Рассказы, истории, сказки

   
  1 • 22 / 22  

К.М.

ПИСЬМО К АВТОРУ.

Здравствуйте уважаемый АВТОР!

И что это вы себе думали, в то время, когда писали произведение "Егоркины рассказы"? Уж явно не о продуктивном чтении обывателя... это точно! Вообще я с большим удовольствием читаю Ваши сочинения, особенно эротического плана, но, в этот раз хочу внести изрядную долю чисто товарищеской критики касательно вышеуказанного рассказа. Надеюсь, что она поможет Вам правильно сориентироваться в мыслях читающей интеллигенции и примкнувшей к ней богемы.
Начну с самого главного! В рассказе без должной выразительной детальности и академизма прописана задница главной героини (Светланы). Ну что же это такое! Вы пишите, что главный герой (Егор), взяв за шикарные бёдра главную героиню, овладел ею с одного толчка! И это всё...?! А где же столь необходимые и красочные подробности? Где, понимаешь ли, палитра чувств и гамма красок?
А всё это случилось по причине того, что Ваш Егор, то ли по бестолковости... то ли по иным причинам, просто не включил свет в бильярдной. Понятное дело, темно, ни-черта не видно, и ему, соответственно, пришлось действовать только на-ощупь. А включил бы свет, было бы совсем иное дело! И я, как читатель, тоже почувствовал бы свою сопричастность к происходящему. Поймите! Читатель — это, как суфлер в суфлерской будке... Он должен знать и видеть всё!
Вобщем однозначно в вашем рассказе, в бильярдной, должен гореть свет, а главный герой, поставив героиню на диван "раком" и сняв с неё трусики подробным образом был обязан рассмотреть предмет вожделений и донести до нас, что у неё там розовенькое и что, с позволения сказать, побритое.
Вот это было бы совсем другое дело!
Далее... Действующие лица рассказа не должны пить водку до одурения. А то что же это получается! Главная героиня во время полового акта вдруг спрашивает у Егора:
- Ты меня уже трахаешь?
Боже ты мой! У неё что, нарушилась связь между головой и промежностью? Получается, что её голова не в силах достучаться до задницы, с целью понять, так что же там в конце-концов происходит? И Светлана вынуждена обратиться к Егору с уточняющими расспросами по этому поводу. А он тоже хорош! Впал с перепою в ступор, иначе зачем отвечать:
- Видимо да.
Да в конце-то концов... ну взял бы, да потрогал рукой, что там у него творится ниже пояса! И потом... А что это вы позу "раком" назвали "КАПИТАЛОМ" Карла Марскса? Это что, шифр такой, да? Получается что поза стоя может быть названа "Кант" или "Гегель", а на боку — "Фейербах"? Мудрёно как-то получается. А действующим лицам в ваших рассказах придется не трахаться, а "Фейербахаться".
Ну а друг Егора что творит? Вместо того, что бы зайти,
включить свет и присоединиться со своими подругами к главным героям, создав замечательный прецедент для описания отменной групповухи... хлопает дверью и просто так, бездарно уходит! У меня просто нет слов!! А всё опять же с пережору. Пить надо меньше вашим героям, тогда может и действия их приняли бы более адекватный характер.
В общем не возбудили меня ваши "Егоркины рассказы". Я прислушивался к своему организму... не возбудили! Даже рукой для пущей достоверности потрогал, нет, всё спокойно.
Разумеется, я не использовал допинг — "Виагру" там, "Йохимбе" для чистоты эксперимента. Если бы использовал, то с ними и на замочную скважину можно было бы возбудиться!
Но главное... Вы же можете написать как надо! Возьмем хотя бы рассказ не опубликованный на этом сайте "Дачники".
Вот всего лишь несколько строк:

"Она расстегнула зипер на его джинсах и не без труда вынула через открывшийся в них просвет его возбужденный член. Теперь он стоял как обелиск и вздувшиеся на нем вены только подчеркивали его несгибаемую мощь. Она нежно сдвинула вниз крайнюю плоть, обнажая розовую головку, и прильнула к ней губами. Теперь всё пространство её рта было занято только ей одной.
- Подожди... — вдруг сказал он: — Давай остановим машину, а то я немогу сосредоточиться на дороге... ".

Вот это совсем другое дело! Вот тебе член во всей красе, вот губы, а вот и процесс! Всё ярко, сочно и главное... возбуждает! Или возьмем Ваш трогательный рассказ про рыцаря Арчибальда, который трахнул свою боевую кобылу стоя сзади на табуреточке...
Ну просто замечательно! Я даже сам заказал сбрую и за неимением кобылы одел её на жену, что бы реально прочувствовать ощущения Арчибальда. Жена сбрую одела, но вот ржать, как у вас там по тексту, отказалась... зараза! Сами знаете, бабы народ вообще вредный. Правда по секрету Вам скажу, что я то же самое попробовал сделать и с тёщей. Вот тут всё получилось просто замечательно! Она ржала как сумашедшая и скакала в сбруе по всей комнате. Видимо чувствовала, что я у неё последний "наездник"! Ощущения, я вам доложу... просто незабываемые!
Теперь хочу перейти собственно к сюжету "Егоркиных рассказов (пати)". Вечеринки, клубы — это всё уже не актуально. Мне кажется более захватывающим выглядело, если бы главный герой рассказа был... ну например — уклонистом от воинской службы в армии. Он прячется от призывной комиссии по подвалам, изменяет внешность. Показали бы его душевные переживания, слёзы... пусть опять же на чердаках старых домов в пыли и антисанитарии займется онанизмом от обиды, что жизнь так повернулась (чувствуете как закручивается).
А главная героиня... она была бы например антиглобалисткой и что бы герои ваши познакомились на митинге в защиту чего то там такого непонятного. А на эту основу уже можно было бы навернуть самое интересное! Только уж пожалуйста, как можно подробнее.
Прошу вас учесть мои пожелания в своих дальнейших работах, тогда и читаться они будут просто потрясающе!

На этом позвольте откланяться и пожелать дальнейших творческих успехов!

С уважением — Кандратий Оборзелов.

1 февраля 2005 года  22:52:24
Andre | Russia | Moscow

* * *

Не уж возвращение Будулая?
Надо же такое .....о написать

2 февраля 2005 года  11:32:40
Ewa | Nuernberg | Deutschland

К.М.

ОЧЕРК НА ИСТОРИЧЕСКУЮ ТЕМУ.

Об Адаме, Лилит и Еве.

Решил я немного покопаться в источниках посвященных старым-старым... ну очень старым временам. И вы знаете такие, понимаешь ты, вещи стрёмные раскопал, что просто караул! Оказывается-то Ева у Адама была не первая жена. О как!
Эти самые... старинные источники доверительно сообщают, что Господь создал Адама из праха (из земли, другими словами). Опуская массу разнообразных фактов произошедших после сотворения Адама скажу лишь о том, что Господь поручил ему одно интересное дело — дать названия всем животным. Так вот, этот самый Адам, по ходу дела, пока давал названия животным, которые проходили мимо него парами, пытался (а по некоторым источникам не только пытался) трахнуть самок означенных животных. Интересное дело получается! Типа, зоофил был Адам беспонтовый. Но дело ему это не понравилось, что собственно вполне естественно (что за кайф коз да коров трахать!). Кстати, его потуги на поприще зоофилии потом продолжил некто Гильгамеш, но, слава богу его от этого стрёмного дела отвадила жрица любви Шахмат.
Ну и вот... Попросил Адам Бога сделать ему подружку. Бог дитяте своему не отказал и сделал женщину. Причем сделал прямо при Адаме. Но она Адаму не понравилась. Почему, не известно, но то, что от её фасада и телес его не втыкало, это точно. Бог, видя расстройство своего любимого творения — Адама, созданную женщину куда-то увёл (куда точно не сообщается), но судя по тому, что она больше в хрониках не фигурировала, извёл он её на колбасу скорее всего.
Но и это ещё не всё! После этого Бог усыпил Адама и создал всё из того же праха (а по некоторым иным источникам — из грязи и ила) новую женщину и назвал её Лилит. Лилит была красива до такой степени, что у Адама резко развился хватательный рефлекс (ему всё время хотелось Лилит щупать... и не только). Но в конце концов Лилит и Адам круто поссорились. Если вы спросите из-за чего, то я вам разумеется отвечу (ведь все ссоры между мужчиной и женщиной происходят по чисто идиотским основаниям). Оказывается, когда Адам решил трахнуть Лилит, то лёг на неё сверху, а Лилит сказала:
- Нет я буду сверху... Потому что мы с тобой равны.
Так они долго спорили (о приятном сексе, как вы догадываетесь, речь уже не шла) и дело кончилось тем, что Господь вызвал Лилит на доклад ну и разумеется, задал ей тривиальный по своей сути вопрос:
- Ну чё ты х*йнёй маешься... А-а-а-а??
Не стану пересказывать суть дальнейших дебатов, только в конце концов Господь сказал Лилит, что бы она не топырила пальцы как беспонтовый пацан на дешевых разборках и ложилась снизу.
После этого Лилит сбежала... Дёрнула на вольные хлеба из Эдема, рассчитывая, что Бог её не найдёт. Но не тут-то было! Бог послал трёх ангелов (Сеноя, Сансеноя и Семангеофа), которые конечно же нашли Лилит. К тому времени Лилит, ведя совершенно распутный образ жизни, нарожала кучу демонов (в силу того, что трахалась исключительно с представителями Ада) и жила в районе Красного моря (выбрала себе курортное место). Ангелы хотели её утопить в море, но она их уговорила этого не делать (может на лапу дала, а может и ещё чем откупилась). Только пообещала она, что если будут упомянуты имена этих трёх ангелов, она будет тут же убегать от того места, где они были упомянуты. Ну ангелам лестно стало и они её отпустили. Однако Бог всё же стал Лилит доставать, что бы жизнь конфеткой не казалась. А кару он ученил ей следующую — за раз убивал по 100 её демонических детишек и делал это с завидной периодичностью.
Но вернёмся "к нашим баранам"... Тьфу ты... К нашему Адаму. Он опять начал ныть и приставать к Господу с просьбой сотворить ему женщину (в силу того, что онанизм тогда ещё не изобрели, а спермотаксикоз основательно давал себя знать). Зачем собственно, непонятно... Ибо, если вы думаете, что в Раю было запрещено практиковать секс, то вы будете совершенно не правы. Трахались в нём все как заводные. Тот же Адам, как бы невзначай, наведывался между ног к Неаме (по другим источникам — Нааме), сестре Тубаль-Каина (и она и он, кстати, не были людьми) и от этих "наведываний" даже родился ребёночек (тоже не человек, а демоническое создание) — Ашим Дай (или Асмодей, если говорить по-нашински). И этот факт оказывается был не единственным. Так что "из-под пера" Адама вышла целая куча демонов (наше тебе "спасибо" Адамушка за всю эту хрень). Только непонятно... Почему ему Господь за это копыта не поотшибал?
И так! В конце концов сделал Бог Еву из адамова ребра. Эта Ева была уже более послушная, без лишних вопросов ложилась под Адама и совершенно не качала своих прав, спрашивая:
- А можно я буду сверху?
Вот тут явно проглядывается врождённый эгоизм Адама. Когда была Лилит, он чувствовал себя слегка ущербно и периодически бегал жаловаться к Богу на её спесивость. А теперь, когда ему дали Еву, уже не надо было беспокоиться о том, что на любой посыл можно было бы получить резкий ответ или конкретные докапывания — почему... мол, что, да как. Стоило Адаму сказать:
- Такова воля Божья... и порядок. Ни тебе вопросов, ни тебе возражений.
Но беспонтовость Евы (в смысле, наивная тупизна) в конце концов сыграла с ними (с ней и Адамом) злую шутку. Ева таки нажралась с голодухи зелёных яблок, не смотря на запрет Бога, ну и, вместо расстройства желудка, сопровождающегося как вы правильно догадались... тривиальным поносом, взяла да забеременнела. В общем, возникла серьёзная проблема (ведь аборты тогда ещё не делали). Бог обо всём сразу догадался и в порыве гнева послал их нах... Точнее — выгнал из Рая.
Вот так собственно и развивались события в те далёкие времена...

8 февраля 2005 года  23:54:41
Andre | Russia | Moscow

* * *

Сдается мне, что это опять Мармеладный нетленные свои думки ваяет...

9 февраля 2005 года  09:08:06
Алексей | Лангвассер | Германия

* * *

потуги, я бы сказала...

9 февраля 2005 года  17:42:50
Ewa | Nuernberg | Deutschland

* * *
+++++

Размещает здесь эти тексты не Мармеладный, отнюдь! Да, это написано Колей. Мне нравится как он пишет и очень не нравилось как его здесь на сайте зажимали.
Поэтому я иногда воспроизвожу его тексты для тех, кому он нравился. Таких кстати тут не так уж и мало.
Ева, вы пожалуй копия той Евы, о которой написано в последнем эссе, так что вчитайтесь, возможно это более полно откроет вам вашу природу.

9 февраля 2005 года  18:58:55
Andre | Russia | Moscow

* * *

А вы не копия Коли, что околесицу несет, тоже мне
"литературный" персифляж

9 февраля 2005 года  19:24:14
Ewa | Nuernberg | Deutschland

* * *

Вообще Andre, или кто там, хоть и написал текст в виде юморески, изложенное действительно имеет отражение в изотерической литературе.
Естественно, в рассказе все несколько вульгаризировано, однако последовательность событий верна начиная от первичной зоофилии Адама, сути конфликта между Адамом и Лилит, рождения демона Асмодея от Адама и Неамы и т.д. Если кто не верит, может обратиться к первоисточникам.

9 февраля 2005 года  19:29:27
Дмитрий | Ростов-на-Дону | Россия

Олексiй Нагель

ХОЛМСIНГI

* * *

— Містер Холмс, до вас якийсь пан по оголошенню в газеті.
Холмс на одну мить відірвався від хімічних дослідів і уважно оглянув чоловiка, що ввiйшов:
— Здрастуйте, доктор Ватсон! Ви, я бачу, недавно приїхали з Індії, шукаєте роботу і, крім того, вам потрібна квартира у Лондоні — гарна, але недорога.
Ватсон, уперше зустрівшись з великим сищиком, від здивування почав заїкатися:
— Але я-я-як ви здогад-гад-дались,— доктор стримав себе і випалив скоромовкою,— хто я такий і що мені потрібно?
— Ну, це ж елементарно, Ватсон! Ваше прізвище написане у вас крейдою на валізі. На шиї висить стетоскоп, виходить, ви — доктор. На голові індійський тюрбан — виходить, ви недавно з Індії. На спині у вас плакат «Шукаю роботу» — виходить, ви її поки не знайшли. І крім того, я давав об'яву: «Здається квартира у Лондоні — гарна, але недорога» — виходить, саме таку вам і потрібно.
— Дійсно, тепер, коли ви усе пояснили, це виглядає надзвичайно просто. До цього, мабуть, додумався б навіть школяр!
— От так завжди, доктор,— сумно зітхнув Холмс,— варто розкрити логічний ланцюжок міркувань, і весь театральний ефект летить до чортів.

* * *

Холмс і Ватсон зосереджено боксували у вітальні. На порозі з'явилася мiсiс Хадсон:
— Містер Холмс, ви не забули, що в доктора поранена рука?
— Ви неспостережливі, мiсiс Хадсон. Я не тільки не забув про поранену руку, але навіть спеціально намагаюся попасти по ній,— відповів сищик, настирливо атакуючи Ватсона.

* * *

Сер Генрі Баскервiль, Шерлок Холмс, доктор Ватсон та інспектор Лейстрейд схилилися над бездиханним тілом собаки Баскервiлей.
— Ватсон,— звернувся сер Генрі до доктора,— ви не були, випадково, у Кореї?
— Ні, сер, я служив в Індії та й в Афганістанi.
— Як шкода,— тяжко зітхнув сер Генрі.— Виходить, знову буде на вечерю ця жахлива вівсянка.

* * *

Холмс і Ватсон ось вже цiлу годину йшли по свіжому слідi. Мовчання порушив доктор:
— Холмс, будьте так ласкавi — йдіть повільніше, я не встигаю...
— Не встигаєте за мною йти? — здивувався сищик.
— Ні, я не встигаю записувати ваші кроки.

* * *

— Ватсон, навіщо ви носите ці дурні руді вуса? — запитав якось раз Шерлок Холмс свого друга.
«І справді — навіщо?» — подумав доктор і, ідучи на роботу, залишив свої вуса дома, на тумбочці. Через кiлька годин він зненацька повернувся додому і, намагаючись не дивитися на сищика, спробував непомітно прошмигнути до себе у кімнату.
— Ватсон, і чим це я вас так скривдив? — здивувався Холмс, мирно погойдуючись у крiслi-гойдальцi.
— Чим, чим,— пробурчав доктор,— жоден з моїх пацієнтів не визнає тепер у мені доктора Ватсона!
— Мій дорогий друг,— сказав спокійно сищик,— по-перше, я не просив вас розлучатися зі своїми вусами. По-друге, я завжди говорив вам, що різка зміна іміджу приносить одні лише неприємностi. І потім, доктор — тепер ви, сподіваюся, розумієте, чому я увесь час ходжу у своїй дурнiй кепочцi і палю цю огидну люльку?

* * *

Продовження читайте тут: http://alexej.ostrovok.de/prose/mini14ua.htm

Переклад тексту: Марина Нагель / Коректура: Фiра Промохова, Рита Поповська, Олег Доброгорський

11 февраля 2005 года  23:50:12
Алексей | Лангвассер | Германия

Josef Piel

Не спи — замёрзнешь!

