела, только. Дышит — значит, порядок. Витя дома не ночует — «оголодал в армии и теперь шлындает по девкам. Дорвался на дармовщину!». Бабушка, говорит, что все наши девки любят Витю. Все сразу. Он тоже их любит. Только по очереди – сегодня одну, завтра другую… возвращается Витя только к завтраку. Вот на пару с папой и «завтракают».

Цыплята видимо тоже «без сознания». Одни бегут, не понимая куда, другие пьют воду или клюют. Несколько стоят передо мной и смотрят как я лишаю жизни их собрата. Они не понимают, что я лишаю его жизни. И я не понимаю. Я просто беру одного из этих желтеньких «лимончиков» и крепко держу. Пушистый комочек трепыхается, пытаясь вырваться из моих рук. Я прижимаю ладошки крепко-крепко и держу так, пока цыпленок не перестает шевелиться. Как только шевеление прекращается, я теряю интерес и кладу его себе на колени. Цыплят много и я беру следующего. Все заняты. Жарит-парит бабуля, Витя с папой пьют водку, мама что-то стирает в доме. Никому до меня нет дела. Я тоже занят. Мне интересно.

Половина из цыплят уже лежат на моих коленях. Вторая половина стоит напротив, наблюдая глазами – бусинками за моей деятельностью. На меня падает тень. Кто-то заслонил солнце. Я очень крепко держу очередного глупыша. Поднимаю голову. Дед Федор. Он высокий. Непонятно почему солнечные лучи не просвечивают его насквозь. Такой он худой. Лицо у деда строгое, но не сердитое. Он на меня никогда не сердится. А может и сердится. Я у него не спрашивал. Правда и улыбается он редко. Ну да ему и не до улыбок. Ему всегда больно. Мама говорит, что очень больно. Но дед терпит.

Дед Федор был красным кавалеристом. Я так думаю. В старом сундуке лежит дедова буденовка со звездой. Сам видел. А может и не кавалеристом. А может и не красным. Может буденовка тоже трофейная? Надо его расспросить, когда вырасту. Дед старше бабули. Намного, лет на пятнадцать или двадцать. И женат на ней он вторым браком. От первого у него сын, мой дядя. Где тот дядя я не знаю, и не разу не видел. Как уж там всё произошло, почему дед бросил первую семью и бросил ли? Не знаю. Любовь, наверное. Такая уж у меня бабуля. Ради нее можно забыть и бросить все, что дед и проделал. В семье это не обсуждается. Просто я краем уха слышал…

Я смотрю в глаза своему деду кавалеристу ясными, честными глазами. Такие уж у меня глаза. Честными, потому, что не чувствую я за собой никакой вины. Я хоть и сердит на него за будильник, но не до такой же степени. Сижу себе тихо, никому не мешаю, никого не отвлекаю. Занимаюсь с цыплятами. Может, и он за будильник вспомнил? Дед он худой-то, худой. А по шее даст только так. Потому Витя с папой его и побаиваются. Он с ними особенно не церемонится. Но и не злоупотребляет. Все держится на вероятности того, что можно получить по шее. Пока до этого не доходило. Сижу-то я тихо, но тоже ощущаю эту… ну, вероятность. Сильная все-таки вещь, эта самая вероятность.

Увидев, что дед вышел из дома, бабуля подходит к нам, вытирая руки о фартук. Вдвоем они смотрят на меня и россыпь цыплят на моих коленях. Бабуля молчит, поглядывая в глаза деду. Ей видимо тоже интересно, получу я по шее или нет. Я знаю, что дед меня не обидит. Разве что выматерит, да и то негромко, как бы сам с собой. Не! Бабуля не позволит. Дед хмурит брови, берет себя двумя пальцами за нос, как будто снимая с него что-то, и, чуть помедлив, говорит: «Цепкий парень будет. Ишь, как он их!». Инцидент исчерпан. Дед отворачивается. На очереди Витя и папа. Облегченно вздохнув, бабуля начинает говорить что-то про цыплят — руки их брать не надо, потому, что они тоже хотят жить. Мне радостно, что я не получил по шее. Я смеюсь и киваю в ответ, а сам наблюдаю за дедом. Интересно даст он по шее папе или Вите? На бочке нет уже ни стопок, ни бутылки, ни квашеной капусты. Под смородину сбросили. По их распаренным физиономиям и дураку понятно, чего они там «завтракают». Целую бутылку на завтрак опустошили. Не иначе!

Через десять минут Витя с папой «обласканные» дедом держат курс к железнодорожному мосту. Я с ними. Папа несет ведро, лопату и полотенце. Витя катит тачку. Мы идем, как будто за глиной. Но это так, для блезиру! На самом деле мы идем на речку купаться. Это они идут. А я то еду, со всеми удобствами. Тачка больше для вида, чтобы не показалось, что мы бездельничаем. Я сижу на одеяле, прямо в тачке, и, раскрыв рот поглядываю по сторонам. Витя останавливается и пальцем поднимает мне нижнюю челюсть: « Жека! Рот закрой – ворона залетит». В свои два года ездил я уже на поезде, плавал на катере, летал на самолете и даже на вертолете. А когда я сидел у мамы в животе, нас переехала телега, запряженная лошадью. Мама работала на почте и была беременная мной. В Шкотово, на станции она принимала с поезда почту на телегу. Паровоз неожиданно загудел и пустил себе под колеса целое облако белого, горячего пара. Лошадь испугалась, что ее ошпарит паровозным паром, и бросилась бежать вместе с телегой. Ну и переехала моей беременной маме ногу. Так, что я за свои два года уже повидал, а вот на тачке мне кататься не приходилось.

Я смотрю вверх на небо. Оно глубокое и синее, и качается. Или это моя тачка качается? Дедушка ведь говорил, что колесо не в порядке. Вот оно и вихляется, как подстреленное. Восьмеркой. Нас сопровождает целая ватага пацанов. Все соседские, казарменные. Они за папой постоянно хвостом ходят. Мы выезжаем к мосту. От него пахнет перегретым железом и креозотом. Это мазь такая, вроде колесной. Ей шпалы пропитывают. И еще полынью. Если сорвать цветки полыни, растереть в ладонях и накрыть ими нос, то запах просто классный. Это меня дедушка научил. В маленькой будочке у моста видно стрелка цвета хаки с ружьем. Охраняет! От врагов, чтобы мост не взорвали. Это папа пацанам объясняет. Он не может иначе. Ну, без врагов социализма. Они, эти враги, только и ждут, когда мы бдительность потеряем. А уж тогда, они на нас навалятся. Но мы тоже не лыком шиты, врагам такого жару зададим, если что. Папа у меня борттехник. Или бортмеханник? Летает вместе с майором дядей Петей на большом серебряном бомбардировщике. «Нам вместо рук дала отчизна крылья, а вместо сердца пламенный мотор…». Папа часто напевает эту песню. Он летает и учится в академии. Поэтому старается везде блеснуть своей политической подкованностью.

Из будки обходчика нам машет желтым флажком Лёля. Вообще-то она Аня, но я зову её лёлей. Это моя крестная. Крестили меня, соблюдая конспирацию, прямо на дому. В лёлиной квартире. Крестил батюшка, приехавший тайно по просьбе бабули, из какой-то Барнаульской церквухи. Прибыл в цивильном. Ну, в гражданской одежде. Произошло всё без согласия папы и мамы. Да они и не знают. Никто не должен знать. Бабуля, даже мой нательный крестик убрала в комод. А то дадут моему папе по его офицерской «шляпе». Отнимут партбилет и с треском вытурят из Тихоокеанского флота. И ни в какой другой, уже не возьмут. А так — он не знает, с него и взятки гладки. Крестным был Витя. Так что, про крещение знаем только я, Лёля, Витя, да бабуля с батюшкой. Секрет!

А вон там, в ватаге пацанов, бежит ее сын Вовка. Ему лет двенадцать, а может четырнадцать, и он постоянно возится со мной. Иногда меня даже оставляют на него. Вовкин папа погиб на войне. Потому Вовка и Лёля живут вдвоем. В квартире по соседству с бабулей и дедом. Мы все с ними дружим. Дед говорит, что Лёля «пропадает без мужика». Абы какого мужика Лёля не хочет, а путные или погибли на войне или все замужем. Лёля очень красивая, когда я вырасту, то сам на ней женюсь. Вот! Работает она путевым обходчиком, и когда по мосту идут поезда, показывает машинистам желтый флажок. Дескать, все нормально — опасности нет. Ну, а уж, если опасность, то флажок красный. А еще она дудит в дудку перед проходом поезда. Голос у дудки противный – визгливый такой. Это чтобы предупредить людей, которые идут по мосту пешком. Смотрите, люди, паровоз едет. Брысь с моста!

Дальше дорога идет под уклон. Витя разгоняет мою «тачанку» и мы с ветерком несемся под мост к самому берегу. Только колесо восьмерит – дык-дык, дык-дык, дык-дык! Пацаны бегут рядом и весело кричат: «Царь, царь!». Это про меня. В том смысле, что я, как царь в карете на этой самой тачке. Дорога поворачивает под мост и выходит на поляну. Это пляж. Сразу за поляной речной обрыв. Папа говорит, что народу здесь больше, чем в Ялте. А в Ялте народу «сотни тыщ». Значит здесь больше, чем «сотни тыщ». И все голые. Одни греются на берегу, лежа прямо на траве или на подстеленных покрывалах. Другие прыгают в речку и плещутся там как утки. Речка и не речка, а суп с клецками.

Клецки, это мы. Потому, что уже через пять минут мы все сидим в речке. Я купаюсь вместе с Витей. Держусь за его шею, а он плывет на другой берег. Там бережок низкий и песочек на нем. Речка неширокая и называется Черемшанка. Непонятно почему ее так прозвали — черемши здесь нет. Это ведь не Дальний Восток. Мы выбираемся поваляться на песочке. Папа тоже с нами. И пацаны все здесь. Мы загораем, купаемся, снова загораем, пока на противоположном берегу, рядом с одиноко стоящей тачкой, не появляется дед. Время к обеду. Про глину то мы забыли! Нам надо сегодня привезти сто ведер глины!

Через пять минут Витя и папа в мокрых трусах, как ошпаренные, катят тачку к яру. Они тоже забыли. Я в тачке. Мы едем копать глину. Дед не сказал ни слова. Понял, что его увидели, повернулся и пошел в казарму. Папа лопатой отваливает от обрыва глину и мельчит ее. Глина сухая, поэтому Витя просто нагребает ведром и ссыпает в тачку. Все пять ведер! Витя смотрит на тачку, наполненную едва на четверть. Поворачивается к папе и говорит: «Сань, что мы ее по пять ведер возить будем. Это двадцать раз туда-обратно. Каторга! Давай хоть по десять ведер сыпать». Папа согласен. Не возражаю и я. Действительно каторга! Сыпем по десять!

Ура! Меня сажают поверх кучи. Дык-дык! Дык-дык! Дык-дык! Папа с Витей весело катят тачку. Дык-дык! Дык-дык! Дык-дык! Я весело размахиваю прутиком, подгоняя папу и Витю. Дык-дык! Дык-дык! Дык-дык! По мосту в дыму летит паровоз. Дык-дык! Дык-дык! Дык-дык! Наперегонки! Догоним паровоз! Дык-дык! Дык-дык! Дык-дык!… Брык! Колесо не выдерживает гонок с паровозом. Я лечу кубарем с тачки. Тачка переворачивается. Десять ведер глины рассыпаются ровным слоем на дороге. Сверху на глину, ровным слоем падают папа и Витя. Мне не больно, просто перепугался, но все равно реву что есть силы.

