Алексей Нагель

* * *

Вот такие они, гении — даже Евам не дают...

5 октября 2004 года  11:23:35
Алексей | Лангвассер | Германия

---

* * *

АЛЬКАИДА — АЛКАЛОИДА

6 октября 2004 года  00:06:41
ОЛЕГ |

---

Олег Галинский

Товарищ Булатов
Ночное врачевание.

(Булатов, Кремова, Уматова)
В час ночи Булатов работал. В крепкий кофе он добавлял граммы коньяка или бальзама. Сердце начинало работать сильнее разгоняя кровь по всему телу. Мозг работал отчётливо. Врачи его ведомства не одобряли такого допинга. Но такой допинг хорошо помогал, на пару часов подступала бодрость и работоспособность, дополнительно он включал вентилятор и направлял поток воздуха в стену или сторону. Хорошая вещь вентилятор, рукотворный ветер. Иногда, когда были свободные минуты Булатов брал отвертку и наполовину разбирал вентилятор, смазывал, чистил, затем собирал и проверял работу.
Горячий кофе подавали по его телефонному звонку в 21.00 и в 23.30. Булатов всегда звонил. Специальная, дежурная, ночная буфетчица вносила поднос с кофейником с двумя чашками, сахаром, и четырьмя булочками, и одним фарфоровым блюдечком. Она наливала горячий кофе, в одну чашку он бросал сахар, другую чашку с кофе накрывал блюдечком, таким образом, кофе оставалось горячим ещё долгое время. Буду работать до завтрашнего обеда а затем наверное поеду на дачу.
- Спасибо,— - всегда говорил он буфетчице,— возьмите, пожалуйста, булочки, я не люблю на ночь сухомятку.
Можно было и самому идти на кухню и там ставить кофе, но тогда бы он отвлекался, и важная государственная мысль или идея могла улетучиться.
Хлебнув уже остывший кофе. Булатов подумал, что пора переместится на диван а там и на боковую. Но что-то заныло немножко внизу живота и стало отдавать в пах. Глянул на часы. 01.13. Нет, нужно вызывать врачей. В приёмной никого не было.
Нужно звонить дежурному офицеру. В приёмной адъютанта не было, только в коридоре, невдалеке дежурил стрелок, а этажом ниже ещё один.
Подняв трубку второго спец телефона, Булатов несколько раз ударил по звонку.
- Дежурный майор Симаков у телефона! Я Вас слушаю… — услышал он в ответ
- Кто из врачей сегодня?
- Одну секунду…
Вместо одной секунды прошло целых двенадцать.
- Майор Кремова и капитан Уматкина.
Булатов задумался, вызвать ли обоих, или одну Кремову? Уматову он не знал, но вроде видел мельком. Вот сейчас и подошёл момент познакомится с молодым врачом. Завтра суббота. Можно чуть-чуть и расслабится.
- Хорошо, пускай зайдут обе минут через пятнадцать.
Сняв френч, он повесил его на кресло, открыл пенал, и оставил его открытым. В пенале лежали две ампулы с морфием, два тюбика с опием, два тюбика с гашишем разных сортов, и два тюбика с кокаином, всего пять пар. Такими препаратами Булатов не увлекался, но всегда держал про запас. Во время гражданской войны разорвался снаряд в соседний окопе, где было много солдат, одному оторвало ногу была видна белая кость у другого солдата вылезли кишки, люди умирали в ужасных мучениях и не чем нельзя им помочь. Было жутко сносить чужие страдания. Иногда Булатову снились кошмары революции и войны, отрубленные руки ноги, головы, и он моментально принимал кокаин в небольших дозах. Он отодвинул верхний левый ящик стола и вытащил блестящий, покрытый серебром пистолет ТТ., хорошая вещь ТТ., надо подальше спрятать его, а ещё застрелюсь по пьянке, или устою расстрелы как в годы революции. Сколько людей застрелилось, а сколько стреляется? Кошмар. Положив обратно в стол ТТ. он вынул коробку с набором монет собственного профиля. Хотел встать, но остался на месте. В приёмном кабинете обычно целый день дежурил офицер Клёнов, иногда его сменял адъютант Сабуров. Иногда ещё кто-то. Всего их было пятеро, особо доверенных офицеров связи, которым Булатов доверял особо важные поручения. В коридоре всегда стоял или сидел на стуле службы охраны Булатова.
В зал вошли две женщины в белых халатах одна лет пятидесяти другая молоденькая лет двадцати с восточным профилем лица. Обе держали небольшие саквояжи.
- Прибыли товарищ Булатов…- улыбаясь, сказала Кремова.
- Хорошо. Я уж не знаю, как и говорить при молодом и новом враче,-- глядя на Уматову пробурчал он сдерживая улыбку.
- Говорите всё, мы же врачи.
- Скажу-скажу… Заныло что-то пониже живота, в яйца самые отдаёт, но не сильно, непонятно сами яйца или живот болит. Всё стеснялся позвонить, но всё же решился Вас вызвать.
Молодая Уматова смутилась, и даже отвела глаза, лицо её с восточными чертами покраснело, и она глянула на старшую по званию. Булатов заметил её смущение, но виду не подал. Пускай привыкает.
- Осмотреть надо Вас,— - невозмутимо и повелевающим тоном сказала старшая, майор Кремова.
- Вы…вы сядьте пока на диван, а мне нужно важное дело посмотреть, всего пару минут. Взяв красный карандаш Булатов, сделал несколько резолюций и отложил папку в сторону. Подойдя к дивану, он распустил рубаху.
- Товарищ Булатов! Вам нужно бы приспустить брюки.
- Майор Кремова, расстегните пожалуйста на мне ремень,— - попросил Булатов
Майор Кремова опытно расстегнула пряжку брюк, и штаны упали на пол, он стоял в модных почти до колен белых трусах сшитыми самим Рихордхейгербауманном.
- Ничего-ничего осматривайте.
Кремова начала очень мягко и приятно ощупывать нижнюю часть живота. Уматова молча наблюдала сбоку.
- Ох! — выдохнул Булатов.
- Что больно?
- Нет наоборот, хорошо. А что Вам нельзя…. мои яйца ощупывать, а?!
- Яйца?! – майор Кремова явно смутилась но всё же чуть улыбнулась.
- Ты подумала, что я подумал. Правильно! Только ты не думай, что я думаю. Ты сделай так чтобы не болело. Сейчас слабо болит, а через час я упаду от боли на пол и сдохну здесь.
- Отдохнуть бы Вам?! – сказала старшая, она явно смущалась не хозяина, а молодую коллегу.
- Отдохнуть?! Вот это хорошо. Отдых. Ты даже представить не можешь, как мне приятно слышать это слово отдохнуть. Отдохнуть с Вами.
Старшая и молодая промолчали.
- Ну, ладно-ладно не обижайтесь. Товарищ Булатов бывает, груб, а бывает и добр.
- Ваше дежурство до утра?
- Да, до девяти утра.
- До девяти утра, это я определил, чтобы Вам было удобнее нести свою службу.
- Да, только сейчас узнала,— - с улыбкой сказала Кремова.
- Ну-ка погрей яйца Кремова по перебирай их своими добрыми пальцами.
- Что Вы! У меня же руки не мытые? И здесь что ли?
- Ну, давай тогда выйдем в коридор или на площадь, тогда вся страна будет знать, что у товарища Булатова яйца заболели.
Майор усмехнулась над шуткой Булатова, но сидя на диване всё же приподняла ладоши и обхватила ими его мошонку. Капитан Уматова молчала, на её восточном лице ещё был заметен приток крови, её смущало и то, что она была свидетелем сцены со стороны.
- Я с тобой Леонидовна хотел всё обсудить некоторые медицинские вопросы, но всё не было времени.
- И какие же это вопросы?
- Да там, на столе записки разные. А что же наш капитан притих? Какие прекрасные люди работают у нас! Да Леонидовна?! Капитан Уматова?! Что же вы молчите скажите что-нибудь…
- Право, я не знаю что и сказать,— - тихо и смущённо ответила Уматова.
- Извиняюсь за национальные приметы, Вы наверное из восточных краёв. Ваше прекрасное личико, явно оттуда. В этот момент Булатов тяжело задышал, стиснул зубы, и закрыл глаза, майор делала какие-то такие манипуляции пальцами так что он замолчал и чуть откинул назад голову. Прошло пару минут.
- Ух! Ну расскажи о себе немножко Уматова, ты где родилась?
- В Дадаршунской области, в ауле Лыкзы.
- Ох, ох, наверное, остановись пока Леонидовна, остановись. Капитан Уматова, а Вы спирт медицинский, разбавленный пробовали когда-нибудь?
- Пробовала товарищ Булатов. Во время учёбы…
- Леонидовна, в общем так. Вы задержитесь у меня до утра с капитаном, до конца Вашей смены. Потом всё оформим как положено. Приказ поняли?!
- Поняла…
- А Вы капитан Уматова, поняли?
- Поняла товарищ Булатов. – тихо ответила Уматова.
Булатов пристально посмотрел на Уматову и просил.
-Капитан Уматова может быть Вам нездоровится сегодня?
- Что Вы товарищ Булатов, я в форме,— тихо ответила Уматова.
Булатов посмотрел пристально с улыбкой на Уматову, затем подошёл в трусах к столу, стоя спиной к врачам, он незаметно вытащил из пенала тюбик с кокаином и положил в левый грудной карман рубашки, затем подняв трубку телефона посмотрел в сторону обоих военврачей.
- Дежурный майор Симаков у телефона! Я Вас слушаю… -- вновь услышал он.
- Симаков… я тут немножко занемог, вроде простуда, или голова. В общем, наши специалисты останутся до утра.
- Извиняюсь. Может быть, вызвать бригаду, – взволнованно спросил Симаков.
- Спасибо Симаков, не надо бригады, майор Кремова и капитан Уматова сами справятся со мной… -- ответил он, глядя на военврачей. Он положил тяжёлую трубку на рычаг, который чуть звякнул. Взяв пачку заморских сигарет он подошёл к дивану и протянул врачам:
- Курите…
Кремова вытащила сигарету и открыв свой саквояж вытащила оттуда спички и закурила.
- Спасибо не курю,— тихо ответила Уматова.
- Вы капитан не курите?! А вот майор курит. Она у нас человек прошедший и огонь и трубы и… водку, да и вообще очень многое. Она вам не рассказывала?
- Рассказывала…
Вновь подойдя к столу, он взял пепельницу и подал Кремовой. Булатов ждал когда Кремова докурит и погасит сигарету. Вскоре та погасила сигарету. Подойдя ближе к дивану в трусах и рубашке он положил обе руки на плечи врачей.
- Вы подвиньтесь близко друг к другу. Вот так вот, хорошо. А теперь капитан Уматова возьмите пальчиками за моё правое яйцо, а ты Кремова за левое. Во… вот так вот, только не дёргайте в стороны, а то оторвёте. Врачи вытянули руки каждая, держа в пальцах по яичку товарища Булатова. Уматова держала яичко еле-еле, кончики её пальцев виноградных подрагивали. Она волновалась и нервничала, неужели она впервые в жизни держит мужчину за яйцо? Булатов старался молчать, но женщины временами делали, так что он вновь начинал тяжело дышать и жмурил крепко глаза. Похоже, что Кремово уж очень усердствует, что значит жизненный опыт.
- Погрейте мои яйца, вот так вот, капитан Уматова ну-ка покрутите яичко своими пальчиками, не бойтесь. Ох, ой! Оооо.. Хватит, хватит, дайте-ка я сяду между вами, врачи мои. И
Булатов сел между ними.
- Можно я ещё покурю,— спросила Кремова.
- Вы расстегните верхние пуговицы гимнастёрок, расстегните, не бойтесь.
Женщины не спеша, расстегнули пуговицы. Майор Кремова опытный партиец, и товарищ в дежурстве с Уматовой она ничего не говорила о некоторых наклонностях Булатова.
- Да Вы не бойтесь, никто без разрешения не зайдёт в это время сюда. Ну а если и зайдёт?
- Скажем что осматриваем,— глядя на Уматову произнесла Кремова.
- Ну-ка майор знаешь, что проверь пульс, сердце, давление капитана Уматовой. Ну-ну, вытаскивай-вытаскивай свой фонендоскоп. Посмотри её. Кремова прощупала пульс, гладя на свои маленькие золотые часы, затем, вытащив фонендоскоп начала слушать сердце Уматовой. По выражению лица Кремовой было видно, что у Уматовой в сей момент не всё в порядке. Булатов читал очень много книг по мимике. Академики, профессора, учёные на досуге или в рабочее время очень много интересного рассказывали о мимике и выражении лица. Здесь в этом кабинете бывали многие зарубежные гости и делегации. По выражению лица только он Булатов определял состояние посетителя. В мимике всё важно — глаза, нос, губы, движение мелких морщин, и даже ушей. И вот сейчас оба военврача были как на ладони.
- Волнуется она,— -улыбчиво ответила Кремова глядя на Уматову.
- Ты не волнуйся Уматова. Я хочу чтобы ты знала одно. Товарищ Булатов думает всегда о тебе. Потом сделав паузу продолжил:
- Думает о тебе, о Кремовой, и вообще обо всех. Вон видишь стол весь в документах. Всё нужно прочитать, просмотреть, а утром будет ещё документы. Вы утром пойдёте домой, а я буду вновь работать.
Наступила пауза. Капитан вновь смутилась. Молодая, она была смущена неординарными поступками товарища Булатова, но это было лишь прелюдии.
- Капитан Уматова, Вы пустить мне кровь сможете? – и пальцем показал на мошонку.
Уматова замолчала и уставилась на. Кремово ожидая её реакции, какого-нибудь ответа или помощи, но Кремово молчала, сигарету она курила не спеша.
- Капитан Уматова! Вы что крови боитесь? – настойчиво спросил Булатов.
- Но ведь это же не кровь…-- тихо ответила она.
- Ошибаетесь капитан, это кровь, но только белого цвета. У Вас там, на востоке всё строится на крови, на этой самой крови. А у нас, … а у нас, всё по-другому.
- Не знаю…. --- тихо и смущенно сказала Уматова.
- Товарищ Кремова, знает всё и умеет, она вам покажет как «пускать кровь», а потом перекусим немножко но вкусно.
- Пускать кровь, это и болезненно и неприятно, но это не самое страшное детка,— - философски разродилась Кремова адресуя изречение к Уматовой.
- А это обязательно? – нашлась всё же Уматова.
- Нет не обязательно,— чётко произнёс Булатов пристольноглядя на Уматову.
Кремова молчала, чуть шевеля языком внутри рта. Неужто Булатов и вправду увлёкся птичкой? От небольших но всё эмоциональных переживаний Кремовой хотелось хлебнуть чегонибудь горячительного.
- Хлебнуть бы чего-нибудь такого…- выговорила она.
Что но? Вы думаете, что я буду делать с Вами плохое?
Уматова глядя на Булатова заморгала, и из её глаз покатились слёзы, но их она не смахивала. Боялась. Булатов подумал, как бы она не обмочилась. В гражданскую войну были такие случаи когда девственницы барышни или монашки мочились от страха. Тогда много и долго не разговаривали…
- Товарищ Уматова у нас здесь всё есть, и душ, и мыло и полотенца. А Вы знаете какое мыло ароматное? Особенное, да я Вам его подарю. Я сам из деревни, не привык я к душистым мылам.
- Леонидовна! – обратился он к майору К ремовой. Ты ведь знаешь где моя кухонька? За стенкой. Вон ту дверцу красную толкни, возьми рюмки, и из холодильника фрукты и выбери коньяк или вино, и вытащи свой спирт…
- Ты что девственница?!! Чего ты, чего ты дурёха? -- открыв её саквояж он вытащил бинт сдёрнул упаковку и начал аккуратно и заботливо снимать слёзы с лица Уматовой.
Вскоре Кремова деловито принесла поднос с персиками и сливами.
- Вы что будете пить? Спирт, вино, коньяк, водку? – предложил он.
- Что прикажешь товарищ Булатов,-- деловито ответила Кремова.
- Ты Кремова майор, а отвечаешь как…. А что капитан Уматова будет пить?!
- Я буду пить то что будете Вы товарищ Булатов. – тихо ответила Уматова.
- Хороший ответ.
- Давайте сделаем так, Вы разбавьте мне спирт, а сами пейте коньяк, но будем пить вместе. Кремова извлекла медицинскую мерку.
- А чем размешивать то? На столе две кружки с кофеем остывшим.
Сидя на диване выпили по рюмке. Булатов закусил сливой. Снова разлил. Трусы его так и были приспущены до середины колен. Женщины инстинктивно поглядывали на член товарища Булатова.
- Товарища Кремову я знаю, а вот Вас капитан совсем нет.
Товарищ Уматова, давайте выпьем за Вас?!
- Давайте,— - сказала Уматова, в её черных восточных глазах появился блеск.
Взяв правую руку Уматовой он положил на свой член, причём сжав её же пальцы. Левой рукой Булатов слегка проверил наличие тюбика кокаина в нагрудном кармане своей рубашки. Женщины-врачи явно не ожидали такого вечера. Впрочем, Кремова уже навещала Булатова. Булатов не уважал курящих женщин, но Кремовой разрешал курить, ей можно, она бывала на войне, и всякое видела. Смерти, тяжёлые ранения, горе, разочарования. Только мелки радости. Уматова так и держала член Булатов, но временами сжимала маленькими восточными пальчиками его, похоже, она начинала уже играть.
- Ну, так поможете мне от семени освободится, капитан Уматова?
- А может быть в следующий раз?
- Следующего раза может и нее быть.
- Я помогу тебе товарищ Булатов, освободится от семени, а заодно и покажу капитану как это делается. Кремова сидевшая справа от Булатов положила руку на пах Булатова, улыбаясь она глянулана Уматову, затем уже сосредоточилась на Булатове. Уматова от неловкости заёрзала.
- Кровь не кров, что за партийные разногласия. Вот, вот, вот! Мы ничего не боимся! Ни членов, ни партии, ни промпартии, ни революции-поллюции. Вот, вот… Булатов обнимал сзади обоих откинув голову чуть назад., руками сзади он обнимал и гладил военврачей за станы. Вскоре открыв саквояж она быстро извлекла бинт, распаковала, и вытерла с рук и с и с хозяйства товарища Булатова.
Вы насчёт дежурства не волнуйтесь, это, конечно, нехорошо, что оба военврача отсутствуют. Но… давайте сделаем исключение. К тому же у нас тут все профессионалы и всегда могут оказать помощь или взаимопомощь. Так ведь товарищ Уматова?
- Конечно же, … -- мягко и тихо ответила Уматова.
- Ну-ка майор принеси ещё коньяк, а эту бутылку унеси, сможешь всё зараз привести?
- Так точно товарищ Булатов…
- Выполняй…
В тот момент, когда Кремова вышла, Булатов просунул руку в расстёгнутую гимнастёрку и начал осязать груди Уматовой, в ответ та глядела жгучим восточным взглядом, вероятно ожидая ещё каких-то действий. Какой жгучий взгляд! Булатов стерпел её взгляд и вытащил руку и начал закусывать.
- Слышали? Как умер наш полпред Седов-Полесский? Спец порученец то наш незаменимый?
- Как?! — с любопытством спросили обе, одновременно.
Вёз «подарок» в спецвагоне, рабов настоящих из Африки, через всю Европу. Сердечко его толи до границы толи на границе не выдержало. А вторая или третья жена из нашенских возьми дура да вызови лазарет. Те полицию. Те журналистов. А на негров никаких документов.
- А врачи что же не помогли?
- Кто же мертвеца то оживит? Это больным сердечникам ещё качают кислород…. В задницу….
Все засмеялись.
- А по виду не скажешь что развратник он,— осторожно высказалась Кремова
- Развратник, или не развратник, это лишь домыслы. Он ведь мог взять и золотом, и брильянтами, а взял рабов-негров: мужика с бабой незамужних, да трёх подростков разного возраста,
кучерявые такие. Впрочем у него и золотишко много осталось.
- А что можно рабов ввозить уже?
- Можно, можно, через спец разрешение нашего Белоручкина. К тому же ещё их содержать и кормить надо да на свои средства …
- А как же эти рабы? – спросила Уматова.
- Записаны как «Дарственные», а две жены дуры хотят поделить их меж собой.
- Да, ну и дела,— выпустила дым Кремова.
- А разве можно так? – смелее спросила Уматова.
- Можно-можно. В наших тюрьмах, тоже есть рабы. Хотите я подарю Вам их на выбор?
Военврачи засмеялись. На лице Булатова тоже появилась улыбка. А может действительно расфасовать всех под расстрельных в рабы?! Даже в не большой, тихой, попойки-оргии рождались и то решались важные государственные дела.
- Пятерых рабов! – чуть покачала головой Кремова. И куда им столько?!
- Да хоть куда. Дети будут подавать еду в белых перчатках, баба варить баланду, ну а мужика по хозяйству или в койку себе…
- Себе- это кому? Жене или ему?
- Ну я таких деталей не знаю.
- Давно я коньяк такой не пила,— сказала Кремова, разглядывая этикетку.
- А что зарплата маленькая?! Коньяк вроде есть у нас в буфете. – вдруг сбросив с себя улыбку, уже серьёзно бросил Булатов.
- Ну что вы,— - за двоих игриво ответила Кремова.
- Капитан Уматова, Вы сможете снять сейчас трусы, или у Вас их нет?
- Трусы, есть…но…
- Снимайте это приказ,— - весело сказал хозяин.
Как ни странно но Уматова сняла трусы быстрее Кремовой. Налив коньку взамен сливы он занюхал трусами капитана. Уматова заулыбалась.
- Капитан Уматова, сударыня, позвольте поцеловать вас в сочную как персик попку.
Уматова хотела вновь пустить слезу, но эмоции уже не срабатывали.
- Рассказать Вам с каких пор я начал снимать с женщин трусы?
Военврачи с интересом глядели на Булатова, но он не спешил. Взяв персик он надкусил кусочек, пожевав отложил его в сторону.
- В детстве у меня были аж две гувернантки, ну вот примерно, такие как Вы, одной за сорок, другой под двадцать. Вот я сними и развлекался… Вещи которые я вам рассказываю, я имею ввиду про детство и гувернанток выбалтывать никому не надо, ни под алкоголем ни под наркозом… Ни в пылу любовных страстей… Иначе… Булатов пристально посмотрел на Уматову и вновь попробовал персик.
- Ну давайте ещё.
- Может быть нам в ночную устроится? – спросила Кремова.
- Капитан ну что же вы молчите? Расскажите что-нибудь.
- Что Вам рассказать?
- Ну есть ли у Вас молодой или не молодой человек? И как вы проводите время? Только не рассказывайте что вы читаете партийные газеты.
- Я с подругами провожу время.
- А там на родине был друг?
Кремова вновь замолчала. В какой-то момент Булатову надоели оба врача, наверное он просто притомился за день, с Кремовой которая была на семь лет старше ещё можно было о чём беседовать и манипулировать, но Уматова была какая-то пустой и не разговорчивой. Может быть она стеснялась Кремовой.
- Слушай Кремова? А кокаин где-нибудь в наших закутках есть?
- Кокаин? Он же здесь не произрастает? Как же он сюда попадёт то?
Родина кокаина Латинская Америка. Какими путями? Разными. Но способом двумя, самолётами и чаще всего морскими судами.
- А вы что скажите капитан?
- Профессор рассказывал, но кокаин уже не используется.
- Не используется… — повторил Булатов.
- Вы смотрите в рапорте к Белоручкину завтра не напишите что здесь делали! – усмехнулся Булатов.
- А что писали что ли? – засмеялась Кремова.
- Да был случай один, сидела тут одна овечка, ни Бэ ни Мэ, а утречком рапорт в деталях отписала, Белоручкин её… чуть было…. Ей Богу! Если человеку коровник или свинарник на роду на писан, то никуда не денешься,— говорил он явно в строну Уматовой.
Наливая коньяк врачам Булат разлил немножко на свою ногу, взяв бинт и вату он протёр ногу ватой. Теперь оставалось только аккуратно сыпнуть этот кокаин из тюбика на ватку и под нос кому-нибудь из врачей. Скорее всего, Уматовой.
- Там туалет есть,— - указал на красную дверь Булатов.
- Пошли, я тебе покажу,— сказала Кремова.
Как только обе скрылись за дверью, стало как-то тихо и спокойно. Пора отдыхать. Положив бинт на ногу он сыпнул добрую половину порошка. Затем взял рюмку Кремовой и насыпал мелкие частицы на дно, затем частицы нанёс на внутреннюю верхнюю часть рюмки. А Уматовой? Уматовай чуть поменьше. Врачи задерживались наверное перешёптывались о чём то на перёд или осматривали заднюю комнату без «хозяина», но товарищ Булатов уже сделал определение. Вскоре обе вернулись, Уматова держалась уже увереннее и смелее.
- Хорошо. С товарищем Булатовым? – спросил он.
Уматова улыбнулась, чуть встряхнула головой.
- Ну-ка принеси ещё на блюдце, фруктов. Там холодильник видела?
Уматова вновь вернулась в заднюю комнату.
- Ну майор! Вздрогнем?! – и Булатов плеснул в две рюмки.
- Что-то ванилью каким то вроде отдаёт,— сморщилась майор.
- Лишь бы цианистым не отдавало,— и оба засмеялись.
Кремова два раза кивнула головой, затем взяв сигарету начала внимательно рассматривать её, Булатов взяв её за плечё подтянул её к себе и прошептал в ухо:
- Старый партийный друг лучше новых двух.
Вернувшись Уматова, увидела Кремову курящую, уже прилёгшую на спину, и вытянувшие ноги,
- Выпьем капитан?!
- За что?
- За тебя,— тихо проговорил Булатов.
Капли порошка чуть поблёскивали на губах Уматовой, она ни о чём не догадалось.
- Ты закусывай, закусывай, закусывай, а то….
- А то что?! – быстро спросила Уматова.
- А то я те-бя на-по-ю, до потери пульса.
- До потери пульса… — томно прошептала Уматова с улыбкой..
- Что-то у меня всё кружится и мелькает,
- У метя тоже… -- игра
Булатову посиделки надоели и он решил на боковую здесь же на диване минут через десять.
Какие то секунды Булатов и Уматова вглядывались пристано друг другу в глаза. Но взор капитана заметно ослабевал.
- У тебя от ягод на щеке пятна, давай я протру.
и протирая щеку и сунул под бинт с порошком под нос.
Военврачи были в прострации от весёлого ночного дежурства, от дармового элитного коньяка приобретённого на народце средства, от качественного подпольного порошка неизвестно как привезённого из далёкой страны. На полу лежали белые трусы, чуть в стороне стоял столик. Утомившись положил голову на белые ноги Уматовой, запрокинув полы гимнастёрки он на начал целовать ноги повыше колен.

XXX
Уматова проснулась на диване, рядом откинув голову на бок спал товарищ Булатов, его трусы были приспущены, побаливала голова но не сильно. На себе была только расстёгнутая гимнастёрка, ни юбки ни трусов не было, всё лежало на полу вместе с нижним бельём Кремовой. Некоторое время она смотрела на товарища Булатова. Вот он какой! И совсем близко! По-кошачьи она чуть заёрзала и спросила:
- Сколько, сколько время сейчас?
- Зачем тебе время Уматова? – ответил Булатов тихо, философски и многозначительно не открывая глаз.
Действительно, зачем ей время? Здесь в этом заведении никуда не нужно было торопится. (Паёк, бесплатный проезд, паёк и прочие льготы и привилегии). Он положил сваю голову на голые ноги Уматовой, и начал целовать в тёплый живот, и ноги. Через какое-то время до молодого капитана дошло что рядом нет коллеги Кремовой, но Кремовая была, она лежала на столе для совещаний укрытой шинелью Булатова. Кремова тоже была без трусов и её голый зад с рыжеватым клоком волос был виден с дивана. Сев Булатов взял нежную руку капитана.
- Я в туалет хочу,— - выдохнув непривычный перегар от элитного коньяка, сказала восточная красавица одетая всего лишь в одну гимнастёрку.
- Пошли. Встав, он натянул на себя белые трусы, и подошёл к двери в заднюю комнату.
- Ну, смелей, я покажу тебе заднюю, служебную комнату.
Сразу налево было окно, напротив двери была кабинка душа с высокой лавкой. Кабинка рядом, туалет с высоким унитазом. Дальше, ванная с ещё одним душем. Направо от входа стол, электрическая плита ещё стол и два холодильника.
Пока восточная красавица Уматова уединилась в туалете Булатов подошел к холодильнику и вынул очередную холодную бутылку коньяка, открыв, налил в две рюмки, вскоре Уматова вышла, все пуговицы на гимнастёрке были уже застёгнуты.
- У тебя, наверное, были красивые длинные чёрные волосы, наверное, до самых этих мест. И Булатов вновь прикоснулся к миниатюрному заду Уматовой.
- А откуда вы знаете?
- Ну-ка сядь-ка на стол не стесняйся.
Уматова села. Он чуть поводил пальцем по белой ножке.
- Ну давай-ка подлечимся, пока наша Кремова спит.
Выпив, закусили холодными сливами.
- Длинные волосы не положены. Но я специально издам указ, что Вы капитан лично могли носить длинные волосы.
Уматова заулыбалась.
- Хотел я переделать ванную, но так и оставил. Видишь как я живу? Хрустальных люстр или унитаза из золота тут нет. Даже кафель обыкновенный. Мне нравится простота. Богатство и роскошь в могилу не заберёшь. Ты знаешь, что я видел во время революции? Какие богатства? И золотые горшки, и унитазы.
Зайдя в ванную он взял с полки два куска мыла и дал ей.
- Понюхай. Хорошее мыло?
- Да, ароматное, вроде розами пахнет.
- Возьми.
- Спасибо.
-Ровно в 10.00 утра вновь сяду работать.
-А семья Ваша как?
- Семья? Семья моя мои граждане, народ, вот моя семья. Ты тоже моя семья. Я каждую секунду думаю и о тебе и о семье. У вас там, на востоке свои устои я знаю, я был там, а здесь всё по иному. Тебе так сразу и не понять. Иногда я приглашаю гостей и делегации в эту очкуру, тесновато, неудобно, но всё равно весело. Десять-двенадцать гостей вмещаются.
- Ого! – удивлённо покачала головой.
- Туалет и ванная близко, холодильник тоже.
- Удобно,— - жуя сливу вымолвила она.
- Мы в детстве детьми гурьбой спали,— - сказал тихо Булатов.
Взяв из вазы персик он сунул Уматовой в рот.
Ну-ка принеси свой саквояж.
- Ты положи сюда всё что хочешь.
- Всё, всё?!
- Всё-всё, всё что влезет, в саквояж, или ты сосиски повесишь себе нашею?
- Ну давай я те положу.
Булатов положил бутылку вина, и насыпал конфет, добавил ещё красную рыбу.
Ну-ка сядь как на стол, раздвинь ноги. Уматова не широко но всё же раздвинула миниатюрные красивые ноги. Прижавшись к голове Уматовой он начал вдыхать запах её молодого тела и волос. От неё тянуло чем таким летним, травой, и чем-то таким свежим и необычным. Какие чистоплотные эти медики. Они наверное приучены часто мыться, обтираться часто. Из чёрных как смоль глаз восточной весталки шёл сильный магический блеск. Профессора рассказывали Булатову что есть люди с сильным магическим взором, с такими нельзя находится близко и долго.
Через минуту Булатов налил ещё коньяку. Выпили.
- Ты Уматова не бойся, я вызову тебя, плохого не сделаю, посидим вдвоём недолго, а сейчас иди оденься, и положи себе всё что хочешь в свой саквояж из этого холодильника. Выйдешь вот через эту дверь, а мне с Кремовой сейчас нужно поговорить кое о чем, она попозже подойдёт.
Майор Кремова укрытая шинелью Булатова проснулась на столе для совещаний, первая мысль была: — Как она сюда попала? Но затем вспомнила экстренный ночной вызов к Булатову. Скинув с себя шинель Булатова она не обнаружила ни трусов, ни юбки. Сев на стол напряглась, и выпустила газы. Хорошо хоть товарища Булатова нет близко. Спустив ноги со стола, она подняла трусы и начала одеваться. Слава богу, хоть стол для международных приёмов не обоссала.
- Постой, постой Кремова! Уже одев трусы она вдруг услышала голос Булатов у двери.
- Что прикажете,-- игриво спросила Кремова.
- Ложись на диван и по быстрому, времени очень мало.
- Уматова уже ушла?
- Да, я её отправил, ложись передо мной здесь, спиной….
Она покорно она легла на диван.
- Какой у тебя зад приторный, сочный, крепкий,— шептал ей в затылок товарищ по партии.
- Так что ли? Опять? — спокойно и удивлёно спросила она и прикрыла глаза и замолчала.
- Так Кремова, так. Давай-давай майор работай,— - шептал Булатов.
Майор делала движения ровно и быстро, вскоре она замерла и остановилась. Вдвоём было хорошо со старшой. Неужели так нельзя было с Уматовой?
Кремова одевалась перед Булатовым, одевая трусы, юбку, белый халат. Хорошо с военным человеком, она многое повидала за свои годы, она на медицинском уровне чувствует всё сердце, дыхание, темперамент. Уже за пятьдесят, а участвует в военно-спортивных соревнованиях. Что сказать её мужу? Езжай в командировку на север или юг или в заграницу? Или расстрелять его как кабана при беге? Нет в семейную жизнь нельзя вмешиваться. Взяв саквояж и подойдя к столу, он вытащил фонендоскоп, флакончики спирта, эфира, таблетки, бинт, вату, градусник, и всё это кроме фонендоскопа сгрёб в правый ящик стола.
- Видишь как много места у тебя в саквояже? Я когда-то в молодости конспиратором был, навыки не потерял. Фонендоскоп повесь на шею. Иди на кухню и накладывай в саквояж все, что хочешь всё что влезет. И, пожалуйста, унеси всё на кухню. Выйдешь там же. Да вот что ещё, ты поговори как-нибудь с Уматовой, поговори как партиец, расскажи ей про войну, про кровь которую ты видела. Расскажи ей про женскую тюрьму. Расскажи ей побольше всёго.
Расставшись с Кремовой, подойдя к столу он взял красный карандаш и вписал в красный блокнот «Рабы Седова-Полеского», затем добавил три восклицательных ???
Надо подумать, можят взять их себе.

Мадам Пирамидова.
Одних товарищей (женщин и девушек) направляли в ведомство Булатова по разнарядке, другие шли по призыву, а Пирамидова старая дева, стремилась сама быть ближе при товарище Булатове. Впрочем

14 октября 2004 года  00:24:04
ОЛЕГ | ВЛАДИВОСТОК | РОССИЯ

---

Абрамцев Кирилл

Рай для мизантропа
Записки одного психа

Полезно бывает иногда заглянуть в свой старый письменный стол просто так, от скуки, и найти в нем совсем забытую вещь. Так намедни в мои руки попала толстая тетрадь, в которую я раньше записывал свои размышления. Мне было так легче – записывая. Залпом прочитав тетрадь, я откинулся в кресле, закрыл глаза и задумался о быстроте метаморфоз в нас, о быстроте времени и о том, что все происходит к лучшему. Надо лишь вовремя заметить подходящий момент для смены пути.
Моя история не блещет гениальностью сюжета, а о языке и говорить нечего, но, надеюсь, она хоть чем-то будет полезна таким же людям, как я. А я знаю, что таких много. Это не пособие, это просто история.