Зимы в Киргизии – далеко не сибирские. Очень редко глаз порадует вид заснеженных полей, покрытых шапками снега деревьев. Если ночью и выпадает снег, то с наступлением дня остаётся смотреть только на серую кашицу подтаявшего снега, перемешанного с грязью неасфальтированных дорог. Зато по солнцу соскучиться не успеешь. Оно, кажется, полюбило наш край и не изменяет своей любви даже зимой. Оно лениво и заспанно выглядывает из-за гор и, кажется жмуриться от своего же света. А ещё через несколько минут не спросясь заливает мою комнату холодным серебром.
...Я не помню, чтобы когда-то я любил зиму. Зато очень хорошо помню, сколько неприятностей и всякого рода проблем доставлял мне холод.
Дом у нас был старый, саманный, который согреть зимой было очень трудно.
Мы, шестеро детей с мамой просто привыкли к тому, что тепло бывает только с наступлением весны.
Я помню, как, растопив в доме печь с вечера, утром я просыпался и видел пар от своего дыхания. Первое, что приходилось делать, растапливать ненавистную печь, которая прежде чем согреть теплом комнату, пол часа травила нас едким дымом.
Я помню, как, укладываясь спать, я поверх трикотажного костюма одевал ещё один и только тогда мог уснуть.
Как я завидовал тем, у кого в доме было настолько тепло, что можно было ходить по полу босиком; у кого на кухне к утру не замерзала вода в стакане.
Как я мечтал когда-нибудь ещё в своей жизни пожить по-королевски — в квартире! Там, где не нужно топить печь, по многу раз в день бегать через дорогу к обледенелому колодцу за водой. Там, где даже туалет не в конце огорода!
В то время в нашем посёлке уже начинали строить микрорайон многоэтажных домов, однако, я видел все эти блага жизни только по телевизору и в школьных учебниках.
Я вспоминаю об этом сейчас с печальной улыбкой. Вспоминаю сидя в широком, кожаном кресле на балконе своей 4х комнатной квартиры. Уже далеко заполночь. Моя жена сидит на другом кресле, оперевшись локтем о журнальный столик, она увлечена чтением книги. Тихо, только где-то вдалеке слышен шум проходящего поезда.
В ста метрах от нас в темноте можно различить контуры соседнего с нашим многоэтажного дома. Дальше ещё один и ещё... Кое-где ещё светятся сиротливо окна и там тоже кто-то не спит.
Завтра первое ноября последний месяц осени, а там и зима. Но что такое зима на юге Германии...
Я опять улыбаюсь про себя. Жена, отвлекшись от книги, смотрит на меня с улыбкой
– Иди уже в дом, продрог весь.
Очнувшись от воспоминаний, одёргиваю полу халата, кутаю ноги. Холодно, но заходить в дом ещё не хочется.
- Да, да,— отвечаю, сейчас пойду...
Но ухожу не в квартиру, а в 1987год. В холодные, пропахшие солдатским потом и сапожным кремом казармы первого, отдельного, строительно-технического батальона краснознамённого дальневосточного военного округа. Подхожу к контрольно пропускному пункту части, где разминает заиндевелые на морозе руки рядовой Пиль — один из ста двадцати приговорённых к воинской повинности, иначе называемой «почётной обязанности гражданина СССР»
Все они: узбеки, украинцы, русские, грузины, азербайджанцы волею судьбы стали товарищами буквально месяц назад. Всех их, таких разных объединяет теперь ненависть к сержантским погонам, страх перед наказанием за малейшую провинность, голод, холод и сознание абсолютной невозможности изменить их бесправное положение, их скотское существование.
Узбеков в батальоне большинство. Половина из них впервые услышали, как звучит русская речь лишь в областном военкомате в день отправки по частям.. Поэтому для них в курс молодого бойца добавлен ещё и «факультатив по обучению великого и могучего... » Начинается он обычно сразу после отхода ко сну.
Дослуживающим последние пол года сержантам лучше спиться днем, а ночью они полные сил и энергии приступают к занятиям с новобранцами. Занятия начинаются с команды:
- «Узбеки — подъём!»
Слышится шорох сбрасываемых торопливо одеял, скрип кроватей и хохот подвыпивших уже сержантов. Потом после серии глухих ударов и следующих за этим мучительных стонов начинается «урок»:
- Фамилия?
Определённо не поняв смысла вопроса, дрожащий голос, едва сдерживая слезы, шепчет единственную заученную фразу:
- Так тошно!
Слышится смех вперемежку с отборной бранью.
- Чё ты сказал козёл вонючий, тебе «тошно»?! Доблестный сержант великой советской армии разговаривает с тобой, а тебе «тошно»?- Смотри мужики что делается!
Слышится звук удара, стон и шорох падающего тела.
Урок продолжается.
- Фамилия?
- Рядовой Эсламасоп.
- Какой, какой «масов»?
- Рядовой Эсламасоп.
- Э, подожди, подожди, ты откуда такой взялся? Я тебя вчера не учил русскому языку, вчера тебя здесь не было.
- Таварища сэянта, моя балной, мая санцас ходим. Эсламасоп совсэм умрай-санцас ходим!
- Что-о-о? «Балной» говоришь? «Санцас ходим»? Да ты же здоровый как бык — по роже видно! «Закосить под дурака» решил? Мужики вы видали, что делается! Да это же дезертир! Что будем делать с ним?
- А что делать, лечить нужно «балного»! А ну-ка покажи, где у тебя болит? Сердце? Так у нас Симонов врач, специалист по внутренним органам, Давай-ка ефрейтор, покажи, чему тебя в твоём институте учили. Подлечи беднягу, он у нас «балной»
- Почему же не попробовать, это же святое дело «балного» на ноги поставить! Клятва Гиппократа...
Под пьяное улюлюканье сержантов начинается очередное истязанье. Те, кто проснулся от звуков ударов и харканья кровью, сжимая до хруста в суставах кулаки, в отчаянии накрывают голову подушкой. Но и через сплющенный блин подушки ещё долго слышится:
- Фамилия...?
- Рядовой Сабиров...
- Рядовой Букаев...
- Рядовой Мамедханов...
Полная луна, недавно печально глядевшая в окно солдатского ада, поднимается выше и теперь уже заливает холодным светом заснеженный батальонный плац. В свете луны и неоновых фонарей по периметру — группы новобранцев. Одни, с трудом передвигая ноги, из последних сил пытаются чеканить строевой шаг, другие уперевшись руками в снег, отжимаются, с завистью поглядывая на счастливчиков, которым досталось только очищать щитами полуметровый слой снега на плацу. Огромные, с кулак звёзды, перемигиваясь между собой, словно спрашивают друг у друга:
-Что это? Почему эти люди не спят?
Люди не спят. Уставшие сержанты сменяются другими, а измученные новобранцы продолжают бессмысленно ходить строем по очищенному уже наполовину плацу под аккомпонемент злобных ругательств новоиспечённых командиров. Один из них, бурча проклятия в адрес сырости и мороза, медленно идёт к железным воротам КПП. Не дойдя несколько шагов до них, останавливается и резко поворачивается в направлении землянки. Там освещено окно и, кажется, даже растоплена «буржуйка»! В помещении он, переминаясь с ноги на ногу, согревает озябшие руки над затухающей уже печкой. Затем, лениво глядя в потолок, мочится на ещё красные местами угли:
- Совсем страх потеряли духи!
Застёгивая на ходу ширинку, выходит за ворота.
- Дежурный! Так твою... Ко мне!
Из темноты ночи появляется фигура в бушлате
- Дежурный по КПП рядовой Пиль.
Сержант мутным взглядом измеряет фигуру солдата и едва слышным шепотом цедит:
- А-а-а, немец, ты что ли?.. Кто разрешал огонь на посту разводить?
- В момент приёма мною дежурства печь была уже растоплена.
Сержант, закуривая папиросу, сопит явно неудовлетворённый лаконичным ответом солдата.
- Замёрз? (Следует секундная пауза). Не слышу ответа, солдат!
- Так точно товарищ сержант.
- Ну, тогда за мной! Будем греться.
Чувствуя неладное, солдат с тоскою смотрит на звезды, и, придавив покрепче шапку-ушанку, идёт за сержантом. Губы беззвучно шепчут молитву: -Господи, будь со мною, Аминь!
Диск луны обрамлён мутной каймой. Снег хрустит под ногами, словно идешь по битому стеклу. Холодно. От мороза давно покраснели руки, и, кажется, уже побелел нос. Пропотевшая днём нательная рубашка теперь стоит колом прихваченная морозом. Сырые портянки давно уже примёрзли к обледеневшим сапогам и теперь при ходьбе простреливают ноги тысячами иголок!
Выходят на плац, где по-прежнему кипит жизнь. Сержант, подозвав ближнего из солдат, что-то говорит ему и тот, откозыряв, убегает в направлении казармы. Через минуту возвращается с противогазом в руках.
Пояснять что-то ещё — лишне, но комментарий всё-таки следует:
- Общевойсковой противогаз, служит для защиты дыхательных путей от оружия массового поражения. В процессе применения рекомендуется дышать ровно, спокойно, короче наслаждаться жизнью! Вопросы есть?
- Никак нет товарищ сержант.
- Ну, тогда вперёд и с песней!
Сняв шапку, солдат пытается натянуть на голову задубевшую на морозе резину противогаза. После нескольких неудачных попыток решается обратиться к мучителю:
- Товарищ сержант, противогаз второго размера. Мой противогаз четвёртого размера, этот я не могу одеть.
На лице сержанта не шевелится ни один мускул. Затянувшись глубоко дымом сигареты, он секунду соображает, потом отвечает
- Не можешь,— научим, не хочешь,— заставим. -Авдотьев,— обращается он к старшине, муштрующему невдалеке группу солдат строевой подготовкой. Поди, подсоби мне.
Тот, отдав какую-то команду занимающимся, вразвалочку подошел:
- Проблемы?
- Противогаз одеть не можем. Ты видал, чё делается! Кругом газы и всё такое прочее, а ему противогаз мал размером!
Авдотьев, смекнув, в чём дело — улыбается в предвкушении забавы. Побросав в снег окурки, оба, потирая руки, приближаются к солдату. Один пинком сбивает его с ног и садится на грудь, другой в это время изо всех сил едва не раздирая противогаз силиться натянуть его на голову несчастного. После продолжительного барахтанья в снегу оба поднимаются довольные: получилось! Поднимается и солдат. Через стекляшки противогаза видны в свете фонаря широко открытые глаза. Со свистом, раздувая резину, вырывается воздух из противогаза,— впускной и выпускной клапаны наполовину забиты бумагой. Это популярная в советской армии шутка.
Сержант, отряхнув полы шинели и переведя дыхание, командует:
- По периметру плаца бегом марш!
Солдат безропотно выполняет команду. Скользя на обледенелом асфальте, бежит вдоль цветочных клумб, портрета Ленина, пожарного щита... Снова клумбы, Ленин, щит, клумбы...
Сержанты, переминаясь с ноги на ногу, докуривают уже по второй сигарете
- А немец то крепкий! Вчера я так с одним татарином пошутил, так тот на третьем круге копыта откинул. А этот ещё шевелиться.
- Кажется и этот отшевелился, замечает его собеседник, глядя на остановившуюся вдруг фигуру солдата. Идем-ка, глянем что там.
Они не спеша, идут через плац к пожарному щиту, возле которого виден шатающийся силуэт в бушлате.
- Кто давал команду останавливаться?! Вперёд! Бегом марш!
Солдат в противогазе делает ещё три шага вперёд и вдруг со всего размаха падает на землю. Слышится глухой стук падающего тела и грохот пожарного ведра, сорванного с щита при падении. Последнее, что видит он в запотевшие стёкла противогаза, – руки, сдирающие маску, хоровод огней перед глазами, и, сквозь всё более нарастающий противный гул, слышатся где-то вдалеке испуганные голоса, говорящие на каком то непонятном языке. Потом всё затихает и по телу разливается приятное тепло. Из темноты вдруг выходит мама и улыбается:
- Ёсик, все уже за столом, тебя ждем. Берет его за руку и ведёт за собой. Во дворе под пушистым деревом цветущей сирени накрыт стол. За ним вся семья. О чём-то негромко переговариваются между собой, а в воздухе кажется, висит — густой сладкий запах цветущей сирени. Солнце обливает верхушки деревьев золотистым пожаром. Запах свежевскопанной земли с огорода кружит голову, пьянит, манит к себе. Тополя, перешептываясь о чём-то между собой, с доброй улыбкой смотрят свысока на сидящих за столом. Слышится их смеющийся голос:
- Аллё-о, не спи — замерзнешь....
Чувствую прикосновение к плечу и прихожу в себя. Жена теребит меня за рукав халата:
- Ты уже спишь на ходу! Давай-ка ты папочка в постель. Завтра рано вставать. Мы обещали детям свозить их в парк.
Жена собирает со столика чайные чашки.
- Наташ,
- Ну.
-... Ты знаешь, что такое ...холод?..
- Так, всё, тебе уже и впрямь пора спать.
-Да, конечно, улыбаюсь устало я, и, взглянув ещё раз на диск луны, захожу в тёплую квартиру.

01.11.02

13 февраля 2005 года  02:04:00
Josef Piel | josefpiel@mail.ru | Darmstadt | Deutschland

Josef Piel

«Товарищ»

Он вошел в купе, вежливо поздоровавшись. Робко посмотрел на лежащие на нижней полке журналы и, словно извиняясь за своё присутствие, девичьим голосом спросил:
-Здесь свободно?
-Да, да,— ответил я и переложил свои журналы на столик.
Парень с трудом поднял небольшую сумку, поставил на багажную полку. Пододвинувшись к окну, он, казалось, искал кого-то взглядом на перроне.
Состав, едва заметно дёрнувшись, почти бесшумно покатил дальше, оставляя за собой километры безлюдной казахстанской степи.
Я, отложив книгу, встал. Протянул соседу открытую пачку сигарет:
-Перекурить не хочешь?
-Ой, нет! Благодарю, я не курю, заметно стесняясь, проговорил он.
- Молодец, позевывая, произнёс я, и начинать не советую.
В тамбуре, глубоко затянувшись дымом, вдруг подумал:
-Странно, вроде порядочный хлопчик, похоже студент, вежливый такой... но какое-то неприятное чувство... Не понимаю...
Вернувшись в купе, решил помочь ему почувствовать себя свободнее.
-Зовут то тебя как?
-Что?.. А-а, Эдуард, Эдик.
-Ну а меня зовут Иосиф, как Кобзона. Ты это... чай пить будешь?
На лице парня какая-то жалкая растерянная улыбка:
-Да я вообще-то...
-Значит будешь. Сейчас пойду, соображу на двоих.
Я ухожу и через минуту возвращаюсь с чаем. Мой сосед робко берёт предложенный стакан:
-Благодарю.
Его «крахмальная» манера разговора, нерешительность, неуклюжесть движений почему-то неприятны мне. Нудно болит голова и раздражает духота в купе.
Я, отхлебнув глоток светло-желтой бурды из стакана «выпускаю пар» ядовитым вопросом:
-Какой институт заканчивал?
Парень, определённо не заметив подвоха, оживился!
-У меня их два за плечами...
Он, видно, собирался развить эту тему, но я, сам, удивляясь своей бестактности, не дал ему договорить, перебив следующим вопросом:
- А едешь то куда? Поступать в третий?
Теперь он, похоже, заметил издёвку в моём тоне и растерянно мигал длинными светлыми ресницами, чуть приоткрыв рот. Желая как-то искупить своё бесцеремонное поведение, я уже более мягким тоном говорю:
-Извини браток, я что-то весь на нервах: третьи сутки в пути, голова раскалывается! Не обижайся.
На лице собеседника появляется подобие жалкой улыбки:
- Да что вы, я и не думал обижаться, я ж понимаю...
- Ну, вот и ладненько,— подвожу итог я и пытаюсь переменить тему:
-Ты, похоже, не часто поездами ездишь? Если вдруг, какие вопросы; не стесняйся-спрашивай.
-Спасибо.
-Не стоит благодарности.
За окном уже сгустились сумерки. Я лежу на своей верхней полке и смотрю в чёрную степь за окном.
Прочитанная днём в «Комсомолке» статья об Игоре Талькове, завладев моими мыслями, не позволяет думать о чём-то другом. Уже, в какой раз пытаюсь думать о предстоящей встрече с домом, но снова и снова мысль возвращается к прочитанному.
Как там было написано: «его бунтарский дух... »? Пожалуй, и впрямь бунтарь!
Это какой дух нужно иметь, чтобы согласиться дать концерт в «логове» своего заклятого врага — КГБ! Что бы выйдя на сцену сказать тысяче «железных Феликсов», имеющих неограниченную власть:
-Я спою вам песни, за которые меня пугают вами!
И петь... Каждым словом песни как пощечиной награждая шокированную публику!
Автор статьи пишет, что после последнего аккорда его последней песни в огромном зале минуту стояла мёртвая тишина, а затем последовал взрыв аплодисментов, которые, казалось, вот-вот сорвут крышу концертного зала «Дома офицеров» в Москве! Что это? Безумство храбрых? Сила идеи?..
Взволнованный пронёсшимися мыслями встаю — снова иду курить. В разбитое окно тамбура дышит вечерней свежестью степь. Подставив ветру лицо, смотрю на мерцающие вдали огни какого-то поселка. От прохладного ветра, кажется, утихла немного головная боль. Я, не докурив сигарету, возвращаюсь в купе.
Мой сосед готовит ко сну постель, На его полке в беспорядке личные вещи: полотенце, рубаха, консервы. Стараясь не задеть ногой стоящую на полу его сумку, я вдруг замечаю в ней... Библию! Немного удивлённо и радостно я обращаюсь к нему, шутя:
-Я вижу у тебя «контрабанда» имеется! Почём «опиум для народа»? — указываю рукой на Библию.
Но парень, видимо не поняв, что я шучу, вдруг торопливо закрыл сумку и, заметно переменившись в лице, сконфуженно пробормотал что-то себе под нос.
-Извини, я тебя не понял. Что ты сказал?
-Я говорю, читаю вот иногда... интересная философия... там.
-Философия, говоришь? — Я с интересом смотрел, как покрывается пунцовыми пятнами его женственное лицо. По моему я начал понимать «Философию» этого институтского «книжного червя» и снова поймал себя на желании съязвить как-нибудь.
Сделав соответственным выражение лица, я пошел «Ва-банк»!
-Да ты, небось, богомолец?
-Я это...
-Чего «Это»? В молебельный дом, небось, каждый день бегаешь? Своему Богу молишься? А, Эдик?
Эдик казалось, вот-вот заплачет от страха. Он весь как-то сжался, осунулся. А я продолжал напирать:
-Ты кто: баптист, еговист, или как там у вас ещё называется?
-Моя мама баптистка...
-Я спрашиваю кто ты, а не твоя мама!
-Я вообще-то тоже...
-«Вообще-то»? Ты давай точнее выражайся!
-Ну, да...
-Давно?
-С детства
-Член церкви?
-Да вообще-то...
После этих слов, чувствуя, что мне становиться совсем неприятен этот разговор, спешу закончить его:
-Да что ты так побледнел весь, как сахарный? Чего испугался? Я же шучу. Баптист так баптист; я и сам из семьи баптистов, хоть и не член церкви.
Мои слова произвели на парня магическое действие; он не скрываясь глубоко, облегченно вздохнул:
-А я уж подумал вы не иначе как из КГБ,— его лицо расплылось в жалкой улыбке.
Мне вдруг захотелось сказать ему:
-Слушай ты, помолчи-ка ты, пожалуйста!
Я промолчал, надеясь, что и он последует моему примеру, но парень, похоже, оправившись от шока, только начал входить во вкус: — Так значит мы с вами почти братья... во Христе?! С трудом сдерживая себя от грубого слова, я принялся расправлять свою постель, а Эдик, облизнув пересохшие губы, продолжал:
-Теперь и дорога не покажется такой длинной! Как говориться с хорошим товарищем...
Тут я уже не выдержал! Резко швырнув в угол книгу, я процедил сквозь зубы:
-Волк тамбовский тебе товарищ!
Эдик ошарашено смотрел на меня и похоже ждал, что я вот-вот засмеюсь, дав понять что это — тоже очередная шутка! Его длинные светлые ресницы теперь будили во мне какое-то брезгливое чувство!
Сунув в карман пачку сигарет, я вышел из купе, хлопнув дверью.
Мысли в голове теснили одна другую!
«-Ты не прав-говорил мне один голос! Это уже слишком! Зря ты так...
-Такие как этот «товарищ» кричали Иисусу «Осанна!», а через три дня кричали Пилату «Распни Его»!, такие «Эдики»-позорят звание «Христианин»»-распалялся я.
«-Ты вынь бревно в своём глазе, а потом показывай Эдику на его щепку-был ответ.
Но я не мог остановиться: «Поэтому я и не смею называть себя христианином хоть и мечтаю об этом!»
-А может быть ты потому не христианин что подсознательно боишься когда нибудь оказаться в ситуации Эдика?
-Малолетним пацанчиком не боялся, а теперь боюсь... Так что ли?
-Ты можешь перед Богом сказать что это не так?
-Спать уже пора идти- вот что я хочу сказать!
-Ты имеешь в виду «уйти обличаемым своей совестью»?
-...
-Молчишь... А не хочешь вспомнить о том, что в армии твои сослуживцы только через пол года узнали о том, что ты веришь в Бога, и то случайно, после того, как ради шутки вскрыли письмо твоей матери, которая писала тебе о Боге?
-Я подумаю об этом... О том, что этот Эдик преподнёс мне сегодня хорошую проповедь.
-Подумай, подумай...
-... И может быть даже извинюсь сейчас перед ним... »
Когда спустя пол часа я вернулся, Эдик уже лежал на своей полке лицом к стене накрытый с головой одеялом. За окном было уже совсем темно, наступила ночь. Последняя ночь моего пути. Через пять часов моя станция.