На обед мы появляемся с триумфом. Папа и Витя тащат на руках тачку. Я сижу в тачке и придерживаю обломки колеса. Вся компания, как черти, перемазана глиной. Дед смотрит на процессию. Папа с Витей стоят, понурив головы, даже не опустив тачку на землю. Немая сцена. У деда из ноздрей, как из-под крышки чайника, начинает свистеть пар. Он сдерживается, только плюет в сердцах и уходит в дом. Вот поэтому он и боится умереть, не достроив дом. От папы с Витей толку никакого!

Всю неделю папа и Витя отмаливают грехи перед дедом. Вечером того дня как сломалась тачка, он раздолбал их по полной программе – через разэтакую мать и трам-та-ра-рам. В конце дед сказал: «Э, да что с вами разговаривать. Время только тратить. Раздолбаи! Я лучше вот с ним поговорю»,— и показал на меня: «Вырастет и поговорю. По душам». Всю неделю они работают на доме вместе. Дед руководит, а «раздолбаи» пашут. До глины от нового дома метров двести. Все сто ведер они принесли на руках, в ведрах. Дед тачку не стал ремонтировать. Вот им наука-то! Дед спешит – до осени надо над срубом поставить крышу. Чего только не делали! Поднимали бревна на новый сруб, месили раствор, копали яму для сортира. Вечером бегали на речку окунуться — пот смыть. Бездельничать некогда. Реабилитировались тоже по полной программе. Дед на них зла не держит. Сегодня суббота. Отдыхаем.

Папа второй день не может найти «Вальтер» подаренный Витей. Где только он не ищет. И в шкафу, и в сундуке. Смородиновые кусты все исползал на коленках. Даже до речки дошел от казармы, глядя себе под ноги. Вдруг выронил, когда с тачкой купаться ездили. Нет нигде «Вальтера». «Мистика»,— говорит Витя: «Вот он был, и вот его уже нет». Ну, «Вальтера» нет. Под моей дворовой подушкой папа тоже поискал – не я ли его куда-нибудь наладил, как тот будильник. Знаю, знаю, где этот пистолет. Не иначе, в сортире, в фекалиях булькает. Фекалии это… ну, вы сами знаете.

Дед с сочувствием смотрит на папины поиски. Сегодня ему лучше. В смысле здоровья. Решил дед папу подбодрить. У деда, тоже был… револьвер. Наган называется. Когда папа теряют последнюю надежду найти «Вальтер», дед, прищурившись, говорит: «Сань, оно тебе надо? У вас в морской авиации пистолетов нет что ли? Нужда будет — выдадут. А с этим одни заботы. Спрячешь в одно место. И только думаешь! Не! Плохо спрятал, надо понадежнее. И носишься, как кура с яйцом, с этим стволом. Не дай бог кто найдет! Не дай бог, кто придет! Одни страдания. Плюнь! Пропал и, слава богу. Сколько проблем сразу отпало! Был у меня наган…». Дед кашляет. Дело в вечер. Сидят втроем кругом бочонка. Стопки уже три. Ну и я тут же, рядышком кручусь. Слушаю.

Так вот, у деда был наган. Он его притаранил с Гражданской войны. Носился как эта, с яйцом… ну, кура! Прятал туда, сюда. В подполе зарывал, в сарае за стрехой прятал, в поленницу закладывал. Притомился от таких переживаний. Отдал бабуле, чтобы понадежнее заховала. А та револьвер в тряпочку и за банку с чаем, в кухонный буфет. Обругал дед её за бестолковость. Ну да, там наган и остался. До войны еще это было. Дед видно с кем-то из друзей во хмелю побеседовал на эту тему. Дотекло про револьвер куда положено. Какими путями, от кого — дед и не чает. Пришли однажды поутру. Трое. В галифе, с портупеями, револьверами и ордером на обыск. Молвят: «Строковы здесь проживают? Здравствуйте Федор Никифорович! Здравствуйте Мария Филипповна! Гостей принимаете? Дошло, до органов, что имеется у вас револьвер, без законных на то оснований. И неплохо бы его, по добру — по здорову, то есть добровольно выдать органам, стоящим на страже социалистической законности. Потому, как облегчает, значит, вину. Нет ничего такого? Ну, хорошо! Мы сами пошукаем! А Вы, пока бельишко, там какое, соберите, покушать чего. Как найдем, так вы с нами и проследуете куда положено».

Обмер дед. Тюрьма «голимая»! «Голимая — это значит не минучая. Ну, то есть не отвертеться. А он уж в то время начальником станции был. Знал, чем приходы таких гостей кончаются. С другой стороны, каждому известно, если он, конечно, не полный кретин, что явка с повинной – прямая дорога в тюрьму. Знает, что найдут револьвер соколики оперуполномоченные. Да, нет. Самому сдаваться не к лицу. Ищите! Пошел собирать вещички, чтобы в тюрьму проследовать, как и надлежит всем подозрительным советской власти элементам.

Припёрлись гости раненько, с самого утра. Бабуля как раз наладилась хлеб домашний печь. Стоит у печи. Руки в тесте. Лепит караваи, чтоб на противень их шлепнуть, да в печку отправить. Буфет, в котором револьвер в тряпочке, по левую руку. Рядышком. Соколики разошлись. Один в комнату, в платяном шкафу шарит, другой со щупом в подпол нырнул, где дед закапывал-выкапывал свой револьвер. А третий по сараям шерстит. Знают где шукать. Только они делом занялись, бабуля и протяни руку в буфет за банку с чаем. Хвать револьвер и прямо в тряпочке в кусок теста его. И давай каравай лепить. Бросила на противень и в печь.

Тут и дед вышел с саквояжем из комнаты. Сел за кухонный стол. Коленки трясутся. Не доводилось еще в тюрьме сиживать. Бабуля, знай себе, караваи лепит и в печь отправляет. Какие готовы, те на стол выкладывает. Соколик, который из подпола – выбрался, отряхнулся от паутины и пыли. Позвольте, говорит, гражданочка Мария Филипповна, вас побеспокоить. Оттеснил от буфета и давай шебуршать банками да стаканами с тарелками. Дед как увидел, куда он полез, так сразу и напрягся. Все! Приехал! Сейчас обладатель галифе вытащит тряпочку, а в тряпочке самое ОНО и есть. Как у гадалки. Фёдор Никифорович лежит тебе прямая дорога в казенный дом. Вещички то собрал, пора и сухари складывать. Опер шуршал-шуршал, буфет закрыл и давай дальше по полкам шнырять. Не нашел?! У деда глаза на лоб. Чудеса в решете! Долго ли, коротко ли – уморились искать. Хлеб вновь испеченный, тут же на столе, на полотенце. Сдвинули они хлеб на бочок стола, в сторонку, заполнили на столе протокол. Не найдено мол ничего. Расписались все. Дед тоже подпись поставил. Принесли извинения, дед их принял со всей душой. А спина-то у самого мокрая. Не поймет ничего. Ногой саквояж с бельишком и сухарями задвинул под стол. Провожать гостей незваных пошел. Покурил у калитки – убедился, что не вернутся гости дорогие. И в дом. «Маруся!»,— говорит: «Да как же так? Где револьвер?». Бабуля ему и рассказала, как дело было. А дед и говорит ей в сердцах: «Дура ты, Маруся, дура! А вдруг в нем патроны бы были?». А Бабуля в ответ: «Бахнуло бы и шут с ним. С патронами, без патронов – все одно в тюрьме сидеть. Была бы я дура, Федя, ты бы уже нары обживал в районном НКВД!».
Дед заканчивает свою байку. Папа с Витей держатся за рюмки. Впечатление, что если бы не рюмки, то они упадут.
«А могли забить в тигули и без револьвера, подвесили бы известно за что, сам бы все и рассказал и показал. Видно приличными людьми были, соколики-то»,— дед берет стопку и заканчивает: «Вот такая револьверная история».

Револьвер деду бабуля так и не отдала. Надо думать он по соседству с «Вальтером» булькает. В этих, как их? В фекалиях. Папа после дедовского рассказа успокоился. Понял куда «Вальтер» пропал. Прочувствовал, видимо, ситуацию. Под стопочку и не такие горести на задний план отходят.

Сегодня меня оставили на попечение Вовки. Дедушка ушел на станцию работать. Мама с папой поехали в Барнаул по магазинам. Посадили мы маму с папой на пригородный поезд, бабуля сдала меня на руки Вовке и ушла в магазин на шпалопропиточный завод. Вовке строго-настрого велено не спускать с меня глаз. До железнодорожного полотна метров пятьдесят. При желании вполне можно туда дойти-доползти. Я сижу все на той же подушке. Что ходить-то? Мне и так все видно. Цыплят ко мне больше не подпускают. Никто не хочет, чтобы я устроил им новое побоище. Вовке не сидится на месте. Скучно ему со мной. Он то и дело отбегает то к сараям, где кучкуется казарменная пацанва, то в колодцу, где девчонки что-то обсуждают на скамеечке. Отбегает, прибегает, отбегает, прибегает, отбегает… Ответственный парень. Посмотрит, что у меня полный порядок и снова бежит по своим делам. Но через пять минут опять чешет ко мне «во все лопатки» – посмотреть, не придавил ли я тут еще кого.

Наконец ему надоедает беготня. Я перекочевываю на Вовкиных руках на траву напротив скамейки с девчонками. Девчонки о чем–то шепчутся и, заодно, приглядывают за мной. Да и Вовка недалеко. Метрах в пятнадцати. Ему меня отлично видно. Я глазею на станцию, железнодорожные пути и слушаю девчоночьи разговоры. Мне не скучно. Из-за речки доносится паровозный гудок и нарастает лязг двигающегося состава. Минуты через две на один из станционных путей прибывает товарняк. Будет пропускать пассажирские поезда. Двери теплушек одновременно разъезжаются в стороны. Теплушки, это вагоны такие деревянные, во время войны в них солдат возили, а теперь арбузы. На насыпь прыгают мужики. Загорелые, как головешки. В сапогах с загнутыми носами. В цветастых полосатых халатах и с титюбейками. Тьфу ты! С тюбетейками на головах. Это узбекская теплушка. У некоторых на головах намотаны куски ткани. Чалма называется. Это, я думаю, таджикская теплушка. У всех бороды или усы и ножи на поясах. Бармалеи какие-то! В теплушке чуть дальше усачи в огромных кепках. Эти с Кавказа! А вон те, с плоскими лицами и белыми кульками на головах, киргизы или казахи. «Союз Нерушимый!». Они везут на восток арбузы, дыни, виноград, а двери открыли для проветривания. Чтобы не запеклось всё в вагонах. Лето. Жарко!

