Игорь Прокофьев

Весна в Германии
(рассказ)

http://www.citymax24.de/read/procof/winter.shtml

4 февраля 2003 года  11:52:54
Universam24 | info@universam24.de | Egelsbach | Deutschland

---

Мари Шансон

* * *

И это правильно! Вот так дал сноску — и островку легче, и загрузка по минимуму, и читать можно не переворачивая станиц... :)

4 февраля 2003 года  13:02:12
Мари Ш@нсон |

---

Мари Шансон

Гаврилов молчит и улыбается

Я не знаю, с чего начать. Все знают, кто такой Гаврилов? Нет? Так я сейчас вкратце опишу: это мой знакомый. Мы учимся в одной школе в параллельных классах, он в 10 "А", а я в 10 "В". Класс "А" всегда, везде и во всём первый. Первый по сбору макулатуры, первый по сбору металлолома, первый в социалистическом соревновании (носит звание "правофланговый"), первый по столярному мастерству, победитель всех годовых олимпиад по физике, химии, математике и по французкому. По физике — благодаря Гаврилову.

Гаврилова я знаю с четвёртого класса, как в школу новую нас перевели, так и знаю, но раньше я на него внимания не обращала. Он некрасивый. Зато умный. Если сравнить Гаврилова с вешалкой в нашем вестибюле, Гаврилов будет выше; если сравнить Гаврилова с Залитайко, КМС по лёгкой атлетике, Гаврилов быстрее пробегает стометровку на три секунды, прыгает в длинну дальше, с первой попытки и отлично играет в баскетбол; если Гаврилова сравнить с Сельвестром Сталоннэ, то хотя у Гаврилова и не перекошена челюсть от парализованной левой части лица, он явно проигрывает красоте голливудского киноартиста. Конечно, Гаврилов может делать всё лучше других, во всяком случае, в нашей школе, но почему-то он не отличник. Он спокойный. Когда Гаврилову нечего сказать, он молчит и улыбается и это его открытая улыбка сразу же обезоруживает всех девчонок от седьмого до десятого класса и я начинаю нервничать. Наверное, в порыве ревности.

Гаврилов обратил на меня внимание практически только в начале учебного года. Последнего года. Помню, было отчётно-перевыборное собрание школы и нужно было от каждого класса предоставить кандидатуру на место секретаря комсомольской организации школы. В актовом зале на втором этаже собрались три десятых и два девятых класса. От нашего класса кандидатурой была я, от гавриловского "А" Никоненко Света, Порых Эвелина и Гаврилов. Из 10 "Б" кое-как вытащили на сцену Задубелую Галку. (Только сейчас меня осеняет — Гаврилов был единственным парнем. Вот это да! Вот это эмансипация!) Галка была всем своим видом похожа на ворону, а не на своё имя. А я — на Золушку, потому что всегда ходила в фартуке, перепачканном мелом, а на лице и на руках — чернила. Иногда, когда мы с Иринкой бегали на перемене в спортзал поиграть в волейбол, я снимала фартук и тогда на школьной форме виднелись явные отпечатки волейбольного мяча. Мама меня называла свиньёй, а я себя считала Золушкой. Гаврилов же был похож на Гаврилова.
На сцену меня никто не вытаскивал. И Гаврилов поднялся по ступенькам самостоятельно. Он, наверное, думал, смотря на меня с высока своего вешалочного роста, что бой выиграет. Он тщательно подготовился. Он, как и все мальчишки его возраста, был не только тщеславным максималистом, но и изнеженным эгоистам по отношению к женскому полу. Вперёд себя пропустит только, когда в магазине или на остановке, а когда на место с браздами правления — ни-ни!

Наша классная списки с кандидатурами не подала. Никто не хотел впахивать за "спасибо", поэтому наш класс был категорически не готов к собранию. Дошла очередь до нас и какой-то идиот, наверное, Саломон, выкрикнул моё имя и все стали кричать мою фамилию, как на соревнованиях по баскетболу: "Надо гол! Надо гол! Надо, надо, надо гол!" Я психанула, но вышла с удивительно добрым лицом и на меня пришлось внимательно посмотреть нашей классной и завучу Маргарите Николаевне. Лицо у меня было у одной такое: доброжелательное.

Мы построились у трибуны и Маргарита Николаевна изрекла: "А сейчас давайте послушаем наших кандидатов. Предлагается кратко изложить программу перестройки комсомольской организации нашей школы."
У меня не было никакой программы, потому что, сами понимаете, каким образом я попала на сцену. Гаврилов читал долго и потел. Когда отстрелялся, никто даже вопроса не задал по программе и он с великим огнём Данко в глазах уселся не на своё прежнее место, а на первый ряд. Он-то думал, что его вызовут второй раз! В те года я говорить не умела, да и сейчас не умею. Одно достоинство: не волнуюсь. В 10 классе я всегда страшно переживала и поэтому у меня сначала терялся дар речи, а когда восстанавливался — все уже уходили. Так бы произошло и с этим выступлением, если бы за мной не следовали ещё кандидаты. Никоненко и Порых сразу же попросили самоотвод. Вот умные — им видите ли нужно к экзаменам готовиться в медицинский московский институт! А мне, значит, и Гаврилову, не надо никуда готовиться, мы просто горим желанием тащить на себе воз общественной нагрузки, а потом идти и мыть полы после непоступления. Гаврилов, конечно, пошёл бы на завод. Да... Мне было обидно, но я не сдалась. Я взошла на трибуну, как на трон и сказала не по листочку: " У меня нет никакой прграммы, но если бы я была секретарём комсомольской организации школы, я бы не подкачала. У меня много идей, но они ещё в хаотичном состоянии... Вот вы сейчас домой рвётесь. Мне вас всех видно с высоты — шапки надели, портфели и дипломаты на готове, а мне мама рассказывала, что когда у них в школе проходило комсомольское собрание — это был настоящий праздник... "
В зале нависла гробовая тишина, завуч прослезилась и большинством голосов моя кандидатура заняла почётное место комсорга школы. За Гаврилова проголосовало всего пять человек и, видать, это его не на шутку задело. Он подошёл ко мне, пожал руку, помолчал и улыбнулся своей лучезарной улыбкой. Так Гаррилов обратил на меня внимание и началась наша дружба. Моя первая дружба с парнем.

I. Комната Гаврилова, большая и светлая, (однажды мне довелось посетить Гаврилова в его комнате), с интеллигентным беспорядком на столе, с гантелями в углу, с макетами самолётов, подвешанных на потолок на верёвочках различной длинны, с особым запахом клея и свежей типографской краски, своими окнами, обрамлёнными громозкой тюлью, выходящими во двор, останется в моей памяти навсегда. Когда я шла утром в школу через вторую арку, что происходило со мной в последнее время совершенно осознанно, ведь раньше я совершала своё путешествие через другую арку, но тогда подъезд Гаврилова ни коим образом не встречался на моём пути и что странно, это происходило все шесть лет, пока я училась в семнадцатой школе,— Гаврилов уже торчал в окне. Так как спуститься с восьмого этажа на лифте, особенно утром, когда все жители девятиэтажки спешат на работу, в школу или садик, а в лифт больше пяти человек не помещается,— большая проблема, Гаврилов выходил из подъезда через пять минут после того, как я достигала долгожданной цели. Цель преследовалась одна — пройтись мимо окон Гаврилова и даже не глянуть на подъездную дверь. Гаврилов шёл позади меня, не ускоряя шаг и не пытаясь догнать, специально отставая метров на тридцать, но я спиной чувствовала, что Гаврилов идёт по моим следам. И так было каждое утро. На перемене 10 "А" и 10 "В", когда нужно было перейти из одного класса в другой, часто сталкивались нос к носу. Гаврилов делал вид, что меня не знает, а если мы случайно встречались взглядами, у него взгляд был такой: "Ты кто? В первый раз вижу!" Вот притворяло! Один раз я поймала Гаврилова с поличным. На уроке русского языка, (кабинет находился на одном этаже с кабинетом физики), я отпросилась в туалет. И чёрт меня дёрнул! А может почувствовала? Выхожу из класса, а напротив двери стоит Гаврилов, облокотившись на подоконник.
- Ты что здесь делаешь? У вас же контрольная по физике? — я посмотрела на часы. До конца урока оставалось ещё десять минут.
- А я уже всё сделал и меня отпустили погулять,— Гаврилов улыбнулся своей лучезарной улыбкой,— сходить к трудовику за ножницами.
- Ну и сходил?
- Нет.
- Понятно,— я направилась в туалет. Гаврилов отлип от подоконника и поровнялся со мной.
- Ты когда будешь писать доклад?
- Какой?
- Ну, на областную конференцию.
- Не знаю.
- Хочешь, вместе напишем?
Я посмотрела на Гаврилова долгим понимающим взглядом и зашла в женский туалет. Гаврилов, чтобы не мелькать, зашёл в мужской.
"Интересно,— сидя на унитазе, думала я,— ведь они такие же, как и мы: спят, кушают, посещают туалет (не надо далеко ходить за примером, Гаврилов сейчас в туалете), болеют... Но всё-таки они — это не мы. Совсем не мы!" Я стала придумывать отмазки, которые я выдам Гаврилову, когда мы встретимся после облегчения. К счастью, ничего врать не пришлось, Гаврилов испарился.

II. Доклады я обычно писала за вечер и ночь до решающего выступления. Вечером, забросив все хозяйственные дела и пропустив тренировку по волейболу, я уже битых пол часа тщетно пыталась подобрать деепричастный оборот к ключевому абзацу. Работа застопорилась на середине доклада и тут звонок в дверь. Мне пришлось вздрогнуть. Кого ещё там черти принесли? Моя комната находилась сразу же от входной двери на лево и мне было слышно всех, кто приходил, всех, кто уходил и всех, кто даже молчал при этом. Я насторожилась. Мамин голос я слышала явно, а кто-то незнакомый, стоящий на лестничной клетки до того тихо и невнятно мямлил, что мне пришлось навострить уши. Я услышала Гаврилова и обмякла. Мама без особых удивлений проводила его в мою комнату, где я пряталась за дверью в цветастом замусоленном халате без двух нижних пуговиц, в шерстяных носках и огромадных папиных шлёпках. У меня была плохая привычка грызть ручку, поэтому чернила иногда оставляли свои отпечатки на моём лице: в уголках губ, на щеках, под носом. Когда в комнату вошёл Гаврилов, я почему-то начала нервничать. Ничего себе: в первый раз я оставалась один на один с мужчиной в замкнутом пространстве.
- Привет! — как-то по-обыденному тепло сказал Гаврилов, и так спокойно, так тихо, что мне даже понравилось. — В чём проблемы?
- Без тебя бы не решила,— съязвила я.
Мы часа два пережёвывали доклад. Гаврилов давал дельные советы (в этом он мастер), диктовал целые "монографии", исправлял орфографические ошибки вооружённым глазом (иногда он надевал очки). Гаврилов, член комитета комсомола, был в курсе всех школьных дел также, как и я — секретарь. Заседание комитета проходило раз в две недели, а каждую пятницу мы принимали молодёжь в комсомол. Гаврилов валил всех безбожно, в основном, на политике. Девчонкам он задавал такие вопросы, на которые ни один даже самый грамотный политинформатор не мог бы ответить. После голосования я отклыдывала анкеты в стол до следующей пятницы, не споря ни с Гавриловым, ни с теми, кто поднимал руку "против", а потом случайно натыкалась в туалете на плачущих несостоявшихся комсомолок, как могла утешала, просила рассказать принципы демократического централизма и перечислить все награды комсомола (а это у всех отскакивало от зубов) и чисто символически пожав влажную ладошку, напоминала, ЧТО нужно принести: две чёрно-белых фотографии три на четыре и первый взнос в размере двух копеек, и так — каждый месяц. Это с учащегося. С рабочего — 1% от зарплаты. Вот такими чёрными делам я занималась, когда была секретарём комсомольской школьной организации.

III. Выпускные экзамены проходили по следующему графику: первая — математика (контрольная работа на четыре варианта), второй — русский язык (сочинение) и последняя — физика (устно, с практическими заданиями).
Наша матиматичка так и говорила: "Тимошенко, не сдашь ты математику в пединститут, не сдашь!" Математичка ведьмой была, так и случилось. Но вступительные экзамены ещё пока за горой, а впереди — выпускные и надо было что-то делать. Я и делала. Я учила тригонометрические функции и завидовала Гаврилову. Ну, одно дело учить теорию, а другое — не применять её на практике. Меня спас Гаврилов. Бог услышал мои молитвы и мы с Гавриловым писали один вариант, хотя его парта (представьте себе спортзал!) находилась в четвёртом ряду у самой входной двери, а моя, практически, у самого стола приёмной комиссии, где возвышалась пирамидой причёска математички, голова директора утопала в цветах за вазой, классная бегала по спротзалу и смотрела, чтобы никто не списывал, а завуч Маргарита Николаевна мечтала,— на первом ряду. На шпаргалке, тонко свёрнутой в рулончик, были написаны почти все решения и ответы к заданиям второго варианта. Гаврилов вложил её в ручку и передал мне со знанием дела, когда я отпросилась выйти "на минутку". Я тут же закрутила ручку между пальцев, как будто с ней и родилась. Математику сдала. Ух...
После математики у меня страшно разболелась голова, Гаврилов где-то откопал таблетку анальгина и пошёл меня провожать. Мы шли долго-долго. И молчали. И мне казалось, что путь от школы до моего дома продолжался вовсе не десять обычных минут, а намного дольше. Гаврилов шёл и молчал, а я шла и думала, как я всё и всех люблю: как люблю школу и как неохота с ней расставаться, как люблю нашу классную и завуча Маргариту, как люблю своих одноклассников и даже Гаврилова, который непонятно откуда свалился на мою голову. Мне даже на минуту показалось, что моим мужем мог бы стать любой мужчина и я бы его любила точно так же, как Гаврилова. А если бы моим мужем стал Гаврилов, я бы... Тут я остановилась и поняла, что мы пришли. Гаврилов по-прежнему молчал и чему-то там улыбался. А я сказала: "Спасибо тебе!"
Сочинение (по русскому и литературе) я написала на трайбас. Это общая. У меня всегда были оценки пять/ два (пять — за тему и идею, а два — за орфографические ошибки). Конечно, можно было бы попросить Гаврилова, чтобы он написал за меня и сочинение, вложил в ручку и передал мне отработанным способом, но думаю, не изобрели ещё такую вместительную ручку для шпаргалки на три листа. В "Доживём до понедельника" один мальчик написал сочинение на тему "Что такое счастье?" и все свои мысли отобразил одним предложением — "Счастье — это, когда тебя понимают", но в нашей школе были иные требования к сочинениям старшеклассников-выпускников — не меньше трёх страниц. Да, если бы можно было писать сочинения одним предложением — ошибок у меня вообще бы не было!
С экзаменом же по физике вышла целая эпопея. Если расскажу — не поверите! Вот когда я вспомнила Гаврилова... и позавидовала ему чёрной завистью — Гаврилов с физикой был на "ты", а я зубрила её целую неделю и всё, что у меня отложилось в голове, это закон Ньютона; что одноимённые заряды отталкиваются, а разноимённые — притягиваются и формула теории относительности. А ещё я хорошо выучила параграф шесть, где говорилось об электромагнитных волнах разной частоты, о телевизоре, магнитофоне и видеоаппаратуре.
Физик решил провести с нашим классом небольшой безобидный эксперимент. Он посадил своим помощником на экзамене единственного среди всех десятых классов отличника Васина Олега. Олег за всю свою школьную жизнь не получил ни одной четвёрки. Это был, что называется, НАСТОЯШИЙ отличник, не липовый, как некоторые, пересдающие контрольные работы, пересказывающие повторно, после уроков, параграф. Таким отличникам, обычно, всегда натягивали физкультуру, потому что эрудированный человек — редко выполнял нормы ГТО, а если и выполнял, то это был только наш уважаемый Васин Олег.
В классе стояло много приборов для практических заданий, которые принимала лаборантка Нина. Физик и Васин принимали теорию и сидели, чтобы не толкаться локтями, в разных углах классной комнаты. Все, кто сдавал физику, получили "4", об этом я узнала позже, а я попала к Васину (физик был занят), причём, сидела и списывала в наглую перед самым его широкоскулым, высоколобым, остроносым лицом. Он видел, что я списываю и я знала, что он видит, но продолжала заниматься этим неприличным делом, потому что билет мне попался зверский. У доски я чувствовала свою силу и увереность: а как же? Списала удачно. Но списывали многие и мне было ничуть не стыдно. Ответила без запинки: написала формулы, оттараторила законы. Практическую выполнила на "4". Нина подтвердит. Васин в лице не менялся. Он не задал мне ни одного вопроса, но: "Иди, три!" — как чайником по голове. Рыдания начались значительно позже, когда из класса начали выходить счастливые рожи (они все сдавали физику) тех тихих троечниц-девчонок, которые даже не знали элементарного: чем отличается переменный ток от постоянного. А я знала! И получила "три"! Ка-та-стро-ооо-офаааа... Я перестала держать себя в руках...

VI. Подстригание на лысо ещё долго обсуждалось в нашей школе, даже тогда, когда я закончила институт. Я стала прямо знаменитой личностью: во дворе встречали и спрашивали: "А ты та самая, которая?" "Да, я та самая Мэрлин Монро!" И в автобусе даже подошёл один мальчик и не постеснялся мамы, сказал: "Тебя Тимошенко зовут, я знаю, ты в нашей школе на доске почёта висишь... но я не по доске тебя знаю, а понаслышке... " Больно надо на таких реагировать. Я отвернулась и стала смотреть в окно. А как всё произошло? Интересно? Да так всё и произошло: спонтанно. Хоть, и с воздействием извне. Как пришла домой — не помню. Как не знала, чем себя занять — тоже не помню. Помню только, что руки чего-то всё искали, искали и нашли — ножницы. Обкорнали голову как попало и только потом успокоились. Не долго думая, я взяла деньги в баре (у нас всегда свободно можно было деньги брать), родители на три дня уехали в Баянаул, по горам лазить,— и отправилась в парикмахерскую. Там развели руками и подстригли на лысо под ноль, потому что больше ничего нельзя было исправить. Даже на коротусенькую стрижечку не тянуло. А через день — выпускной! И тут через часа два, когда я уже привыкла к своей кочерыжке, заявился Гаврилов. Дверь я открыла в косынке.
- Ты чего в платке? Привет...
- Лучше спроси, почему я такая зарёванная.
- А незаметно. Я думал, ты просто накраситься забыла.
- Ой, как смешно,— обиделась я. — Ты как физику сдал?
- Как всегда, а ты?
- Я тоже — как всегда... Зря надеялась, что будет на балл больше,— я выдержала паузу. — Вот поэтому и в платке... из-за принципа и из-за Васина!
Я начала Гаврилову всё рассказывать в самых пикантных подробностях, рыдать, опять рассказывать, тыкаться в плечо, опять рыдать. Гаврилов слушал, молчал и улыбался. Он, наверное, думал, что я прикалываюсь, я часто его садила на фонарь, разыгрывала первое апреля или "один ноль в мою пользу" и вытворяла другие мелкие пакости. Гаврилов, наверное, думал, что я его решила на измену посадить. Конечно, по мне плакал МХАТ (мечтали, чтобы я у них играла главную роль) и об этом говорили все, даже Гаврилов.
- Не веришь, да? Посмотри! — я сдёрнула косынку и мой котелок предстал во всей неописуемой красе. Гаврилов выскочил из комнаты и побежал в ванну. Там включился кран и я слышала как долго шумела вода. Я пошла за Гавриловым и увидела, что он наклонил свою голову под холодную струю. Вода разбрызгивала свои вариации и почти доставала до моих коленок. Пришлось Гаврилова силком вытаскивать из-под крана. Он молчал и улыбался всей своей лучезарной улыбкой. Как дебил.
...Мы стояли в моей комнате напротив зеркала: лысая я и мокрый Гаврилов. Гаврилов притянул меня к себе и обнял:
- Дурочка ты...
Мы стояли у зеркала и смотрели на себя со стороны. Мы себе нравились. Пара была бы замечательная: она с метлой, он в чёрной шляпе.
- Можно я тебя поцелую?
Наверное, я ждала этого вопроса и морально была готова к ответу:
- Нет, Алёша,— почему-то я поняла, что не люблю Гаврилова на столько, чтобы вручить ему в разноцветной коробочке, перетянутой красной лентой, свои губы, своё тело, свою судьбу.
- Нет, Алёша... мы ведь не любим друг друга,— я надеялась, что Гаврилов подтвердит, признается и в своей нелюбви, но Гаврилов молчал. Не улыбался. Я в первый раз видела его таким серьёзным. Это был кто угодно, только не Гаврилов. Он ещё раз посмотрел в зеркало, на нас, обнявшихся, погладил меня по лысой голове и ушёл.
На выпускном я была в парике, но Гаврилова не смутило это обстоятельство и он даже узнал меня. На глазах у всех своих друзей, он прошёл через длинный коридор, в зал, к окну, где стояла я, и вручил мне маленькую ромашку на короткой ножке.
- Поздравляю с окончанием школы!