“Я – неудачник. Это обстоятельство позволяет мне не любить себя, но все же позвольте мне начать мое повествование с этого местоимения. Моя ладонь уже в пузырьках – я сижу в ванне. Здесь много воды. Колени согнуты, голова покоится на локте. Мне так легче думается, ведь поразмышлять есть над чем. Это довольно жалкое зрелище. Еще более жалкие зрелища рождаются у меня в воображении время от времени. Такие видения стали меня посещать где-то с полгода, и признаюсь, этому была причина. Иногда, когда я ложусь спать, у меня появляется такой досрочный сон, всякие плоды больного воображения. Вчера он состоял в следующем: я поднимаюсь по лестнице от главного входя в фирме, где работаю, окидываю взглядом стенд с объявлениями и вижу висящий на нем портрет моей подруги и красные гвоздики. Это ужасно. Я представляю, как буду реветь, сидя на полу, что будет во мне происходить в последующее время, и самое страшное, что меня это не пугает. Я поделился с этой моей странностью с одним моим другом, и он спросил, как мне от этого: страшно или радостно? Вопрос был интересный, но ответ очевидный: ни так и не так. Я, конечно, не желаю смерти своим близким (упаси Боже!), но это был такой некий аттракцион, от которого остаются внутри тебя ЧУВСТВА. Видение было настолько четким, что даже появлялись слезы на лице. Я чувствовал, как мне казалось, так все ярко и пронзительно, что порой сам себе удивлялся (вот дурак). Мне не хватает чувств. А это некая встряска. Не всегда мне грезились мои друзья, бывало частенько и я сам попадал в сети своего разума, но это ограничивалось поломкой конечностей или получением синяков и болячек при различных обстоятельствах. Зато как приятно ходить в таком виде перед друзьями! Еще я прекрасно осознавал, что мне надо обратиться к психиатру, что этому бреду есть логичное объяснение, но о первых причинах я и сам догадывался. Знаете, мне это не причиняло никаких неудобств. Нехватка человеческого внимания делала свое дело с моими мозгами, я стал ужасным фантазером. Придумывал каких-то людей, не похожих на тех, с кем я сталкивался по жизни. Они были интереснее, мудрее и неординарнее. Если бы кто-то из них вошел в вагон метро, за все время поездки от него не отлеплялись как минимум десять пар недоумевающих глаз. Такие личности выделяются из толпы вне зависимости от надетой одежды и аксессуаров на них, в их глазах не злоба и пустые мысли, а амбиции и свет. О, знаете, на этом свете есть чудеса. Они кроются не только в нашем воображении, иногда они материализуются. Вода еще не остыла, времени много, поэтому я спокойно припомню все произошедшее.
То, что было вокруг меня, походило на очередной плод мирового инкубатора: люди с одинаковыми целями, с одинаковым гардеробом, вплоть до одной и той же туалетной бумаги, только потому что ее рекламирует любимый всеми телеканал. Эти цели, вкусы никто обычно не пропагандировал и не навязывал, они как-то сами внедрялись в сознание общества, и кроме них ничего прочее не воспринималось. В детстве я поклялся себе никогда не носить носки именно этой марки, только потому что их мне расхваливал мой знакомый или друг. Поэтому на мне всегда была одежда других фирм, а в туалете – бумага совсем иная, нежели у моего дорогого соседа. Однако стоит отметить, что этих фактов все равно никто не замечал, все продолжали материально и морально пользоваться тем, что им когда-то кто-то посоветовал. Люди перестали думать своими головами, они спокойно впитывали приносимое злобными карьеристами, вот почему появляются Одинаковые Города.
В этом Одинаковом Городе я никогда не встречал ангелов.
Я вообще никогда не видел ангелов, а только небо, обагренное их кровью.
Зачем мне ангел? Это как полет в детство, когда его там не углядел, а он тебе жуть как нужен. Мне нужен мой ангел, чтоб связывал меня с этим долбанным миром. Сложно объяснить, но я себя чувствую потерянным что ли. Я как будто хожу по земле, не касаясь ее самой.
Говорят, что в детстве человек хоть раз видел во сне, слышал голос, в общем как-то, но узнавал о существовании своего ангела. Об этом я услышал в 16 лет, когда говорил: «Какие к черту ангелы?! », с тех пор прошло много времени. Но я так и не перенес из своего прошлого что-то очень многозначительное.
Судьба забрасывала меня во все уголки нашей маленькой страны, где я с удивлением обнаруживал, что в каждом городе есть что-то одно, свое, любимое. Это приносило некую радость в мое сознание, но со временем приживалось в нем. Я понял, что, когда человек часто путешествует, много видит и многих встречает, он становится самым ценным существом для своей родины. Сия истина становится ясной многим в разном возрасте, ко мне она пришла позднее, хотя и живу я в маленькой стране.
Я опять был зол. Меня раздражало абсолютно, ну практически все, с чем я сталкивался. Но жизнь доказывала, что добрые дела вернуться к тебе бумерангом. Раньше я только так и поступал. Мои положительные поступки отражались в любви и уважении друзей, благосклонности преподавателей и начальников, но ничего существенного для личной жизни. Так постепенно я стал угасать, стал пофигистом и пессимистом. Однажды я попытался вспомнить свое прошлое лето. Ничего, кроме моря у моего дома я не вспомнил. Мне бы так хотелось найти человека, который так же сильно любил бы это море.
Хандра – мой лучший друг.
- Тебя направляют на север,— сказал год назад мой начальник.
Я люблю тебя, начальник! Ты подарил мне путевку в самое пекло Жизни!
Тогда я ненавидел себя, как почти все живое на планете. Мне не хватало ярких красок, теплых чувств. Я хотел набить кому-нибудь лицо, а бил себя, хотел сжечь соседний парк, но думал о судьбе птиц в нем. Я вообще слишком много думал о своем взаимодействии с миром. Лично я хотел его взорвать: знал как. Но не догадывался, что этот мир готовит для меня. А готовил он Агнесс. Пока я смотрел на себя в зеркало утром, надеясь, что моя подружка вот-вот уйдет к себе домой и я отправлюсь на учебу в университет, где-то ангелы и черти собрались вместе за кружечкой пива и пожелали сотворить Агнесс.
- Там, на севере, ты будешь представителем нашей фирмы, что и очевидно, ведь так, малый? – босс похлопал меня по плечу. Это «малый» объяснялось только разницей в возрасте, потому что был я намного больше своего низенького толстячка шефа. Его здесь все уважают или делают вид, но ему удается сохранять то, что человек теряет с прожитыми годами,— доброту к ближнему. Я люблю тебя, начальник!
На севере я уже был, и носки, что там носят, у меня есть.
Три года обучения, прохождение практики – и ты в суете трех стен и в отсутствии у них потолка. Хоть это обнадеживает – не коробка. Обыкновенная контора. Встаешь со стула и видишь макушки тех, кто также отучился долгие три года, чтоб теперь не отрываться от экрана монитора и трубки телефона с новыми данными или поручениями администрации. Не удивительно, что такая мышиная возня бесила своей бесперспективностью. Со мной было солидарно мое желание «вырваться» отсюда.
- Ваши бланки, молодой человек.
- Лиз, крошка, я перезвоню тебе. Кажется, я встретил его,— бросаю я своей красноволосой подруге и кладу трубку.
- Кого его?!! – слышатся возмущенные крики из аппарата, положенного случайно на клавиатуру, а не на нужное место.
Аккуратно накрашенные губы лопочут: « Вам нужно их заполнить до семи часов вечера».
Забудь про них.
Немного раскосые глаза смотрят то на трубку, то на бланки.
Забудь про бланки, взгляни на меня. Я сражен. Не правда, что ангелы обязательно голубоглазые блондины, они еще такие, как Агнесс, или только одна она такая. Да, так вернее. Она такая одна. Я не находил слов. Через мгновение ты покинешь меня, сядешь за одной из этих стен. Похоже на сон, но я не хочу просыпаться. Так не бывает. Улыбнись мне на прощание.
«Агнесс» было написано у нее на карточке на кармане пиджака. Честно, я не верил, что ангелы встречаются вот так.
Она положила бумаги на стол и вышла. Я не знал, как мне быть. Все не могло так закончиться. Бежать за ней? Эти сухие работяги глаза сломают, смотря на нас. Нет, это не их проблемы. Мое пребывание здесь недолгое, а Агнесс – здесь. Мой мозг не мог это полностью осознать. Так не могло произойти. А как? Мое тело не хотело слушаться меня – оно продолжало свободно сидеть на кресле. Бланки, бланки, бланки! Заполнив их, я должен буду вернуться к Агнесс. Не вдаваясь в смысл напечатанного, я заполнил строчки, сверху к кипе прикрепил еще один лист и написал на нем большими буквами «Ангел». Я определенно ничего не понимаю в ухаживании за женщинами, но такие приемы мне всегда приносили большое удовольствие. Я направился к нужному отделу, убеждая себя, что ничего от этого не потеряю.
- А, вы уже вышли из забвения? И даже бланки заполнили. Похвально,— сказала Агнесс, постучав листками бумаги по столу. Если бы ты знала, чем было вызвано это забвение.
- У вас имя похоже на слово «ангел»,— ничего не мог найти получше, чем эти слова, я произнес их машинально, это даже был не я, а мой голос, которым руководит сознание, но не я!
Глаза женщины увеличились, на лице появилась улыбка, с губ слетело веселое «спасибо».
Прошло несколько секунд, прежде чем я осознал, что неприлично пялюсь на Агнесс. «Вам направо»,— проговорила она. Я, как идиот, кивнул и пошел прочь. В этот день я ушел с работы только после того, как Агнесс, натягивая кожаные перчатки, поспешила к выходу. На следующий я отыскал ее анкету с подробной информацией о семье и месте проживания.
На третий день крыльцо ее дома было усыпано цветами. Агнесс приходила на работу настороженная, видимо, предчувствовала, что и на ее рабочем месте ее будет ждать сюрприз. Постепенно она привыкла ко мне и позволила провожать ее, общаться после работы, ходить гулять. Ее согласие на все мои предложения поначалу не вызывали никаких опасений с моей стороны. Только по истечении большого периода времени до меня дошло, что женщина пользовалась бескорыстной любовью. Она была старше меня и значительнее преуспела в любовных делах.
Я взял отпуск на работе и поселился рядом с Агнесс.
Нашим отношениям завидовали все ее подружки.
Агнесс просыпалась от аромата роз, лежащих на ее постели. Пространство комнат заполняла веселая трель канареек в большой, украшенной зеленными растениями клетке. Птицы были для нее самым лучшим и неожиданным подарком. Лето встречало нас жаркими лучами солнца. Мы бегали на море и проводили там весь день до заката. Я не мог думать, что когда-то срок моего отпуска закончится, мне надо будет вернуться в свой город, снова пойти учиться и работать. Но мысли мыслями, а время шло помимо наших желаний. Я умолял переехать Агнесс ко мне, но она отказывалась: все-таки у нее тоже своя жизнь. Связать ее с моей она не хотела.
Я безумно любил ее. Она не любила меня так. Я приносил к ее ногам весь мир, но ей нужны были какие-то непонятки, недосказанности, ей было так интересней. Порой мне казалось, что это все неправда, что мы живем на маленьком острове, где кроме нас никого нет, и она открывает мне все свои двери, как я ей свои.
Мои друзья не верили, что такие отношения возможны. Они считали, что мы с Агнесс поменялись ролями: я бегаю за ней, а она действует по настроению. У моих друзей дела складывались совсем наоборот.
Каким же я был ослом, что порвал отношения со своими пацанами из-за Ангела. Но тогда это было неважно. Мне вообще было все неважно, кроме Агнесс. Ей были важны все и всё.

Вот уже пять месяцев прошло с того момента, когда мы говорили с Ангелом. На самом деле она опять что-то протараторила в трубку о своей вечной нехватке времени и тому подобном, но пню понятно, что за этим крылось. Понятно-то понятно, понятно давно, но ни одна клетка мозга не воспринимала данную информацию. Ангел меня возненавидел за мою настырность. Меня было слишком много. Слишком. Много. Я думал, что дам ей столь желанную свободу, но не задумывался, что ей понадобится свобода от меня самого.
В зеркале на меня смотрело серое, помятое, давно небритое лицо дикого человека. Взять бы сейчас рентгеновский аппарат и просветить его мозг. Одна горошинка в широкой сфере бьется об ее стенки. Или всего-навсего валяется где-то в углу.
Как она сейчас? Зачем я повстречал столь умопомрачительное, идеальное создание, которое сделало из меня больного человека? Какова цель? Какого черта?!
Нового адреса Ангела я не знаю. Из старого дома она съехала после пожара. Ангел не выходила из дома, боялась показаться на улице, заперла все двери и окна, а брошенная бутылка со смесью разбила окно и вынудила Ангела выбежать во двор. Тогда я ее увидел снова. Меня никто не нашел, а я любовался Ангелочком из соседнего дома! В минуты, когда она бегала по газону в одном халате, зовя на помощь, я сидел на подоконнике и думал о ее красоте, и улыбался. Это произошло месяц назад.
Когда мы разошлись, я, не скрывая, плакал и пил постоянно. На следующий день после нашего последнего разговора, когда Агнесс подтвердила, что у нее есть другой, я встретился со своей хорошей школьной подружкой. Вылил все на нее, бедняжку, что у нее не нашлось слов в ответ.
- Я люблю ее больше жизни.
- Я знаю.
- Она вернется?
- Возможно.
- Ведь такого не бывает.
- Бывает.
Подружка всегда говорила правду, что ни спроси. Сейчас я не верил в ее слова, не верил ни в какую. Второй раз в жизни взял сигарету и закурил. Падал снег, и мне хотелось, чтоб он закопал меня в свою белую нежность. Чтоб я в ней умер. Áку взяла у меня из рук сигарету, выбросила ее в сторону и обняла меня. Стало тепло и немного больнее одновременно.
- Ты будешь счастлив,— сказала подружка. Тогда я поклялся любить Агнесс вечно. Звучит не очень убедительно, но на тот момент это было так. Я был глубоко благодарен, что близкий друг пришел на помощь по первому моему зову, что Аку не кинула меня, хотя мы не общались огромное количество времени.
- Мы не подвластны времени,— говорит девушка. Я ее обожаю. Она знает про меня все.

- Остреньким балуемся?
На кровать села темноволосая девушка. Температура воздуха в комнате повышается из-за постоянной варки и жжения разнообразных трав и цветов. Мой мозг полностью превратился в один общий сосуд, наполненный всеми этими ароматами, так что мне не сразу удалось понять услышанное.
- У тебя мутные глаза. Пошел бы ты отсюда,— проговорила девушка и взяла меня за запястье левой руки. – Три полоски, еще не зажились. Этим ты хотел убить себя?
- Не смейся,— медленно ответил я. – Мне было плохо…
- Это заглушает муки души. Я знаю. Но твой поступок – детский.
Она задумалась и медленно опустила мою руку. Я пытался найти на ее теле следы «заглушения» мук, но ее слегка загорелая кожа была чиста. Интересно, она имела в виду, что мне стоило порубить себя топором: это бы было не по-детски?
- Эй, дружище, мы с ребятами идем в клуб шары погонять. Не пойдешь с нами?
- Нет, старина, я останусь.
- Как хочешь.
Плотного телосложения Макс одернул за собой занавес и ушел. Нет, друзья, я побуду еще один день из этой тысячи дней в одиночестве. Вспомнил про острое. Волна из трех симметричных красных полосок сантиметров в восемь украшает мою руку с внутренней стороны между локтем и запястьем. Она появилась, когда я перестал быть среди своих друзей, когда потерял связь с ними. Это не было единственной причиной, нет. Их было много, о некоторых я даже не подозревал, но они плотно насаждались, толчками накапливались во мне, делая меня похожим на серый мешок для песка. Серым я был снаружи, серым я был внутри.
Я ненавидел себя за свое прошлое и за то, что пришел в это место. Как я мог так сдаться?!
Рассказы друзей портили мне настроение, потому что со временем надоедает постоянно восхищаться их успехами, когда у тебя самого все стоит на месте и ни одна гениальная идея не приходит в твою голову.
Стоит взглянуть на волну, и я успокаиваюсь. Когда она появилась, было такое чувство, что я встретил своего старого друга. Волна была моим другом, спасеньем, спокойствием, была мной. Это я проявился сквозь покров кожи.
- У тебя есть дом? – спросила девушка, повернувшись в мою сторону.
- Да… и дом, и работа, и друзья, и… а вот ее нет.
- Найдешь,— в момент последовал ответ. Я поднял глаза и столкнулся со взглядом моей собеседницы. В ее глубоком, задумчивом взгляде хранилась полная уверенность в произнесенном слове. Девушка встала, а я закрыл глаза и задумался.

Как же я люблю проступающую кровь на своем теле, как же я люблю свою ванну, как же я люблю это лезвие. Как же это глупо. Но это мой способ унимать душевную боль. Кровь проступает – я жив. Каждый человек спасается по-своему, я спасаюсь, хоть и ненадолго, но так. По крайней мере это не мешает окружающим и это не убивает мой организм. Часто, и что вполне правильно, существуют друзья для утешения, но, согласитесь, порой, почти всегда, фразы типа «все пройдет», «не переживай» ничего не приносят. Ничего от них в жизни не меняется, только иногда появляется недолгое душевное спокойствие. Но когда снова сталкиваешься с объектом своих проблем, начинаешь страдать еще сильнее или же не чувствуешь ровным счетом ничего, кроме как натянутого равнодушия. Это если кровь пошла темно-бордовая, что пришлось повязать бинт на место «ранения». Еще раз повторю, что это мое спасение.

Пора уходить отсюда. Но куда податься? Домой? Дома я один. Вы не знаете, но я умею перемещаться со скоростью света. Я уже дома, в своем кресле. Оно стоит всегда посередине комнаты. В моей квартире всего одна комната. Это даже не квартира, это просто комната. В ней есть и кухня, и диван, и телевизор, и аквариум с крупными синими рыбами, которые, наверное, скоро умрут с голоду, так я их часто кормлю. В моей лачуге есть большое окно. Вот уже повод быть счастливым. Хотя оно выходит на дом с такими же окнами, в данном обстоятельстве есть свои плюсы, главный из которых – стройная клубная девушка. Не имею представления о ее настоящем имени, для меня она просто клабгел (clubgirl). Я знаю все о ее личной жизни со времени ее заселения сюда. Какие-то сплошные типы в стиле английских денди — как же она млеет от них. Но – ничего серьезного у этой девчонки не получается. Она внешне похожа на куколку, примеряет сейчас платья и юбки для очередного похода в самый дорогой и пафосный клуб города. К ней часто приходит ее друг-фотограф и демонстрирует свои творенья. У них ничего не выйдет, я точно знаю.
- Ну что ты тут развалился?
- Да что ты ко мне пристала?! – я даже вскочил с кровати… и мгновенно опомнился. Вернулась та девушка с глубоким взглядом. Вообще всех людей запоминаешь по одной детали, ассоциируешь их с чем-нибудь. Некоторых запоминаешь по глубокому декольте, некоторых по глубокому взгляду. Я так и не понял, почему закричал на эту девушку. Она как будто вытащила меня из-под теплого одеяла в прохладное утро. Девушка держала во рту стебелек с белым цветком.
- Почему ты здесь? – спросил я прямо.
- Нас обоих сюда занесло случаем.
- Ты моя судьба?
- Судьба непредсказуема. Ты когда-нибудь встречал свою судьбу вот так, например, на автобусной остановке?
- Я – нет, но мои друзья, им доводилось…
- Всегда думаешь, что тебя обходят. На остановке не раз была твоя судьба, ты ее просто не замечал.
- Но как же я мог это понять?
- Ты чувствовал, но боялся.
- Я ошибался. То, что казалось судьбой, переставало ею быть со временем. Я и перестал ее искать.
- Я тоже.
Девушка опять поднялась с кровати и направилась к противоположному углу, где лежал какой-то паренек, присела перед ним на корточки и, положив локти на койку, стала водить пальцем ему по лицу и груди, что-то нашептывая.
Я снова закрыл глаза и забылся. Люди, оставьте меня, не лезьте ко мне, не ездите в метро с такими скучными лицами: тоску нагоняете. В общем, я вас ненавижу, люди.

Я проснулся примерно часа через три от гула голосов. Народу в комнатах только прибавилось, и я решил вернуться домой. Хотя мой дом отчасти и здесь. В холле на меня набросился худощавый паренек, похожий на героя английского молодежного фильма 70-х. Его возгласы «Нет будущего! У тебя нет будущего! Сдохни королева!» дорисовывали образ. «И нам плевать!» — рявкнул ему в ухо другой, такой же скелет в царапинах. Тут все говорят фразами из Sex Pistols. Я вышел на свежий воздух. Голова немного побаливала, но в целом мое состояние улучшилось. Я побрел по проезжей части: все равно машин сейчас мало. На безмолвной улице невольно проступает в жилах страх. Даже если тут ни души. Начинаешь всматриваться во все углы и прислушиваться к звукам спящего города. Я поймал себя на мысли, что сейчас мне легко идти, в том плане, что во мне нет привычного мне страха, его вообще поубавилось. Что-то я сегодня спокоен как танк. Случайно придавил червяка на дороге. Понял это, когда почувствовал что-то мягкое и скользкое под подошвой. Какое же я дерьмо. Я и так чувствовал себя дерьмом на тот момент, а тут еще невинная смерть. Знаете, ведь Джонни Роттен тоже чувствовал себя дерьмом. Скорее всего так и было. Не знаю, к чему я так подумал — в памяти всплыли строчки его песен про всякие такие вот дела. Пока я шел по асфальту в сторону метро, мимо пробежали примерно шесть крыс. Грязный город. Люди не следят за его чистотой, им это не надо: живут в силу на отведенной земле, не задумываясь, что другой может не быть. В городе полно энтузиастов, готовых в любой момент умчаться на покорение других земель, счастливчиков среди них совсем немного, но зато жаждущие нового пристанища вкалывают, и это радует. Наша маленькая страна уже вдоволь натерпелась от людей, им некуда деться, все занято. Как же много людей! И никого не гложет состояние родного края, никого.
Над головой пролетела стая черных птиц. Дорога между старыми домами с узкими окнами, хранящими в себе дух революционеров, живших за ними, простиралась вниз к скверу. В домах почти нет жильцов. На стенах выложены цифры «1924», «1916». Связь с прошлым еще есть.
Тут я стал улавливать приближающийся звук. Колеса катились по направлению ко мне. Сердце забилось чаще. Я обернулся: четыре человека, роллеры, всем лет по семнадцать, а то и меньше, рассекали по дороге. Паренек с цепью на шее килограммов в 20 и в порванных на всевозможных местах джинсах подкатил ко мне. Ничего кроме детства я не увидел в его глазах.
- Дай денег,— чуть ли не по слогам проговорил он.
- Иди к маме и возьми.
- Мою мать не трогай,— парень подъехал совсем вплотную ко мне. Он вознес руку и внезапно осекся. – Да от тебя пасет травой! Дай!
Все четверо, среди них была и девушка с густо накрашенными глазами и лицом, полуприкрытым светлыми волосами, стояли в полуметре от меня.
- Мал еще,— ответил я.
- Не твои проблемы. Курить все равно хочется,— поведал паренек.
- Мать пожалей.
- Отвали от моей матери! – отрезал все тот же. Все остальные, такие же «неординарные», в упор глядели мне в глаза. Да, на травку они подсели все и давно.
- Крутой, а не знаешь, что в ста метрах есть отличное место, где траву тебе преподнесет пышная красотка, да еще и поцелует.
Глаза мальца увеличились в объеме. «Я запомнил тебя»,— бросил он и покатил обратно.
- Не обижайся, его мать сидит, он сегодня был у нее, ей становится хуже, она больна. Заболела в сырой камере, – крашенная девушка со всей открытостью поведала мне печальную историю, полагая, что я проникнусь ею.
- Не кури, тебя это не красит,— ответил я маленькой старлетке. Она подкатила поближе и чмокнула меня в правую щеку. Все четверо укатили. «Подрастите, глупые, тогда и будет все ваше» — подумал я и отправился дальше по дороге. Вспомнил брошенную мне фразу паренька, видимо, главного среди них. Слышал я ее, наверное, уже в десятый раз за этот месяц. Почему-то подростки так стараются повысить авторитет и заставить бояться себя. Сейчас они точно злятся на меня, потому что никуда их не пустят и они покатят дальше выпрашивать деньги у прохожих. Роллеров стало очень много в последнее время.

Дома меня встретил короткий телефонный звонок, я успел скинуть с одной ноги ботинок, но трубку уже положили. Боб Марли и стаканчик бейлиз скрасят мое одиночество. Через пару минут снова зазвонил телефон. Я специально не поднял трубку: хотел проверить какой длительности будет новый звонок. Секунд в 5 уложились. Когда позвонили в третий раз, я мгновенно поднял трубку, так что на том конце звонивший посопел немного в ответ, а потом бойко сказал «Привет». Звонила девушка. Сказала, что я вряд ли знаю ее по имени, но точно видел ее в университете. На одном факультете учимся, иногда здороваемся. Из ее описания себя у меня в предположениях остались чуть меньше десятка девушек. Настолько они все похожи, кошмар! Девушка быстро перешла к главному, хотя заметно волновалась и путала слова. Она вызывала уважение своей решительностью, но ее слова перевернули все с ног на голову.
- Значит так: врачи нашли у меня неизлечимую болезнь. Сказали, что полгода еще продержусь,— спокойно, может быть, нарочито спокойно проговорила девушка,— ты знай, что ты мне очень нравишься, сильнее всех. Любовь, наверное, но я хочу тебе сказать, что не собираюсь тебя обязывать к чему-то. Просто давай проведем один день вместе?
Сквозь расстояние чувствовалось, как замерло ее сердце.
- Почему один? – ответил я.
- Ааа… Если ты согласен на большее…
- Да, ведь мы ничего не теряем,— я удивился сам себе, но ведь это правда. Шок, полный шок, хаос в клетках мозга. Как же так, думал я? Как же она оставалась для меня незамеченной такое долгое время. Кто она, уже стало ясным. А ведь девчонка очень даже ничего, только я всю жизнь думал, что она не стоит на месте, все время где-то, всегда чем-то занята, только и слышал от нее, проходя мимо «Пойдемте сегодня смотреть на кришнаитов, а давайте устроим забастовку за недолив компота в столовой!». Такой зануда, как я, не нужен ей, так я считал. Вот дурак. Договорились встретиться завтра у Дома Фотографа (нашли любимое нами обоими место) в полдень. Нет смысла описывать мое состояние: было жутко обидно за такое обстоятельство. Опять это долбанное стечение обстоятельств.

Еще несколько лет назад я ждал. Я ждал просто, спокойно. Но затем была кочка, еще кочка и еще кочка. Я не хочу себя жалеть. Скажу только, что во мне нет надежды и веры. Многие станут опровергать эти слова, спросят: зачем тогда жить? Жить ради каких-то коротких моментов радости. Вообще я далеко не одинок в своем мировоззрении. С одной моей подружкой мы открыли «словесный» клуб ненавистников любви. Чистый бред, но к нам постоянно присоединялись люди, которые говорили, что да, влюбляться — это так мерзко, жестоко, а отказывать своим почитателям еще хуже. Это было, конечно, шутки ради, но в некотором смысле клуб родился неспроста, на каких-то убеждениях и опытах он все-таки держался. Теперь я назвал бы данное деяние буйством скрытых эгоистов. Ведь мы и были обыкновенными эгоистами. Мы так морально огораживали себя от мысли на тему любви. У каждого из нас была своя причина нахождения в клубе. Для кого-то это неуверенность, скромность, серость; для других большую роль играли события прошлого, оставившие, как водится, глубокие раны.
Поначалу мы собирались просто поговорить на такие темы во внутреннем дворике нашего университета. Затем много людей вне нашего учебного заведения узнало о нашем существовании, что привело к перемещению единомышленников на сквер за университет.
Впоследствии мы переженили несколько парочек «Клуба ненавистников любви», которые, видимо, нашли то, от чего бежали. Что сказать, такова природа. Клуб – это оболочка, в которой чувствуешь себя защищенным и знаешь, что ты не один. Но без любви нельзя. Иногда сидишь и думаешь, сколько же народу чувствует себя одиноким, что же такое творится на земле, что не позволяет этим людям нормально жить?
Боже, надо уходить отсюда, срочно уходить иначе моя голова лопнет. Все-таки я еще могу мыслить, так надо этим пользоваться. Вот как случается – у человека радость от того, что он еще может МЫСЛИТЬ. Неоспоримое достоинство.
На следующий день, где-то в час ночи, я опять зашел в Кальяничную от нечего делать. Все как прежде, только здесь появилась новенькая: мулатка с пухлыми губами, плохо ориентировавшаяся в пространстве и ничего не запоминающая по работе. Где только находят таких девушек? Я лег на кучку пуфиков. Народу было крайне мало к моему удивлению, но так даже было лучше, спокойнее. Мулатку звали Йолой, она поспешила подойти ко мне, как только я сел. Я попросил всего как обычно, и Йола скрылась за атласным занавесом. В эту ночь на бархатных пуфиках мне приснился странный сон. Попытаюсь все вспомнить дословно. Во сне я лежал в таком же помещении, со мной рядом сидела не знакомая мне женщина и говорила все нижеописанное. Кто она, я не знаю, но во сне она показалась мне знакомой, как будто я видел ее раньше. Послушайте, что мне поведала эта женщина:
- У нас слишком высокая цена. Мы живем в доме, который выглядит вполне благопристойно днем и пленит мужские души ночью. Никто не знает, что творится за дверьми этого дома, стоя у его ступеней. Лишь один старик, прогуливающийся у его стен, твердит всем прохожим, что здесь живет вдова-иностранка. Этот пожилой человек потерял сына в одной из комнат дома. Но он не знает как. И лучше ему не знать. Ибо тогда ему придется проститься с грешной землей. Бедный старик не может попасть внутрь: двери дома открыты не для каждого. Если ты не окреп телом и духом или ежели ты прожил достойную уваженья жизнь, то для тебя здесь будет жить вдова-иностранка. Если ты крепкий, сильный, но податливый на ласки, и если именно сейчас тебе посчастливилось очутиться возле каменных стен, то перед тобой дорога познать неизведанное.
Если ты таков, то последуй за мной дальше, если ты слаб духом – не терзай себя лишний раз.
Очутившись за дверьми, ты моментально попадаешь в атмосферу далеких эпох: излишество, золото, изящные линии, мраморные амуры, ищущие своих жертв на ночь, завораживают, заставляют забыть о настоящем. Здесь множество комнат, где ты встретишь подобных себе, занимающихся игрой в карты, в бильярд и тому подобное. Это такая предыстория – все они пришли с одной целью. Мы не будем обходить все комнаты, так как в каждой из них слишком много соблазнов; боюсь, ты не устоишь перед ними. Здесь тебя очарует красота интерьера: множество предметов создают неповторимую картину уюта; терпкий запах опиума не даст тебе ступить шагу, пока ты не пропустишь его в свои легкие.
Все это ничего не стоит по сравнению с Красной комнатой. В ней все твои желания обретут формы. Ты станешь королем, обожаемым, всемогущим. В этом тебе поможем мы. Ни один из твоих предшественников не знал того, что я тебе сейчас поведаю. Можешь их пожалеть. Все, кто к нам приходят, знают, что мы дороги. Очень дороги, но никто не знает насколько. Мы пленим своей красотой и нежностью, лаской и почитанием. Сегодня огненные кудри одной из нас завлекут тебя в огонь необъяснимого счастья; черная гладь волос другой унесет в мир гармонии с ароматом японского чая; нежная белая кожа третьей напомнит о лепестках цветов вишневого дерева; шоколадная кожа другой унесет тебя в далекую солнечную страну, где нет нужды ни в чем. Хочешь уйти обратно? Даже если бы и хотел, то поздно. Что-то ты все равно потеряешь. Мало кто уходит из Красной комнаты, не дотронувшись ни до чего и ни до кого. Если ты способен противостоять искушению, то мы отпускаем тебя за двери нашего дома, и ты навсегда забываешь о нем: ты достойный житель Земли. Но бывает и иначе, точнее сказать, в большинстве случаев. Как правило, здесь не интересует что-то, разве что опиум, здесь важен кто-то. Но помни о цене. Подумай. Хорошо подумай. Взвесь все. Мы только здесь и только сегодня; твоя жизнь может быть долгой и счастливой. Подумай о будущем. Подумай о цене. Если ты коснешься наших блестящих локонов, лишишься пальца руки. Да, это плата за внеурочное пребывание в раю. Только ты теперь знаешь об этом. Поразмышляй над этим. Если ты еще не слишком напуган, я продолжу. Протягивая руку к нашим телам, ты обрекаешь себя на потерю оной: дотронешься до одной груди – лишишься одной руки, до другой – другой; если поцелуешь нас или увидишь ненароком, как капли воды падают на наши плечи, – потеряешь глаз. Ну а если ты зайдешь дальше, если еще будешь в состоянии сделать это, а ведь были и такие – аромат опиума укрепляет дух – знай, что мы не замедлим применить свои холодные кинжалы, и твоя голова будет лежать у наших ног. Эти кинжалы были привезены нами с потонувшего острова в бескрайнем океане, откуда мы родом. Только мы знаем цену человека, поэтому никто не увидит наших кинжалов без причины вынутыми. Мы настолько властны, что даже великий Соломон, покоривший всех женщин мира, упал перед нами на колени. О нас знают, считают самыми сладострастными и кровожадными…
Беги отсюда, пока тебе не пришлось увидеть мой острый кинжал…
Я тебя прошу об этом, потому что, как это ни прискорбно осознавать, но я люблю тебя. Люблю, как никого, как никогда раньше. Люблю сильнее прожитого дня, сильнее, чем люблю шорох лесного ручья, пение быстрых птиц и радость рассвета над водной гладью. Мое чувство жарче солнца, неутолимо ни одним океаном мира. Тебе оно не нужно. Я не хочу видеть в твоих глазах, еще полных огня, блеск лезвия моего кинжала. Иначе я не могу. Я никогда не уйду отсюда. Мне чужд иной мир. Только если ты сможешь помочь мне… Нет. Не надо. Это лишние страдания. Твоя любовь найдется на земле, ты будешь счастлив, и та, которую ты полюбишь, будет благодарна богу за свою судьбу. Иди, и возвращайся лишь тогда, когда седина покроет твою голову, и ты сможешь без зазрения совести признаться мне, что никогда никого не любил беспамятно. Но помни, зачем сюда приходят люди, вспомни, как они отсюда уходят. Люби того, кого любишь, и никогда не приходи сюда, если твое сердце занято. Про меня забудь. Я не угасну, пока люди живы, пока они верны самим себе.
Сейчас ты выйдешь из этого дома, покинешь атмосферу этих стен, почувствуешь свежий воздух и забудешь об этих минутах. Тебе будет казаться, что ты так и сидел на крыльце и смотрел на звездное небо. Пусть лучше будет так.