Пацанва у сараев оживляется. Собрались кучкой голова к голове и держат совет. Арбузную экспедицию планируют. За железнодорожными путями лесополоса. Переберутся туда и из кустов будут арбузы с дынями тягать потихоньку. Совет заканчивается. Вовка подхватывает меня на руки. Значит я с ними. Пацаны рассыпаются по одному и расходятся в разные стороны. Проникнуть в лесополосу надо так, чтобы не привлечь внимания узбеков. Не говоря уже о таджиках! Вовка обнимает меня под мою толстую задницу. А я крепко обхватываю его руками и ногами. Не исключено, что нам придется на пару побегать. Минут через пятнадцать, обойдя состав далеко сзади, мы оказываемся в кустах напротив середины стоящего товарняка. Его еле видно из-за кустов, двери вагонов распахнуты настежь, на обе стороны.

Вкусно пахнет какой-то едой. Плов, наверное. Моя мама тоже вкусно плов готовит. Как узбечка. Она и похожа на узбечку. Бабуля говорит, что в ней «греческая кровь наружу лезет». Всем известно, что бабушка моей бабули была гречанкой. Мы с Вовкой последние. Пацаны уже ждут нас. Вовка опускает меня на землю. Всей гоп-компанией нарывают копну травы и усаживают меня на нее под деревом. Шепчутся о чем-то и разбегаются по посадке вдоль состава. Вовка дает мне указание сидеть тихо и ни шагу в сторону. Я согласно киваю головой. С другой стороны товарняка с ревом проносится пассажирский поезд. Какие уж тут гуляния? Самому мне теперь через пути не перебраться. Мы и раньше ходили сюда. Правда, по другому поводу. Вовка с пацанами, пока я ожидал их в посадке, укладывали на рельсы огромные гвозди и дожидались пока товарняк или пассажирский переедут эти гвозди. Из гвоздя получалась плоская пластина, из которой потом можно было сделать классный маленький кинжал. Минут десять я остаюсь один. Это меня не беспокоит. Я знаю, что рано или поздно за мной придут.

Вовка появляется с арбузом и кистью винограда. Арбуз кладет на землю рядом со мной, а кисть сует мне в руки. Отрывает виноградинку и сует мне в рот. Потом несколько себе. Втыкает в полосатый мячик кинжал из гвоздя, расплющенного поездом, и разваливает пополам. Спелый. Сам разваливается, от одного прикосновения. Вовка запускает ладонь в середину арбуза, выламывает сердцевину и подает её мне в руки. «Сиди тихо!»,— шепчет он и исчезает в кустах в направлении товарняка. Конечно, тихо — сижу-то я в десяти метрах от состава. Меня не видно, а я хорошо вижу двух узбеков около вагона. Они громко, гортанно говорят о чем-то. Мне непонятно о чем они говоря. А ещё, они постоянно что-то жуют, и сплевываю себе под ноги зеленые тягучие слюни. Как наша корова. Oна тоже все время траву жует, и слюни у нее такие же зеленые.

Я вспоминаю об арбузной сердцевине и виноградной кисти в своих руках.
Откусываю от сердцевины. Она сочная и сладкая. Сок капает мне на голые коленки. Отрываю губами виноградинку от кисти. Через минуту я весь становлюсь липким и сладким. Как поросенок. Через десять минут я уже охраняю два арбуза и дыню. Пацаны появляются и исчезают. Через двадцать минут около меня горка арбузов и желтых, как цыплята, дынь. Дела идут в гору. В арбузную гору. Вовка появлялся уже трижды. Каждый раз с парой арбузов или дынь. Пока все тихо. Приканчиваю арбузную серединку. Теперь занимаюсь кусочками дыни, нарезанными Вовкой. А виноград после арбуза и дыни становится кислым. Сижу себе в тенёчке и мне здоровски – тепло и вкусно. Только одна неприятность – на мои богатства позарились пчелы. Или осы? Не знаю. Бабушка говорила, что они ядовитые. Если много ос ужалят, то можно даже умереть. Но я стараюсь с ними вести себя вежливо. Они тоже меня не трогают, просто ползают по арбузу, винограду и кусочкам дыни. Только одна пытается усесться на мою дыню, когда я протягиваю руку за новым куском. Трясу рукой. Пчела отлетает. Мне не жалко, ешьте! Вон сколько всего. Но и вы не жадничайте! Всем хватит!

Со стороны теплушки раздается треск кустов. Пока я занимаюсь с пчелой, один из Бармалеев подбирается через кусты прямо ко мне. Задрав свой драный халат, он усаживается за моим деревом, напротив. Куча арбузов зеленая, и ее не видно за листьями кустов. А меня не видно за кучей арбузов. Я сижу тихо и стараюсь не дышать. Чтобы Бармалей не услышал меня. Услышит – тюрьма «голимая». Бармалей возится за деревом. Раздается треск, как будто халат порвался. Плов, наверное, не свежий. Головы, бороды и усов не видно, только полосатый халат. И этот полосатый халат бормочет какие-то слова, шуршит газетой и ехидно хихикает. Представляет, как кто-нибудь наступит в его кучу. Бармалей противный! Я не шевелюсь. Даже руку с дыней за спину спрятал.

Наконец! Все заканчивается! Халат поднимается, бормоча что-то и, медленно, крадучись начинает выбираться из кустов в сторону железнодорожной колеи. Я вздыхаю с облегчением. Пронесло! Ветерок из–за дерева доносит бармалейский душок. Сморщив нос, чтобы в него не попадал этот запах, я сходу, из-за спины засовываю в рот кусок дыни. Перебить душок…

Во рту у меня что-то взрывается. Рот широко открывается сам собой. Кусок дыни вываливается изо рта, а вместе с ним пчела, которую я засунул в рот. Мне больно, изо рта текут слюни, из носа сопли, а из глаз слезы. Язык сразу же немеет. Увидев пчелу, я так пугаюсь, что, вместе со слюнями, извергаю жуткий вопль. Мне страшно. А вдруг я умру? Они ведь ядовитые! Ору, с перепугу, громко и старательно. Меня слышно за речкой. Кусты начинают трещать со всех сторон. Это пацаны, услышав мои вопли, несутся на помощь.

Пацаны не успевают. Бармалей, сидевший за моим деревом, появляется первым. При виде меня и кучи арбузов, глаза у него становятся круглыми. «О! Шайтан!»,— произносит он в растерянности. На «сцене», как ястребок на бреющем полете, появляется Вовка. На бегу, он пытается подхватить меня на руки. Ему почти удается, но Бармалей успевает зацепиться за мою рубаху. Он начинает гортанно голосить на всю округу. Со стороны товарняка, в ответ раздаются крики. Много криков. Потом нещадный треск в кустах. Это все Бармалеи, со всей Средней Азии ломятся на выручку своему кунаку. Кунак кричит и держит меня за рубаху на весу. Я, как сокол, планирую на рубахе, растопырив ноги и руки. Чтобы не придушить, узбек перехватывает меня руками и прижимает к своему халату. Я захожусь в реве. От халата воняет чем-то незнакомым. И душок этот еще. Мне больно и страшно. Я уже не чувствую всю нижнюю половину головы. Все что я могу — это орать.

Вовка и еще пара подоспевших пацанов предпринимают отчаянную попытку отбить меня. Они одновременно наскакивают на Бармалея. Двое хватаются за полосатый халат, а Вовка за мою рубаху и тянут в разные стороны. Слышен треск халата. Но куда там. Ничего не получается. Таджик отбрасывает всех. Бьется за меня, будто, у него пытаются отнять родного сына. Треск кустов обрушивается на нас снова. Появляются пять или шесть узбекских джигитов. И у всех в руках ножи. Лезвия жутко поблескивают. От их блеска мне становится совсем плохо. Сейчас нас всех зарежут! И пацанов, и Вовку, и меня! За деревом кто-то кричит про Шайтана и трясет ногой. Бармалейская куча! Перевес на стороне противника. Пацаны и Вовка исчезают за кустами. Что же им? На ножи кидаться? Поле боя остается за победителями.

Не переведя дух, Бармалеи начинают совещание. Они показывают друг другу на меня, на арбузы и дыни, слышно только быстрый говор: «Дыр-дыр, хыр, гыр-быр быхыр. Шайтан! Хур-дур, гыр-мыр. О! Шайтан! Басмач лар!». Все энергично жестикулируют ножами. Потом прячут их в ножны. «Басмач лар» — это про меня и Вовку. Ну, про всех нас. Самый седой из них в разговоре не участвует. Он сломил веточку и чистит свои оранжевые, с загнутыми носами сапоги. Потом он подходит к моему Бармалею, берет меня на руки и сердито говорит ему, указывая за дерево. Бармалей виновато опускает голову. Я продолжаю орать, высунув язык. Язык мой вовсе не мой, а сорделька. Во рту не помещается. Седой смотрит на мой язык, на дыню, по которой ползают пчелы и все понимает. Он снова передает меня Бармалею, берет пальцами одной руки за язык, а пальцами второй что-то зажимает и вытаскивает у меня из языка. Жало. Легче мне не становится. Пальцы у Седого не вкусные. Я вспоминаю, как он палочкой чистил свои сапоги. Отплевываюсь и продолжаю «базлать на всю ивановскую». Седой снова берет меня на руки и говорит: «Э! Бала! Елама! Нэ плач. Больно тебе? Напугался! Хочишь с нами Узбекистон ехать? У нас тепло. Груши, дыни! Ай! Якши! А? Хочишь Узбекистон. Слышишь? Нэ плач! Елама!». Он еще долго разговаривает со мной, пытаясь успокоить. Напрасный труд! Я продолжаю орать и ожидаю, что кто-нибудь все-таки придет и выручит меня от этих Бармалеев. Должен же кто-то прийти и спасти меня? Я нэ хочишь Узбекистон! Я нэ хочишь груши и дыни. Мне и тут тепло.

«Салам ва алейкюм!»,— слышу я за спиной знакомый голос и неожиданно для себя замолкаю. Дед Федор. Он в железнодорожной форме и красной фуражке. Сзади за дедом, в кустах маячит Вовка. Это он добежал до деда и сообщил, что меня забирают Узбекистон. «Ва алейкюм ас салам!»,— хором отвечают деду Бармалеи. Дед подходит к Седому, берет меня на руки и прижимает к своей груди. Я, с перепугу, вцепляюсь в него и ногами и руками. Может нам с дедом еще побегать придется. Но дед бежать никуда не собирается. Он накрывает мою голову ладонью, прижимает к своему плечу и говорит: «Что попался, Жека? А? Басмач!». Поворачивается к узбекам и что-то гортанно, как они, говорит, указывая на арбузы и дыни. И узбеки слушаются его. Они начинают подхватывать парами арбузы и волокут их к вагонам. Седой что-то пытается объяснить деду. Он, как будто, чувствует себя виноватым. Деду и так все понятно. Арбузная куча исчезает, как будто ее и не было. Дед с Седым пожимают руки, и мы расходимся. Я похныкиваю, но уже больше для вида. Мне уже ни капельки не страшно. Ведь я с дедом Федором. А уж он-то в обиду меня не даст. Вот только язык свой не чувствую.

Мы с дедом выходим из кустов на пути, обходим товарняк и направляемся к казарме. Сзади плетутся Вовка и все арбузные налетчики. Так они и не попробовали ни арбуза, ни дыни, ни винограда. Один я «напузырился» на халяву. От казармы к нам навстречу спешит бабуля. Молодцы пацаны! Не бросили меня, и бабуле сообщили, что я попался. Бабуля принимает меня у деда с рук на руки. Она никак не может успокоиться. Поминает и узбеков, и таджиков, и казахов, и грузин, и всю нашу арбузную казарменную братию. А я успокаиваюсь и замираю на бабулиной груди. Мне хорошо с ней и спокойно. Дед молча шагает рядом. Ему, похоже, опять больно. Вовка понуро бредет сзади. Не миновать ему порки, как зачинщику. Мне жалко Вовку. Попрошу Лёлю не пороть Вовку.

