Рассказы, истории, сказки

   
  1 • 50 / 53  

* * *

ЗЛО

Поглощая собой птиц и звуки, из-за леса медленно выдвигалась чёрная туча.
Гроза идёт,-хмуро буркнул дед Сашка, утирая рубахой лоб,— теперь робя, полный комплет у нас будет. Соседи промолчали продолжая косить. Ни шуток, ни смеха, только звон железа, да тяжёлые бабьи вздохи по полю. Настроение у всех препоганое. И это в начале сенокоса, когда выйдя на луг человек пьянел уже от одного запаха травы, а душа просила песен. И пели же, и смеялись до слёз, и парни с девчатами не отдыхали после обеда, а по свежескошенному обнявшись перекатывались...
Но сегодня не до этого. Тревога на лицах людей, страх. Страх перед чем-то неизвестным, что вот уже неделю живёт в них.
Что же случилось семь дней назад?
Одно бедное сущуство вошло по пыльной дороге в их деревушку. То был нищий старик.
Несмотря на жару он одет в длинный плащ со множеством маленьких карманов. На нём коричневая дырявая шляпа вся в пятнах от пота. Ботинки его перевязаны верёвочками.
Лицо его худо и высохше, а борода его похожа на ёжиковы колючки. Рот немного приоткрыт и видны грязные осколки зубов. В руке у него заострённая книзу палка, которой он ловко дерётся.
Но самое отвратительное-его глаза. Они почти жёлтые и такие колючие, что другие люди поневоле отводят свой взор. Они жёстки и злы, как у гадюки пожирающей мышь.
Остановившись у первого дома он стал стучать палкой в ворота.- Эй, вы там!- кричит он,— нищий пришёл, дайте мне денег и еды. Хозяин открыл ворота и выглянул наружу. Люди они не богатые, но всегда подают бедным прохожим. Но сейчас, при виде этого старика стало каменным сердце крестьянское. – Чего надо,— спрашивает он. – Денег,— просит нищий,— много денег, иначе плохо будет тебе. Разозлился мужик, собаку позвал,— Возьми его Бурка,-кричит,— гони прочь! Но огромный лохматый Бурка, которому и волк нипочём, назад пятится, за спину хозяина прячется, поскуливает. Волосы на спине дыбом стоят. Чует он лучше человека опасность от нищего исходящую. Крестьянин же в гневе, не видит этого знака, дальше кричит.
— Убирайся отсюда, бродяга! Денег ему давай, денег он хочет, да ещё пугает меня. Вон из деревни, а то я тебе ноги переломаю, крыса ты вонючая! Нищий отходит, останавливается, поднимает свою палку и начинает бормотать что-то непонятное...
Выйдя из деревни, он ныряет в пшеницу и появляется из неё с котомкой за плечами. Потом исчезает...
А в ночь горит дом крестьянина со всем добром и животными, до тла горит. Сам он и семья его чудом спасаются.
С ними перед пепелищем сидит и Бурка. Весь день он себе места не находил, скулил жалобно, а потом и вовсе сбежал куда-то из дома. Он, который никогда его не покидал...
После пожара нищий неожиданно снова здесь. Плюясь и ругаясь, грозя погорельцам палкой, проходит он мимо и направляется к следующему дому.
Эй вы, выходи кто тут живёт,— снова кричит он,— давай деньги, все деньги и побыстрее.
И в этот раз ничего не получил болезный, снова был прогнан...
А вечером падает тот мужик, его прогнавший, с воза и отнимаются у него ноги.
Пополз тогда слух меж народа, что во всём виноват бродяга, что он колдун, что мстит он тем, кто денег ему не даёт. А что лежит у него в котомке, которую он за деревней прячет?
Дед Сашка говорит :*Там у него колдовские вещи! Он не может их носить по деревне, так как церковь недалече. А от церковной близости они-то силу свою и теряют!* Люди верят этому...
На следующий день ЗЛО снова в деревне. Крестьяне отдают ему все свои деньги. Старик же смеётся и гнусит: Мало. Этого мне мало. Продавайте своё добро. Мне нужны деньги, много денег! Платите, иначе худо вам будет.
Снова и снова приходит колдун в деревню. Кузнец Демид теперь на очереди. Глубоко верующий человек он. Что две лопаты руки его, и по силе равных нет ему. Не боится он нищего, смотрит на него сверху вниз, семечки щёлкает. – Убирайся, чёрт! От меня ты ничего не получишь,-смеётся Демид. Но вскоре и его постигает беда. Огонь бросается в глаза и слепнет кузнец.
А старикашка тут как тут. – Давай деньги и будешь снова видеть,— скрипит противно.
Наощупь уходит бедняга в дом. Колдун ждёт его во дворе.
Гроза заходит в деревню. Ужасный ливень начинается. Речке в берегах тесно уже.
А ЗЛО стоит и ждёт. Ему дождь не помеха. А воды всё больше и больше становится..
Начинает чёрт волноваться, а потом бежит изо всех сил. Бежит к мосту за деревней. Бежит и причитает: Моя котомка, моя котомка. Он ищет и ищет под мостом, где в этот раз её спрятал.
Но напрасно. Вода утащила котомку. Нет больше котомки, но что-то другое под мостом...
Огромные красные муравьи вылезают из земли. Никто никогда не видел таких! Они устремляются на старика и начинают грызть его. Колдун страшно кричит падая вместе с ними в реку. Но не помогает ему это. Муравьи продолжают свою работу. Кровью красятся воды. Люди стоят на берегу и наблюдают. Никто не помогает орущему. Слабнет голос злодея. Исчезает тело его, только кости белеют. Рваный плащ на них трепыхается. Еще раз появляется череп обглоданный над волнами. Нет теперь зла в глазах его жёлтых, пусты глазницы, кончилось ЗЛО!

Такого ещё никто никогда не видел! Слепой тут же прозрел, обезноженный заножил, а гроза дальше на запад пошла., может ещё кому помощь нужна...

2 декабря 2001 года  18:22:30
Juri | ua3qcq@hotmail.com | Krems | Austria


Мари Шансон

ФИЗИКИ
Продолжение следует...

Сегодня я проснулась без мужа. Как это здорово, вы узнаете только тогда, когда у вас его не будет. Конечно, в любой момент можно закрыть глаза и представить, что мужа у вас нет и никогда не было, но это ведь не правда! А вот когда и глаз закрывать не надо – совершенно другое дело. Так вот, всё началось три года назад. Когда я усиленно учила немецкий и посещала школу так называемых медсестёр, я перестала готовить ужины, пылесосить и гладить мужнины рубашки. Я страшно уставала и домой приходила никакая, а он сидел за компьютером, клоцал клавишей «старт», и едва услышав мои шаги, начинал открывать рот, как желторотик, прося какого-нибудь червячка. Червячки для людей готовились часа два. Это вам не тот желторотик, который будет есть сырые червячки, уютно примостившись на краю гнёздышка какого-нибудь лиственного дерева. Муж мой потерпел год, а потом нашёл себе «столовую» с «грелкой». В комплекте. Можно, конечно, описать эту трагическую историю с «искоркой, задоринкой», но рассказ совсем не обо мне, а о физиках. Да и женщина я — угрюмая. Во второй раз муж ушёл уже навсегда к девушке, намного моложе меня, но не намного красивей. Это Я так думаю. Видела их на фотографии – два голубка абсолютно одинакового роста. Причём, она – без каблуков. Представляю, как они будут смотреться, если она каблуки заимеет. Терпеть не могу мужчин-коротышек и женщин-дылд... Это у меня от Ленки. Или само по себе. Так вот, на чём я остановилась? Я проснулась в общежитии, на шестом этаже. Ушла я, оставив мужу всю мебель, музыкальные причиндалы, гарнитуры, цветы и даже кастрюльки. Готовить я никогда не любила, а теперь – тем более не буду. Ур-а! Буду ходить по ресторанам... Вещи мне помог перевезти новый знакомый Андрей, он, в отличии от других мужчин, имеющих на меня определёные виды, в этот день был «на колёсах» и «на выходных». Вещи без кастрюль, только книги, кассеты и одежду, мы перевезли в два захода. Я оставила ключ на кухонном столе и вышла из подъезда даже дверью не хлопнув на прощание – спокойно, тихо, уверенно, как будто свершилось великое открытие...
В Германии какие-то интересные законы. А люди какие интересные! Живу здесь уже восемь лет и всё мне интересно. Здоровые, абсолютно дееспособные детины получают от государства пособие по безработице, музыканты без работы поют и играют на улицах, предварительно оплатив свою «стоянку», алкоголики приходят в диетическую столовую и их кормят за копейки и копейки эти они получают от "благотворительных общин, а чтобы развестись, нужно прожить в рразных квартирах ровно год, после чего можно подавать документы на развод и платить такую бешенную сумму, как буд-то это не развод происходит, а фильм снимают... Американский в немецких условиях... «Титаник» в Германии» называется...
Итак, переучилась я здесь благополучно, нашла работу как медсестра. В реаимации работаю. Пошла работать в медицину только потому, что люблю делать укольчики в пухлые мужские попки, а приходится не укольчики делать, а в большинстве случаев, из клинической смерти вытаскивать посредствам своей положительной энергетики и хорошей профессиональной подготовки.
Три года я морочила голову всем новым хирургам, время от времени появлявшимся в нашем отделении, они были чистокровные «гебельсы» и поэтому, практически, все вламывались в мою душу и сердце без перспектив. А как только «нарушались границы юридического неприкосновения личности», я сувала под их горбатый нос безымянный палец правой руки и говорила: «Ich bin verheiratet!» ...А тут, не успев переехать в общежитие и получить официальный развод, нашла какого-то физика. Как? Во второй день прибывания на новом месте, открывая свой почтовый ящик, бегло просмотрела фамилии и, о, неужели! – увидела чисто русскую фамилию. Портнов. К фамилии были дописаны две маленьких буквы – «др», что означало – «доктор». На немецком, конечно.
Я сразу же позвонила своей Ленке, вспомнив, что у неё был тоже физик, но он жил не далеко, а ОЧЕНЬ далеко и поэтому её знакомство с ним ограничивалось только наискучнейшими расказами о его первой жене, о его достоинствах и о физике. Встреч и прощаний не было. Поэтому ленкин физик неинтересен. «У меня будет всё по-другому!» — думала я, набирая ленкин телефон...

— Слушай, так он, наверное, хрыч! – у Ленки была весёлая особенность выдёргивать слова из устойчивых словосочетаний. Например, она говорила при случае – «в тумане», вместо — «ёжики в тумане», или «это не рыба», вместо – «это не заливная рыба», или «когда я ем, я нем», вместо – «когда я ем — я глух и нем».
— Почему? Думаешь, лет 50-60?
— Нет, лет 50-40...
С нашими годами этот возраст никак не вязался, хотя героиня фильма «Москва слезам не верит» утверждала, что в сорок лет жизнь только начинается.
— Давай устроим ему профильтровку?
— Давай! А как?
— Я пишу ему записку, мол, здравствуйте, уважаемый физик! Я – ваша единственная русская соседка и живу двумя этажами выше. Если у вас в два часа ночи кончатся спички или понадобится утюг, вы можете мне позвонить в дверь. Мой звонок – 35-46-82... Потом я кидаю эту записку в его почтовый ящик и жду звонка по телефону... Заодно и чувство юмора проверим. Классно я придумала?
— Потрясающе... – округлила Ленка глаза. Конечно, по телефону такие круглые глаза вряд ли увидишь, но я почувствовала. – А потом? – задала Ленка вопрос по существу.
— ...действуем по обстоятельствам, в расчёте на суровые будни военного времени...
Через три дня Ленка мне позвонила сама и быстро прохрюкав какой-то непонятный «привет», уже, практически, смертельно бледная от любопытства, спросила:
— Ну?... Как?...
— Капец! – я захлебнулась от улыбки. – Что было!!! Что было!!! Представляешь, таки позвонил! Я ему говорю: « А сколько вам лет, физик?» А он: « Двадцать восемь.» А я ему: «Такой молодой и уже физик?» А он мне: «Я ещё и петь могу... » Представляешь, наши балконы друг над другом висят. Я на шестом этаже, он – на четвёртом. Я ему говорю: «Выйдите на балкон, физик, я хочу на вас посмотреть!»
— И что?
— Хм... вышел!
— И что?
— ...вылитый физик... только без лысины и без очочков... вылитый – нос острый как у орла, в меру упитанного телосложения, высокий, глаза очень глубоко посажены, голубые...
— Ты с балкона цвет глаз рассмотрела?
— Нет, я потом по телефону уточнила... Вчера ходили в греческий ресторан. Я тебе сразу же позвонила, на всякий пожарный, тебя дома не было! Как полагается – заплатил... Я тебе говорила, что буду в ресторанах питаться?... вот...
Мои пророчества сбывались на глазах. На глазах Ленки.
— Пошли с нами в китайский ресторан?
— С кем? — Ленка подпрыгнула на стуле. Я почувствовала.
— Ну, с нами! С физиками...
— Да ты что? Опять пригласил? Ну, наглый!
— Сам... Представь? Но рот у него не закрывается. Я его слушаю, слушаю, развесив уши, а он всё б-л-я, б-л-я, б-л-я... Я думаю: "Ёлки-палки, да когда ж ты меня поцелуешь?"
— И что? — Ленка затаила дыхание. — Поцеловал?
— Нет, конечно... Всё про свою физику любимую рассказывал. Так вот, завтра, в 22.30, "под зонтиком".
— А чего так поздно-то?
— У меня вторая смена.
— Слушай,— испугалась Ленка,— а ты сказала, что я замужем?
— Нет, не сказала.
— А ты сказала, чтобы он друга захватил для компании, а то мне скучно будет?
— Сказала...
— А ты сказала обо мне... Что ты вообще сказала обо мне?
— Поэтесса... Сказала, что ты пишешь сказки для взрослых и стихи...
— А он?
— Спросил, издаёшься ли или для себя пишешь... в стол...
Ленка почти умерла, так дыхание прервала.
— Я сказала, что у тебя вышло уже несколько книг...
— Ну, ты дурочка! Издеваешься, да?
— А что? Подумаешь, не вышло пока, но выйдут ведь! Вый-дут!!!
Ленка хлюпнула носом и на несколько минут улетела. Наверное, она улетела туда, где яркий свет рамп, смокинги с бабочками, золотые погремушки-награды для Нобелевских лауревтов. Наверное, она замечталась о том, как поставит свои издания в один ряд с писателями-эмигрантами Цветаевой, Довлатовым, Алешковским, Буниным, Лимоновым...
— Лен, ты где? — мой голос выдернул Ленку из облачной пыли.
— А? А-а-а-ааа... Слушай, не вздумай проболтаться, что я — замужем. А то, как тогда получится!
— У вас всё по-прежнему? Неофициальный развод под лозунгом — "Нет, сексу"?
— ...до завтра!

3 декабря 2001 года  19:08:23
Где любимый Ирины? | marischanson@hotmail.com | Вюрцбург | Германия


* * *

Забыла ник поменять...
А продолжение, действительно, будет...

:))))

3 декабря 2001 года  19:09:31
Мари Ш@нсон | marischanson@hotmail.com | Вюрцбург | Германия


Вл. Владин

О том, как писать об ученых вообще и о молодых физиках в частности

Возраст, внешний вид и повадки

Образ ученого претерпел за последнее время ряд существенных
изменений. Добрый, деликатный, интеллигентный академик
разговаривал на «вы» даже с пятилетним делегатом из соседнего
детсада. Например, так: «Вы, батенька мой, хотите, чтобы я прочел
у вас лекцию об открытиях э... мэ... великого, батенька, мэ...
энштейна. С удовольствием, друг мой, с удовольствием. M-да... В
наше время в детском саду этого не проходили. Помню, как мы с
покойным Петром Петровичем Серебряниновым в ваши годы
ползали на коленках и собирали дизель-электровоз».

Обязательными также были бородка клинышком, пенсне и
архиультрасверхрассеянность. Рассеянность вносила комический
эффект. Например, старый ученый чистил по утрам зубы сапожной
щеткой и спешил в институт в капоте своей жены. Все это
вызывало у зрителей и читателей добрую улыбку.

Теперь наблюдается резкий качественный скачок. Прежде всего,
ученый помолодел. Ему лет 25... 80. Изменилась и борода – старый,
консервативный клинышек заменила мощная растительность а ля
Хемингуэй. Попадаются и пожилые деятели науки (не старше 60),
но это, как правило, ретроградствующие корифеи.

Молодой физик не чуждается обычных земных радостей. Днем он
работает, как черт, перемежая великие открытия тонкой,
остроумной шуткой. За рабочим столом он сидит без пиджака, со
слегка развязанным галстуком и курит сигарету за сигаретой.
Особенно талантливые ходят (даже на прием к директору —
пожилому ретрограду) в ковбойке, джинсах и кедах. Там они режут
старику правду-матку.

Очень хорошо одетый физик, причесанный и побритый, обычно
карьерист. Это не мешает ему быть (внимание, тонкость!)
интеллектуалом и прибегать порой к циничному юмору. Просто
хорошо одетого, почти причесанного и побритого, то есть
положительного, физика можно встретить тоже, но внешний
цинизм должен быть сохранен.

Положительный физик поет под гитару, танцует твист, пьет водку,
имеет любовницу, мучается различными проблемами, дерзает,
борется, профессионально бьет по морде отрицательного физика, а
в свободное время жертвует собой ради науки.

Отрицательный физик живет только с женой, занимается
демагогией и получает по морде от положительного физика.

Досуг. Широта интересов

После работы пара молодых физиков и их шеф-академик,
подсчитав мелочь в карманах и сдав пустую посуду, покупают
бутылку коньяка на троих в соседнем магазине. При этом ведется
очень остроумный разговор об иконах Рублева, драматургии
Ионеско, а также о футбольном матче «Спартак» – «Шахтер».
Академик болеет за «Шахтер», а в свободное время на спор
разучивает «Аппассионату» на гобое.

Затем молодежь идет ухаживать за девушками. Кстати, с
любимыми гуляют обязательно под проливным дождем. В кино
при этом крупным планом показывают мокрые от дождя и счастья
лица молодых интеллектуалов.

Поток жизни...

Фразеология

Если разговор о футболе, – язык рафинированно-интеллигентен.
Например: «In vino veritas» – сказал бы великий Аристотель, глядя
на правого защитника.

Если речь о науке или искусстве, – язык принижен, грубоват,
опрощен. Например: «Ты же сожжешь квантовый генератор, дура,
параметроны-то нынче подорожали. Это тебе не лазер с
подкритичностью кси, балда». Или: «А Сартр-то с его
экзистенциализмом железно облажал этот Нобелевский комитет».

Непременным в обращении должно быть
дружественно-фамильярное слово «старик» – независимо от пола,
возраста и вероисповедания. «Стариками» можно называть друзей,
родителей, шефов, детей. Например, жену: «Старик, ты уже давала
грудь Алешке?».