Проснулся я с большим чувством недоумения. Таких серьезных, странных снов у меня никогда раньше не было. Женщина из сна внушала уважение несмотря ни на что, она была мудрой, важной, как императрица древнего государства. Жаль, что это был сон. Яркий, он запечатлелся в памяти надолго, что я смог его впоследствии пересказать на бумаге. Честно сказать, я так и не нашел логику в нем. Но это было позже, а после пробуждения у меня начались глюки. Чего-то я переборщил, и пошли перед глазами думки. Я стал думать о себе в третьем лице. Видел себя со стороны, не признавал своего тела и… понеслось все со стремительной быстротой и свистом. Вот как я это запомнил:
Он уже давно не следил за собой. Его волосы, ногти стали в два раза длиннее. Он провел указательным пальцем от груди к поясу. Белая полоска-ниточка постепенно покраснела, в некоторый местах проступили точки крови. Он закрыл глаза и решил полностью проникнуть в эту боль. Казалось, он дышал ею. Слезы медленно текли по его щекам, но ничто не дрогнуло на его лице. Эти слезы говорили за его душу, говорили о том, что ее так долго мучило, а возможности высказаться не было. Он, обнаженный по пояс, стоял на холме, на самой его вершине, глубоко дыша, раскинув руки. Волна теплого ветра коснулась его тела, прошептав: «Прощай». Это двузначное слово так же быстро исчезло, как и появилось. Можно было подумать, что его вовсе и не было, что это следствие помутневшего разума, но оно явно пролетело, так как за ним последовало другое, другие, целые фразы, складывающиеся в слова песни. Так пели ангелы: легко, весело, как капельки после дождя, падающие с дерева на траву. Шаг вперед, небольшой наклон… чьи-то руки резко схватили его за талию. От неожиданности он немного подпрыгнул и ответно схватился за чужие руки. Обернувшись, он увидел девушку из Кальяничной.
- Я нашла тебя,— проговорила она. В ответ он тяжело выдохнул.
- Ангелы говорили со мной! Я им нужен! Ты слышала?! Они зовут меня!!!
- Все мы им будем когда-нибудь нужны. Давай, поднимайся, нечего тут стоять на холоде.
Она закинула его руку себе на плечо и медленно потянула вверх. Он отпрянул и прошептал:
- Кто ты? Ты пришла за мной…
Она не растерялась и теперь обняла его за талию. Так они пошли по шоссе мимо спящих домов.
- Еще бы,— проговорила она спустя мгновенье. — Не оставлять же тебя посреди улицы.
- Я на горе! – возмутился он, но успокоился, как будто пытался что-то вспомнить. — Ангелы с крыльями… пушистыми… спустились ко мне… они такие яркие… они пели…
- Друг, пора завязывать с этим делом. Сколько дряни ты принял?
- Я хочу есть.
- Все будет.
Обнявшись, не проронив ни слова, они дошли до дома.
На утро, открыв глаза, я произнес:
- Хочу умереть…
Аку сидела рядом с кроватью за письменным столом и печатала на компьютере.
- Только не в моей постели,— ответила она, слегка улыбнувшись.
Только сейчас я понял, что нашла меня Аку, а не девушка с каре. Сев на край кровати, я признался:
- Мне показалось, там была не ты.
- Если ты о той девушке, то я вас по дороге встретила. Она хотела отвести тебя к себе, но я ее заверила, что у меня тебе будет лучше.
- Слава богу.
- На что ты подсел?
- На что-то мерзкое. Все болит.
- Мозги еще вроде работают. Ты признался, что бросишь.
- Не может быть.
- Да, ночью, девушка твоя знакомая подтвердит. Сказал, что бросишь и вернешь свою Агнесс.
Я ударил себя ладонью по лицу.
- Нет. Зачем ты сказала… Нет, с головой у меня не все в порядке, раз я вспомнил про нее. Нет, все, хватит. Хватит.
- Оно и верно.
- Аку, почему ты всегда права?
Аку развела руками, показывая тем самым, что иначе и быть не могло.
Я ненавидел себя за то, что, живя в своих проблемах, опустившись совсем, наплевал на всех своих друзей и знакомых, хотя рядом живет человек, который всегда поможет, потому что ты ему не безразличен.
- Я тебе нравился?
Аку не шелохнулась, лишь отвела глаза от монитора.
- Было дело.
Я знал, что она никогда не врет. Оба не поняли, зачем был задан вопрос, и оба решили мысленно, что это уже не важно. Не поворачиваясь, Аку сказала:
- Помнишь, когда мы с тобой только познакомились, оба не верили, что дружба между полами существует, не встречали еще таких случаев. Так вот мы же установили обратное.
- К чему ты это?
- К тому, чтоб ты больше не говорил, что хочешь умереть. Это эгоистично с твоей стороны. Подумай о матери. Живи ради нее.
- Попробую выживать.
- Заткнись, крошка.
Эта фраза означала, что Аку хочет закрыть разговор, но она вовсе не сердится. Обращение «крошка» она применяла ко всем, кого любит, кто ей по-настоящему дорог и близок. Мы с ней познакомились на первом курсе и со временем крепко сдружились. Аку – сокращенно от ее какого-то загадочно-экзотического имени. Хотя сама его обладательница – девушка простая, открытая, но со сложным и местами просто очень тяжелым характером. Вот поэтому мы и сошлись: нас обоих влекут к себе всякие там непонятности в людях.
«Почему люди не видят, что не одиноки, а только лишь сами придумывают себе свое одиночество, жалея при этом самих себя?? Для чего тогда существуют семья, дружба и всякий прочий кал?» — думала тем временем Аку.
Девушка ушла в университет учиться, а меня уже, скорее всего, выгнали за непосещаемость. Люди, какой сейчас месяц? Перед уходом подружка разрешила взять в холодильнике все, что найдется. Какие-то одни тухлые плавленые сырки уже прописались на полках холодильника. Сама Аку ест в основном в университетской столовой. Хранитель ценностей пролетариата. Мы находимся в общежитии, гул голосов по утру возрастает. Пожевав обнаруженные с великой радостью сушки, я направился в ванную. Знаю, Аку будет не против, если я попользуюсь ее расческой, бритвой и полотенцем. Теперь я хотя бы похож на человека. Сняв с себя майку, только тут я заметил, что принадлежит она моей подружке. Такие обычно носят вместо ночных рубашек. Побродив по комнате, на стуле нашел свой легкий пуловер. Местами он был влажным, значит Аку его чистила, значит, я извалялся в земле, как последняя свинья. Джинсы я нашел разложенными на диванчике. Аналогичная история с мокрыми пятнами. Я взял утюг и решил ускорить процесс их высыхания. Поколдовав над штанами полчаса, я оделся и вышел на улицу. Решил также пойти в университет.
В университете я звезда. Все пашут как крестьянские кони, а меня уже записали в пропащие для этих стен люди. В деканате лежит приказ о моем отчислении. Новое место учебы придется искать долго за неимением финсредств. Хотя нет, вспомнить бы, сколько времени прошло с момента моего последнего присутствия на лекции. Заглянул в дом родной – в курилку. Знакомые лица вокруг. Девушки с дорогих факультетов манерно затягиваются с новомодных фильтров. Прохаживаются как на подиуме. Девчонки из мест попроще – свои люди. Сел, поговорил, получил удовольствие от хорошего и легкого общения. Давно это было. Накурившиеся пареньки (город кишит ими или только мне удается замечать их повсюду?) еще умудряются читать книги и пить кофе, сидя на лавочках. Цитадель сплетен и выяснений отношений.
О моем исключении в деканате ничего не слышали, но сволочью последней обозвали. Спросили, как мне вообще мысль пришла посетить университет. Я и сам призадумался над этим. На самом деле, с чего бы это, почему я пришел именно сюда? Поступил я три года назад. Я был самым младшим на курсе, так как школу окончил экстерном. Каждый год учебы полон воспоминаний, в общем-то, похожих явлений: собрались, выпили, тащили тела домой / зашли в кафе перекусить, застряли за бильярдным столом на все последующие пары / поехали компанией к кому-нибудь сердобольному на дачу, но происходящее помним смутно. В целом было весело. На меня снизошло озарение: как можно было отказаться от жизни ради того, чтобы просиживать дни и ночи до состояния квадратичности своей задницы, закупоривая свои легкие сигаретным дымом и думать – думать – думать! Или это я так по-идиотски устроен, что еще способен думать над тем, что обычно стараются забыть, потому что все мы люди? Кому-то нравится казаться взрослым, кто-то живет под прямыми лучами солнца, кто-то не признает чужих принципов и устоев. Кто-то… А я? Пропал.
Помню, в феврале — месяце, на первом курсе мне так приглянулась табличка с зажженной сигаретой, что я незамедлительно конфисковал ее со стен курилки. Смотрю на место, где висел когда-то этот знак, теперь там два пятна. Знак свободного курения лежит в моем шкафу дома, в родительском доме, лежит потому, что у меня не было своей комнаты, куда бы я мог его повесить. Вспомнил о доме и понял окончательно, какая же я сволочь. Родители купили мне собственную квартиру, и я стал все реже и реже их навещать. Надо пойти домой, надо навестить родителей. Обязательно, прямо сейчас. Мать не работает, наверняка застану ее дома. Что-то внутри меня заколыхалось как в ожидании радостного события. Так было в детстве, когда ждал обещанного подарка с неумолимым желанием, и вот чувствуешь, что ожидаемое сбылось, оно рядом.
Мать чуть не упала при виде меня. Расплакалась, стала хлопотать обо мне на кухне, а я все больше чувствовал себя дерьмом. Мать постарела, мне показалось, что слезы давно уже не высыхали на ее глазах. Беспокоило ее не то, что я давно не появлялся дома, а что-то серьезнее. Она поставила на стол тарелки и чашки, села и стала спрашивать про учебу, про девушек. Как бы я ни любил мать, наврал ей беспощадно. Не стоит ей волноваться о том, что я должен решить сам. Она улыбалась, но мысли ее были где-то далеко.
- Как отец? – спросил я, поедая горячий суп. Божественно, господи!
- Работает отец, повысить его хотят.
- Это хорошо.
Я боялся спрашивать, наткнуться на причину маминого беспокойства, в то же время надо было все выяснить. Кажется, я знал, где лежит мина.
- Где Дарья?
Вот оно. Мама заплакала, уткнувшись лицом в полотенце. Я вздохнул. Все ясно.
- Что произошло? – спросил я таким тоном, как будто ответ мне был параллелен. На деле же мы с сестрой очень любим друг друга. Ее слишком опекали в свое время. Когда я «вылетел из гнезда», у родителей осталась только Дарья, младше меня на четыре года. Дарья росла, смотрела на мир своими любопытными глазами и видела, что город дарит такие великие возможности для самореализации и т.п., что, оставив учебники на нижней полке, отправилась с кучкой друзей познавать все прелести жизни вне четырех стен. Вначале были ролики, скейт, велосипед и разбитые конечности, все невинно… Мы с Дарьей не виделись чуть меньше, чем с Аку, и я уже не знаю, куда ее занесло на этот раз.
Мать говорила с вынужденными паузами:
- Докаталась… На автогонки отправилась… Чуть не разбилась дурочка…
- Она в больнице?
Дурацкий вопрос. Мать зарыдала еще сильнее, встала и подошла к окну.
- Уже полтора месяца, сорок четыре дня лежит в коме.
Ответа у меня не нашлось, да он тут и не нужен. Мы так пробыли: я, сидя за столом у окна, мама, стоя лицом к окну, несколько минут. Мы думали об одном и том же. Нам представлялась Дарья – неисправимый ребенок и ребенок в коме. Я прошел в коридор.
- Не стоило ее так пасти. Она же вам назло занялась всем этим.
- А лучшего способа нет?!
Мать понимала, что я прав. Казалось, она стала мельче, сидя, она говорила как будто чашкам на столе:
- Даришь вам любовь, всю душу вкладываешь, чтобы вы не отступились. Знаешь, чего мне стоило только родить вас?.. Я старалась, чтобы вы не столкнулись в жизни с пороками, низкими людьми, чтобы вы нашли свой верный путь. Вы покинули меня и отца.
- Мы еще вернемся, мам. Тут наш дом, мы еще вернемся.
Мысленно я просил прощения за то, что из-за своих проблем совсем забыл отчий дом. Сильное напряжение парило между нами. Я ненавидел себя. Родного человека покинул. Я пообещал матери, что мы еще соберемся всей семьей на этой кухне, и так будет не единожды.
Оставив дома обещание, я отправился к сестре. Холодный свет больницы отторгал все положительные эмоции у пребывающих в ней. Всегда терпеть не мог больницы, именно потому, что в ее стенах накапливаются страдания, боль и страхи людей.
Врач отвел меня в палату сестры и вышел. Я сел у койки. Казалось, сестра спала спокойным сном. Я смотрел на ее лицо и думал. Мне вспомнилась ее улыбка, ее взгляд, ее слезы. Сейчас ее лицо было похоже на лицо спящей красавицы. Те кошмары, рождающиеся в моем воображении, приобрели формы. Этого я и боялся. Если я долго и часто, нехотя, думал о смерти, впоследствии у дома моего знакомого появлялась машина скорой помощи. Вконец достала такая закономерность. Я не могу спокойно даже думать, быть в себе, никому не мешая, потому что мои выдумки материализуются. Все мои друзья обращаются ко мне как к «гадалке» и «ясновидящей», зная о моей хорошей интуиции. Только почему-то лучше всего мне удавалось предсказывать плохое.
Вот Дарья лежит в коме, еще совсем ребенок.
На улице стемнело, и я побрел домой. За время, проведенное в палате, я многое осознал. Человек считает себя несчастным, не задумываясь, что делает тем самым несчастным другого человека.
На следующий день я опять пришел к сестре и рассказал ей все, что произошло со мной за все это время, что мы не виделись. Без сомнения, Дарья выслушала меня и все поняла. Ей я не стеснялся поведать самое сокровенное, пошлое и чувственное, потому что сестра всегда умела слушать и советовать, а не судить. К тому же сейчас осуждения ни к чему.
На третий день я пришел в больницу с Аку. Она тоже стала говорить с Дарьей, хотя они были малознакомы. Говорить с людьми в коме необходимо.
- Она вернется,— сказала Аку, когда мы уже вышли на воздух.
- Определенно. Ты тоже почувствовала, что она рядом?
- Рядом? Ну это сложно объяснить. Она, кажется, просто адресом ошиблась и скоро найдет нужную дверь.
Аку всегда мудрит в речи.
- О чем ты? – попросил я объяснить.
- Дарья ушла и где-то витает. Но витают – не живут постоянно. Она далеко, но совсем скоро возвратится и все будет как прежде.
- Ты меня успокаиваешь?
Аку разозлилась.
- Нет! Я так думаю! Ты вообще хоть иногда задумываешься над тем, что у тебя вопросы бывают невпопад, не в тему?!
Обожаю, когда она злится. Такая смешная становится. Но сейчас было не до этого, и я заверил ее, что согласен со всеми ее мнениями.
- И еще вопрос. Не обижайся, но об Агнесс ты говоришь со слезами, о Кальяничной – с тоской, а о сестре, которая на волосок от смерти,— со спокойствием, без каких-либо должных чувств?
Аку злилась. Меня она поставила на место. Я задумался. Маршируя по пустой автостраде, у каждого руки в карманах, мы замолкли. Через пару вздохов я ответил:
- Агнесс, Кальяничная – это все школа. Сейчас, если хочешь, я на практике. Я верую, надеюсь, главное, люблю, я возвращаюсь в привычное русло. Канитель заканчивается, снова отступиться у меня нет желания. О сестре я умалчиваю, потому что крепко верю в лучшее. Крики, страдания тут не помогут, только самое простое, что изначально вложено в нас, может помочь выстоять… С Агнесс история закончилась, на мягкие пуфики я хочу еще вернуться и одновременно не хочу позволять себе этого — начинается моя борьба. С Дарьей я не в силах что-либо решать. Я могу лишь делать все, чтоб она снова открыла глаза. Кто как не я, мы, мать, можем помочь ей? Никто, понимаешь? Это наше дело… Только наше…
Аку нахмурилась. Как это ни прискорбно, но возникал вопрос: неужели нужен был этот случай в моей жизни, чтобы я понял, что жить стоит в полную силу, чтоб я не тлел на тех чертовых красных пуфиках и не дырявил свои легкие? Или это знак, как говорится, свыше, направляющий меня на правильный путь, а причина могла быть совсем иная? Суть одна: я хочу и буду жить.
Аку. В моей судьбе снова появился мой самый верный друг — Аку. Я хочу и буду жить.
- Я тебя не напрягаю?
- Нет, что ты! Кризис наших отношений прошел уже давно. Кризис по Марксу знаешь?
- Да проходил. Честно говоря, удивлен твоими наблюдениями.
- Я хорошо помню свои ощущения.
Аку отвернулась в сторону проезжей части. Водитель проезжающей мимо машины поцеловал воздух для нее. Подружка улыбнулась и махнула ладонью. А сама, наверняка, обозвала его последними словами. Хотя кто знает, я нагло ворвался в ее жизнь, много воды утекло с тех пор, моя Аку уже и не моя.
- Аку, у тебя есть кто-нибудь?
Девушка резко глянула на меня и медленно отрицательно покачала головой.
- А что?
- Я ничего не знаю про тебя с тех пор, как мы… не виделись.
- Все нормально, ты мой лучший друг все равно.
- Ты потому мне помогаешь?
- Опять вопрос не в тему,— Аку слегка улыбнулась. – Да мне тоже одиноко. С тобой мы, знаешь, как: мы связаны и даже если не встречаемся, эта нить не рвется. Мы возвращаемся, и никто не обижается. Помнишь, когда мы только познакомились, решили, что наше общение будет без обязательств? Ты творишь что хочешь, я творю что хочу, но мы вместе.
- Ты обо мне все знаешь,— я отвечаю за свои слова.
- Ты обо мне тоже скоро все узнаешь… Побежали, автобус сейчас уедет!

Вечером следующего дня я пришел к Аку. Посчитал время, сколько мы не виделись – семь месяцев. Она отыскала меня несмотря ни на что. «Для чего тогда существуют семья, дружба и всякий прочий кал?». Чтобы мы возвращались к жизни.
- Аку, ты мой ангел-хранитель. Мы не встречались такое огромное количество времени, а ты все равно не забыла меня.
Аку опустила глаза, но жевать бутерброд не перестала.
- Больной человек. Ну куда ты без меня?! Иди лучше поешь, а то худой, как кость на нитке.
Улыбка сама появилась на моем лице. Обычно мне бывает сложно говорить прямо о своих чувствах, но тут я сказал, что люблю ее. Она незамедлительно, легко и без всяких намеков, как няня ребенку, заверила меня в ответных своих чувствах.
Это дружеская любовь.

Соседка Аку уехала домой, и на время мы стали жить с подругой под одной крышей. Девушка не страдала бессонницей, в отличие от меня, и темные ночи я проводил в одиночестве на кухне. Как-то раз, крутя чашку с чаем за столом, я обратил внимание на книжку в твердой толстой обложке. Я взял ее, открыл. Оказалось, что это был ежедневник, в котором Аку записывала свои размышления. На первой странице так и было написано «Размышления или просто дневник мизантропа Аку». Да простит меня друг мой за мое любопытство, но девичьи дневники – довольно занятная вещь.
«Я ненавижу этот город. Я в нем одна. Здесь все предают, общаются с тобой только тогда, когда им это надо. Мне некому открыть душу, боюсь ее открывать. За спиной могут так покрыть грязью, что мерзко становится общаться с подобными людьми».
«Кажется, между нами что-то пробежало, пролетело, но не искра, а покровитель дружбы что ли. По – необычный человек, он всегда в поиске чего-то. Только не ясно чего именно. Мне б так жить! По сути у него всего имеется в достатке. Он не гоняется за людьми, он в них не видит что-то эдакое. Нам интересно вдвоем».
«Ну вот и добрались до примитивного бабьего бреда. Он мне нравится».
«Сессия. Пересдачи».
«Ходим и смотрим друг на дружку. Наверное, это у нас такие знаки внимания. Далеко пойдем. Он мне нужен».
«Ладно, пересдачей больше, пересдачей меньше, уже не важно, но переэкзаменовка…».
«По чего-то мудрит. Кто ему придумал такое имя? Он местами ненастоящий бывает, придуманный. Но между нами существует доверие. У него какая-то девушка появилась, из-за которой он уехал в другой город. Я рада за По. Он хороший».
«Завтра у нас собирается народ праздновать день рождения Марины. Придут даже наши напыщенные петухи. Ну Марина знает, с кем “дружбу водить”».
«Говоря знакомым о своих волнениях относительно своей учебы, задумайся над перспективой быть записанным в серые, неинтересные люди. Никто и не задумается, что твои переживания, прежде всего, основаны на глубоком нежелании вылететь из вуза за неимением возможности вернуться обратно, чего этим личностям просто не понять. А у меня переэкзаменовка с комиссией».
«Этот город – рай для мизантропа. В вагоне метро вполне просторно, так нет же, надо задевать меня своими сумками, как будто с вокзала едут, или стоять, пить пиво и вонять перегаром. Стадо!».
«О, боже, ну и день! Он пришел! Сказал, что может помочь с переэкзаменовкой, в частности через деньги, то есть поможет дать взятку… Я согласилась. О расплате решили договориться позже. Продолжение помню как во мраке».
«Я не знаю, я ничего не понимаю, я никак не соображаю. Смысл происходящего дошел до меня на утро следующего дня, дня после пьянки. Я не хочу попадать в мир, в котором живет добрая половина, даже большая часть молодежи».
«По пропал».
«Нет желания идти в университет. Не из-за учебы, нет, я там просто никому не нужна и не важна. Я не ношу юбок и каблуки, а все ребята смотрят именно на таких девушек. Но это еще полбеды. Я удивляюсь своей наивности. Когда я вылечусь от нее? Вроде доверие к людям у меня прошло (По не в счет), да я и держала равнение с этим парнем, но все наши приятели в один голос заявляли, что уже много месяцев назад заметили, что между нами что-то есть. Эти приятели всегда все портят, никого нельзя пускать в свою личную жизнь».
«Комиссия осталась довольна. Боже, я попала. Этот урод требует вернуть деньги. Мне нужны деньги. Где По?! Если бы он знал…».
То что, Аку? Ты поэтому мне всегда напоминаешь, что у меня нет материальных проблем? Поэтому держишься со мной рядом?
Взяв ручку со стола, я черкнул на листе под словами Аку: «Я человек, а не мешок с деньгами. Не обманывай, ибо возвратиться все к тебе».
Со мной встречались из-за денег, общались, потому что одежда на мне была дорогая, но сам я мог ничего не представлять из себя. Я не верил, что Аку могла так же поступить со мной.
Эта дорога еще не совсем стерлась из моей памяти.
Йола, как обычно принеси, пожалуйста.
Время течет размеренно, песок в часах медленно замирает и не сыплется на дно.

В полудреме я почувствовал нежный запах травы. Открыв глаза, я увидел, что лежу на зеленой поляне, вдали простирается полоса леса, и больше ничего нет. Только широкое зеленое поле необъятных размеров и лес, обрамляющий его. Внезапно донесшееся пение заставило меня обернуться назад. На возвышении стоял пожилой человек и тихо тянул песню. Все собранное с благодарностью от жизни, все свои прожитые г оды он вложил в связанные звуки. Так явно чувствовалось тоска, исходящая из глубины человека. Приблизившись к старику, я разглядел большие волдыри, вспоротые раны с еще не окончательно запекшейся кровью на его теле. Кожа на лице его обвисла так, что глаз практически не было видно. Уголки медленно открывающегося рта сползали вниз. Человек своей безобразностью вызывал одно отвращение, но в нем было мое спасение. Приблизившись на расстояние вытянутой руки к старику, я остановился. Песня оборвалась, но незнакомец не поднял глаз на меня. Тут я заметил еще одного человека, стоящего неподалеку. Решив, что от него будет больше толку, я подошел к нему. Это оказалась женщина средних лет с удивительно бледной и гладкой, как молоко, кожей. Она испепеляла меня своим пронзительным взглядом. Ее черные глаза то щурились, то распахивались, вселяя в меня страх. Она оскалилась и разинула рот, как будто собиралась проглотить что-то огромное. У нее не было языка, она была нема. Мне пришлось вернуться к старику. Происходящее уже начинало потихоньку раздражать. Фигуры не двигались с места. Мужчина вынул из кармана своего рваного тряпья морскую ракушку и принялся зачем-то ее грызть. Тонкая острая ракушка рассекла нижнюю губу, на грудь незнакомца закапала кровь. Меня чуть не стошнило. Он не смотрел в мою сторону, и я не стеснялся стоять с перекошенным лицом. Наконец, собрав все силы в кулак, я сказал первое, что пришло в голову:
- Как мне отсюда выбраться?
Пожилой человек показал рукой на женщину, которая теперь уже невинно улыбалась.
- Вы тоже не разговариваете? – спросил я.
- Ты спросил. Ты уже близок к ответу,— проговорил старик. – Надо спрашивать, если непонятно.
- Многое, однако, непонятно,— я начал злиться. – Кто вы? Где я?
- Ищи. Ищи, ибо ты послан на эту землю. Послан на эту землю бороться. Бороться за себя.
- Мне и так нормально.
- Не ври. Видишь, Удаче люди отрезали язык, чтоб не лезла в их судьбы.
Человек еле говорил из-за раненой губы. На него было жутко смотреть.
- Вы не хотите промыть рану? – спросил я спокойно.
- Зачерпни воды из ручья.
Незнакомец протянул мне ковш, и я стал оглядываться в поисках источника воды. Человек помог мне:
- Он под твоими ногами. Ты не видишь вблизи, как и я. Мы оба слепы.
Я зачерпнул воды, дал ковш собеседнику. Тот, нагнувшись, вылил половину содержимого себе на лицо.
- Объясните мне все,— попросил я.
- Ищи. Не позволяй Силе покинуть тебя.
- Это слышали уже. Что искать? Зачем бороться, почему надо всегда бороться?
- Иначе ты сможешь только сниться.
Старик снова запел. Я стоял и ничего не мог понять. Вдруг человек заговорил:
- Ты вернулся ко мне, увидев, что женщина-красавица не в состоянии помочь тебе. Я мерзок тебе, но ты держишься за меня. Так пользуются самым грязным для выгоды.
- Старик, ты мне скажешь, где тут дорога куда-нибудь? – меня трясло от страха.
- Дороги заросли травой. Ты сам проложишь себе путь, отказавшись от своих принципов,— незнакомец набрал оставшуюся воду в рот.
- Никогда.
Старик молниеносно отреагировал, выплеснув розовую от крови воду на меня. Я отпрянул, машинально закрыв руками голову, но когда посмотрел в сторону старика, то увидел, что он засеменил к лесу.
У меня подкосились ноги, и я упал на землю.

Проснулся я от крепкого удара по лицу. Аку, раздраженная, не переставала пинаться и материться. Я ее никогда такой не видел, но выглядела она эффектно.
-Придурок! Как ты мог подумать так?! Совсем мозги прожег! Хочешь тут сдохнуть, так помирай. Тебе хотят помочь, а ты помешан на себе, ничего уже не соображаешь!
Я протер глаза руками и попытался собрать мысли в кучу. Куча разваливалась.
- Мммм… Ак-ку…,— только и смог проговорить я.
- Поднимайся быстро! – девушка схватила меня за руки и стала тащить на себя. Я поднялся с дивана, и мы пошли прочь из этого места. Голову постоянно клонило к земле от собственной тяжести. Все тело ныло.
Я молчал, а Аку все не уставала ругаться. Мне удалось прервать ее изречения:
- Знаешь, мне кажется, я сейчас видел себя в будущем во сне.
- Эгоист,— был ответ.
Больше никто из нас не проронил ни слова. Так, молча, мы зашли в мою квартиру. Аку сидела на кухне, пока я мылся, затем легла в мою постель и сделала вид, что спит. Я решил ничего не менять, пошел на балкон, закурил и чуть не умер, когда в кромешной тишине, словно привидение, на воздух вышла Аку.
- Так напугала, что аж сигарета погасла,— пытался пошутить я. Девушка только покачала головой и села рядом. Мне было стыдно, что подружка возится со мной, как с маленьким. Я беснуюсь, она разгребает. Я падаю, она меня вытаскивает. Ответственность за нее лежит на мне.
- Тебя невозможно понять,— промолвила подружка.
- Это подвластно только психиатру.
- Да нет, ты обыкновенный, только придумал себе сам кучу проблем. Тебе вообще что от жизни надо?
- Не знаю. Я не знаю, как мне распоряжаться тем, что я имею.
- Ничего в жизни не видел, а столько угнетений. Тебе, наверное, никогда дуло пистолета к виску не приставляли, потому что тебя поставила на спор твоя подружка-шлюха. Ты не знаешь, что это такое, когда твоего друга заковывают в наручники и уводят на долгие года в неволю. Тут уже ни о каких ангелах думать не станешь.
Открылась новая сторона человека. Не понять было одно: чей дневник лежал на столе с довольно наивным описанием дней. Неважно. Я провел ладонью по спине подружки, мне стало жалко ее. Она крепкая, полная моя противоположность.
- Тебя еще просят деньги отдать? – спросил я. Девушка закусила губы.
- Да, звонят каждый день. Я не вернусь в общагу, буду жить у тебя. Меня могут найти в любой момент. А сейчас еще самое сложное время в учебе.
- По этому поводу не волнуйся, ты точно все сдашь, а с деньгами я тебе помогу. У меня же их много.
- Язва.
- Это твоя благодарность?
Девушка засмеялась.
Молчание. Аку:
- У тебя что-нибудь хорошее в жизни происходит?
- Я не умею это видеть.
Правда.

Утром подружка захотела, чтоб мы пошли в какое-то место. Сказала, что это должно нам помочь. Аку даже не подозревает, что снова оказалась права.
Место это оказалось чем-то вроде клуба анонимных алкоголиков, с той разницей, что здесь собирались не пьяницы, а люди с различными, как им казалось, завихрениями в психике.
Стандарт: все садятся в круг, и каждый по очереди начинает повествовать свою историю. Сам себе удивился, но чужие тараканы в голове увлекли меня посильнее моих собственных. Все происходящее было похоже на просмотр многосерийного фильма. Люди не боялись рассказывать о себе и рассказывали увлекательно.

«Год назад, осенью, мне надо было зайти по просьбе друга в студию посмотреть и оценить его новое творение. Он снимает рекламные ролики. Так как студия находилась в центре города, мой путь лежал между потрясающими старинными зданиями, «охраняемыми государством». Витрины магазинов были украшены разноцветными гирляндами и огоньками по случаю праздника. Мой взгляд как-то сразу приклеился к бело-золотой вывеске «Стеклянные слезы». Название кажется не очень оптимистичным, но я решил зайти. Стоило сделать шаг внутрь, как мозг отказался воспринимать и обрабатывать полученную информацию. Стеллажи на всех четырех сторонах были до потолка заставлены стеклянными с золотом вещицами разных размеров, но все они так ярко сверкали от света такой же стеклянной люстры, что непроизвольно приходилось щурить глаза. Чего тут только не было! Я выбрал небольшой шар на золотом блюдце. Шар с легкостью умещался в ладони. Внутри него находилась стеклянная птица с распростертыми крыльями. Было очень интересно, как она там держалась, никогда не касаясь краев шара. Пузырьков от жидкости не было, никаких веревочек и проволочек тоже. Птица была сделана с душой, потому что в ней хранилось чувство полета, как бы это странно ни звучало. Хватало одного взгляда, чтоб понять, что это существо летит.
Я уронил шар. Специально. Этот момент, когда он летит вниз, становясь все меньше и меньше, а потом в миг разлетается на миллион блестящих частей, я запомнил очень хорошо. Такая красота! Непередаваемо… Однако птица осталась целой. Этого я и хотел: освободить ее. Чтоб никто больше не смотрел, как она плавает в шаре.
На полу помимо осколков стекла образовалась лужица. Значит, там все-таки была жидкость. Я расплатился с продавцом, как если бы купил шар с блюдцем, и вышел на проспект. Дошел до ближайшего газетного киоска и попросил дать мне путеводитель по городу с перечислением всех магазинов. Тех, которые я искал, оказалось где-то около тридцати. Я направился в первый ближайший. Он также располагался на одной из центральных улиц. Стоило сделать шаг внутрь, как мозг отказался воспринимать и обрабатывать полученную информацию. Стеллажи на всех четырех сторонах были до потолка заставлены стеклянными с золотом вещицами разных размеров, но все они так ярко сверкали от света такой же стеклянной люстры, что непроизвольно приходилось щурить глаза. Чего тут только не было! Я выбрал небольшой шар на золотом блюдце. Шар с легкостью умещался в ладони. Внутри него находилась стеклянная птица с распростертыми крыльями. Было очень интересно, как она там держалась, никогда не касаясь краев шара. Пузырьков от жидкости не было, никаких веревочек и проволочек тоже. Птица была сделана с душой, потому что в ней хранилось чувство полета, как бы это странно ни звучало. Хватало одного взгляда, чтоб понять, что это существо летит.
Я уронил шар. Специально. Этот момент, когда он летит вниз, становясь все меньше и меньше, а потом в миг разлетается на миллион блестящих частей, я запомнил очень хорошо. Такая красота! Непередаваемо… Однако птица осталась целой. Этого я и хотел: освободить ее. Чтоб никто больше не смотрел, как она плавает в шаре.
Расплатился, вышел. Доехал на метро до следующего магазина стеклянных вещиц. Стоило сделать шаг внутрь, как мозг отказался воспринимать и обрабатывать полученную информацию. Стеллажи на всех четырех сторонах… И так еще несколько дней подряд! Я потратил кучу денег на этих птиц; вид падающего и разбивающегося шара не оставлял меня в покое. Это была болезнь. Осколки стали для меня такой же неотъемлемой частью, как чай по утрам. Затем моя подруга купила мне целый пакет маленьких стеклянных шариков, предназначенных для новогодней елки, и я стал разбивать их дома. Теперь осколки были мельче, но, если в комнате хорошее освещение, они искрятся еще ярче».

«Я боюсь быстрого чтения лекции. У меня начинается истерика, когда я не успеваю законспектировать то, что следует записать. Однажды я чуть не разревелась и стала буквально умолять преподавателя читать помедленней, за что он выгнал меня из помещения. Я посещаю немногие лекции; только те, которые ведут в основном пожилые преподаватели, потому что они проговаривают каждую фразу с расстановкой так, что мне легко конспектировать».

«У меня страх тишины. Я не могу терпеть отсутствие звука. Как-то я стоял на платформе в метро, было очень-очень тихо, вокруг ни души, поездов нет; я побежал по станции, ища кого-нибудь, и, не найдя никого, я громко завизжал. Приехал поезд, и я буквально влетел в него, с единственным желанием умчаться из этого страшного тихого места… Все из-за того, что в плеере, который всегда при мне, сели батарейки… Когда я иду по делам в одиночестве, то всегда беру с собой музыку, а то мало ли где придется оказаться наедине с пронзительной тишиной».

«Меня часто посещают мысли о смерти друзей и близких. Порой воображение такое четкое и яркое, что я содрогаюсь от осознания того, что все это творится в моей голове. Это мерзко, ужасно, вообще это грех. Как-то раз я осталась одна дома, потушила везде свет и стала бродить по квартире. Подошла к окну и тут снова эти мысли. Жить в одиночестве хуже некуда, начинаешь уже от безысходности говорить сам с собой. Мне представилось, что у меня нет никого в живых из родственников, что я стала одиноким волчонком и пытаюсь выжить в своей прошлой жизни, чтобы перейти в новую. В моем воображение переумирали все мало-мальски дорогие мне люди, так что черти напьются от радости, увидев меня в своих краях».

«Театр, где я работаю, ставит неординарные, странные, новаторские спектакли. Их не каждому дано понять и почувствовать, поэтому публика у нас была соответствующая: люди творчества, такие, которые не считаются со временем и местом, одним словом — со сдвинутой крышей. Однажды в мае-месяце на один из таких постановок собралась пестрая, яркая, я бы даже сказала, экстраординарная толпа. Вообще все эти люди считали необходимостью в своей жизни посещать наш театр, иначе они – не представители своей плеяды! Спектакль был сыгран, зрители разошлись. Я всегда ухожу из театра через зрительские сидения – таким образом становишься близким со зрителями. Но это так, мой маленький каприз. Уже пройдя половину зала, я услышала, как кто-то тихо скулит. Между креслами сидела маленькая белая пушистая собачка. Таких приобретают женщины утонченные. Впрочем, всякая светская дамочка считает своим долгом таскать с собой собаку миниатюрных размеров. Ее кто-то потерял, оставил, и я не могла покинуть такое жалкое существо. Мы сразу понравились друг другу и вместе отправились ко мне домой. Впрочем, следовало бы сообщить в нужные места о находке, но мое одиночество взяло вверх над моралью. Я живу одна, мне уже не пятьдесят лет, я только стараюсь выглядеть хорошо. У меня есть внуки, только понятия не имею, где они. Птенцы улетели из гнезда, покинули его. Моя вторая половина давно умерла от старости. Я нашла друга, мы привязались друг к другу, проводя все время вместе. Я была счастлива с этим маленьким существом. И вот однажды объявилась его хозяйка. Дизайнер, модельер, не помню, неважно, вся из себя недотрога-эстетка. В театре на репетиции разоралась. Мне пришлось вернуть белый комочек обратно. Дома стало тихо, что давило на разум; сплошное безмолвие, ни одного голоса и звука жизни. Все стало как прежде. Вот так вот что-то приходит, оставляет след и исчезает, а след остается. Скажете, с чего такие переживания, но мне кажется, ведь я старею, что помру на сцене. Дело не в том, что это лучшее для актера, а в том, что не могу я не чувствовать биение жизни рядом. Оно же есть только в моем театре, где я оставила свою молодость, где я ее снова приобрету».

«Я работаю в одной торговой компании и параллельно продолжаю учебу в университете. Год назад мой начальник вызвал меня к себе в офис. У него было предложение ко мне отправиться на окраину страны, в город на берегу моря, где бы я был лицом нашей компании. Мое дело заключалось в сидении в конторе и присвоении своего объективного мнения идеям начинающей фирмы. Там я познакомился с одной женщиной. Я не смогу описать ее, она была настолько необычной красоты, она вся светилась, от нее шла положительная энергия. Я не знаю, что еще сказать, короче, она была ангелом. Мы познакомились. На удивление легко. Лично я думал, что такие особы кого попало к себе не подпускают. У нас завязалось общение, мы хорошо ладили. Затем последовали романтические прогулки, плавание на яхте и встречи рассветов… И однажды она исчезла. Когда я ей звонил, она говорила, что у нее совершенно нет сейчас времени на меня, что все у нас отлично и она позвонит как только сможет. Позвонить — это было все, на что она была способна. Потом она призналась, что ее уже тошнит от моей настырности, что она никак не развивается со мной. Ей необходимо узнавать мир, а я ей не позволяю этого. Я никак не мог понять, что я делаю не так, ведь мы всегда вместе исследовали город на интересные места, всегда что-то открывали новое. Знаете, еще в школе одна моя подруга сказала, что я «очень чувствителен». Мы всегда думаем не то, что думают про нас другие люди. Порой слова в наш адрес заставляют нас взглянуть на себя совсем с другой стороны. Это всегда идет на пользу. Так эти слова меня в тот момент очень удивили. Как бы то ни было, от меня улетел мой ангел. Говорить, какой стала моя жизнь, совершенно бессмысленно, все вы и так это знаете. Я жутко опустился. Нет, я не пил, не хотел сигануть с крыши своего дома. Как бы так сказать… Мое внутреннее состояние мне нравилось. Мне нравилась меланхолия. И то, какое движение делала моя уставшая рука, чтобы достать чашку с утра, мне тоже нравилось. Так было тепло и тихо от этой хандры. Это сродни с чувством, когда тихо плывешь по водоему на маленькой деревянной лодке; когда те, кто на суше, тебя совершенно не интересуют, а сам себе ты кажешься уникальным и намного ценнее, чем остальные. Да, ценнее, ведь именно ты воспринял все «подарки» жизни. Ты знаешь, какое дно у нее, куда человек может пасть. Самое замечательное во всей этой грустной истории – момент, когда на твоем пути попадаются такие же люди. Поначалу я смотрел на них, как на кучку неудачников и вообще лишних людей. Понятия не имею, что произошло, но какой-то проводок в моей голове воткнулся в нужное гнездо, и, представьте себе, я ведь схож со всеми теми, кого я так презираю!
- По, о чем ты? – перебила меня Аку. Она была изумлена и в то же время встревожена.
- Понимаешь, мне нравилось все это, весь этот мазохизм.
Нас никто не пытался остановить, все, наоборот, с интересом слушали наш разговор. Я продолжал:
- Ты многого не знаешь. Это тяжелая тема.
- Все решаемо.
- Скажи, что ты знаешь обо мне?
Аку опустила глаза. Я был с ней несправедливо жесток. Меня понесло. Совершенно не волнуясь о незнакомых людях, сидящих рядом, я чувствовал, что мне следует высказать все. Аку, облокотившись на поручень стула, ладонью подпирала голову и грустно осматривала квадратики плитки на полу. Мы сидели через двух людей, парня и женщину, которые чему-то улыбались между собой. Среди нас был психолог, который спас положение, сказав мне, чтоб я продолжал говорить со своей подругой. Тут Аку оживилась и с вызовом бросила:
- Скажи, что хотел, что скрывал.
- Я хотел сказать тебе, что многое из того, что ты знаешь обо мне, просто выдумка. Я придумал свое прошлое для новых знакомых, а сам начал верить в него, как будто это было взаправду. Даже мысли нет, что этого всего и в помине не было. Настолько сложно было вернуться в прошлое, ощущать его вздохи, .. стоя на его ребрах… Мне нечего было дать, отсюда все пошло. Пошло так, что остановить уже было сложно… Вот зачем мне это дурацкое имя По? Ведь его не было никогда. Оно придумано. Я весь придуманный.
- Мне иногда тебе нечего сказать. Хочется одним ударом поставить твои мозги на место.
- Пойдем, пожалуйста, отсюда. Надо зайти в магазин для Дарьи.
Аку повиновалась. На улице она спросила:
- Почему ты подумал, что мне нужны деньги от тебя? Ты совсем уже не отличаешь хорошие отношения от скрытого лицемерия.
- Забудь,— больше у меня не нашлось слов. Сам не знаю, почему так поступил.
Мы зашли в небольшой продовольственный магазин. На стене у входа висел телевизор, показывающий американский боевик. Аку быстро сориентировалась и стала набирать разнообразные пакетики с едой. На телеэкране плохой парень бесперебойно пускал пули с таким шумом, что меня это заинтересовало. Я встал напротив телевизора и стал вникать в сюжет фильма. Шла перестрелка между полицейскими и бандой в деловых костюмах. Одна горячая пуля попала в плечо чернокожему полицейскому. Через несколько кадров он, лежа с закрытыми глазами на больничной койке, произнес:
- Когда после ранения я понял, что еще жив, я сказал себе: «А почему бы не дышать полной грудью, раз я еще могу это сделать?».
Подошла Аку, и она тоже видела этот момент. Не знаю, поняла ли она что-нибудь, ее лицо не изменилось, но, как обычно, нехотя, фраза запала в меня. Я смотрел на золотистые волосы подружки, пока она стояла у кассы, и вздохнул как мог глубоко».
«По находит себя. Постепенно».

