1
Еду я как-то раз в автобусе на работу. Отдыхаю. По сторонам смотрю. Мороз и солнце за окном вижу. Машины в сосульках и тротуары в сугробах. Одним словом, весна!
Другой, знаете, на своей машине добирается. Шок и трепет у него всю дорогу. Здесь ему не туда подмигнули, там светофор не в ту сторону включили. Опять же пешеходы под колёса кидаются. А мне всё равно. В автобусе и вздремнуть можно, ежели дорога долгая.
Вобщем, смотрю по сторонам и жизни радуюсь. Природой любуюсь, которая за окном. К урчанию мотора прислушиваюсь и ноги у обогревателя держу. Расслабляюсь перед тяжёлым трудовым днём.
Тут тормозим мы у одной остановки и в автобус женщина входит. Ничего так себе женщина. Симпатичная. Всего лет на десять старше меня. И причёска замысловатая, и глаза туда-сюда постреливают, и чего-то там такое элегантное жуёт.
Я, конечно, решил её своим нахальством не смущать. Мало ли что — ну, подавится ещё, чего доброго, с перепугу. Сделал вид, что остановку за её спиной разглядываю. Архитектурой любуюсь.
Ничего так себе остановка. Симпатичная. С интересным замыслом и оранжевыми сидушками. На такой остановке тоже неплохо вздремнуть можно. Если бы только не мороз.
Всё бы хорошо, да одна мелочь удивляет меня. Такая большая остановка, а седушек там всего три. То есть тут тебе почти однокомнатная квартира предоставлена, а посидеть-то и негде.
«Странно,— думаю я.— У той же стенки можно ещё два раза по столько присобачить. А ежели боковые стенки взять, так и ещё четыре сидушки поместились бы. Да и снаружи места — хоть отбавляй. Что за глупая экономия с их стороны?
Вот придёт, допустим, на остановку какая-нибудь семья. Папа, мама и три турчёнка. Где же родителям сидеть прикажете? Хоть на асфальт ложись, честное слово».
Вот так сижу я себе в автобусе, уютно покачиваюсь и мысленно уже начинаю сочувствовать маленькой турецкой семье. Думаю о дискриминации иностранцев и о враждебном отношении к личности. Да тут вдруг меня и осеняет — а ведь даже и эти сидушки здесь не нужны. Ну разве что, какому-нибудь холерику, который и пяти минут на месте не устоит.
Сами подумайте, для чего эти сидушки вообще приделывают? Правильно — чтобы пассажиры с комфортом дожидались своего транспорта. А для чего его ждать, если он и так словно часики ходит?
И в самом деле, автобусы у нас, в Нюрнберге, идут иногда точнее, чем метро. И что бы там в пути не случилось, а до конечной остановки они завсегда вовремя приходят. Стоит, скажем, в расписании «8:30» — так значит, в это время автобус и придёт. Ну, плюс-минус пять минут. Или десять. Это же не полчаса и даже не час.
Бывает, конечно, что и у нас автобусы с линии пропадают. Словно в какую Бермудскую яму проваливаются. Но это случается очень редко и далеко не с каждым.
Недавно мы эдак минут двадцать прождали, да так и поехали на такси. Благо, что всего три остановки до дома было. А таксисту ведь тоже чем-то жить нужно — не одним же чаем ему булькать.
Однако, я считаю, что автобусным организациям в этом плане давно пора улучшиться. И пора бы им уже на остановках через динамики сообщать, что, мол, извините, граждане пассажиры, а автобуса нет и не будет. Выметайтесь, мол, отсюда, кто как может, и не загораживайте нам стратегически важный объект.
И ничего, расходились бы культурно, по-европейски, почти не ругаясь. В этом вопросе есть ещё, конечно, в Германии свои недоработки. На дворе двадцать первый век, а на остановке всего три сидушки и никаких динамиков, не говоря уж о каком-нибудь завалящем телевизоре. Автобус не пришёл, а почему да от чего — неизвестно. Народ интересуется, хочет утолить своё любопытство, а нечем. Даже в новостях не узнаешь, что там такое стряслось.
Но на самом деле, не скрою, всё это мелочи по сравнению с тем, как нам приходилось в славной Стране Советов по сорок минут ждать раздолбанного «Икаруса». И так при любой погоде, и так каждый день, и так всю свою жизнь.
Нет, конечно, подобного постоянства здесь не наблюдается и к редким опазданиям общественого транспорта народ относится довольно снисходительно. Никто не топает ногами и водителю в морду не плюёт. А только и у нас случаются иногда особенно нервные пассажиры.
2
Затеяли у нас как-то на линии пересменку. Как раз в то время, когда я на работу отчаливаю. Ну пересменка и пересменка — чего тут особенного? Один водитель выскочил, другой подсел — всего-то и делов. Но видно, были у них какие-то нестыковки или сменщиков не хватало, а только выглядело это совсем иначе.
Прихожу, как обычно, и сажусь в автобус. Жду. Народ тоже ждёт. Водитель на часы поглядывает.
Время уже скоро отправляться. Народ томится. Водитель нетерпеливо поглядывает в окно. Деловито пощёлкивает кнопками.
Тут начинает пищать его будильник. Народ оживляется. Водитель нервно выбегает наружу и с явным неудовольствием смотрить вдаль.
Наконец, подъезжает следующий автобус. Пассажиры из него вываливаются. Наш водитель бежит к этому новому водителю и что-то там ему подробно втолковывает.
Водитель возвращается на своё место и запускает двигатель. Второй автобус подъезжает и становится рядом с нами. Открыв дверь и окно, водители снова о чём-то дружно дискутируют.
Наконец, второй автобус разворачивается по кольцу и паркуется напротив остановки. А наш автобус едет ему вслед и становится рядом с ним.
Закрыв все окна и двери, водитель второго автобуса подхватывает свой чемоданчик и благополучно запрыгивает в наш автобус.
Наш водитель тут же трогается с места, поскольку автобус стоит прямо перед светофором. На следующей остановке водители меняются местами. А ещё через остановку наш водитель окончательно покидает нас, оставив вместо себя сменщика со второго автобуса.
Вот такая простенькая комбинация из шести ходов. Надеюсь, мне удалось вполне доступно передать этот любопытный транспортный эксперимент.
Как известно, одинаковых людей не бывает. У одного спина толще, у другого пятки короче, у третьего глаза кривее. Вот и приходится водителям в пересменку подстраивать рабочее место под свою нестандартную конфигурацию. Сидушку двигать да зеркальца крутить. Нет ведь ещё для этого автоматики и всё надо делать вручную. Понятно, что и наш новый водитель не исключение, и ему тоже хочется исполнить свой замечательный танец с зеркалами.
И вот после очередной задержки мы едем дальше и понемногу начинаем впадать в созерцательное состояние. Время, конечно, потеряно и остаётся лишь надеяться на то, что водитель его где-нибудь и как-нибудь нагонит. Пассажиры, закончив обсуждать пересменку, потихоньку успокаиваются. И, казалось бы, на этом наша история могла бы закончиться, но вдруг она получает своё неожиданное продолжение.
3
Мы подъезжаем к одной узловой остановке, и в автобус впрыгивает чёрненькая дамочка. Волосики кучерявые, ножки колесом, губки веером и увесистая задница впридачу. Одним словом, эфиопка, простите за выражение. Она тут всегда подсаживается. Некоторые водители даже специально её поджидают, если она опаздывает или на светофоре мешкает.
И вот эта дамочка прямо с порога начинает громко возмущаться:
— Чего это вы, мол, себе позволяете? Почему ваш автобус всё время опаздывает? А я из-за этого опаздываю на свой поезд. А следующий через двадцать минут, и я не успеваю на работу.
И так далее, и всё в том же духе. Пассажиры оживляются и с интересом начинают прислушиваться.
— Извините пожалуйста,— говорит водитель, оборачиваясь назад.— Я не по своей вине опаздываю.
Он закрывает двери и трогается с места. Но дамочку такой ответ, видно, не устраивает. Она продолжает громко шуметь на весь автобус. Пассажиры начинают тихо сочувствовать водителю. И даже самые осоловелые от езды уже осмысленно поглядывают на происходящее.
И вот, устав перекрикиваться с эфиопкой, которая напрочь прилипла к поручням в центре салона, водитель зовёт её к себе. Он же не просто так сидит и за руль держится. Ему ведь при этом ещё как-то на дорогу поглядывать надо.
— Подойдите-ка сюда,— говорит ей вдруг водитель самым наглым тоном.— Я вам здесь всё сейчас объясню.
Немного ошалев от его нахальства, дамочка сдвигается с места и проходит вперёд. Но при этом продолжает по-прежнему бухтеть.
А тут я должен заметить, что водитель наш из русских и, как известно, с ними лучше не связываться. У русского человека терпение-то не бескрайнее и искусственной вежливостью его в детстве не кормили. Но откуда же им, эфиопам, об этом знать? Они ведь, наверное, русского от тунгуса не отличат. Вобщем, нарвалась дамочка.
Тут водитель начинает рассказывать ей про пробки на дорогах. Мол, куда ни глянь — вокруг одни пробки. И словно в подтверждение этого, перед нами вдруг начинает парковаться большущий грузовик, застопорив всё движение на дороге ещё на полминуты.
А водитель медленно, методично продолжает нагружать дамочку своими объяснениями. Просто и доступно — без ругани, без махания руками и переходов на личность — он одним лишь своим тоном даёт всем понять, как ему эта тема глубоко интересна. Пассажиры начинают тихо сочувствовать эфиопке.
Вобщем, не знаю, чем эта лекция кончилась — мне надо было выходить. А только этого водителя я больше на нашей линии не видел. Чудные пересменки тоже вскоре прекратились, и автобусы перестали опаздывать.
А эфиопка так там по-прежнему и садится. Недавно видел её с двумя детишками — семи и двенадцати лет. Жива, значит, и здорова во всех отношениях.
Но если подумать, то она сама же была виновата в своих опазданиях. Надо было просто пораньше выходить из дома. И раз уж автобус так регулярно задерживался, так могла бы тогда и на предыдущий садиться.
Помнится, когда я ещё учился в школе и проходил практику на заводе, мой мастер так прямо и сказал:
— Меня лично, детка, твой автобус не интересует. Хоть пешком сюда иди, а чтобы к началу смены ты был на рабочем месте.
Вот это правило я тогда крепко усвоил и на работу всегда старался приходить заранее.
Так что не верьте вы, граждане, тем, у кого каждый день опаздывает транспорт. Врут они всё. Врут и брешут.Нюрнберг / 07.03.2005, 10.04.2005, 17.04.2005
2 мая 2005 года 21:36:45
Алексей | Лангвассер | Германия
София Каждан
Гала и "Ягуар"
Действительно ли мужчины покупают дорогие машины, чтобы компенсировать свою убогость, неспособность, ущербность?
Были последние дни уходящего лета. Под ногами лежали опавшие листья. Она медленно шла по улице.
По дороге, увидев изумрудного цвета спортивный кабриолет «Ягуар», остановилась и принялась откровенно рассматривать машину.
- Нравится? — услышала Галина вопрос. За ее спиной стоял высокий стройный мужчина.
Отведя взгляд от машины, она стала в упор оценивающим взглядом рассматривать владельца дорогого автомобиля.
«Мужчины покупают дорогие машины, чтобы компенсировать свою убогость, неспособность, ущербность... Что там еще?» — вспомнила фразу, прозвучавшую в каком-то американском кинофильме, и заулыбалась:
- Машина классная и владелец на вид ничего — на полных сто...
- Спасибо за комплимент,— улыбнувшись уголками губ, ответил незнакомец.
Сделав несколько шагов, повернулась: он продолжал стоять на месте и с улыбкой смотреть ей вслед.
- Извините, Вы не скажете, который сейчас час? — неожиданно для себя самой спросила Галина.
- Вы спешите, я могу подвести! — продолжая улыбаться, предложил он.
- Почему бы и не прокатиться на такой машине,— ответила она и подошла к «Ягуару».
Впервые в жизни перед ней открылись двери спортивного двухместного кабриолета. Такие машины она видела только в кино. Будучи школьницей, Галина представляла, как с ветерком катается на кабриолете, а рядом с ней сидит молодой симпатичный мужчина.
Она не заметила, как машина подъехала к ее дому. Поблагодарив водителя за героический поступок, женщина лениво вышла из дорогого автомобиля.
Со дня их знакомства прошло недели две, когда Галина в супермаркете встретила владельца «Ягуара» снова.
Заулыбалась. А он спросил:
- Помощь не нужна? Могу подбросить до дома.
- Не откажусь!
- Может, Вы меня пригласите на чашечку кофе? — произнес он, подъезжая к дому незнакомки.
- Не могу отказать такому мужчине.
Быстро пролетело время. Они не заметили, что проговорили более трех часов. Он нехотя поднялся и, поблагодарив хозяйку за гостеприимство, поцеловал в щеку.
- У меня в следующую субботу день рождения. Если будете располагать свободным временем, то заходите в гости,— слегка смущаясь, произнесла она.
Он пришел, когда пир уже был в самом разгаре. Извинившись за опоздание, гость протянул имениннице конверт.
- Я не знаю, какие духи Вы любите, это подарок от меня.
- Это Эдвард,— представила Галина своим друзьям элегантного мужчину.
Заиграла музыка, подруги стали наперебой приглашать опоздавшего гостя на танец.
- Смотри, Галчонок, уведут! Такие мужики на помойках не валяются,— обронил фразу директор русского магазина, в котором она работала.
Отныне в квартире молодой женщины вечерами часто стали раздаваться телефонные звонки. Она приглашала его домой, но он отказывался. Разговоры сводились на погоду и природу.
И вдруг...
Прошло уже более недели, а Эдвард не звонил, и Галина начала беспокоиться. Взяв в руки записную книжку, где был записан номер телефона владельца «Ягуара», подошла к телефону. Она несколько раз пыталась набрать его номер, но женская гордость мешала ей это сделать.
- Гала,— услышала она на другом конце провода знакомый и долгожданный голос,— я готов принять Ваше предложение и прийти к Вам в гости. Но лишь в том случае, если Вы приготовите какие-нибудь русские блюда.
Галина старалась изо всех сил, чтобы угодить своему гостю. И на этот раз, к великому удивлению самой хозяйки, щи и пельмени удались на славу.
- Вы знаете, Гала,— начал он, взглянув своими зелеными глазами,— я ведь наполовину русский. Правда, моя мать родилась во Франции, но русским языком она владела отлично.
- Из белых значит,— сделала она свое заключение.
- Да. Мой дедушка был русским офицером. Советскую власть дед так и не признал. Он присягал царю, но не заветам Ильича,— попросив разрешения, Эдвард закурил. — Отец влюбился в мою мать, как только увидел ее. После войны мама очень болела, и врачи думали, что она не выживет. После двенадцати лет совместной жизни на свет появился я. Мать очень хотела ребенка. После родов ей стало еще хуже. Когда мне было шесть лет, она умерла. Она всегда старалась говорить со мной только по-русски.
- И это Вам помогло?
- Да, сейчас наша фирма в основном работает в России. И я очень часто бываю там.
- А чем Ваша фирма занимается, если не секрет?
- Строительством.
- Вас воспитала мачеха?
- Я не могу назвать ее мачехой,— произнес Эдвард, опустив глаза,— язык не поворачивается произнести это слово. Барбара — сестра компаньона моего отца. Когда компаньон умер, они жили с Барбарой какое-то время вместе. Не знаю, насколько она любила моего отца, но меня она любит очень сильно. Я даже, пока был маленький, звал ее мамой.
- На сколько лет она Вас старше?
- На двенадцать.
- Ваш отец сейчас жив?
- Нет. Они прожили с Барбарой всего три года.
- Да... — тяжело вздохнув, произнесла Галина.
Досидев до половины девятого, Эдвард, сославшись на очень важный телефонный разговор, покинул квартиру своей новой знакомой.
Галина пошла в комнату и достала с книжной полки фотоальбом своего детства. Повертев его в руке, стала рассматривать фотографии. Взор ее упал на улыбающуюся мать, которая прижимала к своей груди шестимесячную дочь. Она с грустью вспомнила о нелегкой семейной жизни своих родителей, которых безумно любила.
***
На этот раз долго ждать звонка не пришлось. Эдвард позвонил через день и сказал, что должен с субботу быть на презентации. Одному ему идти не хотелось, и он предложил Галине составить компанию.
- Я бы с удовольствием,— с сожалением в голосе произнесла она,— но у меня нет ни приличного платья, ни туфель.
В ответ Эдвард звонко засмеялся. А на следующий день купил ей все необходимое.
Такого красивого платья и таких туфель молодая женщина никогда не носила. Придя домой, она целый вечер крутилась возле зеркала в своих обновках.
После презентации Эдвард подвез свою подругу к дому.
- Гала, мои знакомые от тебя в восторге! — поцеловав женщину в щеку, произнес Эдвард. — Ты даже себе представить не можешь, как мне приятно, когда ты рядом.
Он уехал, так и не зайдя к Галине.
Со дня их знакомства прошло более четырех месяцев, прежде чем Эдвард пригласил ее к себе в гости.
- Почему в доме столько пыли? — спросила Галина, рассматривая комнаты небольшого двухэтажного особняка.
- Женщина, которая следила у меня за порядком, заболела, и поэтому почти месяц никто уборкой не занимался.
- Если ты будешь платить мне двадцать марок в час, могу и я навести порядок.
- Когда?
- В четверг. У меня как раз выходной.
- Договорились. В четверг, так в четверг.
Галина уже заканчивала уборку дома, когда на пороге комнаты появился хозяин. Он был явно не в духе.
- Что случилось? — спросила она.
Эдвард ничего не ответил и, постояв несколько минут, развернулся и вышел.
Закончив работу, молодая женщина вошла в спальню, где, уткнувшись головой в подушку, лежал владелец «Ягуара».
- Что с тобой? — спросила она, присев на край кровати и погладив его по волосам.
Эдвард подскочил с постели и сорвал с плеч Галины легкую кофточку.
- Отпусти меня!!! Мне больно!!! — вырываясь, закричала она. — Ты сошел с ума!!!
- Лежи и не дергайся! — в его голосе звучал приказ.
Она сделала несколько попыток вырваться, но он, что есть сил, ударил ее по лицу. Поняв, что сопротивляться бесполезно, женщина подчинилась воле мужчины.
Он попытался овладеть ею, но ничего не вышло. Обессиленный, Эдвард упал на кровать и зарыдал.
- Идиот! — зло крикнула Галина. — Если не в состоянии справиться с бабой, зачем на нее бросаться?!
- За-мол-чи!!! Слышишь, за-мол-чи!!!
- Теперь до меня дошло, почему ты никогда не оставался со мной на ночь. Твой дорогой «Ягуар» — всего лишь жалкая компенсация за твою мужскую ущербность,— ядовито хохотнула она.
- Что ты сказала? – ледяным голосом произнес Эдварт, слегка приподнявшись на локтях. — Уходи отсюда!
- А деньги за уборку? Я добросовестно отработала пять часов.
- Пошла ты... — он уткнулся лицом в подушку.
Галина было развернулась, когда Эдвард спокойно произнес:
- Извини. Моя бывшая подруга, с которой я прожил восемь лет, увидев меня с тобой, сказала, что ты меня бросишь также, как это сделала она.
Три года назад я перенес тяжелую операцию. Мне нужно было время окрепнуть, чтобы вновь приобрести силу и уверенность, но моя подруга не желала ждать. Каждая ночь была пыткой. Она унижала, оскорбляла меня! А однажды на вечеринке, где были наши общие друзья, она заявила, что больше не собирается жить со мной, поскольку я не мужик.
Она ушла от меня, не забыв прихватить даже те вещи, которые принадлежали моей покойной матери.
Мне казалось, что я не переживу всего этого кошмара. Но время лечит раны. Барбара мне посоветовала купить «Ягуар», и он на самом деле заменил женщину,— кривая усмешка проползла по его лицу.
- Ты любил ее?
- Не знаю. Наверное, привык за восемь лет.
Поблагодарив Галину за уборку и заплатив за работу, Эдвард несколько раз попросил прощения за то, что произошло в спальне.
Прошел месяц. Он не звонил и не появлялся. Молодая женщина пыталась внушить себе, что должна позвонить первой. И как-то, выпив грамм сто водки для уверенности, набрала номер Эдварда, который, не ожидая, что после всего, что произошло, Галина захочет с ним общаться, не скрывал своей радости.
Они опять стали вместе появляться в кругу знакомых и друзей Эдварда, которые, восхищаясь красотой русской женщины, отвешивали ей один комплимент за другим.
- Я бы хотел с тобой поговорить,— как-то, после очередной вечеринки произнес Эдвард, подъезжая к дому своей подруги. — Мне нужна жена,— и, опустив глаза, тихо добавил,— вернее фиктивная жена. Она будет жить в моем доме. Мы будем вместе появляться на людях, я буду покупать ей все то, что она только захочет, но спать мы будем в разных спальнях.
- Зачем тогда тебе жена?
- Видишь ли... — начал он и запнулся.
- Чтобы твои друзья думали, что с этим делом у тебя все о`кей?
- Мне передали, что моя бывшая подруга распускает сплетни, что я тебя покупаю на время.
- И теперь ты хочешь купить меня навсегда?
- Нет. Я просто предлагаю тебе подумать над моим предложением.
Галина давно уже поняла, что влюбилась – безо всякой надежды на то, что Эдвард когда-нибудь будет рядом с ней. Сколько слез было пролито по ночам, знала одна лишь подушка. Сейчас у нее появился шанс. Шанс на то, что, если не по ночам, то хотя бы днем он будет рядом с ней.
На утро Галина позвонила Эдварду и сказала, что согласна на фиктивный брак. А через неделю был приглашен адвокат, и заключен брачный контракт, в котором значилось, что если в течение пяти лет молодожены разводятся или с мужем происходит какой-нибудь несчастный случай, жена не получает ни какого наследства.
- Думаешь, что я тебя отравлю? — спросила она, подписывая бумаги.
- Пять лет пролетят незаметно. Вот тогда и получишь свою долю.
***
Прошло чуть больше полугода их совместной жизни, когда за ужином Эдвард сказал жене:
- Настало время подумать и о ребенке.
- О каком ребенке ты говоришь?! — удивленно спросила Галина.
- О нашем. О нашем с тобой ребенке,— спокойно произнес он, не прерывая трапезы.
- Ты что, сошел с ума? Какой у нас может быть ребенок?!
- Самый обыкновенный ребенок. Мальчик или девочка — это не имеет значения, главное, чтобы он был.
Галина еще пять лет назад смирилась с приговором врачей, объявивших, что она не сможет иметь детей. Ссора с бывшим мужем и необдуманное решение сделать аборт сыграли свою жестокую роль в судьбе молодой женщины. Галина, считая себя виновной в содеянном, не решилась ломать жизнь человеку и подала тогда на развод.
О том, что она уезжает в Германию, Галина сообщила всем за две недели до отъезда. Мать была в шоке и пыталась отговорить дочь, но молодая женщина осталась непреклонна.
И вот теперь о ребенке заговорил уже новый муж.
- Как он может появиться не свет, если я не могу иметь детей?
- Если я не способен, а ты не можешь, то у нас остается только один шанс...
- Какой?
- Купить его.
- Как это купить? В каком это магазине продаются дети?
- В немецких магазинах дети точно не продаются. А вот в России... Там много детдомов, и вообще, один мой русский знакомый рассказывал, что у вас много матерей еще в роддомах отказываются от своих детей. Так это?
- Ну-у...
- Никаких ну! Ты поедешь в Россию, найдешь нужного врача, хорошо заплатишь ему, и у нас будет ребенок.
Через два дня муж вновь поднял эту тему. Галина пыталась перевести разговор, но он упорно стоял на своем.
В результате Галина набрала номер своей тетки, работавшей заведующей гинекологическим отделением.
- Девочка моя, сделать можно все,— прозвучало в ответ,— но, как ты понимаешь, не по телефону.
***
Все сложилось необычайно удачно: тетушка сдержала свое слово — нашла студентку, которую отговорила делать аборт, а Галина, слетав в Россию, передала для девушки деньги.
За три месяца до родов она снова поехала на родину и, спустя четыре месяца, возвратилась к мужу с месячным ребенком на руках.
Эдвард был на десятом небе от счастья, с гордостью катал по улице коляску, будучи уверенным, что все прохожие завидуют ему. Тем более, что рождение дочери напрочь развеяло слухи о его мужской неспособности.
- Поздравляю,— с ехидством в голосе произнесла бывшая подруга Эдварда,— а я-то думала, ты безнадежен.
С рождением дочери к Эдварду вернулась прежняя уверенность в себе. Он все чаще и чаще в кругу друзей стал появляться один, ссылаясь на то, что жена не важно себя чувствует.
Галина не плакала и не устраивала истерик. Но однажды он явился к утру. Жена, услышав, как во двор въезжает машина, поднялась с кровати и вышла навстречу.
- Где ты был? Посмотри, который час? — спокойно спросила Галина, стараясь не повышать голос. Она подошла к нему поближе и почувствовала запах женский духов. На правой щеке был след от губной помады.
- У женщины, которая за деньги подарила мне любовь и ласку,— в голосе Эдварда звучал неприкрытый вызов.
- Ты был у проститутки? Но у тебя ведь есть жена!
- Какая ты мне жена? Это все ведь только для окружающих!
- Но...
- Что но... Ты, видимо, забыла, на каких условиях заключен наш брак?
- У тебя что-нибудь с ней получилось?
- Если тебя это так волнует, то нет. А, в общем, какая тебе разница?
- Мне не приятно, что ты проводишь ночи с проституткой,— голос Галины дрожал, а по щекам текли слезы. Эдвард, ничего не ответив, пошел в свою спальню.
На утро Галина не поднялась и не приготовила мужу завтрак. Она плакала, уткнувшись лицом в подушку. Эдвард, голодный, уехал на работу.
Вернулся он в этот вечер раньше обычного и, поцеловав жену, протянул ей маленькую коробочку, открыв которую, Галина увидела кольцо, в котором красовались три бриллианта. Эдвард попросил у жены прощения, пообещав, что это было в первый и последний раз.
Прошло несколько дней. В субботу вечером муж позвонил и сказал, что выпил, не может сесть за руль и вернется завтра.
В воскресенье дождь лил не переставая. На душе у Галины было скверно и противно. Она проклинала себя за свой слабовольный характер, за то, что согласилась на этот дурацкий контракт, но больше всего она проклинала себя за то, что согласилась купить ребенка. Ведь с первой минуты замужества она видела, что это игра, игра со стороны мужа на публику. Ему нужно было приобрести уверенность в себе, воспрянуть духом. И он этого добился, найдя себе красивую женщину, на двенадцать лет моложе.
Ключ повернулся в замке.
- Что вкусненького приготовила сегодня? — пытаясь поцеловать жену, игриво спросил Эдвард.
Галина оттолкнула мужа от себя. От Эдварда несло перегаром вперемешку с каким-то запахом духов. На воротничке рубашки виднелись отчетливые следы женской косметики.
- Другой раз, когда будешь возвращаться домой, не забудь посмотреться в зеркало!!! — такой разъяренной Галина себя никогда не помнила. Злость, обида и ревность — все вперемешку кипело в ней. Она подскочила к мужу и вцепилась в его волосы.
- Я убью тебя!!! Не-на-ви-жу!! Слы-шишь, я не-на-ви-жу тебя!!!
Эдвард резко оттолкнул ее. Упав на диван, Галина горько зарыдала.
Она не понимала, сколько прошло времени. Заслышав шаги на лестнице, она подняла голову. Эдвард спускался в черном кожаном костюме, держа в руках мотоциклетный шлем.
- Куда это ты собрался? Ты что, самоубийца – в такой ливень и на мотоцикле?
- А тебе что за дело? – последовал резкий ответ. Он оттолкнул жену и направился в гараж, где стоял почти новенький мотоцикл «BMW».
Галина догнала мужа, обхватила за шею и, прижавшись к его груди, снова зарыдала.
- Успокойся,— погладив ее по голове, произнес он,— я никуда не поеду. Иди, разогрей обед. Я очень голоден.
Галина отправилась в дом. Но не прошло и минуты, как из гаража выкатил мотоцикл. Увидев это, Галина заголосила, прижав к себе ребенка. Ее плач стал медленно переходить в вой. Она выла так, как воет за окном в России вьюга в холодную зимнюю ночь.
***
По городу Эдвард ехал медленно, соблюдая все правила. Но стоило ему только оказаться на автобане, как мотоцикл резко набрал скорость. Стрелка спидометра зашкаливала за 120.
За собой вины Эдвард не чувствовал, но жить так больше не мог. Никто из окружающих не знал и даже не догадывался, как сильно он любил свою жену, как много она для него значила. Эдвард боялся ее, и в его душе жил страх возможной потери. Каждую ночь, лежа в своей спальне наедине с подушкой и одеялом, он думал о Галине. Он представлял, как обнимает, ласкает и целует свою любимую. Жажда ее тела жила в его мыслях постоянно. Но рядом с любовью жил и страх. Они существовали бок о бок, как близнецы в утробе матери.
Чтобы проверить, не возвратилась ли к нему былая мощь и сила, он решился на эксперимент с проституткой. Но понял, что безнадежен. Потом выпивки с друзьями, потом еще одна проститутка. И опять безрезультатно.
Две недели назад он вызвал своего адвоката и, аннулировав брачный контракт, написал завещание, согласно которому оставлял жене дом, «Ягуар», свою долю акций в компании и деньги на счетах.
Последний раз нажав на газ, он закрыл глаза, и мотоцикл помчался в неизвестность.
***
Галина выла до тех пор, пока в дверь не позвонили. Положив малышку на диван, женщина медленно пошла открывать. Увидев двоих полицейских, молодая мать, прислонившись к стене, стала медленно сползать на пол.
Открыв глаза, она увидела заплаканное лицо Барбары.
Галина не помнила, как очутилась в больнице. Барбара сидела возле нее и гладила по голове. Вскоре вышел врач:
- Шансов практически нет. Но все, что в наших силах, мы постараемся сделать.
Он уговорил Барбару отвезти Галину домой.
Переступив порог квартиры, Галина вбежала в свою спальню и дрожащими руками извлекла из шкафа маленькую иконку, которую ей подарил бывший муж. Поставив ее на тумбочку, молодая женщина опустилась на колени и стала молиться.
Это была ее первая молитва в жизни. Она умоляла только об одном — чтобы Эдвард выжил.
Вечером снова заехала Барбара.
- Он выживет!!! Обязательно выживет!!! – как заклинание, рыдая, твердила все время Галина. — Он не может умереть!!! У нас маленькая дочь!!! Как она будет без отца?
- Дорогая моя, если Эдвард и выживет, то он уже никогда не сможет подняться с постели. Это будет живой труп.
- Не говорите так!!! — оттолкнув от себя Барбару, закричала женщина.
Галина, не переставая, молилась и просила Бога, чтобы ее муж выжил.
И он выжил.
Когда Эдварда привезли домой из больницы и положили в спальне, он целыми днями смотрел в одну точку, ни с кем не разговаривая. Глаза были полны слез.
Барбара переселилась к ним и следила за ребенком. Галина же ни на минуту не покидала мужа. По ночам он стонал от невыносимой боли, и она при каждом звуке подскакивала к нему, стараясь хоть чем-то облегчить его мучения.
- Гала,— произнес Эдвард после трехнедельного молчания,— оставь пачку со снотворным на тумбочке. Зачем нам терзать друг друга. Ты так за это время постарела,— муж тяжело вздохнул. — Мне не привычно видеть тебя с седыми волосами. Ты стала не той Галой, которая ворвалась в мою жизнь и перевернула в ней все вверх дном,— он хотел прикоснуться к ее руке, но это движение заставило его застонать от невыносимой боли.
Галина наклонилась и поцеловала мужа в холодные, влажные губы.
- Я вылечу тебя. Ты встанешь,— с твердой уверенностью в голосе произнесла жена. — Неделю назад я позвонила в Питер и попросила твоего партнера прислать мне книги.
- Какие книги? — удивленно спросил Эдвард.
- Такие, которые помогут нам всем вместе преодолеть твой недуг.
- Гала... — он хотел что-то сказать, но она своим поцелуем прикрыла ему рот.
Партнер Эдварда прилетел вместе со своим братом, который, как оказалось, возглавлял одну из клиник города, специализирующуюся на нетрадиционных методах лечения.
Осмотрев больного, врач заулыбался:
- Долго в кровати я тебе валяться не позволю, так как мой брат очень нуждается в тебе. Да и жена у тебя красавица. Пока будешь отдыхать — уведут,— сказав это, доктор рассмеялся.
Неделю врач постоянно занимался больным. Боли утихли, и к Эдварду вернулся нормальный сон. Перед отъездом он научил Галину нехитрым приемам массажа. Эдвард не сопротивлялся лечению, а наоборот, как только мог, помогал жене, чувствуя свою вину перед ней...
***
Незаметно пролетел год. Он показался Галине целой вечностью. Эдвард с большим трудом начал делать пробные шаги. Он радовался им, как радуется мать первым шагам своего ребенка. Правая нога практически не действовала, но Эдварда это как-то не очень смущало. Он твердо шел к намеченной цели и верил в успех.
Жизнь постепенно возвращалась в обычное русло. Уже на несколько часов в день он стал появляться в офисе, а все свободное время старался проводить вместе с дочерью. Девочку отец любил безумно. Всю свою любовь, которая предназначалась ее матери, он сполна отдавал ребенку.
Не было дня, чтобы Эдвард не укорял себя за свой необдуманный поступок. Он молчал, никому не рассказывая о том, как хотел с достоинством покинуть этот мир.
Первой его командировкой после тяжелой болезни стал Санкт-Петербург. Галина не хотела отпускать мужа, объясняя это тем, что он еще не совсем здоров. Он предлагал жене поехать вместе с ним, но она отказалась. В результате с Эдвардом отправилась Барбара — это была ее первая поездка в Россию.
Возвратился он в приподнятом настроении, поскольку удалось совместить дела с повторным курсом лечения в клинике своего знакомого доктора.
Однажды Эдвард пришел домой, и Галина увидела на его щеке след губной помады. Она зло взглянула на мужа.
- Опять?
- Это Барбара меня поцеловала. Она меня подвезла. Шофера я отпустил.
Эту ночь Галина не спала. В голову лезли разные мысли. Она представляла, как на работе, закрывшись в своем офисе, Эдвард целует, ласкает и обнимает ту, которую он, будучи ребенком, назвал мамой.
«Они любовники! — в паническом ужасе заключила жена. — Какой нужно быть дурой, чтобы сразу не догадаться об этом?! Какая Барбара ему мать?! Я подняла его с постели, выходила... Ради чего?! Ради того, чтобы они за моей спиной совершали подлости. Теперь я понимаю, почему она, пока Эдвард был прикован к постели, жила в нашем доме. Она не могла без него. Вот почему она больше так и не вышла замуж! Зачем ей муж, если рядом с ней всегда был молодой, красивый мужчина, которого она любила. Вот почему он никогда не дотрагивался до меня!»
Эдварду предстояла командировка в Италию. Он уговаривал жену поехать вместе с ним, но Галина, узнав, что собирается ехать и Барбара, отказалась.
В Милане Барбара, по просьбе Эдварда, бегала по дорогим магазинам, скупая наряды для Галины. Муж хотел отблагодарить жену за ее выдержку, за ее любовь, благодаря которой он выжил, приобрел душевный покой и уверенность в себе.
По пути домой он решил попросить у жены прощения за то, что причинил ей столько горя. Эдвард решил наконец-то сказать Галине, как он ее сильно любит, и что она значила для него все это время.
Он вошел в дом с большим чемоданом, забитым подарками для жены и дочери.
- Гала, посмотри, дорогая, что я привез! Спускайся скорее. Думаю, что в этих нарядах ты затмишь даже Клаудию Шиффер!
На его возглас никто не ответил. В доме стояла тишина. Волоча за собой правую ногу, он поднялся на второй этаж. Но и там никого не было.
Не появилась она и на утро. Эдвард поднял на ноги всех своих знакомых, но никто не знал, куда могли исчезнуть жена и ребенок.
Когда принесли почту, среди конвертов оказалось и письмо от Галины:
«Не ищи меня. Я не хочу и не могу быть преградой в твоей жизни. Знай только, что для меня ты навсегда останешься самым светлым и дорогим».
Эдвард не знал, что ему делать, где искать ЕГО женщин. Уходя, Галина ничего с собой не взяла. Все вещи, которые купил ей муж, висели в шкафу, драгоценности остались в шкатулке.