23.11.02

13 февраля 2005 года  02:04:10
Josef Piel | josefpiel@mail.ru | Darmstadt | Deutschland

Josef Piel

Юрка

Двенадцать часов ночи, а Юрчик всё ещё не спит. Сегодня ему разрешили спать с папой и мамой. Это так здорово! Когда справа мама, а слева папа, тогда не страшны шевелящиеся от сквозняка занавески, тогда не пугают увиденные днём по телевизору чудовища и можно спать, спокойно взявшись за руку папы и положив ногу на маму.
Он старательно делает вид, что уснул. Сопит так, будто и в самом деле видит пятый сон. Мама с папой перешептываются о чём-то своём:
-Я не жалею о том, что сказал. Когда-то я должен был это сделать...
-...
-Ты, похоже, уже что-то решила?
-...
-Как знаешь...
Юрчику этот диалог кажется забавным. Он сжимает руку папы и будто бы во сне шепчет:
-Папа... Папа...
Папа осторожно сжимает его ладонь, прижимает к себе:
-баю-баюшки-баю, не ложися на краю...
Мама лежит с открытыми глазами, не спит. На щеке отсвечивает лунный свет застывшая слеза...
-А то серый волчок придет, схватит за бочёк,— шепчет папа.
В тишине ночи едва слышны всхлипывания мамы. Почему мама плачет? Наверное, ей сниться плохой сон... Юрчик перекатывается на другой бок и теперь уже он лежит, уткнувшись в мамину грудь. Мама перестаёт плакать, боясь разбудить ребенка. Слышны только тяжелые вздохи время от времени, да ворочанье папы на другой половине кровати.
Уже далеко за полночь, завтра папе на дежурство. Снова его не будет целые сутки. Он будет воевать с огнём на своей красной пожарной машине с сиреной и синими маяками. А мама будет печь яблочный пирог, и ждать его возвращения.
Когда папа приходит с работы возбуждённый, и с утра начинает заниматься работой по дому,— это значит у него позади «горячая» ночь с двумя-тремя выездами на пожар. В такие дни у него весь день хорошее настроение; он ходит с Юрчиком в гости к бабушке или просто на пустырь за железной дорогой. Там они смотрят на драконов. Мама говорит, что это не драконы, а дымящиеся трубы цементного завода, но Юрчик больше верит папе.
С папой они побеждают этих драконов и освобождают прекрасную принцессу из заточения. С папой это легко. Папа у Юрчика — герой! Он каждое дежурство рискует жизнью, спасает людей из огня! А мама – трусиха, она боится, что с папой что-то случится! Сегодня, вот весь день проплакала. Наверное, потому, что папе завтра на дежурство.
... И папа был весь день какой то печальный. Хмурый. Но зато чаще, чем обычно прижимал Юрчика к себе и подолгу молчал, глядя на него. А один раз Юрчик даже увидел слёзы в его глазах... Папа сказал, что это дым от сигареты режет глаза...
Мама осторожно берёт Юрчика на руки, поднимается на кровати.
-Оставь его спать с нами,— просит шепотом папа, последний раз...
-Он должен спать в своей кровати,— раздраженным голосом говорит мама.
Папа вздыхает и не говорит больше ни слова, переворачивается на другой бок и затихает. Юрчик с трудом сдерживает смех: они думают, что он спит! Мама укладывает его в кроватку и укрывает одеялом. Скрипнула тихонько её кровать, и стало тихо.
Завтра папа пойдёт на работу, а потом, следующим утром они будут играть с Графом. Граф-это Юркин лучший друг! Конечно после папы! С ним можно поваляться в снегу в огороде и даже засовывать руку ему в рот. Юрчика он не кусает. Он спит в своей будке, которую папа сделал вместе с Юрком и охраняет ночью дом, когда все спят. Он и папин лучший друг! Иногда, когда мама кричит на папу, он уходит в огород к колодцу и подолгу молча гладит Графа по холке. И даже что-то шепотом говорит ему. Жаль, что когда приходит Юрок, папа перестаёт с ним говорить. Интересно, а бывают ли собачьи сказки?
В темноте слышится шепот папы:
-Как часто я смогу видеться с сыном? Решим это сами, или через суд?
-...
Скрипит папина половина кровати...
Что такое «Суд»? Смешное слово, почти как «суп»...
У Юрчика сонно слипаются глаза. Он ещё пытается услышать, о чём шепчутся мама с папой, но слышит только приятный нарастающий шум в голове и проваливается в глубокий детский сон. Во сне он бежит по усыпанной ромашками поляне и кричит вдогонку ветру «Э-ге-ге-э-э-эй!» Мама с папой, взявшись за руки, смотрят на него и смеются. Перед ними на траве сидит Юркина сестричка-Леночка, о которой он уже давно мечтает! На голове её веночек из ромашек, а в руке букет колокольчиков. Она смотрит на бегущего Юрка и тоже смеётся, Её смех журчит весенним ручейком через поляну и затихает там, где сливается небо с землёю.
Юрка спит. Завтра утром приедет дед и заберёт их с мамой к себе в микрорайон.
А потом Юрок пойдёт с бабушкой гулять. Он не увидит, как мама с дедом ещё раз приедут к ним домой. Как дед замахнётся на залаявшего Графа и, пройдя в дом, начнёт выносить чемоданы и коробки. Он не увидит больше осиротевшего без него, Юрки, их дома, где ему было так хорошо с папой и Графом. Не увидит как, словно живой, осунулся, помрачнел их дом. Он не узнает, что через три дня сбежал Граф и потом соседи нашли его мёртвым в канаве за домом...
Завтра он поедет к Бабушке, и будет играть с нею в прятки, а, утром проснувшись первым, будет ждать, когда после дежурства придет усталый и довольный папа и заберёт их с мамой домой.
Войдя в квартиру, он как обычно поцелуёт Юрка в нос и скажет улыбаясь:
-Ну вот, а ты боялся...

06.04.03

13 февраля 2005 года  02:04:20
Josef Piel | josefpiel@mail.ru | Darmstadt | Deutschland

Josef Piel

Не всегда будет так...

-Ну вот, устало улыбнулся Эдик, садясь в давно не мытую «Хонду»,— а ты говорил... Уставший, но довольный он плюхнулся на сиденье. По привычке рука сразу потянулась к магнитофону. Включив магнитофон, он выехал со стоянки фирмы в направлении дома.
Уже второй месяц он приезжает сюда по утрам и девять часов к ряду стоит за своим стальным столом, занимаясь, каждый день, одним и тем же — ремонтируя товарные поддоны, которые его фирма сдаёт на прокат. Когда-то он называл такую работу «тупой, бычьей» и откровенно насмехался над товарищем, который вот уже восьмой год работал на подобной работе.
За восемь лет проживания в Германии ему довелось многое увидеть, пережить, попробовать. Много рабочих мест перепробовал он, прежде чем обстоятельства привели его на эту фирму. Был он и водителем грузовика, и шлифовщиком на фабрике измерительных приборов и даже довелось неделю проходить в униформе охранника. Каждая новая работа давалась ему без особых усилий, но как-то незаметно, очень скоро пропадал интерес к ней, и тогда приходилось ходить на работу только из необходимости зарабатывать на хлеб насущный.
Была у Эдика мечта... Часто позволял он себе пофантазировать о том, как он выиграет в лотерею огромную сумму денег и тогда, наконец, сможет заниматься тем, что мило его сердцу!
В такие минуты мечтал он иметь достаточно средств для строительства небольшого, или лучше большого отеля. И даже место уже было давно найдено в черте Дармштадта живописное, давно заброшенное озеро с небольшим леском вокруг него. Эдик представлял, как могло бы выглядеть это место, если приложить к нему хозяйскую руку!
Нет, он вовсе не мечтал называться шефом и иметь свой собственный кабинет с секретарём у входа. Его больше прельщала перспектива иметь возможность работать творчески. Иметь право решать все вопросы на своё усмотрение, по своему вкусу. Нередко, поймав себя на мыслях об отеле, он пытался определить: чем вызвано это желание? В том, что это не тщеславие и не стремление подняться в собственных глазах — он был уверен! Объяснить это лишь нежеланием иметь кого-то «над своей головой» — тоже не мог.
Одно знал он наверняка: быть менеджером или, проще говоря, управляющим отеля,— для него было бы вполне реально, несмотря на отсутствие соответствующего образования или практического опыта. И что ещё более важно такая работа доставляла бы ему массу удовольствия!
Однажды он поделился своими мыслями с близким ему человеком и... был жестоко осмеян! С тех пор он позволял говорить об этом только Богу. Нередко поздней ночью он по-детски наивно рассказывал Ему о том, как было бы здорово иметь такой отель! Можно было бы предоставлять его для христианских встреч, форумов или просто для гостей из других городов, приезжающих нередко в церкви Дармштадта.
Можно было бы зарабатывать кучу денег и использовать их на благотворительность. Он говорил что «конечно же, понимает что лотерея — это не самый идеальный способ достать денег на реализацию этой мечты, но, зато с позиции чисто человеческой,— самый реальный. Потом просил Господа простить его за эти мысли и заверял Его, что верит всем сердцем и душой что если Он когда-то посчитает нужным воплотить его мечту в жизнь, то, конечно же, Он найдёт и способ раздобыть денег для этого».
Согревшись мыслью, что его молитва услышана, он возвращался в реальность.
А реальность была гораздо менее радужных тонов: вот уже девятый месяц Эдуард был безработным! Нельзя было сказать, что его семье катастрофически не хватало средств к существованию, нет. Пособие по безработице, плюс «детские деньги» — этого вполне хватало на жизнь. Но тяготило постоянное ощущение какой то своей неполноценности... Да и просто уже порядком надоело сидеть дома и томиться неуверенностью в завтрашнем дне.
Эдик никогда не был особенно практичным, и с детства был научен доверять Богу свой завтрашний день. Конечно же, это не означало сидеть, сложа руки в ожидании манны небесной. Его мама, часто цитировавшая слова из Библии «Не заботьтесь о завтрашнем дне» — сама трудилась день и ночь для того, что бы покормить семью из шестерых детей!
«Неуверенность в завтрашнем дне» — означало для Эдика другое.
Уже, какой раз он, устроившись на новую работу — через время терял ее, потому что хоть и делал своё дело на совесть — оставался, тем не менее, неквалифицированным сотрудником. И при первой же, так называемой «производственной необходимости» он был всегда первым в списке уволенных с предприятия.
Снова проходил он томительный и унизительный путь через биржу труда, через многочисленные кабинеты, где на него имели право смотреть как на какого то тунеядца, нежелающего зарабатывать хлеб честным трудом.
Последний раз он был безработным больше года. Это расстраивало его, нагнетало напряжение в отношениях с женой. Даже друзья уже начинали позволять себе не лестные замечания, шуточки в его адрес!
Однажды, после очередного тяжелого разговора с женой Эдик, вспылив, наговорил ей грубостей и, хлопнув дверью, ушел. Долго он бродил по ночному городу, пытаясь успокоиться и как-то привести мысли в порядок. Хотелось закричать, обратившись к самому Господу Богу:
«-За что, Господи, ты наказываешь меня?! Почему мне так не везёт с работой!
Ты ведь знаешь, что я не ищу место директора. Я готов делать что угодно — только бы хватило денег на жизнь семье. Сколько это будет ещё продолжаться? Скажи мне что-нибудь, не молчи, я больше не могу!»
Но небеса молчали... Эдуард просидел тогда на скамейке до поздней ночи вернулся домой. А на следующий день всё повторилось по знакомому сценарию.
Когда Эдуард понял что он уже на грани срыва — он последними усилиями воли подавил вспышку гнева и, взяв телефон, вышел на балкон. Отрешенно глядя на телефон, он лихорадочно соображал: кто сможет дать ему дельный совет? Кому звонить? Пришло на память, что давненько он случайно встретил знакомого ещё с первого года жизни в Германии парня, который тогда был, кажется, искренне расстроен тем, что после переезда Эдуарда в новую квартиру они больше не виделись.
...Как его имя то?.. Станислав? Вячеслав? Точно, Вячеслав, Славка! Полистав записную книжку, Эдуард набрал его номер.
-Аллё, Славик? Это Эдуард... Помнишь?
В трубке послышался добродушный бас Вячеслава:
-Ну, как же, что за вопросы! Это ты — негодный мальчишка? Совсем страх и совесть потерял! Не звонишь, не пишешь мелким почерком. Ну, как ты там? Что нового, хорошего, рассказывай!
-А чё говорить то, жизнь бьёт ключом, чаще гаечным, и всё по одному тому же месту! Слушай Славик, я чего звоню то... Ты случаем не в курсе, можь где человечек требуется универсальный? Я в смысле – работу ищу, любую! У тебя на фирме не требуются люди, не слышал?
На том конце провода весенним громом загудел добродушный смех:
-Нам хлеба не нужно, нам работу давай: так что ли?
-Славка, я серьёзно!
-Так и я ж на полном сурьёзе...
-Ладно, значит от тебя толку нет. Тогда рассказывай сам то как? Как жена, дети?
-Ты подожди, подожди. Ишь вспыльчивый какой! Шуток не понимаешь...
-У меня настроение сейчас не совсем подходящее для шуток.
-Что, так жизнь «весела»?
-Вроде того...
На том конце провода после короткой паузы загудело чуть тише, серьезнее:
-Ну что же с тобой делать то... Слушай, а что если нам потрепаться об этом в более раскованной обстановке? Ты где живёшь то сейчас в новом «русацком» микрорайоне?
-Да, в тех краях...
-Тогда слушай, ты не хочешь нас с Танюхой навестить? Ты ведь с ней тоже немного знаком?
-Давай, прям сейчас — на коня и дуй к нам! Если уложишься за пол часа, то ещё и миска пельменей тебе останется. Как тебе вариант?
-Сказать честно — мне сейчас хоть куда только бы не оставаться дома!
-Ну, все, тогда жду.
-Жди.
Буркнув что-то невнятное на вопросительный взгляд жены — Эдуард накинул куртку и, поцеловав в нос льнувшую к его ногам дочь, вышел из квартиры. Смеркалось. Холодным блеском отсвечивал мокрый асфальт, невесело помигивая бесконечными светящимися разделительными полосами.
«Зачем я еду туда: думал уныло Эдик,— что может он мне сказать, чем поможет?»
В какой то момент он захотел уже повернуть обратно, но мысль, что дома оставаться сейчас не намного приятнее, удержала его, и он только прибавил газу.
Дверь открыла жена Вячеслава — добродушная украинка, выглядевшая гораздо старше своих тридцати лет.
-Проходи, не стесняйся, Довго не бачилысь, а-а?
Эдик, раздевшись, прошел в зал. Журнальный стол был завален так, что, казалось, стеклянная плата, не выдержав тяжести, вот-вот лопнет. Горы книг, журналов, казалось, чудом держатся, не падая на пол. Из кухни пахло чем-то вкусным.
«Похоже, действительно пельмени» — подумал Эдик, улыбнувшись.
В комнату, приветливо улыбаясь, ввалился горой Славик. Крепко пожав руку Эдуарда, толкнул его на диван:
-Садись, рассказывай, как до такой жизни докатился?
Эдик устало отмахнулся:
-Ну, не всем же быть такими везунчиками как ты. Неудачники вроде меня тоже имеют право на существование...
-Ну, брат, это ты уже перегибаешь! На неудачника ты совсем не похож!
И почему «существование»? Жизнь, как говориться прекрасна!
-... а прекрасная жизнь — лучше,— съязвил устало Эдуард и, полуобернувшись к товарищу, уже другим тоном продолжил:
-Что скажешь, братан, какие-нибудь идеи есть?
Славик посерьезнев сел на пол напротив Эдуарда.
-Я уже позвонил кое-кому; пока ничего определенного, но шансы есть!
Ты с деревом когда-нибудь работал, молоток в руках держал?
-Да вроде помню, в школе на уроках трудового обучения проходили такой прибор...
-Вот и я про тэ ж...
Похоже, Слава начал переходить на украинский,— это был признак хорошего настроения.
-... товарищ мой обещал завтра навести справки на своей фирме; там кажется, нужен человек. Зарплата, не ахти какая, но на булочки, даже с маслом, хватит и тебе и твоей семье. Кстати семья то как, жена, сын?
-Уже не только сын, а и дочь есть.
Эдуард заметил, что говорить ему стало легче. Он почувствовал себя немного раскованней. Слова Вячеслава хоть и не сулили ничего конкретного, тем не менее, это было уже больше чем ничего. Это была слабая надежда. А Вячеслав, расплывшись в доброй улыбке, протягивал ему руку.
-Ну, поздравляю! А я то и не сном ни духом... Ведь почти три года не виделись! Небось, счастлив безмерно? Я же помню, как ты о дочке мечтал — Славик ещё раз сжал своей могучей клешнёй руку Эдуарда — ну и флаг тебе в руки! Молодец! Я рад за тебя!
-слушай, словно опомнившись, он виновато улыбнулся: — Я же тебя на пельмени звал, айда братишка, удивись как моя киса «Варэныкы з мьясом» гортует!
Эдуард, не выдержав, рассмеялся:
-Думаешь, откажусь? Как бы не так! Я если честно голоден как волк! А пельмени так вообще люблю! Ты думаешь, почему я так просто согласился к тебе приехать?
Наливай, да поболе мыску — я сейчас быка съем и не замечу — засмеялся Эдуард, заходя в кухню
-... а шо нэ зъим,— то понадкусую, шутливо закончила за него Татьяна, ставя на стол тарелку дымящихся пельменей: "сидайтэ хлопцы, ишты на здоровье"!
Она села напротив мужчин и с удовольствием смотрела, как замелькали у них в руках вилки под аккомпанемент одобрительных покряхтываний и вставляемых в паузах комплиментов ей.
После ужина все вместе пили кофе с пирогом и говорили о жизни, о детях, о России.
Было уже за полночь, когда Татьяна, поставив на стол ещё один термос кофе, попрощалась и ушла в спальню. Вячеслава словно подменили, он вдруг стал серьезным, сосредоточенным. Как-то странно посмотрев на Эдуарда, он начал задумчиво:
-Смотрю я вот на тебя и думаю что не безработица твоя проблема... Он замолчал на секунду, подбирая слова,— проблема в тебе самом. Ты в этой ситуации не был готов к худшему, и сейчас это «худшее» шарахнуло тебя по башке! И ты расквасился!
-Ну конечно!..
-Погоди Эдик, не тарахти, послушай меня умного, хорошего... Знаешь на эту тему можно говорить бесконечно, и каждый будет по-своему прав. А я болтать много не люблю... Поэтому и сейчас не стану я утешать тебя и вытирать тебе слёзки; ты мужик! Но один умный совет тебе я всё же дам. Хочешь?
-Ну, если и впрямь умный, и если это не будет мне ничего стоить...
-Умный, умный, я не побоюсь даже сказать «мудрый»... — Вячеслав, тяжело поднявшись из-за стола, сделал рукой жест, приглашающий следовать за ним.
Мимо спальни оба на цыпочках прошли в зал. Вячеслав, открыв письменный стол, долго что-то искал там. Наконец, вынув откуда-то из его глубины сложенный вчетверо лист бумаги, присел рядом с Эдиком.
-Вот смотри...
Эдуард развернул листок. На нём жирным шрифтом большими буквами стояло:
«Не всегда будет так... »!
Удивлённо он посмотрел на товарища в ожидании комментария. Слава, не глядя на листок, словно самому себе — начал тихо говорить:
-Конечно же, и у меня были чёрные полосы в жизни. Я знаю, что это такое не понаслышке...
-Да, да я слышал о твоей беде, извини что не позвонил тебе тогда.
-Не перебивай, дай сказать. Я собственно не о том говорю... Да ладно, чё уж там, раз ты уже в курсе... Когда это случилось — я не хотел жить! Ведь мы с Танюшей семь лет ждали ребёнка! Мне казалось, что никто не мог тогда понять меня до конца, но нашелся человек, который без лишней философии однажды просто сказал мне: верь, не всегда будет так! Наступит и на твоей улице праздник! И я смог поверить! Тогда я сделал себе это напоминание и повесил на самом видном месте. Каждый день приходилось пытаться из последних сил быть выше своего отчаяния. Как молитву я повторял эти слова помногу раз в день... Славик замолчал. Молчал и Эдуард. Слова были лишними.
Они сидели в полутёмной комнате друг против друга — два малознакомых, но сегодня ставших близкими человека. Сегодня их объединяло нечто, знакомое обоим. У одного это было уже в прошлом, другой только теперь проходил тяжелый этап жизни. В комнате воцарилась тишина, в которой было отчётливо слышно мерное тиканье часов.
Первым нарушил молчание Слава. Шумно вздохнув, он в одно мгновение преобразился. Снова перед Эдиком был неугомонный, шутник и весельчак Славка.
Он, по-дружески хлопнув приунывшего товарища по плечу, в полголоса забасил:
-Ну, чего загрустил казак? Сказка то со счастливым концом. Прошло время и действительно всё стало на свои места и жизнь снова прекрасна! Попробуй и ты эту «пилюлю» — а вдруг не отравишься? Если хочешь, я сделаю тебе копию с этого листка, и ты просто почаще заглядывай в него. Не пожалеешь!
Эдуард недоверчиво ухмыльнулся, но промолчал.
В тот вечер они расстались, пообещав не терять друг друга из вида. Вячеслав таки настоял на своём предложении и уже у порога квартиры сунул в карман Эдику сложенный листок.
Дома Эдуард, подумав, всё же, повесил на стене в кухне листок с «волшебными словами» А потом было следующее утро и день, который не принёс с собой никаких изменений. И, только полтора месяца спустя, позвонил товарищ Славика и обрадовал Эдуарда, сказав, что у них на фирме освободилось место, и с завтрашнего дня он уже может выходить на работу.
С тех пор минуло вот уже больше месяца. Эдик был доволен работой, шеф был доволен Эдиком, а супруга Эдуарда — его первой зарплатой.
Как-то незаметно всё образовалось, стало на свои места, и вся жизнь Эдуарда потекла в привычном для него русле...
Сейчас он ехал с работы домой, не смотря на усталость в приподнятом настроении. Так всегда бывало в пятницу. Впереди были выходные, и Эдуард, предвкушая приятную возможность расслабиться, весело барабанил пальцами по рулю в такт музыке. В приоткрытое окно врывался ещё не тёплый по-весеннему, но уже не холодный ветер. Его хлопанье и задорный гул перебивался звуками флейты.
Вспомнив, что нужно купить кое-что из продуктов домой, Эдуард, не посмотрев внимательно в зеркало, резко принял влево и тут же услышал пронзительный визг тормозов, и сердитый гудок!
«-Может задел его?» — Пронеслось в голове, лучше остановиться, выяснить.
Он, пытаясь подавить нервную дрожь в руках, включил аварийный сигнал и медленно съехал на обочину. За ним остановился чёрный «Мерседес» с так же мигающими огнями. Не выходя из машины, Эдуард пытался успокоиться, отдышаться. Хлопнула дверца «Мерседеса» и он вдруг услышал русскую речь:
-Понаехало тут с «Великого, могучего... «всяких переселенцев с купленными правами; не знают, что в машине есть штуковина такая — называется поворотник... А ну, вылазь, так твою!!!
Уже взявшись за ручку двери Эдуард успел взглянуть в зеркало заднего вида.
Но увидеть в нём смог только бляху ремня, опоясывающего могучую фигуру детины с размером обуви не меньше пятидесятого! Расстёгивая ремень безопасности Эдуард успел только подумать: «Этот если станет бить, наверное, будет больно... »
Но уже в следующее мгновение выражение его лица изменилось; перед ним с трудом сдерживая хохот, стоял Вячеслав!
-Что, казак, струхнул? Он протянул Эдику руку: На, подержись.
-Фу, ты, я ведь и в самом деле едва сиденье не намочил — облегчённо выдохнул Эдуард. Ты что же так людей пугаешь? Эдик пожал протянутую руку.
-Ты извини, что й то задумался...
-А о чём думал то: о хорошем или плохом?
-А у меня теперь в жизни всё на «шесть с плюсом» по пятибалльной шкале!
-Серьезно, что ли, или опять язвишь?
-Да нет же, говорю тебе, действительно всё отлично! Помогла та твоя бумажка! Кто бы мог подумать!
-Ты посмотри что делается, нарочито удивлённым голосом проговорил Славик,— значит, говоришь, на «шесть с плюсом»?.. Ну, ну...
В это время из окна «Мерседеса» высунулась голова Татьяны:
-Слава, давай быстрее, мы опаздываем! И словно тут только заметив Эдуарда, помахала ему рукой: -Эдик, привет!
Эдик, ответив жестом на приветствие начал прощаться:
-Слушай, давай иди уже, бо нам обоим влетит сейчас. Всего тебе!
-Бывай здоров! Вячеслав заспешил к машине и Эдик уже взялся за ручку двери, когда вдруг услышал голос приятеля:
-А листок то тот не потерял?
Вячеслав остановил машину напротив Эдика.
-Листок, а зачем он мне, я же говорю — у меня теперь всё на «Шесть с плюсом!»?
...Пригнувшись в машине, что бы видеть лицо Эдуарда, Славик с загадочной улыбкой молча смотрел на него несколько секунд...
-Так ведь... не всегда будет так... И, не сказав больше ни слова, выехал на проезжую часть. Через несколько секунд его машина скрылась за поворотом.
Эдуард остался стоять, так и не открыв дверцу машины. Он смотрел на шумевший в ста метрах перекрёсток, в суете которого растворился чёрный «Мерседес» его товарища, словно надеясь услышать конец фразы. Но ответом ему был лишь шум проезжающих мимо машин.
Эдуард, обойдя машину, присел на камень на обочине дороги. С поля дул лёгкий ветер «ш-ш-ш-ш»... Так успокаивает мать плачущего ребенка, прижимая его к своей груди. Эдуард отрешённо смотрел невидящим взглядом в поле. Из приоткрытого окна машины слышалась музыка... Почти в такт ей подмигивали огни аварийной сигнализации, расставляя бесконечные многоточия после всплывающих в сознании снова и снова загадочных слов:
«Не всегда будет так»?... «Не всегда будет так»!... «Не всегда будет так»...