15 октября 2004 года  11:00:26
Абрамцев | Москва | Россия

---

Олег Галинский

* * *

Четвёрка по труду
(Владивостокские рассказы)
Чуть выше Набережной города Владивостока расположен кинотеатр «ОКЕАН», где сейчас проходят кинопремьеры и кинофестивали. Тогда в семидесятых это круглое здание в центре города с стеклянным было ультрамодным архитектурным круглым фасадом было одним из достопримечательностью города. Помню, сразу после входа в фойе, налево стоял стеклянный саркофаг с чучелом оскаленного тигра, в стекле были небольшие щелки размером для монет. И под ногами тигра постоянно находились россыпи монет разного достоинства, кто-то добрый из детворы у кого на подходе к кинотеатру ещё не отняли деньги пихали и бумажные деньги в эти щели.
А на специальном вернем этаже холла устраивались выставки фото, художественные и прочие выставки. Выставлялся там время от времени и стенд из мастерских нашей школы, на котором блестели и сверками молотки, пассатижи, гвоздодёры, и ещё что-то. А блеск этот и лоск достигался с помощью известной зелёной пастой гоа.
Уж очень запомнился мне этот стенд и вот почему. На паре уроков по труду которые длились по сорок пять минут, разобрали, значит, ученики разные инструменты и удалились к шлифовальному валу. Сначала я подошёл к валу с завистью наблюдая как соученики шлифуют инструменты, затем, подойдя к стенду, я снял беззаботно циркуль, и вновь направился к работающему станку со шлифовальным валом который уже плотно обступили ребята…. Протиснутся между сверстниками никак не было возможности, и тогда сзади тогда просунув с трудом руку я пихнул циркуль в резво вращающийся вал, утыканный щётками. Вот. Вскоре кто-то отошёл, а через какие-то секунды кто-то вдруг отскочил почему-то в сторону. Место высвободилось, и я встал уже сбоку на рабочее место. Все и я тоже были увлечены эти интересным трудом полировкой инструментов. Встав как-то сбоку и вытягивая ручонку я вновь начал пихать циркуль в быстро крутящийся вал станка. Станки токарные были какие-то древние и интересные все толи, немецкие то ли австрийские вполне возможно трофейные. Да, ну, вернёмся к циркулю. Все были настолько увлечены, что даже не заметили моих действий. Пихал я этот циркуль не ради корысти или удовольствия, а ради выполнения учебного задания, хотя признаться, задания мне такого не давал. Просто я тоже хотел внести свою лепту в работу юного коллектива – шлифовать инструменты. Сколько раз «отмахивался» этот вал от моего циркуля не помню, но в какой-то очередной вал оттолкнул циркуль, который в свою очередь остриём ужалил и не первый раз в руку рядом стоящего. Все были увлечены и никто даже не догадался кто и что. Наверное, думали, что электричество вышло откуда-то из под контроля, или сам вал как-то ударял. Щётки вала маскировали само жало циркуля, и, скорее всего этот циркуль я пихал вниз вала. Сейчас с усмешкой вспоминается тот циркуль.
Так начиналась моя трудовая деятельность. Иногда нужно наряду с другими сотоварищами мастерить какие-то совки, полу венские табуретки. Но чаше всего нужно было стоять за тисками и что-то точить, пилить или шлифовать.
Когда трудовик удалялся то некоторые тайком, то токарничали, то выделывали всякие интересные инструменты. Помнится один «подмастерье» вставив полотно начал мастерить такой тесак! Акулу океанскую можно было в морской стихии распороть напополам! Двое других устроили фехтованье напильниками, искры сыпались по всей мастерской, учитель по труду резко одёрнул обоих.
Ну а за труды за год мне поставили четвёрку, наверное, за этот самый блестящий циркуль.

пятница, 15 октября 2004 г.

16 октября 2004 года  01:20:14
ОЛЕГ | ВЛАДИВОСТОК | РОССИЯ

---

Пургей Вяковенко

Сирофим Пакровский.

На землю опускался богровый закат, в своей квартире которая была в центре города сидел маленький мужичек Сирофим. Он служил в пожарной части младшим лейтенантом, и каждый день после рабочего дня посещял неподалеку от своего дома маленький ресторанчик который находился в уютном подвальной помещении возле морга. Сегодня как ему показалось был совсем необычный день, та женщина с которой он взял взятку, ее сын который смотрел на него со слезами на глазах когда он вымагал у его матери деньги, и тот странный парень который сказал ему что он Миссия. Но день шол своим чередом,— работа, взятки, начальство, и самое приятное для него маленький ресторанчик возле морга. Он доедал свой фирменный "Лангет", допил любимое вино с "Садовой улицы" — которое каждый день приносила пожилая женщина для ресторана, и отправился к себе домой. Сирофим,— не любил смотреть телевизор, и сегодня он решил его просто не включать, достав книгу он стал читать криминальный роман "Братуха из селухи" — который он очень любил. Вдруг у Сирофина внезапно случился сильнейшей позыв в животе, что? — подумал он,— Не уж ли "Фирменный лангет"! — Ну я им устрою! — подумал Сирофим,— Завтра же приду туда с проверкой! — Закрою к чертовой матери, хулиганье! — Позыв окончательно сократил его желудочную мышцу, и он незамедляя ход отправился к туалету. Вдруг неожиданно раздался звонок в дверь, "Сирофим!, открывай это я Дима!,— я как и обещал девочек привел — да и выписть взял. Открывай сейчас погудим!" — Сирофин оказался в очень тяжелом положении, с одной сторы ему срочно надо сходить в туалет, а неоткрыть дверь другу с девочками будет просто невозможным, Дима — может подумать что я от него прячусь, и могут быть потом разные обиды друг на друга. В этот момент он испытал резкую резь в области живота и совершенно не смог сдержаться что бы не постонать. О, слышите девченки! — он там уже гуляет по моиму! — Эх и сирофим! — Ну дает!, Дима уже был уверен что Сирофим дома, и продолжал студать в дверь кулаком. Сирофим в это время скорчился на полу схвотившысь за живот и сдерживая боль и позывы, пытался затоиться. Ну попал подумал Сирофим, во дела, Дима заподозрив неладное решил что с Сирофимом что то случилось. Сирофим! — что там с тобой?! — я щась дверь ломать буду! — Дима бывшый спец назовец, и сломать для него дверь не составляет большого труда, Сирофим уже практически не мог сдерживать позывы, и любое нелепое движение могло закончиться плпчевно. Тут Дима мощным ударом нагой — выламывает дверь, и видит Сирофима лежащего на полу скорченным, в момент неожиданнного удара Сирофим окончательно потеряв контроль на ситуацией, издавая глухие громкие звуки выпускает весь сегодняшней "Фирменный лангет"...... Продолжение следует.

16 октября 2004 года  17:12:54
Пургей Вяковенко | matrix_cloun@pisem.net | MOSCOW | RUSSIA

---

* * *

На землю cпускался богровый закат —
Ну полный отпад! Сирофим — ты бугор!

18 октября 2004 года  02:35:28
Tierarzt | Bernau | Uzhass

---

Олег Галинский

* * *

Германия самый читающий народ в Европе а может быть и в мире (В Китае тоже много читают). Вот мы и ищем долюшки вблизи Франкфурта-на-Майне.

19 октября 2004 года  01:42:23
ОЛЕГ |

---

Сологуб

Обыск

Обыск

20 октября 2004 года  08:37:59
1 | 1 | 1

---

Олег Галинский

* * *

Арбузы
Прогуливался я как-то летним вечерком в пригороде. У пансионатов, где отдыхали люди, на дороге стоял Газ-52 кузов которого наполовину был заполнен арбузами. Арбузы продавали. Я прошёл мимо грузовика, и уже отойдя некоторое расстояние, услышал крики с кузова. Некоторые отдыхающие потянулись на шум. Подошёл и я. С кузова матерился пьяный мужик продавец. Крик и мат усиливался. Затем мужик, схватив арбуз, швырнул его вниз за борт, следом второй и третий. Хорошо, что у открытого борта никого не было. Кто-то из женщин осмелился спросить мужчину о причине его метания арбузов. Но мужчина всё ругался безбожно, швырнув на асфальт ещё пару арбузов. Спустя минуты к грузовику подошёл второй мужик, и оба пьяные стали, матерится и орать. Оказалось, что один покинул ненадолго другого, но задержался где-то. А тот явно от одиночества или, скорее всего от невозможности отлучится по какой-то нужде он начал скандалить и орать. Ещё некоторое время крики продолжались. Потом вывив чего то из алкоголя крики прекратились. И не жалко арбузов?

Четыре глаза.
Реклама по телевизору — «Выставка восковых фигур». Всякие аномалии тела и уроды. Но на экране мужская физиономия с четырьмя глазами. Если глянуть мельком на экран телевизора, то, кажется что двоится! Вот и не жрал, а уже двоится! Даже по трезвому и как по-пьяному. Кошмар.

Солнечный зайчик.
В далёкие времена, в солнечные летние дни я по необходимости сигналил школьному другу зеркальцем в окно. Поймаешь зайчик и в окно. Ох, и строгий был папаша у него. Иногда он просто не пускал сына на улицу. И честно говоря, правильно делал, потому что улица «Шмайсер Страссе» была для многих дорогой в тюрьму. Сынок не пил и не курил. Так в кино сходить на новую картину или на рыбалку. Правда рыбалка была у него весьма странная. Поймав рыбу на леску, он «отводил душу». Начинал хлестать бычка об камни, затем приводил в чувство несчастную рыбу окуная её в родную стихии. Да… Что это я рыбе, начал с солнечного зайчика…Ну вот посигналил я ему как то, а папаша выбежал на балкон и начал орать. Как будто я «зайчиком» как какую-нибудь вазу разбил. Да пошли вы к чёрту с рыбалкой и зайчиками!

Шахматисты.
В конце 80 годах я играл в одной конторе в шахматы в обеденное время. Были шахматные часы, подтягивались партнёры и болельщики, любители шахматной игры и красоты композиций. Турниры проходили весело, многие встревали, советовали, болели, обсуждали.
Вот только не играл один мужичёк сидевший у окна. Мужичёк этот нервно всегда сосал сигарету, слюнявя фильтр, иногда он что-то читал, иногда что-то нервно ковырял или выстругивал вострым ножом весь карандаш. Редко был в настроении. Похоже, шум он не очень одобрял, наверное, он всё же любил уединение. Вот в один день, когда мы разыгрывали партию, причём уже молча, вот этот самый мужик молча подошёл к доске и стал разглядывать композицию. Подойдя, он встряхнул всю доску, и горсть оставшихся фигур швырнул в окно пятого этажа. Затем он закричал что-то. Хотя как раз кричать повода не было. Потому что расположение фигур было интересным и красивым, а мы игроки играли молча. Моментально как в бою оценив внешнюю позицию. Не бегом, но боком-боком, я из этой комнаты и ходу… Кто-то видел вылетевшие фигуры на дорогу. И некоторые фигуры всё же принесли с улицы. Но двух, каких то фигур всё же так и не нашлось. Однажды в курортной зоне видел, как мужики играли в большие, такие настольные шахматы, как-то незаметно игра перешла в спор, затем, расхватав фигуры, начали замахиваться, и матерится, угрожая нанести друг другу телесные повреждения.
Вот такие вот случаются шахматы. Мораль сей басни такова — опасны шахматы игра.

22 октября 2004 года  00:10:55
Олег (ОЛЕГ) | Владивосток | Россия

---

Владимир Бунякин

Горе от ума-2

(С) Владимир Бунякин, 2004

Владимир Бунякин
ГОРЕ ОТ УМА-2
Комедия в одном действии

Все события и персонажи пьесы являются вымышленными. Автор не несет ответственности за случайные совпадения или сходство событий и персонажей пьесы с реальными случаями и лицами.

Время действия – Миллениум, зима.
Место действия – дача на окраине Москвы.

Действующие лица:
БЫЛЬЦЕВ Егор Кузьмич – российский чиновник оч-чень высокого ранга, нетрезвый пожилой мужчина неблагообразной наружности;
СОФЬЯ – дочь Быльцева, крикливо одетая и накрашенная жеманная особа тридцати «плюс-минус» лет;
МОЛЧАЦКИЙ Василий – ученый, бывший муж Софьи, скромно одетый мужчина средних лет, крепкого сложения, но интеллигентного вида, в очках;
ПРЕСС-СЕКРЕТАРЬ, он же ХАЛДЕЙ – пресс-секретарь Быльцева, услужливый мужчина 22-40 лет;
ОТЕЦ КОНДРАТИЙ – священник, немолодой мужчина с большим брюхом;
ЖЕНИХИ:
ПРОКУРОР, он же ПРЕЕМНИК – мужчина средний во всем;
БАНКИР – мужчина среднего возраста практически без половых, национальных и классовых предрассудков, законченный демократ;
БАНДИТ – ранее судимый мужчина среднего возраста и рязанской наружности из бывших спортсменов-единоборцев.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ (и единственное)
На сцене – хорошо сервированный стол, за которым вальяжно восседает на кресле, напоминающем трон, Быльцев. Вокруг стола также несколько стульев. На столе, помимо прочего, бутылка водки «Финляндия». В стороне от стола стоит Софья.

БЫЛЬЦЕВ (Наполняет рюмку водкой, выпивает. На лице – блаженство).
Эх, благодать, кто понимает!
Грибки, чекушка, выходной…
Так кто к нам, доча, приезжает?
Жених, что ль, твой очередной?
Мне эти воровские рожи
Поднадоели все уже.
Вот муж твой парень был хороший —
И мне, и маме по душе.
Какого ты с ним разбежалась?
Ей-ей ума не приложу.

СОФЬЯ
Ах, папа! Не дави на жалость
И не жужжи!

БЫЛЬЦЕВ
Ну, не жужжу.

СОФЬЯ (кивая на Быльцева)
Ему еще ума хватает
Нести свой стариковский вздор,
Когда мне руку предлагают
Бандит, Банкир и Прокурор.
Все ныне при чинах и званьях,
При миллионных состояньях —
Не то, что бывшая родня.
Все – искренни в своих желаньях:
(Кокетливо) Хотят меня.

БЫЛЬЦЕВ
А не меня? (Софья отшатнулась в ужасе).
Да что ты, Соня? Не пужайся!
Я ж не об этом, о другом.
Вокруг кричат: «Обогащайся!»
А лучший способ? Вот: наш дом.
Пролез в семью – считай, ты в силе.
Прижился – ты как я почти.
Хошь – становись буржуазией,
Хошь – нагибай хоть всю Россию,
Хошь – посади, хошь – отпусти,
Хошь – набивай себе карманы,
И, будь ты трижды демократ,
Все – что министры, что путаны —
Перед тобою лебезят.
Что б ни творил ты – все законно
И… как бишь… конституционно.

СОФЬЯ
Да, это здорово – быть в силе!

БЫЛЬЦЕВ
Гм… Покуда морду не набили.

Входит Пресс-секретарь.

ПРЕСС-СЕКРЕТАРЬ
Егор Кузьмич, прошу прощенья,
Что отрываю вас от дел…
Там к вам пришел без приглашенья
Ваш бывший зять.

СОФЬЯ
Ну, обалдел!
Еще его тут не хватало.

БЫЛЬЦЕВ
Да он пришел гулять с детьми.
А ты когда с ними гуляла?
Все счастья ищешь, черт возьми!
Уж сколько раз тебе твердили:
Не в деньгах счастье… может быть,
А в том, чтоб все тебя любили,
Чтоб уважали, чтоб ценили…

СОФЬЯ
А сколько стоит полюбить?
Когда на выборах в Находке
Всем избирателям твоим
Раздали по бутылке водки —
Ты этим полюбился им?
Когда в Сибири, на Урале
Все за тебя голосовали
Под хор оплаченных шутов —
Ты этим заслужил любовь?
Скажи-ка, папа, ведь недаром…

БЫЛЬЦЕВ (перебивает)
Ну, даром только за амбаром.
А что касаемо любви,
По мне – так хоть с козлом живи.
Обманет – что ж, тебе наука,
Вот только жаль страну и внуков.
Придет какой-нибудь урод,
Все, что я недопер – упрет,
А там, глядишь, забавы ради
Еще и в душу мне нас…гадит.
Любовь ведь, как известно, зла.
(Пресс-секретарю). А ты что скажешь, вражья сила?

ПРЕСС-СЕКРЕТАРЬ
Ну-у… выйти замуж за козла
Все ж лучше, чем за крокодила.

СОФЬЯ
Ах, так? И кто тут крокодил?

ПРЕСС-СЕКРЕТАРЬ
Нет-нет, я ж в философском смысле.

СОФЬЯ
Смотри мне… Здесь один чудил…
Все лез учить – как жить, как мыслить,
Как нам промышленность поднять,
Как разучиться воровать…
Искал в болоте облака,
Пока не получил пинка.

БЫЛЬЦЕВ
Вот дурья бабья голова!
Ей что болото, что Москва.

СОФЬЯ
Да мы тут все в одном болоте,
Так что по сути я права.
(Пресс-секретарю). Коль хочешь быть у нас в фаворе,
Сиди и квакай в общем хоре.
Иди!

ПРЕСС-СЕКРЕТАРЬ
А как же…?

СОФЬЯ
Ты не слышал?

ПРЕСС-СЕКРЕТАРЬ
Уже иду. Вернее, вышел.

БЫЛЬЦЕВ (выпив очередную рюмку водки)
Нет, стой! Я что-то подзабыл,
Какого ты ко мне входил.
Чего-то ж, видимо, хотел,
Раз оторвал от важных дел?

ПРЕСС-СЕКРЕТАРЬ
Там к вам…

БЫЛЬЦЕВ
Ты погоди, постой,
Я ж не дебил тебе какой.
Вот хряпну допинга сто грамм,
А там, даст Бог, все вспомню сам.

ПРЕСС-СЕКРЕТАРЬ
А как не даст?

БЫЛЬЦЕВ
Рецепт простой:
Хлебнуть еще разок-другой.
Мой организм – он меру знает.
Вот выберет свои ноль семь —
Такого понавспоминает,
Что вам тут станет тошно всем.

СОФЬЯ
Мне и сейчас уже не очень…
Ты, пап, за старое опять.
А мог бы ради счастья дочки
И потерпеть.

БЫЛЬЦЕВ
Кого?

СОФЬЯ
Короче,
С тебя хватило б и ноль пять.
Ведь ты уже совсем седой,
А водку жрешь как молодой.

БЫЛЬЦЕВ
У нас такой менталитет:
Пока не выпьешь – счастья нет!
А выпил граммов двести-триста —
И ты уж сам себе министр.
Прибавил к ним еще стопарь —
И ты уже почти что царь.

СОФЬЯ
Пап, а ты богом не бывал?

БЫЛЬЦЕВ
Не-е, столько я не выпивал.

Наполняет водкой две рюмки и берет по рюмке в каждую руку.

Еще по рюмочке – за дам (Выпивает одну рюмку, светлеет)
И приближение к богам (Выпивает вторую рюмку, расплывается в улыбке),
И вот в башке зашевелилось,
В мозгах чегой-то закрутилось —
Еще бы разобрать, что там.
Та-ак, разбираю… Ешкин кот!
Там Васька мерзнет у ворот.
(Софье). Ну мужа-то могла позвать…

СОФЬЯ
Он бывший муж.

БЫЛЬЦЕВ
Эх, вашу мать!
Да он один любил тебя!
Он даже уходил любя.
(Пресс-секретарю). Зови немедля Ваську, смерд!

Пресс-секретарь стремглав выметается из комнаты.

СОФЬЯ
Все! Начинается концерт.
Ты, папа, видимо, страдаешь
Непроходимостью мозгов.
Зачем ты Васю приглашаешь?

БЫЛЬЦЕВ
Чтоб он взглянул на женихов.
Он парень честный и простой,
Не новый русский, не крутой.

СОФЬЯ
А что, быть новым русским – плохо?

БЫЛЬЦЕВ
Нет, хорошо… пока живой.

Входит Молчацкий.

А вот и Вася.

МОЛЧАЦКИЙ
Добрый вечер.

БЫЛЬЦЕВ
Да заходи ты, не боись.

МОЛЧАЦКИЙ
Как жизнь?

БЫЛЬЦЕВ
Спроси чего полегче.
Жизнь бьет ключом – только держись.
Чуть что – как даст по голове!
А у меня ведь их не две.
Вот Сонька замуж собралась…
Зачем ей это нужно, Вась?

МОЛЧАЦКИЙ
Сонь, ты должно быть мне не рада —
Беру детей и ухожу.
А вам, Егор Кузьмич, скажу:
Раз собралась – видать, так надо.
В любви есть не на все ответ.

БЫЛЬЦЕВ
Но ей не восемнадцать лет.
Могла б подумать в тридцать лет-то
О детях, мамке, об отце.
Все скачет, будто я ей этот…
Ну, тот, что жил с иглой в яйце.
Гляди, молчит. Что, Соня, стыдно?

СОФЬЯ
Нет, папа, за тебя обидно. (Крутит пальцем у виска).
Таскать в яйце иглу не стоит.

МОЛЧАЦКИЙ (с ухмылкой).
Гм… Бессмертье дорогого стоит.
Ну я пошел…

БЫЛЬЦЕВ
Да погоди.
Останься, Вась, не уходи.
Еще ж суббота, воскресенье —
Все выходные впереди.
Останься, хоть часок побудь,
Закусим, выпьем по чуть-чуть,
А то наедет этих новых…
При них ни пукнуть, ни вздохнуть.

СОФЬЯ
Фи, папа, что за оборот?

БЫЛЬЦЕВ
Он так скорей меня поймет.
Ты ж тут, небось, уже забыла,
Как изъясняется народ.
Я б, Вася, мог и матюком —
Мне этот стиль вполне знаком,
Но ты ж и так не сволочь, Вася!
Присядь, не спорь со стариком.
(Софье). Ты, доча, волком не смотри.
Гостей-то сколько будет? Три?
Вот мы их с Васькой и оценим,
Как объективное жюри.

Молчацкий присаживается к столу.

СОФЬЯ (сама себе)
Оценят… Кто бы говорил…
Один уж полстраны пропил,
Другой, кабы меня послушал,
Давно б миллионером был.
Нет, ему деньги не нужны,
Он, дурень, пашет для страны —
Все конструирует чего-то
На случай ядерной войны.
Создал какую-то ракету
Для перелетов на Сатурн,
Должно быть, чтоб сживать со свету
Таких, как я, наивных дур.
Болван! Какая там война!
Кому нужна наша страна?
Но вот что в нем страшней всего:
Я до сих пор люблю его,
Хотя сама прекрасно знаю:
Любовь – это мираж и бред,
Умом и сердцем понимаю,
Что Вася мне не пара, нет,
Что счастье нынче в кошельках,
В кредитках, в слитках, на счетах,
Что хруст банкнот и рост нулей
Крепят устойчивость семей,
А папа хоть и обеспечен,
Да век чиновничий не вечен.
Иметь бы мужа как страховку,
А только муж в командировку —
Опять взять Васю в оборот…
Но он не дастся… идиот!
Ну пусть и катится! К тому же
Смешно в любовники брать мужа,
Когда суть твоего ответа
Соразмерима с госбюджетом.

Софья уходит. Обалдуев роняет вилку.

ОБАЛДУЕВ (Молчацкому)
Похоже, к нам уж кто-то прется —
Я, Вася, вилку уронил.
Теперь руками есть придется.

МОЛЧАЦКИЙ (шутя)
А рот на что?

ОБАЛДУЕВ
А я забыл.
Но помню: средство от склероза
Такое же, как от мороза.
Халдей, неси скорее вилку
И открывай еще бутылку!

Пресс-секретарь исполняет приказанное и уходит (водка – непременно «Финляндия»). Быльцев и Молчацкий принимаются выпивать и закусывать, ведя при этом неслышный зрителям разговор. Робко появляются Бандит, Банкир и Прокурор в балетных пачках и исполняют «Танец маленьких лебедей» П.И.Чайковского. Быльцев и Молчацкий не замечают их.

БАНДИТ (Банкиру и Прокурору, шепотом)
А кто тут врал, как сивый мерин,
Что старый хрыч любит балет?
Я что-то в этом не уверен —
Он вроде бы нормальный дед.
Есть столько классных игр на свете —
Очко, наперсток, домино…
Чего ему ловить в балете?
Ведь это ж не игра – го…

БАНКИР (перебивает)
Но
Уж коль пробился в высший свет,
Придется полюбить балет.
Ты ж короля или посла
Не пригласишь сыграть в козла.

БАНДИТ
Ну ты, братуха, замутил!
Да я и не таких козлил.
Мне со всех рынков короли
Ползком, в зубах «лаве» несли.
Ты чо, не веришь слову вора?
Тогда спроси у прокурора.
Он ведь давнишний кореш мой,
Но, правда, очень дорогой.

ПРОКУРОР
Цена согласно прейскуранту.

БАНДИТ
Ты, брат, берешь не по таланту.
Нельзя всю жизнь отдать рублю!

ПРОКУРОР (скромно)
Да я и доллары люблю.

БАНКИР
Дались вам баксы да рубли!
Мы ж вроде свататься пришли.
Нет, мне вполне комфортно тут,
Одна беда — пуанты жмут.

БАНДИТ (Прокурору)
А это где?

ПРОКУРОР
Что, не пойму?

БАНДИТ
Ну это… то, шо жмет ему.

ПРОКУРОР
А-а, это что-то типа ласт.
Ну, то, что на ногах у нас.

БАНДИТ
Я ж говорил, что лучше — кеды.

БАНКИР
Давайте обратимся к деду.

Несколько секунд хмыкают и кашляют, пытаясь обратить на себя внимание Быльцева. Наконец он замечает их и приходит в ужас.

БЫЛЬЦЕВ (Молчацкому)
А это кто в балетных пачках?
Ты только погляди на них.
Вась, это белая горячка!

МОЛЧАЦКИЙ (оглянувшись)
Что, три горячки на двоих?

БЫЛЬЦЕВ
Я знал: давно пора лечиться!

МОЛЧАЦКИЙ
Еще не время горячиться.
Мы с вами – помните? – жюри,
Вот конкурсанты (указывает на Женихов) – раз, два, три.
(Женихам). Ребята, вы просить руки?

ЖЕНИХИ (хором)
Да!

МОЛЧАЦКИЙ (Быльцеву)
Это ж наши мужики!
А выпить мы им предложили?

БЫЛЬЦЕВ
Они еще не заслужили.
Ну где ты видел идиота,
Чтоб свататься пришел в колготах?
(Банкиру). Зачем ты влез в них… тьфу!.. голубец?

БАНКИР
Чтоб вам понравиться… отец.
А можно папой вас назвать?

БЫЛЬЦЕВ
Нет! Ты пока еще не зять
И, слава Богу, не невестка.

БАНДИТ (с угрозой)
А кто ответит за базар?

БАНКИР (испуганно)
Насчет колгот, признаюсь честно,
Мне имиджмейкер подсказал.

БЫЛЬЦЕВ
Кто?

МОЛЧАЦКИЙ
Что?

БАНДИТ
За что?

ПРОКУРОР
Почем?

БЫЛЬЦЕВ
Одна-ако…
(Банкиру). Ты показал бы нам его.
И что ж он делает… собака?

БАНКИР
Да так… А в общем, ничего.

БЫЛЬЦЕВ
Ну ты нашел чем удивлять!
К таким-то мне не привыкать.
У нас таких специалистов
Веками некуда девать.
Кто проходимец, кто балбес,
Кто бывший член КПСС…
Короче, все как я, примерно.
Но ты-то как в колготки влез?

БАНКИР
Ну… влез, конечно же, с трудом,
Но дело, видите ль, не в том.
Так вот: мой имиджмейкер Петя —
А он заядлый театрал —
В Большом театре на балете
Вас пять или шесть раз видал,
И, видя вашу страсть к искусству,
Он мне советовать решил
Разжечь искусством ваши чувства
И тронуть клавиши души.
Признайтесь, вам ведь по душе
Вот это наше... неглиже?
К тому же в пачках, на пуантах
Мы все как лебеди уже.

Во время монолога Банкира Быльцев засыпает за столом.

БАНДИТ (Банкиру)
Ты что, ослеп? С моей-то рожей
Играть чертей – не лебедей.
Мы ж в лучшем случае похожи
На старых уличных бл…

ПРОКУРОР (Бандиту, перебивая)
Балдей!
Гляди, Банкир не ошибался.
Какой у деда странный вид!
Старик, должно быть, размечтался.

БАНДИТ
Да не-е, по-моему, он спит.

Все глядят на Быльцева. Испугавшись, не умер ли, бросаются к нему, Прокурор прощупывает у него пульс.

ПРОКУРОР
Да, точно спит. Пульс есть… пока.

МОЛЧАЦКИЙ
Э! Не будите старика!

БАНКИР (мечтательно)
Должно быть, видит нас во сне
Порхающими… э-э…

БАНДИТ (злорадно)
На слоне.
(Банкиру). Да, брат, похоже, ты попал.
Припомни, кто мне обещал,
Что нас запустят в этих пачках
Прямо в Георгиевский зал.
Он мне до фени, этот зал,
И я его сто лет не знал,
Но если ты, брат, честный жулик,
То ты ответишь за базар.
Ответишь?

БАНКИР
Я…

БАНДИТ
Проотвечался!
Пока живи… не тот момент.
А то бы ты уж назывался
Не бизнесмен, а монумент.
Я не один такой жестокий —
Все скажут, хоть кого спроси:
Залить банкира в шлакоблоке —
Ведь это ж праздник на Руси!

БАНКИР
За что такая нелюбовь?

БАНДИТ
Ну а за что любить жидов?
И как тут не понять людей,
Когда любой банкир – еврей.
Да плюс абреки, там, урюки…
А нам что делать? (Кивает на Быльцева). Хоть запей!
(Банкиру). Вот я зашел в твой кабинет…
Так сам на что авторитет,
А у меня, авторитета,
Такого кабинета нет.

БАНКИР
Зачем вам в банде кабинеты?

БАНДИТ
А где нам чистить пистолеты?
Я не какой-то сионист,
Я – интернационалист.
Но даже я порой зверею,
Как вспомню, что творят евреи.
Вы ж нашего Христа распяли,
Царя в Свердловске расстреляли,
Сейчас скупили пол-Москвы…

БАНКИР
А где все время были вы?
К тому ж, простите за пассаж,
Христос скорее наш, чем ваш.

ПРОКУРОР
Ребята, это глупый спор.
Я вам скажу как прокурор:
По мне, так будь ты хоть покойник,
Дай в лапу – и живи спокойно.
А если, скажем, мыслить шире —
Вас всех пора мочить в сортире.
(Банкиру). Ты не по совести крадешь.
(Бандиту). Ты много на себя берешь:
Чуть что – суешь людей в цемент,
А это должен делать мент.
Но мы немного отвлеклись,
А дед все дрыхнет.

БАНДИТ (саркастически)
Зашибись!
Ну, раз уж про…гм…зевали тестя,
Давайте хоть пойдем к невесте.
Вход в ее спальню – со двора.
Я знаю, я там был вчера.

БАНКИР
Открыл секрет Полишинеля!
Я сам там был на той неделе.

ПРОКУРОР
А я вот, хоть и не крутой,
Был и на этой, и на той.

БЫЛЬЦЕВ (во сне)
Одна-ако…

БАНДИТ (о Прокуроре)
А на вид тихоня.
Ну и шалава эта Соня!

МОЛЧАЦКИЙ (иронично, с кавказским акцентом).
Василий-джан, ты понял, да?
Твоя жена – порнозвезда.

БАНКИР (кивая на Молчацкого)
И он жених? Еще один!

БАНДИТ
Чучмек?

ПРОКУРОР
Похоже, армянин.

БАНДИТ
Ну вот: чем дальше, тем страшней.
По мне, так лучше уж еврей.

БАНКИР (иронично)
Спасибо.

БАНДИТ (так же)
Кушай на здоровье.

БАНКИР
С ума сойдешь с такой любовью.
Еще армян здесь не хватало!
И без того нас, русских, мало.

БАНДИТ
Ты прав, брат. Черным тут не место.
И пусть он нам не конкурент,
Представь: с ним спит твоя невеста…

БАНКИР
Моя?

БАНДИТ (путаясь)
Твоя… моя…

ПРОКУРОР
Так чья?

БАНДИТ
Представь: с ним спит… наша невеста.
И как не вспомнить про цемент?

БАНКИР
Да он наставил нам рога!
А как разоружить врага?
Принять его в свои ряды.

БАНДИТ
Гляди, не натвори беды.
Они же там не разбирают
Насчет различия полов.
Расслабил булки – догоняют
И все – финита… будь здоров!

ПРОКУРОР
Да, это дикий край – Кавказ.
Зевнул – и ты уж…

Что-то шепчет в ухо Банкиру.

БАНКИР
Я?

ПРОКУРОР
На раз!
Это тебе не на Тверской.

БАНКИР (кивая на Молчацкого)
А он на вид простой такой
И на кавказца не похож.

БАНДИТ
Да я страшней не видел рож!
Ты загляни ему в очки…
Ну вы, ребята, дурачки-и.
Как это все мне надоело!
(Банкиру). Но в чем ты, видно, прав, брателло:
Нам стоит с ним поговорить,
Чтоб знать, кого потом мочить.

БАНКИР
С чего ж начать?

ПРОКУРОР
С футбола, что ли?

БАНДИТ
Что ж, побазарим о футболе.
(Молчацкому). Эй, ты, нерусский, слышишь, брат,
Ты не играл за «Арарат»?

МОЛЧАЦКИЙ
Кто? Я?

БАНДИТ
А кто же тут нерусский?

БАНКИР
А я?

БАНДИТ
(Банкиру). Ну, ты не виноват.
(Молчацкому). Мне брат, знакома твоя рожа,
Но на кого она похожа,
Не вспоминается никак.
(Банкиру, шепотом). Кивай, иуда!

БАНКИР (Бандиту, шепотом)
Сам дурак!

БАНДИТ
Та-ак, ладно… Я к тебе вернусь,
Когда с армяном разберусь.
(Молчацкому, кивая на Банкира). Вот тебе, брат, проблема века:
Как деньги портят человека!

БАНКИР
А есть проблема всех веков:
Существование «быков».

ПРОКУРОР
Заколебали вы меня!
Выходит полная фигня:
С этими вашими понтами
Мы будем свататься три дня.

БАНКИР
Три дня? А может это плюс?
Я никуда не тороплюсь.
Не знаю, как там Прокурору,
А мне как раз колготки впору.
Вот только бы пуанты снять,
И ножки могут отдыхать.

Разувается, попеременно вытягивает ноги, подолгу любуясь ими.

БАНДИТ (возмущенно)
Вы слышали, что он сказал?
Петух!

ПРОКУРОР
Скорей транссексуал.

МОЛЧАЦКИЙ
Да вы, ребята, вроде тоже
Без всяких видимых причин
Не на десантников похожи
Да и вообще не на мужчин.

БАНДИТ (Молчацкому)
Дык я-то чо? Ты ж слышал, брат,
Что я ни в чем не виноват.
Ведь эта воровская харя (указывает на Банкира) —
Креста на нем, собаке, нет! —
Втулила нам с кентом (указывает на Прокурора), что старый…
Ну, то есть дед, любит балет.
И мы как лохи, как му…

ПРОКУРОР (перебивает, затыкая Бандиту рот)
…как Муму…

БАНДИТ (освобождаясь)
…прикинь, поверили ему,
И как бл…

ПРОКУРОР (перебивает, снова затыкая Бандиту рот)
…блудливые кокотки…

БАНДИТ (освобождаясь)
Помчались надевать колготки,
Румянить морды, бриться срочно.

МОЛЧАЦКИЙ
Да, с поля ветер…

БЫЛЬЦЕВ (во сне)
Это точно.

Не просыпаясь, встает как будто со стаканом и как будто выпивает. Удовлетворенно крякает, морщится – в общем, полностью воспроизводит процесс употребления спиртного.

Еще!

БАНКИР
Проснулся, вероятно.

Быльцев, так и не проснувшись, падает обратно в кресло.

МОЛЧАЦКИЙ
Нет, это просто сон приятный.

БАНДИТ
Но скоро, видимо, проснется,
Раз и во сне так выпить рвется.
Я знаю, он мне как родной.
Я сам, когда напьюсь, такой.

Вбегает Пресс-секретарь.

ПРЕСС-СЕКРЕТАРЬ
Егор Кузьмич, вы звали?

БАНДИТ
Тише!
Не видишь, человек устал.

ПРОКУРОР (Пресс-секретарю)
Считай, ты ничего не слышал.

БАНДИТ (Пресс-секретарю)
Халдей, а я тебя узнал.
Ты ж этот… типа журналист.
Ну, что ты задрожал как лист?
Небось припомнил, как с экрана
Вещал людям, как не тужить:
Мол, выньте деньги из кармана
И слушайте, куда вложить.
Вот адрес банка: запишите,
Туда все «бабки» и несите.
И что: послушали, вложили…
Эх, жаль, тебя не отловили.

ПРЕСС-СЕКРЕТАРЬ
Глядите, кто бы выступал…
Как будто ты не воровал!

БАНДИТ
Я тоже жулик будь здоров,
Но я ворую у воров.
Мне мил любой пенсионер,
Если он не миллионер.
А красть у токаря, шахтера…
Нет, лучше уж у прокурора!

БАНКИР (саркастически)
Средь нас завелся Робин Гуд.

БАНДИТ
Не, меня Владиком зовут.
Но ты-то мне скажи, Халдей:
Зачем вот так дурить людей?

ПРЕСС-СЕКРЕТАРЬ
Затем, что так, а не иначе.
А как иначе проживешь?
У нас на телепередачах
Что оплатили, то поешь.

БАНДИТ
Да ты прям как у нас рисуешь:
Кого купил, ту и танцуешь.
Так, это ты мне объяснил.
Ну а чего сюда свалил?
Халдей – это ж тебе не царь.

ПРЕСС-СЕКРЕТАРЬ (гордо)
Я не халдей – пресс-секретарь!

БАНДИТ
Не, то, что секретарь – мне ясно,
Я всяких секретарш видал.
А «пресс» — вот это ты напрасно.
Ну и кого ж ты прессовал?
Решил делить Москву со мной,
Да с Прокурором, да с братвой?
Сидел бы ты, марал бумагу
И радовался, что живой.

ПРЕСС-СЕКРЕТАРЬ
Мой «пресс» — он не от слова «пресс»,
Я не затем сюда пролез.
Но у меня такая «крыша» (указывает на спящего Быльцева) —
Не просто крыша, а дворец!
Не догоняешь? Ну и ну!
Да я лишь «деду» намекну,
И с бодуна он запрессует
Хоть твой базар, хоть всю страну.

ПРОКУРОР (Бандиту)
Я не хочу тебя пугать,
Но может и запрессовать.
Я сам слыхал, что с бодуна
Старик не смыслит ни хрена,
А только и твердит, как попка,
Лишь то, что кто-то напоет.
Дай ему ядерную кнопку,
Шепни – он и ее нажмет.