- Куда она могла уехать без денег? Как она могла так поступить со мной? — мучался он вопросами, на которые не мог найти ответа.
В его голове мелькнула шальная мысль, что она сбежала, сбежала от больного мужа к полноценному мужчине, который даст ей почувствовать себя желанной женщиной. Он стал перебирать в памяти друзей, которые были неравнодушны его жене, отвешивая ей один комплимент за другим.
Эта мысль напрочь подкосила владельца «Ягуара». От нервного напряжения, от переживаний, правая нога практически полностью перестала действовать. Он даже не мог на нее встать.
Эдвард набрал номер телефона матери Галины, в надежде на то, что, возможно, она знает, где сейчас дочь.
- Алло, я вас слушаю,— услышал он на другом конце провода молодой знакомый голос.
Сердце Эдварда забилось с неимоверной скоростью, кровь прилила к голове, и комната медленно поплыла перед глазами.
- Как ты меня напугала,— единственное, что только и смог произнести он.
На другом конце провода молчали.
Несколько минут Эдвард ни как не мог собраться с мыслями. Мужчина не мог поверить, что пропажа нашлась, что она сейчас не в объятиях его знакомого или друга, а у себя на родине рядом с матерью.
Он задавал своей жене нелепые вопросы: о погоде, о ценах на продукты. Она молчала.
- Я привез тебе и дочери столько всяких обновок. Барбара днями ходила по магазинам, стараясь тебе угодить.
- Вот и подари все это Барбаре! — зло отрезала Галина.
Эдвард услышал на другом конце провода короткие гудки. Он еще несколько раз пытался дозвониться до дорогого ему человека, но трубку поднимать никто не собирался.
Через несколько дней она позвонила сама.
- Мне нужны деньги,— плача, в телефонную трубку произнесла Галина.
- Сколько мне выслать? – только и спросил он.
Повторно она позвонила через два дня и поблагодарила, сказав, что деньги пришли.
- Гала, милая, дорогая, я тебя очень прошу, долго не задерживайся в гостях. Я сойду с ума без тебя и дочки. Ты даже не представляешь, как я вас люблю!
Услышав его слова, она заплакала.
- Если вы в ближайшее время не приедете, то за вами приедет Барбара. Она так вас любит и скучает.
И тут Галина призналась мужу, что деньги ей понадобились, чтобы прооперировать маму, что та тяжело больна, и ситуация критическая.
Через три дня Галина позвонила вновь.
- Все кончено,— произнесла она ледяным голосом. — Я убийца. Я убила свою мать, уговорив на операцию. Сегодня утром она умерла. Помнишь, я говорила, что отец бросил нас с мамой. Так вот несколько месяцев назад он к ней вернулся. Она так была счастлива... А я... Я убила ее...
На утро Барбара вылетела на похороны.
Когда они вернулись во Франкфурт, пробыв в России сорок дней после похорон, выходя из аэропорта, Барбара неожиданно произнесла:
- А знаешь, твой отец очень симпатичный мужчина, и очень мне понравился. Не даром твоя мать его так любила.
- У тебя есть шанс! – улыбнувшись, ответила Галина.
- Я ему пообещала сделать приглашение.
- А замуж ты его еще не пообещала взять?
- Наверное, нужно прислушаться к твоему совету. Так у тебя больше не будет повода ревновать ко мне Эдварда!
- Прости, у меня, видимо, совсем крыша поехала. Нервы сдали,— покраснев от стыда, извинилась Галина.
- Я же тебя не ревновала, когда твой отец присосался к тебе на вокзале, как пиявка,— весело рассмеялась в ответ мать Эдварда.
***
Галина поднялась на второй этаж и тихо вошла в спальню, муж еще спал. Она наклонилась и поцеловала его. От прикосновения Эдвард вздрогнул. Широко раскрыв глаза, он никак не мог понять, что это: сладкий сон или не менее сладкая явь.
- Я вернулась,— целуя мужа в губы, произнесла Галина. — Даю тебе честное слово, что больше таких сюрпризов преподносить не буду.
- Но ты же должна была приехать завтра?
- Разве ты не рад, что я уже здесь, мой Ягуар?
6 мая 2005 года 09:12:18
София Каждан | k.sofiko@web.de | Кобленц | Германия
София Каждан
Еврейская история
Родилась я в тихом провинциальном городишке на берегу Друти, впадающей в Днепр. До революции это было маленькое местечко, где 95 процентов населения составляли евреи.
Но прогремел залп «Авроры», возвестивший всему миру о рождении новой эры. Его эхо докатилось и до нашей окраины. И стали вылетать фейгелы из родного гнездышка в разные города. Но почему-то больше всего их тянуло в Ленинград и Москву.
Подрастала молодежь, и она, покинув родителей и отчий дом, уезжала к своим старшим братьям и сестрам в шумные города.
Во время летних отпусков дети, вместе со своими родившимися вдали от Родины детьми, приезжали к своим родителям. И снова, как до залпа «Авроры», местечко наполнялось шумом и гамом.
Но вот грянула война, и 23 июля «Мессеры» и «Юнкерсы» уже как коршуны кружили над Беларусью, высматривая добычу.
Многие, кто мог держать оружие в руках, пошли добровольцами на фронт. Другие, покинув свои насиженные места, стали уходить в лес или к знакомым в деревни, в тот момент, как им казалось, всего на несколько дней. У старшего поколения ещё жил в памяти 1914 год. Первая мировая война.
- Они нас не тронут,— говорили старики.
- Не станут же они воевать со стариками и детьми.
В маленьком местечке осталась большая часть еврейского населения.
Те, кто ушел «на несколько дней», обратной дороги домой, уже не видели. Горели деревни и села. Вражеские самолеты, как стервятники, кружили над полями и лугами. Трупы валялись по проселочным дорогам. Только ночью они могли передвигаться, а днем, затаившись как мыши, сидели в лесах. С опухшими ногами, голодные, полными слез глазами они с каждым километром удалялись всё дальше и дальше от своего дома.
Разве думали они, что в марте 1943 года, все те, которые не решились покинуть свои дома, найдут свой вечный покой. Сначала их всех загнали в гетто, обнесенное колючей проволокой, а затем бросили под лай собак в глубокую, холодную морозную яму и засыпали землёй. Ещё несколько дней дышала земля, которая погребла под собой более чем две тысячи жизней.
Их вина была лишь только в том, что они были евреями, что жили на чужой земле, считая её своей Родиной. И эта земля, на которой их предки прожили не одну сотню лет, приняла навсегда их мечты и тайны.
После войны немногие вернулись в родные гнезда, найдя пристанище в других краях.
Но каждый год в Родительский день они, как птицы, прилетали в отчие края со всех концов необъятной страны, чтобы помянуть невинно загубленные жизни.
На холмистом совхозном поле, среди колышущейся ржи, за чёрной железной оградой возвышается памятник жертвам фашизма, который был поставлен на средства оставшихся в живых евреев.
И вряд ли кто-то из местных жителей сейчас знает, что рядом, за городской чертой, есть братская могила, куда раз в год, прокладывая тропку по засеянному полю, приходят последние из тех, кто остался в живых и кто ещё не покинул свою Родину. Но на каком бы континенте не жили выходцы из маленького белорусского еврейского местечка, в их памяти и в памяти потомков будет вечно жить эта тропа, по которой в последний свой путь под лай собак, под прицелом автоматов в холодное утро шли более чем две тысячи ни в чём неповинных людей.
Недалеко от Минска построен мемориальный комплекс «Хатынь», где звон колоколов возвещает о зверских злодеяниях над человечеством. На мемориальных табличках указаны деревни, где погибли от 20 и более жителей, но нет таблички о более чем двух тысячах евреев, которые пали жертвами фашизма в нашем районе.
К пятидесятилетию Победы, была издана книга «Память». Почему-то в этой книге, где сотни листов, только с трудом можно рассмотреть фотографию еврейской братской могилы. В этой книге не указана и десятая часть воевавших и погибших за свою Родину евреев, выходцев из нашей местности.
Сейчас в райцентре, где до революции евреи составляли подавляющее большинство, на сегодняшний день осталось всего несколько пожилых людей. Ворвавшийся вихрь Перестройки решил исход многих семей.
Неужели в процветавшей Белоруссии не нашлось лишнего килограмма металла, чтобы в «Хатыни» в куске железа увековечить память о том горе, которое по сей день живо еще в сердцах дочерей, сыновей, братьев и сестер погибших?
Неужели не нашлось и лишней бумаги, чтобы вспомнить о тех евреях, кто с оружием руках приближал долгожданной час Победы?
6 мая 2005 года 09:13:49
София Каждан | k.sofiko@web.de | Кобленц | Германия
* * *
София — Дайте себе честное слово, что больше таких сюрпризов преподносить не будете.
7 мая 2005 года 14:16:13
Tim | Moscow | USSRU
Олег Галинский
ТОВАРИЩ БУЛАТОВ
Секретные переговоры с Мхаве и банкет с ним.
Секретные переговоры с Мхаве и банкет с ним.
Пора, пора. Надо начинать. С утра Булатов вызвал Пирамидову. Та как всегда с кипой секретных документов и с двумя таблетками транквилизатора в желудке уже плыла к нему на прием.
- Ну, как ты без панталон добралась то? Не обиделась?
- Нет,— брызнула слюной Пирамидова.
- Что там?
- Спец депеши из Европы, Азии. Вчера вечером проездом прибыл поездом Мхабе Банваириш Мхеле.
- Кофе будешь?
- Опять подсыпьте чего-нибудь.
- Захочу и подсыплю, хозяин барин… Как его Хеве-леве?
- Мхабе Банваириш Мхелле.
- Мхабе Банваириш Мхелле,— в задумчивости повторил Булатов. – Мхабе… Ну-ка Пирамидова присядь на диван. Да. Интересно-интересно, он ведь крупный промышленник?
- У него рудники в Африки, концессии в Азии, предприятия разные по всему миру, и самое главное связи.
Булатов замолчал, читая какую-то бумагу, затем зачем-то выдвинув левый ящик стола, где таился ТТ покрытый серебром.
- Пирамидова, ты вот всё сетовала что тебя не приглашаю на международные встречи. Ну вот, похоже настал момент и пригласить тебя в качестве конфиденциального переводчика. Дело очень серьёзное, важное и срочное.
- Как и панталоны? – съязвила Пирамидова.
- Как и панталоны,— улыбнулся Булатов.
- Так какое дело то? – спросила Пирамидова.
- Очень-очень серьёзное, я даже и не знаю как подступить. Точнее я знаю но не знаю сможешь ли ты всё правильно перевести встречу и решить дело положительно. А положительно обязательно надо решить. Иначе…
- А в чём проблема? Языки я знаю.
- Языки это хорошо. В том и проблема что надо решить положительно, дело очень серьёзное, сейчас не скажу, сама понимаешь. Ну, как ты согласна?
- Разговорный французский я знаю хорошо, и письменный тоже.
Булатов бросил взгляд на Пирамидову затем вновь на документ на столе.
- Английский тоже знаешь?
- И английский, и испанский, и даже эсперанто…
- Хорошо. Ты когда будешь переводить, говори тихо и не спеша. Я тоже буду говорить не спеша. Для него родной то язык, какой?
- Родной — африканский диалект, ещё французский, но о делах он чаще говорит по-английски.
- Я и сам французский знаю, но поверхностно,— неуверенно произнёс Булатов.
Пирамидова молчала. Неужели он передумает? Она сама побаивалась предстоящей официальной встречи.
Как фамилия этого иностранного посланника? – ещё раз переспросил Булатов.
- Мхабе Банваириш Мхеле. Товарищ Булатов!...
-Что Пирамидова!
- Авто. Попросите у Мхаве авто.
- Авто? А он что авто увлекается?!
- У него машин гараж хороший! Связи с автостроителями, спортсменами. Я вчера вычитала в газете…
- Интересно-интересно… Ну, вот что Пирамидова, иди, отдохни, а без четверти четыре подходи.
- А кто ещё будет? Может быть, я здесь подожду?
- Будут все свои, иди, отдыхай. Решим дело положительно, получишь подполковника или полковника.
У Пирамидовой от радости задёргалась голова.
- Спасибо товарищ Булатов!
- Так вот Пирамидова, переговоры надо решить положительно. Иначе Мхаве живого мы не выпустим. Дело государственной важности. Ну так ты согласна?
- Да. Согласна. И Парамидова ушла к себе.
Шло время. Заранее должны были подойти ещё другие конфиденциальные участники переговоров. Булатов заглянул в приёмную:
- Флюгеров! Флаг посланника повесили? А где Белоручкин?!
- Флаг уже пошли вешать. Белоручкин едет.
Булатов начал волноваться подойдя к окну он открыл одну половину рамы, и начал курить глядя во внутренний двор. Вскоре прибыло авто Белоручкина из которого ловко выскочил Белоручкин одетый в специальный мундир, с блеском золотых пуговиц, и платиновых звёзд, на погонах.
XXX
- Пошли на кухню,— сказал Булатов.
Булатов вытащил бутылку красного вина и налил почти по полному стакану.
- Кто ещё будет? — не терпелось Белоручкину.
- Мореход и корабельщик наш Камушкин, а переводить будет Пирамидова, её я привлёк.
- Пирамидова?! – засмеялся Белоручкин.
- Я и сам начал волноваться. Давай курнём. Булатов вытащил тюбик с гашишём и протянул Белоручкину.
Тот вытащив пачку сигарету без фильтра начал готовить.
- Скоро повариха подойдёт. Чем будем угощать гостя? Водкой, икрой, фруктами, мясом?
Булатов открыл дверь душевой.
- Надо как-нибудь ремонт здесь сделать, а то какая-то пыточная.
- В пыточную? И табличку повесить «Душевая и пыточная Товарища Булатова»! – сострил Белоручкин аккуратно вбивая смесь в сигарету, оба загоготали.
- Проверю,— бросил Булатов и пошёл к себе.
Войдя в адъютантскую приказал Булатов приказал Флюгерову.
- Подойдут Камушкин, Пирамидова, пусть ждут, и пускай поварихи начинают потихоньку готовить супы, борщи наши фирменные, кашу гречневую, фруктов понемножку, икорки, алкоголь со склада, ну а на моей кухне картошку с гуляшем, и просто варённую с помидорчиками, ну всё как обычно.
Вернувшись в кухню, встали к узкому окошку кухни, чуть приоткрыли створку, закурили, затягивались молча. Гашиш действовал моментально. Пошли естественные галлюцинации, потеря времени, то страх, то мимолётного и ненужного счастья. Вдруг открылась, спец дверь и вошла повариха Катерина с двумя вёдрами уже почищённой картошки и ещё чего-то.
- Фу и надымили чем-то! – фыркнула она не поздоровавшись, включив сразу две конфорки.
- Чем? – спросил её Белоручкин.
- Кальяном что ли?
- Катерина! А хочешь, затянутся элитной сигаретой? Табак этот очень редкий, дорогой и дефицитный,— спросил её Белоручкин.
- Да ну вас!
- Да ты попробуй. Будешь потом хвастаться перед поварихами.
- Белоручкин сильно затянулся, и подойдя к Катерине выпустил «дефицитный» дым, прислонился к ней сзади обнял стан поварихи.
- Ну-ка, попробуй, попробуй капельку дыма, не отравишься.
- Да ну вас!
- Ну капельку?!
Антоновна два раза мелко затянулась, и закашляла, Булатов у окна тоже кашлянул.
- Отвлекаете Вы меня от государственных дел! Ведь шабаш скоро у Вас,— смеясь сказала Антоновна.
Белоручкин с Булатовым тоже засмеялись.
- Ну давай ещё по разику! Мы тебе сверхурочные за это выпишем, да Булатов? — и Белоручкин подмигнул Булатову. Булатов слегка кивнул головой. Повариха как-то быстро перехватила курево, и так же быстро пыхнула несколько раз, кашлянув, вернула курево Белоручкину.
- Ну, вас! Дерьмо, какое курете и засмеялась. Булатов и Белоручкин тоже засмеялись и погасили сигареты. Вернулись из кухни в зал-кабинет Булатова, где уже сидел, сняв фуражку в ожидании сухощавый Камушкин ведающий всеми флотскими делами. Вошла Пирамидова принявшая для смелости ещё две таблетки. Авто с Мхаве сигналя въехало без пяти шестнадцать во двор, все подскочили к окну. Мхаве был без сопровождающих, один.
- Ну, прибыл гость! Не подведите! — сказал Булатов глянув в окно.
Адъютант Флюгеров раскрыл дверь и Мхаве скромно и не спеша вошёл в зал. Булатов почему-то обнялся с Мхаве, хотя его и не знал. Мхаве поздоровался с остальными переговорщиками. Булатов жестом указал ему на место.
- Сейчас кофе! И пускай подают на стол минут через двадцать,— приказал Булатов Флюгерову через ещё открытую дверь в приёмную. Дверь тихо закрылась.
- Как вы добрались до нас? Отдохнули? – начал Булатов издалека. Золотисто-платиновый блеск пуговиц и пагон спец мундира Белоручкина привлекала внимание Мхаве.
-Хорошо-хорошо, я люблю путешествовать, весь мир объездил.
Молодая спец буфетчица внесла горячий кофейник с чашками, налила кофе, ушла.
- Господин Мхаве! Мы рады, что вы посетили нас в сложные и непростые времена. Мы рады каждому гостю. Пирамидова бубня но тихо перевела.
- В наших тюрьмах находится около трёх тысяч невольников, весьма необычных, отъявленные мерзавцы, серийные убийцы …
После паузы в секунд двадцать Булатов продолжил глядя в пустоту.
- Мы предлагаем Вам этих наших невольников. Обменять или продать их на как-нибудь условиях… Можем пойти почти на любые уступки.
Мхаве чуть улыбнулся и замолчал. Приподняв чашку он хлебнул пару раз кофе. Не спеша вытащил сигареты и закурил положив на стол зажигалку с орнаментом из слоновой кости.
- Как их здоровье? Они могут работать? – вдруг спросил Мхаве.
- Ну если разместить их на свежем воздухе. Кормить… — сказал Булатов.
- Что Вы хотите взамен? – спросил Мхаве.
- Авто, старинные раритетные. Не меньше десяти.
- Авто? Старинные? Понадобится время. – ответил Мхаве.
- Хорошо мы подождём,— уже с улыбкой подтвердил Булатов.
- На остров Лимосс вы сможете их доставить? – спросил Мхаве.
- Сможешь их на Лимосс отвести? – спросил Булатов Камушкина.
- Сможем…- коротко ответил Камушкин.
Булатов утвердительно кивнул Мхаве головой.
Мхаве откинулся на спинку кресла.
- У нас есть подконтрольные территории ресурсы в Латинской Америки, Индокитая, Африке, алмазы, нефть, каучук, фруктовые плантации, но использовать нет средств,— продолжил Белоручкин, нужна техника, флот. Мы временно согласны на тридцать пять, сорок, процентов от всех наших активов.
- Это интересно,— ответил Мхаве. Голова Пирамидовой вдруг начала дёргаться. Видимо эта тема была для неё новостью.
- Мы часто принимали иностранных беженцев, теперь вот очередь отправлять своих,—
пошутил Булатов и грустно улыбнулся. «Как пошутил!» — удивился сам.
- Хорошо. Подготовьте документы об их количестве, возрасте и здоровье,— перевела Пирамидова сказанное Мхаве.
- Госпожа Пирамидова на досуге всё подготовит,— ответил Булатов.
- Господин Мхаве. А это правда, что у Вас много друзей, компаньонов, предпринимателей, по всему миру? — спросил Булатов.
Мхаве улыбнулся.
- Правда товарищ Булатов. Вы тоже мой друг. Причём одни из близких.
Булатову польстил ответ гостя. «Надо подарить что-нибудь ценное для Мхаве»,— подумал он. Что-то ещё хотел Булатов попросить Мхаве но забыл, впрочем и этого пока хватит.
Так легко и быстро за двадцать минут решилась судьба трёх тысяч преступников, которые посягнули на честь многих граждан и подданных Булатова. Булатов был очень рад, потому что зарёкся что не будет умертвлять своих граждан даже если они преступники, Но и оставлять их на белых хлебах он тоже не мог.
Банкет с Мхаве.
Прошло двадцать две минуты, дверь вновь раскрылась и две молодые спец буфетчицы внесли расписную китайскую посуду, за ними вошли два офицера с четырьмя ведрами наполовину наполненные чем-то горячим. Официантки начали наливать разливать по тарелкам. Одна официантка прислонилась к Мхаве так близко и плотно, что Мхаве слегка смутился.
- Господин Мхаве прошу вас принять наше скромное угощение! – пригласил Булатов.
Булатов и Белоручкин после специфического курева и волнующих переговоров сильно хотели, есть, Камушкин после морского воздуха тоже. Вскоре начали подавать на стол сухие вина, коньяк, водку. «Надо было бы пригласить офицерш, самых-самых. Вот только Пирамидова могла подпортить банкет» — подумал по-своему Булатов, Белоручкин думал о том же.
- Ой, надо было нашу настойку с дома заказать,— уже начала хозяйничать Пирамидова.
- А кто поедет? – спросил Булатов её.
Пирамидова замялась, ей не хотелось оставлять Булатова после удачных переговоров.
- А мы сейчас и закажем, мухой,— нашёлся он.
- Поедешь к Пирамидовым, за наливкой,— обратился он к адъютанту Флюгерову. Возьми две-три бутылки наливки, для товарища Мхаве. — А ты позвони домой отсюда заранее, предупреди- указал он Пирамидовой.
Пока Пирамидова звонила домой, конспиратор Булатов Мхаве повёл на заднюю кухню, показать туалет. Когда Мхаве вышел. Булатов, подошёл к Катерине погладил её по голове сказал Мхаве:
- “Now we be drink here, and to letter, evening we with best officer girls. With my best officer woman ” – что на ломанном английском означало «Мы оттянемся вечером на даче с офицершами». Затем запрокинул на ней полу поварского халата показав круглые крепкие с формами бёдра и погладил зад.
- Потрогай-потрогай Антоновну, не бойся…. – сказал он Мхаве.
Мхабе молча улыбнулся и осторожно потрогал ноги, зад затем упругую грудь Кати. Та засмеялась.
- Ну Катерина, видать ты понравилась Мхаве, заходи к нам простым людям.
Вернулись к столу. Все ждали. Флюгеров и две официантки у двери. Булатов махнул рукой те удалились..
- Ну за договор,— наконец сказал Булатов подняв рюмку водки.
Все стали. Пирамидова с минеральной водой в рюмке. Выпили.
- Угощайтесь икрой Мхаве. Это особый сорт икры, слабосолёный. Не стесняйтесь, берите столовой ложкой.
- Ну, между первой и второй промежуток небольшой. Налил вновь Булатов.
- Вкусный борщ,— сказал Мхаве.
- Мастера готовили,— похвастался Булатов.
- В нашей семье тоже готовят превосходный борщ,— добавила от себя Пирамидова.
- Вы это всё выпиваете? — кинув на стол где были два графина, по две бутылки коньяка, и вина.
- Всё. Нам помогают,— усмехнулся Белоручкин и добавил: – Иногда мало бывает.
- Какой у Вас мундир? – не удержался Мхаве к Белоручкину.
- Наградной, от товарища Булатова, обычно я в цивильном хожу.
Открылась задняя дверь и вошла повариха Катерина неся сваренную картошку с прохладными слабосолёными помидорами.
- Ну, присаживайся Катерина.
Та села. Налили очередной раз. Выпили. Габаритная, крупнее, но с формами и выглядевшая помоложе Катерина явно выделялась почти с квадратной Пирамидовой. Сама Пирамидова уже было расслабившись вновь напряглась и занервничала.
- Мы можем сидеть за столом сутки, двое, трое,— похвастался захмелевший Булатов. С детства приучены к посиделкам. А у вас как?
- За столом максимум час. Банкет. Фуршет, недолго,— ответил Мхаве.
- У Пирамидовых, тоже долго не высиживают,— уже от себя добавила Пирамидова.
Пирамидова явно начинала и надоедать и мешать. Мхаве и Камушкину как гостям было всё равно. А Булатову и Белоручкину которыми были хозяевами положения она явно поджимала.
- Госпожа Пирамидова,— вдруг начал Булатов. — Вы хотите чтобы мы тут газету начали читать? Тут мужчины и женщины, взрослые люди. И кроме всего прочего это шабаш. Ты же хотела побывать на такой встрече? Вот…
Пирамидова хлебнула минералки и начала ковыряться в тарелке.
- Ну-ка разденься по пояс, покажи свои прелести нам и гостям,— обратился Булатов к Катерине.
Катя встала спокойно встала, спокойно, не стесняясь разделась по пояс.
- Кстати спросите Мхаве? Женщины у них за столом полу или полностью, обнажаются? –спросил Булатов.
Пирамидова насупилась но всё же перевела. «Зачем я напросилась на переговоры?» — подумала она.
- Раздеваются, всё по его пожеланию,— ответил Белоручкин за Мхаве.
- Итак! Предлагаю выпить за Мхаве! – вновь продолжил Булатов.
Камушкин ел аппетитно по-флотски, быстро, молча, скромно, работая челюстями глядя в тарелку. «Как красиво и аппетитно он ест!» — подметил Булатов. Только у на с Белоручкиным всё трёп и трёп.
Пирамидова уже начала нервничать чуть подёргивая головой.
Волнение и напряжение наплывало как будто сильно невыносимо хотелось на унитаз. Уже автоматически Пирамидова вытащила носовой платок в котором хранились пара таблеток транквилизатора, перехватив их ловко пальцами и незаметно сунула их рот, запила минералкой, и начала закусывать горячим борщом. Камушкин открыв коньяк предложил столовникам, Катерина быстро поднесла ему рюмку. Четверо мужчин то и дело поглядывали на Катю.
«Сучка! Оголила себя! Хозяйничает здесь! Я хозяйка!» – хотела крикнуть Пирамидова. Но сказать уже не могла.. Вдруг медленно встав Пирамидова сняв ремень, расстегнув гимнастёрку, обнажила себя впервые перед всеми.
- Мхаве, уловил всю ситуацию, и хлебнул водки.
- Гитару бы,— крикнул Белоручкин.
Булатов промолчал.
- Поставь музыку,— поставив рюмку попросила Катя.
- Ну что Камушкин? Готовь свои баржи,— разливая водку по рюмкам сказал Булатов…
- Уже наготове, ждут-с,— соврал Камушкин опрокинув стопку.
Сначала как обычно Пирамидовой было легко и воздушно и весело, блаженно от транквилизаторов, затем было уже иначе. Транквилизаторы начинали активно действовать. Шесть таблеток за день это много. Комната медленно поехала влево. Её голова начала кружится, так что казалось, что крутится земной шар с большой скоростью, она закрыла глаза, но всё закрутилось и закружилось ещё сильнее. Комната начала то окрашиваться то пылать то бордовыми то фиолетовыми красками и вспышками а затем каким то неприятно зелёным цветом. Почему эти краски? Как страшно! И зачем я приняла эти таблетки?! Когда это всё закончится?! Неужели это оттенки революции? Она откинулось на спинку стула, но это уже не помогло, было уже так плохо что сидеть она не могла, и через секунды опрокинулась на пол со стула, и даже упав на пол она чувствовала что земля продолжает вращаться всё сильнее и сильнее. Упав её начали бить конвульсии, а тело вздрагивать, глаза закатились, появилась пена.
В хорошо начинавшейся оргии все не сразу поняли что произошло, но увидев её падение испугались произошедшего с Пирамидовой. Булатов, Белоручкин, Камушкин, и Мхаве моментально догадались что это отравление, но они не знали что Пирамидова «отравила» сама себя. Булатов резко вскочил, и побежал к адъютанту:
- Врача! Срочно врача!!! – закричал он так что крик услышал охранник в вечернем пустующем коридоре.
- Ой-ой мамочки ой что с ней?! — закричала Катерина.
Мхаве, тоже взволновался по всей видимости он имел медицинские познания нагнувшись он прощупывал пульс и проверил зрачки. Белоручкин тоже испугался, на его лошадином лице задергались желваки. Скоро пришли Кремова и Уматова. «Чёрт их принёс!» – подумал Булатов вспомнив что Катерина и лежащая Пирамидова полуголая.
- Что с ней?! – спросила Кремова.
- Ни с того ни с сего упала,— как на духу признался Булатов.
Кремова наклонилась низко к лицу, и по запаху сразу поняла что сработали её таблетки. «Эта Пирамидова! Очухается сучка я ей задам взбучку!» — подумала она и строго упрекнула всех — А почему она и вы полуголые?!
Уматова стоящая в стороне молча бросала явно не добрый взгляд на Булатова. Вот он какой! Товарищ Булатов!
- У нас был очень тяжёлый день, сложные переговоры, очень сложные,— очень тихо и тяжело и виновато ответил Булатов.
Камушкин тем временем от волнения выпил ещё две рюмки и теперь закусывал. Пирамидова всё таки подпортила переговоры. Булатов с Белоручкиным переглянулись.
Подойдя к столу Кремова налила себе рюмку из графина, выпив, закусила, затем закурила.
- Надо срочно делать промывание.
- Нужно перенести её во врачебную,— сказал Булататов.
- Нести нельзя, будем промывать её в вашей ванной,— гася сигарету сказала Кремова.
- Хорошо. И ещё Пирамидову пока сообщать не надо, семья будет волноваться, она кстати сегодня нам помогла,— потише добавил Булатов.
Камушкин встав, взял бутылку коньяка и спрятал её в большой внутренний карман морского кителя.
Вскоре Булатов, Белоручкин, Мхаве, и Камушкин вышли из здания ведомства во двор. Начали молча курить в ожидании транспорта. Подъехал мотоциклет с коляской, в который сел Камушкин и уехал.
Через пару минут подъехало авто Булатова.
- Едем в мою резиденцию! – сказал Белоручкин.
**********************
9 мая 2005 года 23:03:02
Олег | Wladivostok | Rusland
Когданов
Я ПРОСНУЛСЯ ВОВРЕМЯ
Ранним июньским утром, в субботу, пока все еще спят, я проснулся и, не умывшись, резво выбежал по лестнице гулкого безлюдного подъезда во двор. Как хорошо в эти минуты в городе! Свежо, тихо! Лишь кое-где еще посвистывают соловьи. И стоит тот самый дивный аромат, который доводится ощущать только в это время, когда на траве еще отсвечивают радужными бликами капельки росы.
Насвистывая веселую мелодию из какого-то мультфильма, я открыл багажник своего, потертого пространством и временем «Москвича», достал ведро, налил в него из дворовой колонки воды, и принялся мыть кузов автомобиля. Затем, для полного удовольствия, нырнул в салон и включил радиоприемник. Шли новости. Но, как я и ожидал, в них ничего нового, в сущности, не было. Диктор говорил о дефиците госбюджета, о задержке зарплаты учителям, врачам, шахтерам, о коррупции чиновников и последствиях криминальной приватизации… Но сейчас мне это не портило настроения. Я собирался на рыбалку!
-Извините.- вдруг послышалось за спиной. Это было произнесено так робко, что я и не понял сразу: мне ли.
-Вас на минутку можно?- прозвучало за спиной уже настойчивее. И судя по женственному голоску, я почему-то представил себе полную, молодую, красивую, но видимо, курящую женщину. « Наверное, попросит куда-нибудь отвезти»- подумал я, оборачиваясь. Но от неожиданности оцепенел. Передо мной стоял низкий, небритый, с синюшными мешками под глазами, пожилой мужичонка из числа спившихся интеллектуалов. К его помятому серому пиджаку и к его облику в целом очень подошла бы авоська с пустыми бутылками.
- Нет, нет. Вы не подумайте ничего такого…- словно угадав мои мысли, сумбурно проговорил он своим вкрадчивым женственным голоском. – Просто я собираюсь купить машину и хотел бы посоветоваться, какую – лучше. Вы ведь водитель бывалый, и, наверное, разбираетесь.
«Ненормальный.- подумал я.- Это ж надо! В такую рань ему понадобились консультации.» И предчувствуя не входившую в мои планы потерю времени, я стал быстрее тереть бока своего автомобиля.
- Не знаю, что Вам посоветовать. Все зависит от цели. Я, например, купил эту машину для мелкого опта. Я торгую в деревнях. А Вам зачем?
-Как зачем? -обиженно уставился на меня мужичонка.- Я ведь тоже человек! И тоже хочу ездить на машине.
-Да я не об этом. Для какой цели?
-Ну, можно тоже для мелкой торговли, и в гости, на рыбалку.
- Тогда берите «Жигули», шестерку, у нее хороший движок.
-А может, лучше «Ниву»?- деликатно, но как-то артистично пощипав щетину на шее, спросил мой навязчивый собеседник. Я почувствовал, что начинаю нервничать. Но сдержал себя и ответил спокойно:
- Для сельской местности, конечно, лучше «Ниву».
Произнося эти слова, я отошел, чтобы рассмотреть, чисто ли вымыл машину. Но сделал это нарочито выразительнее, и отошел подальше, дав понять, что у меня свои дела и я уже потерял интерес к беседе. Мужчина задумчиво одернул пиджак и собрался, было, уходить.
-Значит, Вы считаете так. – как бы закругляя наш разговор, почему-то печально произнес он. И заметив, что я обратил на это внимание, неожиданно встрепенулся и торжественно посмотрел на облака.
-А может микроавтобус? А?
-Господи, да покупайте, что хотите. – резко ответил я, с силой выжимая тряпку. Затем, выплеснув из ведра остатки воды, положил его в багажник и начал заводить машину.
Тем временем, интеллигентик, будто перестав меня слышать, рассеянно добавил:
-Впрочем, у меня еще есть время подумать. Тем более, что и денег-то … у меня… нету.
Я недоуменно взглянул на его блеснувшие серо-зеленые глаза. « Ну, и чего ради было в такую рань вставать и отнимать у людей время? Больной, что ли?»
В эту минуту за его спиной я заметил подходившую к нам молодую женщину с белым воротничком под легкой курточкой. Формально кивнув мне в знак приветствия, она явно демонстративно обратилась к моему собеседнику, произнося его отчество нараспев:
- Ива-аа-ны-ыыыч!
Мой собеседник от неожиданности вздрогнул. И будто уличённый в недобром деле, слегка побледнел.
-Что ж, спасибо за беседу.- спешно проговорил он.
-А Вы все ещё выбираете себе машину? –вплотную приблизившись к нему, то ли спросила, то ли просто сказала женщина.
Вдруг, строго глядя мне в глаза, мужик каким-то чужим, суровым голосом холодно ответил:
-Да нет, Светлана Андреевна. Машины меня уже давно не интересуют. Мы тут разговорились о политике, о кризисе, да и так, обо всём понемногу.
« Чего это ты врешь-то?»- собрался я произнести эту мысль вслух. Но его серо-зеленые глаза так по-змеиному властно смотрели в мои, что я, будто под гипнозом, потерял к этому волю.
- А как настроение? Пьете ли лекарства? Спокойно ли спите? Как аппетит?- с какой-то напускной, как мне поначалу показалось, заботливостью продолжила женщина. А затем, судя по характеру вопросов и ее дежурным интонациям, я понял, что Светлана Андреевна ни жена, ни даже родственница моему загадочному собеседнику. А скорее всего, врач. И он – в самом деле – больной. Видимо, психически больной человек.
-Спасибо, все нормально.
Кратко ответив на ее расспросы одной этой фразой, мужчина торопливо ушел. И я убедился в точности своего предположения, когда Светлана Андреевна сказала, что она- курсирующий психиатр нашей районной поликлиники. И что периодически, раз в три месяца, навещает своих пациентов с вяло текущей шизофренией.
-Денег на лечение всех не хватает,— невесело произнесла она,— вот и выкручиваемся, как можем. Особенно буйных, конечно, держим в лечебницах. А этих,— она кивнула в сторону сгорбленной фигуры уходящего Иваныча,— эти тихие, безобидные, этих лечим по месту жительства.
Затем достала из сумочки сигарету, щелкнула зажигалкой и с дымом горестно выдохнула?
- Лечим. Вместо того, чтобы вовремя помочь человеку в суде. Крыша-то поехала у него отчего? Держал в сберкассе десять тысяч, советскими. От семьи отрывал. Копил на машину. Хотел купить новую. А тут р-раз, как гром среди ясного неба, и приватизация, и инфляция, и все на свете. Денежки тю-тю. Девальвировались. А государство показало фигу. И человек сломался. А был ведущим инженером-конструктром. Представляете!