Выражение восторга по поводу открытия, и как оно делается

После великого открытия молодой положительный физик
выражает восторг тем, что выжимает гири, лихорадочно блестит
глазами или же от избытка чувств с криком: «Васька, ты ничего не
понимаешь, я счастлив!» – бьет своего менее талантливого друга
головой об осциллограф.

Отрицательный восторгов не выражает. Открытия совершаются
обычно в столовой самообслуживания. Гениальные формулы
выводятся на стенах, папиросных коробках, на полу мелом, на
потолке углем – только не на бумаге.

Заключение

В заключение хочется сказать о мелочах. Не надо забывать о
внутреннем голосе, подчеркивающем ассонанс, диссонанс и
дисгармонию в душе героя.

И постоянно следует помнить (а лучше записать мелом на стене
или углем на потолке) совершенно необходимое арифметическое
правило: рядом с одним отрицательным физиком должны
функционировать не менее семи положительных.

http://fiziki.uniyar.ac.ru/rest/fiz_joke/610.html

3 декабря 2001 года  22:52:30
Альбертыч | Королевский камень | Саксония


* * *

tema o fizikah stara kak fizika...

4 декабря 2001 года  09:17:23
µ | BS | D


* * *

Или физики:)))

4 декабря 2001 года  12:18:05
Оксана | Euskirchen | Deutschland


Tetraedr

Чужая голова.

Передо мной на столике лежала человеческая голова. Точнее, стояла. Нормальная такая голова, с ушами, носом, ртом и волосами. Вполне даже живая самым непонятным образом. Она, напрягая мышцы шеи, слегка поворачивалась в разные стороны, следя за тем, как я рассекаю кругами по комнате в поисках сбежавшего вдохновения. Или, возможно, оно выскочило в приоткрытую форточку, оставленную для проветривания. Возможно, расплющившись в блин проскользнуло под дверь, или, свернувшись в тоненькую колбаску, пролезло в замочную скважину. Или оно просто стало невидимым и неосязаемым. Да еще и эта странная башка безо всего остального, свалилась на меня неизвестно откуда. И чего ей от меня надо? Ладно, спрошу у нее самой, как она сюда попала, и вообще, что ей тут собственно надо?
На поставленный вопрос голова ответила, что пола она мужского, хотя вторичные и первичные половые признаки ясно у нее не прослеживались. А в остальном, она нормальный живой разумный организм и прибыла ко мне в гости в качестве замены исчезнувшего вдохновения; известно ведь, что одна голова хорошо, а две лучше!
После этого она доверительно поведала мне, что у жены моего лучшего друга только что сдохла очередная собачка. Уже шестая по счету. Они дохнут у нее даже быстрее, чем она успевала их покупать в зоопитомнике. Назло всем причинно-следственным связям. Ну, типа того, как бы она покупала там уже дохлых собак неизвестно зачем. Причем только самочек-эрделей. При этом она называла их по-порядку буквами греческого алфавита, чтобы не перепутать. А все это происходило потому, сообщила по-секрету голова, что она не выдерживала правильных инструкций по уходу за собакой. Молодых эрделей (до 3-х месяцев) совсем нельзя гладить по шее! А она так любила ласкать и гладить щеночков, что все время забывалась. Собачка еще в питомнике для особоодаренных суперэрделей только подбегает к ней, как тут же от ее руки падает замертво. А собаки стоят денег! Да и жалко бедных заводчиков, они же все-таки разводили, размножали щеночков… Одну собаку ей всеж удалось довести до дома. И та даже успела переспать с ней одну ночь. Но на утро, когда она завтракала, подползла незаметно, прикидываясь ковриком и начала ласкаться под столом. Тут она ее и погладила. Собачка тут же зарычала, взбесилась и начала всех кусать. Пришлось ее немедленно усыпить уретаном.
Так что сейчас она опять тоскует, думает о собаках, но пока решила взять собачий тайм-аут и теперь все силы свои отдает на воспитание жуткого гибрида из крокодила, хорька и питона. Она выращивает его на продажу, чтобы отбить деньги, затраченные на ремонт и перестройку дома, которая была необходима, чтобы вырастить это чудовище, а также деньги, потраченные на массовые закупки эрделевых щенков. Понадобилось даже построить специальную вольеру с террариумом и участком субтропического леса, ставить батареи кондиционеров, воздухоувлажнителей и воздухоочистителей, поскольку вонь от этой твари стояла просто устрашающая, и соседи, несмотря на всю эту очистку и конспирацию грозились подать жалобу в домоуправление на предмет выселения ее из почти новенькой четырехкомнатной квартиры в Крылатском, напротив Серебрянного бора.
Иногда, оставленный без присмотра монстр вылезает на крышу дома, сплошь утыканную тарелками дальней спутниковой связи и нарушает правильное качество приема сигнала, залезая в них, пачкая и гадя. Также люди, смогшие увидеть чудовище из окон соседних домов, часто трогались рассудком, вызывали пожарных, санэпидемконтрольотстрел, милицию и налоговую полицию. Приходилось потом ублажать взятками то тех, то этих, а то и всех их вместе взятых, зависело от того, насколько долго оно шастало без присмотра. Вообщем, хлопот с ним было выше крыши.
Вот такую историю поведала мне непонятным образом возникшая у меня лишняя голова. Впрочем, за свою достаточно долгую сознательную жизнь я привык давно уже особо ничему не удивляться. «Ну, а что еще интересного слышно в мире?» – спросил я у нее. «Ничего особенного интересного» — ответила она, «Если не считать того, что со вчерашнего дня во всех московских казино ввели шуз-контроль. То есть, теперь благоднадежность и состоятельность клиентов проверяют по качеству и чистоте их обуви. Мне-то, такое, конечно, не грозит, я не азартный» — хихикнуло лежащее на столе непонятное создание, и начало от легкого приступа смеха раскачиваться на столе наподобие монструозного Ваньки-Встаньки, только имеющего более зловещий и натуралистичный вид.
Так вот, (продолжало оно) у кого ботинки не соответствуют принятым и утвержденым обществом казиновладельцев стандартам, насильно сажают на специальный полуавтомат-чистильщик, работающий почему-то от старых телефонных жетонов. После того как жетон заброшен в щель, сбоку высовываются специальные захваты-зажимы, прижимающие клиента к этому, похожему одновременно на зубоврачебное кресло и стульчак-клозет, агрегату. Затем седалище (или сидение, забыл как правильно) начинает резво дергаться взад-вперед и вправо-влево, протягивая клиентские ноги вдоль неподвижно закрепленной системы сапожных щеток, расположенных по принципу ленты Мёбиуса, периодически при этом обхаркивая ноги жидким кремом из специальных форсунок, причем львиная доля этой дряни попадала не на ботинки, а на носки. Тем временем кресло, проерзав положенное количество раз, выпускало клиента прямо в игорный зал, неожиданно отпустив зажимы, приняв вертикальное положение и подтолкнув его напоследок в спину.
Неудивительно, что после всех таких экзерсисов уличной рыжей грязи в помещениях казино стало меньше, зато весь лакированный паркет стал заляпанным черными пятнами жертв ботиночной стандартизации.
«Вот к чему может привести чрезмерное рвение и страсть к улучшениям» — ехидно пробеляла голова, и, напружинив шейные мышцы, сделала полный оборот вокруг верикальной оси. Как ей при этом удалось сохранить равновесие и не свалиться со стола осталось для меня неразрешимой загадкой.
Однако, на этом история с говорящей головой (talking head – кто знает, что это такое, не смейтесь, плиз!) не закончилась. Повертевшись-покривлявшись, она ( утверждавшая при этом, что она – это он!), высунула длинный фиолетовый язык, настолько длинный, что им она ухитрилась дотянуться до глаз, провела его кончиком по ресницам, и они сразу стали длинными, фиолетовыми и пушистыми, как будто от применения Мэйбилин или тому подобной гадости. Потом она перевернула язык на другую, красную сторону и облизала им губы, которые сразу же стали пунцовыми и блестящими. Поморгав томно глазками и высунув наполовину язык, кончиком которого она продолжала водить по губам, голова начала потихоньку подползать ко мне. Это мне вконец надоело, и я схватив ее осторожно за уши, отнес бережно на подоконник, открыл окно и дал ей хорошего пинка по затылку. Чужая голова, помахивая ушами и злобно кудахтая, полетела куда-то в вечереющую даль, а я остался один стоять у открытого окна.
Правильно народ говорит: чужая голова рукам покоя не дает!

04 декабря 2001г.

4 декабря 2001 года  19:02:16
Tetraedr | tetraedr@hotmail.com | Regensburg | DE


* * *

Слово редактора:
Рэкет на политической основе
(о положении в организации Белгородского регионального отделения СПС)

Сокрушительное поражение коммунистов на выборах в областную Думу никак не коснулось праволиберальных сил. Ни одного от СПС. Даже радикальные, плутовские меры депутата Госдумы Федоткина И.Т. по вовлечению руководителей предприятий в региональный СПС не увенчались ус-пехом. Конкретно, Федоткин пытался тайно ввести в состав исполкома белгородской региональной СПС генерального директора Белгородэнерго и директора Центрального рынка Белгорода. От нашей СПС люди шарахаются. Что-то одно: или политика лидеров СПС даёт сбой, или региональная наша организация себя дискредитировала. Или всё вместе.
Рассмотрим колоритные фигуры правых сил Белгородчины:
Болгов В.М. – коммунист по духу и поведению, возглавлял белгородскую региональную органи-зацию ДВР. В 1998 году «продал» место председателя организации ДВР Белгорода Кольцову В.С., чиновнику обладминистрации. В 2000 году «продал» место председателя исполкома СПС – в партий-ную организацию «Новая сила», мошеннику Грязнову.
Сидоров П.Т. – политолог, специалист по инвестициям, возглавлял в благословенное время в Белгороде крупную контору по продаже билетов МММ. Обладает замечательным качеством – одно-временно ухитряется состоять в нескольких партийных организациях (ДВР, Новая сила….). Ныне возглавляет местную организацию СПС(восточный округ).
Милюкина В.М. – учредительница партийной организации «Новая сила», вторая, извиняемся за выражение, мать мошенника Грязнова, член Координационного совета СПС, была в него избрана, за-явление о выходе не подавала. Прославилась своим политическим двуличием, походами за «чече-вичной похлебкой», то есть участвовала в незаконном с точки зрения Устава собрании грязновской организации СПС, когда выдвигались делегаты на учредительный съезд СПС в Москву. Своим при-сутствием постаралась придать легитимность этому собранию вместе с Болговым и Сидоровым. На обильнейшем банкете после собрания выкушала несколько блюд с чувством глубокого удовлетворе-ния.
Кольцов В.С. – уполномоченный в свое время Болговым председатель городской организации ДВР. Заслуги: — «застолбил» место в ДВР своей персоной. Ныне состоит в партийной организации Сидорова П.Т., чиновник обладминистрации.
Грязнов О.В. – в Белгородском СПС был «царь и бог», по его мнению и по мнению некоторых господ из центрального аппарата партии, которым он заморочил голову видимостью своей работы. Ловко присвоил себе довольно крупную энную сумму партийных средств, крутил деньгами цен-трального аппарата СПС, за что удостоился неподписания финансового отчета своей организации этим же центральным аппаратом. Наша газета «Правые» резко и откровенно рассказала об этом факте в № ----, в статье «Присосался к партийной кассе», сопроводив ее фотокопией неутвержденного фи-нансового отчета. Почему он себя так вел? Его своим помощником взял депутат по партийному спи-ску СПС И.Т.Федоткин. Увы, рядовые демократы – белгородцы, которые знают, что в центральном аппарате не реагировали на многие требования помочь навести порядок в Белгородском СПС, теперь понимают, кто был адвокатом бывшего председателя Грязнова,— сам Иван Тимофеевич. Федоткин да Нетоткин!.
Хочется привести еще один факт непринципиальности некоторых деятелей в таком важном деле как экология. Группа граждан Белгорода в период выборов в облдуму дала кандидату в депутаты Г.Голикову Наказ проявлять больше заботы о чистоте воздушного бассейна города. В письме были приведены убедительные доводы о необходимости более энергичного перевода автотранспорта на экологически чистый вид топлива: природный или сжиженный газ. Инициатива была одобрена мэром Г.Голиковым, и было сказано, что получит всемерную поддержку. Письмо было представленно в пресс-службу мэрии Белгорода с предложением способствовать публикации этих идей на страницах газеты «Наш Белгород».
Каково же было удивление, когда на страницах оного еженедельника появились, совсем на-оборот материалы прославляющие продукцию нефтяной компании ЮКОС.
Хочется сказать, не верьте граждане в целебные свойства бензина, соляры ЮКОСа. Топливо (бензин, солярка) отравляют воздух Белгорода. Думается, в прославлении топлива ЮКОСа присутст-вует коммерческий интерес газеты «Наш Белгород», где главным редактором Милюкина В.М.

4 декабря 2001 года  23:03:18
Степан | dvr@bel.ru | Белгород | Россия


* * *

И так Степа! теперь стало все ясно рядовым членам, оказывается и в регионах махинируют, теперь будем остерегаться этих личностей.
Да и ты уж лучше держись подальше от региональной политики, от нее так воняет, что никаких дезодорантов не хватит, а сами они, будь уверен если чего и пообещают, то как пить дать обманут, это еще раз убеждает, что Творчество и политика вещи несовместимые, в ином случае это уже не творчество, а социальное ремесло,
Все же одно слово мне понравилось: фи-нансовый, особенно ярко звучит задиристое ФИ.

5 декабря 2001 года  09:02:39
Alx | MO | RF


* * *

Ждем продолжение рассказа о физиках!!! Свежий взгляд на тему физиков и тех, кто их ловит в мелкие сети — необходим!
За консультациями обращаться по телефону!!!

5 декабря 2001 года  18:01:09
µ | &alt | &alt


* * *

Прошу прощения. Это мои пробы пера. То, что они мне боком выйдут, это уж точно.
Как то я прочитал на досуге книгу Йос Ванделоо (если не ошибся) писателя западника. Это страшилка круче всех страшилок. Советую прочитать. Книга называлась "Стена". Молодой человек замуровывает в своей квартире окно, чтобы не видеть...
Нет. Теперь политика для меня, это все.

5 декабря 2001 года  20:07:36
Степан | dvr@bel.ru | Белгород | Россия


Мари Шансон

...продолжение рассказа "ФИЗИКИ"

Наступило долгожданное завтра. В литературе избитая фраза. Но бывает, что для некоторых "завтра" никогда не наступает, а для некоторых, оно совсем не "долгожданное". У меня же всё в комплекте. Я позвонила Ленке с работы, чтобы уточнить её состояние. Ленка сказала, что её состояние в хорошем настроении, что она нервничает немножко, но нервничает в хорошем настроени. На улице шёл дождь, крапал на мою шубу из ламы, потому что я зонтик не взяла. Прохожии были в серых куртках и плащах, а я в шубе, жёлто-песочного цвета. Это был мой маленький протест. Конечно, на этом самом месте можно заняться описанием природы или лирическими отступлениями, но описания природы в романах я не любила с детства, пролистывая,(Чего её описывать? Человека надо описывать – с ним всё не ясно. А природа, вот она, как на ладони!), а от всех лирических отступлений уже давным-давно отступил Лермонтов. Лирический отступник! Одна моя знакомая сказала, что роман можно написать в сплошных диалогах и этого способа будет достаточно, чтобы донести до читателя весь эмоциональный и информационный заряд. Так вот, я и начну с нашего диалога под «зонтиком». «Зонтик» — это наше место встречи, в самой сердцевине «яблочка», тоесть города, где друг за другом стоят как мраморные памятники вещевые магазины, супермаркеты, дрогераи. Всё в огнях и красках. Люди, постоянно куда-то спешащие и люди, непрерывно что-то жующие. И те, и другие — немецкие. «Зонтик» построили совсем недавно, на одной из остановок, на самый верх привинтили электрочасы, которые показавают помимо времени – температуру воздуха и радиационный фон.
— Нин, а ты сама за себя платить будешь? – спросила наконец Ленка, когда мы закончили обсуждать её бывшего мужа.
— Зачем же я с ним в ресторан иду? – удивилась я. – Поэтому и иду... Вы, мадам, цените себя низко... Пусть не думает, что за один ресторан я лягу и ножки раздвину...
— Нин, а ведь после посещения, автобусы уже ходить не будут...
— На такси...
— А кто платить?
— Они... Тебя завезём, потом меня, а потом они за нас расчитаются...
Ленка начала уже переминаться с ноги на ногу.
— Холодновато. И время... На пять минут опаздывают... – Ленка села на скамейку. Прошёл четырнадцатый автобус. В смысле – номер. – А как же они тебя домой завезут? Вы с физиком в одном подъезде живёте... Вдруг приставать начнёт?
Я достала новую пачку сигарет, быстро размотала ленту. Закурила.
— Лен, что-то случилось может? Мне это не нравится... Пошли!
— Да ладно... Давай подождём... Может на автобус опоздал или испугался...
— Да,— выпустила я одно колечко дыма,— тебя испугался! Сказал, что никогда не видел настоящих поэтесс...
— ...а я – настоящих физиков...
Мы захихикали, не договариваясь...
Прошло пятнадцать минут и я, умирая с голоду, потащила Ленку в МакдональДс... Ленка упиралась. Боялась «посадить физиков на фонарь».
— Не переживай, никуда они не денутся... Сядем у окна... Одного я знаю в лицо.
Не успела я купить булочку и колу, не успела подойти к окну и поставить разнос на стол, как Ленка заявила:
— Ну вот, вечер пропал...
— Смотри!!! Стоят! – засмеялась я. Голуб-киии...
— Пошли! Пошли скорей!
— Ничего, подождут... Опоздали на двадцать пять минут... пусть теперь побегают...
— А как второй выглядит? – сгорая от нетерпения шептала подружка.
— Коротышка...
И тут на Ленку напал смех... Мы стали смеяться как две идиотки и я чуть не поперхнулась...
— Так,— Ленка встала в позу,— я с Коротышкой не пойду!
— Покушаеи и домой... Какая тебе разница?
— Мне есть разница,— продолжала бунтовать Ленка,— я – принципиальная...
— Ну, хочешь, я тебе своего физика отдам?
— Нет,— засмеялась Ленка с надрывом,— мне чужого не надо. Добра... – Ленка даже забыла свою весёлую особенность выдёргивать слова из устойчивых словосочетаний. – Давай не пойдём?
— А кушать? Я кушать хочу! Нужно просто во время смыться вот и всё... – Я встала уверенно из-за стола и направилась к выходу. За мной бежала Ленка и орала в ухо:
— Давай на дискотеку смоемся? Ты ведь к Официанту хочешь, я знаю!
Я резко развернулась и добавила:
— К Андрею...
... Муж Ленки постоянно ставил условия. Ленка была весёлой и отзывчивой, а все недостатки мужа, от которых я давно бы уже удавилась, описывала посредством анекдотов. Над последним анекдотом я не смеялась, потому что было не смешно.
— Если ты не похудеешь, я тебя брошу! – сказал Дмитрий.
— Ой,— обрадовалась моя Ленка,— наконец-то!
Муж-Дмитрий нахмурил-ся и поправил-ся:
— Если ты не похудеешь, я тебя НИКОГДА не брошу...
И Ленка расстроилась... Потому что она никогда не сможет похудеть и следовательно её никогда не бросит муж-Дмитрий.
Я всегда говорю Ленке, ну, что ты его слушаешь? Он ставит тебе условия, а ты ему — свои... Например, он тебе говорит: «Если ты сегодня вечером не постираешь мои светлые брюки и к утру не высушишь, я не буду делать в эти выходные тебе литературную страницу!» А ты ему в ответ: « Если ты и сегодня не уберёшь после себя со стола, я не буду стирать твои светлые брюки и дуть на них всю ночь феном, чтобы они высохли!» Например, он говорит тебе, лёжа на диване с бутербродом, который ты пять минут назад ему принесла на блюдечке: «Налей мне чай с лимоном и сахаром!», а ты ему в ответ: «Налью только в том случае, если ты сейчас сбегаешь в магазин и купишь лимоны и сахар... »
Помимо странной привычки выдёргивать слова из стойких словосочетаний, у Ленки была ещё одна – придумывать клички. В принципе, занятие безобидное, если бы не ленкино умение «прилипить кличку так», что потом фиг оторвёшь. Когда мы первый раз пошли в русский ресторан на дискотеку, а случилось это буквально на днях, Ленка тут же докапалась до одного парня, который носил на своей голове таблеткообразную тюбитейку. Он явно был русским, но в тюбитейке он был похож на еврея. Русский в еврейской тюбитейке был пьян, как русский и высокомерен, как еврей. Но это не помешало Ленке вставить пару слов в ответ на один его нечленораздельный звук. Перебранка, увенчавшаяся поражением русского еврея, Ленке не помогла. Её не спасли даже рядом сидящие я и Костя-сосед. Русский еврей достал длинный пластмассовый предмет в виде шальтра от телевизора или видика и покрутил перед ленкиным носом... Ленка не испугалась. Всё закончилось удачно. Но после инцидента, русский еврей стал называться в нашем узком кругу – «Электрошок». На той же дискотеке мы познакомились с двумя Андреями, один работал официантом и рьяно охранял нас от разных пьянчужек, а другой оказался ленкиным соседом. И что вы думаете? Угадали! Сразу же после дискотеки, к Андреям были «приклеены» замечательные кличконы – Официант и Сосед. Теперь, даже если Сосед переедет в другой город, он останется по жизни Соседом, а Официант, поменяв работу на шофёра или Медбрата, останется... Официантом...
Те две минуты, пока мы шли к нашим физикам, мы смеялись как ненормальные. Мой физик так и остался Физиком, а второй превратился в... Коротышку...
— Терпеть не могу маленьких мужчин и огромных женщин... – Сказала я, перед тем как поздороваться.
А Ленка, давясь от смеха, пробубнила:
— Хорошо, что я свои сапоги на каблуках не надела... а то был бы номер...