После выпускного бала домой мы шли с Димой, который хотел поступать в авиационное училище города Новосибирска. Гавриловский город. По-моему, я уже говорила, что Гаврилов хочет поступать в новосибирский политехнический. Или? "Да, подумала я, учиться будут в одном месте, меня вспоминать... лысую, в парике... "
С Димой было интересно и спокойно, я даже позволила ему накинуть на свои плечи пиджак. Мы гуляли по набережной, философствовали о любви и смерти, рассказывали друг другу анекдоты и... молчали о том, что нас беспокоило. Меня беспокоило: "Где Гаврилов?", а Диму беспокоило: "Сдаст ли он свои вступительные экзамены в авиационное или нет?" Обычные мужские и женские беспокойства. Причём, испокон веков. К моему дому мы подошли под утро. У подъезда на лавочке сидел Гаврилов и его друг- одноклассник, но живущий именно в моём подъезде, Барков. Я прошла мимо и даже не остановилась. А почему, и сама не знаю, но теперь уже поздно что-то исправлять.

V. Встреча с Гавриловым после моего замужества произошла неожиданно, когда я уже давным-давно забыла о нём (о Гаврилове). Гаврилов учился на пятом курсе политехнического и приехал к родителям на каникулы. Гаврилов женился (об этом я узнала от Баркова). Я с коляской жарилась у подъезда. Стояла страшная жара. Спасали тени от деревьев и поэтому мы с сынишкой делали передых перед новым рывком — на пятый этаж,— именно под тополинной шевелюрой. Моя юбка бирюзового цвета и белоснежная блузка, похудевшее после родов лицо, короткая, но пышная стрижка — всё в комплекте, произвело на Гаврилова ошеломляющее впечатление, когда он на третьей скорости забежал в подъезд. Потом выбежал и удивлённо вскинул на меня бровь. Он сказал:
- О! Привет! — и дальше стоял как вкопанный.
Я спасла положение своим естественным вопросом:
- Ты к Баркову? А его нет...
Я взяла на руки ребёнка и стала складывать коляску. Всё получалось плохо: то коляска падала, то ребёнок (шучу). Гаврилов стал мне помогать и допомогался прямо до моей квартиры. Мы вошли вместе. Я предложила чай и Гаврилов, не спрося о муже, не отказался. Понятно. Давно не виделись. Хотелось поговорить.
Разговор как-то не клеился. У меня всё падало с рук: то сахар рассыпала, то кипятком плеснула на рукав гавриловской рубашки. В общем, почему-то стала нервничать. А так, обычно, я спокойная.
Гаврилов как на зло молчал и улыбался. Молчал и улыбался. Молчал и улыбался. Ну, вот! Опять я должна о чём-то говорить, сочинять различные истории и делать театральные па, а Гаврилов будет молчать и улыбаться. Я села напротив Гаврилова, взяла в руки чашку с чаем и стала греть пальцы. Чашка почему-то тряслась, иногда выплёскивая чай. Мне было всё равно, что подумает Гаврилов обо мне; мне было наплевать, сколько часов мы просидим так, молча. Я сидела, грела пальцы о чашку и ТОЖЕ молчала. Молчала и улыбалась. Как Гаврилов.

--------------------------------------------------

Несмотря на то, что имена и фамилии автором выдуманы, история, описанная в рассказе "Гаврилов молчит и улыбается" — достоверная.

13-16 декабря 2002 года 19:06:04

5 февраля 2003 года  08:57:23
Мари Ш@нсон | Вюрцбург | Германия

---

Boris

* * *

Хорошо.
Длинный разгон, сильная концовка. Недоговоренность, интрига.

5 февраля 2003 года  11:36:57
Boris | Москва | РФ

---

Johny-Walker

* * *

Замполит.

Все места жёсткого плацкартного вагона были заняты, только с правой стороны прохода Ма-ренин в сумраке ночного освещения разглядел свободный от человеческих тел угол на нижней пол-ке, занятый поставленным торчком свёрнутым матрацем. Но перспектива забрасывать пыльный ру-лон наверх, а затем спать сидя, его не прельщала. Сняв фуражку, он запрокинул голову и, убедив-шись, что третья, багажная, полка пуста, мощным движением тренированного тела, чуть коснувшись подошвами сапог нижних, ловко, боком въехал в душное пространство под потолком. Высокое рас-положение полки гарантировало головы проходящих пассажиров от сурового столкновения с грубой реальностью армейских сапог. Убедившись, что безопасность попутчиков в достаточной степени обеспечена, Алексей, лёжа на спине, поднял воротник шинели, накрыл фуражкой лицо и, положив руки на грудь, просунул кисти в рукава. Он по привычке определил время, оставшееся для сна (полу-чалось около четырёх часов), и, приказав себе проснуться по истечении этого времени, закрыл глаза.
Судьба мне бросила перчатку... Обидою вооружен,
Я дрался с ней, но в этой схватке Я был судьбою побежден.
А нынче поезд до Коврова
Меня везет в вечерний час. Прощай, Москва! Когда-то снова
С тобою нас сведет Приказ!
Ты помнишь, ты меня встречала, Смотрела ласково в лицо.
Ты помнишь, нас с тобой венчало Твое Садовое кольцо?
А нынче поезд до Коврова
Меня везет в вечерний час. Прощай, Москва! Когда-то снова С тобою нас сведет Приказ!

Поезд уже притормаживал на станции Ковров, когда Алексей спустился с полки. Как обычно, тамбур был забит пассажирами с мешками и кошелками, в которых чадолюбивые ковровчане выво-зили свои лучшие впечатления от посещения столицы. Алексей, у которого кроме пачки сигарет ни-чего с собой не было, довольно бесцеремонно протиснулся вперёд, и ему удалось выйти на перрон одним из первых.
Он бегом выскочил на заснеженный пятачок автостоянки сбоку от двухэтажного здания во-кзала и, рухнув на продавленное сидение одного из стоявших с работающими двигателями четырёх такси, коротко бросил: — "В дивизию. Двадцать". По движению правой руки водителя, включившей счётчик, Маренин понял, что тот не спит, а по тому, как профессионально он игнорировал призыв-ные крики приближающихся земляков,— что он достаточно поднаторел в вопросах транспортных пе-ревозок в отдельно взятом провинциальном городке.
Стоимость проезда в любой конец городка не превышала 5-6 рублей, и "двадцатка", предло-женная Алексеем, была веским аргументом, утверждающим его право на комфортабельную поездку в обществе одного лишь заспанного таксиста. Кроме того, и пассажир, и водитель знали, что остав-шиеся на стоянке три машины всех желающих забрать не смогут, и, вернувшись через 10-15 минут, старенькая салатовая "Волга" снова сможет гостеприимно распахнуть двери перед остывающими, но не успевшими замёрзнуть, пассажирами.
Минут через семь, расплатившись, Алексей вышел, лениво хлопнув дверцей машины, и, с удовольствием загребая носками сапог невесомое покрывало выпавшего ночью снега (в Москве его и в помине не было!), прошел через дивизионный КПП и вскоре коротко постучал в дверь офицерского общежития.
Заспанная дежурная отворила довольно быстро. Маренин поздоровался, сунул ей в руки "сто-личный сувенир", тридцатикопеечный шоколадный батончик, купленный здесь же, в гарнизоне, два дня назад (в Москве даже этого дерьма не было), и по скрипучим ступенькам деревянной лестницы поднялся на второй этаж.
Из-за сильной жары и духоты двери всех комнат на этаже были открыты настежь. Алексей вошёл в ту, что вела в комнату, где он обитал вот уже около полутора лет и на правах "ветерана" об-щаги занимал одну из коек у окна. В сумраке, образованном отсветами уличных фонарей, Маренин привычно огляделся. Семь кроватей заняты. Его, восьмая, вторые сутки ждала хозяйского тепла.
Он повесил шинель на вешалку у входа и лёг поверх одеяла, взгромоздив ноги в сапогах на никелированную спинку кровати. Устроившись поудобнее, он достал сигарету и закурил. Спать не хотелось.
Алексей любил это время в спящем общежитии, когда ещё не начали звонить будильники, за-глушаемые сочными зевками и вялыми матюгами не выспавшихся офицеров. Он смотрел в потолок на раскачивающуюся тень ветвей растущего под окном тополя, освещаемого уличным фонарём, и постепенно отходил от сутолоки вокзалов, запахов прелой обуви, пропитавших старенькие вагоны, от чувства тоски и безысходности, которое каждый раз испытывал, закрывая за собой дверь москов-ской квартиры, за которой оставались жена и годовалый сын.
Алексей выдвинул ящик прикроватной тумбочки, отделявшей его ложе от соседского, и стал нащупывать мыльницу, чтобы стряхнуть в неё пепел, но, вспомнив, что она его же руками была уло-жена в "тревожный" чемодан, мысленно помянул чертей и снял крышку с мыльницы соседа – артил-лерийского лейтенанта Ермакова (всё равно не умывается, торопыга!).
Видимо, он всё-таки задремал, так как окурок обжёг пальцы. Поспешно перехватив тлеющий фильтр, Маренин быстро лизнул саднящую кожу и загасил окурок. Сосед, "Ермила", нервно всхра-пывая во сне, бормотал и почёсывался. Сонная духота окутывала вязким дурманящим покрывалом, особенно ощутимым после недавней свежести раннего утра, а предстоящая неизбежность насту-пающего рабочего дня маячила перспективой очередного нагоняя за самовольное оставление гарни-зона.
Где-то в глубине сознания, съёжившись, притихла маленькая надежда, нашептывающая, что всё будет в порядке, что в воскресный день могут и не вспомнить про строптивого лейтенанта, не желающего ежесубботне униженно выпрашивать разрешение на поездку к семье в "другой гарни-зон", но такая эта надежда была зачуханная, сама в себе не уверенная, что Алексей вздохнул, и, сце-пив руки над головой, длинно, с прогибом и хрустом потянул своё томящееся, стянутое усталостью тело.
О его отлучках в выходные дни знали все в полку, в общаге, конечно, тоже, и было мало шан-сов на то, что никто из начальства не поинтересовался, так, порядка для, его вчерашним местонахо-ждением и времяпрепровождением. Это была игра в одни ворота, и все об этом знали, но вратарь по-чему-то не хотел сдаваться, разрываясь на лоскуты в безуспешных попытках защитить их, и поэтому, равнодушный к прочим недостаткам, к примеру – к плохой стрельбе пятой роты, замполит полка его цеплял на встречно-догонных курсах, методично и целенаправленно вгоняя мячи в незащищённые зоны.
-Ладно,— думал Алексей. – День покажет.
Но показало утро…
Ермаков, "Ермила", высунувший рыжую голову из-под одеяла, под аккомпанемент дробно сыплющегося вниз по лестнице грохота десятков пар сапог, испуганно взглянул на часы, вскочил, и, зарывшись в ворох форменной одежды на табуретке, откуда-то из его недр прохрипел: — "Лёха, тебя в полку искали…"
- Кто?
- А хрен его знает,— из дверей уже буркнул артиллерист. – Вроде Чебурашка.
Ну и ладушки. Определённость достигнута. Алексей в столовую идти не захотел, не до зав-трака было, поэтому неторопливо, "дальней" дорогой через жилой городок направился в расположе-ние части, стараясь мягче ступать на белоснежный пух снега, словно эта осторожность могла дольше сохранить его нетронутую чистоту.
Чебурашкой прозвали за маленький рост и оттопыренные уши командира учебного мото-стрелкового полка, в котором служил Алексей, майора, носившего гордо, как тамбурмажор бунчук, полководческую фамилию Суворов. Когда майор, искренне считавший себя и внешне и талантами похожим на великого генералиссимуса, произносил свою фамилию, во взлетавшем ввысь слоге "вор-р-р", с активным рычанием на конце, слышались сливающиеся воедино тревожные шумы перевали-вающего через Альпы героического многотысячного русского войска и испуганный вой ветра в за-снеженных вершинах.
Согласно полковой легенде, прозвище Суворов получил от своего зама по технической части майора Голушко. Высоченный, под два метра, молчаливый добродушный хохол первым (из офице-ров-танкистов, которыми был укомплектован штаб мотострелкового полка, приступившего к подго-товке специалистов для начавших поступать в войска БМП) сменил чёрную танковую на красную общевойсковую фуражку, а посему получил прозвище "Красная шапочка", которое с достоинством носил.
Однажды, находясь в расположении штаба полка, одноэтажном дощатом сооружении, в отве-дённой для командира клетушке, вспыльчивый и импульсивный Суворов, не пережив правды то ли о лопнувшем соединительном пальце в гусеничном траке, то ли об износившемся до предела на учеб-ной машине ведущем колесе, закричал в лицо старому другу и сослуживцу: — Да за это я тебя, Крас-ная шапочка… — и, не найдя больше слов. – С дерьмом сожру!
Обидевшийся Голушко привёл цвет своего лица в полное соответствие околышу и обиженно пробасил: — Чи ты вовк, чтобы меня съисты? Ты ж Чебурашка!
За фанерной перегородкой сдавленно хихикнула секретчица, дававшая письменную клятву о неразглашении военной тайны…
Ну, это легенды. А действительность приближалась к Алексею в лице замполита полка Бессо-нова, имевшего, как и Маренин, две звезды, только другого калибра.
- Зайди.
- Здравия желаю, товарищ подполковник! Есть, товарищ подполковник! Когда?
- После развода. (Утренний развод полка на занятия).
- Есть!
Вот и весь диалог. Только почувствовал Алексей, что злость его разбирает. На нечищеные тротуары, снег, таящий на носках сапог и лишающий их традиционного общевойскового блеска, гул-кое уханье оркестрового барабана. "Люблю музыку, особливо барабан!" – говаривал генералиссимус Суворов, поэтому майор Суворов придавал этому инструменту особое значение, видел в нём, так сказать, первую скрипку…
Развод прошёл обычно. Ротный, Вовин, "Вовик" по-местному, улыбающийся добрячок-капитан, поинтересовался, как дела дома. От него и поддержки нет, и подножек никогда не бывало. Алексей ответил, доложил о вызове к Бессонову.
Вовик, улыбаясь, погрустнел, сказал: "Расскажешь", и отошёл на отведённое ему место в строю. Он пугался хрустящих армейских слов "приказываю", "доложите", "ко мне", "живо" (вариант – "мухой"), и в напряжённой ежедневной сутолоке умудрялся обходиться без них. Может быть, по-этому Маренин вдруг почувствовал себя препаршиво: вроде как — ротного подвёл.
Пора идти к замполиту. С одной стороны, Маренина угнетало и томило предвкушение неиз-бежной выволочки, а может и взыскания; с другой – возрастало желание поскорее пройти через не-избежное чистилище, огрести своё и освободиться от чувства… нет, не вины, её он за собой не знал, а от томительной неизвестности, "ожидания неожиданностей", поэтому он быстро направился в штаб и, получив разрешающий кивок дежурного, свернул к кабинету Бессонова.
До этого от бесед с "Бесом", как говорится, Бог миловал. Алексей слышал о педагогических талантах "инженера человеческих душ". Однажды, ещё до прихода Маренина в полк, один из зампо-литов рот пожаловался Бессонову, что некий солдат не проявляет рвения солдатской в службе, попи-рает устои воинской дисциплины, не блюдёт правил личной гигиены (на замечание замполита о пло-хом запахе изо рта ответил: — "Так Вы ж мне в душу насрали!"), и вообще не соответствует высоким требованиям "Морального кодекса строителя коммунизма", а пара засаленных солдатских погон всю эту его вину отягощает.
Бессонов, отечески лелеявший юных коллег, застрахованных от ошибок даже должностью са-мой – замполит, глубокомысленно произнёс "куда солдата не целуй, у него везде жопа", и решил по-казать лейтенанту воспитательный процесс в действии.
Вызвав через дежурного по штабу полка нерадивого солдата, Бес, пока по учебным классам, паркам боевой техники и тактическим полям раскручивалась мощная, тугая пружина поиска, знако-мил взгрустнувшего двадцатилетнего воспитателя восемнадцатилетних солдат, плохо знающего ана-томию солдатского тела, с другими волшебными перлами армейской политработы, начав с А.Макаренко и закончив "его матерью".
Переход к практической части занятия был обозначен лысой головой, появившейся в щели приоткрывшейся двери, и робким: "Товари… шите ..йти".
Последующие события стали широко известны в полку со слов восхищённого стажёра-воспитателя, заглянувшего в зияющую бездну педагогики, воспитанника, находившегося в состоянии "грогги" (это когда "плывёшь" после хорошего удара в боксе), а также по причине близкого располо-жения от высоко звукопроницаемых штабных стен офицерской курилки, отличавшейся от солдат-ской тем, что была "оборудована" обрезом бочки с водой.
Обобщённая картина показывала, что в качестве увертюры к беседе прозвучало требование рассказать наизусть Военную присягу и Обязанности солдата, в скобках, матроса. Басовитый рокот Бессоновского голоса усиливался с каждой ошибкой нерадивого солдата и достиг апогея, обозначив этим переход к основной теме, после слов "если же я нарушу эту торжественную Присягу, то пусть меня постигнет суровая кара…"
"Да, тебя – постигнет,— Якобы прошептал подполковник, а затем он взорвал опускающуюся тишину яростью праведного гнева. – На какую разведку служишь, сволочь?!. (идиоматика). Друг Пиночета!.. Пособник чилийской хунты!!! " Тяжелый удар в стену, звон осыпающегося разбитого стекла, вопль "Вон!", и – тишина-а-а…
Выскочил, прошелестел подмётками потный перепуганный солдат на заплетающихся ногах, следом – встревоженный дежурный по штабу, и — к курящим: — "Полкового писаря не видели?"
Оказалось, что в кульминационной точке воспитательного процесса Бессонов, схватив со сто-ла мраморное пресс-папье, запустил его, как показалось жертве и юному замполиту, "прямо" в стри-женую солдатскую голову…
Однако, партийный глазомер замполита не подвёл. Пресс-папье, пролетев в соответствии с расчётом, в дюйме от темечка зачуханного воина, сразило наповал застеклённый книжный шкаф, расположенный справа сзади. Звон стекла напомнил солдату о бренности всего сущего, расширил арсенал учебно-воспитательных средств неопытного замполита роты, вывел (посредством дежурно-го) из состояния анабиоза полкового писаря, сидевшего в буфете с бутылкой "Буратино" и банкой сгущенки, регулярно проставляемыми ему сержантами постоянного состава полка, не желавшими попасть в "переменный".
В кабинете замполита, который уехал "проверять караулы", писарь, старший сержант Моро-зов, пробыл долго. Вставить стёкла просто: достал их из-за шкафа, заранее заготовленные, постоянно находящиеся в пределах досягаемости в полной готовности к обеспечению непрерывности и плано-вости учебно-воспитательного процесса – и вставил. Много времени отняли записи на календаре, сделанные Бесом второпях, и переписывание сведений об офицерах из чёрной коленкоровой тетради. Благодарности он с удовольствием принимал. Но офицеров предупреждал по причине своей глубо-кой порядочности и ещё не умерщвленного стремления к справедливости.
Маренин, постучав, приоткрыл дверь кабинета и, произнеся уставное "разрешите войти" оста-новился, ожидая ответа. Хмурый Бессонов, сидящий за столом спиной к окну, бросил на него взгляд исподлобья, и встал, тяжело опершись руками о столешницу (в какой-то момент его силуэт на свет-лом фоне напомнил Алексею что-то знакомое, уже виденное, позой ассоциирующееся с хищником на Верещагинской пирамиде "Апофеоза войны"). В обычной ситуации при отсутствии ответа можно было бы осторожненько отступить, сохраняя боевые порядки, да дух перевести, но в данный момент решительная поза и выражение лица молчащего подполковника стремительно смягчались, расплы-вались и округлялись, и уже через пару секунд лучились добродушием и радушием, буквально затя-гивающими на красный "транспортер" ковровой дорожки.
Загипнотизированный лейтенант решительно перешагнул порог и отмерил строевым, остано-вившись, как положено, в трёх шагах от начальника. Доложив о прибытии, Маренин, вытянувшись в струнку и внутренне собравшись, был готов и к крикам, и к ударам кулаком по столу, и к …, в об-щем, ко всему, на что (по его понятиям) могло хватить необузданной фантазии замполита, однако, Бессонов молчал. Лейтенант напряжённо ждал, а подполковник, уже улыбаясь, всё молчал. Алексей почувствовал себя неловко, стало казаться, что у него что-то не в порядке в форме одежды. Он быст-ро мысленно проконтролировал строевую стойку: вес тела на переднюю часть ступней, живот втя-нут, грудь приподнята, лопатки сведены, шея чувствует заднюю часть воротника, подбородок и взгляд – в переносицу начальника.
Бессонов, явно наслаждавшийся трепетом лейтенанта, готового, казалось, оторваться от пола всем своим стройным напряженным телом, тихо, с отеческими интонациями в голосе произнёс: -"Лейтенант, роту хочешь?"
Трижды за двухлетнюю службу аттестованный на "ротного" командир учебного взвода, уже мысленно готовивший себя к карьере "пятнадцатилетнего капитана" (при нормальном раскладе ка-питан "набегал" через семь лет), дрогнул. Он сразу обмяк, ноги в коленях задрожали тихонечко, в глазах мелькнула растерянность.
Подполковник вышел из-за стола. –"Ну, что, сынок, роту хочешь?" – проникновенно повторил он, плавно, чтобы не спугнуть возникающего доверия, опустив сухую руку на плечо офицера.
- Так точно,— сглотнул Маренин. — Товарищ подполковник!
- Так что же ты, сука, вытворяешь? – взревел Бессонов.