23.02.03

13 февраля 2005 года  02:04:30
Josef Piel | josefpiel@mail.ru | Darmstadt | Deutschland

Josef Piel

30 лет спустя

Ну, здравствуй, дорогой... Как и обещал — по прибытии и полном устройстве отпишу тебе обо всем. О житье-бытье моем, о том, как оно здесь.
Сегодня главным событием дня был, наконец, долгожданный переезд.
Накануне вечером я страшно волновался — как в ночь перед «Дембелем»!
Пытался себя успокоить, даже делал вид, что мне безразлично; ведь представить трудно — какой уж по счёту этот переезд — ничего не помогало!
Ночью я не спал. Мысленно я уже ходил по комнатам моего домишки, любовно гладил руками давно небеленые стены и, как настоящий ворчливый дед, недовольно бурчал себе под нос, глядя на доведённый до отчаянного состояния камин в зале. Выходил в сад и хозяйским взглядом уже прикидывал, где лучше будет смотреться беседка. Так и «пробродил» по дому до рассвета.
Утром уже не мог дождаться того часа, когда я смогу покинуть моё временное пристанище! Ты ведь помнишь — я никогда не любил долго находиться в гостях. Когда, наконец, я стоял перед своим последним в этой жизни пристанищем — не смог сдержать слез! Передо мной словно висела огромная картина, которую я нарисовал в своём воображении ещё тогда, в незабываемом, теперь уже таком недосягаемо-далёком 2002м году!
Дом стоит на живописном утёсе, с которого открывается вид на Чёрное море! Сразу за калиткой, в ста метрах от дома — лес, а слева сад! Мой сад!
За домом артезианский колодец с «журавлём» и старинным, деревянным ведром на нём! Кто бы мог поверить, что в наше время можно ещё найти такое! На окнах ставни как я всегда мечтал, и даже вышитые, ручной работы, самые настоящие, старинные, русские занавески-задергушки!
Здесь как будто остановилось время. Здесь нет автомобилей с навигатором вместо руля, нет ванной комнаты без воды, и даже свет включается рукой! Здесь почти всегда ветер. Может быть, поэтому деревья в саду, даже молодые — такие крепкие, сбитые.
Трудно передать словами пьянящий аромат в воздухе! Он заполняет всю округу. В нём — соленая свежесть моря, терпкий аромат весенней земли, и кружащий голову запах первой бархатной травы!
Есть что-то ещё в этом чудесном коктейле — я пока не понял. Может быть это запах леса?
Да, пожалуй. Запах сопревших за зиму листьев, запах хвои и сырости. Как долго я мечтал напиться допьяна этими ароматами! Лечь на сырую землю и вдыхать, впитывать в себя неповторимый, такой родной запах земли Русской!
Сейчас думаю только: успеть бы надышаться вдоволь этим запахом. Боюсь, что досыта надышаться не успею — сколько бы мне не суждено было ещё прожить...
Недалеко от моего утёса — небольшая деревенька. Это меня очень радует!
Если бы я был лишен удовольствия слушать по вечерам задорную петушиную перекличку и лай собак — я бы, наверное, многое потерял!
Вчера, уже вечером я был здесь и удивился: как хорошо слышен размеренный пульс деревни; лай собак, петушиные арии, даже мычание возвращающегося в деревню стада коров. Да вот, сегодня вечером, на закате солнца, когда ветер немного приутих было хорошо слышно как весело и беззлобно материться деревенский пастух, разводя по домам разномастных бурёнок.
Я сейчас сижу в пустом зале, распахнув настежь все окна.
Хотел побаловаться свечёй, но её дуэт с ветром в этой симфонии — не получается. Включать свет не хочется, жалко нарушать долгожданную идилию; поэтому пытаюсь писать дальше при естественном освещении. Сегодня полнолуние — если поднапрячься то можно писать. А писать так хочется!
Я долго думал: кому написать первому о своём сбывшемся счастье? У меня много близких людей, есть немало друзей, но сегодня у меня такая тема, что всю её до конца я смогу раскрыть, пожалуй, только тебе.
Сегодня я хочу искренне сказать тебе огромное спасибо за всё то, что ты сделал для меня! Я ничего не забыл! А если что и затерялось в закоулках моей памяти -то и это я однажды вспомню. У меня теперь будет много времени для воспоминаний.
Спасибо тебе, что 38 лет назад в 94м году ты принял меня как родного — без расспросов и допросов. Ты не ждал, не присматривался ко мне — ты в первый же день заговорил со мной по-дружески — на «Ты». Как я благодарен тебе за то, что тогда ты был тактичен и терпелив. Я боялся расспросов о том, как смог я оставить всё то, что было мне бесконечно дорого: мой городок в Киргизии, дом в котором прошло моё нелёгкое, но, тем не менее, счастливое детство, любимую работу, моих боевых товарищей, с которыми не раз мы смеялись смерти в глаза... Тот дорогой и бесконечно родной, голубоглазый и вихрастый кусочек себя...
Я бы конечно не смог тогда ответить тебе на эти вопросы. И ты это понял тогда. Ты просто с доброй улыбкой на лице сказал мне, чуть картавя «Willkommen mein Freund»*и первым подал мне руку.
Ты показал мне новую для меня жизнь во всех её аспектах, не скрывая ничего! Хорошее, ты показывал с гордостью и искренней радостью, плохое,— со стыдливо опущенными глазами.
А потом началась новая глава моей жизни. Всяко бывало: хорошо и плохо, весело и печально. Бывало: хватала за горло тоска по родине, по сынишке, и, казалось, я вот-вот задохнусь от отчаяния и безсилия что либо изменить! Ты это понял тогда и нашел возможность отпустить меня.
Я никогда не забуду, как смотрел ты на меня глазами-окнами Аэропорта «Франкфурт»... Ты молчал и грустно улыбался мне в иллюминатор «Боинга». Ты храбрился из последних сил, но по мраморным щекам твоим катились капли дождя.
А я молчал, отвернувшись, что бы не смотреть на тебя. Что я мог тебе сказать...
В чемодане лежали все мои документы, и накануне были отданы необходимые распоряжения на случай «если вдруг что... если не вернусь».
Я тогда вернулся. И ты встретил меня в октябре по-весеннему голубыми небесами и радостным сиянием солнца. Мы снова были вместе, мы остались друзьями!
Сколько было потом хорошего, незабываемого.
Бушующей зеленью апреля ты поздравлял меня с тридцатым днём рождения и свадьбой! Прохладным июльским ливнем ты остудил мою разгорячённую голову, когда я пьяный от счастья вышел из здания роддома, ещё храня на ладонях тепло моей милой дочурки, которой в тот момент было двадцать минут от роду!
А потом... потом я знакомил её с тобою. Когда мы гуляли по городскому парку ты заботливо, как отец прикрывал ветвями вековых дубов её головку от палящего зноя, тешил её игрой диких уток на озере, и расстилал для нас зелённый ковёр на его берегу.
Мы возвращались домой в подаренную тобою прекрасную, просторную квартиру, где с балкона открывался вид на старинную крепость на горе.
Мы снова и снова упивались нашим семейным счастьем, а ночью, когда дети уже спали, я выходил на балкон и от всей души благодарил Бога за всё что имею.
За то, что я живу в стране, где я — Личность с большой буквы, где я — Человек! За то, что не кончается хлеб на моём столе, и мои дети имеют всё для того, что бы быть счастливыми! И я не уставал благодарить за всё это!
...А потом я подолгу смотрел на голубоватый свет неонового фонаря под окном и говорил с тобой. Я мог рассказывать тебе все, что было на душе: хорошее и плохое, лёгкое и тяжелое,— всё, чем была полна моя душа...
Мы стояли с тобой друг против друга; я — только начавший жить желторотый птенец и ты — седовласый старец, переживший эпохи.
Я как отцу жаловался тебе, что при всей здешней роскоши — тесно мне и неуютно, словно в костюме с чужого плеча.
Говорил, что не могу привыкнуть к тому, что люди живут, не замечая друг друга, и что дети обращаются к взрослым на «Ты».
Рассказывал о тяжелом чувстве одиночества, которое пронзило мою душу, когда я стоял на поляне перед одинокой берёзой и почувствовал вдруг что это не наша, не русская береза, чужая...
...И воздух здесь пахнет не так и небо не такое голубое как у нас!
Ты меня тогда не понял, и только молчал, сочувствуя мне. Ты просто видел, что мне было плохо, и был тогда со мною рядом. Я тогда оценил это.
Мне хотелось сказать тебе что-то тёплое, хорошее, но на душе было свое. И я сказал тебе честно об этом. Что я люблю тебя, но не смог полюбить твоих детей.
Они никогда не станут мне родными. Я и они — два совершенно разных мира и нам никогда друг друга не понять! Я помню, как огорчённо ты тогда замолчал и понурил голову. Прости за то, что тогда я причинил тебе боль!...
Трудно представить, что 30 лет прошло с тех пор!
Я хоть и не считаю себя стариком, тем не менее, не могу не считаться с реальностью — пятеро внуков называют меня «Дед». Им и невдомёк что их дед чувствует себя сейчас гораздо моложе, чем в 35 лет.
Да, конечно седины добавилось, а волос поубавилось, но загляни в мою душу — обожжешься,— столько там ещё огня и неизрасходованной энергии!
Теперь я понимаю, что значит: «тело стареет — душа молодеет!» Это сказано обо мне. Когда думаю об этом — хочется кричать от счастья, но кричать мне негоже — поэтому я просто тихо молюсь, благодарю Бога за подаренный мне однажды мир в душе и уверенность в спасении.
Как бы я прожил эти 30 лет, не имея того неземного мира и покоя в душе. Как много я имею в том, что не боюсь мыслей о смерти! Смерть для меня сейчас не более чем очередная, последняя смена места жительства, обещающая мне так много!
Об одном только жалею: что преступно много лет своей жизни я прожил, не имея уверенности в спасении. Я не жил — я прожидал и прожигал дни!
Каждый день начинался в пять утра с тяжелого чувства неудовлетворённости вчерашним днём и неуверенности в том, что наступивший день будет прожит полноценнее. Каждый день разменивался на восьми часовую рабочую смену, восемь часов домашней суеты в которой не получалось найти пол часа для чтения Библии или просто для тихого общения с Богом и ещё восемь часов сна — томительного ожидания наступления нового, такого похожего на все, дня. Из дней складывались недели; с тяжелыми понедельниками и долгожданными пятницами, за которыми, впрочем, неминуемо наступали опять же понедельники и так пролетали месяцы, годы...
Не хотелось думать о том, что когда-то этому течению жизни будет конец и тогда придется подводить печально итоги. Но эти мысли неумолимо преследовали меня, мешая насладиться жизнью. Это продолжалось до того дня, когда я понял, что больше так жить я не могу! В тот день я снова смог восхититься тем, как мудро использует Бог порою негативные факты в нашу пользу!
Тяжесть жизни часто давит на нас и сгибает колени... для молитвы, а противный ветер трудных обстоятельств, словно бумажного змея взметает нашу душу к небесам.
Я стоял на коленях и просто молчал... Что мне было сказать Богу кроме «Прости!» и «Помоги»? Всё моё существо вопияло к Богу в этой немой мольбе!
Я не знаю, сколько времени это продолжалось. Помню только, что, в какой то момент, я словно вышел из тени на солнце. Стало тепло и светло. Необыкновенное чувство лёгкости наполнило всё моё существо, и я понял — свершилось!
...Я не стану теперь описывать подробно всю ту гамму неведомых мне доселе чувств, скажу только, что с того дня вся моя жизнь приобрела, наконец, смысл.
Я имел уверенность в спасении! Меня уже не мучил вопрос: «Спасён ли я?» — я знал «Да!» Отныне, навеки и навсегда!
Тревожило другое: мысли о том, что столько ещё моих друзей и знакомых — не знают Того, Кто способен вот так вот — в одночасье изменить жизнь, сделать её насыщенной радостью и вложить в сердце мир, который превыше всякого разумения! О том, что время коротко и нельзя терять ни минуты. Что всю мою энергию, нужно использовать для того, что бы каждым днём моей жизни показывать людям Бога и таким образом давать им шанс.
И ещё с изумлением думал: «Поразительно! Я ведь всегда считал себя верующим! Что же тогда это было?» Этого я так до сих пор и не понял... Но теперь это не важно. Я имею главное: то, ради чего стоит жить!
...Понимаешь ли ты, о чём я говорю? Ты, видевший в своей жизни так много! Ты – такой религиозный, набожный. Ты, стоящий в тени бесчисленных церквей, но хранящий в сердце своём зловещую смертную тень невиданного безбожья, мертвой религии и наигранного благочестия!
Я навсегда оставлю в сердце твой облик, хотя никогда больше тебя не увижу.
Я желаю тебе ещё тысячи лет жизни, мира, радости, счастья, мой дорогой, мой любимый Darmstadt!!!
03.04.2032
с. Луговое
Россия

13 февраля 2005 года  02:04:40
Josef Piel | josefpiel@mail.ru | Darmstadt | Deutschland