Я качаюсь на руках у бабули и думаю.
Жаль, если я не буду помнить всего этого, когда вырасту.
Может, мама потом мне все расскажет?
А если не расскажет?
Только!
Откуда же ей все это знать?

***

Дед умер через два года. Дом он достроил. Как достроил сразу и умер. Видно только это и держало его в жизни.
Сильный был человек Федор Никифорович!
Витя ни куда не уехал. Остался помогать деду и только после его смерти перебрался к нам на Дальний восток.

Поздней осенью 1959 года мама разбудила меня ночью. Папы дома не было. Летал где-то, на бомбардировщике. Маме и поделиться не с кем было, кроме меня. Она обняла меня и сказала: «Жека! Дедушка умер…»,— и заплакала в голос. Так мне деда Федора жалко стало, что заплакал и я. Так вместе мы и плакали. Не знаю, что думала мама. А я плакал и думал о том, что теперь меня никто не будет ругать за сломанный будильник. А если меня снова схватят узбеки с таджиками, выручать меня будет некому. Есть, конечно, Витя и папа, но это совсем другое дело. Тогда ведь не они меня спасли. Мама плакала и крепко прижимала меня к себе. Ее слезы капали на мое голое плечо…

Так мы с дедом по душам и не поговорили. До сей поры я так и не знаю, каким же он был кавалеристом. Красным или белым? А может и вовсе не кавалеристом. Люблю я деда? Конечно! По рассказам бабушки и мамы. Познакомиться по настоящему нам не пришлось. Так я и не узнал, каким он был на самом деле.

Ни мы, ни Витя в дедовом доме не жили. Приезжали, правда, каждый год на лето.
В 1961 году Никита Сергеевич Хрущев демобилизовал папу из морской авиации, и он вместе с Витей подался в траловый рыболовный флот. Но это уже другая история.
Откуда я все это помню?
Папа говорит, что я не могу этого помнить. Может быть, я и не помню.
Может, мама рассказала?
Может все это мне кажется, или я это выдумал?
Не знаю!
Господи, прости меня за убиенных мною цыплят!
Зачем я все это написал?
Не знаю!
Наверное, долги деду отдаю. За ту историю с узбеками. За то, что была моя мама, есть я, есть мои дети…
Без него нас просто бы не было.

Всякий раз, оказавшись на природе, я срываю веточку полыни, растираю ее ладонями, накрываю ими нос и дышу дедовским методом. Запах детства. А мост стоит по-прежнему. И пахнет от него также — перегретым металлом, креозотом и полынью. Теперь его никто не охраняет. И путевого обходчика нет. И Бармалеи по мосту больше не везут арбузы и дыни. Некогда им. Воюют! Пустили под откос «Союз нерушимый». Теперь каждый катит свою теплушку сам.
На месте и пляж и речка. Только нет там никого. Пусто. Перебрались все куда-то. Кто на кладбище, кто в Анталию…

17 июня 2005 года  11:32:11
Евгений Батурин | baturine@rambler.ru | Воронеж | Россия

---

Дарья Гарузз

Правдивая история из жизни московского метро

Все куда-то спешат. Самое смешное, что сами не знают куда. Но, сделав серьезные лица, а именно войдя в состояние полной боеготовности мы заходим в в подземные недра мегаполиса Москва и погружаем свое тело в нескончаемый поток человеческих эмоций и взаимоотношений.А тут уж, как говорится, тише едишь, дальше будешь... от того места куда едшь.
А вообще-то, московское метро -это вся Россия в миниатюре. Одного дня достаточно, чтобы насладиться всей прелестью и широтой русской души, а главное откровенностью и жесткостью нашего менталитета. Особо везучим удается и вволю посмеяться, если оказаться в нужном месте и в нужное время. Черный юмор-ну, у нас его нельзя не ценить.
Одно утро из жизни московского метро:
Спускаясь по эскалатору делаю музыку в наушниках громче, чтобы уйти в себя и сохранить прекрасное расположение духа. На станции с сотню людей, разделившись на неравные группы, пытаются внести себя в вагон и побеждают, безусловно, сильнейшие.
Оказавшись в вагоне поезда я понимаю, что подобная борьба за выживание вряд ли пощадила чью-то психику, поэтому изо всех сил стараюсь никого не толкнуть и дышать незаметно. Ближе к кольцевой дышать становится свободнее а обзор значительно расширяется.В этот момент интеллигентная дама лет пятидесяти внимательно смотрит на дипломат, одиноко стоящий возле двери вагона. По вагону проносится разряд мысли и народ начинает медленно покидать поезд. Со словами: «осторожно двери закрываются.... »...пассажиры впадают в панику. Женщина, взяв бразды правления в свои руки, медленно подносит руку к аппарату связи с машинистом, нажимает кнопку и, следуя инструкции поведения, столь красиво говорящей об оперативности наших служб безопасности, сообщает машинисту:
-Товарищ машинист, вы меня слышите? Меня кто-нибудь слышит?...
-Че вы орете?!!! Слышу я вас! Что там случилось?
-Товарищ машинист, в вагоне номер три( она даже вагон запомнила) от головы поезда возле сиденья обнаружен чемодан без наличия хозяина! То есть бесхозный чемодан, понимаете?
-Что вы орете! Балуется она!!! Перестаньте баловаться! Отпустите кнопку быстро!
Женщина отпрыгивает от громкоговорителя и, резко краснея, поворачивается ко мне со словами:
-Вы это слышали? Как он со мной разговаривает? У нас тут бомба... А если бы умирал кто-то...
Голоc за спиной:
Не волнуйтесь, дамочка, это как раз тот случай! Проблема в том, что машинист тоже в поезде: помирать, так вместе! Отойдите-ка.... Вызовите милицию(нажимая кнопку связи с машинистом)
-Что там опять?
-Все та же бомба, идиот!
-На станции вас уже ждут, не создавайте панику, сохраняйте спокойствие!
-Спасибо! Можно быстрее?
-Вы что хотите раньше времени умереть?
Поезд остановился на станции «Полянка».Милиции не оказалось. Но в русском человеке понятие страх весьма относительно и иногда сродни любопытству или глупости, поэтому из всех присутствующих, включая злосчастный чемодан, вагон покинули всего три человека. Мы же продолжили свое путешествие.
-«Раз не взорвалась здесь- значит не бомба!»,— услышал я позади себя.
-«Это еще спорный вопрос,— отозвался мужской голос,-там может таймер стоит, кто его знает... »
Так мы проехали три станции, на Менделеевской двери открылись и в вагон зашли двое в милицейской форме:
-Кто тут в милицию захотел? Кто громкоговорителем балуется?
-Мы уже три станции проехали вот с этим(мужчина многозначительно указывает на чемодан).
-И что же это? Бомба?
-Вот именно! Бомба!
-Нам ничего о бомбе не сообщали!
-Это имеет значение?
-Наша задача выявить нарушителей правопорядка! Кто вызывал машиниста?
Гордой поступью интеллигентная женщина делает шаг вперед:
-Я, товарищ милиционер, первой обнаружила бомбу!
-Так-так, значит вы, гражданочка! Пройдете с нами!
-Но я на работу опаздываю, извините...
-Баловаться, значит, у вас время есть....
-Позвольте, я буду жаловаться...
-Сопротивление при задержании...
По вагону пронесся жалкий стон возмущения, кто-то даже попытался разъяснить ситуацию. Нам пообещали вызвать другой наряд милиции на следующей станции и мы поехали дальше в сопровождении нашего кожаного друга. Вот такая правдивая история из жизни московского метро!

20 июня 2005 года  10:03:58
Гарузз | kubikk@mail.ru | Москва | Россия

---

Дарья Гарузз

Дама с барсеткой

Слово способно на многое, случайно брошенное кем-то в никуда, оно может прославить человека или лишить уважения и престижа.В современной литературе пишут обо всем. Поэтому, воспользовавшись свободой слова, спешу прославить «даму с барсеткой», любимицу трамвайной публики и грозу студенческой молодежи.
День. Холод с наглостью пронизывает самые недоступные части тела. Трамвай. Граждане сидят буквально друг на друге, некоторые законопослушные пытаются добраться до водителя, пыхтя и расталкивая пассажиров, среди которых победное большинство составляют голосистые пенсионеры и их дамы.
Сделав осознанный выбор, я остаюсь на месте, предпочитая риск благородности, и становлюсь безбилетным нарушителем правопорядкаКаюсь!
На остановке в автобус входит мадам характерной наружности: неприлично-неприглядная куртка режет глаза, на поясе сумка а на лице невозмутимая гримаса. Без сомнения-это она! Дама с барсеткой или в простонародье «контролерша»!Но, так или иначе, подумал я, по моим расчетам я около тридцати раз катался без билета, а значит штраф в сто рублей –экономия!
Студент никогда не сдается и борется до победного(ну, или непобедного) конца. На расстоянии около полуавтобуса, увидев меня и определив во мне своим опытным взором правонарушителя, коварная дама начинает свое дефиле в мою сторону.
-Ваш билетик..
Молчу...
-Ваш билетик, молодой человек!
-Простите.... мой?
-Да-да, ваш, юноша!
-А могу я вас спросить?
-Что?
-Вы животных любите?
-Вы мне голову не заговаривайте... У вас билет или проездной? Или штраф?
-Нет-нет, ну что вы! Мадам, вы животных любите?
- Ну, люблю!
-А я зайчик, понимаете?
По автобусу проносится волна сдавленного смеха... Я пристально смотрю на контролера и по мере того, как ее лицо наливается ало-красным цветом, ожидание становится невыносимым.. И..
-Я тебе дам, зайчик! Иж ты, умник нашелся! Я тебе покажу..
-Мадам, только не сердитесь, я ведь честно вам в этом признался...
Голос из глубины автобуса:
-Слушайте, давайте скорее. Автобус стоит!
-Вот именно! Из мухи такого слона сделают-неотмоешься! Что вы каркаете, а? Да отпустите вы его, студент, ведь, денег нет!
-Это кто тут каркает, гражданин? Это я каркаю? Я вам не попугай, чтобы каркать!
Наступает момент, когда необходимо бежать не оглядываясь, ибо в подобной ситуации штраф лишается своей чарующей силы и наказание может приобрести личностный характер.А личность этой дамы с барсеткой вызывала у меня самые неприятные ощущения...
-Спасибо за внимание, но мне пора! Пропустите....
-Держите его!!!! Кому говорю, держите...
Душераздирающий крик моего нового врага остался без ответа и вскоре потерялся в разнообразных напевах московсоко транспортного многоголосья.