Если бы замполит сразу встретил лейтенанта этой фразой, Маренин, нечто подобное ожидав-ший, сумел бы достойно встретить хамство – попросту промолчать. А сейчас получилось, что Бессо-нов, мастерски усыпив бдительность, застал его врасплох, и Алексей, чувствуя, как цепенеют руки и дрожат губы от охватившей его глубокой растерянности, почти испуга, хрипло пропищал фразу, за которую впоследствии ему было стыдно перед самим собой: — "Прошу обращаться на "Вы", по Уста-ву!" Он дернул плечом, чтобы освободиться от руки подполковника, зажавшей погон сильными пальцами.
- Ста-я-ать, лейтенант,— презрительно процедил Бессонов. — На "Вы" хочешь? А знаешь ли ты, зелёный, как гусиное говно в мае, армейское "Вы"? Вы…у, выверну, высушу – только такого "Вы" ты от меня дождёшься! За свою многолетнюю службу я глубоко познал ту науку, согласно которой сумею вывернуть матку до колен каждому, кто посмеет, подняв ногу, брызгать на коллектив! А ты (тычок пальцем в грудь) – брызгаешь! Я бы даже сказал — ссыш… Ты, лейтенант, своим недостойным поведением провоцируешь меня на недостойный поступок – мне хочется дать тебе в морду. А если я это сделаю, ты понесешь ответственность за эту провокацию. Согласно любимому тобой Уставу, для пресечения провокаций я имею право использовать все необходимые меры, вплоть до применения оружия! Понял? Но я на службе личных обид не допускаю, некогда мне обижаться. Я прощаю тебя за обиду, которую ты нанес человеку Васе Бессонову. Но за то, что ты провоцировал на недостойный поступок ЗАМПОЛИТА ПОЛКА, подполковника В.С.Бессонова – под суд пойдёшь. В трибунал! Обеспечу. Полчаса – объяснительную на стол! Время пошло.
- Есть! – рубанули лейтенантские каблуки по качнувшемуся полу. Едва не высадив дверь, за-цепившись левым плечом за косяк, Маренин выскочил из кабинета.
В состоянии, близком к прострации, ничего не различая вокруг, он обогнул группу стоявших в коридоре офицеров штаба полка и, едва уловив за спиной их тихий понимающий смех и сочувствен-ное: — "Маренин бесовское причастие получил…", вывалился из штабного барака на свежий воздух. Состояние беспомощности прошло, и на глазах закипали слёзы. Беспредельное чувство обиды, ос-корблённой человеческой гордости, понимание того, что замполит не просто унизил – растоптал его офицерское достоинство, коварно и с изощренным садизмом сделал из него истеричного дурака, не сумевшего защитить свою честь, захлестнули его и понесли в тёмные глубины необузданной ярости. — "В роту… оружие… застрелю, гада…- Алексей, мотая головой из стороны в сторону, сорвался на бег, рванулся к шестиэтажному зданию казармы. Запыхавшись, влетел на верхний этаж в расположе-ние роты, и буквально за рукав был остановлен дежурившим по роте сержантом.
- Товарищ лейтенант,— Его замкомвзвода, старший сержант Костецкий, лениво, ватрушкой,
вскинул руку к шапке. – Ротный кличет.
В канцелярии сидели все офицеры роты, ждали "итогов". Вовин потянулся к Маренину улы-бающимся лицом: — Ну, рассказывай. К какому разряду классовых врагов приписал, к пиночетовцам, или хунвэйбинам?
И до того это курносое и конопатое лицо было родным и милым, проникнуто таким сочувст-вием, пониманием, доброжелательностью и ожиданием пересказа очередной бесовской хохмы, что Маренин осекся словно, шумно перевел дыхание и плюхнулся на стул, выдохнув: — Убью, гада!, со-вершенно ясно осознавая, что уже никого он не убьет, что "Вовик" спас и его, и Беса.
Конечно, он не сказал о том, как дёшево "купил" его замполит ротой, поскольку это была из-битая и самая ходовая его шутка, да и о дрожи в коленях не упомянул, зато подробно остановился на том, как "влёт срезал" разошедшегося замполита суровым требованием соблюдения уставных взаи-моотношений.
Так и сказал? – ахал Вовин, а зампотех роты "дед Егор", седой, сухощавый, вышедший из сверхсрочников сорокапятилетний капитан Егоров буркнул обращаясь к замполиту роты, пока ещё славному парню лейтенанту Коле Колыхалову: — Таким же будешь…
- Я? – Замполиту от возмущения отказал ругательно-речевой аппарат. – Ты, дед… при подчи-нённых… На какую разведку служишь, сволочь?!
Канцелярия вздрогнула от громового хохота лужёных офицерских глоток.
- Ну, Коля, расколыхал! Задыхался ротный, вытирая слезящиеся от смеха глаза. И Маренина
окончательно отпустило…
- Объяснительную надо писать,— вздохнул он. – Полчаса дал.
- Езжай на танкодром,— перебил Вовин. – Пустовалову помоги обстановку для шестого уп-
ражнения подготовить, а взвод – в парк, пусть машины лижут.
- Так ведь …
- Делай, что говорят. Я Беса лучше тебя знаю. Он уж, небось, стакан засосал, да "караулы
проверять" поехал. В общем, давай. Завтра вождение, хоть ночуйте там, а чтоб "завал" обновили и "колейный мост" восстановили. "Проход в минном поле" чуток пошире сделайте, самую малость, чтоб в глаз не лезло. Понял?
- Да. Спасибо, ротный. Я погнал!
- Подожди. – Вовин закурил. Кроме нас двоих в канцелярии никого не было. – Ты не пере-
живай, Лёша. Чести твоей доблестной он не порушил, мерещится тебе, книжек начитался. Служить хочешь – терпи. Оскорбительно тебе такое слышать, так вылезай на ту высоту, откуда ты таким вен-чики срубать будешь. Бессонов сам по себе скоро… в тираж выйдет. А ты – у тебя будущее. Лучшее, кстати, чем у Коли, неплохой он парень. А "бессоновых" кто-то менять должен.
Вовин помолчал. – Да и нас ты не обманул. "Не говорить правду", и "говорить неправду" – две большие разницы. А мы вообще, просто посмеяться хотели. Вали давай!
Маренин скатился по лестнице и пошел к столовой, чтобы перехватить грузовик, который повезёт на танкодром обед для личного состава.

Светлый образ славного политработника лишится одного из самых ярких своих лучей, состав-ляющих его немеркнущий ореол, если не рассказать об уже упомянутой проверке караула. Лейтенант Маренин, как, впрочем, и все остальные младшие офицеры дивизии, периодически имевшие честь надеть на правый рукав алую повязку с надписью "Начальник караула", прошел эту процедуру лично.
Караул положено проверять старшим начальникам с определенной периодичностью, что само по себе обременительно, а в ночное время, да после тяжелого войскового дня – вдвойне. Поэтому "желающих" добровольно взвалить на себя эту заботу, естественно, не было. За исключением…
Есть один старый армейский анекдот:
Прибыли в полк три молодых офицера-выпускника. Медалист-инженер, "хорошист" из обще-войскового, и троечник из военно-политического училища.
Как положено, идут представляться командиру полка, естественно, очередность определяется результатами учебы.
Заходит медалист, строевым (ать-два) рубанул, руку под козырек, голосом звонким соколи-ным докладывает, так мол и так, прибыл-де лейтенант Пупкин для дальнейшего прохождения служ-бы.
Комполка личное дело полистал, оценочки оценил, на лейтенанта по-отцовски глянул: — А скажи-ка мне лейтенант, как ты насчет водочки, девочек и "ва-аще"?
- Не пью, не курю, а из девочек только Софью Перовскую знаю! – отвечает лейтенант.
- Молодец! – Воскликнул командир. – Эй, начальник штаба! Дай инженеру отстающий
взвод пехотный, пусть в передовые выбивается.
Заходит хорошист. Глазами ест. Доложил, как положено. Поговорили. Комполка и спрашива-ет: — А скажи-ка мне лейтенант, как ты насчет водочки, девочек и "ва-аще"?
- С водки тошнит, красное пью,— говорит. – С девчонками только ночью, днем ни-ни, ну, не
в ущерб же службе!
- Молодец! – Воскликнул командир. – Эй, начальник штаба! Дай ему лучшую роту мото-
стрелковую!
Заходит третий, троечник из военно-политического, значит. Ну, подошел-доложил. А сам не на командира – в окно смотрит. Обижается командир, но сразу рычать не стал, дай, думает, все ж спрошу, что положено: — А скажи-ка мне лейтенант, как ты насчет водочки, девочек и "ва-аще"?
А лейтенант говорит: -Во-о-он за окном машину мою видите? В ней водки три штуки, и де-вушки две. А я, ва-аще, время здесь трачу! Мне с ними еще политработу проводить надо…
- С обеими? – Ахнул командир. – Ведь ты ж еще неопытный! Одного не пущу!
Командир приложил к уху трубку телефонную, номерочек набрал и пророкотал так устало-озабоченно: — Маша, ты там ужинай без меня, а я со своим новым замполитом караулы проверять по-еду!
Прямо про Бессонова сказано. Правда, на период встречи с Марениным он был уже о-очень опытным, поэтому караулы ездил проверять самостоятельно, без графика, сразу же после ресторана. А все кто служил в Коврове, знают, что в вечерний период, если нет ночных занятий, офицер может быть только на партийном собрании или в ресторане. Причем частота первых значительно уступает. Вот и получалось, что каждый — не каждый день, но довольно часто, Бессонов с кем-нибудь из собу-тыльников, захватив из кабака "возимый боезапас", погружался в свой служебный "Газ-69А" и от-правлялся инспектировать караулы. Было их 15. "Боезапаса" на поездку по всем не хватало, так, штук на пять. Но, поскольку системы в его проверках не было, в караулах его постоянно ждали.
Стоял сентябрь, но было очень тепло. Ночное небо было чистое и глубокое. Маренин стоял на крыльце караулки и разглядывал, так редко видимые в Москве, десятки знакомых созвездий, взгля-дом погружаясь в космическую бездну, прислушиваясь к ночной тишине, и над ним – только небо: прозрачное, бездонное звездное небо! И он проваливался в эту пустоту, эту чистоту, теряя чувство реальности, и куда-то, то ли уплывал, то ли улетал, а в голове его теснились мысли и образы, воспо-минания и лица, чувства и эмоции, и он был уже не ОН, а некая субстанция, являющаяся неотъемле-мой частью всепоглощающего, всеохватывающего Вселенского Разума.
Чуждый звук нарушил это чарующее безмолвие. Сам по себе, звук этот был так себе звук – по-думаешь, "газон" в ночи шумит. Но Маренин достоверно знал, что машин в этом углу леса днём-то раз-два и обчёлся (Пакинская тюрьма – метров 300 в сторону), а уж ночью… Следовательно – про-верка. Бессонов.
Он подскочил к автомашине, когда она ещё не до конца остановилась, и, распахивая дверцу, проорал стандартные слова шаблонного доклада о том, что всё в порядке и ничего не случилось. Ху-дощавый замполит полка тяжело, опираясь на руку лейтенанта, выпрыгнул из машины.
Бессонов был хмур и насуплен. Следом за ним семенил один из его "сменных" прилипал на-чальник полкового оркестра майор Аполлон Трубачёв, по прозвищу Символ, который, несмотря на тучность, имел устойчивость швабры, поставленной на черенок. В редкие моменты просветления до состояния связной человеческой речи, Аполлон любил спрашивать: — "Ты в Москве мне памятник ви-дел?" Собеседник, как правило, отвечал, "нет" и спрашивал о месте его расположения.
- Где, где — ворчал Трубачёв. – На Большом театре – Квадрига Аполлона, видел? Это я и есть. Символ того, что в Москве на каждого Аполлона найдётся по четыре лошади.
Бессонов в сопровождении Маренина и Трубачёв вошли в комнату для личного состава карау-ла, где находилась бодрствующая смена. Рядом располагалась комната отдыхающей смены, где уже никто не спал. Аншлаг… Все ждали начала спектакля, и он начался…
Бессонов подошёл к Маренину и памятным жестом положил руку на его плечо.
-Лейтенант, двадцать пулемётов у входа. Двадцать вертолётов над караульным помещением. Боевому Знамени части угрожает опасность. Ваши действия.
Для того, чтобы точнее понять всё далее происходившее, нужно знать, что команды не произ-носят, а кричат, чтобы услышали все; что в абсолютной тишине лязг разбираемого из пирамид авто-матов напоминает лязг танковых гусениц; что проверяющему нельзя рассказывать о том, что ты хо-чешь сделать – нужно делать.
- Караул, ТРЕВОГА! – Скомандовал Маренин. – В ружьё! Получить оружие! Бодрствующая смена, занять оборону внутри караульного помещения! Отдыхающая смена, сосредоточиться у глав-ного выхода. Слушай мою команду: одновременно с броском гранаты идем на прорыв и направля-емся к штабу – спасать Боевое Знамя части. Бодрствующая смена вслед за нами по команде помощ-ника начальника караула следует на усиление охраняемых постов. Сержант Семёнов, раздать боевые гранаты!
Крепыш Семёнов одним рывком выдернул из-под стола начальника караула тяжеленный ящик с гранатами, взмахнул прикладом автомата, превратившегося в бессмысленное, тупое железо кувал-ды, и…
- Отставить! – Мощный рык Бессонова заставил на мгновение замереть казалось бы хаотично, а на деле четко и продуманно двигавшихся солдат. Затем картинка начала терять четкость и рассы-паться…- Лейтенант, построй личный состав.
- Есть. Караул, посменно, в две шеренги становись! (Непродолжительный шелест – и строй за-мер). Товарищ подполковник! Караул по вашему приказа…
- Хватит,— Бессонов подошел к Маренину и, уже родным жестом положив ему руку на плечо, как всегда проникновенно спросил: — Лейтенант, (глаза замполита увлажнились) роту хочешь?
- Так точно товарищ пп-ковник! – заорал Маренин.
- Получишь,— весомо и уверенно сказал замполит. – Дам тебе роту.
Бессонов говорил так убедительно, что если бы Маренин не имел уже личного опыта общения с замполитом, он бы наверняка ему поверил.
Подполковник вдруг схватил Алексея за голову, резко притянул к себе и смачно поцеловал в губы: — Молодец, сынок! Хорошая нам смена растёт!- И, повернувшись лицом к строю, продолжил: — И вы, орлы, тоже смена! Маршал Союза Советских Социалистических Республик Георгий Констан-тинович Жуков говорил: "Армией командую я и сержанты". А я говорю: "Полком командую Я – и солдаты! Вот ты рыжий, (-Рядовой Петров) всё равно рыжий, скажи: ты чувствуешь, что полком ко-мандуешь?
- Так точно, товарищ подполковник, чувствую!
- Вот то-то же, а то…(продвигается вдоль строя). Ну?
- Рядовой Ганин!
- А вот расскажи-ка мне, Ганин, обязанности часового.
- Есть! Часовым называется вооруженный караульный, выставленный для охраны (обороны)
порученного ему поста. Он обязан…
- Достаточно. Вводная тебе, Ганин. Стоишь ты на посту №5, охраняешь дивизионный склад
боеприпасов. – Бессонов свёл сурово белесые бровки, заложил руки за спину и качнулся с пятки на носок. – Только-только светать начало, лес парит,— вдруг от леса отделяется тень и идет прямёхонько к тебе… Твои действия?
- Перевожу автомат из положения "на ремень" в положение "на грудь" и делаю предупреж-
дающий окрик: — Стой, кто идет?
- Правильно, солдат. — Бессонов входит в роль: прищуривает глаза, широко жестикулирует,
сопровождая свою эмоциональную речь. — Ты настороже, ты готов встретить любого врага! А тень всё приближается (таинственно), приближа-ается… И вдруг… Как тебя зовут?
- В-Вася-а…
- И вдруг, Вася,— голос замполита крепнет и наливается металлом. – Тень эта говорит мами-
ным голосом (тоненько): — Васенька, это я, твоя мама, сыночек! (Грубо) Твои действия?
- Стой, СТРЕЛ-ЛЯТЬ буду!
Бессонов голосом до предела удивлённого человека: — А она идёт, Вася! Идёт и кричит "Ва-сенька, Васенька, это же я, твоя мама!!! (Грубо)Твои действия?
Солдат фальцетом: — Делаю предупредительный выстрел вверх!
Бессонов (кричит): — А она идёт!!!
Солдат: — Стреляю, товарищ подполковник!
Бессонов: — В маму?!
Солдат (вытирая слезы и сопли, почти в истерике): — В маму, товарищ подполковник!
- Правильно, солдат! – ЗАМПОЛИТ полка подходит к солдату, обнимает его. – Жалко маму, жалко, Вася! Но "мам" у нас много, а РОДИНА-МАТЬ – ОДНА!!!
Замполит похлопал обслюнявленного солдата по плечу и двинулся вдоль строя дальше. Оста-новился возле помощника начальника караула (в миру – замкомвзвода) старшего сержанта Костецко-го – околодвухметрового красавца-дембеля.
- Помощник начальника караула старший сержант Костецкий!
- Хоро-ош, старший сержант! Домой скоро?
- До приказа 29 дней, а там… Ротный "Золотой эшелон" обещал.
- "Золотой эшелон"? Это за что же?
Здесь необходимо пояснить тем, кто не служил в Советской Армии, что такое "Золотой эше-
лон". Где-то в сентябре –октябре (уже не помню точно) выходил приказ министра об увольнении из рядов Вооружённых Сил СССР военнослужащих, отслуживших установленные сроки службы и о призыве на воинскую службу граждан такого-то года рождения. После выхода приказа местное на-чальство начинает процесс увольнения. Отличники боевой и политической подготовки – пораньше, середнячки – попозже и т.д. 31 декабря – самый крайний срок увольнения в запас. Вот те солдатики, которые увольняются 31 декабря, да часа этак в 22.00 – это и есть "Золотой эшелон".
Костецкий, вроде бы даже не нарушая строевой стойки, сдвинул пилотку на нос, почесал за-тылок: — Так я, тащь п-плк-ник, в самоход пару раз сходил, девчонка у меня здесь, в Коврове…
- Девчонка? – Бессонов осуждающе покачал головой. – Ну, ротному виднее.
Он перешел к следующему солдату.
- Караульный второго поста третьей смены рядовой Утюгов!
- Вводная тебе, Утюгов. Стоишь ты на посту №2, охраняешь дивизионный склад горюче
смазочных материалов. – Бессонов свёл сурово белесые бровки, заложил руки за спину и качнулся с пятки на носок. – Только-только светать начало, лес парит,— вдруг от леса отделяется тень и идет прямёхонько к тебе… Твои действия?
- Перевожу автомат из положения "на ремень" в положение "на грудь" и делаю предупреж-
дающий оклик: — Стой, кто идет?
- Правильно, солдат. — Бессонов входит в роль: прищуривает глаза, широко жестикулирует,
сопровождая свою эмоциональную речь. — Ты настороже, ты готов встретить любого врага! А тень всё приближается (таинственно), приближа-ается… И вдруг… Как тебя зовут?
- Пётр…
- А девушка, девчонка, как старший сержант говорит, у тебя есть, Петя?
- Так точно, товарищ подполковник!
- И вдруг, Петя,— голос замполита крепнет и наливается металлом. – Тень эта говорит голо-
сом твоей девчонки, девушки то есть… Как твою девушку зовут? Нина. Так вот, тень эта говорит го-лосом твоей девушки (тоненько): — Петенька, это я, твоя Нина! (Грубо) Твои действия?
- Стой, СТРЕЛ-ЛЯТЬ буду!
Бессонов голосом до предела удивлённого человека: — А она идёт, Петя! Идёт и кричит "Пе-тенька, Петенька, это же я, твоя Нина!!! (Грубо) Твои действия?
Солдат (басом): — Делаю предупредительный выстрел вверх!
Бессонов (кричит): — А она идёт!!!
Солдат: — Стреляю, товарищ подполковник!
Бессонов: — В Нину? В свою девушку Нину?!
Солдат (опустив голову и переступая с ноги на ногу): — В Нину, товарищ подполковник!
- ПРАВИЛЬНО, солдат! – Жалко Нину, жалко, Петя! Но девушек у нас много, а РОДИНА – ОДНА!!! – ЗАМПОЛИТ полка подходит к солдату, обнимает его.- А когда уйдешь на гражданку, то найдешь себе бабу,— Бессонов отступает на шаг, широко разводит слегка согнутые в локтях руки. – Вот с такой ………! (Следует слово, которое все знают, но вслух произносят только особо утончен-ные).
Все солдаты, стоящие в строю, знают, что программа выступления замполита полка гвардии подполковника Бессонова исчерпана. Сейчас последует сеанс игры в шашки и шахматы "на пирож-ки", которые никто из выигравших солдат никогда не видел, затем замполит поблагодарит личный состав караула за службу, разбудит Символа, погрузится в "газон" и направится в следующий караул, где программа будет в точности повторена, а караульные отдыхающей смены отправятся на посты не выспавшимися.
Когда автомашина, увозящая замполита, безжалостно испортив лесной воздух, перевалила бу-гор и скрылась из видимости, Маренин повернулся к солдатам: — Утюгов, ты уже сколько раз свою девушку "убивал"?
- Три раза. И "маму"- один.
- А ты, Ганин?
- Первый раз.
- Молодец, убедительно. Роту хочешь?
Солдаты сдержанно засмеялись. Они видели, как безумно тяжело их взводному, лейтенанту,
который проводит с ними все дни и половину ночей, вбивает в них трудную науку побеждать не ща-дя себя и жалея их, рассказывает о величии Партии и её членов — лучшей части советского общества, искренне убежденный в своей правоте. И вот приехал ПОЛНОМОЧНЫЙ ПРЕДСТАВИТЕЛЬ ПАР-ТИИ в Вооруженных Силах. В отдельно взятом 19 мотострелковом полку.
Воспитательный процесс в действии…

Мы – общевойсковые командиры,
Нет сыновей у Армии верней.
И наши повседневные мундиры
На талии потерлись от ремней.