Выдохнув струю дыма, Светлана Андреевна добавила:
-Слава Богу, хоть из депрессии удалось его вывести. А что дальше – не знаю. Ходит ведь с утра до ночи по автостоянкам, вокзалам, донимает всех расспросами, какую машину лучше купить. Идея- фикс. Никак не может расстаться с этой мыслью. Впрочем, стоп! А с Вами он действительно говорил о другом?
Я вспомнил строгий гипнотический взгляд Иваныча и синюшные, видимо, все-таки не от пьянок, а от недосыпания, мешки под его змеиными глазами. Как страшен человек внешне, когда внутри его сплошные раны! Так зачем же добавлять еще одну, если он уже, похоже, и сам понимает, что болен. Я сделал бодрое и невинное лицо.
- Да, так и было. Тут по радио шли новости. Ну, мы и разговорились. Хотел забрать его с собой на рыбалку, но он сослался на какие-то дела и отказался.
-Слава Богу!- лицо Светланы Андреевны засветилось радостью.- Выздоравливает! Значит, скоро снимем с учета.
И вежливо попрощавшись, она отправилась к очередному пациенту.
Я завел машину и отправился на рыбалку. За поворотом снизил скорость: впереди маячила сгорбленная фигура Иваныча. Поравнявшись, я махнул ему рукой.
- Садись, поехали со мной на рыбалку. Суббота ведь!
Иваныч, подумав, видимо, что я обращаюсь сквозь него к кому-то другому, посмотрел налево. Потом неуверенно ткнул ладонью себе в грудь.
-Вы мне?
-Да Вам, Вам, садитесь скорее. И так опаздываем.- Я тормознул и приоткрыл вторую дверцу автомобиля.
Суетливо забираясь в салон, Иваныч вдруг спросил:
-А как Вы догадались, что я люблю рыбалку?
- Да так, показалось. А деньги-то Вам хоть вернут?
- Вряд ли. А для меня удочка у Вас найдется?
- Найдется, не переживайте.
-Знал бы, что возьмете, подготовился бы…
-Ничего, все еще впереди. Будем ездить вместе.
Через зеркальце над собой я увидел, как снова блеснули его глаза. Нетрудно было догадаться, какие чувства снова всколыхнулись в его душе.
- Спасибо. Я тут, на челябинском тракте, знаю отличные карповые места.
-Например?
-А, хотя бы, вот, если через пару километров повернуть направо, потом еще километров семь прямо.
-Никогда там не был. Неужели там есть карпы?
- Есть, есть! Лет пять назад я сам ловил там во-о-от таких рыбин!- Иваныч выставил перед собой ладони на расстоянии примерно сорок сантиметров.
- Попробовать, что ли? А поехали!
И, спустя некоторое время, я сворачиваю машину на дорогу, указанную Иванычем.
Солнце только-только выглянуло за лесом. Еще свежо. К часам девяти доберемся до озера. Успеем.
Как хорошо, что я проснулся рано! То есть, вовремя.
11 мая 2005 года 15:50:12
Когданов | kogdanov@bk.ru | Екатеринбург | Россия
Когданов
ШАРИК
рассказ
Как тихо в селе после города! Как уютно в родном дворе среди сбросивших листья деревьев! Под утро скромный южнороссийский снежок едва- едва припорошил землю. Во дворе было еще прохладно и свежо, но уже заметно пригревало солнышко. И поэтому во многих местах снег таял, обнажив сочно-зеленые калачики, розетки чертополоха и черную, недавно вскопанную землю в саду. Ради меня, сына, приехавшего издалека погостить, спустя пять лет разлуки, всего на три дня, мать ощипывала в сенях утку. Стоял запах ошпареных перьев и в ожидании вкусных потрошков под стулом, подняв хвост и выгнув спину, увивалась кошка.
Мать проводила меня взглядом.
- Как ты поседел, сынок!
- Что поделаешь. Сорок лет уже, как-никак. Да и работа нервная…
Закрыв глаза, я повернулся лицом к ласковому солнечному излучению и простоял так минут, наверное, пятнадцать. Что-то удерживало меня здесь.
Я прошелся по оставшимся невскопанными тропинкам в саду и вышел на межу, отделяющую наш двор от огорода. Тут я почувствовал необъяснимое смутное волнение. Когда-то здесь тянулся высокий вал из слежавшихся годами серо-бурого бурьяна и белесой соломы. Чтобы куры не перелетали на огород и не разгребали там свежие грядки. Хотя они все-равно перелетали. И все-равно разгребали. Даже с подрезанными крыльями. А мы с братом Лёнькой бегали без конца на огород и шугали их во двор.
У основания вала, на залитой солнцем южной стороне, в такие теплые свежие осенние деньки мы с Лёнькой водили в детстве свои игрушечные, ярко раскрашенные жестяные грузовички, оставляя их на ночь в вырытых курами нишах, будто бы в ангарах.
Я стал разглядывать соседский участок в месте, где стояла скирда соломы. На одном торце она была изрядно выщипана для корма коровам, как и в ту осень, когда мне было, кажется, шесть лет. Тогда точно так же припекало солнышко и таял первый ноябрьский снежок. Радостно щебетали воробьи, а наши пестрые куры, квохча и слегка переваливаясь, прохаживались вдоль выбеленного саманного сарая. Мама так же, но тогда во дворе, специально к празднику революции ощипывала утку, и пахло ошпареными перьями.
Жили мы без отца, бедно, потому что мама работала уборщицей и, как недавно приехавшая, получала самую маленькую зарплату в колхозе. Уток у нас было очень мало. Не больше десятка. Да и для этих всегда не хватало запасенного на год ячменя и отрубей. И поэтому мы с Лёнькой искренне любили всякие советские и религиозные праздники, потому что в их честь на столе всегда появлялась горячая, полная ароматной жареной утятины сковородка. И мы с Лёнькой, месяцами не евшие мяса, опустошали ее в считанные минуты.
Утятину я обожал. Но от страха забивался куда-нибудь подальше, когда мать с топором в руке начинала укладывать длинную и непокорную шею трепыхающейся утки на твердое акациевое полено, чтобы отрубить ей голову. В отличие от любопытного Лёньки, всегда стоявшего рядом, я на это короткое время закрывал глаза.
Судя по всему, и матери эта неминуемая в селе процедура тоже была не по душе. Подождав, пока успокоенная утка вытянет шею, она непременно откладывала топор и перекрестившись, обращалась вслух к Богу: «Прости меня, Господи, за этот великий грех».
И только потом раздавался характерный приглушенный стук топора, и утиная голова, пару раз зевнув, падала в сторону, отдельно от туловища.
Я и теперь отношусь к этой необходимой в жизни селян жестокости настороженно. Мне и теперь кажется, что пока мы оправдываем в себе хищника, пока в глубинах своего сознания, подсознания допускаем, что иногда жестокость может быть необходимой и полезной, мы еще вволю настрадаемся от таких явлений, как садизм, терроризм, война. И чем больше у нас натурального хозяйства, тем больше людей, равнодушных к жестокости вообще.
Так что же случилось в тот, очень похожий на сегодняшний день?
Пригревало солнышко, бродили довольные сыростью куры, радостно щебетали воробьи, зудели к потеплению мухи, ползали по просохшим участкам земли жучки. И еще, было что-то очень важное еще... Ах да, вот в чем дело. Звонко лаял соседский Шарик, черный с белыми пятнами песик. Потому, что хозяин, дядя Боря, в очередной раз привел домой собутыльников. И они, покачиваясь, бесцеремонно ходили мочиться за угол летней кухни, куда остервеневший Шарик, звеня цепью по направляющей проволоке, достать, как ни старался, не мог.
Прямо на уличном верстаке мужики ставили бутылки с водкой, самогонкой и пили днями напролет. А дядя Боря то и дело приказывал своей жене, тете Нине, добавить закуски. Худая, истощенная работой, она послушно оставляла ведра с водой, которые по десятку в день, носила для коров и свиней на их дворе, и торопливо помыв руки под уличным рукомойником со штырьком внизу, бежала в хату. И пока шкворчала между кусками сала яичница, тетя Нина проворно нарезала хлеб, огурцы, лук. Затем, раскладывая все это на верстаке, она обязана была приветливо приговаривать: «Угощайтесь, дорогие гостёчки, кушайте, на здоровье». Так хотел суровый дядя Боря. И люди, на самом деле, были нужные. Каждый мог украсть и притащить что-нибудь из колхоза. Строитель – доску, которая в степи никогда не бывает лишней. Шофер – бензина для мотоцикла дяди Бори. Скотник- корма с фермы. А дядя Боря с тетей Ниной только начинали семейную жизнь, строили, пристраивали.
Шарик этого не понимал и лаял на всех чужих подряд. Но поскольку пьянки длились с утра до вечера, периодически он делал передышки, умолкал, и весь мой маленький детский мир казался мне, без его лая, каким-то неполным.
Шарик все время был на привязи. И я поначалу не придал значения тому, что он, оскаленный, озлобленный, оказался вдруг у скирды. Тут песик отскочил в сторону и я успел заметить, как в скирду ударился крупный обломок красного кирпича. Следом в солому воткнулась палка, и ударился второй кусок кирпича. Я присмотрелся: Шарик был без ошейника, сорвался с привязи.
-Шарик, в будку!- властно рявкнул дядя Боря.
Однако рассвирепевший от долгого пребывания гостей Шарик был уже неуправляем. Увернувшись от очередного, брошенного в него, камня, он так и норовил цапнуть кого-нибудь из них за ногу.
Действие сместилось в глубь соседского двора и я спешно забрался на верхушку вала, чтобы получше его рассмотреть. Но тут же инстиктивно свалился с него от прогремевших ружейных выстрелов и прошипевших сквозь листву дробинок. В первые секунды мне показалось, будто выстрелили в меня. И я в страхе вжался в вырытую курами нишу.
Все разом стихло. Стайка воробьев мгновенно исчезла. Куры остановились и, подняв головы, стали испуганно озираться. Даже легкий теплый ветерок, казалось, затаился. Не слышно было и Шарика.
С трудом преодолев страх, я ползком забрался на вал и осмотрелся. Дядя Боря, бранясь, шел с ружьем в сторону стоявших у верстака друзей. А где же Шарик? А Шарик… До самой смерти не забуду овладевшее мной чувство сострадания, когда я увидел, как на черном боку лежавшего под скирдой Шарика стали проступать и увеличиваться бурые пятна. Я с ужасом понял, что сосед выстрелил в него. И получается, только за то, что песик добросовестно исполнял свой собачий долг. Несколько минут своим детским сознанием я не мог принять эту жуткую реальность. Но бурые пятна на черном боку расплылись и вот уже слились в одно страшное покрывало.
-Шарик, Шарик, иди сюда.- вполголоса, из опасения, что меня услышит злой дядя Боря, позвал я дворняжку, ощущая выступающие слезы и комок в горле.- Я тебе помогу. Чем-нибудь.
Раненый песик медленно повернул голову в мою сторону и я увидел, как его черные, только что блестевшие задорно глаза, потускнели. Жизнь Шарика кончалась. Я видел, как покрывались серым налетом глаза зарубленных уток и уже хорошо это понимал. Но я никогда не забуду этот момент потому, что несколько секунд Шарик смотрел прямо на меня. Затем он слегка вильнул своим коротеньким хвостом, вытянул шею вперед, положив голову на лапки, и замер.
Господи, как в эти минуты я хотел, чтобы он шевельнулся хотя бы еще разок! В советское время мама была редкой, по-настоящему верующей в Бога, женщиной. И подумав, что, может быть, Бог и в самом деле существует, я закрыл глаза и стал просить его вернуть Шарика к жизни. Помолившись, я снова окликнул Шарика. Он не шевелился. Я расплакался, и исступленно стуча кулаками по колючей стенке бурьяна, зашептал: « Господи, накажи этого дурака. Пожалуйста».
Когда стемнело, я выкопал на лугу небольшую яму и перетащил в нее тело Шарика. Засыпав трупик дворняжки землей, я соорудил из веточек вишни крестик и воткнул его в рыхлую, сырую землю могилки, как делают взрослые.
Господи, как давно это было. И как свежо в памяти!
…Так вот в чем дело! Вот почему сегодня я интуитивно остановился на месте, где когда-то находился вал из бурьяна и соломы. Вчера по пути от автобусной остановки я встретил ехавшего на велосипеде, дядю Борю. Меня он не узнал, хотя и пытался, похоже, это сделать. А я узнал его, даже постаревшего, сразу. Управлял он одной левой рукой. Ту, которая сбивала с ног, за непослушание, тетю Нину, и нажимала на курки ружья, убившего Шарика, как я узнал позже от матери, оторвало в дорожной аварии. А жил он после развода с тетей Ниной много лет уже в другом месте.
Я не придал бы этому факту особого значения, если бы не держал в памяти другую, ошеломившую меня весть. Однажды моего ровесника, который в детстве, ради забавы, вешал на деревьях кошек, тоже нашли повешенным… После того, как он, пьяный, в отместку неприветившей его девушки, сжег единственную, уцелевшую с девятнадцатого века, деревянную ветряную мельницу-памятник…
11 мая 2005 года 15:52:31
Когданов | kogdanov@bk.ru | Екатеринбург | Россия
Когданов
РОДНАЯ РЕЧЬ
рассказ
1988 год. Наш поезд, мерно покачиваясь и постукивая колесами, неспеша двигался из Ташкента в Москву. В купе, напротив меня, на нижней полке сидели светлолицая и узкоглазая девочка-кореянка и ее мама – молодая русская блондинка с большими, как у куклы, глазами. Они негромко переговаривались на чистом, как я заметил, литературном русском языке. Из чего я сделал вывод, что обе они родом из Ташкента. По-русски городские жители Узбекистана говорят именно так – ясно, грамотно. Но в то же время холодно и беспристрастно. Так их учили в русскоязычной школе.
На очередной стоянке под Бухарой в купе вошел грузный пожилой мужчина. Покряхтев, он забрался на верхнюю полку и уткнулся очками в детектив. Я предложил, было, ему свою нижнюю полку, но он категорично отказался:
-Спасибо, не нужно, мне нравится наверху.
Следом за ним вошла пожилая женщина и попросила у нас разрешения побыть с мужем, то есть с этим самым мужчиной, лежавшим наверху.
В их лицах было больше азиатского, чем европейского, и я, от нечего делать, стал гадать, кто они по этническому происхождению: марийцы, чуваши, татары? Прервав чтение, и слегка приподнявшись на локте, мужчина обратился к жене:
-Пимы-то не забыла?
-Взяла, не волнуйся.
- А вихотку?
-Да взяла, господи.
В этот момент любопытная девочка потянула свои выразительно алые губки к маминому ушку и шепотом, но слышно стало всем, спросила?
-Что такое – пимы?
Блондинка, коротко взглянув на читавшего мужчину, пожала плечом.
Девочка, повторив движение, прошептала снова:
- А вихотка?
Заметив недоумение матери, я вмешался:
-Пимами на Урале, кажется, называют валенки. А вихотка – это мочалка.
При этом самодовольно крякнув, верхний сосед насмешливо, но беззлобно заметил:
-По-русски-то понимаат плохова-ато. А по-корейски-то как?
-Научили бы- понимала бы и по-корейски.- обняв дочку, ответила мама.
Девочка забралась на свою верхную полку и немного поворочавшись, уснула. Колеса поезда мерно отстукивали свои километры. Общекупейный разговор явно не клеился. Пока вдруг блондинка не обратилась ко мне:
-Вы уралец, что ли?
Я признался, что не уралец, а особенностями русского языка интересуюсь из профессионального любопытства. Так постепенно мы разговорились и вволю нашутились насчет того, что русские часто не понимают друг друга из-за пренебрежения к понятному для всех литературному языку и привычки общаться на местных наречиях.
В Волгограде наши пожилые попутчики вышли. А место соседа на верхней полке занял бодрый и говорливый, как оказалось, молодой человек с остроконечными чапаевскими усами. Почему-то пожав всем руки, он сразу представился: -Колесников Николай Андреевич. Колесников Николай Андреевич.
К разговору о диалектах он присоединился охотно, но сходу стал оспаривать наши выводы о преимуществах литературного языка, более удобного для межнационального общения, чем местные наречия. Сам он говорил на южнороссийском диалекте с приглушенным «г» и прочими особенностями:
-Я, чистокровнай донской казак, ребята. И гутарю так, как усю жизь, усегда у нас говорыли и дяды и прадяды, как прынято. И коверкать мине яго ни к чаму. А ежели шо непонятно- переспроси, язык не отпадёть.
Вот, к примеру. Прыходя до мине кум. Мине положено устретить яго, как полагается, по-уму, правильно? Сидай, мол, куманёк, щас мы с тобой прымем трохи первачка, запьем каймачком, да погутарим, то есть, побалакаем, как быть дальше. А я вместо этого возьми да в морду яму вашим литературным: мол, здарсть, Иван Петрович, о чем будем коворить? Думаете, в другой раз он до мине прыдя?
Блондинка, не выдержав своеобразного речевого вала Николая Андреевича, начала насмешливо его поправлять.
-Не прыдя, а придёт.
-Ну, ладно,-согласился Колесников,— прыдёть. Но в том и дело, шо он до мине уже никогда не прыдёть.
-Не прыдёть, а придёт.- засмеявшись, опять поправила его блондинка.
-Ладно, ладно,— разгорячился Колесников,— Я ить о том, что есть язык для информации, а есть для души. А напоследок, коли мине скоро выходить, послухайте одну смяшную и поучительную историю. Как-то получила бабка пенсию. За себя и, конечно, за деда, шоб по дороге домой не пропил. Ну, и как усегда, спрятала у печке. Потом узяла тяпку и пошла полоть, дело-то было летом. А деду после учерашнего тяжко. Ох, тяжко. Шо делать? Перерыл усе шкафы, усе сундуки. Нету денег. Стоп, а у печке? Разобрал чугунки, каструльки, рукой по печке шасть, шасть. Нашел! Пачка у носовом платке. Глядь у окно- бабка тяпаить. Тяпай, тяпай, будуть помидорчики. Деньги за пазуху, а у печку – бумажек, кочерыжек и чирк спичкой. Это шоб алиби было.
Глядить бабка- дым с трубы. Лятить к печке, чугунки, каструльки гремять. Она у огонь руками, лап, лап, нету платочка с деньгами. К деду скок: какого, мол, черта, среди лета печку затопил, газовка вон. А дед прикинулся валенком…
-Пимом, что ли?- потягиваясь, прервала его горячую речь только что проснувшаяся девочка.
Колесников от неожиданности растерялся:
-Каким пимом? Шо это такое?
-Ну, валенком, значит. Так на Урале для души говорят.- задиристо улыбаясь, пояснила блондинка.
Пытаясь осмыслить замечание, Колесников выпятил нижнюю губу и уставился в стену купе.
-А причем тут Урал?
Блондинка насмешливо отвернулась. Но мне хотелось дослушать эту колоритную историю до конца. И я в мягкой форме попытался объяснить Николаю Андреевичу, что до него с нами сидел уралец, речь которого для девочки приходилось переводить с одного русского на другой русский. А девочка едет в Россию впервые. Для неё что Урал, что Москва- все едино, Россия. И она сделала вывод, что правильно по-русски «валенки» – значит, «пимы». А «мочалка» – «вихотка».
-Какая вихотка, какие пимы! Я рази про это? Да что теперь. Усё. Прощайте.
Побледневший Колесников схватил чемодан и выскочил из купе. Хотя до Миллерово,
где ему нужно было выйти, оставалось еще полчаса езды.
-Обиделся.- грустно улыбнулась блондинка. – Получается, донскому казаку для души гутарить можно, а уральскому – нет.
Сразу после этой фразы девочка спустилась, и ее выразительно алые губки вновь потянулись к маминому ушку, чтобы растолковать очередное непонятное слово в ее родном языке.
11 мая 2005 года 15:54:19
Когданов | kogdanov@bk.ru | Екатеринбург | Россия
Когданов
ГОД ЗАЙЦА
Сказка для маленьких взрослых
-Папа, почему вымерли мамонты?
-Ты хочешь знать, почему вымерли мамонты? Тогда садись, дружок, и слушай.
В давние времена, как ты знаешь, Бог создал небо, Землю, а потом уже и людей, зверей, птиц, рыб и насекомых. Посмотрел Бог: все, что нужно, на Земле есть. И собрался улетать в свой офис, который находится за самыми далекими звездами. Но прежде чем покинуть Землю, он собрал всех земных тварей и строго-настрого наказал: «Никогда не забывайте, что все вы равны перед Богом. Не позволяйте себе лишнего, но и в недостатке не живите». Сказав это, он удалился.
Люди, решив, что они умнее всех, тут же заявили о своем суверенитете. А звери, птицы, рыбы и насекомые захлопали растерянно глазами: они так и не поняли, кому где жить, кому чем питаться. Так весь день одни просидели молча, другие – жалобно скуля, пока, наконец, над всеми не вспорхнула Мудрая Сова.
-Слушайте меня! — заговорила она.- Нам нужно немедленно провести Великое Собрание и обо всем договориться.
-Правильно! — очнулся вдруг Главный Тигр.
-Превосходно! — закричал Главный Заяц.
-Верно, замечательно! – зашумели все остальные.
Но как только встали вопросы, с чего начать и что делать, так такой тут начался переполох, который можно сравнить лишь с вавилонским столпотворением. Перебивая друг друга, все начали спорить. Причем, каждый считал, что прав лишь он один и категорически не признавал чужого мнения.
-Стоп, стоп, стоп! — закричала Мудрая Сова. — Давайте по порядку. Прежде всего, нам нужно принять Закон о питании. Прошу голосовать. Кто за ?
Поднялся целый лес конечностей. Потому что все давно уже хотели есть.
Однако с этого момента началась история, которая и объясняет нам, почему потом вымерли мамонты.
Пока Мудрая Сова подсчитывала голоса, Главный Заяц успел заметить, что среди всех поднятых конечностей больше всего пушистых заячьих лап. «Ага! -смекнул заяц,— мы, значит, самая большая фракция. И поэтому мы можем утвердить такой вариант развития всего земного сообщества, который будет выгоден прежде всего нам, а может, только нам, зайцам».
И не теряя времени, Главный Заяц хитро воскликнул:
- Я поддерживаю мудрое замечание Совы. Но не только Закон о питании, а и все остальные законы нам следует принимать большинством голосов. И пусть демократия станет самым главным принципом нашего общественного устройства.
- Что ж,— сказала Мудрая Сова,— давайте проголосуем и за это, вполне справедливое предложение.
Снова поднялся лес конечностей. И Главный Заяц, хитро прищуриваясь, продолжил:
-А поскольку все мы равны перед Богом, то каждый заяц на Земле должен съедать зелени ровно столько, сколько, скажем, корова, нет, мамонт.
-Позвольте,— вмешался Главный Мамонт,— как же так? Мы, мамонты, как видите, очень крупные животные и поэтому корма каждому из нас требуется гораздо больше, чем каждому зайцу.
-А мы, тигры,— заметил Главный Тигр,— зеленью не питаемся вообще. Нам необходимо ,— тигр взглянул на зайца и облизнулся, сглотнув слюну,— нам необходимо, гм, что-то другое.
-И мы не питаемся зеленью. — от имени всех комаров пропищал Главный Комар.
Снова поднялся шум. И снова, взлетев над всеми, закричала Мудрая Сова:
- Тихо! В любом случае мы должны следовать принципу демократии. Поэтому и будем голосовать. Кто за то, чтобы действовал Закон о питании, предложенный Главным Зайцем? Считаю, раз, два… десять… надцать…
А поскольку заячьих конечностей среди других было больше, прошел, как ты понимаешь, заячий вариант Закона о питании, по которому всем животным предписывалось питаться исключительно зеленью. Причем, как подчеркивалось в Законе, один мамонт, тигр или комар имел право съедать зелени не больше, чем один заяц. Вдумайся получше в эту формулировку и ты поймешь, для чего существует политика. Ну а позже появилось и ожидаемое хитрыми косыми дополнение к закону о том, что несъеденные излишки зелени могут быть только в собственности зайцев. И опять же, оно было утверждено большинством голосов. Ну, а чьих — сам понимаешь.
Вследствие этого несправедливого решения мамонты страшно исхудали. Они ведь были очень интеллигентными животными и не могли воровать. Кроме того, они были очень законопослушными и не могли нарушать демократично, как верили они, принятый закон, даже если он лишал их возможности выжить. Они надеялись и ждали, что скоро будет принят новый, учитывающий их интересы, закон. Да так все и вымерли.
-А как же выжили остальные звери? Они начали нарушать закон?
-От этого закона досталось, конечно, и другим животным. Свои последние дни начали отсчитывать тигры. Чуть ли не прозрачными стали комарики. Им нельзя было питаться вкусной и полезной кровью, а противный сок из стеблей растений их силы не восполнял. И только зайцы на Земле толстели и непомерно множились. На полянке, под кустом, под пеньком — всюду, где бы ни захотел спрятаться комарик, не говоря уже о тигре, отлеживались сытые и самодовольные зайцы. А зайцы-милиционеры группами сновали среди других зверей и зорко следили за тем, чтобы неукоснительно соблюдался главный их закон –Закон о питании, который они называли самым демократическим. Так в мире воцарилась самая настоящая заячья диктатура. Стоило какому-нибудь комарику в состоянии ностальгии тайно присосаться к толстому зайцу, как тут же его убивали. Расправа в случае нарушения самого демократического, по словам зайцев, закона ожидала и любого другого.
Но однажды все решилось просто. Тигры, волки, лисы не выдержали такого насилия и забастовали. Когда же зайцы-омоновцы бросились их разгонять, повстанцы стали, разумеется, себя защищать. И вдруг поняли, что вместе они сильнее даже вооруженных зайцев. И победили! А некоторые неугомонные хищники гоняются за зайцами и по сей день. Так естественные законы природы начали править тогда и правят до сих пор. Причем, заметь, сами по себе, без Бога. И будут править вечно. И только люди между собой устроены иначе. Потому, что умеют договариваться.2004г.
11 мая 2005 года 15:58:27
Когданов | kogdanov@bk.ru | Екатеринбург | Россия
Когданов
ПОБЕДА
сатирический рассказ
(Фамилии персонажей в рассказе — вымышленные.)
В минуты жаркого и сонного летнего полдня, когда обычно все живое прячется в тени и дремлет, над зарослями центральной части южнороссийского города Советска вдруг вспорхнула огромная, удивительно похожая на салют, стая воробьев. Это от того, что в здание областной администрации, громко хлопнув дверью, энергично вошел сорокалетний учитель истории Иван Денисович Дневной. Тут он остановился, поправил свои старомодные очки, озадаченно оглянулся на дверь и, секунду подумав, снова вышел на улицу. Учителю показалось, что вошел он не столь эффектно, как хотелось бы. На улице Дневной вытер со лба пот и снова устремился к двери. И на этот раз хлопнул ею так, что вдребезги разбились о роскошный мраморный пол выпавшие стекла, и дверь тоскливо скрипнула.
- Вот теперь нормально. — удовлетворенно заключил Иван Денисович.
Два года назад, в связи с ликвидацией вечерней школы, он потерял работу, а его больная жена и дети, в связи с этим, единственную возможность пусть небольшого, но все же дохода. Вскоре, вдобавок, семья Дневных после публичных извинений губернатора в связи с кризисом в стране, как, впрочем, и многие другие, перестала получать и детские пособия. Все, к тому же, осложнялось и тем, что Дневные еще не успели приобрести дачу для подножного, так сказать, корма. Несколько раз подряд Дневной терпеливо выслушивал по телефону объяснения чиновников о том, почему пособия по безработице и детские пособия задерживаются на три, четыре, семь, пятнадцать месяцев и так далее.
И вот, наконец, его терпение лопнуло! Он прибыл сюда с твердым намерением разобраться, в чем дело и до каких пор! С такой невероятной решимостью, сжав сухие и бледные кулаки, шагал вперед в общем-то добрый и робкий по жизни человек. Дневной был уверен в собственной победе, ибо действовал он по разработанному с помощью жены исключительно удачному плану. Согласно ему в приемной губернатора с забавной, кстати, фамилией Чуб, следовало стукнуть кулаком по столу и громко возмутиться, чтобы все стоящие вокруг удивились ярости обычного учителя и пропустили его без очереди. Но, к сожалению, сидела здесь только одна, судя по всему, очень занятая секретарша. Левой стороной своих пухлых, ярко накрашенных губок она быстро и деловито сообщала что-то в телефонную трубку. А правой, что удивительно, успела сказать Дневному: «Садитесь». При этом взглянула на него только правым глазом потому, что левый был занят другим, более важным вопросом. В пальцах левой руки, над телефонной трубкой, у нее дымилась длинная и тоненькая иностранная сигаретка, а правой рукой она отстукивала что-то на клавиатуре компьютера. И все это одновременно! У Ивана Денисовича от изумления округлились глаза. Он попытался сделать так же губами, глазами, руками все сразу и убедился, что ЭТО и в самом деле надо УМЕТЬ.
- Вы по поводу пособий?- спросила его секретарша, и каким – то чудом поняв, что Ивана Денисовича только это и интересует, не дав ему даже собраться с мыслями, добавила: — Пройдите в пятнадцатый кабинет.
Шокированный сверхзанятостью секретарши, Дневной вышел в длинный коридор областной власти и отправился искать одну из многочисленных дверей. И тут его внимание привлекло еще одно удивительное обстоятельство. Почти все таблички на дверях были с фамилиями «Чуб», «Чубайс», или с такими, как «Вихор», «Кучерявый»… А самое главное, что почти все выходящие из дверей чиновники, как на подбор, были похожи друг на друга: коротко стриженые, круглолицые, сытенькие, с брюшком и аккуратненьким бордовым галстучком на фоне темно-синей рубахи с серым пиджаком. «Клонированные»- с испугом подумал Иван Денисович, но тут же отогнал от себя эту страшную мысль. На смену ей, однако, пришла другая: « Почему же тогда фамилии однокоренные?». И это заставило Дневного насторожиться.
В конце коридора стояла большая, уплотненная толпа, которая на самом деле, как это заметил Дневной, была зигзагообразно свернутой очередью. Выяснив, что эта очередь в пятнадцатый кабинет, Дневной занял свое место и задумался.
Длительное и томительное ожидание приема полностью перечеркивало его план взять областную администрацию натиском. Что-то надо было предпринимать. Переминаясь с ноги на ногу, Иван Денисович стал, как это и принято в длинных очередях, нетерпеливо поглядывать вперед. И в этот самый момент он получил очередной сеанс шоковой терапии. Он увидел, прямо скажем, чрезвычайно странное для официального учреждения действие. Мужчины и женщины, старые и молодые входили в кабинет в обнаженном виде! Да, да, именно раздевшись до трусиков и бюстгальтеров. Снятую одежду они сваливали тут же, на стульях, а потом в суете, выискивая свое, скидывали на пол чужое. Выходили, как правило, расстроенные, чаще всего с плачем, и по этой причине, случалось, надевали одежду других владельцев. Очередь трогательно провожала уходящих со слезами и сочувственно вздыхала, употребляя слова «страдалец ты наш» или «Хлебнул, бедный, горюшка». И заодно возвращала их к реальности. Один опечаленный мужик чуть не ушел в чьей-то юбке, пока его не окликнули: « Эй, мужик, юбку-то сними». А спустя полчаса после него из кабинета вышла мокрая от пота, измятая, но зато с улыбкой на лице и с бумажками для получения пособий молодая грациозная леди. Так она на радостях и вышла на улицу голой.
Одевались клиенты тут же, в тесноте, то и дело задевая других локтями. Некоторые женщины просили стоявших рядом мужчин застегнуть им бюстгальтер. В ответ на это одни мужики брезгливо отворачивались, а большинство, охотно помогая, еще и похлопывали дам по дряблым ягодицам.
Дневной протер платочком очки и опять надел, чтобы получше вглядеться в происходящее. Потом он подумал, что, стоя в очереди, случайно задремал и все это ему снится. Но убедившись, как со странной ухмылочкой раздевается, затем исчезает за дверью очередная женщина, открыл от изумления рот и пошатнулся. Придя в себя, он с заиканием спросил стоявшую рядом женщину в строгом костюме:
- Зач-ч-чем они р-р-аз-з-з-девают-с-с-ся?
Та, окинув его с ног до головы оценивающим взглядом, произнесла:
- Раздеваются, – значит, надо. Там на двери бумажка висит. Пройдите да почитайте.
Иван Денисович протиснулся к двери, нашел глазами приклеенный к ней и пожелтевший от времени кусок ватмана с кратким рукописным предупреждением, и медленно, с открытым от изумления ртом, полушепотом прочитал: « В верхней одежде не входить», а выше, на табличке: « Главный эксьюзмист М.С.Локонов». И несмотря на то, что на улице было не менее тридцати градусов в тени, а в помещении, где находилась изнывающая от духоты и истекающая потом толпа, еще больше, Дневного прознобило. Сначала от слов внизу, потом от непонятного «эксьюзмист», потом снова от фразы «В верхней одежде не входить».
-Поле чудес какое-то. — упавшим голосом произнес Иван Денисович, протискиваясь назад.
- Вот именно! – буркнул, услышав его слова, высокий, крепкий мужчина.
- Конечно, безобразие! — добавила своим звонким голосом какая-то старушонка.- Если уж, понимаете ли, надо, чтобы посетители входили без верхней одежды, могли бы и раздевалку поставить.
- Да только ли в раздевалке дело!-возмутилась другая.- Пора бы и аналитический отдел создать. Всякие ведь люди обнажаются. Тут могут быть и больные спидом и сифилитики.А надо ведь все по уму, по порядку. Сдай сначала кровь и мочу для анализа, а потом, будь добр, проходи к товарищу Локонову.
- Правильно!-выкрикнул кто-то.- И отдельную комнату для плачущих отвести. А то пока дождешься своего приема, так и сердце надорвешь от переживаний.
- Зачем?- возразил кто-то.- Пусть в курилке и плачут.
- Нет, дружок, курилка – для курящих.- ответили ему.- А плачущему электорату нужна своя территория, изолированная от прочих. Вот и была бы настоящая забота о трудящихся.
- Так чего стоим-то!-закричал высокий мужчина, первым поддержавший Дневного.- Мы же народ! А это,— он показал на коридор с многочисленными дверями,— исполнители нашей, народной власти. Надо пойти и навести порядок!
- Ну, так пойдите и наведите.-сказала женщина в строгом костюме.
- А почему именно я? — обиженно возразил ей высокий.- У меня пятеро детей. Их и кормить, и поить, понимаешь, пивом, и одевать-обувать надо. Ну, пойду, пошумлю, а мне потом возьмут и пособия не выдадут. Нет, надо кого-нибудь из пенсионеров послать. Им терять нечего.
Сказав это, высокий пристально посмотрел на пожилую полную женщину в красном.
- А я что, крайняя, коза отпущения, что ли?- агрессивно зашумела женщина в красном.- У меня тоже есть дети. И потом, я еще, можно сказать, в цвете лет. Вот разденусь, сами увидите. Кто знает, сколько еще тут бывать. Так зачем мне в администрации врагов наживать? Пусть лучше, вон те бабульки сходят. Им, прости господи, жить-то осталось год-два…
Старушки, на которых кивнула женщина в красном, в ответ возмутились тоже.
Пока народ шумел, Иван Денисович, едва оправившись от шока, обдумывал ситуацию. Психологически он уже был готов увидеть еще целую серию подобных сюрпризов. Только мозг напряженно искал внутреннюю логику всего происходящего. Надо полагать, думал учитель, что Локонов, к которому он потихоньку приближался, это часть системы из Чубайсоов, Чубов, Вихров и остальных. Но что значит эксьюзмист? И как войти в кабинет в одежде, чтобы чиновник за это не отругал?
Дневной тупо смотрел вперед. Хотелось есть, пить, и слегка подташнивало. Но к концу рабочего дня очередь стала двигаться быстрее. Посетители оживились.