20 июня 2005 года  10:04:43
Гарузз | kubikk@mail.ru | Москва | Россия

---

София Каждан

Два одиночества

ДВА ОДИНОЧЕСТВА.
k.sofiko@web.de
София Каждан
Она хотела войти в магазин и купить программу телевидения на следующую неделю, но, почувствовав легкое головокружение и сонливость, которые усиливались с каждой секундой, не решилась этого сделать.
Немного постояв перед открытой дверью, Татьяна, сжав кулаки, стала растирать виски.
- Только бы не уснуть и не упасть,— мелькнуло у неё в голове. — Это надо же быть такой идиоткой, чтобы не послушать врача и не дождаться, пока не пройдет наркоз. Как же в таком состоянии можно дойти до дома? — спросила она сама себя.
Отойдя от дверей магазина, Татьяна медленно, словно пьяная, поплелась в сторону дома.
Женщина старалась идти посередине тротуара, чтобы не упасть на витрины магазинов или на проезжую часть.
"Спать. Спать. Спать... " — одна только эта мысль крутилась у нее в голове.
Дойдя до перекрестка, Татьяна двумя руками обхватила столб и стала ждать, когда загорится зеленый свет. Это ей показалось целой вечностью.
Перейдя дорогу, женщина двумя руками уцепилась в волосы и стала их рвать, чтобы создать боль. Но и эта процедура не помогла ей. Сон сваливал её с ног. И она решила бежать.
Добежав до следующего перекрестка, Татьяна стала растирать лицо кулаками.
- Держись, идиотка! Осталось совсем чуть-чуть. Собери силы и сделай последний рывок,— дала она себе установку.
Подойдя к своему дому и достав из кармана пальто ключи, Татьяна услышала мужской голос:
- Извините, вы не подскажите где находится Линденстрассе?
Она подошла к стоящему в трех шагах от неё "Мерседесу" и, облокотившись на открытую дверцу машины, пустыми глазами взглянула на владельца и произнесла:
- Спать... Я страшно хочу спать...

Открыв глаза, Татьяна увидела сидящего возле себя на кровати седого мужчину, который рассматривал её фотоальбом.
- Что вы делаете в моей квартире? — удивленно произнесла она. — Как вы сюда попали? Кто вам открыл дверь?
- Вы сами дали мне ключи и попросили, чтобы я помог вам добраться до кровати. — А лечь со мной я случайно вас не попросила? — зло спросила хозяйка квартиры сидящего рядом незнакомого мужчину.
- Вы всегда такая злая, или это наркоз на вас так повлиял?
- Всегда.
- В России все такие злые?
- Почему вы решили, что я из России?
- Я уверен в этом точно так же, что вы не замужем и холодильник у вас пуст.
- Послушайте,— почти крича, произнесла Татьяна. — Что вы себе позволяете?
Незнакомец своей ладонью дотронулся до ее опухшей щеки, и нежно погладив, спросил:
- У вас есть антибиотик? Вам нужно срочно его принять.
- Наверное, есть,— смущаясь, произнесла она. Откуда вы узнали, что я из России?
Татьяна в трехлетнем возрасте приехала в Германию, куда её отца направили на дипломатическую работу. В Москву родители возвратились, когда девочке было тринадцать лет. Окончив институт иностранных языков, она преподавала немецкий в одном из вузов столицы.
- Пока вы спали, я исследовал вашу квартиру. Даже в холодильник залез.
- Кто вам разрешил? И кто вас просил меня охранять?
- Давайте не будем ругаться,— неожиданно предложил он. — Пока магазины еще работают, я могу съездить за продуктами. Напишите, что мне купить.
Незнакомец явился с магазина с тремя полными сумками. Увидев выгруженные на стол деликатесы, Татьяна испугано произнесла:
- Я вас не просила это покупать, и в таком количестве!!! У меня в кошельке только сорок марок.
- Значит, вы моя должница и у меня есть повод ещё раз к вам заехать.
- Нет уж! Деньги я сейчас раздобуду у своей подруги!
- Подруга подругой, но я голоден, как волк. Накрывайте стол.
- Мне кушать нельзя. Мне сегодня сделали операцию на десне,— улыбнувшись и взглянув в глаза незнакомцу, произнесла она.
- А вы здесь причем?! Кушать хочу я!
- Ну, знаете...
- И знать ничего не хочу. Быстрее накрывайте стол, по русскому обычаю. Я голоден, и если стол не будет накрыт, то скушаю вас,— заулыбавшись, произнес он.
Татьяна нехотя стала подавать на стол. Незнакомец смотрел за происходящим и улыбался.
Поняв, что мужчина и не собирается покинуть пределы её квартиры, она стала демонстративно поглядывать на часы.
Когда стрелки часов перешагнули девятичасовой рубеж, женщина, не выдержав, сказала:
- По-моему, уже поздно. Пора вам собираться домой. Жена с детьми, а возможно и внуками, уже заждались свое сокровище.
Татьяна увидела, как моментально изменился его облик. Морщины еще больше врезались в его лицо, и оно стало неузнаваемым. Он взял салфетку со стола и, сжав её в кулаке, стал смотреть куда-то в пустоту. На глаза навернулись слезы, которые стали медленно катиться по его морщинистому лицу.
- Мне некуда идти,— почти шепотом произнес он. У меня нет дома, нет жены, нет детей. У меня нет ничего и никого. В этой жизни для меня всё кончено.
Он медленно поднялся из-за стола и, поблагодарив хозяйку за ужин, снял с вешалки кожаную куртку.
- Что с вами? Я могу вам чем-нибудь помочь?
- У вас две комнаты. Я был бы вам очень признателен, если бы вы разрешили мне эту ночь переночевать у вас.

Проснулась Татьяна от грохота разбившейся на кухне тарелки. Она поднялась с кровати и нехотя поплелась на кухню.
- Извините меня, я хотел вам сделать приятное, приготовить завтрак...
- Бывает. Говорят, посуда бьется к счастью.
- Для меня счастье — это смерть.
- О чем вы говорите?!
- Я бы давно на это решился, но жалко мать. Мой отец умер, когда мне было пять лет. Мать очень любила моего отца, а я похож на него. Она живет в другом городе. По субботам я стараюсь навещать её. Мать ждет меня и сегодня.

Он ушёл, оставив её одну со своими мыслями, проблемами и заботами.
Она подошла к окну и ещё долго смотрела вслед удалившейся за поворотом машины.
Весь вечер Татьяна не находила себе места. Её мысли вертелись возле случайного знакомого, который непрошеным гостем ворвался в её квартиру.
Два года назад она приехала в Германию, оставив у себя на родине родителей, друзей, знакомых, хорошую работу. Молодая женщина бежала от себя, от тоски, досады, разочарования. Неудачное замужество, постоянные пьянки мужа и, наконец, его смерть — вместе со своей любовницей, наложили отпечаток на дальнейшую жизнь Татьяны.

С работы она спешила домой. В душе тлела надежда, что незнакомец всё-таки позвонит, спросит о её здоровье. Но он не звонил. Женщина старалась не отходить далеко от телефона и с надеждой брала трубку, как только раздавался звонок.

Он позвонил, когда она потеряла надежду. Со дня знакомства прошло две недели.
Звонок раздался поздно вечером, и Татьяна нехотя поднялась с кровати.
- Извините, что так поздно,— услышала она долгожданный голос на другом конце провода. — Это Рихард.
- Я узнала вас,— задыхаясь от счастья и волнения, произнесла она.
- Я несколько часов назад вернулся из Америки. Я бы хотел вас завтра увидеть. Мне нужно с вами поговорить. Пожалуйста, не откажите мне в моей просьбе. Я приеду между шестью и семью часами.

В этот день Татьяна не стала бесцельно бродить по магазинам, чтобы убить время. После работы, как на крыльях, прилетела домой и стала готовить ужин.
Он позвонил в дверь в начале седьмого. У женщины задрожали руки, и сердце стало биться с невероятной быстротой. Татьяне показалось, что оно вот-вот выпрыгнет наружу, пробив грудную клетку.

Он стоял перед ней, улыбающийся, с небольшой дорожной сумкой в руках и огромным букетом цветов.
Поставив сумку на пол, гость нежно поцеловал её в щеку и протянул букет цветов.
Повесив на вешалку пальто, Рихард предстал перед ней в джинсах и объемном свитере.
Татьяна смотрела на гостя и улыбалась.
- Вы в этом наряде выглядите гораздо моложе,— произнесла она. — Вам так лучше.
- Спасибо,— сказал он, моргнув глазом. — Наконец-то я дождался от вас комплимента.

Татьяна пригласила мужчину в комнату, в которой на столе стоял приготовленный ужин.
Он открыл бутылку вина и налил его в фужеры. Она смотрела на гостя и таинственно улыбалась.
- Так о чём это вы со мною хотели поговорить? — глядя ему прямо в глаза, спросила женщина.
Он поднялся со стула и, подойдя к ней, погладил по её густым темным волосам. Она поднялась. Гость прижал хозяйку квартиры к своей груди и почти шепотом произнес:
- Подари мне сына. Ты никогда об этом в жизни не пожалеешь.
- Но ты ведь старый,— вырвалось у неё из груди.
Рихард выпустил её из своих объятий и вышел на коридор. Из своей дорожной сумки он извлек фотографию и протянул её Татьяне.
- А вы в молодости ничего были. Красивый,— почти шепотом произнесла она, глядя на фотографию, с которой на неё смотрел загорелый улыбающийся с черными волосами мужчина. Он прижимал к себе мальчика лет десяти.
- Этой фотографии чуть больше двух лет.
- Что?! Этого не может быть! — Татьяна стала пристально смотреть то на фотографию, то на стоящего перед ней человека. — Этого не может быть! — ещё раз повторила она, протягивая фотографию её владельцу.
- Я совсем еще не старый. Мне ведь только сорок три года,— произнес он, забрав фотографию из рук Татьяны. — Это последняя фотография моего сына.
Он сел за стол, налив в фужер вина, залпом выпил его. Она видела, как глаза его наполнились слезами.
- В тот день, когда мы с вами познакомились, исполнилось ровно два года, как его похоронили. Его мать очень любила меня. Мы с ней были знакомы с детства. Но у меня была своя жизнь. Я никогда не думал, что она станет моей женой. Я поругался со своей девушкой. Кристина была со мной в эти тяжелые для меня дни. Когда я узнал, что стану отцом, то возненавидел мать своего будущего ребенка. Я тянул до самого последнего дня, не желая идти с ней под венец. Из больницы я был вынужден забрать её и сына. Никогда не думал, что малыш перевернет всю мою жизнь. Я любил его слепо. Он стал смыслом моей жизни. Я старался не расставаться с ним ни на минуту, ревнуя даже к жене. Я стал его рабом, его подневольным, его пленником, исполняя все прихоти.
В тот роковой день я пришел с работы пораньше. Мой сын попросил, чтобы я его отвез в бассейн. Впервые за все время я отказал мальчику в его просьбе и попросил жену сделать это за меня, отдав ей ключи от своей машины, так как её была в ремонте.
Когда они выехали из дома, пошел сильный дождь. Машину занесло. Жена погибла сразу. Сын был жив. Врачи убеждали меня в том, что ничего страшного нет, что мальчик родился в рубашке. На третий день он уже со мной разговаривал, улыбался. Я так ему и не сказал, что мать погибла. На четвертый день, когда я уже собирался уходить домой, мой сын крепко сжал мою руку и, взглянув мне в глаза, тихо произнес: "Папочка, мне очень плохо. Я умираю".
Схватив ребенка на руки, я стал кричать. Но было уже поздно. Вместе с моим сыном умер и я.
Закончив свой рассказ, Рихард налил в фужер вина, и протянул его Татьяне. Она видела, как слезы текли по его щекам, а он, не стесняясь их, смотрел куда-то в пустоту.