Мы не стремимся выделиться кастой,
Но как, скажите, ординарным быть,
Когда околыш у фуражки – красный,
Как будто кровью напоённый бинт?

Война прошла, но кровь ещё сочится,
Дань битвам жарким и цена побед,
И стынет на просветах и петлицах,
Навеки их окрасив в алый цвет.

Вся наша жизнь проходит в цвете алом,
И знает каждый, кто стоял в строю,
Надеть погоны – это слишком мало,
Чтоб управлять солдатами в бою.

И ровно, без насмешек и придирок
К тем, кто несмел, неловок, неуклюж,
Пылает факел – Сердце Командира
Над лабиринтами солдатских душ.

И, мастерства им дали открывая,
Уменье, силу, ловкость дав рукам,
Мы знаем, что задача боевая,
Конечно, по плечу мотострелкам!

В песках афганских, и в снегах Сибири
Мы служим в Армии, живем и дышим ей.
Мы – общевойсковые командиры.
Нет сыновей у Родины верней!

Вскоре Маренин был переведен в другую часть, где, наконец, получил роту. Провожали в об-щаге, а не в ресторане, с гитарами чтоб.
А незадолго до этого полк торжественно провожал к новому месту службы замполита полка гвардии подполковника Бессонова. Он уходил на повышение – начальником политотдела Тамбовско-го военного училища химической защиты. Бессонов стоял на коленях перед развёрнутым знаменем полка и вдохновенно лобзал его. А Маренину казалось – сморкался.
Мисюсь, где ты?
Что ты успел нахимичить?

Все действия данного повествования реальны. Фамилия замполита не изменена – не хотелось пачкать чьё-то другое имя. Фамилии других персонажей вымышлены.

7 февраля 2003 года  13:18:55
Johny-Walker | New-York | USA

---

Мари Шансон

* * *
Б***, а почему вы захотели услышать моё мнение по поводу рассказа... я ведь не писатель...

Высокое рас-положение полки гарантировало головы проходящих пассажиров от сурового столкновения с грубой реальностью армейских сапог. — придложение не совсем правильно построено. И вообще -непонятное.

Действительно у Алексея кроме пачки сигарет ничего не было? А почему?
Видно, что человек грамотный, речь сочная, лексический запас слов разнообразен... описано смачно, подробно, ярко...

Но... как говорил наш Зурабка — нет огонька и задоринки... немножко скучновато... если бы побольше юмора (пример — анекдот)...
Это понятно, что армейская жизнь самая тяжёлая, это понятно, что тупее армейского юмора может быть только юмор про чукч и всё же, как ни горько, чего-то в этом рассказе не хватает... наверное СВОЕГО отношения к действительности, СВОИХ мыслей...

Но я могу и ошибаться..

7 февраля 2003 года  23:34:05
Мари Ш@нсон |

---

Мари Шансон

* * *

..прЕдложение..

7 февраля 2003 года  23:35:06
Мари Ш@нсон |

---

* * *

FCAFDEE

9 февраля 2003 года  18:26:54
DGSF |

---

Николай Зыков

Лауреаты 2000-2001

Лауреаты 2000 – 2001
1. а) Аmore, more, ore, re… б) Море, море, мир бездонный…
2. Санкюлоты – от фр.. sans-culottes букв
без коротких штанов.
Из «Словаря иностранных слов» 1954 г.
Лишь в самом конце предыдущего столетия, 9.12.20…г., состоялось всеми ожидаемое вручение (присуждение) редакционных премий, откладывавшееся в силу многих форс-мажорных объективных причин, как-то: мировая война, сталинские репрессии, холодная война, падение Советской империи, изгнание из страны Б.А. Березовского, недавняя трагедия на мысе Канаверал.
Предлагаем вашему вниманию некоторые итоги тяжелой и продолжительной работы жюри.

Состав жюри: А.Василевский, Е.Ермолин, С.Чупринин, А.Городницкий. Председатель жюри – Л.Аннинский.
Альтернативное жюри – А.Эбаноидзе, В.Новиков, С.Боровиков, А.Ананьев. Председатель жюри – Л.Аннинский.
Главный судья соревнований и инспектор матча – Пушкин.
Арбитр на линии – Евтушенко Евгений Александрович, писатель, кинорежиссер, киноактер, фотограф, экс-народный депутат СССР, экс-секретарь Правления Союза Писателей СССР, экс-заместитель председателя Пен-клуба.

(продолжение следует)

12 февраля 2003 года  11:35:46
Николай | nikolzyk82@mail.ru | Запорожье | Украина

---

Николай Зыков

Лауреаты 2000-2001

Лауреаты 2000 – 2001
1. а) Аmore, more, ore, re… б) Море, море, мир бездонный…
2. Санкюлоты – от фр.. sans-culottes букв
без коротких штанов.
Из «Словаря иностранных слов» 1954 г.
Лишь в самом конце предыдущего столетия, 9.12.20…г., состоялось всеми ожидаемое вручение (присуждение) редакционных премий, откладывавшееся в силу многих форс-мажорных объективных причин, как-то: мировая война, сталинские репрессии, холодная война, падение Советской империи, изгнание из страны Б.А. Березовского, недавняя трагедия на мысе Канаверал.
Предлагаем вашему вниманию некоторые итоги тяжелой и продолжительной работы жюри.

Состав жюри: А.Василевский, Е.Ермолин, С.Чупринин, А.Городницкий. Председатель жюри – Л.Аннинский.
Альтернативное жюри – А.Эбаноидзе, В.Новиков, С.Боровиков, А.Ананьев. Председатель жюри – Л.Аннинский.
Главный судья соревнований и инспектор матча – Пушкин.
Арбитр на линии – Евтушенко Евгений Александрович, писатель, кинорежиссер, киноактер, фотограф, экс-народный депутат СССР, экс-секретарь Правления Союза Писателей СССР, экс-заместитель председателя Пен-клуба.

(продолжение следует)

12 февраля 2003 года  11:36:33
Николай | nikolzyk82@mail.ru | Запорожье | Украина

---

Николай Зыков

* * *

Лауреаты 2000 – 2001
1. а) Аmore, more, ore, re…
б) …Море, море,
мир бездонный…
2. Санкюлоты – от фр.. sans-culottes букв
без коротких штанов.
Из «Словаря иностранных слов» 1954 г.
Лишь в самом конце предыдущего столетия, 9.12.20…г., состоялось всеми ожидаемое вручение (присуждение) редакционных премий, откладывавшееся в силу многих форс-мажорных объективных причин, как-то: мировая война, сталинские репрессии, холодная война, падение Советской империи, изгнание из страны Б.А. Березовского, недавняя трагедия на мысе Канаверал.
Предлагаем вашему вниманию некоторые итоги тяжелой и продолжительной работы жюри.

Состав жюри: А.Василевский, Е.Ермолин, С.Чупринин, А.Городницкий. Председатель жюри – Л.Аннинский.
Альтернативное жюри – А.Эбаноидзе, В.Новиков, С.Боровиков, А.Ананьев. Председатель жюри – Л.Аннинский.
Главный судья соревнований и инспектор матча – Пушкин.
Арбитр на линии – Евтушенко Евгений Александрович, писатель, кинорежиссер, киноактер, фотограф, экс-народный депутат СССР, экс-секретарь Правления Союза Писателей СССР, экс-заместитель председателя Пен-клуба.

(продолжение следует)

12 февраля 2003 года  11:42:50
Николай | nikolzyk82@mail.ru | Запорожье | Украина

---

Николай Зыков

Лауреаты 2000 – 2001
(продолжение)

По ходу текста бурных дискуссий были отклонены многие заслуженные кандидатуры и введены ранее не фигурировавшие малоизвестные имена. В частности, планировалась премия роману «Мертвые души», но в силу изживания изживших себя секретарских тенденций в литературе решение совета жюри оставлено без изменений. Признанный же многими СМИ фаворитом гонки И.П.Белкин снял свою кандидатуру (в номинации “Конфигурация”). С этим решением спорить жюри не стало, что свидетельствует о его бесспорных заслугах перед общественностью.

Итак, результаты по итогам:

Премии Ю.П.Казакова вручены:
XVIII век — Н.М.Карамзину за рассказ " Бедная Лиза" ( номинация "Лучшая новация").

Век XIX — вопреки уверениям СМИ премию получил "Станционный смотритель". Несмотря на повсеместные протесты общественности ввиду бросающегося в глаза несоответствия декларируемому жанру премии. Позиция жюри была озвучена четко: "Разговорчики!" (номинация "За лучшую мужскую роль первого плана").

В XX веке по Рождеству Христову 3000 долларов разделили М. Горький за рассказ "Макар Чудра" и "Табор уходит в небо" Э.Кеосаяна (номинация "Свободы сеятель пустынный... ").

(окончание следует)

12 февраля 2003 года  13:18:17
Николай | nikolzyk82@mail.ru | Запорожье | Украина

---

Sergej Maingardt

Der Brief

Hallo, liebe Galja. Ich weiss, dass das Leben eine unendliche Veraenderung ist. Veraenderung unserer Gefuehle, Veraenderung unserer Vorstellung, Veraenderung uns. Der weisse Schnee faellt auf die Strassen, auf die Haeuser, auf die Menschen, die 18 Jahre lang zu meinem Dasein gehoerten. Eigentlich gehoeren sie auch jetzt, aber nicht mehr wirklich, nur in meinem Kopf, in meinen Erinnerungen, in meinen Gefuehlen. Der Weg zum Flughafen, 10 Stunden Fahrt mit dem Bus. Zeit um nachdenken zu koennen. Ich sehe aus dem Busfenster unendliche weite kasachischen Steppe und ich weiss irgendwann kommt etwas anderes, etwas schoeneres oder auch nicht... Warum dieser Umzug in ein fremdes Land? Warum unbedingt jetzt? In dem Zeitpunkt, wo ich die richtigen Freunde gefunden habe, wo mein Leben irgendein Sinn fuer mich macht, in dem Zeitpunkt, wo ich mich in eine Frau verliebt habe, der ich mein wahres Gesicht zeigen kann, die mich akzeptiert so wie ich bin, mit allen meinen guten und schlechten Seiten, die Frau fuer die ich bereit bin alles zu tun, die Frau, die ich 100 prozentig verstehe, die Frau, die ich liebe...

„Galja, wein bitte nicht! Ich muss gehen. Ich liebe dich. Bitte, wein nicht. Ich weiss nicht warum Schicksal das mit uns macht. Ich kann keine Antworten finden auf tausend Fragen. Galja, es wird schon. Bitte, wein nicht. Versprich das mir“. Traenen fielen auch aus meinen Augen. Ich versuchte mich zwar zusammen zu reissen, ich konnte aber nicht. Zum ersten Mal sah sie mich weinen. Ich wollte nicht, dass sie das sieht, weil es ihr wahrscheinlich genauso weh tut, wie mir, wenn ich sie weinen sehe. Vielleicht wollte ich nicht ihr meine maennliche Schwaeche zeigen. Jetzt betrachte ich das nicht wie eine Schwaeche, sondern wie normale menschliche Gefuehle. “Sergej, wenn du ankommst, schreib sofort mir einen Brief. Ich werde warten. Ich liebe dich, aber jetzt geh. Das muss irgendwann geschehen. Geh!“... Unser Abschied. Letzter Kuss. Letztes Mal sehen wir uns in Gesichter. Letzte Umarmung.
Ich verlasse das Zimmer, die Wohnung, das Haus. Ich bin auf der leeren Strasse. Es war kurz nach Mitternacht am 19.11.1999. Frueh am Morgen rief ich sie noch Mal kurz vor der Abreise an. Unser Gespraech wurde von einer Durchsage, dass mein Bus abfaehrt abgebrochen. So endete mein Leben in Kasachstan. So fing mein anderes Leben. Ein neues Leben in Deutschland.
Ankunft. Treffen mit Verwandten. Erstes Heim in Rastatt. In einer Woche nach dem Ankunft landeten wir in einem Heim fuer Spaetaussiedler in Kusel, in dem wir zwei Monaten verbracht haben. Erster Kontakt mit Deutschen. Das war auf der Strasse, als ich und mein Neffe zur Schule gingen. Das war ein aelterer Mann, der seine Enkelin zur Schule begleitete. „Hallo“. „ Hallo“. „ Ich hab' euch da noch nie gesehen. Seid ihr neulich hier?“ „ Ja, wir sein eine Woche in Deutschland.“ Mein Deutsch war noch nie so gut. „ Wo kommt ihr her?“ „ Aus Kasachstan, Sibirien“. „ Oh, da muss es jetzt ziemlich kalt sein.“ „ Wie bitte?“ „ I-s-t es dort k-a-l-t ?“ „ Kalt?“ Ich dachte nach was das bedeuten koennte. „ Ach so, kalt!!!, ploetzlich fiel mir die Bedeutung dieses Wortes ein, „ ja, dort sein sehr kalt jetzt. Als wir auf Flughafen sein, war –18°“. Da sah ich sein lachendes Gesicht. Diese erste Begegnung hat eine ziemlich wichtige Rolle in meinem weiteren Leben gespielt. Der Mann hat mich motiviert, die Sprache zu lernen. Ich weiss nicht warum, aber es machte Spass eine fremde Sprache sprechen zu koennen. Das Interessanteste war als ich sah, dass die Menschen mich verstehen.
So ging das Leben weiter. Ohne viel Sinn, jeder Tag war wie der Tag zuvor. Es war eine schwere Zeit. Ich dachte Tag und Nacht ueber Galja nach. Was macht sie jetzt? Sie muss jetzt aufstehen, sich waschen. Ihr nettes weiches Gesicht. Zaehne putzen. Ich habe sie oefters dabei beobachtet. Ploetzlich sehe ich den Ufer des Flusses an dem wir sehr viel Zeit miteinander Verbracht haben. Die Sonne scheint. Voegel singen. Die Baeume sind gruen. Es ist sehr warm. Es ist sehr liebevoll. Der gute Gefuehl zu lieben und geliebt zu werden ist da. Wir lachen. Galjas schoenes Laecheln. Ich werde das nie vergessen. Wir schwimmen im Wasser, das ziemlich kalt ist. Es ist trotzdem warm. Diese Bilder gingen mir oft durch den Kopf. Meine Erinnerung. Ich sehe uns im Schnee liegen. Das war als der erste Schnee fiel. Am Abend gingen wir auf die Strasse, wir freuten uns mit dem Schnee, mit dem sauberen, ohne Schmutz Schnee spielen zu koennen. Auf dem Weg nach Hause waren wir pitsch nass und das bei minus Temperaturen. Ich habe mit Helen, einer Freundin, die mit uns auf der „Schneeforschung“ zusammen war, eine Wette geschlossen, dass ich Galja meine Hose gebe, weil ihre nass ist. Sie glaubte nicht als ich mich auszog. Schnitt. Wir sitzen auf einer Bank in einem Park. Wir sprechen ueber die Sterne, was da in der Ferne, sehr weit von hier ist. Wir sprechen ueber den Sinn des Lebens, Sein oder so machen als ob wir sind. Wir sprechen darueber, was die Liebe ist. Schnitt. Wir sind in einem Wald in der Naehe von unserer Stadt. Da haben wir auch unsere Stelle gefunden, wohin wir ziemlich oft gefahren sind. Da wo man sich sehr frei fuellt. Schnitt. Unser Abschied. Ich versuche diese Gedanken zu verdraengen. Schnitt. Ich gehe allein durch die Strasse. Ohne Menschen, allein, nur ich. Der letzte Abend. Schnitt. Ich liege im Bett und ich versuche nicht zu weinen. Das ist Realitaet. Ich lebe in Erinnerungen.

Ich lebe in Erinnerungen. Ich lebe in meiner Welt, besser gesagt in unserer Welt. Galja, du und ich. Ich liebe dich.
Der letzte Herbst der vergoldeten Traeume ,
die geborenen Winde spielen mit Laub,
in Ketten gelegt von den gewobenen Worten
Sie fliegen zur Ewigkeit- eins, zwei, drei...
Der Wind, der Mond, der Regen
Und ich versuche wieder,
dich auf der Wand zu finden.
Geliebte, verschwundene, verrueckte.
Der Raum spielt heutzutage
Konzerte ohne Noten:
Wiederholung, Wiederholung, Wiederholung des Chaos' der Gefuehle...

Es unterdruckte mich sehr, dass ich nichts veraendern konnte. Es faellt mir auch jetzt sehr schwer damit zu Recht zu kommen. Ich komme eigentlich nicht zu Recht, obwohl ich seit 3 Jahren hier lebe. Eines Tages habe ich mich belogen. Ich bildete mir etwas ein, was aber nicht in der Wirklichkeit war. Ich wollte mir mein Leben irgendwie erleichtern, veraendern. Ich versuchte mich auf die anderen Frauen zu konzentrieren, das hat aber nichts gebracht. Oder doch, noch mehr Schmerzen. Es kommt sehr egoistisch rueber. Ich weiss.

Sei leise! Diese Worte sind zu Sternen. Sie zerfliessen in dem Labyrinth der Liebe und zu uns kommt Echo. Die Traenen sind kein Unglueck. Das wichtigste ist, dass die Seele sich zu den vorbeifliegenden Wolken draengt. Ich werde Fenster aufmachen und wir fliegen weg von hier. Ich kann meine Gefuehle nicht verbergen. Ich will mit dir sein. Ich lasse nicht zu, dass du in Schatten dieser Welt untergehst auch wenn du das willst, unsere Liebe ist ja viel groesser...
Ich kuesse dich 100000...... 0 Mal.
Dein Sergej
20.12.1999

Was ist jetzt? Wir leben mit der Hoffnung irgendwann zusammen sein zu koennen. Ich ueberbruecke die Zeit von einer Depression zu der anderen. Galja auch. Das tut mir weh. Seelische Schmerzen. Sie werden unertraeglich. Aber das Leben geht weiter, ohne Ruecksicht auf uns, Menschen. Jeden Tag stehen wir auf, jeden Tag schlafen wir ein, jeden Tag erwache ich mit den Gedanken an sie und jeden Tag trennen uns 6000 km, lange 6000 km. Warum?.......

16 февраля 2003 года  19:27:13
Sergej Maingardt | sergej1981@hotmail.com | Ludwigshafen | Deutschland

---

Олег Клипов

Лес

Олег Клипов.
Лес.

Часть 1.
Полярная ночь.

Глава 1.