Из кабинета вышла симпатичная девушка в купальнике и, выдернув из общей кучи одежды свое ситцевое платьице, начала одеваться. В этот момент лихой молодой человек, шутки ради, слегка ущипнул ее за бедро и предложил: « А че, если мы познакомимся, а?» Следом за девушкой, посуетившись и махнув на все рукой, разделась и вошла в кабинет полная дама с пышными волосами. Дневной успел обратить внимание на ее огромные рейтузы с красивыми оборочками понизу, и сделал вывод, что эта женщина втайне очень себя любит. Буквально через минуту эта женщина уже стояла рядом с грудой одежды и вытирала платочком слезы. При этом ее полные груди двигались так, будто мешали друг дружке уже не один год. На слезы, однако, уже никто не обращал внимания. Все то ли шутя, то ли всерьез, поторапливали стоящих впереди и потешались над их обнаженной уникальностью. Особенно досталось мужчине в семейных трусах с цветочками. Как только он вошел и спустя полминуты, расстроенный, вышел из кабинета, его сразу же обдали хохотом трое других небритых мужчин:
- Чего губы-то поджал? Получил? Ха-ха-ха! Не надо было заходить, мы бы быстрее прошли.
«Так почему же однокоренные фамилии? А что значит эксьюзмист?»-напряженно думал Дневной. И особенно угнетало его содержание приколотой к двери записки. Как человек с нормальным чувством собственного достоинства, он не мог смириться с мыслью об этой странной необходимости. И в то же время боялся упустить случай возможного получения пособий в связи с чрезвычайно тяжелыми обстоятельствами, в которых оказалась его семья. И когда подошла его очередь, Дневной растерялся окончательно. Он начал медленно снимать пиджак, туфли и на какое-то мгновение задумался.
-Давай, давай, входи, хватит мяться!- зашумели сзади. Давила очередь, всем хотелось успеть на прием.
-Да я… Да что же это такое…- попытался было объяснить свое дурацкое положение Дневной. Где это видано, хотел сказать он, чтобы в администрацию входили, извините, как в таежную баню. Но получалось почему-то иначе.
-Видите ли,— сказал он давившей его своим огромным животом даме,— у меня… Да не давите Вы, как корова, честное слово…
- А ты –бык, понял?- рявкнула дама.- Я давлю потому, что давят на меня.
И в этот момент Дневного будто прорвало. Отстранив толстуху, он резко толкнул дверь и вошел в кабинет недораздетым! По удивленному роптанию толпы и чьей-то, проводившей его, фразе «С ума сошел!», он понял, что совершил революцию. И теперь ничего не остается, как идти ва-банк. Именно поэтому для начала Иван Денисович напрямую спросил, к чему это в администрации ввели эту странную должность –эксьюзмист?
- Ничего странного. Должность как должность.- спокойно ответил молодой человек с фамилией Локонов.- Просто однажды на ОРТ нашего Президента спросили, почему их пособия им не выплачивают. Впрочем, посмотрите сами.
Локонов вложил в стоящий рядом видеомагнитофон кассету и на телеэкране появился сюжет беседы Б.Н.Ельцина с журналистами, в ходе которого Президент, отвечая на вопрос о причинах задержки выплат ответил следующее: « А черт их, понимаешь, знает, где они, эти миллиарды, и почему они не доходят до людей».
-Ну вот,— выключив видео, так же спокойно продолжил Локонов,— казалось бы, все ясно. А люди идут и идут. И не куда-нибудь, а прямиком в кремль, к Борису Николаичу. Вот поэтому по всей стране, ради экономии средств, и была учреждена эта должность. Чтобы проводить с населением разъяснительные беседы.
-Так почему же пособия так долго задерживают? Это там выяснили? – спросил Дневной.
- А черт их знает.
- Как это?
- А так.
- Да что вы такое говорите! — возмутился Иван Денисович.- Нам ведь жить не на что!
Для убедительности Иван Денисович показал свои старенькие очки.
- Вот смотрите, я даже новые очки не могу себе купить. А вот заплатки на моих носках, видите?
Локонов налил из графина стакан воды и протянул Ивану Денисовичу.
-Выпейте. И не принимайте все так близко к сердцу. Все образуется.
-Когда? — дрогнувшим голосом спросил Дневной.
-Извините, но ничего конкретного сказать не могу.
-Но это же безобразие! -воскликнул Иван Денисович и в этот момент почувствовал спиной легкое давление теплой чиновничьей руки. Локонов мягко, но настойчиво стал потихоньку выталкивать его из кабинета:
-Вы уж извините…Вы ведь не один. Мне ведь надо и остальных посетителей принять. Кстати, никак не пойму, почему они все в трусиках? Неужели такая жара?
Услышав это, Дневной рассвирипел.
-Он не знает, почему люди раздеваются!. — С этими словами он сорвал пожелтевший листок ватмана и ворвался в кабинет опять.
-А это кто повесил?-с откровенной издевочкой спросил он Локонова.
-Иван Денисович, успокойтесь,— меланхолично ответил Локонов, внимательно прочитав распоряжение,— Я тут не при чем, я тут всего две недели работаю. Кто повесил, тот пусть и снимает. Это, наверное, для зимних условий висело…
Дневной, уронив записку, сдавил ладонями виски и вышел.
В коридоре, пошатываясь, он стер со лба пот и подошел к буфету чего-нибудь выпить и перекусить на сохраненные для этого случая три рубля. «Я спокоен, я спокоен»-твердил он мысленно – «сердце работает ритмично, дыхание глубокое и ровное…»
-Боржеми. Шашлик. Хорощий хреновий закуска.-услужливо предложил ему продавец, флегматичный черноволосый юноша в белом фартуке.
-!!!!!!!
На какой-то миг угасающее сознание Дневного восстановилось и он с усталой ухмылкой переспросил:
-Хорощий, да?
-Да, дарагой.
-И хреновий, да ?
-Да, хреновий, ва!
У Дневного все поплыло перед глазами, мелькнул потолок, подкосились ноги, стало больно в затылке, и сами собой потекли умиротворенные мысли: « Ну, выплатили тебе пособия, не выплатили — какая, слюшай, разница. Ну, хорощий, ну хреновий- какая, дарагой, разница. Ну был ты в администрации, ну, не был бы – какая, вай, разница.
Перед туманным взором Дневного, будто на экране кинотеатра, появилась вдруг секретарша Чуба с чертами Чубайса и рогами, из которой тянулось восемь рук. Одной она шарила по витрине буфета, другой держала какие-то продукты, третьей отсчитывала деньги. А какой-то из остальных показывала на него, Дневного, и говорила:
- Алик, не забудь убрать очкарика. А то, чего доброго, еще и завоняет. Жарко ведь. Да разберись, кто входную дверь разбил, сволочи.
11 мая 2005 года 16:00:58
Когданов | kogdanov@bk.ru | Екатеринбург | Россия
Алексей Нагель
Соловушка
юмористический рассказ
Иду я нынче с магазина. Закупился по случаю — жена из Киева приезжает. Пусть не президент Украины, но всё-таки жена. Голодная, думаю, будет с дороги-то, вот и заскочил в магазин. Набрал полный пакет разных разностей: тут тебе и печенье, и вафли, и чипсы, и новые видеокассеты. Ну и жене шоколадку, чтобы не скучала. Иду, вобщем, довольный собой и пакет бережно держу.
А на улице погода — благодать! Солнышко светит, птички чирикают и даже люди где-то глубоко в душе своей тихо улыбаются, потому как редки у нас вот эти самые чудные мгновения.
Тут, понимаешь, пчёлка вспорхнула, там белочка пролетела, здесь дедок на велосипеде заскрипел. Всё как-то само собой толкает на романтические настроения. Хватаю полной грудью воздух и весело шагаю вперёд. Чего ещё человеку надобно?
А недалеко от дома вдруг замечаю, как мне что-то на плащ падает. Ну, будто листик какой с дерева слетел. Да только вижу я боковым зрением, что на листик-то не очень похоже. Вроде как прилип этот листик к моему плащу и даже в размерах увеличивается. Пригляделся я повнимательнее — ети его в карусель! А это меня сверху обгадили. Птицы то есть. Вот ведь повезло.
Выскочил я из-под обстрела да наверх посмотрел. Сидит, знаете, скворец на ветке, как ни в чём не бывало, и песни насвистывает. Вдохновенно эдак, с чувством, и ни тени смущения на нём не видно.
Ну и ну, думаю, такая мелкота, а сколько из него вывалилось! Долго, наверное, поджидал, гад такой певучий.
Нет, я, конечно, сильно на него не обиделся. Только руганулся малость, да и то негромко. Он хоть и птица, а всё-таки артист — вон как заливается. Некогда ему, наверное, под себя заглядывать, кто там и куда идёт. Талантище! Искусство так из него и прёт. Хуже, когда среди людей такие попадаются. А этот — пусть поёт. Даже камня в него кидать жалко.
Хорошо, что у меня с собой бумажный платок был. Стёр я им соловьиную живопись и дальше пошёл.
Иду и вспоминаю про себя, как мне жена недели три назад примету народную рассказывала. Ежели, мол, птичка обгадит — значит, к деньгам.
Это неплохо, думаю, деньги никогда не помешают. Одно лишь смущает — меня ведь птицы ни разу в жизни не подстрелили. А тут на тебе — второй раз за месяц.
Одно из двух: либо теперь совсем разбогатею, либо это новые такие веяния в птичьей среде. То, понимаешь, дыра у них озоновая, то вода подымается, то климат падает. Может, и птиц этих уже проняло. Одним словом, мировая катаклизма.
А подходя к двери своего дома, подумал я даже с каким-то облегчением:
«Как всё-таки здорово, что люди не летают! Нет, в самом деле — ну его нафиг. Платков потом не напасёшься. Нам ведь и птиц вполне достаточно».Нюрнберг / 11.04.2005
11 мая 2005 года 22:38:24
Алексей | Лангвассер | Германия
Евгений Батурин (baturine)
КУЗЬМИЧ (Младший Помпа)
смотри начало "Младший Помпа"
Будят голуби. Я просыпаюсь от грохота, доносящегося с крыши. Пернатая братия что-то делит на жестяном карнизе. В таких случаях мама говорит, что они ведут себя как пьяные матросы. Я просыпаюсь окончательно и, еще не успев открыть глаза, чувствую что-то очень приятное. Даже не чувствую, а скорее предчувствую. Что-то радостное предстоит сегодня… К нам приехала бабушка!
Приехала она поздно ночью. Вернее, в Шкотово её встретил и привез со станции папа. Не обошлось без громких восклицаний и стука переставляемых баулов, привезенных бабулей. Обычно она притаранивает пять – шесть баулов с банками варенья, соленых груздей, помидорчиков, огурчиков. Зятю на закусон. И, конечно, бутылочка коньяка для него. В таких случаях бабушка говорит, что теща обязана любить зятя, ведь он любит ее дочь. Папа в ответ кивает головой, засовывает под мышку врученную бутылочку и, становясь в молитвенную позу, произносит гнусаво, нараспев: «Истину глаголешь. Люби и береги зятя и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь». Затем уже нормальным голосом говорит: «В противном случае — в семье полный бардак». В общем, шум-гам-трам–тара-рам. Естественно, что я проснулся и, выскочив из постели, запрыгнул на бабулю.
Потом был поздний ужин. Для меня открыли жестяную литровую банку с абрикосовым компотом. Как я не тужился, но зачифанить всю банку не удалось. Чифан по китайски — кушать, а по нашему кушать — чифанить. Китайцев в гарнизоне нет, так что я даже не знаю, откуда подцепили это слово. Наверное, наши лейтенанты на охоте у какого-нибудь китайца переняли. Короче, когда я раздулся от абрикосового компота так, что мне стало трудно сидеть, мама уложила меня спать. Однако, сразу заснуть мне не удалось. Сначала я прислушивался к разговорам на кухне, потом, в полудреме, слушал бурчание своего живота. Подъем я проспал. Проснулся только потому, что голуби на карнизе затеяли «полный кабак».
Мама с бабулей обсуждают что-то на нашей коммунальной кухне, видимо считая, что я еще сплю. Скорее всего, лепят пельмени за разговорами. Я тихохонько выбрался из постели и, как был в одних трусах, «просочился» в коридор. Сандалии в руки, панаму на голову и на лестничную площадку. Проще говоря, драпанул на речку. До неё от дома минут пять хорошего бега. Окунусь по быстренькому и домой завтракать. Мама с бабулей и не заметят, что я отлучался.
Входная дверь нашей коммунальной квартиры даже не скрипнула. Я тихо крадусь по подъезду, стараясь не шлепать босыми ногами по бетону лестничного пролета. Шлепаю, конечно, но аккуратненько так. Шепотом. Добираюсь до лестничной площадки второго этажа и, дальше уже, скачу вприпрыжку. Пятки выбивают дробь по бетонным ступенькам. Набираю скорость, стрелой вылетаю из подъезда и, тут же, ударяю по тормозам. В поле зрения попадают ноги, расставленные поперек дороги. Босые пятки горят от резкого торможения. Кузьмич! Он с утра уже сидит на лавке в ожидании какого-нибудь собеседника. Скучно ему в гостях. На мое появление он реагирует очень живо. Мы с Кузьмичом корефаны. Ну, друзья, значит. Во всяком случае, мне так кажется. Да и Кузьмич вроде не брезгует моей компанией.
В гарнизоне Кузьмич появляется не часто. Он приезжает из Владивостока в гости к сыну, старшему лейтенанту, из нашего подъезда. Если я не занят беготней по кустам у речки, или выдиранием медных трубок из фюзеляжей списанных
бомбардировщиков, то с удовольствием общаюсь с ним.
Мама говорит, что Кузьмич «раритет в своем роде». Ему перевалило за пятьдесят. А папа говорит, что Кузьмич большой чин в траловом рыболовном флоте. Внешне — он вылитый Илья Муромец: такой же крупный, с огромными кулачищами. Бабушка говорит, что Кузьмич ещё тот боевой конь. Бабуле сорок восемь лет. Может, он ей и кажется боевым конем, а по мне, скорее старый боевой мамонт. Потому, что на коня Кузьмич не похож, а вот на мамонта очень и очень. Такому между ног не попадай – затопчет. Здоровущий!
Вот этот самый Кузьмич у меня же под носом и растопырил свои ноги. Я его чуть не «затоптал» с разгону. После торможения прыгаю на лавку к Кузьмичу: «Здорово, Кузьмич». Он кладет мне на плечо свою ладонь, размером с совковую лопату, и произносит: «Привет, Жека. Куда это ты маршируешь?». «Да на речку, Кузьмич»,— отвечаю я тихо, поглядывая на балкон. Если на балкон выйдет мама и засечет меня, не видать речки, как своих ушей. Кузьмич прослеживает мой взгляд и понимающе хмыкает.
Мне хочется добежать до речки и, в тоже время, гложет сомнение: вдруг Кузьмич уйдет, и мне не удастся с ним поболтать. На речку еще успею, а поговорить с Кузьмичом — дорогого стоит. С ним всегда интересно. Я очень люблю слушать его истории. Это могут быть разговоры о войне, охоте, тралении рыбы у Аляски или у Большого Барьерного рифа. Но, больше всего, я люблю слушать рассказы Кузьмича о войне.
После войны прошло целых шестнадцать лет. Но все, почему–то, хорошо её помнят. Все, кроме меня. И папа, который мальчиком видел передовой отряд немецких мотоциклистов. Совсем рядом! Через Дон! В сорок втором. Они выкатились на крутой правый берег под Воронежем. И мама, видевшая пленных немцев, работавших на станционных путях под Барнаулом. И дед Василий Никитович, которого забрали на фронт первого июля сорок первого года. Его мобилизовали вместе с собственной лошадью и телегой — возить боеприпасы. Когда в лошадь попал снаряд и разнес её в клочья, деда сразу назначили станковым пулеметчиком 1226 стрелкового полка. Наверное, дед был танкистом и строчил из пулемета с танка. На вопрос, почему его из ездовых сразу в пулеметчики назначили, дед, обычно, кашлянув в кулак, тихо отвечает: «Потому, что пулеметы у нас были, а пулеметчики как раз кончились». Вернулся дед с войны в сентябре сорок пятого с медалью «За отвагу». А потом в военкомате ему выдали медаль «За Победу над Германией». Папа говорит, что такие, как дед Василий Никитович войну на своих плечах до победы дотащили и медали Родине сэкономили.
Когда началась война, папе было двенадцать, а маме десять лет. Они тогда еще не знали друг друга…Ну да, что это я? Про своё, да про своё.
Войну Кузьмич протопал от начала до конца. Истории свои он рассказывает так — просто заслушаешься. Кузьмич сидит на скамейке, положив подбородок на руки, которые опираются на бадик. Это палка такая с набалдашником. Если у кого проблемы с ногами, на него опираются, чтобы легче ходить было. Бадик у Кузьмича просто цимус. Ну хороший, значит. Это, по нашему, по пацански. Если кто-то говорит, что вещь цимус — значит лучше просто не бывает. Враги на войне прострелили Кузьмичу правое колено. Нога теперь совсем не гнется. Поэтому Кузьмич везде и всюду разгуливает с бадиком. Про бадик — это особая история. Сделан он из какого-то редкого дерева. Папа говорил, но я не помню. Набалдашник, на который опираются рукой, вырезан очень затейливо и изображает голову какого-то лысого, страшно клыкастого зверя. А под набалдашником, со стороны звериного затылка, прикреплена пластинка желтого металла с красивыми ненашинскими буквами. Мама говорит, что это готический шрифт. Готический — значит немецкий. В общем, бадик у Кузьмича классный. Он с ним никогда не расстается. Наверное, он и спит, положив на него голову. Вот как сейчас, сидя на скамейке. Такой вот мамонт о трех ногах.
На левой стороне груди у Кузьмича красуется золотая звездочка на красной колодке. Папа говорит, что Кузьмич герой и на войне положил вагон и маленькую тележку фрицев. Я и сам знаю! «Героя» Кузьмич получил за форсирование Днепра. Он сам рассказал на прошлой неделе, когда я спросил, за что ему дали звезду. Форсирование — это когда солдаты с одного берега бросаются в реку и плывут на лодках, плотах, понтонах, а то и просто с бревном, на другой берег. Враги стреляют по ним из всех ружей, пулеметов, пушек, чтобы убить и не допустить к своему берегу. А солдаты прямо из воды стреляют во врагов. Бойцам надо доплыть до берега, на котором противник, и «зубами» вырвать там плацдарм. Кузьмич плыл на бревне. Одной рукой загребал как веслом, а другой палил по вражеским огневым точкам. Чтобы не потерять бревно и не утонуть, если враги его ранят, он пристегнул себя к бревну ремнем.
«И что?»,— спрашиваю я Кузьмича.
«Что и что?»,— непонимающе поднимает он на меня глаза.
«Звезду-то за что дали?»,— уже я вытаращиваю непонимающе глаза.
«За то, что доплыл!»,— вздыхает, он, досадуя на мое непонимание.
«А другим дали?»,— снова настаиваю я.
«И другим дали. Тем, кто доплыл.»,— Кузьмич откидывается на спинку скамейки и переставляет поудобнее негнущуюся правую ногу.
«А остальным?»,— упорно таращусь я, ошалев от такой несправедливости.
«Да некому давать было. Остальные в Днепре и остались. Погибли они все, Жека…».
Я представляю, как им было оставаться там, в Днепре… Мне становится неуютно.
«Кузьмич, а ты немцев много убил? Ты их считал?»,— произношу я, как-то неуверенно, чтобы стряхнуть с себя этот неуют. Кузьмич, не поднимая подбородка с рук, поворачивает лицо и чуть наклоняется ко мне вместе с бадиком. Глядя мне прямо в глаза произносит едва слышно:
«Много, Жека… Только я их не считал. Боялся. Грех это — считать убитых тобой. Да и для чего? Генералы за нами считали. У них своя бухгалтерия, генеральская. Я столько и не убил, сколько за мной насчитали».
«А почему грех? Ты ведь Родину защищал!».
«Грех, Жека. Когда ты считаешь, и тебя посчитать могут. А Родину? Защищал. И на финской, и в Отечественную».
«Кузьмич, а немцы, они какие?».
«Ну, какие? Обычные. Военные, с винтовками, в касках».
«А! Вот ты, Кузьмич, и врешь! Не с какими они не с винтовками, а с автоматами! И на танках! И детей маленьких поднимают за ноги и бросают под гусеницы! Я вчера по телевизору видел»,— ехидно говорю я, довольный, что подловил Кузьмича на вранье.
Неделю назад папа купил телевизор. Теперь я не хожу в гарнизонную Ленинскую комнату, а смотрю телевизор дома. Часам к восьми вечера в нашу коммунальную квартиру подтягиваются ближние соседи с детворой. Папа приглашает своего командира и нашего соседа по квартире дядю Петю и его жену тетю Валю. Мы все вместе, как говорит тетя Валя, «наслаждаемся плодами технического прогресса». Наш телевизор показывал хуже, чем в Ленинской комнате. Проблема, по словам папы, в антенне. Проще говоря, телевизор купили, а антенны, то ли не было, то ли, про нее не подумали. Папа с дядей Петя соорудили из толстой проволоки и медных трубок какую-то заковыристую конструкцию, похожую на антенну аэродромного радиолокатора. Два вечера они не слезали с крыши дома, вращая эту бандуру то в одну, то в другую сторону. Дядя Петя, перегнувшись с крыши, кричал моей маме: «Ну? Что, Тамара, так лучше?». Кончилось тем, что бандуру все-таки сбросили с крыши и установили принесенную помпытехом дядей Пашей антенну. Её локаторщики соорудили. С тех пор я не отхожу от телевизора.
«Ну, Жека! Это ты телевизора обсмотрелся»,— смеется Кузьмич.
«Что же, Кузьмич, неправда что ли?»
«Не знаю, может и правда. Я такого не видел. Чтобы детей за ноги под гусеницы бросать, надо быть ненормальным. Наверное, мне только нормальные фрицы встречались»
Смешной Кузьмич. «Нормальные» ему встречались! Да они все там ненормальные! Фашисты! Не нравятся мне немцы! В кино они всегда такие идиоты. Неужели Кузьмич не понял этого, когда воевал с ними?
Мне нравится, что Кузьмич не задирает нос от своего геройства. Разговаривает всегда серьезно и запросто. И со взрослыми, и с маленькими.
«Да я не про тех немцев, Кузьмич. Я про тех, что в Германии живут. Они какие?»
«В Германии?»,— Кузьмич снова упирает подбородок в руки на бадике и на секунду задумывается. Потом отрывает подбородок и устало говорит:
«Нет там никаких немцев, Жека».
«Что?»,— удивленно раскрываю я глаза на Кузьмича.
«Вот и «что»! Всех немцев мы во время войны убили. Подчистую! А каких не убили, тех в плен взяли. Каких в плен не взяли, те сами разбежались. В Латинскую Америку.»,— Кузьмич отбрасывает кончиком бадика небольшую гальку от своей ноги, потом вытирает ладони одну об другую, будто отряхивает. Будто он только что убил и взял в плен всех немцев.
«А кто же там, в Германии-то»,— я снова удивленно вскидываюсь глазами на Кузьмича.
«Наши! Когда мы уезжали в сорок девятом, вся Германия стояла на перонах у наших эшелонов. Плакала! С нашими детьми на руках стояла. Во какое дело, Жека! Так что, нет там никаких немцев!». Я начинаю переваривать удивительную новость — у Кузьмича есть дети в Германии? В Германии все наши? Непонятно. То ли Кузьмич всерьез, то ли шутит. Вот всегда он так. Скажет что-нибудь серьезно, а потом подмигнет и засмеется. Пойди, разберись, что правда, а что нет. Не-по-нят-но.
Кузьмич, хитро поглядев на меня, почти шепотом, говорит:
«Же-е-ка!»,— и, когда я поднимаю на него глаза, прикладывает указательный палец к губам вертикально: «Это секр-рет!. Понял?». Я послушно киваю. Секрет так секрет. Я даже папе с мамой об этом говорить не буду. Не хочу подводить Кузьмича. Раз уж он мне доверился по секрету.
Мне на ум приходит новая мысль и я спешу задать вопрос: «Кузьмич, а герои все такие?».
«Не понял. Какие такие?»,— Кузьмич поворачивается ко мне с серьезным лицом, как будто ожидая от меня какого-то подвоха.
«Ну как ты! Огромные! Как мамонты!»,— я честно смотрю ему в глаза.
«Ха! Мамонты! Да нет, Жека, все разные. И большие, и маленькие. Разные. И снаружи, и внутри. Знал я одного такого парня. Герой! Приноровился в атаках за командиром бегать. Пристраивается ему в спину и чешет. Ура! За Сталина! Спина у командира широкая. Бежит за ним. Командир влево, паренек влево. Командир вправо, паренек вправо. Добежали, ну и лады. До следующей атаки. А в следующей — снова за командирскую спину. Ура! Черканули командира очередью, упал он на землю. Паренек наш брык за ним. Взвалил на спину и ползет назад. А остальные, конечно, прут дальше. Ура! Вперед. Спас командира — живым приволок. Отправили командира в госпиталь. Пареньку — медаль «За отвагу» за спасение командира. Так и воевал. Еще одного спас. Еще медальку получил. Потом еще двоих на спине из атаки приволок. Да только мертвых уже. Ему, что же парень, дескать, их волочешь? Мертвые. А он в ответ, мол, живые были. Прямо стахановец по спасению командиров. А тут меня к ним взводным назначили. Раз пробежали в атаку. Два пробежали. Потом старшина мне говорит: «Смотри, Кузьмич, он уже за четверыми бегал. Дурная примета. Быть тебе пятым!». Пригляделся, правда мчится за мной, соколик. Чуть не в задницу штыком тычет. А что скажешь? Не нравится, что он за моей спиной прячется? Пытался поговорить с ним. Так он на меня глазищи вытаращил. Не понимает. О чем, мол, это я. Плюнул — пустой разговор. А в следующей атаке у меня аж мурашки по спине. Бежит за мной. Скотина! Ну, думаю, долго я не протяну с таким прилипалой. Либо гансы меня кокнут, пока я на него оглядываюсь, либо он споткнется и штыком приколет. Загонит в гроб. Голову сломал, пока перетолкнул его к ротному. Тот быстро фишку просек, отправил соколика к комбату. Комбат, не будь дурак, рекомендовал паренька в военное училище. Отучился парень, дали младшего лейтенанта. Дальше он уже за спинами своих солдатиков бегал. Так до Берлина и добежал. Грудь полна орденов – герой. Не придерешься! И такие, брат, истории бывали.
Иные, Жека, на амбразуры грудью кидались, смерть принимали за товарищей своих. Страшно всем! Только одних страх в рогульку гнет, а другие не поддаются. Читал сказку про стойкого оловянного солдатика? Вот одни, как тот солдатик, не согнешь их. Сломать можно, сжечь, расплавить. А согнуть не получится. Пригнуться иной раз не грех, если ты не полный дурак. И пригибались. Да только не гнулись, не прогибались. Пригибаться и прогибаться -большая разница. Ну, вырастешь, поймешь».
« Привет, Жека.»,— слышу я голос дяди Пети. Он только вышел из подъезда. В форме. Идет командовать полком. С чего бы это? В воскресенье-то!
« Вот ты где. А мама сказала, что ты еще спишь. С Кузьмичом дискутируешь?»,— он пожимает руку Кузьмичу и садится на лавку рядом с нами: «А я хотел тебя в полк с собой взять».
«Дядь Петь, я на речку собирался сгонять, да вот Кузьмич меня заговорил»,— я опять пытаюсь по быстрому сообразить чего же мне сейчас больше хочется – бежать на речку, послушать Кузьмича или с дядей Петей командовать полком. В полку тоже классно и полным полно всяких плюсов — преимущественно шоколадных.
«Ладно, сегодня отложим. Гони уж на речку. Да и не по форме ты, вроде…»,— улыбается дядя Петя, глядя на мои сатиновые трусы и панаму: «Кузьмич, отпустим его на речку? А то за разговорами без завтрака останется».
«Чеши, Жека, на речку. Детство дается один раз в жизни.»,— произносит с улыбкой Кузьмич.
«…И надо его прожить так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы. »,— подхватывает ему в тон дядя Петя.
Я поднимаюсь со скамейки и, поддернув трусы, даю газу до самой речки. Чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитое детство!
Я стою на берегу реки. Берег слегка обрывистый. От бровки до зеркала воды метра полтора. Это все кариолисова сила. Папа говорит, что она действует на воду в зависимости от того, в каком полушарии находится река. Если в северном, то вода подмывает правый берег, если в южном, то — левый. Мне не повезло, подмыт как раз тот берег, на котором я стою. Я уже бултыхался на мелководье метрах в пятидесяти, но тут интереснее, все пацаны здесь. Ветер легонько треплет об мои колени мокрые сатиновые трусы. Мимо проносятся такие же, как я пацаны, хлопая меня по спине мокрыми, холодными ладошками. «Привет Жека!»,— кричат они и с воплями сигают головой вниз солдатиком или просто, в раскоряку, в это самое зеркало. Брызги от бульков этой братии неприятно холодят кожу. Пацаны как лягушки скользят под водой и, вынырнув на поверхность, суматошно шлепают ладонями по воде перегребая небольшой омут. Затем выскакивают из воды и плашмя бросаются мокрыми животами на песок.
На противоположном берегу я вижу Юрку Терехова. Он лежит на спине, подставив солнцу пузо и заложив руки под голову. Это, чтобы подмышки загорали. Пацаны начинают горланить хором: «Жека!, Прыгай! Прыгай!». Юрка Терехов подпрыгивает с песка, приплясывает вместе со всеми, машет руками и орет: «Прыгай! Прыгай!». Д а! Прыгай! Дурачина я что ли? Плавать-то я не умею. Прыгнешь, и Гитлер капут! Только пузыри по воде.
Речка-то и не речка вовсе. Так, ручей. Ширины в ней метров семь. Омуток под обрывом в глубину метра два. Надо разбежаться посильнее и прыгнуть вниз головой, чтобы не шлепнуться пузом об воду. Потом просто скользить под водой над омутом всего пару-тройку метров. Дальше мелкота и выход на небольшой пологий песчаный пляжик. Бабуля говорит, что в такой речке и курица не утонет. Я что ли курица? Если набраться храбрости, можно перенырнуть на ту сторону. Запросто! Да только на фига такие эксперименты?! Вот Юрка плавать меня научит, тогда и прыгать буду.
Юрка, пританцовывая, продолжает орать: «Жека!. Прыгай! Если прыгнешь, я тебе подарю свой пугач». Вот скотина! «Свой пугач»! Это наш пугач! Общий! Жил бы я в южном полушарии, мой берег был бы сейчас ровный и пологий. И никуда мне не надо было бы прыгать. Если честно, не хочется мне прыгать в этот омут.
Юрка на три года старше меня. Дней пять назад мы на пару курочили бомбардировщик. Это собственно уже и не бомбардировщик, а только пустой, разломленный на две части, фюзеляж. Лежит он за футбольным полем, недалеко от аэродрома. Не знаю, что уж с ним случилось. То ли упал, то ли по старости списали? Наверное, по старости. Молодых, неопытных пилотов на такие не сажают. Папа говорит, что если пилот в первые два года не разбил самолет, то дальше за него можно быть спокойным. Вообще, у нас сложные условия полетов – сопки, туманы, ветра. Морские летчики — это тебе не сухопутные! Одно слово — мор-р-р-ские!
С бомбардировщика снято все, что можно свинтить, открутить, или просто отодрать. Мы забрели сюда не случайно. Юрок раньше присмотрел металлическую трубку. Хорошую такую трубку. Из нее классный пугач можно сделать. Сразу снять не смог. Пришлось запасаться пилой по металлу. Вот он и пригласил меня за компанию пилить эту трубку. «Мы, Жека, »,— говорит: «такие пугачи себе сделаем! Закачаешься!».
Пугач — цимусная вещь! Берешь металлическую трубку. Медную или латунную — не важно. Сантиметров десять длинной. Молотком расплющиваешь один конец и загибаешь его буквой «Г». Потом подбираешь подходящий по длине и толщине гвоздь и также загибаешь. Важно, чтобы прямая часть гвоздя, была чуть длиннее прямой части трубки. После этого, гвоздь острием вставляется в трубку. Затем берешь резинку (можно от трусов) и завязываешь её кольцом. Она должна туго держать концы трубки и гвоздя так, чтобы можно было вытянуть гвоздь на 2-3 сантиметра из трубки. И все! Пугач готов. Можно приступать к пальбе. Да, забыл! Надо еще в консервной банке на костре расплавить немножко свинца и залить в трубку пугача. Свинец должен застыть в самом конце трубки, где не сплющенная часть трубы переходит в сплющенную. Теперь все, пугач готов окончательно.
Заряжается это орудие спичками, вернее, серными головками от спичек. Вытаскиваешь гвоздь из трубки, чистишь туда 3-4 серные головки, потом вставляешь гвоздь и, утопив его до конца в трубке, несколько раз проворачиваешь. Это чтобы сера мелко раскрошилась. Иначе не выстрелит. Надеваешь резинку, оттягиваешь гвоздь и ставишь его под углом в канал трубки. Стоит нажать на резинку, гвоздь соскакивает с упора и ударяет в дно трубки. Происходит такой ба-бах, что «мама не горюй». В общем, здоровски!
Трубку пилили часа три. Вышло так, что сразу на два пугача отпилить не получилось. Очень уж этот фюзеляж неудобный. Может летать в нем и удобно, а вот пилить не очень. Да и трубка была в ТАКОМ месте! Её, наверное, никто и не спилил потому, что никто не увидел. Это только Юрка может высмотреть трубку в ТАКОМ месте. Залазить пришлось вниз головой в щель между внешней поверхностью фюзеляжа и нагромождением искореженных ребер жесткости. Стоило отпилить кусок трубки на один пугач, как у Юрки пропало желание пилить дальше. А у меня сил уже не было. Он пообещал, что вторую трубку отпилим позже. Пока нам одного пугача на двоих хватит. Я то! Лопух! Поверил Юрке.
Вот уже пятый день Юрка кормит меня обещаниями. Как только он настреляется, сразу будет моя очередь. Тем более, у меня и спичек нет для заряжания пугача. Юрка говорит, как найдешь, дескать спички, так я тебе пугач сразу и вручу. А где ж я эти спички найду? Что они на земле валяются что ли? Ищи не ищи, ни фига найдешь! Юрка намекает, что надо дома стырить пару коробков. Знает, что я плавать не умею, вот и треплется. «Пугач отдам! Пугач отдам!». Хотя пугач…Пугач — это заманчиво. Не, не отдаст просто так. Так и будет «тянуть резину» всякими отговорками. Юрка натянул на пугач просто отпадную резинку. Не от трусов каких-нибудь. Настоящую! Желтого цвета. Говорит, что от водолазного костюма. У него и рогатка с такой же резиной. Проныра! Где он водолазный костюм почикал? Небось, у морских пограничников выклянчил.
Может прыгнуть? Кузьмич ведь Днепр форсировал, что же я этот ручей не форсирую? Я тоже, может, героем стану. Подумаешь, плавать не умею, нырять то меня Юрка научил. Правда, на мелкоте, там, где по пояс. Всего то и делов – разбегаешься и прыгаешь. Руки вытягиваешь над головой и сам весь в струнку вытягиваешься. И делать ничего не надо. Жди только, пока под водой не остановишься. Главное, носом дно не пропахать. А как замедлился, так сразу встаешь и все нормально. Вода по пояс, нос целый и в итоге метра три пронырнул. Важно со дна пиявок нижней губой не загрести. А мне и надо-то два метра, ну три.
Юрка как заведенный продолжает разоряться: «Пугач, Жека!. Пугач! Отдам! При свидетелях! Во!». Юрка чиркает ногтем большого пальца по верхним зубам. Это означает, что все без обмана, типа «век воли не видать». Папе не нравится, когда мы изображаем такое. Он говорит, что это уголовные штучки. В смысле, выражения вроде: «век воли не видать», «гадом буду», «жадность фраера погубит». Пацаны тут же подхватывают хором: «Жека! Не ссы! Если что, мы тебя спасём».
«Да, вы спасете! Дождёшься!»,— кричу я через речку, поддергивая трусы: «И ничего я не ссу! Юрка-а-а! Пугач и рогатку! Тогда прыгну! При свидетелях! Во!»,— и повторяю Юркин жест. Вот дурачина! Попался на удочку! Прыгать вовсе не хочется. Даже за пугач и рогатку. Ну, теперь деваться некуда. Надо прыгать.
А если я утону? Что скажут папа и мама? И на крышку гроба что приколотят? Мою панаму что ли? Мне ведь еще надо стать лейтенантом и морским лётчиком. Трусы у меня черные, широкие и длинные. До самого колена. Пацаны говорят, как у иностранных футболистов из фильма «Вратарь». Модные трусы. Я стараюсь думать о трусах потому, что никак не хочется мне прыгать. И думать об этом не хочется. «Согласен!»,— кричит Юрка с противоположного берега: «Пугач и рогатку!». Он сдается, не верит, что я прыгну, от того и щедрый такой. «Ну что ты? Струсил?». «Струсил! Струсил! Струсил!»,— хором вторят пацаны.