Маленькая девочка в красной с полями шапочке, в красном за колено пальто и в красных сапожных наклонилась и, положив на могильную плиту большой букет алых роз, подошла к стоящему рядом мужчине.
- Папочка, не надо плакать. Моему братику не нравится, что слезки текут по твоим щекам. Он ведь на небе и все видит.
- Да. Да. Моя девочка,— прижимая ребенка, произнес мужчина.
- Папочка, как ты думаешь, он знает, что у него есть еще сестричка и маленький братик?
- Да, моя девочка, конечно же, знает.

Машина остановилась около двухэтажного дома. Из неё вышли седой мужчина и маленькая девочка. Они открыли входную дверь, за которой теплилась жизнь.
Услышав мужской голос, из спальни выбежал малыш. Мужчина, взяв его на руки, сильно прижал к своей груди и стал целовать.
- Рихард! Рихард! Что же ты делаешь?! Задушишь ребенка,— произнесла женщина, стараясь вырвать мальчика из сильных мужских объятий.
- Не волнуйся, мама. Видишь, как ему это нравится!
- Куда только смотрит твоя жена?! — засмеявшись, спросила мать сына.
Увидев улыбающуюся подошедшую Татьяну, Рихард опустил на пол сына, и, обхватив одной рукой мать, а второй жену, сильно прижал к себе.
- Папочка, смотри, не задуши бабушку! Кто нам тогда вкусно будет кушать готовить? — засмеявшись, спросила девочка.
- Молодец, внучечка, молодец! Хоть одно живое существо в этом доме подумало про бабушку.
Освободившись из объятий сына, женщина посмотрела на стоявших рядом с ней невестку и внуков.
- Слава богу, что Господь услышал мои молитвы,— подумала мать Рихарда. Неужели в наш дом, наконец, пришло счастье. Я готова день и ночь стоять у плиты, подавать, убирать только, чтобы быть рядом с ними.
- Мама, можно сегодня я подам к столу? — спросила разрешения у свекрови Татьяна.
- Никогда, мое солнышко!
- Пожалуйста...
- Если только вдвоём!
Они вошли на кухню. Мать Рихарда погладила свою невестку по волосам и присев на стул, вздохнув, произнесла:
- Танечка, ты в этом доме, как солнышко, которое, пробившись из-за грозовой тучи, засияло на небосводе. Какое счастье, что ты убежала от врача, не дождавшись, пока пройдет наркоз.
- Я знала, куда бежала,— заулыбавшись, ответила невестка и стала расставлять тарелки на стол.