Продолжение следует...

5 декабря 2001 года  21:13:50
Мари Ш@нсон | marischanson@hotmail.com | Вюрцбург | Германия


* * *

..тюбЕтейка...

5 декабря 2001 года  21:26:20
Мари Ш@нсон | marischanson@hotmail.com | Вюрцбург | Германия


* * *

Мари, ждем продолжения, похоже, физиков тоже не так просто взять голыми руками, может они тоже, какой ни будь экспремент проводят? Жаль, что сеть пока не позволяет воспроизвести этот “нечленораздельный звук” а то хотелось бы его послушать.
Степан: "Теперь политика для меня, это все"
Смею заметить, что политика особенно любит доверчивых людей, потому что она ими питается. Почему я думаю, что доверчивого? Рассмотрим на примере книги "Стена". Там Молодой человек замуровывает в своей квартире окно, якобы чтобы НЕ ВИДЕТЬ... Вот Обычный прием манипуляции жонглера или политика, чтобы обмануть доверчивого человека. Подумай сам, зачем строить стену, для того чтобы НЕ ВИДЕТЬ, для этого достаточно, просто закрыть глаза, повернуть голову в сторону, или на худой конец надеть очки с черными стеклами (на глаза), А говорить, что именно для этого нужны были кирпичи, раствор, бетономешалка и прочее наводит на мысль, что на самом деле ему БЫЛО ЧТО скрывать от других, или это отвлекающий маневр и параллельно ведется строительство в другом месте для других целей...

6 декабря 2001 года  09:21:42
Alx | MO | RF


* * *

и я был тут

6 декабря 2001 года  14:53:40
Ханыга | Москва | Петушки


* * *

Ну у вас тут и лит-ра как у наших акынов! Што вижу — о том пою! Эх, меграция — диградируете с вонью!

6 декабря 2001 года  14:55:02
Ханыга | Москва | Петушки


Мари Шансон

Дико извиняюсь...

6 декабря 2001 года 13:20:20
Чар, там в рассказах всё... мне просто жалко времени потерянного, я ведь о Мари сначала хорошо думал, жалел... Ну да сам дурак, как всегда... Извини за откровенность...

µ | &alt | &alt

Прошу прощения у любопытной публики, но продолжения рассказа опубликовывать на страницах островка УЖЕ не имеет никакого смысла... И вообще, в нашей жизни НИЧЕГО не имеет смысла... Ещё раз дико извиняюсь, что всё это время мучила БЛАГОДАРНЫХ слушателей своими НЕПРОФЕССИОНАЛЬНЫМИ опусами в разделах стихов и рассказов... Обещаю, таких ошибок БОЛЬШЕ не делать...

6 декабря 2001 года 15:16:21
Нормальные в интернете не задерживаются, Ирин! Они себе сразу находят и сваливают. А шлюхи сидят и ловют себе "свеженьких".

Ханыга | Москва | Петушки

Серёж, я тебя узнала... Спасибо за откровенность...

Всем — счастливо!
Всех по-прежнему люблю!!!

6 декабря 2001 года  19:31:16
Мари Ш@нсон | marischanson@hotmail.com | Вюрцбург | Германия


* * *

Мари Шансон, не уходи. Случайная публика здесь долго не задержится. И опять всё будет тихо и уютно.

6 декабря 2001 года  20:23:43
Степан | dvr@bel.ru | Белгород | Россия


* * *

Книгу я не писал, и проём окна замуровать не моя идея! Это всего лиш один рассказ из книги. Очень жуткой. Политикой там, в книге и далеко не пахнет. Наоборот, хотелось мне сказать что в политике, как в монастыре, спрятаться можно от страдания. Впрочем спрятаться можно наверно и в наркоте, в пянстве... Кажется я когото обидел? Прошу прощения. Каюсь.

6 декабря 2001 года  20:35:29
Степан | dvr@bel.ru | Белгород | Россия


* * *

Мда :((( Странное представление об интернете...

6 декабря 2001 года  21:18:28
Оксана | Euskirchen | Deutschland


Аня Ампар

у моря

Закат и серая гладь океана. Две фигуры-высокий мужчина низенькая девушка лет 17.За руку идут. Девочка босиком, и когдаа она идёт по воде, ему прижодится отойти в сторону, там, где суша.И он разжимает свою руку, идя по песку, а она остается идти по торчащим из воды острым камням одна, расставив руки по бокам, дабы не потерять равновесие.
Её лицо оттенено нежным румянцем, его обрамляют случайно выбившиеся из-под кокетливой шляпки, пушистые пряди тёмных волос. Миндалевидной формы карие глаза горят азартом от игры"упаду-не упаду".Маленький,
но ярко-красный рот освежён намёком на улюбку, которая вот-вот натянет уголки пухлых губ.И без того большие глаза распахнуты, доставая ресницами до бро-
вей. Чуть вздёрнутый, чётко очерченый нос одчёркивает выражение дерзкой смелости.А мужчина-видимо её отец.
Она сошла на песок и поставила босоножки, которые до тех пор держала в руке на песок, и легла. Он-рядои с ней. Смотрели на море: она-внимательно, он-то на море, то на неё. Посмотрели друг на друга,она улыбнулась, и её щёчки округлились, показывая ямочки на щеках. Она рассмеялась неожиданно низким голосом, опустила глаза, оттенив из ресницами. Вдруг она вскочилаи с разбегу нырнула в водуВынырнула-довольная, и засмеялась. Сказала пару фраз по-фпранцузски. Встала, выжала шёлковое платьтице, и подошла к нему. Села греться на песок, ловя последние лучи уходящего солнца, которое, казалось, должно было зашипеть, как таблетка аспирина, упав в ледяную воду.
Она ловко собрала волосы в нечто, похожее на пучок, шмыгнув носом, обмолвилась с ним парой слов. Она взяла босоножки, его руку, и они опять пощли по берегу туда, откуда пришли. Она — по камням, перодически пошатываясь и отпучская его руку, он — ровно идя по полосе песка у воды...

8 декабря 2001 года  14:51:13
Аня Ампар | Москва | Россия


Беня Крик

ДЛЯ МАРИ

Мари, милая Мари!..
Помню, когда-то Вы просили меня не уходить с этого сайта. Я пришел отдавать долги.
Мари, не уходите.
На самом деле все очень просто. Просто Вы живете. Остальное — лишь следствие этого персонального, присущего каждому из нас, недоразумения. Представляете: в черт те знает каком по величине пространстве (не будем его детерминировать словом "бесконечное",— от этого оно становится меньше, чем есть на самом деле), среди бесчисленного количества мирков ковыляет наша планетка. Знаете, Мари, а Вам никогда не приходило в голову, что, помимо невероятно малой вероятности появиться вообще на свет на этом комке космического мусора, воспетого летящими попутно поэтами, у Вас был огромнейший шанс не рождаться вообще на любом из прорвы необитаемых миров. Вы — межгалактическая редкость. Как и я. Как каждый живущий и не осознающий своего реального величия. Когда-нибудь, через биллионы лет, раса космических тараканов из созвездия Глухого Пса, найдя упоминание о Вас в последнем культурном слое лишившейся своих неразумных хозяев Земли, посвятит Вам поколения трудов, организует институт по изучению вашего культурного наследия и замкнется в себе на пару столетий, потрясенная глубиной Ваших переживаний. Человек, ставший причиной Вашего исчезновения из публичной жизни, будет ими проклят и демонизирован, что еще лет через триста приведет к формированию уникальнейшей религии (ибо полюса добра и зла обретут своих хозяев) и чувственнейшей культуры...
Разве не меркнут все Ваши преходящие проблемы на фоне описанных перспектив?
Мы все переписаны, и наше число конечно.
Мари!!! Дышите полной грудью, пишите, страдайте, упивайтесь горем и воспаряйте от радости. Но никогда; слышите — никогда! не забывайте, что все это только следствия. Просто Вы живете. А это — много больше, чем Юпитер и Сатурн вместе взятые, ибо они мертвы.
Не покидайте нас.
А слова... Слова — очень малое производное от другого производного. Пыль. Дуньте! Вон как они заметались в лучах заходящего солнца!..
Пора возвращаться...

8 декабря 2001 года  18:55:41
Беня Крик | aduschin@mail.ru | Эссен | Германия


Мари Шансон

Продолжение рассказа "Физики"...

В китайский ресторан поднимались гуськом. Самый первый шёл мой Физик. У входа в основной зал мой Физик спросил у меня:
— Ты палочками есть умеешь?
Я развернулась к Коротышке и повторила вопрос Физика:
— Ты палочками есть умеешь?
Коротышка что-то там ответил, но повернув голову к Ленке, тоже спросил:
— Ты палочками есть умеешь?
Ленка, идущая в самом конце, сказало чётко и ясно:
— Нет!
Коротышка дёрнул меня за шубу и сказал не чётко и не ясно:
— Нет...
— Нет... – сказала я своему Физику, который уже снимал куртку и вешал её на плечики.
— Будем учиться...
Про «Будем учиться» я передавать никому не стала.
Мы прошли через весь зал и сели в самый угол. В глаза мне сразу бросились огромадные аквариумы с малюсенькими рыбками, цветы непонятной формы, видать, ручной работы, экибана на столиках и высоких полках, и длинный узкий стол, типа швецкого, с разными салатами и приправами. Я села напротив своего Физика, Ленка – напротив Коротышки. Не успели нам принести меню, не успели мы его открыть, меня прорвало:
— Ой, какое интересное колечко!
Ленка захихикала. Нужно заметить, что она всю дорогу смеялась. Она смеялась, когда я ушла под зонтик к своему Физику, смеялась, когда её Физик просто шагал впереди неё по лужам, смеялась, когда мы входити в ресторан и теперь вот сидит и опять смеётся. За Ленку мне стало стыдно.
— Да, кольцо... – невозмутимо отреагировал Коротышка. – А что?
— Ничего... Красивое колечко...
Ленку унять было просто невозможно. Она смеялась.
— Так, значит мы женаты?
— Кто «мы»?
Ленка стала краснеть от смеха и её могло спасти только чудо. Этим чудом была я.
— Лен, ты что-то хочешь сказать?
— Не хочу, но скажу,— сквозь смех и слёзы выдавила Ленка. – Оригинальный товарищ... идёт на свидание с девушками... поздно вечером... в ресторан... и надевает обручальное кольцо...
— Что б не приставали, Лен...
Уже не ленкин Физик спокойно молчал, уткнувшись в меню. И Ленка, перестав смеяться, серьёзно посмотрела на своего бывшего Физика:
— Уважаю таких людей... Нет, действительно, уважаю...
В ресторане мы много ели и совсем чуть-чуть выпивали. Ленка вообще не ела. Она сказала на полном серьёзе, что в её жилах течёт мароканская кровь, а у мароканцев сегодня пост и кушать им нельзя... Красное вино Ленка любила. Пила, растягивая удовольствие. А мы наворачивали за себя и за того парня, за Щербакова... Щербаков – это третий физик, который, как мы поняли по рассказам, кому-то из «наших» физиков наступил на любимый мазоль, но не смотря ни на что, оставался и физиком с большой буквы «Ф», и другом...
Я уже не помню, с чего всё началось, но между физиками возник непонятный спор. Я не скрою, что физику не люблю и всё, что с ней связано – не понимаю, поэтому в споре участвовали только двое. Догадайтесь, кто?

8 декабря 2001 года  21:56:52
Мари Ш@нсон | marischanson@hotmail.com | Вюрцбург | Германия


* * *

...продолжение следует...

8 декабря 2001 года  23:48:00
Мари Ш@нсон | marischanson@hotmail.com | Вюрцбург | Германия


Мари Шансон

Продолжение рассказа "Физики"
...подлежит небольшой корректировке и редактированию... закинут наспех...