«И ничего я и не струсил!»,— мне становится жарко, я и правда трушу: «Я думаю, как прыгать!». «Струсил! Чего тут думать! Разбегайся сильней и прыгай. А мы тут тебя выловим»,— начинает советовать Юрка, пока я топчусь в нерешительности на месте.
Продолжается это минуты три. Я молчу. «Ну!»,— снова кричит Юрок. Я изподлобья смотрю на Юрку. Забыл он что ли, что я плаваю как топор? Еще некоторое время все ожидающе смотрят на меня. Потом Юрка разочаровано машет рукой и, отвернувшись от меня, бухается животом на песок. Пацаны тоже молча разворачиваются ко мне спинами.
Я снова поддергиваю трусы и начинаю чертить по траве какие-то линии большим пальцем правой ноги. Мне стыдно за свой болтливый язык. Язык мой – враг мой. Мама всегда так говорит. А еще больше стыдно за то, что я струсил. Я бросаю взгляд через речку. На меня уже никто не смотрит. Страшно мне прыгать. Кузьмич говорит, что страшно всем. Значит я не хуже всех. Вот!
Кое-кто из пацанов оборачиваются на меня. Смотрят. Вдруг прыгну. Вот еще! Взгляды у них какие-то сочувственные. Жалеют, наверное. Раз сочувствуют, значит я слабый. Раз жалеют, значит я жалкий. А я не хочу быть жалким! «Фигня! Героем стану! Всего и делов-то!»,— вспоминаю я свои мысли, и мне снова становится стыдно: «Кузьмич. Уж он то не струсил! Даже под пулями и снарядами!». Я все больше злюсь на себя, такого трусливого. Хоть как Кузьмич к бревну пристегивайся! Злюсь и злюсь. Больше и больше. Меня даже начинает трясти не то от злости, не то от страха. Я снова поддергиваю свои модные трусы. Вон они! Никто на меня уже не смотрит. Ну и пусть! Перешагиваю через свои панаму и сандалии, потом разбегаюсь и бухаюсь вниз головой в воду.
Вода больно шлепает меня по пузу. Дурачина, простофиля! Намокшие трусы махом слетают к пяткам. Я с ужасом понимаю, что сейчас останусь без трусов. Как я пойду домой голый? Если пойду! А если утону? Так и найдут без штанов, с голой задницей. Представляю эту картину и тут же растопыриваюсь в глубине крабом, чтобы не потерять трусы окончательно. Я кувыркаюсь в воде, судорожно пытаясь поймать их на самых кончиках пальцев ног. Наконец, мне это удается и я натягиваю свои «черные паруса» чуть не на самую шею. Самое время вздохнуть от пережитого волнения. Но вздохнуть не удается. Я сижу на самом дне, держась за трусы обеими руками. В двух метрах от поверхности. Вода цвета огуречного рассола, как будто я нырнул в банку с маринованными огурцами. Лучи солнца пробиваются с поверхности. Солнечное отражение лежит на поверхности воды и чуть вздрагивает от ряби.
«Ну вот!. Утонул!»,— думаю я. Перед глазами встает моя белая панама, прибитая к гробу обитому красным ситцем. Ржавый длинный гвоздь торчит толстой шляпкой прямо из середины панамы. Не иначе матрос с «губы» прибивал. Мне не нравится этот ржавый гвоздь, торчащий из мой панамы. Как будто в голову вбили. И надпись не нравится на памятнике со звездой: « Жека 1955 – 1961 г.г.». Ну, не нравится!
Хотел бы я родиться негром. Черным как ночь и губастым, как Армстронг. С тех пор как я себя помню, моя душа поет. Вот только у меня нет средства, которым я мог бы пропеть эту песню. Я не могу прижать губы к мундштуку трубы или саксофона. И у меня нет голоса, чтобы пропеть эту песню моей души. И нет слов, чтобы описать ее в буквах. И писать я еще не умею. Я никому никогда не рассказывал об этой песне. Иногда, она переполняет меня, так что хочется выплеснуть наружу. Только я не знаю как. Может быть, когда я стану взрослым, я пойму как мне это сделать. Так, чтобы ее услышали все! А пока, она поет только внутри меня. И только я её слышу. Но сейчас песня моей души, из ровной и спокойной, сначала становится учащенной, а потом превращается в «танец с кастаньетами». «Танец с кастаньетами» перерастает в панически ровный, усиливающийся визг. Визг моей души. Не песня, а свинг какой-то! Воздух кончается и нужно что-то делать. Что-то делать… Что делать-то? Что же делать? Когда меня кто-нибудь ставит в тупик, словом ли, делом ли, я теряюсь. Теряюсь и начинаю суетиться. Суетиться и делать глупости. Дядя Петя ставит меня в такие ситуации чаще всех. Ставит и смотрит, как я из них буду выкарабкиваться. Обычно, он скептически молча наблюдает за моими бестолковыми попытками выскочить из «пикового» положения. И когда становится ясно, что все мои усилия терпят крах, произносит: «Начальник паники майор Суета!». Это я «начальник паники майор Суета».
Начальник паники майор Суета! Начальник паники майор Суета! Надо немедленно оттолкнуться от дна ногами в сторону берега, где меня ждут пацаны. Оттолкнуться и ждать пару-тройку секунд, пока инерция не вынесет меня, как дельфина, на мелководье. А уж на мелководье-то я кум королю. Только не знаю я в какой стороне тот берег. Нырять в сторону обрыва бесполезно. Там прямо под берегом глубина. Да и не знаю я в какой стороне обрыв. А вдруг толкнёшься вдоль по течению реки? И ищи свищи!
В голове начинают стучать молоточки в ритм визгу моей души. Я резко отталкиваюсь ногами от дна. Вверх! К солнцу! Прямо в блин солнечного отражения на поверхности! Начальник паники майор Суета!
На воздух я выскакиваю как стеклянный кухтыль. До самого пояса. Это от сильного толчка. Кухтыль — такой стеклянный шар размером с футбольный мяч. Он оплетен сеткой и крепится шкертиком к рыболовецкому тралу вместо поплавка. Шкертик — это веревочка такая. Когда кухтыль утопишь рукой на полметра под воду и выпустишь, он выпрыгивает из воды в воздух целиком.
Воздух. Вгрызаюсь в него зубами. Заорать не получается. Так же быстро как выскочил, я снова ухожу под воду. До самого дна. Сжимаюсь пружинкой и снова прыгаю вверх… После четвертого прыжка силы у меня кончаются, я, по прежнему, сижу по «турецки» на дне омута. В глазах темнеет и вода становится густой, как мамин кисель. Мне уже все равно утонул я или нет. Не продраться через этот огуречный кисель к солнцу. Рот раскрывается для вдоха. Но я еще помню, что вдыхать воду нельзя. Рот полон воды. И тогда я начинаю ее пить. Противную, гадкую жижу! Пить…
Несколько рук хватают меня за трусы, руки, ноги, шею, и тянут наверх из омута. Колени касаются дна на мелководье. У меня нет сил, даже поднять голову из воды. У самого берега меня отпускают, но я падаю лицом в песчаное дно и продолжаю тонуть. Кто-то, наконец, поднимает меня всего из воды и укладывает животом на что-то выпуклое и твердое. Меня долго рвет водой. Сколько ж я ее выпил, что она не кончается? Потом бросают спиной на песок. Передо мной маячит Юркино лицо. Он хлопает меня ладонями по щекам, но мне почему-то не больно. Или больно? Наверное, я просто еще ничего не соображаю.
«Почему так долго?»,— спрашиваю я Юрку.
«Что долго?»,— обалдевает он.
«Спасали долго…»,— вновь бормочу я и закрываю от усталости глаза.
«Ну ты дурак, Жека! Предупреждать надо! Мы не видели как ты сиганул в воду!»,— сердито кричит мне в лицо Юрка. Так сердито, что воздух выкрикиваемых им фраз щекочет мне лицо. Я все еще держу руками собственные трусы, натянутые до груди.
«Пугач и рогатку!…»,— шепчу я. Мне постепенно становится лучше и мысли возвращаются в русло повседневных интересов: «И спички!».
Спички называют «хрущевскими». Когда чиркаешь ими об коробок, с первого раза не загораются. И со второго не загораются. Только с третьего. А некоторые не загораются вовсе. Ну, а поскольку они даже гореть отказываются, то уж стрелять в моем пугаче не хотят подчистую. Юрка смотрит, как я мучаюсь с пугачом и советует подчистить в трубку еще пару спичек. Гвоздь соскакивает, честно ударяет в трубку и… ничего. Видимо, Юрка не залил свинец в трубку. Надо будет спросить. Потом. А то опять разозлится! Я занудно, раз за разом, взвожу гвоздь и нажимаю на резинку. Раздается пустое клацанье. Опять безрезультатно. И так я щелкаю и щелкаю этим самым пугачовским гвоздем. Юрка настоящий пацан! Он все-таки отдал мне пугач, когда я оклемался после «боевого погружения». Пугач и рогатку! Как обещал. Правда, спички и резинку от водолазного костюма зажал. Вместо нее на пугаче оказалась резинка от трусов. На мои возмущенно вытаращенные глаза он отпарировал моментально: «Резинку я не обещал!». И то правда! Не придерешься! Все правильно, не обещал.
Дома все сошло нормально. Мама немножко поругала меня за мой самоход на речку. Немножко, потому что бабуля не дала развернуться ей в полную силу. Когда бабуля гостит у нас, я чувствую себя как в танке – бронированным со всех сторон. Уж бабуля меня никому в обиду не даст. Мне жалко тех, кто даже попытается меня обидеть. Я позавтракал, опекаемый бабулей. Потом сменил мокрые трусы и, дождавшись, когда бабуля отвлеклась, стянул с подоконника коробок спичек. Теперь у меня есть пугач. О боеприпасах никто за меня заботиться не будет. Надо еще у помпытеха выпросить шариков от сломанных подшипников, для рогатки. У него в сарае полная коробка. Зачем они ему? Рогатки то у него нет!
Мы сидим на скамейке перед подъездом, где я утром беседовал с Кузьмичом. Я занят с пугачом. Пацаны обсуждают планы на вечер. Вечером мы собираемся смотреть в летнем кинотеатре «Полосатый рейс». Пару раз, когда мне надоедает бестолково щелкать пугачом, я, в надежде на выстрел, подчищаю еще по паре спичек в трубку. И снова щелкаю, щелкаю и щелкаю.
Когда, минут через пятнадцать, к нам на скамейку подсаживается помпытех дядя Паша, я работаю в режиме «автопилота». Я уступаю место на скамейке рядом с его сыном Санькой, а сам перемещаюсь им за спину. Сажусь на корточки позади скамейки, как раз против спины дяди Паши. Дядя Паша обнимает Санька за плечи и что-то у него спрашивает. Оттянул гвоздик. Щёлк! Оттянул гвоздик. Щёлк! Только бы Санёк не рассказал про мое утреннее купание. Щёлк! Санек на два года старше меня, но может накляузничать. Водится за ним такое. Оттянул. Щёлк! Дядя Паша упитанный мужчина. Он как колобок, круглый такой. Толкни и покатится. Щёлк! Щёлк! Пару спичек в трубку. Папа говорит, что дядя Паша такой от пива. Он, дескать, его столько выпил, что организм привык и начал приобретать форму пивной бочки. Щёлк! В буфете Дома офицеров пиво разливают прямо из пузатой деревянной бочки. Сначала рабочий выбивает молотком из бочки затычку. Щёлк! Потом буфетчица Маша вставляет туда насос и скачивает пивную пену. Щёлк! Спичку в трубку. Если нужен дядя Паша, можно смело идти в буфет. Щёлк! Мама говорит, что если дяди Паши в буфете нет, значит, он умер. Вообще, дядя Паша хороший помпытех, наши самолеты по его вине не падают. Щёлк! Щёлк! И ремень у дяди Паши держит брюки чуть ниже груди, а форменная рубашка с погонами натянута, как на барабане. Щёлк! Щелк! Если ремень застегнуть на поясе, то брюки свалятся с живота на «пивные» ягодицы дяди Паши. Щёлк! Дядя Паша говорит, что всё, что выше пояса, это «морская грудь». Щёлк! Если дяде Паше отрезать правую ногу, приделать вместо неё деревяшку и дать в правую руку костыль, он, будет похож на капитана Сильвера. Щёлк! Щёл…
Небо раскалывается пополам от грохота производимого пугачом. Воздух становится густым и горячим. Пугач прыгает в руке с силой и мощью противотанкового орудия. Гвоздик очень медленно и неотвратимо вылетает из трубки пугача. Энергия всех начищенных мною спичечных хрущевских головок выбрасывает его с такой силой, что никакая резинка от трусов не в силах удержать такой напор. И гвоздь! Гвоздище! Сочно! От души, стегает по пивной заднице помпытеха дяди Паши. «Е... ическая сила!»,— произносит помпытех, медленно поворачиваясь ко мне и ошалело глядя круглыми, на выкате, глазами.
Больно–то как! Мне больно! Я семеню за дядей Пашей к нашему подъезду, старательно приподнимаясь на цыпочки. Это чтобы мое ухо не осталось в помпытеховой руке. Еще немножко и я, повиснув на ухе, буду перебирать ногами в воздухе. Как только мы входим в подъезд, я быстро опережаю дядю Пашу на три ступеньки. Не висеть же на ухе. Я уже представляю, как мне дерут задницу за стыренные спички и подрыв помпытеха. А если еще станет известно про утреннее купание! Экзекуция будет показательной. «Может дядя Петя дома?»,— с надеждой думаю я. Уж он-то меня в обиду не даст никому. Сколько раз избавлял от гарантированной порки. С другой стороны, вряд ли, дядя Петя сидит дома в воскресный летний день. Только ему и забот, что спасать мою задницу. И тут я вспоминаю, что дядя Петя с утра еще ушел в полк. Порка нависает неотвратимым дамокловым мечом…
На стук дяди Паши открывается наша коммунальная дверь. Как же я забыл!? Бабуля!!! Увидев меня висящим на ухе, зажатом в руке помпытеха, она упирает руки в бока, и лицо её становится жестким… Все кончается плохо. Для дяди Паши! Больше у него не возникнет желания таскать меня за уши. Такая уж у меня бабуля! Просто блеск!
Бабуле патологически не нравится, как я одет. Вернее, как легко я одет. По ее понятиям на улице я должен мерзнуть или замерзнуть в перспективе. Особенно, если я собираюсь с пацанами в гарнизонный Дом офицеров, точнее, в расположенный рядышком летний кинотеатр на вечерний сеанс. Вечерний сеанс начинается в 22 часа. Стоит это удовольствие ровно пять копеек, которые мне и вручает бабуля или мама. Родители спокойно отпускают меня на вечерний сеанс с другими пацанами. Главное, чтобы собралась компания не менее пяти-шести ребятишек. Бабушка, как обычно, добивается, чтобы я взял с собой старую шубу, дабы не замерзнуть во время просмотра. Это летом-то, в летнем кинотеатре. Я сильно не скандалю, потому что отойдя от дома сто метров, снимаю шубу и тащу держа ее правой рукой под мышкой. И все было хорошо, пока я честно платил за билет. Недаром бабушка говорила, что боженька присматривает за мной и надо быть хорошим мальчиком. Эту шубу я буду помнить до смерти.
Мама как-то обзывала эту шубу, но я не помню, не то смушковая, не то цигейковая. В общем, это боевая, видавшая виды шуба, доставшаяся мне по наследству от кого-то из офицерских детей, которые из нее выросли. Судя по ее виду, в этой шубе выросло не одно и даже не два поколения офицерских детей. Местами на ней нет меха, он просто вытерся от интенсивного использования. В других местах, наоборот, торчат какие-то лохматые лоскуты так, словно на шубе тренировались абсолютно все гарнизонные дворняги. Выносливая шуба. Носят её, носят, а ей хоть бы что! Всё в одной поре! Такая же лохматая.
Старшим по культурному мероприятию взрослые обычно назначают Юрку Терехова. Юрка из гражданских. Но, все равно, он гарнизонный. Его мама работает в гарнизонной столовой, на раздаче. Сам видел. Видимо, в силу своего гражданского статуса, Юрка страстно любит все военное. Он, как обычно, строит нас в две шеренги перед отправкой в летний театр, подавая команду: «Ра – ав — няйсь! Сми – рр — но! Напр — ра – во! Шаго – маррш!»,— и мы послушно маршируем за ним, гордо выступающим во главе строя, в сторону дома офицеров. Мы все знакомы с понятием дисциплина. Мы ведь не просто пацанва гражданская. Мы гарнизонные! А посему, Юркина муштра не кажется нам противоестественной. Он ведь старший. Потом Юрка подает команду: «За-пе–вай!»,— и мы, размахивая руками и в разнобой чеканя шаг, как наши гарнизонные матросы, горланим что было мочи песню приморских партизан:
«По долинам и по взгорьям
шла дивизия вперед,
чтобы с боем взять Приморье —
белой армии оплот…».
В этот раз мы идем смотреть «Полосатый рейс» с Евгением Леоновым в главной роли. Фильм только вышел на экраны.
Ур-р-ра! Мы идем смотреть «Полосатый рейс»!
Без происшествий не обходится и в тот раз. А всё из-за Юркиной жадности! Бабушка честно дала мне пятачок на билет. Я был намерен, промаршировав до летнего театра под Юркиной командой, купить билет и, как все белые люди, смотреть кино. Как бы не так! Прежде, чем распустить строй, Юрка отдает команду сдать билетные деньги ему. Цель — приобретение газировки и мороженного в киоске. «А в кино мы и бесплатно пройдем»,— заявляет он. Юрка сам никогда не платит за билет. Ему, в его зрелом возрасте, достаточно легко удается преодолевать трехметровый деревянный забор зеленого цвета, ограждающий летний театр. А для таких шпингалетов как я, предусмотрена дырка в заборе со стороны эстрады. Случайные прохожие не должны видеть греховного процесса проникновения в летний театр. Вот уж, правда говорят: «Чёрт дернул». Мы дружно «ударяем» всей компанией по газировке на киношные пятачки. Потом каждый вытаскивает заначку – еще по пятачку. Пиршество продолжается. В жизни столько не пил! Разве только сегодня, в речке. В общем, насосались содовой, как клещи дармовой крови, и двинулись преодолевать зеленый театральный забор. Да не тут-то было. Время за пиршеством летит быстро, сроки поджимают. Забор еще не преодолен, а в летнем театре уже слышна музыка, пошли титры – начинается фильм. Бежать до дырки у эстрады далеко и мы всей компанией рвём в кусты, слева от эстрады. Юрка и еще один корешок постарше залезают на дерево. Потом с него прыгают на забор и сидя сверху помогают остальной гоп-компании забраться тем же путем. Вот тут-то газировка и шуба играют со мной злую шутку. Как говорит дядя Петя: «Фортуна нон пенис, ин манус нон рецус!». Это по латинскому. Дядя Петю научили в Военно-воздушной академии. Так Цезарь говорил что ли..? Или Помпей..? Ну, неважно. Переводится: солдат предполагает, а Фортуна располагает. В животе булькает, переливается газировка. Шуба, которую я держу в правой руке под мышкой, не даёт как следует уцепиться за дерево. Юрка сверху ругается последними словами. Не латинскими, конечно. Самыми настоящими! Нашими. Юрке я прощаю всё. Он сегодня меня из омута вынул. Не один, правда, с другими пацанами. Но увидел-то, что я тону, именно он!
Все уже смотрят «Полосатый рейс». До меня из-за забора доносится львиный рык, щелканье бича и револьверные выстрелы, а Юрка всё еще возится со мной. Я, чтобы освободить руки, быстро надеваю шубу и кое-как забираюсь на дерево. Теперь надо прыгнуть на забор к Юрке. Расстояние не более метра. На мне моя жуткая смушковая шуба (или какая еще она там) и в животе бесконтрольно переливается газировка, употребленная без меры.
Я честно прыгаю, Юрка честно пытается меня поймать. Если бы не шуба! Я, наверное, долетел бы до забора. Но, как известно, орлы в шубах не летают. Не долетаю и я. Юрка цепляет было меня за ворот, но куда там… Конечно не удержал. Только надорвал полворотника от шубы. Падаю я на траву и так мне обидно, что кинуха идет без меня, а я в этой драной шубе щеголяю. Аж слезы на глаза наворачиваются! Я уже почти готов разреветься, но Юрка кричит: «Жека! Давай бегом к дырке»,— и исчезает с забора.
Как я забыл? Дырка! Моя последняя надежда! Не снимая шубы, даю газу. Просто лечу! Выжимая рекордную для меня скорость, несмотря на набежавшие на глаза слезы. До дырки метров тридцать. Преодолеваю за считанные секунды и, как есть в шубе, сходу ныряю в дырку. Почти как в омут. Надо сказать, театр летний, гардероб в нем не предусмотрен. Соответственно и дырка в заборе шкетами организована без учета моих щегольских потребностей. Прохожу в дырку на пятьдесят процентов. Голова, руки и сам я, до пояса, оказываюсь в кино на халяву. Всё остальное бесплатно обретается на улице. Застрял намертво! Ни вперёд, ни назад. Поднимаю голову, экран передо мной справа метрах в десяти, под углом градусов в двадцать пять. Кое-как, но видно как по пароходу мечется кок, за ним шастают тигры. В общем, почти полноценно присутствую на просмотре. Вот только неудобно все время голову держать на весу, а уж хохотать и вовсе неудобно. Но не хохотать у меня не получается. Иногда я устраиваю маленькие «перекуры». Шея устает держать голову. Тогда я кладу её на траву и смотрю фильм в половину правого глаза. Минутку, а то и две. И потом снова задираю голову. Не хочется пропустить самое интересное…
Фильм кончается. Гаснет экран. Народ, под веселый смех и говор, потихоньку расходится из кинотеатра. Мне здорово, хоть и неудобно в дырке. Классный все-таки фильм! Я закрываю глаза и жду, пока Юрка с пацанами организуют спасательную экспедицию, и вытащат меня из дырявого забора. А может и не организуют. И придется мне валяться до утра в этой заборной дыре. Хорошо бабушка шубу заставила надеть. Что-то мне в ней и не жарко, хоть и лето. Как в воду смотрела. Закрываю глаза и жду. Придут, не придут? Почему-то вспоминается Кузьмич.
Папа часто беседует с Кузьмичом. Я как-то слышал историю бадика, пересказанную им маме. Кузьмич на войне был командиром разведывательного взвода. Пробирался в тыл к врагам впереди наших солдат. Разведывал где находятся враги, много ли их. Если им попадался на пути вражеский солдат, а еще лучше офицер, они ему давали по кумполу и к своим, в плен. Дать по кумполу — тоже самое, что долбануть по башке. Наверное, сильно, но не до смерти точно. Пленные рассказывали, как расположена вражеская оборона, а потом Кузьмич, вместе с остальными солдатами, нападал на врагов и убивал их. Когда Кузьмич воевал под Кенигсбергом, в разведке он выбрался к какому-то замку. Настоящему замку, в каких в средние века жили настоящие рыцари. И там они дали по кумполу офицеру, который кондылял вечером по двору замка с бадиком в руках. Офицер брыкнулся, напарник потащил офицера в кусты, а Кузьмич подобрал бадик, чтобы враги не догадались, что офицера пленили наши. Потому, что вокруг было много охраны. Если бы они догадались, то бросились бы в погоню. И тогда Кузьмичу с напарником была бы хана. Ну, то есть, совсем плохо было бы. Перекинули они офицера потихоньку через забор и поволокли к себе. А бадик Кузьмич бросил под куст у забора. Пленный рассказал, что замок принадлежит Герману Герингу, помощнику самого Гитлера. Но Геринга в замке нет, а офицер этот летчик — ас из Люфтваффе. Приехал после ранения в воздушном бою отдыхать по приглашению Геринга в его замок. Бадик, который Кузьмич запулил под куст, подарок самого Германа Геринга с дарственной надписью на золотой пластине. Охраны в замке много, потому что идет погрузка ценностей, принадлежащих Герингу. Их будут вывозить куда-то в подземелье в Кенигсберг, чтобы спрятать от наших.
Командир Кузьмича доложил, куда положено, о сокровищах и получил приказ штурмовать замок, пока ценности еще не вывезли. Наши ударили всеми силами по гарнизону замка. Эсэсманы немного посопротивлялись, пока не погрузили какие-то ящики в грузовики. А потом попрыгали в эти грузовики и драпанули.
Кузьмич во время боя заскочил в замок. И было там всякого добра не меряно. Как в сказке с Али Бабой. Доспехи средневековых рыцарей, картины, старинная мебель. На стенах разные мечи, копья, сабли, щиты. Кузьмичу, однако, было не до трофеев. Он решил наведаться туда после боя. Пытались они организовать погоню за грузовиками, но на околице немцы так прессанули наших, мама не горюй. Видно какой-то эсэсовский заградотряд ожидал, когда проедут грузовики. Пришлось преследование бросить. После боя, уже в сумерках, Кузьмич наведался в замок вместе со своими разведчиками. Разбрелись они по замку с тем, чтобы присмотреть себе достойный трофей. По Кузьмичу, достойный трофей — это вещь на память, а не корысти ради. Трофей должен быть небольшим, чтобы находясь в обозе не создавал бойцу проблем. А обоз у разведчика как известно один – вещмешок. За вещмешком уже не тыл, а Родина. И ни шагу назад.
Разбрелись они среди этих Сим-Симовых сокровищ. Все огромное. Картины, мебель и доспехи не трофей для солдата. Кузьмич говорит, что такие трофеи больше по части генералов. Какой-нибудь портсигаришко с гравировкой или кинжалишко, с расписным клинком, ну пистолетишко дамский – вот достойные трофеи для разведчика. Не успел Кузьмич собраться с мыслями, на машинах подскочила команда трофейщиков. Да не просто трофейщиков, а в сопровождении контразведчиков из Смерша. Оцепили они замок и стали «выколупывать» из его недр любителей трофеев. Собственно, никто ничего и не успел себе присмотреть. А кто и присмотрел, тут же бросил. Кузьмич говорит, что со Смершем шутки плохи. Чуть что не так — к стене и точка. А потом напишут, что пропал без вести, чтобы семья не страдала.
Вытолкали разведчиков из замка, а Кузьмича уважительно, но твердо попросили удалиться. Геройская звездочка на любого впечатление произведет, даже если этот любой из Смерша. Покинул Кузьмич пределы «али-бабовой пещеры» несолоно хлебавши. А трофейщики уже ящики с грузовиков вытащили, сокровища в них пакуют. Вот тут и вспомнился ему раненный ас и его подарочная трость от Геринга. Пошарил Кузьмич в кустах за забором и нашел таки бадик. Действительно, на пластине что-то готическим шрифтом писано и подпись «Herman Hering». Хорошего человека «Herman» не назовут. Это уж я так думаю. Кузьмич со мной согласен. Так и прилепилась к нему эта трость. И лежала без дела в обозе, пока уже в самом Кенигсберге Кузьмичу не прострелили колено. Тут она и пригодилась. Из госпиталя Кузьмич вышел на «трёх ногах». С тех пор они по жизни только парой: Кузьмич и бадик. Кузьмич вздыхает и говорит: «Не попадись она мне неладная тогда, ходил бы сейчас на двух ногах…». Она, это трость. То бишь, бадик этот!
Ну вот! Пришли. Я чувствую, как кто-то, ухватив меня за ноги, тянет из шубы. Юрка с пацанами. Мне больно колено прижатое к заборной доске. Я снова, как-то мимолетно, вспоминаю простреленное Кузьмичёво колено. Больно, наверное, было. Мне приходится вытянуть руки за голову, чтобы безболезненно выскользнуть из дырки и из шубы. Воспоминание о Кузьмиче уплывает куда-то в сторону. На смену ему приходит ощущение легкости и счастья. У меня сегодня чудесный день. Я так много всего успел. Послушал рассказы Кузьмича. Сам прыгнул в омут. Потом почти утонул. Потом подорвал пугачом помпытеха. И мне это сошло с рук благодаря бабуле. А вечером посмотрел, хоть и с грехом пополам просто отпадную кинуху. Классно, что со мной за один день происходит столько интересных вещей.
Как здорово, что у меня столько друзей, и они не бросают меня ни под водой, ни на заборе, ни под забором. Счастливый я человек!
С тех пор, когда по телевизору показывают «Полосатый рейс», я вспоминаю эту историю – речку, пугач, шубу с газировкой, Юрку, ощущение того особенного детского счастья и… Кузьмича.
**
Девятого мая 1965 года Кузьмич, как обычно, надел пиджак со всеми своими геройскими регалиями и пошел на встречу с боевыми товарищами. По дороге его несколько раз подтягивали к окошечкам пивных ларьков. Кто-нибудь приглашающе говорил: «Товарищ Герой Советского Союза, может пивка! А…?». Очередь почтительно расступалась. Кузьмичу не оставалось ничего, как подходить к окошечку пивного ларька и принимать полную граненную кружку с пенной шапкой. Кружку тут же оплачивал кто-то из очереди. Кузьмич произнеся: «За победу!»,— опирался на геринговский бадик и выпивал её до дна. Потом переворачивал вверх донышком и говорил: «Спасибо, братцы, уважили!»,— и шел дальше.
Потом был праздник. Боевые сто, потом еще сто…
Салют и ощущение радости. Двадцать лет Победы! Огни, и воды, и медные трубы! И все еще жив курилка. В сумерках Кузьмич так приморился, что пришлось присесть на скамеечке в парке…
Нашли его утром десятого мая. Кто-то из прохожих обратил внимание, что на лавочке как-то неловко, откинувшись на спинку, сидит человек. Он умер во сне и с улыбкой. Последнее Победное счастье так и не покинуло его до самой смерти. Геринговского бадика при нем не было. Видимо, кто-то прихватил в сумерках, посчитав, что такой костыль деду не по рангу. А звезду не тронули.
Не посмели! Не поднялась ни у кого рука. Подарочный бадик от Геринга гуляет где-то по рукам. Возможно люди, державшие его в руках, так и не разобрались, что это за вещь. И, уж точно, им ничего не известно о Кузьмиче. И, тем более, о Жеке, который и сейчас помнит и подарочный костыль Геринга, и Кузьмича, и его рассказы о форсировании Днепра, и раненом немецком асе, и орденоносце, бегавшем в атаку за командирской спиной и многом, многом другом…
Шестьдесят лет как кончилась война.
Сорок лет как не стало Кузьмича…
***
Не! Не получается. Хотел подретушировать. Исключительно из патриотических соображений. Как на духу!
Но! Жизнь есть жизнь! Без прикрас. Её не надо выдумывать.
Нет! Всё правда! Кроме…
УВЕЛИ ТОГДА ЗВЕЗДУ!
Вот такой вот социалистический реализм…
2005 г.
12 мая 2005 года 10:58:34
Евгений Батурин | baturine@rambler.ru | Воронеж | Россия
Нурбанум Мяшряп
Персиковый сад
Персиковый сад
Вот еще немного, и будет виден бабушкин дом, но каждый раз, проходя мимо одинокой заброшенной хибары, от страха мои ноги ускоряют шаг. Пустые окна, заколоченная дверь, трава в рост человека – все это наводило ужас.
Я пробежала это жуткое место, вот знакомые ворота, хорошо, что дедушка оставляет их всегда открытыми. Я влетела во двор, словно кто-то гнался за мной.
Моя бабушка сидела, как всегда, за своей швейной машинкой. Увидев меня, она засияла от радости: «Ой, мой козленок пришел, проходи сюда, родная», – и отложила недошитое платье. Она крепко прижала меня, поцеловала в щеку и усадила рядом. У нее всегда есть что-то сладенькое, припасенное только для меня. Улыбаясь, она любуется, как я уплетаю ее угощение. Закончив трапезничать, мы усаживаемся, я кладу голову на ее колени, она нежно гладит мои волосы, рядом с ней я чувствую себя спокойно, как младенец в колыбели. Затаив дыхание, слушаю деревенские новости и наконец нерешительно спрашиваю:
– Бабушка, а почему тот дом, на углу, всегда пустой, и кто жил там раньше?
– Зачем тебе это? – недовольно спрашивает она. – Что, боишься проходить мимо этого дома?
Немного помолчав, словно заглядывая в прошлое, бабушка начала свой рассказ.
Тогда, в 40-е годы, в Кульдже тяжелое время было для всех нас, уйгуров. Но какой персиковый сад там был, весной, когда все цвело, этот сад напоминал нам рай. Хорошая семья там жила, Зайнап-апа и Махмуд-ака, и была у них только дочь Чинарям, которая росла как ангел в их персиковом саду. Других детей им Бог не дал. Много воды утекло с тех пор.
Вся деревня очень любила эту красавицу, похожую на лань. Всегда приветливая со всеми, она, обвораживая своей улыбкой, была похожа на персик из райского сада. Ее звонкий голосок часто слышался в саду, когда она пела, работая там.
Я видела птицу в райском саду,
Ее красоту описать не могу.
Она обжигает сердце огнем.
И каждый раз прихожу я сюда,
К ней любовь и надежду храня.
Но вот однажды Зайнап-апа пришла ко мне и принесла много отрезов дорогих тканей и попросила сшить на приданое разную одежду для Чинарям. Сама она плакала, что уж слишком далеко отдает свою дочь. Я понимала, что им с Махмуд-ака будет тяжело расставаться с единственной дочерью.
Свадьбу назначили на весну. Я несколько месяцев шила для невесты приданое. Старики ничего не жалели для своей нежной лани. Ковры Махмуд-ака выбирал у самых лучших торговцев на базаре, известному ювелиру он заказал золотые украшения: браслеты, серьги и кольца.
Весна в тот год пришла рано, зацвел персиковый сад, и в каждом доме говорили о свадьбе Чинарям. С каждым днем она все меньше улыбалась, не слышно было ее голоса в саду. Часто, глядя на свою дочь, Зайнап-апа торопливо вытирала навернувшиеся на глаза слезы. И вот настал день свадьбы. Из далекого горного селенья приехал жених со своими подарками. Видно было, новые родичи Зайнап-апа и Махмуд-ака не бедные. Они пригнали быка, корову и десяток овец, а для невесты дорогое платье и головной убор ручной работы. Четыре дня гуляли все в деревне на свадьбе у Чинарям, играли музыканты из большого города, танцующим дарили платочки, которые вышивала сама невеста. Прощальный день запомнили все. Вот лошади, запряженные, нагруженные приданым невесты, стоят у ворот. Махмуд-ака сказал последние пожелания для молодых и дал благословение в дальнюю дорогу, и вдруг Чинарям бросается в объятия родителей, судорожно рыдая, она опускается на колени перед ними, целует их ноги, нежно берет их старческие руки, прикасаясь губами, шепчет: «Простите меня!» На это было тяжело смотреть: слезы стариков, рыдание Чинарям. Вся деревня плакала, словно на похоронах. Вдруг поднялся сильный ветер, он словно успокаивал нас, осушая наши слезы и остужая боль в груди.
Зашумели деревья, и со стороны персикового сада появился розовый снег из лепестков. Этот поток необычного снега из розовых лепестков, нежно кружась, падал на наши головы. Чинарям, подняв заплаканное лицо, ловила розовый снег и говорила: «Спасибо вам, я буду скучать!» В этот момент она была похожа на ангела, осыпанная розовыми цветами персикового дерева.
В тот год персиковый сад не принес плодов, и Зайнап-апа нечем было угощать деревенских детей, которые часто прибегали во двор к старикам узнать о Чинарям. С нетерпением старики ожидали, что вот приедут от сватов посланцы с вестью о рождении внука, но прошел год, а вестей все не было. Несколько раз старики ездили навещать дочь, а с возвращением они становились все грустнее. Большое хозяйство у них, говорила Зайнап-апа, моя Чинарям все делает по хозяйству: ухаживает за скотом, доит десять коров, и за все дни, что гостила там, только мельком видела свою дочь, а мы ведь дома оберегали ее от тяжелой работы. Дома Махмуд-ака не давал подходить ей к конюшне, а там всю эту работу она делает наравне с батраками. От такой тяжелой работы не принести ей наследника, говорила она, утирая слезы. Махмуд-ака ходил теперь поникший, и часто можно было его видеть сидящим под персиковым деревом. Опустив голову, он тихо шептал: «Чинарям, Чинарям, что я наделал, как я мог отдать тебя так далеко. Пропади оно пропадом, их богатство, собранное слезами моей дочери. Прости меня, детка, я хотел как лучше…»
Так проходили годы. Только один раз как-то зимой приезжала Чинарям к родителям. Все с трудом узнавали ее: худая, сгорбившаяся, она была похожа на тень, только ее большие глаза говорили: это – я. Каждой осенью Махмуд-ака отправлял большие корзины с персиками для Чинарям и молил Бога дать ему внука, надеясь, что хоть сорок дней после рождения ребенка она будет рядом с ним. Но с каждым годом надежда на это таяла.
