Sofi Co

Sansara
посвещается...

..............................................
Земля ушла из-под ног на какое-то время…пустота, тишина и беспокойство о будущем, любовь, ненависть, пошлость, истерика и всё это в один миг…тяжело… ещё через миг неистовый смех в тишину, страх о любви, ненависть к пошлости и вот всё уже на своих местах. Казалось, прошла целая вечность, до того как весь этот хаос растворило в обыденности проблем.
«…Ты занимаешься со мной любовью, потому что этого хочу я?» эта фраза, кажется, останется со мной на долго, быть может до конца жизни. Она будет отдаваться эхом, ища своё истинное тело, цепляясь за любую другую фразу, которая лишь легким светом оттенялась от его истиной принадлежности.
Боюсь привыкнуть к его взгляду, улыбке, характеру, общению, жизни, мечте…любовь всё сильней и сильней, она всё крепче теперь во мне … познание и любовь так близки, что порой путаешь их между собой, они так похожи.
Этот уходящий год унесёт с собой, всё то, что уже в будущем, по крайней мере, близком ни чего не значит для меня. Я не могу сказать определённо точно хорошо это или плохо… вероятно, важно и существенно, но оно потеряло смысл на данном периоде моей жизни. Прежде всего, это Верность, за тем Ревность и Совесть. Прошедший год подарил мне больше, чем забрал, хотя часто случается, так что всё то, что я обрела, станет лишь иллюзией, плодом моего воображения…
Меня так захватывает это полное не знание своего будущего, эта непредсказуемость судьбы, что оценить по достоинству все убытки я не могу, во всём плохом есть что-то хорошее, то, что в этом же таинственном будущем предстанет Великим счастием.
Изменится, не изменяя себе, задача не из лёгких, я пока не сдала этот экзамен, я скорее его завалила, … но мой огонь ещё не погас, он ещё загорится страстным пламенем. Во мне ещё столько необузданной энергии.
Пока я счастлива…этого вполне достаточно, чтобы дожить до весны без потерь.
Быть может окружающий мир, принимает общительность за «душа на распашку» и не видя смысла в раскрытии и познании истины оставляет всё, как обычно, как есть. Хотя на самом деле внутренний мир безграничен, нужно лишь хорошо постучать в дверь, чтобы войти и всё узнать и понять.
Думаю, для того чтобы быть понятным нужно делать усилие над собой, не идя против своих принципов. Чтобы любить и быть любимым достаточно просто хорошо знать себя, свои потребности, свои слабые места.
В любых отношениях между людьми есть грани, порой мы ставим их незаметно для самих себя и соответственно для других, расставляя силки для своих страхов.
Человек, убегая от проблем, не понимает то, что этот побег от самого себя, а от себя не убежишь. Убегая, ты не понимаешь, что это бег по кругу, что обманывать себя бесполезно.
Я свободна, я так ждала этой свободы, … а что с ней делать?! Мне кажется, что мои крылья подрезаны с самого моего рождения на свет, … словно есть всё, и в это же время нет ни чего, что я могла бы потерять. Изменился мир, в котором я жила, вместе с ним изменилась и я. В мой мир кто-то ворвался и унёс с собой всё, то, что когда-то было для меня всем, оно оставило дверь распахнутой и в мой мир стали заглядывать незнакомцы. Каждый из них что-то оставил на память, кто-то с определенного момента что-то унёс. А дверь запереть и остаться со мной ни кто не догадался.

Кааааааапканы они повсюду, кто их расставил ясно всем, но тебя это словно не касается вовсе.
До нового года осталось 29 часов. Подарки куплены, но не всем… более того, … что подразумевать под подарком…подарок это не только какая-то вещь, это, прежде всего часть души которую ты даришь. Вопрос в том вкладываешь ли ты душу в покупку. Если подумать и ещё с критикой к самой себе то получается душу, которую я должна была вложить по равной части в каждый подарок — вселилась в один творческий, душевный — правильный подарок. Но этот подарок я не могу разделить по частям, он предназначен для одного человека (ему повезло очень), он просто обязан оценить его по достоинству в полной его мере. Хотя, даже если этого не произойдёт — я не подам виду и молча поплачу в подушку у него на глазах.
Истерика. В чём её сущность? Мне приятны её последствия. Её засос в душу. Поведение окружающих. А потом всё снова на своих местах, …как ни в чём не бывало.
Любовь. Я знаю её симптомы. Это болезнь. Но она отличается от одержимости и наваждения. Прежде всего, это радость и полное безмятежное счастье, которое утопически никто не может нарушить. Это депрессивное состояние. Это как падать вверх. Безусловно, для каждого Любовь это книга написанная им самим.
Встряска… Эмоции на пределе.
Новый год. Побег из старого. Убежать не удалось.
Тот, кто станет ограничивать свободу другого человека, не важно, близкий тебе этот человек или нет, ради его блага или же нет, лишит сам себя счастья с этим человеком или вообще, не суждено ему испытать этот вкус свободы. Возможно, таким образом человек, который посигается на свободу другого хочет доказать миру, что он сильный, хотя на самом деле он самый низкий и никчёмный человек. Т.к. само доказательство кому-либо, чего-либо и есть признание себя ниже всех. Главное знать самому чего ты стоишь, чего ты достоин, в чем твоё преимущество.
Месть сладкая, это самообман.
Новый год настанет для меня в мае, т.к. именно тогда раскроется весь мой самообман. Я не боюсь, я просто предвкушаю весь тот ужас, что мне предстоит пережить. Я скорее даже очень желаю приблизить этот миг. Мне не кого будет винить в своих несчастьях. Это самое главное.
Люблю я тебя. Вот и кончилась сказка, пришёл конец. И ты научилась кончать до конца. И даже если ты снова солгала, ни кто не узнает. Поздно сожалеть, да и не за чем. И терять не чего. Жаль. Тихо попросить о том чего хочет душа и всё как есть на самом деле. Завтра всё решу. А сейчас нужно просто просуществовать…
Хочется стать кем-то ещё. Я решила умереть. Один раз уснуть навсегда, второй утонуть, в третий раз сгореть в огне, … а дальше хуже… боятся не чего и впереди целая вечность длиною в жизнь. Обратить, таким образом, на себя внимание? Нет, … я умру тихо, незаметно для всех. Медленно сходить с ума. На душе пустота. Тишина вокруг и верить уже не кому, да и не за чем. Доказывать свою жизнеспособность я ни кому не буду. Какой в этом смысл. Я знаю, что я жива навсегда и это главное.
Не видели глаза, что было до сих пор. Восторг наполнит нас, мечту дарю тебе.
Потерять всё в один момент, не страшно. Но что это ВСЁ? Может, нет этого ВСЕГО, и насколько ВСЁ? Хочу познать грань, до какого рубежа можно потерять всё. Где эта черта. У всего есть предел, за которым следует бездна боли, несчастья, несправедливости или же рай полный счастья и правды.
Существует два пути для овладения и освоения счастья или несчастья. Можно лишь овладеть тем или иным, а попытки приобрести это приведут только к падению, с насколько высокой вышки зависит только от того, как далеко зашёл ваш самообман. Ни кто не поможет выбраться из тимбукты, а счастье ваше ни кому кроме вас не нужно, потому что это счастье только ваше.
Счастье это снадобье, состоящее из определённых ингредиентов, при чём всё сугубо индивидуально, все ингредиенты должны сливаться друг с другом в определённой последовательности. Состав и вкус для каждого из нас разный, не схожий ни с каким другим.
Это нервы. Глупо злится, всё простится.
Красиво. Романтично. Сексуально. Мои пальчики так и щёлкают от возбуждения по нагой клаве. Хотеть секса, когда рядом нет любимого, которого никогда и не было. Было только желание, рай, безмятежное счастье я и он на грязном диванчике его конторы, где как по расписанию поездов встречались два обнажённых тела. Юная девушка с прекрасной, ангельской внешностью, этакая «Красная Шапочка». Мужчина в самом расцвете сил, считающий себя Волком. Сказка с хорошим концом. Кто кого соблазнил? Если верить сказке Волк обхитрил наивную девочку, полностью отключив её супер — Эго. Нет дыма без огня. Нужен был мотив. Значит, была и потребность КШ в обмане, хотя ни кто, ни кого не обманывал, всё было предельно просто, честно и вполне по всем правилам обольщения. Но всё же кто кого разбавил на постель, помнится, шампанское в голову не ударяло, принуждения не было, так в чём же дело. Словно всё было уже заранее кем-то из нас спланировано, кто-то написал сценарий и сыграл в спектакле без зрителей главную роль.
Чист, как новогодний кролик. Микросхемы терпят всё, а сломаться может каждый. Обещание не плакать от боли я сдержу. Проблема в другом, как заставить сердце не биться о стенки клетки, а дышать ровно и забыть о боли.
Слишком дорогих подарков не существует. Под дорогим скрывается лишь n-ое количество денег. Я не смогу полностью подчинится воле другого. Не смогу жить вне свободы. Гранью будет овладение моим телом, а в мысли свои я никого не впущу это опасная зона. Я буду, благодарна искренне человеку, который прочтёт всё в моих глазах, не спрашивая не о чем, человек, который всё поймёт и поддержит меня. Причинит невыносимую боль и вознесёт на небеса. А главное прочтёт книгу о любви. Ждать этого человека я буду лишь у себя в грёзах, а в реальном мире я сама сотворю этого человека. Ждать подарка от судьбы, если не веришь, в неё глупо. К тому же не кого будет винить, если что-то пойдет не так, надеется, будет не на кого, а значит, будет легче отстроить домик для принцессы заново. Я не боюсь упасть, потому что я не взлетела еще. Планов никаких не было, и нет, … быть может, будут, но это позже, а пока я существую для других, не для себя. Мне хочется быть как все. Глупая затея.
Сейчас я ясно осознаю то, как важно знать и разуметь все свои ощущения и чувства. Понимать и принимать себя такой, какая есть. Не сопротивляться собственных потребностей, желаний, инстинктов. Играя в себя самое главное не переиграть.
Контролировать меня не нужно, нельзя, это причиняет мне нестерпимую боль, от которой я всё равно убегу, и убегу очень далеко. А лишить свободы выбора и более того независимости, значит поставить черту длиннее пропасти. Вот она боль, потерять волю, свободу и самостоятельность.
Сделать счастливой будет гораздо труднее. Счастье для меня это, прежде всего понимание меня и восприятие меня во всех моих проявлениях. Взамен этот человек получит всю меня постепенно, нежно, медленно с чувством и расстановкой и самое главное с удовольствием, прежде всего для него самого.
Завтра я буду другой.
Неожиданный звонок в оперное пение. Было приятно, кажется, я кончила только оттого, что увидела определившееся имя на дисплее во время звонка. Но слова, услышанные совсем меня не удовлетворили. Возможно, мне показалось всё не в том оттенке, в каком пытались до меня донести…жаль. Хотели позаботиться, а получился совсем не тот ожидаемый им результат. Мне было смешно до боли…той самой боли, …а где счастье? Хочется снова испытать эту боль она для меня как запретный плод. Немного боязно и больно, и в то же самое время так сладостно и приятно.
Секс, только секс главенствует над всем миром. Нет ни каких трёх китов, есть только секс. Секс, секс, секс.… А дальше снова секс. Нет даже места для любви. У каждого своё мнение, свой взгляд, мировоззрение. Я не имею права осквернять чужие устои.
Познание счастья через боль. Это реальность. Жуткая и шокирующая. Не важно, через какую боль: физическую или эмоциональную, главное результат, а он превосходит ожидания.
Я жду пока мне причинят боль, а тот от кого я этого жду, боится сделать мне больно. Последнее слово остаётся за мной. Я поставлю точку.
Есть страх потерять меня, это приятно, но это не счастье это очередной обман, иллюзия. Это проблема человека, который боится потерять меня, но он ясно осознаёт, что в любой момент я могу уйти навсегда, ни чего не объясняя, потому что не что меня не держит. Я самостоятельна, независима, это льстит.
Чувство полной свободы хотя бы на несколько секунд, это то чего нет у очень многих людей. Но для чего пытаться почувствовать сладостный вкус свободы, путём изъятия её у другого человека.
Он будет мной дорожить, будет меня беречь, только потому, что такой девушки как я, у него больше ни когда не будет. Это, правда, хоть и горькая, но эта реальность он с ней согласен, он её принимает. Я хочу причинить ему боль…за просто так. Если правильно составить предложение и высказать это всё в правильной последовательности, то это ранит его очень глубоко и больно. Но есть ли в этом истинный смысл. Я скажу это только в том случае, если он причинит мне боль, а я так жду этого, моя душа предвкушает этот сладостный момент, её переполняет это чувство. Так за чем мне лишать её этого рая, причиняя боль моему спасителю?
Хочу любить правильно.
Виртуальное общение — это всё гон. Нейтралитет никогда не изменит своей ценности.
На самом деле это так? Спаситель – это есть спаситель во всём смысле слова, быть может, это ложное предположение? Чем больше сила, тем больше ответственности. Чем больше заблуждение, тем больше боли, совсем не той, в которой я так нуждаюсь. Следовательно, результат будет не тот, тогда за чем мне это нужно? Обмануть себя могу и без его помощи.
Не могу оценить его внешность. Он уже состоявшийся мужчина с семьёй, женой и детьми, не забыть про кошку. А кто я? Кто я не для себя, а для него? Ни кто мне не даст ответ. Даже он сам.
ГОН…●
Опомнится, что вечер завтрашний пропадает. «Нужно сделать пару звонков знакомым девушкам и пригласить, всё предельно просто. Секс он всегда одинаков, он всегда хорош, а вот насколько, всё зависит уже не от меня…»
Вопрос в том нужно ли мне это? Звонок раз в неделю, обычно перед встречей, свиданье по расписанию, пару раз перекинутся смсками не о чём, точнее о том, как мы соскучились друг по другу…ГОН, не много страсти, деньги на такси, лёгкое беспокойство – всё ли в порядке, капли заботы по инерции…ВОТ И ВСЁ!
За час до встречи ты думаешь, за чем тебе это надо, а чуть позже, уже после встречи – как всё прекрасно. Вот за чем мне это надо – главное результат, всё остальное – гон.
Нужно набраться неизвестно чего и всё рассказать, все, что ты чувствуешь.
ХОЧУ И БАСТА!
Тиииииииишина нннннненнннаааааввввввиииижжжжжууууу
Жду тебя, только тебя.
Кошки не бывают похожими. В темноте они все серые. А я похожа на кошку? Киска – красиво, гармонично и вполне несерьёзно.
« — Сколько лет тебе было, когда тебя опошлили?
- Что?
- Во сколько лет девственности лишился?
- 17 где-то…
- А девушку помнишь?
- Конечно … »
Телефонный звонок, и разговор забыт навсегда…
Я боюсь, того, что у меня и моей души всё же есть грани. Что душа моя не бездонна. Я верю искренне в то, что это всё не правда, а всего лишь мои страхи. А когда есть вера и надежда всё сбывается и становится явной реальностью.
А что рассказывать? А что если и не чего рассказывать. Что если внутри пустота. Может быть, мысль о том, что что-то есть и заполняет иногда душу, может быть это самообман? Ну и ладно.
Потеряв надежду, я нашла то, что искала; то, что потеряла, казалось навсегда; то, что убило меня, уничтожило мою душу. А потеряла я в первую очередь отца, а это понимание и поддержка в любую минуту. С тех пор рассчитывать могла только на себя. Потеря смысла жизни — и ты находишь целый клад сокровищ. Открываешь этот клад не одна, т.к. одной это тебе не под силу. Ни кто не додумался, ни кто не увидел того, что мне нужно было. Все пытались затащить меня в свой мир, а попросить увести его из его же мира ни кто не просил. Я хотела, чтобы человек, который был рядом со мной, хотя бы иногда убеждался в том, что я рядом с ним, что я существую с ним.
Самое глубокое, самое искреннее желание — это желание быть кому-нибудь близким. Дальше уже — реакции: мужчина и женщина вступают в игру, но то, что предшествует этому,— взаимное притяжение,— объяснить невозможно. Это — желание в своем самом чистом виде.
Я встретила мужчину и влюбилась в него. Я позволила себе эту слабость по одной простой причине — я ничего не жду и ни на что не надеюсь. Но без любви больше жить не могу, я и так уже на пределе.
Я хочу, чтобы он был счастлив. Свобода в любви, заключается, а том, что не чего было ждать, не чего просить. У каждого человека — свое собственное желание, которое становится частью хранимых им сокровищ и, хоть оно способно и отпугнуть кого-нибудь, обычно привлекает и притягивает того, кто важен этому человеку. Это чувство избрала моя душа, и чувство это столь могущественно, что может заразить все и вся вокруг меня.
Боль — в порядке вещей. Без неё нельзя, более того невозможно достичь желаемого результата. Боль – это грань, за которой последует, то наслаждение и вожделение, из которых зарождается секс. Страсть, а потом соитие, именно в этой последовательности и никак не иначе. Нежность, страсть, долгая прелюдия и длительный половой акт. Именно в этой очерёдности.
Нет идеальной девушки. Нет идеального мужчины. Нельзя прожить жизнь идеально. Но есть и будет и наверняка был ИДЕАЛЬНЫЙ СЕКС. Во всём остальном всегда чего – то да и не достаёт. Даже я не идеальна.… Жаль. Жаль, что не существует идеальных отношений, не только между мужчиной и женщиной, но и между людьми вообще.
Упасть в пропасть гораздо легче, чем забраться на вершину, с которой кинулся. Нужно найти грани своего превосходства именно в этот момент своей жизни, т.к. именно сейчас идёт окончательное формирование моей личности. Больше уже ничего не изменится до конца моей жизни, а умереть я всегда успею, а вот прожить жизнь может быть поздно. Всё будет замечательно.
ТОЧКА. ОСТАЁТСЯ узнать, что это всё было для него. Сейчас я боюсь, что его слова, его мировоззрение будут моей мечтой. Я не знаю, что тогда буду делать я. Я пытаюсь обмануть себя, тем, что его слова не изменят моего решения. Это сладкий самообман. Я стараюсь предугадать его поведение после моих слов и оказывается, что я ни чего о нём не знаю. Обидно. Надеюсь, что он меня отпустит на свободу, и я буду, свободна, но в тоже время я ясно понимаю, что узелок завязался навсегда. Это неприятно осознавать. А быть может я всё преувеличиваю. Это ведь всё игра. Игра! ИГРА!!!!! НЕ ЖЕЛАЮ, УБЕДИТСЯ В ОБРАТНОМ. Всё будет, как захочу я. Только я. И ни кто и тем более ни что не убедит меня в исподнем.
Я жуткая эгоистичная личность. Но это я и я хочу быть такой. Я не могу жертвовать собой всегда. Лучше никогда, чем всегда.
Это не любовь. Нет, это всё не любовь. Я буду искать любовь сейчас. Я её найду, найду навсегда. Будут встречи, но уже в другой обстановке, с другими чувствами, всё будет иначе, но, так же как и было раньше. Всё будет, так как должно быть.
Я словно живу и существую в своём мире. Он очень велик и иногда я выхожу на охоту, на мелкую дичь другого, чужого мира, но пока тщетно. Ну и что. Теперь у меня есть цель, мечта, стимул. Я её достигну, покорю и буду счастлива.
Будут встречи, секс, поцелуи, слова и всё, больше ни чего и никогда. А что собственно нужно ему. Больше ни чего. Мы не были вместе и не будем.
Нет не какой преграды, для того чтобы забыть всё что было. Полюби, а после вечное солнце.
Почему я не могу ему сказать правду. Я лгу всем и каждому, глядя прямо в глаза и ни чего. А сказать правду гораздо сложнее. И дело даже не во мне. А в ком или в чём. Я хочу говорить выдуманную мной правду, а говорю истину совсем чуть-чуть, а чуть-чуть не считается. Я могла приехать, не было ни какой преграды. Проблема лишь в том, что я знаю, как хорошо бывает. Для чего я оттягиваю момент, когда мне все равно придётся сказать правду. ОТПУСТИ МЕНЯ. Всё равно поеду к нему. И всё решится очень легко. Если там будет другая, будет легче найти правду. Нужно быстрее с этим и им покончить навсегда, чтобы быть с ним никогда.
Всё изменилось и в тоже время всё осталось как есть. Вот то чего я так ждала измениться, не изменяя себя. Раньше я не представляла себе как это не поехать к нему, туда, где меня ждут или просто хотят. Сейчас я могу контролировать себя, потому что всё кончено, … нет больше чувств, нет ни чего, что могло ещё притягивать, держать, сковывать, связывать, дальше будет только чистый секс без чувств. Я не могу быть полностью, быть уверена в том, что он будет приносить радость, удовлетворение и наслаждение от каждой секунды нашего соития. Я свободна, как тогда, когда падала вверх. Больше не будет того, чего не было. Осталось сказать всё ему и выслушать его сказку.
Сегодня всё решится, и я не буду оттягивать время, до счастья предвкушая его вкус. Нужна поставить точку на всём этом, а что будет потом уже не так уж и важно. Как выразить правильно свои чувства, не задев ими его. Я обрету счастье тогда когда обрету всё. Около месяца назад я обрела счастье через боль, тогда, когда не чего было терять. Сейчас всё иначе. Это вдохновляет и обновляет все чувства, какие я ощущала к миру.
Забывать не о чем, а вспоминать будет о чем.
Не будет больше лжи и легкой не правды. Теперь только чистая искренняя истина. Справедливость это не всегда, правда. Всё ТОЧКА.
Пусть будет больно, силы найду и выдерну с корнем, новая жизнь, нужно понять, что это такое. Лишь одна я, только я.
Мне страшно. Я не понимаю чего я боюсь. Прежде всего, его безразличия, моей скованности, его вопросов, моих ответов и вообще не хочу ехать и всё. Понимаю, что это нужно сделать именно сегодня и никогда больше не вспоминать об этом. Чего я боюсь, ведь не чего боятся. Не чего! НЕ ЧЕГО!!!
Чего вот уж точно я не боюсь, так это остаться одна. Между небом и землёй. Придёт весна, а вместе с ней новое чувство, новые ощущения, жизнь тоже будет новая.
Неожиданно для самой себя я поняла, то, что пока мне менять что-либо в отношениях не хочется. Этому есть объяснение: он рассказал сказку, мою сказку, немного поверив в неё. Он нашёл недостающей для полного изображения картины частички. И всё стало гораздо проще, легче, чётче. Я хочу отблагодарить его за это. Я возвращаюсь к своему старому желанию, о котором мне грезилось я забуду навсегда. Теперь я, пока мне позволяет моя решительность, буду делать его счастливым. Сама мысль об этом доставляет мне массу эмоций, приятных ощущений, так почему бы не поделится этой радостью с тем, кто причинил мне это счастье… это не трудно, зная его слабые места и зоны счастья в его мозгу.
Хочу, чтобы всё было так до тех пор, пока не появится приторного вкуса во рту, когда произносится его имя. Хочу, чтобы от одного вида или образа его у меня создавалось ощущение безмятежного комфорта. Хочу, чтобы всё переросло в бесконечную рутину, засасывающая меня всё глубже и глубже пока от меня не останется и следа. Хочу, чтобы всё это мне надоело, так что не было бы желания всё кардинально изменить. Хочу, чтобы он пережил со мной все радости и горести этой весны. Хочу, чтобы он помог мне преодолеть все препятствия. Хочу принадлежать ему полностью до конца, не посигаясь на его свободу. Хочу быть в его власти без насилия. Хочу быть одурманена его легким обманом до полного бессознания окружающего мира. ЭТО СЧАСТЬЕ, ЭТО МОЯ КНИГА О ЛЮБВИ.
Той другой не было, нет и не будет. Мечта не может появиться вдруг, так внезапно…всему есть потребность. Потребность в мечте это игра воображения с нашим будущим. Иллюзия счастья. Что за гон на счёт сердца. У меня просто не хватит сил разбить сердце.
Если любовь это для него, прежде всего боль, то, скорее всего он меня никогда не полюбит. Мне не жаль, ни чуть не досадно и даже не обидно, потому что нет гарантии, да и я сама не осознаю, что люблю его.
Главное, что я понимаю то, что всё это приключение. Красивый секс и ни чего более. Девять с половиной недель. Странное совпадение. Всё кончится тогда, когда начнется новая весна. Весна время перемен и обновления. Иногда перемены это и есть счастье.
Свобода вот оно счастье. Любовь вот это смысл моей жизни.
Но чтобы ощутить по настоящему весь вкус весны нужна боль и страдание.
Стоп кадр. Столько наивности и веры в светлое розовое будущее. А где она реальность? Где она та черта, за которой прячется реальность? В сущности, я прошу не много. Всего лишь каплю безоблачного счастья, чуть-чуть надежды и веры в свою жизнь, двух непременно до конца верных мне человека, причем эта верность лишь красивое слово оно не совсем то, что мне нужно; мне нужны слова о верности, чтобы они одурманивали и усыпляли мою бдительность. Сладкий напиток счастья (рецепт): безмятежная вера в счастье, немного блаженной лжи, чуточку сумасшедшей доверчивости, нежность и ласка в равных пропорциях, осознания своей значимости, его необходимости и отчаянной надежды на вашу близость, налитый до края страстный секс. А у тебя впереди целая жизнь. И сейчас я счастлива.
Стоять между двух огней положение не из завидных. Занять нейтралитет не из за страха, а из — за, … хотя, в сущности, всем знаком страх быть крайним. Я не могу совершенно точно сказать, что я обычный человек, но у меня есть не которые черты, над которыми я не властна, они меня сильнее. И хотя бы это нормально.
Иллюзия. Он окутал меня пеленой из снов, из моих грёз и я всему верю, … покоряясь своей наивности…это легко и просто, а главное приятно. Но все сны и мечты имеют свойство сбываться и растворятся в обыденности и жуткой реальности. На сколько безболезненно я не знаю.
Оказалось всё так просто. Меня на моё собственное разочарование ни что не удивляет в его поведении, он оказался таким предсказуемым. Я словно заранее знала, где какую фразу он вставит, но почему-то не подумала над своими ответами на них. До нашего разговора я боялась того, что мне будет сложно, больно и неприятно говорить ему что-либо, а тем более давать объяснения. Но получилось всё так легко и просто.
Странно мне даже не хочется делиться с тем, что у меня в душе, вероятно, потому что не чем. Эти отношения они как наркотик, … потому что я думаю о том, чтобы поставить точку с запятой, т.е. снова прийти к нему и отдаться в страстном поцелуе, … а потом больше никогда не видится. Один затяг ни чего не изменит, это самообман. Но почему ясно осознавая, то, что я больна, я не принимаю ни каких решений и действий для излечения. Я ставлю свою судьбу на кон. Если ни чего особенного препятствовать не будет моей поездке, то я поеду. Если же мне помогут другие, близкие мне люди реабилитироваться, то всё забудется, растворится в круговороте дней. Мне нужно пройти этот барьер, тест на … я не знаю точно на что именно. Но определённо это проверка.
Меня мучают страхи, сейчас я уже не свободна, мне это нравится ровно настолько же, насколько и сама свобода. Существует единственное лекарство от любви, это влюбится. Если ты уже чувствуешь, что пути назад нет, то это, скорее всего конец, на сколько счастливый, это зависит от настроя…
СТРАННОЕ ОЩУЩЕНИЕ мне хочется всё это забыть, забыть навсегда…
Никогда более не вспоминать об этом, это не то, что мне нужно. В душе тупая боль, и тишина, словно перед бурей. Плакать от боли мне не хочется….
ВСЁ БУДЕТ ХОРОШО!
Небольшая пауза. Ни одной записи около двух недель. Потому что было тихо как перед бурей, я боролась с одной из себя. В конце боя дала задний ход и чуть-чуть все мои старания не полетели ко всем чертям. Но теперь я благодарна, что всё прошло. Прошла буря, боль и желание всё вернуть вспять. Не бывает ни чего на половину на чуть–чуть, всё либо есть, либо нет. Его нет навсегда.
СМСка была проверкой на видимость реальности без прикрас.
Сейчас у меня много амбиций и рвения вперёд, но это не надолго, хотя всё зависит от меня. Наглости у меня хватает, так что будем жить и выживать. Не о чем я не жалею.
Сейчас я хочу пообещать себе, что пока, до лета, ни кого любить не буду. Это может плохо сказаться на моей учёбе. Просто хочу, чтобы весна пришла позднее всего лишь на пару месяцев. Так и будет. Февраль в этом году выдался морозный. Январь был тёплым. Значит, весна чуть-чуть подождёт. Мои руки твои плечи. Ни какой любви до теплого солнечного лета. Мне сложно давать это обещание, потому что мне не много боязно, что может быть слишком поздно для любви.
Увидеть его мне неприятно. Люблю его. Но это нужно сделать нужно, набраться наглости и показать ему, что всё так хорошо, то, что я счастлива. Мне помогут. Меня будут любить, ценить и уважать.
Любовь для меня как воздух, я не могу не любить, ровно, так же как и жить без познания, это голод. А голод приводит к истощению или болезни. В одной из книг по практической психологии, зарубежного автора, нашла примерное описание моего состояния. Не очень то радует. Если ты знаешь, что ты болен, а, тем более знаешь чем, это уже что-то.
Все то, что сейчас со мной происходит, ни что иное, как подъём в высь, к небесам. Я лечу к ним не одна. Со мной рядом дорогие мне люди. Но они летят не под одним со мной крылом. Ради этого дальнего пути я пожертвовала одним дорогим мне человеком, но мне нужно было кем–то пожертвовать. Всегда нужны жертвы. Это как, когда поднимаешься вверх по стремянке, снимая с новогодней елки игрушки и подарки. Нужно, чтобы не упасть, держать в руке только один предмет. Я взяла с собой её. Она всё для меня.
Я не могу сказать, что я категорически против её отъезда из этой глуши. Мне просто больно, я знаю, что это во благо для неё наверняка, это вначале будет трудно но ко всему люди привыкают, а тем более я. Сейчас я боюсь будущего. Мне страшны её последствия, её дыхание, приближающееся к нам меня настораживает. Но именно ради него мы и живём. Всё пройдёт и всё забудется. Время вылечит и залижет все мои раны. А пока есть время для медленного привыкания к этой мысли. Всё что не делается всё к лучшему.
Я не могу объяснить, почему только сейчас я поняла весь тот ужас, всю ту грязь и пошлость. Только сейчас ощутила стыд. Сейчас я осмыслила, как низко я пала, когда переспала с ним. Это кощунство по отношению к себе. Я так долго себя обманывала. Мне потребовалось столько времени, чтобы всё это постигнуть. А во всем виновата только я и ни кто кроме меня. Я почувствовала себя полной дурой. Но почему сейчас? Почему не тогда 2 – 3 месяца назад?
Что было, то было. Сейчас я жива и об этом ни кто не узнает. Я не жалею. Мне просто обидно. Но во всём этом можно найти что–то хорошее, это опыт, не только сексуальный. Я могла бы описать все те ощущения, которые я испытала за эти пять месяцев. И я это сделаю. Всё подробно и всё так как было без прикрас или же иначе. Самое главное, что без эмоций. Все эмоции и переживания медленно исчезают, скоро их не будет вовсе. Время лечит. Когда я смогу судить всё что произошло объективно, именно тогда и начну описание каждой секунды. Хотя быть может, будет лучше, если в этом будут участвовать все те эмоции и переживания. Я решу позже.
Как же он плохо меня знает, а если точнее, то и не узнал до конца. Мне жаль, именно это меня и гложет, и может убить. Думаю, что это и моя и его ошибка. Хотя всё так как должно быть. Обратного пути нет и быть не может! Я так решила. Моя попытка всё вернуть, уничтожила последние чувства скорби. И ни что ему уже не вернёт меня. Я не вижу в этом не только смысла, но и потребности. Всё это конец. Кол колом выбивают. Теперь осталось найти достойную пассию.

Я делаю не большое отступление и начинаю свой рассказ. Его повествование ни что иное как пережитые мной чувства. Не могу сказать где начало, у него нет начала и нет конца, есть только ощущения счастья и безмятежного полёта сейчас и только сейчас.
Все мы герои фильмов про жизнь одиноких сердец, у каждого фильма свой конец. Для этого повествования я избрала одну ситуацию, для того чтобы разобраться в ней до конца, понять её суть и самое главное, что она в последующем мне готовит. Это не самый яркий, но он самый сложный для моего восприятия реально. Это этап в жизни не лёгкий и не простой. Он просто поставил перед моим взором определённую цель и я её наверняка достигну. Это интересно и не обычно. Я считаю что он оставит после себя более глубокий след, нежели какое-то другое событие в моей жизни пока…
Были моменты в моей жизни, когда виртуальное общение заменяло мне жуткую реальность, я жила в каком то своём внутреннем мире, боялась высунуться из него, хотя бы для того чтобы посмотреть что там происходит. Меня это словно не касалось. Я всё так же вникала в суть передаваемой информации СМИ, старалась, на сколько могла, быть в курсе происходящих событий и можно сказать, что у меня это получалось и получалось очень даже не плохо. Я садилась за стол в Интернет-клубе, мои пальчики не опытно постукивали по клаве. Алгоритм всасывания тебя во всемирную паутину, где великое множество таких же как и ты маленьких людей. Все они так же как и ты в поисках своего счастья. Кто-то находит, кто-то просто обманывает себя, кто-то навсегда разочаровывается в виртуальных знакомствах и находит себя в реале, что безусловно гораздо правильнее и доступнее. Всё предельно просто. Приходит время и тебе становится любопытно, чем это занимается за компьютером админ в среднестатистическом, приносящем небольшую выгоду Интернет-клубе. И ты из чистого любопытства заходишь в наиболее известный чат, своего города. Вводишь ник, чем-то очень похожий по звучанию или по другим критериям на ник твоего знакомого, от которого ты и узнал о существовании другого мира и его адрес.
По состоянию своей умственной развитости находишь сходства этого мира с реальным, но почему-то не понимаешь сразу, как это обманчиво и опасно.
Потихоньку начинаешь вливаться в коллектив чатлан, знакомишься с интересными тебе людьми. Завязываются виртуальные отношения. По своей неопытности и наивности ты оставляешь номер своего телефона, казалось бы абсолютно незнакомому тебе человеку, да и ещё с надеждой на любовь или какую никакую дружбу.

Мы веселились, нам это безумно нравилось. Это был наркотик. У этой радости были последствия. Сейчас я их ощущаю всем своим нутром. Мы знакомились на что-то надеясь, встречались и разочаровалась. Но потом всё проходило, улетало вместе с ветром. И вот пришел момент в моей жизни когда я перестала на что-то надеяться, потеряла веру в любовь и вместе с тем обрела счастье. Изначально я находилась в полном неведенье о его реальном мире, но была влюблена в сложившийся у меня в голове его образ. Он был какой-то нереальной мечтой, не совпадавший, нисколечко с его истинным ликом. Он был таким только для меня. Молодым, умным, красивым, рассудительным, добрым, искренним, нежным, ласковым программистом. Но когда увидев его в реале, стыковки его образа и реальности не вышло. Меня это не разочаровало, мне было всё ровно, я играла, не на что не надеясь. Все действия исходящие от меня происходили под каким то наркозом, который отключил мой разум. Сейчас, я прокручивая все сюжеты моего фильма по этапам, я поняла, что существовала в те дни без мыслей. Были только действия, решения и поступки без обдумывания, без их полного осмысления. Я медленно, но верно падала. Сразу я не поняла, то что он был истинным лидером среди чатлан и не только, это была его роль. И ни каких чувств к нему я не ощутила при первой встречи и в последующие две тоже. Было какое то желание и притяжение, как камень тянет тебя на самое дно твоего же моря. Если бы не было потребности в этом не было бы мотива, ни чего бы не произошло. Но я сама всё так устроила. Я закинула удочку он по инерции, а быть может и нет, я не могу сказать что он чувствовал тогда и чувствует сейчас, клюнул. Это был гон, но нужно говорить правду о том что ты соврала, нужно давать знаки о том что для тебя это игра. Это была моя ошибка.
Затем последовала первая встреча. Был на удивление тёплый сентябрь. Темнело поздно. Стакан крепкого пива, совсем не для того, чтобы быть похрабрее. Не большой компанией отметили первые учебные дни. Первое свидание. Постарался быть во всём снаряжении. Стол был полон всяких вкусностей, он даже ломился от них. Бутыль с пивом. Два тела были расположены на стульях для более удобного запоминания лиц. Немного ласки, внимания и чуть-чуть грусти; обручальное кольцо, джинсы по красивой фигуре, легкий аромат туалетной воды; постоянное поглядывание на часы; тупик диалога не о чем и мне уже пора домой.
После, удобное расположение в своей кровати и звонок ему на мобильный. Разговор и немного пошлости не кому не помешало. Я не помню за собой хоть чуточку здравого осмысления ситуации. Да и сейчас в этом уже нет особой надобности.
Первые диалоги были полны игрой, интересом, экстримом, и странным опасением. Мы разговаривали обо всём, на любые темы. Не было предела ни чему. Его скрытые, но весьма понятные намёки на секс не пугали, а просто заставляли улыбаться искренней улыбкой, набольшее их не хватало. Мне было абсолютно всё равно как всё сложиться. Меня не волновало, то, что кончится это прямо сейчас или завтра. Эти отношения просто внесли какое-то разнообразие в мою жизнь. Это приключение на не сколько недель. Я это ясно осознавала с самого их начала. Мне было приятно осознавать, то, что я свободна, меня не к чему не обязывают. Я могла делать всё, то, что мне придёт в голову, это сладкая свобода пленила и заставляла забыться от проблем реальности. Но тогда я не знала, как это опасно для моей души, как моя душа будет задыхаться и сливаться в судорогах с нестерпимым холодом, как душа будет биться о мёртвые осколки чужой земли.
Мне было больно и я не стесняясь его мнения говорила ему об этом. Он жалел, старался понять, помочь и поделится тем кусочком мертвечины его души со мной, надеясь, что я смогу оживить его своими слезами. Он зализывал мои свежие раны, заживлял их своим смертельным ядом, делился со мной своим опьяненным настроением.
Его взгляд был давно уже поставлен в определённом направлении, в нем была запрограммирована определённая задача, которую он выполнял по уже проверенному опытом плану. Это мне нравилось, это меня пленило, это заставило подчиниться по воле. Его глаза были полны опыта, горького и не очень, прожженного счастья, пепла после любви. Огонька в них уже никогда не будет, его не зажечь, только лунный свет может создать иллюзию этого огня. Я и не пыталась этого сделать. Мне было достаточно пустых слов, всего того что он мог дать, мог себе позволить в силу обстоятельств. Мне этого хватало. Этим я заполняла маленький кусочек своей души, опустевшей без любви.

Ни капли алкоголя в моём мозгу, чтобы не было желания убить себя за безрассудство. Тепло от его дыхания, нежность от ласки, возбуждение от его поцелуев, и я теряю голову, назад пути нет. Мне и не хочется сворачивать на пол пути. Самое главное запереть двери в сердце, чтобы не собирать потом его по частичкам. Так казалось было легче — без поцелуя. Пусть целует всё и как хочет, только не губы, только не отдаться в поцелуе, слишком легкое начало для романа.
Пусть всё идёт своим чередом, я поплыву по течению, меня прибьёт к какому-нибудь берегу, не важно кому он будет принадлежать. Мне есть что терять, но об этом буду знать только я.
Сидя у него на коленях, в тепле от его объятий, возбуждалась от лёгких покусываний моих ушей, я отдавалась ему.
На кровать на руках, одежда от нетерпения увидеть нагое тело, снята быстро и без сожаления. Меня что-то мучило, что-то не оставляло в покое, что-то на какое-то время давало о себе знать, напоминало о своём жалком существовании, оно не смогло достучаться, оно так и осталось спать во мне до лучших времён. Именно по этому, именно это чувство не дало вылиться страсти из наполненного бокала, перелиться в полноценный половой акт. Я не дала даже пленить себя его увлечёнными в действии ласками.
Мы лежали рядом, чувствовали друг друга, ощущали все прелести вожделения. Я чувствовала его желания войти в моё нутро. Но его желания было не достаточно. Мне было необходимо немного больше и выше его жажды. Его член наполнялся этим желанием, но ни чего кроме насмешки над ним у меня это не вызывало и уж тем более не возбуждало. Он не понимал меня только в этом, а я не могла ему объяснить в чём тут дело. Какое количество времени мы так лежали я не могу сказать. Ни к чему не принуждающий диалог и уже давно стемнело, меня ждали дома. Решив вызвать для меня такси, спросил телефон службы вызова такси. Подозрительная неопытность в этом вопросе. Сделав пару звонков и не получив нужного ответа на заданную задачу, решил проводить меня и посадить к частникам, коих очень много встречается в этот поздний час на этой трассе. Предупредив таксиста, чтоб без шуток, со спокойной не спокойной душой пошёл додежуривать свой наряд. Звонить и сообщать о том, что всё в порядке он вероятно просто позабыл, а мне это не очень то и надо было. Мне было ровно всё равно позвонит ли он завтра или когда-нибудь ещё, захочет ли он меня видеть или нет, нужно ли ему это или не нужно. Я дала право выбора ему. В тот момент вся ситуация была в его руках, но игра была моей, а он её необходимой частью.
На следующий день мы початились не много о всякой ерунде в сущности. Его просьба позвонить завтра не была забыта и я позвонила, я была в нетрезвом состоянии, меня снова ни что не задевало за живое из его слов, но прекращать разговор мне не хотелось. Не было — как-то нормально, было – хорошо. Я ни чего не ждала от него. Мне доставляло это какие-то новые ощущения.
Я как всегда плакалась ему в уже сырую от слёз жилетку, ища, потерянную поддержку и понимание. Мне казалось, что я это всё находила, я получала удовлетворение своих потребностей.
Он задавал странные на мой взгляд вопросы по поводу моего внешнего вида. Спрашивал как я была одета сегодня, тогда я не понимала истинного интереса к этому вопросу. Он хотел пошлости и скабрезностей из моих уст. Сейчас я бы сказала ему таких пошлостей, но тогда это было недопустимой оплошностью. Мы договорились о проведении его следующего дежурства, я должна была позвонить ему и сказать точное время моего приезда.
В этот раз он был настроен также или даже ещё решительнее, чем тогда, но он старался скрыть это, насколько считал нужным. Но и в этот раз ни чего не вышло. Причина несколько утрировала и стала страхом перед физической болью. Снова был разговор не о чем, проважалки у такси, просьба позвонить, как приеду, дабы быть уверенным в том что всё нормально, прозвучала впервые от него для меня. И всё тоже безразличие питало мою душу.
В чат я заходила, мне не приятно это осознавать, это ломает моё самолюбие, только чтобы поговорить с ним. Уже в это время эти отношения обретали очертания одержимости. Меня это не пугало и не настораживало.
Несколько отговорок от его приглашений на шабаш. А по прошествии двух недель решение увидеть его и вновь испытать себя и судьбу. Дни этой недели шли как обычно. Не было ни каких изменений.
Уличный свет вливался в тёмный коридор, освещая его плоть в стильной не стильной джинсовой рубашке светло-голубого, почти невинно-небесного цвета и в трусах. Объятья на пороге. И приглашение войти было принято мной безоговорочно.
 Привет. Проходи.
 Привет! – протянула нежненьким, уже заранее поставленным голоском.
 Я уже начал думать, что ты не придёшь ко мне, – после, затяжной засос в трепетающие губы и некоторое удовлетворение в ненасытных глазах.