Мне тогда только-только исполнилось 13 лет. Сами понимаете – несчастливое число! Но в этом возрасте подростки редко задумываются над такими мелочами. Однако я был совершенно другим пацаном. К этому вре-мени я уже совершенно четко представлял, что может произойти, если, например, перебежит дорогу черная кош-ка, или, если плюнуть через левое плечо, или, если перекреститься… Ну и так далее… Но я обычно, как и все под-ростки частенько вспоминал об этом только, если данные обстоятельства происходили.
Так случилось и на этот раз. О том, что мне исполнилось именно 13 ЛЕТ, я задумался только в день сво-его рождения, а уже через два дня начисто об этом забыл. Да и не мудрено, потому что через два дня наступили долгожданные летние каникулы. Любому человеку, который когда-либо учился в школе, известно, что это такое. Но мне эти каникулы перевернули всю дальнейшую жизнью. Этим летом я впервые узнал, что такое СТРАХ!

* * *

1 июня меня, как и каждый год, родители отвезли на лето к бабушке в деревню. А за ночь до этого мне приснился странный сон. Если бы я был совсем маленьким, я мог бы назвать его кошмаром. Но не забывайте, что мне исполнилось уже 13. И не смотря на то, что я проснулся весь в холодном поту, я ни за что не признался бы се-бе, что я испугался.
Снилось мне, что первый день лета уже настал. Перед отъездом в деревню мама посылает меня в мага-зин за продуктами. Я собираюсь. Ухожу. Иду из магазина с сумкой. Вдруг, по дороге меня останавливает доволь-но пожилая дама и начинает меня раздевать. Она нежно снимает с меня рубашку. Потом расстегивает мою ши-ринку и засовывает в неё свою руку. Всё это происходит на глазах у прохожих. Мне очень приятно, но вдруг… День резко сменяется ночью. Я ощущаю панический ужас. Я стою совершенно голый среди толпы народа. Ночь становится всё темней и темней. Через секунду я уже не вижу никого и ничего. Темнота давит на меня. Мне нечем дышать. Я задыхаюсь… и просыпаюсь.
Естественно, что моей первой мыслью было одно: что это может означать? Однако я сразу забыл про всё, как только в комнату вошла мама и велела быстро собираться в школу. Как я сейчас жалею, что в то время я не придал должного значения своему сну…

* * *

- Хорошо пошла,— прокряхтел я, с трудом отдышавшись после впервые выпитого мной в этой жизни 50-граммового стаканчика самогона. У нас в деревне (а может не только у нас) существует закон: как только парню исполняется 13 лет, он обязан проставиться перед старшими ребятами. Ну и ко-нечно грех самому не выпить грамм 50, что я и сделал. А если учесть, что за прошедшие 9 месяцев трое моих лучших друзей уже достигли выше означенного порога, можно с уверенностью сказать, что в эту ночь (Это была уже третья ночь после моего приезда. Первые две я спал, как убитый, так как бабушка загрузила меня огородными делами) мы будем точно под хмельком, а наши старшие знакомые напьются до потери пульса. Впрочем, как раз это и было нам на руку. Так хотелось хотя бы одну ночь почувствовать себя хозяевами мира.
- Ладно, Витёк, хватит с тебя. Остальное – наше. А то напьёшься, возись потом с тобой! Можешь се-годня гулять до утра,— высокомерно промолвил признанный «голова» всех ребят старше 16 лет в нашей деревне и я довольный отправился к нашему «тайному» месту в старой полуразваленной школе ждать своих друзей, пока они относят свою долю спиртного.

* * *

Не смотря на то, что выпил я совсем чуть-чуть, в голове приятно шумело. Однако пока я добрался до нашего заветного места встречи, почти всё уже выветрилось. Да ещё к тому же меня чуть было до смерти не на-пугала моя подружка Света, с которой я познакомился ещё прошлым летом, когда её родители купили в нашей де-ревне дом. С тех пор она постоянно была только в нашей компании и только рядом со мной, пока… но об этом позже.
Света притаилась в самом тёмном уголке школы (в лесу, недалеко от нашей деревни, есть старая забро-шенная школа. Про неё говорили много чего жуткого, поэтому мы очень любили там собираться по ночам), по-этому я никак не мог её увидеть сразу. Надо сказать, что она и не собиралась пугать меня. Когда я пролез через дыру, проломленную в стене, Света сказала очень спокойным голосом:
- Вить, ты что так долго?
Голос её звучал очень ласково, но, не знаю почему, на меня это подействовало так, будто я услышал рёв какого-то ужасного чудовища из последнего фильма ужасов. Сердце моё остановилось, дыхание перехватило, на лбу выступил холодный пот. Я остановился, как вкопанный, и смог выдавить из себя всего два слова:
- Кто здесь?
По всей видимости, прозвучало это очень забавно, потому что Света весело рассмеялась:
- Ну, Витюня, ты просто ходячий анекдот. Ты чего так испугался? Или уже забыл про меня?
- Привет, Светик. Тебя, знаешь, очень сложно забыть. Только, честно говоря, я не ожидал тебя здесь увидеть так рано. – Я уже пришёл в себя и разговаривал с девушкой более спокойно.
- Рано? – В полумраке я плохо видел свою подружку, но почувствовал, как от удивления у неё округ-лились глаза. – И это ты называешь рано? Да ты хотя бы знаешь, сколько сейчас времени? Уже две-надцатый час. А ещё твоих собутыльников жди!
- Не называй их так,— ласково прошептал я и прижал девушку к себе.
Светлане тогда было 12 лет, но рассуждала она совсем, как взрослая женщина. Сейчас я понимаю, что она была бы мне идеальной парой, но, к сожалению, судьба распорядилась иначе.
Вот так, обнявшись, мы просидели ещё где-то полчаса, прежде чем услышали голоса троих наших «со-бутыльников».

* * *

«Собутыльники» вошли вовсе не пьяные, как мы ожидали увидеть, а… насквозь промокшие. Мы со Светой весело переглянулись, а я попытался сострить:
- Шурик, где это тебя так обделали?
Честно говоря, такой реакции я от своего лучшего друга не ожидал. Сашка подскочил ко мне, яростно схватил за грудки, приподнял и с силой стукнул меня об стенку. Моя голова как-то произвольно откинулась назад, и я довольно чувствительно ударился затылком.
- Да что случилось то? – закричал я.
- Молчи, Витя,— не своим голосом прошептал Сашка. – Лучше помолчи! Ты такой бури ещё в своей жизни не видел.
«Бури?» – вопил мой внутренний голос. Какая буря? Мы уже час как ожидаем их, но ничего не слыша-ли. Где-где, а в этой развалюхе даже в грибной дождик находиться неприятно, а не то, что в какую-то бурю. Скорее всего, ребята подвыпили и попали в какую-нибудь переделку. Кто знает, может их в колодце искупали. Я внима-тельно посмотрел на своих бедных друзей и отметил про себя, что видок у них какой-то… какой-то не такой. Сколько раз мы все вместе возвращались с рыбалки на велосипедах и где-нибудь в поле нас застигала сильнейшая гроза с ливнем или, что ещё хуже, с градом. И даже в таких ситуациях мы никогда не теряли самообладания. Ско-рее наоборот, нам это даже нравилось. Мы чувствовали себя настоящими героями. Бывало, конечно, что Ванька и Серёга ныли, но только не Шурик. Я довольно часто задавался вопросом, что же должно произойти, чтобы Сашка упал духом, но ответа так и не нашёл. И вот, наверное, такой момент настал. Но что же всё-таки произошло? На-верное, виной всему спиртное.
Я посмотрел на Свету и понял, что наши мысли текут в одном направлении. Девочка осторожно, стара-ясь, чтобы ребята не поняли её просьбы, глазами показала мне на дверь, чтобы я вышел и на всякий случай по-смотрел, что происходит на улице. Я не стал тянуть время и в ту же секунду направился к пролому в стене. Стран-но, но пацаны даже и не пытались меня остановить. Впрочем, как я и предполагал, на улице всё было по-прежнему, поэтому я ещё больше уверился в том, что ребята просто перепили.
Когда я возвратился обратно в школу, то не мог не заметить, что Сашка постепенно стал приходить в се-бя, чего не скажешь про Ваньку с Серёгой. Их взгляды по-прежнему блуждали. Сашка же довольно серьёзно по-смотрел на меня и спокойным голосом произнёс:
- Отсюда, Витя, ты ничего не увидишь. Извини, что я набросился на тебя, но не дай Бог пережить тебе то, что пережили сегодня мы.
- Ничего страшного, Санёк. Я не в обиде,— эти слова я произнёс таким виноватым тоном, что мне стало себя жалко. Тем не менее, своего я добился: Шурик наконец-то смог улыбнуться.
На несколько секунд в старой заброшенной школе воцарилась тишина, но только на несколько секунд. Как во сне до меня донёсся пронзительный крик Светы. Этот крик словно стрела пронзил мне правый бок. Крик ли? Я вдруг почувствовал на своей спине что-то очень мокрое и липкое. Я инстинктивно провёл рукой в этом месте и меня охватил панический ужас: это оказалась рукоятка ножа. Я медленно обернулся и встретился с нежи-вым взглядом Серёги. Я понял всё (понял?) и… на какое-то время охвативший меня ужас смешался с чувством райского блаженства. Я полетел. Я взмыл под самые небеса и… стал резко падать вниз. Земля неслась прямо на меня с бешеной скоростью. Я сейчас разобьюсь!!!

Глава 2.

Ударился я довольно-таки чувствительно, но не разбился. В этот момент я очень боялся открыть глаза. Я боялся увидеть нечто ужасное, кошмарное. Поэтому сначала я просто неподвижно лежал и прислушивался. Ощущения были, мягко говоря, не совсем обычные. Меня убаюковающе покачивало из стороны в сторону. Где-то впереди кто-то тихо разговаривал. Чётко расслышать разговор я не мог: мешал какой-то посторонний шум. Тем не менее, совершенно определённо я мог сказать одно: это были не мои друзья. Тогда кто? Через секунду я узнал ответ на свой вопрос. Качка внезапно прекратилась, что-то справа от меня скрипнуло, и кто-то довольно крепко схватил меня за руку. От неожиданности я вздрогнул и открыл глаза, готовый встретить верную смерть. Однако смерть не наступила. Вместо этого на меня смотрели испуганные глаза отца. Это он держал меня за руку. Рядом с ним стояла взволнованная мама. Увидев, что я очнулся, она прошептала:
- Успокойся, сынок. Мы скоро уже приедем.
Мой мозг лихорадочно пытался сообразить, что же произошло. Ясно было, что мне приснился кош-марный сон. По-другому это назвать никак больше нельзя. Я понял, что в данный момент я нахожусь в машине вместе со своими родителями и еду в деревню. Сижу я, как всегда, на заднем сиденье. Отец, естественно, за рулём, мама рядом с ним. Я, скорее всего, заснул и скатился с сиденья на пол нашего старенького «Москвича» и к тому же ещё подвернул руку.
Я промямлил маме с папой, что со мной всё в порядке, и, когда мы снова тронулись в путь, я ещё раз перебрал в голове приснившиеся мне события. Обычно сны забываются довольно быстро, а иногда даже мгно-венно, но свой сон я помню до мелочей по сей день, в чём вы уже убедились.
Как я не старался, я так и не смог распознать хоть каплю логики в том, что мне приснилось. Хотя разве сны бывают логичными? Но этот оказался таким реалистичным, таким ярким! Хотя опять же… Пожилая женщи-на, пытавшаяся меня совратить. Какая-то глупая пьянка. И, наконец, события в заброшенной школе. ЭТОГО НИКОГДА НЕ БЫЛО В РЕАЛЬНОЙ ЖИЗНИ! Нет, конечно, мы любили по ночам засиживаться в этой старой раз-валюхе. Там я всегда рассказывал страшные истории, а, иногда, что-то эротическое. Скорее всего, перед тем, как заснуть, я пытался придумать что-то новенькое, и вот вам – пожалуйста, готовый рассказ.
Теперь вроде бы всё встало на свои места, если бы не одна маленькая неувязочка. После того, как я раз-ложил всё по полкам, я задал маме вполне безобидный вопрос. Такими вопросами обычно стараются поддержать разговор, когда говорить больше не о чем. Я спросил:
- Мам, а раньше вы с папой тоже всегда ездили в деревню именно 1-го июня?
Вопрос прозвучал по-детски невинно, но мне надо было как-то показать маме, что я себя чувствую нормально. Мама и правда не заметила ничего такого и ответила тоже как бы между прочем, но меня такой ответ просто ошарашил.
- Ну, Витя, раньше в принципе не было такой необходимости. Когда тебя ещё не было и потом, после твоего рождения, поездка зависела только от того, как мы будем работать. А вот когда ты пошёл в школу… Теперь уже нам приходится дожидаться твоих каникул. Тем более что конец учебного года всегда очень важен.
- Это точно,— вмешался в разговор папа. – Только чего это ты вдруг так заинтересовался? Не нагулялся? Хочется ещё пожить в городе?
- Да уж, с вашей школой нагуляешься! – я начал уже злиться. Знаете, мне раньше всегда давило на нер-вы одно только напоминание о школе, особенно в летнее время и с этими папиными подколками, но в этот раз долго злиться мне не пришлось.
- А чего ты петушишься? – рассмеялся папа. – Ты же сам постоянно рвёшься в деревню. А в этом году для тебя вообще лафа! Ты успел и в городе целых три дня нагуляться, пока я работал, и вот теперь едешь к своим друзьям.
Эти слова заставили меня призадуматься. Папа ничего просто так говорить не будет, поэтому я осто-рожно спросил у него:
- А КАКОЕ сегодня число?
- Да с утра четвёртое было,— папа совершенно не заметил подвоха в моём вопросе. Я сразу же этим воспользовался.
- Июня, я так полагаю? – с деловым видом заметил я, хотя всё внутри меня колотило.
- Скорее всего,— всё также беспечно ответил папа.
После этого разговора я замолчал до самого места назначения. Мои родители мирно беседовали о чём-то своём. Я даже помню, как мама изредка задавала мне какие-то вопросы. Я что-то ей отвечал, по всей видимо-сти, частенько невпопад, потому что мама потом как-то косо на меня посмотрела и замолчала.
Я же думал о своём. Как же так получилось, что у меня вычеркнулось из жизни целых три дня? Я со-вершенно их не помнил и не помню по сей день. Может в эти дни случилось что-то очень страшное? В моей па-мяти опять всплыли мои странные сны, но объяснить всё я так и не смог. Может это и к лучшему.

Глава 3.

С тех самых событий прошёл почти месяц и я, как впрочем и все ребята моего возраста, стал постепенно забывать про них. Само собой, не успел я встретиться со своими друзьями, как сразу всё им рассказал. Умолчал, пожалуй, только про мой эротический сон. Не скажу, что ребята стали смеяться надо мной, но в то, что я «поте-рял» целых три дня, они уж точно не поверили. Хотя, если бы я оказался на их месте, я, наверное, тоже не поверил.
А в остальном месяц прошёл без каких-либо приключений. Надо сказать, что погода простояла отврати-тельная. Синоптики прогнозировали, что этот июнь окажется аномальным: будет стоять невыносимая жара с тем-пературой выше 40 градусов по Цельсию, а о дожде не может быть и речи. Что же, погода и правда оказалась ано-мальной, только вышло всё наоборот: весь месяц был «собачий» холод и моросил мелкий дождь. При температу-ре +5 градусов замёрзли даже комары, для которых июнь считается райским месяцем, что уж там говорить про урожай.
Конечно, делать нам, 13-летним подросткам было нечего. Практически весь месяц мы сидели у кого-нибудь дома и играли или в карты, или в домино, а по вечерам одевались потеплее и, как обычно, собирались в заброшенной школе (постепенно я перестал трястись при виде этого здания). Мы очень любили рыбалку, но в та-кую погоду, сами понимаете, сидеть около речки с удочкой очень даже не уютно. И всё-таки мы выбрали день, когда решили заняться своим любимым делом.
Вечером, 30-го июня, мы, укутанные в шарфы, собрали рыболовные снасти, а в ночь на 1-ое июля пого-да резко переменилась.
Перед тем, как распрощаться, я, Сашка и Ванька бросили жребий, кому утром придётся всех будить. Обычно этим занимался Серёга, наша ранняя пташка. Но в этот раз он отказался ехать с нами, сославшись на на-сморк.
Жребий выпал мне. Первым делом я проводил своих друзей по домам. Затем, вернувшись уже к себе домой, я не спеша поужинал, подождал, пока моя бабушка ляжет спать, и пошёл к месту своего ночлега: в нашу терраску. У нас, знаете ли, дом маленький, всего одна изба. А со стороны двора мой дедушка, когда был ещё жив, пристроил небольшую летнюю веранду, застеклил её и назвал терраской. Зимой, конечно, там было очень холод-но. Зато летом провести ночь в терраске было за счастье. А с годами я так привык там ночевать, что иной раз спал в терраске и зимой, забравшись под десять одеял. Так что теперь, я думаю, не надо объяснять, почему в такой хо-лод я проводил ночи на веранде.
Обычно я плохо сплю, если знаю, что утром мне надо рано вставать, а разбудить не кому. В результате весь следующий день у меня раскалывается голова, и я хожу, как сонная муха. Таким образом, в эту ночь я решил вообще не спать. Я открыл свою сумку, достал оттуда книгу моего любимого писателя Стивена Кинга, устроился поудобнее на кровати, предварительно набросав на себя телогреек, и погрузился в чтение.
Не знаю, как долго я читал, но, в конце концов, я всё-таки уснул. Проспал я, видимо, часа три-четыре, потому что, когда я, наконец, проснулся, было уже совсем темно. У меня было довольно странное ощущение, будто меня кто-то разбудил. И было ещё кое-что: оказалось, что я весь мокрый с ног до головы. Естественно, пер-вая мысль, которая пришла мне в голову, была, что я обмочился. Я мигом сбросил с себя все одеяла и телогрейки и соскочил с кровати. Мой мозг никак не хотел работать. В ту же секунду меня посетила ещё одна мысль: а может быть я ещё сплю? Разве не так было в прошлый раз? Чтобы развеять все свои сомнения, я как следует ущипнул се-бя за ухо. Вроде ничего не изменилось, разве что я ещё сильнее ощутил в какой одежде я стою. Долго не думая, я в один момент снял с себя всё мокрое барахло и в одних трусах выбежал во двор, совершенно забыв о том, что на улице стоит лютый холод. Однако сейчас мне было не до этого. Я хотел только одного: чтобы моя бабушка ни о чём не узнала. Вы ведь сами понимаете: если старики узнают о чём-то очень личном или интимном, на следую-щий день об этом будет знать вся деревня.
Я быстро развесил свою одежду на верёвки в надежде, что к утру всё просохнет, и взглянул на часы. Бы-ло без пяти минут полночь. «Да. Хорошее времечко!» — подумал я и вздохнул полной грудью. И как раз в этот са-мый момент я понял, что мне вовсе не холодно. Наоборот, мне было очень-очень жарко. Не смотря на то, что я снял с себя практически всё, с меня градом катился пот. Ошарашенный, я, покачиваясь, подошёл к градуснику, даже забыв обуться. 37 градусов! И ЭТО – НОЧЬЮ!!! И было ещё кое-что: Я не видел звёзд на небе. Зато ярко све-тила полная луна. Однако я не обратил на это внимания. До меня дошло только одно: я просто вспотел. На какое-то время у меня отлегло от сердца. Слава Богу! Не обмочился! Но это облегчение длилось всего мгновение. Меня уже терзал другой вопрос: Разве могла температура подняться так быстро?
Случайно взглянув на часы, я увидел, что наступила полночь. И тут случилось страшное! Я испугался. И не просто испугался! Страх нарастал в геометрической прогрессии. Рядом со мной никого не было, бояться было нечего. Однако я был близок к панике. Ещё немного и я покончил бы с собой от такого невыносимого ужаса. Моя рука не вольно потянулась к стоящему в углу маленькому топорику. Но в эту секунду дикий крик пронзил ноч-ную тишину. Вы ещё не слышали такого крика. Это был крик отчаяния и страха. Это был предсмертный крик. И, кажется, я его узнал. Я точно его узнал, но кому принадлежит голос, в тот момент я вспомнить не мог. Слишком уж он был искажён.
Однако этот крик словно разбудил меня. Я взял себя в руки и бросился в терраску. На ходу я закрыл дверь и, словно маленький, притаился под одеялом. Поверьте, на моём месте вы поступили бы также. И в этот мо-мент прямо над моим ухом раздался стук в окно. Извините, но это уже было выше моих сил. Я всё-таки описался, и в этот раз уже по-настоящему. И я заплакал.
А в окно всё стучали. Стучали всё настойчивее и настойчивее.
Так постепенно я забылся тяжёлым сном. А на утро меня разбудил опять тот же стук в окно, но при све-те дня мне уже не было так страшно. Однако меня здорово обеспокоил встревоженный голос Шурика:
- Витёк, просыпайся! Да просыпайся же ты!!! Ты что там, помер что ли? Беда случилась!
Эти слова в одно мгновение поставили меня на ноги. Я, наконец, понял, чей крик я слышал этой ночью. За считанные доли секунды я выпрыгнул из мокрых трусов и прямо так натянул на себя спортивные штаны, на го-лое тело набросил олимпийку и выбежал к своему другу. Следующие два слова, которые он произнёс, полностью подтвердили все мои догадки:
- Серёжка покончил собой.