Мой Физик сказал:
— У нас есть одна знакомая. Тоже физик. Мы вместе в университете учились. Так вот эта женщина до того физику боготворит, до того на ней помешана, что практически близка к совершенно неприглядному определению – физик-монстр. Ужасно фанатична!.. Вы, наверное, знаете, а если забыли, я напомню, что физика подразделяется на физику элементарных частиц, физику атомных ядер, физику атомов, физику молекул, физику твёрдого тела и так далее. Физика твёрдого тела – это область физики, в которой изучаются физические свойства и структура твёрдых тел и разрабатываются теоретические представления, объясняющие эти свойства. Так вот. Эта наша знакомая, зовут её Наташа, приходит на кафедру и говорит:
— Я хочу заниматься физикой твёрдого тела.
— Там группы уже давно переполнены... Возьмите себе, пожалуйста, другое направление...
Наташа, конечно же, упала на профессорский стол, нехотя разбросав все листы и скоросшиватели по всему кабинету, забилась в истерике, изрыгивая проклятья и матерясь по закону Кюри – зависимость магнитной восприимчивости от температуры и стала бездоказательно доказывать то, что, мол, она, и именно она создана для физики твёрдого тела. На что профессор ей невозмутимо ответил:
— Дорогая, вы – женщина. Вы должны заниматься только мягкими телами.
Ленка захихикала, а я опять не въехала в анекдот с первого раза, и всем заявила:
— До жирафа не дошло.
— Вот видишь,— усмехнулся мой Физик, обращаясь к другу,— она только красивая,— и после небольшой паузы,— а её подружка, не смотря на то, что ТОЖЕ красивая, ещё и умная...
— Лен,— обиделась я, обращаясь только к Лене, но громко, чтобы слышали все физики,— как они определили размер твоего ума? Ты же за весь вечер ни одного технического постулата не выдала. Смеялась себе и только. Или?
— У меня лоб широкий, как у Ленина и у Ломоносова.
— Давайте о чём-нибудь интересном?
— О любви, например. — Серьёзно сказала Лена, глотнув своего невкусного разбавленного французкого вина — ведь в китайских ресторанах нет китайских вин — хотя прекрасно знала, что может начаться так-о-о-о-е...
— Давайте о любви,— поддержал Физик,— к искусству... Например, моя любимая картина Ильи Репина «Бурлаки на Волге».
— А моя любимая картина, добавил Коротышка,— «Письмо турецкому султану». И ещё мне нравится – «Демон» Врубеля и «Голубые танцовщицы»...
— А «Дама в голубом» Ка. Сомова похожа на мою двоюродную тётю по папиной линии. – Сказала Ленка достаточно язвительно, что б было понятно – что-то здесь не чисто... — И так – вся школьная программа. Нин, в каком классе у нас обязаловка на рисовальню была? Шестой-седьмой? Мы ещё, помню, два урока обсуждали «Купание красного коня». Наша молодая учительница ненавязчиво пыталась вбить в наши атеистически- пустые головы принципы демократического централизма. А красный цвет коня – цвет крови, цвет борьбы.
После долгой паузы, Ленка подозрительно тихо поставила фужер возле моей тарелки и многозначительно добавила:
— Не понимаю, как можно говорить — «моя любимая книга», «моя любимая картина», «моё любимое блюдо» или «моя любимая песня»?... Я, допустим, люблю картины маслом и грифелем – это техника. Люблю абстракцианизм – «Чёрный квадрат» Малевича и сюрреализм — картины Сальвадора Дали. Пабло Пикассо. Перечисленное — это направления в искусстве, жанр. Кстати, Дали люблю за непостижимость мазка, за правдивость предметов округлой формы и ирреальное виденье мира. Его «Предчувствие гражданской войны» нарочито имеет углы и острые предметы. Искажение человеческого тела. Мутация. Мигель де Сервантес, автор известного испанского «Дон Кихота» и Колумб умерли в нищете. Поэтому Дали решил для себя — нужно стать поскорее «мультимиллионером», а для этого следует отказаться от всего простого и реального. Он стал крикливым, вызывающим, скандальным художником своего времени... стал кривлякой...
Ленка глотнула ещё вина и убедившись, что все её слушают, подвела итог сказанному:
— Отсюда и следует, что я могу любить как минимум десять-двадцать картин различных десяти-двадцати художников... Но любить ОДНУ картину?
Физики молчали черезчур долго. Им нечем было крыть.
— Ну, хватит,— не перебила я.
— Да, хватит... – подстроился под меня мой Физик. Он вытер рот салфеткой и обратился к Коротышке. – Помнишь, ты говорил, что любишь двух женщин? И Иру любишь за её лёгкий и весёлый характер, и Любу — за хозяйственность, философское отношение к жизни и ненавязчивость?
Коротышка утвердительно хмыкнул:
— Да, девчонки, вы правы... Одного любить – удел однолюбов. Много ли их осталось на планете, однолюбов этих?
Мой Физик поднёс стакан к нижней губе и собрался допить пиво до конца.
— Мы – в туалет! – Соскочила я с места и потянула Ленку за собой.
Физик чуть не поперхнулся.
В туалете я достала хэнди, задала определённую программу.
— Что ты делаешь, Нин?
— Сейчас увидишь... Пора «делать ноги»...
— -А вообще, интересно с ними, да? Мне понравилось!
— Интересно, интересно,— задумалась я. – Только я к Андрею хочу...
— К Официанту из русского ресторана что ли? Ну ты и наглая! – обожающе посмотрела Ленка мне в правый глаз. – Как будем действовать?
— Потожись на меня,— хихикнула я и дёрнула туалетную дверь.
За стол сели как ни в чём не бывало.
— А у вас есть дети? – поинтересовалась Ленка для общего развития.
— Двое, сказал мой Физик,— на двоих.
— А лет вам... на двоих – шестьдесят?
— Нет,— улыбнулся Физик,— пятьдесят шесть.
Ленка не унималась. Поддерживала и поддерживала разговор. Наверное, её было стыдно и она отрабатывала нашу пока не свершившуюся пакость.
— А разве в 28 лет возможно стать доктором? Мне Нина сказала, что у вас на почтовом ящике...
— Может и возможно... Щербаков стал... Но у немцев так, если вы слышали, докторская степень приравнивается к нашему кандидату наук...
— Вот как? – сказала я и не успев сказать ещё что-нибудь, чтобы показать размер своего ума, зазвонил мой хэнди.
Ленка замерла и мне пришлось лягнуть её ногой, чтобы она вышла из этого состояния.
— Да... Да? Танюшка? Мы в ресторане... Ты чего ревёшь?... Да ты что?
Я посмотрела на Ленку и мне стало не смешно, потому что с неё нельзя идли ни в какую разведку, она завалит любую операцию. Ленка надула щёки, стиснула плотно губы и безпрерывно смотрела в мою тарелку. Она, конечно же боялась, что её зажатое «хи-хи, ха-ха» выплеснется наружу и забрызгает многоуважаемых физиков. Я ещё раз под столом повторила своё «па».
— Не переживай... мы сейчас приедем... успокойся... минут десять-пятнадцать... Ну, всё! Пока. – Я нажала окей и засунула телефон обратно в сумку.
— Что случилось? – участливо поинтересовался физик.
— Да, так... У подружки какое-то там несчастье... Мы сейчас к ней... А вы куда?
— Мы домой...
Я посмотрела на своего Физика и мне стало его даже жалко. Он погрустнел на глазах.
— Автобусы не ходят... Закините нас на такси на Juliuspromenadestrasse?
— Конечно... Rechnung bitte! – Мой Физик, по всей видимости, был потенциальным лидером. Он достал кошелёк и строго заявил:
— Я заплачу.
Я удовлетворительно промолчала, а Коротышка добавил:
— Разделем потом...
Когда подошёл официант, вылитый китаец, Ленка заплатила за своё вино сама. А Физик не нашутку возмутился, она аппелировала:
— Чтобы не спать... – это был ленкин самобытный прикол.
Таксист оказался русским и каких-то пять минут ничем себя не выдавал, но когда мы принялись по пьяни обсуждать «что вижу, то и пою», он сказал на чистом русском:
— А вот и не правда, я, вашу названную улицу, сразу понял... Довольно знакомая улица...
И мы все засмеялись, как по команде.
— Вы хоть бы потерпели,— смеялась Ленка во весь голос,— когда мы вас обсуждать начали... Послушали бы о себе правду... Кто ещё скажет?
— Да, неудобно как-то, улыбнулся таксист и мы с Ленкой увидели в зеркале заднего вида краешек таксистской улыбки.
— А хотите, я скажу вам, кто вы по проофессии? – Ленка была в приподнятом настроении. А когда, в таком настроении, её тянуло давать прогнозы, предсказывать будущее или читать с ладони и лица, всё сказанное совпадало на все 99%.
— Хочу! – засмеялся очкастый таксист.
— Вы – инженер. Работаете на такси уже два года. Вым лет 38-40.
— Точно!!! Ну, молодец! Инженер... горный... всё правильно...
Физики молча завидовали моей Ленке, а когда мы, немножко поспорив на тему о комплексах, вышли из машины, помахав ручкой, таксист сказал:
— Чего же вы парней оставляете?
— Да... Они нас не берут... – Сказал грустный Физик. – Но если вдруг, после своей подруги, надумаете заглянуть к нам,— Нина знает, где моя квартира,— мы будем очень рады... у нас есть две бутылки красного вина...
— Ну, так! – сказала я.
— Мы запишем номер вашего авто-мото-вело-фота и при случае, позвоним...

— Нин, о чём вы под зонтиком разговаривали? – спросила у меня Ленка, пока мы в темноте искали ступеньки в ресторан.
— Да, знаешь, ни о чём. Об игре.
— О какой игре?
Я собралась с последними силами и процетировала популярный романс:
— «... Под маской плюшевого пледа вчерашний вспоминаю сон. Что это было? Чья победа? Кто побеждён? Кто победжён?... Кто был охотник? Кто – добыча?... Так и не знаю, победила ль? Побежде на ль?... »
Ленка уже готова была разреветься.
— Значит, и этот уже влюбился?
— Да, нет, Лен, ещё не понятно... Чувства... Зависимость... Не понятно...
Я сегодня с Андреем поеду, позволишь?
— Конечно... Только позвони, как приедешь, хорошо?
... И я позвонила. В четыре утра.
— Лен, ты не спишь?
— Нет, я в интернете была... Только что из чата вышла. Что у тебя?
— Представляешь,— недно пропела я,— захожу в подъезд, открываю почтовый ящик, а от туда записка вываливается...
— И что? – Ленка умирала от нетерпения и я решила её помучить.
— Что?
— От кого?
— От Физика от моего... – я засмеялась сонно и лениво. Написал два слова, ты же знаешь, он уезжает завтра утром во Франкфурт на какой-то симпозиум физиков... на четыре дня...
— Хорошие физики, да? Мне понравились. Интересно с ними. Ну?
— Что, ну? – я продолжала издеваться над ленкиным любопытством.
— Что написал?
Я помолчала. Вздохнула два раза и наконец-то изрекла:
— Написал два слова – НАЧИНАЕМ ИГРУ!!!

9 декабря 2001 года  17:43:25
Мари Ш@нсон | marischanson@hotmail.com | Вюрцбург | Германия


Мари Шансон

Продолжение рассказа "Физики"

... на том и закончим!:)))))))))))

9 декабря 2001 года  17:44:21
Мари Ш@нсон | marischanson@hotmail.com | Вюрцбург | Германия


* * *

Эх, девчушки-чушки-чушки! :)))))

9 декабря 2001 года  19:58:15
Иван Пляска | Брауншвайг | Германия


* * *

Очень рад! Правда. Очень не хотел, чтобы Мари уходила. Вернее очень хотел, чтобы не уходила. Чтобы осталась. Но. Не потому, что ее об етом просят. А потому, что она ето хочет сама. И мы. Очень. Надеялся и не писал: Не уходи.
А и хорошо! Очень рад :-)
(-:

10 декабря 2001 года  10:13:00
Karl | baron.von.muenchhausen@justmail.de | Augsburg | Джэмени


* * *

Publika trebuet prodolzhenija "Fizikov" !!!

10 декабря 2001 года  14:17:01
µ | BS | D


:))))

Вторая часть рассказа "Физики" будет написана на основе правдоподобных жизненных фактов — приезда Сергея Лотхова в Вюрцбург...

10 декабря 2001 года  18:25:16
Мари Ш@нсон | marischanson@hotmail.com | Вюрцбург | Германия


:)))

Третья часть рассказа "Физики" будет написана на основе правдоподобных жизненных фактов — приезда Анжелики Лотхова в Брауншвайг...

11 декабря 2001 года  18:35:25
µ | BS | D


* * *

...Анжелики Миллер...

11 декабря 2001 года  18:38:16
µ | BS | D


Алтынбаева Наталья

Качели

Девочка качалась на качелях. Деревянное сиденье, издавая скрип, поднима-ло ее к облакам выше и выше. Внизу сидел мальчик, он смотрел на развевающееся платье. Время от времени он брался за веревочный трос, чтобы качели не оста-навливали свой бег. Мальчик смотрел влюбленными глазами на девочку, которая преданно глядела ему в глаза и называла его своим принцем.
Шли годы, а они продолжали встречаться на том же самом месте. Он все так же раскачивал волшебную доску, все так же говорил о любви. Однажды на этом месте встретились двое: мужчина и женщина. Встретились для того, чтобы сказать последние слова прощания. Женщина сидела на старых скрипучих качелях, и грустно крутила в руках стебелек незабудки. Маленькие соцветия теряли нежно-голубую окраску, постепенно превращаясь в бледно-голубые увядшие комочки.
Мужчина говорил без остановки. Ему было трудно произносить слова разлу-ки. Краска густо заливала лицо, голос срывался. Наконец, он сказал нарочито-грубым тоном: — «Все, я ухожу». Женщина вытерла платком заплаканные глаза: — «Прошу тебя, толкни качели в последний раз…».
Качели уносили ее выше и выше. Ветер высушивал слезы. Заблудившись в вершинах деревьев, внезапно падал вниз, и мчался вперед по дорожке, надувая парусом рубашку на спине уходящего мужчины.
14.07.00. Москва.

13 декабря 2001 года  07:13:38
Чертовка с пушистым хвостиком | hirurginja@omen.ru | Екатеринбург | Россия


Неизвестен

Грабли
(Публикуется без ведома автора, поскольку автор мне не известен.)

Юзер — человек, наступающий на грабли .

Чайник — начинающий юзер, ни разу не наступавший на грабли и потому уверенный, что граблей
не существует .

Ламер — юзер, регулярно наступающий на грабли, но по -...... уверенный, что граблей не
существует .

Узкий специалист — юзер, в совершенстве владеющий наступанием на одни и те же грабли

Широкий специалист — юзер, имеющий на лбу более двух шишек .

Программер — тот, для кого в наступании на грабли важнее всего результат. Устав наступать на
чужие грабли, изготавливает свои собственные .

Продвинутый программер — программер, наступающий на каждые грабли не более двух раз .

Копирайт — концепция, ограничивающая количество доступных для наступания граблей
финансовыми возможностями юзера .

Геймер — тот, для кого в наступании на грабли важнее всего процесс. Обычно не способен
изготовить собственные грабли .

Читер — разновидность геймера; наступает только на грабли с поролоновыми насадками на ручке
и обычно не больше одного раза .

Хакер — тот, кто способен наступить на грабли, даже если они спрятаны в сарай и заперты на
замок .
Хакер-идеалист — благородный борец за право каждого наступать на неограниченное
количество граблей .

Microsoft — корпорация, всемирный лидер по производству граблей

Билл Гейтс — мифическое существо из программерского фольклора; злой дух-покровитель граблей .

Апгрейд — процесс перманентной траты денег на покупку все новых граблей, каждые из которых бьют больнее предыдущих .

Бета-версия — версия, в которой грабли видны невооруженным глазом .

Релиз — версия, в которой грабли присыпаны листьями .

Совместимость версий — принцип, позволяющий новым граблям попадать точно по шишке от предыдущих .

Ассемблер — язык программирования, позволяющий наступать на грабли несколько миллионов раз в секунду .

Локальная сеть — технология, позволяющая получить по лбу, даже когда на грабли наступает кто — другой .

Интернет — технология, позволяющая наступить на грабли, находящиеся на другой стороне земного шара .

Сетевая конференция — технология, позволяющая каждому наступить не только на свои, но и на чужие грабли .

Русские кодировки — подарочный набор набор граблей для пользователей интернета .

Дружественный интерфейс — резиновая накладка на ручку граблей .

Гибкий(настраиваемый) интерфейс — накладка на ручку граблей, которую можно двигать, подгоняя под высоту своего лба .

Графический интерфейс — грабли, позволяющие регулировать цвет и интенсивность искр после
удара по лбу .

Ненадежная система — грабли, которые бьют вас даже тогда, когда вы на них не наступаете .

Надежная система — грабли, которые бьют вас по лбу, даже когда вы стоите к ним спиной .

Многозадачность — концепция, позволяющая наступать на несколько граблей одновременно .

Объектно — программирование — метод изготовления граблей по принципу матрешки .

Мануал — книга, описывающая различные способы наступания на грабли. Никогда не используется ламерами и хакерами. Продвинутые программеры используют ее после того, как наступят на те же грабли во второй раз .

Техподдержка — служба, дающая советы, что делать после наступания на грабли .
Обычно первый ее совет — наступить на грабли еще раз и сравнить ощущения .

14 декабря 2001 года  09:17:02
Sergey Danil К&Н | danilevich@web.de | Nuernberg | Deutschland


Tetraedr

Сказка №1

Кролик и Eжик жили каждый в своей норке в старом пригородном парке недалеко друг от друга. Они были дружными соседями, и летом или весной любили ходить друг к другу в гости. Сначала они угощались всякими вкусными плодами и ягодами, собранными в парке, а потом они резвились на лужайках, бегая друг за другом и играя в догонялки. Обычно Кролик при этом выигрывал, потому что у него были быстрые ноги, и, как он не старался время от времени поддаваться, все равно игровой задор брал верх, и он прибегал первым, а потом начинал смеяться над короткими и неуклюжими ежиными лапками, не позволяющими Ежику быть его достойным соперником. Ежик при этом обычно слегка обижался и начинал сердито фыркать и шипеть. И только иногда, когда тропинка вела под горку, Ежик сворачивался клубочком, и катился вниз стремглав, обгоняя Кролика. В такие моменты он был в ударе, и, выиграв, приглашал Кролика на веселую пирушку, доставая из запасов самые вкусные сушеные дикие яблоки, которыми так любил лакомиться Кролик.
Но потом наступала осень, а за осенью и зима. И они только изредка выбирались на свет божий, поразмяться и полакомиться маленькой озимой зеленой травкой. Ежик же большую часть зимы просто спал.
И они оба, все эти долгие темные зимние вечера и холодные ночи ждали весны. Ждали, когда настанет тепло, отогреется земля, вернутся веселые и суетливые дрозды и сороки, поднимется высокая трава, в которой можно будет бегать, не опасаясь хищников, когда пригреет теплое солнышко, разбудит пчелок, бабочек, проклюнутся цветы, зазвенят бурные ручейки и в старом парке опять пробудится жизнь и веселье.
Но вот, как то раз однажды, весна запоздала. Зима никак не хотела уходить из парка, возвращалась вновь и вновь, нагоняла все новые и новые полчища метелей, морозов и туманов. Ежик проснулся в холодной норке и ему стало страшно. А вдруг Весна совем не придет, подумал он? Что же мы тогда будем делать? У меня почти кончились все запасы сушеных корешков и грибов, а запас диких яблок они съели весь с Кроликом еще ранней осенью. Тогда Ежик, кряхтя вылез из норки на свет божий, жмуря маленькие подслеповатые глазенки от яркого с непривычки отражающегося от снега солнца и потрусил искать Кролика.
Кролику был не нужен столь большой запас на зиму. Да и он его почти и не делал. Во-первых, его быстрые лапы годились только, чтобы бегать и прыгать; таскать в них запасы было совершенно несподручно. Во-вторых, даже зимой он всегда мог погрызть осиновой коры, пробежать большой кусок парка в поисках чего-нибудь съестного. Вот и сейчас, обегая поляну кругом, отчасти чтобы найти обветренную проплешину с выбивающейся озимой травкой, отчасти для того, чтобы согреться, он чуть не столкнулся с ковылявшим Ежиком.
— Привет, Ежик, а что это ты вылез из своей норки?
— Да вот... Захотелось посмотреть, скоро ли придет Весна и когда наступит тепло?
— Да давно уже должно было потеплеть, – неопределенно махнул лапой Кролик.
— Давно-то давно. Но что-то все никак,— расстроенным голосом сказал Ежик.
Так, разговаривая, они продолжили обход полянки, на которой обычно летом было красно-зеленое море земляники, а сейчас вся она попряталась под толстым слоем спресованного предвесеннего снега. Раскопать слежавшийся снег им обоим было не под силу. А на пригорках темневшие участки земли были покрыты коркой льда.
— А у тебя разве не осталось там в запасе еще немного яблочек? – со слабой надеждой в голосе поинтересовался Кролик.
— Куда там! Последний грибок съел перед выходом наружу. Весна давно уже должна придти в парк, а ее все нет и нет,— печально продолжил Ежик.
— А может, Весна заблудилась где-то, и никак не может найти наш парк, чтобы принести сюда тепло, растопить снег и лед, и позволить проклюнуться молодым росткам и первым цветочкам? – робко предположил Кролик.
— А давай, поищем ее, встретим и проводим в наш лес?
— Хорошая идея, вот только где ее искать?
— Надо выйти из парка и поискать ее где нибудь снаружи.
— Тогда пойдем быстрее, а то холодно, хочется хоть как-то согреться!
И они, ускорили шаг. Ежик, часто семеня короткими лапками, а Кролик в полуприпрыжку, углубились в гущу деревьев, так как оба знали, что там вдалеке проходит автодорога, по которой с безумной (на их взгляд) скоростью проносятся огромные ревущие и вонючие чудовища – машины, и где-то за которой, по их мнению, и задержалась долгожданная Весна.
Перебегать через дорогу было страшно. Они, спрятавшись в кустах и некоторое время сидели, прижавшись к друг другу, и дрожа. Кролик больше от страха, а Ежик больше от холода, к которому, он был менее привычен, так как обычно большую часть зимы спал в своей норке. Машины стремглав, одна за одной, проносились мимо них, обдавая клубами удушливого дыма. Наконец, они решились, и опрометью выскочив из кустов, понеслись через дорогу. Они еще никогда в своей жизни не выбирались за пределы старого парка, так как обычно места для прогулок, игр и запасания пищи там всегда хватало. И вот, впервые, они решились совершить путешествие за его пределы, чтобы выручить заблудившуюся Весну.
Сразу за дорогой начиналось большое поле. Оно было вспахано на зиму, и поэтому бежать по нему было тяжело. Ежик совсем замучился, и уже с трудом поспевал за Кроликом. Да и тому тоже было несладко: его длинные ноги постоянно попадали в щели между комьями земли и застревали в них. А поле было огромным, и другой край его был почти не виден. И тут они заметили вдалеке что-то, похожее на широкий темный след среди безмолвной белой равнины. Не сговариваясь, они повернули к этому единственному ориентиру на пустынной местности. Подбежав поближе, они увидели, что это непонятно откуда взявшаяся полоса теплой и не покрытой снегом земли. Усталые они повалились на мягкую подстилку из прошлогодней старой желтой и пожухлой травы, через которую уже однако вовсю пробивались ярко-зеленые молодые былинки.
— Кажется, это ЕЕ след! – выдохнул Кролик, не забывая, однако, пробовать на вкус эту первую весеннюю, непонятно откуда взявшуюся траву.
— А куда она пошла, вправо или влево? — не отставая от него в стремлении побыстрее снять пробу, полюбопытствовал на всякий случай Ежик.
— Не знаю, давай на всякий случай пойдем направо,— предложил Кролик,— только сначала передохнем и перекусим.
— Согласен.
Передохнув и перекусив, они шустро потрусили направо. А широкая полоса теплой земли все тянулась и тянулась через поле. Вскорее, эта волшебная дорога привела их к кустарнику и небольшим деревцам, под которыми Ежик обнаружил прошлогодние, но еще вполне пригодные для еды желуди, а Кролик увидел низко склоненные кисти подмороженной рябины. Тогда они решили, что лучше будет, если они воостановят здесь, на этом курорте или оазисе, подорванные долгой зимой силы, чтобы потом, спустя несколько дней, продолжить поиски Весны. И они вырыли совместными усилиями в теплой земле небольшую временную норку, куда можно было бы спрятаться, и где можно было бы спокойно спать ночью, не опасаясь никаких врагов. Так они и прожили там три дня. А через три дня началась оттепель, и пришла Весна. И они побежали обратно, домой, искренне думая, что это они нашли ее там, заблудившуюся в поле, поскольку им не дано было знать ничего про трубы с теплой водой, проложенные под полем от теплоцентрали в город, находящийся около старого парка.