Пока шебаршение в прихожей медленно переходило в приближающиеся ко мне шаги, я успела снять с себя таинственный тренч-кот. Настиг он меня своими объятьями и у меня не было даже в мыслях пытаться сопротивляться им. В этом не было смысла, раз уж я решилась на эту поездку, я знала наверняка на что я иду и за чем.
Находясь в горизонтальном положении я задумалась надо ли мне это сейчас. Замешкавшись на несколько секунд я приняла решение о том, что если пришла, то идти до конца. Оглянувшись поняла, что ни чего в сущности я не теряю. После этих мелких обдумываний пошли действия.
Я уже ни чего не боясь, протянула свою руку к его уже напряжённому члену, кокетливо раздвинула ножки и предалась в осмысление своих ощущений. От пальчиков на руке к моему мозгу через нервные окончания поступали его импульсы желания и непременного вожделения. Его ласки готовили к уже неизбежному половому акту и ни что не могло нас остановить. Страсть выплёскивала нас из нашего плота и мы плыли тихо и целенаправленно по течению к уже поджидающему нас ледоколу замёрших сердец. Моё сознание безмолвно таяло и растворялось в этом безмятежном рае.
Мои намёки на неистовую любовь к позе «мужчина сверху» были поняты и приняты в виды. Его желание ощутить моё нутро не остались без внимания и придавали мне уверенности в своих действиях. Он аккуратно взошел надо мной, что-то мешало мне закрепить свои узы в замке и оставила всё как есть, слегка подвесив ножки параллельно его стану. Он ощущал мои страхи, но не понимал их, а по этому был в рассеянности над действиями по их удалению из моей головы. Его решение сосредоточится на медленном вхождении в меня, были понятны и приняты за должное.
Его преамбула в меня прошла идеально, теплое давление в области паха доставляло безмятежное наслаждение. В такие минуты трудно ориентироваться во времени, поэтому не могу сказать какое его количество прошло до того как нас заплеснуло волной полного умиротворения и удовлетворения. Страсть вылилась в полноценный оргазм, перелившийся в последствии в исступленный крик. Теперь уже точно не было пути назад. По моему нагому телу медленно капала кровь. Его предположение по этому поводу было ошибочным, его вопрос показался мне не уместным. Но после моих объяснений он успокоился и морщинки от раздумий на его лбу вскоре исчезли.
Медленно утихала энергия от пережитых эмоций, в его ещё горячих объятиях. Его интерес, к бушующим во мне думах, нарушал мой покой.
 О чём ты думаешь? – его вопрос после того как он заметил на моём лице каплю задумчивости.
 О тебе… — мой многозначительный и явно безразличный к его интересу ответ, несколько его озадачил.

В сущности я могла его ввести в суть моих раздумий, но не находя в этом особой нужды все последующие наступления на мою крепость были обезврежены лаской и нежностью. Я не видела другого стечения обстоятельств. Я знала о чём я думала, знала как это правильно подать, но смысла в этом не находила.
Уже превратившиеся в рутину провожалки ни чего не меняли. Мы шли по тёмной улице под руку, его воображение рисовало, как мы идём по Арбату, как это вероятно интересно выглядит, на пути к обречённому ожиданию частника с легковой машиной.
 Всё нормально я дома… — эти слова отпечатывались тяжёлым бременем моих переживаний.
 Вот и хорошо, теперь киска посмотрит телевизор и пойдёт спать…? – по хорошо отработанной памяти и риторики речи проговорил он мне в трубку.
 Нет, сейчас звякну Анюте и пойду спать…
 Иди, звони, а то она наверно вся испереживалась,— с легкой нежностью и сарказмом к самому себе посоветовал мне.
Эта забота и отношение ко мне как ребёнку меня умиляли, вносили в отношение к нему нотку доброй привязанности.

Приходя домой после встречи с ним на самом деле я принимала тёплую ванну с релаксирующей солью, не о чём не думая и не жалея. Пытаясь смыть всю эту грязь и омыть раны своими же слезами. После звонила Анюте, затем дочитывала книжку, скаченную не когда в инете и шла со спокойной душой к себе в комнату и засыпала тихим беспробудным сном. Утром день начинался как обычно, как не в чём не бывало я вставала, не завтракая, сделав дневной make up, шла на пары.
Мы больше никогда не увидимся. Так грезила я в своих мечтах. Я делала всё, чтобы обмануть саму себя. Теперь могу сказать с первого раза ни чего хорошего не вышло. Наверстаем упущенное придёт и моё время.

Сегодня, подойдя к зеркалу, стоящее на подоконнике отталого окна, я рассматривала в нём себя, своё лицо и тело. Спугнули меня от раздумий три голубя. Два из них были несколько откормленны уличным воздухом, а один самый светлый по окрасу оперения. Они постучались в холодное окно, я не стала их отпугивать. Они ещё немного постучали в закрытое окно. Я не знаю, чего они ждали, но думаю, что они принесли хорошие вести. Сейчас перемены для меня, как стимул для дальнейшего продвижения.
Теперь каждый день я жила прошлыми переживаниями и я смогла их растянуть на целый месяц. Чувство полной пустоты в душе атаковало меня день ото дня, и её натиски усиливались, казалось, с каждой прожитой мной минутой. Пришел день, когда вся моя ложь рухнула на меня и почувствовала своё полное бессилие перед миром, и я сдалась.
В чате всё те же старые «лица», всё те же разговоры, только давление усилилось. И мне неожиданно показалось, что разговор поменял своё значение для него и его фраза, выглядела для меня, в духе моей вины. Мне действительно не о чем было ему сказать. И снова самообман, и мне уже видится, что мне есть что рассказать и я непременно должна это сделать. И всё это исход жуткой депрессии, которая длилась около месяца.
Непреодолимое чувство своей собственной наивности разъедало медленно душу. Ты знаешь наверняка что тебя именно там ждёт, и ты не очень-то хочешь этого, но всё же ты идёшь и думаешь что ни чего не произойдёт. Глупо.
После этой встречи всё как — будто улежалось, все переживания прошли и беспокойство сменило постоянство мысли.
В этот раз я снова переспала с ним. Страх непонятный не ему не мне начал отступать, но душа не давала покоя плоти раствориться в полном ощущении собственной необходимости любить. Глотки ледяного сока с привкусом апельсина, замораживали все мысли и уводили мою реальную видимость происходящего далеко от неё. Меня это вдохновляло и я трепетала в мыслях о себе. Всё казалось таким чужим и не родным, от тепла было холодно. Его дыхание казалось морозным ветром, его руки – осколками снега. Странное ощущение не покидало меня многие долгие месяца. Я обрела счастье через боль и низкое падение. Меня ни как не волновали наши разговоры о его семье. Я принимала это как должное и я его любила и мне было достаточно всего того что он может себе позволить в меру своей возможности.
Мои признания в любви были скорее признанием своего поражения чем признанием его победы надо мной. Странные подвохи в его словах изначально пугали меня. Но позже они перестали иметь для меня какое-либо значение. Теперь я уже знала так будет до весны. Я ещё не придумала, когда она наступит и каким образом. Ведь для того чтобы испытать её истинный сладостный вкус, нужна хоть капля страдания. Сколько боли от пустоты и тишины. Буря разрушила все мои посевы на будущее, и мне пришлось начинать всё заново. Это не то о чём я предполагала. Значит это была не буря. Значит я не чего в сущности не потеряла. Значит это плод моего воображения. А страданья и боль были лишь жуткой иллюзией. Как часто мы принимаем иллюзию за реальность купируя себе путь на свободу.
Виною всему я и мои нереальные города несчастья. Ни кто не виноват кроме меня и это меня нисколько не травмирует. Более того это доставляет мне не мало приятных ощущений и стимул для действий.

К обдумыванию в этот раз меня привела не жуткая депрессия, на это не было даже намёка. Не было вечера чтобы я чувствовала себя плохо, чтобы моя душа болела и чтобы я страдала. Каждый вечер я веселилась, была полна сил и эмоций мне было комфортно. И самое главное я не чувствовала себя одинокой. Но что-то заставило меня остановиться и прислушаться к своим чувствам. И вот перерыв в большом шоу. И мне становится страшно.
Я опасаюсь за свои жизненные устои. Мне страшно за себя. Это не жалость, это страх. Я боюсь этой весны. Я одна и со мной ни кто не будет за одно… я сама себе расставила капканы, а весной придёт время в них попадать, растает снег и будет гололёд. И будет больно падать, вставать и снова падать, опять подниматься и вновь падать. Я боюсь одиночества. Когда мне нужна будет помощь я как всегда буду одна. И я знаю почему… чтобы быть свободным нужно быть одиноким, а свобода у меня в крови… она живёт внутри меня и как бы я не старалась перебороть её привязанностями к людям у меня не получается. Пусть руки мои ещё не опустились от бессилья, я буду выживать. Это моя война, значит и моя игра, а значит победителем буду всё равно я.
У меня есть сейчас потребность в человеке которому я хочу открыть душу, но этого не знает и не думает даже возможно обо мне. Я проявляю силу, убирая на второй план свою слабость и мотаюсь меж двух огней. Меня словно разбирает на куски. Почему не всё так просто? Когда у человека есть одно, то, в чем он когда-то остро нуждался, он начинает требовать чего-то ещё. Я не могу сказать точно, что это: прогресс или сущность человека такая. Я жажду встречи с ним. Готова всё ему рассказать, но не знаю нужно ли ему это. Вероятно нужно, если он мне не лгал. Он живёт чужими переживаниями, но почему он не знает, то что я сейчас переживаю только несопоставимых между собой эмоций, что даже иногда испытываю не хватку кислорода для дальнейшего продвижения. Если сообщить ему это, то как он это воспримет?
Вопрос так же в другом. Нужно ли мне снова всё пережить. Секс раз в неделю. Я смогу с ним говорить каждый день. Каждый день ощущать его заботу и веру в мои силы. Этого вполне достаточно!
И ещё… как мне всё это передать в доступном формате. Как он это воспримет.
Я боюсь ошибиться, но с другой стороны мне всего 16. и все мои ошибки в принципе прощены мне заранее. Но честь нужно беречь смолоду. Я сильная я это знаю, и я могу это доказать всему миру. У меня пока хватит сил.
А что потом? Может быть просто любить и быть…? я упала за ним в пропасть. Я и поднимусь к нему в небеса. У него множество «я», так же как и у меня.
Час назад я была счастлива. Во мне нуждались. Вокруг меня был ажиотаж. А сейчас я одна. И вокруг меня тишина. Что это?

В этот раз я не пущу всё на самотёк. В этот раз я всё решу сама. Пришло время действовать. Я знаю что мне нужно. Осталось найти способ достичь эту цель. Мне придётся плыть против течения. Всё что сейчас происходит, всё что не зависит от меня – против меня. Все мои не реализовывавшиеся планы, для них ещё есть время. И я всё успею. Я хочу быть с ним. Хочу чувствовать его дыхание. Хочу видеть его рядом с собой.
Мне кажется я так далеко земли… надо мной небо полное слёз. А под ногами лёд.
Всё что я чувствую сейчас стоило расставания. Я просто хочу его. Всё очень просто!
Спокойствие это не мой конек, не для меня спокойная умеренная жизнь. Я постоянно нуждаюсь в какой-то встряске, меня пленит ветер перемен. Это моя жизнь. Я бегу от этой тишины, она меня убивает, лишает питательных веществ. Я могу дышать, любя кого-то, но не могу выражать её без этих витаминов моей жизни. Я меняюсь не изменяя себе. У меня есть стойкая основа, что даёт мне возможность бежать из одной крайности в другую. Шторм это моя стихия. Её не унять, её нужно лишь принимать такой какая есть. Это ведь прекрасное качество и нужно не много чтобы воспользоваться им в нужном русле. Но что если я хочу окунуть в свой мир пока одного человека? Этот человек мне очень нужен.
Я боюсь даже думать о том, что мои потребности не реализуются. Я готова сделать всё для того, чтобы всё получилось. Не переступая через себя.
Он нужен мне. Вся я только для него. Если ни чего не выйдет, то я не думаю что жизнь будет кончена, в ней не потеряется смысл, смысл это я и моя сущность, а он приятное дополнение и поддержка. Нет так нет… хотя я уверена в своих силах и в его доверчивом отношении ко мне. Мы будем счастливы. Это не сложно, а приятно быть счастливым. Главное помочь друг другу. Это самое трудное, но вполне реальное. Я буду помогать ему понимать меня, я омоложу его. Всем нужна вечная молодость, за это люди готовы поплатится всем, что у них есть. Я же у него ни чего не прошу, кроме одного: чтобы он был со мною рядом…
У меня роман. Да какой к чёрту это роман? Это приятное время провождение. И я счастлива. Это самое главное. Всё теперь будет правильно и так как хочу я.

 Привет, проходи…
 Привет…,— и застукали каблучки тупым стуком по мягкому линолеуму.
Мы находились так близко, и в тоже время так далеко друг от друга. Мы могли говорить довольно тихо, но этого было достаточно, для того чтобы твой далёкий собеседник мог тебя услышать. Мы могли заняться сексом сразу, но это могло разрушить весь тот форс, созданный мной. Мы не видели друг друга около месяца и это расставание внесло некий экстрим в наши отношения и мне это очень нравилось, это заводило меня. До счастья было одно маленько движение рукой, но это было не то чего я ждала. Я поставила цель, чтобы он меня поцеловал, а я не напрашиваясь на это. Мы сидели напротив друг друга свободно могли наблюдать каждое движение наших глаз. Это доставляло массу удовольствий и иногда хотелось прекратить эту игру, дав волю воображению. Но всё было гораздо лучше чем я ожидала. После разговора по душам, когда всё было понятно и предельно ясно, и все сделали свой выбор…
 Ты хочешь быть со мной?
 Да — а…
 Иди сюда…
Каблучки уже стучали несколько иначе.
Приближаясь к нему я всем своим нутром желала прикоснуться к нему. Желала чтобы это произошло не случайно. И вот близится долгожданный момент. Моё сердце бьётся очень дробно, хотя сама я об этом узнала только от него. После того как его голова коснулась моей груди. Ласковые объятия, тепло и легкая дрожь, нежное покусывание моих сосков и последняя капля переполнила неустойчивый бокал, который в последствии вылился в поцелуй.
 Раздевайся…
Он словно торопил время, вероятно он не мог больше терпеть этой игры. Он как будто боялся, что не хватит времени.
Стоя он протянул мои руки к небу и стянул белоснежный джемпер. В его глазах отразилась луна обманчивым огнём после увиденного ещё более беленого белья. Здесь он не стал торопить событий и решил попозднить с обнажением моего тела. Я не стала сопротивляться это мне подыгрывало в моей же игре. Я неторопливо, размашисто расстегивала его рубашку, увидев мужские прелести на его груди воодушевилась, словно никогда ранее не видела этого. У меня заиграло воображение. Прошло ещё несколько минут пока он любовался моим полуобнажённым телом. Следом за наблюдением последовали действия по направлению к месту откровений. Я не спешно сняла сапожки, вслед за тем юбочку и оставшись в одном нижнем белье пробралась к нему в объятия. Тело наполняло жаром и мне становилось тепло после столь долгого холода разговора. Более явный поцелуй. Моя рука потянулась к его уже готовому к соитию члену, его ласки не отставали от моих, и всё предвещало незамедлительный половой акт. Он помнил о моих пристрастиях и все его поступки меня полностью удовлетворяли. Дождавшись нужного момента он взошел надо мной и ввёл себя в меня. Такого наслаждения и полного удовлетворения своими действиями с ним я ещё не чувствовала и это ещё больше разогревало меня, приближая безмятежную эйфорию. После столь долгой разлуки оргазм заплеснул меня без удивления очень скоро.
Теперь всё было гораздо проще и легче. Я могла отвечать на все его вопросы, говорить всё что приходило мне на ум. Откровениям не было предела.
Куннилингус доставлял мне совершенно другие ощущения чем прежде, это меня услаждало.
Я могла кончить от одного ощущения его члена в моём ротике. Я желала его, его прикосновений, его всего. Его запах завораживал меня, одурманивал, приносил чувство отрешённости от мира. Как мне этого не хватало эти недели. Я не могу сказать, что не могла без этого, этого просто не хватало. Я твёрдо уверена в том, что смогла бы жить дальше без счастья. Это некоторое время назад было для меня стимулом для жизни. Сейчас я счастлива, у меня есть все те люди которые мне дороги, причём каждый безусловно по-своему. Каждый из них неотъемлемая часть моего счастья. И я осчастливлена поведением каждого родного мне человечка. Особую радость доставляет мне поведение человечка без которого я не представляю свою жизнь вообще. Её поддержка и понимание значит для меня всё. И в тоже самое время я не имею прав лишить её счастья, даже ценою нашего расставания.
Его тепло согревало меня, его защита возбуждала меня.
Иногда я верила каждому его слову, да и сейчас я верю и не могу объяснить почему. Раньше я не верила не единому его слову все они для меня были пустым отзвуком тишины. Думаю и надеюсь, что теперь всё будет хорошо. Где есть один, там появится и второй. Я жива и у меня есть силы идти дальше. 1\5 часть пути я прошла удачно. Впереди основная часть и я не одна. Есть подпитка для дальнейшего движения. И сейчас когда я уже знаю через что мне придётся пройти для достижения намеченной цели я не сдамся не за что. Буду биться до-последнего…, даже тогда, когда уже буду мертва. Моё сознание будет выбиваться на свет и у меня всё получится как нужно. Я буду заставлять себя жить уже сейчас именно в этот момент.
Что бы я не делала, меня всегда поддержат, даже если я буду стремительно падать в низ. Это очень утешает. Даёт надежду и веру в будущее. Сейчас я счастлива! И ни чего не значит то, что я больна.
Столько трудностей на мою голову. Всем не легко. И человек несёт такую ношу, какую он сам себе изберёт, посчитает, что сможет нести её до конца своей жизни. Большего не дано ни кому.
Проблемы у всех. И считать свои какими-то особенными просто глупо.
Есть вероятность того, что я занизила свою планку оценки окружающих меня людей. Но я твёрдо уверена в том что нет плохих людей, в том что каждый человек хорош по-своему, в том что каждого человека нужного принимать таким каков он есть.
Понимать всех и каждого трудно, но вполне возможно. Необходима большая работа над собой, потому что постоянное представление себя в роли кого-то другого доказывает то что у всех одна единственная проблема, это непонимание. Все находятся в постоянных поисках понимания и постижения.
Я могу найти его и понимать то что это то что мне нужно, то в чём я нуждалась и я стараюсь ценить это на столько насколько это возможно. Но мои потребности растут и нужно находить более изощрённые способы для добычи счастья. Конкуренция растёт каждое мгновение. Нужно ловить момент и рисковать, осторожничать и быть осмотрительным, если всё это применять в нужной пропорции и в нужно время, то удачная охота нам обеспечена. В теории всё так просто, а на практике это выглядит несколько утрировано. Часто мы сами всё гиперболизируем. Это уже наша ошибка, но в наших силах всё изменить.
Я не считаю, что все мои сегодняшние действия настолько страшны и разрушительны, как возможно выглядит со стороны. Я верю людям, я им доверяю самые сокровенные части своих мыслей и требую полной отдачи. Со стороны всё выглядит так преувеличенно, но это не обман зрения, это не что другое, это измененная боязнь будущего. Воображение работает на это с большим интересом и энтузиазмом. Основное количество опасений и мыслей по этому поводу происходят в нас самопроизвольно, по инерции, так, на всякий случай…
Взгляд изменился, это значит очень многое, не только для меня.
Ни что и уж тем более ни кто из посторонних мне людей не испортит моё сладостное поедание счастья. Это моя жизнь.
Мне приснился кошмарный сон. Это моя самая страшная иллюзия моего будущего. Финала я не увидела, я лишь предвкусила во сне этот ужас, вполне возможно, что это может произойти в реальности. Я изо всех сил буду отталкивать этот момент. Он слишком жуткий виток моей жизни. Я боюсь этого. Это убьёт часть меня навсегда, и воскресит меня одновременно. Безусловно это когда-нибудь произойдёт. Но это будет не сколько иначе выглядеть и я буду не одна, совсем не одна. А во сне я была так одинока и ни кто не мог мне помочь.
Это одиночество я сама его сотворила. Я сама его добилась, это последствия моего поведения, моего состояния души. Теперь всё иначе. Я сама выбираю себе путь к счастью. Я сама избираю людей которые мне дороги. Сама своими способами буду добиваться расположения ко мне моего счастья. Пока я думаю у меня всё получается так как и задумано.
Я хорошо помню тот этап моей жизни, когда я так нуждалась в простом разговоре по душам, мне было все равно поймёт ли меня человек, поймёт ли то, что я хочу до него донести или нет. Я так устала от тишины, от желаний которые я как не старалась не могла реализовать, от недослушанности, от того что ни кто не мог догадаться по моему взгляду то чего так тщетно выпрашивает душа. Это прошло. Этого можно сказать и не было словно ни когда. Сейчас всё иначе. Всё так как я желала. Я могу быть такой какая я есть, не боясь ни кого и ни чего.
Мне больно только от одного, того что человек, который казалось бы должен всегда меня понимать, поддерживать, защищать никогда не делал этого. Он даже не желает этого, не стремится к этому, ему всё равно. Это заставляет страдать даже после стольких лет привыкания к этому. Он должен заранее знать меня. Познавать меня не заметно для меня, окружать заботой и искренностью любви. Этого с его стороны никогда не было. Я уже после стольких лет разочарований в нем до сих пор в глубине своей души надеюсь на него, верю в его чувства, которых никогда не было по отношению ко мне. Я питаю столько чаяния в его направление и всё напрасно. Я каждый день вижу его пустой взгляд в мою сторону, полного какой-то странной ненависти. Я избегаю на сколько это возможно его укоризненного взгляда, дабы зря не травмировать себя. Казалось бы я должна уже смириться с этим, должна привыкнуть…возможно когда-нибудь я смогу забыть и свыкнуться, но это будет позже. Может быть в основе его ненависти ко мне лежит моя не похожесть на него или его боязнь быть глупее меня, опасение того что я умнее его или… за чем мне разбираться в чужих комплексах… я ни когда не стремилась к какому-либо отношению ко мне с его стороны, я просто была такой какая должна была быть. я ищу постоянно замену его внимания. Это больно. Находить не то что наполняет его душу. Это такая странная любовь, она причиняет мне боль. Это какой-то садизм по отношению к самой себе. Он никогда не познает меня, так и умрёт в полном не состоянии меня. Это уже его дело и добиваться его внимания я когда-нибудь перестану.

«с праздником тебя! ;) »
«спасибо солнце моё»
Так началось утро буднего праздничного дня, 23 февраля 2005 г. Три слова, как маленький фонарик с ярким огнём в мутном свете. Я хочу его, я влюблена в него это всё. Мне не нравится, то что я не могу осуществить свои идеи в подарок для него. Мне приходится выискивать какие-то решения, которые в принципе мне очень нравятся и я уверена, что ему это тоже понравится, но это совсем не то что я хотела бы подарить на самом деле, если бы меня не сковывали обстоятельства. Всё усложняет его положение.
Я расту над собой, своими эмоциями, своими потребностями, своей жизнью. Это сложное восхождение, но у меня всё получится. Я буду жива навсегда.
Я грущу хотя в принципе я счастлива. Есть всё. Всё то что мне нужно.
Осмысление своей основной проблемы меня очень расстроило, охладило эмоции от счастья. Не приятный на вкус осадок въелся в мой мозг и мои раздумья.
Всё верно счастье не в соплях…
Прекрасный день. Хорошее настроение. Отражение в зеркале радует. Часовой диалог в чате расставил точки в конце предложения. Всё встало на свои места. Всё ясно и понятно. Его откровенность, поддерживала я своими фразами в никуда. Беседа была о сексе. О том что его возбуждает, сколько раз я кончала, как он хочет меня прямо сейчас, о том какие планы на субботний вечер с ним. Для него у меня есть подарок. Я не могу подарить ему какую-то вещь, даже свою фотографию в позе ню. Я нашла выход, он есть всегда, из этой ситуации. Он меня во всём устраивает. Море романтики и капля пошлости.
Нет сомнений в правильности моего выбора жизненного пути, потому что сейчас я себя чувствую не просто комфортно, но душевно прекрасно. Я прогоняю из своих мыслей зачатки сомнений.
У меня есть человек, которому нужна я, по-другому не так как нужна другим. Эти нужды, у них одни корни, но суть несколько иная.
У меня есть решение для подарка ему. Ему несомненно понравится. Я так хочу любить его до конца. И у нас всё получится. Гармония наступит очень скоро. Всё будет красиво. Теперь мне не всё равно и я не пущу всё на самотёк, всё будет в моих руках, ему не придётся напрягаться по поводу своих слов, разговор буду вести я. Я сыграю роль ведущей, а он будет ведомым. Позже картина не много изменится – мы поменяемся ролями и так будет продолжаться до тех пор пока не придёт конец всему. Но без моего присмотра не один момент не останется. Это моя игра, мой бой, мои желания. Я его выиграю в этом нет сомнений, вопрос в другом — с какими потерями я его выиграю.
Афродизиаки готовое снадобье для красивого секса и кажется не о чем беспокоится. Всё вокруг будет предвкушать грядущие события. Я давно не питала столько надежд в какое-либо предстоящее событие. Воображение играет, просматривает множество вариаций на заданную тему. И меня это сказочно радует, доставляет множество новых эмоций, не много забытых для меня. В душе так сладко и приятно от одной только мыли о том что меня ждёт в последующий вечер. Предвкушая это боишься разрушить всё своими же размышлениями. Вся нежность взбитых сливок, сладость свежей клубники, её ароматные запахи, кислость и вкусность, наполнят опустошенное пространство его души, пикантность солёных фисташек со сладким до приторности мёдом, добавит разнообразности, благоухание благовоний будет расслаблять, настраивать мысли на нужную ноту и освежать тело и душу.
Получать только то что хочешь, столько самонадеянности и уверенности в своих возможностях – балуют неокрепшие ещё мозг и тело. Но как это мне нравится…
Ни кто не о чём не узнает… НИКОГДА! Я ещё наиграюсь, в свои игры.
Я скучаю. Я с огромным трудом растягиваю все пережитые мной эмоции до следующей встречи. С одной стороны мне это нравится, то что потом минуты и часы проведённые вместе дольше остаются в моей памяти, т.к. я снова и снова проматываю все те прекрасные мгновения, будоража память. Целая неделя разлуки, полная предвкушений о следующей встрече. С другой стороны мне этого очень мало, но всё изменится, у меня есть свободное время для левых свиданий и новое знакомство в моих силах. Скоро весна, новые ощущения, новая любовь и я познаю ещё одну часть себя. У меня будет человек которым я увлечена, будет ли интриговать также другое приключение. Какие чувства буду испытывать к одному и второму. Безусловно, не один из них не будет об этом знать…только догадываться. Это уже не моё дело.
Это будет немного позже и не стоит торопить событий. Я твёрдо намерена быть предана двум, любить их обоих, дарить себя в равных количествах, а главное с равным качеством каждому. Где один там и второй…я займусь поисками второго, более свободного молодого человека. Конкуренция высокая, жаль, но всё поправимо. Всё в моих руках. Теперь я не буду расслабляться полагаясь на моё сущностное всесилие, а приму более значимые усилия в этом направлении. Я всё смогу и у меня всё получится. У меня есть всё чтобы победить это сражение, и ни кто не против этого, следовательно я его выиграла заранее, осталось только доказать всем это. Моя внешность достойна двух, а моя душа безгранична. Главное чтобы хватило времени.
Никогда ещё я так не была счастлива за кого-то. Словно всё что произошло с моим любимым человечком произошло со мной. Эта радость, безусловно, отличается от её счастья за себя. Но мне это событие доставляет не меньше эмоций чем ей, у этих чувств разное происхождение. Я так рада, за то, что у неё всё теперь будет хорошо. Счастье для неё так очевидно, она его не ждала так явно как я, она так долго была несчастна, в моём понимании. Теперь главное чтобы она сама всё не испортила. Всё в её руках. Всё будет так захочет она, так как считает нужным. Я приму её со всеми её ошибками и помогу ей их не совершить. Как же я её люблю. Она моё вечное счастье.
Вот и суббота, долгожданный день. Своё воображение я не могу угомонить. Оно существует во мне, но я не могу его контролировать.

Если у меня нет мира, значит меня тоже нет…тогда что во мне живёт, что меня контролирует, что даёт наставления в мой мозг для действий…нет души значит нет эмоций, чувств, своего мнения, своей жизни следовательно меня нет…меня нет, нет меня. Я должна обращать на себя внимания, должна добиваться его внимания, его малейшего взгляда движения его глаз в мою сторону. Не могу и не хочу. Какие права на меня у него есть, у него их нет на меня, потому что меня нет. Отцовские права, что это я с этим не знакома…их мне предъявляют когда, вдруг что-то произойдёт, то что будет его раздражать в моём поведении и тут появляются его права на меня. А где они когда мне действительно нужна его помощь и понимание, самое главное внимание. Я когда-нибудь перестану зависеть от его внимания. И тогда ему меня не что не вернёт и прав ни каких у него на меня не будет. Ещё два года и всё… мне больно, но он об этом не узнает. Я не доставлю ему такого удовольствия. Это мой мир и он у меня есть! Что тогда значат его положительные эмоции об этом «произведении, скаченном в инете», если бы ровным счётом ни чего тогда я бы задумалась о том есть ли у меня мир, душа и своё личное мнение. Как дать понять ему, что я уже выросла? А что если это бесполезно? От одного осознания своего меньшества перед ним, своей явной зависимостью от него. Если нет мира внутреннего, значит я не личность, не индивидуальность, не представитель человеческого рода, значит нет меня. Есть ли смысл в том чтобы доказывать ему свою точку зрения? Если он заранее опровергает мои доводы.
 У тебя нет своего мира…
 Почему?...
 Потому что ты ещё маленькая…
Дольше всё будет иначе. Я не могу разговаривать – я умею говорить; я дерзю – я ставлю человека на его должное место или попросту не вижу мотива отвечать на столь левые вопросы; я отбилась от рук – я в поисках себя; меня нет…
Страх перед будущем, это боязнь перемен или… я не могу ответить на этот вопрос. Ни кто не знает ответ на вопрос для чего вообще жить и есть ли в этом истинный смысл. Основное моё окружение раздражается при ответе на этот не сложный вопрос. Я знаю на него ответ, я всего лишь ищу подтверждения на мои теории.
Лето наступит быстрее, чем я думаю. Я не замечу как придёт тот момент расплаты за свои действия. Пройдёт год и уже не за чем будет менять что-либо в своей жизни.
Мне не достаточно того, что он мне может дать. Я хочу каждый день чувствовать его рядом, его внимания, хочу объятий и ласки тогда когда захочу я. Ради этой цели стоит жить.
Всё зависит от меня, всё в моих руках. Я буду счастлива и я счастлива и ни кто не разрушит его, все попытки лишить меня жизни приведут только к более приятному финалу, создадут контраст между хорошим и плохим. Счастье это моя жизнь и все её стоящие и скверные черты. Одно постоянно будет дополнять другое. Сегодня самое прекрасное событие за прошедшие дни притупилось, но ни сколько не разочаровало меня. Просто дополнило все мои беды. Мне было плохо, больно и не приятно, а оно принесло какой-то лучик яркого света. Именно этого я добивалась и этого достаточно на сегодняшний день. Я ценю эти прекрасные мгновения. Это и есть счастье. Я не одна с такими проблемами, миллионы живут с равными траблами. Извечная проблема детей и отцов…я не одна так живу это вливает определённое количество упования в моё сознание, обезболивая дыры в душе, наполняя пустоту до самого дна. Необходимость в себе, это то что мне так нужно в этот период моей жизни. Я получаю, то что хочу. Значит во всём что я делаю есть смысл, причём неоспоримый.
Весь тот страх перед весной и летом, это не боязнь перемен, это расплата за содеянное. Я способна на многое во мне живёт необузданная энергия, не всем дано попробовать её вкус, только избранные самой мной могут испытать всю ту композицию из ароматов меня.
Я смогу противостоять очередному натиску моей апатии. У меня есть силы, но чувство потери чего-то стоящего и достойного, любимого, дорогого не даёт покоя и уравновешенности в гормональном фоне. У меня всё получится. Есть цель и она будет достигнута. Пусть цена очень высокая, у меня хватит копеек моих накопленных часами счастливых финансов. И плевать на то что даже самый дорогой мне человек не желает даже просто понять меня, ощутить мои проблемы, прочувствовать мою боль до конца или хотя бы чуточку. Сейчас я успокоюсь и всё будет, как раньше, то есть ни как.
Счастье так возможно, но и ради него нужны жертвы. Я могу быть одна, но я этого не хочу, это больно и я изо всех сил отталкиваю эти минуты одиночества.
Я всё решу сама, моя жизнь мои ошибки и поражения; мои победы и достижения. Ни кто не в праве решать что-либо за меня. У меня всё получится так, как хочу я.
Секс стал лучшим дополнением и объяснением моей жизни. Все горькие моменты утратили своё пагубное действие и в тоже время я не ставлю секс на главное место. Это как противоядие от напастей судьбы. Для поддержания иммунитета это бесполезно, но отразить все атаки вполне реально. Главное в этом деле быть ответственным за себя и своё светлое будущее, держать свои эмоции и чувства под присмотром не расслабляясь ни на минуту.
Его помощь, я её ощущаю каждое трудное мгновение, в основном это моя работа над собой. Даже если он не чувствует на расстоянии мои болезненные переживания я могу себя убедить в том, что если бы знал обо всём, обязательно бы помог и поддержал. Для этого есть основа его прекрасное как мне кажется на данный момент отношение ко мне и моим проблемам. Я благодарна ему за всё, и готова платить за это сдельную цену. Его старания не останутся без внимания, я их обязательно оценю и буду, и дорожу сейчас.
Вот и медленно отогревает свежее дыхание моей весны. Я полна сил и энергии и ни какой апатии в моей душе сейчас не место. Я не перестану бунтовать против этого мира, потому что не умею и может быть и не могу жить как все, то есть не так как привыкла я. Мой мятежный дух становится зачастую причиной основных моих переживаний, но так ведь интересней жить. Это адреналин, это смысл жизни постоянно чувствовать свою жизнеспособность. Знаю что есть несколько абсолютно разных взглядов на преодоление своих страхов. Кто-то пытается смириться навсегда. Кто-то делает вид, что смирился, а сам на самом деле имеет на всё свой личный, не похожий на другие взгляд. Кто-то так и никогда не сможет даже притвориться правильно, что ему всё равно и его всё в жизни в принципе устраивает. Кто-то всю свою жизнь ищет и не находит ответы на свои вопросы. Кто-то без конца восстает против несправедливости этого мира. Так можно перечислять до бесконечности, потому что каждый человек уникален своим внутренним миром.
Я не смогу смирится до конца со своей судьбой, это и есть причина моего несчастья. Я буду в постоянном поиске по решению своих маленьких неприятностей. Искать всевозможные способы для их логичного или же не логичного разрешения.
Голодный взгляд в шипящую сковороду с огненными пельменями. Ненасытное животное, нуждающееся в ласке и нежности. Только сейчас неожиданно вспомнив этот секундный я осознала, может быть не до конца, его слабость и какая огромная власть была в моих руках в тот момент. Ну и пусть.
Ни что не проходит бесследно, всё оставляет след на душе, в памяти, на физическом теле, в глазах и в опыте.
Минутная слабость, мой мозг даёт сбои в связи с миром. Пока есть я или то что заполняет меня я буду менять этот мир. На многие свои вопросы я никогда не смогу ответить, но это не значит, что я не должна на них отвечать в течение своей жизни. Это моя жизнь, значит я имею право менять её или не менять.
Все чувства, которые я чувствую после не удачной контрацепции, думаю не нуждаются в дополнительном их объяснении. Знаю наверняка, то что любой исход этой оплошности изменит меня и в какую именно сторону зависит от меня. Можно будет сделать вид, что всё как есть так и есть, но это будет ложь. А она всё усложнит и испортит своим притворным видом.
Всё как-то тихо и спокойно, без встряски её мне не хватает. Нужна перемена. Я не могу сама её сотворить, без мотива, без истинной потребности.
Медленно но верно я вновь погружаюсь в свой мир, но я этого не хочу. Снова самообман – нет и не будет. Тяжело, но я смогу, потому что это моё будущее. Ради холодной весны. Её холод всё равно будет приносить тепло и любовь, это не весна, если ни чего такого не будет. я верю в её силу, надеюсь на её могущественность.
Ну и пусть. Круг замыкается на одном человеке, а где он? Да фиг его знает… нет сомнений в том что встречи со мной ему необходимы…для чего мне только из-за принципа всё равно. Нужны и всё тут. Расстраивает только одно в этом случае. То, что когда так нужно подтверждение твоих мыслей я их не нахожу на нужном или предназначенном для них месте. За то я, наверное, должна гордится этим и дорожить как каплей воды в пустыне, один раз в недели можно будет нахлебаться её вдоволь, на всю неделю последующую… главное не захлебнуться, а иначе мне же хуже и будет…
Моё сердце наполняет новое чувство. Я пока не знаю, что это. Какой ветер впустил его с собой в мою душу, но мне оно уже очень нравится. Приятно как-то, свежо и чисто, а главное сухо от него на глазах. Главное теперь не расплескать и оставить хоть капельку этого стерильного напитка для него. Хотя я не уверена, что ему этот вкус придётся по нутру. Ну и ладно. Ему придётся к нему привыкнуть, потому что теперь это снадобье он будет слизывать с моих свежих ран, чтобы эта зараза не пошла дальше, поражая всё новое и невинное. Всё останется в моих руках и все это будут теперь замечать, и чувствовать мой гнет на своих гладких не гладких, как бархат спинах. Будучи в поисках лёгкого пути, ведущего к жаркому лету, я нашла новые способы для решения каждодневных, насущных проблем. Её формулу я пока не могу показать наглядно, но я знаю, что я иду по правильной дороге к её полному наблюдению в панораме своего взгляда.
Есть выбор. Пойти по уже знакомому пути или испытать новые ощущения.
Если всё делать правильно, совмещая новые ощущения и старый сценарий, то получится весьма действенный коктейль чувств.
Ну и что-что это извращение.
Важно для прогресса желание. Хочешь быть счастлива – делай то что действительно хочешь. Само ощущение, того что ты сама благодаря своему рвению добилась, будет не то что радовать, а делать счастливой. Необходимо не останавливаться на пол пути и не поддаваться натискам негатива со стороны окружающего мира.
Растворяясь в кресле кинотеатра, я так хотела его. Я кончала не прикасаясь к своему телу, снабжая себя мысленными ласками. Почему я сама не рассуждаю обо всём этом, как о запрете. Не считаю свою любовь запретной. И вообще не могу сказать что это любовь в полном её осмыслении для меня. Я влюблена и как будто это всё. Давления со стороны моих родных людей я пережить смогу и это будет сложно, ну и что…я хочу его. Общение с ним мне доставляет приятные наслаждения и подтверждения своим действиям. Мне нужны эти отношения. Я нуждаюсь в нем. На мой взгляд это не наказание, всё так как должно быть, всё зависит от меня, всё так как хочу я. Не существует идеальных отношений, это моя любовь, в моём понимании, с моими бреднями. А все остальные со своими стереотипами могут идти от меня и моих идей куда подальше.
Я желаю приблизить момент его касание моего лона любви. Мне не нравится, то что мне сейчас приходится искать самой момент когда я могу получить приятные ощущения. Танцевать лезгинку с развратной в этом направлении с подругой мало, не достаточно, растворяться в объятьях тёплого кресла и удовлетворять саму себя как-то последние годы не очень то вдохновляет, важно, чтобы ты была желанна и в тебе нуждались. Мы можешь хоть сколько нести свою ношу страданий, но не всегда находим нужный момент, чтобы распрощаться с ними и просто быть…я могу сомневаться в своём решении хоть сколько угодно.
Я боюсь аборта. Мне страшны его последствия, я опасаюсь всего того что будет потом. Есть некоторые знаки того что скоро критические, но всё же когда есть факт появляется неуверенность. Исхода у этой ситуации, если я беременна, другого нет. Я иду на аборт. Это страшно, ужасно и истощающее больно. Я не хочу этого.
Капризность, брезгливость, надменность, гордость, стервозность всё это от того что я получаю то что действительно хочу. И всё ещё впереди. Я хочу сейчас развиваться в одном направлении лингвистическом, языковом это всё то что поможет мне достичь главной моей цели. Я уеду из этой страны навсегда, не одна, со своей взаимной любовью и буду счастлива. Это всё. необходимо много читать и говорить и пробовать себя во всём. И у меня всё получится. Для этого мне нужны люди и деньги. Есть друзья, увлечение и цель, будут деньги и общение. Но страх всё равно присутствует в моих мыслях. Он перевоплощается в место старта для новых чувств и отношений не только к другим, но и к себе.
Я хочу цветы, весенние, свежие, красивые отростки природы. Я расстроюсь, если не получи их в свой единственный женский праздник от человека, которому я подарила себя, свою молодость. Моё отношение к нему изменится и не думаю что в лучшую сторону. Ему будет больно и неприятно узнать меня такую. Это ответная реакция на его не понимание меня и виноват в этом будет только он.
У меня нет сомнений в том, что он позвонит, что я ему нужна в этот момент, что он мне сделает презент в этот чудесный весенний женский день, мне – чуду из чудес, умной и прекрасной, любящей и любимой. У меня есть подозрительное желание – наехать на него со всеми своими потребностями и неустройствами в жизни. Сказать ему всё, что я думаю о наших отношениях, о нем и о своём поведении. Завтра, точнее уже сегодня такой прекрасный праздник. Хочу цветы, цветы, цветы, цветы!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! Это всё чего мне не хватает. Не ужели у него не хватит ума на то что это всё ради человека, который подарил ему свою юность. Если нет, то тогда пойду по другому пути. Я буду брать у него деньги, как бы это не было грязно, низко, паскудно, но эта тяга между нами была увы запретна. Слуха он не переживёт, ведь дома его ждут жена и дочка.
А что если сейчас я умру? ведь он даже об этом не догадается, а узнает лет этак через…не знаю может быть и никогда. Сегодня я умерла когда находилась на пути к злосчастному колледжу, меня задавила какая-то отечественная машинка на не большой скорости, потому что я сама хотела этого, а я потихоньку привыкаю к этому, к тому, что все мои прихоти исполняются. Я захотела умереть так – вот она моя желанная смерть. Я даже вчера так не чувствовала себя такой ни кому не нужной, вчера мне казалось, что тогда был не мой день, а оказалось что всё гораздо хуже сегодня. Я вчера так ждала цветов, а ни чего не получила кроме словесных поздравлений вслух и смски, но вчера я дала шанс исправиться, а он как известно только один и если он решит испытать его снова ни чего не выйдет. Сегодня я жду цветов второй раз и дня сурка я не переживу, тогда всё будет кончено навсегда. Ему ни чего не изменить. Я устала задавать себе один и тот же наиглупейший вопрос почему?