БАНКИР (мечтательно)
Эх, мне бы только зятем стать —
Я б знал бы, что ему шептать.
Налил бы…

БЫЛЬЦЕВ (внезапно просыпается, стремительно вскакивает)
Что!? Здесь наливают?
И наливают без меня?
И без меня же выпивают?
(Безвольно садится). Да, обнаглела ребятня.
Ты тут не спишь, недопиваешь,
Буквально весь изнемогаешь,
Причем практически с утра.
А тут в колготках, понимаешь,
Свалились мне как х... (спохватывается) как с бугра.
Еще и выпить норовят.

БАНКИР
Да, что-то папа нам не рад.

ПРОКУРОР
Кажись, проснулся...

БАНДИТ
...гадом буду.

БЫЛЬЦЕВ (Пресс-секретарю)
Ну, что стоишь? Налей покуда.

Пресс-секретарь наливает ему водки. Быльцев, поднимая рюмку, провозглашает.

Ну, чтобы не было войны!

Выпивает.

А где же ваши стаканы?

БАНДИТ
Дык мы пока еще не пили.

БАНКИР (обиженно)
Нас и за стол не посадили.

БАНДИТ
Такая, батя, ерунда.

ОБАЛДУЕВ
Ну, сесть успеете всегда.
А вот за стол… кого угодно,
Но трансвеститов – никогда!

Бандит и Прокурор почесываются, испытывая неудобство от непривычных костюмов.

Сынки, ну вы ж пришли к невесте.
Чешите где-то в другом месте.

ПРОКУРОР
Позвольте объяснить…

БЫЛЬЦЕВ
Иди ты!

БАНДИТ
Отец! Да мы ж не трансвеститы!
Ну хочешь, можем доказать —
Достать, измерить, рассказать.
Поверь, Кузьмич, уж в этом смысле
Мне есть что миру показать.

Собирается обнажить свои могучие чресла.

БЫЛЬЦЕВ
Ты, паря, спрячь свое хозяйство,
Не то нарвешься на скандал.
Я вот такое… гм… (задумывается, как это назвать) разгильдяйство
Еще в Кунсткамере видал.
Оно, должно быть, и поныне
Болтается там… в формалине.

БАНДИТ (ошарашен)
За что же парню так попало?

МОЛЧАЦКИЙ
Должно быть, сильно выступало.

БАНДИТ
Да как по мне, это не грех.

МОЛЧАЦКИЙ
Не грех, но раздражает всех.
Ни мудрецам, ни великанам
Не сладко жить у нас в стране.
У нас не любят то, что странно,
Ценить живых, считают, рано…

БЫЛЬЦЕВ
В бараньем стаде – будь бараном!
А раз баран – живи в го…

БАНДИТ (перебивает)
Не-е,
Не знаешь, батя, ты народа,
Коль всех нас держишь за скотов.
Вот я из княжеского рода…

БАНКИР (Прокурору, тихо)
Видал? В семье не без урода.

БАНДИТ (продолжает)
Я что, баран?

БЫЛЬЦЕВ
Да что ты, родный!
Ты, паря, видно, из козлов.

Бандит закипает в немом бешенстве. Быльцев, видя это, успокаивает.

Ты что-то шибко беспокойный.
Гляди, не опрокинь мне стол!
Не знаешь, что ли, что на бойню
Ведет баранов кто? Козел!
Козлы всегда, везде нужны,
Они полезны для страны.
Козлы шагают впереди!

МОЛЧАЦКИЙ
Так появляются вожди.

БАНДИТ
Выходит, быть козлом неслабо?

БЫЛЬЦЕВ
Неслабо, если ты не баба.
Так кто тут рвется с Сонькой спать?

Банкир, Бандит, Прокурор и Пресс-секретарь дружно поднимают руки и кричат: «Я»! Все Женихи и Быльцев грозно глядят на Пресс-секретаря, он, опомнившись, опускает руку.

Придется вам колготки снять.
Натрете орган детородный —
На кой мне нужен такой зять?

Женихи начинают снимать колготки. Бандит и Прокурор делают это очень неумело, путаются, падают.

БАНКИР (глядя на них)
Ну ни черта ведь не умеют!
Глядите, вот вам высший класс.

Под музыку, например, из к/ф «Эммануэль» или песню Дж. Коккера из к/ф «9 ½ недель» медленно, эффектно, как в стриптизе, снимает чешки и колготки. Все глядят на него в изумлении. По окончании его номера Бандит и Прокурор пытаются исполнить то же, но у них все получается с грехом пополам. Музыка – соответствующая их конвульсиям и падениям (очень удачно подойдет, например, «Русская пляска» Т.Уэйтса). В конце концов и им удается стащить с себя колготки.

БАНДИТ (с облегчением)
Да-а, класс! И ноги не потеют.

ПРОКУРОР (Бандиту, кивая на Банкира)
А этот… прямо голубеет.
Должно быть, точно…

Шепчет что-то Бандиту на ухо.

БАНДИТ
У-у… Дать бы в глаз!

Наклоняется, чтобы поднять свои колготки и чешки.

БАНКИР (глядя на Бандита сзади, остальным, умильно)
Ах, полюбуйтесь на него!
Он сзади очень ничего.

Прокурор, крутя пальцем у виска, и грозящий Банкиру кулаком Бандит уходят. Банкир, уходя балетным шагом и сделав несколько шагов вслед за ними, задерживается, обращаясь к Быльцеву.

Скажите мне хоть напослед:
Вы все же любите балет?

БЫЛЬЦЕВ
Ну ты нашел чего спросить!
Как это можно полюбить?
Но… из-за чертовых визитов
Порой приходится ходить.
То королева, то премьер,
То вдруг какой-то вшивый мэр,
То мисс – по-русски, значит, «девка»,
То херр…

Осекается, осознав двусмысленность сказанного. Молчацкий приходит на помощь.

МОЛЧАЦКИЙ
…по русски, значит, «герр»…

БЫЛЬЦЕВ (подхватывает)
…такой вот, братцы, перевод.
Короче, весь этот народ,
Чуть только станет знаменитым,
Немедля прет сюда с визитом.
Как пить – у них здоровья нет,
Зато им подавай балет!
Приходится сопровождать,
По три часа в буфете ждать,
Терпеть их глупые советы,
Как нам Россию возрождать…
Да тут возненавидишь свет!
Одно спасение – буфет.
Куда ж еще пойти в театре?

ПРЕСС-СЕКРЕТАРЬ
Ну разве только в туалет.

БЫЛЬЦЕВ
Спасибо, друг, что подсказал.

МОЛЧАЦКИЙ (с ехидцей)
Как театралу театрал.

БЫЛЬЦЕВ
Да лучше отсидеть пять лет
И спиться, чем любить балет.
Нет, есть получше развлеченья…

БАНКИР
Признайтесь нам, отец родной,
Где ж вы берете вдохновенье,
Чтоб управлять такой страной?

БЫЛЬЦЕВ
Нашел проблему – управлять!
Да это сможет и бл…

МОЛЧАЦКИЙ (спасая положение)
…блаженный.

БАНКИР
Да-да, вы правы совершенно.

БЫЛЬЦЕВ
Не, я не то хотел сказать.
Так что ты там про вдохновенье —
Где кто кого за что берет?
Ну, у меня два увлеченья —
«Финляндия» (указывая на водочную бутылку) и теннис. Во-от.
Такая фишка, понимаешь,
Такая, видишь ли, байда:
Как часик в теннис поиграешь,
Уже не хочешь никуда.
Одно желание – присесть
И выпить водки… рюмок шесть.

БАНКИР
Егор Кузьмич, отец родимый,
Жаль, в теннисе я ноль пока,
Да и с балетом вышло мимо,
Но в чем, как братья, мы едины —
И мне Финляндия близка.
Ее озера, если честно,
Всегда тревожат мой покой.

БЫЛЬЦЕВ (Молчацкому, тихо)
Озера водки? Интересно…
Не видел. Видел спирт рекой.

БАНКИР (продолжает о Финляндии)
А эти голубые дали…

ПРЕСС-СЕКРЕТАРЬ (поняв последнюю фразу в силу своей испорченности)
Кому?

БЫЛЬЦЕВ (в сердцах)
Да пусть хоть ЦРУ!
Мы все когда-то что-то брали,
Мне тоже чуть не в рот совали…

ПРЕСС-СЕКРЕТАРЬ (сам себе)
Да, тут отвертишься едва ли…

БЫЛЬЦЕВ (продолжает)
…но я… у этих… не беру.
Стыда у них, мерзавцев, нет:
Так опозорить бедный цвет!

БАНКИР
Боюсь, вы поняли превратно.

БЫЛЬЦЕВ
Мне как дошло, так и понятно.
Я ж не какой-то там Ньютон —
У меня мыслей не вагон.
(Банкиру). Ты, братец, что-то задержался,
А вроде уходить собрался.

БАНКИР
Да-да, иду, но вам клянусь,
Что вскоре я сюда вернусь.

Уходит, выделывая балетные па и радостно напевая.

БЫЛЬЦЕВ (Молчацкому)
Он думает, я буду рад
Опять терпеть их маскарад.

БАНКИР (задержавшись в кулисах)
Я осчастливлю вас! Адью!

Исчезает.

БЫЛЬЦЕВ (вдогонку)
Тогда тащи вина бадью.
(Пресс-секретарю). Исчезни, слабое звено!

Пресс-секретарь галопом убегает за кулисы.

(Молчацкому). Да, Вась, дурна наша природа.
Они ведь даже не ур`оды,
А `уроды… что все равно.
Давай-ка хлопнем по одной…

Наливает обоим, оба выпивают. Быльцев задумывается.

Или махнуть на все рукой?
Мне не за них обидно, Вася.
Мне жаль, что я и сам такой.

МОЛЧАЦКИЙ
Не всем же бедствовать в науке —
Кому-то слаще деньги, власть.

БЫЛЬЦЕВ
Да-а, наши руки не для скуки,
А для того, чтоб ими красть.
Не скажет ни один мессия,
Как честно выжить на Земле,
Ну а тем более – в России,
Ну а тем более – в Кремле.
Я знаю, это невозможно.
А раньше ведь считал, что можно.
Когда-то, Вась, и у меня
Романтика играла в ж… жилах,
И буржуазная фигня
Меня б тогда не разложила.
Я каждый день, как в отчий дом,
Шел в свой занюханный райком
И там давал такого джазу…
Земля ходила ходуном!
Поверь, Вась, это не понты —
Я строил шахты и мосты,
Платил трудящимся зарплату,
А женщинам дарил цветы.
На службу я пешком ходил,
Не пил – вернее, меньше пил —
И жил в двухкомнатной квартире…
И, кажется, недурно жил.

МОЛЧАЦКИЙ (иронично)
Да вы великий альтруист.

БЫЛЬЦЕВ
Нет, Вася, я был коммунист!
А партией любому члену
Был выставлен серьезный счет.
Ну, ясный хрен, не в смысле денег —
Нам завещал великий Ленин
Для всех грядущих поколений :
Ум, честь и что-то там еще.
Я уж не помню, что к чему,
И сам не знаю почему,
Но это чертовое что-то
Жить не давало никому.
А где найти и ум, и честь,
Не выпить лишнего, не съесть?
Нет, ели, пили — и неплохо,
Но знали: каждый может сесть!
Заметят, что ты знаменит
Или, к примеру, слишком сыт,
И пусть ты был хоть академик,
А станешь просто паразит.
А там… известная дорога:
Страна большая, леса много.
У нас всегда, что говорить,
Найдут, кому его валить.
Короче, Вась, всегда так было,
Но тут пришел один... (эмоционально) муд...

МОЛЧАЦКИЙ (заканчивает, смягчая оборот)
...рец?

БЫЛЬЦЕВ
Нет, Вася, не мудрец – мудрила,
И все – стране пришел...

Энергично жестикулирует, собираясь высказаться с уральской прямотой.

МОЛЧАЦКИЙ (заканчивает)
...конец.

Быльцев в знак согласия выразительно разводит руками.

Но вы одну деталь забыли:
Вы ж вроде вместе с ним мудрили.

БЫЛЬЦЕВ
Да ты не понял ничего!
Я, брат, мудрил против него.
То он придумал, сучья морда,
Что «человек» звучит, мол, гордо…

МОЛЧАЦКИЙ
Так это ж Горький написал.

БЫЛЬЦЕВ
Ну, я так много не читал.
Я в жизни книжек видел мало,
Мне и без них забот хватало.
Вся жизнь – сплошной поток хлопот,
Когда при власти обормот.
А этот был как раз таким —
Одни проблемы были с ним.
То он надумал гнать взашей
Всех, понимаешь, алкашей.
Реакция пошла простая —
Все стали пить не просыхая.
Я сам – признаюсь, неспроста —
Тогда раз пять упал с моста.
А он все разъезжал по свету
Да раскурочивал ракеты,
И со своей борьбой за мир
На Западе он был кумир
И даже, пользуясь моментом,
Стал называться президентом.
Так и остался за границей —
Он там теперь торгует пиццей
И для заморских дураков
Читает сказки про волков.
А здесь с прилавков все пропало,
Порой и хлеба не хватало.

МОЛЧАЦКИЙ
У нас и нынче-то как встарь:
Страна растет, коль умный царь.
Но коль в мозгах селитры мало,
Зовись хоть Председатель Мао,
Хоть папа римский, хоть премьер,
А будет как с СССР.

БЫЛЬЦЕВ
А как, Вась, для здоровья скверно
Жить в политической борьбе!
Все ждешь: как не убьют, так свергнут —
Я это знаю по себе.
Меня тот наш руководитель —
Теперь я знаю, что шутя —
К себе приблизил, как родитель
Ласкает малое дитя.
И я – а что мне оставалось? —
Его как мамку возлюбил,
К тому же выпимши был малость
И в дипломатии дебил.
Короче, взялся за работу
И взялся, Вась, не кое-как:
Вопил на митингах чего-то,
В трамвае ездил, как дурак.
Потел и мерз с народом вместе.
Везде с людями, на людях…
Все, понимаешь, честь по чести.
Ну, в общем, не сидел на месте.
Летал, как этот… (вспоминает) а! буревестник!

МОЛЧАЦКИЙ
С моста?

БЫЛЬЦЕВ
Да нет! В очередях,
В пельменных, в банях, в пивных барах.
Летал, пока хватало сил.

МОЛЧАЦКИЙ
Я представляю те «базары».

БЫЛЬЦЕВ
Да, Вась, гудели до угара.
Но после этого кошмара
Народ меня и полюбил.
Ведь чтоб людей объединять,
Сначала нужно их собрать
И объяснить им популярно,
Кого любить, кого гонять.

МОЛЧАЦКИЙ
Егор Кузьмич, но вы же сроду
Три слова не могли сложить.
Вам и трех букв хватало вроде.

БЫЛЬЦЕВ (с пафосом)
Я был и пил с моим народом,
А это стоит оценить.
К тому же, всем врагам назло,
Мне, брат, с харизьмой повезло.
Кому-то даже моя харя
Напоминала государя.

Молчацкий, все время сдерживавший смех, заходится в приступе гомерического хохота. Быльцев, понимая причину его смеха, клянется.

Вот тебе крест! Честное слово!
Только не помню вот, какого.
Нашлись и те, кто на меня
Поставили, как… (задумывается, ища сравнение)

МОЛЧАЦКИЙ (подсказывая)
…на коня?

БЫЛЬЦЕВ
Ну, конь там, Вась, или кобыла,
А не брешу – такое было.
Но тут мой дорогой начальник
Врубился, что и я не чайник.
И вместо чтоб поговорить,
Он вдруг давай меня гнобить.
Судьбу мою решил он быстро:
Р-раз! И сослал меня… в министры.

МОЛЧАЦКИЙ
Да-а, далеко он вас сослал.
Спасибо, что не расстрелял.

БЫЛЬЦЕВ
Эх, Вася, ты не представляешь,
Как уязвим наш бюрократ:
Ты пашешь, сеешь, пожинаешь,
И вдруг – бабах! – пинок под зад.
Понятно, что от тех пинков
Не остается синяков,
Но на душе такие раны…
Даже у полных дураков.

Входит Софья.

А вот и Соня. Помнишь, доча,
Как я страдал от этих ран?

СОФЬЯ (саркастически)
О да! Страдал и днем, и ночью.
Не выпускал из рук стакан.
Но я ведь не затем пришла,
Чтоб вспоминать твои дела.
Что, претенденты приезжали?

БЫЛЬЦЕВ
Да всей оравой прискакали.
Они нам тут спектакль давали,
(Довольно ухмыляясь). Но ты их, доча, проспала.

СОФЬЯ
А что это ты так расцвел?
Да ты их хоть позвал за стол?

БЫЛЬЦЕВ
Звал, но они поели дома.

СОФЬЯ (зловеще)
Та-ак, эта фишка мне знакома…

БЫЛЬЦЕВ
Еще вернутся. Рупь за сто!
Им, понимаешь ли, чулки
Были немного велики.
Вот и пошли переодеться.

СОФЬЯ (недоумевая)
Кто?

БЫЛЬЦЕВ
Твои, Соня, мужики.

СОФЬЯ
Ты, папа, захотел скандала?
Несешь какой-то пьяный бред!

БЫЛЬЦЕВ
Ты, Соня, жизни не видала.
А то бы ты давно уж знала:
В ней есть и то, чего в ней нет!
(Восхищаясь собой). Во я философ!

СОФЬЯ
Да, увы,
Философ, но без головы.

БЫЛЬЦЕВ (возмутившись)
Да я…! Да для страны…!

СОФЬЯ
Не гавкай!
Плевать мне на твою страну!
Вот вытурят тебя в отставку —
Как я без мужа протяну?
Предложишь мне работать, что ли,
Какой-нибудь дояркой в поле?

МОЛЧАЦКИЙ (иронизируя)
Дояркой? В поле? То не горе.
Куда страшней шахтеркой… в море.

СОФЬЯ (Молчацкому, зло)
Шутник! А мне не по себе.
Я б умерла в твоем КБ!
Страдать под тяжестью работы,
Жить от субботы до субботы,
Часами думать головой…
Это ж кошмар!

МОЛЧАЦКИЙ
Кошмар. Но мой.
Работа, Соня, как жена:
Лучше, коль любишь, и одна.

БЫЛЬЦЕВ
Опять заныла: «Я-я… без му-ужа…».
Ну а на кой тебе он нужен?
Ведь если вытурят меня,
Ты с ним не проживешь и дня.
Любой из этих аферистов,
Прознавши, что со мной нечисто,
Враз выставит тебе импичмент,
А то еще за свадьбу вычтет.

СОФЬЯ
Ах, папа, я уж не могу!
Ну сколько можно гнать пургу?
Они милы, верны, степенны.

БЫЛЬЦЕВ
Эге! Степенны, как гиены.
Вот дура! Чьи же в тебе гены?
Не пожелаешь и врагу!

СОФЬЯ
Чьи гены? Хороша картина!
А ну-ка, угадай с трех раз.

БЫЛЬЦЕВ (основательно подумав)
Моих там только половина.

СОФЬЯ (возмутившись)
Ты, папа, старый… кобелина!

БЫЛЬЦЕВ (смущенно гордясь)
Ну, этот труд в чести у нас.
Да я б отцом-героем был
Давно уже… если б не пил.

СОФЬЯ
Не стыдно хвастаться при дочке?

БЫЛЬЦЕВ
Я б хвастанул… да все забыл.
Хотя… не все, пожалуй, нет.
Вот… вспомнил: я… хочу в клозет!

Стремглав срывается с места и, на бегу расстегивая брюки, исчезает за кулисами.

МОЛЧАЦКИЙ (Софье)
Что, все по-старому?

СОФЬЯ
Не скрою.

МОЛЧАЦКИЙ
Теперь ты дочь отца-героя.

СОФЬЯ
Но, к счастью, нынче наш герой
Воюет только сам с собой.
Нет оргий в пуще Беловежской,
Ночных загулов у путан…
Он постарел; причем так резко.
А ведь недавно лез на танк,
Орал часами без труда,
Куда-то звал всех.

МОЛЧАЦКИЙ
А куда?

СОФЬЯ
Вась, ты хоть понял, чо сказал?
Да он небось и сам не знал.
Но чушь, там, или нет он нес,
А это был апофеоз.
Ведь до него пять поколений
На танк не лазили.

МОЛЧАЦКИЙ
А Ленин?

СОФЬЯ
Плохой ты, Вася, большевик!
Ведь Ленин лез на броневик.
А впрочем, разве в этом дело?
Я ж не о том сказать хотела.
(Смущаясь). Я очень рада тебя видеть —
Мы все-таки с тобой родня.

МОЛЧАЦКИЙ
Сонь, не хочу тебя обидеть,
Но можешь не вводить меня
В состав родных, своих и прочих.
Я – не чужой, но и не свой.

СОФЬЯ
Значит, со мной ты быть не хочешь?

МОЛЧАЦКИЙ
Как ты не хочешь быть со мной.
К чему такие разговоры?
Зачем былое ворошить?

СОФЬЯ
С тобою я б свернула горы.

МОЛЧАЦКИЙ
Свернешь… хоть с тем же Прокурором
Или другим каким-то вором.
Что разломали, не сложить.

СОФЬЯ
А я не знала, что ты злой.

МОЛЧАЦКИЙ
Не злой. Я просто жил с тобой.

Софья куксится.

Не обижайся, Сонь, не надо.
Ты знаешь, я тебя любил,
И верю в то, что ты мне рада,
Но в нашей жизни безотрадной
Я выхлебал цистерну яда,
А столько и Кузьмич не пил.
Вот на любовь и нету сил.

СОФЬЯ
Да обо мне мечтают тыщи
Богатых молодых парней!
А я тут объясняюсь с нищим…

МОЛЧАЦКИЙ
Сонь, от добра добра не ищут.
Мы порознь будем здоровей.

СОФЬЯ
Страна меняется.

МОЛЧАЦКИЙ
Я знаю.

СОФЬЯ
Тебе признаюсь, как врачу:
Вот-вот придет другая стая.
Тебя в ней очень уважают,
Все, что захочешь, обещают.
Ну, что молчишь?

МОЛЧАЦКИЙ
Я не молчу.
Я отвечаю (медленно и внятно): не хо-чу!

СОФЬЯ (убеждая)
Они один честней другого,
Почти такие же, как ты.
Ты с ними начудишь такого…
Исполнишь все свои мечты.

МОЛЧАЦКИЙ
Да мечт-то у меня немного:
Чтобы мы жили не убого,
А Русь, ее врагам на зависть,
Все уважали… и боялись.

СОФЬЯ
Тебя, Вась, мало кто поймет.
Ты прямо этот… (с неприязнью) Патриот!

МОЛЧАЦКИЙ
Да, верное определенье.

СОФЬЯ (тихо, в сторону)
По мне уж лучше идиот.
Ведь должен был давно понять:
Чтоб жить – приходится лизать.
Научишься лизать, что скажут —
И будешь самый лучший зять.
Другой бы был давно уж рад
Хоть раз лизнуть папашин зад.
Уж сколько языков тут было —
И коммунист, и демократ…
(Кивая на Молчацкого). Ну как мне было жить с ним, как,
Когда он хуже, чем дурак?
И пропадет ведь ни за грош,
А все же… до чего хорош!

В чувственном порыве бросается к Молчацкому, но находит в себе силы остановиться.

Эх, нету в жизни счастья, Вась.
Будь я мужик, давно б спилась.
Мне нужно, Вась, твое плечо,
Ты заходи, Вась, если чо.

Возвращается довольный Быльцев.

БЫЛЬЦЕВ
Ух! С облегченьицем меня!
Сходил… впервые за три дня.
Кто знает, что такое счастье?
Я знаю: сущая фигня!
Ну как ваш саммит, молодежь?
По рожам мало что поймешь.
Сонь, сделай-ка лицо попроще.
Что смотришь, как солдат на вошь?
Я вас насильно не женил,
Тем более – не разводил.

СОФЬЯ
Пап, со своим дурацким счастьем
Иди-ка ты, куда ходил.
Там ты произведешь фурор.
Где мой Банкир? Где Прокурор?
Ты же под танк меня бросаешь!
Нет, даже хуже: под забор!

БЫЛЬЦЕВ
Ты, доча, не переживай.
Ведь под забор – не под трамвай.
А женихи – те же орехи:
Бей, лузгай, но перебирай.

Критически оглядывает стол. Берет со стола бутылку из-под водки «Финляндия», убеждается в том, что она уже пуста.

Так, что-то я разговорился.
Халдей! Куда запропастился?
Давай «Финляндию» сюда!

ПРЕСС-СЕКРЕТАРЬ (из дверей)
Даю! (Командует). Давайте, господа!

На сцену выскакивают Бандит, Банкир и Прокурор в финских национальных костюмах и на лыжах и вдохновенно выплясывают «Летку-Еньку». Софья умиляется. Быльцев столбенеет. Плясуны заканчивают свое выступление дружным воплем «Хей-йя!» и застывают в позе триумфаторов. Софья аплодирует.

БАНКИР (Быльцеву, радостно)
Ну как?

БЫЛЬЦЕВ (мрачно)
Вы что, все одурели?
Мозги, что ль, больше не нужны?
Тут, елки, дышишь еле-еле,
Вот-вот окажешься в постели,
Они же скачут, как…

БАНКИР
Газели?

БЫЛЬЦЕВ
Да нет. Скорее, как слоны.
Халдей! Нет, видели кретина!?
Давай «Финляндию», скотина!

ПРЕСС-СЕКРЕТАРЬ
(Сам себе). Да, я здесь задержусь едва ли.
(Быльцеву, указав на Женихов). А это что сейчас давали?

БЫЛЬЦЕВ (Молчацкому)
Эх, Вась, поизмельчал народ.
Куда ни кинься – идиот.

ПРОКУРОР (начинает)
Егор Кузьмич, как прокурор…

БЫЛЬЦЕВ (Женихам)
Да я чихал на ваш фольклор,
На эти ваши лыжи, танцы…
Я ж знаю: все вы тут зас… ланцы.
Обидно только, мужики,
Что вы такие дураки.
Да мне сейчас и думать больно
Про ваши Ослы и Стокгольмы,
Поскольку я душой… и глоткой
Люблю «Финляндию»… но водку.

Пресс-секретарь, поняв, убегает за кулисы.

БАНДИТ (Банкиру, зловеще)
Ну что, брат? Ты все рад, что выжил?

БАНКИР
Пардон. Опять попал впросак.

БАНДИТ (ласково)
Тебя зароют прямо в лыжах.
В аду без лыж нельзя никак.

БАНКИР
Тебя там тоже не забудут.
Костры-то наши рядом будут.

Возвращается Пресс-секретарь с бутылкой водки «Финляндия». Софья придерживает его рукой, не пуская к столу.

БЫЛЬЦЕВ (видя Пресс-секретаря)
Ну слава Богу! Наконец!
Еще б соленый огурец
Да портвешку поставить рядом
И полный…

СОФЬЯ
…аут?

БЫЛЬЦЕВ
Нет, п… (одумывается) порядок.

Замечает, что Софья держит Пресс-секретаря.

Сонь, ты чего в него вцепилась?
Теперь в Халдея, что ль, влюбилась?
Отдай бутылку, пусти парня.
Нальет – чешите с ним хоть в спальню.

СОФЬЯ
Я, папа, уж сама решу,
Кому и что я почешу.

БЫЛЬЦЕВ
Ну не томи. Налей сто грамм.

СОФЬЯ
Нет, пап, и двадцати не дам.

БЫЛЬЦЕВ (возмутившись)
Да вас бы всех отправить в ад
За этот чертов маскарад!
Вам что тут, трезвость – норма жизни?

СОФЬЯ
Но, папа, алкоголь ведь яд,
И в нем уж сколько сотен лет
Причина всех российских бед.
Любой наш гений – кто? Алкаш!

БАНДИТ
А как еще? Дык он же наш.

БАНКИР
Вот-вот, вы все давно погрязли
В алкоголическом бреду.

БАНДИТ
Ну, ежели тебе тут грязно,
Иди-ка ты, братан, в…

ПРОКУРОР (перебивает)
Нам ясно!
Но даже там небезопасно.

БАНКИР
Да я туда и не пойду.
Сдалось мне это ваше место!
И без него-то хорошо.

БЫЛЬЦЕВ
На кой тебе тогда невеста?
Какого ж ты тогда пришел?
Она пока что молода,
Еще вполне туда-сюда…

БАНКИР (приблизившись к Быльцеву, шепотом)
Егор Кузьмич, но я… обрезан.

БЫЛЬЦЕВ
Так сильно?

Банкир молча кивает и оттягивает штаны на животе. Быльцев заглядывает в них, присвистывает.

Это ж, брат, беда.
(Обращается к остальным). Вот вы скажите мне, ребята:
Зачем нам нужно с бабой жить?

БАНДИТ
Дык это и ежу понятно:
Чтоб организмами дружить!

БЫЛЬЦЕВ (Банкиру, указывая на Бандита)
Вот видишь, парень знает жизнь
И ценит бабий организм.
Ведь жизнь без бабы… и без водки —
Не жизнь, а садомазохизм.

БАНКИР
Довольно спорное сужденье.
Всего страшнее — жизнь без денег.

МОЛЧАЦКИЙ
Да, с ними, будь ты хоть кастрат,
Тебе и дьявол будет рад.

БАНКИР
Но-но! Про дьявола не будем.
Бог тоже рад богатым людям.

МОЛЧАЦКИЙ
Ну, это наш расейский рок:
Какая власть, такой и Бог.

БАНДИТ (Молчацкому)
Ты не держи нас за сохатых.
Плетешь – сам черт не разберет.
Я не пойму, ты за богатых
Или за бедных?

МОЛЧАЦКИЙ
За народ.

БАНДИТ
Братки! Да он под нас копает!
Я понимаю это так,
Шо он все снова предлагает
Вернуть лохам…

БАНКИР
Грабеж!

ПРОКУРОР
Бардак!

БАНДИТ (Прокурору)
Прикинь! Раздать – свое — обратно!
(Тычет пальцем в Молчацкого). Он кто?

СОФЬЯ (со вздохом)
Ученый.

БАНДИТ
А-а, понятно.
У нас в России так всегда:
От них, ученых, вся беда.
Чегой-то там мудрят, химичат…
А что выходит? Ерунда!
У нас любой ученый х…хрен
Знает причины всех проблем.
А я? А у меня спросили?
Я ж головой не только ем.
Я, может, тоже типа в курсе:
Ходил на бокс, учился в бурсе,
Барыг на рынках прибивал,
Мотал…

БАНКИР
Сидел?

БАНДИТ (с достоинством)
Нет, отбывал.
А эти (кивает на Молчацкого) знай себе шуруют
Свои теории причин.
Причина-то одна: воруют!

МОЛЧАЦКИЙ
Гляди-ка: новый Карамзин!

БАНДИТ (с подозрением)
Ты хвалишь или обзываешь?

МОЛЧАЦКИЙ
Ах, да! Забыл, брат, что ты знаешь
Из лучших жителей Земли
Только Мохаммеда Али.

БАНДИТ (услышав знакомое)
Ты тоже из боксеров, брат?

МОЛЧАЦКИЙ
Да, мастер спорта.

БАНДИТ
Как я рад!
Я ж думал, ты совсем ученый. (Крутит пальцем у виска).
Вот, думаю, дегенерат!
Я, как и ты, брат, за народ,
Но за народ наоборот.
Короче, за ту часть народа,
Что своей смертью не умрет.
Я — за бойцов, за паханов,
За нас, конкретных пацанов,
И против всяких там евреев,
Урюков, негров, чурбанов.
Вот если б к власти на год-два
Пришла путевая братва,
«Лаве» б валялось под ногами,
Как прошлогодняя листва.

БЫЛЬЦЕВ
Да где ж их взять-то, деньги, где?

БАНДИТ
Да где угодно – хоть в…

СОФЬЯ (предчувствуя ненормативную лексику, перебивает)
Не надо.

БАНДИТ
Ну, если Сонечка не рада,
Тогда отвечу так: везде!
Любой козел… пардон, клиент,
Чуть окуни его в цемент,
Шутя находит кучу баксов.

МОЛЧАЦКИЙ
Да, это сильный аргумент.

БАНКИР
А если, скажем, баксов мало
И больше нет, как ни тряси?

БАНДИТ
Козла – на стройматериалы!

БЫЛЬЦЕВ
Одна-ако…

БАНКИР
Боже, пронеси!

БАНДИТ (Прокурору)
А что же ты молчишь, начальник?
Или ты больше не берешь?

ПРОКУРОР
Я за козлов не отвечаю,
А ты и так мне принесешь.

БЫЛЬЦЕВ (Молчацкому, указывая на прокурора)
А он хорош, наш брат чиновник!
Немногословен, деловит…

СОФЬЯ
К тому же неплохой любовник,
Хотя и серенький на вид.

МОЛЧАЦКИЙ (Быльцеву, шепотом)
Что, нравится?

БЫЛЬЦЕВ (Молчацкому, шепотом)
Нет, страшно стало.
Ты знаешь, он напомнил мне:
Таким же был товарищ Сталин.

МОЛЧАЦКИЙ (Быльцеву)
А сталины у нас в цене.

БЫЛЬЦЕВ (шепотом)
Тот, настоящий, между нами,
Гонял всех, Вася, как котов.
Ходили с полными штанами
Что Молотов, что Маленков.
(Пренебрежительно тыча пальцем в женихов). А эти, нонешние гады —
Так, мелочь, пусть и хитрозады.
Доверь страну им хоть на час —
Все продадут, включая нас!
Я тоже тот еще козел,
Но все же меньшее из зол.
(Прокурору, вызывающе). Ты сер, приятель, а я сед!

БАНДИТ (Прокурору, шепотом)
Что он несет?

ПРОКУРОР (Бандиту, отмахиваясь, шепотом)
А! Сбрендил дед.

БАНКИР
Что? Нами правит ненормальный?

БАНДИТ
Не сепети!

БАНКИР
Как-как?

ПРОКУРОР
Заткнись!
Мы все нормальны лишь формально.

БАНДИТ
Я тоже шизик? Зашибись!
Это ж отмазка для всех урок —
На все иметь один ответ.
Чуть что – лепить: «А я придурок».

БАНКИР
Насчет тебя сомнений нет.

БЫЛЬЦЕВ
Так, ладно: вы мне надоели!
Пить будете?

БАНДИТ
Да!

ПРОКУРОР
Да!

БАНКИР
Нет!

ПРЕСС-СЕКРЕТАРЬ
Да!

Бандит и Прокурор на лыжах шагают к столу. Банкир, подумав, следует за ними.

БЫЛЬЦЕВ
Вы чо, ребята, ох…хамели?

ПРЕСС-СЕКРЕТАРЬ (догадавшись)
Снимите лыжи, господа!

Женихи, суетясь и гремя, начинают сбрасывать лыжи.

БЫЛЬЦЕВ (Молчацкому, глядя на них)
Вот, Вась, что баре, что холопы.
Какой народ – такая власть.
Да нам не то чтобы в Европу,
Нам хоть бы в Азию попасть.

МОЛЧАЦКИЙ
А может все наоборот:
Какая власть – такой народ?

БЫЛЬЦЕВ
Я, Вась, тебе не Гегель с Кантом
Башкой работать круглый год.
И мне из их законов ведом
Всего один, зато какой:
Залез наверх – спихни соседа!
Спихнул — ты умный, он тупой.

Женихи, наконец освободившись от бремени лыж, сбегаются к столу, расталкивая друг друга и норовя занять место рядом с Быльцевым. Пресс-секретарь, смотавшись за очередной бутылкой, тоже бочком пристраивается за столом.

БАНКИР (оглядев стол)
А что же кушать? Ведь все съели…
Нельзя ль на стол чего подать?

БАНДИТ
Ты что, дурак? Тут еле сели,
А он пришел сюда пожрать…
Занюхаешь хвостом селедки,
А хочешь – рукавом моим.

Воспользовавшись поводом, сует Банкиру под нос кулак.

БАНКИР
Но что же кушать?

БЫЛЬЦЕВ
Кушать? Водку!
Мы завсегда ее едим.
(Пресс-секретарю). Халдей, не спи!

ПРЕСС-СЕКРЕТАРЬ (бросаясь разливать спиртное по рюмкам)
Я наливаю.

БЫЛЬЦЕВ (поднимая наполненную рюмку)
Ну что? За дочь мою!

МУЖЧИНЫ (хором)
Ура!

Все, кроме Банкира, выпивают легко и залпом. Банкир собирается с духом, морщится, но тоже выпивает, после чего долго приходит в себя.

БЫЛЬЦЕВ
Что, Сонька девка неплохая?

БАНДИТ
Еще б! Такие буфера!
А зад! А морда! А фигура!
Хотя, по правде, она дура…

БАНКИР (стремительно захмелев)
Молчи, ничтожный идиот!
Она прекрасна, как… купюра!

БЫЛЬЦЕВ
Что!?

БАНКИР
Нет! Как депозитный счет!
Как золотой запас России!
Как акции газовиков!

СОФЬЯ
Спасибо, дорогой, спасибо!

БЫЛЬЦЕВ
Да, ничего себе любовь.
Вот это ты нарисовал!
Не дочь, а банк «Империал».

БАНКИР (льстиво)
Щедра российская земля!

МОЛЧАЦКИЙ
Гм… Но не в окрестностях Кремля.

БЫЛЬЦЕВ
Теперь пора бы по второй…

СОФЬЯ (возмутившись)
Второй!?

БЫЛЬЦЕВ
Ну, пятой, там, десятой…

СОФЬЯ
Ну пап, не пей ее, проклятой!
Ведь ты же у меня герой.

БАНКИР (Быльцеву)
Да! Вы герой! Я подтверждаю!

БАНДИТ и ПРОКУРОР (хором)
И мы!

ПРЕСС-СЕКРЕТАРЬ
И пресса!

ЖЕНИХИ и ПРЕСС-СЕКРЕТАРЬ (хором, тыча пальцами в Молчацкого)
И народ!

БЫЛЬЦЕВ (показывая на бутылку водки)
Вот я ее и побеждаю.

БАНДИТ (остальным, восхищаясь)
Во глотка!

ПРОКУРОР (остальным, негромко, критически)
Хроник.