Josef Piel

Полнолуние

Уже провалился за горизонт кроваво-красный шар июльского солнца. Долгожданная прохлада едва заметно заполняла собой раскалённые улицы города. Запылённые тополя казалось задремали убаюканные жужжанием пчёл на неухоженной клумбе перед домом. Казалось ничто не нарушало ленивого течения жизни старой части города. Всё было как всегда. Как было изо дня в день, из года в год. Только сегодня в звенящей тишине вечера, казалось, едва ли не осязаемо-висела непонятная напряжённость. Сам воздух был насыщен ожиданием чего то непредсказуемого, страшного...
Две девушки сидя на скамейке перед домом угрюмо смотрели на копавшегося в клумбе ребёнка. Опёршись спиной об тополь нервно мял потухшую папиросу парень. Взглянув на девушек он раздраженно вздохнув со злостью растоптал окурок.
Одна из девушек, та, которая постарше, вдруг резко подняла голову и словно встревоженная охотником волчица стала напряженно вслушиваться в звенящую тишину.
-Да что с тобой сегодня?! Ты ведёшь себя как сумасшедшая!!! -парень зло всплеснул руками!
Вместо ответа девушка не обращая внимания на гнев парня снова замерла. Затаила дыхание вслушиваясь. Ребёнок вдруг заплакал и отбросив лопатку потянулся к матери. А она словно не замечая его ещё пристальней вслушивалась в тишину. Парень наклонился к малышу, попытался улыбнуться, но заглянув в его лицо- словно отброшенный ударом тока отпрянул; в глазах ребёнка теперь был уже неописуемый, животный страх!
Его мать вдруг задрожав всем телом издала тихий, гортанный звук, похожий на стон. Её взгляд был прикован к багровому горизонту. Лицо её в одно мгновение стало бледным как полотно, рот исказила гримаса мучения. Трясущимися руками она бессознательно что есть силы прижала к себе ребёнка. Ноги её подкосились словно перебитые и она в кровь раздирая кожу рухнула на колени!
Парень оцепенев смотрел на них силясь что то сказать. Его пересохшие губы тряслись. Руками он делал нелепые движения словно пытаясь отбиться от нападавшего зверя. Вторая девушка видя происходящее вскочила со скамейки и округлёнными от ужаса глазами теперь тоже всматривалась в сторону заходящего солнца. Не понимая происходящего она в ужасе шептала охрипшим голосом:
-Что?!! Что происходит?!! Что это?!!
Ребёнок изо всех сил обвив ручёнками шею матери истерично кричал, а мать его не отрывая сумасшедшего взгляда от слепящего зарева всё громче и громче голосила нечеловеческим, утробным басом. Это был уже не стон а сдавленный крик, напоминающий рёв быка.
Парень схватив девушку за руку что есть силы тряс её сам то и дело боязливо озираясь на запад:
-Таня, очнись, что с тобой, Таня!!!
Ребёнок закричал что есть силы, забился словно в предсмертной агонии:
-Ма-а-а-а-а-а-а-а-а-ма!!!
Другая девушка вцепившись в локоть парня в ужасё едва слышно шептала:
-Андрей, что это? Андрей мне страшно, сделай что-нибудь!!!
Внезапно Татьяна, словно ей пережали горло замолчала. Только глаза её по прежнему безумно сверкая казалось вот вот выскочат из орбит. Она тяжело дышала не обращая внимания на кричащего ребёнка. Потом вдруг медленно повалилась на бок, увлекая за собой хрупкое тельце ребёнка и затихла...
Её подруга вскрикнув отпрянула словно перед ней лежало чудовище.
Андрей сбросил малыша с груди матери и трясущимися ладонями хлестал по её по лицу:
-Таня!!! Танечка, что с тобой, Таня!!!
Из обезображенного гримасой ужаса её рта вдруг вырвалось хриплое:
-Вот оно!!!
И в эту секунду Андрей услышал непонятный, нарастающий гул. Он вздрогнув повернулся в направлении вытянутого трясущегося пальца Татьяны и стал вслушиваться.
Звук нарастал. Это было похоже на звук летящих самолётов.
Через ещё несколько мгновений в отсветах завалившегося за горизонт солнца Андрей увидел серебристый крестик самолёта. Он летел так высоко, что был едва заметен. Теперь и Татьяна и её подруга заметили его.
Татьяна смотрела на самолёт безумным, теперь уже ничего не выражающим взглядом и вдруг медленно поднявшись на корточки она начала словно кобра перед прыжком раскачиваться всем телом то и дело взъерошивая волосы на своей голове.
Ребёнок соскользнув с неё ударился о землю и стал кричать ещё громче.
Девушка стоявшая над ними сложив ладони перед своим лицом беззвучно шептала слова молитвы.
Андрей медленно встал на ноги. Словно холодная змея проползла по взмокшей мгновенно спине осыпав её колючими мурашками когда он заметил отделившуюся от самолёта чёрную точку. Над этой точкой тот час забелело полотно парашюта, который очень медленно стал приближаться к земле. Самолёт круто развернувшись стал стремительно удаляться на запад.
Андрей словно парализованный смотрел на приближающийся к земле парашют и вдруг ноги его начали наливаться невероятной слабостью. Где то в уголке затуманеного сознания оглушая ударами сердца стучала мысль:
«-Нужно что то делать! Что нужно делать при взрыве атомной бомбы???!!! Сколько секунд ещё осталось? Спасёт ли кокое-нибудь укрытие? ...Нужно лечь лицом вниз в ближайшую канаву, арык, ногами по направлению к взрыву и закрыть лицо руками» — вспомнил он вдруг лекцию из урока военного дела в школе.
Лихорадочно озираясь по сторонам он искал какое-нибудь углубление в земле, но кроме небольшой кучи глины не увидел никакого укрытия.
Ноги сами понесли его к спасительному холмику. Упав на землю он уткнулся лицом в землю и в ужасе что было силы зажал голову руками. Побелевшие губы едва заметно шевелились: « тридцать семь, тридцать восемь, тридцать девять... »
Сквозь оглушающий шум в голове вдруг ошарашила мгновенная тишина!
И вспышкой молнии мысль « Ведь это-конец! Это конец? ... Конец! Дальше уже не будет ничего! А что же потом?! Я знаю! Я знаю! Нужно молиться! У меня есть ещё может быть целых несколько секунд! Этого хватит! ... Этого хватит?
-Господи!... Господи, почему я не кричу тебе «Прости!»? Почему я думаю сейчас о том, что у меня в сознании не проходят как слайды картины моей жизни?
Может быть теперь уже невозможно кричать Богу «Прости и помилуй»? Наверное это то, что я читал в Библии так много раз- слово «Поздно»! Но ведь я ещё живу, значит ещё есть шанс на спасение. Я всю жизнь верил в это и убеждал в этом других! Почему же теперь я не могу произнести этого слова??????
«-Что это?!! » Он почувствовал лёгкий толчёк. Земля тихнько загудела, зашевелилась... Андрей замер и только ещё сильнее сжал руками глаза:
«Вот оно. Сейчас через секунду всё кончиться!!! Господи, прости и помилуй!!!
Почему я всё ещё чувствую боль от своих ладоней?! Почему я до сих пор жив?
...Говорят человек не слышит звука выстрела, который убивает его, потому что пуля быстрее звука... Может быть так же и при атомном взрыве?... Почему я не подумал о Татьяне, о Свете, о ребёнке?... Что сейчас с ними. Они тоже уже мертвы как я... Но я ведь ещё жив? Раз чувствую боль и запах-значит жив... Запах... Что это за запах? Знакомый с детства... Это запах тухлого яйца и болота. Неужели это запах атомного взрыва? Почему стало так невыносимо жарко?!! Жжёт спину, ноги, руки!!! Горячё! Невыносимо жжёт тело. Это ударная волна взрыва дошла! Всё сейчас конец! Сейчас, ещё мгновение... Трудно дышать, так словно на тело наехал огромный грузовик.И эта тяжесть усиливается с каждой секундой!!! Она раздавливает, ломает кости. Я слышу этот ужастный хруст!!!!!
Нет это не хруст раздавливаемых костей- это звук лопающихся от жара сосудов в теле! Я это слышу!!!!!!! Господи! Помоги мне! Я не могу слышать этот звук! Пусть это кончится быстрее!!!!!!!!!
...Может быть этот противный запах от земли?.. Или я уже в могиле?.. Я больше не могу, меня сейчас раздавит эта тяжесть! Почему я ещё живу и мучаюсь?! Сколько уже прошло времени после взрыва? Говорят это долго не длится... Жарко!!!
Я больше не могу!!! Может быть я уже в аду?!! Что это так давит на меня? Почему я ничего не вижу? Я сейчас открою глаза... Я сейчас открою их... Сейчас... Что это?
Что означает 04: 27? Почему я не вижу ничего кроме 04:27... 28...? Это время!.. Где я? Что со мною? Почему так темно?! Я умер?... »
Адрей пытается ущипнуть себя и не может. Его рука безжизненно лежит на подушке. Он задыхаясь глотает воздух, пытается пошевелить рукой — безуспешно!
Тело ломает невыносимая боль в суставах, пересохшие губы дрожат. Дико вращая широко раскрытыми глазами он замечает слабо выделяющийся в темноте квадрат окна своей спальни. На прикроватном столике светят красным неоном часы 04:30.. Медленно и нехотя стекает многотонная тяжесть с тела, но боль в суставах не проходит. Он пытается сесть и лишь глухо застонав валится на бок.
Проходит ещё несколько минут прежде чем ему удаётся слабо пошевелить рукой. Приподнявшись на локте он смотрит в окно на выглянувший из за рванных тучь диск луны.В голове мысль: « Вставай, становись на колени и молись... пока можно!»
Но неестественная усталось и слабость во всём теле берут своё и он бессильно уронив тело трясущейся рукой натягивает на себя одеяло:
«Сейчас... сейчас я встану... Нужно молиться. Этот сон был неспроста... Сейчас... »
Его губы уже беззвучно шевеляться а веки медленно слипаются.
«... Почему я не бросился спасать тех девушек и ребёнка?.. Земля пахла болотом...
Или это запах атомного взрыва?.. Завтра нужно не забыть повесить гирлянды не балконе. А какой сегодня день? Понедельник... Нет, теперь уже вторник.
Уже половина пятого утра... И сегодня полнолуние...

20.11.93 01:44

13 февраля 2005 года  02:04:50
Josef Piel | josefpiel@mail.ru | Darmstadt | Deutschland

Josef Piel

Собачья жизнь

Вообще то Пушок был доволен своей судьбой.
Потомок дворняги Жучки и неизвестной породы Джека он родился в январскую ночь на складе кож- сырья. Ему повезло- он оказался избранным продолжить старинный род профессиональных сторожей. Пятерых его братьев и сестёр сложенных в полиэтиленовый мешок в следующее же утро поглотили грязные води местами замёрзшего водоканала.
До весны он жил с мамой и широколобым добродушным отцом.
Когда апрель стал входить в силу растопляя пахнущую старыми шкурами и солью землю Пушка забрала сторожиха Анна. Забрала домой.
Когда Пушок высунув голову последний раз смотрел на знакомый двор – он увидел отца.
Он приветливо вилял хвостом провожая Анну и грустно смотрел на Пушка.В последний раз...
Потом была бесконечно долгая не знакомая дорога. На Пушка молча глазели ржавые глазницы придорожных фонарей и пугал грохот проезжавших мимо, фыркающих вонючим дымом грузовиков.
Потом он увидел свой новый дом. В углу большого двора, под тенью распускающегося куста сирени – сбитая наскоро будка навырост. Она больше напоминала ящик в котором привозили на склад деревянные бирки для выделанных шкур.
В землю перед ящиком был вбит ржавый кол с петлёй на конце. От него вилась змеёй, прятавшей свой хвост в гуще сиреневого куста ржавая цепь с ошейником.
Так началась новая жизнь Пушка.
С тех пор уже много раз летний зной сменялся затяжными осенними дождями, после которых неизменно наступали жестокие холода и двор на долго покрывался белой холодной шерстью.
Эта шерсть не пахла как та, на родном складе у мамы и папы; от неё болели лапы и простреливало иголками почти голый живот. Приходилось лезть в будку и подолгу елозить на скомканном старом бушлате выискивая самое удобное положение.
Ночами он проснувшись от завывающего ветра слушал его стараясь понять откуда исходит этот вой.
Он был всюду. Иногда к нему примешивался тоскливый, голодный вой Цыгана.
Цыган жил по соседству у старого угрюмого человека, который всегда ругался бранными словами и пах водкой. Летом, когда Анна спускала Пушка с цепи он частенько захаживал к Цыгану в гости.
Цыган жил привязанным простой верёвкой прибитой намертво к углу деревянного сарая.
Под полом сарая зияла в земле чёрная дыра, врытой им норы.
Только там он мог укрыться от осенней распутицы и летнего зноя.
Он всегда был голодным. Угрюмый человек лишь изредко швырнув ему заплесневелую буханку чёрного хлеба подолгу тупо смотрел как жадно расправляется Цыган с нею.
Потом выматерившись заходил пьянно шатаясь в дом.
Бывало он днями не выходил из него.А услышав голодный вой Цыгана порою открывал дверь и швырял в него тем, что попадало под руку.
Нередко во двор заходили не знакомые люди в фуражках и после недолгого, но громкого разговора уходили. Уходил с ними и человек.
Возвращался он лишь через много дней. Злой, обросший чёрной щетиной он проходил мимо вилявшего хвостом Цыгана и скрывался в вонючем проёме двери.
Когда от голода Цыган не мог уже даже выть- он просто лежал на дне своей норы и тоскливо смотрел на облупленные стены старого дома.
Иногда во двор заходил маленький человек. Цыган любил маленького человека.
Он встречал его радостным поскуливанием ждал что человек протянет к нему руку в которой всегда бывало что то очень очень вкусное.
Цыган тогда жадно, трясясь всем телом ел гостинец, а маленький человек тонким, высоким голосом пел песенку о медведях и нежно гладил его по холке.
Маленький человек уходил и снова тянулись бесконечной чередой безрадостные дни жизни Цыгана.
Уже третий день лил холодный нудный дождь.
Пушок изо всех сил стараясь унять болезненную дрожь во всём теле тыкался сухим, горячим носом в мокрый свой бок. Не помогало. Холод, казалось, пронизывал всё тело.
Он медленно поднял голову, посмотрел в чернь двора, прислушался.
Слабый вой Цыгана, шелест дождя, шорох опавших листьев перед будкой.
Пушок пошатнувшись встаёт. Высунув морду из будки, нюхает воздух. Пахнет дымом из трубы на крыше дома. Скрипит шатающийся от порывов ветра фонарь на столбе.
Из окна дома вдруг вылетает жёлтый коридор света. Пушок оживляется. Хочет встать по привычке, выйти из будки и ждать когда выйдет Анна, но не может. Всё тело словно скованно холодной колючей цепью. Он только поднимает голову и чуть виновато смотрит на желтый квадрат окна. Скрипит отворяемая дверь и с миской в руках на крыльцо выходит Анна.
Пушок хочет вскочить, завилять хвостом, и не может; ноги и всё тело простреливает тысячами иголок!
Подойдя к будке Анна пристально смотрит на него, молчит.
Потом ставит миску в стророну и осторожно просовывает ему под шёю тёплую руку.
Он вдруг чувствует что становиться чуть легче дышать, и уже не холодит шею сырой ошейник.
Анна поднимает его на руки и осторожно несёт... в дом.
В кухне жарко натопленно. Весело потрескивают дрова в печи. Пахнет чем то вкусным, не знакомым.
Анна бросает на пол перед печью баранью шкуру и медленно переносит на неё Пушка.
Ставит перед ним миску с тёплой похлёбкой и медленно, осторожно гладит его по голове.
Пушок покосившись на парящую миску виновано смотрит на Анну — не ест.
Он собрав все силы поднимает голову и улучшив момент ловит языком её ладонь.
Анна потрепав его по холке выключает свет и выходит в другую комнату.
Запах остывающей медленно похлёбки смешивается со знакомым с детства ароматом не выделанной бараньей шкуры.К нему примешивается жар осыпающейся в поддувало золы.
Пушок устало закрывает глаза. По телу прокатывает волна болезненного озноба.
Аромат шкуры пьянит, бередя в памяти картины детства: огромный двор, залитый солнцем, заросли камыша, папа Джек разомлевший на горячей земле и добрые люди, бросающие кости под стол, где мама-жучка и маленький он-Пушок.
Волны озноба всё реже, всё тише. Тело наконец окутывает благодатное тепло. Пушок тонет в мягком тёплом молоке исцеляющей и наполняющей силами дремоты.. Глубоко вздыхает и затихает. Уснув наконец он тихо сопит. Изредка, едва заметно, тело его сотрясает мелкая дрожь и снова в потрескивание печи вплетается ровное сопение.
Ветер за окном крепчает, волнами ударяет по стеклу сетка дождя. Уныло и безнадёжно воет Цыган.

20.11.04 02:31

13 февраля 2005 года  02:05:00
Josef Piel | josefpiel@mail.ru | Darmstadt | Deutschland

Josef Piel

До утра

Давно уже за окном чернела июльская ночь.
Тихо шевеля занавеску вползал в комнату шелест тополей витеивато спутанный одинокой трелью сверчка.
Корнеич лежал поверх покрывала на кровати глядя немигающим взглядом перед собою.
Клонило в сон, но уснуть он не решался.
Нет, его не пугала мысль снова пройтись по той, не знакомой дороге, снова тихо изумляясь реальности и непонятности повторяющегося уже какую ночь подряд сна; сегодня, ему казалось, он былготов к встрече с ним.
Хотелось сейчас, ещё до встречи с ним ободрить себя, убедить в своей правоте, что бы потом, при встрече добавилось металла в голосе, когда он станет говорить о том, что он не сумасшедший и что всё происходящее с ним какая то страшная ошибка, и что его вины в этом нет.
- Одна-ако-о... подумал он про себя обиженно, словно укоряя кого то...
Он прикрыл глаза, затих. Странный сон донимал его уже не первый год.
Безо всякого повода, когда он уже долго не думал о нём, он врывался в его сознание во сне и будил его. И бередил в памяти события сорокалетней давности, заставляя легонько сжиматься сердцу и снова и снова удивляться реальности и отчётливости происходящего во сне.
Он мог ворваться в любой миг прервав другой сон и прочно завладев вниманием держал в напряжении столько, сколько продолжался этот путь по не знакомой дороге.
Снилось Корнеичу будто он в строю новобранцев идёт по не знакомой дороге к знакомой казарме своего третьего отдельного строительного батальона.
Идёт не безусым восемнадцатилетним пареньком, а таким, какой он сейчас, пожилым, ссутулившимся, с седой щетиной на щеках. Рядом с ним –молодняк, впервые надевший шинель новобранца.
Молодые не держат шаг и это раздражает Корнеича. Хочется сказать долговязому парню слева что то обидное, грубое, он он останавливает себя, успокаивая мыслью что вот сейчас они остановятся и он-Корнеичь подойдёт к командиру взвода и объяснит что он- Андрей Корнеевичь Салтыков сдесь, в строю по ошибке. Что он отслужил срочную уже много лет назад и сейчас ему не должно находится здесь. Нужно разобраться, выяснить всё...
Он продолжает шагать стараясь держать шаг не смотря на то, что молодые справа и слева давно уже сбили такт и стучат по асфальту вразнобой словно овцы.
Вдруг ему приходит мысль что он давно уже должен запеть «У солдата выходной»
Он уже набирает воздуха в лёгкие, но снова вспоминает что он в строю по ошибке и петь ему негоже.
Он глядя задумчиво на пыльные носки взлетающих сапог хмурит брови:
« Почему я до сих пор не вышел из строя?»
И тут же оправдывает себя:
«Ну-у-у, так ведь не делается... Просто так выйти из строя, без разрешения, это же... »
Он продолжает печатать шаг и вдруг понимает:
«Стоп, а чего я боюсь? Это ведь просто сон! Во сне за это ничего не будет. Вот сейчас проснусь и просто пойду курить на крыльцо.Я ведь сплю, значит я дома. Не на дальнем востоке а у себя дома в Сербовке...
Всё, нужно выходить из строя! Или нет, нужно просто просыпаться...
А как проснуться? Погоди, погоди... Если я понимаю что это – сон, значит я уже не сплю?
Значит этот строй – не сон?
Нужно дождаться привала и всё прояснить, всё объяснить кому нужно.»
Он пытается собрать воедино все доводы, какими можно убедить всех что он сдесь только во сне:
Можно сказать что бы позвонили в военкомать и спросили... Там скажут что я уже давно отслужил.
Там всё знают; когда, где... »
Вдруг в голову приходит шальная мысль:
« А может быть не торопиться? А что?... Вспомню молодсть... Вон и одет по полной форме и никто тне знает что я сдесь по ошибке. Он хитро ухмыляется в седые усы:
«Забавно будет посмотреть как они сейчас начнут первый раз подшивать воротнички и учиться наматывать портянки... Он смеётся уже в голос:
« А потом выйдет из каптёрки старшина Абашидзе и засверкает своими бешенными глазищами... »
Но вдруг улыбка сходит с его лица.
«Так ведь этот ублюдок станет не только сверкать галищами, а и бить молодых!
Жестоко, безжалостно, умело... явно наслаждаясь видом разбитых губ и носов и животным страхом в глазах ошарашенных новобранцев.
Слушай, а может быть дойти до казармы, набить ему сейчас морду, а потом уж проснуться?... »
Впереди заслоняя дорогу спина новобранца. Он шагает прихрамывая; явно растёр ногу неумело завёрнутой портянкой.
«... А если я там случайно увижу и Лёшку Видяпина. Он ведь удавился только на втором году службы...
Что я ему скажу? Не говорить же ему что после его смерти многие материли его и называли трусом...
А если он сейчас как раз на КПП стоит – увидит, подойдёт...
А может подойти и сказать что бы он не лез в петлю. Ведь друзья, может послушает...
Нет не послушает. Гераськин тогда пол ночи запугивал его- ждал что он признается что был в самоволке- не вышло ничего у него. Заартачился, как бык, упёрся и смотрел на него злым взглядом.... Не признался... »
Строй продолжает дробить блестящую чернь вылизанного позёмком обледенелого асфальта не знакомой дороги к знакомой казарме.
Кажется уже близко; уже слышится приближающийся запах казармы.В нём кислота солдатского пота, горечь папиросного перегара, смрад застоявшегося запаха сапожного крема и ещё чего то что никак не подвластно памяти.
Вдруг полумрак сумерк рассекает молнией дребезжащего голоса:
-Рота-а-а-а-а, ...
Андреичь вздрогнув всем телом делает рукою жест, словно сбрасывает с себя одеяло что бы через секунду по команде «Подъёё-ё-ё-ё-ём!» вскочить и броситься к табуретки с обмундированием, но уже в следующую секунду поняв что он не в казарме, а в своей Сербовке, на своей постели досадно рубит воздух занесённой рукой, роняет её на бедро и глубоко вздыхает.
Кряхтя он долго ворочается на постели поверх покрывала и наконец устроившись затихает.
Прикрыв устало глаза он беззвучно шевелит губами:
- А вот на ко- выкуси! Я своё оттрубил, от звонка до звонка. Не скажи... Что бы я... Ещё чего...
Шаловливо играет редкими седыми волосами проскользнувший в открытое окно тёплый ветерок, тихонько, на цыпочках прошагав по смятой подушке к взлохмаченной голове он что то шепчет в ухо и тихонько, едва прикасаясь гладит её мягкой ладонью. Украдкой заглядывает в комнату сбитая набок улыбка месяца. Залитая желтым светом комната окутана тишиной ночи... до утра.