Кто-то достучался до моего ума. Я буду одна совсем не долго. Счастье на подходе и я смогу без него. Я ни чего существенного не теряю, я к нему не привязана ни чем и ни как, у меня нет таких плохих привычек, как он, о том что было ни кто не узнает. Моя месть такая сладкая, если бы я не изъедала её холодной из его души она бы не была настолько приятной. Так легко на душе у меня не было очень давно, меня постоянно что-то угнетало, что-то разъедало мою души из нутрии, это была плохая привычка, придуманная мной самой просто так. Я не выдерживала её давления, исходящего от дорогих любящих, дорожащих мной людей, я под ней не сломилась, просто открыла глаза. Увиденное мной не очень-то вдохновляло на дальнейшее развитие такого отношения ко мне. Мне это не нравится и я этого не хочу. 8 марта, международный женский день, атмосфера подарков и цветов, а мы, а я, я приехала к нему, дала ему словно это нужно только мне, а ему это как приятное дополнение ко всему. Про жену он конечно же не забыл…а ещё доча, кошка…а я, а я?! Это несправедливо по отношению ко мне, мне это не приятно и мне это не нужно. Хочет так будет ему так – больно и стыдно. Это нужно ему больше чем мне, но почему-то он об этом не подумал. Цветы мне нужны были 8 марта, а не в субботу и уж ни как не в пятницу. Не могу понять логики его действий. У меня зреет множество догадок по этому поводу и все они действительны и самое что обидное реальные, я не придумывала их сама…они так очевидны. Я неприхотлива и это переживу, и ещё и приму как должное, мне безразлично его проявление внимания ко мне, я такая страшная, что цветы всё испортят, я должна принимать каждое свидание с ним как большой подарок от него, он сам подарок…тупая, идиотская, женоненависная логика мышления. Предпосылка основная для расставания, но не всё так просто. Он будет с цветами, один и ждать…а я не приду. Как это будет классно…а потом я доиграю роль кинутой девочки…несчастной, с разбитой ножкой, со слезами из воды, убитая выдуманными проблемами, без настроения…но это будет игра, и от того насколько хорошо я сыграю свою роль будет зависеть моё истинное настроение и наслаждение от содеянного. Ведь на самом деле я буду веселиться и громко смеяться над ним, над всем тем, что он будет предпринимать, чтобы вернуть меня к себе в диван. И так и будет. Медленно и больно…долго и мучительно…и в душе так сладко. Он меня не любит это главное.
Такой расклад не очень мне нравится и думаю, будет лучше всё обставить несколько иначе. Он будет один с цветами ждать меня, будет звонить, искать и надеяться на встречу со мной, а я не приеду сегодня и скорее всего больше никогда. Но он об этом не узнает сразу.
Необходимо придумать сценарий завтрашнего дня, точнее первой её половины, а потом я иду пробовать себя на коньках. Как приятно осознавать то что он будет ждать, а я не приду. Нужно вытрясти из него максимум, а потом нет его…: )) У меня всё так прекрасно слаживается и будет я уверена всё гораздо лучше. Не смотря на все невзгоды я буду счастлива, без него. Он уже влюблён в меня, но боится, что потом будет больно, но почему-то не может понять того, что больно будет при любом исходе ситуации. Я у него одна. Я не буду не о чем думать. Всё в моих руках. Я хочу его, но это всего лишь плотское желание, которое я могу контролировать.
Я не могу назвать моё поведение стервозностью, я так буду жить пока мне не надоест использовать людей для своей выгоды и только так как хочу я. Если я начинаю понимать, то что не получу нужное от человека я просто не буду больше его ощущать. Если нет выгоды значит и человека нет. Безусловно такса будет расти и требований будет больше, но это ведь только повысит моё благосостояние. Нужно будет быть внимательной к людям, дабы случайно не пропустить чего-то действительно стоящего.
Вот и конец роману со вторым дыханием.
Я так хочу. Обратной дороги нет и не будет. Мне это не нужно. Мне 16… моя жизнь полна красок. Каждый прожитый день раскрашен в разные цвета, украшен яркими цветами, ослепителен блеском звёзд… я полна планов на будущее, у меня много амбиций, я нерушимо жива и я есть…
Ну и что, что расставание было таким глупым для него, для меня оно было навсегда и бесповоротным, не трагичным и планированным. Я добилась своей цели.
Я многое поняла и осознала полностью некоторые нюансы в жизни, у меня прибавился опыт, я научилась слушать своё сердце, на время отключать свои мысли и наоборот – концентрироваться на них всецело.
Я не жалею ни о чем и это главное, это было незабываемым приключением. Нужно чтоб была твёрдая, устойчивая основа, глубокое доверие себе, верность себе и играть до конца, не переигрывая свою роль. Совершая поступки, которые ты хочешь, ты тем самым сама повышаешь свой уровень конкурентно — способности.
Я кому-то нужна? Да я нужна себе и это прекрасно, ещё очень многим людям, просто минутные слабости и иногда я ни чего не могу с ними поделать. Это пройдёт и наступит новый день.
Я сама состроила замок изо лжи и не правды.
Я подарила этому человеку самое главное, что было у меня. Себя и свою чистоту и невинность, но об этом он узнает позже и я об этом не имею права жалеть. Обвинять в том его это самое глупое решение проблемы. Я хочу его. Хочу вернуть всё то что было и чего не было. Я знаю с чего всё началось и где всё закончилось, но я хочу продолжения. Давление негатива исходящее от моих дорогих людей. Я не отрицаю того что это верный путь и что всё пройдёт, но я нуждаюсь в нём. Быть может то что он встретился на моём пути само по себе было несчастьем. Вот и познала я счастье через несчастье. Я благодарна тебе за всё. я не имею права на собственное принятие решения. Это не судьба, это то что я придумала сама. В глубине души я буду вечно продолжать ждать продолжения и открытия третьего, четвёртого…дыхания. Это скорее утомит и наскучит ему, постоянное возвращение к прошлому через настоящее, через мои изменения. Я хочу быть с ним и давлюсь собственными потребностями, но мне не хватает решения их. Пришло время раскрыть карты в руках, но не все, иначе так будет не честно.
Не хотелось ранее дать понять, что я теряю, что дарю безвозмездно…и навсегда. Спасибо за внимание я выхожу из игры в театр без зрителей.

12.2004 - 03.2005

2 апреля 2005 года  05:54:27
Соня | krovatka2004@list.ru | Россия

---

Леонид

Ностальгия на улице когда небо еще не темно

Шагая по улице, какой то странной, полной неожиданностей, глупых и наивных моментов, вызывающих воспоминания о былом, о том что могло быть на этой улице, прямой казалось, но столь кривой для жизни, я размышлял о поступках содеянных. Проходя возле каждого дома, останавливаясь на мгновение, придавался воспоминаниям, сладким минутам памяти о былом, прошлом, что ушло безвозвратно и улица эта стала для меня чуждой не знакомой но в эту ночь, когда меркло тусклое небо мне стал знаком каждый камень на дороге.
Тут в доме друга старого, который нынче обрюх и лежит умиротворенно в больнице для умалишенных на конце этой улицы былой радости и сегодняшней печали. Дом который был полон людьми мне вовсе не знакомыми, но всех их я как любитель пошутить называл по именам придуманным по их виду данному их гардеробом в тот вечер или ночь, а иногда и хмельное утро. Милая улыбка на лице незнакомок и кислое у их спутников, мне были знаком того что вечер только начинается и я мог начать веселится и пить до утра и далее до дня прихода за мною людей матери моей, беспокойной по моему здоровью, и было за что, благодарен я им слугам добрым.
А здесь, любимом месте просиживания в одиночестве, месте где никто кроме меня самого и официанта не мог мне помешать думать о высоком, в моем тогдашнем понимании, какие идеи и желания великих свершений были в моей молодой, горячей голове. Где я в тиши мог читать разные интересные книги о науке и жизни, попивая горячую чашку прекрасного черного кофе, наполняющего сутью каждую клетку моего тела, придавая гибкость и силу моему уму в схватке с самим с собой. В той просторной зале я мог видеть многих людей и среди них были и те кто были мне особенно интересны, то были девушки с видом опухших кошельков, и мальчики с видом тощей пустоты в их карманах. Великое то было наслаждения сидя в углу глядеть на этих людей, на них творящих глупости и милые шалости юности и седой мудрости. Веселье было всегда в их глазах и устах, в тишине пространства высокого, часто были слышен искренний смех, по детски наивный, по тем временам.
А там, в доме напротив, черном от угля доме, где только изредка, можно было видеть глаза в окнах занавешенных чем-то напоминающем бельё, было то место самым не любимым у жителей моей улицы. Я, по нужде деловой зайдя, и спрося того кто нужен был мне неожиданно почувствовал себя неловко при виде этого парня, похожего на многих тех кто ныне по причине отсутствия родителей вел себя как дитя и был он очень худ. Тогда когда я был одет как господин, он был в тряпье и у меня было недоумение по поводу того, что я могу тут делать, среди всего этого убожества, кончины эстетики и удушения красоты. Мне стало как то жалко его и стало мне стыдно за себя, пусть я и не из самых совестливых. В этом доме я впервые увидел его, того, кто и ныне со мною близкий друг, что и по ныне мне помощь в душевных муках и моральных проблемах моего несовершенного сознания, тот кто стал открытием для меня и он открыл меня для мира.
А далее в каждом доме есть что то свое будь то рождения сына, смерть друзей, рождение учеников, места боевой славы и иные приятные воспоминания о жизни счастливой.
Что это я, как старик конченный, спешащий в дом престарелых, стою и думаю в ночи, я ведь должен учить тех, кто будет так же как и я стоять на такой же улице молодости, стоять и думать, учить я должен жизни науки о том как быть счастливым.

6.03.2005

3 апреля 2005 года  05:43:01
Леонид | leonidas17@mail.ru | Якутск | Россия

---

Евгений Кабалин

ГОД КОЗЛА

ГОД КОЗЛА

Плывет по морю лодка без весла
Под управлением, конечно же козла!

В один из канунов очередного Нового Года курсанты училища связи Паша Метлин и Саша Бур-
лак уединились после ужина в казарме и сидя на Сашиной койке, живо обсуждали последние
новости. Дружескую беседу прервал их приятель Снегирев, внезапно возникший в узком прохо-
де прикроватных ярусов :
- Ну что, мужуки, где Новый год собираетесь справлять?
- Да куда нам идти в форме и с пустыми-то карманами — грустно пошутил Паша. — Разве
только в мороженицу “Чебурашка”наведаться можно, но она в десять закрывается. А что, у тебя
есть предложение?
- Скучные и серые вы людишки, ей богу — Снегирев плюхнулся на соседнюю койку. — Фан-
тазия полностью отсутствует, живете как обезьяны в зоопарке. Вы посмотрите на себя со сторо-
ны, когда идете в увольнение — это же позорище! Ни одна нормальная тетка с вами никогда познакомиться не захочет: рожи кирпичем, брюки в складках, шинели как на верблюдах сидят,
кроме кино и всяких низкосортных забегаловок нигде не бываете. Вам обоим имиджмейкер ну-
жен, чтобы жизнь вашу серую немного подкрасить. Короче, есть предложение! Я тут давеча с
одной нормальной девахой познакомился на показе мод, так она меня пригласила вместе, так
сказать, Новый Год и отметить, но самое главное, что у нее есть две замечательные подруги, для
которых нужна, соответственно, пара конкретных мужиков. Если хотите, могу вас взять с собой
на этот праздник жизни, только боюсь вы можете не оправдать возложенного на вас моего дове-
рия. С другой стороны, я знаю, что так и просидите всю ночь в училище как сычи, поэтому все
же лучше будет взять вас собой, поскольку человек я сердобольный и беспросветная жизнь то-
варищей будит во мне жалость. Ну так что, согласны?
- Согласны, согласны! — хором воскликнули приятели, будто опасаясь, что Снегирев вдруг и
передумает. — А ты подруг-то ее сам видел? — осторожно спросил Паша. — А то може кроко-
дилы какие. — Он почему-то сделал ударение на втором слоге.
- Ну ты Метлин и наглец! — Снегирев рассерженно нахмурил брови. — Тебе, засранцу, тут и
стол новогодний и елочку на халяву предлагают, так еще и Брижит Бардо оказывается подавай! Ты же знаешь старую армейскую поговорку: “Некрасивых женщин не бывает, а бывает только
мало водки – и сойдет любая молодка”.
- Дима, да ты не подумай ничего такого. Я просто так спросил, для интересу.
- Засунь-ка ты этот интерес в самое свое интересное место — скаламбурил Снегирев и дру-
жески потрепал Пашу по плечу. Вон учись у Шурика – он дурацких вопросов не задает, потому
что знает, что Димон никогда ерундой не занимается и предлагает всегда стоящие вещи. Так,
Шурик?
Бурлак улыбнулся и кивнул головой. За два года учебы он достаточно хорошо узнал Снегире-
ва. Учился он кое-как, зато по части всяких веселых затей равных ему в роте не было. Предложе- ние Димы было как подарок, потому что и вправду: идти им было абсолютно некуда.
- Ну вот и ладно — затейник потер ладони друг о друга. — Тогда, я считаю, надо бы нам ски-
нуться по- маленьку и завтра прикупить кое-чего для наших дам. У меня есть соображения на
этот счет.
Он достал из-за пазухи небольшой замусоленный листок с записями и друзья стали обсуждать
детали грядущего мероприятия.

Весь следующий день в училище проходил под знаком светлейшей Новогодней звезды. Боль-
шинство офицеров и служащих едва дожив до полудня, стали потихоньку покидать альма-матер
и после обеда все курсанты, после предварительного поздравления от командования, были отпу-
щены в увольнение до завтрашнего вечера. Снегирев, тщательно проиструктировав сотоварищей,
испарился в город еще до обеда и те, чтобы скрасить оставшиеся мучительно медленно тянущиеся
часы, пошли смотреть телевизор, где лихим разноцветьем ярких огней мир встречал Новый Год.
Когда часовая стрелка наконец приблизилась к семерке, приятели надев тщательно отутюженную
форму и надушившись дешевым одеколоном, запах которого лучше бы годился для защиты от
комариных укусов, выползли из нутра училищного КПП на занесенные снегом улицы города. Они
шли пешком вдоль освещенных гирляндами фонарей улиц, где нескончаемые вереницы радост-
ных и веселых людей спешили по домам, чтобы вовремя успеть отметить самый долгожданный
и любимый праздник в году. Местом явки Снегирев обозначил улицу Первомайскую, которая на-
ходилась не так чтобы и далеко, но с учетом того, что общественный транспорт ходил уже как попало, курсантам понадобилось около часа, чтобы добраться до туда. Когда они подошли к иско-
мому универсаму, их встретил Снегирев, который в занесенной снегом шинели был похож на ма-
некен, посыпанный мукой. Рядом с ним стояла большая спортивная сумка и, то ли от холода, то ли
от нетерпения,он отбивал чечетку своими модными остроносыми шузами, гармонирующими с
армейскими брюками как цыганский платок с галифе.

- Ну что, бабуины, добрались наконец-то! — он потер пальцами заиндевевшие уши и достав из
кармана пачку “Marlboro”, c наслаждением закурил. — Короче, я все подготовил, прикупил живой
воды и все остальное, так что можем двигать потихоньку. Лидке уже звонил,они тоже готовятся.
Теперь братва, слушай сюда. Чтобы не выглядеть полными ослами, прежде чем что-нибудь ска-
зать, десять раз подумайте. За столом не чавкайте и прежде чем положить себе что-то на тарелку
и соответственно налить, поухаживайте за дамами – они любят джентельменов, а не баобабов.
Когда будете, не дай бог, танцевать, на ноги партнершам не наступайте и армейские анекдоты
за столом не рассказывайте, чтобы за дебилов не приняли. Понятно?
Мужики дружно кивнули головами и как всегда любопытный, Паша спросил у закончившего
последний инструктаж Снегирева :
- Слышь, Димон! А не рановато мы к ним привалим? Время-то посмотри, еще девятый час
только. До Нового Года еще почти три часа. Что мы там все это время делать-то будем?
- Павлик, ты на самом деле идиот по жизни, или только прикидываешься? Что же, по-твоему,
мы должны без пяти двенадцать туда приплыть? Так поступают только полные дегенераты. Сра-
зу видно Метлин, что с этикетом ты явно не знаком, поэтому учись, пока я жив. Когда придем, на-
до девчонкам помочь будет. Только не сидите на диване как вороны на суку, будте проще и лю-
ди к вам потянутся. Вобщем берите вот эту сумку и почапали, а то что нам на улице митинго-
вать. Я и так уже как сосулька стал, вас дожидаясь.

Через десять минут Снегирев подвел их большому и красивому серому дому, судя по архитек-
туре, построенному еще в послевоенные годы и сверившись с номерами квартир,открыл массив-
ную дверь парадной. Лифта в доме не было, поэтому до нужного им четвертого этажа они доби-
рались пешком по лестнице и когда наконец добрались к заветной квартире, Саша, тащивший
нелегкую сумку, был похож на альпиниста, покорившего вершину Джомолунгмы. Снегирев, стро-
гим взглядом оглядел товарищей и достав из кармана носовой платок, которым видимо счищал
пыль со своих новомодных ботинок, вытер пот с красного от натуги Сашиного лица. Потом он
достал из сумки три картонных маски; одна была с мордой козла, а две другие изображали то ли
кроликов, то ли зайцев с выступающими вперед крысиными зубами. Козлиную маску Снегирев
напялил на себя,остальные приказал надеть приятелям. Чтобы нахлобучить их, пришлось снять
ушанки и засунуть их в сумку. Когда маскарадные приготовления были закончены, козел пере-
крестился и как-то неуверенно нажал кнопку звонка.

Двери открыла молодая блонд,очень похожая на Мирей Дарк. Увидев трех военных в курсант- ских шинелях и совершенно идиотских, ни к селу ни к городу масках на подстриженных под
полубокс головах, она широко улыбнулась во все тридцать два и чистым, звонким как горный
ручей голосом, воскликнула :
- Салют травоядным! Дима, я давно уже поняла что ты большущий оригинал, но почему имен-
но козел?
- Лидуся, да только лишь потому, что встречать мы будем год Козла по восточному календа-
рю. Будто ты этого не знаешь!
- А зачем же тогда приятели твои — зайцы-кролики?
- Затем, что в нашей замечательной компании и одного козла вполне достаточно — сострил
Снегирев, чем вызвал всеобщий смех.
- Ну тогда познакомь меня с ними — Лида с видимым интересом посмотрела на Диминых
спутников. — Меня зовут Лидой.
- Вот это — наш Паша — Снегирев с силой наступил на ботинок Метлину и тот поспешно
склонил лицо в маске в легком поклоне. — А вот это — Шурик.
В отличие от Метлина, Бурлак снял маску и смущенно протянув хозяйке руку, тихо пролепе-
тал :
- Рад познакомиться с Вами.

Лида лишь на несколько секунд задержала взгляд на покрасневшем лице Саши и взяв его
протянутую десницу в свою теплую маленькую ладонь, еще раз улыбнулась и ответила :
- Я тоже очень рада, что у моего Димочки такие вот замечательные друзья. Вы тогда раздевай-
тесь и проходите в комнату, а я сейчас вас с подругами познакомлю — она развернулась и упор-
хнула на кухню, из которой доносился веселый смех и пахло чем-то неимоверно вкусным. Запах
давно не еденной домашней пищи невидимым туманом обвил гостей и проникнув через ноздри
внутрь, вызвал сладкие ощущения где-то под ложечкой. Сила предвкушения была настолько яв-
ной, что приятели в какой-то момент испытали ощущение эйфории. Раздевшись в прихожей,они
сняли дурацкие маски и попрыскав на свои хэбэшные носки тем же самым одеколоном,осторож-
но прошли в комнату, где на самой середине красовался стол в белоснежной скатерти с расстав-
ленными тарелками, фужерами, рюмками и всякой всячиной. Около одной из стен стоял большой
старинный диван коричневой кожи с которого вдруг спрыгнул тощий полосатый кот с одним
отгрызенным ухом и длинным шрамом под левым глазом. Он несколько секунд рассматривал
нежданных гостей,от которых пахло каким-то абсолютно еще не ведомым ему вонизмом, после
чего лениво мяукнув, неспеша удалился из комнаты. Друзья сели на освобожденное котом место
и принялись оглядываться по сторонам, пытаясь по убранству комнаты определить вкусы и при-
страстия хозяев квартиры.
- Ну ладно, мужики — Снегирев внезапно резко поднялся с места. — Вы тут пока посидите, а я
пойду поспрошаю Лидусю насчет помощи.
Он уже направился в сторону кухни, но на пороге комнаты лицом к лицу столкнулся с хозяй-
кой, в сопровождении еще двух девушек.
- А мы к вам знакомиться идем — Лида легко подтолкнула Димона обратно в комнату. — Вот
это мои подруги. Оленька — она положила руку на плечо полненькой, похожей на сдобную бу-
лочку девице. — А вот это — наша Мариша.

Та, которая была Маришей, представляла весьма интересный экземплярчик, этакую жуткую смесь из женщины-вамп, заядлой рокерши и пляжной нимфетки. В ней все удивило. Прическа, похо-
жая на воронье гнездо, губы в темно-коричневой помаде, вызывающе короткая мини-юбка и яр-
ко-красные чулки делали ее похожей на персонаж из фильма ужасов. Она с неподдельным инте-
ресом обсмотрела вжавших головы в плечи скромных курсантов и задержав взгляд на Паше, ис-
кренне улыбнулась ему,обнажив ровный ряд белоснежных красивых зубов. Метлин еще больше
съежился под знойным взглядом красотки и вдруг стал икать. Вовремя спохватившийся Снеги-
рев метнулся к нему и с силой ударил по спине, пытаясь предупредить конфуз. Не ожидавший такого приема Паша, не удержал равновесия и растопырив руки, повалился прямо на Маришу.
Та же, пытаясь удержаться на ногах, ухватилась за руку Лиды, но было уже поздно — все трое
оказались на полу.
- Это у нас называется “здравствуй жопа Новый Год!” — Лида с трудом встала с пола, поти-
рая ушибленный копчик. — Вот так познакомились! Ты прав Дима: одного козла нам сегодня
достаточно!

Она помогла подняться и Марише, и достаточно сильно саданувшемуся о край стула Метли-
ну. Озадаченный Снегирев, увидев результат своей помощи, с тупым выражением лица чесал свой
бритый затылок и виновато смотрел на рассерженную пассию. Саша, наблюдавший всю эпопею
со стороны, вдруг громко рассмеялся и вслед за ним стали ржать все присутствуюшие. Обстанов-
ка разрядилась и знакомство было продолжено. В процессе разговора выяснилось, что Мариша
работала моделью в городском доме мод, Лида и Оленька работали там же: первая была модель-ером, вторая – бухгалтером. Познакомившись с кавалерами, девчата вновь убыли на кухню колдо-
вать над салатами-винегретами, а курсанты,оправившись от первоначального шока, стали тихо
обсуждать свои первые впечатления.
- Ну как, пацаны? — Снегирев озорно подмигнул напряженным товарищам. — Как вам девахи?
На мой вкус – самое то! Паша! Мне кажется Мариша на тебя глаз положила, ты учти это на буду-
щее. А ты, Шурик, давай Оленьку обрабатывай, пампушку эту очаровательную.
- Ты знаешь, Димон, мне Оленька-то не понравилась. Скажу тебе прямо — не в моем она вкусе,
понимаешь? Я стройных девушек люблю, худеньких.
- Так может тогда наоборот – ты за Маришей этой атомной приударь, а он за Олей — Сне-
гирев похлопал Пашу по плечу. — Согласен?
- Да мне абсолютно все равно с кем тусоваться. Сам же надысь говорил что надо водки поболь-
ше хлестануть. Так что мне и эта Наф-наф сгодится.
- Ну вот и отлично. Теперь, когда с бабцами вроде разобрались, пора и по соточке пропустить
за грядущий, так сказать.
Он залез в нутро сумки, достал оттуда поллитровую бутылку “Юбилейной” и со стуком воодру-
зил ее на стол.
- Димон, послушай! — Саша встал с дивана и подошел к Снегиреву поближе. — А не рановато начинаем праздник-то отмечать. Сам же говорил, что хозяйке помочь надо.
- Если надо бы было – сказали бы. Думаю, что справятся и без нас, поэтому по-чутку можно
принять. Давайте, садитесь за стол.

Друзья не стали спорить с благодетелем и скромно пристроились с краешку стола. Снегирев разлил водку в красивые резные рюмки и многозначительно произнес :
- За успех нашего безнадежного мероприятия!
Вся троица весело чокнулась хрустальными рюмками с чистым звоном и вот уже упавшая на
дно желудков беленькая, живительным теплом разливалась по артериям и венам, привнося в каж-
дую клеточку тела маленькие клубочки энергии жизни. Замотанные учебой и службой курсант-
ские души потихоньку начали оживать и за первым тостом последовал второй. Помня об этикете,
сервировку стола служивые решили не нарушать и поэтому водку только запивали минералкой, в изобилии присутствующей на столе. По этой причине, к тому моменту, когда бутылка уже обнажи-
ла донышко, гости хотя еще и могли членораздельно говорить, но нужные слова уже подбирались
с трудом. Прибежавшая из кухни с большим блюдом заливной рыбы Лида, увидев распивающих
водку друзей при полном отсутствии еды в их тарелках, рассердилась :
- Вы что же пьете не закусывая, неандертальцы! Что мы потом с вами, кривыми, делать-то бу-
дем? А ну накладывайте еду немедленно. Смотри у меня, Дима, чтобы были как огурчики!
- Будем, будем, будем! — Снегирев послал Лиде воздушный поцелуй и изобразил на дурашливом
лице глупую улыбку. — А ты шампусик в холодильник положила, несравненная моя?
- Я чувствую, что до шампанского у вас дело может реально и не дойти — Лида бросила не-
довольный взгляд на чересчур счастливые лица гостей и плавно удалилась из комнаты.
- Ну что,орелики! Теперь, когда у нас есть такая замечательная закусь, сам бог велел еще одну
баночку приговорить — Снегирев плотоядно подмигнул немного захмелевшим визави и встав
со стула, достал еще одну бутылку водки. Саша, не понимая зачем нужен такой спурт,осторожно
спросил его :
- Димон, может хватит пока выпивать? А то развезет нас задолго до полуночи как алконавтов
и будем мешками с дерьмом за столом сидеть.
- Эх, Шурик! Сразу видно что нету у тебя житейского опыту. Ну ты сам подумай, кому мы здесь трезвые нужны с мордами протокольными? Дамы везде и всегда веселых мужиков любят, таких
чтоб с вые…. пендрежем были и все такое. Что на трезвую голову выдумать можно интересного?
Ни-че- го! Поэтому давай не отвлекайся и рюмку свою подставляй.
- Да если мы так продолжать пить будем, то до Нового Года точно с копыт свалимся, поэтому
я пока пас, а вы как хотите.
- Да тебя, трезвенник, никто и не заставляет. Это дело добровольное, но все же от коллектива
отрываться не следует, если совесть на месте.
- На месте у меня совесть! — Бурлак решительно встал из-за стола и подошел к музыкальному центру, стоящему в нише мебельной стенки из орехового дерева. Перебрав стопку кассет,он вы- брал какой-то музыкальный микс, вставил его в раскрывшуюся пасть кассетоприемника и на-
жал на кнопку. Комнату заполнили звуки когда-то очень модной японской песни “ У самого сине-
го моря” и Саша, повинуясь знакомому музыкальному ритму, стал легонько пританцовывать на
глянцевом паркетном полу.
- Помотри-ка, Павлик, на этого, бляха, танцора! — Снегирев ехидно ухмыльнувшись уставился
на оставшегося собутыльника. — Ему для полнейшего счастья балерины только и не хватает!
Давай хоть мы с тобой нормальными мужиками будем.
Он налил себе и Метлину по полной и протянул ему рюмку. Павлик совершенно не сопротив-
лялся напору тамады и послушно выпил предложенную порцию. Было видно, что ему было уже
все равно, что пить и сколько. Он уже был близок к точке насыщения спиртом и с улыбкой дауна
любовно глазел на Димона как на своего гуру. Саше стало скушно смотреть на пьяный дуэт и
он решил пройти на кухню и узнать, когда девушки, наконец, присоединятся к ним. На стене
вдруг забили часы громким мелодичным боем. Он посмотрел на них — было только десять часов.
До Нового Года оставалось еще целых два часа и ему показалось что они будут длиться бесконеч-
но.

- Вас кажется Александром величают? — Лида внезапно столкнулась с Бурлаком в коридо-
ре нос к носу. — Будьте добры, помогите мне банку с огурцами открыть, а то силы не хватает.
Пойдемте со мной.
На кухне для Саши, как ни странно, нашлось немало работы. Он открывал банки, точил ножи,
резал хлеб и рассказывал девчатам о себе,об учебе в училище и обо всякой прочей ерунде. Когда
все приготовления были закончены, Лида, сняв передник и кухонное полотенце с плеча, пригласи-
ла всех к столу. Девчонки пошли в ванную навести марафет у зеркала, а Саша вернулся к прия-
телям, которые стояли подле сумки и о чем-то громко спорили. Снегирев, увидев его, махнул ру-
кой, как бы подзывая к себе.
- Вот, Шурик, мозгуем мы тут о том, кому что дарить будем. Я думаю, что духи мы вручим моей
Лиде, колготки Марише, а вот этот чудный маникюрный набор — Оленьке. Ты не против?
- Делай, как знаешь, только обрати внимание на то, какие оригинальные колготки Мариша носит.
Думаю, что вот эти,обыкновенные, ей точно не понравятся.
- Тогда Марише подарим набор, а Оленьке – колготки.
- Димон, а они на ее ноги влезут? Ты уверен?
- Так они же вроде безразмерные, мне продавщица сказала.

- Безразмерность – это тоже относительное понятие.
- Тогда остается последний вариант: Лиде дарим колготки, Марише — набор, и Оленьке – ду-
хи. Ух, совсем ты меня замодулировал — Снегирев вытер пот со лба. — В трех соснах запута-
лись. Павлик, а ты согласен с таким раскладом?
Метлин, широко осклабившись, тупо посмотрел на Димона и растянув свою идиотскую улыбку
еще шире, согласно кивнул головой.
- Имеем требу.. ваемый консенсус — Снегиревское лицо выразило полное удовлетворение.
Он притянул голову Паши к себе и поцеловал в лоб. — Когда дарить будем?
- Если и дарить, то только сейчас, а то вскоре вы и двух слов связать не сможете — резонно заметил Бурлак. — Нажрались уже как поросята. Я ведь предупреждал.
Снегирев хотел ответить ему что-то откровенно грубое, но в этот момент в комнате появились
девушки и стали рассаживаться за столом.
- Дорогие наши красавицы- симпатульки! Прошу немного внимания! — пафосным голосом
воскликнул Снегирев. — Мы, сирые и бедные курсанты, хотим поздравить вас с Новым Годом и
вручить скромные сувениры, как говорится,от чистого сердца. Просим не обижаться, если чего
не угадали.
С этими словами он, по совместно утвержденному плану, поочередно одарил дам заготов-
ленными подарками, не забывая облобызать каждую своим слюнявым ртом аж по три раза. Де-
вушки с благодарностью приняли подарки и, в свою очередь, предварительно пошушукавшись,
принесли свои. Павлику они презентовали красивые синие импортные плавки, Саше – темные
пляжные очки в модной золотистой оправе, а Димону – складной спиннинг с красивой пробко-
вой ручкой. Было такое впечатление, что все эти вещицы покупались в одном магазине с очевид-ной спецификой. Видимо девушки хотели, чтобы ребята вспомнили о жарком летнем солнце, зо-
лотом песке пляжей, манящей глади теплых морей и на душе у них стало от этого светлее. По вос-
торженной реакции кавалеров они поняли, что подарки им явно понравились и это привело их
в прекрасное расположение духа. Лида предложила всем наконец сесть за стол, а сама включила
гирлянду на небольшой елочке, стоящей в углу комнаты, и погасив люстру, присоединилась к ос-
тальным участникам новогоднего банкета, уже усердно разрушающим ложками и вилками красо-
ту расставленных салатов. Когда суета за столом утихла, слово взяла Мариша. Она встала, взяла
в руку бокал с искрящимся темно-красным вином и манерно отставив в сторону мизинец,обра-
тилась к присутствующим :
- Девочки – мальчики. Я от себя предлагаю тост за этот год, который через совсем чуть-чуть
уйдет от нас навсегда в историю. Он для всех для нас был разным: в чем- то хорошим, в чем-то —
не очень, но окончание его мы все сейчас встречаем живыми-здоровыми и это надо считать глав-
ным итогом. Пусть и следующий год закончится для всех нас также в теплой компании друзей,
каковыми, я уверена, мы теперь останемся.
Снегирев нарочито громко зааплодировал Маришиному тосту и все стали чокаться, видимо наде-
ясь, что сии золотые слова обязательно сбудутся и они действительно хотели, чтобы так оно и было.
За столом воцарилось веселье, изредка прерываемое новыми тостами и взрывами хохота, вызыва-
емого уматными прибаутками Димона, в которых он раскрывал свой от природы клоунский та-
лант. Когда все уже собирались выслушать следующий тост на который решился Бурлак, раздался
громкий звонок. Лида выбежала в прихожую открыть дверь и через уже пару минут возвратилась
вместе с молодым длинным черноволосым парнем в больших очках, строгом черном костюме и
белоснежной сорочке с узким красным галстуком.
- Знакомтесь, это Лев, мой братец-студент. Решил в последний момент составить нам компанию.
Принимаем его? — Лида улыбнулась гостям и обняла пришедшего за талию.
- ############ принимаем! Мы ему сейчас сразу и штрафную нальем! — быстренько воодуше-
вился Димон. — Ну-ка, Лев, давай поближе ко мне. Щас мы с тобой к встрече Нового Года конк-
ретно подготовимся. А пока я наливать буду, доложи нам, где ты науки изучаешь и на кого учишь-
ся.
- Дима! — Лида строгим взглядом посмотрела в лицо Снегиреву. — Ну не надо братца моего
ничем поить! Он кроме минералки и сока ничего не признает, так что не старайся.
- Нужно говорить – не признавал, потому что надо же обязательно когда -нибудь начинать. Вот
мы и начнем, чтоб в Новом году уже был как все нормальные мужики. Я правильно говорю, Лев?
Парень смущенно улыбнулся и скосил глаза на слишком уж активного Димона. Потом почти не-
заметно пожал плечами.
- Молчание – это знак согласия! — Снегирев быстренько встал со стула и сильно надавив на
узкие плечи Льва, насильно усадил его подле себя, поставил перед его носом узкий бокал для шам-
панского, полностью наполненный водкой и положил в чистую тарелку кусок розовой жирной
ветчины плюс маленькую шпротину.
- Давай, мой хороший, за наше с тобой знакомство и чтоб до дна! — разошелся Димон. — Во-
дочка,она самый что ни есть честный продукт, потому что сразу видно кто есть кто по жизни!
Ее уважают и студенты, и интеллигенты, и импотенты, ха-ха!
Лев неуверенно взял бокал в руку и с растерянностью посмотрел на сестру, пытаясь понять,
что же ему надо сейчас делать. Он действительно никогда водки не пил, но оказаться белой воро-
ной в этой веселой компании ему не хотелось. Видимо взесив все “ за и против”,он все же выпил
половину под одобрительные возгласы курсантов.
- Ну вот, крещение состоялось! — Снегирев широким жестом обнял Льва и облобызал его.
- Хоть и не до дна, а все равно молодец! В этом мире не только наукам надо учиться, а и еще кое-
чему. Есть предложение это дело перекурить!
Он, легко пошатываясь, с трудом встал из за стола и нащупав в кармане кителя пачку сигарет,
двинулся в прихожую. Вслед за ним, как шакал за тигром из сказки “Маугли”, потянулся Паша.
Саша тоже решил проветриться и присоединился к товарищам. Они вышли на лестничную клет-ку и закурили.

- Ну чо, мужики, все путем у нас в этот раз? — язык Димона уже явно заплетался. — Хорошо сидим, мне лично нравится. Щас еще примем и надо к танцам-обжиманцам переходить, а то
девахи наши уже засиделись и хотят активного праздника. Вот ты, Павлик, готов с дамами тан-
гу изобразить или вальс-фокстрот сбацать?
- Что, думаешь не могу? Да запросто! — раздухарился Метлин. — Ты что ли танцор крутой? Если
хочешь знать, вальс и фокстрот — это разные танцы на самом деле. Тоже мне, Барышников нашел-
ся!
- Паша, ты, Навуходоносер, чего на меня наезжаешь? Я ведь тебя подкалывать-то не собирался.
Просто смотрю что ты уже дюже выпимши. Не будет качать-то?
- А я за тебя, устойчивого подержусь — Павлик, явно куражась,обнял явно обиженного Димона
сзади за плечи. — Пойдем лучше спецкабинет навестим, а то что-то прижало.
- И то правда, надо от лишнего ослобониться перед дансингом — Снегирев затушил окурок
о стену и подтолкнул приятелей в квартиру.