17 декабря 2001 года  08:16:40
Tetraedr | tetraedr@hotmail.com | Regensburg | DE


* * *

Облака, покрытые густым пеплом, словно клочья разорванного любовного письма, высоко нависли над землей. То тут, то там, солнечный лучик пытался пробиться сквозь их потрепанные края, в надежде склеить ушедшее, но края не поддавались, они были слишком истрепаны в любовной баталии, в ссорах, в не желании понять, да они были уже обречены на вечное одиночество. Несмотря на эту мрачную картину, в воздухе можно было все- таки уловить запах приближающейся весны. Длинные, хрустальные сосульки, словно Новогодние гирлянды, свисали с крыш домов. Мягкие весенние лучи ласкали их лица, отчего прозрачные как горный хрусталь слезы катились по их девичьим щекам.

Озорной ветерок, как в калейдоскопе, весело и играючи менял картинки на небосводе. И вот это уже не любовная драма, не любовный треугольник колючий как кактус, до которого страшно дотронуться, так как кровавые раны души и сердца постоянно давали о себе знать, а новая картина Создателя. В ту же секунду, пронзительный луч солнца озаряет все вокруг, меняя сцену на новые декорации и новые действующие лица. И вот вы уже утопаете в безбрежном океане пуховых лазурных облаков, которые как птицы, легко и весело несут вас на своих небесных крыльях. Мгновение, и это уже не птицы, а тройка запряженных молодых рысаков, бьющих в нетерпении корытами, готовые в любую минуту начать свой галоп и вот они резко рванулись вперед, оставляя длинный молочный след позади себя. Мягкая постель, сотканная из голубых лепестком роз, желаний и мечтаний, манит в свои трепетные объятия и в этом есть что- то колдовское, против чего, устоять мог бы лишь глухой и слепой. Воздух напоен хрустальным ядом любви и сам, словно пьяный, покачиваясь из стороны в сторону, слегка задевает маленькие облачка, от чего последние в своих белоснежных одеждах начинают кружиться как маленькие балеринки. Высоко в небо, в заоблачной выси, стая птиц водит свой свадебный хоровод, ухватившись за длинный подол голубой волны. Песня сменяет одна другую и кажется, что этому многоголосью не будет конца. Это волшебное Пенье птиц кружит голову, как тот заветный вальс с любимым, когда вы, склонив свою головку на его широкое плечо, слегка прикрыв золотые реснички, полностью отдались во власть чувств. Еще один взмах дирежорской палочкой и новая увертюра облаков зазвучала в поднебесье. Вас охватывает состояние птичьего полета, Вы парите на подушке небесной волны, над горами, покрытыми белоснежным покрывалом и солнце, отражаясь на нем, слепит ваши очи, об эти глаза — это загадка души, они как — то тайное зеркало, могут рассказать много интересного. В ушах все еще звенит пенье птиц и нет сил забыть,, грусть твоих опущенных ресниц и ту бриллиантовую слезинку, которая, как маленькая капля утренней росы, блестела на кончике твоей золотой ресницы. О как бы я много отдал, чтобы еще раз ощутить это состояние. Все так быстро меняется — как в нашей жизни, так и в наших чувствах и настроении. И вот уже сверкающие снежные вершины остались далеко позади, уступив место безбрежной пустыне. Ноги по щиколотку утопают в ее раскаленном песке. В воздухе стоит зной и на какое то мгновение, кажется, что ее огромное тело безжизненно, но, присмотревшись можно уловит слабое дыхание его жизни. Иногда по нему молниеносно пробегает изумрудная ящерица, оставляя на песке длинный шлейф и в след за ней мышь, пытаясь найти укромное местечко от палящего любовью солнца, под засохшей корягой. Да воистину говорят, все хорошо в меру и видимо это можно отнести и к любви. Я запрокидываю голову и, прищурив глаза, вижу на легкой голубой дымке, двух влюбленных, которые стоят, крепко обнявшись, как те две молодые березки, ветви которых заплелись в длинные косы и уже нет такой силы, которая могла бы их разъединить, что же может быть на свете сильнее, чем любовь? Они слегка покачиваются в так ветра. Говорят ли они? А нужно ли любви говорить, порой ее красноречивое молчание может сказать больше, чем сотня слов. Раз, два, три, раз, два, три и безбрежный лазурный горизонт рисует другую картину. Разбуженный пеньем птиц, розовый рассвет, умывшись в утренней молочной пене и широко расправив свои еще хрупкие плечики сладко потягиваясь и зевая, вступает в свои права. На минуту я замираю очарованная этим зрелищем. Да Буйству фантазий Природы нет предела. Боже мой, что же это такое, что с нами творит наше воображение, снова и снова, давая нам пищу для фантазии души и сердца. Что же есть ОНО, это “ Воображение”? Реальный ли это мир, или же это только Мир наших желаний, фантазий и грез? Можем ли мы жить без него?

17 декабря 2001 года  10:23:04
Tanya | umillennium@hotmail.com | Moscow | Russia


Мальцева

* * *
Весна Франсуазы

Весна Франсуазы

Часы как всегда спешили, но на этот раз это было только на пользу, так как она ужасно опаздывала на вокзал. Еще раз, оглядев свою не большую, но уютно меблированную квартирку, Франсуаза взяв чемодан, спустилась вниз. Таксист нервно поглядывал по сторонам и, завидев ее, расплылся в улыбке. Словно сомнамбула, она плюхнулась на заднее сиденье машины и закрыла глаза. Только сейчас она поняла, как ужасно устала от шумного Парижа, от сплетен за ее спиной. Каждый мускул ее тела ныл, и эта боль пронзала все ее тело. Машина мягко тронулась с места и словно на крылья понеслась вперед. Мимо пробегали вереницы домов, едва прикрытые молодой зеленью аллеи. Солнечные блики, весело играя, отражались в стеклах домов. Окно машины было приоткрыто и она чувствовала, как теплый, полуденный ветерок нежно ласкал ее кожи. Очнувшись от толчка и открыв глаза, она еще долго не могла понять, где она. Шустрый носильщик, весело насвистывая подхватил ее чемодан и понес по перрону в вагон. Вокзал шумел, словно пчелиный улей. Люди сновали туда-сюда, и было непонятно их движения. Казалось, что все идет по какому-то замкнутому кругу, но здесь была своя особая жизнь, свои правила по которым жил вокзал. Яркая палитра красок мелькала перед глазами, еще минута и Франсуаза вошла в свой вагон. Одноместное купе было крохотным, но уютным и блистало чистотой. Взглянув на окно, она увидела, как солнечные зайчики настойчиво пытались проникнуть во внутрь купе сквозь толстое затемненное стекло. Сняв накидку и прикрыв шторки, она устроилась на мягком красном диване. Мысли путались и ноги гудели, словно электрические провода. Вытянув их, она постаралась расслабиться. Шум вокзала все еще был слышен. Внезапно оглушительный свисток пронзил все, вокруг оповещая о том, что поезд вот, вот отойдет от вокзала. Провожающие со слезами на глазах торопливо покидали вагоны и затем можно было еще долго видеть, как они стояли на перрона вокзала, всматривались в след уходящему поезду. В их глазах была такая грусть, как будто что навсегда уходило из их жизни. Смешные, наивные, они видимо не знали, что любое Расставание, это начало новой встречи.

Когда же все это началось, подумала она. Да, это было ровно год тому назад, это была ранняя весна. Она как обычно проснулась от слабого поскуливания собаки, которая заявляла о том, что настало время идти гулять. Сладко потянувшись и расправив свои плечики, она не охотно вылезла из под теплого одеяла. Комната все еще хранила запах ночи и, распахнув шторы, она с радостью впустила охапку солнца в свою спальню. Выйдя на маленький балкон, Франсуаза залюбовалась панорамой утреннего Парижа. Вид был великолепный. С одной стороны она могла видеть шпиль Эйфелевой башни, а с другой, маленький кусочек Сены. Утренний туман, словно тонкое покрывало, накрыл крыши домов. Она поежилась, так как утренний воздух был еще слишком холодным. Наскоро умывшись, она застегнула молнию на брюках и накинула на себя легкую куртку поверх майки. Застегнув поводок собаке, она вышла из квартиры. Весело подпрыгивая и что-то, напевая себе под нос, она сбежала вниз по лестнице. Со стороны можно было подумать, что это была девчонка, столько в ней было беззаботности и легкости. Она обожала эти ранние часы, эти прогулки вдоль Сены, когда еще весь Париж продолжал сладко спать и только отдельные влюбленные, словно призраки, все еще бродили по улицам в ожидании начала работы метро. Лаки постоянно напоминала о себе, крепко натягивая повод, из-за чего ей приходилось ускорять шаг. Тонкие лучики весеннего солнышка, весело смеясь и подмигивая, во всю пытались флиртовать. Серенькие воробушки, усевшись на перила балконов, весело распевали многоголосую мелодию и где-то вдалеке были слышны отголоски соловьиных трелей. Природа просыпалась от сна. Она шла, и мысли ее блуждали где-то далеко, далеко. Но именно в этот момент, она чувствовала полное единение с природой. Внезапно собака остановилась как вкопанная, Франсуаза подумала, что Лаки опять нашла какую-то завалявшуюся корку и подняла глаза. То что она увидела, повергло ее в изумление. На маленькой деревянной скамейке, сжавшись в комочек сидело какое-то существо. Приглядевшись, она поняла, что это был молодой мужчина. Его взгляд был устремлен куда-то вдаль и казалось, что он ничего не видит. Постояв минут, она решила окликнуть его. “ Простите, сказала она, Вам не хорошо?”. Казалось, что прошла целая вечность, пока она услышала едва внятное бормотание. “Что”, переспросила Франсуаза “Что вы сказали?”. Он с трудом поднял глаза и ответил: “ Я не хочу больше жить, не хочу”. Она как вкопанная стояла перед ним, не зная, что дальше делать. Лаки уже начала натягивать поводок и Франсуаза прикрикнула на нее. “Стой обжора, стой”. Молодой человек продолжал смотреть в никуда. Его глаза, голубые как небо, были слегка затуманены, взор был потухшим. По его одежде было трудно понять откуда он. “Простите, может вам чем-то помочь?”. Помочь, помочь, повторял он, в чем помочь?”. И в этот момент, он неожиданно взглянул на Франсуазу. Взгляд его глаз пронзил ее. В нем была такая глубокая пустота, безысходность, усталость и мольба. Протянув руку, она громко сказала: “ Идемте” Позднее, когда она вспоминала об этом, она не могла сказать, что в ней сработала в тот момент, но она твердо знала, что должна была это сделать. С трудом поднявшись со скамейки, он словно побитая собака, поплелся за ней. Придя домой, она засунула его в ванную комнату, сказав при этом раздевайтесь и мойтесь. Заглянув в свой шкаф, она ничего не нашла более приличного для него, чем старый халат Жоржа. Франсуаза не понимала, почему так долго хранила его у себя. Пошло столько лет с той поры, как они расстались с Жоржом. Он периодически звонил ей и иногда они даже ужинали, но эти встречи уже не приносили ей радости, все давно прошло, перегорело и в душе у нее не было, того огня, что был в первые годы их совместной жизни. От их союза осталась дочь Дениз, которая сейчас жила в другом городе. Халат был слишком большим и длинным для молодого человека и, надев его он выглядел таким неуклюжим. “Я должна уйти в редакцию” сказала она. “Оставайтесь, если захотите уйти, то просто прихлопните дверь”. Быстро проглотив сэндвич и запив его уже холодным кофе, она выбежала из дома. Через 10 минут работа редакции полностью захватила ее, и она напрочь забыла об этой встречи. День как всегда был насыщен событиями. Ей пришлось заново править статью, так как главный редактор слишком много сделал исправлений на полях. Затем она посетила Центр Реабилитации, так как давно хотела написать статью о нем. Ей пришлось долго ждать в приемной Главного Врача, так как тот делал обход больных. Во второй половине дня была презентация новой книги, а вечером срочное совещание. Только когда на темном небосклоне появились первые звездочки, Франсуаза вспомнила, что забыла накормить Лаки, и быстро побросав все бумаги в папку вышла из офиса. Собака жалобно скулила под дверью в надежде, что кто-то наконец обратит на нее внимание. Наскоро порезав овощи и бросив туда кусок мороженого мяса Франсуаза поставила миску на пол. Лаки моментально уткнула свою морду туда. Достав из папки свои бумаги, Франсуаза примостилась на диване. От усталости ее глаза слипались, и она с трудом различала отдельные буквы. Минуту, другую, она пыталась бороться со сном, но поняв, что это бесполезно, отложила, бумаги в сторону. Медленно встав, она поплелась в ванную комнату. Наскоро приняв душ и надев махровый халат, едва передвигая ноги, направилась в спальню. Войдя туда она каким-то шестым чувством уловила что -то незнакомое ей доселе, но что именно, не могла понять. Запах спальни был явно не тот. Присмотревшись, она увидела какой-то предмет на кровати. Испугавшись от неожиданности, она громко вскрикнула, и дрожащими руками включила свет. В ту же минуту она увидела перед собой испуганное лицо молодого человека. Сон как рукой сняло. “Что вы здесь делаете у меня в квартире?”. Он открыл рот, но только молчание было слышно в тишине. “ Я Вас спрашиваю, что вы здесь делаете ?” Молодой человек, помедлив тихо сказал: “Вы сами меня сюда привели утром”. На минуту Франсуаза оторопела. Встряхнув головой, она сказала: “ Как сама?” И только затем, она медленно начала вспоминать события утра. Кашлянув, она сказала” “Простите, да я совершенно забыла”. “Ну ладно, вставайте, сейчас будем ужинать” Наскоро приготовив из того, что было в холодильнике, она пригласила его к столу. Все еще оставаясь в халате Жоржа, он выглядел таким хрупким, словно подросток. Она заметила, что он практически ничего не ел. “Вы себя плохо чувствуете?” спросила Франсуаза. “Нет, все в порядке”. Было что-то тягостное в его словах, но она не хотела его расспрашивать. Закончив ужин, и наскоро помыв посуду, она прилегла на кушетку, куда моментально прыгнула собака. “Можно я с вами посижу ?” спросил он. “Да конечно, располагайтесь как дома” Все было так странно, как она, взрослая женщина, могла пригласить в дом совершенно ей незнакомого человека. Объяснений тому не было. Но внутреннее чутье говорило ей, что она поступила правильно. Было уже за полночь, когда она все же решила лечь спать, а молодой человек продолжал молча сидеть, уставившись в пустоту. Неожиданно он сказал: “Мне некуда идти, Можно я останусь у Вас?”. Задумавшись, она ответила :“ Ну что же, оставайтесь”. Проходили дни, а он все еще продолжал жить у нее. Они говорили довольно редко, но между ними было какое-то негласное взаимопонимание. Она уходила на работу, а он оставался дома. Постепенно, она стала замечать, что он начал выздоравливать. Он рассказал ей, что родом он из провинции, а в Париже жил у своих дальних родственников. Звали его Мишель, и от роду ему было 23 года, ровно столько, сколь ее дочери Дениз. Однажды Мишель попросил ее купить ему краски, и она с радостью ему это сделала. Возвращаясь вечерами, она видела как он склонившись над мольбертом, что-то кропотливо рисовал, но что, она не знала, так как он пытался закрыть рисунок. Будучи не любопытной от природы, Франсуаза никогда не интересовалась чужой жизнь, без особой на то надобности.

Постепенно, она так привыкла к существованию Мишеля в ее квартире, что не представляла себе ничего другого. Странно, но она уже спешила домой, она хотела приготовить ему ужин, после чего, они еще долго сидели за столом и болтали. Мишель рассказывал о том, как он жил в деревне, о своих родственниках и впечатлениях детства, но он никогда не упоминал о своей жизни в Париже. Франсуаза рассказывала ему смешные случаи по работе, о своих планах и коллегах. Глядя на это юное существо, можно было смело сказать, что природа щедро наградила его красотой. Черты его лица были правильные, но особенно выделялись его губы, они были такие красные и пухлые, словно как у ребенка. Голубоглазый, блондин с длинными волосам, и он походил на ангела, спустившегося с небес. Цвет его лица, наконец- то принял здоровый оттенок и щеки порозовели. Часто можно было видеть детскую улыбку на его лице. Он стал, смеялся. И смех его был таким чистым и светлым, как хрустальная весенняя сосулька. Она никогда не спрашивала его о том, как он оказался в парке на скамейке в тот день. Время проходило незаметно. Она летела домой, словно на крыльях. Однажды он серьезно заболел и она испугавшись, практически не отходила от него, ни днем, ни ночью, забыв про все на свете. Но молодость берет свое, и вскоре хворь прошла. Мысли о нем часто не давали ей покоя, она чувствовала, что он все больше и больше начинает ей нравиться. Он отвечал ей взаимностью. Он ловил каждое ее слово, взгляд, желание, и изо всех сил старался во всем ей угодить. В один из вечеров, они как обычно засиделись допоздна. Когда она уже была в постели, в дверь тихо постучали. Сначала она подумала, что ей это только показалось, но стук повторился снова. “Войдите, сказала она”. Но тишину ночи не нарушил ни один шорох. “Войдите”, сказала она чуть громче. Дверь неслышно приоткрылась и в свете дверного проема, она увидела Мишеля. “Что тебе Мишель?”. Он безмолвно стоял. “Что произошло?”. Он посмотрел ей прямо в глаза. И горячая волна его взгляда обожгла ее. В наступившей тишине, можно было слышать только страстное биение двух сердец. Трудно было сказать, как долго это продолжалось. Наконец справившись с волнением, она сказала: “ Иди сюда”, показывая на край кровати “Иди сюда”. Тихо, словно тень, он одним прыжком оказался рядом с ней. Оба молчали, и тусклый свет ночной лампы едва освещал их взволнованные лица. Она жадно вдыхала терпкий запах его молодого и крепкого тела и слышала как бешено, колотится под рубашкой его сердце. Осторожно и нежно он дотронулся до нее. Руки его слегка дрожали. Прикосновения его были такими нежными. И в тот же миг, все ее тело охватило трепетное волнение, дыхание ее участилось. Она прикрыла глаза и тихо застонала. “Боже мой, что я делаю” пронеслось у нее в голове. А он все продолжал ласкать ее тело. Она чувствовала, как груди ее набухают, словно молодые весенние почки. Мишель все продолжал ласкать ее тело. Состояние было подобно легкому опьянению. Хотелось пить и пить это молодое вино. Наклонившись над ней, он пытался найти ее губы и поймав их, словно голодный вцепился. Поцелуи были долгие, страстные, безумные и казалось, что еще минута и она задохнется от них. Это было какое-то наваждение. Оба не заметили, как оказались, совершенно обнаженными и беззащитными от своей страсти. И поддавшись ей, они забыли все на свете. Были только Он и Она, звезды и тишина ночного Парижа. Мерцающие звезды, прикрыв свои любопытные глазки и сладко зевнув, отправились спать, а вслед за ними и серебристо- розовощекая, располневшая луна, накинув легкий плащ на свои округлые плечи, незаметно исчезла с небосвода. Все погрузилось в таинственное, загадочное море любви. Они стали любовниками. Позднее Франсуаза пришла к мысли, что никогда в своей жизни, она не испытывала ничего подобного, что испытала с Мишелем. Жизнь пришла к ней в новом обличье. Не мечтая уже об этот, она снова встретила Весну.