18.11.04 02:41

13 февраля 2005 года  02:05:10
Josef Piel | josefpiel@mail.ru | Darmstadt | Deutschland

Josef Piel

«Генеральша»

«Генералы» жили через дорогу от школы.
Каждое утро подходя к школе можно было увидеть его стоящим скрестив руки на груди и, и надменно взирающим с высоты своего недюжинного роста на просыпающийся мир.
Он провожал безразличным, ленивым взглядом проезжавшую машину и презрительно сплюнув в сторону медленно расхаживал вдоль забора.
Прозвище «Генерал» он получил за свою забавную манеру ходить неестественно выпятив вперёд грудь и гордо вскинув плешивую голову. Он был не разговорчив и дик. Частенько здорово пил.
В такие дни из окон их дома слышались нечеловеческие крики «Генеральши» и звон бьющейся посуды. Когда скандал утихал- он выходил на перекошенное крыльцо и с видом победителя закуривал папиросу. Невидящим взглядом он смотрел поверх низких облупленных ворот на улицу и смачно сплёвывал через плечё.
С улицы в щель ворот раздавливая нос заглядывал Колька пытаясь по выражению лица отца угадать будет ли продолжение дебоша или можно уже заходить домой.
Колька – пятнадцатилетний дебилл с телячьим выражением светло-голубых глаз под белёсыми ресницами был любимец школы. Над ним можно было подтрунивать даже первокласникам без боязни получить взбучку.
За булочку или пирожок с повидлом он с удовольствием устраивал представления за школьным туалетом. Простодушно улыбаясь он мог есть птичий помёт и кору деревьев.
Первоклашки восторженно визжали и передлагали ему пожевать то ветку какрагача, то кусок кирпича.
Но он делая умное лицо внимательно рассматривал предмет и решительно возвращал его
-Не-е-е-е...
Старшекласники иногда ради спортивного интереса били его. Он не плакал. Только жалобно-вопросительно смотрел на истязателей и смотрел в сторону своего дома.
Когда надавав тумаков ему говорили что он может идти домой – он радостно улыбался и прихрамывая шёл через дорогу к своему дому.
Иногда в воротах его встречала мать.С давно не чёсанными, распущенными как у ведьмы длинными волосами она начинала что то быстро и не внятно говорить ему.
Колька прилежно дослушивал до конца только им двоим понятной тирады и исчезал во дворе хлопнув калиткой. А она с чувством выполненного материнского долга присаживалась на лежащее под окнами времянки бревно вместо скамейки и вытянув бледные голые ноги из под вылинялой, давно не стиранной ночной сорочки начинала сосредоточенно плести косу.
Она не обращала внимания на проезжающие мимо редкие машины и вообще, казалось не замечала никого вокруг себя. Подолгу она глухо бормотала что то похожее на песню или, может быть стихотворение.
Когда кто то из соседей проходя мимо здоровался с нею- она не отвечала; делала вид что не слышала приветствия.И только увидев спину прошедшего человека вдруг начинала громко, истерично хохотать востограясь своей шуткой.
Соседи не обижались на неё. Кто то даже иногда, подойдя к ней совал ей в руки кулёк и дружески похлопав её по плечу улыбался:
-Иди, покорми Кольку, там вкусное...
Она, казалось, не слыша слов, сидела неподвижно но потом быстрым движением выхватив из рук кулёк прижимала его к груди и радостно улыбаясь исчезала за деревянными воротами.
В щель перекосившихся половинок ворот можно было видеть как она усевшись на крыльце копалась в кульке, разрывая его в нетерпении. Подходил Колька и жадным взглядом смотрел на кулёк.
Генеральша закончив ревизию и отобрав что то из кулька позволяла Кольке примоститься возле неё и положив голову ей на грудь начинал смачно грызть пряник время от времени поднимая на мать полный благодарности взгляд.А она радостно обнажив два ряда кривых зубов нежно гладила его жирные, засаленные волосы, закрывала блаженно глаза и снова бормотала свою странную песню.
К двум часам дня она непременно выходила за ворота и усевшись на бревно-скамейку напряжённо вглядывалась в заполнявшийся второй сменой школьный двор.
Звенел звонок и детвора шумной стайкой исчезала в проёме огромных дверей школы.
А Генеральша всё сидела и пристально ощупывала взглядом все уголки школьного двора ища кого то взглядом. Так проходили часы. Уже звенел последний звонок и пустел школьный двор.
Проходило ещё пол часа-час и из двери школы выходил Перт Сергеевич- старший пионервожатый.
Он неизменно поправлял галстук и посмотревшись как в зеркало в окно делал решительный шаг.
Проходить ему следовало мимо школьных мастерских и идти в сторону ремонтно-тракторной станции-он жил в общежитии станции. Иногда он уходил домой окольным путём делая большой круг, но сегодня решительно пошёл в направлении мастерских.
Её сутулую фигуру на бревне он заметил издалека и тяжело вздохнул.
Она тоже заметила его и мгновенно оживилась- сейчас он будет проходить мимо её дома!
Она засуетилась, заёрзала на бревне. То и дело поднимая и снова пряча взгляд она лихорадочно перебирала пальцами и без того спутанные космы волос.
Пётр Сегеевичь сдвинув брови мужественно шагал к школьной ограде.
Вот и выход на дорогу. Поздороваться или пройти мимо отвернувшись?
Он решает не заговаривать с женщиной. Прибавив шаг выходит на асфальт дороги и приближается к облупленным воротам неведомого цвета.
Генеральша пряча радостную улыбку растягивает до бела губы; пытается спрятать за ними выпирающие вперёд кривые зубы, опускает взгляд.
Пётр Сергеевичь поравнявшись с облупленными воротами вдруг не выдерживает и бросив торопливый взгляд на женщину бросает в её сторону глухое:
- Здравствуйте...
Торопясь скорее пройти мимо он тут же отворачивается и ускоряет шаг.
Генеральша обнажив зубы беззвучно счастливо смеётся истерично теребя волосы.
Фигура Петра Сергеевича удаляется и Генеральша словно боясь быть обнаруженной прячется за куст сирени и уже из за укрытия продолжает смотреть ему вслед.
И только когда фигура на дороге исчезает за поворотом — генеральша выходит из своего укрытия и раскачиваясь словно кобра перед прыжком медленно идёт к воротам. Она танцует.
Зайдя во двор она берёт в руки прислонённую к стене дома огромную метлу и прижав её к груди самозабвенно раскачивается смешно двигая худыми бёдрами и теперь уже громким утробным басом поёт свою песню.
Солнце обливает грязный двор за облупленными воротами медью заката. Огромный, чёрный пёс свернувшись калачиком лежит в ногах Генеральши. Она по обыкновению сидит на крыльце и теперь смотрит полным невыразимой тоски взглядом в сторону заката. Молчит, не поёт.
Дворничиха Мария Ивановна размеренно метёт школьный двор что то бормоча себе под нос.
Завтра убранный двор снова встретит школьников, завтра будет новый день.

19.11.04 02:28

13 февраля 2005 года  02:05:20
Josef Piel | josefpiel@mail.ru | Darmstadt | Deutschland

Терновая Анна

Рассказ

Я люблю полумрак в комнате, когда никого нет дома, тишина окружает стеной со всех сторон и жизнь замирает. Есть что-то не спешащее в мыслях и времени, когда сидишь на диване, читая давно полюбившуюся книгу. Надеешься, что, вдруг, все совершится так, как хочешь ты, но написанное не может измениться, как бы этого не хотелось. Так и в жизни, однажды совершенный поступок, не может повториться еще раз, с учетом твоих новых мыслей и чувств. Ты читаешь и веришь во что-то неосуществимое, в чудо; а дождь стекает по стеклам тонкой грустной струйкой. Тебе некуда спешить, все сказано, все потеряно.
Грусти, грусти, грусти...
Хрустальные, отполированные невидимыми руками капли, перепрыгивают с ветки на ветку, словно спускаются до земли по ступенькам. Какую мелодию выстукивает они по крышам, листьям, зонтам и душам людей? Что они стремятся разбудить: воспоминания, сердца или просто мир вокруг? Дождь пробуждает печаль, что-то щемящее и восторженное. Если бы я была музыкантом, то из ударов капель выложила бы мелодию. Но я не музыкант... Иногда хочется забиться в угол, обхватить колени руками, сжаться, стать как можно меньше, незаметней и плакать, горько, безысходно, пытаясь отогнать боль. Иногда хочется кричать, иногда выть, иногда умереть. Слова не всегда нужны, достаточно просто тишины...
Вечером в комнате блуждают воспоминания: они ходят по полу, сидят на подушке. И стоит наступить ночи, они врываются в голову стрелой, и все о чем старался не думать днем, кишит в голове разворошенным муравейником. Ты их гонишь, а они коварно пробираются в мысли, сны!
В этой тишине начинается бесконечный разговор с собой, буквально
раздваиваешься, пытаясь решить вопросы, на которые человечество еще не
придумало ответов. Так входишь в роль, что не замечаешь, как разговор
переходит к другому лицу; он сидит на воображаемом стуле, и ты ведешь
бесконечные диалоги, где уже не ищешь ответы, а пытаешься объяснить то, что не успела или не смогла сказать на самом деле. Никогда эти разговоры не услышит тот, кому они предназначены. Можно управлять ситуацией, спорить, объяснять и всегда получишь спокойный и часто желаемый ответ, ты раскрываешь свою душу пустоте в квартире, но ведь для тебя она не пуста. Нет, это не сумасшествие, а попытка успокоить себя, найти ошибку, вернуть потерянного человека. И ведь где-то в глубине души понимаешь, что говоришь с пустотой и от этого еще страшнее за себя, но продолжается все тот же немой диалог на двоих.
Подожди, я переверну страницу...
Ну, конечно, ты знаешь. Ночь как ночь. День как день. Чего-то нет. А ведь все там, где положено. Ты не знаешь что дальше? Вот ведь! Я тоже. Интересно, но не очень. Послушай, а правда свет некоторых звезд есть, а самих звезд уже нет. Свет смерти. Тебе не страшно? Если резинкой стереть этот свет с душ мы увидим истину. Не стоит. Минутку, я отвечу...
Да, да, что-то в душе прибито гвоздями. Конечно, чувствую. Боль возможно. Мир, не помню. Тсс! Мисс пустота! Душа крепость, крепость дом, дом... А что дом? Остров. Какой? В вечности. Я так и говорю, в вакууме мира. Лети! Собери звезды! Что-то упало. Вроде на острове дождь начинается. Согласна, странно! Ты не пробовал попросить ее уйти. Да ну, чушь. Это вечность во мне говорит. Я не слышу унисона душ...
Подожди, я вернусь назад...
Любовь? Я думаю боль. Иногда счастливая. Кристалловая. Кажется, я
придумала слово — запиши! Нет! Предметы тают в руках. Умница! В память!
Подставь руки, кристаллы осыпаются в них. Лови! И что-то останется навечно!
Я чувствую твою мысль. Кажется, я об этом и говорю. Что дальше там?
Тропинка? Да, та самая. Иди по ней. Что по бокам? Не понимаю. Впереди? Не вижу. Позади? Безусловно, тьма воспоминаний. Точно, точно! Почти так же. Повернись! Ты идешь вперед спиной. Проведи рукой и тропинка оборвется. Веришь? Ничего не вижу, не слышу, не чувствую, никого нет ... Здравствуй мрак! Может помолимся? Где? Отлично! В пустоте...
Подожди, я уйду...
Да нет, ты не то подумал. Может умереть? Не хочу боли... А может? Да нет, ерунда. Одна жизнь.
Подожди, я вернусь...
Все время он раскачивал сосуд. Капли выплескивались и дарили прохладу. Но, наконец, чародей раскачал амфору, и она разбилась вдребезги. Он открыл то чувство, ложь которого понятна только сейчас. За свою свободу он подарил горечь брызг, острие стекол, воздушное не вмещающееся счастье.
Она все ждала, он придет и скажет, что и так понятно им двоим. Ей обязательно нужно было услышать те слова, после которых она могла простить. Это не пустая гордость, его голос был только в голове, а там она простила уже не раз, там все, что, было, приобрело оттенок глупости и какой-то ерунды: "Зачем расставаться, если они любят друг друга". Что-то в глубине души еле слышно шептало: " Есть судьба, есть бог, вам не дано быть вместе, смирись". Она спорила с этим зловещим шепотом, опровергала в разговорах, но верила ему. Она знала, что это конец, совершенно нелогичный и бессмысленный, но конец. Потому ей было так важно услышать его слова. Она цеплялась за любовь даже не руками, всей силой, какая ей была дана, всем упрямством хотела все вернуть, но
не продолжить отношения; простила, но забыть ничего не могла. Даже самой себе она затруднялась сказать, за что борется. Просто не хотелось быть обиженной, брошенной, иногда казалось, что это последний человек в ее жизни и нужно или бороться или остаться одной. Она упрямо забиралась на скалу, зная, что сорвется вниз. Дождь плотной стеной отгораживал ее от всего остального мира и, от этого бессмыслица этой разлуки становилась еще яснее.
Впрочем, так ли важно, как и почему люди обижают друг друга; если сердце прощает обиду, значит, можно простить человека. Быть может, вечером, он казнит сам себя за глупость. Так идет жизнь. Идет, идет, идет... А мы так же делаем одни и те же ошибки и так же боимся просчитаться, ошибиться, не разглядеть, пройти мимо. Живем, живем, живем... А вы умеете жить? Ведь именно эту бестолковую суету мы называем жизнью. И нельзя ничего изменить, потому что для этого надо снова придумать человека, совершенно другого. Все рецепты, предложенные тысячелетьями,— это борьба с собой, что тоже часть
суеты, все должно совершаться в покое, само по себе, естественно, а борьба — уничтожение. Если в одной книге собрать весь опыт человечества, то, быть может, получится учебник для нового человека...
В тишине раздался звонок. Это он, это не он, это он, нет, это не он... В двери стоял он.
-Можно?
-Нет.
-Спасибо, проходил мимо. Хотел увидеть.
-Зачем?
-Это все?
-Да.
-Люблю, люблю, люблю.
-Уходи, скучно, однообразно.
-Я уйду, но сначала останусь.
-Зачем?
-Дождь.
Он прошел в комнату, и вода от ботинок расползлась пятнами по полу.
Внутри глухо забилось раздражение. Я хочу, чтоб он был здесь. Я не хочу, чтоб он был здесь. Посидев молча на диване, я ушла на кухню. Книга осталась раскрытой на забытой странице, он не уходил, я молчала. -Что ты делаешь?
-Сплю.
-Впрочем, как всегда. -Да я устала, хочу спать, спать, спать.
-Нет, я сплю с тобой.
-Но меня же здесь нет.
-Это что-то меняет?
-НЕТ. Идет дождь. Я люблю тебя, и ничто не меняется.
-Слишком много слов для пустоты.
-Я не слышу.
-А я чувствую.
-Жаль, прости.
-К чему. Все идет. Дождь кончается. Ты — это страх. Отпусти.
-Я не могу.
-А я не прощу. Просто сделай что-нибудь.
-Хорошо, я подумаю и приду.
Он смотрел в окно и в его глазах читался страх. Он боялся любви, он
боялся себя. Я боялась быть с ним рядом, и я не могла не быть с ним рядом. Там где пустота перерастает в веру, живет безнадежность и мудрость, там кончается жизнь и начинается душа. Это самое страшное место на земле. Там нет ничего, лишь понимание пустоты.
Он сел на диван, сжал руки и стал смотреть на них. Страшно. Хочется
сдавить его голову руками и трясти, пока в глазах не заживет мечта. Мы не будем друг с другом, мы закончили. И сами, боясь того, что произошло, сидим, опустив глаза. Дождь застучал по книге. Уйдет он или нет? Уходи! Нет, не уходит. Дверь хлопнула на ветру. Ручка зазвенела пронзительным щелчком.
Он молчал. Я смотрела.
-Я помогу тебе.

-Только не сейчас... Потом.
Я знала, он не врет. Он просто ничего не знает об этой жизни. Он просто ничего не знает о нашей жизни. Это конец, книга захлопнулась. Ничего не изменилось. Он ушел. Я его люблю, но не могу вернуть. Остались только дождь и разговоры.

16 февраля 2005 года  05:30:58
Htmlka | new-web@mail.ru |

Sersch rigA

Где-то за этим дождем…

За окном тихо падал снег, не было слышно ни звука, даже мое дыхание было слишком шумным. Все вокруг замерло, природа смотрела на первый снег, как он спускается с неба и мягко ложится на землю. Это было чарующее и невероятно красивое зрелище. Я вышел во двор и … ничего…. Я больше не мог думать, только чувствовал, чувствовал прохладу и странную, но приятную пустоту — где-то внутри…. Мое сердце мне казалось кувшином, который наполняется божественным нектаром, по мере того как землю покрывало снегом…. Вскоре, пустота сменилась теплым чувством радости, а потом и счастьем…
Все, что казалось мне еще совсем недавно сложным, стало необычайно легким и даже бессмысленным. Я огляделся, как будто искал, кого бы спросить — что происходит?… Но ни кого не было… И вдруг, кто-то улыбнулся и тихо прошептал: «Просто ты живешь ... и я живу... … только я в тебе, а ты во мне…» «Он» умолк и незаметно окинул меня необычно мудрым взором… Эта мудрость была во всем, «Он» был везде…
Я зашел в дом, добрел до своей комнаты и уснул. Спал я долго. А когда проснулся, то уже не было ни снега, ни тишины, ни «Его»… лишь Я… мне стало немного грустно, но грусть эта была мне приятна, она была в моем сердце — там же, где вчера находилась радость и счастье. Я улыбнулся и услышал звонок телефона. На проводе был мой друг, это ужасно радовало… Через пять минут разговора, стало ясно, что нужно собирать рюкзак… Я пожелал другу удачи и сказав: «до скорого!», положил трубку. Старый рюкзачок уже смотрел на меня с полки. Закидав в него все необходимое, взглянул на часы – 10.57…
Искусственно прокашлявшись, пошел к доктору, где и смог получить освобождение на неделю. «Что ж, стрелки подходят к 12… пора»,— мелькнуло в голове, и я вышел на трассу. До друга было 2000 км через снег, холод и одиночество… Хотя этому было суждено закончиться в 3 дня… 3 дня из машины в машину, с холода в тепло, от человека к одиночеству. Ночами проводил время у костра, потягивая горячий ароматный чай, и иногда выкуривал пару трубок. Ощущение холода не покидало меня ни на минуту. Лишь мысль о том, что скоро увижу друга, и получу возможность выпить с ним по кружке горячего глинтвейна, горела в моих глазах ярким согревающим огнем.
Трасса была ко мне почти всегда дружелюбна, и дарила множество приятных попутчиков, хотя иногда и испытывала терпение часами простоя. Я не мог просто так стоять на одном месте – было холодно, и я всегда шел, а иногда и бежал, пытаясь убежать от мороза, но как только я догонял усталость, мороз догонял меня. Его компания не была приятна, но была неизбежна.
И вот, наконец, вошел во двор, во двор моего друга… поднялся на этаж, и позвонил в дверь. Было 5 утра… За дверью раздался сонный голос, а потом дверь распахнулась и…
Я чувствовал себя так же, как альпинисты, покоряющие Эверест. Мы провели вместе четыре дня, за которые, я узнал лучше себя и его. До сих пор иногда вижу, его отражение в зеркале.
А дальше – дальше автобус, дом и все по новой. Пока не наступило лето, порадовав нас теплой ласковой погодой.
Было свежее июньское утро, открыв глаза я чувствовал его везде… оно было свежим как сама жизнь… Я вдыхал и выдыхал его вновь и вновь. Выпив немного кофе нажал PLAY... Это был «Зоопарк»… «Лето»… И вправду лето, а чего я жду? А почему меня еще ждут? – Сегодня… Спальник, пенка, пара запасных вещей, бритва, нож, миска, ложка, фляжка, бумажник с паспортом и немного денег… улеглись аккуратно в моем рюкзаке. Поблагодарив за великодушие родной дом, перешагнул порог…
До друзей – 2900 км … И трасса Ерланген(Нюрнберг) – Казань ждет… в первый день, мне посчастливилось добраться с приятнейшим пиплом до Франкфурте на Одере… Перейдя границу Германии и Польши я заночевал в приграничном лесу… Утром добрел до заправки и от туда на фуре помчался дальше по направлению к Москве через Тересполь, Варшаву, Минск, Смоленск… Главное было сесть в фуру, а дальше от фуры к фуре – от стоянки к стоянке… В легковые садиться было бесполезно – идут на 50 -100 км, но не больше, а на грузовой фуре можно полстраны за раз перемахнуть. Так за 4 дня я добрался до самой Казани. Пусть я волосатый и не очень бритый, зато глаза располагают к доверию… Лохматых Хиппей берут охотнее, чем бритых, аккуратно одетых с куполами на груди… Здесь меня ждали все мои друзья… О, как приятно увидеть старых приятелей, услышать их голоса, заметить как они изменились. Я хотел собрать всех снова вместе и у меня это получилось… Так как жили все в научном городке за городом, почти каждую ночь мы проводили за стаканом портвейна и игрой на гитаре под блики радующегося костра. Обсуждали планы предстоящих походов и просто улыбались заглядывая в повзрослевшие глаза друг-другу… А потом я познакомился с девушкой, у которой была великолепная улыбка и сияющие от любви к жизни глаза.
Знакомство было банальным, даже слишком. Если когда ни будь спросят, как познакомились, отвечать придется просто – пили вместе. Причем долго пили — всю ночь напролет, а ближе к утру пришлось отрезвиться и присматривать за «овощами», которые передвигаясь на корячках, пытались облевать каждый квадратный сантиметр еще чистой земли. Потом расстались на пол дня, и встретившись вновь пожаловались друг другу, что всю ночь не спали. Собственно из этого разговора и вытек спор – «Кто дольше не проспит!». Начинались вторые сутки без сна. Костер, друзья, холодный душ и разговор на отрешенные темы – это те вещи, которые помогали бодрствовать. По истечению вторых суток, два полукоматозных тела находились в подвисшем состоянии. Все чаще появлялась мысль о сне, отогнать которую было невероятно сложно, и от этого по всему телу распространялась ленивая, вязкая усталость. К завершению третьего дня, сидя у костра, кто-то справедливо заметил: «Вы только познакомились, а еще вместе ни разу не спали!» Тогда же прозвучал вопрос: « А вот зачем вам это нужно?». «Чтобы спать…»,— ответили двое и хитро улыбнулись.