Когда полегчавшие и повеселевшие друзья вернулись вскоре к столу, то увидели как дамы, вклю-
чив громко музыку, танцевали быстрый танец напоминавший уже давно забытый шейк. Лев оди-
ноко сидел за столом и с аппетитом уплетал зимний салат, заедая его большим куском свежего
ржаного хлеба. Саша и Паша присоединились к девушкам, а Димон сев рядом со Львом, стал объ-
яснять тому, что еда впустую наносит организму непоправимый вред и поэтому салат надо обяза-
тельно запивать водочкой. Кончилась беседа тем, что бедный Лев вновь был вынужден выпить
пол-бокала водки и от этого окончательно окосел. На его лице появилась не сползающая дурацкая
улыбка, так присущая напившимся гражданам. От внешней английской чопорности не осталось
и следа и он, стараясь быть услышанным среди музыкального шума, громко и настойчиво объяс-
нял Димону современные проблемы математического моделирования, в которых тот был ну прос-
то абсолютным профаном,однако изобразив на лице крайнюю степень интереса, внимательно
слушал картавую и полную специальных терминов речь Льва. В тот момент, когда студент решил
перевести дух и продолжить знакомить благодарного слушателя с теорией сетей, Снегирев опе-
ративно поставил перед его носом бокал с водкой и радушно улыбнувшись, поднял свою рюмку
до уровня глаз и уже явно косой, продекламировал :
- А кто говорит, что водка вредная?
- Кто говорит весь этот бред?!
- Тот просто ни хрена не понимает!
- Кто так про водку говорит
- Пускай под ним земля горит!
- И пусть его в могилу закопают! Живым!!!
- Давай, Лев, за успехи точных наук и твою бакалавру — он подвинул бокал ближе к жертве и
настойчиво прожужжал: — Давай, давай, мой хороший, прочисти сосуды от хостелерина. Тьфу ты,
слова-то какие приходится выговаривать, мать честная!
Через пол-часа полновесной псевдонаучной беседы и Снегирев, и Лев достигли полного взаимо-
понимания и крепко обнявшись, распластались на мягком диване не в силах уже ни говорить,
ни тем более двигаться, а стрелки часов неумолимо приближались уже к заветной полуночной
цифре, за которой лежали совсем другие жизненные рубежи.
- Эй, танцоры и танцорки! Стоп, стоп! — Лида внезапно остановила музыку. — Время-то уже
сколько! Посмотрите! Пора шампанское нести, десять минут осталось.
Она направилась на кухню и походя посмотрела в сторону дивана. Увидев двух блаженных, с
досадой в голосе воскликнула :
- Господи, вы только посмотрите на этих миленьких таких голубочков. Хоть картину, блин, с них
пиши. Ну Снегирев, гад такой! Братца моего довел до безобразия, алкоголик чертов! Саша, а ты
сможешь шампанское открыть? И где ваш друг Павлик? Что-то я его не наблюдаю!
- Да он, Лида, животом слаб с детства, вот и прихватило с непривычки. Мы ведь и вправду та-
кой еды уже два года как не пробовали. Вы уж простите его ради Христа.
- Вот Новый год в этот раз отличный удался! Замечательный какой! — нервно усмехнулась Ли-
да. — Двое в умате на диване плющатся, третий на очке сидит. Хорошо хоть один при памяти
остался, а то хоть плачь, хоть смейся.
Она исчезла и вскоре вернулась с двумя запотевшими бутылкамими шампанского. Одну сразу
поставила на стол, другую же вручила Саше и показала глазами на часы. Пока тот откручивал
проволоку,она растолкала сладкую парочку на диване :
- Эй, братцы-алкоголики! Новый год пришел незаметно! Пора вставать!
Растормошенный Снегирев с большим трудом разлепил ставшие неимоверно тяжелыми веки
и тупо уставился на стоящую над ним Лиду. По всему было видно он абсолютно не понимал, что
именно от него хотят в данный момент. Потом повернул голову к полулежащему рядом Льву и погладил его по кудрявой шевелюре а-ля Макаревич:
- Лева, вставай дорогой! Щас шампусик пить будем! Новый Год пришел!
Лев промычал в ответ что-то невнятное и плавненько скользя по спинке дивана, принял горизон-
тальное положение. Лида, наблюдая все происходящее с нескрываемым раздражением, вдруг схватила Снегирева за лацканы кителя, подняла его с дивана как телеграфный столб и гром-
ким, командирским голосом прокричала ему на ухо :
- Стоять! Смирно! К встрече Нового Года равняйсь! — она еще раз сильно тряхнула Димона и
взглянула в сторону Саши, стоящего наготове с бутылкой шампанского. — Шампанское открыть!
Саша, к сожалению открывавший шампанское до этого только два раза в жизни, конечно нем-
ного оробел и покраснел от смущения. Он освободил капроновую пробку от проволочной корзи-
ночки и та, выскользнув из рук как кусок мыла, полетела белым ядрышком, выпущенным из ма-
ленькой пушки навстречу Метлину, как раз в этот момент возвратившемуся из клозета. Прочер-
тив баллистическую кривую, пробка шмякнулась в лоб последнему и не готовый ни к чему подоб-
ному,он обескураженно посмотрел на артиллериста с бутылкой и сказал с досадой :
- Шурик! Я всегда знал, что по жизни ты стрелок никудышний и хреновый, но не до такой-же
степени! Смотреть надо куда целишся!
- Павлик! Между прочим — Лида ехидно улыбнулась, глядя на озадаченно потирающего ушиб-
ленный лоб Метлина — Саша единственный из вас, кто трезв и в состоянии хотя бы вот так от-
крыть шампанское. Будем считать, что пришедший Год Козла уже осенил тебя, Паша, ударом сво-
его рога, тем более, что через пол-минуты он действительно наступит. Давай, Саша, наливай наши
бокалы и вперед!
Бурлак торопясь разлил искрящееся шипучее вино в бокалы, из-за чего часть его в виде бурлящей
пены была пролита на белую скатерть стола. Лида вставила в руку Снегиреву, стоящему у стола
ла подобно лому воткнутому в землю бокал и дождавшись первого удара кремлевских курантов,
задорно крикнула :
- Ура! С Новым Годом, друзья!
Все остальные немедленно поддержали хозяйку и с веселыми криками стали активно чокаться
и обниматься, и даже плохо соображающий Снегирев ухитрился облобызать стоящую с ним рядом
Маришу и выпить с нею шампанское на брудершафт. Однако свежие дрожжи, попав на уже удоб-
ренную почву, сделали свое дело – пятью минутами позже он все же свалился с ног на диван в
компанию к мирно сопящему Льву, которому Новый Год уже давно наступил на измученные выс-
шей математикой и иссохшие от непомерного учения мозги. Не освежили брызги шампанского
и Метлина, каковой и так уже криво ходивший, и вовсе стал качаться из стороны в сторону подоб-
но маятнику от часов,отсчитывающих первые минуты Нового козлиного года. В итоге, к тому мо-
менту, когда веселая девичья компания стала лихо отплясывать модные заморские танцы, единс-
твенным мужиком среди них оставался все тот же Бурлак, весьма довольный своей нежданной
ролью и с большим удовольствием принимающий знаки внимания от этих благоухающих дорогим
парфюмом и таких соблазнительных дамочек. Почувствовав внезапный прилив сил,он беспре-
врывно танцевал со всеми с ними по очереди, но все-таки несколько больше приглашал на танец
Лиду, которая ему сразу понравилась своей неброской, но какой-то очень притягивающей красо-
той с оттенком высокой пробы, так присущей девушкам из благородных интеллигентных семей.
Честно говоря, о такой девушке Саша и мечтать не мог, разве лишь во сне, но попользоваться мо-ментом общения с нею было, вне сомнения, крайне приятным делом. Он в мыслях был благодарен
Снегиреву за то, что тот, сам того не ведая, подарил ему несколько столь приятных часов. Даже то,
что Димон лежал сейчас напитый в хлам, было несомненным плюсом, иначе пообщаться и потан-
цевать с Лидой ему бы, естественно, не удалось. Короче говоря, Саша был благодарен судьбе за
чудный новогодний праздник и душа его находилась в этот момент в самой что ни на есть нирва-
не, чего нельзя было сказать о Метлине, который никак не мог найти себе места. Пару раз он попы- тался было станцевать с Оленькой, но после очередного медвежьего жеста был отдален от тела и
теперь болтался по комнате, периодически предпринимая попытки разбудить Снегирева, но это
было абсолютно бесперспективным мероприятием.

Тем временем, с улицы настойчиво стали доноситься громкие хлопки петард и окна озарились
яркими вспышками разноцветных огней. Мариша, постояв у окна минуту,обратилась ко всем с предложением присоединиться к гуляющим внизу людям. Идея понравилась и наскоро одевшись,
компания нетвердыми шагами преодолела лестничные пролеты и оказалась на шумной улице,
где толпы радостных, поддавших и не очень людей,от всей души веселились и радовались прихо-
ду такого долгожданного праздника. Атмосфера всеобщего ликования втянула в себя девушек
и курсантов и несмотря на совсем не легкий мороз,они присоединились к развеселой публике.
Когда разгоряченные массовыми плясками на снегу и с красными от холода носами они верну-
лись обратно, то ни Снегирева, ни Льва на месте не обнаружили. Лида, заглянув на кухню, в ванную
и туалет, недоумевала – куда могли подеваться из квартиры только лишь час назад полностью от-
утюженные водкой новоиспеченные приятели, тем более что одежда и того и другого висела в
прихожей нетронутой. Решив уже было идти на розыски пропавших, Лида вдруг услышала какие-
то странные звуки со стороны лоджии и не обманулась – Димон и Лев, как оказалось, проветри-
вали там затуманенные мозги стоя на бетонном полу в одних носках в облаках сизого сигаретного
дыма. Лида повертела пальцем у виска и стала ругать своего дружка :
- Дима! Ну что ты за человек! Как это называется?! Мало того, что сам напился как последний
козел, так еще и брата моего привел к общему знаменателю! Он в жизни никогда не пил и не ку-
рил! Не ожидала я от тебя такого! Устроил праздничек, нечего сказать! Бросили одного Сашу под
танк,одного на всех женщин. Я, естественно выводы из всего этого сделаю и будут они для тебя
огорчительными. А пока, раз уж вы все равно на балконе, достань там торт. Он справа лежит на
столике — Лида прикрыла дверь лоджии, из которой несло весьма ощутимым холодным сквозня-
ком.
- Ну что, Лев? — задубевший Снегирев аккуратно и бережно снял с носа студента запотевшие
очки и любовно протер стекла своим знаменитым носовым платком. — Получили мы с тобой пи-
люль по самое нижнее колено. Водка хорошая оказалась, крепкая, неразбавленная, вот и повело
маленько. С кем не бывает! Ну ничего, не тушуйся братан, прорвемся!
Лев, еще полностью не отрезвевший от ударной и непомерной лошадиной дозы, согласно кивал
кудрявой головой и переминался с ноги на ногу заиндевевшими от холодного пола ступнями.
- Так, где же этот кондитерский торт? Куда она его положила? — Димон повертел головой вок-
руг. — А, вот он! Слушай, Лев, какой здоровый-то, мама не горюй! Тут, блин, килограмма два, не ме-
ньше! Лидуся видать сама пекла. Вкусный небось. Смотри крема сколько шоколадного! Лева, да-
вай выползай отсюда, щас чаи гонять будем!
Студент открыл дверь и скрипя зубами от лютого холода сразу ринулся в направлении туалета.
Снегирев же взял большущее блюдо с тортом и понес его к выходу с лоджии, держа драгоцен-
ный груз над головой. Когда он уже поравнялся с балконным проемом, то ступил на кусок линоле-
ума, постеленный у самой двери. Он не знал что на морозе линолеум становится скользким как
лед, поэтому когда одна нога была уже на пороге комнаты, вторая,одетая в настоящий армейский
карась из тех, которые стоят вместе с сапогами, вдруг поехала в сторону и враз потерявший рав-
новесие Димон тут же оказался на балконном полу, накрытый сверху упавшим тортом. Мало того,
что тяжелое глиняное блюдо садануло его прямо по лбу, так и весь огромный торт оказался у него
на лице и груди. Услышав грохот, к лоджии подошли Мариша и Лида. Когда они увидели лежав-
шего внизу Снегирева по пояс в бисквите и креме, Лиду разобрал нервный смех. Она, в общем то,
была готова ко всему, но когда результаты двухдневного труда оказались эскимом на лопате, реа-
гировать на это адекватно не было никаких сил. Она позвала Сашу и при помощи его, а также
известных выражений из крепкого русского мата Димон был поставлен на ноги и под руки вне-
сен в залу. Вид у него был таков, что позавидовали бы постановщики киношных трюков. Вся го-
лова и верхняя половина тела были измазаны в креме. Им же забиты уши и глаза. На лбу красо-
валась большущая шишка сине-розового цвета. Что стало с форменным кителем,об этом было
лучше и не думать. Бурлак, рассмотрев при ярком свете незадачливого приятеля, вдруг схватился
за живот и стал ржать, надрывая все внутренние связки и перегородки. Таким Снегирева не уда-
валось видеть еще никому. Конечно,он заслуживал сострадания, но вид его был настолько комич-
ным, что удержаться от смеха не было никакой возможности.
- Так что, Димулик, говоришь год Козла к нам пожаловал нонче? — Лида взяла своего дружка
под руку. — Теперь я точно в этом не сомневаюсь. Не зря говорится, что как Новый Год встре-
тишь, то так его и проведешь. Так вот! Я не хочу проводить весь этот год с козлом, впрочем как
и все последующие. А теперь иди в ванную и чисти свою шерсть и рога — она ехидно посмотре-
ла на снегиревскую шишку. По всему было видно, что хозяйка уже устала от общества напивше-
гося, ни на что негодного Димона а он, хоть и кривой, но понял это и с обреченным видом почапал
принимать душ и чистить китель. Праздник для него, увы, на этом, видимо был закончен, и, самое
главное, скорее всего закончены были и сами отношения с Лидой.

Пока бедный Снегирев под отрезвляющими ледяными струями душа пробовал смывать ос-
татки крема с головы, девчата убрали со стола еду и посуду и принесли большой узорчатый чай- ник с чашками и всякие кондитерские штучки в виде конфет, эклеров, цукатов и зефира в шоко-
ладе. На сладкое, как мухи на мед, к столу подобрались все и даже никак не могущий согреться
и не отошедший еще от водочного удара Лев одним из первых решил хлебнуть ароматного чайку. Уселся за стол и ошалевший от бесцельного шатания по квартире неприкаянный Метлин.
- Мы тут прямо как в Мытищах сидим — вдруг почему-то сказал он и насыпав в чашку с
чаем аж четыре полные ложки сахара, расплылся в дурацкой пьяной улыбке.
- В каких ты Мытищах, барбос гималайский? — раздался совсем рядом с Пашиным ухом ехид-
ный голос. Это почти отрезвевший Димон вернулся из душа. — Дупло-то не слипнется от сиропа?
Налей-ка и мне чайку нутро прошпарить, а то зябко апосля душа прохладного.
- Уж чья бы корова мычала насчет липкого-то! — немедленно парировал удар Метлин. — Я ведь
свою физию от торта не отмывал как некоторые, да и китель завтра в химчистку не понесу.
- Это уж точно — Лида сердито посмотрела на мокрого Димона. — Ты, Павлик прав однако. Он
только другим замечания может делать, а сам как слон в посудной лавке топчется. Ладно уж, да-
вай садись, козлик ты наш однорогий, попей хоть чаю нормально со всеми. Эх Дима! Хороший ты
мужик, но дурак дураком, честное слово. Устроил нам Новый год, нечего сказать! Лев, наверное, те-
перь мой дом за километр обходить будет — она повернулась к брату, который поглощал уже тре-
тью чашку чая. — Правда, братуха?
- Да не, сеструха, все нормально прошло. Биномиально, так сказать. Дима человек душевный.
Я бы с ним в разведку точно пошел. Зря вы на него скалитесь, ведь такое с кем не бывает. Пусть это считается просто недоразумением, этаким новогодним приключением. Я так вот думаю.
- Ничего себе приключеньице! — Лида удивленными глазами посмотрела на Льва. – Молодцы!
Мало того, что напились как поросята, так и торт, который я два дня делала умудрились изнич-
тожить. Хорошо, наверное, идти в разведку с другом, у которого пол-туловища в бисквите разма-
занном. Театр полномасштабных придурков, вот как это называется! Представляете, идут двое раз-
ведчиков по лесу: один из них чучело огородное, другой в костюме при галстуке. Все что они мо-
гут разведать, так это месторасположение ближайшего магазина, где можно купить пивка для поправки здоровья.
При этих словах Бурлак поперхнулся горячим чаем и в приступе подступившего вдруг неу-
держимого смеха нечаянно опрокинул свою чашку на стол. Горячая жидкость в момент растек-
лась по скатерти и, как на грех, ошпарила ноги сидящей с ним рядом Марише. Та же, от неожи-
данной боли, в свою очередь подавилась куском зефира и машинально всплеснув руками, заехала
локтем в лоб сидящему по другую сторону Метлину, чинно вкушавшему свой сироп. Через нес-
колько секунд вся грудь последнего была залита липкой коричневой жидкостью и он, ничего не
понимая, удивленно смотрел как теплые струйки стекают вниз по животу,оставляя густой след
на стиранной недавно форменной рубашке.
- Ну что скажешь, дружбан? Боженька-то не фраер,он все видит! — Снегирев с удовольствием
потер ладони друг о друга. – Понял, Павлик, кто первым в химчистку направится? Правду го-
ворят: не рой колодец другим, так и сам в дураках не будешь.

Обескураженная всем происходящим Лида,округлив свои красивые очи, воспринимала ситуа-
цию, как некую злую шутку, но когда ее ошарашенный взгляд вдруг остановился на Бурлаке,
трясущемся от приступов дикого хохота, сама нервно рассмеялась и стала с небольшим над-
рывом в голосе повторять :
- Год Козла, год Козла, годКозла-а-а…!
Глядя на ставшее пунцовым от напряжения лицо хозяйки с выступившими то ли от досады,
то ли от смеха слезами, все собравшиеся переглянулись и дружно подхватили :
- Год Козла, годКозла…!
- Дай-то бог нам и его прожить — как-то тихо и грустно промолвил Снегирев и достав свою
рогатую картонную маску, порвал ее на мелкие, мелкие кусочки.

================!!!!!!!!!!!!!!!!! =================

ИЮЛЬ 2003 ГОДА

3 апреля 2005 года  10:30:49
Zouon | proxima@lens.spb.ru | СПБ | РОССИЯ

---

Евгений Кабалин

СИНДРОМ ЭРКИНСА-ШОБЕРГА

Мишу Плавниковича, заместителя командира БЧ-2 атомного подводного ракетного крейсера “Булава”,
шибануло током высокого напряжения, когда он, наперекор всем инструкциям, полез в аппаратный
шкаф во время проведения регламентных проверок. Миша на флоте служил не первый год и дело
свое знал профессионально,однако, как говорят, и на старуху бывает проруха. Тряхануло его так силь-
но, что в первые секунды он лежал навзничь откинутый киловольтами на пол в жутком ознобе с сильно
дрожащими руками и трясущейся головой. Глухой звук падающего тела привлек внимание лейтенан-
та Птюшкина, который увидев лежащего в междушкафном проходе шефа, тут же поспешил на помощь
ему. Он испуганно наклонился над скрюченной фигурой капитана третьего ранга и увидев, что тот уже
бьется в конвульсиях, сдавленным от волнения голосом как смог прокричал :
- Мужики! Доктора сюда давайте! Быстрее! Шефа кажись высоким е.. нуло!
Все офицеры, те кто был в это время в аппаратном зале враз повскакали с мест и дружной гурьбой
ринулись к месту происшествия. Как из рога изобилия посыпались советы, но Птюшкин только при-
поднял Мишину голову и аккуратно положил ее себе на колени, нервно приговаривая :
- Михаил Антонович, ну как же вы так? Господи, да рази ж можно туда руки совать!? Так и жизни лишиться – раз плюнуть. Ой беда какая!
По лицу лейтенанта было видно, что он очень растерян, поскольку совсем не знал как действовать в такой ситуации и правильно оказать первую помощь. Он только гладил левой ладонью по враз побледневшему
лицу Плавниковича и машинально качал головой из стороны в сторону.

Через пять минут после происшествия в аппаратную примчался судовой доктор Телегин со своим ко-
жаным саквояжем. Оценив обстановку,он принялся проводить реанимационные мероприятия. Долго
колдовал над пострадавшим, вколов тому несколько больших шприцов медицинских меланжей и
только когда тело офицера расслабилось, а лицо приняло свой естественный цвет, утер с лица холод-
ные капли пота и облегченно вздохнул.
- Все парни! Будет жить ваш Миша, но назвать его иначе как ####### я сейчас не могу. Ведь целый
капитан третьего ранга, а поступил как самый последний идиот. Сам же за технику безопасности
отвечает в БЧ — и такое учудить?! Категорически не понимаю!
- Слыш, кэп — пробасил стоявший рядом старлей Шохов. — Если Миша и полез туда, значит были на
то причины. Ты медик по жизни – вот и лечи людей, а судить нашего брата не моги. Мы ведь тебе сове-
ты не даем кому какую микстуру выписывать и как аппендицит через жопу вырезать.
- Это ты, Шохов, меня не лечи! — Телегин с негодованием посмотрел на плотную фигуру старлея.
- Там вон специально для таких как ты красным по белому написано: “ Внимание! Высокое напря-
жение! Не открывать при включенном состоянии!” Что тут непонятного? Нечего дураком прикидываться! Никаких причин нет, чтобы лезть туда, понял?! Посмотри вон на своего командира. Он теперь месяц
отходить от этого будет. Хорошо еще, что все обошлось, а могло быть и гораздо, гораздо хуже.

Доктор легкими ударами ладоней похлопал Плавниковича по щекам и тот медленно открыл глаза,
обведя сумасшедшим взглядом склонившиеся над ним лица людей и вдруг достаточно отчетливо
проговорил :
- Тамья ришга улько тлимуи у ляс туугма диня.
- Мужики! А чо он сказал, а? — удивленно промолвил Шохов. — Я лично ничего не понял. Бред какой-то.
- Я тоже не понял ни одного слова — доктор озадаченно смотрел в неестественно блестящие глаза
пострадавшего. — Михаил, ты что сказать нам хотел?
- Алимо векху лигиин маурта у лиас — лицо каптри покраснело от напряжения. — У ляс туугма диня!
- Ну полный канифас-блок! — Шохов озадаченно поскреб огромной дланью свой бритый череп.
- Похоже шеф умом тронулся, не иначе. Видать и вправду конкретно пи…уло! Давай, док, выводи его
из шизы побыстрее

Телегин приподнялся с колен выправившись во весь рост, развернулся, схватил Шохова за грудки и
грозно прошипел ему прямо в лицо :
- Если ты, Шохов, сейчас же не заткнешься, я, грешным делом, врежу тебе по морде! Всю жизнь терпеть
не могу таких как ты! Иди вон занимайся своими делами и не мешай мне работать!
Не ожидавший такого напора старлей отжал руки Телегина от робы и махнув рукой, тяжелой походкой
удалился в дальний угол помещения. Доктор же вновь опустился на колени и наклонившись к Плавнико-
вичу почти нос к носу, еще раз переспросил :
- Миша! Ты по-русски-то можешь говорить, а?

На лице последнего появилась маска страдания,он быстро замигал веками и снова стал говорить, соп- ровождая слова движениями правой руки :
- У ляс туугма диня! Анверт касих парига!
- Тяжелый случай, мужики — доктор обвел погрустневшим взглядом присутствующих рядом людей.
- Замутил себе мозги Михаил Антонович по самые помидоры. Ладно бы на базе: там бы я его сразу
в госпиталь определил, а здесь-то мне что теперь делать? Вот задача, ###, на мою голову!

Телегин плюхнулся прямо на пол и подтянув к себе саквояж, защелкнул его на замок. Так он про-
сидел примерно с минуту, после чего развернулся к Птюшкину и не очень уверенным голосом
скомандовал :
- Давай, лейтенант, берем его под белы рученьки и ползем на камбуз, прямо к морозильной камере.
Попробуем его морозом давануть. Говорят иногда помогает в таких случаях, хотя я такое впервые
в жизни встречаю. Ну хоть бы одно слово знакомое услышать. Миша! — он попытался посадить
Плавниковича прямо. — Это я, Саша Телегин. Узнаешь меня?
- У ляс туугма диня! Куралиг лакоту гурьпа ампрьян чииге — незнакомые слова вылетали изо рта
страдальца уверенно и плавно, будто он всю жизнь свою разговаривал на этом тарабарском языке,
при этом его лицо имело вполне осмысленное выражение. Он даже слегка улыбнулся сердитому
доку и сильно наморщил лоб, как будто удивляясь тому, что его до сих пор никто не понимает.

- Шурик, а может ему шильца налить холодненького? — голос принадлежал капитан-лейтенанту
Хибарову. — Может у него в черепе клапан какой заело, а? В таких случаях шильца принять — пер-
вое дело: обезжиривает,обезвоживает и прочищает одновременно. Принести?
- Хибаров! Ты хороший мужик, но ахинею несешь полную. Какое ему сейчас шило? У него и так ожог
мозга, наверное. Вон как перекрутило бедолагу. Ты лучше возьми вон бумагу с ручкой и законспек-
тируй то, что он тут нам говорит. Чую, язык какой-то редкий, может даже древний какой с глубины
веков. Знаешь кто у нас на лодке в языках сечет иностранных?
- Навроде бы в шестерке был один карась. С филологического к нам попал. Надо у Ванюши Замкова
спросить,он у него в хозяйстве — Хибаров подошел к стойке с аппаратом внутренней связи и нажав
кнопку микрофона, гаркнул во всю мощь своего голоса :
- Капитан-лейтенанту Замкову просьба срочно прибыть в аппаратный зал БЧ-2!

Когда запыхавшийся Замков через три минуты прибежал в отсек, то обнаружил шумную и споря-
щую толпу коллег, сгрудившихся вокруг сидевших на полу Плавниковича и Телегина. Кроме того,
в центре этой кучи-малы он увидел своего друга, каплея Хибарова, стоявшего с блокнотом и авто-
ручкой, пытающегося что-то записать.
- Кто Замкова вызывал, двушники? — он громко обратился к собравшимся.

Хибаров увидел друга и кивком головы дал понять, чтобы тот подошел к нему поближе
- Ваня! У тебя там матрос один есть с филфака. Надо его срочно сюда прислать. Тут дело серь-
езное. Видишь, Мишу Плавниковича высоким ломануло. Он теперь на иностранном языке с нами
беседует, а мы ничего понять не можем. Сплошная неразбериха и ни одного слова знакомого не
услышали. Поможешь?
- Чудеса какие-то! — Замков удивленно выслушал приятеля. – Чтобы Миша на иностранном языке
гутарил?! Да мы с ним в Нахимовском в одной группе учились. У него и по английскому выше троя-
ка никогда не было, а русский вовсе учил с грехом пополам. Здесь я тоже что-то не припоминаю, чтобы
он полиглотством занимался в свободное время. А нукося, дайте я лично послушаю — он пробрался
к центру и присев на корточки, участливо спросил Плавниковича:
- Мишаня! Do you speak English?
- Химбью бахсту диль ликуута вуиино чюмаге. Нукхи мегвинте — с лица каптри не сползала гримаса
досады. — У ляс туугма диня!
- Во блин-компот! — глаза Замкова округлилсь и даже голова в прическе ежиком будто бы еще
больше ощетинилась. — Триллер, шелушись мой нос картошкой! Сам бы не услышал – никогда бы
не поверил. Ну дела! Мужики, это точно не английский!
- Да это мы и без тебя знаем. Догадались, ###! — Телегин строго посмотрел на Ваню и махнул на
него рукой. — Давай сюда своего филолога, пусть он послушает.
- Калистратова? Да он, по-моему, по арабским специализировался, а это совсем непонятно какой.
Типа негритянский мумба-######, а может и вообще папуасский.
- Да откуда Миша негритянский язык может знать. Он и на негра даже не похож, а на папуаса тем
более — Хибаров почесал авторучкой за ухом. — Что-то ты загнул не туда, Ванюша. Ты послушай
, как гладко стелет-то, без запинки, мать честная. Давай сюда своего Калистратова. Арабский не араб-
ский, а глядишь может чего и разберет. Дуй за матросом.

Через пятнадцать минут Замков возвратился в компании тощего испуганного матроса с длинным
узким лицом и синими кругами под глазами. Начальник подтолкнул служивого в центр и ласково
шепнул ему на ухо :
- Давай, Гриша, послушай, что говорит капитан третьего ранга Плавникович.
Хибаров сунул блокнот с ручкой в боковой карман и обняв матроса за плечи, прижал его вниз к
самому плечу доктора, так и сидевшему все это время на самом полу. Телегин бросил быстрый взгляд
на матроса и вновь тихо спросил уже уставшего от всей этой возни Миши :
- Михаил Антоныч!? Как ты себя чувствуешь?
- У ляс туугма диня. Итке мовою пляхба — Плавникович был в своем амплуа.
Док вопросительно уставился на Калистратова с лучом надежды в глазах. Матрос растерялся, еще
больше вжал голову в плечи и часто моргая длинными ресницами, смотрел на немного дергающееся
лицо Плавниковича, изможденное от всех этих языковых экзерцисов. Лицо парня не выдавало никаких
эмоций и только у виска пульсировала бледно синяя жилка, хорошо видимая сквозь прозрачную блед-
ную кожу.
- Это ни на что не похоже. Если это и язык, то он довольно низкого уровня. Примерно такая фонетика
была у племен аборигенов на Фиджи и у некоторых родов в Полинезии, но это только навскидку, ну
вроде ассоциаций. Точно могу сказать, что к европейским языкам он не имеет отношения на все сто
процентов. Больше ничего не могу определить — Калистратов сконфуженно посмотрел на Телегина,
легонько пожал плечами и повторил: — Больше ничего.
- Что ж ты за филолог, едри тебя в полубак! — с нескрываемым раздражением промолвил Телегин.
- И чему вас только студентов учат в этой альмаматер? Я хоть и врач по профессии, но и то понял,
что эта ахинея больше на обезьяний язык похожа, нежели на какой-нибудь цивилизованный. Фоне-
тика, херетика! Ху.. вый ты переводчик, Калистратов! Видать вместо того, чтобы на лекциях языки
изучать, ты с бабами на дискотеках тусовался. И вот результат — оценка два!
- Слышь, Шурик! — вступился за подчиненного Замков. — Ты чего к пацану прицепился? Он, между
прочим, в Индонезии практику не проходил и с папуасами не якшался. Откуда ему знать, что за херню
порет ушибленный током Плавникович? Может это и не язык вовсе, а полнейшая абракадабра. Мо-
жет у него там все нейроны перепутались и звуки эти и не слова совсем, а абсолютная чушь.
- Все может быть, только почему он одну фразу все время повторяет? Как там? — он взглянул на Хиба-
рова. — Ну ка, Петр, посмотри, что ты там записал.
- У ляс туугма диня — с трудом проговорил Хибаров. — Язык, кипит твой чайник, можно сломать!

Услышав знакомые слова, вновь оживился Плавникович. Он улыбнулся Хибарову и охватив правой
рукой его ногу, радостно закивал головой :
- Уваи! Уваи! Крииго пильха у ляс туугма диня!
- Ну что ты на это скажешь, Ваня?! Я хоть и доктор, а кое в чем разбираюсь. То что он говорит, вполне
осмысленная речь и значит это язык! По большому счету и наплевать бы нам на эту белиберду,однако
что мы командиру БЧ Брагину доложим? Миша недееспособен и адекватно на обстановку не реа —
гирует, а значит выполнение задач личным составом БЧ-2 ставится под угрозу? Если папа ваш его
увидит в таком состоянии, то я вам, бычки, не завидую. Остается последняя надежда — морозильная
камера. Подержим его там с пол-часика при минус 20 – глядишь и возвратится в исходное состояние.
Ну а если и это не поможет, то тогда я пас. Вот так, ребятки. Думаю больше ни один из вас в шкафы
с высоким лезть не отважится, а то всем вам у ляс туугма диня будет.

Телегин вновь поднялся с пола и при помощи взволнованного Птюшкина поставил страдальца на ноги.
К удивлению всех, каптри вполне уверенно обрел равновесие и даже сделал несколько небольших
шагов самостоятельно. С его лица не сходила легкая улыбка с некоторым оттенком некой малохольности,
так характерной для абсолютно счастливых и не обременненных никакими проблемами людей.
Глядя на воспрявшего товарища еще недавно стоящего одной ногой на тонкой грани между жизнью и
небытием, Хибаров медвежьим жестом обнял его полноватую фигуру и троекратно облобызал, как водится
по русскому обычаю.
- Ну, Мишаня, и напугал же ты нас, засранец. Скажи спасибо доку. Если бы не он, то могло быть все гораз-
до хуже. Сейчас мы с тобой на процедуры пойдем, мой хороший, а то ты еще не до конца реанимировался.
Ху.. ню какую-то порешь несусветную. Мало того что и самому не понять, так еще и нам мозги заплел.
Давай держись за меня и потопали на камбуз.
- Тпигалья бха вип лагисия. Чихуре алатги марю — Плавникович смотрел на друга часто мигающими
влажными глазами небесного херувима. — У ляс туугма диня.
- Ну полный вперед! — Хибаров потер пальцами кончик носа. — Видать напрочь там чтой-то заклинило.
Одним словом — загадка науки в полном смысле. Слышь, Шурик, а может Шохова попросить, чтоб он ему
джеб с левой вломил? У него удар килограмм на четыреста потянет. Глядишь и вправит полушария на

место. Как думаешь?
- Тебе, Петр, надо самому психиатру показаться, потому что твои предложения иначе как олигофрени-
ческими и назвать-то нельзя. Это же живой человек, а не контактная группа в конце концов. Сказано
в морозильник, значит туда и идем: молча без всяких дурацких разговоров. Ты лучше сам подставь
свою незадачливую голову под шоховский кулак, а потом расскажешь мне о сво их впечатлениях,
если, конечно, сможешь вообще после этого говорить. Что же это у вас в черепах только находится
вместо мозгов? Видать сплющило их там как камбалу на глубине, в лепешку. Не БЧ-2, а палата № 6 в
самом деле. Надо вам витаминов выписать всем, а то свихнетесь когда-нибудь. Первые признаки уже
налицо. Это надо до такого додуматься: сначала человека, перенесшего шок от удара током, шилом хо-
лодным напоить, а потом под кулак тяжеловеса подставить! Весело, сердито и, самое главное, последствия
такого оздоровления иначе как полной жопой не назвать. Так что, Петр, иди на камбуз и скажи Жиркову
чтобы морозильную камеру открыл и табурет туда поставил для пациента нашего, а мы с Птюшкиным
его сейчас туда следом доставим. Понял?

Хибаров кивнул головой и уже через секунду скрылся за тяжелой дверью отсечной переборки. Доктор
взял в левую руку свой саквояж, а правой сжал локоть Плавниковича и дал знак лейтенанту, чтобы тот
помог ему сопровождать больного к месту назначения. Они довольно легко преодолели расстояние до
входа в отсек и уже было собрались покинуть его, как вдруг столкнулись нос к носу с командиром БЧ-2,
капитаном второго ранга Брагиным, возвратившимся с совещания у шефа. Увидев необычную троицу,
Брагин удивленно поднял брови и задал абсолютно резонный вопрос :
- Что случилось, мужики?
- Да вот, Виктор Андреевич, Мише плохо стало. Похоже по всему, синдром Эркинса-Шоберга — очень
Быстро стал говорить Телегин, будто опасаясь невзначай сказанной кем-либо из присутствующих правды.
- Я его в лазарет забираю. Надо анализы сделать и все такое.
- Надолго, Саша? — озабоченно спросил Брагин. — А с чего это у него?
- Перенапряжение! — Телегин строгим взглядом посмотрел командиру в глаза. — Не жалеете Вы своих
подчиненных, Виктор Андреевич! Горят на работе, можно сказать!
Молча стоявший до этого Плавникович вдруг освободился от поддерживающих его тело рук сопро- вождающих и достаточно громко произнес :
- Тульгамхти вриль гамибаи сильо фет керибхи. Лусти паркушь вет.
На лице Брагина появилась тень крайнего удивления.
- Что он сказал, я не понял?
- Это и есть синдром Эркинса-Шоберга, Виктор Андреевич. Человек вытягивает из подсознания пере-
данную через структуры ДНК информацию от своих древних предков в результате какого-либо
сбоя в нейронных структурах подкорки и может разговаривать на давно забытых языках. Видите,
как служба Михаила укатала. А все почему? Потому что экипажем абсолютно не соблюдается режим
работы, сна и отдыха в замкнутом пространстве подводного крейсера. Задумайтесь над этим, товарищ
капитан второго ранга.
- Чертовщина какая-то! — Брагин нахмурил брови. — Сколько лет служу, а такое первый раз вижу.
Раньше в дизелюгах душились и головами о низкие переборки долбались, но ни о каких синдромах и не слыхивали. Понапридумывали всякой по.. бени на нашу голову. Какой, к едрени матери, в боевом походе
должен быть режим? Они и так ни хрена не делают! Так что, док, ты мне хвост не мочи со своими синд-
ромами. Даю тебе сутки на то чтобы Плавниковича в порядок привести. Мы ведь здесь не в фантики
играем, в конце концов! Синдромы-палиндромы!

Командир помахал как веером папкой с бумагами перед покрасневшим от волнения и жаркой атмос-
феры аппаратного зала лицом и медленно удалился на свое командирское рабочее место.
Раздраженный несправедливым упреком Брагина, Телегин подтолкнул Мишу к выходу и вместе
с ожидавшим их уже по ту сторону отсека Птюшкиным они не без труда стали пробиваться сквозь
бесконечные переборки в сторону камбуза, где посланный туда ранее Хибаров распекал мичмана
Жиркова за то, что из-за развешанных в морозильнике говяжьих боков, некуда поставить стул и поси-
деть. Озадаченный Жирков совершенно не понимал, что хочет от него капитан-лейтенант и с чувством
внутренней обиды оправдывался :
- Петр Сергеевич! Камера-то для мяса предназначена, а не для того, чтобы там людям сидеть. Что там
делать нормальному человеку при таком морозе?
- Нормальному нечего, а ненормальному в самый раз, Жирков! — Хибаров взял в руки стул, принесен-
ный им из кают компании. — Давай, сдвигай говядину к задней стене да побыстрее, а то я мерзнуть
уже стал в этой, ###, Антарктиде!

К тому времени, когда офицеры добрались до камбуза и в проеме толстой двери морозильника возник-
ла фигура Телегина,оба – и мичман, и капитан-лейтенант дрожали от холода как бездомные собаки
и упершись в скользкий пол камеры, плечами толкали покрытые инеем тяжелые коровьи бока, под-
вешенные толстыми крюками к массивной перекладине. Увидев доктора, Хибаров облегченно вздохнул
и в момент выскочил наружу.
- Все, Шурик, место освободили. Можешь запускать клиента, только смотри, как бы в другую крайность
не попасть. На градуснике-то внутри — минус двадцать пять! Заморозим там мужика до погибели.
- Чем холоднее, тем градиент активнее, а значит терапия эффективней будет, Петр. Ты не переживай,
мы же не изверги с тобой,однако надо до такого состояния Мишу довести, чтобы обратным шоком
мозги на место вправить. По сему пробыть он там должен минут пятнадцать, не меньше. В следу щий
раз будет думать, что делает. Давай зови Жиркова и будем проводить физиотерапию.

Хибаров,открыв дверь камеры, крикнул мичмана, который с очумевшим от холода взглядом выскочил
оттуда буквально пулей и громко матюгнувшись, исчез в камбузных закутках. Телегин заглянул внутрь
морозильника и увидел там одиноко стоявший на самой середине стул в обрамлении розовых мясных
полутуш. Удовлетворительно кивнув головой,он жестом указательного пальца дал понять Птюшкину,
что время “ч” настало и когда тот подвел каптри к камерной двери, доктор взял его за плечи и подведя
к стулу, мягким, но сильным движением усадил вниз и потом, ни слова ни говоря, закрыл дверь на
задвижку. Затем он посмотрел на свои ручные часы и тяжело вздохнув,обратился к офицерам :
- Ну все, мужики. Давайте помолимся за его здравие. Осталось только ждать. Дай-ка, Петр, мне закурить,
а то совсем что-то хреново стало.
Хибаров достал пачку “Беломора” и протянул доктору. Тот удивленно посмотрел на каплея и разочарован-
но спросил :
- Как вы эту гадость смолить можете? Неужели нормальных сигарет не купить? Неужели своих легких
не жалко?
- Ну ты и сибарит, Шурик! Эти хоть куришь и чувствуешь что-то. А сигареты эти – одно баловство
сплошное. Не дым, а туман. Ни вкуса, ни запаха. Так что кури самый что ни на есть народный продукт
и не выступай.
- Ладно, давай эту горлодерину. Все равно больше ничего нету. Вон Птюшкин-то не курит, как я знаю.
Правда, Вадик?
Лейтенант кивнул головой и озабоченно посмотрел на доктора.
- Товарищ капитан. Надо бы шефа проверить. Может он замерз там уже, а?
- Не дергайся, лейтенант! Он и должен замерзнуть, иначе все это не имеет смысла, понимаешь? Он
заиндеветь должен, в сосульку превратиться и вспомнить кто он, где он, и почему здесь находится. Это
называется шокотерапией. Я вот тебе расскажу для примера случай, который произошел со мной,
когда я в академии учился.

Раскурив папиросу, Телегин стал рассказывать коллегам одну из многочисленных историй, которые
в большом числе случались в его медицинской практике. Рассказчиком он был неплохим и люди
слушали его всегда с интересом, потому что обладал доктор необыкновенным чувством юмора
и сдабривал свои повествования множеством смешных и порой анекдотичных ситуаций. В этот раз
он решил поведать собеседникам случай, когда в морг привезли труп замерзшего пьянчуги, случайно
найденного внимательными гражданами у железнодорожной платформы и чудом воскресившегося на
прозекторском столе через два часа после своего невольного туда прибытия. Доктор так живо описывал
реакцию дежурного прозектора при виде мычащего трупа, что даже не услышал, как по ту сторону двери
морозильной камеры стали раздаваться стуки. Офицеры обратили на них внимание только тогда, когда
стала позвякивать массивная задвижка, фиксирующая дверь в уплотнителе. Прервав беседу, Телегин
прислонил ухо к отделанной матовой нержавейкой двери и несколько секунд внимательно слушал,
после чего удовлетворительно хмыкнул и загадочно промолвил :
- Все, ребя, процесс пошел в нужную сторону. Сейчас самое главное отбросить жалость и дверь не
открывать, иначе все насмарку пойдет. Думаю, пик примерно через три минуты настанет. Как только
стучать перестанет, тогда мы его оттуда и достанем. Петр, ты срочно сейчас беги в спортзал и сауну
включи, если там никого нет. Мы его отсюда сразу туда воткнем, чтобы воспаление легких не получил
невзначай.
Хибаров кивнул головой и быстро исчез из подсобки, а Телегин с Птюшкиным стали напряженно
вслушиваться во все усиливающиеся удары по ту сторону двери. Прошло примерно десять минут,
когда удары вдруг прекратились и наступила глухая тишина. Капитан еще раз бросил взгляд на часы
и дав знак лейтенанту, быстро открыл дверь и с силой отворил ее на полную амплитуду. Там, в царстве
жуткого холода, сидел на стуле дрожащий как осиновый лист Миша Плавникович и держал в руках
замерзшую половинку туши барана, которой видимо и колотил в дверь камеры. Нос и уши страдальца
были красно-бардового цвета, а усы покрылись белым налетом инея. Увидев перед собой экзекуторов,
он бросил барана на пол и пытаясь пресилить чечетку, которую непроизвольно отбивали его челюсти,
набросился на них с кулаками. Справедливая ярость пострадавшего сопровождалась традиционным
набором таких изысканных матерных трелей, что привести их здесь было бы в крайней степени неэтично

по отношению к читателям. Тем не менее, гневная отповедь капитана третьего ранга сладкой музыкой
и божественным эликсиром лилась на сердце судового доктора Телегина. Растянув свой рот в широкой
счастливой улыбке,он подошел к изрыгающеиму в его собственный адрес проклятия Михаилу и обнял
как самого дорогого и близкого человека.
- Мишаня! Ты говори, говори дорогой, мы со всем согласны. Замерз ты по самую маковку, сердешный,
поэтому мы сейчас с тобой в сауну пойдем греться. Ты не обижайся на нас с Птюшкиным за то что мы
тебя в этот саркофаг запихали. Понимаешь, так надо было. Мы тебе потом все расскажем, а теперь нужно
в баню.
Плавникович немного сник от проникновенных слов и дружеских объятий доктора, но все равно продол-
жал кипятиться :
- Не ожидал я от тебя, Шурик такого жуткого издевательства, не ожидал. За что же вы меня такой казни
подвергли? С ума что ли сошли? Ни с того, ни с сего в морозильник запихали. Еще чуть-чуть – и крякнул
бы на полном серьезе. Уши уже стеклянными стали. Это что же у тебя за методы такие иезуитские, Саша?
Теперь точно заболею. Я с детства простудами страдаю. Удружил, нечего сказать.
- Давай, Миша, быстро в сауну! Тебе сейчас быстрее в тепло надо. Согреешся, тогда я тебе на все вопросы
отвечу — Телегин подтолкнул гневающегося Плавниковича к вы ходу и хитро подмигнул Птюшкину, кото-
рый в ответ оттопырил большой палец на левой руке и улыбнувшись выразил доку молчаливое восхище-
ние. На душе у капитана стало легко и радостно настолько, что он с внезапно возникшим воодушевлением
исполнил фрагмент из матросского танца “Яблочко”, смачно похлопав ладонями по бедрам и ступням, не
забывая при этом поддталкивать в спину все еще дрожаще го от перенесеных испытаний каптри.