Этот деревенский мальчик открыл в ней такие глубокие чувства, о которых она и не подозревала. Она всеми возможными способами старалась избегать их ночных полетов к звездам, в другие галактики. Пыталась сопротивляться им, но ее душа, широко расправив свои крылья, звала ее снова и снова в тот бескрайний полет, где она могла парить словно птица. Раз от разу, сопротивления становились все более слабыми и в конце концов исчезли совсем. Она была в его власти. Как этот юноша, прошедший сквозь муки ада, побывавший на самом днище Париже, сумел сохранить чистоту души и сердца. Эта была для нее неразрешимая загадка. В свободное время, они любили посидеть в маленьких ресторанчиках, где было не так много народа да и еда была, домашней и вкусной. Вдоволь насладившись едой, они еще долго, взявшись за руки, бродили по ночным улочкам Парижа, словно два влюбленных. Утром глядя на себя в зеркало, она не узнавала себя, на нее смотрела совершенно другая женщина, другой человек. Эта была озорная девчонка, которая когда-то жила на окраине Парижа. Сослуживцы не на шутку были “озабочены” ее внешним видом и при каждом удобном случае “ деликатно “ старались узнать, что произошло. Кто-то даже пустил слух, что она сделала пластическую операцию. Она улыбалась и говорила: “ Все возможно “.

Как- то проходя мимо модного магазина, она не удержалась и купила себе короткую юбку, от чего Мишель пришел в дикий восторг. Он привязался к ней, он болел ею, он любил ее и она это видела. Время шло и все чаще она задавала, себе вопрос, а что будет дальше, но ответа не находила. На одном из совещаний она встретила Жоржа и тот был, так удивлен, увидев разительные перемены в ее внешности, что невольно спросил: “У тебя все в порядке? “ Да, ответила она весело смеясь, “ Все очень в порядке”. “ Как насчет ужина” “ Ну не знаю, позвони”. Он звонил регулярно, и каждый раз Франсуаза почему- то находила предлог для отказа.

Перед Рождеством в редакции как всегда был завал работы и вдобавок один из сослуживцев заболел и Франсуазе пришлось поехать в Руан вместо него. Мишель сразу сник, узнав об этом, но другого варианта не было, она должна была поехать на 2-3 дня. Обстоятельства сложились таким образом, что место 3 дней, она пробыла там 7. Вернувшись, домой, она не узнала Мишеля. Он похудел и выглядел таким бледным. Но завидев ее, он моментально расплылся в улыбке и, схватив ее в охапку, крепко поцеловал. От него пахло молоком. “ Больше никуда не отпущу, никуда “. Радость возвращения была неописуемой. Весь день они провалялись в постели и не заметили, как наступили сумерки. В канун Рождества Франсуаза решила пригласить Мишеля на праздничный ужин. Она долго выбирала ресторан и затем остановила свой выбор на одном из модных в Париже. Войдя в зал, они остановились, столы были накрыты белоснежными, накрахмаленными скатертями с розовой каемочкой внизу и на каждом столике стояла Рождественская свечка и красовался, маленький букетик из живых цветов. Все было так торжественно. Вдоль стен ресторана были расставлены огромные кадки с растениями, от чего создавалось впечатление, будто они попали в живую оранжерею. Свет ламп был мягким и приглушенным. Оркестр играл какую-то старинную мелодию. Посетители за столами тихо разговаривали. Метрдотель галантно препроводил их к столику у окна, где можно было видеть праздность улиц. Они долго обсуждали меню, но наконец-то пришли к общему согласию и сделали заказ. Мишель знал так много анекдотов и был мастер их рассказывать. Она чувствовала, что у нее от смеха вот, вот лопнет живот, а он все продолжал и продолжал смешить ее. Повар постарался на славу, и еда была великолепной. На десерт они заказали свежую клубнику со сливками и немного поколебавшись взяли, еще по рюмке Белли. Нежные звуки скрипки, напевали знакомую мелодию. Он взял ее за руку и повел на танцевальный круг. Прижав ее к себе и обняв за талию, он стал ее вальсировать. Она была, словно пушинка и он снова и снова кружил ее. Оркестр ушел на перерыв, и они возвратились к своему столику. Щеки Франсуазы горели, она чувствовала себя на седьмом небе. “Франсуаза, сказал Мишель Я хочу с тобой поговорить” Глаза его светились огнем от чего он казался более молодым. “О чем, спросила она?” Помедлив немного, он дрожащими руками, осторожно достал из бокового кармана маленькую коробочку, обернутую в красную бумагу и перевязанную изящным бантиком и со словами “Посмотри” протянул ей. Открыв, она увидела чудное золотое колечко с маленьким бриллиантом в виде сердца. “Что это такое, где ты взял?” “Мне удалось продать свои рисунки”. Набравши в легкие воздуха он произнес: “Я хочу, чтобы ты стала моей женой”. От неожиданности, на какую-то долю секунды Франсуаза потеряла дар речи. Придя в себя, и посмотрев на Мишеля она сказала: “Но это совершенно невозможно, это нельзя”. “ Ты же еще ребенок”. “Франсуаза, Я люблю тебя, тихо промолвил он, “ Люблю”. Щеки ее пылали, и она вся дрожала. “Это совершенно невозможно, все продолжала повторять она, невозможно”. В этот вечер, вернувшись домой, каждый спал в своей спальне. Впечатления услышанного были настолько сильными, что она еще долго ворочаясь в постели повторяла: ” Невозможно у меня взрослая дочь, а что скажут сослуживцы, а как же Жорж, да и мама будем возражать” Мысли вереницей кружили в ее голове. Она не заметила, как заснула и сон ее был тревожным.

Ее разбудил яркий лучик солнца, который нежно поглаживал ее по щеке, от чего приятная истома разливалась по телу. Вдруг она ощутила, что-то мокрое на своей коже и открыв глаза, Франзуаза увидела Лаки, которая преданно глядела на нее, откинувшись носов в ее руку. “Ну что, пора вставать” сказала она и откинула одеяло. Стоя перед зеркалом в ванной комнате, она все пыталась вспомнить вчерашний вечер. Неужели это было на самом деле. Она хотела все забыть, она хотела, чтобы это был только сон.

За завтраком оба молчали стараясь не поднимать глаз друг, на друга. Наскоро собравшись, она ушла. Воздух был напоен ароматами любви. Он словно пьяный, пытался заигрывать с прохожими и обнять их. Сделав несколько попыток завести машину и поняв, что это бесполезно, она решила ехать на метро. На очередной остановке, шумная толпа молодежи ввалилась в вагон метро. Они громко разговаривали, стараясь перекричать один одного. Взглянув на них, она поняла, что они были одного возраста с Мишелем и эта мысль словно острие ножа, пронзило ее сердце.

Неожиданные обстоятельства снова позвали ее в Руан. Узнав об этом, Мишель сразу скис и закрывшись в своей комнате не выходил до ее отъезда. “Мишель сказала, она я уезжаю”. Дверь медленно открылась. “Я уезжаю” повторила Франсуаза. “Не грусти”. “ Выходи за меня замуж”, тихо сказал он. “Нет, я не могу, не могу” и с этими словами она словно ошпаренная выбежала из дома.

На удивление быстро все, закончив в Руане, она торопилась вернуться домой. Она неоднократно пыталась дозвониться до Мишеля, но тот по какой- то причине не отвечал. Что-то было не так, и она это чувствовала. Интуиция ее редко подводила. Что-то случилось. Поймав у вокзала такси, она назвала адрес. “Быстрей”, попросила она водителя, “Быстрей” Сердце бешено билось, “ Быстрей”. Когда они подъехали к дому, Франсуаза лихорадочно сунула деньги водителю и бросилась к подъезду. Лифт как назло не работал и она словно молодая лань, побежала наверх. Сердце ее бешено колотилось и казалось, что еще минута, и оно выскочит из ее груди. Руки дрожали, она с трудом смогла вставить ключ в замочную скважину. Вбежав в квартиру, она споткнулась о Лаки, которая весело виляя хвостом, приветствовала свою хозяйку. Ничего, не видя, она металась по квартире и звала Мишеля. “Мишель где ты, Мишель ?” Дверь его комнаты оказалось закрытой. Постучав и не получив ответа, она со всей силой навалилась на нее, и та поддалась. Картина, которую она увидела, повергла ее в шок, ноги стали ватными и она словно пустой мешок, опустилась на ковер. На полу, среди штукатурки лежал Мишель с веревкой на шее, а рядом валялся крюк от потолочной лампы. Взглянув на потолок, она увидела огромную дырку. Повернувшись к Мишелю, она стала его тормошить. “ Мишель, очнись Мишель”. Но его тело было бездыханным. Взяв с кухни нож, Франсуаза лихорадочно обрезала веревку, и начала делать ему искусственное дыхание. Слезы текли по ее щекам и затем скатывались на мертвецки- бледное лицо Мишеля. “Моя любовь, очнись, очнись” Она не помнила, как долго пыталась вернуть его к жизни, и в конец обессилев и устав, сама свалилась рядом с бездыханным телом Мишеля. Она кричала, но звук не выходил из ее горла и только поток горючих слез все продолжал струиться из ее глаз. Только в тот момент, она до конца поняла, как дорог был ей этот человек и что он значил для нее. Он был ее дыханием, желанием жить и любить. Он был маяком, на свет которого она шла. Франсуаза была готова сделать все что угодно, чтобы он снова был жив. Казалось, что прошла вечность, а она все плакала и плакала. Перед глазами пронеслась вся ее жизнь. Она вспомнила, как осталась одна с малышкой Дениз на руках, как пыталась выжить, и чувство жалости к себе охватило ее и она еще громче зарыдала. Вдруг она почувствовала какое-то шевеление. Она замерла. Все ее тело напряглось. Медленно повернув голову, она увидела, что глаза Мишеля открыты и смотрят в ее сторону. Она не могла поверить в это и подумала, что сходит с ума, и в тот же миг потеряла сознание. Очнувшись, она увидела, что лежит на кушетке, а рядом сидит бледный Мишель. Неописуемое состояние счастья, простого человеческого счастья, охватило ее, и протянув к нему руки, со слезами на глазах она сказала: “ Я люблю тебя”. Она поняла, что без него, она уже не сможет жить.

Дениз настойчиво продолжала звонить и говорить, что не прилично, иметь такую связь и лично ей, мнение окружающих о ее матери не безразлично. “Это аморально”, говорила Дениз. Франсуаза молча слушала ее, так как не знала, что ей возразить. Да и что она в сущности могла сказать Дениз что? Что ее мать на старости лет влюбилась как девчонка. Могла ли понять эта девочка, какие чувства были в душе у Франсуазы. Дениз не допускала мысли, что к ее матери может вернуться Весна. Ведь ей уже было за сорок. Вдобавок ко всему, Жорж продолжал названивать и настаивать на том, чтобы они снова стали жили вместе. Однажды бросив ее, ради молодой ассистентки, которая в свою очередь сама его быстро бросила, теперь он обнаружил, что все еще любит Франсуазу. А та, подобно белке в колесе, бегала по замкнутому кругу, не находя выхода. Ее раздирали сомнения. “ Общество, что же ты делаешь с нами, “ говорила она, “ Мы подобны марионеткам в твоих руках, актерам, повторяющим за суфлером слова своей ” роли”.

Понимая, что нужно что-то делать, она предложила Мишелю погостить у родителей, и ему ничего не оставалось делать, как согласиться с ней. И вот теперь, она уезжала из Парижа, пытаясь сбежать от Мишеля, от его любви. Да, она могла физически убежать от него, но могла ли она убежать от самой себя, от чувства, которое он зародил в ее сердце, от своей любви к нему, от Весны!

Монотонный стук колес, словно эхо, продолжал, повторял “ Не убей, не убегай, не убегай”. Кондуктор объявил, об остановке. Она медленно встала, и взяв чемодан ………………….

17 декабря 2001 года  10:25:57
Tanya | umillennium@hotmail.com | Moscow | Russia


Мальцева

* * *
Первый поцелуй

Первый поцелуй

На дворе стояла ранняя, рыжая, веснушчатая осень. Земля была покрыта пестрым ковром из осенних листьев. Цвета их были от едва заметно зеленого, постепенно переходящего в желтый и затем в багряный. Сознавая, что жизнь вот, вот для них может закончиться, в их глазах была такая невыносимая грусть и тоска, что сердце сжималось, глядя на них. Ладошки их, некогда такие мягкие, бархатные, изумрудного цвета, с приходом осени превратились в сухой пергамент, который мог рассыпаться в любой момент от неосторожного малейшего касания. Парк еще не проснулся от ночной влюбленности. Кроны деревьев по- прежнему стояли, плотно прижавшись, друг к другу, нежно обнимая любимых за тонкие талии. Где-то вдалеке была слышна соловьиная трель. Город медленно просыпался. Утром уже было довольно свежо и ранние лучи солнца, примостившись на краю деревянной лавочки и прикрыв свои длинные позолоченные реснички, изо всех сил дышали на свои, тонкие холодные ручонки, в надежде согреть их.

Она лежала здесь, в небольшой канаве, оставшейся видимо после прокладки труб. Под головой у нее была подложена какая-то сумка. На ней была старая оборванная юбка и мужская куртка, явно не с ее плеча. Иногда порыв ветра задирал край ее юбки, и можно было видеть ее байковые панталоны. Кроссовки, некогда новые и блестящие, служившие верой и правдой своему первому хозяину, потеряв свою былую молодость, сиротливо болтались на женских ногах. В одном месте, подошва уже была надорвана и казалось, что еще одно малейшее движение, и она оторвется полностью, обнажив босые немытые ноги нового владельца. На руках и ногах, в тех местах, где это можно было видеть было, множество небольших язвочек. Волосы, ранее бывшие блестящими и темными, напрочь забыли, когда их мыли в последний раз. Слипшиеся, и завязанные на макушке куском бинта, они походили на запекшийся кусок глины. На одной стороне синюшного, одутловатого лица, примостился под глазом большой синяк, а с другой, был виден след глубоких царапин, оставшихся после очередной рукопашной драки. Запекшийся белый рот был полуоткрыт, и длинная, густая слюня, медленно стекая, смешивалась с остатками крошек, прилившихся к подбородку. Рядом с телом лежала хозяйственная сумка, откуда торчало горлышко пустой бутылки красного портвейна, да надломанный на половину батон белого хлеба. Неподалеку, плотно прижавшись, друг к другу, мирно спали еще двое мужчин, возраст которых определить было чрезвычайно трудно. Утренний покой парка нарушал протяжный храп, замешанный на крепком винном перегаре.

Детство ее было радужным. Она была окружена заботой и любовью. Мать не работала, так как отец занимал по тем временам довольно высокую должность, что позволяло всей семье жить хорошо и к тому же держать еще прислугу. Семья жила в центре Москвы, в Сталинском доме и считалась зажиточной. Квартира была огромной и светлой с высокими потолками. Обстановка была добротной. В солнечный день, золотое светило, словно подключенное к брансбойту молниеносно заливало каждый уголок квартиры от чего та, казалось еще больше. Столовая комната имела выход на огромный балкон, с которого отрывался великолепный вид на Кремль и Москва — Реку. Ранним утром, спящая Москва-Река походила на заснувшую, уставшую после свадьбы невесту, заботливо укрытую белоснежно-розовым покрывалом. Золоченые купола церквей, пронзали своими острыми шпилями едва появившуюся молодую листву. Крыши домов, словно разноцветная мозаика, сверкали и переливались в ранних лучах утреннего солнца. Картина завораживала взор, давая пищу воображению.

Лето как обычно Наташа вместе с матерью и бабушкой проводила на даче в деревне, где у них имелся деревянный сруб. Заезжали туда ранней весной и оставались до самой глубокой осени, когда уже некогда сочные зеленые листья, потеряв последнюю надежду на возврат молодости, меняли зеленый цвет одежды на багряный. Они сиротливо и грустно лежали на остывающей земле, прижатые холодной и влажной рукой осени.

Утром, наспех позавтракав, она рысью выбегала из дома к своим деревенским подружкам, которые с нетерпением ждали ее на краю деревни. Весело смеясь, они бежали на поле, где в то время росла молодая морковь и, оглядевшись по сторонам, и не видя сторожа Василия, быстро выдергивали ее из рыхлой, черной земли и с гоготом убегали. Усевшись на опушке леса и обтерев морковь о подол юбки, они жадно съедали ее, как будто это было какое-то заморское лакомство. Затем, обсудив все деревенские новости, дружно шли купаться на речку. Вода была чистая и прозрачная, по причине родника в ней. Купанье было долгим и шумным. Брызги холодной воды, будто бриллиантовая россыпь, заряженная молодостью, весельем и насквозь пронизанная солнцем, с шумом отплясывали на водной глади гопак. В конец устав от игры, подруги падали на зеленый, молодой травяной ковер и полуденный сон ласково и нежно смыкал их длинные девичьи ресницы. Заботливое солнце старалось не обжечь их еще юные тела, пряча свои жаркие лучи в густой кроне деревьев. После не продолжительно сна, вся компания разбегались по своим домам на обед. Наташа всегда набрасывалась на еду, словно ее никогда доселе не кормили, и тарелка блестела, как вымытая. Личиком она была чертовски привлекательна. Высокая, с темными как смоль, густыми, длинными волосами, которые еще больше оттеняли белизну ее кожи. Зеленые кошачьи глаза завораживали, от них трудно было отвести взгляд. Это был омут. Маленький вздернутый носик, будто пуговка, восседал на розовом личике. Ее губы напоминали только что распустившейся бутон алой розы. Несомненно, она выделялась на фоне других. Лидер по природе, Наташа всегда была впереди, и остальные с радостью подчинялись ей.