(Спор):
- Давай поспорим, я как-то не спала пятеро суток.
- Давай, вот только на что? (а в голове мелькнуло: Хочу её..)
- Спорить будем на что-то нематериальное…
- Согласен, только на что…
- Можно тебя на минутку? Слушай, спорим на секс!
- Я об этом уже думал, но как?
- А хорошая мысль: Кто проиграет, тот будет сверху….
- Договорились!

(Конец четвертых суток):
Ну вот, она ушла, какое-то странное чувство: Я хочу спать, и еще я хочу…
Наверное это сперматаксикоз, хотя какая разница, сначала спать, а потом… Я проиграю, но с утра буду бодр и … здоров. В конце концов, быть снизу не всегда приятно, а вот проиграть и остаться сверху – может не каждый. Спокойной ночи!...

Так я проводил время, пока не наступило одно прохладное августовское утро. Когда мы с другом Сеней отправились разузнать результаты его вступительных экзаменов в КГУ. Как я уже говорил, жили мы в Астрономической Обсерватории за городом и поэтому ездили в Казань на Электричке. По прибытию в Универ были обрадованы новостями о том, что Арсению удалось поступить на Физфак. Далее следовала еще большая радость при встрече знакомых, которые с теми же целями прибыли в Университет. Через несколько минут разговора, мы заметили, что рядом с ребятами стоят туго набитые, но еще не пыльные рюкзаки. Мне почему-то стало немного завидно и грустно – «А мы только намеривались куда-то пойти»,— подумал тогда я.
-Куда собираетесь,— спросил Сеня, и я тут же заметил эту же туристическую грусть в его добрых глазах.
Нам ответили, что едут в Камское устье (излюбленное место казанских скалолазов), что там собирается приятная компания и есть даже снаряжение для альпинизма. Тут Арсений уловил мой взгляд, и мы точно знали, что сейчас думает каждый из нас. Вдруг в его глазах засеял робкий, тихий вопрос. «И действительно,— подумал я – ведь экзамены сданы, и можно немного передохнуть перед следующим учебным годом». Я мягко улыбнулся, и мы хором сообщили о том, что именно туда мы и собирались сейчас же отправиться. «Только маршрут у нас будет немного странным,— добавил уже улыбающийся Сеня – мы едим туда через Йошкар-Олу (120 км строго в другом направлении — там живут его родители) и появимся в лагере завтра к обеду.
На этом мы распрощались с ребятами и рванули скорее на вокзал, в Обсерваторию. По пути мы заскочили к моей давнишней знакомой. Юля была, как всегда, очень обрадована неожиданным визитом, мы сообщили ей о наших планах на ближайшие несколько дней, и заметив какое-то смятение, поспешили предложить отправиться с нами.
- Но я никогда не была в походе,— сказала тихо Юля.
- Случай тяжелый, необходимо срочное вмешательство экспертов,— заметил Сеня.
И мы принялись расписывать необходимые вещи, которые стоило бы захватить с собой, делая особый акцент на бесполезности большой косметички. У новоиспеченного туриста не оказалось спальника, но простое одеяло все-таки нашлось.
- А...?
- Нет, подушку брать не стоит,— сразу перебил Сеня.
Две майки, пара штанов, свитер и пара шерстяных носков отыскались довольно быстро, как впрочем, и штормовка. Кильки, тушенки и макарон в нужном количестве дома не оказалось, но за этим можно было отравиться позже. Рюкзаки, «Пенки» и палатка были за нами.
Мы договорились заехать за Юлей завтра с утра, и вместе, втроем, отправиться в «Камское». Посмотрев на часы, были немного озабочены – время уже 16.00, а нужно, еще добраться до Обсерватории (Час, в лучшем случае), закинуть пару вещей в рюкзаки и отправляться в Йошкар-Олу.
В 18.15 началось наше движение по трассе.
Каждый из нас когда-то читал А.Кротова «Практика вольных путешествий» и знал, что стопить нужно на открытых местностях, где водитель может хорошо видеть потенциальных попутчиков. Или после поворотов, где скорость машин минимальная. К сожалению рядом не было заправок, и попроситься в машину мы не могли. Так что подняли руку, улыбнулись и ловили взгляды водителей, смотря им точно в глаза. Остановилась белая Нива с двумя «приятными», коротко-стрижеными ребятами, которые весьма «вежливо» интересовались целями и причинами нашей поездки, а так же удивлялись нашей бедноте, смотря на дырявые Джинсы. В конце даже предложили немного денег, чтобы я мог постричься, ведь длинные волосы и бороды, по их мнению, до ужаса пугают девушек, и если не принять меры, можно помереть холостяком. Я вежливо отказывался, в то время как Сеня заметил наш священный поворот, и попросил высадить нас здесь, что ребята охотно и исполнили. Пожелав друг другу удачи, мы расстались. Следующей машиной оказался «Бобик» ветлечебницы, за ним рабочий вагончик и уже в 22.05 мы ужинали у Арсения дома…

Утром нас ждал тот же путь, только в обратном направлении.

Прямо перед подъездом остановили таксиста который, взглянув на наши рюкзаки, немного загрустил и согласился вывести за город бесплатно… а там мы встали за автобусной остановкой, и ждали, следующей попутки, радуясь свободе которую мы чувствовали всегда, переступив порог родного дома. Но… прошло пол часа, ни кто не останавливался… И вдруг – «Камаз». Мы махали и прыгали как могли, дабы он нас заметил… и он заметил, уже начал было останавливаться, как с остановки выскочили какие-то девушки и тоже махнули ему, тогда он остановился совсем.
Это была наша «фура»… но… Что ж — они девушки….
А еще через 5 минут остановился «трехсотый Мерс». И мы с комфортом долетели до самой Казани…
Захватив Юлю, вышли на трассу которая, несмотря на малую оживленность, уже через 4 часа привела нас в лагерь. По дороге сменили 9 машин, причем втроем – здесь удача не причем. Главное хорошее расположение духа, которое мы сохраняли всегда лишь стоило взглянуть на небо и понять, что не стоит думать о времени, когда оно есть… Оно бесценно… его нельзя купить, но им можно платить… Например за те чувства, эмоции и ощущения которые приобретаешь за путешествие. Мы не задумывались, что сделали за день. Нам было не интересно, что сделано — было интересно, что еще можно сделать. Мы были из тех, кому не важно было дойти — нам было важно идти…
Лагерь обогатил нас новыми знакомствами, и впечатлениями. Время замерло, день наступал утром, а ночь когда становилось темно. Сон же наступал сам собой в различное время суток… Так продолжалось, пока я случайно не узнал число… Было начало Августа, и мне было пора отправляться дальше – на Украину, где живет моя бабушка… Я вернулся в Обсерваторию, забрал остатки своих вещей от друзей, у которых жил. Тепло со всеми попрощавшись, отправился на рассвете дальше. Сутки до Москвы, сон в парке, штраф за отсутствие прописки (аргумент, что приехал стопом, не впечатляет нашу милицию. Лишь билет мог бы доказать мою невиновность. Но я не из тех, кто на зло кондуктору берет билет и идет пешком, а таких штрафуют). Потом сутки до Брянска, там 7 часов простоя, пачка сигарет, и снова в кабине — до приграничной заправки. До границы было пять километров, и я решил пройти их пешком. А потом случилась встреча, которой было суждено случиться, встреча, которую искал, сам того не зная. Человек, которого я нашел, стал моим другом и учителем, он согрел мою душу и сделал чистым мой взгляд.
Наступала ночь, когда я увидел парня идущего в моем направлении, до границы оставалось 4 км и я решил скоротать время за разговором с незнакомцем. Одет он был в камуфляжную майку и штаны, а за плечом бултыхался совсем маленький рюкзачок.
- Служивый,— подумал я, но вскоре мое мнение рассеялось,— он тоже путешествовал стопом. Причем ехал туда же куда и я, с небольшой разницей в 50 км. Мне нужно было в Николаев, а Азамату в Одессу. Да, да зовут его Азамат, национальность – Гражданин Советского Союза.
- Странно, чтобы за 1000 км встретить попутчика, который едет туда же,— но это было еще не всё… Мы решили ехать вместе и вместе одесской шуткой «Кофе, Чай, Минет, Капучино!!!, работаем, девушки, работаем…»мы перешли границу, под укоризненные, но чаще веселые взгляды водителей, проглотивших нашу шуточку.
Дальше решили отойти от поста и улечься спать, так как ночью на Украине практически не берут. Но по привычке поднимая руку при виде каждой машины, мы медленно удалялись прочь. Огни таможни еще были видны, когда остановилась «Копейка», и водитель любезно пустил нас в машину.
- Странная удача,— подумал я и тут же услышал, что водитель Ваня тоже едет в Одессу. С тех пор я не удивляюсь, когда с Азаматом и со мной происходит, что-то, что тяжело, а чаще и ненужно объяснять.
На Украине мое времяпровождение было весьма банальным, и большую часть времени я пытался провести с бабушкой, которую так редко вижу. Две недели прошли незаметно, оставив глубокую радость встречи горькое чувство расставания. Вернувшись домой, я принялся за учебу. Опять дом и учеба, как Садом и Гоморра. И смотря по сторонам, мог различить только бесконечный, безграничный людской идиотизм. Все продают и покупают, зарабатывают и тратят, все довольны, но никто не счастлив. Шутки знакомых на фекально-генитальные темы уже перестали даже нервировать, я просто не замечал их. Они были свободны говорить, что взбредет в голову, они были свободны даже от собственного мнения. От этого всего я смотрел холодными глазами на самые горячие темы. Жизнь теряла всякую мотивацию. Я требовал перемен и перемены где-то ждали меня, но где?...

Открыв глаза, я услышал постукивание по подоконнику, это был дождь. Он разбудил меня и продолжал нежно мурлыкать за окном. Мы были с ним хорошими друзьями, и мне было приятно, что в это трудное время он меня не забыл. Я вышел во двор, и струйки прохладной воды потекли по моим волосам, капая на плечи. Ветерок ласкал мои щеки, а свежесть дарила мне жизнь. Когда я полностью промок, я почувствовал себя еще уютней. Обойдя кругом наш маленький уютный домишко, стоявший уже почти в гуще леса, я лег на траву и взглянул в высь. Из неоткуда появлялись капли и устремлялись к земле, чтобы наполнить ее жизненным соком. Вдруг ко мне стало приходить какое-то странное чувство, чувство которому я был рад, но которое я почти забыл. «Здравствуй,— сказал «Кто-то» – рад тебя снова видеть», а потом мягко улыбнулся и притих. Я чувствовал «Его» присутствие, а «Он» мое… Мы вместе лежали под дождем и смотрели в высь. Я улыбнулся и услышал телефонный звонок…

Sersch...
Erlangen, den 15.11.2004

20 февраля 2005 года  21:24:08
Sersch rigA | riga3@mail.ru | Erlangen | Deutschland

А бывают лазерные танки на колёсах?
сложносочинённая фантастика

Школьный автобус. Улица.

Вот этот автобус может даже танк обогнать. И даже на воздушной подушке! Кевин, ты знаешь, я видел один раз… мой папа показал одну книгу. Её только военным дают. Там танк был, он мог под водой ездить! Честно! И ещё у него лазерный пулемёт был! Знаешь ты, такие – с башней маленькой, и эти лазеры могут под водой до другого берега стрелять, всю воду! И море тоже!
Я видел в телевизоре, как один солдат… Он мог летать… Пока Кевин. Я сегодня в футбол буду играть на дальней лесной площадке. Я там всегда играю. Мне не страшно даже в том лесу. Ты приходи. Скажи своему папе и он скажет моему, и мы поиграем там на лесной.

Дом. Лестница. Дверь.

Нет, у танка не может быть колёс. Колёса только на морских танках.
Привет папа. Дела хорошо. Кевин сказал, что танки бывают с колёсами. А танки с колёсами только морские. Бывают! Бывают! Ты не знаешь. Ты не военный. Я по телевизору видел. Он на колёсах в море мог въехать. Папа. Ты никогда мне не веришь, а я видел, видел, видел!
У-у-у-уа-а-а-а. Бываюююют.

Мыло. Вода. Щётка. Свет. Полотенце.

Мало, сегодня всего 2 урока. А Катарина сегодня ругалась опять. Я не люблю суп. Спасибо папа, было вкусно, можно мне встать?

Детская. Игрушки. Крепость. Кубики. Танк… снова свет.

Снова светло от окна. И шнурок золотой потянулся от окна в комнату. Сильный какой. Он порваться может. Нет, он стальной, наверное. Из железа. Он из золота! И двигается. Упс, он на солдатика попал. Вау! Класс! Солдатик упал. Это лазер. Наверное, он может быть военным – он как палка может быть твёрдым. Он всегда тёплый и расширяется. И, как проволока, обвивается вокруг пальца. Это не опасно. Он же теплый и как золото.
Папа, пап знаешь, эти лучи снова пришли. Иди, смотри, ничего я не вру. Вот, видел, я не врал. Папа, папа я, когда ему руку протягиваю – он меня как мамин платочек вокруг заматывается и тёпленько ручке становится. Не-е-е-ет, я видел. Папа, ты знаешь, ты….у-у-у-у я не вру-у-у-у-у-у! сам крикуша! А-а-а. Я тогда тебе тоже не верить буду. Он вчера ночью тоже был в детской комнате и шёл из лампы. А-а-а-а. Я не буду тебе больше ничего говорить.

Глобус, книги. Тетрадь. Чернильная ручка. Окно. Там футбол.

А ангелы бывают?
Желтые нитки приходите ко мне. Сначала замотаю вас, потом в узелок завяжу, потом одну вытяну, прикреплю к глобусу. Вау, вот, снова свет! Нитка иди сюда. Ты моя собачка, я тебя сейчас возьму в руку, но ты меня не укусишь. Правда. Собачки могут кусаться. Есть даже боевые собаки. А некоторые могут танки взрывать! Какое колечко получилось. Кевин придет – у него такого нет. В классе ни у кого такого нет. Только у Катарины сердечко на шее. Сердечко мальчики не одевают – это только девочки могут носить. А это моё колечко… Нет это мой друг будет. Тёплый и золотой.

Книжки, математика. Дойч. Енглиш. На улице жизнь. Солнце.

Гранату можно бросить далеко, если размахнуться сильно — за спину так руку – и вперёд – пах-а-ах. Или под танк. Бабах. Папа, я хочу в компьютер играть. Ты мне говорил – когда я из школы приду. Ты обещал. Нет, не хочу. Не сегодня. Заааавтрааа. Всё равно — нет. Не хочу в церковь. Не хочу министрантом. А почему Кевин не идёт. Ну и что. Я хотел в компьютер.

Свитер. Ботинки. Куртка. Машина. Детское сиденье. Ремешки.

Папа, а небо живое? А руки есть? А у деревьев есть. Да. Это такие веточки они, когда ветер дует, качаются. Это деревья так здороваются друг с другом. Знаешь ты? Если подуть на травку она тоже качается. А кто дует на деревья? А кто дует на ветер. А почему он дует?

Guten Tag, Herr Pfarrer. Да хорошо. И уроки все сделал. Мне не нравиться учиться министрантом, я футбол люблю. А вы когда маленький были – в танки играли?

Католическая месса берёт свои истоки в деяниях и словах божиих, которые оставили нам апостолы его веры… Ваза. Печенье. Ножницы. Сложенные вместе бумажные ладошки.

Я с тобой домой не пойду. Ты медленно ходишь! Нет,— только не опять. Я до тебя в школе уже дотрагивался. Не буду. Сама трогай. Я тебя сейчас ударю в голову! А это не я. Я не виноват. Это она, Herr Pfarer. Она сказала, что я специально её не трогаю, чтоб она заболела. А я её уже трогал. Я только тех трогаю, если у кого-то что-то болит. А у неё нога, там дырка у неё. Это перелом называется. Её мама говорила в школе. Да я умею и руку тоже лечить. Папа знает и мама… Знаете, я у нашей соседки … у неё спина болела… Я только за два прикосновения могу вылечить! Хотите, я вашу голову потрогаю? Вот здесь у вас белое пятно – это всегда так боль смотрится. Я её вылечу. Сейчас только… Ниточки, вы где? Сейчас я руку … у окна шнурок золотой как цепочка у мамы на шее – она сейчас из окна протянется – накручу. Вот крепкий золотой шнурок теперь к голове. Поверните голову, чтобы она к окну была. Теперь светлый шнурок надо медленно подсоединить к белому пятнышку. Только медленно. Если сразу прикоснуться будет молния. И больно будет. Сейчас тихонечко, не быстро. Шнурок надо крепко на палец намотать. Медленно прикоснуться. Теперь вы должны посидеть и не двигаться. Вы боитесь? А Катарина смеётся – и у меня шнурок может из пальца вырваться. Это такие нитки из окна. Они золотые и их никто не видит, а я вижу и знаю, как нужно прикоснуться. Сейчас пройдёт. А вы не знаете, танк, если он на колёсах – он плавать может? Это специальные такие колёса.
А я всегда так делаю и всем не больно становится. Я Катарине давно так сделал – у неё в ноге белая дырка была и её вылечил. А маму не могу. У неё всё болит, всё тело. Но я не вижу. И нитки от света ничего не могут сделать. Мама не верила. И ещё очень ругалась на меня. Говорила, что это враки. А её подруга тоже болела я вылечил тоже. Знаете, что ещё у вас? Вот. У вас тёмные пятнышки здесь. Я не знаю. Почки? У подруги мамы – тоже в этом месте было. Нет, когда я вырасту, я танкистом буду. Будут такие новые машины и в них можно будет по воздуху лететь. Да сейчас, там маленькое пятно. Их там два. Я быстро. делаю. Нет, я люблю колу и шорле. Боитесь? Большие всегда боятся. Думают, что я что-то не так им сделаю. Это, потому что один раз у меня так было — я играл и вдруг снова этот шнур от двери. Вчера от окна и сейчас от окна был. А там тогда от двери, и я этот луч в танк зарядил. Засунул в танк, вверх башню и лазерный огонь из танка – бабах. А мой друг Кевин – он вдруг как упал. Я думал он шутит, а он не дышал. Я позвал папу, он закричал – звонил в больницу. Потом все побежали за врачом – а я из танка луч вынул, повернул и золотым лазером Кевину в глаза посветил. Нет, он лежал с открытыми. В один глаз посветил. Потом – второй. Лучиком светил, как фонариком в глаза Кевину и он стал смеяться. И я смеялся. А врачи нас ругали, что мы баловались. А папе написали манунг что он их обманул, а папа сначала говорил, что Кевин умер, а родители Кевина плакали. Я знаю – это ангел делает. Но я его не вижу. С ним можно только разговаривать. И он эти нитки золотые мне даёт поиграть. Потом себе забирает. Вы чай пролили. Уже не болит? А я всё сделал. Сейчас. Когда показывал, как нитку крутил. Я руку протянул и взял у ангела нитки потом прицелился, как-будто танк целится, и бабах прямо по вашим точкам этим тёмным. Только надо это точно делать, потому что танки с колёсами они точно стрелять не могу. Не могут? А Кевин говорит – могут. До свидания. Нет, не далеко. Здравствуйте, фрау Сонг. Да могу. Я не устал. Я всех люблю лечить. А где сердце лежит? Я не устаю когда держу лучи. Только от окна отойдите. Правда, не устал. Вот у вас тут точки. Много. Сейчас. Ху-ху, эй нитки-лучинки. Нет, я видел у вас в боку одну такую палку… палочку маленькую. И такие ниточки – они рядом легли и палочки затянули нитки. Ну я не знаю. Я это просто вижу.