БАНКИР (остальным, шепотом)
Сумасброд.

БАНДИТ
Во батя! Во мужик! Во квасит!
Куда там нашим паханам!
Меня, прикиньте, аж колбасит.

БЫЛЬЦЕВ (поняв по-своему)
Ты прав. Халдей! Колбаски нам!

Пресс-секретарь убегает.

МОЛЧАЦКИЙ (посмотрев на часы, выходит из-за стола)
Егор Кузьмич, ну мне пора.
Сидим тут с самого утра.
Уж до обеда досидели…
Зовите. Где там детвора?
Сонь, не забыла уговор?
Я их беру с собой в Мисхор.

БАНДИТ
Куда?

МОЛЧАЦКИЙ
В Мисхор. Путевку дали. (Уходит).

БАНДИТ
По мне, так лучше на Босфор
Или Канары, или в Канны,
Или, там, в эту вот… забыл.
(Объясняет). Ну, где кругом одни вулканы…
Где узкоглазые путаны…

ПРОКУРОР
Камчатка, что ли?

БАНДИТ
Ну ты странный!
Ты ж тоже вроде бы там был.

ПРОКУРОР
А-а, Индонезия…

БАНДИТ
Ну да!

Возвращается Пресс-секретарь с закуской и торжественной физиономией.

ПРЕСС-СЕКРЕТАРЬ
Пришел Кондратий, господа!

Немая сцена.

БЫЛЬЦЕВ
Уже?

БАНКИР
За что?

БАНДИТ
Кранты! Ё…

ПРОКУРОР (перебивает)
Не надо.

БЫЛЬЦЕВ (Пресс-секретарю)
Ты, что ли, этот… террорист?

СОФЬЯ (тыча пальцем в Пресс-секретаря)
Он мне давно казался гадом,
Он ведь незря все терся рядом…

БАНДИТ
А вдруг он… как его… Бен Ладен?

ПРЕСС-СЕКРЕТАРЬ (скулит, испугавшись)
Нет, я всего лишь журналист.
Я ваш…

ПРОКУРОР
Ну это как сказать.
(Быльцеву). Халдея стоит наказать!

БЫЛЬЦЕВ
На кой?

ПРОКУРОР
Чтоб неповадно было.

БЫЛЬЦЕВ (Прокурору)
Ты, паря, мне пока не зять.
Здесь я пока еще медведь
И знаю, на кого реветь.

ПРОКУРОР
Но я из лучших побуждений…

БЫЛЬЦЕВ
Ты это в пекле будешь петь.
Охота постучать копытом —
Иди лови своих бандитов.

БАНДИТ (недоуменно)
Зачем своих, коль есть чужие?

ПРОКУРОР
Да вы ведь все мне как родные.

БЫЛЬЦЕВ
Халдей! Так что там за Кондрат?

ПРЕСС-СЕКРЕТАРЬ
Отец Кондратий. (Софье). Ваш духовник.

БЫЛЬЦЕВ (не поняв)
Кто?

СОФЬЯ (шепотом, на ухо Быльцеву)
Папа, это мой любовник.

БЫЛЬЦЕВ
Еще один?

СОФЬЯ (стыдливо потупив очи)
Он мне как брат.
Мы с ним молились на рассвете.

БЫЛЬЦЕВ (грозя Софье пальцем)
Смотри, пойдут христовы дети.
Халдей, зови попа, зараза!
Глядишь, и обвенчает разом.

ПРЕСС-СЕКРЕТАРЬ (зовет)
Прошу вас, батюшка!

ОТЕЦ КОНДРАТИЙ (входя)
Я здесь.

БАНДИТ
Ого пузан!

ОТЕЦ КОНДРАТИЙ (скромно)
Что есть, то есть.
Дайте я вас перекрещу. (Зевая, крестит всех).
Грехи есть?

БАНДИТ
Валом!

ОТЕЦ КОНДРАТИЙ
Отпущу.

БАНДИТ
А если завалю Банкира?

ОТЕЦ КОНДРАТИЙ
Подкинешь денег – все прощу.

БАНКИР
А если, скажем, я подкину?

ОТЕЦ КОНДРАТИЙ
Мочи любого, как скотину.
Мне ж все равно, кого прощать.
Ну, кто тут будет угощать?

Без приглашения усаживается за стол, наливает, смачно выпивает.

БЫЛЬЦЕВ
Кондрат, а как же ваш статут?
Чтоб жить, мол, не единым хлебом?

ОТЕЦ КОНДРАТИЙ
Так Бог — он далеко, на небе,
А мы, тьфу-тьфу (через левое плечо), пока что тут.
Нет, мы, что надо, исполняем —
Ну, скажем, в пост не трогать баб.
А коль чего не понимаем —
Так человечишко ведь слаб.
Попробуй-ка умом понять
Всю эту Божью благодать.
Тут без поллитры и не въедешь!

БЫЛЬЦЕВ
Да-а, ты бы был хороший зять.

ОТЕЦ КОНДРАТИЙ
Не-е, тот, на небе, против будет,
И консистория осудит.

БЫЛЬЦЕВ
Так это, братец, не беда.

ОТЕЦ КОНДРАТИЙ
Попрут из церкви – что тогда?
Я ж не какой-то там… народ —
Идти ишачить на завод.
Не, зятем буду я нормальным,
Но только… неофициальным.
Зайти, там, отпустить грехи,
Утешить, почитать стихи,
Ну, пригубить разок-другой…
Но утром – в монастырь, домой!
Пришел, отринул блуд и ересь,
Поспал, поел, попил винца…

БЫЛЬЦЕВ
Ну а ты сам-то в Бога веришь?

ОТЕЦ КОНДРАТИЙ
Еще б! И в сына, и в отца,
И в эту… (вспоминает) дьявол!.. Богоматерь…

БАНДИТ
А в рай?

ОТЕЦ КОНДРАТИЙ (скривившись)
Не верю. Только в ад.

ПРОКУРОР
А вы не еретик, приятель?

ОТЕЦ КОНДРАТИЙ
Нет, я скорее демократ.
Мне страсть как нравится такой
Демократический устой.
Я ж в демократию поверил
Еще когда был холостой.

БЫЛЬЦЕВ
Чего? Так ты женатый, что ли?

ОТЕЦ КОНДРАТИЙ
Да, был… когда был в комсомоле.
Ну а как в партию вступил,
Еще трех дочерей родил.
Служил в райкоме, как и вы —
Здесь, на другом конце Москвы.
Везло… карьеру сделал быстро,
Едва не вырос до министра.
Проворовался… думал, крах.
Тут демократия – бабах!
И, я, естественно, в героях,
А прокуроры – на бобах.
Скандал, общественное мненье…
Мол, я страдал за убежденья.
И я на этой вот волне
Решил подумать о жене.
Ее в Америку отправил,
Дочурок срочно в Гарвард сплавил,
Постригся…

БАНКИР
Стрижка вам идет.

ОТЕЦ КОНДРАТИЙ
…и прикупил себе приход.
А это не халам-балам —
Иметь в хозяйстве личный храм.

БАНКИР
А синагоги продаются?

ОТЕЦ КОНДРАТИЙ
Даже в аренду отдаются.

БАНДИТ
И что, не только евреям?

ОТЕЦ КОНДРАТИЙ
Да будь ты хоть абориген,
Хоть, прости Господи, чечен —
Отдал бабло, подрезал плоть
И все – ты сам себе Господь.

БЫЛЬЦЕВ
Одна-ако… Это же бардак!
Нет, братцы, что-то тут не так.
Ведь даже я, хотя не верю,
Крещусь на Пасху кое-как.
Ну как же можно, вашу мать,
Бесстыдно веру продавать?

ОТЕЦ КОНДРАТИЙ
Да больно уж товар хороший —
Им можно вечно торговать.

БЫЛЬЦЕВ
Что ж, потолкуем про товар.
Халдей! Тащи-ка самовар!

Пресс-Секретарь приносит самовар и уходит.

(Женихам). А вас на вшивость я проверю,
Так что валите все за двери.

Женихи неохотно уходят, пытающегося задержаться Банкира Бандит выволакивает за шиворот.

Сонь, ты останься, сядь-ка рядом.
Ведь ты у нас товар и есть.
(Отцу Кондратию). А ты чего буравишь взглядом?
Садись и ты, окажем честь.
Хоть у меня и нету в мыслях,
Что ты, поп, спишь с ней бескорыстно,
Но всех ее крутых парней
Ты и постарше, и умней.
Глядишь, в интимном деле этом
Ты и поможешь нам советом.
Сонь, речь-то о твоей судьбе.
Так кто же все же люб тебе?

СОФЬЯ
Я, папа, и сама не знаю.
Все хороши, но все – дерьмо!
Да, я им многое прощаю,
Но там ведь как не бык, так чмо.
Вот хоть Бандит – пацан отменный.
Только о чем с ним говорить,
Когда он знает лишь две темы:
Что схавать и кого убить?
Банкир – совсем другое дело,
Но он же в сексе просто гном!
И пусть рожать мне надоело,
Но я б порой еще хотела
Попробовать мужского тела
И так, и этак, и верхом.

ОТЕЦ КОНДРАТИЙ
А что, я разве плох, мой свет?

СОФЬЯ
Но вас же часто рядом нет.

ОТЕЦ КОНДРАТИЙ
Ах, Соня, паствой занят я.

БЫЛЬЦЕВ (Отцу Кондратию)
Что, прихожанок до х…?

ОТЕЦ КОНДРАТИЙ (перебивает)
…до холеры!

СОФЬЯ (Отцу Кондратию)
О мой оплот продажной веры,
Давайте только без вранья!
Вы ж мне на Библии клялись
И дали слово офицера,
Что спали лишь с женой премьера.

БЫЛЬЦЕВ (с неприкрытым любопытством)
И как она?

ОТЕЦ КОНДРАТИЙ (с восхищением)
Эх, за…шибись!

СОФЬЯ
Вы отвлекаетесь, мужчины.
А где же мудрый ваш совет?

ОТЕЦ КОНДРАТИЙ
Ну… волноваться нет причины.

БЫЛЬЦЕВ
Хотя и радоваться нет.
Здесь, доча, и твоя вина,
Что нет достойных ни хрена.
Я сам, конечно, не святой,
Но я ж не спал со всей Москвой.

СОФЬЯ (поучительно)
Секс, папа, двигатель прогресса,
А ты мне про свои дела.
Диана вон была принцесса —
И то с арабами спала.

ОТЕЦ КОНДРАТИЙ
Эх, Соня, я скрывать не стану.
Я сам бы вы…любил Диану.

БЫЛЬЦЕВ
Не о Диане разговор!
А как тебе, Сонь, Прокурор?

СОФЬЯ
Вот с ним-то мне всего труднее:
Умел, умен — ну всем хорош!
Но он же бультерьера злее,
Еще и Берии подлее…

БЫЛЬЦЕВ
Да, я не видел рож мерзее.

ОТЕЦ КОНДРАТИЙ (соглашаясь)
И я мерзей не видел рож.

БЫЛЬЦЕВ
И что ж это у нас выходит?

ОТЕЦ КОНДРАТИЙ
Такой, простите, коленкор,
Что вам, ребята, не подходят
Ни тот, ни тот, ни Прокурор.

БЫЛЬЦЕВ (указывая на Софью)
Что ж делать? Замуж хочет баба.
Ей что, ложиться под араба?
И так гуляет с кем попало,
Нам только черных не хватало.
В Москве и так уже кошмар —
Не город, а сплошной базар.
Случись такое на Урале,
Меня бы там четвертовали.
Нет, надо поддержать своих,
Пускай и нету толку в них.
И мужа выберешь ты, доча,
Из тех, за дверью, из троих.

СОФЬЯ
Не суетись, пап, разберусь.
А после – к Васеньке вернусь.

БЫЛЬЦЕВ
Вернешься к Ваське? Это дело.
Когда?

СОФЬЯ
Как с мужем разведусь.

БЫЛЬЦЕВ
А муж тогда на что?

СОФЬЯ
Неважно.
Ты дочке в прихоти откажешь?

БЫЛЬЦЕВ
М-да-а, лучше ссылка и тюрьма,
Чем прихоть женского ума.

СОФЬЯ
Да, папа, я не академик,
Но знаю лучше, чем Карл Маркс:
С деньгами круче, чем без денег!
А если папочка бездельник,
Балбес, алкаш и неврастеник…

БЫЛЬЦЕВ (удовлетворенно перебивает)
Что говорить: жизнь удалась!

СОФЬЯ
Ты не дождешься комплиментов!
Вот выйду замуж, разведусь…
Как выжму с мужа алименты,
Да дом, да виллу, да проценты,
Еще какую-нибудь ренту…

БЫЛЬЦЕВ
А не…?

СОФЬЯ (перебивает)
Нет, я не подавлюсь.
Богатство лишним не бывает.

БЫЛЬЦЕВ (восхищенно, открыв новый закон мироздания)
Как водка!

ОТЕЦ КОНДРАТИЙ (Софье)
Соня, смелый план.
Но жены ведь и умирают,
Или безвестно пропадают…

БЫЛЬЦЕВ (подтверждая)
И за чекушку убивают,
А иногда – и за стакан.

СОФЬЯ
Эх, жаль, ты вечно ходишь пьяный,
Уже и мозг в форме стакана.
Мог бы и раньше подсказать,
Что мужа можно заказать.

БЫЛЬЦЕВ (возмутившись)
Ты чо, сдурела!?

ОТЕЦ КОНДРАТИЙ
Спору нет.

СОФЬЯ
Но, папа, сердцу не прикажешь.

БЫЛЬЦЕВ
А слово-то! Как на обед
Взять холодец или омлет.
А муж тебе не винегрет!

СОФЬЯ
Не я, так кто другой закажет.
У новых русских жизнь пока
Сродни тому же пистолету:
Гремит, блестит, но коротка…

ОТЕЦ КОНДРАТИЙ (сочувственно)
Да-а, жизнь у «новых» нелегка.

БЫЛЬЦЕВ
А у неновых — вовсе нету!

ОТЕЦ КОНДРАТИЙ
Отменный вышел афоризм.

СОФЬЯ (недовольно)
Угу, сказал – как в лужу…

БЫЛЬЦЕВ (перебивает)
Дудки!
Ну ладно, завязали шутки:
(Отцу Кондратию). Давай, отец, хлебнем за жизнь
Для поддержанья разговора.
Слышь, доча, подь сюды, за стол.
Халдей! Тащи еще по сто
И позови-ка Прокурора.
Нехай под наши триста граммов
Изложит он свою программу.

Пресс-секретарь приносит еще выпить, разливает водку по рюмкам и удаляется. Под песню М.Минкова и А.Горохова «Наша служба и опасна, и трудна» деловито входит Прокурор в строгом костюме.

БЫЛЬЦЕВ (Отцу Кондратию)
Да-а, парень смотрится солидно.

ОТЕЦ КОНДРАТИЙ (чокаясь с Быльцевым и перекрестив рюмкой Прокурора)
Аминь! Храни его Фемида.

Выпивают.

БЫЛЬЦЕВ (Прокурору)
Ну что, пацан, скажи, чо хочешь.
Но цену знай своим словам.
Как ни крути, родную дочерь
Я ж за болвана не отдам.
Я вижу, ты в хорошей форме
И даже вроде не дурак.
Но на какой-такой платформе
Ты, как мужик, собрался в брак?

ПРОКУРОР
Как у любого прокурора,
Платформа у меня проста:
С любого жулика и вора
Трясти «бабульки», как с куста.
Доить жулье без шума, пыли,
Без громких и трескучих фраз.

ОТЕЦ КОНДРАТИЙ (с любопытством и испугом)
И как? Вы многих подоили?

ПРОКУРОР
Да всех, считай. Ну, кроме вас. (Указав на сидящих за столом).

ОТЕЦ КОНДРАТИЙ (Быльцеву, шепотом)
Да-а, ужас, если осерчает.

БЫЛЬЦЕВ (Софье, не стесняясь)
Да-а, попадется муженек.
Чуть не дала – получишь срок!

ПРОКУРОР (успокаивая)
Отец за дочь не отвечает.
(Быльцеву). И вам, любезный мой папаша,
Я завсегда готов помочь,
Хотя в таком вопросе важно,
Какой отец, какая дочь.
Вот убедительный пример:
Если вдруг тесть проворовался
И стал потом пенсионер,
То на фиг он такой мне сдался?

БЫЛЬЦЕВ
Так что же тестю, гнить в тюрьме
До самого скончанья века?

ПРОКУРОР
Зачем же мучить человека?
Пусть долбит лед… на Колыме.

БЫЛЬЦЕВ
Не, как вам нравится глядеть?
Ну гуманист! Ну обалдеть!
Тебе тут хорошо пи…

ОТЕЦ КОНДРАТИЙ (смягчает)
…арить…

БЫЛЬЦЕВ (заканчивает)
А мне на старости сидеть!

ПРОКУРОР
Да, я таков: что есть, то есть.
Не важно, тесть там иль не тесть,
А если мне не отстегнули,
И мать родная может сесть.
Но Софью я люблю… пока.

ОТЕЦ КОНДРАТИЙ (Быльцеву)
А вам на пенсию-то скоро?

БЫЛЬЦЕВ (с сарказмом)
А ты спроси у Прокурора.
Да, не жалеет старика.

ПРОКУРОР
Я пожалею тех, кто может
Понять позицию мою.
Ее понять совсем не сложно:
Все, что украл – тащи в семью.

ОТЕЦ КОНДРАТИЙ
А если все уже украли?

ПРОКУРОР
Ну, тут все просто, дорогой.
Поймать ворюг! Закрыть в подвале,
Зажать им в дверь...

ОТЕЦ КОНДРАТИЙ (перебивает, вспомнив)
Мне зажимали…

ПРОКУРОР (выразительно постукивая себя кулаком по скуле)
Бои без правил обещали?

ОТЕЦ КОНДРАТИЙ (Прокурору)
Не с вами ли?

ПРОКУРОР
Нет, не со мной.
Уж слишком грубая работа.
Я что, похож на идиота?
Нет, в этом деле знаменит
Наш с вами общий друг – Бандит.

БЫЛЬЦЕВ
Ну вот, кажись, нашелся повод.
Халдей! Зови того, другого.
Ты, Прокурор, присядь пока.
Хоть выпьешь с будущим зека.

СОФЬЯ
Отец! Ты после этих шуток
Объект для всех газетных «уток».

БЫЛЬЦЕВ
Молчи! Я «уток» не боюсь.
Я сам еще похлеще гусь!

Наливают. Под песню М.Круга «Владимирский централ» входит Бандит в спортивном костюме и малиновом пиджаке.

ОТЕЦ КОНДРАТИЙ
Каков тамбовский Робин Гуд!

БЫЛЬЦЕВ
А ты что скажешь нам, касатик?

БАНДИТ
Вы что, все обкурились тут?
Я ж объяснял уже: я – Владик.
(Недоуменно). Зовут меня черт знает кем,
Как будто нет других проблем.

БЫЛЬЦЕВ
Проблема в Соньке?

БАНДИТ (в сердцах)
Да х…рен с нею!
Вопрос в другом: лохи умнеют.
Так и слыхать то здесь, то там:
Чуть что – сдают тебя ментам!
Те начинают: тра-а-али… ва-а-али,
Хоть раньше честь мне отдавали,
И выставляют такой счет,
Что кругом голова идет.
Ну, снова к лоху жмешь бегом,
А там уж прокурор с мешком.
С ним только рассчитался вроде —
Судья на огонек заходит…
Такая вот, отец, жизня!

ОТЕЦ КОНДРАТИЙ (размышляя вслух)
М-да-а, почему там нет меня?
Жаль, я не на того учился.

БЫЛЬЦЕВ
Эге, уж ты б им пригодился.
Такой же кровопийца, блин!

ОТЕЦ КОНДРАТИЙ (поднимая рюмку, все следуют его примеру)
Господь всемилостив. Аминь!

Бандит подсаживается к Быльцеву и по-сыновьи обнимает его за плечи. Все выпивают.

ПРОКУРОР (Бандиту, злорадно)
Так ты стал типа неимущий?
Гляжу, от бедности аж плющит.
Нет бы подумать и учесть,
Что и чиновник хочет есть.

БЫЛЬЦЕВ
Оно понятно… Мы же… тоже…

БАНДИТ
Дык я вам тут не идиот!
Да я по каждой вижу роже,
Кто ест, а кто конкретно жрет.
Вот я жениться тут решил…
Но разве ж хватит моих сил
Тянуть «бригаду», Соньку, тещу,
Ментов…

БЫЛЬЦЕВ (разочарованно)
Ну вот, меня забыл.

ПРОКУРОР (Отцу Кондратию, доверительно, кивая на Быльцева и Бандита).
Они незря уселись рядом.
Я падла буду, вместе сядут.

ОТЕЦ КОНДРАТИЙ (Прокурору)
Я удивляюсь с вас, сын мой.
Да что ж это вы злой такой?

ПРОКУРОР (Отцу Кондратию)
В России каждый знает с детства,
Как разрешить проблему, спор:
Коль цель оправдывает средства,
То лучшее из средств – топор.

ОТЕЦ КОНДРАТИЙ (Прокурору)
Но нынче времена другие.

ПРОКУРОР (Отцу Кондратию)
Другие… третьи… – не беда.
Что плаха, что тюрьма в России
Не пустовали никогда.
Так что, Бандит жениться будет?
А то Кузьмич опять заснет,
И просидим тут целый год,
Пока дед наконец рассудит.
(Бандиту). Эй, друг, ну что ты там решил?

БАНДИТ (после тяжкого раздумья)
Что я, пожалуй, поспешил.
Тряхнуть еще б десяток рынков
И вот тогда…

ОТЕЦ КОНДРАТИЙ
Шоб я так жил!
Вот был бы Господу угоден!

ПРОКУРОР (Бандиту)
Дружище, ты пока свободен.
Егор Кузьмич, я прав?

БЫЛЬЦЕВ (пытаясь размышлять, с симпатией к Бандиту)
Та-а-ак… ся-а-ак…
Хороший парень… но дурак.
(Бандиту). Ну что ж, ступай отседа с миром
Да, что ли, позови Банкира.

Бандит уходит, понурив голову.

СОФЬЯ (всхлипывая)
Какой мужик! В нем столько страсти!

ПРОКУРОР
Не всем же дурням быть у власти.

Под песню (например) «Ой вы, деньги, денежки…» из к/ф «Сватовство гусара» входит Банкир в смокинге.

БЫЛЬЦЕВ (без симпатии)
Выходит, можешь и без лыж?

Банкир мнется, видя неодобрительный прием.

Ну говори. Чего молчишь?

БАНКИР (обретая уверенность)
А если, скажем, я присяду?

ПРОКУРОР (зловеще)
Ты это… после посидишь.

БЫЛЬЦЕВ (Банкиру)
Так что, сынок, жениться хочешь?

БАНКИР
Хочу.

БЫЛЬЦЕВ
Понятно. А зачем?
Вот ты нам голову морочишь…
А делать деток будешь чем?
Ты ж вроде сам мне показал,
Чего и сколько отрезал.
Да я б тебя — на месте Соньки —
И на порог бы не пускал.

СОФЬЯ
Ах, папа, нам детей не надо.

БАНКИР
Да! Мне бы лишь быть с вами рядом.

Набравшись смелости, подсаживается к Быльцеву на освобожденное Бандитом место и начинает что-то шептать Быльцеву на ухо.

ПРОКУРОР (Отцу Кондратию, шепотом, кивая на Банкира)
Еще б! Детей он не родит,
А всю страну — в банк превратит.
И с нас, отбросив сантименты,
Начнет выдавливать проценты.
Я знаю… я видал таких,
Но вскорости не будет их.

ОТЕЦ КОНДРАТИЙ (любопытствуя, но стесняясь)
Спросить мне, может, не с руки…
А кто ж придет? Большевики?

ПРОКУРОР
Щас! Те давно уже без шансов.
Нет, в этот раз… (шепотом, на ухо отцу Кондратию) силовики.

ОТЕЦ КОНДРАТИЙ (разочарованно)
А-а, эти тоже заходили…
Войска подняли, корабли,
На телестудии побыли,
Попили водки, закусили,
У микрофонов побузили,
В штаны наклали… и ушли.
Пока Кузьмич вопил на танке,
Им захватить бы почты, банки,
Мосты, «Кресты», базар, вокзал…

ПРОКУРОР
Я помню, я же их вязал.
Ну, взял с собой (характерно щелкает себя по кадыку) на всякий случай…
А уж когда они сдались,
Мы с ними там же, в месте путча,
Почти до «белки» напились.
Очнулись синие, как сливы,
Уже в «Матросской тишине».
Охрана бегала за пивом
И подливала им и мне.
Пели «Варяг», еще чего-то…
С утра я вышел на работу,
К обеду дали новый чин,
А там и орден получил.

ОТЕЦ КОНДРАТИЙ
Да, это сложная работа —
Отлавливать врагов народа.

ПРОКУРОР
Непросто, что тут говорить:
Поди допри, кого ловить.
Ошибся – ты такой же враг,
И все — считай, башка в кустах.
Нет, нынче уж не убивают,
Но от кормушки отставляют,
Ну а зарвешься – отправляют
В неотдаленные места.
Что там Банкир?

ОТЕЦ КОНДРАТИЙ (доверительно)
М-да-а, между нами…
Мне представляется, сейчас
Он купит деда с потрохами.
А можно вас купить?

ПРОКУРОР
А вас?

ОТЕЦ КОНДРАТИЙ (философски)
На все на свете есть цена.

ПРОКУРОР
Так вот: я стою до хрена!
А Кузьмича банкир не купит —
Тот из другого бытия.
Кузьмич, конечно, деньги любит,
Но все ж не так, как вы и я.
Видать, генетика другая…

ОТЕЦ КОНДРАТИЙ (возмутившись)
Ага, видали самурая!
Да что вы мне несете тут?
Он крал, как все.

ПРОКУРОР (объясняя)
Так все крадут.
У нас ведь честных дуралеев
Бьют в морду чаще, чем евреев.
Верней, не то что явно бьют —
Нет, просто жить им не дают.
Видали Сонькиного мужа?
Он честный. И кому он нужен?
Сидит, пыхтит в своем НИИ —
Ведь это ж просто жуть!

БЫЛЬЦЕВ (надоедливо отмахнувшись от Банкира)
Ну и…?

БАНКИР (продолжая какую-то мысль)
…и продаем Сибирь китайцам…

ОТЕЦ КОНДРАТИЙ и ПРОКУРОР (хором)
А купят?

БАНКИР
Просто оторвут!

БЫЛЬЦЕВ
Вы что, с ума свихнулись, братцы?
Нет, вы тут все христопродавцы.

БАНКИР
Не продадим – так отберут.

БЫЛЬЦЕВ
Ты что мне тут талдычишь, б… (осекается) тля?
Дык это ж русская земля!

БАНКИР
Так жизнь совсем другая стала:
Земли — как грязи, русских – мало.
По всей планете расползлись,
Пока мы с вами тут греблись.
Зато китайцы не зевали
И время даром не теряли,
А два десятка лет…

БЫЛЬЦЕВ (с вопросительной интонацией)
Е…?

БАНКИР (перебивает, отвечая)
…пахали.

СОФЬЯ
Да, что за е…лки-палки, жизнь!
Ну нет гармонии на свете!
Какой философ мне ответит,
Зачем же нужно нам пахать,
Если придется умирать?
Вот я и жизни не видала…

БЫЛЬЦЕВ
Так ты еще и не пахала.

СОФЬЯ
Начну. Лет этак через семь.

БАНКИР
И так у нас лопочут все.
Не проще ли с таким базаром
Продать то, что растратим даром?
Пришли иные времена…

Пауза. Все выказывают молчаливое согласие.

БЫЛЬЦЕВ (очнувшись)
Но мы ж великая страна!
Да в Бога душу вашу мать!
Неужто нет пути обратно?

БАНКИР
Умом Россию не понять.

СОФЬЯ
А чем понять?

БАНКИР
Мне – непонятно.
Хотя и я живу в России,
И тоже слышу вечный бред…

СОФЬЯ
О чем?

БАНКИР
Да о духовной силе!

СОФЬЯ (понимающе)
А-а, этим бредил мой Василий…

БАНКИР
А силы не было и нет!
У нас всегда в загоне русский —
Язык он или человек.
То говорили на французском —
Не год, не два, а целый век,
То немцев править нами звали,
То оптом княжества сдавали
Татарам…

БЫЛЬЦЕВ
Это ерунда!
Татарам можно… иногда.
Они давно уж обрусели,
Они ж как мы – на вкус, на нюх,
И пьют как мы – семь дней в неделю.
В общем, такой же русский дух.
Согласен, дух этот не очень…
Но мы ж из северной страны,
И орхидеи, между прочим,
Нам и не так чтобы нужны.
Мне, скажем, ближе лук, чеснок,
И в этом я не одинок.
(Отцу Кондратию). Ты закусил бы орхидеей?

ОТЕЦ КОНДРАТИЙ
Я что, дебил?

БЫЛЬЦЕВ (Банкиру, с удовлетворением)
Вот так, сынок.
Ну а в России без Сибири,
Как в однокомнатной квартире.

БАНКИР (с бахвальством)
Не знаю, я не жил в такой.

ПРОКУРОР
Не зарекайся, братец мой.

Вбегает Пресс-Секретарь.

ПРЕСС-СЕКРЕТАРЬ (взволнованно)
Егор Кузьмич…!

БЫЛЬЦЕВ
Ты чо, приятель?

ПРЕСС-СЕКРЕТАРЬ
Там… к вам… сюда… сейчас… войдет…
Бандит… с ружьем… и с вашим зятем.

ПРОКУРОР (обреченно)
Перестреляет…

БЫЛЬЦЕВ
Ешкин кот!

Входят Бандит с ружьем и Молчацкий. Немая сцена.

БАНДИТ
Мы это… типа попрощаться.

ПРОКУРОР
А может быть не надо, а?
Могли еще бы пообщаться,
Найти виновных, разобраться…

БАНДИТ
Пусть разбирается братва.
А мне, ребята, недосуг:
Меня ждут детвора и друг. (Кивает на Молчацкого).

БАНКИР, ПРОКУРОР и ОТЕЦ КОНДРАТИЙ (хором, валясь к ногам Бандита)
Не убивайте нас, родны-ы-я!

БАНДИТ (Молчацкому, недоумевая)
Вась, чо тут за дурдом вокруг?
Не, я не понял в самом деле…
Гляди: легли прям как в постели.
Эй, вы! Вставайте поскорей!
Я вам не хей…

БЫЛЬЦЕВ (пытаясь поправить)
…не гуй…

БЫЛЬЦЕВ и БАНДИТ (вспомнив, хором)
А-а, не гей!

ПРОКУРОР (вставая и отряхиваясь)
Придется стоя помирать.

БАНКИР (вставая и судорожно доставая портмоне, снимая часы, перстни)
А может, стоит денег дать?

ПРОКУРОР (Отцу Кондратию)
Святой отец, вы б помолились.

ОТЕЦ КОНДРАТИЙ (вставая и крестясь)
Да чтоб вы все тут подавились!

ОБАЛДУЕВ (встающим, с презрением, морща нос)
Э нет, уж лучше б вы помылись.
Знать, Господу на вас нас…

БАНДИТ (перебив, Молчацкому, глядя на ценности в руках Банкира)
Брать?

БАНКИР (Бандиту)
Возьми, родной! Я все отдам!

МОЛЧАЦКИЙ (Бандиту)
Возьмешь — опять сдадут ментам.
Как ни прекрасны демократы,
Но верить им – все ж рановато.

ПРОКУРОР (подхалимски)
Мне тоже ближе простой люд.

МОЛЧАЦКИЙ
А что, простые не сдают?
(Глядит на часы). Пошли. Давайте, что ль, прощаться…

БЫЛЬЦЕВ
Да, ничего себе момент.
Уйти, чтоб так вот возвращаться!
Окстись, Вась! Ты ж интеллигент!
Вы ж вечно учите потомков
Прощать всех гадов и подонков.
Так чо б тебе не захотеть
Меня да Соньку пожалеть?

МОЛЧАЦКИЙ (якобы на полном серьезе, указывая на Банкира, Прокурора и Отца Кондратия)
А как же с этими?

БЫЛЬЦЕВ (будто только заметив их)
Ах, да…
Ну что ж, прощайте, господа.
Насильно, братцы, жив не будешь.

Троекратно целует каждого из них. Они, после его поцелуев, по очереди падают в обморок. Быльцев смахивает несуществующую слезу.

(Со слезой же в голосе). Мы будем помнить вас всегда.
(Бандиту). Эй, Робин Гуд, пали, не трусь.
Я на минутку отвернусь,
Чтоб не участвовать в дебатах.
(Молчацкому). Васек, давай утопим грусть!

Разливает водку на двоих, рюмку себе и рюмку Молчацкому.

Давайте-ка без лишних слов
Помянем наших пацанов.
Они ж погибли за Россию!

Молчацкий тянется рюмкой к рюмке Быльцева.

Не чокаться! Ну, будь здоров!

Выпивают.

(Молчацкому, указывая на Бандита). Надежный?

МОЛЧАЦКИЙ (по-прежнему якобы всерьез)
Звука не проронит.

БАНДИТ (до сих пор не осмыслив происходящее)
А тут ваще кого хоронят?
Васек! А как же этот… Крым?

МОЛЧАЦКИЙ
Вадюша, мы уже летим.
(Быльцеву). Мы заезжали на прощанье —
Сейчас и детвора зайдет…

БАНДИТ
… шепнуть вам типа «до свиданья»
И двинуть в Крым на Новый год.
А-а… мы ж забыли вам сказать,
Шо я решил с Васьком слетать.
Двум умным пацанам, боксерам,
Найдется тема поболтать.

Банкир, Прокурор и Отец Кондратий выходят из обморока и встают.

СОФЬЯ (Бандиту)
А нас убить ты собирался?

БАНДИТ
Да я давно отубивался!
И набралась же этих слов…
(Любовно поглаживая ружье). С таким стволом я на охоту
Хожу на тигров, бегемотов,
А не на телок и козлов.

БЫЛЬЦЕВ (Молчацкому)
Васек, я чо-то не пойму:
Что, бегемоты есть в Крыму?
Видать, хохлы растят на сало.
Им что, свиней там мало стало?
Ну, ушлые! Незря мне снился
С тебя размером бутерброд.

БАНКИР
Вот-вот, когда хохол родился,
Заплакал даже наш народ.
Но это давние проблемы…
(Молчацкому, эмоционально). А вот, прошу меня простить,
О чем, ну на какие темы
Вам с этим (указывая на Бандита) можно говорить?
Надолго едете?

МОЛЧАЦКИЙ
На месяц.
Верней, на двадцать один день.

БАНКИР
Он надоест вам там раз десять.

БАНДИТ (Банкиру)
Братан, тебе пи…щать не лень?
Мне ведь (передразнивая), пра-а-шу меня простить,
Тебя раз плюнуть завалить.
Ну что за хлопотный народец:
Как ни живет – не хочет жить!

Банкир снова плюхается в обморок, но вскоре опять встанет.

Живи… целуйся… с Прокурором,
А нам с Васьком, как двум боксерам,
Любая тема подойдет.
Мы ж сможем говорить часами
Про ринг, про пояса с трусами,
Про джеб, про хук, про апперкот.
По мне, будь ты хоть без штанов,
Но из нормальных пацанов —
Ну, вот как раз такой, как Вася,—
Дык я и сесть с таким готов.
Пойдем с ним по кафе, по пабам,
Потом, естественно, по бабам.
Ты, Соня, в мире не одна,
И нам пока что не жена. (Проверяет). Точно, Вася?
В Крыму улетные путанки!
Все, между прочим, иностранки.

СОФЬЯ
Подонок!

ОБАЛДУЕВ
Доча, он не врет.
Я ж езжу в Ялту каждый год.

БАНДИТ (вдохновенно продолжает)
Мы с Васей – одного замеса,
И кто б ни гнал нам лабуду,
Мы знаем: Сонька – не принцесса!
Те пали жертвами прогресса
Еще в семнадцатом году.
И раз нас тут не очень ждут,
Мы и стремимся-то не очень.
(Пафосно). Гусары денег не берут!

ПРОКУРОР
Можно подумать, им дают…

СОФЬЯ
(Бандиту). А ну вали, пока не бьют!
Ты ж честь насиловал мою!

БАНДИТ
Что-что, а честь не трогал точно.
(Молчацкому). Ну что, мы валим? (Остальным). Покендос!
Совет вам да любовь, ребята!
Бывай, Сонь! Ты не виновата.
Я нес тебя, да недонес.
Не знаю, чья уж в том вина…
Теперь пущай несут другие —
У них вон горы золотые
И реки полные вина.
А я – хоть вор, но не в законе.

Уходит.

БАНКИР и ПРОКУРОР (вдогонку, хором)
Лафа закончилась, браток!

МОЛЧАЦКИЙ
Прощайте. До свиданья, Соня.

Оборачивается уходить вслед за Бандитом.

БЫЛЬЦЕВ (просит)
Вась, задержись еще чуток.
Нет, я, ей-богу, не боюсь,
Но видишь, с кем я остаюсь.
А им же всем до пятой точки
Вся наша, понимаешь, Русь.
Вдруг воплотятся их слова —
Останется одна Москва.
Ну ладно, не одна – с Рязанью
Да плюс марийцы и мордва.
Те, может, рады бы удрать,
Но их хрен кто захочет брать.
Ведь там из всех богатств природы —
Только искусство водку жрать.
Я, Вась, добро нечасто сею —
Смотри, об этом ни гу-гу,—
Но я хотя б люблю Расею,
Я ж от Расеи аж косею,
И я без мысли об Расее
И рюмки выпить не могу.
А ты такой же, как и я,
Но не политик ни ху… Ладно…
В конце концов и так понятно,
К чему вся эта речь моя.
Понятно?

МОЛЧАЦКИЙ
Да. Опять зовете.

БЫЛЬЦЕВ
Так речь ведь не об идиоте.
Ты ж, скажем прямо, не дебил.
К тому же честный, благородный,
Тип хари у тебя народный,
Ты от коррупции свободный
И это… как его… забыл.
Ну, слово редкое сейчас.