23 июня 2005 года  12:56:31
София Каждан | k.sofiko@web.de | Кобленц | Германия

---

Andrey Gudsky

"Ночь"
мистика

"Ночь "
>
>Я видел, как умирает Ночь. Это незабываемое зрелище, которое повторяется каждый день, когда приходит утро. Она томно закрывает, свои прекрасные глаза и с улыбкой на губах прощается с жизнью зная, что скоро оживет опять.
>
>Ее смерть вызывает у меня чувство тайной тоски, я не способен контролировать себя, и жду, когда придет Она снова. Я влюблен в Ночь, так сильно, что не могу представить свою жизнь без нее. Она свела меня с ума и втоптала мою любовь в свою, пахнущею холодом душу. Сделав с меня романтика, Она теперь не замечает моих знаков внимания и всячески, избегает со мной встреч, даже не желая выслушать меня. А я, так сильно люблю Ее...
>
>* * *
>
>Это было прошлой весной... Я закончил работу над своим рассказом "Три палача", и нес его в редакцию. Мысли тупо плодились и смешно умирали в моей возбужденной голове. В свои двадцать пять уже я узнал смысл жизни, и поэтому заинтересовать меня чем- либо со стороны родственников, друзей было очень проблематично. Настроение отрешенной флегмы не покидало мое существо последнее время. Я шел по дороге мимо заброшенных дворов и построек, вдруг на встречу мне выбежал Долгачев — вечный мизантроп и скиталец.
>
>-Здравствуйте, Виктор Степанович, как ваши дела? -поинтересовался я.
>
>-Странная история произошла со мной недавно, даже не приятная, из-за меня погиб человек,— с горечью и унынием ответил Долгачев. -Если хочешь узнать подробней, то составь мне компанию. Я сейчас иду в кабак, чтоб забыть свою неприятность.
>
>Через несколько минут мы сидели за липким столиком в одной из здешних забегаловок. Неуютную атмосферу заведения не могли скрасить чучела диких животных, и даже пышногрудые официантки с взглядом безразличной наживы. Я посмотрел на Долгачева... Это был один из немногих моих необычных знакомых, к которому у меня было чувство неиссякаемого интереса к его нестандартной личности. Будучи по характеру скрягой и занудой этот человек воплощал в жизнь такие проекты, от, которых становилось немного тошно и больно всем окружающим его близким людям. Четыре года назад Долгачев преследовал цель покончить с собой каким-то оригинальным способом, но эта затея закончилась, тем, что его запекли в дур дом. Когда его выписали, бывшего самоубийцу, заинтересовало творчество. И чем теперь занимается Виктор Степанович я решил узнать здесь, в заведении, облюбованном пьяницами и жуликами, которое носило до ужаса подходящие название " Поднебесье".
>
>Недавно ко мне пришла идея воплотить в жизнь серию картинок, которые б запечатляли, очень необычные сцены нашей жизни,— начал говорить Виктор Степанович, и вылил в рот себе около ста граммов прозрачного напитка. — Живопись меня не привлекала и я, решил остановиться на фотографии. Я очень долго обдумывал и придумывал сцены, которые впоследствии запечатляться на пленке, записал их в блокнот и приступил к поискам фотографа. После того, как нашел человека, который будет выполнять мой заказ, пришлось потратить много сил, чтоб заинтересовать его. Мы сделали с ним пару кадров, затем его не устроили мои условия, мы поругались и он, не попрощавшись, бросил меня и мой проект. В тот день, когда поругались, мы сидели в этом заведении, и пили пиво, потом он вспыльнул и выбежал на улицу. Его сбила машина, он умер от болевого шока. А я снова умер внутри, так как еще не одна идея, которая пришла ко мне в голову так и не увидела свет.
>
>Я с умным и сожалеющим видом выслушал Долгачева, грустно покивал головой, допил чай и вышел на улицу, оставив постоянного неудачника наедине со своим горем. Я был, безразличен к чужому горю и эта негативная черта моего характера, облегчала мне жизнь. История Долгачева никак не задела меня, а даже наоборот вызвало чувство ненависти к жизни.
>
>Когда я пришел в редакцию, то странное чувство настигло меня, было такое реальное ощущение, что здесь я уже, когда-то был, но в действительности я переступил двери первый раз. Я махнул головой, и сознание мое опомнилось. Меня встретила девушка лет двадцати с короткими черными волосами одетую, как будто на цирковое представление. Она пригласила меня зайти к ней в кабинет, несмотря на глупый внешний вид, девушка носила оригинальное имя — Лита, и была очень образованной, грамотной и начитанной. Я приятно пообщался, с ней около получаса, оставил рукопись рассказа и, договорившись, что приду после завтра за результатом, вышел с редакции. Было уже около шести часов вечера, домой я решил пойти через старый сквер. Там я нашел уютную скамейку под распустившемся каштаном, присел и стал наслаждаться вечерним пейзажем маленького островка тишины и спокойствия, который был, кинут посреди города-существа замученного дегрессиями и ядом своих жителей. Сидя на скамейке передо мной прокрутился очередной день весны, он по крайне мере отличался от других дней, тем, что сегодня произошли хоть какие-то встречи и общения, а так в общей сложности дни мои проходили в глубоком одиночестве и в работе над рассказами. На хлеб я зарабатывал себе суточными дежурствами, после, которых у меня оставалось достаточно времени для творчества. Вдруг в голове пронесся образ персонажа, которому я посвящу очередной рассказ. Мысленно рисуя, сюжет будущего творения и одновременно наблюдая за блуждающими по скверу влюбленными парами, я так увлекся, что досиделся, пока меня не стало морозить и знобить весенним холодом. На часах было начало одиннадцатого. Я хотел, было резко встать, но почувствовал чье-то присутствие, я оглянулся, вокруг никого не было. Ощущение, того, что я не один опять повторилось, чувство страха накрыло меня своим колючим одеялом, но потом резко отпустило. По аллеи, вдоль, которой находилась моя скамейка в такое позднее время шла женщина лет тридцати, она неожиданно появилась в метрах пяти от меня. Хочу отметить, что в этот период жизни я вел холостятский образ жизни, и одинокие девушки зачастую привлекали мое внимание. В моей голове, за долгие годы одиночества, уже вырисовывался образ моего идеала, которого я нигде не мог найти, да я и не искал. Итак, вернемся к загадочной встрече в сквере; несмотря на, то, что я был стеснительным по отношению к женскому полу, я встал и уже готовился спросить у женщины банальный вопрос: "Разве не боится, такая красивая женщина в столь позднее время ходить сама по безлюдному скверу?" Я только собрался вымолвить первую букву, как она прошла мимо меня не замечая моего присутствия, разглядев, ее ближе я, потерял дар речи. Внутри меня все перевернулось и я, как загипнотизированный последовал за таинственной мистерией в образе прекрасной женщины. Меня настигла, неуправляемая сила, я обогнал ее и стал впереди, загородив собой дорогу, чтоб еще и еще раз увидеть торжество прекрасного. О, Великий Творец, какие минуты счастья пережил я, когда любовался незнакомкой, я моментально влюбился в нее тысячи раз и не переставал дальше влюбляться с каждой секундой движущей материю и жизнь. Она остановилась, судя по выражению ее лица мое поведение, не смутило женщину, а наоборот Она посмотрела мне в глаза. Бесконечное пространство полное тайн и загадок открылось передо мной в ее взгляде, который нес мир и спокойствие похожие на сладкий яд надежды бытия. Я также не могу удержаться, чтоб не описать ее внешность. Передо мной стояла женщина лет тридцати, среднего роста, с притягательной фигурой и внешностью. От нее исходил, такой сильный магнетизм, что хотелось позабыть про все на свете и предаться с ней в бесконечное движение любви и страсти. Блестящие, черные волосы покрывали ее голову неведомым еще узором, в который были вплетены самые яркие звезды Вселенной. Волосы густым туманом переходили на одежду, сделанную из зеркальной кожи не известных животных, и, глядя на Ее тело, хотелось нырнуть в загадочный мир, который полон тайн и бесконечности. Сапоги ночной странницы были сделаны из серебристого металла, и когда Она шла из под сапог сыпались осколки зеркала, затем плавились и образовывали в земле пустующие пространства. От нее пахло спокойствием, тишиной, одиночеством, прохладой, опасностью, тайной, печалью и бесконечностью. Это в принципе все, что я запомнил, когда любовался Ей, но было еще много, того, о чем я не сказал, наверное, все остальное скрылось в уголках моего подсознания, так как я не могу описать более внешность словами, простите.
>
>Так мы стояли, неопределенный промежуток времени, пока я не спросил:
>
>-Как вас зовут, прекрасная незнакомка?
>
>Она томно выгнула тело и ответила:
>
>-Меня зовут — Ночь.
>
>На мгновенье я подумал, что сошел с ума или, то, что это все сон.
>
>-Нет, это не сон,— ответила мне таинственное создание, именуемое себя Ночью. — Ты один из немногих людей, которые видели меня в таком образе, людишки думают, что ночь-это темное время суток и все? — глупцы, это ведь не совсем так, я еще помимо того, что контролирую темноту и врагов Солнца, я прежде всего Женщина, да та Женщина, которую ты видишь сейчас перед собой. Я просто не люблю являться людям — дикарям, которые бы увидев меня, получили награды и, сняли бы передачу в стиле "Загадки Цивилизации", или же закончили свою жизнь в желтом доме.
>
>Я стоял и слушал Ночь, и не верил в то, что происходит со мной, совсем забыв о холоде. Женщина медленно закрыла веки, и я увидел внеземной макияж на лице своей новой знакомой. Веки переливались, серебристыми оттенками, сливаясь, при этом с синим золотом космоса, глядя на этот рисунок на веках можно было прочитать разгадки таинственной Вселенной. Ночь стояла уже возле меня с закрытыми глазами, на ресницах выступили капельки черной росы. Влажные губы соблазна манили меня к ней все ближе и ближе. Я в плотную приблизился к ней и уже чувствовал глубокое, эмоциональное дыхание, руками обняв Ночь за талию, стал наглыми движениями прижимать Ее к себе. Потом резко почувствовал, что руки не подчиняются мне, они уже составляют одно целое с таинственным телом Ночи, я стал чувствовать такое наслаждение, которое еще никогда не испытывал в своей жизни, по моему телу тек ток, каждая клеточка организма не знала предела радости и наслаждения, затем, мы дотронулись губами друг друга. Голова моя закружилась, потом резко почувствовал приток огромной энергии, я взял Ночь в свои объятия и предался сладострастному, необычному удовольствию, которое еще никогда не испытывал раньше, и наверное не испытаю больше не с кем. Все, то, что прочувствовал, я не смогу передать словами, я помню, что мы оказались в черном небе над городом, который испускал миллионы огней, а мы лежали в небе и ласкали друг друга. Страсть утихла и мы, через некоторое время сидели на краю крыши высотного здания. Ночь курила и протяжно дышала.
>
>-Я к тебе еще приду,— сказала Она и посмотрела на меня.
>
>Я же не верил, что такое может, еще когда-нибудь, повторится, и молчал.
>
>На горизонте серых крыш стало показываться Солнце, Ночь стала глубоко дышать и задыхаться. И в первый раз в жизни я увидел, как умирает Ночь, для того, чтоб с закатом солнца появиться снова. Ее тело стало дрожать и растворяться в воздухе, такое зрелище немного смутило меня, но, несмотря на это я надеялся увидеть Ее еще раз.
>
>Опомнившись, что я сижу, на краю крыши, я быстро стал на ноги и направился домой. Мне сложно описывать, то, что я пережил этой ночью...
>
>* * *
>
>Когда я проснулся, было уже начало десятого вечера. С дурной головной болью, походив по квартире, я пытался собрать и упорядочить тревожащие меня спросонья мысли. Сквер, влюбленные пары, таинственная женщина... Все это, мне показалось сладким, запомнившемся сном. В квартире царил мрак и беспорядок, и как гром ночью затревожился звонок. Лениво открыв дверь, я не успел осознать, как очутился на полу, лежа на животе с заломанными назад руками.
>
>-Слушай сюда,— процедил угрожающий голос над моим ухом,— если хочешь жить, тогда забери свою рукопись и сожги ее, а не то будешь наказан. А наш тебе совет, пиши детские стишки и сказки и будет тебе радость.
>
>Я почувствовал, как с моей шеи убрали шипованную подошву, которая за время даваемого мне совета, надавила мне, так, что голова была вся красная от прилива крови. Послышались, удалявшиеся шаги и удар входящей двери. Я сразу понял, в чем дело. Мой рассказ "Три палача" носил весьма реальный сюжет. Люди, которые находились на грани нищенственного существования, заключили тайный союз с потусторонними силами, чтоб с их помощью убивать богатых, разбогатевших на воровстве чиновников и бандитов, а их деньги соответственно присуждать себе. Это движение возглавляли три палача. А, так, в принципе рассказ носил детонаторный характер, и заставлял действительно прибегать к жестоким мерам. Наверное, рассказ попал в руки отрицательным героям моего творения, и они решили принять меры... От этого происшествия мое настроение стало еще хуже. Я встал, отрусился, поднял голову и застыл на месте. Окно было навзничь распахнуто, а на подоконнике, как будто на сцене стояла Она...
>
>Это была она девушка- призрак ушедшей ночи, которую я похоронил в остатках воспоминания уходящего сна. Ночь, как и обещала, ожила и пришла ко мне. На этот раз у нее был немного другой вид. Шифоновая ткань приняла черты Ее тела, и, облегая фигуру ткань, совпадая с цветом ночи, как бушующая река впадала в черное пространство. Волосы были стянуты назад и покрыты серебристым воском. Где- то по пять ресниц с каждого века были, такими длинными, что их пришлось заплести в волосы. Ее вид был снова притягательным и фантастическим.
>
>-Как, я рад, что ты пришла,— сквозь слезы радости прошептал я.
>
>Она промолчала, только жадно и заманчиво улыбнулась. Затем, вытянув прямо руки, стала манить меня к себе. Мы снова провели незабываемое время. Мы облетали покрытую темной шалью Землю, наблюдали и пугали бороздящие владения Ночи души, которые, в то время, когда тело спит, решили попутешествовать, а утром выдать ночные скитания за сон, своим хозяевам. Как шелест листьев мы передвигались по воздуху, вдыхая пьянящую свежесть летящего навстречу нам ветра. Усевшись, на каркасе железнодорожного моста, мы пили вино, и рассказывали друг другу порой смешные, порой грустные истории. Затем снова предавались вожделенному танцу любви и загадочной страсти, которая, действуя на мое тело, как наркотик все больше и больше проникала в кровь, мозг, сознание. Я же ничего не мог с этим сделать, даже при том, как старались мои прагматичные мысли развеять временную идиллию и заставить меня взглянуть на происходящие в моей жизни изменения трезво.
>
>Так проходило время... Днем я спал, а когда на Землю опускались сумерки, являлась моя страсть и мечта, каждую ночь Она преподносила мне сюрпризы и все было, так прекрасно. Но, будучи человеком, я знал и чувствовал, что дальше, так продолжаться не будет, и скоро настанет конец моей алмазной жизни. Ночь выслушала мои мысли, немного задумалась, затем нежно коснулась меня губами и прошептала:
>
>-Не бойся, милый, я с тобой.
>
>Затем последовали ласки и объятия с уникальным творением во Вселенной. Как, я сочувствую всем, кто не увидел, и не увидит Ее. Трепетное создание с магической силой и бешенной, разрывающие сознание красотой. Одежды Ее, всегда были неким симбиозом материи и тайн подсознания. Ночь олицотворилась у меня с первонечальнам образом женщины, которую так же сложно найти и увидеть, как и черный алмаз Меросфена. Мне повезло, так, что вам и представить невозможно. Но, если сказать честно, то эта история имеет множество заключений. Например, можно закончить повествование тем, что Общение с Ночью, эта была лишь сильная и настойчивая галлюцинация. Другой вариант, это, то, что Ночь поигравшись со мной, позднее нашла новый Объект желаний, а я остался в безумном, брошенном одиночестве. То, что я остался один, это действительно заключение рассказа, но остался я один, по причине своего характера и поведения.
>
>В один из прекрасных летних вечеров, я был занят написанием, взбудоражившим меня рассказом, как резко наступили сумерки, и, склонив голову над столом, я услышал музыку ночного тела и почувствовал нежные прикосновения. Я плавно обернулся, передо мной, как и пол года, назад, стояла Она, но уже смотрела на меня невинным, желанным взглядом. Занесенный с нею ветер, трепал Ее черную челку плавными, невидимыми движениями. Одетая, как всегда в черное, Ночь была оригинальна и неповторима. Платье, сотканное из ночных сновидений, отражало лунный свет, а ожерелье, сплетенное из тысячи миниатюрных стеклянных колбочек, в каждой из них была залита одна из рек Земного шара. И лунный свет отражался на каждой бусинке, своеобразной лунной дорожкой, и издавал при, этом шум, волнующейся, в ночи воды. Не знаю, что произошло со мной в, то мгновенье, но я посмотрел на нее взглядом, который нес в себе безразличие, отрешенность и ощущение уже давно пережитой привычки. Плюс к своему взгляду, я еще добавил реплику в стиле: "Не отвлекай, я пока занят". Это загадочное существо моментально поняло мое настроение, развернулось, и сразу скрылась в зияющем черном пространстве, на, которое выходило мое окно. Поняв, в чем дело, и осознав свою ошибку, я кинулся, чтоб извиниться, но уже было поздно, об этом мне дала знать, оставленная. Ею, лужа черных слез на моем полу.
>
>Что творилось со мной следующие пол года, не может представить никто. Это море слез, проклятий и боли. Ночь спуталась с днем, потеряв для меня всякую ориентацию. Иногда, я просыпался и видел на окнах оставленные куски черного шифона, а когда, просыпаясь ночью, я выходил на балкон покурить, то чувствовал Ее невидимое дыхание, и знал, что Она наблюдает за мной. Сколько раз, я кричал в пустоту, прося, чтоб Она вернулась снова, но действий на мои просьбы не было. Все- таки Ночь, это не человек — обычная женщина, которую ты сегодня любишь, а завтра не замечаешь, я потом просишь прощения, чтоб нарушить его снова и так постоянно. С загадочной мистерией по имени Ночь, нужен другой подход и отношение, кстати, мы обговаривали с Ней вопрос, чтоб, мы стали вдвоем, частью одной материи, я уже было бы готов отказаться от своего материального тела, и стать таким же легким и загадочным, как Ночь. Я не прощу себе этого проступка до конца своих дней, а в памяти сохраню все воспоминания про, те необычные времена в моей жизни...
>
>* * *
>
>Сейчас, мне уже за тридцать. Жизнь моя сменила направление. Я переехал в другой город, так, как в том городе, оставаться нельзя было. Моя рукопись Три палача, благодаря стараниям Литы, попала в руки экстремитстов, Этот рассказ, стал поводом и идейым прикрытием восставших нищих. В принципе, я эту цель и преследовал. В городе началась тотальная резня. Нашлись три героя, которые смогли взять и сосредоточить массу недовольных людей, и делали они это, при помощи неизвестных сил. Я узнал, что Лита, сделала копию рукописи, я оригинал сжег, ради своей безопасности. И прошло несколько лет, и копия рассказа вылезла на свет, неся с собой все сопровождающие действия. Впоследствии, я женился на Лите, и жизнь стала на русло серых, пропитанных тоскою будней. Виктор Степанович Долгачев нашел покой в стенах монастыря, недалеко расположенного от нас.
>
>Начинал я свой рассказ, словами, которые пожалуй были у меня единственными, когда от меня отвернулась Ночь, но порой иногда, эти слова ярким пламеннем всплывают у меня в памяти, и заставляют погрустить о Несбывшейся мечте, Быть вместе с ней всегда...
>
>А в темных переулках, шелестя запахом одиночества, уходила от боли Ночь...
>
>Прошло еще несколько лет... Мой союз с Литой оказался не долгим, через некоторое время мы стали раздражать друг-друга, и пришли к выводу, что лучше нам растаться. Я стал жить один. Но как-то раз вечером, возвращаясь домой, я резко обратил внимание на идущую мне на встречу девушку. Дрожжь, растеренность, страх, волнение, шоковое удивление всколыхнули мое существо. Но неизвестная до этого момента решительность вспыхнула во мне, и я подойдя к ней, перегородил ей дорогу. Это была Она. Сердце мое зарыдало слезами радости, я взял эту женщину за руки и стал смотреть ей в глаза. На Ее лице появилось недоумение.
>
>-Кто вы такой, и что вам от меня надо? — смущенно спросила Она
>
>Ј Ночь... -это ты,— еле говоря от радости прошептал я.
>
>-Вы наверное меня с кем-то путаете?
>
>И здесь я действительно впал в сомнение. Передо мной стояла та Ночь, с которой я так прекрасно проводил время, но теперь она выглядела по-другому. Одета была в обыный светлый плащ, волосы на скорую руку были причесаны и собраны в хвост, в руках она держала сумку, а вид был уставшего после трудового дня человека. Но одна деталь все таки доказала, что передо мной стояла Она, это были несколько ресниц, которые были вплетены в черные, густые волосы. Я понял, что имею дело с чем-то загадочным и решил плавно прегласить мою знакомую в заведение Семь морей.
>
>Мы сидели за уютным столиком, она сидела напротив меня и ждала, пока я ей объясню свое странное поведение. Я же в подробностях рассказал про мою историю с мистической и таинственной Ночью, которая являлась мне, а так же, про то, что Ночь и женщина, которая сидела одинаковы, не считая образа, в который, так любила входить Ночь. Кстати мою новую знакомую звали Миа. Она внимательно выслушала мое повествование, сделала глоток кофе, и сказала:
>
> Я вас вспомнила, вы живете на улице Ветра, по-моему на седьмом этаже?
>
>Да, вот видишь, ты меня вспомнила,— радостно проговорил я
>
> Да, но я хочу сказать, что мы оказались жертвами неведомой, еще до этого, потусторонней силы. Эта сила Ночи. Я уже под Ее воздейсвием несколько лет. Ты был первый человек, с которым я входила в контакт, находясь под воздействием этой силы. Я тогда действительно полюбила тебя, но Ночь не простила твоего невнимания ко мне, поэтому я вынуждена была не являться к тебе больше. Потом я забыла тебя, полюбила другого человека, и под контролем Ночи мы ведем с ним гипнотические ночные прогулки. Для меня образ Ночи стал, как второй жизнью, и ничего не могу с этим поделать. Сила Ночи проявляется через меня, и врят ли она меня отпустит. Но ты и сегодняшняя встреча с тобой всколыхнула во мне все те чувства, которые я испытывала к тебе семь лет назад, если сила Ночи разрешит, я прийду этой ночью к тебе, главное не спи. Я знаю, какой ты вопрос хочешьмне задать и отвечу. За ночное время суток у меня большой объем работы, мне приходится контролировать ночные материи, направлять сны, окутывать тайны загадками, и для этого мне нужен любимый человек- помощник, который бы подчинившись воли Ночи, проводил со мной счастливые минуты жизни. Тот человек, которому я сейчас являюсь, он и не плохой, но у него нету того запала, и той чувственности, которая была у тебе, я ее мне так не хватает. Жизнь моя педставляет собой два состояния: нематериальное, это когда я нахожусь под воздействием силы Ночи; и материальная, эта, когда после ночных странствий я появляюсь дома, чтоб отоспаться, и хоть как-то давать понять окружающим, что я не исчезла. До встречи, если это будет угодно Ей...
>
>Миа встала, взяла сумочка и не дав мне сказать ни слова вышла из кафе, когда я выбежал, ее естественно не было.
>
>Я пришел домой в половине одиннацатого ночи, лег на диван и стал подробно вспоминать, о чем говорила Миа. Терять мне было нечего в жизни, и я хотел предаться тайному и загадочному бытию Ночи.
>
>Вдруг я услушал шорох ветра, я встал и пошел в соседнюю комнату. Вся комната была в черном шифоне, кое-как пробравшись сквозь ткань я увидел Ее, сидящую на кресле. Это была не Миа, с которой, я беседовал, это была Ночь, такая же, как и столько лет назад. Одетая в костюм, на котором отражалось северное сияние, с шикарно блестящими волосами, покрытыми свежим, ночным туманом, Она манила меня к себе...
>
>
>
>апрель,2004