* * *

Он лежал там, возле дороги, метрах в пятидесяти от моего дома. Я всё ещё надеялся, что всё это только шутка, что это вовсе не Серёга там лежит, а просто какой-нибудь алкоголик. А может даже и Серёга решил подшу-тить надо мной. Вы знаете, на него иногда находит нечто подобное. Если вы когда-либо сталкивались со смертью настолько близко, насколько столкнулся с ней я, вы поймёте, как сложно поверить в то, что близкий тебе человек, который ещё вчера шутил и смеялся, умер. Вот и я не мог поверить в смерть близкого друга.
И всё-таки поверить пришлось. Сделав ещё несколько шагов, я убедился, что Шурик меня не обманул. Серёга вскрыл себе вены на обеих руках. Глупо. И не понятно. Не понятно, почему этот весёлый, жизнерадостный и добрый парень так поступил. Я пытался хоть как-то это объяснить. Но не мог. У Серёги, в принципе, было всё, что нужно для счастья тринадцатилетнего пацана: умные и заботливые родители, которые никогда ни в чём ему не отказывали; верные друзья… И вообще, Серёга выбрал довольно странный для его возраста способ расстаться с жизнью. Да, да, я понимаю, что говорю сейчас очень и очень подло, но именно такие мысли возникли у меня в те ужасные секунды. И ещё мне опять вспомнилась прошедшая ночь. Конечно, кричал и стучал мне в окно именно Серёга. Ему что-то угрожало. Он звал на помощь своего лучшего друга, а я просто струсил. Не может подросток вот так легко покончить жизнь самоубийством. Это я убил его, убил своим бездействием.

Глава 4.

Да, сейчас я уже совсем иначе смотрю на жизнь, на смерть. Но тогда мы были всего лишь пацанами. Конечно, нас всех выбила из колеи Серёжкина кончина, но не на столько, чтобы полностью отказаться от всех ре-бяческих забав. В омуте произошедших событий мы, пожалуй, забыли только про одно: резкое ночное потепле-ние. Про свои страхи я ребятам рассказал и на этот раз они выслушали меня очень внимательно и без смеха, но по их взглядам я понял, что мои друзья ещё сомневаются в правдивости моих слов. Честно говоря, в тот момент я и сам сомневался, что это был не сон, поэтому спорить не стал. А ещё через мгновение, как бы жестоко это не зву-чало, мы и вовсе про всё забыли, так как Ванька напомнил про рыбалку. Сначала мы переглянулись, но Шурик посчитал, что Серёга не был бы против этой поездки, и мы дружно решили, что сегодня поедем рыбачить с ночле-гом. Тем более, погода благоприятствовала нашим замыслам.

* * *

Около восьми часов вечера мы были уже на озере. Жара стояла просто убийственная. Когда я у себя во дворе брал велосипед, то случайно взглянул на градусник. Он показывал 43 градуса в тени. Так и хотелось прыг-нуть в воду, но, помня, какой мороз стоял все прошлые дни, мы не решались. Вообще, если говорить по существу, мы не очень надеялись на удачную рыбалку. По своему опыту мы знали: если погода резко меняется, хорошего клёва не жди. Однако мы были настолько измотаны произошедшими событиями, что нам просто хотелось хоть ку-да-нибудь выехать.
Пока Сашка ставил палатку, мы с Ванькой успели забросить удочки. Как я уже сказал, на сильный клёв мы сегодня не рассчитывали, поэтому и сидеть на берегу просто так я не собирался. Знаете, я очень люблю ры-балку, но люблю её, проще говоря, в том случае, если от неё есть какая-нибудь отдача. В тот день как раз на эту самую отдачу я и не надеялся, поэтому, только закинув удочку, я присоединился к Шурику. Сегодня, честно гово-ря, мне и не так уж сильно хотелось рыбачить. Я хотел просто погулять по лесу, развеяться. Кстати, Сашка в этом был со мной солидарен, чего не скажешь про Ваню. О, этот человек относился именно к тем людям, которые бо-леют рыбалкой. Да, да, болеют. Им ни по чём погода, обстоятельства. Они будут сидеть на берегу (или на льду зи-мой) даже если наступит конец света. Понятно, спорить с такими людьми бесполезно, чего я делать и не стал.
Итак, установив палатку, мы с Шуриком отправились побродить по лесу. Я ещё не сказал вам, что наше озеро протекает в довольно живописном месте. С одного берега, где обычно в жаркие дни любят отдыхать наши сельчане, до самого горизонта простирался зелёный луг. На другом же берегу, где мы сейчас находимся, разросся самый настоящий дремучий лес. Достаточно сделать всего лишь шагов пять от берега, как у тебя возникает ощу-щение, что никакого озера поблизости и нет. Я могу совершенно точно сказать, что незнающий человек запросто может там заблудиться, что, кстати, уже случалось ни один раз. Ну да ладно. Не будем отвлекаться.
Мы поднялись на бугорок, продрались сквозь заросли колючего шиповника и оказались на заброшен-ной тропинке, единственной ниточке, которая связывает нас с внешним миром. Только по этой тропинке можно добраться до места нашей рыбалке. И то, ехать на велосипедах приходиться только гуськом, а иногда и вовсе идти пешком из-за огромного количества поваленных деревьев. В тот момент мы как обычно пошли по тропинке со-вершенно в противоположную сторону от деревни. Здесь недалеко в прошлом году мы с Сашкой построили ша-лаш. Естественно, после зимы вряд ли там что-либо осталось, но всё равно ведь интересно.
Однако добраться до места назначения нам было не суждено. Только-только мы увидели знакомое ста-рое дерево (я даже не знаю, что это за дерево), как до нас донёсся дикий вопль Ивана. Честно скажу, у меня душа в пятки провалилась. Тем более столько всего уже произошло. Вероятно, Саша тоже перепугался не на шутку, по-тому что сначала он застыл на месте и посмотрел на меня какими-то страшными глазами, совсем как в моём сне, а ещё через мгновение мы уже сломя голову неслись обратно к своему другу.
Я не буду вас долго мучить. Сразу скажу, что в этот раз ничего страшного не произошло. Когда мы ока-зались на месте, то увидели… Нет, Ванька сидел абсолютно невредимый, даже наоборот, он сидел очень радост-ный.
- Ребята,— вопил он, в не себя от счастья,— я в жизни ещё не видел такого клёва.
Да что там говорить! От увиденного мы просто обалдели. Представляете? Его ведро было полным-полно рыбы. Да и не только ведро. Весь берег был усеян рыбой. А Ванька всё ловил и ловил. Он забрасывал удочку и снова вытаскивал. Казалось, этому не будет конца. Я будто бы попал в фантастический фильм. Однако это была реальность.
Клёв закончился так же неожиданно, как и начался. Мои наручные часы показывали 21.15. Значит, про-шло всего лишь чуть больше часа, как мы приехали сюда. Очень хотелось купаться. И не просто хотелось. Внутри меня нарастало чувство, что, если я сейчас же не нырну в воду, то со мной обязательно случится что-нибудь очень плохое. Возможно даже, что я погибну. Я прекрасно понимал, что лезть в воду после такой погоды — само-убийство, но я ничего не мог поделать с собой. Не успел я и глазом моргнуть, как понял, что стою в одних трусах. С моими друзьями, видимо, творилось то же самое. Ванька первый бросился в воду. Мы с Сашкой немного отста-ли от него и это нас спасло. Прошло буквально какое-то мгновение, как Ваня с диким криком вылетел на берег.
- Господи, там ад! – кричал он, а всё его тело было покрыто страшными язвами от ожогов.
Мы с Шуриком мигом пробудились от сковавшего нас сна (а как ещё можно назвать наше состояние?). Саша подбежал к катавшемуся по песку другу и закричал, обращаясь ко мне:
- Ты, какого хрена стоишь? Принеси холодной воды!
Я собрался было исполнить его просьбу и уже побежал к роковому озеру, но вовремя опомнился.
- Какая вода? – крикнул я Шурику. – Откуда я её возьму?
- Тогда подойди ко мне. Мы должны что-нибудь сделать.
Легко сказать. Сашка осторожно держал Ваньку за голову, а я стоял и смотрел, как страдает мой друг. Ваня уже не катался. Он просто стонал. Кожа с его тела практически вся слезла. Он не мог пошевелиться. Мы чув-ствовали, что помочь ему уже не сможем.
В 22.30 нашего друга не стало. Сашка бережно отнёс его подольше от берега и осторожно положил в кусты так, чтобы его случайно никто не увидел, пока мы сходим в деревню и не приведём кого-нибудь из взрос-лых. Понятно, что оставаться охранять труп в одиночку никто из нас не хотел.
Странно, но и уходить с этого рокового места нам тоже не хотелось. Может быть, нами руководил страх перед тем, что нас сочтут убийцами, но мы всё ещё сидели вместе с Сашкой на берегу и молчали. Сложно опи-сать, какие мысли бродили у меня в голове в тот момент. Сначала странная смерть Серёжки, потом Ваня. Но тогда я об этом почти не думал. Я просто сидел и молча смотрел в одну точку. Думаю, Сашка чувствовал то же, что и я.
Так мы сидели, пока не стемнело. Вдруг меня охватило беспокойство. Сашка тоже заёрзал.
- Ты что-нибудь слышишь? – шёпотом спросил я.
- Нет,— также тихо ответил мне Сашка. – Но что-то не так. У меня такое чувство, что должно что-то слу-читься.
Мысленно я был согласен с другом. И тут меня охватил просто дикий ужас. Я сидел и не подавал вида, боясь, что Сашка заметит моё состояние. Не знаю, сколько времени продолжался этот кошмар, но я не мог боль-ше терпеть. Помню, я встал и куда-то пошёл. Чем бы всё это кончилось, не знаю, но из забытья меня выбил страш-ный удар в лицо. Я очнулся и увидел в своей руке нож для разделки рыбы. Ещё бы мгновение и я перерезал бы се-бе горло. Шурик во время меня остановил.
- Не поддавайся на страх, Витя,— кричал он мне прямо в лицо. – Я не знаю, что здесь происходит, но что-то старается овладеть нами, подмять под себя, чтобы мы боялись. Думай о чём-нибудь приятном. Или просто раз-говаривай со мной, но не спи.
- Как же это может… — я пытался что-то сказать, но у меня ничего не получалось. Я ещё был вне себя от страха.
- Успокойся, дружбан,— шептал мне на ухо Саша, крепко прижав меня к себе. – Пойдём домой. Нам больше нечего здесь делать.

Глава 5.

Вот так умер мой второй друг. Логично было бы предположить, что сразу после всего случившегося мы с Сашкой бросились в деревню и немедленно доложили взрослым. Сегодня я так бы и сделал. Наверное, пото-му что я уже взрослый. Но тогда мы были всего лишь мальчишками. Да, мы договорились с Сашкой, что, как только доберёмся до дома, сразу же обо всём сообщим своим родственникам, однако негласно мы решили, что ни о чём рассказывать не будем. Глупое решение, но так уж получилось. Ведь на нас могли повесить убийство. И повесили, если бы не последующие события.
Назад мы шли пешком. Велосипеды так и остались валяться на берегу, как памятники нашему погибше-му товарищу. Наверное, мы просто хотели потянуть время. В свете полной луны было видно как днём. Я очень люблю вот так погулять ночью под луной по полю. Особенно, когда на улице тепло. Может быть, кого-то полная луна и пугает, но меня наоборот успокаивает. Идёшь, вдыхаешь свежий, чистый воздух и тебе ничего уже не надо.
Так и в ту ночь. Пока мы увидели первые дома, я совершенно успокоился и мог рассуждать более здра-во. И я заметил ещё кое-что, о чём незамедлительно поделился с Шуриком.
- Саня, ты ничего странного не замечаешь? – прошептал я.
- Да вроде нет,— откликнулся мой друг. – А что такое?
Я на миг задумался, а потом ответил:
- Может быть, у меня всего лишь разыгрались нервы, но ты не заметил, что в деревне очень уж тихо?
Это замечание вполне справедливо. В деревне летом именно ночью начинается настоящая молодёжная жизнь. В это время можно делать всё, что хочешь: бухать, кататься на мотоцикле, машине, заниматься другими не-пристойными делами. Да что там говорить! Вы всё это знаете и без меня. Обычно эти ночные звуки разносятся очень-очень далеко. Мы с Сашкой были уже буквально метрах в ста от родного селения, но не слышали ничего. Было такое чувство, что деревня вымерла!

* * *

- Можешь быть спокоен, Витёк, здесь всё в порядке,— радостно крикнул Сашка, легонько толкая меня в бок кулаком. Я проследил за его взглядом. Наш деревенский клуб работал. Я совершенно отчётливо ви-дел танцующую молодёжь. Однако всё равно было что-то не так: очень уж тихо на улице. Хотя нет. Двое вышли из клуба и пошли к построенным рядом сараям, чтобы облегчиться.
- Да, пожалуй ты прав,— ответил я наконец и взглянул на часы: 23.15. Вчера всё произошло после полу-ночи. А как тогда понять сегодняшние события?
- Ну что, Витя, может зайдём? – предложил Шурик.
- Пойдем лучше домой. Не будем рисковать. Тем более…
- Ладно, всё,— отрезал мой друг. – Дальше можешь не продолжать. Глупо было с моей стороны гово-рить такое. Просто мне сейчас стало так легко на душе. Почему-то.
Я был абсолютно согласен с другом. Я тоже успокоился и всё произошедшее мне казалось просто страшным сном. Но это НЕ БЫЛО СНОМ, и мы это отлично понимали.

* * *

В 23.45 тревога опять поселилась в моей душе. Мы уже были почти на месте. Точнее сказать на месте был Шурик. Я же жил чуть дальше его, где-то минутах в пяти ходьбы. Вроде немного, но в тот момент мне так не хотелось оставаться одному. Тем более всё небо как-то странно заволокло тучами, где-то вдалеке гремел гром. Шурик заметил моё состояние. Я уверен, что в прежние времена он обязательно подколол бы меня чем-нибудь типа «ты что, маменькин сыночек, грозы испугался?». Но сейчас он молчал. Я могу дать голову на отсечение, в этот раз ему было страшно. Его глаза как-то странно бегали по сторонам. Я решил, что не буду его просить про-водить меня хотя бы до половины пути (обычно мы так всегда делали): уж очень он мне не нравился.
Таким образом, я один направился к своему дому, зная, что придётся идти мимо того места, где погиб мой друг. Но пугало меня не только это. Часы мои показывали 23.58. Я чувствовал, что-то должно случится. Сей-час я думаю, что не стоило самому нагонять на себя страх, хотя так уж вышло. Может это и не имело значения, но страх пришёл.

Глава 6.

За год до описываемых событий господа электромонтёры сотворили у нас (да и не только у нас) в де-ревне одну большую бяку. Они, видимо, посчитали, что население слишком мало платит за свет. Впрочем, так оно и было. Старики – большие любители экономить на всём. Зимой они готовы в четыре часа вечера ложиться спать, только чтобы не зажигать лишний раз лампочку. Зато буквально через каждые пять домов на столбах висели лам-пы уличного освещения. Вечером сельчане самостоятельно их зажигали, благо выключатель находился здесь же. Всем понятно, что за уличное освещение не платил никто. Так вот к чему я всё это говорю. А дело в том, что элек-трики сделали населению предложение подключить уличные фонари к своим счётчикам. Естественно, все отказа-лись. Ну, электрики и нашли выход из положения: они сняли абсолютно все фонари в деревне, которые висели у домов «неверных». Так в деревне ночью не стало освещения. И если летом в ясную погоду благодаря звёздам на небе на улице было ещё достаточно светло, то в ненастье, а особенно зимой, на дворе было всё равно, что глаз вы-коли.
Все дальнейшие похождения по инстанциям так ни к чему и не привели. Вот таким образом и я, оставив Шурика дома, оказался один на один с кромешной тьмой и страхом.
Надо сказать, что становилось всё темнее и темнее. Ещё минуту назад я мог разглядеть обочину проез-жей части дороги. Сейчас же я не видел даже своей вытянутой руки. В довершение всего подул страшный ветер и пошёл дождь, который уже через несколько секунд превратился в ужасный ливень. В былые времена я бы со всех сил побежал домой, но в тот момент я не знаю, что со мной случилось. Меня всего как будто парализовало. Я сжался в комок, присел на корточки и застыл прямо посередине дороги. Голову даю на отсечение, поехай в то время какая-нибудь машина, меня не было бы теперь в живых.
Дождь закончился также неожиданно, как и начался. Однако легче от этого не стало. Темнота, казалось, стала ещё гуще и тяжелей. Если до этого мне некогда было бояться (я весь промок до нитки и думал только о том, чтобы побыстрее оказаться дома), то сейчас страх вернулся. На улице было невероятно душно. Совсем как в про-шлую ночь. Я довольно быстро обсох и посмотрел на свои часы: они стояли. Видимо вода попала в механизм. Стрелки так и застыли на полуночи, предвещая недоброе.
Я тихо встал и пошёл наугад, вытянув руки перед собой. Стояла оглушающая тишина. Хотя нет. Где-то сзади я услышал какой-то шорох. Сначала я подумал, что мне это померещилось, но потом я совершенно отчётли-во услышал у себя за спиной шаги. Я остановился. Звук тоже прекратился.
- Шурик, кончай дурить! – крикнул я в надежде, что меня разыгрывает Сашка и сам испугался своего го-лоса. Я заметил ещё кое-что: в воздухе не было эха. Возникало ощущение, что находишься в каком-то замкнутом помещении.
Я постарался взять себя в руки и пошёл дальше. И тут меня охватил просто дикий ужас. Мне показалось (а может, так оно было и на самом деле), что нечто бросилось на меня. Я не стал оглядываться, а просто побежал, сломя голову. И тут я почувствовал, что куда-то падаю. Совсем, как тогда в моём сне, только тогда я летал. Падение длилось недолго. Я упал на что-то мягкое и влажное. Но это было ещё не всё. На меня тоже что-то упало (или прыгнуло?). Мне стало тяжело дышать. Я задыхался от отсутствия воздуха и света, а нечто всё сильнее и сильнее сжимало меня. Я открыл рот и закричал…