Когда они добрались до спортивного зала, там уже ждал их завернутый в белую простынную тогу Хибаров,
за пять минут до этого разогнавший из парилки шумную компанию мичманов из девятки. Увидев
дрожащего от озноба Плавниковича, что-то бубнившего себе под нос,он вопросительно посмотрел на
широко улыбающегося доктора и все сразу понял. В два счета он оказался подле пострадавшего приятеля
и обхватив его медвежьей хваткой, сильно прижал к своей груди :
- Мишуня! Дружбан! Ты оклемался, кореш?! Ну слава богу Посейдону! А мы уже и надежду потеряли!
Ты не представляешь, как я рад!
- Да вы что, с ума сегодня все посходили? Может скажете, наконец, что случилось? Я ничего не понимаю.
Сначала в морозильнике держат до полного абзаца, потом радуются как дети, что выпустили обратно.
Это как назвать можно?
- Давай раздевайся и ныряй в парилку, счастливец — Хибаров щелкнул пальцами руки. — Ты что,
действительно ничего не помнишь?
- А что я должен помнить, Петя? Что сегодня день открытых две рей в психушке? Так мы вроде бы в
боевом походе сейчас. А то, что полчаса назад я в морозильнике чуть было не окочурился, так это я еще
забыть не успел.
- Ну а как тебя высоким пиз…уло не помнишь? — Хибаров залез в карман своей робы и достал оттуда
блокнот. — У ляс туугма диня, приятель.
- Не, я улетаю от вас, мужики — Плавникович обвел коллег удивленным взглядом. — Каким высоким,
Петя? Ты что плетешь-то? Матом по-полинезийски ругаешся. Где научился-то?

Последние Мишины слова ввели остальных присутствующих в полный ступор. Они удивленно перегля-
нулись и в мгновение растерявшийся Телегин сразу перестал улыбаться. Он несколько секунд водил
зрачками из стороны в сторону и озадаченно тер кончик носа длинными изящными пальцами.
Наконец, когда очевидная догадка дошла до его мозгов, доктор с интересом посмотрел на недоуменное
лицо недавнего пациента и вкрадчиво спросил :
- А ты где научился, Миша, по-полинезийски калякать, а?
- Где, где?! В Караганде! Я на Таити с родителями в детстве пять лет жил. У меня батя-то океанологом
был, морской мир изучал. Там же и погиб – катер ихний в шторм попал, ну а меня дядя в Нахимовское определил потом. Так что помню кое-чего.
- Понятно — Телегин бросил хитрый взгляд на Хибарова. — Видишь, Петр, ларчик как всегда просто
открывается. А мы все извилины перекрутили. Тут вовсе не синдром Эткинса-Шоберга, а обыкновен-
ная дежа-вю. Всего лишь навсего, мужики. Ладно, вы здесь парьтесь тогда, а я пойду отдохну маленько —
он похлопал Плавниковича по плечу и немного сутулясь пошел к выходу, дернув по пути ручку силово-
го тренажера,ответившего лязгом стали на натянутом тросе. Потом остановился, будто вспомнил что-то
очень важное и крикнул Хибарову :
- Петр! Ты извинись за меня перед Калистратовым. Я был неправ с ним. Он вполне нормальным специа-
листом оказался, все четко определил. Пусть Замков его поощрит как сможет. Сделаешь?
- Да без проблем, док, только ты в следующий раз держи эмоции при себе. Видишь, как можно человека
зазря обидеть! Калистратов умный матрос, а ты его по мордам, по мусалам! Некрасиво! — попенял

Хибаров Телегину и проводив взглядом его скрывшуюся фигуру, повернулся к Плавниковичу и как-то
очень серьезно сказал ему :
- А ведь ты ему жизнью обязан, кореш. Вон Птюшкин не даст соврать – с того света тебя возвратил. Такие
вот дела.

Плавникович опустил голову и уперся взглядом в пол. Он все-таки не понимал сути всего происходящего, однако догадывался, что оказался в центре каких-то событий, так или иначе с ним связанных, но не помнил
абсолютно ничего. Озноб от переохлаждения уже стал отпускать и только распухшие немного уши
пронизывала колющая боль. Чувство досады сменилось ощущением некой собственной вины за что-то
им лично содеянное и заставившее коллег беспокоиться о его здоровье. Он понимал, что все это имело
веские причины и, видимо, приключилось с ним что-то совсем неординарное.
- Мишаня! — он очнулся от громкого вопроса Петра. – А что на самом деле означает это “у ляс туугма
диня”?
Глаза страдальца вдруг хитро прищурились и он ответил:
- Да это типа “Пошли вы все в ж.. баню!” — он улыбнулся другу Хибарову и тот, весело расхохотавшись,
резюмировал :
- Так мы туда как раз и собираемся — открыв дверь парилки,он подтолкнул туда изможденного приятеля
и через мгновение они уже нежились в обьятиях ласковых, немного обжигающих кожу, но таких прият-
ных волн горячего, настоянного на запахе сосновой смолы и проникающего аж до самых пяток банного
духа.

====================!!!!!!!!!!!! ====================

3 апреля 2005 года  15:40:27
Zouon | proxima@lens.spb.ru | СПБ | РОССИЯ

---

Павео Примаченко

Два рассказа
рассказы

Возвращение маленького принца

Надо развестись, выгнать его. Иначе в дурдом попадешь. – Ольга умылась холодной водой, немного успокоилась. – Нет, дорогой, на тебе свет клином не сошелся. Не на ту напал. Я с тобой всю жизнь грызться не собираюсь. Подыщу тебе «замену», и катись на все четыре стороны. – Твердой рукой нанесла легкий макияж, причесала волосы, полюбовалась на себя в зеркало. – Хорошенькая, даже красивая молодая женщина. – Она подмигнула своему отражению и, бодро выйдя из ванной, пошла в комнату дочери.
После каждой ссоры с мужем Ольга спала с дочкой. Ребенок всегда радовался, прижимаясь к ней теплым комочком.
Катя, обняв и поцеловав мать, шепнула. – Мамуля, а как там маленький принц? – Ольга часто и всегда по-своему рассказывала ей эту сказку, и девочка наверняка знала ее наизусть, но просила повторить, потому что «все, все забыла».
Ольга начала с того, что принц жил в космосе, был красивым, добрым и ласковым. Однажды он решил найти себе невесту и полетел на землю. Дочка, уткнувшись личиком маме «под крылышко», уже спала. А Ольга про себя продолжала. Он искал принцессу долго, долго и однажды увидел ее на морском берегу. Светило солнце, плескались волны, в небе носились чайки. Ольга тоже заснула и оказалась на бескрайнем ковре пляжа, а ей навстречу шел маленький принц. Подойдя, он посмотрел на нее большими печальными глазами, взял за руку. – Любимая, Я, наконец, нашел тебя. – Склонил голову, поцеловал. Жаркие губы обожгли все тело. Перед глазами билась голубая змейка артерии. Неторопливо, будто вдыхая аромат цветка, она легко коснулась его шеи, лаская упругую, пульсирующую плоть, задела жилку зубами, они нежно, плавно сомкнулись и по телу разлился чувственный голубой поток, и начался полет… Мимо метеоритов, мерцающих звезд, ярких планет, млечного пути. Ольга пила и пила горячую, живительную негу, а, насытившись, полетела одна, испытывая великое наслаждение. Просыпалась она от собственного крика и долго лежала, слушая, как легкие волны радости и желания постепенно угасали.
Когда Ольга увидела этот сон впервые, она решила, что это оргазм, который ей приходилось испытывать нередко. – Но если это и оргазм, то космический, а не земной. И, немудрено, ведь принц прилетел с другой планеты,— подсмеивалась она над собой. – Но почему мы, как вампиры? Это жутко, омерзительно, но и чудесно, волшебно, как в настоящей сказке.
Скоро вопросы хорошо это или плохо перестали мучить ее. А после ссор с Олегом она научилась звать маленького принца сама. Уходя в комнату дочери, говорила себе. – Ничего, есть и у меня на свете радость. Ты придешь, прилетишь. Так и было. Море, пляж, небо, удивительный неземной «поцелуй вампиров» и полет.
После таких снов, как ни странно, становилось стыдно перед мужем за измену. – Он грубый, противный, сам виноват,— успокаивала она себя. Но потом смеялась. – Ведь это мистика, пустота.
Ольга познакомилась с Олегом в институте. Они буквально набросились друг на друга и рухнули в бурный роман-вулкан. Долго не тянули, расписались. Получив диплом, Олег ушел к приятелю в автосервис – рихтовщиком. Ольга тоже ни дня не работала инженером, став риэлтером. Ей нравилось прокручивать сделки, придумывать варианты, выбирать ходы, как в шахматной игре. Нравилось постоянно встречаться с новыми людьми, испытывать новые впечатления. Убедив себя в том, что семейная жизнь с Олегом не удалась, она нашла ему «замену» среди клиентов. Михаил Андреевич был старше ее на десять лет. – Умный, но слишком мягкий. Как ему с таким характером удается руководить большой фирмой,— удивлялась Ольга.
Он тяжело переживал разрыв с женой, ее наглые измены. Ольга поняла, что Михаил нуждается в помощи, и активно взялась за дело. Но вопрос с разменом квартиры потребовал времени. Ольга стала часто встречаться с Михаилом, и скоро они сблизились. Она увидела в нем спокойного, уравновешенного, надежного человека и преданного мужчину, с которым, как ей казалось, жизнь станет сплошным праздником. Однако замуж за него Ольга не спешила, но с Олегом решила расстаться. Ее слова: «Мы вместе жить не можем» он воспринял как резкий, неожиданный удар, но устоял, гордо бросив в ответ,— Я уже давно так думаю. – Собрал вещи, погрузил в БМВ и уехал. Не мелочился, претензий на квартиру не предъявлял, имущество не делил, аккуратно переводил дочери значительную сумму в качестве добровольных алиментов.
Жизнь с Михаилом действительно принесла Ольге радость. Более внимательного, чуткого и заботливого мужчину она не встречала. Несмотря на занятость, он умудрялся отвозить утром Ольгу на работу, а Кату в детский сад, а вечером привозить их домой. Ольге часто приходилось задерживаться с клиентами допоздна или дежурить на фирме чуть ли не до ночи. Михаил в такие дни готовил ужин, кормил Катю, укладывал ее спать, а сам ждал Ольгу.
В постели он был нежен, деликатен, обходителен, порой, даже застенчив. В такие минуты он относился к ней как старший друг, опытный и терпеливый, к малому ребенку. А в обыденной жизни наоборот считался с ее мнением, прислушивался к советам. Это нравилось ей, возвышало в собственных глазах. Когда позволяло время, они выбирались в ресторан или театр. Ольге хотелось увидеть здесь Олега, чтобы он узнал, как она счастлива. По слухам он встречался то с одной женщиной, то с другой. – Значит,— жизнь у него не сложилась,— торжествовала она. И ее это радовало.
Летом Ольга с Михаилом отправились в отпуск, в Хорватию. Адриатика потрясла ее. Вода – синяя, таинственная. Небо – чистое, глубокое. А ночью – черное, звездное, будто бархатное покрывало. Стоя на балконе, казалось, чуть подпрыгнешь и полетишь.
Как-то на катере они поехали на маленький остров. На пляже Ольге вдруг почудилось, что она уже была здесь. Чувство беспокойства росло. Наконец, она поняла, что это именно то место, где она во сне встречалась с маленьким принцем. Вечером, лежа с открытыми глазами, она до мелочей вспоминала их встречи, но того дивного ощущения от «поцелуя вампиров» и полета в бездну не было. Ей захотелось вернуть сон. Она стала звать принца и, засыпая, оказалась на пляже. Вдали показался он. Ольга замерла в ожидании. Хотела броситься навстречу, но не решалась. Стояла и ждала. Раньше она не видела его лица, он был, как «призрачное видение во плоти». Теперь жен ей захотелось разглядеть его. Маленький принц приблизился и… Кто это? Михаил? Улыбается, ласково заглядывает в глаза, протягивает руку. – Нет, Миша, уходи,— закричала она и стала тревожно искать глазами того, пусть призрачного, зато желанного. Но увидела только даль пляжа. Растерялась и проснулась.
- Что с тобой, Олюшка? Ты кричала во сне. Приснилось что-нибудь? – Тихо спросил Михаил.
- Кричала? Наверно перегрелась на солнце. – Ольга поспешно встала, пошла в ванну, умылась, успокоилась, но, вернувшись в постель, долго не могла уснуть, терзаясь сомнениями. – Почему пришел Михаил? Может он и есть маленький принц? Нуда, он ведь замечательный, добрый, ласковый. Но, как она себя не убеждала, что-то все же не сходилось, не складывалось, не получалось.
На следующую ночь Ольга с бьющимся от волнения сердцем закрыла глаза, прислушалась. Когда Михаил заснул, начала «колдовать». И опять пляж, небо, море, чайки и снова Михаил. Он взял ее руку и, вместо долгожданного поцелуя, прижал к груди, расплылся в умильной улыбке. Ольга рассердилась, притянула его к себе и, припав губами к шее, сжала зубы.
- Ой, больно,— отшатнулся Михаил. – Больно,— повторил он виновато.
- Совсем не больно. Поцелуй меня. – Ольга коснулась запястьем его губ. – Он робко поцеловал ее пальцы и снова улыбнулся. – И это все? – Закричала она в гневе. – Ты же принц, мой принц.
- Нет,— ответил он. – Я Миша.
Она проснулась.
- Олюшка, опять что-то плохое приснилось?
- Нет,— пытаясь скрыть раздражение,— ответила она. – Извини, спи.
На следующий день Ольга старалась быть веселой, приветливой, но все валилось из рук и, глядя на Михаила, она думала. – Зачем он лезет в мой сон? Как же мне быть? Может Катя? Ну, конечно. Надо срочно ехать домой к дочке и рассказать ей сказку.
До отъезда оставалось еще несколько дней, но Ольга представилась больной и Михаил, серьезно обеспокоенный ее здоровьем, согласился вернуться раньше.
В первый же вечер после приезда, она сказала, что очень соскучилась по Кате. Девочка прижалась к ней, спряталась под крылышко и осторожно спросила. – А ты с дядей Мишей тоже поругалась?
- Нет, что ты,— рассмеялась Ольга,— с ним поругаться невозможно. Слушай сказку. – Жил на далекой планете маленький принц,— начала она,— а дочка, обрадованная и довольная тем, что мама рядом, уже мирно посапывала. Заснула и Ольга. И снова увидела пляж, море, небо и далекой точкой на горизонте «его». Она не выдержала, побежала. Ноги вязли в песке, она задыхалась, но не останавливалась. Когда же он оказался совсем близко, замерла, увидев добрую улыбку и по-собачьи преданный взгляд. – Тебе уже лучше? _ произнес Михаил одними губами.
- Где мой маленький принц? – Закричала Ольга в отчаянии.
- Теперь я буду твоим принцем.
- Нет, нет, я не хочу, уходи,— отрезала Ольга и проснулась. Осторожно встала. В коридоре столкнулась с Михаилом.
- Олюшка, мне показалось, что ты снова кричала во сне.
- Не волнуйся, все нормально,— грубо оборвала она. — Извини, мне надо в туалет
С этой ночи во сне ей упорно и настойчиво виделся улыбающийся Михаил. Это злило и раздражало. Возникало чувство неприязни, даже отторжения. Оно росло с каждым днем. Ольга пыталась уговорить себя. – Ведь он все тот же – добрый, нежный, хороший, готовый для меня на все, но ничего не действовало. Возможно со временем она притерпелась бы, но он так рьяно, настойчиво, почти назойливо заботился о ее здоровье, каждый день напоминая, Олюшка, с нервами шутить нельзя, надо показаться хорошему специалисту, что ей становилось противно. Доверить свои тайны даже самому лучшему специалисту она не могла. И не потому, что ее сочли бы за полоумную. Она панически боялась, что маленький принц навсегда исчезнет из ее жизни. И изо дня в день упрямо стремилась вернуть старый сон, но вновь и вновь, как колдовство, вместо принца появлялся Михаил. И она не выдержала.
- Миша, давай поживем отдельно, так надо, я тебя прошу.
Он согласился. Но и на расстоянии Михаил все также неотвязно являлся во сне. Ольга не знала, как быть, дергалась, срывалась. Ребенок был единственным ее утешением. Она много времени проводила с Катей. Однажды, забирая дочь из детского сада, узнала от воспитательницы, что приходил Олег Иванович и заплатил за кукольный театр.
- Олег? Приходил сюда? – Остолбенела Ольга.
- Да, Олег Иванович,— женщина слегка смутилась. – Я знаю, вы в разводе, но мы не вправе запретить отцу навещать ребенка.
- Нет, я не против, закипая от гнева и злости, пыталась оправдаться Ольга, а дома накинулась с упреками на дочь. Та замкнулась, насупилась, а потом расплакалась. Ольга уже пожалела, что обидела Катюшу, с большим трудом успокоила, попросив прощения.
- Мерзавец, все из-за него. – Дрожащими пальцами набирая номер телефона мужа, шептала она.
- Слушаю,— прозвучал знакомый голос.
Ольга снежной лавиной обрушилась на него, бранясь и оскорбляя. Он тоже не смолчал.
- Я вовсе не обязан спрашивать твоего разрешения. Меня никто не лишал родительских прав, и я буду видеться с Катей без твоего согласия тогда, когда сам того захочу. Ты, наверно, забыла, что мы пока еще не в разводе?
- Да, ты прав,— поняла свою ошибку Ольга. – Значит надо развестись официально. Опустив трубку, она почему-то успокоилась, даже повеселела и впервые за последние дни быстро и хорошо уснула. Снова оказалась на широком пляже, и ее призрачный и таинственный маленький принц вернулся. Она вновь испытала божественный поцелуй и сказочный полет. Казалось, они выпили друг друга до конца, истощились, но продолжали летать, как в первую ночь.
Ольга проснулась полная сил и энергии. – Может, с разводом не торопиться? – Вдруг подумала она. – Что-то к Мише душа не лежит. Да и на Кате наш разрыв скоро скажется. Лучше пусть встречаются, но с моего ведома, а иногда и в моем присутствии. Надо позвонить Олегу и без ругани и крика все уладить в интересах ребенка. Пока она раздумывала, Олег позвонил сам. – Извини, я вчера погорячился, давай встретимся и все спокойно обсудим ради ребенка.
- Ты тоже меня прости. Я буду ждать тебя на бульваре возле дома, приезжай.
Стоя у входа, она увидела его в конце аллеи, и внутри что-то шевельнулось, захолонуло, вздрогнуло. Выглядел он неважно, но это не обрадовало ее, как прежде. Приблизившись, Олег искоса оглядел ее, поджал губы. Они сухо поздоровались. Он сделал шаг навстречу и неожиданно взял ее за руку. От незнакомого чувства Ольга съежилась, но руки не одернула. Олег наклонился и поцеловал ее в запястье. Она оцепенела и увидела синее, манящее море, ласковое, нежное солнце, золотистый, бескрайний пляж, гомонящих, ликующих чаек и маленькую пульсирующую жилку на шее Олега.

Главный документ

- Верку-документ убили! Об этой новости говорила вся Одесса,— в трамваях, на разжиревшем привозе, барахолке за еврейским кладбищем, на улицах под акациями, где кружит поземкой пыль и пахнет уборными и, конечно же, в гостях друг у друга. Ненормальная Верка-документ была живой достопримечательностью города. С раннего утра и до темноты ее тощая фигура шаркала разбитыми туфлями по Дерибасовской и окрестным улицам, сгибаясь под тяжестью двух больших чемоданов с «документами». От них она и получила свое прозвище. Старуха часто и нервно оглядывалась, пристально всматриваясь в прохожих и бормоча,— Документы, документы,— таинственно скрывалась в подворотнях, будто уходила от слежки. Питалась она в кафе «Куманец», собирая с тарелок объедки. Некоторые посетители специально брали лишнюю порцию, чтобы оставить несчастной. Прямых угощений она ни от кого не принимала. – Отравить хочешь, документы забрать хочешь,— отталкивая предложенную еду, шептала старуха. Если же кто-нибудь пытался помочь ей донести чемоданы, она заливалась пронзительными воплями и, прижав ношу к сухим бедрам, улепетывала, что было мочи. Где она спала, никто не знал. Больше всего доставалось душевнобольной от «плановых» — обкуренных дурью мальчишек, день-деньской тусовавшихся между горсадиком и «биржей» — маленьким черным рынком на Греческой площади. Приперев Верку к стене дома, они грозно кричали. – Отдай чемодан! Отдай документы. – Глаза полоумной источали ненависть и отчаяние, нижняя челюсть с обломками зубов подавалась вперед, тело напрягалось и Верка… «взлетала». – Гадом буду, клялись одурманенные наркоманы,— как ведьма взлетела, даже меня чемоданом зацепила и кепку сшибла. Но, как ни старались мучители, документов увидеть им так и не удалось ….
Кто знает об Одессе понаслышке, уверен – главное богатство города – море, фрукты, шутки. Кто же побывал там хоть раз, будет, конечно, вспоминать и море, и фрукты, и анекдоты, но одесситки затмят все. В них слилось и воплотилось женское очарование всех наций мира. Многому изменяла память одесских старожилов. Но о дочери портного грека Вере Маргараки они не забудут и на том свете. О ней когда-то говорила вся Одесса. Когда Вера парила над Дерибасовской и окрестными улицами, разнося заказы клиентам, мужчины свернув шеи, каменели, смотря ей вслед, а женщины «падали с инфарктами» от зависти. — Неужели на свете найдется мужчина, достойный прикоснуться к этому чуду — размышлял шляпный мастер, старик Юкельсон, замирая у окна мастерской. Его хозяин, немец Циммерваль, медленно раскуривал папиросу « Сальве», пускал дым сквозь буденовские усы и таинственно усмехаясь шел в кабинет. С нежностью доставал скрипку работы Гварнери ( он был заядлым коллекционером скрипок } и долго играл. Его родители приехали в Россию еще до революции, отец горный инженер, работал на шахтах в Донбассе. Во время гражданской войны семья оказалась в Одессе. Родители скончались от тифа. Молодой Циммерваль женился, начал свое дело. Но опять осиротел – и жена, и ребенок умерли во время родов. Он замкнулся, ушел в работу, разбогател. Когда сворачивали «непманов» его не тронули, как иностранного подданного. Но когда в Германии утвердился фашизм, ему предложили или вернуться на родину, или принять советское гражданство. Он выбрал второе.
-Ха! Вы слышали? Нет, вы слышали? Дочь грека-портного окрутила немца-буржуя. Об этом говорила, нет, кричала вся Одесса. — Бог забыл нас,— сокрушался Юкельсон, глядя на молодоженов и натягивал будущие шляпы на болванки. — Она и он – это же две большие разницы. – А почему бы и нет. Он муж, а не любовник,— возражали другие — ей крупно повезло. Такие деньжищи. Теперь у нее будет все. — С завистью вздыхали многие.
И действительно, у Веры появилась щикарная квартира, домработница, Ни на одежду, ни на украшения муж денег не жалел. Она родила сына. Генрих, так назвали мальчика, взял от матери тонкие черты лица, изящную кость и волны черных волос. Отец одарил его любовью к музыке, умом и трудолюбием. Оба души не чаяли в сыне. Но матери постоянно казалось – мальчик болен. Нужны лучшие врачи и лекарства. Отец считал это блажью, требовал сурового воспитания и закалки. Никто не уступал. В доме постоянно тлел скандал. Вера жила сыном, дорогими туалетами, любовниками. Ей нравился сам процесс обмана. Она видела себя непревзойденной интриганткой. – Старый, жирный тюфяк — с удовольствием думала Вера, сидя за столом с мужем и болтая невинный вздор – лопаешь за троих и даже не подозреваешь, что сегодня я буду в объятиях другого. Циммерваль возможно не только подозревал, а, и многое, знал. О похождениях жены громко и нагло говорила вся Одесса. Но ему спокойней было ни о чем не догадываться. Он жил сыном, делом, музыкой, коллекцией. Мать пыталась образумить дочь. – Гуляй на здоровье, но тихо, как нормальные люди. И не летай стрекозой, отложи что-нибудь на черный день.- Какой черный день? – удивлялась Вера,— развестись у него не хватит духу. А умрет, все достанется мне.
В то лето все складывалось очень удачно. Вера уехала отдыхать в Крым. Но тревожная телеграмма от матери, заставила срочно вернуться- Только бы не сын. Что угодно, лишь бы ни чего не случилось с мальчиком- молилась Вера.
Генрих был здоров. Арестовали мужа – враг народа, немецкий шпион. Тогда много немцев – друзей и знакомых Циммерваля оказались шпионами. Даже похожий на доброго волшебника органист из кирхи, которая стоит в Лютеранском переулке, « по ночам сигналил фонарем фашистским самолетам». Об этом шепталась вся Одесса. Квартиру у Веры забрали, оставили на двоих крохотную комнатенку – чуланчик, имущество конфисковали. По настоянию родителей она сменила фамилию, сына теперь звали Гена. Когда началась война, ему исполнилось пятнадцать лет. Генрих, как и его сверстники, рыл окопы, таскал мешки с песком, дежурил на крышах, мечтал подхватить « зажигалку», утопить ее в бочке с водой. Но бомбы падали мимо их дом. А бабушка и дедушка погибли во время одного из налетов.. Вера и сын остались совсем одни. Одессу оккупировали немцы и румыны. Появились новые слова « гестапо, сигуранца, враги Рейха,. Каждый жил в страхе, кормился как умел. Вера устроилась на табачную фабрику. Ее открыл в бывшем артиллерийском училище на Большом фонтане полурумын – полурусский коммерсант. – Вы обязаны называть меня господин Господин,— наставлял он подчиненных. Господин была его фамилия. К Вере относился с особым вниманием и заботой. Перевел на легкую работу, делал подарки. Вера начала « шиковать». Кому то это не понравилось и в гестапо полетел донос о том, что ее сын не от законного мужа. А от любовника – еврея Мойзи Юкельсона. Генриха забрали... Ошеломленная мать уверяла, доказывала, клялась, что мальчик «почти» немец. Что отец его – жертва советской власти и погиб как «агент немецкой разведки». Господин помог, выправил «аусвайс», где говорилось, что Генрих работает на фабрике, помогает Рейху. Его выпустили с поседевшей головой и сломанными пальцами на руках. Он долго боялся выходить на улицу. При стуке в дверь и немецкой речи испугано прятался под кровать.
Одессу освободили. Город очищался от руин и фашистских прихвостней. Каждый день разлетались слухи о том, что обнаружен агент гестапо, разоблачен полицай, обезврежен затаившийся враг. Вера с сыном радовались освобождению. Как другие работали на разбитом вокзале, таскали камни и бревна. Мальчик постепенно приходил в себя. С жильем в городе было очень сложно. Чуланчик Веры считался роскошью. – Где же правда? – возмущались некоторые.-До войны жила как царица. а муж шпион. При, немцах шиковала и теперь в тепле.- И чтобы справедливость восторжествовала отписали донос « об опасной семье». Роман Веры с Господином никого не тронул, а Генрих заинтересовал – забрали в гестапо. Отпустили. Работал на фабрике у немцев. Сын шпиона. Надо проверить. Его забрали. Вера обезумела, искала нужные документы. Пыталась — доказать сын ни в чем не виноват. Сам пострадал от немцев. От отца отрекся еще до войны. В органах разобрались. Выпустили. Но Генрих не перенес допросов — сошел с ума. А попав в психиатрическую больницу, вскоре умер от сердечной недостаточности». Мать не признала тело сына. – Вы обманываете. Это не он. – И действительно. Вместо семнадцатилетнего юноши в гробу лежал старик с беззубым ртом и клоками седых волос..
-Генрих жив и скоро выйдет Надо только найти главный документ. Объясняла навязчиво прохожим безумная старуха, шатаясь по улицам города. Ее труп нашли на развалинах кирхи в Старом Лютеранском переулке. Три подростка забили ее до смерти. Зачем?. –Хотели увидеть ее документы- бубнили они в оправдание. В протоколе осмотра места преступления записали « рядом с трупом обнаружены два чемодана с обрывками газет со следами засохшего кала». Но об этом никто в городе не говорил. Это была служебная тайна.

Орден победы

Каждое утро, энергично скрепя костылями, подходил к прилавку винарки-деревяшки дядя Гриша-инвалид и, метнув на стойку деньги, хрипло командовал: -Дуся, до упора!
Продавщица, не считая, смахивала деньги в ящик и заливала до краев розовым портвейном большую пивную кружку.
Припав спиной к серым доскам будки, широко разведя плечи, как на распятии дядя Гриша махом выпивал вино и, утерев рукавом темный от щетины подбородок с ямочкой, забрасывал в зубы папироску.
Если кто-нибуть из алкашей возмущался-А почему он без очереди ?
Дядя Гриша медленно разворачивал орлиный профиль и хрипло выдыхал:-Кого центруешь, пехота! Ты это видел? Гитлеро недобитое!
И огромная трехпалая рука инвалида прижимала к груди блестящий диск медали «За отвагу», которая всегда позвякивала у него на старой матросской фланке. Лихо, поправив на голове измятую бескозырку со звездочкой краснофлотца, налегал на костыли и гордо шагал к себе в сапожную мастерскую.
Уже тогда ему, как инвалиду Великой Отечественной войны, разрешалось заниматься индивидуальной трудовой деятельностью, хотя чинил дядя Гриша плохо, а брал дорого.
В крохотной будочке сапожники едва хватало места для маленького столика с электроплиткой для разогрева кожи и инструментов, табуретки с ременным сиденьем да металлической лапы на деревянной колоде. Еще умещались два костыля, ворох товара и обуви под столиком. Сам дядя Гриша в будке не умещался: единственная нога инвалида торчала из дверей на улицу. Будка имела форму граненого стакана. На одной грани хмурился с фотографии Сталин в форме генералиссимуса, на другой – открыто и вальяжно улыбался генеральный секретарь Брежнев в штатском костюме и рядом звезд Героя Социалистического Труда на лацкане пиджака.
Товарища Сталина дядя Гриша считал святыней, а генерального секретаря любил и уважал, как родного брата, высоко шагнувшего в жизнь. Называл тепло и просто: Леня. Ведь оба они воевали на Малой Земле: Брежнев – политруком, дядя Гриша – матросом. Оба получили ранения: Брежнев в нижнюю часть лица, а дяде Грише оторвало ногу и пальцы на руке. Оба лежали в одном госпитале и даже были знакомы, «забивали козла». Так рассказывал дядя Гриша, а было ли так на самом деле, никто подтвердить не мог.
Никого дядя Гриша не боялся, авторитетов не признавал, даже участкового инспектора мог прилюдно выматерить и обозвать Гитлерой недобитой. По любому вопросу имел свое твердое мнение и возражений не терпел. Если кто-нибуть начинал с ним спорить дядя Гриша разрешался «девятибалльной руганью» и пускал в ход костыли.
Я, как и многие мальчишки во дворе, относился к нему с любопытством, но снисходительно, как к существу экзотическому. Обувь, правда, всегда носил чинить к нему. Во-первых, близко, а во-вторых, можно стрельнуть папироску, и пока трехпалая рука стучит молотком, послушать истории из его жизни.
- Как только заштопали и списали на берег, я домой, к маме. Старая моя ослепла, выползет из подвала – побирается. Он щурился от едкого табачного дыма, наливал из грязного чайника портвейн в липкий стакан, отпивал пару глотков, морщился, как от «кислятины».
Что?! – неожиданно кричал он. Кого центруешь, пехота?! Ты это видел? Гитлеро недобитое, и рука-клешня застывала на медали «За отвагу». Сразу нам комнату и меня директором центрального гастронома назначили. Ох, и погулевонил я тогда. Тогда всей торговлей фронтовая братва — инвалиды, заправляла. Все выпили, до шпейки, даже американский крем для бритья слопали. На медицинском спирту его делали. А через пару месяцев – ревизия. У всей братвы полный пролет – недостачи. Под суд.- Дядя Гриша умолкал, жевал мундштук папиросы, беззвучно ухмылялся и резко ударял кулаком по столику, так что гвоздики вылетали из баночек.- Кого под суд? Ты это видел? Гитлеро недобитое, скулы наливались буграми, пальцы сжимали медаль «За отвагу» — Всех освободили и списали на берег. А в начальники крысы из Ташкента вернулись.
Пристроился дядя Гриша на барахолке перепродавать шмутье. Как то его «замели». – Ты это видел: — раскатилось по коридорам отделения милиции, и веселыми колокольчиками рассыпались стекла в кабинете следователя.- Даже костылю о решетку в окне обломил,— смеялся дядя Гриша,— а на дворе февраль – колотун. Менты воспаление легких подхватили, а меня в дурдом, на обследование. Кого центруешь, пехота?- позвякивая медалью « За отвагу», кричал инвалид. Я с них еще костылю новую получил.
Шло время, мама дяди Гриша умерла «от сердца», ему дали новую квартиру и патент на ремонт обуви. Дали будку и даже машину «Запорожец» с ручным управлением. Дядя Гриша обзавелся женой, детьми, но нрава своего не изменил.
Помню, как захлебнулись все средства массовой информации от восторга по поводу награждения Леонида Ильича Брежнева орденом Победы. Тогда эта акция «мирового значения» воспринималась по-разному: мне и моим сверстникам было глубоко безразлично, справедливо это или нет. Нас больше интересовало: сколько бриллиантов в ордене и сколько он стоит? Люди старшего поколения, прошедшие войну, пребывали в растерянности: вслух многие восхищались, а среди «своих» недоумевали и подсмеивались. Громко правду высказывать тогда было небезопасно. В те знаменательные дни «для всего человечества» послала меня мама отнести в ремонт отцовские туфли. Вокруг будки дяди Гриши на пустых ящиках сидели дружки-алкаши и обсуждали последние политические события.
Дядя Гриша с налитыми, хмельными глазами молча заколачивал гвоздики в подошву ботинка, одетого на лапу. _ А чего бы ни награждать? Сам себе хозяин,— прорывался голос одного алкаша.
-Не скажи. Это народ его наградил. Правильно я понимаю, Григорий? – подмигивал всем другой.
-Ха-ха. Народ. Какой народ? Ты, что ли? Или я? А может Гришка? Гриша, ты как? Вроде с Ленкой в одном окопе гнил. С тобой не советовались? Награждать его или нет?
Все алкаши дружно захохотали. Но сапожник еще ниже опустил голову, молчал.
_ А что ж тебя обошли? Написал бы своему Лене, напомнил бы, как воевали, как «козла забивали». Может и тебе отвалят.
- С бриллиантами? Гришки и бляшки «за отвагу» хватит.
-Бляшки?! – с грохотом отлетела в сторону железная лапа и огромная с побелевшим лицом фигура дяди Гриши почти уперлась в потолок. –Ги-ги-тлеро, задыхаясь выдохнул из себя он. И на улицу полетели чайник, плитка, молото, чья-то обувь Перепуганные алкаши разбежались.
-Кого центруешь? Зачем, Леня? Зачем? – хрипел дядя Гриша- Нога его подогнулась. Тело грузно осело на скамеечку. Голова упала на пустой столик. Плечи вздрагивали. Бескозырка свалилась на пол. Он медленно приподнял голову. Взглянул на меня – А это он видел? – его ладонь прижала к груди медаль «За отвагу». –Видел, повторил он. – поднял бескозырку. Лихо приладил на седой голове. Протянул мне деньги .- Сгоняй к Дуське. Возьми, сынок, до упора.

Александр, спасибо Вам за страничку. С уважением Павел Примаченко.

4 апреля 2005 года  16:13:05
Павел Примаченко | paveprima@front.ru | Москва | Россия