Выйдите, все, пожалуйста, это же не шоу. Нет, никого он не будет лечить. Завтра позвоните. Пока не знаю. Дайте, пожалуйста, ему пройти.

Нет, я на велосипеде. Не далеко. Наперегонки?! Я знаешь, как быстро могу.

Улицы. Улицы. Перекрёсток. Снова улицы. Светофоры. Почтальон. Чуть не врезался. Машина спортивная. А танки по улицам не могут ездить, у них колёс нет.
Велосипед. Лестница. Пальто. Шапка. Дверь. Папа.

Хорошо дела. Я священника вылечил.
А у ангелов есть друзья. У ангела моего – есть друг — ангел Кевина.
Лучики-личики, приходите ко мне, вы тоже мои друзья. Я перед сном вам водички дам. Соку. Я тогда быстрей засыпаю.

Нет, это пока только как эксперимент. Есть врачи – будут смотреть профессионалы. Чудо бывает, конечно, и господь наш являл нам его неоднократно. Но и сказал он тоже – не верьте глазам своим – верьте в единого отца нашего сущего. Ну что вы, какой ещё приём больных – он же мальчик. Он маленький ещё.

Телефон. Уроки. Телефон. Уроки. Телефон. Уроки. Почему мама плачет? Мама ты должна у окна быть. Подожди ещё раз. Ну нету ниток. Не получается. У меня с мамой ни-ееее-получается. Ну почему так. Телефон. Уроки. Телефон. Уроки.

А катапульта может далеко бить, если у неё острая палка вылетает. Если острая – она далеко летит, как ракета. Катапульта может ракетами стрелять даже дальше чем пушка. А танк может недалеко стрелять – он подъехать может и пулемётом лазерным – та-та-та-та.

Автобус. Школа. Урок.

Нет теперь Олаф, он стоял первый — я его потрогаю сначала. Фрау Зигель – я же не всех – они сами просят. Я ничего не делал. За что, я ничего такого не делал. Я никому больше… Не буду светом лечить. А-а-а-а-а.

Германия. Улицы полные людей и машин. Глаза людей полные машин и улиц. Машины, полные шедеврами технической мысли и любви к этим улицам Германии.
Школьники после школы. Дома с людьми. Дома без людей. Небо с облаками. Небо с солнцем. Мальчик, от рук которого вверх уходят свёрнутые светоносные лучи.

Я очень советую вам прекратить это сумасшествие. Ваша подруга его уже мессией называет. И что с того? Это всего божий дар. Дар, но от бога данный. Ни в коем случае и не надо говорить ему об этих страхах. Умоляю вас, подождите комиссию из Ватикана.

«Волею божею и повелением Папским, поставленный радеть за страждущими и верными католической церкви в приходе св. Мартина, настоятель – покорно склонившись, и прося Господа о всемерном продлении дней Папы нашего, утвержденный им же настоятель, отец Луис просит с вниманием сие письмо представить пред ваши очи … … и поэтому тверда эта уверенность: – явил господь наш себя в этом чуде. Со осознанным, вашей милости вниманием – ваш отец Льюис.

Устал я повторять. Значит, было так. Когда вот они с Кевиным играли и он тогда – да я уверен в этом – я уже говорил и обследовался врачами. Хотя и ещё выводов нет, но — ни алкоголя ни наркотиков. Уверен. Именно после этого случая все на него и смотрят. Врачи, школьники, учителя, соседи — все просят. Комиссия — вот вы приехали. А думают все только о себе. А вот, например, что он никому – ни мне, ни маме нашей ничего не может, не видит. И эти его шнуры, позолоченные к нам не идут. Да ни разу. Вот так то. И что – да делали – ну и что. Вы так думаете? Врачи смотрели её. У неё… А вы знаете уже. Это ужасно. Сразу после, тогда как с Кевиным случилась та смерть – так и у неё обнаружили. Да лечимся по плану. Вот и представьте – всех кругом, всех может лечить – а маму свою – нет! Да вы не представляете, как я извёлся. У меня уже сил нет. А они всё звонят, звонят, жалеют и сразу же спрашивают когда можно придти.

Что вы, что вы. Ни в коем случае эта женщина совсем не его жена, она только лишь дальняя родственница. Не принимайте её ни в коем случае – у неё мама была сумасшедшая. Это может через руки экстрасенсам тоже передаваться. А, кстати, где он? Играет. А не может он и меня…?

Мамочка. Моя ты самая добрая и любимая. Ты устала? Хочешь я тебе железную дорогу сделаю. Массажик. Ложись. Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы… тебе не больно. А почему ты плачешь? Ты обиделась, что я не могу тебя лечить? Я не знаю, не идёт свет ниоткуда. Мне он нужен, свет, мне нужен, без него я не вижу ничего. Не могу взять ниточку для тебя. Не плачь.

Ангел приди, приди ко мне ангел. Я тебе дам танк с лазером. Я знаю — и ты тоже, что лазер там не настоящий, он игрушечный. Но танк на колесах он не может под водой плыть а мой может – я пробовал и он плыл знаешь медленно когда мама меня в ванной оставила. Я тебе его отдам насовсем. А Кевин обещал мне, что он свой на гусеницах, ну у которого ещё звук такой как взрыв, он его мне подарит за то, что я ему нитку тоже дал и папе его тоже. Ведь это ты мне говоришь, что надо делать – хоть я тебя и не видел. Можно я на тебя посмотрю? Ну, хоть только быстро. Я хочу, чтобы мама тоже тебя видела. И папа тоже. А потом, если у тебя останется время – покажи Кевину танк с лазерным пулемётом – он не верит мне говорит, что таких не бывает. Покажи а! Пожалуйста. Покажи. И мама не будет болеть, как она тебя увидит. Не прячься, я знаю, что ты здесь. Вон на стуле лежит крыло и оно упало на пол. Это ты там сел. Подойди поближе, я не боюсь тебя. Ты ж мне нитки даёшь. Я тебе друг буду. И с Кевиным мы может втроем 4 гола забить. Я вратарь буду. Ты в нападении, Кевин в защите и мы даже 4, или 10 голов можем забить. Правда, я умею обманное движение одно и вратарь взять не сможет. Пожалуйста, не уходи. У меня мама болеет, если ты не уйдешь – она на тебя посмотрит и вылечится. Вот увидишь – сразу от тебя светлое золото — как к ней протянется – сразу вылечится. Я… Мне сегодня было трудно лечить. Я научился пальцами за кончики браться и потихоньку тянуть. Пойдём к маме?

Уколы. Шприцы. Стол. Белый доктор. Носилки. А, это тот самый волшебный мальчик? Ну и как твои успехи? Сколько? Это что оценки у тебя такие? Ах, выздоровели. Ну-ну. А улучшить свои оценки, что не можешь? Волшебством не срабатывает? И на маму нет? Ну, на нет и суда нет. Понесли. Лучше не сейчас. Лучше вечером. Приходите и с мальчиком вашим любопытно поговорить будет. Луиза – куда вы. Но только не долго я жду внизу.

Извини – ты маленький, не понимаешь всего, но я так в тебя верю! Прости, можно я руку поцелую. Не бойся. Пожалуйста. Дай мне родить ребёнка. Не бойся – здесь проведи рукой, где надо – я рожу. Я здоровая, но мой приятель не может никак. Я уже в во всех санаториях была – пожалуйста сделай мне ребёнка. Я так хочу маленького. Скажи что делать – я повернусь что б ты достал. Я уже просила твоего отца, но отказал. Я знаю – можешь сделать мне ребёнка. Сделай, сделай, сделай же гад мне ребёнка пока нет никого, ну давай, вот ещё, ещё чуть, ну вот так давай же, не падай ты, не падай, вот так, видишь, ну ближе – да иду же сейчас я! Справку дописываю! – Так давай же, делай мне ребёнка, делай же, гад, гады вы все, гады. Почему, почему, почему я так и останусь навсегда. Я так хочу! А убери свои руки, не трогай меня, маленький брехло. Чтоб ты… Ладно, никому не говори – мне очень плохо будет, ладно. Никому-никому. Спасибо. Я знаю, что ты добрый и умный мальчик. Я за твоей мамой буду очень ухаживать. Не бойся, с ней ничего не случиться. Она выздоровеет.
У кого, у меня? А… А как ты… как это сделал? Какие нитки я ничего не видела. Ой. Да, иду я уже, иду. Всё приходи к маме, я тебя там увижу. Приходи. У меня такие игрушки… все твои. И танк есть… да, да – лазерный, лазерный. Если б только… Хоть….

Папа грустит. Плакал. Соседи. Плачут. Бабушка. Плачет. Кевин подарил танк. Картошка на ужин. В книжке плохой мальчик хочет денег от своей мамы. Перед сном заплакал сам — ангел не прилетел.

Да я знаю — потом направо и поставить чашу на стол. Хорошо? А Кевин будет? А можно мы вместе с Кевиным? Да я читал с папой вчера 5 раз. Знаете, я хорошо могу читать, громко. Наши соседи говорили.
Господи, войди в наши души и помоги нам произнести слова угодные тебе и благие. И та же благая весть твоя пусть покроет наши головы, а благодать сердца твоего — да пребудет она навеки в нас самих и в детях наших. Аминь,

Чаша. Книга. Свечи.
Я прошу вас,— говорил господь, смотрите не в чащу леса ближнего, но вдаль, где качает ветер дерева и виноградники и где видим мы зелёные стволы, песни птиц ангельских слышим, и откуда нас, святого духа взгляд, манит к себе. Ибо слабы мы, господь наш всемилостливейший и не можем мы понять волю твою прописанную в книгах святейших и преданиях верных апостолов твоих, принесших весть благую о тебе и страданиях твоих. Но прикоснусь лишь исполненный твоею волею и камень превратится либо в песок, либо в хлеб – по вере своей. И не сможет – говорю вам – нет, не сможет никто лишь потешиться и не отдать дар свой в руки преданных и избранных, но не тем, кто ждёт и молит о себе, не тем кто не донес своего дара господу и не сложил его у ног человеческих – ли матери, ли отца и не наказан он будет, но лишь лишен дара сего. А же тот, кто пройдёт путь свой, неся на себе крест и благословение господа, кто не посмеет призреть друга свого за то, что он не увидел в нем таланта, или желал вдруг самому открыть и себе лишь пользовать, – то не дам тому и осмии хлебов на сезон его жизни, а лишь дом дам ему и успокоится он там до дней преклонных с чадами и домочадцами своими. И будет так. Сказал апостол и возложил руку в золотом перстне и протянул её людям и возгорелся золотой огонь и был он прямо из души своей апостольской. И сказали люди – не чудо ли – огнь золотой в небе колышется и видим мы края его в руке, огонь золотой воздержащей. И опустив десны свои на стороны, огнь сей от неба входил прямо в сердца людей и обращали они лики свои вверх и вскричали страстно – не ты ли наш избавитель от тягот земных – и ответил он им – не вы ли так говорите и наказаны за что будете. Не видите вы света небесного – а лишь алчете себе прельщений и утех земных найти. Так и найдётё – все что хотите – к вам же и вернётся. И тогда восславите, обратя лица к свету и скажите – полон мой дом, так и пусть полна душа моя пребывающая вовек бессмертная.
И да будет так
Аминь

Аминь. Чудны дела твои господи. А он красиво смотрится в белом, правда?

Картинки, которые сверху в церкви – это витраж называется. Мне нравится, что на меня все смотрят. Мой друг Кевин, он боится когда стоит перед ним много людей. А я видел снова. И это не луч-лучик был, а как будто водичка. И её было много сверху. А когда были слова про «вылечу душу» – красиво стало! Вот если воду из крана остановить. Она как картинка застынет и вода, вот эта палочка воды, как же она называется по-русски. По-немецки я тоже не знаю. Да – струя – она не течёт и течёт. М-м-м я не знаю, как это сказать. Вода сверху церкви не двигалась… Всё я не буду рассказывать. Вы смеётесь. Я не пойду больше в церковь. Я не знаю, почему я такой?

«Чудо в католическом приходе! Пожилой человек вернул себе слух»
«Непонятные феномены. 18 прихожан одновременно слушали один и тот же голос, который рассказывал им во время мессы про лазерное оружие массового поражения!»
«Священник объясняет необычные явления в своём приходе – присутствием в группе служителей необычного мальчика, ставящего на подсознательном уровне эксперименты с подсознанием целых групп людей»
«Опровержение! Из прихода св. Мартина поступают противоречивая информация о необычных исцеления, голосах и явлениях, происходящих в последнее время в католическом приходе»
«Комиссия по религии обвиняет отца Луиса в организации рекламных трюков, с целью создания нового католического общества. В Германию направлена комиссия Ватикана»

Мама плачет. А моя мама плачет. Это все, потому что мне не верят, что я с ангелом разговариваю. Нет, я не разговариваю, как с вами. Я его крылья вижу. Нет, они не белые, они… серые такие. Папа говорит, что я тогда, когда в Кевина выстрелил – вот тогда и началось. Я не знаю. Мы с мамой друзья были. Потом она ругаться начала. Я папу больше люблю. Он не ругается. Мы с ним в танки играем. Я такой один танк видел он лазером под водой может стрелять. Я потом тоже одну золотую нитку в танк положил. И стрелять, как лазером он мог. Только тогда я в Кевина попал. И Кевин заснул. А они испугались. Не верили. Правда, танком. Только не говорите никому. У нас в классе есть такая девочка – Катарина – она всегда смеётся когда я про танки рассказываю.
А тот летающий танк, он ночью стрелял. Нет не в меня. Он в небе был. Ночью. Это был вечер и все ушли, а я писать хотел. А они меня забыли. Я испугался. Там детская горка была. Я сидел и не знал, как с этой площадки уйти. Вокруг деревья и темнота. Они меня забыли там. Я плакал даже. На горке сидел и плакал. Потом ветер с неба подул и потом оттуда – танк. Правда – танк, и у него такая пушка, только короткая И он в воздухе висел, а из пушки луч лазерный. Это такая лазерная пушка была. Я потом много в кино такие видел. Я испугался, что это полиция за мной и спрятался под горку. Я думал они вызвали полицию меня искать и ругать, что я заблудился. И я сидел. Мне грустно было. Я выглянул, и танк лазером, прямо в меня … у меня … Я три солнца я видел. И они были зелёное, жёлтое, а одно, как луна – серое, но светило больше всех. И я домой пошёл. И мне светло было. А танк ещё только один раз стрелял. Когда в подъезде я был и на улицу через окно посмотрел – тут танк и выстрелил. Но я ничего не видел. Солнц тоже не было уже тогда. А когда я домой пришёл меня все ругали. И что я их всех мог убить. И мама ругалась больше всех. Долго. Она мне даже спать не давала – так ругалась. Говорила, что чуть не умерла. И снова ругалась. Папа не ругался, он с мамой ругался, чтобы она замолчала. А она всё плакала. Я тогда подумал, что если танк выстрелит в маму и её вдруг не станет – никто не будет больше ругаться и мне не будут мешать заснуть. А потом? Потом не знаю, не помню. Заснул. И мама просто замолчала, сказала, что у неё голова сильно заболела. Я и заснул. Мама больше не ругалась. Она сейчас в больнице. Её врачи лечат. Там у меня есть врачиха – она мой друг. Она пообещала, что мама вылечится, если я ей сделаю ребёнка. А почему вы смеётесь? Я её погладил по животу и светом полечил.
Я ничего плохого не делал. Я лечить могу. Только маму не могу. И папа грустный. А мой лучший друг, Кевин, с которым мы в танки играем, он не верит, что бывает танк с колёсами и он по воде может плыть и у него лазерная пушка – до другого берега. Правда – вот от этого луча – может прямо дострелить вон до той белой церкви, что на другом берегу.

15.02.2005

21 февраля 2005 года  22:22:17
Борис | maximig@gmx.net | Hamburg | Germany

Кравцова Екатерина

Dance of love.

В свете ярких ультрафиолетовых огней он был особенно красив. Его длинные руки простирались к небу в такт ритмичной музыке. За тяжелой дымовой завесой лица почти не было видно, только очертания стройного, худощавого тела. Сливаясь с окружающими в один невидимый силуэт, он не замечал меня. Только музыка… Мечта… Фантазия… И мы…
Впервые в жизни так получилось! Сердце ёкнуло при одном только мимолетном взгляде. Не могу уже остановиться! Глаза смотрят лишь на этот безупречный, плавный силуэт. Он чувствует внимание на себе, оглядывается по сторонам, но не замечает меня. Я стою в стороне… Человек-невидимка. А в душе порхают бабочки, голова легка и непринужденна. «В этот вечер он будет моим! Ведь я его люблю… сегодня!»
Ритм музыки все учащается, из колонок доносится сумасшедший бит, потоки воздуха, вырывающиеся вместе с ним, ударяются о колени. Ди-джей радостно кричит что-то публике, мы подхватываем звуки и улетаем вместе с танцевальным ритмом сегодняшней ночи.
Подхожу ближе к нему, он заметил меня. Я теряюсь. Не знаю, как быть. Отдаюсь во власть ди-джею и музыке, сегодня я – Бог, и мне все по силам. Энергия выливается наружу, он чувствует это. Приближается. Мы соприкасаемся телами и крыльями, незаметно начинающими вырастать за нашими спинами. В движении происходит неловкое соприкосновение рук. Оглядываюсь, он тоже. Стоп! Нет ничего! Ни этой психоделической музыки, ни сотен людей, все замерло! Он! Его глаза! Добрые, горящие, манящие! Страсть! Стоп! Все заново… Движения, сотни лиц, рук, ног. Тела… Ритм… Басы… Туман… Огни…
К нему подходит жизнерадостная девушка и отдает бокал. Текила… Подхожу к бармену, беру то же. Залпом выпиваю напиток и иду навстречу солнцу. Оно растекается своим плавным теплом по танцполу, закрываю глаза и протягиваю вперед свою руку… Стоп! Снова! Земли нет под ногами! Приподнимаю веки… Его рука в моей. Подхватываемые музыкой, улетаем в мир снов.
Сидим в баре, пьем текилу и в такт музыке молча разговариваем на языке телодвижений. Кидаю взгляд на часы: скоро рассвет. Боюсь, что придет утро, и он растает. Но тают лишь страхи, с каждой минутой улетучивающиеся вместе с дымом его сигарет. Гладкие, длинные пальцы обхватывают тонкую табачную трубочку, сочные губы заливают её своим жаром и тут же обнимают соломинку. Глоток горьковатой жидкости – и он зовет меня на танцпол. Вокруг счастливые актерские маски, цветные очки и яркие одежды. Атмосфера полного отчуждения от этой жизни. Его улыбка передается мне. И так целую вечность!
А потом… Такси, головная боль, мысли, разговоры у него на кухне за чашкой зеленого чая, рассвет, теплая постель, слияние вечной нежности, душ, крепкий сон. Его рука на моей груди. Тепло и приятно. Я – не Бог, я просто всего лишь человек. Сладко засыпаю, по-моему, с дебиловатой улыбкой на лице. Уже почти окунувшись в объятия сновидений, чувствую легкое прикосновение. Он нежно целует меня в губы. А я думаю: «Точно лепесток только что срезанной розы. Такой ранней и ароматной.» Окунаюсь в него. Мягкие ресницы щекочут грудь. Усталость… Безмятежность… Свобода…
Мы молоды, и жизнь вся еще впереди. Но этот мир оказался таковым, что реальность наших дней сделала меня не таким как все. И мне, и ему она открыла тайны и подарила удивительные мгновения счастья! Я рад, что в эту ночь не поехал снова к ней излить свою душу, а по зову сердца пошел навстречу Ему.
Соблазн… Текила… Секс… и неизведанные пути поиска самого себя…

22 февраля 2005 года.

25 февраля 2005 года  16:26:00
Екатерина | tolstyxa@mail.ru | Москва | Россия

  1 • 22 / 22  
© 1997-2012 Ostrovok - ostrovok.de - ссылки - гостевая - контакт - impressum powered by Алексей Нагель
Рейтинг@Mail.ru TOP.germany.ru