* * *

Я никак не мог понять, что же всё-таки случилось. Неужели я опять видел сон? Да, наверное, так оно и было. Я вновь очутился у себя в постели в моей родной терраске. И всё равно что-то было не так. По-прежнему стояла кромешная тьма. Как я мог быть уверен, что я нахожусь у себя дома? Тем не менее, я постарался осмот-реться, а, точнее будет сказать, наощупь определить действительно ли я там, где я думал. Да, действительно, это та самая кровать. Осторожно откинув одеяло, я медленно сел и свесил ноги. Больше всего на свете в этот момент я боялся, что у меня под ногами окажется пропасть. Но нет, всё в порядке. Мои ноги нащупали вечно влажные по-ловики, которые моя бабушка любит каждый день вытряхивать. Как будто я хожу здесь в грязной обуви!
Я медленно встал и подошёл к столу, где должны были лежать мои наручные часы. Ага, вот они. Я включил подсветку и посмотрел, сколько времени. На часах было 8.32. Дня или вечера? Да конечно же вечера! Просто-напросто я вчера забыл их завести. О, Господи, да у меня же погибли два друга! Как же я мог про это за-быть? А может и не было ничего? Я поднёс часы к уху: часы ходили. У меня опять появилось дурное предчувст-вие. И стоило мне только подумать плохое, как снова за моей спиной послышался какой-то шорох. Но в этот раз я не стал долго думать. Я что есть силы бросился в направлении, где должна находиться выходная дверь. По пути я очень больно ударился лбом обо что-то железное, но всё-таки смог выбраться наружу.
И вот опять, как в прошлую ночь я стою босиком и в одних трусах во дворе, только сзади кто-то идёт за мной. Но я так устал и я решил, что никуда больше не побегу. Будь, что будет. Я набрался храбрости и обернулся. К этому времени небо прояснилось, и появились звёзды, от чего стало намного светлее. Однако здесь, около крыльца было ещё достаточно темно, а из темноты ко мне приближалось нечто. Я стоял до крови закусив губу и ждал. Нечто подошло уже совсем близко, и тут я увидел его лицо. Я готов был уже закричать, но вовремя спохва-тился: это был Сашка, мой лучший друг. От неожиданности я не знал, что мне делать: плакать или смеяться? Я хо-тел было уже отругать его за такие выходки, но Сашка молча взял меня за рукав и потащил обратно в терраску. Я не стал сопротивляться и покорно пошёл за ним.
В терраске он усадил меня на кровать и кинул мне мою одежду, жестом показав, чтобы я одевался. Ви-димо мои глаза уже привыкли к темноте, потому что сейчас я уже худо-бедно мог ориентироваться в пространст-ве.
- Сань, давай хотя бы свет включим,— робко предложил я, почему-то только сейчас вспомнив, что живём мы всё-таки не в каменном веке и в каждый дом проведено электричество.
Сашка немного помолчал, а потом заговорил:
- Нет никакого света, Витя. Вообще ничего нет. Только ты и я. Время уже утро, а солнце ещё не вставало.
- А я думал, у меня часы…
- Часы встали,— закончил за меня Сашка. – Да, я тоже так сначала думал. Пока не зашёл домой. Ты, кста-ти, уже был дома?
Я отрицательно помахал головой.
- Тогда лучше и не заходи. Нет смысла на это смотреть. Когда я вошёл к себе, то думал, что мои предки ещё не спят, потому что свет у них горел. Ты знаешь, они всегда меня дожидаются. Ну, вот я и пошёл сказать им, что у меня всё хорошо, ну и рассказать сам знаешь про что. Зашёл, а там…
Шурик замолчал. Я почувствовал, что он вот-вот расплачется, но Сашка взял себя в руки и продолжил:
- Ладно, не важно. Ты не представляешь, Витя, как я испугался. Я никогда ещё такого не видел. Разве что в кино… Я выскочил из дома и бегом к тебе, смотрю, ты как раз в ворота заходишь. Ну всё, думаю, сейчас ты за-кроешься, и я останусь один на улице. Я тебе кричал, а ты идёшь себе… Ворота, к счастью, ты не закрыл, так что я свободно прошёл. Захожу в терраску, а ты уже спишь, как мёртвый. Я тебя хотел было разбудить, но не стал тре-вожить. А потом и сам заснул на соседней кровати. А потом ты знаешь. В общем, выбираться нам с тобой надо из этой чёртовой деревни. Уж ты мне поверь.
Я хотел рассказать Шурику, что случилось со мной по дороге домой, но решил промолчать. Сейчас уже не было в этом смысла. Я был полностью согласен со своим другом, поэтому спешно начал одеваться. Однако перед тем как уйти, я должен был сделать ещё одну вещь: посмотреть, что твориться у нас в избе. Раз с Сашкой ни-чего страшного не случилось, то и для меня хуже не будет, но бросить вот так просто бабушку, не удостоверив-шись, жива ли она, я не мог.
Пока я ничего не сказал Шурику о своих планах. Я чувствовал, если я заикнусь о том, что мне зайти в дом, Саша схватит меня за рукав и никуда не пустит. Поэтому я молча натянул на себя штаны и футболку, взял из шкафа тёплую куртку (мало ли что) и посмотрел на друга. На нём были рубаха с коротким рукавом и шорты.
- Нет, так дело не пойдёт,— многозначительно сказал я и вытащил всё из того же шкафа ещё одну куртку. Потом я полез в сундук, стоящий чуть поодаль, и достал тёплые спортивные штаны. – На вот, одень, а то сам зна-ешь, погода стала изменчивая.
Сашка с благодарностью и посмотрел на меня и стал переодеваться, а я лихорадочно соображал, как бы мне смотаться в дом. И тут Сашка сам без всякой задней мысли дал мне такую возможность. Когда он собрался натягивать мои штаны, то вдруг сделал очень важное предложение:
- Слушай, Вить, надо бы и шапки взять.
- Ты гений,— чуть ли не радостно крикнул я и рванул из терраски. Шурик понял, куда я собрался и выбе-жал следом за мной, но было уже поздно: я уже открыл дверь в избу. То, что я там увидел, не поддаётся описанию. Так что я немного отдохну, а потом продолжу.

Глава 7.

Отрубленные руки, ноги, голова. Лужи крови на полу. Вы думаете, это я увидел? Нет, ничего такого не было. Но следующую зиму провести в этом доме было уже невозможно. Стёкла в окнах были выбиты, пол вскрыт, будто в избу залетела бомба. Моей бабушки не было или, по крайней мере, я её не заметил. Не заметил сначала. Потом, краем глаза, я что-то всё же увидел в темноте. Что именно, я тогда не понял. Зато я понял одно: отсюда на-до немедленно уходить.
Перед тем, как совсем покинуть родной дом, я запасся спичками и взял кое-что перекусить. В холодиль-нике я нашёл две банки консерв, немного колбасы, на столе лежала буханка чёрного хлеба. Внутренний голос под-сказывал мне, что дорога предстоит нам нелёгкая. В те часы я оказался намного собраннее своего друга. Сашка, видимо, чувствовал себя виноватым из-за того, что позволил мне зайти в дом, что не смог удержать меня. Но я хлопнул своего друга по плечу и даже постарался улыбнуться.
- Пойдём, Санёк,— сказал я. – Здесь нам нечего больше делать. Даст Бог, и мы выберемся с тобой отсю-да.

* * *

Вы знаете, я всегда мечтал вот так собраться, взять с собой тёплую одежду, палатку, набрать съестных припасов и отправиться в поход. Никогда не думал, что моё желание сбудется вот таким образом. Сразу скажу, что после тех событий у меня страсть к походам пропала сразу.
В терраске я взял рюкзак, сложил туда свои вещи. Для Шурика рюкзака не нашлось, поэтому ему при-шлось взять сумку, с которой я раньше ходил в школу.
Прежде чем выйти за ворота, я в последний раз посмотрел на свой родной дом. Я чувствовал, что сюда я уже больше не вернусь. НИКОГДА!
Я пропустил Сашку вперёд, а сам на всякий случай стал закрывать ворота на замок. Мало ли что? Но тут Шурик схватил меня за рукав.
- Смотри, Витя,— восторженно произнёс он. – Ты только посмотри.
Я обернулся и проследил за его взглядом. Сашкины глаза смотрели в небо. А небо… пылало. Такого красивого зрелища я ещё не видел никогда в жизни. Я, наверное, не смог передать вам всю красоту, которую мы наблюдали. У меня просто нет слов. Как будто сама судьба вознаградила нас за всё пережитое. На небе не было ни одного облачка. Около самого горизонта ярко светился ковш Большой Медведицы, а прямо над нами пылало са-мое настоящее северное сияние. То самое, которое я столько раз видел в кино. Я не знал, что оно настолько кра-сиво! Это сияние одновременно и пугало, и завораживало. Завораживало своей красотой. А пугало своей неесте-ственностью. Уж слишком всё было…

Часть 2.
Лес.

Глава 8.

- Как будто наступила полярная ночь,— сказал я и сам испугался своих слов. Для меня фраза «полярная ночь» означала вечную тьму, ад, в котором даже нет огня. Это значит, что не будет больше лета, не будет солнца, не будет нас… Я гнал от себя эти мысли.
- По крайней мере, сейчас стало не так страшно,— заметил Шурик, и мне пришлось с ним согласиться: сияние и впрямь успокаивало. Оно как будто просило нас остаться здесь, как будто говорило: «Ребята, вы куда уходите? Посмотрите, как хорошо на улице, какой свежий воздух, а вы рвётесь в город. Оставайтесь со мной…»
Вот так каждый из нас думал о своём и, в то же время, мы с другом думали об одном и том же. И заня-тые этими мыслями мы не заметили, как деревня кончилась. Дальше дорога уходила в лес. Не скажу, что этот лес был мне не знаком: у себя в окрестностях я знал все места, да и мы с друзьями довольно часто собирались в лесу, рассказывали страшилки. Однако в этот раз обстоятельства были совершенно другие. Нам предстояло пройти око-ло двадцати километров до ближайшего села, откуда утром мы планировали сесть на автобус. Довольно большое расстояние! Кроме того, было в этом лесу ещё кое-что, что пугало меня. Там находилась та самая заброшенная школа. Раньше мы с такой радостью шли сюда! Но сейчас, не смотря на то, что сияние значительно успокоило меня, мне опять становилось страшно. Да ещё как назло у меня в памяти всплыл мой кошмарный сон.
Саша шагал с таким невозмутимым видом, как будто ничего не произошло. Но я знал, что в глубине души он тоже боится. Я, чтобы поддержать своего друга, тоже сделал вид, что мне всё равно.
Спустя ещё минут пять ходьбы лес расступился, и мы увидели её. Школа в эту ночь выглядела даже све-жее, чем обычно. Может быть, это нам только казалось, но факт остаётся фактом. Она как будто заворожила нас с Шуриком. Мы стояли как вкопанные и смотрели на неё, не сводя глаз. Мы не заметили даже, как опять стало тем-но и начал накрапывать дождь. Только когда одна довольно холодная и крупная капля попала мне за воротник, я очнулся и посмотрел на Сашку и тут…
Я, наконец, увидел то, что гналось тогда за мной, что душило меня. Оно было буквально шагах в десяти от моего друга и двигалось прямо на него. А Саша ничего не видел, он по-прежнему стоял и смотрел на старую школу. Честно говоря, и меня охватил просто дикий страх. Этот страх буквально парализовал меня. Огромный ко-рень от стоящего неподалеку старого орешника, похожий больше на ядовитую змею, полз к моему другу. В одном шаге от Сашки он остановился, будто думал, как бы лучше ему напасть, затем он приподнялся и… Прямо из-за поворота на нас вылетел «Уазик» и пересёк страшное чудовище. Раздался страшный вопль. Шурик очнулся от своего сна и только сейчас увидел, что происходит. Его глаза округлились от ужаса. Под колесами «УАЗ»а расте-калась лужа крови, а рядом с пронзительным визгом извивалось оно.
Какой-то мужчина выскочил из машины, схватил нас и затолкнул на заднее сиденье. Наверное, это он сделал вовремя. Через секунду страшной силы удар пришёлся по двери, рядом с которой оказался я. Я даже по-чувствовал образовавшуюся после этого удара вмятину. Следом ещё один удар, но на этот раз по крыше. Мужчи-на что есть силы рванул с места и понёсся в темноту, а за окнами опять свирепствовала буря.
Однако проехали мы не долго. Буквально через две минуты машина резко затормозила. Я услышал сквозь бесконечные удары по корпусу «УАЗ»а, свист ветра и шум ливня, как мужчина сказал кому-то:
- Всё, приехали, дальше дороги нет. Пока будем отсиживаться здесь.
Мне казалось, что сидели мы бесконечно. В ушах у меня звенело. Шурик сжался в комок и лежал на по-лу. Рядом с нами ещё кто-то сидел, но в темноте я ничего не мог разглядеть. Почему шофёр не включит в салоне освещение? Тогда я думал, что оно у него просто не работает или он не хочет сажать аккумулятор. Потом я узнал другую причину. Как бы там ни было, но, в конце концов, я уснул, а когда проснулся, этот ужас закончился. На время…

Глава 9.

На утро я смог познакомиться с нашими спасителями. Это оказалась обычная семья: муж, жена и двое детей. Старшему было около восьми лет, а маленькой дочурке я дал бы лет пять. Они также, как мы, приехали от-дохнуть в деревню, которая находилась ещё километрах в десяти от моей. Ужас к ним пришёл на день (или на ночь?) раньше, чем к нам, и Алексей, а именно так звали главу семьи, уже немного знал, чего нам стоило ожидать.
Я не ошибся, сказав, что познакомился со своими спасителями именно утром, так как утро на самом деле наступило. Тогда я думал даже, что спасли нас какие-то ангелы, которые увезли нас далеко-далеко, туда, где по-прежнему светит солнце, а ужас не придёт никогда. Однако Алексей не советовал нам особенно радоваться. Он сказал, что полярной ночи (так уж получилось, что я прозвал эту ночь полярной) в сущности, и не было. Про-изошло какое-то ненормальное природное явление типа затмения, но это было не затмение. Во-первых, затмение никогда не длиться так долго. А во-вторых, как только заходило солнце, начинали твориться такие вещи, которым Алексей объяснения просто не находил. Он очень советовал нам не отходить от него слишком далеко и не сходить с асфальтовой дороги. Мы с Сашкой помнили предыдущую ночь, поэтому дважды нам повторять не пришлось.
Выйдя утром из машины, я обнаружил, что она была вся помятая. Было такое чувство, что по «УАЗ»ику пробежало стадо быков. Я поинтересовался у Алексея, что это было, на что получил не совсем понят-ный ответ. Алексей многозначительно сказал:
- Природа.
Уже на следующую ночь я понял суть этого ответа.
Алексей не хотел тянуть время. Наскоро позавтракав хлебом и консервами, Алексей вытащил из багаж-ника двуручную пилу и попросил меня помочь ему распилить упавшее на дорогу дерево. Именно оно задержало нас в пути.
Алексей осторожно перебрался через довольно объёмный ствол и подал мне пилу.
- Так, Витёк,— сказал он. – Пилим очень осторожно. Самое главное – старайся не дотрагиваться до ство-ла.
Я кивнул в знак согласия, но должного значения этим словам не придал, за что немедленно поплатился. Чтобы удобнее было держать стойку, я по привычке упёрся ладонью в ствол злополучного дерева. О, Господи! Через меня как будто пропустили электрический ток огромной мощности. Я одернул руку и до крови закусил гу-бу, чтобы не закричать. Через несколько секунд я почувствовал, что теряю сознание. Когда я очнулся, то увидел, что моя голова лежит на коленях Нины, жены Алексея. Моя рука была перебинтована, но всё ещё болела. А ма-шина уже продолжала свой путь.
Алексей заметил, что я пришёл в себя.
- Везунчик ты, Витя,— улыбнулся он. – Прикосновение к стволу того дерева равносильно купанию в ки-слоте. Ты мог бы вообще остаться без руки. Скажи спасибо, что у меня оказались необходимые лекарства.
- Спасибо,— проговорил я и задал вопрос, который сидел у меня в голове с самого утра: А где Вы рабо-таете?
Алексей ничего не ответил. Только загадочно улыбнулся и я решил просто считать, что он исполняет роль нашего ангела-хранителя.

* * *

Мы ехали, почти не отдыхая. Остановились мы только для того, чтобы пообедать, после чего Алексей вылил в бензобак двадцатилитровую канистру бензина, и мы двинулись дальше. На улице опять стояла страшная жара. Алексей открыл все форточки, но даже это спасало не сильно. Мы поснимали с себя всё, что только можно снять в присутствии женщины.
Нас очень удивлял один факт. До ближайшего селения было, как я уже говорил, от силы километров двадцать, но мы ехали почти целый день, а лес всё не кончался. Все мы начинали нервничать, но никто из нас не подавал вида, что боится. Хотя вполне возможно искажение временного пространства. Теперь уж всего можно ожидать.
Наконец стало темнеть. Я уже не говорю, сколько времени, ибо это теперь бессмысленно. Какая разни-ца, во сколько стало темнеть или светать. Гораздо важнее, что происходит в тёмное и светлое время суток.
А стемнело довольно быстро. Может быть, я просто я не заметил, но, по-моему, сумерек не было во-обще. Мои попутчики решили не останавливаться и на эту ночь. Конечно, все мы устали и практически не спали, но в движении было безопаснее.
Не успела взойти полная луна, как кошмары возвратились опять. Только в этот раз началось всё с того, что на нас откуда-то сверху обрушилась со страшной силой стая каких-то летающих существ. Сначала я подумал, что это были летучие мыши, но, присмотревшись получше, я понял, что ошибся. На нас напала огромная стая чёрных ворон. Таких ворон мы обычно сотнями встречаем на кладбищах. Теперь же их было не сто, их было мил-лион. Мы прорывались через эту чёрную стену, и я удивлялся только одному: как у машины выдержали стёкла? Наверное, Алексей и здесь всё предусмотрел и покрыл стёкла «УАЗ»ика специальной плёнкой, которую так часто рекламируют по телевидению.
Вороны разбивались о лобовое стекло, а мы всё ехали и ехали. Стеклоочистительные щётки работали на самой высокой скорости, что смыть кровь.
Но прошло какое-то мгновение, вороны пропали, и опять полил сильнейший ливень. Вместе с ливнем ожила природа. Она словно не хотела отпускать нас. Корни пробивались сквозь асфальт, цепляя за подвеску и тем самым, замедляя наш ход. Как же я не завидовал в тот момент иномаркам. На сколько же важнее в данной ситуа-ции была именно проходимость, а не скорость. Эх, совместить бы сейчас эти два прекрасных автомобильных ка-чества! Мы встретили на своём пути две «Хонды» и один «БМВ». Состояние их было плачевное. Я был уверен, что в живых там никого не осталось. Машины стояли прямо посередине проезжей части, их окна были разбиты, кузов помят. Если бы мы не выехали вовремя из вороньей стаи, то неминуемо столкнулись бы с ними.
А на утро мы увидели долгожданное село.

Глава 10.

Алексей, не теряя времени, сразу же отправился на автозаправку. Как мы и ожидали, село было опус-тошено, окна в домах разбиты, людей не видно. Внутрь домов мы заходить не стали. Нашим счастьем было, что бензин на заправке всё же остался. Алексей взломал дверь в кассу и включил насос. Заправившись, мы поспешили на ближайшую почту: там должен был быть телефон. Он и был там, только не работал.
- А может во всём мире такое,— спросил Сашка. – Может быть, мы зря едем. Давайте лучше остановим-ся здесь. Ночь мы сможем пережить, а днём не так уж и плохо. Да может быть вообще всё наладиться.
- Нельзя терять надежду,— ответил на это Алексей. – Мы обязаны добраться до города, там наш дом, там наши родные. Или ты забыл?
Да, Алексей был абсолютно прав. У меня тоже возникали мысли всё бросить и остаться ждать здесь. Мне было сейчас совсем не страшно. Воистину человек привыкает ко всему. Вот так, наверное, и смертники ожи-дают своей казни. Сначала им страшно, а потом… А потом им становится очень хорошо. Для этого и даётся им срок обдумать свои поступки. Вот и природа даёт нам срок. Но насколько большой будет этот срок, мы не знали.

* * *

Так прошло ещё два дня и две ночи. Каких-либо изменений за это время не произошло. Эти два дня мы проехали всего километров десять. Казалось, что с каждым днём дорога становится всё длиннее и длиннее. В сле-дующем селении мы взяли немного пищи, так как наша уже подходила к концу. А на третью ночь погиб мой луч-ший друг.
Как всегда, наскоро поужинав, перед самым наступлением сумерек мы сели в машину и тронулись в путь. Сашка сел на своё обычное место около окна, я – рядом с ним. С наступлением темноты нам опять при-шлось встретиться со стаей ворон, только в этот раз они, как мне показалось, стали намного крупнее. Как только вороны пролетели, произошло нечто страшное. Какой-то корень зацепился за дверную ручку и открыл ту самую дверь, рядом с которой сидел Сашка. Второй корень ворвался в салон, схватил моего за футболку и вытащил на-ружу. Алексей остановился почти мгновенно, но сделать ничего уже было нельзя. Мы не могли выйти из салона. Сашка что-то сначала кричал, в его взгляде, устремлённом на меня, были слёзы обречённости. Он знал, что мы ничего не можем сделать, но надеялся… «Нельзя терять надежду…» Это были слова Алексея. И Сашка её не поте-рял. Когда корень вскрыл ему живот, он не издал не звука. А ему было всего тринадцать…
Но на этом ужасы не закончились. Случайно посмотрев назад, я не поверил своим глазам.
- Лёша, жми,— заорал я. Алексей посмотрел в зеркало заднего вида и сразу всё понял. Машина рванула с места с несвойственной для этой модели скоростью. Я только успел в последний раз посмотреть в сторону, куда ушёл от меня мой друг, все, надеясь, что это окажется сном, что сейчас я проснусь, и рядом со мной сидит Шурик и как всегда подшучивает надо мной.
Но это не было сном. Мы летели по ночной дороге, а сзади на нас наступали… деревья. Весь лес словно ожил. Берёзы, дубы, сосны настигали машину. Впереди дорога была пока ещё свободна. В противном случае не знаю, чтобы нас ждало.
А деревья были всё ближе и ближе. Они не бежали за нами. Скорее они скользили по земле. Я помнил, как нас атаковали корни, и теперь понимал, почему так происходит. Деревья не скользили, передвигались их корни под землёй. Самое главное, что деревья начинали двигаться только, когда мы проезжали мимо них, до этого они оставались неподвижными. Было такое чувство, что природа обозлилась на человека и хочет его уничтожить.
Когда ветка орешника с силой врезалось в заднее стекло, я заволновался.
- Не бойся,— успокоил меня Алексей. – Сейчас начнёт светать.
И правда. Посмотрев в сторону, я увидел, что на горизонте уже забрезжил рассвет. Деревья стали отста-вать и тут… Я увидел, что на полной скорости летим прямо на стоящий посередине дороги «Москвич». Мы так были погружены наблюдением происходящего, что даже опытный Алексей отвлёкся от дороги, а смотрел в зерка-ло заднего вида. Когда он заметил возникшее препятствие, тормозить было уже поздно. Алексей резко крутанул руль вправо и «УАЗ» понесло прямо в стоящее рядом с дорогой дерево. От удара машины развернуло и меня вы-кинуло наружу как раз через ту самую дверь, через которую корень вытащил Шурика. Мы так и не удосужились после этого ее, как следует закрыть.
Я отлетел в сторону и упал на траву. Я заметил, что Алексей в спешном порядке вытаскивает из машины жену и детей. А после меня опять, как тогда около моего дома, стало чем-то душить. Что-то чёрное и большое на-валилось на меня, больно впилось мне в грудь, мне стало трудно дышать. Я почувствовал, как что-то пробило мне бок и у меня пошла кровь. А потом страшный взрыв потряс воздух. Только позднее я узнал, что это взорвался наш «УАЗ»ик. В тот момент я увидел только яркую вспышку и лес… завизжал. Да, я не преувеличиваю. Языки пламе-ни быстро перекинулись на сухие ветки. Я чувствовал, как огонь подбирается ко мне всё ближе. Мой бок разры-вался от боли. А сверху на меня летел огромный сук. Он был всё ближе. После этого я потерял сознание.