Вечерами они с подружками бегали за околицу, где деревенский, чубатый гармонист Коля, растягивая меха своей старенькой гармони, весело зазывал молодежь на танцы. Спрятавшись за пышными кустами белой, душистой акации, они украдкой наблюдали, как деревенские парни и девушки дружно отплясывали под темным небом, усеянным яркими звездами. В те редкие вечера, когда танцев не было, Наталья просила бабушку, что-нибудь рассказать ей. Анна Петровна, дородная женщина, с мягкими чертами лица, с волосами, по которым заботливый деревянный гребень, с годами уже успел оставить множество серебристых нитей, грузно усаживалась в старое, потрепанное кресло и начинала свое повествование, которое могло продолжаться до полуночи. Наташа, открыв рот, словно завороженная, с жадностью ловила каждое ее слово. Бабушка, повидавшая в своей жизни многое, была мастерицей рассказывать. Было уже далеко за полночь, когда девочка под тихий, монотонный звук бабушкиного голоса засыпала. Завидев это, бабушка осторожно, боясь потревожить сладкий сон своей внучки, брала ее на руки и несла в кровать. Наташа обожала бабушку, что иногда вызывало ревность, со стороны матери. Наташина мать была большой любительницей ходить по грибы. Иногда компанию ей составляла и маленькая Наташа. Но в лесу, она, как правило, чаще всего искала сладкую земляничку, чем грибы. Однажды, увлекшись поиском земляники, Наташа не заметила, как отстала от матери и разморенная солнцем, заснула на полянке. Не на шутку перепуганная мать, долго искала дочь и, потеряв, было всякую надежду, неожиданно нашла ее спящей на поляне, среди земляники. Алый перемазанный ротик девочки был полуоткрыт и на губе запеклась, одна из ягод, которую она видимо, не успела съесть. С тех пор и привязалось к Наташе прозвище Ягодка.

Лето пробегало незаметно, в одно мгновение, и вот уже листья, когда-то изумрудно-зеленые, меняли свою одежду, и колючий, осенний ветер, играючи подбрасывал их высоко в небо, давая им возможность в последний раз их такой короткой жизни, протанцевать прощальный танец. О какой великолепный, красочный это был танец. Сознавая, что это в последний раз и забыв про все приличия, они отдавались во власть воздушным потокам и под конец захмелев, от запаха осени, медленно кружась, с грустью опускались на когда-то еще такую теплую землю.

Когда Наталья начала ходить в школу, им приходилось покидать любимую деревню раньше, чем это было обычно, так как нужно было все успеть приготовить до начала учебного года. Учеба давалась без какого-либо усилия. Усваивала она все быстро и порой даже уроки успевала сделать в школе. Едва заслышав звонок на перемену, одноклассники, словно обезумившие дружно с криками бросались из класса и в узком дверном проеме, образовывалась пробка из юных тел. Со смехом и звоном последние наваливались на уже лежащих в дверном проеме учеников и с криком: “ Вперед пытались проползти по ним в коридор. Ах, наше беззаботное, милое детство. Как на удивление ты быстро и незаметно проходишь, подводя нас за руку к порогу нашей юности. Если бы мы знали, что Ты самая лучшая пора в нашей жизни, разве мы скакали бы такой прытью по тебе. Последний школьный звонок всегда незабываемый. В этот вечер слезы никого не оставили равнодушными. Плакали все, как преподаватели, так и ученики. Они выпускали своих новых птенцов в жизнь. Было радостно и в тоже время грустно покидать любимую школу, с ее учебными классами и длинными коридорами. С ее преподавателями, среди которых были любимые и не любимые, как нам тогда казалось. За долгие 10 лет, школа стала для нас вторым домом, а для некоторых, она была и первым. Мы стояли на развилке дорог жизни, полные радости и надежд на светлое будущее. Никто из нас в то время не мог до конца предположить, как может сложиться его жизнь, и что Судьба с кем-то из нас может сыграть злую шутку. Состояние окрыленности, радости, счастья и надежды было в сердцах у нас. Каждый имел далеко идущие планы на жизнь. Нам казалось, что все, что мы задумали, мы сможем осуществить. Нам все было по плечу.

Организацией вечера занималась дирекция школы вместе с родительским комитетом. Долго не могли решить вопрос, разрешать ли выпускникам шампанское или нет. Но, в конце концов, здравый смысл восторжествовал, и дело было сделано. Родители постарались на славу. Столы, накрытые белоснежными скатертями, были полны всевозможных явств, которые заранее, с любовью были приготовлены родителями для своих чад. Но те, не успев войти в актовый зал, с шумом бросились к столам, где были расставлены напиткам. Девушки были одеты словно яркие весенние бабочки. Глаза их горели, и яркий румянец заливал их молодые лица. В этот вечер, даже те редкие дурнушки, казались сказочными красавицами. Все преобразилось. Оркестр медленно заиграл вальс, и в ту же секунду перед Наташей словно из под земли, выросли три кавалера. Не желая кого-либо обидеть из них, она тихо сказала: “ Мальчики, немного попозже, дайте перевести дух”. И понурив головы, они неохотно поплелись в другую сторону, где все еще стояли девушки, которых вальс, не успел пригласить на свой прощальный тур. Пары, словно легкие снежинки, подхваченные музыкальной волной, запрокинув назад головы, медленно, в такт вальса, кружились по залу. Ягодку приглашали без конца. Она едва успевала присесть, как вновь была подхвачена новым кавалером. В этот вечер, как никогда, школьные стены слышали много шуток, смеха и песен. И им тоже было грустно расставаться с теми, с кем они за столько лет уже сроднились и полюбили. Под самое утро, когда алый рассвет еще не успел открыть свои сонные глаза, и воздух все еще хранил прохладу весенней ночи, весь класс, взявшись за руки, пошел по все еще по спящим улицам Москвы, в сторону Красной Площади. И с высоты птичьего полета, можно было видеть, как выпускники со всех школ, словно густые молочные реки, медленно стекались на главную площадь столицы. Казалось, что она вся была усыпана бело-розовыми цветами, которые пели свою прощальную песню уходящей ночи. Вся площадь походила на один огромный хор, дирижером которой была, Надежда. Песня сменяла одна другую. И далеко, далеко, утреннее эхо разносило обрывки ее слов: “Вот и стали мы взрослыми, и пора расставаться пришла” Да, школьная пора закончилась, мы были уже взрослыми.

Вопрос куда поступать, никогда не стоял перед Наташей. Будучи еще ребенком, она твердо знала, что будет только врачом. Она лечила кого угодно, кукол, свою кошку, соседскую. Когда кто-либо из домочадцев был болен, Ягодка с любовью играть роль заботливой сиделки. Она не отходила до тех пор, пока больной не выздоравливал и мог сам самостоятельно встать с постели. Конкурс был огромным, и на каждое место в институте было 10 абитуриентов. Но Судьба, видимо крепко взяв Наташу за руку вела, ее по жизни, и каким то чудом, она успешно сдала все экзамены и была зачислена на первый курс. Радости не было предела. Казалось, что все идет так, как она мечтала, но вот грянул первый гром на таком безоблачном небосводе ее жизни. Отец, всегда такой тихий и незаметный, неожиданно объявил матери, что он уходит к другой женщине, которая ждет от него ребенка. Узнав об этом, мать гордая по натуре не пролила ни единой слезинки и, собрав все вещи отца в старый, потрепанный кожаный чемодан, отдала ему. Стоя в прихожей у входной двери, отец как- то неловко переступал с ноги на ногу, явно не зная как уйти. Затем, быстро поцеловав рядом стоящую Наташу в лоб, шито вышел, не сказав ни слова. Милая, добрая, любимая бабушка, узнав эту новость, слегла, да так и не встала и вскоре тихо умерла. Перед самой смертью, она позвала Наташу в свою комнату, и ласково взяв ее руку в свою, тихо промолвила: “Как же ты будешь без меня, моя сладкая Ягодка, кто же тебя приголубит, дитя мое?” и большая слезинка, медленно скатилась по бледному лицу Анны Петровны. Рука была холодной. Когда Наташа раскрыла свою ладонь, то там оказался маленький старинный крестик на золотой цепочке, который много лет носила Анна Петровна. Эта была единственная память, которая осталась после смерти бабушки. Впервые в своей жизни, она видела так близко смерть, и не могла поверить в то, что бабушки больше нет. Ей казалось, что та просто как обычно заснула и вскоре проснется. Но не умолимая Смерть, накрыв бабушку своим белым саваном, унесла ее добрую душу в безоблачную ввысь. Отец все- таки пришел на ее похороны, но стоял вдалеке от всех. О чем он тогда думал, не знал никто кроме него самого. По слушам, доходившим до нас, мы знали что, молодая жена вскоре оставила его, и он остался совсем один. Зная характер матери, назад он не просился. Для семьи начались новые времена, с новыми трудностями, доселе ранее не известными ей. Те не большие денежные запасы, которые были когда- то, катастрофически таяли, словно снег на теплой ладони. Никогда не работавшая мать, не имела никого понятия, как правильно вести хозяйство и что делать, так как все проблемы, которые возникали в семье ранее, были целиком на плечах бабушки Она, было, попыталась найти работу, но кроме уборщицы, вакансий не было. Наташа, видя всю эту картину, жутко страдала, но выхода так же не видела. В институте все по-прежнему шло хорошо. Она с радостью занималась, сдав зачеты, и сессии и была на курсе первой. Сокурсники всегда могли найти помощь в ее лице. Веселая и общительная, она и в институте была душой курса. Многие пытались за ней ухаживать, но Наташа не давала кому- либо надежды, заполучить ее сердечко, словно ждала своего Принца на белом коне. Среди ее однокурсников был неказистый парень Валя, который молча, словно тень, постоянно ходил за Наташей, бормоча себе под нос: “ Ты все равно будешь со мной. Я буду ждать тебя столько, сколь будет нужно”. Слыша это, Ягодка в ответ как бы весело улыбалась, одними только зелеными глазами. Дома мать стала частенько говорить ей: “ Смотри Наталья, засидишься, так в девках и останешься”. Но сердце ей подсказывало, что он обязательно придет. Да, он таки пришел в ее жизнь, а правильнее будет сказать, ворвался. Высокий, красивый, широкоплечий, Влад очень быстро стал для нее всем в жизни. К тому времени, он уже заканчивал последний курс института и намеревался быть хирургом. Жил он в общежитии, так как родом был из небольшой деревни под Ленинградом. Он умел понравиться девушкам, и Наталья не избежала этой участи. Новый Год они встречали вместе в одной компании, и затем поехали к нему в общежитие. Она не отдавала себе отчета, в том, что делает. Любовь, словно вихрь, подхватил ее хрупкую фигурку и понес в объятия омута страстей. Утром, проснувшись, она с удивлением обнаружила на белой простыне, какие то красные пятна, но не могла понять, откуда они там. Позднее, она вспомнила, что произошло в ту Новогоднюю ночь, и жутко испугалась. Целый месяц она жила в страхе, что будет дальше. Но месячные пришли во время, и Наташа, забыв про все, успокоилась. Все чаще и чаще Ягодка видела как мать, забившись в угол, сидела, ни проронив, ни слова. В один из дней она сказала, что им видимо, придется продать их большую квартиру и переехать в маленькую, так как денег на жизнь практически не осталось. В первый момент, эта мысль испугала Наташу. Как из самого центра Москвы куда-то переезжать, как? Но делать было нечего, и вскоре был найден покупатель и оформлена сделка. К тому времени, когда нужно было переезжать, выяснилось, что особо то и перевозить нечего было, так как большая часть имевшихся ранее ценных вещей, включая и мебель, были давно проданы. Купаясь в лучах любви, Ягодка до конца не чувствовала, надвигающуюся трагедию. Все это, как бы было в стороне от ее счастья. Домой она в основном приходила только переночевать. Новая квартира была на 2 этаже Хрущевского дома и была намного меньше, чем их старая. Если бы они попытались перевезти мебель, которая у них была ранее, то, пожалуй, и треть ее, некуда было бы поставить в их новой квартире. Мать старела на глазах и вскоре сильно заболела. Ранней весной, карета скорой помощи увезла ее, да так видимо и забыла привезти обратно. Это были уже вторые похороны в Наташиной жизни. Похоронить мать помогли соседи, да и отец дал часть денег. Она не могла поверить, ушел из жизни близкий последний человек. Отца она не считала таковым, так как отношения у них всегда были прохладные. Закрыв глаза ей казалось, что это эпизод из какого то фильма и не более, и как только она откроет глаза, все будет по-прежнему. Теперь квартира целиком принадлежала ей, но как назло Вадим куда исчез, и найти его было трудно. Он постоянно находил причину, по которой они не могли встретиться. Их свидания раз от разу были все реже и реже, и, в конце концов, совсем прекратились. Теперь Ягодка потеряла аппетит и ела мало, но, несмотря на это, она замечала, что стала резко поправляться. Это насторожило ее. Когда в поликлинике врач осмотрел ее, то выяснилось, что у нее уже 5 месяцев беременности, делать было нечего. Встретив однажды случайно на улице Вадима, она сказала ему о беременности, и тот, помедлив, ответил: “ Я не просил тебя рожать и никогда не обещал жениться на тебе. Делай, как знаешь”, и резко повернувшись, направился в другую сторону. Словно колючим ветром обожгло лицо Наташи, на мгновение она замерла как вкопанная. В ее широко раскрытых зеленых глаз застыл ужас. В этом мире она осталась совершенно одна. Единственный человек на белом свете, к которому она могла бы обратиться за помощью был Валя, но ей было стыдно это сделать. Он настойчиво продолжал звонить ей, справляясь, не нужно ли ей что-то. Наташа всегда отвечала, что все хорошо. Учебу пришлось бросить, и ранней весной у нее родилась девочка. В этот день Наташа получила огромный букет красных роз с запиской “ Выходи за меня замуж “. Бегло прочитав ее, она выбросила записку в мусорное ведро, но цветы все же поставила в банку из под компота. Розы были такие свежие и почему- то напомнили ей ее, белую душистую деревенскую акацию. Вечером, закрывшись в туалетной комнате, Ягодка горько плакала. Новорожденная девочка была вылитая Наташа в детстве. Ее изумрудные маленькие глазки ярко блестели. Она постоянно истошно кричала, зовя мать, накормить ее. Та, осторожно взяв ее на руки, крепко прижимала в своей набухшей от молока груди. Уткнувшись маленьким розовым ротиком в Наташину грудь, девочка делала несколько сосков и быстро засыпала, продолжая подсасывать грудь. В те минуты, когда она держала спящую девочку на своих руках и которая так нуждалась в ней, сердце ее начинало щемить и глаза невольно наполнялись слезами. Наташа уже привязалась к этому маленькому, теплому комочку своей плоти. В ней боролись два чувства. Она не знала, что ей делать. Она не хотела этого ребенка, боялась его, и когда пришло время выписываться из роддома, она, в последний раз взяв крошку на руки, поцеловала ее в лобик, надела на ее шейку маленькую золотую цепочку с крестиком. Девочка словно чувствуя что-то, не отрываясь, смотрела на мать, и Ягодка, испугавшись, что может передумать, поспешно передала ребенка в руки мед. Сестры. Она отказалась от своего ребенка. Он ей был не нужен.

В институт возвращаться не хотелось. Ей было мучительно стыдно видеть глаза своих сокурсников. Ей почему- то казалось, что они ее будут осуждать.
Денег от продажи квартиры оставалось с каждым днем все меньше и меньше, и Наташа решила пойти на работу в ближайшую больницу санитаркой. При оформлении ее на работу, выяснилось, что у нее уже 4 года медицинского института, и она была зачислена на должность мед. сестры. Но этот факт особо не радовал ее. Долгими одинокими вечерами, она сидела в темной комнате уставившись в никуда. Она была в крепких объятиях депрессии. Сознание остановилось, и было удивительно, как еще в этом теле зиждилась жизнь. Как- то раз на улице, она встретила свою давнюю знакомую и та предложила зайти к ней на чаек. Подруги Чаек закончили под утро. Наталья ранее почти не употреблявшая алкоголь, сразу опьянела от первой рюмки. Сладкая истома разлилась по всему телу и к ней вернулось состояние легкости. Она много болтала и смеялась. Она снова была прежней, так ей казалось. Домой она возвращалась уже под утро, качаясь из стороны в сторону. Едва открыв дверь квартиры, она завалилась на пол в чем была. Она проснулась утром от дикой головной боли. Тело ломило, как будто его долго били, в горле все пересохло. Приняв таблетку аспирина, она снова завалилась спать. Судьба продолжала держать ее в своих крепких руках. Начался новый этап ее жизни.

Встречи с подругой стали все чаще, и та в свою очередь познакомила Наташу со своими давнишними приятелями, с которыми они частенько стали, попивали чаек. В те редкие дни, когда голова была трезвой, что- то говорила ей остановиться, но это что-то, было таким тихим, едва слышным гостем в ее сознании. Она похудела, и все реже смотрела на себя в зеркало, а когда смотрела, то видела совершенно незнакомую женщину, которую она доселе никогда не встречала. На дежурство она старалась приходить трезвой, но иногда все же от нее исходил слабый запах перегара. Сослуживцы стали замечать, что во время дежурства Наташи, постоянно куда-то стал исчезать спирт. Ягодка любила своих больных, и те, видя это, были рады, когда она заступала на дежурство. Обычно после раздачи лекарств и проведения всех необходимых процедур, они присаживались рядом с ее столом, и долго болтали, рассказывая про свою жизнь. Она всегда находила теплые слова для них, хотя сама больше других нуждалась в них. Неутомимый Валя продолжал искать с ней встречи. Но ей казалось, что теперь, как никогда, она была ему не парой. Недоучка мед. сестра, на что она ему, без 5 минут Кандидату Мед. Наук. Бедная, почти без кола и двора, так она думала. Ее пророческие слова были совсем недалеки от истины.

С каждым днем лестница ее жизни опускалось все ниже и ниже. Зарплаты едва хватало от получки до получки, так, как порция чайка резко стала увеличиваться. Она уже не думала, что скажут о ней сослуживцы. И вскоре ей предложили уволиться из больницы. Теперь она была совершенно свободна от каких-либо обязательств, от необходимости ходить каждый день на работу и совсем махнула на себя рукой. Загулы начинались рано вечером и продолжались до самого утра. Здесь было все. Все были братья и сестры, и кто с кем спал, не имело никого значения. Сегодня это мог быть Петя, а завтра Коля. Этот мог быть и старый и совсем юнец. Разница была давно утеряна. Однажды после очередной попойки у нее чертовски болела голова, а похмелиться было не на что. Блуждая по парку, она увидела троих молодых ребят и подошла к ним. При виде ее, они сразу поняли, с кем имеют дело. “ Ну что, выпить хочешь? сказал один их них” Да” промямлила она. “ А чем платить то будешь? ” и, подмигнув, друг другу вся компания громко засмеялась. Быстро купив пузырек, все четверо отправились в ближайший подвал, где она и похмелилась, а затем все трое, грубо надругавшись над ней и сильно избив, оставили ее в подвале. Она уже не чувствовала боли, ей было все равно. Сознание и душа, были далеко от ее физического тела.