---

Роман Литван

Сибирские просторы
рассказ

Зимой, в самом начале 1942 года, мы с моей матерью переехали из Нижнего Тагила в Омск, где у нее жила родная сестра с мужем и младшим сыном.
Смогу ли забыть эту поездку? Забыть три ночи на вокзале Нижнего Тагила, города, в который нас забросили война и этот вечный путаник — случай? Пересадку в Челябинске? Трескучую, зверскую зиму, которой позднее оправдывал себя фриц, остановленный под Москвой?
Трижды подряд меня подымали посреди ночи, при свете керосиновой лампы впихивали в пальто и валенки, надевали варежки и шапку. Нужный нам поезд уходил ночью. В те дни среди множества новых слов для меня зазвучало еще одно: бронь. Достать бронь на поезд обещала соседка по квартире, имеющая связи.
— Не спи, Вова,— говорила мать, застегивая крючок на моем пальто. — Не спи,— повторяла она и, засыпая на ходу, спотыкалась о стул.
Пламя лампы шевелилось и сквозь закоптелое стекло отбрасывало на потолок и стены шевелящиеся незнакомые тени. Мы выходили из комнаты. Меня погружали в автомобиль, присланный за нами из учреждения, в котором работала соседка. Вслед за мной вносили узел с постелью и три чемодана. Итого у матери на две руки было пять мест. В дороге одному чемодану суждено было пропасть. Помню разговоры о том, что в чемодане остался отцовский новый костюм. Для меня остается загадкой, как мать сумела дотащить до Омска, сквозь все мытарства пути, меня, два чемодана да еще узел.
— Раечка,— обращалась соседка к моей матери, и облако пара вырывалось у нее изо рта,— напишите мне обязательно, как доедете.
— Уходите,— сказала мать. — Уходите, вы простудите себе спину. Спасибо за все.
— Счастливого пути! — Соседка вскидывала правую руку, и конец шали, сползая с плеча, повисал на ее рыхлой груди.
В ветровое стекло автомобиля ударяла ночная тьма. Мы уезжали к поезду. Лютый мороз проникал в кабину. Мы приезжали на вокзал, а под утро возвращались ни с чем в свою, ставшую уже чужой, комнату. Так повторялось дважды. В помещении вокзала было сумрачно и тепло. Тяжелая духота подымалась от громоздящихся буграми тел. Люди спали лежа на полу, сидя, привалясь спиной к узлам и чемоданам. Мороз гнал их сюда, в огромный ангар, сплетал их ноги и руки, заставлял любить это удушливое тепло.
Только на третью ночь удалось нам уехать. До сих пор во мне живо ощущение затянувшегося отъезда, вокзальных запахов, смешанное чувство потерянности, неосознанной тревоги и надежды.
Поздно вечером следующего дня мы попали в Челябинск. Бесконечная толпа копошилась на железнодорожных путях. Люди уезжали в разных направлениях. Голодный и сонный, я тащился за матерью, спотыкаясь на каждом шагу. Снежок похрустывал под моими калошами. Справа и слева от меня тянулись рельсы. Никто толком не знал, когда и с какого пути отходит омский поезд. Толпа перемещалась и издавала своеобразный шум, выбрасывая из недр своих то мешочника, то солдата с винтовкой, то бабу с выводком детей. Толкотня и ругань. Ругань и белый пар. Все это обступало меня со всех сторон, дурманило и отупляло. Огромные звезды — заиндевелые сгусточки света, моргая, смотрели на нас с черного неба. Я тер, как учили меня, варежкой нос, и колючее нытье в пальцах рук и ног было для меня единственной неподдельной реальностью. Коченеющей рукой я держался за узел, свисающий со спины матери, моей родной матери. Боязнь потерять ее не позволяла мне впасть в безразличное состояние.
Мы пришли в комнату матери и ребенка. Здесь можно было, сев на пол, расслабиться и задремать. Здесь было тепло. Я заплакал. Я не хотел оставаться один, среди чужих людей. Попросив случайную женщину присмотреть за вещами на платформе, мать вернулась ко мне. С вещами в комнату не пускали. Я плакал и не отпускал ее. Я был голоден. Глаза мои слипались. Я не хотел быть без матери. Я плакал. Судьба вещей беспокоила ее. Она говорила со мной, я не унимался. Тогда мать в сердцах, ослепнув от усталости и горя, несколько раз сильно шлепнула меня куда попало. Я заголосил еще сильнее.
Вдвоем мы вышли наружу, я добился своего. Платформа опустела. Мы были вдвоем, да куча вещей посреди платформы, да редкие фигуры людей. Я хныкал и нестерпимо хотел есть. Мать пугала меня перспективой возврата в комнату матери и ребенка, и я замолкал. И снова принимался хныкать и просить, и жаловаться на усталость и холод.
К тому времени, когда подали омский поезд, я закоченел. Вновь нахлынула суетливая толпа. Моей матери никак не удавалось попасть в основное русло. Словно мутная река в половодье, течение толпы бурлило и сметало двери вагонов, проводников, и всякий раз отбрасывало нас в сторону. Меня сдавили, наступили мне на ногу. Я рванулся за матерью. Нешуточная сила подняла меня на воздух и, ударяя о ступени и перила, протолкнула в тамбур вагона. Я почувствовал, что с правой руки моей сорвана варежка и нет калоша на одном валенке. Рука моментально остыла и начала терять чувствительность.
— Мама! — закричал я и с дикой, сумасшедшей энергией стал продираться между ног, узлов и чемоданов к выходу. Озверелые люди напирали в вагон, врываясь в тамбур под давлением жавшей на них толпы. Кто-то споткнулся о меня, образовалась свалка. Я, как сквозь подземный ход, рвался к выходу. Меня то отшвыривало назад, то на какое-то мгновение я побеждал это скопище огромных тел, эту стихию, и был момент, когда я ухватился рукой за обжигающую холодом ручку двери и на долю секунды увидел перекошенное лицо матери внизу. Темная платформа. Жгучий морозный воздух по лицу. Запах паровозного дыма. Я закричал, завопил — мама! — и, видимо, ослабленный этим криком, тотчас был отброшен от дверей назад, вглубь тамбура. Я успел услышать, как мать кричала мне:
— Иди в вагон!.. Я здесь!.. Иди, не выходи!..
— Мама! — надрывался я, ударяясь о чемоданы и то продвигаясь к выходу, то снова удаляясь от него.
Не знаю, сколько это продолжалось. Ни холод, ни усталость, ни пустой желудок не подрывали так мои нравственные силы, как эта чудовищная, непоправимая беда.
— Мама! — кричал я. И кричал до тех пор, пока моя мама, попав, наконец, на ступеньку вагона, не влезла в тамбур. Я так кричал, осипнув и потеряв голос, так отдался крику, что ничего не слышал и не видел перед собой.
— Пойдем. Проходи,— сказала мама. — Пропади оно пропадом! — зло сказала она. — Пусть пропадает, в конце концов!.. Нет у меня на все рук.
Мы шли по вагону, в котором успело стать тесно.
— Спасибо офицеру,— говорила мать. — Спасибо, помог. Без него я б, наверное, не уехала... — Она продолжала говорить, возбужденная борьбой и раздражением посадки. В руках она держала один узел, других вещей не было. — Садись сюда,— указала она мне на свободную лавку. — Сиди и никуда не уходи. Слышишь? Я сейчас вернусь.
Ее платок начал пропадать за фигурами людей, которые, толкаясь и опережая один другого, старались побыстрее пробежать через вагон, чтобы отыскать и захватить свободные места. Пальцем на ноге я пытался сквозь мягкий валенок, на котором не было калоша, нащупать пол вагона. Я видел, что палец нажимает на пол, но самим пальцем я никак не мог почувствовать этот нажим. Позднее, когда закоченевший палец стал отходить, он заныл. Заныли также пальцы рук.
Вернулась мать с молодым лейтенантом. Они принесли наши два чемодана. Меня о чем-то спрашивали, я сипел в ответ.
— Вова,— мать наклонилась надо мной,— ты не заболел, сын? Горло болит? — Горло у меня болело. — Только бы ты не болел... Только бы ты не заболел!
Она с тревогой вглядывалась в мое лицо, сама такая исхудалая и погрубевшая. И в голосе ее прозвучали забота и мягкая нежность. И в эту минуту я простил ей все окрики и тычки, и дерганья, случившиеся в последнее время.
Я согрелся и размяк. В вагоне было полно людей. Я попросил есть. Но потом я заснул, голодный и заплаканный, и сладко спал до утра. Мать устроила мне постель, раздела меня сонного и уложила.
Утром, когда я проснулся, мать сидела рядом со мной, на лавке, и смотрела в окно. Напротив нас просыпалась упитанная, средних лет женщина в красной шерстяной кофте. Насчет возраста у меня был свой четкий критерий: свою маму я считал молодой, про всех женщин моложе ее я знал, что это девушки, а те, кто старше, были средних лет, пожилые и старухи.
На второй полке над нами поселился мужчина с добрыми глазами. Над ним, на третьей полке, спал капитан, артиллерист, как я выяснил вскоре. Над красной кофтой теснились парень с девушкой, а верхняя полка была завалена вещами. Вещи стояли также в проходе, под столом, под лавками. Как я сейчас понимаю, тот придурковатый и не вовремя задумчивый вид, который с удивлением замечал я у наших соседей и у матери, был вызван тем, что их глаза то и дело пробегали по вещам, проверяя, все ли на месте. Две лавки в проходе занимали девушка и пожилая женщина; я с интересом проследил, как они из нижней лавки сделали стол и два стула, и мне тут же захотелось посидеть именно за этим столом. А там еще в оба конца вагона были люди, и люди, и столько было всего интересного.
Но прежде всего я хотел есть. Мать дала мне кусок серого хлеба и кружку с теплой водой. Она достала из чемодана мешочек, развязала его и всыпала мне в кружку две столовые ложки сахарного песку. Колеса перестукивали, переборки вагона скрипели. Пахло поездом, дальней дорогой. Вагон подпрыгивал, и вода в кружке требовала внимательного к себе отношения.
Толстуха в красной кофте поправила волосы, протерла лицо и принялась за еду. У нее был круглый, огромный корж из серой муки. Она отламывала от него руками, ножом черпала из кастрюли топленое масло, маслила куски коржа и отправляла их в рот. Еще у нее был кусок сала, вареная картошка в мундирах и даже яйца. Последнее не затронуло моего воображения. Но корж, корж с намазанным на него топленым маслом — от этого лакомства я не мог оторвать глаз. У меня засосало под ложечкой, зуд пошел по всему телу.
— Мама,— позвал я. Я помнил, что просить у чужих нельзя. — Мама, я хочу коржа. С маслом. — Я во все глаза глядел на руки, которые держали корж, и на рот, обсыпанный крошками. Мать не слышала меня. Или притворялась, что не слышит. — Мама, я хочу есть. Дай мне коржа. — Мать подпирала рукой подбородок, взгляд ее был устремлен в окно. Я потянул ее за руку. Но глаза мои смотрели на толстуху напротив, прямо ей в лицо. — Мама, дай мне коржа... Дай мне коржа с маслом...
Мать резко повернулась ко мне.
— Перестань попрошайничать!.. Ты только что поел. Ты не хочешь есть.
— Я хочу есть, я не наелся.
— Не попрошайничай!..
— Я не попрошайничаю, я хочу коржа.
— У тебя просто глаза завидущие. Ты не хочешь есть. Не хочешь... А топленое масло ты терпеть не можешь, тебя от него тошнит. — И это была святая правда. Я не любил масла, и, если силой меня заставляли съесть кусочек, меня тошнило от него.
— Я хочу коржа с маслом,— просипел я. — Хочу коржа с маслом...
Лицо толстухи постепенно делалось все более замкнутым. Она не смотрела в нашу сторону и продолжала жевать. Видно, ей было не по себе. Наконец, она не выдержала, повернулась ко мне и, краснея от злости, скорее не дала, а метнула мне кусок коржа с прилепленным к нему маслом.
— Неххоррошо… Действительно, какой-то попрошайка растет. Детей надо воспитывать.
Мать смотрела в окно. Плотно сжатые губы намертво запечатали рот. Лицо ее окаменело.
— Очень это нехорошо,— сказала толстуха, снимая скорлупу с яичка. — Из балованных детей вырастают бандиты.
Сверху свесились хромовые сапоги. Потом показалось галифе защитного цвета. И вот уже встал передо мной капитан с третьей полки, наклонился ко мне и ни с того, ни с сего прочел стишок:
Куркули нам не нужны.
С ним не выиграть войны.
— Правильно? — спросил капитан.
— Правильно,— ответил я, рассматривая его портупею.
— О, где же это мы так охрипли? На митинге речь произнесли? На открытом воздухе? Или, может быть, отдавали команду на фронте?.. Ро-ота! впере-ед, в бой!..
— Нет, я маму звал.
— Да, вот это любовь. Позавидуешь... И, наверно, взаимная. Так охрипнуть, призывая... Это настоящая любовь. А? Как вы думаете?
Мать немного оттаяла, но в разговор вступать не стала. Она была здесь, и в то же время как будто отсутствовала.
— Да, да, такая любовь редкость в наше суровое время. — Я обернулся и увидел мужчину с добрыми глазами. Он стоял на полу и был на голову ниже капитана. Плотный, обтекаемый, с копной волос над морщинистым лбом, он мог сойти за крупного царя гномов из сказки. — Сейчас что главное? Взаимная любовь. И доброта. И я бы даже сказал, что сейчас, когда каждый человек до последнего напрягает силы, когда сотни и тысячи людей, лучших людей, отдают свои жизни, главное, порядочность и взаимовыручка. И в некотором роде, я бы сказал, душевная, истинная интеллигентность.
Он поднял руку с вытянутым пальцем, повернулся к толстухе и сел рядом с ней, потеснив ее плотнее к окну.
— Взаимовыручка, гражданка, и интеллигентность,— повторил добряк, осматривая яства на столе. Он не к месту хохотнул. — Х-ха, х-ха... Какой у вас, извините, обильный стол.
Прекратив жевать, толстуха быстро убирала провизию. Злые глазки ее бегали по сторонам, ни на ком не задерживаясь.
— М-да,— сказал добряк и потянул капитана за рукав.— Присаживайтесь. Места всем хватит. Не правда ли? — И он снова глупо хохотнул. И если бы не добрые печальные глаза на умном лице, он бы выглядел сущим дураком. — Как сказал Драйзер, порядочность — это наш общий недосягаемый идеал. Трудно с этим спорить, вы согласны? Х-ха...
— А как сказал Федоров,— сказал капитан,— куркули — это наш общий враг номер один.
— А вы, синьор,— обратился ко мне добряк,— отчего вы такой серьезный? Вам, наверно, скучно ехать в поезде?
— Нет, не скучно,— ответил я. — А я потерял варежку. Мы едем в Омск к тете и к дяде. Там у меня есть брат Саша. Вы знаете, что Саша значит Александр?
— Синьор уже успел хлебнуть горя,— сказал капитан.
— Как тебя зовут? — спросил добряк. — Какой мальчик, совсем не стесняется... Ты должен знать какие-нибудь стихи.
— Знаю.
— Сколько ему? — спросил добряк у матери. Мать ответила. — Пятый год! — удивился он. — Говорит, совсем как взрослый. Удивительный мальчик. А песню ты нам споешь?.. Так, так, мы сейчас устроим концерт по всей форме.
Он пригласил девушку и женщину из прохода и парня со второй полки быть зрителями.
— Начинаем концерт! — объявил добряк. — Внимание... Внимание... Выступает заслуженный артист, четырежды с половиной заслуженный по возрасту и непревзойденный по многим талантам Владимир — Псевдоним — Инкогнито!..
— Инкогнито? — спросил я.
— Он споет нам,— продолжал объявлять добряк,— песню, которую объявит сам!..
— Я прочту сперва стихи.
— Стихи... Тем лучше,— сказал добряк.
— Страшные стихи,— сказал я.
— Х-ха... Чудесно,— сказал добряк. — Синьоры, прошу тишины!.. Синьор, прошу вас начать!..
И я начал читать почти без запинки страшные строчки про умывальник, умывальников начальник и мочалок командир... Образ, создаваемый стихами бессмертного дедушки Корнея, представлялся мне адским кошмаром. И с выражением декламируя, я изо всех сил старался передать зрителям ужас описываемых событий.
И мочалку, словно галку,
Словно галку проглотил...
В этом месте снималось напряжение, и история устремлялась к благополучному концу, озаренному мягким и спокойным светом. Публика аплодировала. Капитан поставил меня между колен и раз или два опустил мне на волосы свою ладонь.
— Прекрасно!.. Поразительно!.. — сказал добряк. — Какой способный мальчик!.. Талант!.. Какая память!..
— Вы перехвалите его,— возразила мать, но я видел, ей приятно. Лицо ее ожило, и в глазах заиграли веселые, любимые мною искорки.
— Ничего,— сказал капитан, кладя мне руку на плечо,— он уже совсем взрослый. Все понимает.
— Ничего он не понимает,— сказала мать. — Где ему? Потерпите немного, он вам еще себя покажет.
— Это к лучшему, что не понимает,— сказал капитан. — Успеется. Но что надо, он понимает. Верно? — спросил он у меня.
— Да.
— Вот так-то. Порода наша, боевая.
— В некотором роде, я бы сказал, все наше несчастье от большого понимания,— сказал добряк. — Куда какие умные стали, а интеллигентности не хватает. И порядочности...
— Да поди ты со своей интеллигентностью! — сказал парень на второй полке. — Провалиться мне, если мальчишка не споет нам песню.
— И провалишься,— громко сказал капитан и, ухватив парня за голову, стащил его вниз под общий хохот. Не смеялась одна толстуха в красной кофте. Она сидела у окна и делала вид, что ее здесь нет.
— Теперь песню,— сказала пожилая женщина из прохода.
— Песню... Песню,— единодушно подтвердили зрители.
— Синьоры! объявляется следующий номер. Прошу внимания!..
— Война скоро кончится? — спросил у капитана парень. — Мне главное, чтобы...
— Попадешь. Я тебе обещаю. Чтоб скоро кончиться... не тот конец будет. Потом поговорим.
— Товарищ капитан,— сказал добряк,— внимание...
— Всё... Отставить разговоры! — скомандовал капитан.
— Тишина!.. Тишина!.. Какую песню желает исполнить синьор?
— Я спою... Я спою песню... Я спою песню «Огонек». — И я запел фальшиво и охрипло:
На позиции девушка провожала бойца.
Темной ночью простилися на ступеньках крыльца...
Я пел, люди глядели на меня, глаза людей, объединенных общим настроением, подхватили душу мою и подняли в недосягаемые высоты. И я парил на высоте, я купался и нежился в солнечных лучах, в голубом безоблачном небе. Случайные люди перестали быть случайными людьми: волшебная сила невидимкой присутствовала среди нас. Чувство душевной доброты воцарилось в купе.
Я пел.
И подруга далекая парню весточку шлет,
Что любовь ее девичья никогда не умрет.
Все, что было задумано, все исполнится в срок...
— Вот дает! — воскликнул парень и засмеялся.
Добряк хохотнул. Капитан сделал едва заметное движение головой, и этого было достаточно, чтобы предупредить все разговоры. Мать застенчиво улыбнулась одними глазами.
Внимательные лица, благодарные, выразительные глаза людей — когда я допел мою песню, это еще долго оставалось живым для меня.
— Каково?.. Каково!.. — воскликнул добряк. — Нет, вы только послушайте. Восхитительно!.. Строго между нами, я не удивлюсь, если Вова споет нам еще одну песню...
— Нет, хватит,— сказала мать. — Слишком у него воображение разгуляется.
— Достаточно для начала. Надо горлышко поберечь,— сказал капитан. — Нам еще сто лет эти песни распевать. Сто лет, не меньше.
— Красивый мальчик,— сказала пожилая женщина. — Загляденье...
― Красивый... — Ее дочь протянула руку и прикоснулась ко мне. — Он очень хорошо стихи прочитал.
— Душевная песня,— сказал парень.
— Прекрасно!.. Прекрасно!.. — сказал добряк. ― Истинный талант. Талант...
— Да перестаньте вы,— сказала мать. — Не надо его так хвалить. Он балованный.
— Нет, уважаемая, извините, вы не имеете права зажимать талант. Восхитительно!.. Талант!.. Никакого, я бы сказал, права не имеете... Прошу вас всех громкими аплодисментами еще раз поблагодарить исполнителя.
Добряк мне очень понравился. Он купил меня уважением и похвалами. Он восторгался без меры, и я видел, что всеобщее внимание доставляло ему удовольствие. Казалось, тщеславие этого человека удовлетворяется в большей степени, чем мое. На мать я мимолетно сердился, ее возражения мешали мне быть первым, главным, всеобщим кумиром. Я присел на капитанское колено и, посмотрев ему близко в лицо, увидел, что его задумчивый взгляд устремлен на мать. Бойкий на язык, он вдруг сделался молчаливым. Пожалуй, добряк был интересней, но к капитану меня тянуло сильнее. Мне нравился его голос, его движения, весь его облик. Он притягивал меня военной подтянутостью, твердостью и силой настоящего мужчины. То, что он был военный, само по себе много значило для меня в тот период.
На одной из остановок капитан и добряк сбегали за кипятком и новостями. Капитан принес в газете большую кучу красной брусники. Он положил эту кучу на стол и предложил угощаться желающим.
— Вот ведь брусника,— сказал добряк. — Поневоле о тех вспомнишь, кто сейчас в окопах, на морозе... Для чего, спрашивается?..
Брусника была красивая, вкусная, кисло-сладкая. Целая гора лежала на столе, и мы с капитаном всю ее съели почти вдвоем. Он подбадривал меня. Мать возражала, опасаясь заразы. Позднее, к вечеру, у меня появились нестерпимые рези в животе, и меня сильно пронесло.
Добряк наклонился к капитану и вполголоса произнес:
— Лучшие люди... сколько их в эту самую минуту гибнет и увечья получает? А зачем?
— Как так? — спросил капитан.
— Да так, что им брусника уже не нужна больше... Как сказал Марк Твен, лбом стену не прошибешь. Вы согласны?
— Какой Марк Твен?
— Вы не знаете, кто такой Марк Твен? Х-ха...
— В первый раз слышу.
— Х-ха... Это великий писатель. Американский.
— Не говорил этого Марк Твен никогда.
— Как это не говорил, когда я говорю, что говорил? — Добряк повернул голову, чтобы его было слышно в купе.
— Не говорил. Вы это придумали. Для красного словца.
— Я никогда не придумываю.
— Где он это говорил?
— Ну-у...
— В «Том Сойере»?.. В «Принц и нищем»?
— Вот в...
— В «Гекльбери Финне»?
— Да. В «Финне».
— Эх, вы!.. Интеллигент!.. Вы такой же интеллигент, как я аэростат.
Девушка в проходе засмеялась в полный голос.
— Да это вы зря так,— примирительно сказал добряк.— Вы меня не так поняли.
— Я вам вот что скажу. Ослов у нас, конечно, много. И наверху тоже... Но война еще началась. Еще началась, поняли вы?.. Миллионы, как я, живые еще... Напортить... да, много напортили. Но помешать... Нет. Никакие ослы и никакие злыдни не смогут нам помешать. Они сейчас полные штаны наделали, а может, не наделали, а просто с любопытством наблюдают. Или даже с удовольствием...
— Ну, это вы ...
— А может, с удовольствием,— повторил капитан. — Отступление? Потери? Родители в Белоруссии? Да. Да. Да. Стрелять надо, кто виноват в этом!.. Но никакие злыдни не смогут помешать нашей победе!..
Я сидел на руках у капитана и ощупывал кожаную портупею и пуговицы на гимнастерке. В окно светило зимнее солнце. Было тепло и покойно. Я заснул под тихое покачивание вагона. Засыпая, я слышал гневный голос капитана.
— Порядочность... Интеллигентность,— ворковал добряк. — Вы согласны?.. Х-ха...
Капитан передал меня матери. Мать уложила меня на лавку. Я все слышал, но не хотел просыпаться.
Мне приснилось что-то тревожное, и от этого чувства тревоги я проснулся. Была тишина. Мы стояли, и странно было не ощущать толчков вагона. Первое, что я увидел, были винтовки. Настоящие винтовки со штыками и настоящие солдаты. У одного солдата и еще у офицера на рукавах были красные повязки с белой надписью. В проходе, из-за солдатских спин, виднелось приветливое лицо царя гномов. Офицер с нарукавной повязкой стоял напротив моего капитана.
— Я еду по важному делу,— сказал капитан, протягивая офицеру бумагу. — На каком основании вы можете арестовать меня?
Арестовать! Я не мог понять, что происходит.
— Вы останетесь со мной. Основания вам будут сообщены. — Офицер не взглянул на протянутую руку с бумагами. — Собирайтесь и следуйте за мной.
— Это безобразие,— сказал капитан. Он подобрался, как для прыжка, от него повеяло сталью и холодом, но голоса он не повысил. — Вы срываете срочное и важное дело и вы будете отвечать за это!.. Если у вас есть какие-либо... замечания ко мне, сообщите моему командованию. Но срывать выполнение задания, мне порученного, вы не имеете права... Я должен ехать дальше. И я никуда не пойду из поезда.
Офицер приблизился к нему и злобным шепотом произнес:
— Капитан, не заставляйте меня применять силу здесь, в вагоне!.. У нас мало времени. Даю вам две минуты на сборы.
Капитан на мгновение застыл, пораженный гневом. Затем он, ни звука не проронив, отвернулся от офицера и полез на свою лавку за вещами. Он надел шинель, подпоясался и привесил сбоку полевую сумку, ту самую сумку, о которой я не переставал мечтать все военные годы. Я получил ее только в сорок пятом, когда вернулся с фронта мой двоюродный брат. У капитана оказался небольшой чемоданчик, он защелкнул его, уложив свой нехитрый багаж.
— А вам чего здесь надо?.. Р-разойтись!.. — скомандовал офицер, и несколько любопытных голов, заглянувших к нам, тотчас исчезли. — Подождите меня на платформе,— приказал он солдатам.
Мой капитан даже не посмотрел на меня. Он ушел в сопровождении патруля, не глядя ни на кого и не прощаясь. Я пытался поймать его взгляд, а потом ждал, что он обернется, но они увели его к выходу, солдатские шинели заслонили его от меня, и он ушел навсегда.
— Вот что, вы тоже собирайтесь,— сказал офицер царю гномов. — Вы можете понадобиться, как свидетель.
— Я... свой долг... Может быть, меня... Долг свой... Вы понимаете?..
— Ладно, долги после считать будем. А сейчас собирайтесь, да поскорее.
У добряка затряслись губы, лицо сморщилось, и он из царя гномов превратился в старуху-нищенку.
— Письменное заявление... Может быть, я могу...
— Хватит разговоров! Собирайтесь, я сказал... Уж с вами, я надеюсь, мы не будем турусы на колесах разводить?.. Спокойно, не волнуйтесь. Вас посадят на следующий поезд. Только скорей, пожалуйста, времени мало.
Добряк послушался, и они тоже пошли к выходу. Офицер с нарукавной красной повязкой подмигнул мне на прощанье, но я не мог отделаться от враждебного чувства к нему и, не шелохнувшись, смотрел на него исподлобья.
— Мама, почему они арестовали дядю капитана?
Мать молчала. Эта ее привычка с недавних пор молчать и не отвечать на мои вопросы начинала меня раздражать.
— Мама, почему они арестовали дядю капитана? — повторил я, наваливаясь на ее плечо и грудь.
— Не знаю.
— А этого дядю тоже арестовали?
— Не знаю. Перестань почемучкать... На, возьми лучше нарисуй что-нибудь.
И тут парень со второй полки, к моему великому удивлению, громко и длинно выругался. В этот момент вагон дернулся, покачнулся, и мы поехали, набирая скорость. Я удивился не потому, что не знал этих слов, а потому, что, зная их, я был убежден, слова эти предназначаются для нас, мальчишек, но их нужно скрывать от взрослых и, пожалуй, от девчонок, которые могут взрослым наябедничать.
Я незаметно посмотрел на мать, стыдясь ее присутствия.
— Что за шум, а драки нету? — Седой старик, с бородой, с длинными волосами, в рубахе, подпоясанной шнурком, закинул котомку на вторую лавку над нами, которую только что освободил добряк, и присел рядом со мной. Он был небольшого роста, худощавый, с очень прямой спиной, и от него шел приятный крестьянский запах. — Значит, обули Филю в чертовы лапти,— сказал он, живо оглядывая присутствующих быстрым взглядом.
— Ошибка вышла,— сказал парень. — Сволочь эта сладенькая охаяла,— зло сказал он, отмахиваясь от сестры, которая делала ему знаки, чтобы он замолчал. — Вот уж, действительно, волк в овечьей шубе!.. Гудел тут — «интеллигентность... доброта... » Этот, речи медовые, и продал капитана. Его рук дело... Ошибка вышла. Хорошего человека сразу видно...
— Туда ему и дорога!— сказала толстуха в красной кофте. — Каждому по заслугам.
— Постыдились бы такие слова говорить! — сказала девушка из прохода.
— Люся, прошу тебя,— вступила пожилая женщина,— прошу тебя, замолчи сейчас же и не вмешивайся в чужие разговоры.
— Худое — охапками, хорошее щепотью, да и то не всякий раз,— сказал старик. — Эх-хе... Не теснота губит, а лихота. В тесноте живут люди, а в обиде гибнут.
Парень сделал злое лицо и свесился со своей полки, чтобы лучше рассмотреть толстуху. Мне показалось, он от злости готов свалиться вниз, на тюки и чемоданы, а там, глядишь, вцепится в толстуху, и пойдет рукопашная.
— Скупердяйка жадная!.. — прошипел он. — Твое дело брюхо набить!.. Ты вон даже ребенку крошку пожалела от себя оторвать. Тебе не то что обсуждать, сидеть рядом с таким человеком... Отстань! — сказал он сестре.
— Кто, я?.. Брюхо!.. — Первым ее порывом было вступить в перебранку. Надуваясь и багровея, она приготовилась дать отпор. Но, видно, толстуха оказалась с хитрецой. Придумав, как ударить больней, она взяла себя в руки, обмякла и спокойно сказала:
— Ошибки, конечно, ошибками, только зря ничего не бывает. Огонь без дыму не живет!..
Парень повернулся на спину, и мне была видна его правая щека и нос, вздернутый кверху. Сестра уговаривала его, а он лежал неподвижно и угрюмо смотрел в потолок.
— Не печалься, мил человек, все перемелется, мука будет... — Старик помахал рукой, чтобы привлечь внимание парня. — Слышь, не тужи. Бог любит праведника, а черт ябедника. Так завелось на белом свете. Козла спереди бойся, коня сзади, а злого человека со всех сторон... Ну, а жадность, тоже известное дело. Скупому человеку убавит Бог веку.
Вот опять этот Бог, подумал я и постарался себе его представить.
— Это кому же убавит Бог веку? — вызывающе спросила толстуха.
— Да это я так, мила женушка, в обчем рассуждаю. В обчем. — И он продолжал дальше сыпать непонятные мне речи. Мать ни с того, ни с сего улыбнулась, потом рассмеялась. Засмеялись женщины в проходе и приблизились к нам, чтобы лучше слышать. Парень продолжал лежать на спине. Он повернул голову к старику, но взгляд его оставался угрюмым. — Кабы свинье рога — всех бы со свету сжила... В кривом глазу и прямое криво. А ты, парень, не тужи. Молод еще. Еще все у тебя будет. После ненастья всегда солнышко. Знаешь?..
— Старый хрыч,— сказала толстуха.
— Во, во... Бей быка, что не дает молока. Выходит, сперва ты меня повози, а там я на тебе поезжу...
Парень громко расхохотался и, повиснув на руках, спрыгнул вниз.
— Ай, дед!.. Вот так дед!
— У злой Натальи все люди канальи,— продолжал старик. — Ты на это наплюнь. Известные дела, есть одни люди и есть други люди. Бывает, борода апостольская и речи, как мед, а усок дьявольский. Все бывает. Это нам известное дело... А офицерик отдышится, ничего с ним не станет. Верно говорю. К чистому поганое не пристанет.
Непонятный разговор надоел мне. Мне сделалось скучно. Ничто не удерживало меня в нашем купе, и я пошел бродить по вагону. Тоскливо тянулся вечер. Всюду были люди. Всюду были разговоры. Но капитана нигде не было. Я не надеялся, что увижу его, не такой уж я был дурачок в свои четыре с половиной года. Я ходил по вагону, и ничто не радовало меня.
Ночью мне снились кошмары. Утром мы с матерью оделись, забрали свои вещи и сошли с поезда. Было уже светло. Над прохожими, словно это были не люди, а паровые машины, клубился морозный воздух. Мать поставила меня у вокзальной стены на площади, а сама пошла за извозчиком. Я терпеливо ждал возле чемоданов. Новый город, предстоящая встреча с родственниками, которых я ни разу еще не видел, волновали меня. Когда мать вернулась, ведя за собой подводу с лошадью и с мужиком, одетым в овчинный тулуп, мы погрузили вещи и покатили прочь от вокзала по незнакомым улицам.
Так мы приехали в Омск.