Прошло долгих семь лет. Как бы ни тяжело было старикам, но по обычаю они должны были забрать дочь. Говорят, она бесплодная – так, сокрушаясь, судачили женщины в деревне. Ее возвращение было как освобождение. Но неудавшаяся жизнь – это трагедия для любой девушки. После возвращения почти месяц мы не видели ее. Но вот однажды рано утром она заглянула ко мне. «Заходи, милая, садись, вот, получила письмо из города, прочти», – и я усадила ее за стол, хотя это письмо было прочитано давно. Чинарям, стесняясь, присела. Только теперь я увидела, что к ней вернулась былая красота, она словно расцвела во второй раз. И вдруг у меня мелькнула догадка: да она ведь беременна, но я тут же отогнала эту мысль. Прочитав мне письмо, она тихо спросила: «У вас нет лекарств от болезни желудка, или я персиков объелась, что-то с желудком, все время тошнит». Я подсела ближе к ней, погладила ее живот. Да, я не ошиблась, она беременна, даже знаю, кого она ждет, – это мальчик. Она сразу поймала мой взгляд: «Вы не ошибаетесь? Этого не может быть! Все эти семь лет… и, выходит, я вернулась, имея уже ребенка под сердцем». Она бросилась ко мне и заплакала. Это были слезы отчаяния, обиды и радости. Как радовались старики! Махмуд-ака зарезал барана, послал новость сватам и ждал со дня на день зятя в гости, а как суетилась с приготовлениями Зайнап-апа, она наготовила сладостей, напекла лепешек. Ожидание гостей, радость долгожданного дня захватили все село, но вот странно, муж Чинарям не спешил, прошло два дня, его все нет. Наверно, хозяйство не с кем оставить, оправдывал его Махмуд-ака, все поглядывая на дорогу. Так и не дождавшись гостей, они разделили мясо между соседями и раздали сладости детям. Поздней осенью Чинарям родила мальчика: красивого, с темными волосами и большими глазами, как у матери. Весной Махмуд-ака повесил люльку в саду среди персиков: «Вот, теперь у меня еще сын, есть кому заступиться за нас», – говорил он, ласково глядя на дочь. Снова запела Чинарям, в саду укачивая сына в люльке, она сияла от счастья. То, что муж ее женился на другой, ее не сильно огорчило, но в душе у нее был страх, ведь если у него не родится наследник, то он может забрать ее сына (это обычай наших предков). Почему так жестока к ней судьба? Никто не мог понять.
Когда мальчику исполнилось пять лет, приехал его отец, от второго брака родились одни девочки, он приехал за наследником. Старики не могли противиться обычаям, решили, что мальчик должен жить с отцом. Если человек умирает заживо от горя – то именно так умирала на глазах у людей Чинарям, когда разлучали ее с сыном. Она рвала свои волосы, царапала до крови лицо и выла, как волчица, потерявшая своих волчат. Люди, стоявшие вокруг, не могли удержать слез. Вот муж посадил ребенка на лошадь, Чинарям схватилась за мальчика, который от страха не понимал, что происходит, он плакал, тянулся к ней ручонками, но муж грубо вырвал его из рук матери, отшвырнув ее. Она упала прямо в грязную лужу и стала биться в судорогах, голос ее охрип, она каталась в истерике. К ней подбежали ее родители, но она смотрела на них обезумевшими глазами. Она ползала на коленях перед мужем, умоляя его оставить сына. Как велика любовь матери к ребенку! А потерять его при жизни не пожелаешь даже врагу. До сих пор сельчане вспоминают этот страшный день. Не каждый отваживался проходить мимо их двора, оттуда слышался плач Чинарям. От горя у нее помутился разум, она все время звала сына и говорила всем: «Вот он вырастет и придет к нам, а я его персиками угощу, вот смотрите, сколько для него я собрала», – и с полным подолом персиков она ходила по деревне. Бедный Махмуд-ака каждый раз возвращал ее домой, приговаривая: «Что ты, милая, давай его дома подождем», – и она, как ребенок, соглашаясь, шла рядом с ним. Смотря на нее, мы прятали слезы от стариков. Не долго продержалась Зайнап-апа, она скончалась, не выдержав мучений дочери. Махмуд-ака все еще надеялся на выздоровление Чинарям, к каким только знахарям он ни водил ее. Однажды зимой Чинарям убежала из дома в поисках своего сына. Бедный Махмуд-ака обежал все село, спрашивая о дочери, а нашли ее далеко от деревни, ночью. Старик сильно замерз в этот день и всю зиму пролежал в постели, его душил кашель, а ранней весной он покинул этот мир. Он просил перед смертью: «Не оставляйте мою дочь одну, даст бог, вернется к ней разум». На похоронах отца Чинарям как-то странно поникла, села в уголок и тихо заплакала. Соседи очень жалели сироту, помогали, чем могли, но разум к ней не вернулся. Она снова и снова переживала тот прощальный день с сыном, словно время остановилась для нее.
Как-то осенью я встретила ее на мосту, она придерживала свой подол, где лежали красивые спелые персики, она брала в руки по одному персику и бросала в воду, приговаривая: «Вот этот попробуй, мой козленок! Какие они спелые, кушай, это все для тебя, мой сынок, пусть эта вода донесет тебе мой подарок». Ее волосы были растрепаны, ноги босые, в ссадинах. Я нежно обняла ее: «Пойдем, доченька, в дом, ты вся холодная». Искупала ее, привела в порядок ее одежду, она все время смотрела на дверь, словно ждала кого-то. Силы ее покидали с каждым днем, по ночам она стонала, звала то мать, то отца, а иногда, просыпаясь, пела колыбельные песни. Это было тяжело видеть. Она таяла на глазах. Все реже вставала с постели. Однажды ночью она с криком проснулась, прося: «Откройте дверь, это мама с папой пришли, вы слышите? Они зовут меня». – Сказав так, она положила голову на подушку и начала молиться, просить прощение и долгой жизни для сына. Потом ясно и четко сказала мне, протягивая маленький сверток: «Это для невесты моего сына, передайте ему, я вас очень прошу, и наш персиковый сад с домом». Она ушла в мир иной под утро, так и не дождавшись встречи с сыном. С собой унесла огонь любви, с которым не справился ее разум. За могилками этой семьи ухаживает твой дедушка, а сын так и не появился в наших краях, ему уже лет восемнадцать, наверно. Видно, сердце у него, как у его отца, каменное, а вот тот сверток для него храню: это ее золотой браслет, серьги и кольца, которые она надевала на свадьбе.
– Чинара, Чинара! Деточка, вставай! Дедушка пришел, ужинать пора.
Я открыла глаза и увидела лицо бабушки. Я нежно обняла ее и тихо шепнула ей на ухо:
– Бабуля, вы никогда, слышишь, никогда не умирайте с дедушкой, я вас очень люблю и буду всегда слушать вас.
13 мая 2005 года 18:41:52
Нурбанум | urumchi56@mail.ru | Jeslenville | Belgium
Нурбанум Мяшряп
Адэна
АДЭНА
Мои ноги осторожно наступают по старой лестнице, вот вот она развалится под моими ногами. Осталось немного вот уже и дверца чердака, я взялась за железное кольцо ручки и толкнула ее вверх, в нос ударил тяжелый запах заброшенной комнаты.
Я оказалась в заваленной старыми вещами комнате, кругом лежали старые кожаные чемоданы, мешки, коробки и какие-то узлы завернутые в старую скатерть или просто в занавески. Было грязно и пыльно. В первую минуту хотелось развернутся и уйти вниз от этих паутин и пыли, но мой взгляд случайно остановился на железной коробочке перевязанной яркой синей лентой. Я осторожно пробралась к ней боясь испачкаться вытерла пыль с коробки носовым платком. Узел ленты развязался с трудом, коробка была без замка, в ней на стопки писем и фотографий лежал мешочек вышитый бисером с шелковой завязочкой. Он был тяжелым, развязав я удивилась тому что было внутри, это были янтарные бусы, маленький талисман треугольник в черной ткани с кожаной тесемкой и засохшая луковица какого то растение, я подумала наверно цветка. Все положив обратно в мешочек я начала рассматривать фотографии и письма их было множество, и все они были разделены на не большие пачки и перевязаны синей лентой как на самой коробке. Фотографии пожелтели от времени и письма были без конвертов бумага на них была потемневшая. На всех фотографиях часто встречалось лицо красивой женщины, вот на одной она помоложе, а здесь она с маленьким ребенком но чаще одна. Со всех фотографиях на меня смотрели большие сияющие глаза, широкий лоб, тонкие губы, а волосы на голове женщины были гладко причесаны и собраны назад, только на одной фотографии она сидела возле озера в белой длинной сорочке с распущенными волосами ниже плеч, на ней она смеялась глядя в сторону. На одной почти свежей фотографии, она была уже в пожилом возрасте и я узнала на ней янтарные бусы из мешочка, но здесь женщина была грустная, а губы были сжаты, взгляд был такой словно, она смотрела в последний раз на уходящего человека. Просмотрев почти все фотографии, я перешла на письма. Несколько минут я думала как это плохо читать чужие письма, но успокаивая себя на мыслях, что этот дом я купила со всем этим хламом. Первое письмо было написано красивым женским почерком, обычно так пишут молодые девушки, почему-то я была уверена писала письмо именно та что на фотографии. Оно начиналось без обращение .
Вот мне исполнилось шестнадцать лет, меня еще считают ребенком, это они, кто не видят что в душой я уже старая. Мне иногда кажется, что я так давно живу или уже жила, а моя настоящая жизнь проходит где то рядом и не могу попасть туда. Иногда даже вздрагиваю от мысли, что происходит со мной странные вещи, разговариваю сама с собой, слышу голоса в ночи и кто-то рядом словно за стеной. Вот вчера ночью, я слышала шум говорящих людей на странном языке, но я понимала их. Они угоняли табун и кто то среди них позвал меня « Адэна вставай мы уходим », как в тумане я выбежала на улицу и испугалась, было тихо, стояла глубокая ночь. Все люди спали, в окнах еще не горел свет, только шум воды в реке мне напомнил где я. Что это было? Сон?, но я ясно чувствовала даже запах пыли из под копыт лошадей. Почему голос, что звал меня был мне знаком, даже родным, он звал меня как зовет отец свою дочь, тихо, словно боялся разбудить или напугать. Это имя Адэна я слышу не в первый раз. Однажды весной когда мне еще не было двенадцати лет, я гуляла с мамой в яблоневом саду, сад цвел. Яблони стояли в ряд в своем белом наряде словно невесты. Мы собирали весенние цветы вдыхая запах свежей травы. Я ушла далеко от мамы в глубь сада собирая цветы, и думала, наверно в раю тоже так красиво. Вдруг я услышала тихий детский плачь, а мягкий женский голос успокаивал ребенка «Адэна, я здесь детка не плачь.» Я вздрогнула в саду никого не было с ребенком, я еще долго стояла растерянна оглядываясь кругом. Я чувствовала какую-та жизнь рядом словно мимо меня проехала со скрипом телега и смех девочки. В миг все умолкло, наступила тишина. Я испугалась от прикосновении чьей-то руки, это была мама ее красное от волнение лицо и дрожащий голос говорил о том, что она искала меня давно.
Письмо было подписано Адэна. Не задумываясь я села поудобнее на пыльный старый чемодан и раскрыла второе письмо.
Вот наступила еще одна весна в моей не существующей жизни, да не существующей потому что до сих пор не могу найти вход в жизнь неведомую мной. Точно знаю там моя настоящая жизнь, а здесь все кто меня не понимают, в этой семье все говорят так громко словно не слышат друг друга. Голоса которые зовут меня всегда мне роднее и мягче. Как мне дальше жить, я даже не знаю? Вчера я спросила бабушку я родителям своим родная или меня взяли на воспитание, на что она сильно рассердилась, сказав «Больше ни когда не задавай этих глупых вопросов.» Тогда что же происходит со мной, почему я не радуюсь этой жизнью, почему все время жду тех для кого я Адэна? Завтра надо ехать к тёте, помочь ей по хозяйству, вот уже год как она сильно больна. Я очень её люблю, она совсем не похоже на мою маму, ее голос всегда ровный словно она оттуда. До тёти я добралась поздно вечером, тяжелые сумки с продуктами и чистым бельем, долгая дорога утомили меня. Накормив тетю и ее детей горячим супом я свалилась от усталости в постель как убитая. Сколько я проспала не помню, но проснулась от прикосновение легкого ветра что почувствовала у себя на лбу и услышала знакомый голос женщины из яблоневого сада « Адэна милая, мне пора уходить. Прощай доченька, пусть это сохранит тебя от несчастье.» и я почувствовала как рука положила что то мне под подушку. Слово прощай вызвала у меня страх потерять кого то, остаться одной и я заплакала. От её нежного поцелуя в мой холодный лоб я вскакиваю от ужаса крича « Я с тобой мама!» Но тихий мужской голос успокаивает меня «Тшш.... Спи милая» и снова топот копыт лошадей и женский плачь Адэна, Адэна, я проснулась и услышала стон в соседней комнате, это тётя, я бегу к ней обо всем забыв, что происходило со мной не давно. Тётя вся съежилась в судороге и я бегу звать врача и все закрутилось как всегда: уколы, ее стоны, страх потерять любимого человека. Почему так с ней все происходит, она ведь такая добрая самая младшая в своей семье, бабушка все глаза свои проплакала глядя на ее страдания. Утром тётя спит после ночного приступа, ее дети играют на улице и я начинала уборку в доме, под подушкой на которой я спала лежал черный талисман с кожаной тесемкой. Я долго рассматривала свою находку и не могла понять сразу, откуда все это взялось, но от ночного воспоминание заныло в груди, словно я потеряла родного человека.
Адэна
Мои ноги заныли сидя на чемодане, я сползла на пол на какой-то узел из бархатной скатерти с бахромой. Следующее письмо было написано расплывчато, словно залито водой и строчки на нем были не ровные и слитные.
Осень принесла мне много потерь. Тетя умерла в дождливую осенью ночь в окружении всей родни. Бабушка переехала жить в ее дом смотреть за ее детьми, горе не приходит одно, не дожив до зимы за тетей ушла наша бабушка. Моя мама слегла от горя, отец ходил понуриный и вся моя семья словно рыбы замолчали. Тишину иногда нарушал мамин плачь. Талисман найденный под подушкой я нашу всегда и верю, что он спасает меня от бед. Впервые я забыла о моем втором мире, плакала со всеми, молчала от горя и тоски по тете и бабушке, ночами мысленно просила бога выздоровление мамы.
Выпал первый снег, он падал крупными хлопьями на черную землю и сразу растворялся в ней. Сегодня, отец тихонько держа маму под руки вывел ее на улицу впервые после ее болезни. Она была бледна под ее глазами были темные круги, неуверенно шагая слабыми ногами она наступила на землю. В этот момент мама была похожа на девочку из сказки в своем белом пуховом платке и в пальто с белоснежным мехавым воротником. Мама выздоровела и наша шумная семья зажила как раньше, но только нас стало больше, мы забрали тетиных детей. Зима покрыла землю белым одеялом, днем снег сверкал на солнце ослепляя глаза. Вечерами мы дети грелись у печки слушая как трещат дрова, иногда днем я водила тетиных детей к замерзшему пруду и катала их на санках. Они приходили домой радостно щебеча рассказывая маме о прогулке, а мама украдкой вытирала слезы глядя на портрет тети. Однажды катая детей с горки наши санки провалились в воду, со мной был младший сын покойной тети, оказавшись в ледяной воде я почувствовала как тяжелеет мое тело от мокрой одежды, изо всех сил я стала выталкивать мальчика на край поверхности льда, но одежда на нем тоже взмокла и у меня не хватило сил поднять его на верх. Я чувствовала как моё тело леденеет и уже нет сил сопротивляться, как вдруг ясно услышала стук лошадиных копыт об лед и старческий голос женщины говорит прямо возле лица « Адэна держись, я помогу!» и какая та сила вытянула меня за кожаную тесемку талисмана на моей шее. «Они вернулись! » сказала я потеряв сознание. До весны я не могла прийти в себя, видно сильно простыла в ледяной воде.
Адэна
Читать сидя на узле было очень удобно, с волнением открыла еще одно письмо. Сверху на листке был нарисован странный рисунок: костер, рядом старуха с колодою карт, а над костром висят бусы. Может разгадку рисунка найду в письме подумала я, письмо начиналось так:
Восемнадцать лет я встретила, как повторяющее события, даже мама была удивлена, когда я в тот день смотря в зеркало сказала в слух « Вот и старость приближается.» Говорят этот возраст весны, посвящение в девушки, но почему то я жду чего то другого боясь потерять своих покровителей и спасителей за не видимой стеной. Они долго молчали, но произошло то что я могла бы назвать чудом. Весной проходя мимо пня, что возле нашего дома, проросшего всякими грибками, я случайно увидела что то сверкающее на солнце, подойдя ближе я увидела крупную янтарную бусинку, затем другую, но уже чуть дальше от дома, а третью почти вдоль дороги, остальные я находила вдоль дороги идущую на поле где раньше останавливались когда то лет двадцать назад цыгане. Наши люди до сих пор помнили, как старая цыганка гадала всем соседям и у всех все сбылось. Только моя родня не любила рассказывать про этот случай. Последнюю бусинку я нашла на поле на темном круге от костра, она лежала сверкая на солнце. Поднимая ее я почувствовала запах горящего костра и шум вокруг меня снова ожил: лошадиный храп и тревожные голоса людей собирающихся в дорогу. Теплый ветер прикоснулся моего лба и хриплый женский голос повторил несколько раз « Адэна, ты свободна, ты получила это от меня.»
Адэна
Я читала ничего не понимая о чем она пишет, хотелось узнать чем все это кончилось. Незаметно на чердаке стало темнеть, вечерело. Тут же я нашла старую лампу и зажгла ее. Свет лампы еще больше подчеркивал эту темную комнату и наводил жуткий страх, но моё любопытство взяло вверх и я открыла следующее письмо. Оно снова было написано ровным красивым почерком, от него даже исходил какой то сладковатый запах, и вот почему, в письмо было вложено веточка акации.
Год как я живу только в ожидании прихода весны. Она пришла, тревожа мою душу своими событиями. Я стала прислушиваться своему внутреннему голосу, иногда ощущала боль людей и могла предчувствовать беду. Во мне была странная энергия которая руководило мной, да и внешностью я очень изменилась, никогда не расставалась с талисманом и янтарными бусами. Как то вечером, со стороны рощи где цвели акации подул легкий весенний ветер ударяя в нос запах акации. Внутри меня что то потянула в сторону рощи, не смотря на наступающую темноту, я уверено пошла туда на манящий сладкий запах. Деревья акации стояли все в цветах легкий ветер чуть шевелил белые гроздья цветов. Подойдя ближе я увидела всадника на черном коне. Ни тревоги не чувства страха не беспокоило меня, было одно спокойствие словно я пришла на свидание к знакомому мне человеку. Увидев меня мужчина спустился с коня и пошел ко мне на встречу. Это был молодой мужчина лет 35, чёрные вьющие волосы украшали и без того красивое лицо, в руке он держал сверток похожий на завернутого младенца, я не ошиблась это был ребенок. Ветер постепенно стал усиливаться и снова этот топот копыт, все вокруг нас стало оживляться, я не могла сосредоточится, чтобы понять или спросить, как вдруг я услышала крик людей, их было много, они кричали « Конокрад, конокрад, бей его!!! » Мужчина протянул мне ребенка, а сам вскочил на лошадь и скрылся за деревьями. Ветер стих я держала в руке этот сверток в недоумении крича Кто вы? Что это? и ребенок заплакал в моих руках от него пахло цветами. Я проснулась вся в поту от страха, а вместо ребенка прижимала к груди веточку акации.
Адэна
Я вдохнула еще раз запах веточки акации и снова вложила его в письмо. Бедная Адэна подумала я, сколько тебе пришлось пережить, когда же прояснится в твоей жизни все твои загадки. Наступила ночь, в комнате стало тихо, только иногда что то в углу комнаты шевелилось издавая странные звуки, это сквозняк, подумала я, успокаивая себя. Боясь пошевелится, я потянулась за следующим письмом, подвинув лампу поближе,
начала читать. Письмо было написано небрежно крупными буквами, словно она торопилась куда то.
Наш старый дом совсем прохудился, отец начал стройку нового дома. Вся наша семья трудилась изо всех сил, как муравьи в муравейнике целыми днями. Маме приходилось справляться со всей домашней работой: стирка, готовить нам обед и смотреть за тетиными малышами, а остальные были на стройке дома. Мне досталась не очень интересная часть: носить воду, песок, землю. Иногда я выбивалась из сил от усталости и засыпала прямо возле бочки с водой, ночью руки и ноги ныли от усталости. Дом должен получится красивый с большой комнатой на чердаке, это для нас детей. Вот уже конец стройки я выбилась из сил, уже хожу вечно уставшая как тень, меня качает, а иногда засыпаю не дождавшись ужина прямо за столом. Однажды из таких вечеров, я снова услышала знакомый голос женщины, она говорила мне прямо в ухо «Адена, вот возьми доченька посади это напротив нового дома. » Она протянула луковицу какого то растения и положила его в мою ладонь, а утром в моем сжатом кулаке, лежала луковица, я с криком выбросила ее с окна на улицу, она покатилась и исчезла в кустах роз.
Адэна.
Нужно возвращаться домой в город, так хочется узнать что будет дальше с бедной Адэн.Я собрала все письма и сложила их обратно в коробку тихо сказала до встречи, Адена
Держа лампу в руке, я осторожно спустилась по старой лестнице вниз, а через несколько минут машина несла меня по дороге через деревню. На конце деревни показалась башня с часами это местная церковь из нее выходили прихожане после вечерней мессы и шли по обочине дороги на встречу моей машине. Чуть не доходя до церкви моя машина начала издавать странный звук и заглохла прямо возле распахнутых ворот церкви внутри церкви еще горел яркий свет. Я вышла из машины и недоуменно осмотрела ее и не найдя причину поломки, вошла в церковь, надеясь позвать кого нибудь на помощь. Меня встретил запах горящих свеч и божественная музыка органа, это играл уже не молодой священник, низко склоняясь над клавишами органа музыка задевала душу унося меня далеко от мирской суеты. Вот последние звуки органа еще продолжались эхом в божьем храме священник заметив меня спокойно встал и пошел ко мне на встречу приветливо улыбаясь он поздоровался.
Ответив на приветствие я сказала моя машина заглохла прямо возле церкви, а в чем дело не пойму. Во всем воля божья сказал отец мягким голосом, перекрестившись глядя в сторону Иисуса на кресте а, вы не из наших краев я вижу спросил он взглянув внимательно на меня. Узнав что я купила дом возле реки не далеко от акациевой рощи, он изменился в лице и сожелеюще развел руками. Исправными прихожанами была эта семья кроме одной из дочерей, странно но она была не крещеная странного поведения говорили ушла она бродяжничать будучи уже замужем и имея детей .От услышанного я замерла, этого конечно я не ожидала, значит есть еще одна наследница этого дома. А почему она осталась не крещеной? спросила я и вся вытянулась в ожидании ответа. Это старая история этих мест, я точно и не знаю но если еще жив наш предыдущий отец, он уж наверняка знает тайну этой семьи ведь всех детей этой семьи крестил он. Узнав адрес монастыря где доживает старый священник я поблагодарила отца и вышла на улицу, села в машину и была не менее удивлена когда она без проблем завелась. Я ехала а в голове все смешалось от этой страной истории семьи, где жила Адэна со своей тайной. Завтра я все узнаю, если только был бы жив бывший священник этой деревни это он хранитель чужих тайн исповеди. Вот уже впереди виднеется огни ночного города с яркими рекламами освещенными окнами домов. Город уже живет своей ночной жизнью.
На утро я поехала в монастырь, в поисках разгадки. мне повезла старый священник еще был жив. В его маленькой комнате заваленными книгами, стояла деревянная кровать и большой шкаф, а вдоль стены полки с книгами, книги были повсюду даже на подоконнике и под кроватью, он сидел на кровати и читал библию. Увидев меня он закрыл книгу положив в нее закладку из старой тесемки. Причина моего прихода его очень удивило, он сморщил лоб словно вспоминая что то неприятное. Черт попутал эту семью, начал он свой рассказа, в тот год возле нашей деревни остановился цыганский табор. Вся семья в этом доме была исправными прихожанами, не пропускала ни одну воскресную мессу. Младшая дочь была у них очень красивая не похожа на своих сестер. С приближением осени цыгане готовились в дорогу, подковывали лошадей, чинили свои кибитки на колесах. Вся деревня облегчено вдохнула ведь много хлопот было у нас от этих цыган. Пришла как то на исповедь девушка, это была ихняя последняя дочь красавица. Благословен ли ребенок родившийся в не брака от цыгана спросила она на исповеди? Я был ошеломлен от услышанного. Крещен ли отец ребенка и обвенчаны вы с ним? Спросил я ее, но ответа не было она выбежала из церкви прочь. В ту ночь в деревне убили молодого цыгана за конокрадство, а на утро цыганский табор покинул деревню, но с ними и исчезла девушка что была на исповеди. Всякое говорили люди, мол она нашлась живет в соседнем районе вышла замуж, но про ребенка никто не знал, а я хранил ее тайну исповеди. Одно странное совпадения меня удивило ее старшая сестра уже замужняя удочерила девочку, но ее не крестили, в нашей церкви. Теперь прояснилось происхождение Адэны, она была дочерью своей тети от цыгана, вот почему вокруг нее загадочные видение, это были мои доводы, а где теперь уже старая Адена, что ушла от этой мирской суеты, может она встретилась наконец с людьми из ее второй жизни.
Прошло много времени, я живу в этом купленном доме, возле акациевой рощи, наступила весна, недалеко от деревни на поляне возле реки остановился цыганский табор.
Нурбанум Мяшряп
13 мая 2005 года 18:42:43
Нурбанум | urumchi56@mail.ru | Jeslenville | Belgium
Нурбанум Мяшряп
* * *
Разорённые гнёзда
" Если бы крылья мне дали и могла бы взлететь
На родные края полетела бы глядеть
Птицей села бы я в саду у отца
Где сидят они с мамой ждут с дороги меня,
Как могла вас оставить не пойму я себя
Видно доля токая, видно это судьба "
(Нурбанум Мяшряп)
Этот рассказ посвящается всем, кто далеко от родных по неволе судьбы!
Разорённые гнёзда
Осень 1956 в Кульдже начались аресты, молодой учитель Ифрат с женой Шарван и маленькой дочерью покидали родной дом. Уже несколько дней как они в пути к границе Советского Союза. Они бежали уже по безлюдному месту, позади остались последние дома деревни возле реки Или. Темная ночь укрывала их от погони, им нельзя было медлить до рассвета оставалось немного. Только бы добраться до берега реки, а там уже их ждет лодочник, но до берега было еще далеко. Ноги не слушались, было больно дышать, воздух разрезая горло проходил в легкие, от биение сердце стучало в висках. Ифрат обернулся на отставшую жену, она уже выбивалась из сил держа в руке ребенка согнулась словно шла против ветра, ее глаза смотрели на мужа умоляюще, ну хоть на минуту остановись передохнуть, но Ифрат шел не останавливаясь сгибаясь от тяжести узлов, которые ему казались еще более тяжелыми от усталости. Вот ноги почувствовали влагу, это уже берег реки. От крика Ифрат обернулся к жене, лицо ее было искажено от ужаса, ее глаза не понимающе смотрели на ребенка, "Она не дышит" прохрипела Шарван, через минуту женщина бессильно упала на колени. Ифрат успел удержать руками падающую Шарван, с головы бедной женщины упал платок на разорванные в лохмотья подол платье прикрывая ее окровавленные ноги. "Она не дышит" повторила Шарван, ребенок безжизненно висел на руках у матери. Ифрат судорожно стал растирать тело ребенка, с ужасом глядя на закатанные глаза дочери. Шарван смотрела то на ребенка то на мужа ожидая чудо, ее губы содрагающи шептали молитву о прощения, своей левой рукой она придерживала маленькую головку дочери, а правой рукой она била в свою в грудь, где билось материнское сердце сжавшее грудь от страха потерять ребенка. Ифрат обнял жену, ее хриплый плачь раздирал его душу. Он осторожно забрал из ее окаменевших рук тело ребенка и положил на холмик из сухой травы, прикрыв его платком спавшей с головы Шарван. "Нужно идти родная, пойдем. Мы ей уже ничем не поможем, светает" прошептал Ифрат поднимая жену с земли. Шарван обречено пошла за мужем последний раз оглядываясь на холмик с тельцем ее дочери покрытым ее платком зеленого цвета похожий на зеленый холмик из зеленый травы. Трудно было идти, камыш разрезал ноги уже погруженные в воду до щиколотки, но это еще был берег их родной земли. Показался силуэт человека, лодочник шел к ним на встречу "Торопитесь, до рассвета осталось мало " сказал мужчина уводя их к лодке. Лодка бесшумно плыла через реку, Ифрат и Шарван смотрели туда в темноту где нет им возврата, их сердца срывали последние запахи родной земли, а губы шептали слова прощения, слова любви, а в сердце была надежда на возвращения. Душа бедной Шарван еще долго летала крича, как раненая птица, над маленьким холмиком, где осталась частица ее души.
Светает, старый Мирзалым торопливо рубит камыш, ведь не дай бог попасться к охранникам границы не минуемая смерть, только здесь такой высокий камыш в рост человека. Ну все хватит на этот раз, в слух размышлял старик поворачиваясь обратно, не то и ноги простудить можно ворчал он себе под нос, как вдруг среди камыша услышал тихий плачь ребенка, через минуту плачь стих. Наверно дикие кошки подумал Мирзалым, но снова услышал плачь, но уже совсем рядом. О всевышний! прямо перед ним на холмике лежало что-то и шевелилось по тряпкой, отставив в сторону охапку нарезанного камыша старик наклонился над находкой. Скинув тряпку он увидел лежащего перед ним ребенка, еще совсем грудного, ребенок плакал слабым голосом. Мирзалым оглянулся кругом, что за люди как можно оставлять ребенка одного среди камыша ведь кругом столько диких зверей. Эй есть кто нибудь?
тихо кликнул Мирзалым оглядываясь кругом, вдали послышались выстрелы и лай собак. Мирзалым торопливо завернул ребенка в зеленую тряпку и поспешил к берегу, в сторону деревни. Маленький домик одинокого старика Мирзалыма находился на окраине деревни. Принеся домой девочку он положил ее на топчан завернув в свой старый тулуп. Ворча себе под нос растопил печь. С этого дня в доме у Мирзалыма, все изменилось, хлопоты, уход за девочкой занимали весь день, но это было приятно осознавать что он кому то нужен. Соседка приносила козье молоко для девочки иногда давая советы по воспитании ребенка. Вскоре весть о новой дочки Мирзалыма знали все в деревне. Девочка стала поправляться и в одну из пятниц Мирзалым созвал соседей, что бы дать имя ей. Радужный хозяин был рад всем кто разделил с ним его радость, соседка испекла лепешки Мирзалым сам приготовил плов из свежей баранины, а добрые соседи принесли для девочки столько вещей что ей их хватит до школьного возраста, когда мула спросил а какое имя ты дашь девочке Мирзалым гордо ответил, пусть будет имя ее Илинур, это имя со смыслом пояснил он, река Или где была она найдена хранит ее тайну, а "Нур" -это луч что она дала в мою одинокую жизнь. Соседи одобрили его выбор имени и поздравили с дочкой Илинур. Проходили дни, месяцы, Мирзалым не мог нарадоваться девочкой, к году она пошла и говорила ясно, от счастья Мирзалым, то смеялся над проказами дочери, то молился боясь что болезни заберут его Илинур, ведь в те годы много детей умирало от кори и от других детских болезней. Куда бы он не ходил всюду брал с собой маленькую Илинур,она как котенок выглядывала из под тулупа, сияя своими черными как угольки глазами.
О чем думала Шарван покидая свою Родину перед ее глазами еще стоял тот холмик с телом ее дочери, даже похоронить не смогла, плакала она тихо, и это жгло ее сердце, а родной берег все отдалялся от нее. Душа ее как птица без гнезда потерявшая своих птенцов все летала крича над берегом проклиная тех кто разорил ее гнездо. Ифрат все смотрел на восход, где небо покрывалось красным заревом, лодка коснулась берега. "Дальше вы пойдете одни, мне нужно возвращаться" сказал проводник высадив их он торопливо поплыл обратно. Они шли к дороге, Ифрат держал за руку Шарван, а она шла не глядя под ноги, обреченная с пустыми глазами иногда издавая стон, ее платье на груди было мокро от материнского молока тело еще не понявшее о потере просило и ждала ребенка. Показалась каменистая дорога в вдоль которой мирно паслось стадо. Изможденные от усталости Ифрат и Шарван пошли к стаду далеко показалась белая юрта. Возле юрты в ярко красном платье женщина растапливала самовар, неожиданно к ним сзади подъехал на лошади всадник, загорелое лицо мужчины с доброй улыбкой немного успокоило сжатое от страха сердце перебежчиков.
Всадник оказался чабаном, а женщина его женой, они пригласили гостей в юрту, после горячего чая из самовара с горячими баурсаками, хозяева выслушали долгую историю молодой пары, пережившие столько горя. Женщины поплакали вдоволь, хозяйка все успокаивала Шарван, "Родишь еще, молодая ведь" говорила она, перевязывая окаменевшие от молока груди Шарван. Как стемнело чабан проводил гостей, до большой дороги к районному центру, дал адрес своего брата, который поможет им дальше. После долгих процедур и карантина, Ифрат и Шарван нашли недорого небольшой домик в селе Кектал, недалеко от Жаркента. Ифрат будучи учителем младших классов стал работать на поле, а Шарван устроилась на ферму дояркой. Немного приутихла боль о дочери, только иногда Шарван горько плакала перебирая оставшиеся вещи дочери, это маленькая шапочка ручной работы, башмачки и вельветовый жилетик и на нем приколотые на булавке черные бусинки с белыми глазочками от сглаза, все эти вещи еще хранили в себе запах ее маленькой дочери. Шарван гладила руками каждую вещь и окрапывала их своими слезами, мысленно уходя в ту страшную ночь среди камыша, а иногда ей снилась что дочь просилась к ней протягивая к ней ручонками и Шарван просыпалась вся в слезах. Прошел год у них родился мальчик, и как ни странно они назвали его Илияр, в память о своем переходе через Или. Мальчик был очень слабый, часто болел, его оставляли соседке бабе Марусе которая безумно любила его.
Осенью 1970 года Ильяр тяжело заболел и его направили в Алмату на операцию. Ифрат с Шарван приехали впервые в этот красивый утопающий в зелени город. Большие многоэтажные дома ухоженные скверики, широкие улицы вдоль которых журчат ручьи, город навсегда покорил их молодые сердца и решение переехать было молненостнное. До выписки сына из больницы оставалось еще несколько месяцев, было время подыскать жилье Шарван и Ифрат устроились на Ковровую фабрику, а вечером учились, Ильяр пошел в школу.
Мирзалым радовался успехами дочери в школе ее хвалили учителя, советовали старику переехать в город для продолжении учебы Илинур. Для покупки дома не было средств и Мирзалым снял пол дома в Кульдже недалеко от базара. Илинур пошла в хорошую школу. Город кипел, отовсюду съезжались люди для торговли на базаре и Мирзалым стал привыкать к этой жизни, сам пристроился торговать углем, стали жить безбедно, хватало на наряды и учебу для Илинур, а о себе Мирзалым давно забыл посвятив свою жизнь единственной радости данный ему всевышним под старость лет.