СОФЬЯ
Порядочный?

БЫЛЬЦЕВ
Во! В самый раз!
Я уж лет семь, честное слово,
Ищу в правительстве такого.

МОЛЧАЦКИЙ
И как? Нашли хоть одного?

БЫЛЬЦЕВ
Вась, полный аут! Ни-ко-го!
И я, Вась, понял, в чем беда:
Их там не будет ни-ког-да.
А рядом с этою проблемой
Все остальные – ерунда.
Хочешь, поставим с Сонькой точку,
Найдем тебе другую дочку,
А не заладится с другой,
Так Сонька тут же, под рукой.
Россия, Вася, нам дороже
Любой, пусть даже родной, рожи.
Россия ж это…

МОЛЧАЦКИЙ
Славный спич.
Не надо пафоса, Кузьмич.
Чтоб вы не тужились впустую
В своем строительстве страны,
Давайте я вам нарисую,
Кому мы с вами тут нужны.
Вы, что сумели, развалили —
Не знаю, с толком или нет,
Но для России начертили
Пусть хоть какой, да все же след.
Судить мне, может, и грешно,
Но строить вам уж не дано,
И на покой уйти придется,
Чтоб миру не было смешно.
Наследник? Может быть и нужен.

БЫЛЬЦЕВ
Вась, да не нужен ни рожна!
Я сам их всех сожру на ужин! (Тыча пальцем в сторону Женихов).

МОЛЧАЦКИЙ
Россия – рабская страна.
Нужна преемственность монархов,
Спецслужб, чиновников, дворян,
Военных, штатских, олигархов,
Бомжей, рабочих и крестьян.
Этот уклад патриархален,
Но на одной шестой Земли
Он наиболее реален…

БЫЛЬЦЕВ
…пока китайцы не пришли.
Их каждый год в Россию прет
Тысяч четыреста-пятьсот.

МОЛЧАЦКИЙ
Китаец, кстати, не дурак.
У них как раз примерно так.
Они отцов не отвергали,
Пусть даже сволочи — отцы.
Они ошибки исправляли,
Они подолгу запрягали,
Порой кого-то повторяли,
Они, случалось, воровали
И в воду прятали концы.
Но, не забыв былую славу,
Они надолго и всерьез
Упорно строили державу…

БЫЛЬЦЕВ
…а мы — пустили под откос.
Но ведь хоть что-то делать надо —
И так дурели до сих пор.
А с кем? А кто со мною рядом?
Халдей, Банкир да Прокурор.
Ну ты еще. Но ты ж от власти,
Хоть власть с тобою рядом, тут,
Бежишь как от дурной напасти.

МОЛЧАЦКИЙ
Мне не вкусу ваши страсти.
Да и нельзя – меня сожрут.
Кому нужны мои мозги,
Когда порочна вся система?
Не в вас… хотя и в вас проблема.

БЫЛЬЦЕВ
Вась, если сможешь, помоги.

МОЛЧАЦКИЙ
Какая б ни была эпоха,
Хорошей нет, сдается мне.
Коль царь жесток – народу плохо,
А коли добр – конец стране.
Жестоким быть я не смогу,
Вот потому-то и бегу
От ваших сладких предложений,
Но будет худо – помогу.
К тому ж я знаю, как ни странно,
Что даже эти вот друзья (указав на остальных),
Нажравшись и набив карманы,
Однажды, поздно или рано,
Поймут: так больше жить нельзя.
О людях-то они не вспомнят,
Но, может, вспомнят о стране,
Чего империи огромной
Порой достаточно вполне.

БЫЛЬЦЕВ
Кому ж оставить кресло, Вася,
Чтоб не остаться самому
Как голый Вася на матрасе?
Раз не тебе — ему? Ему? (Поочередно указывая на Банкира и Прокурора).
Ты ж видишь, Соньке все равно.
По ней, что тот, что тот — … (Собирается эмоционально высказаться).

СОФЬЯ (перебивает)
Не надо!
Возможно, твой преемник рядом.

БЫЛЬЦЕВ
Дочь, сказать правду – не грешно!
Всю жизнь, как угорь, извивался,
Все лез повыше, как сорняк.
Уж мочи нет – так забрехался!
То партократом стать пытался,
То к демократам прибивался…
Кем стал? Сам не пойму никак.
У нас закон такой – кто гордый,
Изволь ходить с побитой мордой.
Я знаю – сам ходил не раз,
Я ж не последний пи…

ПРОКУРОР
Мы знаем!

БАНКИР
Мы вас как папу уважаем.

БЫЛЬЦЕВ
А я не уважаю вас.
Но выбор, братцы, невелик…

БАНКИР (Прокурору, шепотом)
Задрал.

ПРОКУРОР (Банкиру, шепотом, кивая в знак согласия)
Заколебал старик.

БЫЛЬЦЕВ
Ну что? Приступим к лотерее?

СОФЬЯ
Пап, ты свихнулся? Боже мой!

БЫЛЬЦЕВ
Свихнулся? Не-ет. Что там Расея…
Вон Рим — они ж нас не тупее,
А там не греки, не евреи,
А лошадь правила страной.
Пусть лошадь и не всех умней,
Страна не рухнула при ней.

СОФЬЯ
Рим пал!

БЫЛЬЦЕВ
Так это позже было.
Его ж не лошадь погубила.
Все беды в мире – от людей,
А не от коз и лошадей.
Вот если, скажем, нас не станет —
Глядишь, и коммунизм настанет.

ПРОКУРОР (Банкиру, шепотом)
Старик в натуре оборзел.
На черта коммунизм козе?

БЫЛЬЦЕВ (Молчацкому)
Давай, Василий, молви слово.
Ты мне советчик али нет?
Кого мне выбирать? Любого?

МОЛЧАЦКИЙ
А вам не нужен мой совет.
Ну, может, нужен для того,
Чтобы не выслушать его.
Вы все давно решили сами.

БЫЛЬЦЕВ
Решил. Но не врублюсь, чего.

МОЛЧАЦКИЙ (кивнув на Женихов)
Никто из них вам не опора,
Но вы возьмете Прокурора.

БЫЛЬЦЕВ (задумчиво)
М-да-а, Вась, не знаю почему,
Но кресло тянется к нему.

МОЛЧАЦКИЙ
Он лучше, чем Банкир, не будет,
Зато его народ полюбит.

БАНКИР
Его? Народ? Не может быть!

МОЛЧАЦКИЙ
Увы, придется полюбить.
Что ж, мне действительно пора.
Прощайте.

Уходит. Немедленно после его ухода кресло уезжает из-под Быльцева и подъезжает к Прокурору. Быльцев с грохотом низвергается на пол. Прокурор садится в кресло, на глазах меняясь в лице и манерах и сразу становясь барином, хозяином, Преемником. К нему без всякого вызова пулей подлетает Халдей с подносом.

ПРЕЕМНИК (Халдею, пиная того ногой)
Что молчишь?

ХАЛДЕЙ (подобострастным козлетоном, вытягиваясь в струнку)
Ура-а-а!

Играет прежний Гимн России на музыку М.И.Глинки из оперы «Иван Сусанин» (или Гимн царской России «Боже, царя храни!». Банкир, Отец Кондратий и Софья принимают стойку «смирно» и подхватывают вслед за Халдеем: «А-а-а!», с выражением ужаса на лицах. Быльцев, вставая, отряхиваясь и почесав затылок, подумав, подтягивает им мрачным басом. Преемник, сидя в кресле, лениво дирижирует этим хором.

ЗАНАВЕС

Сведения об авторе:
Бунякин Владимир Леонидович
Украина, 49005, г.Днепропетровск, ул. Симферопольская, 13/2,
тел./факс 744-81-44, 744-76-37, 744-70-31,
тел.59-77-18, 47-50-19,
тел. моб. («Киевстар») 8-067-632-12-72;
e-mail: bunyakin@sherman.dp.ua.

28 октября 2004 года  14:31:37
Bunyakin@sherman.dp.ua | Днепропетровск | Украина

---

Погода в жизни

Тик-так… тик-так… «Да почему же они не могут замолчать?! » — с гневом в голосе пробормотала она.
Тик-так… тик-так… Мысли, итак до невозможности спутанные, с каждым ударом усложняются еще больше. Как клубок ниток, дергаешь, пытаешься распутать, и вот, одно неосторожное, необдуманное движение, и снова еще сильнее затягиваются узлы.
Тик-так… тик-так… К черту время! Зачем оно нам?! Время – наш враг, оно забирает памятные минуты, забирает жизнь, оставляя только лишь воспоминания, которые тоже потом рассеиваются. Иногда хочется, что-то вернуть, изменить, но не тут-то было, время ушло… а мы остались…
Хочется не упустить ни единого момента, хочется кричать, плакать, смеяться, выбежать на улицу и ловить капли дождя, большие, тяжелые, мокрые, но невообразимо приятные, нежными ручьями, скатывающиеся по мокрому телу… Вода, слезы – теперь все вместе, смешалось все воедино, как и в жизни не разобрать порой что просто вода, а что чьи-то переживания… Шлепать босиком по лужам, чувствовать холодную, мокрую, мягкую траву, приятно щекочущую ноги…
Разбежаться… ветер в лицо, удары дождя становятся все сильнее и сильнее… бежать, бежать на встречу ветру, стихии! Нет! Ей нас не сломать! Мы не боимся, ни грома, ни молнии, которыми нас с таким усердием одаряют. Нельзя бояться, нужно радоваться… Радоваться трудностям, радоваться тому, что нас ждет. Ведь на смену тому, что ушло обязательно что-нибудь придет… Это закон жизни, закон природы! Ведь невозможно остаться без ничего. И вот ветер стихает, капли становятся все мельче и мельче, уже частыми уколами семенят они по лицу. Все прошло, несчастья отступили, волна сожаления и облегчения овладевает нами…
Теперь стоишь и ждешь… вот-вот выглянет яркое солнце и одарит нас радугой.
Тик-так… тик-так… Снова эти часы! Опять напоминание о времени… Как вообще можно о нем забыть?! А ведь забыли же! Борясь со стихией мы просто не обращали на него внимания, а оно тихо, украдкой, независимо от нас и назло нам, все идет и идет… Оставляя все в прошлом и открывая будущее. А что нас ждет? Конечно, надо верить, что солнце, радуга, а если нет?! Вдруг разразится новый ураган? Или, что еще хуже, скучная, вредная, темная, пасмурная погода, хоть и теплая, но такая серая и бесцветная. Вот так и живем слушая часы и наблюдая за облаками… А нельзя ли подняться выше, намного выше всех этих туч, туда, где всегда светит солнце, и смотреть сверху вниз на все ураганы? Можно, но это удел не многих… Здесь властвует случай и судьба…
А вот и солнце! Долгожданное летнее солнце! Привыкнув к этим переменам начинаешь их не замечать, принимать как должное. Смиряешься с временем и с тем, что не суждено взглянуть на облака сверху… Радуясь редким лучикам, забываем бури, а к серости и подавно привыкаем! Но вот и проходит молодость! Пора рассветов и закатов, пора резких контрастов и бесшабашных поступков, все проходит…
Время! Это его вина и его достоинство! Начинает появляться привычка оглядываться назад, капаться в воспоминаниях, оценивать жизнь… И тут-то понимаешь, сколько пропущено поворотов и развилок, у которых стоило бы остановиться на пути по главной дороге, которую сами себе же и выбираем… Тяжело вздохнув, закрываешь этот памятный фотоальбом, горько улыбнувшись, заставляешь себя забыть все то, что не нравится… Там уже не глядя подходит закат, последние лучи, последние тучи… И вот песня, чудная, замечательная песня, по неволе заслушиваешься и понимаешь, что ничего лучше уже не услышишь, это последний, прощальный подарок природы. А ведь стоило же жить хотя бы только ради этого! У каждого здесь свои ноты и мелодии, именно то, что мы хотим услышать воплощается в ней… Все! Уже ни о чем не жалеешь и ничего не ждешь, потому что о том, что там дальше уже никто ничего не знает…

30 октября 2004 года  07:42:56
Лена | lenka50@yandex.ru | Бийск | Россия

---

* * *

Здравствуйте уважаемые работники портала www.ostrovok.de!

Спасибо Вам за предоставляемую возможность размещать на вашем сайте
предложения о предоставлении услуг, которой я уже воспользовался. В
частности,— я хотел помочь всем желающим, в вопросе заботы об
оставленных ими в Ташкенте захоронениях их родственников.

Не сочтите сказанное мною далее исключительно саморекламой, но я совершенно
искренне считаю, что назрела необходимость привлечь внимание новых граждан вашего
благополучного государства к этой проблеме. Уверен я в этом потому,
что подавляющая часть еврейских захоронений в нашем городе уже находится в
крайне запущенном состоянии! После отъезда значительного количества
ташкентцев в Израиль, Германию и другие благополучные страны, оставленные без ухода
могилы их родственников разрушаются, покрываются слоем грязи и гнилых
листьев, зарастают и частично оскверняются.
Моим товарищем, проживающим ныне в Германии, и недавно побывавшем в городе
нашей юности, подготовлена интересная, с моей точки зрения статья, описывающая эту
проблему. Так вот, я и предлагаю опубликовать её у вас как маленький рассказ, а также прошу вашего содействия, в вопросе размещения её на страницах других русскоязычных изданий Германии, с которыми у вас налажены партнёрские отношения,— в качестве информации для очень серьёзного размышления, ибо аналогичная картина наверняка, наблюдается и во всех остальных странах бывшего СССР.

Благодарю за внимание.
Михаил Ротков.
Узбекистан.
Ташкент.
30.10.04

Никто не должен быть забыт...

Белоснежный самолёт, легко оторвавшись от взлётной полосы, быстро набирал высоту, оставляя далеко за собой мерцающий миллионами огоньков огромный южный город, где я провёл значительную часть своей жизни. Я расставался с Ташкентом теперь уже навсегда, сделав свой выбор, и переселившись с семьёй в Германию. На душе было легко и спокойно, все сомнения и сожаления остались позади, и лишь только на уровне моего подсознания, навязчиво блуждали смутные воспоминания о большущем отрезке жизни, который, даже при всём моём желании, я уже не смогу вычеркнуть из никогда не стареющей памяти. Они будут сопровождать меня всю жизнь, как и историческая память моего многострадального народа, веками вынужденного скитаться, и в поисках лучшей доли настойчиво переезжать каждый раз на новое место. Творец оценил его подвиг, и уже почти шестьдесят лет назад, народ Израиля обрёл на Ближнем Востоке столетиями лишений выстраданную собственную территорию, где он мог теперь уже открыто гордиться своим великим прошлым, впечатляющим настоящим, и от него одного зависящим будущим! С тех пор, отношение к моему народу не только простых людей, но и целых государств, стало меняться в положительную сторону. Зависть и презрение, вскоре сменились терпимостью и уважением, и нам больше не приходилось жить одним днём, находясь в постоянном ожидании очередной унизительной депортации. Признала наш вклад в дело укрепления своего благополучия и Германия, оказав помощь в массовом переселении еврейских семей на свои благодатные земли. Так и я, стал несколько лет назад законным жителем этой страны, и теперь делаю всё от меня зависящее, чтобы оправдать это доверие.
А там, далеко позади стремительно мчащегося вперёд воздушного лайнера, на окраине большого центрально азиатского города, оставались два дорогих мне клочка земли, в которых теперь уже вечно, будут покоиться вечным сном мои дорогие бабушка и дедушка. Рано или поздно, все люди умирают, и никому в мире ещё не удалось обмануть природу. Но, когда эта тема, напрямую коснулось и меня, я на собственном опыте убедился, что уровень организации ритуальных услуг и содержание захоронений в различных странах Мира очень разный, и напрямую зависит от благополучия конкретного государства. И если практически во всех западноевропейских странах, кладбища больше похожи на музеи под открытым небом, где даже второстепенные элементы надгробий выполняются из мрамора, то в восточноевропейских и азиатских странах, дело обстоит иначе. Давным-давно, там сложилась практика организации обособленных кладбищ по религиозному, и что особенно оскорбительно,— по имущественному признаку. Хуже всего, это скорбное дело обстояло в СССР, где одним из своих первых декретов, коммунисты упразднили организующую роль религии, и сделали всех своих граждан воинствующими атеистами, зато,— одинаково бедными. За исключением элитных кладбищ, на которых, за государственный счёт обретала свой вечный покой партийно-государственная верхушка, остальные последние пристанища умерших, размещались на дальних окраинах городов, представляя собой массивы хаотично расположенных захоронений. И если элитные кладбища, для того чтобы как-то оправдать их щедрое государственное обеспечение, беззастенчиво объявлялись историческими памятниками, и даже похороны там, оплачивались из народной казны, то для того, чтобы отправить в последний путь простого гражданина, кроме небольших, формальных взносов, необходимы были немалые деньги. Родственникам, приходилось доплачивать как за сам процесс захоронения, так за возведение надгробия, выбор которых был весьма невелик. Однако даже тогда, пользуясь тем, что считалось нескромным интересоваться, на какие деньги возводится памятник, состоятельным родственникам удавалось устанавливать на месте захоронения дорогих им людей, настоящие архитектурные шедевры, резко выделяющиеся среди унылого однообразия стандартных надгробий. И всё равно, «обычные» кладбища оставались практически бесхозными, и поддержание памятников в приличном состоянии, тоже лежало на плечах помнящих о них родственников. Ежегодно, огромные массы людей, в родительские дни, заполняли очень узкие проходы между надгробиями, чтобы посетить своих усопших, а заодно привести в порядок их могилы. Но захоронения за год приходили в запущенное состояние, и помнящим о них потомкам, приходилось навещать их для уборки намного чаще. Состоятельные люди, нанимали нуждающихся в дополнительном заработке сограждан, которые периодически мыли доверенные им надгробия, поливали деревья и приносили свежие цветы на памятные даты.
Пример в этом вопросе всегда подавали евреи. С упорством, достойным восхищения, они разыскивали, и при необходимости заново воссоздавали захоронения своих предков, осквернённые, или засыпанные землёй старыми или новыми варварами во всех частях света. И в первую очередь на территории СССР, где ущемление прав еврейской части населения было хоть и не официально, но возведено в ранг государственной политики. Делалось это всегда исподтишка,— как само собой разумеющееся! И только тогда, когда еврейская нация смогла самоопределиться, обрела свой флаг, свою территорию и армию, с евреями стали не только считаться, но и уважать! Однако, если на государственном и предпринимательском уровне, проблема антисемитизма практически исчезла, то на бытовом, в этом вопросе пока ни чего не изменилось. Глубоко убеждённые в своей «пролетарской непогрешимости» бывшие советские обыватели, и сейчас продолжают винить во всех своих мыслимых и не мыслимых проблемах тех же самых евреев, даже не пытаясь поискать сначала в себе, корень собственных проблем. Что породило массу унизительных анекдотов, часто выливалось в настоящие проявления вандализма, и в первую очередь,— на кладбищах. Пользуясь полной безнаказанностью, новоявленные варвары разрушали надгробия, оскверняли изображения усопших, вымещая на камне обиду за свою собственную несостоятельность.
Однако, несмотря на гонения, евреи продолжали свято верить, что только труд, упорство и сплочённость, способны спасти их из нищеты и бесправия. Они сразу откликнулись на призыв с исторической Родины, обретшей после окончания Второй Мировой войны государственность, и миллионами устремившись осваивать там пустующие земли, но к сожалению, ни на секунду не выпуская из рук оружия. Пятьдесят лет, враждебное окружение, не раз пыталось силой раздавить ненавистную им нацию, но ничего у них не получилось! И тогда, недоброжелатели по всему свету, принялись там, где им позволяли местные власти, вымещать своё недовольство собственной жизнью опять,— всё на тех же евреях, только теперь на мёртвых! Оказалось, что после того, как практически все евреи, выехали в Израиль, и в другие передовые страны, которые готовы были их принять,— многомиллионные захоронения их предков оказались практически брошенными на кладбищах в покинутых ими странах, остались один на один с вандалами, которых достаточно везде. На кладбищах начался подлинный беспредел: – захоронения ломали, оскверняли и поджигали. А наиболее удалённые из них, оставленные без ухода,— неизбежно покрылись слоем мусора, веток или листьев. Нельзя сказать, что администрации кладбищ совсем ничего не предпринимают, чтобы изменить к лучшему существующее положение. Да, они поддерживают в порядке захоронения, но только те, которые расположены на видных местах и вдоль главных проходов. Однако,— не следует забывать, что во все времена, на видных местах хоронили либо известных, либо денежных людей. Те же могилы, что оказались в глубине так называемых «еврейских» карт, медленно обезличиваются и разрушаются!
Именно такая картину, я и наблюдал недавно в Ташкенте,— городе, в котором родился, вырос и прожил большую часть своей жизни, где повзрослели мои дети. После отъезда в Германию, меня не оставляло чувство ответственности перед предками, что навечно остались лежать там, откуда я ухал навсегда, на чьи могилы уже некому будет придти и о которых уже некому позаботиться. До отъезда, я, естественно, делал всё это сам: приводил в порядок надгробия, приносил цветы на памятные даты, убирал скапливающийся мусор. Прошло несколько лет, и вновь придя на могилы моих дедушки и бабушки, я их просто не узнал,— настолько они были запущенны! Но, благодаря помощи оставшихся друзей, мне удалось найти там простых и порядочных людей, которые согласились поддерживать захоронения моих любимых предков, в достойном состоянии. С тех пор, у меня как будто камень свалился с сердца, и я понял, что теперь могу жить со спокойной совестью!
Но, ещё одно обстоятельство, не даёт мне покоя всё последнее время: это та безрадостная картина, которая запечатлелась в моей памяти, в день прощания. Надгробия бабушки и дедушки можно было легко узнать издалека – они контрастно выделялись своей белизной и ухоженностью, среди серой массы остальных захоронений, которые обступали их со всех сторон, насколько было видно глазу! Не думаю, что их многочисленным родственникам, выехавшим, как и я в другие страны,— если бы они тоже это увидели, было бы безразлично, в каком состоянии находятся могилы их предков. Я по своей инициативе, переговорил с пришедшими мне на помощь людьми, и они любезно согласились не отказать никому, кто обратится к ним с аналогичной просьбой. Знаю, что есть люди, которые давно решили подобную проблему, но в основном это те немногие, кто сумел похоронить своих близких на видных местах. Их помпезные надгробия и сегодня украшают все проходы, располагаясь по периметру «еврейских» карт. Но видели бы вы,— сколько заброшенных и полуразрушенных захоронений находится внутри этого своеобразного «почётного караула»! Десятки тысяч последних пристанищ скромных представителей еврейского народа, влачат сегодня, прямо скажем,— жалкое существование, постепенно сравниваясь с землёй! А ведь у всех у них есть родственники, которые в состоянии поправить эту вопиющую несправедливость! Чтобы хотя бы сегодня, их бабушки и дедушки, папы и мамы, покоясь за тысячи километров от своих живых потомков, не ощущали себя, пусть даже на том свете – «людьми второго сорта»!

А в голове сами собой складываются строки стихов:

Смерть косит всех людей неумолимо,
Ни ты, ни я, пройти не сможем мимо,

Но,— покидая, праздник наш земной,
Хочу надеяться, что и потом со мной

Потомки по-людски здесь обойдутся,
Когда глаза мои, усопшие, сомкнутся.

Чтобы всегда, лежать мне в чистоте,
Как и в миру,— на Матушке-Земле,

Чтоб был в покое — много-много лет,
Благодаря всех, чтящих свой обет,

Кто после смерти вспомнил обо мне,
Давно затихшем,— в мрачной тишине.......

Для себя же я давно решил, что какие бы войны, или стихийные бедствия не бушевали над Планетой, мы всегда должны помнить и чтить наших усопших предков, которые дали нам жизнь и научили всему тому, что помогает нам сегодня. У меня,— наворачиваются слёзы радости, когда, усаживаясь за праздничный стол, я вижу богатство его убранства, спокойствие и уверенность в глазах собравшихся за ним гостей, и портреты покинувших этот мир родственников, развешанные по стенам. Они внимательно смотрят на меня,— сегодняшнего, своими настороженными и немного испуганными глазами из прошлого, не представляя, что подобное уже возможно – их потомки стали равноправными гражданами передовой европейской страны, и совсем не боятся, что завтра их обвинят в космополитизме, или ещё в какой иной ахинее. И теперь, когда я поднимаю тост: «За вечный покой покинувших нас родственников», то знаю, что за многие тысячи километров от моего нового дома, их последние пристанище так же опрятно ухожено, как и тогда, когда я был рядом. На душе у меня становится легко и спокойно. Искренне желаю, чтобы такое же чувство испытали и вы.

Анатолий Зиньковский
Бонн. 2004 год

30 октября 2004 года  12:46:26
Михаил | supermihael@mail.ru | Ташкент | Узбекистан

---

* * *

Здравствуйте уважаемые работники портала www.ostrovok.de!

Спасибо Вам за предоставляемую возможность размещать на вашем сайте
предложения о предоставлении услуг, которой я уже воспользовался. В
частности,— я хотел помочь всем желающим, в вопросе заботы об
оставленных ими в Ташкенте захоронениях их родственников.

Не сочтите сказанное мною далее исключительно саморекламой, но я совершенно
искренне считаю, что назрела необходимость привлечь внимание новых граждан вашего
благополучного государства к этой проблеме. Уверен я в этом потому,
что подавляющая часть еврейских захоронений в нашем городе уже находится в
крайне запущенном состоянии! После отъезда значительного количества
ташкентцев в Израиль, Германию и другие благополучные страны, оставленные без ухода
могилы их родственников разрушаются, покрываются слоем грязи и гнилых
листьев, зарастают и частично оскверняются.
Моим товарищем, проживающим ныне в Германии, и недавно побывавшем в городе
нашей юности, подготовлена интересная, с моей точки зрения статья, описывающая эту
проблему. Так вот, я и предлагаю опубликовать её у вас как маленький рассказ, а также прошу вашего содействия, в вопросе размещения её на страницах других русскоязычных изданий Германии, с которыми у вас налажены партнёрские отношения,— в качестве информации для очень серьёзного размышления, ибо аналогичная картина наверняка, наблюдается и во всех остальных странах бывшего СССР.

Благодарю за внимание.
Михаил Ротков.
Узбекистан.
Ташкент.
30.10.04

Никто не должен быть забыт...

Белоснежный самолёт, легко оторвавшись от взлётной полосы, быстро набирал высоту, оставляя далеко за собой мерцающий миллионами огоньков огромный южный город, где я провёл значительную часть своей жизни. Я расставался с Ташкентом теперь уже навсегда, сделав свой выбор, и переселившись с семьёй в Германию. На душе было легко и спокойно, все сомнения и сожаления остались позади, и лишь только на уровне моего подсознания, навязчиво блуждали смутные воспоминания о большущем отрезке жизни, который, даже при всём моём желании, я уже не смогу вычеркнуть из никогда не стареющей памяти. Они будут сопровождать меня всю жизнь, как и историческая память моего многострадального народа, веками вынужденного скитаться, и в поисках лучшей доли настойчиво переезжать каждый раз на новое место. Творец оценил его подвиг, и уже почти шестьдесят лет назад, народ Израиля обрёл на Ближнем Востоке столетиями лишений выстраданную собственную территорию, где он мог теперь уже открыто гордиться своим великим прошлым, впечатляющим настоящим, и от него одного зависящим будущим! С тех пор, отношение к моему народу не только простых людей, но и целых государств, стало меняться в положительную сторону. Зависть и презрение, вскоре сменились терпимостью и уважением, и нам больше не приходилось жить одним днём, находясь в постоянном ожидании очередной унизительной депортации. Признала наш вклад в дело укрепления своего благополучия и Германия, оказав помощь в массовом переселении еврейских семей на свои благодатные земли. Так и я, стал несколько лет назад законным жителем этой страны, и теперь делаю всё от меня зависящее, чтобы оправдать это доверие.
А там, далеко позади стремительно мчащегося вперёд воздушного лайнера, на окраине большого центрально азиатского города, оставались два дорогих мне клочка земли, в которых теперь уже вечно, будут покоиться вечным сном мои дорогие бабушка и дедушка. Рано или поздно, все люди умирают, и никому в мире ещё не удалось обмануть природу. Но, когда эта тема, напрямую коснулось и меня, я на собственном опыте убедился, что уровень организации ритуальных услуг и содержание захоронений в различных странах Мира очень разный, и напрямую зависит от благополучия конкретного государства. И если практически во всех западноевропейских странах, кладбища больше похожи на музеи под открытым небом, где даже второстепенные элементы надгробий выполняются из мрамора, то в восточноевропейских и азиатских странах, дело обстоит иначе. Давным-давно, там сложилась практика организации обособленных кладбищ по религиозному, и что особенно оскорбительно,— по имущественному признаку. Хуже всего, это скорбное дело обстояло в СССР, где одним из своих первых декретов, коммунисты упразднили организующую роль религии, и сделали всех своих граждан воинствующими атеистами, зато,— одинаково бедными. За исключением элитных кладбищ, на которых, за государственный счёт обретала свой вечный покой партийно-государственная верхушка, остальные последние пристанища умерших, размещались на дальних окраинах городов, представляя собой массивы хаотично расположенных захоронений. И если элитные кладбища, для того чтобы как-то оправдать их щедрое государственное обеспечение, беззастенчиво объявлялись историческими памятниками, и даже похороны там, оплачивались из народной казны, то для того, чтобы отправить в последний путь простого гражданина, кроме небольших, формальных взносов, необходимы были немалые деньги. Родственникам, приходилось доплачивать как за сам процесс захоронения, так за возведение надгробия, выбор которых был весьма невелик. Однако даже тогда, пользуясь тем, что считалось нескромным интересоваться, на какие деньги возводится памятник, состоятельным родственникам удавалось устанавливать на месте захоронения дорогих им людей, настоящие архитектурные шедевры, резко выделяющиеся среди унылого однообразия стандартных надгробий. И всё равно, «обычные» кладбища оставались практически бесхозными, и поддержание памятников в приличном состоянии, тоже лежало на плечах помнящих о них родственников. Ежегодно, огромные массы людей, в родительские дни, заполняли очень узкие проходы между надгробиями, чтобы посетить своих усопших, а заодно привести в порядок их могилы. Но захоронения за год приходили в запущенное состояние, и помнящим о них потомкам, приходилось навещать их для уборки намного чаще. Состоятельные люди, нанимали нуждающихся в дополнительном заработке сограждан, которые периодически мыли доверенные им надгробия, поливали деревья и приносили свежие цветы на памятные даты.
Пример в этом вопросе всегда подавали евреи. С упорством, достойным восхищения, они разыскивали, и при необходимости заново воссоздавали захоронения своих предков, осквернённые, или засыпанные землёй старыми или новыми варварами во всех частях света. И в первую очередь на территории СССР, где ущемление прав еврейской части населения было хоть и не официально, но возведено в ранг государственной политики. Делалось это всегда исподтишка,— как само собой разумеющееся! И только тогда, когда еврейская нация смогла самоопределиться, обрела свой флаг, свою территорию и армию, с евреями стали не только считаться, но и уважать! Однако, если на государственном и предпринимательском уровне, проблема антисемитизма практически исчезла, то на бытовом, в этом вопросе пока ни чего не изменилось. Глубоко убеждённые в своей «пролетарской непогрешимости» бывшие советские обыватели, и сейчас продолжают винить во всех своих мыслимых и не мыслимых проблемах тех же самых евреев, даже не пытаясь поискать сначала в себе, корень собственных проблем. Что породило массу унизительных анекдотов, часто выливалось в настоящие проявления вандализма, и в первую очередь,— на кладбищах. Пользуясь полной безнаказанностью, новоявленные варвары разрушали надгробия, оскверняли изображения усопших, вымещая на камне обиду за свою собственную несостоятельность.
Однако, несмотря на гонения, евреи продолжали свято верить, что только труд, упорство и сплочённость, способны спасти их из нищеты и бесправия. Они сразу откликнулись на призыв с исторической Родины, обретшей после окончания Второй Мировой войны государственность, и миллионами устремившись осваивать там пустующие земли, но к сожалению, ни на секунду не выпуская из рук оружия. Пятьдесят лет, враждебное окружение, не раз пыталось силой раздавить ненавистную им нацию, но ничего у них не получилось! И тогда, недоброжелатели по всему свету, принялись там, где им позволяли местные власти, вымещать своё недовольство собственной жизнью опять,— всё на тех же евреях, только теперь на мёртвых! Оказалось, что после того, как практически все евреи, выехали в Израиль, и в другие передовые страны, которые готовы были их принять,— многомиллионные захоронения их предков оказались практически брошенными на кладбищах в покинутых ими странах, остались один на один с вандалами, которых достаточно везде. На кладбищах начался подлинный беспредел: – захоронения ломали, оскверняли и поджигали. А наиболее удалённые из них, оставленные без ухода,— неизбежно покрылись слоем мусора, веток или листьев. Нельзя сказать, что администрации кладбищ совсем ничего не предпринимают, чтобы изменить к лучшему существующее положение. Да, они поддерживают в порядке захоронения, но только те, которые расположены на видных местах и вдоль главных проходов. Однако,— не следует забывать, что во все времена, на видных местах хоронили либо известных, либо денежных людей. Те же могилы, что оказались в глубине так называемых «еврейских» карт, медленно обезличиваются и разрушаются!
Именно такая картину, я и наблюдал недавно в Ташкенте,— городе, в котором родился, вырос и прожил большую часть своей жизни, где повзрослели мои дети. После отъезда в Германию, меня не оставляло чувство ответственности перед предками, что навечно остались лежать там, откуда я ухал навсегда, на чьи могилы уже некому будет придти и о которых уже некому позаботиться. До отъезда, я, естественно, делал всё это сам: приводил в порядок надгробия, приносил цветы на памятные даты, убирал скапливающийся мусор. Прошло несколько лет, и вновь придя на могилы моих дедушки и бабушки, я их просто не узнал,— настолько они были запущенны! Но, благодаря помощи оставшихся друзей, мне удалось найти там простых и порядочных людей, которые согласились поддерживать захоронения моих любимых предков, в достойном состоянии. С тех пор, у меня как будто камень свалился с сердца, и я понял, что теперь могу жить со спокойной совестью!
Но, ещё одно обстоятельство, не даёт мне покоя всё последнее время: это та безрадостная картина, которая запечатлелась в моей памяти, в день прощания. Надгробия бабушки и дедушки можно было легко узнать издалека – они контрастно выделялись своей белизной и ухоженностью, среди серой массы остальных захоронений, которые обступали их со всех сторон, насколько было видно глазу! Не думаю, что их многочисленным родственникам, выехавшим, как и я в другие страны,— если бы они тоже это увидели, было бы безразлично, в каком состоянии находятся могилы их предков. Я по своей инициативе, переговорил с пришедшими мне на помощь людьми, и они любезно согласились не отказать никому, кто обратится к ним с аналогичной просьбой. Знаю, что есть люди, которые давно решили подобную проблему, но в основном это те немногие, кто сумел похоронить своих близких на видных местах. Их помпезные надгробия и сегодня украшают все проходы, располагаясь по периметру «еврейских» карт. Но видели бы вы,— сколько заброшенных и полуразрушенных захоронений находится внутри этого своеобразного «почётного караула»! Десятки тысяч последних пристанищ скромных представителей еврейского народа, влачат сегодня, прямо скажем,— жалкое существование, постепенно сравниваясь с землёй! А ведь у всех у них есть родственники, которые в состоянии поправить эту вопиющую несправедливость! Чтобы хотя бы сегодня, их бабушки и дедушки, папы и мамы, покоясь за тысячи километров от своих живых потомков, не ощущали себя, пусть даже на том свете – «людьми второго сорта»!

А в голове сами собой складываются строки стихов:

Смерть косит всех людей неумолимо,
Ни ты, ни я, пройти не сможем мимо,

Но,— покидая, праздник наш земной,
Хочу надеяться, что и потом со мной

Потомки по-людски здесь обойдутся,
Когда глаза мои, усопшие, сомкнутся.

Чтобы всегда, лежать мне в чистоте,
Как и в миру,— на Матушке-Земле,

Чтоб был в покое — много-много лет,
Благодаря всех, чтящих свой обет,

Кто после смерти вспомнил обо мне,
Давно затихшем,— в мрачной тишине.......

Для себя же я давно решил, что какие бы войны, или стихийные бедствия не бушевали над Планетой, мы всегда должны помнить и чтить наших усопших предков, которые дали нам жизнь и научили всему тому, что помогает нам сегодня. У меня,— наворачиваются слёзы радости, когда, усаживаясь за праздничный стол, я вижу богатство его убранства, спокойствие и уверенность в глазах собравшихся за ним гостей, и портреты покинувших этот мир родственников, развешанные по стенам. Они внимательно смотрят на меня,— сегодняшнего, своими настороженными и немного испуганными глазами из прошлого, не представляя, что подобное уже возможно – их потомки стали равноправными гражданами передовой европейской страны, и совсем не боятся, что завтра их обвинят в космополитизме, или ещё в какой иной ахинее. И теперь, когда я поднимаю тост: «За вечный покой покинувших нас родственников», то знаю, что за многие тысячи километров от моего нового дома, их последние пристанище так же опрятно ухожено, как и тогда, когда я был рядом. На душе у меня становится легко и спокойно. Искренне желаю, чтобы такое же чувство испытали и вы.

Анатолий Зиньковский
Бонн. 2004 год

30 октября 2004 года  12:47:13
Михаил | supermihael@mail.ru | Ташкент | Узбекистан

---

Зиньковский А.Я.

Никто не должен быть забыт

Здравствуйте уважаемые работники портала www.ostrovok.de!

Спасибо Вам за предоставляемую возможность размещать на вашем сайте
предложения о предоставлении услуг, которой я уже воспользовался. В
частности,— я хотел помочь всем желающим, в вопросе заботы об
оставленных ими в Ташкенте захоронениях их родственников.