5 апреля 2005 года  19:50:07
Роман Литван | contact@lit1ir.ru | Москва |

---

Роман Литван

На посту
рассказ

Из угла, с той стороны, где огромные нары упирались в глухую стену, доносился надрывный кашель. Человек, видимо, так уже вымучился, что словно бы и не кашлял, а страшно и оглушительно лаял.
— Заткните ему глотку! — раздался отчаянный голос. — Пусть замолчит!.. Ни на минуту не дает заснуть!..
В темноте не было видно ни говорившего, ни того, кто кашлял. С минуту стояла тишина, прерываемая мирным храпом и вздохами. Десять с лишком солдат тяжело дышали во сне. Теплый, душный воздух не шевелился в этой комнате.
Два часа было в их распоряжении. Два часа, а потом они должны одеться, взять в руки автоматы и сменить своих товарищей.
Здесь была отдыхающая смена, да еще разводящие, да помощник начальника караула и выводной. Последний-то как раз и кашлял, и скрежетал, и лаял, отпугивая всех от себя. Он был не на шутку простужен. Поначалу его назначили часовым, но идти на пост он не мог, и вместо него пошел другой, а его, вместо того, другого, приставили к арестованным на гауптвахте.
Два или три места на нарах рядом с ним были свободны, хотя там, дальше, спали чуть ли не друг на друге. Два солдата легли прямо на пол, они постелили себе шинели вдоль нар, в узком пространстве между нарами и печкой, и накрылись телогрейками.
Он не мог более сдерживаться. Он разрывался на части.
— Да заткнись ты!— не выдержал опять тот, кто уже возмущался раньше. — Проваливай отсюда, куда хочешь!.. К своим арестантам!.. Эй вы! стукните кто-нибудь его!..
— Чего раскричался? — проворчал Корин, едва шевеля спросонья губами. — Не кричи. Спи.
Он снял со своей груди чью-то заблудшую руку и перекинул ее хозяину. Затем выдернул свою шинель, которую у него утащили во время сна, накрылся, поправил шапку под головой, вздохнул — и моментально погрузился в сон, крепкий и беспокойный одновременно, с дикими, незапоминающимися сновидениями...
— Подъем! — прогремело в караульном помещении. — Вторая смена, подъем!!
— Смена, подъем! — не просыпаясь, повторил помощник начальника караула.
Открытая дверь пропустила в темную комнату коридор света, он перерезал всю ее на две части и, осветив нары, выхватил из темноты несколько спящих вповалку тел. Солдаты зашевелились, начали подниматься, прикрывая рукою глаза и жмурясь. Яркий, непривычный свет слепил их.
В комнате сделалось шумно и тесно.
— Посреди ночи на мороз людей выгоняют,— проворчал один солдат, чертыхаясь и сползая на пол.
— Еще только половина третьего! — воскликнул другой. — На полчаса раньше подняли. Сволочи! Спешат, как бы самим побыстрее лечь.
— Вставайте, вставайте,— громко сказал тот, кто стоял в дверях и поднимал их. — Пока вы оденетесь, пока покурите. А люди-то там мерзнут.
— Ты не о людях, ты о себе заботишься,— ответили ему с нар.
— Вишь ты, как на пост идти, они недовольны,— не растерялся солдат. — А если к ним на две минуты опоздают, они сразу в караульное звонят, наяривают. Другие пусть, мол, стоят, это другие. А им невтерпеж. Так звонят, только что клапана все не пообрывали.
— Ну, чего ты с ними разговариваешь! — рассердился помощник начальника караула. — Подымай всех!..
— Смена, подъем!! — крикнул солдат не своим голосом.
Корин приподнялся на локте, бессмысленно поворачивая головой по сторонам, и застыл в этой позе. Глаза не хотели открываться. Кто-то ползал рядом с ним на четвереньках, шарил руками по брезенту и ругался, отыскивая шапку. Корин собрался с духом и пополз на спине к краю нар. Свесив ноги вниз, встал, попал на что-то мягкое.
— Ой! ой! — жалобно застонали под ним. Потом человек, видимо, пробудился, потому что Корин услышал злую и решительную ругань.
Корин промолчал. Он прошел в другую комнату, волоча за собой подсумок; в другой руке он держал смятую в ком шинель. Пояс свободно болтался на животе, на голове боком сидела шапка. Он был без сапог, в шерстяных носках. Шатаясь, как пьяный, он шел через комнату к лавке, но его все время заносило к печке. Наконец, он дошел до лавки, бросил на нее шинель, сверху — подсумок, еще сверху — пояс, полез в карман за махоркой.
«Молодец Толик,— подумал он. — Так натопил, до сих вор тепло. Молодец. Не то, что эти сачки... Будь они прокляты!.. »
Кто были эти сачки, он и сам не сумел бы сказать. Но в помещении было очень тепло, и он чувствовал большую благодарность к Толику, своему другу, который сейчас стоит на морозе и который скоро, когда он, Корин, будет мерзнуть, вернется сюда, в тепло.
Он вспотел, лежа под шинелью, струйка пота стекала у него по шее, от подбородка на грудь. Но, видно, из окон долетел к нему сквознячок, потому что вдруг озноб прошел у него по спине, он передернул плечами. Хотел было пойти к печке, но вспомнил, что нельзя, скверно придется на морозе. Он достал огромный платок и вытер горло и шею, стараясь забраться поглубже, под рубашку.
Он свернул папиросу и, не глядя, полез к подоконнику, в керосиновую лампу. Потом сообразил, что это первый, а не второй караул, вполголоса выругался, направился к печке. Достал уголек, прикурил. Немного подумал и поднялся с корточек. С трудом оторвался от печки, она притягивала к себе.
Он стоял посередине комнаты, с наслаждением курил, смотрел на дым сквозь полузакрытые ресницы. Он все еще не проснулся окончательно. Он знал, что во всю дорогу на пост он тоже не проснется. Вот только на посту... Нет, неизвестно. С трех ночи до пяти — самое трудное время. Вокруг него ходили и сидели солдаты, такие же, как он. Они курили, покашливая, неохотно перекидывались короткими фразами.
— Корин! — До него не сразу дошло, что это кричат ему. — Ты в каком виде? Ты бы еще до пупа расстегнулся! Почему без сапог?! — Это был младший сержант Кремов. Сегодня он назывался помощником начальника караула, и он считал, что его главная обязанность — кричать. Он встал перед Кориным, строго смотрел на него, нахмурив лоб,— Я кому говорю!
Корин с трудом поднимал взгляд от ног Кремова и выше. Остановился на подбородке, дальше смотреть было лень. Он не знал еще, что он такое злое скажет этому Кремову, но уже открыл рот.
— Ты не видишь разве,— нехотя огрызнулся он,— что я переобуваюсь? Валенки обуваю. Не видишь?!
Он отвернулся от Кремова, словно того никогда не существовало на свете, и вновь затянулся папиросой.
В другой бы раз этот Кремов ни за что так быстро не отвязался. Но тут из своей комнаты выглянул начальник караула.
— Собрались уже? — спросил он.
— Собираемся,— ответил Кремов.
— Поторапливайте людей,— сказал начальник. — Когда все будет готово, позовите меня.
Начальник скрылся за дверью, а Кремов засуетился, забегал, никому не давая покоя, всех понукая и на всех крича.
Выходная дверь отворилась и вместе с клубами пара впустила солдата.
— Братцы, морозище! Такой морозище!.. — воскликнул солдат, застегивая штаны. — Да с ветерком, да с поземкой, ух! Буря будет.
Потирая руки, он придвинулся к печке, прислонился к ней спиной.
— Буря? — тревожно повторил кто-то.
— Отойди от печи, друг. Сомлеешь.
Солдат махнул на предупреждение рукой. Он с довольным видом кряхтел, обогревая спину.
— Трубу надо закрыть. Выдует все.
— Рано еще,— сказал один из тех, кто оставался в караульном помещении. — Подождать надо.
Это было одно из обычных пререканий между толстыми и тощими, ибо люди, обязанные через несколько минут покинуть жарко натопленную комнату, и печку, и электрический свет, эти люди как наяву ощущали мертвое дыхание забайкальской стужи. Они наполовину, на три четверти были уже там, за пределами тепла и уюта. Победителем всегда делался тот, кто был прав, а также кто был сильнее и авторитетнее.
— Ничего с вами не случится,— басом сказал Антонов. — Закрывайте. Топить-то больше не станете, сачки.
— Да нельзя еще,— возражал все тот же солдат. — Отравимся все здесь.
— Не помрете! — отрезал Антонов и, встав на табурет, закрыл трубу. На этом прекратились все споры.
Корин курил. Жалко было бросить папиросу. На два часа вперед ему нужно накуриться, на два часа с лишним.
— Антон,— позвал он Антонова. Здоровенный малый не спеша подошел к нему. — Антон, что такое часовой?
— Часовой? — повторил Антонов, торопясь уразуметь, чего от него хотят. — Это живой труп, завернутый в тулуп. Заинструктированный до слез и вышвырнутый на мороз. Вдаль глядящий, не идет ли разводящий. На всех лающий, никому не отвечающий... Так?
— То-то,— сказал Корин, подняв указательный палец кверху. — Вышвырнутый на мороз... А про валенки, Антон, ничего нет?
— Нет. Не придумали еще.
— Ну, давай тогда одеваться да вышвыриваться?
— Давай,— согласился Антонов, рассмеялся и стукнул Корина легонько по спине. — Шутник!..
Они построились в одну шеренгу и, так как места в комнате не хватало, встали полукругом. Перед ними вышел начальник караула.
Некоторые еще заканчивали свой туалет, поправляли ремни, опускали клапана у шапок, готовили магазины. Одного солдата, одетого в телогрейку, втискивали в шинель, руки его толкали в рукава, а борта шинели дергали в противоположную сторону, навстречу. Он болтался, как марионетка, но шинель не хотела надеваться.
Некоторые курили втихомолку, жадно затягивались в предпоследний и еще в предпоследний раз.
Начальник караула смотрел на эту разношерстную команду, с поднятыми воротниками, в нестандартных рукавицах (кто как может, и кому как повезет), его коробило от явного нарушения уставных порядков. Но ему было совестно делать замечание этим сонным, заросшим щетиной людям, у которых покраснели слипающиеся веки и проступили синие круги под глазами. Да, кроме того, в карауле испокон веков повелось не обращать внимания на внешний вид. Они стояли перед ним, серые и безликие, неуклюжие, как куклы, в уродливых солдатских шинелях, с толстыми бревнами-руками (и не шутка — шинель, под ней телогрейка, там еще теплое белье, простое белье, под гимнастеркой, наверное, свитер). Но каждый из них была отдельная, ни на что не похожая жизнь, со своими особыми чувствами, интересами, мыслями. Он поискал слова, которые стоило сказать им на прощанье. Ничего не нашел.
— Товарищи,— сказал начальник караула. — Сейчас самые трудные часы. Ночь. Нужно быть особенно бдительным в эти часы. — Ничего не изменилось в их лицах, они смотрели мимо него пустыми, безразличными глазами. Солдаты всегда так смотрят. Слышат ли они его? — Я не стану вам всего повторять, вы уже не в первый раз на этих постах, лучше меня все, наверное, знаете, но учтите: в такую ночь все может быть. Поэтому я вам приказываю ни в чем не отступать от устава. Не садиться, не прятаться от ветра, на теплых постах не спать. Ну, те, кто стоит на дворе, при всем желании не заснут... И особо вас предупреждаю, упаси вас Бог закурить на посту. И не делайте, как сделал на той неделе один веселый товарищ. Слышали? Автомат прислонил к столбику, а сам — в ямку. От ветра, говорит, сховался. Поверяющий пришел, взял его автомат, а он даже и не увидел. — Он помолчал. — Кажется, все... Еще раз повторяю. Кто будет курить — смотрите! Кремов, проверили карманы? Курительные принадлежности все оставили?
— Так точно.
— Ну, разводящие, ведите. Заряжайте здесь, там не видно. И холодно. Когда вернетесь, доложите мне.
В закрытой трубе дико взвыл ветер.
Раздалась команда «заряжай!»
Они зарядили, привычным движением, не глядя. Помещение наполнилось щелканьем, сухими звуками металла, ударяющего в металл. Все стихло. Антонов неудачно дернул подсумок, из него вывалился магазин и с глухим многократным стуком ударился об пол.
— Осторожнее обращайтесь с оружием! — сказал начальник караула, и это было последним его напутствием.
Впрочем, прежде чем уйти совсем, они услышали еще несколько слов, их выкрикнул солдат, который остался отдыхать.
— Быстрее, черти! Закрывайте дверь!..
И все.
Они шли втроем. Впереди — разводящий, за ним — Корин, рядовой Евгений Корин, за Кориным — солдат с третьего поста.
Ветер дул слева, то равномерно, то налетая резкими порывами. Он леденил щеку и нос. Его постоянный, мощный натиск не позволял идти прямо, приходилось продвигаться чуть боком, далеко в сторону отставлять правую ногу.
Они прошли через учебный плац, мимо казарм, мимо караульного городка. Было темно, как в чернильнице. Разводящий шел быстро, он торопился. Корин старался не терять из виду его спину, ступая шаг в шаг с ним. За шумом ветра не было слышно шагов. Другой солдат болтался где-то сзади, не умея войти в ритм ходьбы. Он то отставал, то подбегал слишком близко, наступая Корину на ноги.
Было просто чудом, что разводящему удается находить дорогу в такой кромешной тьме, обходить ямы и столбы, в нужном месте прыгать через канавы.
Они вышли в открытую степь. Тело Корина, его одежда еще сохраняли тепло, холод не успел проникнуть внутрь. Корин вобрал голову в плечи, левый угол воротника выдвинул вперед. Он едва поспевал за разводящим.
— Чертов морозище! — крикнул солдат сзади. — Корин? Тебе не холодно?
Корин ничего не ответил.
— Чертова ночь! — крикнул опять солдат. — Ни черта не видно!..
Морозный воздух обжигал легкие. Было трудно разговаривать. Солдат умолк.
Теперь они шли навстречу ветру. И, странное дело, он не замораживал лицо, не вынуждал их каждые две-три минуты вынимать руку из рукавицы и тереть нечувствительный нос или подбородок, как это было раньше, когда он дул сбоку.
— Стой! — донеслось к ним справа. — Кто идет? — Так радостно может лаять порой собачонка при виде вернувшегося хозяина.
Толик знал, что они пройдут мимо, на второй пост, и лишь на обратном пути сменят его. Но он слишком долго ждал и прислушивался, его нетерпение было понятно.
— Свои, свои,— ответил ему разводящий. Узнав по ответу, что в смене никого лишнего нет, Толик крикнул во тьму:
— Женька!.. Как настроение?!
Спустя минуту к нему из тьмы вернулось далекое:
— Отлично!..
И он ответил, надеясь ободрить товарища, не жалея собственной глотки:
— Желаю всего!.. Два часа... — Он набрал полные легкие воздуха и во всю силу закончил: — пу-стя-ки-и!..
Корин начинал уже промерзать. Теперь хотелось скорее дойти и закутаться в тулуп. Все его одеяния на таком морозе ничего не значили, его продувало, как если бы он был в одной гимнастерке.
— От этого болвана можно всего ожидать,— обернулся разводящий. — Как бы он не всадил в нас очередь. С перепугу.
Пост был где-то рядом.
— Почему он не окликает? — опять обернулся разводящий. — Заснул он, что ли?
— Ветер в нашу сторону,— ответил Корин.
И тут они услышали недалеко:
— Стой!.. Стой, кто идет?..
— Разводящий со сменой! — крикнул разводящий и прибавил: — С таким деятелем лучше не шутить.
— Разводящий ко мне, остальные на месте! — скомандовал часовой.
— Смена, стой! — Разводящий один пошел вперед.
Корин продвигался следом за ним, отстав немного для порядка. Другой солдат задержался сзади, ему нужно было возвращаться обратно, и он не хотел пройти эти несколько лишних шагов.
Впереди показался часовой, он вынырнул из темноты и бежал по протоптанной тропинке, на ходу скидывая тулуп. «Убить его мало»,— разозлился Корин, увидев это. Но говорить что-либо было поздно. Часовой подложил ему сразу две свиньи: оставил пост и выстудил тулуп.
— Х-холодина, братцы!.. — произнес он, заикаясь. — Я з-замерз, к-как собака...
«Действительно, деятель,— думал Корин, принимая тулуп. — Сколько таким ни вдалбливай, чтобы не уходили с поста,— бесполезно. Теперь неприятно будет идти туда. Другое дело, когда туда приведут и ты сразу там останешься... »
— Ну, что у тебя здесь? — спросил разводящий. — Все в порядке?
— А что здесь случится? Все в порядке,— торопился уйти солдат.
— Стой, ты! — сказал Корин. — Помоги одеться.
Он влез в тулуп, запахнулся, поднял воротник. Знакомый кислый запах шерсти ударил в ноздри. Одни лишь глаза смотрели на мир в узенькую щелку. Солдат нацепил ему на шею автоматный ремень, автомат повис на груди.
— Ну, стало быть, оставайся,— сказал разводящий.
— Угу,— сказал Корин.
— Пошли! — Они растворились в темноте, захрустели по снегу, и моментально все стихло. Все, кроме ветра.
Корин был похож на ночного сторожа. Он сложил руки на животе, медленно пошел по тропинке. Спешить ему было некуда.
Он остановился возле ворот, потрогал рукавицей замок и печать, нашел их в полном порядке. Они не отваливались. Рассмотреть эти весьма важные предметы подробнее он не пытался. Он постоял на месте и, если это можно так назвать, осмотрелся.
Он был один.
Он хорошо знал этот пост. Он бывал здесь по меньшей мере раз двадцать, и зимой, и летом, и осенью. Это был пост ГСМ, склад горючих материалов, самый отдаленный в первом карауле пост. Он представлял из себя почти правильный прямоугольник, огороженный двумя рядами колючей проволоки. За внутренней оградой находились две или три бочки с бензином и керосином, и эти бочки он должен был охранять. Собственно постом, тем местом, где обязан находиться часовой, называлась тропинка, которая шла вокруг всего склада между внутренней и внешней оградой.
Корин размышлял, в какую сторону ему пойти. Если идти сейчас влево, то он сразу окажется в отдаленном, «глухом» районе поста. Зато потом возвращаться он будет по стороне, обращенной к гарнизону; здесь он чувствовал себя, как дома. Если же направиться вправо, то отдаленный участок останется напоследок, причем Корин, уходя от него, будет все время повернут к нему спиной.
И то, и другое, все варианты были плохи. И будь его воля...
Корин просто взял и пошел вправо.
Войдя за ограду, он с трудом отыскал занесенную снегом дорожку. Он, как крот, ступил в одну сторону, в другую, наконец, провалился не так сильно, понял, что это и есть тропинка.
— Черти! — пробормотал он, имея в виду своих товарищей. — Немудрено, что они мерзнут, как собаки.
Он знал, что часовые ночью боятся ходить вокруг поста. Они, как правило, топчутся возле ворот или еще ближе, там, где он недавно надевал тулуп. «Но эта тропинка,— подумал он,— по ней невозможно идти. Это уже слишком. Похоже, несколько дней ни одна живая душа не появлялась тут».
Его глаза привыкли к темноте, теперь он видел шагов на шесть-восемь перед собой. По сторонам он смотреть не мог, мешал высоко поднятый воротник тулупа.
Он двигался вперед со скоростью черепахи. Он делал несколько шагов, потом мялся, вертелся на месте, возвращался обратно. И опять делал несколько шагов вперед. Он знал секрет, как пройти за два часа расстояние, которое обычным шагом преодолевается за шесть-семь минут.
Он смотрел, и дремал, и прислушивался, завороженный дикой музыкой. Это громыхала колючая проволока, сатанинские четки в руках взбесившегося ветра.
Он запрокинул голову, широко и напряженно раскрыл глаза, но ничего не увидел вверху.
Два часа. Толик крикнул, это пустяки. Хотел повысить мне настроение, дружище. Он понимает.
Что они знают там, на гражданке, о времени? Для них два часа — это сеанс в кинематографе, который проходит незаметно, это два оборота минутной стрелки. Сделала полный круг — и все, и только-то.
А здесь у времени много измерений.
Два часа — это лютый мороз и ветер, от которого нет спасения. Это коченеющие ноги и руки. Это тупое хождение взад-вперед. И мысли, мысли. Сотни мыслей до одури в голове. Набухшие от усталости ноги. Это похороненные желания и терпение через силу. Поминутное всматривание и прислушивание. Реакция на каждый шорох.
Таких ощущений десятки, от них зависит состояние часового. Они определяют время.
Раньше он, приходя на пост, считал до тысячи, до ста тысяч. И смотрел на часы. Но стрелка не бежала быстрее, ноги не уставали меньше, смена не приходила прежде, чем холод выбьет из него все чувства. Он бросил это пустое занятие...
Корин поежился в своем тулупе. Холодно, подумал он. Мороз перевалил, должно быть, за сорок. Но бури не будет. Он знал это по опыту. В вечер перед бурей всегда тепло, как весной, и обязательно затишье.
«Ну и местечко!»
Недаром офицеры называют Забайкалье всесоюзной гауптвахтой. Это не Сибирь, где в мороз умирает ветер, а во время ветра наступает потепление. Здесь крепкий мороз и сильный ветер объединяются в своей злобной борьбе с человеком.
Можно, конечно, и спрятаться от ветра. На этом посту есть две возможности: перебраться через проволоку на склад и залечь под щит; но лучше всего сидеть в полуразрушенном доме, который стоит рядом с постом, по дороге в гарнизон. Из дома в лунную ночь видна далеко вокруг вся степь, а в тихую ночь за километр слышно, если идет человек.
Но нельзя столь глупо рисковать. Дело не в том, что на него могут напасть. Это исключено. Более пяти лет здесь уже ничего не случается. Последний несчастный случай, когда какие-то бандиты вырезали целую казарму, помнят теперь одни сверхсрочники. Единственные люди, которых должен опасаться часовой,— поверяющие. И лучше выдержать натиск шайки бандитов, чем попасть в руки такому типу, как капитан Бородин.
«Нет, я останусь на посту»,— подумал Корин.
В такую ночь немыслимо что-либо услышать или увидеть. Сядешь, задремлешь, а тебя и накрыли. В уставе записано: часовой не должен оставлять свой пост, свистеть, петь, спать, курить, разговаривать, садиться, прислоняться, отправлять естественные надобности... Его всего смешило это официальное «отправлять естественные надобности». И отчего же не петь? Он, когда тихая погода, поет для собственного увеселения. А сейчас он не может перекричать ветер, поэтому он разговаривает сам с собой. Приятно поговорить с умным человеком.
Хорошо бы спрятаться за стену и поспать. Он научился спать чутко. Его не разбудит ни грохот проволоки, ни вой ветра. Но малейший посторонний шорох — и он на ногах. Но в том-то и дело, что он не слышал даже собственных шагов. Не сможет услышать, как подходит к нему поверяющий. Нельзя рисковать. Особенно, если вспомнить последнее ЧП. Бедняга Соловьев. Он говорил: «Я сижу в камере, возьмусь за волосы, и все они у меня в руках остаются».
«Нет, я останусь на посту»,— подумал Корин.
Стоит ли снять рукавицы? Мороз начинал пробираться внутрь. Корина тянуло в тепло. Ему хотелось избавиться от назойливого ветра, хотелось присесть.
Некоторые солдаты считали, что без рукавиц теплее, тогда можно закутать руки в длинные рукава тулупа. Стоит ли снять рукавицы? Пусть уж остаются как были.
Спать нельзя!
Хорошо бы поспать. Для этого не обязательно садиться, можно даже и не останавливаться. Он умел идти и спать.
И он плелся по засыпанной снегом дорожке. Несколько шагов вперед, потом остановка, топтанье на месте, поворот налево, направо. И опять несколько шагов вперед.
Летом намного лучше. Тепло, это главное. Солдаты договариваются между собой, стоят по две смены. Отстоял четыре часа — и сиди в караульном помещении, бодрствуй. А потом спи. Здорово! Можно, по крайней мере, выспаться. Не то, что сейчас. И разводящий не мотается туда-обратно.
Скотина Бородин. Ребята из его роты только что не вешаются. А нам повезло. Слава Богу, которого нет. Нам чертовски повезло, потому что при такой жизни иметь к тому же гада-командира — гиблое вовсе дело.
У него, конечно, есть обязанности, слов нет. Они имеются у всех людей. Плохо плевать на свой долг. Но он забыл о самой главной обязанности — быть человеком.
«Я видел Соловьева перед судом».
Это было, когда Корин сидел на гауптвахте. Три дня простого ареста, обычное дело. Славно поспали тогда вместе. Раздобыли банку тушенки. Было тепло и сытно.
Соловьев едва успел впихнуть его в камеру и закрыть дверь. Комендант ничего не заметил. Выводные часто остаются там после смены караула, но уже в качестве арестованных. Это тоже обычное дело.
Он стоял на посту ПФС. Бородин был в эту ночь поверяющим.
Противное место ПФС. Там рядом котельная, она отапливает столовую и штаб. Только очень большой трус не заходит туда погреться хоть на минуту.
Бородин накрыл его. Взял, что называется, тепленьким. Ребята рассказывали, что, когда Соловьева привели в караульное помещение, у него дрожало лицо.
— Я зашел только на полминуты... Застыли пальцы,— повторял он.
Ему грозил штрафной батальон.
Никто ничего толком не знал. Начальство помалкивало и хмурилось. Соловьева поместили на своей, гарнизонной гауптвахте — это было единственное, что вселяло надежду.
В один печальный день в ленкомнате собрался на общее комсомольское собрание весь батальон. Здесь был и комбат, сияющий новыми подполковничьими погонами, и все его замы, и штабисты. Солдаты сидели, довольные нежданным отдыхом. Посередине, возле накрытого красным сукном стола, оставили немного свободного пространства.
В тесной тишине прослушали проект повестки дня и порядок ведения.
— Я предлагаю после двух часов работы сделать пятнадцатиминутный перерыв,— сказал председательствующий. — На выступления можно отвести десять минут. А теперь слово предоставляется командиру батальона подполковнику...
Замполит шепнул что-то комбату, и тот, не подымаясь с места, сказал, обращаясь к председательствующему:
— Послушай, ты давай-ка действуй, как положено. Это не строевая подготовка, а комсомольское собрание. Демократия, значит. Понимаешь? Так что давай ставь на голосование, обсуждай, может, люди не согласны в чем-нибудь. Чтобы было все, как надо.
Солдаты молчали.
— Есть! — сказал председательствующий. — То есть понятно. В общем, у кого какие предложения? — спросил он, неловко поворачивая шею и обводя всех глазами. — Нет предложений? Тогда голосую за повестку дня. Кто за — поднимите руки... Единогласно. Слово предоставляется командиру батальона подполковнику...
Но комбат уже поднялся и подошел к столу.
— Товарищи!.. Я много говорить не буду...
Его никто не перебивал. Впрочем, он действительно говорил недолго.
Он сказал, что перед ними стоит задача: отдать Соловьева в военный трибунал (а оттуда за совершенное преступление прямая дорога в штрафной батальон), или взять его на поруки. Он лично придерживается того мнения, что для подобных разгильдяев единственное лекарство — трибунал. Но дело важное, и он хочет, чтобы решал весь коллектив. И как бы там ни было, повторное нарушение (пусть не уход с поста, а что-либо похожее) повлечет за собой самое тяжкое наказание. Он никого не хочет запугивать, но они не дети (здесь он сделал остроумное замечание в том смысле, что все они уже сами могут иметь детей), и «долг есть долг. Вы должны чувствовать ответственность и соображать что к чему. Вы давали присягу, позор нарушать ее!.. »
В общем, все было правильно. Комбат был старый вояка, прямой и честный. Он высказал, что думал.
За ним выступил замполит. Он повторил примерно то же самое, только в более едкой форме и со всякими подробностями. Он возмущался и удивлялся, сам себе задавал вопросы и патетическим тоном отвечал на них. Он был мастером по части выступлений.
— Введите арестованного Соловьева,— приказал комбат.
Он вошел, остановился на пороге. Легкий шелест пронесся по комнате. Он растерянно посмотрел на красное сукно, на своего ротного, быстро опустил глаза. Он был бледен, в нем словно бы что-то надломилось. Но что более всего, очень резко бросалось в глаза — он был без ремня, и голова его была острижена наголо.
Ему указали свободное место посередине. Он неуверенными шагами пробрался туда между солдат. Встал по стойке смирно.
Все были вместе, он один был предоставлен своей судьбе. И то, что его гимнастерка свободно висела, не стянутая ремнем, и то, что он стоял, а все сидели,— все это делало его чужим, жалким. Вырванный из общей массы, не похожий на других, с гнусной, остриженной головой,— он был отверженный среди всех.
— Товарищи!.. Рядовой Соловьев совершил большое преступление. Мы должны приложить все силы, чтобы этого у нас больше никогда не повторилось. Мы комсомольцы. Наш долг требует от нас бдительности. Мы должны быть очень бдительны. Соловьев покинул свой пост. Он нарушил устав. Соловьев опозорил наш батальон. Его надо наказать. Мы все осуждаем его. Это нехороший поступок. Он не достоин звания комсомольца. — Солдат выпалил все это разом и поспешил опуститься на стул. Он раскраснелся. Перед собранием замполит поговорил с ним и назначил его к выступлению.
Слово попросил другой солдат. Его фамилия тоже значилась в списке, подготовленном заранее.
— Товарищи!.. Соловьев — из нашего взвода. Мы все знали его, как надежного и исполнительного человека. То есть солдата. Он не был сачком, не имел взысканий. И никто из нас, по правде говоря, не ожидал, что он может совершить такое. Он был очень исполнительный солдат, настолько, что нам даже ставили его в пример очень часто. Мы все просто удивились, когда узнали про него. Его, конечно, надо наказать. Мы, его товарищи, все мы осуждаем его некомсомольский поступок. Но, по правде говоря, он совсем не безнадежный солдат. И мы все думаем, что он еще исправится. — Солдат помялся, напрягая память. Потом махнул рукой и сказал, садясь: — Я больше не знаю, чего сказать.
Кое-кто рассмеялся, но моментально все стихло.
— Я прошу слова,— сказал капитан Бородин. — Я бы хотел знать мнение самого Соловьева. Пусть он скажет, что он сам думает о своем поступке. Потому что то, что он сделал, это же просто неслыханно. Это позор!.. Я вам говорю: я ни разу за всю мою жизнь не слышал ничего подобного. Дойти до такого падения, потерять всякий стыд!.. Неужели вот он сейчас стоит перед своими товарищами и ему не стыдно? Да как он посмеет после этого смотреть им в глаза! Когда я пришел на пост, я сначала не мог понять, куда делся часовой. Ну, я думал, он спрятался где-нибудь за домом или еще где-нибудь там. Но мне и в голову не приходило, что он может уйти совсем с поста! Захотел погреться в котельной! Он, видите ли, замерз!.. Сидит там, курит вот такую толстенную цигарку. Он — в одном углу, автомат — в другом. Распущенность! Разгильдяйство!.. Я просто не знаю, что сказать! Я считаю, что такой преступник — да, преступник — неисправим. Только самого сурового наказания заслуживает он за свое преступление... О чем он думал, когда совершал свой проступок, которому нет оправдания? Пусть он скажет нам.
— Соловьев, вы слышали? — сказал замполит. — Капитан Бородин спросил вас. Отвечайте.
Соловьев молчал, глядя под ноги.
— Рядовой Соловьев! — повысил голос замполит. — Мы ждем вашего ответа. Скажите своим товарищам, как вы смотрите на ваш проступок. Вы осуждаете его, или вы считаете, что так и нужно всегда поступать?.. Если бы вы сегодня оказались на посту ПФС, вы бы опять пошли греться в котельную?
Соловьев молчал.
— Он не хочет с нами разговаривать,— сказал Бородин.
В комнате стояла мертвая тишина.
— Как держите руки? — вмешался кто-то из офицеров.
— Встаньте смирно! — приказал Соловьеву ротный.
— Его ничто не трогает,— сказал Бородин. — Нет, он ни в чем не виноват! Никакого раскаяния!..
— Рядовой Соловьев,— сказал замполит,— вы будете нам отвечать? Посмотрите, сколько людей ждет вас одного.
Соловьев молчал.
— Засудят парня, как пить дать,— шепнул Корину сосед.— Хотят преподать нам урок. Чтобы не забыли сразу.
— Разговорчики! — прошипел старшина.
— Я в последний раз спрашиваю,— сказал замполит,— вы скажете что-нибудь или мы понапрасну теряем время?
— Скажи что-нибудь. Открой рот. — Солдаты, которые сидели недалеко от него, тянулись к нему, дергали за гимнастерку.
А он стоял, приниженный, бледный, понурив голову. Он изменился, как после болезни.
— Я ... конечно,— начал он хриплым голосом. Откашлялся.
— Руки! — напомнил ротный.
— Говори,— шептали солдаты.
— Я... виноват... Я признаю, что я виноват... Я больше никогда не уйду с поста... Я больше... не буду нарушать...
Он умолк. И собрание в дальнейшем ничего, кроме «есть», «так точно», произнесенных отрывочно, через силу, не услышало от него.
Все закончилось. Солдаты строем разошлись продолжать прерванные работы, а Соловьева отвели обратно, на гауптвахту. Никакого определенного решения принято не было.
На следующий день Корин заступил в караул и первым делом отправился в камеру к Соловьеву. Тот был весел и радостно улыбался.
— Дай закурить,— сразу попросил он Корина.
— Ну, как дела?
— Порядок. Полную катушку...
— Строгого?
— Да, пятнадцать суток.
— Так это же здорово! — сказал Корин.
— Спрашиваешь. Полный порядок,— сказал Соловьев, выпуская дым в смотровое окошко. — А я поначалу думал: конец. Правда. Как навалились все на меня! Сам батя к себе вызывал. Комсомольский билет отобрали. Как ты думаешь, вернут? Я первые дни сижу здесь, возьмусь за волосы, они все в руках у меня остаются. Потом остригли. — Он вздохнул. — Да, были дела.
Он опять повеселел. Корин удивлялся, глядя на него. Он совсем не походил на того раздавленного, незнакомого человека на собрании. Таким, веселым, с блестящими глазами, он и запомнился Корину.
«Все кончилось,— подумал Корин, поправляя автомат, стараясь прижать им распахнувшиеся борта тулупа. — Все отлично. Могло быть хуже... Такие-то пироги... »
Внезапно он услышал впереди странное дребезжание. Вся дремота слетела с него. Он остановился, напрягая слух и зрение. Бесполезно.
Он пошел вперед, через каждый шаг глядя налево и направо, поворачиваясь для этого всем корпусом.
«Чепуха... Ветер... »
Повернуть назад?.. Надо идти. Он ничего не видел. Дребезжание раздалось рядом с ним, слева. Он быстро обернулся, шагнув при этом в сторону. Никто не бросился на него.
Он постоял с минуту. Подождал, пока установится дыхание. Потом приблизился к внутренней ограде и увидел оторванный конец проволоки.
Пропади ты пропадом!
Но откуда эта дыра? Ее не было раньше, он может поручиться. По крайней мере, он прежде ни разу не замечал ее.
«Пустяки. Разве можно все заметить? Надо будет сказать об этом, когда приду в караульное».
«Однажды я стрелял на посту».
Была такая же темная ночь, но только осенью, в слякоть. До прихода смены оставалось минут десять. Это по часам. Однако чувство времени может иногда обмануть, а часы могут испортиться. Он обрадовался, когда услышал шаги. Пошел навстречу. Но потом крикнул:
— Стой! Кто идет? — Крикнул на всякий случай, вдруг со сменой идет поверяющий.
Шаги продолжали приближаться, но ничего не ответили ему. Это показалось подозрительным.
— Стой! Кто идет? — повторил Корин.
Молчание. Шаги приближались.
— Стой! Стрелять буду! — крикнул он последнее предупреждение, скидывая автомат.
В ту ночь было еще темнее, чем в эту. Он не видел даже собственной руки, когда из чистого любопытства помахал ею у себя перед лицом. А шаги приближались.
— Стой! Стрелять буду! — крикнул он еще раз последнее предупреждение и торопливо снял предохранитель, передернул затвор. Шаги были уже совсем близко.
Тогда он вскинул автомат, стараясь забрать повыше и подальше в сторону, чтобы ненароком не задеть кого-нибудь живого, и дал очередь. Из автомата выплюнулась яркая, огненная полоса. Шаги тяжело затопали по лужам, убегая обратно, к воротам, и вскоре все стихло. Через несколько минут пришла смена.
А наутро составили множество протоколов, и Корин подписался под ними. Начальник особого отдела появился на посту. Он ходил, наклонялся к земле, чего-то высматривал. Долго глядел в степь. Но всю ночь шел дождь.
Кто это был? Лошадь? Почему же она в таком случае не заржала? Местный житель? Тогда зачем он не остановился, если услышал, что в него собираются стрелять?..
«Таинственная страница. Их много в истории человечества — тайн, которые никогда не будут разгаданы. Это еще одна». — Корин любил иногда сочинять в уме высокопарные фразы. Фразы, которые не принято произносить вслух.
Он двигался против ветра, неуклюжий, неповоротливый, закутанный, как кукла. Позади осталась вторая из четырех сторон прямоугольника. Он уже видел, где кончается колючая проволока, он подходил к углу.
На повороте, рядом с тропинкой, была яма. Он подумал, что в ней легко могут спрятаться несколько человек. Когда он пройдет мимо и окажется к яме спиной, они незаметно выскочат оттуда. А он не способен ни повернуться, ни поднять руки. Одно слово: живой труп. Впрочем, все равно снять рукавицу на таком морозе немыслимое дело.
«Че-пу-ха!.. Много лет ничего не случалось».
Если они нападут на него, они не смогут причинить ему никакого вреда. Его не пробьешь даже бомбой. Он крепко закупорен в тулупе, под которым к тому же шинель, телогрейка и все прочее. Лишь мороз преодолел все преграды. О, этот злой дядя единственный, кому удалось добраться до самого сердца.
Никаких диверсантов не может быть. Особенно в такую адскую погоду. На Маньчжурке вообще диверсантов не бывает. Много лет не было. Ни один дурак не полезет сюда.
«Не стоит беспокоиться. Если они нападут, я в любых обстоятельствах успею выстрелить. Безразлично куда. В караульном услышат».
Он пришел на угол, потоптался на месте. Он подумал, что сиди они здесь хоть в русской печке, они бы не сумели выдержать без движения больше пяти минут.
Больше пяти минут.
«Пять минут, пять минут... » — Слова популярной песенки зазвучали в его мозгу.
Он усмехнулся в темноте. Но так как он был один, он усмехнулся внутри себя, а выражение его лица не изменилось. И он подумал:
Бородин, от которого плачет целая рота, композитор Лепин, который тужится сочинять музыку. И этот пост. О чем только не передумаешь в два часа!
Все мы комедиянты.
Он не сам придумал это. Он уже знал раньше. Он мог это услышать или прочитать. Где?
Все мы комедиянты...
Ну, конечно, «Король Генрих Четвертый». Великий человек и великая книга Манна, тоже Генриха.
И ему представился ослепительный барон Рони, впоследствии герцог де Сюлли, честно заработавший этот титул своими делами, бессонницей и умопомрачительным сидением за столом.
Но, помимо стула, он умел сидеть в боевом седле.
Но, помимо гусиного пера, он умел держать в руке шпагу или пистолет.
И всегда он был франтом. И всегда на нем были богатые одежды и драгоценности, он надевал их, даже идя в битву, поверх воинских доспехов.
И Корин увидел, закрыв глаза:
Огромные знойные холмы, и поля на холмах. Повсюду, куда достает глаз, идет битва, доблестные гугеноты теснят этих нечестивцев, этих католиков. И на холме стоит большое, раскидистое дерево, наверное, тополь. Растут ли там тополя? Но, несомненно, это тополь. Раненый барон устал от битвы, он не видит победы, он решил, что они проиграли. Он плетется к дереву, он хочет отдохнуть. Он ложится в тени и засыпает. Ослепительное солнце щедро поливает теплыми лучами страну, гремят выстрелы. Но утомленный барон спит. А когда он просыпается, целый отряд дворян-католиков просит его, чтобы он взял их в плен. Он победил во время сна!
Да здравствует победа!
И вот пожилой герцог де Сюлли едет верхом на статном коне. Он одет в броню, но брони не видно. Он все так же горд и невозмутим. Он красив. Болезни гложут его. Но народ, сбежавшийся посмотреть на грозного начальника арсенала, видит неизменно твердый взгляд, прямую, стройную спину и юношеское, словно вылепленное из воска лицо. Герцог покачивается в седле, он смотрит поверх толпы, подбородок его высоко вздернут. Честным трудом он добился своего. Его пуританское честолюбие сладко дремлет, увенчанное лаврами. Он презирает эту чернь. Он презирает всех и вся. Польза государства — вот единственное, чему он служит.
Великий помощник великого короля — он порицает своего господина. Господин слишком жизнелюбив, он слишком любит наслаждения. И пуританин де Сюлли любит читать морали четвертому Генриху.
А Генрих не из тех, кто сидит сложа руки. Вот уж кто воистину не теряет ни одной минуты. Он пробует все: и еду, и вино, и женщин. И он никогда не насыщается.
«Мог ли Генрих читать Омара Хайяма?»
Спеши использовать летящий в бездну час...
И Корин вспомнил другое лето, не из глубины веков, а недавнее, близкое. Но такое далекое.
Они много стихов читали тогда. И Валя впервые принесла Хайяма.
Валя...
«Не надо вспоминать».
В то лето на окраине Москвы...
Они готовились к вступительным экзаменам в институт. Но это только так говорилось, что они готовятся; на самом же деле они целыми днями играли в волейбол или проводили время на пляже. А ночью, не имея никакой охоты спать, они до рассвета сидели на траве под каким-нибудь забором и говорили.
Ну, и тепло же было на улице!
Вот они и доготовились. Вместо института и Вали, он породнился с казармой и солдатской шинелью. Но — к черту армию!
В то лето они сидели на траве и обсуждали какое-нибудь событие, или болтали о мироздании, о кометах, о водородной бомбе, о выеденном яйце — они отдыхали. Они почти никогда не спорили, только высказывали свои мысли, освобождаясь от их груза и чувствуя себя еще легче и радостнее.
На улице была полнейшая тишина, покой. Ни души. Темные квадраты окон не навевали уныния, зато каждое оставшееся горящим производило впечатление чего-то таинственного и сказочного.
Но самым прекрасным был рассвет. Сначала в воздухе ничего не было видно, лишь, глядя вдоль мостовой, удавалось заметить, что она как будто посерела, и темнота над ней не такая густая, как в вышине. Вскоре светлело и все вокруг. Красивые, невесомые дымки тумана выписывали в воздухе замысловатые кренделя: они то вытягивались, то снова сходились, то исчезали совсем. Над домами, над улицей и над полем на высоте трехэтажного дома сплошной пеленой повисал туман.
К этому времени они уже не разговаривали. Они тихо прижимались друг к другу и смотрели.
Постепенно трава, забор и они сами покрывались росой. С зеленого листка свисала прозрачная, целомудренная капля. Они замечали, что их одежда и обувь отсырели.
Они расходились по домам. Спать.
На молочно-белом небе не было видно ни облачка. Туман исчез. Прохожие так еще и не показывались.
И однажды он сказал:
— Люблю.
Это было впервые в его жизни.
— Я буду тебя ждать,— сказала Валя.
Смешно. У нее уже ребенок. У всех есть своя Валя. Нет, он этого не подумал. Он не посмеет думать так о Вале.
«Не надо вспоминать».
Не надо тоскливой горечи. Лучше вспомнить парк в Подмосковье, величавые столетние липы, тишину. И рассвет в этом парке, когда день начинался с вопросов. С этим временем не связаны никакие неприятные воспоминания.
Сначала спрашивали грачи:
— Каак?.. Каак?.. Каак?.. — Хрипло, отрывисто или тягуче.
Иногда их крик напоминал: харрк!.. ххарк!.. Они походили на солидных и тупых блюстителей порядка. Это были деятели широкого масштаба; они были немногословны, важны, полны собственного достоинства и заняты созерцанием.
Потом неуверенно к самому себе обращался воробей:
— Жив?.. — Через минуту снова: — Жив?..
И уже бойко, радостно отвечал:
— Жив!.. Жив!.. Жив!..
Мелькали грудные выкрики галок. Они, словно вахтенные, летали взад и вперед, имея целью объявить везде и всюду «подъем».
Воробьи о чем-то сплетничали, оживленно тараторя между собой. Проходило еще немного времени, и в воробьиную скороговорку вплетались самые различные голоса — чувиканье, свиристенье, посвист.
И вставало солнце.
«Это было подмосковное, теплое солнце».
А здесь?
Спеши использовать летящий в бездну час...
Однажды он пришел в санчасть. Он взял с собой книгу. Тихо сидел в коридоре и читал.
А потом врач разрезал ему фурункул на руке. Было больно. Он терпел.
Какой-то офицер возмущался, указывая на Корина:
— Почему он не снимает штаны? Несправедливость! Я ведь снимал. — И радостно смеялся своей шутке.
Корин тоже смеялся, превозмогая боль. Весело.
«Чего только не вспомнишь в два часа!»
Теперь он снова стоял возле складских ворот. Он знал, что до прихода смены осталось минут пятнадцать. Он снял рукавицу, посмотрел на часы. Точно.
«Собачий холод»,— подумал он.
Он прислонился спиной к столбу, зацепился за проволоку. В тулупе словно бы что-то треснуло.
— Скоро они придут? — Он считал секунды.
Спеши использовать летящий в бездну час...
«Вот привязались!»
Армия... Кому это нужно?
А если подумать честно, отбросить шелуху. Нужно? — Да.
Три года выкинуты на ветер. Пусть это будет жертва, которую он принес Родине. Высокие слова, без них нельзя жить.
Время тянулось томительно. Секунда была часом, минута — вечностью. Корин промерз весь насквозь: руки, ноги, спина. Он устал.
«Надо бороться!»
Нельзя походить на тех сачков, которым лень вытащить руку из рукавицы, и у них отмерзают нос и щеки.
«Сколько?.. Еще двенадцать минут».
Холодно. Ему повезло: тулуп был не старый, без дырок.
Он принялся бить руками себя по бокам. Он приседал и не чувствовал тяжелой одежды.
Сколько?
Он знал, что прошло не более пяти минут. Но он посмотрел на часы. Еще девять...
Ветер выл и выл.
Корин вглядывался в темноту, вслушивался в дикую музыку. «Вдаль глядящий, не идет ли разводящий... » Великая солдатская премудрость.
«Собачий холод!»
У него не оставалось сил для борьбы с морозом. Сколько?..
Слава Богу, теперь можно не обманывать себя. Ибо, когда он говорил, что осталось пятнадцать минут, он считал до пяти часов. И он приказал себе верить в это.
Ровно пять часов, сейчас они выходят из караульного помещения. Скоро они придут. Скорее!..
Гремела колючая проволока. В воздухе летела невидимкой снежная крупа. И сквозь тьму Корин увидел тени.
Воскликнем, как гугеноты: «Да здравствует победа!» Это — про себя. А вслух, застывшим, чужим голосом, крикнем:
— Стой!.. Кто идет?
— Свои, свои.
Разводящий приблизился. Он нетерпеливо топтался, пристукивая каблуками: на нем ведь не было валенок.
— Ну, как дела? Все в порядке?
— Все в порядке,— ответил Корин, и новому часовому: — Бери тулуп.
— Пошли! — сказал разводящий.
Холод набросился на Корина, сковал его тело, не позволял разогнуться. Но отныне можно было терпеть.
Солдаты не смотрят далеко в будущее. Ночь прошла. Еще одна ночь.
Когда он придет сюда в следующий раз, будет день, и будет дневной свет.

5 апреля 2005 года  20:30:01
Роман Литван | contact@lit1ir.ru | Москва |

---

Олег Галинский

* * *

Автобусная тема. Совпало чем-то и с парой моих недописанных рассказов. Кстати я застал во Владике ещё и белые «Икарусы» а потом и оранжевые. А в полу-городе полу-деревне Уссурийске видел и экстравагантные «гармошки».
Сейчас на микриках “HI ACE” и чуть большего размера, буквами S U на таком-то 32 м или 87 м, а 102й ходит до Угольной. У Китай и Хабаровск на “Man” или Volvo.

19 апреля 2005 года  00:29:36
Олег | Wladivostok | Rusland

---

Олег Галинский

МУХА

В советских охотничьих магазинах продавались пластмассовые чёрные мухи, с прозрачными мухами. Какой инженер или изобретатель додумался до такой рыбной наживки. Но внешне она очень похожа, лишь только не было характерного зелёного блика. Разыгрывали этой мухой по разному. Молчит, молчит пионер на уроке у доски.
- Ну чего ты молчишь как партизан? – язвит учительница.
А советский пионер откроит ротик и пожуёт трёх мух по театральному брезгливо скорчив рожу. Вот какой вот я партизан!
А вон ученица в белом фартуке, плаксивая, капризная и, наверное, очень брезгливая? Естественно мух подкидывали и в обеденные блюда. А как же без этого?
Внезапность плюс изобретательность и фантазия, ещё элементарные неосведомлённость противной стороны в области охоты и рыбной ловли, и весёлый учебный денёк обеспечен.

19 апреля 2005 года  00:31:47
Олег | Wladivostok | Rusland

---

* * *

Действующие лица и исполнители:

1) Эсмеральда (Попова Н.А.) – Прелестная юная девушка-цыганка, танцующая и поющая на площади около гимназии. Ее единственный друг – белая козочка по кличке Сканави. Предел мечтаний учеников гимназии – пнуть Сканави ногой или показать ей язык. Но это следует делать осторожно – Эсмеральда мстительна… Особые приметы цыганки – жуткая любовь к устному и письменному счету.
2) Феб (Рабинович Е.М.) – капитан гимназических стрелков и первый хлопец на селе. Его обязанность: защищать всех жителей гимназии от разбойников. Вскоре Феб обязан жениться на Флер-де-Лис, что очень его беспокоит… Особые приметы – демонически прекрасная внешность и странная привязанность к написанию учебников.
3) Флер-де-Лис (Пикуза С.И.) – белокурая кроткая девушка, невеста капитана Феба. Обожает растения, возможно из нее получился бы не плохой преподаватель биологии, но это в следующей жизни…
4) Фролло (Лапик Г.В.) – архидьякон при гимназии. Очень здравомыслящий и спортивный мужчина 40-45 лет. Помешан на физических упражнениях.
5) ГрингуарША (Долгих С.Г.) – поэтесса, знаток русской (или французской, прим. автора) словесности. Она наблюдатель всех событий, происходящих в гимназии. Любимое слово «Ша».
6) КЛОПэн (Моисеева М.Г.) – предводитель банды разбойников на Дворе Чудес. Маленькая, но гадкая…
7) Квазимодо – такового в гимназии №178 не нашлось. Внимание!!! Розыск!!! Требуется горбатый, косой, кривой, хромой и страшненький. Желательно в одном лице. Если, конечно, получится… (тел. +380501328631).

Двор Чудес – 2-ой этаж гимназии№178.
Банда разбойников – состав 8-В, 9-В, 10-В и 11-В классов.
Дансеры, подтанцовка – Алла Зингерман-Духова (балетмейстер) и танцкружок «Декартовы координаты» в составе:
Карпенко А.В., Юрченко А.В., Маслов В.Е., Фесенко П.В., Сапожникова Д.Р., Шкуренко П.В.
!!!ВСЕ СОБЫТИЯ ПРОИСХОДЯТ В НАШЕ ВРЕМЯ В ДАННОМ ГОРОДЕ ПО АДРЕСУ ВОЗДУХОФЛОТСКИЙ ПР., СТРОЕНИЕ 22.
Акт 1-ый.
Увертюра.
(На сцену выходит ГрингуарША и начинает повествование)
Песнь 1-ая
«ПРИШЛА ПОРА»

1. Настало время, час пробил,
Пусть слышит умный и дебил.
Мы начинаем наш рассказ,
Как это было в первый раз.
Дневник история ведет
И каждый день, и каждый год
Заносит в летопись ее
Предание свое…

Пр.
Пришла пора гимназий и уроков,
Двоек, колов,
Устремленных в ваш дневник.
До окончания всех сроков,
И всех страстей, спокоен, будь наш ученик…

2. Лишь математик-трубадур,
Творец контрольных и скульптур
Особым даром наделен —
Читать романы тех времен.
Пусть ты отвержен и забыт,
Но наша песнь всегда звучит
И оживают вместе с ней
Преданья наших дней…

Пр.
Пришла пора поэтов и глаголов,
Диктантов, работ
Для учащихся умов.
И никаких игр и футболов,
В век катастроф, твоя оценка тебя ждет…

Пр.
Пришла пора всех Пушкиных и Блоков,
Сашек Дюма,
Пересказов по них всех,
По 28 в день уроков,
И перемен
Для страданий и утех!

Пр.
Учебный год заменит год вчерашний,
Придет и уйдет
Новых школьников орда,
Под их ногами разом рухнут башни,
Но песня о них не умолкнет никогда,
Не умолкнет никогда…

(Аплодисменты. ГрингуарША Григорьевна уходит. Взору зрителей открывается вид на гимназию. Из окна 2-ого этажа мрачно выглядывает архидьякон Фролло Владимирович, на него с 1-ого этажа сочувственно смотрит Флер-де-Лис).

Песня 2-ая.
(Под гимназией столпился народ – банда под предводительством КЛОПэна Маргаритовича, разбойники требуют пропустить их в гимназию. Но кому они там нужны?)

«Без бумажки все... »
Мы все без дневников,
Куда идти?
Не можем мы кров себе найти!
Гимназия, о, сжалься и впусти,
Впусти…
(Повтор).
У нас над головой
Лишь небосвод сырой
Ни крыши, ни тепла
Все отняла судьба!
И кто ж поможет нам
Ты только школьный храм!
Открой… Открой…
Как ты хорош, Фролло,
В гимназии светло,
Дороги нет в «Пилот»--
Ютимся у ворот.
Но мы пойдем на все
И мы возьмем свое,
И мы свое возьмем, возьмем!!!
Компания тупых,
Куда идти?
Нигде без книг
Нам нет пути.
Но мы на все пойдем,
Гимназия,
Вахтершу найдем,
Гимназия!!!
Гимназия, ведь ты же школьный храм!
Впусти!!! Впусти!!! Впусти!!!..

(Аплодисменты. Под громкую тревожную музыку к бродягам спускается Геннадий Фролло, попутно делая упражнения с гантелями.)

Песнь 3-ая
«Бродяги»

Вы оскверняете гимназь.
Уйдите прочь!
От вас одна лишь грязь,
И света нет! Одна лишь ночь!
Я знаю, кто помочь
Мне сможет хоть сейчас!
Исчезнет мрак и ночь
И больше уж не будет вас.
Все, как один легки,
Они для вас беда!
Все королевские стрелки
Сюда!!!

(Появляются стрелки. Бродяги в ужасе разбегаются. Из толпы выбегает Феб Михайлович. Его прекрасные усы подстрижены по-бургундски в парикмахерской «Велла-Долорес».

КЛОПэн с силой тащит за собой толстую и маленькую крашеную блондинку с розой в волосах. Ее красно-желтое платье искрится на осеннем солнце. Феб догадывается, что это та самая девушка, которая танцует со Сканави.)

Песнь 4-ая
«Эсмеральда»
(Феб поет, прикладывая руку к сердцу)
О, госпожа, вы так прекрасны,
Не знаю даже, что сказать.
В сравнении с вами все ужасны...
А как мне можно вас назвать?

Песнь 5-ая
«Алгебра»
Алгебра,
Кто не знает ее, тот дурак!
Алгебра,
Я решаю ее просто так!
Алгебра, алгебра.
Коваленко, Сканави и Бевз—
Алгебру, алгебру
Объясню я спокойно и без.
Мне говорила про Мадрид
Цыганка, мать моя, доцент.
И по-испански говорить
Учила. Где же мой акцент?
Скажите, где же мой акцент?

Задачи я люблю решать
И уравненьям знаю счет,
А по руке вам предсказать
Цыганка каждая рискнет.
Цыганка каждая рискнет.
Припев.
Считать люблю я всем и все.
Не перестану я никогда,
Учить призвание мое
Навсегда!
Я люблю вызывать к доске,
Я люблю, когда все в тоске!
И любимая цифра – два,
Только два!

Гимназия! Я вся твоя!
Всегда с тобой,
Всегда готова!
Мучить твоих детей,
Учить считать,
И двойки ставить снова…

Припев.

(КЛОПэн подзывает к себе Эсмеральду Александровну и мрачно начинает объяснять ей что-то, ее взгляд устремлен на Феба Михайловича. Там, вдалеке, он мило общается с очаровательной блондинкой в нежно-розовом платье).

Песнь 6-ая
«Эсмеральда, пойми…»
КЛОПэн:

Эсмеральда, пойми,
Как тебе объяснить?
Стала жуткою ты,
Как всех стала учить!
При мне из года в год,
Росла ты как трава,
Не ведая забот.
И, ничего, жива!

Эсмеральда (гневно, медленно краснея):
Спасибо, о, КЛОПэн,
За жуть и за траву!!
В темнице этих стен,
Получишь крапиву!
!(Крапива – древнее название воодушевляющего массажа для рук, прим. авт.)

КЛОПэн:
Но пойми, что тебя
Я достать не хотел!
Надо предупредить,
Я, по-моему, успел!
Рабинович в темницу упек
Мерзляка!

Эсмеральда:
Вот подлец! Как он мог?!
Я пошла, все, пока!!!