Глава 11.

Ну вот, дорогие мои читатели, на этом, пожалуй, и всё. Не ожидали? Вы, наверное, ждали другую кон-цовку? Что-нибудь типа «и так я опять видел сон» или «лес сгорел и всё закончилось». Но ничего такого у меня не будет. Это только в кино происходит всё просто, а жизнь – сложная штука. И всё же, я думаю, стоит сказать ещё несколько слов.
Алексей вытащил меня из огня. У меня были сломаны три ребра и довольно сильно обожжены ноги. Тот злополучный «Москвич» оказался нашим. Родители ехали за мной в деревню. Я думаю, не надо объяснять, что с ними стало. Правда, наша машина оказалась крепкой, и мы ей воспользовались.
В городе оказалось по спокойней за счёт небольшого количества деревьев. Меня там положили в боль-ницу, где я смог встать на ноги.
А кошмар тот продолжается и по сей день. Но мы научились ладить с природой. Правда, на это ушло довольно много времени, потеряно много человеческих жизней. Когда-то человек укротил природу, и она восста-ла против него. На этот раз не надо повторять эту ошибку. Нужно жить в ладу с природой, и она ответит вам тем же.

© 2003 Олег Клипов. Все права защищены. Данное произведение предназначено только для домашнего прочтения. По вопросам коммерческого использования обращайтесь непосредственно к автору.

© 2003 Oleg Klipov. All rights reserved. Given product is intended for home reading only. On questions of the commercial use address to author directly.

E-mail:clipro-f@mail.ru

От автора.

Если вы хотите прочитать продолжение данного рассказа, то жду ваших писем. Если откликов будет много, я обязательно возьмусь за перо, а пока я работаю над другим произведением (см. новости).

Всегда Ваш — Олег Клипов.

17 февраля 2003 года  11:44:24
Олег | clipro-f@mail.ru | Рязань | Россия

---

* * *

Дневник унитаза

Ну вот, наконец, началась моя большая можно сказать жизнь. Сегодня привезли в квартиру, выделили комнатку. Небольшая, но светленькая и чистая. Есть соседи. Поболтал с Туалетной Бумагой. Мягкая, покладистая девушка. С хозяевами тоже пока не знакома. Волнуемся.

Я в шоке. Приходила Женщина. Ни слова, ни полслова — сразу уселась мне на колени и натурально обгадила. Нет, нет, до сих пор не могу прийти в себя. Куда я попал, что за дикие нравы? Неужели мне суждено провести с этими людьми всю мою жизнь? Тешу себя надеждой, что остальные домочадцы человечнее, чем эта... Видели бы вы, что она вытворяла с бедняжкой Туалетной Бумагой.

Рзве об этом мечтал я, пролеживая бока на складе? Разве мог я представить, какой кошмар меня ожидает? Мои хозяева — грязные, бездушные скоты — обращаются со мной, как с рабом. Почему я не попал к людям светлым, чистым и душой, и... и всеми частями тела? Ведь не все же они такие! Я-то еще держусь, но милая, нежная моя Бумаженька тает на глазах. Они ее просто используют, хладнокровно и расчетливо.

Познакомился с Презервативом. Изможденный, помятый. Жалкое существо. Рассказывал совершенно жуткие вещи. Ни за что бы ему не поверил, если бы не видел его насквозь. Может быть, он просто бредил, его явно чем-то накачали. Изверги.

Унесли то, что осталось от Бумажи. На ее место поселили новую. Молодая, восторженная. Как она похожа на юную Бумажку! Представляете, оказалось, что они тезки! Принялась распрашивать о хозяевах, строить планы. Я едва не разрыдался.

Не могу больше оставаться в этом доме. В доме, где тебе не просто плюют в душу, тебе в нее... О Боже, какие они все-таки бесчувственные! Вчера поздно ночью пришел хозяин, встал передо мной на колени. Обнял. Душа моя дрогнула, я готов был простить ему все, даже прокисший суп и чайную заварку. Но вместо душевных излияний я получил очередную порцию мерзостей и гадостей. Нет такой низости, на которую бы не были способны эти созданья. Если бы я не был так крепко привязан к этому месту — ноги бы моей здесь не было.

Ночь напролет говорили с Бумагой. Она в чем-то права. Мы действительно приносим пользу. Действительно, видим Их не с лучшей стороны. Но как это горько, когда твоя работа так тебе противна!

Презерватив рассказывал правду. Сегодня я смог в этом убедиться. Какие-то незнакомые люди, стыдливо прикрыв меня крышкой, принялись скакать на мне, как безумные. Не прошло и двух минут, как я был совершенно разбит. Нелепая жизнь — нелепая смерть.

Надеюсь, в следующий раз я буду более удачливым унитазом

(c) не знаю чей

18 февраля 2003 года  13:36:02
Uhu |

---

Мари Шансон

ПРИТЧА

" Жил-был один очень темпераментный мальчик. И вот однажды его отец дал ему
мешочек с гвоздями и наказал каждый раз, когда мальчик не сдержит своего
гнева, вбить один гвоздь в столб забора. В первый день в столбе было 37
гвоздей. На другой неделе мальчик научился сдерживать свой гнев, и с каждым
днем число забиваемых в столб гвоздей стало уменьшаться.
Мальчик понял, что легче контролировать свой темперамент, чем вбивать
гвозди. Наконец пришел день, когда мальчик ни разу не потерял самообладания.
Он рассказал об этом своему отцу и тот сказал, что на сей раз каждый день,
когда сыну удастся сдержаться, он может вытащить из забора по одному гвоздю.
Шло время, и пришел день, когда мальчик мог сообщить отцу о том, что в
столбе не осталось ни одного гвоздя. Тогда отец взял сына за руку и подвел к
забору: — Ты неплохо справился, но ты видишь, сколько в заборе дыр? Он уже
никогда не будет таким, как прежде. Когда говоришь человеку что-нибудь злое, у
него остается такой же шрам, как и эти дыры. И не важно, сколько раз после
этого ты извинишься — шрам останется. Словесный шрам такой же болезненный, как
и физический. Настоящих друзей не бывает много. Они умеют развеивать твое
плохое настроение и помогают в трудную минуту. Они готовы выслушать тебя и
открыть тебе свое сердце. Покажи своим друзьям, как много они для тебя значат.
Пусть все, кого ты считаешь своими друзьями, получат это сообщение, даже если
это значило бы, что отправишь его и тому, от кого это сообщение получил. Если
твои сообщения вернутся — будешь знать, что у тебя много друзей. Ты мой друг,
и для меня это большая честь.
Прости меня, если я когда-нибудь оставил дыру в твоем заборе. "

19 февраля 2003 года  15:32:22
Маша грустит... |

---

Мари Шансон

ПРИТЧА

"Профессор философии стоял перед студентами, а на столе перед ним лежали
несколько предметов.

Когда занятие началось, он взял большой стеклянный сосуд и наполнил его до
краев большими камнями. Проделав это, он спросил студентов, полон ли сосуд.
Все подтвердили, что сосуд полон.
Тогда профессор взял коробку с мелкими окатышами, высыпал ее в сосуд и
несколько раз легонько встряхнул его. Окатыши раскатились в промежутки между
большими камнями и заполнили их. После этого он снова спросил студентов,
полон ли сосуд теперь.
Они снова подтвердили — факт, полон.
И, наконец, профессор взял со стола коробку с песком и высыпал его в сосуд.
Песок, конечно же, заполнил последние промежутки в сосуде.

- Теперь,— обратился профессор к студентам,— я хотел бы, чтобы вы смогли
распознать в этом сосуде свою жизнь! Крупные камни олицетворяют важные вещи
в жизни: ваша семья, ваш партнер, ваше здоровье, ваши дети — те вещи,
которые, даже не будь всего остального, все еще смогут наполнить вашу жизнь.
Окатыши представляют менее важные вещи, такие, как, например, ваша работа,
ваша квартира, ваш дом или ваша машина. Песок символизирует жизненные
мелочи, повседневную суету.
Если же вы наполните ваш сосуд вначале песком, то уже не останется места для
более крупных камней.
Также и в жизни: если вы всю вашу энергию израсходуете на мелкие вещи, то
для больших вещей уже ничего не останется. Поэтому обращайте внимание прежде
всего на важные вещи, находите время для ваших детей и партнера, следите за
своим здоровьем. У вас остается еще достаточно времени для работы, для дома,
для празднований и т. д.
Следите за вашими большими камнями — только они имеют цену, все остальное —
лишь песок."

На этой поучительной ноте и закончить бы... но эта притча имеет очень интересное
продолжение, буквально переворачивающее весь смысл с ног на голову...
Рассказать?)

20 февраля 2003 года  10:29:38
Маша |

---

Я

Гон О Пушистиках

Главный Пушистик с весьма озабоченным видом решительно шагал по неприметной тропинке, ведущей к офису Матери-Совы, к которой он был вызван на вечернюю аудиенцию. Время проведения мероприятия указывало на серьезность рассматриваемого вопроса. Пушистик вздохнул, размышляя о предполагаемой теме беседы. Ежи! Эти гнусные ассимилянты из киргизских степей! Они появились в лесу две весны назад, сорвавшись с исторической родины волею все той же злой судьбы, которая с жестокой неумолимостью гонит по полям и весям толпы скитальцев, несчастных беженцев — этнические войны, межнациональные конфликты, падение курса доллара по отношению к евро, осушение болот и обводнение пустынь... Ушастые степняки приехали со статусом вынужденных переселенцев, со всем своим скарбом и многочисленною родней, которая быстро заполонила Лес и стала постепенно выживать, вытеснять с насиженных и належенных мест коренных обитателей. Ушли редчайшие и поэтому самые нестойкие популяции свистящих бурундуков, пищащих лягушек и пукающих белок; ушли многие другие, менее значимые виды. Фактически, в последнее время все население Леса состояло из двух кланов — злосчастных Ежей и Пушистиков, которые оказались наиболее стойкими, возможно из-за того обстоятельства, что пять — шесть весен назад они сами появились в этих местах, убегая от этнических чисток из родного Дашкортостана (где он находился, никто из тогдашних обитателей так и не узнал, но по родовым преданиям и сагам Пушистиков это была очень красивая земля с чудной природой и своеобразной фауной).
Главпуш ускорял шаг, надо было поспешать. Сова не одобряла опозданий. Солнце садилось где-то за Вонючим Болотцем, стихали шумные днем звуки леса, воцарялась вечерняя тишь, изредка нарушаемая веселым матом пробегающей, бестолково размахивающей мечами стайки толкиенистов. Лес отходил ко сну...

BE CONTINUE

21 февраля 2003 года  14:53:35
Кирилл | obninskirill@rambler.ru | Обнинск | Россия

---

Евгений Кудряц

Онегин в «Зазеркалье». Аугсбургский вариант
(Подобие рецензии)

Мой первый культпоход в немецкий театр совпал с премьерой «Евгения Онегина» на местной сцене. Я, конечно, был наслышан о новаторстве современной режиссуры, но то, что увидел и услышал, намного превзошло самые смелые ожидания. Знал, что не обойдётся и без «развесистой клюквы», вот она и «расцвела» в спектакле очень бурно. Сильно подозревал, что немцы думают о нас не очень хорошо, но судя по опере, русские в их представлении – дикари, не знакомые с проявлениями цивилизаци. Хотя, давайте начнём обо всём по порядку. Первой ошибкой создателей постановки было двухъязычие, так как около 70% происходившего на сцене звучало на языке оригинала, а остальная часть – в немецком переводе. Для не-русскоязычного большинства в самом верху сцены был размещён маленький экран, где высвечивался перевод, но для того чтобы его прочитать, следовало полностью отвлечься от событий на сцене и смотреть только наверх. Декораций на сцене не было вообще (?!), зато половину пространства сцены занимало зеркало. Это была неплохая режиссёрская находка. Во-первых, создавалось ощущение объёма, во-вторых за счёт зеркала количество участников спектакля заметно увеличивалось, кроме этого, мне, сидящему в ложе сбоку, не надо было наклоняться с балкона, рискуя упасть на головы зрителей партера. В первой сцене, как известно, 4 действующих лица – две сестры Ларины – Татьяна и Ольга, их матушка и няня. Но исполнители выглядели одинаково, во всяком случае, если бы они не пели, то трудно было бы разобраться, где няня, а где – Татьяна, так как возраст участников оперы был примерно равным. Ольгу отличала очень грузная походка, что абсолютно шло вразрез с её словами, что она «шаловлива, как дитя». Это «дитя» передвигалось по сцене с таким грохотом, что ей могла бы позавидовать целая кавалерия. Очень «интересно» была решена и сцена письма Татьяны – один их центральных эпизодов оперы. Как я уже отметил, мебели не было, даже кровати(!). Её с успехом заменил матрас, на котором Татьяна и пыталась что-то писать. Но так как текст письма был исполнен немецкой певицей по-русски, то вместо того чтобы его писать, Татьяна читала уже по написанному тексту. А в середине сцены она вдруг вспомнила, что на дворе ночь, сняла платье, под которым появилось подобие ночной сорочки. Ленский больше походил на Пьера Безухова, он был в очках и с косичкой. Его друг Онегин напомнил мне руководителя одесской комик–группы «Маски-шоу» Георгия Делиева, но при ближайшем рассмотрении в бинокль оказался более похожим на Марчелло Мастрояни в ранней молодости. Он был одет менее изысканно, чем Ленский, но особенно портили его вид нечищенные сапоги. А самым неожиданным персонажем оперы стал Трике – фигура случайная и эпизодическая, хотя в аугсбургской постановке ему была уготована чуть ли не решающая роль. Начну с его описания. Если вы помните, то у Пушкина Трике – в рыжем парике. Наш француз был абсолютно лысым, зато с серьгой. Кроме знаменитых куплетов, он по «совместительству» был секундантом Онегина (!) на дуэли и свидетелем последнего разговора между Татьяной и Евгением. Сцена дуэли заслуживает более детального описания. Как известно, дело происходило зимой. Вначале соперники вышли в верхней одежде, но по ходу действия им стало почему-то жарко, поэтому они скинули сюртуки на сцену. Но этого постановщику спектакля показалось мало, так как последовал небольшой стриптиз, в результате которого противники расстегнули рубашки, демонстрируя поражённой публике грудные клетки, а уже потом стали сходиться. Онегин подошёл вплотную к Ленскому и выстрелил в упор. Раздался залп, Владимир, дёргаясь в конвульсиях, упал замертво, а Евгений с неподдельным интересом посмотрел на бездыханное тело друга и полу-вопросительно пропел: «Tot?“*. Присутствие на сцене Трике в роли секунданта придало этому трагическому эпизоду характер фарса, так как нельзя было без смеха смотреть на лысого француза. Единственным положительным и не вызывающим многочисленные вопросы героем был Гремин. Несмотря на то, что почти всю партию он исполнял на русском языке (в отличие от немецких коллег без акцента, так как это был русский актёр), публика прибывала в восторге от него. Кстати, несколько слов о ней. Я был несколько разочарован, так как надеялся увидеть хорошо одетых людей, пришедших на встречу с прекрасным. Внешний вид зрителей был далёк от праздничного, за исключением нескольких дам, одетых со вкусом и полным пониманием того, куда и зачем они пришли. Оркестр был немногочисленным, что не мешало ему временами полностью заглушать солистов. Голоса, за исключением Гремина, были весьма средними. Но больше всего меня поразила убогость в оформлении сцены. Зато пол использовался на «полную катушку», особенно Татьяной, которая буквально ползала по нему. Онегин также несколько раз раз там «отметился». Финал оперы был решён нестандартно, впрочем, меня удивить было уже нечем, Как я уже указывал, в сцене объяснения Татьяны и Онегина присутствовал Трике, который примостился в углу сцены. Это также не способствовало серьёзному восприятию происходившего, хотя он и ничего не делал. Но после знаменитых слов моего тёзки «О, жалкий жребий мой!», Трике с гадкой ухмылкой протянул Евгению пистолет, чтобы у зрителей не оставалось сомнений, в том, что он пойдёт вслед за другом Владимиром. Таким образом, режиссёр трактовал слова о том, что «Онегин – лишний человек»,— буквально. В оправдание постановщиков оперы могу лишь сказать, что присутствовал на втором спектакле, а все заядлые театралы прекрасно знают, что по всем законам театра 2-е представление – всегда провальное. Эта мысль меня согревает, но я не уверен, что в обозримом будущем отважусь снова пойти на нечто подобное, даже если немцы в
очередной раз замахнутся на Петра нашего Чайковского...

-----------------------------------------------------
*(нем)- мёртвый

27 февраля 2003 года  14:16:35
Евгений Кудряц | kudyrats@mail.ru | Augsburg | Germany

---

* * *

Алё, как пели-то?...

27 февраля 2003 года  17:29:31
Зураб |

---

Введение в таблицы Брадиса.

Введение в «Таблицы Брадиса».

Дорогие друзья, братья!
Я называю вас так, потому что вы все, как и я, искренне ищете истину, а чтобы её отыскать надо быть готовыми на жертвы.
Истину, или сущность того, что существует, найти не трудно: она в нас и мы в ней. Истина подобна «лампочке Ильича», которую только упёртые слепые не замечают. Истина есть. Это неоспоримо и безусловно. Математика – вот местожительство истины!
Её содержимое – это разум. Её знание – есть наука. Её применение – это творчество масс, а их дети – это проза и поэзия нашей жизни!
Вы бы желали верить в то, о чём говорите и пишите?
Нет ничего проще. Для этого достаточно знать и умело применять на практике «Таблицы четырёхзначных логарифмов и натуральных тригонометрических величин» Владимира Модестовича Брадиса, так как они и есть совершенное согласие ума с неизбежными научными выводами в гадательной бесконечности. В них то и зарыта истина, только они и дают уверенность в завтрашнем дне, так как основаны на действительности, а не на мечтах.

Что же необходимо для разумения «Четырёхзначных математических таблиц»?
Во – первых, отличное знание арифметики.
Арифметика, или наука древних средиземноморских адептов, по –нашему, продвинутых, могла бы называться математикой человеческой мысли. Она – основа веры в бессмертную математику, её фундамент с подвалом и всем, что там хранится. Арифметика решает задачи ещё не зрелой души, как уравнение, определяя неизвестное. Она даёт идеям отчётливость и точность чисел. Она...
В общем, вся та огромная польза от изучения этой науки порой просто непостижима для подросткового ума, однако приносит тихий душевный покой и чудесный глубокий сон.
Пойдём дальше.
Второй, и не менее важной необходимостью, я бы назвал хорошее знание алгебры.
Наукой Магов считалась алгебра у древних продвинутых адептов средиземноморья и бассейна Индийского океана, а её учителями, а может даже и учениками, были Заратустра, царь Соломон, Авиценна, Синдбад – мореход и Сатапатха – Мировое Яйцо.
Наука алгебра, вдоль и поперёк, состоит из особых и тайных законов чисел и уравнений, трагических судеб неверно найденных ответов и, счастливых правильных. Это – «скелет в шкафу», то есть, семейная тайна человечества, действующий магнит естественных и искусственных сил космоса, которые находятся по ту сторону минерального мира. Это... Словом, без алгебры тоже нельзя.
И, наконец – Геометрия!
«Что же это за зверь?» — спросят меня многие непродвинутые. А это, братки, езм наука о пирамидах и саркофагах, о Циккуратах и Стоунхенджах, о дольменах и мегалитах, скрытая в символах, иероглифах, клинописях и ведических письменах наших предков! Она и есть ответ на извечный вопрос о смысле жизни; слияние вопроса с мечтой совершить Великий Подвиг во славу человечества. Это есть воспроизведение божественного огня, который творит и восстанавливает существа!(Не путать с водкой).

Вот, дорогие мои, что ожидает вас на пути к таблицам Великого Брадиса.
Подвиги Геркулеса померкнут и будут казаться детской игрой, если вы познаете эти таблицы. Откиньте ненужные предрассудки и предвзятые идеи.
Вперёд!
Все на Брадиса!!
Всем по Брадису!!!

28 февраля 2003 года  20:05:06
Ion von Donn | Krems | Austria

---