Илинур училась, а вечерами помогала соседке- торговке через стену лепить манты, резать лук, месить тесто, ведь ей понадобится еще много денег для учебы в Урумчи. Илинур в свои шестнадцать лет выглядела старше своих сверстников и любая работа была ей по плечу. До поздней ночи она могла помогать соседке, а затем придти домой успеть перестирать вещи, приготовить что нибудь для отца, которого она очень любила и понимала как много он сделал для нее. Доброта и мудрость Мирзалыма нравилась людям к нему приходили соседи за советом, соседская ребятня любила старика, который всегда имел для них, то тягучую сладкую тангу, кусочки навата или просто сушеные фрукты. Взять в невесты дочь старика в свой дом мечтали многие. Мирзалыма угнетала одна мысль, если он умрет с кем останется Илинур? И в тайне от дочери он осторожно расспрашивал среди людей о родителях Илинур. Несколько раз написал письмо в Союз к знакомым, но нигде не знали о той истории.
Соседка очень полюбила Илинур, ловко справляющую с любой работой и ничего не жалела для девушки она, иногда покупала для нее хороший отрез на платье или красивый платок, была бы мать у нее как бы радовалась за дочь думала старая женщина глядя на Илинур, украдкой вытирая слезы вспоминая своих сыновей погибших еще совсем молодыми, только по одному доносу соседа китайца, какое это было время, когда люди боялись друг друга, сколько образованных людей погибло за одну только идею освободить свою землю от чужеземцев. Старая соседка любила рассказывать Илинур о своих детей, которая ждала вот сколько лет весточки от младшего сына которому удалось скрыться на чужой земле от расправы китайской власти. Илинур обнимала старуху успокаивая ее, вот увидите жив ваш сын может просто
письмо не доходят до вас, он найдет вас обязательно и вы встретитесь с ним. Сколько таких разбитых судеб, родителей не до ждавших встреч с детьми, как долго продолжается это несчастье людей на своей земле. Вернутся ли птицы на свои разоренные гнезда?
Нурбанум Мяшряп
2005-02-17
13 мая 2005 года 18:43:18
Нурбанум | urumchi56@mail.ru | Jeslenville | Belgium
Нурбанум Мяшряп
Сказки
Принцеса Кюнай
Давным давно жили в королевстве дня и ночи Царевна-солнце и Царь-месяц и была у них дочь Кюнай, она была красивая с лучезарной улыбкой и черными как ночь глазами. Очень любили Кюнай в королевстве дня и ночи. Днем она резвилась на согретам ее мамой солнцем поляне собирала цветы купалась в теплом озере и играла в прядки со своим другом Солнечным зайчиком, а Царевна-солнце сияла от счастья глядя на дочь и посылала ей солнечные поцелуи. С наступлением ночи, отец месяц пел ей колыбельные песни укачивая ее под звездным небом. Иногда Кюнай гуляла по ночному небу со своей подругой Звездокой которая жила на небе и горела ярким светом. Звездочка показывала Кюнай всю красоту ночного неба, они катались с ней на звездных каруселях или спускались по лунной тропе к озеру и смотрели как плещятся рыбы в воде. Солнечный зайчик и Звездочка были самыми близкими друзьями у Кюнай им было весело и днем и ночью. Вот однажды злой Король Сумерек увидел Кюнай как она счастливо проводит время со своими друзьями и решил ее украсть из королевства дня и ночи. Хоть говорила Царевна-солнце, что нельзя спать в сумерках не послушалась Кюнай свою маму и заснула когда наступили сумерки и бродили серые тени и небыло рядом ни мамы ни папы. Окутал злой Кароль сумерек своими серыми чарами спящую Кюнай, навел на нее суморочные сны, покрывая ее болотистым туманом с серой тоской и унес к себе в королевство сумерек. Наступила ночь, а папа-месяц не нашел свою дочь в колыбеле, он искал Кюнай с Зведочкой по всему королевству ночи и по всем луным тропам, но нигде небыло ее. Наступило утро, мама -солнце ищет Кюнай на поляне, на озере нет ее нигде. Солнечный зайчик бегал искал свою подругу Кюнай повсюду, где он раньше игрались днем, ну вот из озеро выплала старая ворчуня черепаха и говорит им «Видела я вашу Кюнай, уснула она в сумерках не дожидаясь ночи, вот и забрал ее злодей Король сумерек». Заплакала мать- Солнце летним дождем от горя, а отец месяц от тоски без любимой дочери скрылся за тучами, даже померкли звезды на небе. Стало грустно без Кюнай в королевстве дня и ночи. Померк Солнечный зайчик, не горит уже ярко Звездочка. Погоревали и решили друзья спасти Кюнай, освободить ее из Королевства сумерек. Снарядился Солнечный зайчик солнечным лучом, а Звездочка взяла звездную стрелу и пустились в путь дорогу в поисках дороги к Королевству сумерек. Шли они по болотам окутаными серым туманом, по тропе где гуляли серые тени тяжело было идти в сумерках. Вот вдали показался серый замок злодея Короля Сумерек. Вдруг серой тоской повеяло оттуда, это сам кароль вышел к ним на поединок. Друзья Кюнай не испугались злодея вонзили в него солнечным лучом и зведной стрелой, так он сразу и растворился в болотнем тумане. Исчез замок злодея серого, а на середине болото осталась лежать окутаная туманом и серой тоской принцеса Кюнай, заколдовал ее он сном сумеречным и не может она проснутся мечится от страшных снов. Взял Солнечный зайчик ее ладонь и положил в нее солнечный луч, а подруга Звездочка задела ее звездной стрелой из луного света и проснулась Кюнай. Обрадовались друзья, запрыгал Солнечный зайчик, засверкала ярче Звездочка и вернулись они втроем в Каролевство дня и ночи. Обрадовались возращению дочери родители Кюнай, от счастья ее мама -солнце засияло на небе, месяц -папа вышел из за тучь сверкая звездным небом, а Кюнай была благадарна своим верным друзьям, которые не испугались пойти к злодею Сумеречному и спасли свою подругу. Теперь Кюнай не засыпает в сумерках, а ждет ночи когда загорится ярко ее подруга Звездочка и папа месяц споет ей колыбельные песни.
Хитрый комар
Жил был комар Плаксун, прозвали его так потому что он все время пищал у всех под ухом. Никто из зверей в лесу с ним не дружил, все время отгоняли его. Не далеко от леса было красивое озеро куда все звери ходили на водопой, это озеро было единственое в округе, но случилось беда завелся в озере зеленый кракодил и пугал всех своими страшными зубами. Загрустили звери боятся подходить к озеру, а без воды это смерть, стали они советоватся как избавится от непрошеного гостя, но молчат все звери никто не отважется выгонять кракодила из озера, даже большой слон и полосатый тигр, струсили, молчат, голову опустили, страшно им. Ну вот запищал застонал комар Плаксун вышел на середину к зверям и говорит:
-Я вытащу кракодила из озера, засмеялись звери расшумелись, ну и расмешил их камар Плаксун.
-Как ты его из озера вытаскивать будешь, спрашивают они у него, ни уж то его ты на спину положишь, смеются звери над Плаксуном.
-Нет, говорит комар Плаксун, не на плече, а своей головой, пуще прежднего засмеялись звери. Только есть у меня к вам просьба, говорит зверям комар Плаксун, два дня не ходить никому на водопой и выкопать большую яму возле озера накрыть его ветками, а остальное это мое дело.
Подумали звери делать нечего согласились, выкапали они яму недалеко от озера и остались дома не пошли на водопой в пасть к кракодилу. Комар Плаксун полетел на озеро сел на нос кракодилу и пищит ему под ухом,
-Ой, какое какое озеро там за лесом побольше чем это все звери туда на водовой пошли, так что ты остался сегодня без ужина зеленое бревно. От злости кракодил открыл пасть хотел Плаксуна схватить да не может уж очень маленький он. Не поверил кракодил Плаксуну ждет на второй день всех зверей на водопой, а Плаксун все пищит ему, зря только время теряешь лучше пойдем на то озеро со мной я тебе и дорогу покажу, ведь меня звери не любят вот я тебе и услужу. Поверил ему кракодил и пошел за добычей на новое озеро, идет за Плаксуном не отстает, вдруг бах!!! и упал в яму, что выроли звери и поделом ему ненасытному. Так избавились звери от зеленого кракодила, умным оказался комар Плаксун, перехитрил он обжору зеленую теперь не боятся звери идти на водопой с ними всегда храбрый Плаксун.
13 мая 2005 года 18:43:48
Нурбанум | urumchi56@mail.ru | Jeslenville | Belgium
Когданов
КАЖДОМУ -СВОЕ
притча
Больной, ослабленный Иван лежит в постели и печально спрашивает Бога:
-Господи, сколько мне еще осталось жить?
-Сорок лет.- Ответил Бог через его внутренний голос.
Иван встал, и морщась, выпил горькую травяную настойку. Почувствовав облегчение, переспросил:
-А если буду пить настойки из лекарственных трав?
Семьдесят.- ответил внутренний голос.
На следующее утро Иван вышел на улицу, сделал гимнастику, пробежался и обратился к Богу опять:
-Господи, а если я еще и регулярно буду делать спортивную гимнастику?
-Сто десять.- ответил внутренний голос.
Иван выполнил все хозяйственные дела и снова спросил:
-А если я буду делать все, что необходимо для здорового образа жизни?
-Двести сорок.- ответил Бог.
-Не понимаю тебя, Господи. То ты пророчишь мне еще сорок лет жизни, то семьдесят, то сто десять, а теперь и все двести сорок.
-Видишь ли, Иван.-ответил Бог.- Сначала ко мне обратился больной пессимистичный человек, потом – выздоравливающий, потом окрепший духом, а в последний раз – оптимист, осознавший свою цель в жизни. Каждому свое.2004г.
15 мая 2005 года 13:25:45
Когданов | kogdanov@bk.ru | Екатеринбург | Россия
Когданов
САЛАТ ДРУЗЕЙ
Версия тоста
Как-то психолог Сварогов пригласил к себе на вечеринку друзей. Программиста Перунова, экономиста Абрамсона, социолога Зарипова, артиста Загзагошвили, философа Яня, врача Иня, и их жен.
Вечеринка шла прекрасно. Гости пили дорогие вина и с аппетитом съедали изысканные русские угощения. Наелись доотвала и были уже навеселе. Но никому не хотелось уходить, да и традиционный для окончания вечеринки чай никто из хозяев не предлагал. И вот настал момент раскрепощения. Зарипова потянуло к жене Абрамсона, Зигзагошвили стал клясться мамой, что он друг Яня, но при этом целовал Иня. Жена Иня стала обнимать жену Зигзагошвили. Однако не всем это стало приятно.
И тут хозяин, позвав к себе в помощники Перунова, решил угостить участников вечеринки новым блюдом. Все охотно согласились попробовать. Психолог увел на кухню программиста и, как автор идеи, попросил понаблюдать за процессом приготовления блюда, чтобы тот сделал необходимый по логике ситуации последний штрих. Сварогов нашинковал три головки репчатого лука, высыпал его на широкую тарелку. Затем отрезал дольку лимона, и выжал сок лимона на измельченный лук. После этого посыпал все щепоткой соли и щепоткой сахара, и слегка полил льняным маслом.
- А зачем к соли сахар? – изумленно спросил Перунов.
- А ты попробуй!- улыбнувшись, предложил Сварогов.
М-мм!- очень вкусно!
-Вот так мы и должны управлять будущим.- ответил Сварогов. И затем спросил:
- А каким будет последний штрих?
Перунов налил в две рюмки по пятьдесят граммов русской перцовки и произнес:
-Приятного аппетита!
- Я знал, что ты скажешь именно так, потому, что уверен в тебе.- радостно ответил Сварогов.
Так выпьем, друзья, за взаимопонимание!
15 мая 2005 года 13:27:56
Когданов | kogdanov@bk.ru | Екатеринбург | Россия
Когданов
ОХОТА НА ГОЛУБЕЙ
Рассказ
Высвечивая маленьким фонариком скопления голубей на теплом полуночном чердаке, я ступаю по сухому полуметровому слою их помета, стараясь не задеть неподвижные комочки еще не оперившихся птенцов и хаотично лежащие вокруг яйца. В луч фонаря периодически попадают деревянные перекладины с сидящими на них взрослыми голубями. Самые осторожные при этом, воркнув, взлетают и, плавно взмахивая крыльями, проникают сквозь темноту, поближе к светлому от звезд дверному проему. На случай, когда можно сразу же вылететь наружу. Другие быстро отбегают на два-три метра в сторону или отодвигаются, учтиво освобождая мне проход. Остальные, не подозревая об опасности, остаются сидеть, внимательно глядя прямо на фонарь и при этом, наверняка, меня не видя.
Пользуясь этой слепостью, я хватаю и складываю их в сетчатый, еще пахнущий шелухой собранного недавно лука, мешок. Всех, кроме неоперившихся. Их просто жалко. Голубей так много, что достаточно протянуть руку в парную от голубиного духа темноту, как пальцы тут же чувствуют теплое пульсирующее тело очередной жертвы.
Я спокойно делаю свое варварское дело. Надо ведь чем-то кормить детей в условиях, когда государство от тебя отвернулось, и рассчитывать на пособие по безработице также бессмысленно, как есть плакаты с красивыми демократическими лозунгами. Отвернулась и малая родина, куда, гонимые местными националистами, возвратились мы из Узбекистана в результате горбачевско-ельцинской перекройки. Отвернулись и зачуханные, спившиеся друзья детства, для которых было вдиковинку слышать речь моего сына с восточным акцентом.
История бросила нас, как котят в воду. И я еще за это отомщу.
Но вот, смешно сказать, в прошлом руководитель ведущего отдела областной газеты, я иду и со спокойной совестью отлавливаю голубей на убой. Голубей, образ которых всегда связывал с миром на планете и всегда осуждал любителей голубиной лапши.И так же спокойно прихожу к мысли, что чердак для голубей – одновременно и жилище, и кладбище. Здесь в своих туго набитых зобах они хранят зерна пшеницы и кукурузы. Здесь переваривают пищу и устилают пол новым слоем помета. Здесь их яйца, с которых самки не смеют взлететь даже в момент, когда я чуть ли не наступаю на них. Здесь — едва начавшие жизнь птенцы и, отжившие свое, скелетики их предков.
Здесь все нормально и естественно. Здесь даже опасность воспринимается как должное. А потеря одного-двух экземпляров – всего лишь маленький дисбаланс в количестве вида.
Но когда я рубил им шейки, некоторые, будто все прекрасно понимая, кивали головами из стороны в сторону. Как люди, говорящие таким образом «Нет». А сидевшие в сетке с волнением переступали с ноги на ногу.
Голуби умеют чувствовать и волноваться. Я видел, как самозабвенно занимаются они своим голубиным сексом, слышал, как утонченно они перекликаются. И знаю, что только с волнения и начинается личность.
И, если, конечно, это слово можно применить в данной ситуации, то можно сказать, что зачатки личностей есть и в голубях. А в общем смысле, как известно, личности, объединившись, творят историю.
Значит, на какой-то голубке возможность такого объединения прервалась? И я исказил историю голубей?
15 мая 2005 года 13:33:15
Когданов | kogdanov@bk.ru | Екатеринбург | Россия
Когданов
ДАСМОРК
Рассказ
Как только зазвенел будильник, Денис открыл глаза и тут же зажмурился от ослепившего его солнечного света. На фоне ясного майского неба вовсю щебетали птички. Легкий прохладный ветерок едва-едва шевелил занавеску напротив приоткрытой форточки. В такую погоду до обеда – самое время ловить красноперок, когда поплавок от малейшего прикосновения рыбешки к насадке дает четкие и волнующие круги. Но до начала летних школьных каникул еще целая неделя. О май дие! Денис с тоской посмотрел на свой стоящий под кроватью туго набитый книгами и тетрадями портфель. Затем на небольшой деревянный ящичек со снастями и всякими рыболовными штучками. И глубоко вздохнул.
И тут его осенило!
Он встал и проходя из своей комнаты в туалет, намеренно зашмыгал носом. Отшлифованная его одноклассником и другом Антоном схема влияния на маму сработала мгновенно.
-Господи, опять простудился,— запричитала мама, и отложив завтрак, поспешила за термометром. – Ума только не приложу, где у нас так сквозит.
- А нигде.- сидя на унитазе, услышал Денис голос отца, а затем и его характерное покашливание, когда тот встал и направился в комнату Дениса, чтобы проверить, каким это чудным образом вчера еще совершенно здоровый и бодрый мальчишка мог простудиться в собственной постели.
Денис вернулся в комнату, где, обсуждая тему сковзняка, еще стояли около форточки его родители. Тихо и уныло он прошел к постели, заправил ее, и одевшись по-школьному, еще убедительнее вздохнул и шмыгнул носом.
- Мама,— минуя подозрительный взгляд отца, печально произнес Денис,— кажется, у медя дасморк.
- -Вижу, мой маленький,— растроганно обняла его голову мама.- только мы тут с папой никак не поймем, где ты мог простудиться.
- -Де здаю.
- -Может, ты вчера играл в футбол ?
- Дет.
- Может, от кого заразился?
- -Де здаю.
Мама сунула Денису под мышку термометр и вслед за папой стала собираться на работу. Через три-четыре минуты, как только родители уйдут,— подумал Денис, он сразу же позвонит Антону, который тоже как бы простудился и сидит дома уже третий день. И они отправятся на рыбалку. На рыбалочку! Взгляд Дениса незаметно для него самого остановился на ящичке со снастями. Там все было наготове.
-А червей ты накопал?- вдруг услышал Денис от отца.
-Еще нет. Позавтракаю и накопаю.-по инерции ответил Денис.
И в этот момент понял, какую роковую ошибку совершил.
На недавно еще строгом лице отца появилась восхищенная улыбка!
-Ну, теперь все подятно. Вытаскивай термометр, он тебе уже де дужен. И давай-ка, сынок, в школу, дадно?
Сказав это, отец громко расхохотался и признался, как за неделю до начала школьных каникул, тоже пропускал свои уроки на рыбалке. И как потом на выпускном экзамене ему попался билет на тему, которую он пропустил.
Поначалу обиженная обманом сына мама тоже рассмеялась и, обращаясь к отцу, сказала: «Значит, это у сына от тебя». И только Денис, хлопающий широко раскрытыми от неожиданного разоблачения глазами, не мог вымолвить ни слова.2004г.
15 мая 2005 года 13:35:30
Когданов | kogdanov@bk.ru | Екатеринбург | Россия
Когданов
СЕМЕЙНЫЕ ИСТОРИИ
Мини-рассказики
1.ПОДРАЖАТЕЛЬ
Володе три годика. Ему хочется выглядеть большим. И поэтому он стал ссылаться на все, что носят и чем играют большие мальчики.
И вот вечером он лег в постель с большой соской во рту.
Я ему:
-Ты, что, маленький что-ли?
-Нет.
-А почему с сосой? Да еще с такой большой.
-Большие мальчики ложатся с большими сосами.
2.КРИТИК
Шестилетний Володька подошел к тарелке с кашей, ковырнул ее вилкой.
-Тут что, одна крупа, что ли? Что ж тут есть?
3.ТИХО!
Мама после изнурительной экскурсии пришла домой очень усталая. И в ответ на крики выбежавших встречать ее детей проговорила:
-Ребята, тихо. Я очень уморилась. Хочу побыть в тишине.
Дети слегка успокоились. Тут вхожу я и что-то говорю.
Оля напыжилась и эдак административно отчеканила:
-Тихо, мама хочет побыть в тишине.
Я, поняв это, продолжил уже почти шепетом.
Оля в ответ напыжилась еще больше и еще громче повторила:
-Тихо! Мама хочет побыть в тишине.
Неожиданно в комнату вошел Володя и тихо буркнул что-то себе под нос в поисках какой-то вещицы.
Оля еще громче и жестче:
-Тихо! Мама! Хочет! Побыть! В тишине!
Володя, естественно, проигнорировал замечание Оли, прошел мимо, шаря глазами по комнате и продолжая бурчать.
Тут Оля так притопнула ножкой, да так заорала, что аж мама вздрогнула:
-Ти-и-ха-а! Мама хочет побыть в тишине!
4.ОПЯТЬ СЪЕЛ!
Четырехлетняя Оля попросила маму рассказать ей сказку про Красную Шапочку.
-Так я же тебе вчера рассказывала!
-Ну, расскажи еще!
Мама добросовестно дошла до того самого места, где волк напал на бабушку.
-Ну вот, опять съел.-печально вздохнув, промолвила Оля.
5.КОНФОРМИСТКА
Я вернулся с работы и узнал, что Оля обзывала всех взрослых плохими словами. Мог бы наказать, но ненадолго воздержался. Ненадолго потому, что после ее очередного обзывания я погнался за ней, чтобы слегка отшлепать. Она –вжик- и спряталась за дедушку. Я достал ее и там. А спустя несколько минут состоялся диалог на кухне, где, уже спокойно, мы-Оля, мама и папа, то есть я- пили чай. Я говорю маме:
- Сказать тебе, где она пряталась? За дедушкой. До этого его обзывала, а тут сразу за его спину.
Оля:
-Неправда! Я его не обзывала!
-А если честно?
- Когда я пряталась, я дедушку не обзывала.
15 мая 2005 года 13:38:10
Когданов | kogdanov@bk.ru | Екатеринбург | Россия
Щеголихин Петр
-Все это где-то уже было-
Солнце лениво взбиралось на небо, продрогшая земля оживала под первыми лучами солнца, оживал город, просыпались люди, начинали свой «Новый» день....
Но все это где-то уже было.
Все это: пейзаж за окном, само окно и даже откуда-то взявшаяся паутина на нем.
«Нет, нет. Сегодня будет не так, будет по-новому. У меня же, в конце концов, день рожденья!» — подумал какой-то человек и отошел от окна. Слово по-новому будто врезалось ему в память, и он с вдохновением начал ходить из комнаты в комнату, планируя предстоящие дела: «Обойду все возможные магазины, позвоню всем возможным друзьям, устрою праздник, будет весело, «Ново», а главное не будет скучно!»
«Кто-то» еще сильнее заметался по комнатам, собирая свои вещи и представляя, как он выйдет на улицу, а там все будут улыбаться, ветер будет прохладный, подбадривающий, и даже деревья будут шуметь в такт сердца. И на такой вот сладкой ноте «Кто-то» почти выпорхнул из дома и, не смотря под ноги, угодил прямо в лужу перед подъездом...........................................
«Ерунда! Немного промокшие штаны не сломают моего вдохновения»,— с оптимизмом сказал он себе и, вспорхнув, смешался с толпой на улице. Как будто только что окрыленная птица, «Неизвестный» с удивлением смотрел на мир вокруг себя. И хотя мир оставался прежним, вера в «Новое» не покидала его.
Надо сказать, мир не просто оставался прежним, он почему-то не улыбался, не подбадривал ветерком, и даже деревья были необычно угрюмы.
«Подумаешь, улица, в магазине меня точно обслужат с улыбкой, с уважением, ну и, конечно, мой любимый продавец в хлебном отделе поздравит меня с днем рождения», – представлял «Кто-то», поднимаясь по ступенькам этого самого магазина... Все так и произошло, и, конечно, любимый продавец поздравил! Но как... Подбирая просыпанную мелочь и заметив нашего «Кто-то», полная женщина встала и, в промежутке между разговором с грузчиком и замечаниями кому-то еще, быстро сунула запыленную коробку конфет в руки «Неизвестного» с открыткой, приклеенной сверху...
После такого жеста «Кто-то» удалился из магазина, но, как ни странно, до сих пор улыбался...
Правдиво говоря, день рождения организовать у него получилось. Словно ребенок он смотрел на всех друзей сверкающими глазами и, залюбовавшись, прилег на диван. «Наконец-то все весело «Ново»,— крутилось у него в голове: «Все «Ново», «Ново». Окрыленный такой удачей «Кто-то»
Решил продлить удовольствие «Нового» дня и вновь присоединился к своим друзьям. А друзья шумели, играли, говорили о разных интересных случаях, но как «Кто-то» не пытался присоединиться к ним, его, почему-то, никто не замечал. «Кто-то» говорил не менее интересно, но никто... И тут все голоса начали сливаться в монотонный шум, пол уходил
из-под ног, свет то гас, то включался, мерцание в глазах не давало сосредоточиться, голос куда-то пропал. « Кто-то» из последних сил выкрикнул чье-то имя, но в ответ прозвучало молчание.
Теряя сознание, он, уже ополоумевший от напряжения, схватил железную статуэтку и кинул в сторону своих друзей... Лишь разбитое стекло осталось на их месте...............................................
Солнце лениво взбиралось на небо, продрогшая земля оживала под первыми лучами солнца, оживал город, просыпались люди, начинали свой новый день, кто-то открыл окно...
НО ВСЕ ЭТО ГДЕ-ТО УЖЕ БЫЛО...Апрель 26. 2005
25 мая 2005 года 13:27:02
Петр | poet_s@rambler.ru | Магнитка | Россия
Когданов
РЫБАЛКА С МИШКОЙ
Оптимистический рассказ
В конце мая сажусь в автобус и еду к Мишке Овсянникову в небольшой, заросший абрикосами, черешнями, вишнями, грецкими орехами и виноградом городок Сальск, состоящий, в основном, из частного сектора. Мишка- тоже заядлый рыболов. А завтра – суббота. И он наверняка будет согласен порыбачить со мной вместе.
От Ростова-на-Дону до Мишки – два часа езды. Но поскольку я сел на последний рейс, то и приехал поздно ночью. Да еще и без предупреждения. Хотя мобильник, конечно, в кармане. Надо же! Я плетусь с удочками вслед за Мишкой от калитки к его дому и мямлю что-то в свое оправдание. Слава Богу, Миша, в ответ, не возмущается. Слышу только его медлительное, полусонное бормотание, что я всегда приезжаю без предупреждения. И его семья к этому давно привыкла.
У Мишки частный дом с двором и садиком, доставшийся его семье по наследству от умершей лет пять назад тещи. Напротив крыльца, в свете уличного фонаря вижу созревающую черешню. И, как у себя дома, решаю полакомиться ею с утра. Овсянниковы черешню не любят. И поэтому никак о ней не заботятся. Но кому-то же, в конце концов, надо ее собрать!
Еще сонный Мишка буркнул: «Чай будешь?» «Нет, хочу спать». Овсянников провел в свободную комнату и показал на кровать.
(Утро. Ближе к шести часам.)
Овсянниковы уже на ногах. Оба перед зеркалом. Но каждый сам по себе. Она наводит макияж, он пытается причесать взлохмаченные от сна волосы.
Он раздраженно в адрес жены:
-Моей расческой постоянно кто-то пользуется. На ней остатки совершенно чужих волос. Мои – каштановые, волнистые и короткие, а тут русые, прямые и длинные. В чем дело, Анна?
-Так может это твои и есть, но вроде, как отход?
-Он что, на расческе выцветает, что ли, отход этот?
- А может, Юлькины?
-У Юльки своя расческа.
Я протискиваюсь по узкой прихожей мимо них и захожу в туалет. Вижу: в унитазе – дырявый тапок. В недоумении подзываю полушепотом Анну и показываю на тапок пальцем.
Она кивает и затем, открывая входную дверь, чтобы выйти, окликает Овсянникова.
-Миша, я ухожу. В холодильнике банка ставриды, а один твой тапок в унитазе. Скорее, Володе надо в туалет.
-Знаю. Я хотел пропустить его через канализацию.
-Да, но что-то надо делать.
-Ладно, сейчас скажу Юльке.
-Еще чего!- доносится из соседней комнаты с приоткрытой дверью сонный девичий голосок.
Миша, засопев, идет в туалет и выходит с тапком в красном пластиковом ведре.
(Начало девятого. На кухне.)
Овсянников заглядывает в пустой холодильник.
-Мда. Ну, что, пошли в магазин.
(В магазине.)
В мясном отделе под стеклянной витриной рядами лежат десятки сортов колбасы и куски мяса. Михаил недоволен.
-Глаза разбегаются! Трудно выбрать.
На него в упор смотрит продавщица.
- Вам, что, опять говядину с нервами?
- Да. Причем, я хотел бы, чтобы они еще дергались.
-Тогда идите в бойню.
Я вежливо вмешиваюсь и заказываю немного копченой свиной колбасы. Я догадался, но промолчал: у Миши просто нет денег в кармане. Мишкино раздражение связано не с моим внезапным приездом. Опять, видимо, задержка зарплаты. Но он об этом не говорит. И никогда не скажет. Потому, что только по матери Мишка – спокойный, покладистый и умный русский. По отцу, деду, прадеду он – гордый и стойкий осетин с характерной для многих осетинских мужчин ямочкой на подбородке.
Миша недовольно смотрит на купленную мной колбасу и с показной брезгливостью произносит:
-Ты как хочешь, а я это есть не буду.
-Ладно, перестань.
-Ну, разве что, кусочек за компанию, и то — после водки.
-А ставрида в банке с консервантами лучше?
- Ставриду покупала Анна, я ей верю. К тому же ем я ее только с чесноком. А чеснок — известный дезодорант организма.
(Во дворе. Около девяти часов.)
Солнце начинает припекать. Выпив и перекусив в уютной, покрытой виноградом беседке, принимаемся за дела.
Михаил открывает капот своего старенького, с обветшалым светло-зеленым пологом, УАЗика. Я беру лопату и иду копать червей под тенистое дерево той самой ранней черешни, которую заприметил ночью. Черная почва под нею прохладная и мокрая. Потому что сюда по небольшой извилистой бороздке от колонки стекают остатки воды. Копнул и ахнул. Червей – один на другом. И через минут пять подвернувшаяся под руку стеклянная банка наполнена. Добавляю влажного чернозема, чтобы оставались свежими. И начинаю разглядывать свисающие под широкими листьями бордовые ягоды черешни.
Миша все еще возится с машиной. Я не тороплю его, и, в ожидании, набираю горсть черешни. Затем, съев эту, набираю вторую, третью…
Вижу: на соседнем дереве качнулась ветка. Скворцы. Подошел поближе и взмахнул рукой. Оттолкнувшись от веток, скворцы исчезли. Возвращаюсь к облюбованному участку первого дерева, пока Михаил еще возится с машиной.
Черешня не успевает созревать. Только при мне ее несколько раз атаковали поселившиеся под шиферной крышей соседа скворцы. И ладно бы, сорвал да съел. Нет же, на деревьях сплошь – наклеванные, зияющие щербинками и быстро вянущие ягоды.
Присев невдалеке на пенек, я взялся охранять сад от непрошенных гостей. Вижу: одна ветка снова качнулась. Из глубины листвы раздался призывный, похожий на звуки человеческого харкания, крик скворца-разведчика. И через пару секунд к нему подлетели еще два.
Я схватил кусок подсохшего чернозема и запустил им в листву. Птицы взлетели и все стихло. Через минут семь-восемь снова качнулась одна, а потом и другие ветки. Что же делать? Охранять черешню целый день — глупо. Тем более, что мы собираемся на рыбалку. У Овсянниковых и без черешни дел по горло. А на Юльку, свою четырнадцатилетнюю дочь, они, похоже, не рассчитывают. И я решил собрать ягоды с верхушки дерева.
Забраться было нелегко. Подтянувшись, сразу почувствовал себя тяжелым мешком. Прошли времена, когда мы пробегали пацанами по веткам деревьев и крутым склонам желтых песчаных круч так проворно, как бегают по равнине. И все же, кряхтя, я добрался до третьего яруса веток. И удобно устроившись на рогатине, стал пробовать на вкус верхние ягоды. Но, как оказалось, собирать их и не было смысла. Ягоды были водянистыми, невкусными. Зря, получается, обижался на скворцов.
Разочарованный, я спустился. Зато на нижних ветках – красивые, сочные, сладкие ягоды. Наевшись ягод и ощутив оскомину, я отошел от дерева.
- Хватит гонять птиц. Они тоже хотят есть.- Довольный результатом, окликнул меня Михаил, закончивший приготовление автомобиля. – Поехали.
На пруд мы, как всегда, опоздали. Самые продуктивные места были заняты. Там и сям поминутно поднимались и опускались к воде удилища. Однако Мишку это совершенно не расстроило. Он проворно снял джинсы, поправил белую бейсболку на голове, и в синих ситцевых трусах уверенно зашел в воду, поближе к камышам. Не успел я разобрать свои снасти, как в его крепких руках уже трепыхал хвостом крупный серебристый карась. Я радостно повторяю его действия и уже через минуту сам стою по пояс в теплой прибрежной воде. Тонкий перьевой поплавок моей удочки слегка наклоняется и медленно погружается в воду. Затаив дыхание, подсекаю. Есть!
Через пару часов мы выходим из воды с наполненными рыбой садками. Еще несколько минут, и наш УАЗик, оставляя за собой длинный хвост пыли, мчится по зеленой холмистой степи. Пока еще зеленой. Несмотря на тряску по грунтовой дороге вдоль длинного пруда, я успеваю замечать те самые особенности, по которым можно безошибочно определить время действия в степи. Темно-зеленый, густой и будто причесанный под ветром, пырей, сочно-зеленые копья молодого камыша, девственные кудри полевого горошка, широкие лапы лопуха, седой ковыль, белые с розовыми оттенками цветки придорожного вьюнка. К середине июля, высушенная беспощадным солнцем, степь станет бежевой.
(Сцена в селе, у приятеля Мишки, где мы остановились после рыбалки.)
Заметив нас, хозяин приготовил тазик, куда мы высыпали пойманную, заплескавшуюся в холодной колодезной воде рыбу. Несколько карасей сразу отложили ему, чтобы покормил нас чем-нибудь другим. Было уже жарко. И мы спрятались под тенью абрикоса, периодически отщипывая от его веток еще зеленые плоды.
-Сейчас, ребята, погодите немного, докончу свои дела, и будем готовить обед.
Хозяин вернулся на солнцепек и, часто наклоняясь среди снующих по двору кур, стал собирать с земли какие-то комочки, бросая их в базок, под ноги трем, пристально следящим за движениями его рук, свиньям.
Свиньи жадно хватали комочки ртами и, сладострастно похрюкивая, смачно их разжевывали. И при этом, казалось, даже счастливо улыбались, слегка опустив свои длинные, белые ресницы.
-Что это он собирает?- спросил я Михаила.
-Если скажу, ты вообще от свинины откажешься,— Усмехается он, и после паузы добавляет.- Куриный помет. В нем содержатся какие-то полезные для свиней вещества.
Мишка умолкает, и задумчиво глядя на хозяина, собирающего помет, заключает:
-Но говно – оно и есть говно. И что ведь интересно: свиньи поедают куриное говно, а мы едим свинину. Вот так, мой друг, и живем.
Мне и в самом деле стало тошно.
Услышав наш разговор, хозяин подошел к нам и по доброте душевной предложил:
-Ну, ладно, коли брезгуете, свинину готовить не буду. Зато у нас крысы есть- пальчики оближешь!
Я чуть не опупел.
-Какие крысы! Ты что, с ума сошел?
Хозяин вежливо поднял ладонь в знак возражения.
- Это не те, что ты подумал. Мы разводим водяных крыс, нутрий, на шкурки. Для Пятигорской меховой фабрики, слыхал? А мясо ихнее едим. Оно во всем мире съедобное. А китайцы- так те вообще едят все, что шевелится. И ничего – живы, полтора миллиарда. В десять раз больше, чем нас, россиян.
Я напрягся.
-Никогда в жизни! С голоду помру, а нутрию есть не буду! Крысы мне еще не хватало. Давай курицу.
-Вот это разговор!- оживился молчавший до этого момента Мишка.
(Сцена обеда.)
В южнороссийских селах принято в жаркое время обедать во дворе, где-нибудь в тени. Стол хозяина стоял под длинной виноградной аркой, обращенной своим торцом к воротам. И с улицы сквозь забор из сетки-рабицы все действо на нем хорошо просматривается.
Жена хозяина поставила кастрюлю с борщом и большую фаянсовую тарелку с приправленной чесноком вареной курицей. Мишка, приоткрыл крышку, потянул носом, от удовольствия прижмурился и вдохновенно произнес:
-Какой запах!
-Да уж. Устало вздохнула хозяйка, добавляя на стол пятую тарелку -И радость, и беда. На этот запах сейчас Алик нарисуется. Ветер-то в его сторону.
-Какой Алик?
-Да сосед, алкаш. Нигде не работает, зато похавать за чужой счет, прямо-таки, мастер.
И как в воду посмотрела.
За калиткой показалась небритая физиономия.
- Мужики, у вас закурить не найдется?
-Да заходи уж, чего там закурить…
Выпили, закусили, снова выпили. Тут и водка закончилась. Хозяин, насмешливо смотрит на соседа.