(Эсмеральда срывается с места и тяжелой поступью несется к Фебу, но коварный мужчина в это время объясняет Флер-де-Лис преимущество Бинома Ньютона перед теоремой Виета. В результате разгорелась дикая ссора).
Песнь 7-ая.
«Комплименты»
Флер-де-Лис:
Мои ну… надцать лет для тебя,
Бессонный твой рассвет – это я.
Меня противней нет,
Не секрет,
Какая я свинья!
Феб:
Твоей походки след для меня!
Тебя ужасней нет для меня!
Да это знают все и мат-класс,
Что я пугаюсь вас…
Флер-де-Лис:
Ты сердце мне разбил,
Противный старый пень!
Учебник написал,
А чтоб жениться – лень!
Феб:
Мечтаю об одном,
Чтобы в сиянье дня,
Сперва избив кнутом
Уволили тебя!!!
ПРИПЕВ:
Флер-де-Лис:
Ох, гадкий ты еврей!
Феб:
Да, да, да!
Флер-де-Лис:
Бессовестный злодей!
Феб:
Никогда!
Вместе:
Из нас двоих таких,
Все же кто ж противней хоть чуть-чуть?
Флер-де-Лис:
Гимназия моя – знаешь ты,
Уволю я тебя – эх, мечты!..
И отберу мат-класс,
Хоть сейчас,
И что же скажешь ты?
Феб (вмиг становится паинькой):
Моя любовь с тобой навсегда!
Не думай про мат-класс никогда!
Ах, скоро мы с тобой, СВЕТИК мой,
Друг другу скажем «да»!
ПРИПЕВ.

(Они берутся за руки и кружатся по кабинету биологии. Все это видит несчастная Эсмеральда Александровна. Она беспощадно рвет учебник Бевза и бежит в спорт-зал, где начинается утренник-конкурс на самую обаятельную улыбку под названием «бал шутов»).

Песнь 8-ая
«Бал шутов»
(ГрингуарША отбирает конкурсантов и поет):
ХОР:
Ты – шут, я – шут,
Здесь все пляшут!!
ГрингуарША:
Прошу мадам, месье, привет Попова,
Тут надобно шутить и я всегда готова!
ХОР:
У нас тут бал шутов, короче дискотека!
Я обожаю их, их не было полвека!
И будет королем назначен в тот же миг, Кто скорчит рожу нам противнее других!!
ХОР:
Кто – шут? Все – тут!
Кто – шут? Все – тут!
ГрингуарША (завидев какого-то урода не из нашей гимназии):
Пардон, мадам, месье, наверно, это он!
Наш жуткий и горбатый, ужасный чемпион!
С ХОРОМ:
Он – наш, он – шут! Как все мы тут!!!
Горбатый и кривой красавец молодой!
(Под звуки песни из дверей спортзала вываливается какой-то корявый пиндык, явно сомнительной внешности).

Песнь 9-ая.
«Король шутов»
(На уродца надевают корону и просят исполнить любую песню. Квазимодо, а именно так его зовут, вначале хотел исполнить «Белые розы», а потом «Шарманку», но позже согласился на нечто среднее).
Я король,
И наказан будет тот,
Если вспомнит идиот,
Что я двоечником был…
Дядю Феба не любил!
Пускай на час, но я король!!!
И в этот раз, когда мне все разрешено,
Я у Поповушки хочу спросить одно:
Ты полюбить меня смогла бы?
Она не смотрит по-фиг ей,
Что перед нею принц кровей!..
Сам принц кровей…
(Эсмеральда смотрит на горбатого двоечника с явным призрением. Как он мог, ей, девушке с двадцатилетним стажем работы, сказать такую глупость? Нет, это еще обиднее, чем услышать, что ты поправилась на тонну…)

Хам!!! – и она швырнула в него бумажной трапецией.

(В этот момент под тревожную музыку на сцене появляется Гена Фролло, поочередно прыгая через скакалочку и делая фуэте. Он подходит к юному уродцу и грозно орет на него.)
Песнь 10-ая.
«Ведьма»
Квазимодо, тогда я и впредь,
Не могу на Попову смотреть.
Ее надо схватить и упрятать от всех,
Чтоб людей не вводила во грех,
Эта гадкая тетка, злобный дух!
Эти руки, жирный стан,
А походка, а глаза?!
Это все наважденье, обман,
Это происки зла!
Зла…
Подстереги ее, пиндык, в подсобку упеки,
Там ей придется день и ночь замаливать грехи.
И все равно с теченьем дней
Никто не сжалится над ней!

Квазимодо:
Ну, что ж...
Раз ты велел, раз ты сказал, то, значит, быть тому.
Как ты велел, как ты сказал, по слову твоему —
И, значит, быть тому...
И, значит, быть тому!..
(Новые декорации. В гимназии ночь. ГрингуарША ходит по первому этажу гимназии. Нищие около здания. Обитатели гимназии внутри. Двор Чудес полон шума. Эсмеральда сидит возле доски с надписью «Информация»).
Песнь 11-ая.
«Гимназь».
Гимназь!..
Какая ночь!..
Какая грязь…
Техничка где,
Ответь!
Кто скажет мне?
Почему она, эта ночь темна?
И эта музыка твоя,
Меня пьянит,
Хоть не пила совсем.
Найдется место всем
Здесь.
Мелькнув в толпе
Попова наша, страх небес,
Всю эту ночь я шла за ней,
Но страх исчез!
Гимназь!..
Она где-то здесь,
У нас всяко есть,
Есть и свет и грязь.
Он здесь,
В ночи твоей!
О, этаж второй,
Ты навеки мой!..

(ГрингуарША нетвердым шагом направилась в столовую. Тут под «Информацией» появляется, по наущению физрука Фролло, горбатый пиндык (его должен исполнять человек со слабым дискантом, прим. авт.), Эсмеральде он совсем не нравится, и она пытается убежать от него.
Внезапно появляется Феб Михайлович, он только что написал новый учебник в сотрудничестве с запертым в подсобке Мерзляком, и готов к подвигу).

Песнь 12-ая.
«Неудавшееся похищение».
Феб:
Взять горбуна!
Он наверно напился вина!
Как он мог?
Посадить его под замок!
Я – капитан Фим,
Я разбойника задержал!
Мне легко будет с ним,
Ну, пиндык, ты попал!
Если хочешь, я провожу,
До того кабинета тебя!
Свой учебник тебе покажу,
Ты поймешь, какой классненький я!
Эсмеральда:
Я не боюсь ни разбойников, ни ребят!
Ночь и Сканавь меня как-нибудь защитят!
Феб:
Ты запомни, что я сказал,
Завтра вечером приходи,
В Актовый Зал!
Эсмеральда:
В Актовый Зал…
(Автор учебников и почитательница его творчества убегают. Снова появляется ГрингуарША, она случайно попала на Двор Чудес, то есть на 2-ой этаж гимназии).

Песнь 13-ая (счастливая).
«Двор Чудес».
КЛОПэн:

Может кто знает,это на Нотердам де Пари.

21 апреля 2005 года  22:10:49
Саша Молодчик | darenish@ua.fm | Киев | Украина

---

NoNaMe

Трали-вали

Дневник американского солдата (e-mail'ы с фронта)

E-mail №1
Здравствуй, дорогая. Сегодня у нас на военной базе праздник — летим в Ирак! Это очень далеко. Ребята говорят, даже дальше, чем Мексика.
Командование предупредило, что война будет очень тяжелой, потому что там очень жарко. Сержант утверждает, что Ирак находится на самом юге Африки. Но полковник, который раньше преподавал географию старшеклассникам в колледже, сказал, что сержант неуч и что Ирак не на юге Африки, а на севере Индии.
Утром к нам с речью по пейджеру обратился президент. Он объяснил, что иракский лидер не хочет делиться нефтью, а это значит, что он против демократии. Теперь главный долг Америки — принести иракцам демократию, поскольку мы — американский народ — главный разносчик демократии в мире. Полковник сказал, что наш президент очень мужественный человек, раз отважился воевать со страной всего в двадцать раз меньше.
Словом, мы все уверены в скорой победе, потому что у нас есть благословение президента и самое современное оружие: противопехотные памперсы, взрывчатка со вкусом лесных ягод, гранаты без сахара...
Только одного не можем понять: как все-таки правильно говорить — Ирак или Иран?
И еще одна радостная весть. Теперь ты меня будешь довольно часто видеть по телевизору. TV будет показывать бои в прямом эфире, между телесериалом “Смерть от зубочистки” и ток-шоу “Влияние солнечных бурь на целлюлит у самцов калифорнийских черепах”. Обещаю тебе махать рукой во время каждого боя.
И не волнуйся за меня, я взял защитный крем от солнца.

E-mail №2
Здравствуй, милая. Мы прилетели в Ирак. Здесь действительно очень жарко. Судя по всему, это все-таки не Индия — жители совсем не похожи на индейцев. Зато полковник уточнил в командовании, что правильно страну называть Ирак. А Иран, оказывается, такое радиоактивное вещество “иран-238”.
Сержант предупредил нас, что завтра начнутся боевые действия. Это он узнал по радио. Еще он сказал, что с нами будут воевать англичане, испанцы и поляки. Но не сказал, на чьей стороне.
Конечно, нас напугало командование тем, что на этой войне будут нечеловеческие лишения: в блиндажах нет кондиционеров, окопы без душевых... но мы — американцы — герои! Мы выдержим все! Даже если во время боя не будут разносить кока-колу со льдом.
А вечером в лагерь с песнями и визгом въехали камуфлированные телеги с волами. Это прибыл воевать украинский батальон химзащиты. Они очень красиво смотрятся на фоне пустыни в своем лесном камуфляже. На всех зеленые маскировочные костюмы, на головах ветки от деревьев, у некоторых — пеньки... Говорят, это у офицеров, чтобы их можно было отличить во время бомбежек.
За ними прибыли какие-то эстонцы, литовцы и латыши. Сержант утверждает, что это такие племена из американских резерваций, которые находятся в задней части Европы. Впрочем, вожди этих племен очень добрые, они даже прислали гуманитарную помощь иракским детям: эстонцы — две фуры с детским питанием, литовцы — четыре фуры с детской одеждой, а латыши — двести фур с учебниками латышского языка!
Но самое главное — к нашему взводу прикрепили роту юристов. Так что ты не волнуйся, если меня даже чуть-чуть ранят, иракцы вынуждены будут выплатить приличную страховку.
К сожалению, боев пока не было, и я не мог помахать тебе рукой.

E-mail №3
Сегодня мы вышли впервые на позиции. Нас не предупредили, что здесь будут стрелять, поэтому многие наши солдаты срочно требуют вернуть их домой. Эти иракцы оказались настоящими дикарями, они не понимают, что мы занимаем их деревни легитимно, с одобрения сената США. Позавчера они вообще вероломно обстреляли наш самолет, мирно бомбивший их города.
Командование строжайше предупредило нас, чтобы никто в плен не сдавался. Иракские военные страшно наших пытают: не дают попкорна, отбирают DVD-плееры, запрещают класть ноги на стол и пользоваться ниткой для чистки межзубного пространства.
Зато мы чувствуем себя героями. Говорят, весь мир уже откликнулся на войну с Ираком. Бритни Спирс учит иракский язык, а Мадонна отрастила бороду и выпустила новую книгу “В постели с Хусейном”.
Еще сегодня к нам должен прибыть полк “абрамсов”. Сержант опять оказался не прав — это танки, а не евреи. Причем танки с новейшим тефлоновым покрытием. Поэтому по ним можно стучать только деревянной лопаточкой.
Но самое страшное — нам раздали украинские противогазы. Они так пропахли салом и чесноком, что мы решили: лучше будем дышать ипритом и зарином.
Скажи сыну, что папа обязательно вернется живым, если ему не наденут украинский противогаз.

E-mail №4
С каждым днем нам приходится здесь все тяжелее. Уже месяц мы чувствуем по запаху чеснока, что где-то рядом находится украинский батальон химзащиты. Однажды, когда ветер подул с их стороны, у нашего сержанта так закружилась каска, что он упал с бронетранспортера. Медсестра хотела сделать ему противостолбнячный укол. Но он подал на нее в суд за сексуальное домогательство. Правда, сильней всего из-за этого запаха сдурели наши зенитчики, которые сбили английский самолет.
Идиоты! Зачем они это сделали? Все же знают, что за уничтоженного иракца платят двести долларов, а за англичанина не платят ничего.
Иракцы же оказались совсем варварами. Они не знают, что мы сильнейшие в мире, и все время продолжают на нас нападать. Наши новейшие лазерно-позитронные устройства для сбоя вражеских прицелов не работают, поскольку у этих дикарей нет прицелов.
На прошлой неделе нам прислали сверхновые вертолеты, которые летают так низко, что не засекаются никакими системами слежения. Так позавчера какой-то иракский крестьянин, которому этот вертолет мешал обрабатывать поле, сбил его мотыгой. Пентагон подал на него в суд за использование оружия, несанкционированного ООН. Президент уже выпросил у сената пять миллиардов на противомотыжную защиту и противолопатную доктрину, поскольку прошлая устарела, так как она была антисовковой.
Но больше всего жалко сержанта. В бою ему разрывной пулей подбили рулон туалетной бумаги, и он вызвал санитарный вертолет с биотуалетом.
Сейчас наш сержант очень плох, уже семь часов терпит, ждет вертолет.
Мы не знаем, доживет ли он до вечера.
Дорогая, я знаю, ты волнуешься обо мне. Не надо. На днях к нам приходит подкрепление. Еще две дивизии юристов.

E-mail №5
Сегодня самый страшный день: где-то заблудилась походная попкорница и полевой “Макдоналдс”. А наступление наших танков приостановилось, так как у самого Багдада на светофоре загорелся красный свет. Оказалось, у этих дикарей испортились светофоры. А мы простояли на перекрестке до самого вечера. Сержант утверждает, что если бы не было иракцев, мы бы давно Ирак победили.
Но обиднее всего, что телезрители нашей войной недовольны. Говорят, прошлая война была интересней, в ней было больше жертв. Слава Богу, скоро Пасха. Президент обещал в честь нее начать праздничные бомбардировки Багдада. Причем в честь праздника к бомбам будут привязывать гуманитарную помощь. Сами бомбы тоже будут праздничными: с хрустальной крошкой, обвязанные лентами с бантиком. Некоторые бомбы будут красить луковой кожурой и с боков писать “Христос Воскресе”!
Возможно даже, что вокруг штаба командования будет организован танковый крестный ход.
Журналисты просят, когда войдем в Багдад, залить его напалмом, чтобы им хватило света для съемок. Единственно, нам запрещено бомбить север Багдада, так как Голливуд снимает там эротический триллер о взятии Хусейна “Секс с Хусейном в большом городе”. Первоначально в роли Хусейна собирались сняться Арнольд Шварценеггер, Том Круз, Джулия Робертс и Маккалей Калкин. Но гонорар был такой, что согласился сняться сам Саддам Хусейн.
В отчаянии, что война скоро закончится, а я так и не попаду на телеэкран, я стал махать перед камерой тебе уже двумя руками.
Журналисты наконец заметили меня и показали по телевизору с титрами:
“Американцы героически сдаются в плен под Багдадом”. Ура, я стал телезвездой!

E-mail №6
Вплотную подошли к Багдаду. По пути встретили много сухих деревьев со скрюченными листьями, множество дохлых птиц, насекомых и кротов с выпученными глазами. Значит, здесь проходил украинский батальон. Он нас и выручил. Не выдержав запаха лука, иракские войска бежали из города. После чего наши войска геройски в него вошли.
Нам приказано захватить Хусейна, которого мы должны определить по усам. Даже обещали денежные премии тому взводу, который захватит больше Хусейнов.

E-mail №7
Дорогая, можешь нас поздравить. Благодаря находчивости сержанта мы захватили тридцать четыре Хусейна. Это на одиннадцать Хусейнов больше, чем захватил соседний с нами взвод. Украинцы же захватили всего восемь Хусейнов, из которых две женщины и один кот. Все Хусейны в настоящее время отправлены на кастинг ДНК усов. Приятно, что первое место занял один из наших Хусейнов. В жюри установили точно, что это — он. Теперь устанавливают, кто он.
Обидно только, что, кажется, зря мы воевали и терпели все эти лишения, поскольку ядерное оружие инспекторы ООН так и не обнаружили.
Оказывается, что бы ни делали иракские ученые-ядерщики, у них всегда получалась анаша.
Зато президент прислал нам всем на пейджер SMS-ки — поздравил с успешным завершением операции. Он подчеркнул, что мы — миролюбивая держава. Поэтому не оставим мир в покое. И скоро понесем его в Северную Корею. Сержант сказал, что Северная Корея — это озеро в Тихом океане. Но мы к войне с ней еще не готовы, потому что туда не завезли фанту.
P.S. (Вечер того же дня.)
В Багдаде началось мародерство. На нас неожиданно напал украинский батальон химзащиты и попытался отобрать все, что мы отобрали у иракцев. Оказалось, украинцам вообще не платят зарплату, сказали: “Что добудете в Ираке, то и ваше”. Таких сильных боев не было за всю войну.
Если я не вернусь, скажи сыну, что его отец был настоящим американцем — героическим разносчиком демократии.

27 апреля 2005 года  01:42:27
FaIna | Faingrad | Liss

---

Олег Галинский

ТОВАРИЩ БУЛАТОВ
Первое утро у Ломота.

Следующее утро после приезда Булатова в деревню в гости к старому соратнику Ломоту.

Булатова разбудил какой-то шум. Первым проснувшийся и выйдя во внутренний двор, он услышал людской гул за воротами. Храпели кони, скрипели телеги, слышны были голоса. Выйдя через ворота на улицу он увидел десятки телег, и население, и народ тёток в белых и цветных платочках, мужичков в костюмах.
- Здравствуйте мои родные! – закричал он.
- Здравствуй кормилиц наш Булатов! Отец ты наш! Батюшка!
- Вы что приезжие не местные?
-Да кто откуда!!!
- И мы кто, откуда,— остроумно ответил Булатов.
Народ засмеялся
- В общем, сделаем так! С утра приму немного и к вечеру подходите, но ненадолго. И вдруг очень строго закричал:
- Граждане, соотечественники, селяне! Товарищ Булатов отдохнуть приехал! Неужто не дадите?!
- Дадим, дадим,— - крикнули близстоящие к Булатову девки и сельчане засмеялся.
- Стол и стул, и не надо белых скатертей. И сообразите мне варенца холодненького и хлебца свежего, лучше чёрного. И пожалуйста не шумите и не галдите, от шума скоро притомлюсь. Помаленьку образовалось что-то похожее на очередь. Многие просили дефицитных товаров, гвоздей, пил, моторов мотоциклеток, направление на обследование или лечение в госпиталя, амнистии для с родных и близких, с несерьёзными преступлениями. Работа продолжалась до полудня, летнее солнце подымалось к зениту. Один телохранитель уже залез в сад там оправившись приподнял детские качели повыше на которые и пристроился, второй в боксёрских трусах занял позицию наблюдателя на крыльце, позади Булатова. Водитель Босов был где-то в доме или внутри двора.
- Товарищи, товарищи, скоро обед, да и солнечно, подходите вечером! Я хочу немножко отдохнуть!
Рассмотрев ещё несколько дел Булатов встал и скрылся за воротами внутреннего двора. Река находилась за домом, нужно было только спустится вниз по огороду. Во дворе Булатов увидел Босова у открытой двери авто.
- Возьми… — многозначительно попросил Булатов, и зайдя в дом взял полотенце хлебнув воды сказал Ломоту: — «Мы часа на два-три к речке, ставьте картошку, да найдите яблочек мочёных или компота холодненького из вишни, калины, или рябины». Выйдя с полотенцем во двор спросил Босова.
- Взял?
- Угу!
Битов разумеется взял не пистолет, а мешочек с бутылкой коньяка, оба скоро спустились к реке, Булатов сел на нос лодки, Босов оттолкнув лодку запрыгнул сам. Берег был красив, чуть выше озерцо размером тридцать на тридцать метров в частые дни половодья это и другие озёрца заполнялись водой где часто водились раки и заплывала рыба. Только лодка отплыла, вдруг Булатов выругался.
-Мать Вашу! Удочку забыли.
- И рюмочки! – добавил Босов.
- Надо было надувную армейскую лодку взять, на крышу авто привязать, там тент есть, аптечка, сухари, стаканы, даже ночевать можно!
- Угу и всю нашу столовую с буфетом,— ухмыльнулся Булатов.

Солнце в зените. Приятно дул прохладный ветерок речной ветер. Босов уже начинал храпеть, и Булатов уже тоже сладко впадал в забытьё как послышался какой-то говор и всплеск вёсел.
- Мать Вашу! – тихо выругался Булатов.
- Мать их! В задницу! Туда, в верх и по бокам! – выругался Босов не подымая головы.
Шум усилился и Босов резко поднял голову.
- Кто это! Кто это! – грозно заорал Босов.
- Свои мы! Нам бы бумагу передать!
- В задницу Вашу бумагу! Отдохнуть сучьи дети не дадут даже! – уже не громко выругался Булатов.
- Нашенские мы….Бумагу бы товарищу Булатову!
- Лазутчики Вы что ли? – уже с улыбкой спросил Босов.
- Свои мы, здешние.
- Бумаги, бумаги, и откуда они их берут, небось и задницу нечем подтереть,— вторил подымающийся Булатов.
На лодке засмеялись, сидело двое мужиков в белых рубахах, видно готовились к встрече.
- А самогон у вас есть? – спросил Булатов подплывающих.
- Есть! И яблочки мочёные тоже!
- А посуда?!
- И посуда есть товарищ Булатов!
-Вот за это я люблю свой народ! Вот какой у нас запасливый!
- Мы уж завсегда.
Мужичёк извлёк откуда-то стакан, и стеклянную банку с мочёными яблоками.
- Что Вам?
- На мотоциклетку бы нам, мы стоим в очереди, уже четыре года. Мыла бы ещё импортного, скоб штук сорок, и гвоздей строительных.
- Воевал?! – пристально щурился Булатова
- А я к же! И мужичёк наверное хотел показать шрамы пытаясь неуклюже пытаясь стянуть с себя штаны.
- Да верю-верю.
- А мыло то зачем тебе?
- У меня это как его. Ах-ах-редия. Да и жене в подарок.
- Какая ещё Хердия? Это ещё не слышал.
- От запахов сильно страдаю, даже говно и газы собственные не переношу, иной раз и травы влияют, извиняюсь за подробности. Контузия была.
- Убедительно. Аллергия — по научному так называется. Запомни. Аллергия. Повтори!
- А-але-лергий-а.
- Молодец! Знаешь что. Давай-ка выпьем.
- Давай.
- Михей, обслужи товарища Булатова,— попросил на лодке мужичёк соседа.
Михей быстро извлёк тёмный бутыль, стакан, куда и плеснул бордовой жидкости. Первым попробовал Босов, выпив стакан до дна, затем Булатов.
- Ух хороша! Что это?
- Наливка. Рябина. Осеннего сбора. Крепка ягода по осени.
- А управлять мотоциклеткой то умеешь а, её и ремонтировать надо?
- Два года ездил на чужой.
- Ты вот что Михей. Я сейчас отдохну часок. А ты подходи вечером к Ломоту, посидим о мотоциклетках поговорим. У меня есть кое-какое соображение.
- Добро.
- Знаешь что, наливка хороша, понравилась, я возьму бутылку, ты ещё сможешь точно такой сможешь ещё много? У меня соратники… Булатов хотел сказать «Пирамидовы» или «Белоручкин» но не стал «грузить» своей системой от которой он почти сбежал сюда к Ломоту.
- Поищем,— ответил Михей.
И лодка с ходоками начала отдалятся. По небу плыли сероватые облака что к вечеру обещало распогодится и товарищ Булатов вновь прилёг.
- Завтра отправляемся после семнадцати, скажи нашим, чтобы готовились,— лениво проговорил Булатов и вновь прилёг.
Лодку удерживало якорь-грузило. Булатов и Битов отдыхали ещё час-полтора. Когда Булатов приподнялся и устремил взор на берег то увидел как воль всего берега стоял народ, сотня полторы.
- Ну и что делать будем? Спросил он Босова.
Босов промолчал, затем начал медленно грести к берегу. Человек пять взлезли в воду и вытянули лодку на берег. Народ окружил лодку. Многие мужики были одеты в поношенное но чистые костюмы от которых даже чуть потягивало нафталином и какой-то чуланной залежалостью, а от свежее выстиранных рубах отдавало какой-то речной кислородной чистотой, от чего Булатова даже тронула слеза. Вот он, его народ, А что он видит там в своём кабинете. Чиновников, экспедиторов. Выскочек, сынков и дочек. Ещё около часа товарищ Булатов решал прямо в лодке дела деревенских жителей.
Многие прошения были написаны одним почерком наверное каким-то одним грамотеем, другие детскими каракумями, треть ещё как-то по разному. Были даже до революционные вензеля, и завитушки, перед глазами плыло, солнце пекло. И вновь шум толпы.
- Всё! Устал. Пошли здесь.
И Булатов ринулся напролом к забору. От реки до забора Ломота было метров пятнадцать. Никто из посторонних без надобности не мог пересечь собственные владения постороннего.
Сидя в лодке ему не хватало кокаина, который иногда выручал. Поднявшись к дому Булатов почувствовал себя уставшим. Войдя с огорода во внутренний двор он подошёл к авто он вял аптечку извлёк тюбик кокаина сунул в карман. Битов где-то отстал. Булатов открыл тюбик и быстро сунул под нос. От авто несло бензином и ещё каким-то неестественным запахом механики и масла.
Во двор вышла Ксеня и налила свиньям помои.
- Ксения. У тебя что сестра есть?
- Две сестры, и два брата. И ещё скоро прибавка будет.
Булатов аж присвистнул, затем потёр нос и глаза.
- А доход то большой?
- Какое?
- А что бумагу не подаёте? Вам положено да и я помогу.
- Хотели было, отец сказал что у вас дела государственные, да и другим важнее.
- Ты хоть писать-читать то умеешь.
- Учит, мой…
- Сколько то твоим сёстрам?
- Одной двенадцать, другой четырнадцать. Братьям семь и десять.
- Знаешь что, беги как ты домой да спроси отца что надо важное, здесь запишем. И это, приведи сестёр своих. Я познакомлюсь. У нас школы хорошие есть, курсы специальные, обучим специальностям…
- Куда им до Вас! И вновь нагнувшись, начала показывать свой зад.
- Ксения. А эти с бумагами ко мне, местные или приезжие?
- Кто как, но больше приезжие, управленцы, конторские, агрономы, старосты.
- Ну а вы что не выбились, а? – поинтересовался Булатов.
- Да вот… Отец работает, … Мы вот помогаем….
- Ну, давай, приводи своих младших сегодня, не обижу. Хорошо?
- Хорошо-хорошо,— как-то равнодушно ответила Ксения и вернулась в дом. Вскоре откуда-то появился мальчонка лет шести и не без удовольствия начал мочится на свиней. Булатов хотел, было, его устыдить, но не было сил учить. Из амбара доносился храп, наверное спали телохранители, куда то делся Битов. Булатов сел на крыльцо прислонился к стене и тихо вздремнул.

XXX
- Товарищ Булатов чего же Вы?! А у нас там койка идите-идите в хату. Да и сельчане уже собрались,— разбудила Ксения.
- Сколько-сколько времени? – спросил Булатов.
- Около восьми вечера. В дом пожалуйте, гости подошли.
- Около. Мне точно время надо, позвонить надо бы из машины.
- Потом позвоните, пожалуйте в дом, ждут…
Булатов вошёл в дом. Было шумно и многолюдно. На кухне отдельно за столом сидела вся свита из водителя и телохранителей товарища Булатова.
- Собак то выпустили?! – спросил он.
- Вы не волнуйтесь у нас, тута воровства нет,— загалдели из зала.
- Нет,— передразнил Булатов, в зале засмеялись.
В зале за двумя спаренными столами было человек шестнадцать, на полу опёршись спинами к стене и вытянув ноги сидело ещё человек семь с чашками и стаканами. Ксения и ещё одна молодуха проворно суетились поставляя с кухни нехитрую закуску в виде варённой карточки, свежей квашенной капусты, 0
- Товарищи! Разрешите сказать тост! – встав на отведённое ему место выкрикнул Булатов.
- Разрешаем! – крикнуло сразу несколько мужиков.
- «Товарищи! В наше обществе. Непростом обществе, есть немало изъянов. Но у нас есть одно преимущество которого нету во всём мире! Это преимущество рабы и батраки! Такие же равные как наши государственные служащие и военные. Такого нигде нет в мире, у нас по этой теме есть точные разведданные. Единственные ущербные люди в нашем ведомстве это убийцы сидящие в наших тюрьмах. Вот они хуже рабов. Освободить их мы не можем, казнить тоже. Так я решил». Булатов хотел было произнести: «Нам бы годика два-три», но вовремя удержался и замолчал. Потекли секунды. У Булатова вновь начало где-то щемить возле сердца и грудью. – Ну давайте выпьем,— как-то тихо и спокойно продолжил он и опрокинул стопку. Все выпили, даже никто ни крякнул, не чавкнул, раздалось молчаливое еле слышный скрежет вилок об тарелки. Кроме Ксении обслуживала ещё одна молодуха, Булатов догадался что эта не её сестра. Скоро налили по второй. Булатов встал и вновь двинул речь.
- Мыло, мотоциклеты, лекарства, всё это неодушевлённое и наживное. Но жизнь наша это самое ценное что есть у нас. Близится время когда нам будет легче и лучше.
Вновь выпили.
- А давайте-ка, споём про свинью, нашу деревенскую песню,— вдруг весело крикнул Булатов, и запел.
- Ох свинья! Ох свинья, ####### ты меня! Наберусь силён6ок я! ###### и я тебя!
И мужички со смехом подхватили.
- Ох свинья, ох свинья! ###### и я тебя!
Стало веселее.
- Что редко приезжаете товарищ Булатов? — спросили рядом сидящие.
- Работа, работа, дело то моё царское! Я вижу вы тут совещание подготовили оперативно.
Мужики начали крякать. Закусывая картошкой помидорами огурцами.
- Нам бы мотоциклеток.
- Будет, будет всё скоро… — добро в пьяной улыбке Булатов вновь пообещал мужичкам.

Продолжение следует

28 апреля 2005 года  23:07:19
Олег | Wladivostok | Rusland

---

Олег Галинский

Белоручкин в ожидании звонка Булатова.

Булатов поехал к Ломоту в деревню, Пирамидова забрала Олесю домой, а на Белоручкина автоматически по «пункту 4» легла вся и без того безграничная власть.

Как только товарищ Булатов отбыл на отдых. Все государственные дела автоматически полегли на хрупкие и худые плечи, чересчур внешне интеллигентного Белоручкина, который внешне никак не был похож на лидера, впрочем как и сам мужиковатый Булатов. Дежурный офицер дозвонился до Белоручкина когда Булатов проехал уже полпути полпути. То есть полтора часа держава была без лидера. Бразды правления Белоручкин принял в тюрьме, не отрываясь от просмотра и изучения разных дел включая и под расстрельные. Расстрелять всех отморозков?! Всего чуть менее трёх тысяч. Может быть «округлить» до трёх тысяч? Всего то пару тройку сотен «добавить». Дети не доедают, не допивают, а эти отморозки иконки по развешали, книжки добрые, гуманистов разных читают. А на счету каждого упыря по не менее двух трёх человек включая и детей. И как таких отморозков только земля носит?.
Резко зазвонил телефон:
- Адъютант Флюгеров звонит! Товарищ Булатов отбыл в восемнадцать десять.
- А куда? Если не секрет.
- Сказал что будет на связи.
Техника соединения с авто была и сложна и проста. Нужно было звонить на спец телефон в авто, но этот телефон частенько был отключён. А с автомобиля нужно было дозваниваться на номер Белоручкина, или адъютанта который обязан был знать точное местонахождение нужного абонента. Кроме того с авто удобнее лучше было дозвонится вне скорости, и движения, при вытянутой антенной, желательно с высоты и холма и при этот всегда терялось время в дороге.
Белоручкин вызвал вертухая.
- Палкина ко мне.
Подошёл Палкин начальник главной тюрьмы ведомства Белоручкина.
- Палкин, ты знаешь такую игру «железка».
- В цифры что ли?
- Она самая, уже подзабытая. Будем играть в цифры. На этих самых,— и похлопал по пухлому бордовому альбому.
- Я не против, но у меня билетов и документов нет и даже пропуска.
- Вызови двоих вертухаев, у них пропуска и прочие документы есть, вот из них мы по
выписываем номера и циферки. А?!
Палкин заулыбался.
- Какой вы догадливый товарищ Белоручкин!
Палкин быстро позвал двоих.
- Ну-ка, вытаскивайте пропуска,— попросил Белоручкин.
Ты называй первые две цифры.
- 57.
- Теперь ты
- 06
- Ты теперь
- 17
- Записал?
- Пишем-с
Так теперь по три первые
- 573
- 064
- 171
………………
Всего было были выписано 42 номера. Белоручкин выделял цифры то с конца то с середины то с конца удостоверений, были выдернуты цифры даже с дат рождений родственников охранников.
- Что устали?! – весело спросил он вертухаев, с которых уже взмокли.
- Да.
- Эти самые номерки, три тысячи, скоро-скоро будем … Очень-скоро. Но сегодня пощекочем только выписанные.
Булоручкин говорил с улыбкой, мотая головой, скаля зубы. Закипел чайник.
- Ну что товарищи! Хлебнём чифирчик или кофею перед делом?
- Мы, товарищ Белоручкин к вашим кофеям не привыкли, лучше чифирку если позволите.
- Позволим-с,— и Белоручкин достал пакет ароматного цейлонского чая.
Старый волк, начинавший от младшего надзирателя до начальника тюрьмы Палкин во всю чувствовал и угадывал в Белоручкене «бывшего». Белоручкин начал перелистывать пухлый журнал читая дела и разглядывая фотографии.
- У рожи то какие уголовные! А этот, этот, на тыкву похож, ну чистая тыква!
- А этот на баклажан. Хе! –подхватил Палкин.
Вы пейте пока сами, я потом хлебну,— и начал дальше перелистывать журнал. Затем открыв стол вытащил брошюрку и начал читать и вдруг он засмеялся по детски, раскатываясь на весь кабинет. Палкин с охранниками уставились на него
- А вы знаете чего номерки хотят то?!
- Чего?
- Молока на масле!
- Молока?! Молока?!! С маслом?!
Палкин с вертухаями закатился, причём у некоторых потекли слёзы. Один вертухай согнулся в три погибели и застучал словно кто-то ударил его под дых
- Мы… мы… чифир пить, а они молоко с маслицем,— и вновь закатились.
- У меня чуть сердце не остановилось от ваших шуток товарищ Булатов! – протирал слёзы Палкин.
Вскоре смех умолк. Белоручкину и самому понравилось что так рассмешил охранников тюрьмы, вы тащив белый носовой платок он стал протирать красные от слёз глаза. Затем взяв красный карандаш подчеркнул в брошюрке и подойдя к вертухаю передал ему брошюру и сказал читай вот здесь:
…и только истинный преступник-убийца хуже раба и батрака, так как он сознательно делает нам нехорошо и плохо, посягнув на нашу жизнь и здоровье…
- Хорошо-хорошо, повтори ещё раз.
- …и только истинный преступник-убийца хуже раба и батрака, так как он сознательно делает нам нехорошо и плохо, посягнув на нашу жизнь и здоровье....
- Вот эти самые наши преступники и хуже рабов, во много раз хуже, лично я давно бы их, но заграница на их стороне, гуманизм, доброта, и прочее. Но товарищ Булатов не приклонен. Распределите номерки по своим. Ну пошли,— уже строго сказал Белоручкин.
Убийцы сидели в подземных этажах-казематах, где дневным светом были тусклые лампочки, питанием – хлеб, чай разведённый с водой, иногда в тазы как зверям наливали жидкие супы (баланды) и каши. Мыли их из шлангов как скот. Парикмахеров из числа преступников приковывали за правую руку наручниками, и те левой рукой как ни попадя брили машинкой своих сокамерников. Для этих грешников на верх на Свободную землю товарища Булатова пути не было. Белоручкин рассмешил до слёз своих подчинённых о рационе с молоком и маслом. В полувоенном обществе пол стакана молока и то через день выделялось на ребёнка.
Спуск в низ в казематы был оборудован двумя старыми лифтами. Времени было в обрез но Белоручкин решил ехать в низ в ад, на минус третий этаж. Лифт дернулся и остановился. Выйдя из лифта в нос ударил запах подземелья, сырого, табачного дыма, дерьма, и ещё чего-то неприятного. Вентиляция работала хорошо только ночью.
- Выводи номерки,— распорядился Белоручкин, и Палкин закричал 488, 171, 1031 2058 из камер.
Вскоре к Белоручкину подвели двоих в наручниках, в арестантской форме.
- Курить хочешь?
- Хочу.
Подали сигарету.
Номер каков?
Сто семьдесят первый.
- За что сидишь?
- Всю семью убил, по пьянке, четверых.
- Всю семью, четверых,— очень тихо повторил глядя в пол Белоручкин. — И дети были?
- Были двое …
- А выпить хочешь?
- Хочу.
Белоручкин кивнул вертухаю и тот плеснул в стакан водки. Белоручкин взяв стакан подошёл к номерку и протянул ему. Тот выпил.
- Хорошо?
- Да…
- Ещё?
- Да…
Белоручкин отошёл к вертухаю и тот вновь плеснул спиртного. Но Белоручкин вместо того чтобы подать швырнул резко стакан в лицо арестанту. Стакан разбился о лицо, крошки стакана рассыпались рубином по полу.
- Уберите его.
Под руки подтащили второго.
- Номер? — Белоручкин
- Четыреста восемьдесят восьмой.
- Выпить хочешь?
- Нет.
- Скольких извёл?
- Пятерых…
-Давай так, четыреста восемьдесят восьмой, завалишь сейчас меня и выходишь на верх, а нет. Освободите ему руки
Улыбка пропала с лошадиной физиономии интеллигента Белоручкина, он принял полу боксерскую позу. Заключённый же наоборот улыбнулся, но руки всё же напряг. Будет ли он противостоять? Глаза Белоручкина быстро ощупали классового противника, и он начал медленно и уверенно наступать на номерка.. Первый удар Белоручкина прошёл скользя по левой щеке противника, тот уклонялся от ударов, но явно выжидал звёздного момента всё уязвить Белоручкина скорее он хотел резко и прямо достать его в грудь или лицо. Белоручкин догадался что противник у него ловок и хитёр но продолжал медленно и решительно наступать. Улучшив момент Белоручкин сделал слабый обманчивый замах правой, затем моментально ударил своей левой ногой по правой коленке противника, затем той же левой ногой ударил в бок, от чего тот отскочил но не упал. Наблюдатели-подчинённые, вертухаи и охранники Белоручкина были ошарашены великолепными ударами левой. Так любил бить сам товарищ Булатов. Обманный трюк, угрожающе правый и сразу левой. Стратег в политике, стратег и в единоборстве.
- Ну-ка добавь ему братец сапожком! – приказал Белоручкин. И подбежавший охранник ударил лежащего ногой.
- Мы вас сюда звали? — крикнул Белоручкин, и махнул одобряюще рукой. Вскоре по всему подземелью послышались крики, визг, и смех и стоны. В какой то момент Белоручкину опротивело это подземелье, где охраннику полагалось находится всего четыре часа.
- Палкин пускай зайдёт ко мне,— вновь распорядился Белоручкин и хлебнул несколько глотков ещё чуть теплого чифиру. Подняв трубку спец телефона Белоручкин попробовал позвонить Булатову. Красная кнопка противна пикала и мерцала. Вскоре вернулся Палкин, весь вспотевший.
- Надо подробно узнать кто из всех номерков них хорошо играет на гитаре, на всякий случай,— сказал Белоручкин.
- Сделаем.
- Улиткин часто здесь бывает?
- Заходит со своими.
- Я сейчас поеду в ресторан, послушаю гитару, что-то я после чифиру ужасно кушать захотел, как бы вилку или ложку не перекусил надвое.
- А мы здесь по простецки трапезничаем,— улыбаясь похвастался Палкин.
- Честно, жалко мне под расстрельных, но похоже Булатов уже определил их судьбу. Они сами усугубили свою участь. Мне плевать в них не хочется, даже сапоги теперь мыть придётся. Ты меня Палкин извини, но запах там какой-то отвратительный, хуже дерьма.
- Да, … — ответил Палкин.
- Вот рабы наши как? Какой раб велосипедом наехал, или кипятком ошпарил, пересолил уже ЧП.
- А эти молоко просят.
После небольшой паузы Белоручкин спросил Палкина.
- Ну что в ресторан «Блиндаж» хочешь со мной ?
Палкин промолчал. Напиться и по трапезничать он мог и в тюрьме которой он мог быт хозяином. Белоручкин вновь попробовал дозвонится но все без результата.
- Что у него со связью! — Стал волноваться Белоручкин. Авто, мотоциклетки, модные зарубежные костюмы сок, молоко, а связь телефонная не отлажена! Который час без связи! Узнай, кто будет смеху и анекдотов. Оставив спец телефон начальника тюрьмы в покое, Белоручкин в не настроении сел в авто и уже из оттуда он позвонил в своё ведомство, вызвав на дежурство новеньких курсанток Нину и Беллу, на пост номер семь, то есть к воротам их же общежития.

28 апреля 2005 года  23:14:03
Олег | Wladivostok | Rusland

---

Щеголихин Петр

-лишь завтра знает, что будет завтра.-

Вера во что-то заставляет, порой, отдаться душой и телом даже самому абсурдному делу.
Все смотрят и дивятся его поступку... И только лишь он знает... он верит...
Еще не окрепший росток пробивается сквозь черствую землю, еще, совсем молодые, лепесточки аккуратно трогает солнечный луч, как кто-нибудь, так и хочет сорвать, уничтожить чуть ожившее создание. О, как легко затоптать такую кроху, даже не заметив ее...
Без какой-либо помощи росток все же тянется ввысь, согреваемый одной надеждой на будущее... Какое будущее? Да он и сам не знает, он просто верит.
Через год стебелек превращается в стебель, пройдет много таких годов и, как-то раз, проходя мимо, неизвестный никому человек улыбнется небольшому деревцу...

Но лишь завтра знает, что будет завтра.

А пока он до сих пор верит, наивно открываясь любому прохожему. «Вот он я, такой, какой есть», – как будто слышится его голос...
Долго еще будет он не понимать, за что его лишили жизни. «Ведь я же просто хотел любить этот мир», – издавая последний вздох, прошелестит листва. И никто, кроме родной поляны, не вспомнит о существовавшем молодом стебельке.
Через год зачахнувшее растение превратится в пыль, пройдет много таких годов, но где-то там, куда нам закрыт путь, оно будет жить тем самым стебельком, не успевшим дожить до завтра.
Но лишь завтра знает, что будет завтра...

Апрель 2005. Присылайте свое мнение.

30 апреля 2005 года  13:23:05
Петр | poet_s@rambler.ru | Магнитка | Россия

---