Не сочтите сказанное мною далее исключительно саморекламой, но я совершенно
искренне считаю, что назрела необходимость привлечь внимание новых граждан вашего
благополучного государства к этой проблеме. Уверен я в этом потому,
что подавляющая часть еврейских захоронений в нашем городе уже находится в
крайне запущенном состоянии! После отъезда значительного количества
ташкентцев в Израиль, Германию и другие благополучные страны, оставленные без ухода
могилы их родственников разрушаются, покрываются слоем грязи и гнилых
листьев, зарастают и частично оскверняются.
Моим товарищем, проживающим ныне в Германии, и недавно побывавшем в городе
нашей юности, подготовлена интересная, с моей точки зрения статья, описывающая эту
проблему. Так вот, я и предлагаю опубликовать её у вас как маленький рассказ, а также прошу вашего содействия, в вопросе размещения её на страницах других русскоязычных изданий Германии, с которыми у вас налажены партнёрские отношения,— в качестве информации для очень серьёзного размышления, ибо аналогичная картина наверняка, наблюдается и во всех остальных странах бывшего СССР.

Благодарю за внимание.
Михаил Ротков.
Узбекистан.
Ташкент.
30.10.04

Никто не должен быть забыт...

Белоснежный самолёт, легко оторвавшись от взлётной полосы, быстро набирал высоту, оставляя далеко за собой мерцающий миллионами огоньков огромный южный город, где я провёл значительную часть своей жизни. Я расставался с Ташкентом теперь уже навсегда, сделав свой выбор, и переселившись с семьёй в Германию. На душе было легко и спокойно, все сомнения и сожаления остались позади, и лишь только на уровне моего подсознания, навязчиво блуждали смутные воспоминания о большущем отрезке жизни, который, даже при всём моём желании, я уже не смогу вычеркнуть из никогда не стареющей памяти. Они будут сопровождать меня всю жизнь, как и историческая память моего многострадального народа, веками вынужденного скитаться, и в поисках лучшей доли настойчиво переезжать каждый раз на новое место. Творец оценил его подвиг, и уже почти шестьдесят лет назад, народ Израиля обрёл на Ближнем Востоке столетиями лишений выстраданную собственную территорию, где он мог теперь уже открыто гордиться своим великим прошлым, впечатляющим настоящим, и от него одного зависящим будущим! С тех пор, отношение к моему народу не только простых людей, но и целых государств, стало меняться в положительную сторону. Зависть и презрение, вскоре сменились терпимостью и уважением, и нам больше не приходилось жить одним днём, находясь в постоянном ожидании очередной унизительной депортации. Признала наш вклад в дело укрепления своего благополучия и Германия, оказав помощь в массовом переселении еврейских семей на свои благодатные земли. Так и я, стал несколько лет назад законным жителем этой страны, и теперь делаю всё от меня зависящее, чтобы оправдать это доверие.
А там, далеко позади стремительно мчащегося вперёд воздушного лайнера, на окраине большого центрально азиатского города, оставались два дорогих мне клочка земли, в которых теперь уже вечно, будут покоиться вечным сном мои дорогие бабушка и дедушка. Рано или поздно, все люди умирают, и никому в мире ещё не удалось обмануть природу. Но, когда эта тема, напрямую коснулось и меня, я на собственном опыте убедился, что уровень организации ритуальных услуг и содержание захоронений в различных странах Мира очень разный, и напрямую зависит от благополучия конкретного государства. И если практически во всех западноевропейских странах, кладбища больше похожи на музеи под открытым небом, где даже второстепенные элементы надгробий выполняются из мрамора, то в восточноевропейских и азиатских странах, дело обстоит иначе. Давным-давно, там сложилась практика организации обособленных кладбищ по религиозному, и что особенно оскорбительно,— по имущественному признаку. Хуже всего, это скорбное дело обстояло в СССР, где одним из своих первых декретов, коммунисты упразднили организующую роль религии, и сделали всех своих граждан воинствующими атеистами, зато,— одинаково бедными. За исключением элитных кладбищ, на которых, за государственный счёт обретала свой вечный покой партийно-государственная верхушка, остальные последние пристанища умерших, размещались на дальних окраинах городов, представляя собой массивы хаотично расположенных захоронений. И если элитные кладбища, для того чтобы как-то оправдать их щедрое государственное обеспечение, беззастенчиво объявлялись историческими памятниками, и даже похороны там, оплачивались из народной казны, то для того, чтобы отправить в последний путь простого гражданина, кроме небольших, формальных взносов, необходимы были немалые деньги. Родственникам, приходилось доплачивать как за сам процесс захоронения, так за возведение надгробия, выбор которых был весьма невелик. Однако даже тогда, пользуясь тем, что считалось нескромным интересоваться, на какие деньги возводится памятник, состоятельным родственникам удавалось устанавливать на месте захоронения дорогих им людей, настоящие архитектурные шедевры, резко выделяющиеся среди унылого однообразия стандартных надгробий. И всё равно, «обычные» кладбища оставались практически бесхозными, и поддержание памятников в приличном состоянии, тоже лежало на плечах помнящих о них родственников. Ежегодно, огромные массы людей, в родительские дни, заполняли очень узкие проходы между надгробиями, чтобы посетить своих усопших, а заодно привести в порядок их могилы. Но захоронения за год приходили в запущенное состояние, и помнящим о них потомкам, приходилось навещать их для уборки намного чаще. Состоятельные люди, нанимали нуждающихся в дополнительном заработке сограждан, которые периодически мыли доверенные им надгробия, поливали деревья и приносили свежие цветы на памятные даты.
Пример в этом вопросе всегда подавали евреи. С упорством, достойным восхищения, они разыскивали, и при необходимости заново воссоздавали захоронения своих предков, осквернённые, или засыпанные землёй старыми или новыми варварами во всех частях света. И в первую очередь на территории СССР, где ущемление прав еврейской части населения было хоть и не официально, но возведено в ранг государственной политики. Делалось это всегда исподтишка,— как само собой разумеющееся! И только тогда, когда еврейская нация смогла самоопределиться, обрела свой флаг, свою территорию и армию, с евреями стали не только считаться, но и уважать! Однако, если на государственном и предпринимательском уровне, проблема антисемитизма практически исчезла, то на бытовом, в этом вопросе пока ни чего не изменилось. Глубоко убеждённые в своей «пролетарской непогрешимости» бывшие советские обыватели, и сейчас продолжают винить во всех своих мыслимых и не мыслимых проблемах тех же самых евреев, даже не пытаясь поискать сначала в себе, корень собственных проблем. Что породило массу унизительных анекдотов, часто выливалось в настоящие проявления вандализма, и в первую очередь,— на кладбищах. Пользуясь полной безнаказанностью, новоявленные варвары разрушали надгробия, оскверняли изображения усопших, вымещая на камне обиду за свою собственную несостоятельность.
Однако, несмотря на гонения, евреи продолжали свято верить, что только труд, упорство и сплочённость, способны спасти их из нищеты и бесправия. Они сразу откликнулись на призыв с исторической Родины, обретшей после окончания Второй Мировой войны государственность, и миллионами устремившись осваивать там пустующие земли, но к сожалению, ни на секунду не выпуская из рук оружия. Пятьдесят лет, враждебное окружение, не раз пыталось силой раздавить ненавистную им нацию, но ничего у них не получилось! И тогда, недоброжелатели по всему свету, принялись там, где им позволяли местные власти, вымещать своё недовольство собственной жизнью опять,— всё на тех же евреях, только теперь на мёртвых! Оказалось, что после того, как практически все евреи, выехали в Израиль, и в другие передовые страны, которые готовы были их принять,— многомиллионные захоронения их предков оказались практически брошенными на кладбищах в покинутых ими странах, остались один на один с вандалами, которых достаточно везде. На кладбищах начался подлинный беспредел: – захоронения ломали, оскверняли и поджигали. А наиболее удалённые из них, оставленные без ухода,— неизбежно покрылись слоем мусора, веток или листьев. Нельзя сказать, что администрации кладбищ совсем ничего не предпринимают, чтобы изменить к лучшему существующее положение. Да, они поддерживают в порядке захоронения, но только те, которые расположены на видных местах и вдоль главных проходов. Однако,— не следует забывать, что во все времена, на видных местах хоронили либо известных, либо денежных людей. Те же могилы, что оказались в глубине так называемых «еврейских» карт, медленно обезличиваются и разрушаются!
Именно такая картину, я и наблюдал недавно в Ташкенте,— городе, в котором родился, вырос и прожил большую часть своей жизни, где повзрослели мои дети. После отъезда в Германию, меня не оставляло чувство ответственности перед предками, что навечно остались лежать там, откуда я ухал навсегда, на чьи могилы уже некому будет придти и о которых уже некому позаботиться. До отъезда, я, естественно, делал всё это сам: приводил в порядок надгробия, приносил цветы на памятные даты, убирал скапливающийся мусор. Прошло несколько лет, и вновь придя на могилы моих дедушки и бабушки, я их просто не узнал,— настолько они были запущенны! Но, благодаря помощи оставшихся друзей, мне удалось найти там простых и порядочных людей, которые согласились поддерживать захоронения моих любимых предков, в достойном состоянии. С тех пор, у меня как будто камень свалился с сердца, и я понял, что теперь могу жить со спокойной совестью!
Но, ещё одно обстоятельство, не даёт мне покоя всё последнее время: это та безрадостная картина, которая запечатлелась в моей памяти, в день прощания. Надгробия бабушки и дедушки можно было легко узнать издалека – они контрастно выделялись своей белизной и ухоженностью, среди серой массы остальных захоронений, которые обступали их со всех сторон, насколько было видно глазу! Не думаю, что их многочисленным родственникам, выехавшим, как и я в другие страны,— если бы они тоже это увидели, было бы безразлично, в каком состоянии находятся могилы их предков. Я по своей инициативе, переговорил с пришедшими мне на помощь людьми, и они любезно согласились не отказать никому, кто обратится к ним с аналогичной просьбой. Знаю, что есть люди, которые давно решили подобную проблему, но в основном это те немногие, кто сумел похоронить своих близких на видных местах. Их помпезные надгробия и сегодня украшают все проходы, располагаясь по периметру «еврейских» карт. Но видели бы вы,— сколько заброшенных и полуразрушенных захоронений находится внутри этого своеобразного «почётного караула»! Десятки тысяч последних пристанищ скромных представителей еврейского народа, влачат сегодня, прямо скажем,— жалкое существование, постепенно сравниваясь с землёй! А ведь у всех у них есть родственники, которые в состоянии поправить эту вопиющую несправедливость! Чтобы хотя бы сегодня, их бабушки и дедушки, папы и мамы, покоясь за тысячи километров от своих живых потомков, не ощущали себя, пусть даже на том свете – «людьми второго сорта»!

А в голове сами собой складываются строки стихов:

Смерть косит всех людей неумолимо,
Ни ты, ни я, пройти не сможем мимо,

Но,— покидая, праздник наш земной,
Хочу надеяться, что и потом со мной

Потомки по-людски здесь обойдутся,
Когда глаза мои, усопшие, сомкнутся.

Чтобы всегда, лежать мне в чистоте,
Как и в миру,— на Матушке-Земле,

Чтоб был в покое — много-много лет,
Благодаря всех, чтящих свой обет,

Кто после смерти вспомнил обо мне,
Давно затихшем,— в мрачной тишине.......

Для себя же я давно решил, что какие бы войны, или стихийные бедствия не бушевали над Планетой, мы всегда должны помнить и чтить наших усопших предков, которые дали нам жизнь и научили всему тому, что помогает нам сегодня. У меня,— наворачиваются слёзы радости, когда, усаживаясь за праздничный стол, я вижу богатство его убранства, спокойствие и уверенность в глазах собравшихся за ним гостей, и портреты покинувших этот мир родственников, развешанные по стенам. Они внимательно смотрят на меня,— сегодняшнего, своими настороженными и немного испуганными глазами из прошлого, не представляя, что подобное уже возможно – их потомки стали равноправными гражданами передовой европейской страны, и совсем не боятся, что завтра их обвинят в космополитизме, или ещё в какой иной ахинее. И теперь, когда я поднимаю тост: «За вечный покой покинувших нас родственников», то знаю, что за многие тысячи километров от моего нового дома, их последние пристанище так же опрятно ухожено, как и тогда, когда я был рядом. На душе у меня становится легко и спокойно. Искренне желаю, чтобы такое же чувство испытали и вы.

Анатолий Зиньковский
Бонн. 2004 год

30 октября 2004 года  12:48:32
Михаил | supermihael@mail.ru | Ташкент | Узбекистан

---

Зиньковский А.Я.

Никто не должен быть забыт

Здравствуйте уважаемые работники портала www.ostrovok.de!

Спасибо Вам за предоставляемую возможность размещать на вашем сайте
предложения о предоставлении услуг, которой я уже воспользовался. В
частности,— я хотел помочь всем желающим, в вопросе заботы об
оставленных ими в Ташкенте захоронениях их родственников.

Не сочтите сказанное мною далее исключительно саморекламой, но я совершенно
искренне считаю, что назрела необходимость привлечь внимание новых граждан вашего
благополучного государства к этой проблеме. Уверен я в этом потому,
что подавляющая часть еврейских захоронений в нашем городе уже находится в
крайне запущенном состоянии! После отъезда значительного количества
ташкентцев в Израиль, Германию и другие благополучные страны, оставленные без ухода
могилы их родственников разрушаются, покрываются слоем грязи и гнилых
листьев, зарастают и частично оскверняются.
Моим товарищем, проживающим ныне в Германии, и недавно побывавшем в городе
нашей юности, подготовлена интересная, с моей точки зрения статья, описывающая эту
проблему. Так вот, я и предлагаю опубликовать её у вас как маленький рассказ, а также прошу вашего содействия, в вопросе размещения её на страницах других русскоязычных изданий Германии, с которыми у вас налажены партнёрские отношения,— в качестве информации для очень серьёзного размышления, ибо аналогичная картина наверняка, наблюдается и во всех остальных странах бывшего СССР.

Благодарю за внимание.
Михаил Ротков.
Узбекистан.
Ташкент.
30.10.04

Никто не должен быть забыт...

Белоснежный самолёт, легко оторвавшись от взлётной полосы, быстро набирал высоту, оставляя далеко за собой мерцающий миллионами огоньков огромный южный город, где я провёл значительную часть своей жизни. Я расставался с Ташкентом теперь уже навсегда, сделав свой выбор, и переселившись с семьёй в Германию. На душе было легко и спокойно, все сомнения и сожаления остались позади, и лишь только на уровне моего подсознания, навязчиво блуждали смутные воспоминания о большущем отрезке жизни, который, даже при всём моём желании, я уже не смогу вычеркнуть из никогда не стареющей памяти. Они будут сопровождать меня всю жизнь, как и историческая память моего многострадального народа, веками вынужденного скитаться, и в поисках лучшей доли настойчиво переезжать каждый раз на новое место. Творец оценил его подвиг, и уже почти шестьдесят лет назад, народ Израиля обрёл на Ближнем Востоке столетиями лишений выстраданную собственную территорию, где он мог теперь уже открыто гордиться своим великим прошлым, впечатляющим настоящим, и от него одного зависящим будущим! С тех пор, отношение к моему народу не только простых людей, но и целых государств, стало меняться в положительную сторону. Зависть и презрение, вскоре сменились терпимостью и уважением, и нам больше не приходилось жить одним днём, находясь в постоянном ожидании очередной унизительной депортации. Признала наш вклад в дело укрепления своего благополучия и Германия, оказав помощь в массовом переселении еврейских семей на свои благодатные земли. Так и я, стал несколько лет назад законным жителем этой страны, и теперь делаю всё от меня зависящее, чтобы оправдать это доверие.
А там, далеко позади стремительно мчащегося вперёд воздушного лайнера, на окраине большого центрально азиатского города, оставались два дорогих мне клочка земли, в которых теперь уже вечно, будут покоиться вечным сном мои дорогие бабушка и дедушка. Рано или поздно, все люди умирают, и никому в мире ещё не удалось обмануть природу. Но, когда эта тема, напрямую коснулось и меня, я на собственном опыте убедился, что уровень организации ритуальных услуг и содержание захоронений в различных странах Мира очень разный, и напрямую зависит от благополучия конкретного государства. И если практически во всех западноевропейских странах, кладбища больше похожи на музеи под открытым небом, где даже второстепенные элементы надгробий выполняются из мрамора, то в восточноевропейских и азиатских странах, дело обстоит иначе. Давным-давно, там сложилась практика организации обособленных кладбищ по религиозному, и что особенно оскорбительно,— по имущественному признаку. Хуже всего, это скорбное дело обстояло в СССР, где одним из своих первых декретов, коммунисты упразднили организующую роль религии, и сделали всех своих граждан воинствующими атеистами, зато,— одинаково бедными. За исключением элитных кладбищ, на которых, за государственный счёт обретала свой вечный покой партийно-государственная верхушка, остальные последние пристанища умерших, размещались на дальних окраинах городов, представляя собой массивы хаотично расположенных захоронений. И если элитные кладбища, для того чтобы как-то оправдать их щедрое государственное обеспечение, беззастенчиво объявлялись историческими памятниками, и даже похороны там, оплачивались из народной казны, то для того, чтобы отправить в последний путь простого гражданина, кроме небольших, формальных взносов, необходимы были немалые деньги. Родственникам, приходилось доплачивать как за сам процесс захоронения, так за возведение надгробия, выбор которых был весьма невелик. Однако даже тогда, пользуясь тем, что считалось нескромным интересоваться, на какие деньги возводится памятник, состоятельным родственникам удавалось устанавливать на месте захоронения дорогих им людей, настоящие архитектурные шедевры, резко выделяющиеся среди унылого однообразия стандартных надгробий. И всё равно, «обычные» кладбища оставались практически бесхозными, и поддержание памятников в приличном состоянии, тоже лежало на плечах помнящих о них родственников. Ежегодно, огромные массы людей, в родительские дни, заполняли очень узкие проходы между надгробиями, чтобы посетить своих усопших, а заодно привести в порядок их могилы. Но захоронения за год приходили в запущенное состояние, и помнящим о них потомкам, приходилось навещать их для уборки намного чаще. Состоятельные люди, нанимали нуждающихся в дополнительном заработке сограждан, которые периодически мыли доверенные им надгробия, поливали деревья и приносили свежие цветы на памятные даты.
Пример в этом вопросе всегда подавали евреи. С упорством, достойным восхищения, они разыскивали, и при необходимости заново воссоздавали захоронения своих предков, осквернённые, или засыпанные землёй старыми или новыми варварами во всех частях света. И в первую очередь на территории СССР, где ущемление прав еврейской части населения было хоть и не официально, но возведено в ранг государственной политики. Делалось это всегда исподтишка,— как само собой разумеющееся! И только тогда, когда еврейская нация смогла самоопределиться, обрела свой флаг, свою территорию и армию, с евреями стали не только считаться, но и уважать! Однако, если на государственном и предпринимательском уровне, проблема антисемитизма практически исчезла, то на бытовом, в этом вопросе пока ни чего не изменилось. Глубоко убеждённые в своей «пролетарской непогрешимости» бывшие советские обыватели, и сейчас продолжают винить во всех своих мыслимых и не мыслимых проблемах тех же самых евреев, даже не пытаясь поискать сначала в себе, корень собственных проблем. Что породило массу унизительных анекдотов, часто выливалось в настоящие проявления вандализма, и в первую очередь,— на кладбищах. Пользуясь полной безнаказанностью, новоявленные варвары разрушали надгробия, оскверняли изображения усопших, вымещая на камне обиду за свою собственную несостоятельность.
Однако, несмотря на гонения, евреи продолжали свято верить, что только труд, упорство и сплочённость, способны спасти их из нищеты и бесправия. Они сразу откликнулись на призыв с исторической Родины, обретшей после окончания Второй Мировой войны государственность, и миллионами устремившись осваивать там пустующие земли, но к сожалению, ни на секунду не выпуская из рук оружия. Пятьдесят лет, враждебное окружение, не раз пыталось силой раздавить ненавистную им нацию, но ничего у них не получилось! И тогда, недоброжелатели по всему свету, принялись там, где им позволяли местные власти, вымещать своё недовольство собственной жизнью опять,— всё на тех же евреях, только теперь на мёртвых! Оказалось, что после того, как практически все евреи, выехали в Израиль, и в другие передовые страны, которые готовы были их принять,— многомиллионные захоронения их предков оказались практически брошенными на кладбищах в покинутых ими странах, остались один на один с вандалами, которых достаточно везде. На кладбищах начался подлинный беспредел: – захоронения ломали, оскверняли и поджигали. А наиболее удалённые из них, оставленные без ухода,— неизбежно покрылись слоем мусора, веток или листьев. Нельзя сказать, что администрации кладбищ совсем ничего не предпринимают, чтобы изменить к лучшему существующее положение. Да, они поддерживают в порядке захоронения, но только те, которые расположены на видных местах и вдоль главных проходов. Однако,— не следует забывать, что во все времена, на видных местах хоронили либо известных, либо денежных людей. Те же могилы, что оказались в глубине так называемых «еврейских» карт, медленно обезличиваются и разрушаются!
Именно такая картину, я и наблюдал недавно в Ташкенте,— городе, в котором родился, вырос и прожил большую часть своей жизни, где повзрослели мои дети. После отъезда в Германию, меня не оставляло чувство ответственности перед предками, что навечно остались лежать там, откуда я ухал навсегда, на чьи могилы уже некому будет придти и о которых уже некому позаботиться. До отъезда, я, естественно, делал всё это сам: приводил в порядок надгробия, приносил цветы на памятные даты, убирал скапливающийся мусор. Прошло несколько лет, и вновь придя на могилы моих дедушки и бабушки, я их просто не узнал,— настолько они были запущенны! Но, благодаря помощи оставшихся друзей, мне удалось найти там простых и порядочных людей, которые согласились поддерживать захоронения моих любимых предков, в достойном состоянии. С тех пор, у меня как будто камень свалился с сердца, и я понял, что теперь могу жить со спокойной совестью!
Но, ещё одно обстоятельство, не даёт мне покоя всё последнее время: это та безрадостная картина, которая запечатлелась в моей памяти, в день прощания. Надгробия бабушки и дедушки можно было легко узнать издалека – они контрастно выделялись своей белизной и ухоженностью, среди серой массы остальных захоронений, которые обступали их со всех сторон, насколько было видно глазу! Не думаю, что их многочисленным родственникам, выехавшим, как и я в другие страны,— если бы они тоже это увидели, было бы безразлично, в каком состоянии находятся могилы их предков. Я по своей инициативе, переговорил с пришедшими мне на помощь людьми, и они любезно согласились не отказать никому, кто обратится к ним с аналогичной просьбой. Знаю, что есть люди, которые давно решили подобную проблему, но в основном это те немногие, кто сумел похоронить своих близких на видных местах. Их помпезные надгробия и сегодня украшают все проходы, располагаясь по периметру «еврейских» карт. Но видели бы вы,— сколько заброшенных и полуразрушенных захоронений находится внутри этого своеобразного «почётного караула»! Десятки тысяч последних пристанищ скромных представителей еврейского народа, влачат сегодня, прямо скажем,— жалкое существование, постепенно сравниваясь с землёй! А ведь у всех у них есть родственники, которые в состоянии поправить эту вопиющую несправедливость! Чтобы хотя бы сегодня, их бабушки и дедушки, папы и мамы, покоясь за тысячи километров от своих живых потомков, не ощущали себя, пусть даже на том свете – «людьми второго сорта»!

А в голове сами собой складываются строки стихов:

Смерть косит всех людей неумолимо,
Ни ты, ни я, пройти не сможем мимо,

Но,— покидая, праздник наш земной,
Хочу надеяться, что и потом со мной

Потомки по-людски здесь обойдутся,
Когда глаза мои, усопшие, сомкнутся.

Чтобы всегда, лежать мне в чистоте,
Как и в миру,— на Матушке-Земле,

Чтоб был в покое — много-много лет,
Благодаря всех, чтящих свой обет,

Кто после смерти вспомнил обо мне,
Давно затихшем,— в мрачной тишине.......

Для себя же я давно решил, что какие бы войны, или стихийные бедствия не бушевали над Планетой, мы всегда должны помнить и чтить наших усопших предков, которые дали нам жизнь и научили всему тому, что помогает нам сегодня. У меня,— наворачиваются слёзы радости, когда, усаживаясь за праздничный стол, я вижу богатство его убранства, спокойствие и уверенность в глазах собравшихся за ним гостей, и портреты покинувших этот мир родственников, развешанные по стенам. Они внимательно смотрят на меня,— сегодняшнего, своими настороженными и немного испуганными глазами из прошлого, не представляя, что подобное уже возможно – их потомки стали равноправными гражданами передовой европейской страны, и совсем не боятся, что завтра их обвинят в космополитизме, или ещё в какой иной ахинее. И теперь, когда я поднимаю тост: «За вечный покой покинувших нас родственников», то знаю, что за многие тысячи километров от моего нового дома, их последние пристанище так же опрятно ухожено, как и тогда, когда я был рядом. На душе у меня становится легко и спокойно. Искренне желаю, чтобы такое же чувство испытали и вы.

Анатолий Зиньковский
Бонн. 2004 год

30 октября 2004 года  12:50:33
Михаил | supermihael@mail.ru | Ташкент | Узбекистан

---

Зиньковский А.Я.

Никто не должен быть забыт

Здравствуйте уважаемые работники портала www.ostrovok.de!

Спасибо Вам за предоставляемую возможность размещать на вашем сайте
предложения о предоставлении услуг, которой я уже воспользовался. В
частности,— я хотел помочь всем желающим, в вопросе заботы об
оставленных ими в Ташкенте захоронениях их родственников.

Не сочтите сказанное мною далее исключительно саморекламой, но я совершенно
искренне считаю, что назрела необходимость привлечь внимание новых граждан вашего
благополучного государства к этой проблеме. Уверен я в этом потому,
что подавляющая часть еврейских захоронений в нашем городе уже находится в
крайне запущенном состоянии! После отъезда значительного количества
ташкентцев в Израиль, Германию и другие благополучные страны, оставленные без ухода
могилы их родственников разрушаются, покрываются слоем грязи и гнилых
листьев, зарастают и частично оскверняются.
Моим товарищем, проживающим ныне в Германии, и недавно побывавшем в городе
нашей юности, подготовлена интересная, с моей точки зрения статья, описывающая эту
проблему. Так вот, я и предлагаю опубликовать её у вас как маленький рассказ, а также прошу вашего содействия, в вопросе размещения её на страницах других русскоязычных изданий Германии, с которыми у вас налажены партнёрские отношения,— в качестве информации для очень серьёзного размышления, ибо аналогичная картина наверняка, наблюдается и во всех остальных странах бывшего СССР.

Благодарю за внимание.
Михаил Ротков.
Узбекистан.
Ташкент.
30.10.04

Никто не должен быть забыт...

Белоснежный самолёт, легко оторвавшись от взлётной полосы, быстро набирал высоту, оставляя далеко за собой мерцающий миллионами огоньков огромный южный город, где я провёл значительную часть своей жизни. Я расставался с Ташкентом теперь уже навсегда, сделав свой выбор, и переселившись с семьёй в Германию. На душе было легко и спокойно, все сомнения и сожаления остались позади, и лишь только на уровне моего подсознания, навязчиво блуждали смутные воспоминания о большущем отрезке жизни, который, даже при всём моём желании, я уже не смогу вычеркнуть из никогда не стареющей памяти. Они будут сопровождать меня всю жизнь, как и историческая память моего многострадального народа, веками вынужденного скитаться, и в поисках лучшей доли настойчиво переезжать каждый раз на новое место. Творец оценил его подвиг, и уже почти шестьдесят лет назад, народ Израиля обрёл на Ближнем Востоке столетиями лишений выстраданную собственную территорию, где он мог теперь уже открыто гордиться своим великим прошлым, впечатляющим настоящим, и от него одного зависящим будущим! С тех пор, отношение к моему народу не только простых людей, но и целых государств, стало меняться в положительную сторону. Зависть и презрение, вскоре сменились терпимостью и уважением, и нам больше не приходилось жить одним днём, находясь в постоянном ожидании очередной унизительной депортации. Признала наш вклад в дело укрепления своего благополучия и Германия, оказав помощь в массовом переселении еврейских семей на свои благодатные земли. Так и я, стал несколько лет назад законным жителем этой страны, и теперь делаю всё от меня зависящее, чтобы оправдать это доверие.
А там, далеко позади стремительно мчащегося вперёд воздушного лайнера, на окраине большого центрально азиатского города, оставались два дорогих мне клочка земли, в которых теперь уже вечно, будут покоиться вечным сном мои дорогие бабушка и дедушка. Рано или поздно, все люди умирают, и никому в мире ещё не удалось обмануть природу. Но, когда эта тема, напрямую коснулось и меня, я на собственном опыте убедился, что уровень организации ритуальных услуг и содержание захоронений в различных странах Мира очень разный, и напрямую зависит от благополучия конкретного государства. И если практически во всех западноевропейских странах, кладбища больше похожи на музеи под открытым небом, где даже второстепенные элементы надгробий выполняются из мрамора, то в восточноевропейских и азиатских странах, дело обстоит иначе. Давным-давно, там сложилась практика организации обособленных кладбищ по религиозному, и что особенно оскорбительно,— по имущественному признаку. Хуже всего, это скорбное дело обстояло в СССР, где одним из своих первых декретов, коммунисты упразднили организующую роль религии, и сделали всех своих граждан воинствующими атеистами, зато,— одинаково бедными. За исключением элитных кладбищ, на которых, за государственный счёт обретала свой вечный покой партийно-государственная верхушка, остальные последние пристанища умерших, размещались на дальних окраинах городов, представляя собой массивы хаотично расположенных захоронений. И если элитные кладбища, для того чтобы как-то оправдать их щедрое государственное обеспечение, беззастенчиво объявлялись историческими памятниками, и даже похороны там, оплачивались из народной казны, то для того, чтобы отправить в последний путь простого гражданина, кроме небольших, формальных взносов, необходимы были немалые деньги. Родственникам, приходилось доплачивать как за сам процесс захоронения, так за возведение надгробия, выбор которых был весьма невелик. Однако даже тогда, пользуясь тем, что считалось нескромным интересоваться, на какие деньги возводится памятник, состоятельным родственникам удавалось устанавливать на месте захоронения дорогих им людей, настоящие архитектурные шедевры, резко выделяющиеся среди унылого однообразия стандартных надгробий. И всё равно, «обычные» кладбища оставались практически бесхозными, и поддержание памятников в приличном состоянии, тоже лежало на плечах помнящих о них родственников. Ежегодно, огромные массы людей, в родительские дни, заполняли очень узкие проходы между надгробиями, чтобы посетить своих усопших, а заодно привести в порядок их могилы. Но захоронения за год приходили в запущенное состояние, и помнящим о них потомкам, приходилось навещать их для уборки намного чаще. Состоятельные люди, нанимали нуждающихся в дополнительном заработке сограждан, которые периодически мыли доверенные им надгробия, поливали деревья и приносили свежие цветы на памятные даты.
Пример в этом вопросе всегда подавали евреи. С упорством, достойным восхищения, они разыскивали, и при необходимости заново воссоздавали захоронения своих предков, осквернённые, или засыпанные землёй старыми или новыми варварами во всех частях света. И в первую очередь на территории СССР, где ущемление прав еврейской части населения было хоть и не официально, но возведено в ранг государственной политики. Делалось это всегда исподтишка,— как само собой разумеющееся! И только тогда, когда еврейская нация смогла самоопределиться, обрела свой флаг, свою территорию и армию, с евреями стали не только считаться, но и уважать! Однако, если на государственном и предпринимательском уровне, проблема антисемитизма практически исчезла, то на бытовом, в этом вопросе пока ни чего не изменилось. Глубоко убеждённые в своей «пролетарской непогрешимости» бывшие советские обыватели, и сейчас продолжают винить во всех своих мыслимых и не мыслимых проблемах тех же самых евреев, даже не пытаясь поискать сначала в себе, корень собственных проблем. Что породило массу унизительных анекдотов, часто выливалось в настоящие проявления вандализма, и в первую очередь,— на кладбищах. Пользуясь полной безнаказанностью, новоявленные варвары разрушали надгробия, оскверняли изображения усопших, вымещая на камне обиду за свою собственную несостоятельность.
Однако, несмотря на гонения, евреи продолжали свято верить, что только труд, упорство и сплочённость, способны спасти их из нищеты и бесправия. Они сразу откликнулись на призыв с исторической Родины, обретшей после окончания Второй Мировой войны государственность, и миллионами устремившись осваивать там пустующие земли, но к сожалению, ни на секунду не выпуская из рук оружия. Пятьдесят лет, враждебное окружение, не раз пыталось силой раздавить ненавистную им нацию, но ничего у них не получилось! И тогда, недоброжелатели по всему свету, принялись там, где им позволяли местные власти, вымещать своё недовольство собственной жизнью опять,— всё на тех же евреях, только теперь на мёртвых! Оказалось, что после того, как практически все евреи, выехали в Израиль, и в другие передовые страны, которые готовы были их принять,— многомиллионные захоронения их предков оказались практически брошенными на кладбищах в покинутых ими странах, остались один на один с вандалами, которых достаточно везде. На кладбищах начался подлинный беспредел: – захоронения ломали, оскверняли и поджигали. А наиболее удалённые из них, оставленные без ухода,— неизбежно покрылись слоем мусора, веток или листьев. Нельзя сказать, что администрации кладбищ совсем ничего не предпринимают, чтобы изменить к лучшему существующее положение. Да, они поддерживают в порядке захоронения, но только те, которые расположены на видных местах и вдоль главных проходов. Однако,— не следует забывать, что во все времена, на видных местах хоронили либо известных, либо денежных людей. Те же могилы, что оказались в глубине так называемых «еврейских» карт, медленно обезличиваются и разрушаются!
Именно такая картину, я и наблюдал недавно в Ташкенте,— городе, в котором родился, вырос и прожил большую часть своей жизни, где повзрослели мои дети. После отъезда в Германию, меня не оставляло чувство ответственности перед предками, что навечно остались лежать там, откуда я ухал навсегда, на чьи могилы уже некому будет придти и о которых уже некому позаботиться. До отъезда, я, естественно, делал всё это сам: приводил в порядок надгробия, приносил цветы на памятные даты, убирал скапливающийся мусор. Прошло несколько лет, и вновь придя на могилы моих дедушки и бабушки, я их просто не узнал,— настолько они были запущенны! Но, благодаря помощи оставшихся друзей, мне удалось найти там простых и порядочных людей, которые согласились поддерживать захоронения моих любимых предков, в достойном состоянии. С тех пор, у меня как будто камень свалился с сердца, и я понял, что теперь могу жить со спокойной совестью!
Но, ещё одно обстоятельство, не даёт мне покоя всё последнее время: это та безрадостная картина, которая запечатлелась в моей памяти, в день прощания. Надгробия бабушки и дедушки можно было легко узнать издалека – они контрастно выделялись своей белизной и ухоженностью, среди серой массы остальных захоронений, которые обступали их со всех сторон, насколько было видно глазу! Не думаю, что их многочисленным родственникам, выехавшим, как и я в другие страны,— если бы они тоже это увидели, было бы безразлично, в каком состоянии находятся могилы их предков. Я по своей инициативе, переговорил с пришедшими мне на помощь людьми, и они любезно согласились не отказать никому, кто обратится к ним с аналогичной просьбой. Знаю, что есть люди, которые давно решили подобную проблему, но в основном это те немногие, кто сумел похоронить своих близких на видных местах. Их помпезные надгробия и сегодня украшают все проходы, располагаясь по периметру «еврейских» карт. Но видели бы вы,— сколько заброшенных и полуразрушенных захоронений находится внутри этого своеобразного «почётного караула»! Десятки тысяч последних пристанищ скромных представителей еврейского народа, влачат сегодня, прямо скажем,— жалкое существование, постепенно сравниваясь с землёй! А ведь у всех у них есть родственники, которые в состоянии поправить эту вопиющую несправедливость! Чтобы хотя бы сегодня, их бабушки и дедушки, папы и мамы, покоясь за тысячи километров от своих живых потомков, не ощущали себя, пусть даже на том свете – «людьми второго сорта»!

А в голове сами собой складываются строки стихов:

Смерть косит всех людей неумолимо,
Ни ты, ни я, пройти не сможем мимо,

Но,— покидая, праздник наш земной,
Хочу надеяться, что и потом со мной

Потомки по-людски здесь обойдутся,
Когда глаза мои, усопшие, сомкнутся.

Чтобы всегда, лежать мне в чистоте,
Как и в миру,— на Матушке-Земле,

Чтоб был в покое — много-много лет,
Благодаря всех, чтящих свой обет,

Кто после смерти вспомнил обо мне,
Давно затихшем,— в мрачной тишине.......

Для себя же я давно решил, что какие бы войны, или стихийные бедствия не бушевали над Планетой, мы всегда должны помнить и чтить наших усопших предков, которые дали нам жизнь и научили всему тому, что помогает нам сегодня. У меня,— наворачиваются слёзы радости, когда, усаживаясь за праздничный стол, я вижу богатство его убранства, спокойствие и уверенность в глазах собравшихся за ним гостей, и портреты покинувших этот мир родственников, развешанные по стенам. Они внимательно смотрят на меня,— сегодняшнего, своими настороженными и немного испуганными глазами из прошлого, не представляя, что подобное уже возможно – их потомки стали равноправными гражданами передовой европейской страны, и совсем не боятся, что завтра их обвинят в космополитизме, или ещё в какой иной ахинее. И теперь, когда я поднимаю тост: «За вечный покой покинувших нас родственников», то знаю, что за многие тысячи километров от моего нового дома, их последние пристанище так же опрятно ухожено, как и тогда, когда я был рядом. На душе у меня становится легко и спокойно. Искренне желаю, чтобы такое же чувство испытали и вы.

Анатолий Зиньковский
Бонн. 2004 год

30 октября 2004 года  12:50:39
Михаил | supermihael@mail.ru | Ташкент | Узбекистан

---

Алексей Нагель

* * *

Вы что — издеваетесь?

30 октября 2004 года  16:52:08
Алексей | Лангвассер | Германия

---

* * *

А не надо было уезжать, едрена вошь! и не надо было на тимуровцев хыкать — хоть что-то со стариками, а делали по-хорошему.

31 октября 2004 года  05:36:06
Тим | Москва | Мать наша

---

Олег Галинский

* * *

Так бывает при плохой скорости, или Р-120, 16мег

31 октября 2004 года  08:08:43
Олег | Владивосток | Россия

---