-Ну, что, Алик, твоя очередь покупать бутылку.
Алик от неожиданности хлопает глазами.
-Дык. Дык. Ну, что ж, щас. Щас. Дай только свою бейсболку, чтоб меня жена не узнала.
-Обойдешься.
Возьми мою. – кивает Мишка.
Алик уходит. И через несколько минут, торжественно, с чувством собственного достоинства, ставит на стол бутылку водки. Никто из закутивших приятелей так и не заметил, что пришел он без головного убора. Обменял, как потом узнали, подлец, на бутылку, которую мы вместе с ним и опорожнили.
Спохватились мы только дома. Да было уже поздно.
-А бес с ней, с бейсболкой.- Махнул Овсянников рукой, выкладывая вещи из машины,— Главное, что отдохнули на славу. Так ведь?
-Больше того, Миша. –Отвечаю я. Потому, что рыбалка для меня была только поводом ощутить среду обитания Мишки, моего старого друга. Ощутить свободную в своем постоянстве и постоянную в своей свободе природу, в окружении которой прошло мое чистое и ясное, как этот солнечный день, детство. Понял я это в самый последний момент, когда потребовалось ответить. И осознать, что завтра надо возвратиться в окутанный смогом, пропахший горелой соляркой Ростов-на-Дону. Чтобы снова, подчиняясь самодурству крутых бандюг и ненасытных начальников, лицемерить, врать, изворачиваться. И таким образом, выживать.
28 мая 2005 года 10:05:34
Когданов | kogdanov@bk.ru | Екатеринбург | Россия
Владимир Лебедев
Осколки прошлого...
Летний воскресный вечер. Оксана и Олег сидели за столиком в ресторане, отмечая год с момента зна-комства. Олег держал девушку за руку. На столе стояла два хрустальных бокала, до середины напол-ненных искрящимся шампанским. Парень пригласил спутницу на танец, она не отказала. Пара встала и, обнявшись, побрела в сторону танцпола. Из динами-ков лилась легкая медленная музыка. Олег обнял Оксану за талию. Девушка положила руки на его плечи, и они плавно заскользили по глади паркета, его губы легко коснулись губ Оксаны, сливаясь в ро-мантичном поцелуе…
Ближе к двенадцати они собрались домой. Олег заплатил по счету и пошел вслед за подругой, кото-рая, взяв сумочку, вышла из ресторана. Ночь была по-летнему теплая. На улице было тихо и они, об-нявшись, побрели по дороге, слабо освещенной уличными фонарями. На небе, ярко поблескивая, сияли звезды, уныло смотрела через густую крону деревьев холодная луна. Дорога лежала через узкую темную улицу, засаженную раскидистыми кустами сирени, которая упиралась в забор городского парка.
Проскочив в арку, они пошли по узенькой тропке. Ос-тавалось ещё два квартала, но домой вернулись только поздней ночью...
Они жили в однокомнатной квартире на пятом эта-же панельной десятиэтажки. Её подарили Олегу на двадцатилетие родители.
Они молча зашли в подъезд, Олег нажал на кнопку лифта, но никакого движения в шахте не последова-ло. Он нажал на кнопку ещё раз, но всё повторилось.
- Черт, опять лифт сломался. – Проговорил парень, слегка пнув и без того искореженную дверь. При-шлось идти пешком. Вдобавок к сломанному лифту в подъезде не было света и пришлось буквально "ло-вить" ключом замочную скважину.
Зайдя в квартиру, они сразу легли спать. Олег за-вел будильник на половину седьмого утра и прижал-ся к Оксане. Они тихо уснули.
Утром Олег проснулся немного раньше и чтобы не потревожить сладкий сон Оксаны парень встал и, выключив часы заранее, направился в ванную. По-крывало до пояса укрывало девушку. Солнечные лу-чи играли в её красивых волосах золотыми бликами. На деревьях под окном заливистыми трелями чири-кали птицы, сидя на ветках, усыпанных зеленой ли-ствой, цветками, осыпающимися и устилавшими ян-тарную траву газона белоснежным покрывалом. Хо-телось продлить этот момент до бесконечности, но никто и никогда ещё не смог остановить время хоть на миг.
Олег оделся. Сев на кресло отсчитывая последние секунды он посмотрел на подругу и, подойдя накло-нился, чтобы поцеловать. Оксана завозилась на по-душке. Легкое прикосновение губ и секунду спустя он уже вышел из квартиры и направился к автобусной остановке. Все по обыкновению спешили на работу, и казалось, что от постоянного мелькания лиц закру-жится голова. Автобус подошел через десять минут. Двери открылись и часть того, что называется тол-пой, ринулось в поиске свободных мест, которых как всегда не было. Олег работал менеджером в не-большой фирме в центре города, а Оксана была па-рикмахером в салоне неподалеку.
Вся природа оживала после прошедшей ночи, по полу веяло легкой прохладой, испаряющейся при первых лучах солнца, поднимающегося из-за город-ских многоэтажек. Девушка проснулась в половине десятого от того же солнечного лучика, пробившего-ся сквозь шелковую дымку штор.
Приведя себя в порядок и позавтракав, она села на диван и, вооружившись пультом от телевизора, ста-ла искать что-нибудь интересное, но так ничего и не найдя разочарованно нажала на кнопку выключения. До работы оставалось ещё немного времени и Окса-на решила пройтись по магазинчикам, которых к ве-ликому счастью было как грибов после дождя с бле-стящими витринами, такими манящими и заворажи-вающе зовущими…
Домой она вернулась как обычно в 8 после закрытия салона. Олег уже был дома и с маленьким подарком в руках: букетом роз.
- Олег, какая прелесть, спасибо! – сказала она и, по-дойдя, поцеловала.
- Ну что, может, поужинаем?! – Предложил парень.
- Да ты ещё и приготовил?! – удивилась она. — На-деюсь, что я останусь жива после этого…
Олег обиженно опустил глаза, на что девушка подо-шла, и что-то нежно прошептала на ухо. После чего они пошли на кухню.
- Так из-за чего же этот ужин?! – продолжала Оксана.
- Просто мы сегодня заключили выгодный контракт, нам выдали премию и просто я тебя очень сильно люблю… разве этого недостаточно?!
- Ладно, уговорил! – Засмеялась она. – Я тоже тебя люблю.
Они сели за стол. В бокалах вновь всеми цветами радуги играло шампанское, в пузырьках которого от-ражались два синих огонька серебряных свеч. Во-круг кружил такой аромат романтики, что Оксана за-думалась. Вдруг в голове девушки всплыла мысль о далеком доме, она вспомнила о семье. Сразу захо-телось оказаться рядом с родителями, побродить по тихим улицам, где нет машин, где не надо бояться, что из-за постоянных пробок куда-то опоздаешь, ту-да, где осталось её детство…
Она родилась и выросла в деревне, на небольшом островке жизни среди бесконечного леса, озер и цветочных полян в обычной семье, где каждый ува-жал и любил другого. В километре от дома была же-лезнодорожная линия, по которой, прорезая тишину, стремительно проходили поезда. Именно благодаря ей здесь появились первые каменные домишки, не-большой вокзал, как капли воды похожие на те, что были разбросаны советский властью по каждой платформе стальной магистрали. Именно здесь она закончила школу, получив вполне не деревенское образование – на её счастье каким-то неведомым путём сюда ещё во времена союза попал молодой учитель. Но его молодость никак не говорила о его сырости в образовании – было видно, что он учитель от Бога. Его все ценили и уважали. Многие девчонки выпускных классов влюбленными глазами смотрели на него, на что он отвечал лишь легкой ироничной улыбкой и продолжал вести урок. У Оксаны, как и у всех остальных, он вел большинство уроков, и по всем девушка была круглой отличницей. Но года, как и свойственно, пролетели, непонятно и глупо прошла очень сильная первая любовь и вот она молодая и энергичная решила уехать в город. Её удерживали, как могли, но всё же она оказалась сильнее и вот однажды осенним утром бывшая выпускница поспе-шила вперед к жизни, к мечте, к счастью…
Олег увидел погрустневшие глаза любимой. На все его расспросы она ответила, что соскучилась по до-му.
- Я, наверное, завтра поеду… — Сказала девушка. – Соскучилась, не могу! Поедешь со мной?!
- Не могу? Честно, не могу. Я уже отпрашивался и начальство не отпустит… — Сетовал Олег. Оксана наворачивала на вилку что-то непонятное и молчала. Но через минуту всё-таки решила ехать.
- Пусть одна, но главное, дома! – Думала она.
Через час, когда с ужином было уже покончено, де-вушка села в прихожей и, взяв телефонную трубку, набрала номер справочной вокзала. Уставший жен-ский голос ответил на все её вопросы. Оксана зака-зала билет на завтрашнее утро и принялась соби-рать сумку. Олег понимал, что вечер был испорчен, но прекрасно знал, что значит скука по родному дому и поэтому молчал.
Когда все вещи были благополучно собраны, они уселись на любимом диване за всё тем же телевизо-ром. Поезд был ранним утром – в половине десятого, поэтому они легли спать немного пораньше. На уго-воры поехать в выходные Оксана ответила отрица-тельно. Ну что ж, Олегу пришлось смириться с тем, что ближайшие три дня ему придётся ночевать од-ному в холодной постели. Но всё же ночью он каким-то невероятным образом вылез из объятий подруги и присел рядом. Долго смотрел на её спящий силуэт и наклонившись, поцеловал её губы на которых вид-нелись остатки чудом не съеденной за ужином губ-ной помады. Девушка проснулась.
- Олег, ну дай поспать, а? Завтра же ехать! – Сонным голосом проговорила она. – Ну хоть полчаса, а потом разберемся кто из нас ас в любви…!
- ОК! — Сказал он и присел в кресло. Оксана опять задремала, но словно по будильнику проснулась точно в срок.
- Ну что, проверим, как обещала?! – Ухмыльнулся он. В ответ вместе со словами – «Ах ты засранец!» из рук смеющейся Оксаны в него полетела его же подушка.
Как всегда вслед за ночью приходит утро, прихо-дится вставать и сгонять с себя остатки сна горячим кофе. Сумка Оксаны была собрана, ей оставалось только привести себя в порядок и вовремя приехать на вокзал.
Всё успели. Олег отпросился и проводил любимую. Она села в свой вагон и уже после трех часов пути за окном появились знакомые очертания. Где-то за пролеском показались родные домишки. Оксана взя-ла сумку и вышла на до-боли знакомой станции.
В душевном порыве она за секунду добралась до родного дома и позвонила в дверь. Открыла мама и со словами «дочка, ты ли это?! » обняла и завела в дом. Все были рады её приезду. Вечером, конечно же, собрали стол, за которым были все родственники и близкие.
За два дня девушка увидела всех друзей, успела узнать все новости, попробовать огородной зелени и с ликующим сердцем уехать домой, где её с огром-ными сумками гостинцев уже ждал Олег. Приехали домой. Уставшая от дороги Оксана легла отдохнуть, но мечте о спокойном и тихом вечере не суждено было сбыться – в половине десятого к ней позвонила подруга и, выслушав весь рассказ о поездке домой, предложила очередное путешествие. На этот раз намного дальше и интереснее – круиз по Волге. Ока-залось, что она купила путёвку, но по личным причи-нам не могла поехать. Разумеется, представив жи-вописные картины благодаря сладким речам подру-ги, которой никак не хотелось терять потраченные деньги, Оксана согласилась. Олег как всегда не смог – долгожданный отпуск был всего два месяца назад, а внеочередного ему, к сожалению не дали. Но Ок-сану это опять не остановило, надувшись на люби-мого и погрустив, она не смогла отказаться от мечты детства и вечером следующего же дня, потратив все свои деньги, уже держала в руках столь желанную путёвку…
Круиз был через две недели, которые пролетели так быстро, что девушка и не заметила. И вот одним весенним утром она, наконец, шагнула на палубу теплохода. Сердце бешено колотилось. Рядом тол-пились провожающие. До отправления оставалось около двух часов. Ещё раз взглянув на билет Оксана пошла в поисках своей каюты, но так самостоятель-но не найдя попросила помочь молодого парня, слу-жащего, проходящего мимо. Ну а как он мог отказать молодой симпатичной девушке?!
Через минуту она уже стояла в своей маленькой каюте-комнатке. Для неё всё было ново и настолько интересно, что она не могла оторваться от любой детали интерьера, который был вполне современ-ным.
Но долго продержаться в четырех стенах Оксана не смогла и, разложив вещи, пошла на палубу. Было всё также людно. Но, найдя местечко посвободнее девушка присела. Где-то вдалеке виднелись тучи.
- Только дождя мне сейчас не хватало. – Подумала она и, подняв глаза, стала рассматривать последние осколки голубого неба. Ей не верилось, что она сей-час сидит на палубе теплохода, что всё это на самом деле…
И вот гудок возвестил об отправлении. К тому вре-мени Оксана уже успела задремать, но такого мо-мента она пропустить не могла. Подойдя к огражде-ниям, она посмотрела вниз. Где-то там о борт би-лись волны, незаметно, оставляя лишь легкий ше-лест. Проводить великолепный город собрались все отдыхающие. И пусть у Оксаны провожающих не бы-ло, она тоже помахала рукой кому-то неизвестному. Наверное, «виртуальному» Олегу, который сейчас, скорее всего, сидел на работе со своими бумагами.
Среди молодой листвы золотом играли церковные купола, лазурная зелень листвы отражалась в водах медленнотекущей Волги, которой казалось, не будет конца….
Теплоход отчалил от пристани и медленно поплыл навстречу солнцу. Приятный мужской голос капитана пригласил всех на первый обед. Оксана мало ориен-тировалась и пошла туда, куда двигались все, через минуту оказавшись в просторной столовой.
Свободных столиков было много. Девушка выбра-ла один из самых дальних возле окна. На белоснеж-ной скатерти как обычно стояли специи и салфетки. Вокруг кружили девушки в таких же белых фартуках с подносами в руках и, поставив тарелки, исчезали в глубине. В ожидании Оксана отдернула шторку и стала смотреть в окно. Наконец наступил и её черёд. Посмотрев в тарелку, Оксана пыталась определить, что это за блюдо. На поверку оказался обычный борщ, даже почти как дома.
Прошел день. Девушка успела найти себе новых знакомых, и весь вечер провела в компании за сто-ликом на верхней палубе и в родные апартаменты пришла уже ночью, а утром, как ни чём не бывало, пришла в столовую на завтрак. На сегодня к ней подсела молодая семья. Завязался небольшой раз-говор, за которым время пролетело незаметно. А после в номере её ждал небольшой сюрприз – две алые розы, перевязанные серебряной ленточкой, с запиской. Оксана замерла от неожиданности. Её му-чил вопрос: «Кто мог попасть в её каюту?» и «кто…??? ». Но в записке ничего, кроме красного сердечка она не увидела. С этой секунды все её мысли были только об этом.
Они причалили к пристани какого-то маленького городка. Девушка вышла побродить. Повсюду прода-вали всяческие сувениры, и она не удержалась от покупки пары безделушек. Сегодня вновь было сол-нечно. Забежав в каюту, она положила покупки и, в очередной раз посмотрев на букет, поспешила на обед. Уже по привычке разносили блюда. Девушка достала из сумочки зеркальце стала поправлять ма-кияж. Молодые, сидевшие с ней утром решили пере-сесть за другой столик и она вновь осталась в гор-дом одиночестве. Уже знакомая официантка поста-вила тарелки на стол и ушла. Навстречу ей шел «коллега по цеху» — бармен из кафе, где Оксана си-дела утром. Она остановила его и что-то оживленно проговорив пошла дальше. Парень секунду постояв подошел к Ирине, поставил на столик стакан сока и маленькую коробочку. Девушка удивленно подняла глаза: «Я этого не заказывала!».
- Вам просили передать. Молодой человек. К сожа-лению, он не представился. — Как по написанному проговорил он и скрылся в глубине зала. Где-то вновь волнующе заколотилось сердце. Подрагиваю-щими руками она открыла бархатную шкатулку и обомлела – на фиолетовой подложке лежало кольцо с таким же камнем в виде капли. В голове закружи-лось. Глотнув стакан сока, она, недоев обед, вышла из столовой, заперлась в своей каюте и лишь там надела себе на палец это чудо ювелирного искусст-ва. В виски настойчиво продолжало биться «Кто это??? », «Может Олег всё-таки смог приехать и вот так мило решил пошутить?! » «Или у неё здесь поя-вился новый воздыхатель?! ».
На ужин Оксана пришла раньше всех. Села за тот же столик и смотрела на всех входящих в поисках знакомого лица.
- У вас свободно?! – Вдруг услышала она за спиной. Вздрогнув от неожиданности, она автоматически сказала, «да». Но, повернувшись, она обомлела – перед ней стояла её первая и великая школьная лю-бовь.
- Са–а-ша! Это ты?! – удивленно дрожащим голосом проговорила она, явно не ожидав такого поворота событий.
- Да, это я. Неужели узнала?! – Проговорил молодой плечистый брюнет. – Можно присесть?!
- Да, конечно садись! Так это ты… — Проговорила девушка. Саша не ответил. Глаза Оксаны загорелись ещё большим светом чем сегодняшним утром, и сердце опять всё куда-то спешило обрывая дыхание. Она вновь смотрела на него влюбленными глазами. Будто и не было разлуки и не существовало сейчас Олега. Мир стал тесен настолько, что хватало места только им двоим. Она словно растворилась в его глазах. В них снова воскресла та далекая любовь школьных лет…
Они расстались в десятом классе, когда Александр и вся его семья уехали из деревни. Куда?! — неизвест-но. Влюбленные тогда как раз были в ссоре и он по-чему-то не сказал Оксане, что уезжает. Всё получи-лось спонтанно и они даже не успели попрощаться.
После ужина они пошли на прогулку по палубе, лю-буясь шикарной российской природой. Время проле-тело так быстро, что казалось через секунду они, об-нявшись, сидели на скамейке, а солнце, устав, сади-лось за горизонт, отливая ярким золотом. Небо, словно радуга, переливалась закатными лучами, словно парча царских покоев, простиралась по всему горизонту и дорожкой уходила по глади бескрайних вод. Такой красоты природы девушке не доводилось видеть никогда. И под шампанское, купленное в ка-фе они встретили первые звёзды. Саша рассказал, что он и его семья уехали к родственникам в Москву. По удачному стечению обстоятельств открыли не-большую фирму. Но он всё же не смог забыть пер-вую любовь. Но не сказал, что, узнав, где она живёт, через подругу подстроил эту поездку.
Оксану не интересовало где он был, кем стал. Глав-ное – сейчас он был рядом, её далекая несбыточная мечта из сладких романтических снов…
Утром она проснулась в его номере. Саши не было. Рядом лежала коробочка конфет, ключи и записка: «Вкус этих конфет сладок как вкус твоих губ. Люблю. Целую. Дождись…». Вспомнив прошедшее и поняв, что все это не сон она встала и, одевшись, села пе-ред зеркалом поправлять прическу. Благо в сумке всегда имелось всё необходимое. Взглянув в окно, она поняла, что теплоход остановился у очередного причала. В дверь постучали. Оксана молчала, и си-дела не шелохнувшись. Но через секунду стук по-вторился несколько раз. Она встала и, подойдя к двери, повернула ручку замка. В проёме показалась фигура молодой девушки лет 28.
- Здравствуйте! Вам кого?! – Смущенно проговорила Оксана.- Я вам чем-то могу помочь?!
- Да можете, я могу пройти? – Спокойным ровным голосом ответила незнакомка и продолжала. – Знае-те, лучше бы Вам не встречаться с этим молодым человеком. Вы поймались на его богатстве, а ведь у него есть семья и ничего хорошего у вас не получит-ся!
-А Вы собственно кто?! — Сказала Оксана, стараясь сохранять спокойствие, но голос выдавал преда-тельской дрожью. – У нас школьная любовь… Мы… любим друг друга…
На лице собеседницы не дрогнула ни одна муску-ла и она упорно продолжала: Вы же не станете раз-бивать семью. Я же вижу, что вы умная девушка и оставите его. Ведь не станете же разбивать семью, в которой через месяц появиться ребенок!? Жена же не останется с грудным ребенком на руках?!
- Но… но, я… люблю его…!!! – Оксана присела на кровать и заплакала.
- Вообщем, я вам всё рассказала. Делайте выводы сами. Но я советую оставить его. Ничего серьёзного у вас и быть не может. Он же не бросит семью из-за… — Она, не договорив вышла из каюты хлопнув дверью, в один миг, разрушив все желания и мечты, воскресшие вчера и в один миг превратившиеся из улыбки судьбы в жестокий оскал, окончательно раз-бив однажды уже склеенное сердце…
Не помня себя, она собрала вещи и вернулась к себе в каюту. Тонкие каблучки стучали по деревян-ному полу – девушка ходила из угла в угол со стака-ном воды, и вытирала с лица нахлынувшие слёзы. Через полчаса она решила… решила оставить его… решила уехать домой… немедленно, не теряя ни минуты!
Вырвав из блокнота листок, Оксана написала за-писку: «…Саша, Сашенька, как ты мог?! Как ты мог мне не сказать, что у тебя есть семья. Ты дал нашей любви шанс, ты дал ей воскреснуть, но я не хочу ру-шить чью-то любовь. Тем более оставлять ребенка без отца. Извини, не ищи меня, всё кончено. Я не настолько сильна духом, чтобы поддаться соблазну уйти из жизни, я постараюсь тебя забыть. Я уехала. Прощай!».
Сложив все свои вещи в сумку и переодевшись она вышла из каюты. Зайдя в кафе, попросила бармена передать ключи капитану после ужина, сказав, что ей срочно надо уехать. Потом в последний раз вошла в каюту Саши. Стараясь не плакать, она положила за-писку на кровать. Оставила подаренное им кольцо, ключ и вышла.
Теплоход ещё не успел отойти от пристани. Она бы-стро сбежала по трапу и скрылась среди толпы. Сей-час она думала только о том, как бы не потеряться, добраться до дома и забыть всё то, что произошло.
Узнав у прохожих как доехать, уже через полчаса Оксана была на вокзале. Через стол справок она взяла билеты на два поезда с пересадкой, но это её не пугало. Девушка не замечала ничего вокруг себя, не боялась незнакомого города. Всё было словно в тумане.
Тем временем в свою каюту с букетом роз зашел Александр. Каюта была пуста. Он подумал, что Ок-сана ушла к себе и, присев на кровать увидел запис-ку. Пробежавшись взглядом он не поверил и прочи-тав ещё раз упал на кровать и раскинув руки в сто-роны прошептал: «Оксаночка, кто же мог наговорить тебе такую чушь?! Кто?! ». Бежать за ней было позд-но – теплоход уже отошел от пристани. Парень за-крыл глаза и, пролежав так часа два, провалился в неспокойный сон…
*****
Дорога была длинной, но к счастью без особых проблем. Ближе к дому Оксана уже успокоилась и смирилась с происшедшим. Поезд остановился на перроне родного города поздним вечером. Заказав такси девушка быстро доехала до дома. И вот в по-ловине двенадцатого щелкнув замком, Оксана пере-шагнула родной порог. Как обычно в комнате светил-ся голубой экран телевизора – значит, Олег был до-ма! Объяснять ему все подробности она не стала, сказав, что просто не смогла сидеть там в одиноче-стве. Старалась улыбаться, хотя на душе было как в пустыне – жарко, сухо и одиноко…
Ну а потом потянулась череда обычных дней. Ок-сана вновь вышла на работу. Олег продолжал зава-ливать любимую цветами, дарил подарки и через неделю после приезда предложил стать его женой. Она согласилась. Месяц назад это было её самым заветным желанием, но сейчас что-то изменилось. Да она его любила и продолжала любить, но всё же предложение встретила холодно. Олег любил её и поэтому не заметил, а может и заметил, но не при-дал этому особого значения.
Свадьбу решили играть через месяц. Подали заяв-ление. Оксана купила в салоне самое красивое пла-тье, самый красивый костюм для Олега и с нетерпе-нием отсчитывала каждую секунду. Душа её ликова-ла.
За две недели они успели съездить ко всем родст-венникам и раздать приглашения. Оставалось только ждать заветный день…
…И вот он наступил. Олег ещё вечером уехал к ро-дителям, которые жили в соседнем районе города. Подруги по работе не один час кружились возле Ок-саны, чтобы она была самой прекрасной невестой на свете. Так и получилось, хотя разве могло быть ина-че?!
Но вопреки всему судьба приготовила ей ещё одно испытание…
Ближе к одиннадцати в белоснежном платье она спустилась и села в машину. Всё было нормально. Лишь от волнения слегка кружилась голова. У входа во дворец бракосочетаний уже стоял её любимый. А через полчаса, после церемонии они вышли уже сча-стливыми молодоженами, полными надежд и мечта-ний.
Сев в машину они вместе с родственниками и при-глашенными поехали по проспекту в белокаменный собор на обряд венчания. Олег держал любимую за руку, а на пальцах солнечными лучами играли два золотых кольца…
Оксана часто видела, как её подруги венчаются в церкви и вот сейчас она сама поднималась по её старинным каменным ступеням. Лики святых без-молвно смотрели с полотен икон даруя мир жизни будущей семье…
Девушка подняла глаза и смотрела на старинные иконы. Пламя свеч колыхались от легкого дуновения Отчего казалось, что они не нарисованы а живые. Голова девушки закружилась, ноги почему-то отка-зывались сохранять равновесие и она потеряла соз-нание. Олег подхватил Оксану и пытался привести в чувства, но ничего не помогало…
…Оксана словно во сне оказалась в каком-то про-странстве. Она отчетливо видела, как где-то внизу стояли родственники, видела себя, Олега, хлопаю-щего её по щекам. Рядом кроме белого тумана ниче-го не было. Веяло легкой прохладой и неописуемой свежестью. Где-то впереди дымка слегка рассеялась и там, словно на экране кинозала появились картин-ки жизни, сменяя одна – другую. Она видела себя в школе, первый поцелуй с Сашей на заднем дворике после занятий, вечерние прогулки с ним по берегу лесного озера… моменты счастья с ним на борту теплохода… видела, как он держит в руках записку, как плачет…
Через мгновение она увидела машину, мчащуюся по городу. Очертания были ей вполне знакомы и она поняла, что это была соседняя улица. За рулём си-дел Саша и нервно постукивал пальцами.
Она видела, как на повороте он теряет управление и сталкивается с черной волгой… видела кровь, сте-кающую с его виска…
В одно мгновение она пришла в себя. Стоящие рядом облегченно вздохнули. Её лицо было белым словно фата, ладони стали влажными. Не помня се-бя девушка выскочила из церкви и побежала по скве-ру вдоль дороги. Олег выскочил следом, но она его не замечала, словно запрограммированная спешила туда, где в видении случилась авария.
Всё что она видела, было правдой. Ещё издалека она увидела роковую волгу и стоящих вокруг людей. Рядом были искореженные Жигули, возле которых лежал Александр. Оксана подбежала к нему, обняла и сквозь слёзы прошептала: «Саша, знал бы ты, как я тебя люблю…».
29 мая 2005 года 16:49:51
Владимир | ale-x2004@mail.ru | Троицк, Челябинской области | Россия
Алексей Нагель
* * *
сценка
- Дулю вам, а не копьё,— сердито сказал Санчо Панса и на всякий случай отъехал в сторону.- Воткнётесь опять в какую мельницу — собирай вас потом по всему полю.
- Как ты смеешь такое говорить о Даме моего сердца? — возмутился Дон Кихот и хотел было отвесить своему оруженосцу хорошую затрещину, но не дотянулся.- Запомни, деревенщина, для тебя она — Дульсинея Тобосская и никак иначе!
Он подёргал для успокоения своего коня за уздцы и сердито погремел доспехами.
"Ах, Дулечка, если бы вы знали, чего мне приходится терпеть от этого грубияна,— вздохнул про себя доблестный рыцарь,— все мои лишения — только ради Вас!"
Дон Кихот огляделся по сторонам и заметил две жуткие фигуры на поле, недалеко от дороги.
"Ну что ж, раз бой с великаном на сегодня отменяется, тогда завалю, хотя бы, эту парочку вурдалаков",— подумал Рыцарь Печального Образа, вытягивая из ножен свой ржавый меч.
Он пришпорил Россинанта и с победным криком устремился на чьи-то плантации, где мирно грелись на солнышке два совершенно безобидных пугала...Нюрнберг / 30.04.2005
30 мая 2005 года 15:13:39
Алексей | Лангвассер | Германия
Олег Галинский
Маршрут в школу.
Владивосток, Владивосток, на Маяке твоём не гаснет огонёк.
А.Б.Пугачёва
Несколько школьных лет доводилось мне ездить в из центра города в школу номер «6» что дислоцирована ныне на улице Казанская. Дорога или путь в школу во второю смену, сначала трамваем до вокзала, а затем автобусом Вокзал-Маяк, до моста или повыше Крыгина. Сейчас эта дорога к знаниям то вспоминается, то даже снится. Удивительно, но всплывают даже отдельные детали и моменты от минуты выхода из дому, до звука венгерского автобуса Икарус, который был ещё белым, а затем и оранжевым. Помнится сентябрьский тайфун когда, выйдя из школы, я почти моментально промок до нитки, а затем ехал окольными путями, потому что где-то что-то не ездило или доехал абсолютно мокрый.
Выходя из школы к дороге я сразу напрягал слух, и услышав характерные звуки мотора, скрипа дверей на верхней остановке «Крыгина». Идентифицировав на слух Икарус, я бежал вниз «за мост». За мостом сразу поворот на право и автобус всегда сбавлял ход. В автобусе я часто пристраивался на задней площадке, на небольшой нише, которая бывает между задней дверью и задним окном автобуса, троллейбуса. На остановке «Железнодорожная больница» (сейчас это уже известный почти на весь мир «Дворец Культуры Моряков» где ныне дают концерты зарубежные рок-звёзды) всегда подсаживались курсанты мореходных училищ. Подъезжая к остановке, я с интересом наблюдал как курсанты также как и я, завидев «Икарус» стремительно бегут к остановке придерживая шапки или фуражки, и они всегда успевали, на то они и курсанты! Зачастую автобус уже был полон пассажиров, но курсанты штурмовали заднюю площадку, вдавливая пассажиров и высвобождая место для своих сотоварищей.
- Две остановки пройти не можете!!! – кричали им сварливые пассажиры. В вечернее время всегда народу набивалось битком, и автобус ехал вдвое медленнее.
В зимнее время с декабря по февраль на задней площадке устраивались рыбаки подлёдной ловли с ящиками, с красными лицами, они всегда занимали много места и ящиками и собственными одёжками.
Привокзальная площадь. Тёмные вечера, мерцающие лампами и редкими ещё тогда неоновыми лампами, когда я уже затемно задерживаясь, возвращался домой часам к 19.00-20.00 вечера. Выходя из автобуса меня, встречала тогдашняя привокзальная площадь почтамт. Ещё некоторые ларьки и киоски работали, продавая пирожки, пирожное, соки. Пирожное «корзиночка» стоил 22 копейки или стакан яблочного, томатного, или персикового сока тоже за копейки.
Ушло то время. Устарели и рассыпались те Икарусы, автобусный парк наполнился уже другими автобусами, другими маршрутами. Изменилась и привокзальная площадь.
30 мая 2005 года 22:31:51
Олег | Wladivostok | Rusland
Олег Галинский
Амурский Залив.
Эссе, с возможным продолжением, и фотоприложением в перспективе
Амурский залив красив всегда и отовсюду. Иметь вид с окна дома на залив это роскошь, это красиво, это интересно. По легенде капельмейстер Клюсс воодушевлённый панорамой залива и амурными чувствами написал трогательные «Амурские Волны». Вид на залив облагораживает, успокаивает, вдохновляет, даёт надежду на завтрашний день. Расстояние до противоположного берега, а это уже Хасанский район, около 15 км. В ясные дни хорошо видно гряды сопок на противоположной стороне залива.
В штормовые, тайфунные дни, залив бушует, большой волной бьёт о берег. Зимой нередко ледяными торосами ломает бетонные гаражи.
Канализация города сливаемая сотней труб в залив, наверное подпортит хорошо начавшуюся лирику. Но это факт. Благодаря тем же турбо динамическим тайфунам, морозам, течениям, залив ещё живёт, зимой давая ледовое покрытие с рыбной ловлей, а летом ласковые и нежные волны.
Урок плаванья.
В далёком детстве плескались на одном из пляжей Амурского Залива, воспетым известным вальсом композитора Клюсса. Я не боялся морской воды, но полностью не мог доверить морской воде тогда ещё юное и неопытное своё тело. Я не умел плавать. Рядом загорала молодая женщина, при которой вертелась девчушка. Когда женщина вставала позагорать стоя, то немаленький золотой крест по-модному сверкал на её груди.
- А ты что плавать не умеешь? — спросила она меня лежа в стороне.
Я нечего не ответил, уткнувшись лицом в рубашку лежавшую на земле.
Вскоре после очередного солнечного припёка полез в воду залива.
- Давай я тебя научу плавать! – вдруг я услышал её голос невдалеке.
Я подался в сторону. Но она пантера оказалась подле меня.
- Давай я научу тебя плавать! — вновь повторила она. Наверное, она была подвыпившая.
- Ложись на воду! Ложись! Я тебя буду держать снизу!
Я хотел уйти, но она своим телом перекрывала дорогу к спасительному берегу. Я лёг на живот и погрузился в пучину. Наверное, просто казалось, что время идёт медленно, или, скорее всего я настойчиво искал ногами дно чего делать было не надо.
- Смотри! Смотри! – как бы помогающее и, успокаивая меня, кричала девочка и смело плюхалась в пучину то головкой, то на спину.
Мой взгляд хватал то синее небо с белыми облаками, то золотистый песок нирваны и блаженства. Но я не лежал и не плыл…«Утопит! Утопит тётка! Вот так вот и топят!» — мелькало в мыслях.
- Ложись, ложись, не бойся, я буду снизу подстраховывать тебя,— не унималась женщина, действительно демонстрировала на послушной девочке как она подстраховывает её снизу своими руками.
- Ну же! Вытягивай ноги как на койке!
Ложится на воду нужно было просто медленно и спокойно, без криков и шума. На какой-то раз я лег, вытянув ноги. И штильная рябь Амурского Залива подхватила меня сама.
- Греби, греби,— вновь услышал уже надоедливый голос.
Я сильно зашлепал всеми конечностями, отдаляясь от «учительницы», ещё не осознавая что научился плавать.
Чуть позже научился плавать на спине, особенно с ластами. Очень удобно. Особенно в штиль.
Прыжок с вышки
Было интересно наблюдать за прыгающим или пытающимся прыгнуть в морскую воду с вышки.
Прыгающий, не спеша, подымался, осторожно подходил к краю и смотрел вниз. Делал гимнастику или разминку, как будто это нельзя сделать внизу, переминался с ноги на ногу. Как в «китайской опере» во всех его движениях и шевелениях можно было прочесть все мысли. Прыгающий, то делал взмахи руками, предполагая как он будет, делать саль в воздухе, иногда глядел на просторы залива. Уйти в низ пешком, отказаться от прыжка, было позором и трусостью, и наконец-то прыгал. Народ аплодировал.
Моржи
Декабрь, январь, Амурский Залив во льду. Зимой, по утру, гуляющие вдоль пляжей ДИНАМО и КТОФ что на Набережной, часто могут видеть такую сцену. Как женщины и мужчины, причём не молодые плескаются в проруби.
Мореплаватели.
Ещё срок минут назад мальчишки спорили и чуть не подрались из-за лодки. Ветром и течением их снесло к середине залива. Уже и вода просачивается сквозь дно. Хорошо хоть банка-черпак есть. Потихоньку началась борьба за жизнь. Может быть, кто-нибудь заметит с берега? Залив хоть и не море, но ошибок не прощает.
Заплыв
Летом со смотровой площадки улицы Набережная можно видеть такую картину. Несколько пловцов плывут в глубь Залива, к противоположному берегу, до которого всего 15 км. Плывут красиво, вразмашку, вот уже, наверное, уже больше тысяча метров, а они, трое, всё плывут и плывут. Что это? На спор? А может быть это водочка «плывёт»? Набрались ребята. А может быть это гости города, с неплотных, несолёных, озерец и мелких речушек. Ведь по несолёной речной или озерной, неплотной водице много и долго не поплаваешь. Тут уж и наблюдатели стоять устали, ждут. Красиво плывут.
30 мая 2005 года 22:35:58
Олег | Wladivostok | Rusland