24 июня 2005 года  12:59:28
Andrey | kokett@yandex.ru | Dnepropetrovsk | Ukraina

---

Александра Нисневич

Пустоцвет

Огромный синеподтек размазал увеличивающиеся глаза:
– Это тебе колоколом!
Она закрыла руками уши и медленно стала оседать мимо дивана.
Мелкие царапины пронеслись по щеке:
– Это за крупинки снега!
Никакого жеста. Только недоумение – как предметы домашнего обихода смеют производить действия.
Ради эстетической симметрии на другой щеке появился отпечаток от клавиш рояля; звонко порвалась какая-то струна, повиснув медным „Бл@мц“.
Я отчетливо слышала треск разрываемой цепочки, кольца которой, лопнув, висли в воздухе, словно тяжелые глянцевые пузыри из металлического мыла. Всё ради той же эстетики я села напротив неё – параллель, – уставившись в квадратный зрачок, и выдула очередной мыльный пузырь. Одно завороженное мгновение следили мы, как он скользит ей в голову, – синяк.
Её попытка протянуть стебли навстречу новой опасности не увенчалась успехом, и на прозрачном каплевидном лепестке появился сочащийся прорыв. Хитрым движением я метнула свою колючку, которая поставила точку по прогнувшемуся стеблю.
Потом она опомнилась, и в меня полетела артиллерия косметики. Всё продолжалось недолго и очень тихо, она сосредоточенно сопела, стараясь поточнее метнуть очередную баночку или колбочку по колючкам и шипам.
Конец амуниции. Издав бодрый и воинственный вопль, свойственный скорее кличу древних убивателей мамонтов, она грациозно поднялась с пола, проскользила ко мне и, потрепав меня по щеке мягким лепестком, стала собирать вещи.
– Ку-у-у? – подала я робкий голос.
– Юк! – оборвала Онна.
Стала раздвигать кирпичи в стене, достала из тайника какую-то дрянь, посмотрела на оставшийся в руке оранжевый брусок кирпича, бросила его сквозь окно. Покопалась в углу комнаты, раскапывая очередной свой тайник, разбросала грунт во все стороны, опять что-то вырыла.
Я, вдруг вкопанная среди обломков кирпичей, осколков стекла, сырого песка, глядела, как она выходит, не закрывая дверь, скользит как сквозняк, которым меня обдувало.
Мои колючки вытаращились во все стороны, словно мини-антеннки, пытаясь дальше проследить её путь, но она уже была вне достижимого радиуса. –_______________...
Больше я её не видала.

Однажды я, прогуливаясь в парке, где мы иногда бродили вдвоем, раскидывая ногами полинявшие и прилипающие к ногам осенние листья, размокшие до состояния недоваренного папье-маше, встретила знакомого. У него была странная кличка – Инжир, которая, впрочем, соответствовала его подтянутому и подсушенному облику. Поблескивая изюмными глазками из-под ленинской кепочки, он осведомился, когда мой ближайший концерт. Я знала, что он все-равно на него не придет, – он никогда не бывал на всяческих мероприятиях, выставках, концертах и тусовках, зато был в курсе всего. Всегда и всего. Но ответила. После чего он развернул калейдоскоп свежих новостей, не очень меня занимавших. Привязанный к поводку юркий пуделёк начал нетерпеливо приплясывать возле Инжира.
– Покурим? – пригласил он, набивая трубку кленовыми листьями.
Я отказалась, и он выдул терпкий дым на пуделя, растворив его в липком октябрьском тумане. Потом, повертев в руках поводок и откинув его за ненадобностью в ворох листьев, поинтересовался, вижу ли я Онну. Кивая на мое *нет* и повинчивая пуговицу на моем пальто, спросил, известно ли мне вообще что-нибудь. Покашлял, уставился с удивлением на уже оторванную пуговку в ладони и вдруг скучным голосом сообщил, что она вышла замуж.
Мне вдруг стало все очень неинтересно и начало клонить в сон от его монотонного и без-тонированного голоса. Вскоре мы сухо раскланялись, и он двинулся вверх по аллее, отстукивая ритм по земле появившейся тонкой тросточкой с набалдашником в виде головы чер(т)ного пуделя.
Когда я пришла в свое обиталище, в голове возникла мысль сделать уборку и вынести наконец-то большой грубосколоченный ящик с землей. Выметая мусор из-под дивана, я обнаружила завалившийся за него женский журнал из шеренги тех, что советуют, как правильно подобрать бикини или перекрасить самим „бабушкину“ ванну в самый модный оттенок. Я стряхнула с него пыль и кусочки земли, выправила заломанный угол, поставила вместо нот на пюпитр и села за рояль. Наигрывая беспорядочные аккорды, я смотрела на картинку, где схематично был начеркан правильный уход за цветком. Приводились варианты различных стеклянных колпаков без отверстий и с отверстиями для шипов, а также новейшие модификации тяпок для выкорчевки баобабов.
Я ощутила, что мое лицо уже можно снимать для рекламы – во взгляде застыли переносные парники, и отражались удобрения. Швырнув журнал в гору мусора, я попыталась осмыслить глаза и сыграть любимый из этюдов Рахманинова. Именно после него она однажды спросила, что происходит со мной во время музыки. Я знала, что нам нельзя говорить об этом, но Онна мастерски умела добиваться исполнения своих непрекращающихся капризов. Она была гораздо старше меня, но часто мне казалось, будто возраст перепутан – я старела вместо неё и чувствовала тяжесть собственной скованности. Со странным тянущим упорством она задавала сложные и болезненные вопросы, толкала меня к ноющим темам, а когда я пыталась что-либо объяснить, корёжила всё полуулыбкой. Зато ей было дано умение красиво двигаться, смотреть и дарить ласку. Мне же оставалось только надеяться на чудеса (в которые я никогда не верила), когда она меня обнимала.
В тот раз она долго пытала меня, что же означает то множество разноцветных пузырьков, которые вылетают при моей игре. Наконец я подняла белый флаг и принялась рассказывать о колоколах, которые отражают часы, – о крупинках февральской пурги, бьющей в лицо, – о крупе песочных часов, пересыпающейся в морской балтийский хрусталь, когда удары колокола сливаются с волнами, – и внезапно подняв голову, проследила за медленным жестом, которым она заинтересованно листала мультяшный журнал. Моя балтийская волна ударила её журналом по лицу, а потом она ушла, и антеннки так и не проследили ее путь.
И как-то после концерта мне домой принесли букет засушенных колючек и маленькую коробочку с той оторванной Инжиром пуговицей. Пришивая её к пальто, ощущая пальцами выпуклый отпечаток головы пуделя на ней, я узнала, что Онны больше нет, и журнал с советами правильного ухода за комнатными растениями оказался уже совсем ненужным.

28 июня 2005 года  19:15:36
Александра Нисневич | scherzo@yandex.ru | Мюнхен | Германия

---

* * *

Мне очень понравилось, Александра:)

29 июня 2005 года  13:49:28
Ina |

---