Пришел день, когда Наталья истратила последний рубль от продажи квартиры. Она не знала что делать, а пьяная душа, постоянно требовала свое, дай, дай, стучало в голове. Денег не осталось совсем и когда она, просидев без еды два дня совсем ослабела, она решила пойти поискать что-нибудь на улице. Вскоре она нашла мусорный бак и низко наклонившись головой в него стала лихорадочно искала остатки какой-либо еды, и не найдя с грустью поплелась на задний двор кафе, в надежде на удачу. Ей пришлось довольно долго ждать, пока, наконец, то, один из служащих не вынес в большом протвине очередную порцию остатков пищи от клиентов. Подождав пока тот уйдет, она стала лихорадочно хватать рукой остатки пищи с протвеня и засовывать их в рот. Сидя на деревянном ящике, и продолжая все еще жадно жевать, жидкость медленно стекала по ее рукам, капая на старые джинсы. Теперь она твердо знала, где можно было достать еду. Все чаще ее можно было видеть во дворе кафе и вскоре она стала своим человеком там, найдя очередных друзей на совместный чаек. Порой она не помнила, какой был день, да и на что ей это было нужно. Все дни были как братья близнецы. Она ждала момента, когда можно было утолить голод и насытить душу “божественным нектаром”. Это теперь стало смыслом ее жизни. Находя на асфальте окурок и пытаясь прикурить, она видела, что руку не слушаются ее и пальцы дрожать. В очередной раз, когда они всей компанией распивали свой чаек, один из ее новых друзей сказал: “ Наташ, а на что тебе твоя квартира, только деньги, платить ты все равно там не живешь, продай ее” “ У меня и покупатель есть на нее” Глядя на него осоловевшими глазами, она хриплым голосом спросила: “ А где же я буду жить “, “ Да у меня полно места ”. Сказал он. Через неделю, все документы на удивление были уже оформлены на продажу квартиры, и, получив причитающуюся ей сумму, Наташа перевезла свой не большой скарб к новому приятелю. А лестница жизни все продолжала опускать ее опускалась ниже и ниже, и казалось, что предела этому не будет.

Вскоре у нового приятеля появилась очередная подружка, и они стали жить втроем, как одна семья. Но беда уже снова стучала в ее дверь. За не уплату квартиры, ЖЭК выселил приятеля из нее, предоставив ему койку в доме престарелых и Ягодка осталась совсем без крова. Деньги, полученные от продажи квартиры исчезли давно. Иногда ей удавалось переночевать у своих новых подруг, а когда такой возможности не было, то только подвал да чердак служили ей местом для ночлега. Там была своя особая жизнь. Обитатели подвалов и чердаков были разные. Были такие, которые давно, давно спились, потеряв всякий человеческий облик и забыв, кто они вообще то были ранее. Но среди бомжей попадались и весьма интересные личности, с очень широким кругозором интересов. Некогда закончившие университеты и затем волей случая, упавшие на самое днище горнила человеческой жизни. Хитросплетения их жизней были такими интересными и необычными, что можно было бы написать довольно интригующий рассказ об этом. Сидя в полутемном подвале или на чердаке, зачастую полупьяная, она не понимала, о чем они говорили эти бомжи-ителлигенты. Днем они кружили в округе, в надежде найти пустые бутылки, и, сдав похмелиться, а поздно за полночь, заваливались в подвал, так как днем его закрывали. Все ее пожитки то, составляла маленькая котомка, в которой был старый свитер оставшийся от отца, да пара потертых брюк, которые она в очередной раз нашла, копаясь в помойке. Все бомжи без исключения любили летную пору. Она была для них беззаботной в смысле ночлега. Любой куст или же лавочка, могли служить постелью, что нельзя было сказать про зиму. В зимнее время, число сотоварищей резко уменьшалось, по причине, как несчастных случаев, так и замерзания в пьяном состоянии оных на улице. Упав и не будучи в состоянии подняться и добраться до теплого места, они замерзали на холодном тротуаре. Иногда их удавалось спасти, но это были крайне редкие случаи. Кому они были нужны, эти бездомные бомжи? В жизни Наташи также был случай, когда она пьяная попала под машину, но на ее счастье водитель сам отвез ее в больницу, где она провела целый месяц и, выйдя из больницы еще долго хромала. Так и жили из года в год. Менялись только сотоварищи по выпивке. Иногда ей казалось, что она видит рядом знакомое лицо, которое ей кого-то напоминало и даже разговаривало с ней, но о чем, она совершенно не помнила.

Была ранняя осень. Она лежала на картонной коробке, и было трудно определить, жива она, или же нет. Лучи солнца, ласково гладили ее некогда такую белую кожу. Остекленевшие глаза смотрели в никуда. Когда, наконец, она очнулась, то обнаружила, что находится в какой- то незнакомой ей комнате. Стены были светлые, и она лежала на чистой постели. С трудом, повернув голову, она увидела девочку лет пяти, которая тихо сидела напротив окна в кресле, крепко обняв маленькими ручонками белого медвежонка. Из кухни доносился какой-то шум, в доме пахло хлебом. “Кто ты? ”, едва слышно спросила она. И подняв свои огромные ресницы, девочка едва слышно ответила: “ Наташа. Поманив девочку рукой, она прошептала: “Иди сюда”. Все еще продолжая крепко прижимать игрушку, девочка неслышно подошла к кровати. Ягодка ласково погладила ее по головке. Волосы ребенка были такие мягкие и темные, и от них пахло шампунем. Неожиданно ее взгляд привлек маленький крестик на золотой цепочке, на тонкой шее девочки. “ Откуда это у тебя?” показывая на крестик, сказала она. Смущаясь, та ответила: “ Не знаю”. Лицо девочки стало постепенно исчезать и Наташа подумала, что это очередной сон, только сон, и провалилась в беспамятство. Очнувшись вторично, она увидела низко склонившееся над ней лицо Вали. ” Ну, как ты? ” спросил он. Она смотрела на него широко раскрытыми кошачьими глазами, и не могла поверить в это чудо.
С трудом, открыв рот, она не могла произнести ни единого слова. Язык не слушался, он, словно онемел. Спазмы в горле перехватили ее дыхание, она почти задыхалась, и в ту же минуту, слезы радости брызнули из ее глаз. “ Боже мой”, сказала Ягодка, “ Неужели я спала долгих пять лет? ”. Валя нежно поцеловал свою Ягодку в губы. Это был первый поцелуй в их жизни. “ Ну, вот и все” сказала Судьба, “ стоящая неподалеку. “ Я свое дело сделала и теперь могу спокойно уйти”. Она перекрестила лежащую Наташу и исчезла словно дымка.

Лестница ее жизни, медленно стала подниматься вверх.

17 декабря 2001 года  10:27:19
Tanya | umillennium@hotmail.com | Moscow | Russia


Мальцева

* * *
Лулу

Лулу

Историю, которую я хотел бы рассказать вам не вымышленная. Если бы это не произошло именно со мной, я с трудом бы поверил в нее. Но жизнь есть жизнь. Да кстати, рассказ мой не для чтения на бегу. Чтобы войти в атмосферу событий, полностью прочувствовать и пропустить через себя все описанное в нем, читать его лучше вечером, удобно усевшись в мягкое кресло с бокалом вина, или же на худой конец с чашкой кофе. Вы может, спросите, почему одному? Вопрос, безусловно, интересный. Ряд пикантных подробностей, которые имели место, могут вас сконфузить и мягко говоря, привести в состояние, которое другим видеть было бы не желательно, находясь, они рядом с вами в данный момент.

К тому времени, когда началась эта история, мне стукнуло 50 лет. Родом я из провинции, в двух часах езды до Парижа. Дважды был женат. Первый раз, будучи юнцом. Она была соседкой по дому, в которую как мне тогда казалось я был страстно влюблен. И быстро женившись, мы большую часть времени проводили в кровати, иногда вставая что-нибудь перекусить, или выйти по нужде. Очень скоро мои пылкие чувства улетучились, словно предрассветный туман и мои голубые глаза широко раскрылись. Я спрашивал себя, что же я нашел в этой толстой, рыжей, веснушчатой корове, с бледными глазами на выкате, словно ее кто-то испугал и большим выменем, которое ранее так возбуждало мою кровь. Но как вы знаете зачастую наша влюбленность напрочь закрывает от нас действительность, и мы видит только то, что хотим видеть. Слава Богу, когда мы решили разойтись с моей коровой, детей у нас не было, что жутко меня радовало.

Дом, в котором я родился, вырос и который позднее перешел мне в наследство от умерших родителей, был огромным и находился у самой опушки леса, окруженный со всех сторон высокими, стройными соснами. Он стоял вдалеке от остальных деревенских построек. Я непременно должен буду вернуться к описанию местности, так как это действительно заслуживает внимания. Но это будет позднее.

Несмотря на то, что я жил в провинции, меня убивала и приводила в бешенство мысль, что я там останусь. Это было слишком скучно, она была вялой, сонной как муха. Мне казалось, что ее монотонная каждодневная и однообразная жизнь, могла с вести с ума кого угодно. Отец мой хотел видеть в моем лице своего приемника, но, видя мое твердое не желание идти по его стопам, махнул на меня рукой. Да и какой из меня был бы фермер, если я и корову от быка с трудом мог отличить. Меня юного мальчишку манил Париж, где я был несколько раз с родителями. В моем мозгу он остался яркой сказкой, с блестящими витринами и шумными прохожими. Воздух Парижа был напоен ароматом праздности. Меня никогда не покидала уверенность, что рано или поздно я обязательно уеду туда. В школе математика у меня всегда шла хорошо, да и литературу я любил. Читал много, запоем, все подряд. Но особенно увлекался историей и дизайном, что позднее стало моей основной работой. История меня манила, давая пищу моему молодому соображению. Я заметил, что еще в школе, на меня заглатывались девочки. Что они такого особенного находили во мне я не знал. Ну, пожалуй, может мой высокий рост, да непослушно вьющиеся темные волосы. После окончания школы я какое-то время жил с родителями, но, поняв, что сил моих больше нет так жить, быстро собрав свой не большой скарб, и отправился покорять Париж. Мать плакала, говоря — Ну как же ты там Поль, совершенно один. Но молодость не думает о том, что будет завтра, для нее есть только сейчас. Я был окрылен.

Прожив несколько недель у знакомых моего отца, с их помощью я вскоре подыскал не большую комнату в мансарде старого дома, неподалеку от Елисейских полей. Из окна открывался изумительный вид на праздный Париж. Рядом с окном был довольно большой выступ крыши, что позволяло даже поставить стул на него и любоваться прилегающими домами. Получив в буквальном смысле свою крышу над головой, я стал искать работу, что оказалось намного сложнее, чем найти жилье. Просмотрев ряд объявлений в газете, я, в конце концов, остановился на работе в кафе в центре Парижа. Зарплата была невесть какой, но всем известно, что официанты в основном жили за счет чаевых, оставляемых клиентами. В первой половине дня я занимался, готовясь к поступлению в Университет, а во второй, до поздней ночи работал в кафе. Мне нравилась моя работа. Это было живое общение с клиентами. Я словно на крыльях, летал от одного стола к другому. Иногда ноги так уставали, что к закрытию кафе, я не мог сделать и шага. Что греха таить, посетители были разные. Но в нашем деле нужно было иметь большое терпение, иначе чаевых не заработать. Среди завсегдатаев кафе встречались люди довольно интересные и вскоре у меня появилось много знакомых. Через них меня иногда приглашали в качестве официанта, на обслуживание частных вечеринок, которые по какой-либо причине устраивал местный бомонд. И здесь женщины не оставляли меня в покое, положа на меня глаз, прилипая как мухи на мед. Это в основном были те, кому перевалило за 40 с гаком. В то время я не был любителем переспелых фруктов, отдавая предпочтение молодости, свежести. Хотя слышал от своих приятелей, что заработать на этом можно было совсем не плохо. В те редкие вечера, когда я был свободен от работы, женщины меня раздирали на части. Пожалуй, знает один Бог, сколько их перебывало в моей холостятской постели, молодых красивых и не совсем красивых. Во мгле ночи веселился грех человеческой плоти, держа в своих крепких руках дьявольский сосуд, наполненный пьянящим напитком. Ночное пламя жгло нас обоих своим страстным, горячим дыханием, медленно пробуждая в нас желание, сплести свои тела, как пара змей и обладать друг другом бесконечно. Проснувшаяся молодая плоть требовала свой яд, который, молниеносно попадая в кровь, и смешиваясь с ней, пьянил разум, позволяя диким желаниям, фантазиям и воображению беспрепятственно войти в нас и быть их рабами. Мы были пленниками своих ночных желаний, которые, разогревая нашу молодую кровь, почти до состояния кипения, словно на крыльях поднимали наши тела выше и выше, на самый пик блаженства. Задыхаясь от наслаждения, которое постепенно заполняло каждую клеточку нашего тела и затем словно густой желтый мед, медленно стекало через край сосуда любви, мы, обняв друг друга, как одно целое, слепые неслись в водовороте потока безумных страстей. Необъяснимая сила, будто-то вулкан, подбрасывала нас вверх, давая блаженству быть Госпожой нашего тела, и задержав его там, на несколько секунд, с новой силой бросало вниз, предварительно полностью опустошив нас до последней капли. Мы отдавались мигам, мигам сладострастия и были в Божественном раю. О женщины, Вы книги среди книг, Вы свернутый запечатленный свиток, в строках которого избыток слов и чувств, в его листках безумен каждый миг. Что говорить, Вы дьявольский напиток, который раз испробовав, ты словно путник с жаждой на губах, мечтаешь, жаждешь, пить его и пить. Будучи совершенно обессилившими, от многократных ночным полетов во вселенной, нам стоило большого труда заставить себя подняться утром с постели, которая к тому времени напоминала поле сражений. Но силы снова быстро восстанавливались. Несмотря на это, я ни как не мог насытить свой дикий аппетит. Тело вновь жаждало жгучих объятий волшебной ночи. И чем больше я пил этот хмельной напиток ночи, тем больше я хотел. Здоровьем меня природа не обидела и в постели я показывал чудеса. Может именно это и привлекало ко мне женщин. Но, будучи с ними, я не видел их лиц, не интересовался их внутренним миром их душой, так как голод плоти закрывал мои глаза, оставляя в замен только лишь желание насладить похоть. Постоянной подружки у меня в то время не было, да и времени тоже. Лето прошло быстро и осенью я успешно сдал экзамены в Университет. Я сменил ни одну работу, но почему- то именно первая, надолго осталась у меня в памяти. Учась в Университете, я понял, что хочу серьезно заниматься бизнесом и направил все свои силы в это русло. Вы спросите, какой тип женщин нравился мне. Меня никогда не привлекали совершенные красавицы, в них было что-то не естественное, искусственное, кукольное. Простата с изюминкой, скрытая от глаз, вот то, что привлекало и было интересным мне. И, безусловно, хотя бы две с половиной извилины, кроме пары длинных ног и короткой юбки, из- под которой выглядывали аппетитные коленки. Со временем я стал хорошо разбираться в женщинах и знал в них толк. Близость с ними, давала мне ни с чем не телесное сравнимое удовольствие. Я обожал, и словно опытный дирижер, вводил их в волшебный мир звуков ночи, где они полностью подчинялась мне, будучи завороженными звуками. Я вел их к самому жерлу вулкана, откуда можно было видеть уже первые искры пламени. Большое внимание я уделял любовной игре, доводя партнера до состояния, при котором и сам уже не мог более сопротивляться инстинктам заложенными в нас природой. Мягкий, зеленый свет настольной лампы заполнял спальню. Знакомые звуки мелодии, медленно кружились под потолком. Осторожно привязав галстуком кисти ее рук к кровати, что почти не давало ей возможности сопротивляться, я медленно, не торопясь, начинал раздевать ее, наслаждаясь каждым мгновением, расстегивая маленькие белые пуговки на ее блузке. Стягивая тугую юбку, плотно облегавшую ее бедра. Как маков цвет, было ее кружевное нижнее белье, что великолепно оттеняло ее загорелую, бархатную кожу. В одно мгновение я срывал его, и моему взору открывалась божественная красота наготы женского тела. Огромная кровать была застелена розовой шелковой простыней. “ Жертва” лежала на ней совершенно беззащитная от моей страсти. Она была моя пленница, раба ночи блаженства. Ее фигура была великолепной и казалось, что все пропорции были соблюдены с точностью до миллиметра. Ноги будто росли из под мышек. Талия четко вырисовывалась. Тело было упругим, словно натянутая тетива лука. Она лежала без движения. Я едва касался подушечками пальцев ее кожи, миллиметр, за миллиметром спускаясь вниз. Вдруг моя ладонь нащупала плотное возвышение. Не торопясь, круговыми движениями, я начал ласкать его, поднимаясь на его вершину, где красовалась алая спелая земляничка. Не удержавшись, я припал к ней губами и слегка надкусил ее. В ту же минуту она моментально отреагировала на мое прикосновение и резко увеличилась в размере. Она пахла лесом и почему- то молоком. Побоявшись далее соблазнять малышку, я медленно стал спускаться в область живота. Он был упругим, словно мячик. Раздавив крупную, спелую клубнику, я стал мякотью смазывать область живота, не обойдя и маленькое отверстие на нем. Запах свежей клубники, смешавшись с ароматом кожи, парфюмом и голубым дыханием ночи, больше и больше начал возбуждать меня и я почувствовал, как моя плоть не осталась равнодушной к этому, пытаясь поднять свою головку. Малиновый лоскут на ее животе, возбуждал меня не меньше, чем красная тряпка быка. Изнемогая под тяжестью жажды желания, я начал слизывать лоскут, и чувствовал, как моя подруга все больше начинает дрожать, от прикосновений моих чувственных, влажных губ. Что-то подсказывало мне не задерживаться и идти ниже, где на не большом бугорке, густые заросли кустарника, образовали маленькую поляну. Нежным движением я погладил их мягкие, аккуратно подстриженные макушки и капнул несколько капель густого, желтого меда на край поляны. Поток плавно устремился в расщелину, заполняя ее целиком. Я слышал, как моя жертва стонала, словно звала на помощь. К этому моменту мое напряжение почти достигло предела, и как пилот в любую минуту я был готов взмыть под облака. Слегка раздвинув ее длинные ноги, я пытался кончиком языка приостановить медовый поток, жадно слизывая его. Неожиданно, мой язык провалился в какое-то влажное, темное отверстие. На секунду я остановился, но запах, который исходил от туда, притягивал меня. Все мое тело напряглось как струна, да и она дрожала не меньше меня. Ритм ее дыхания участился, будто это был скорый поезд. Взглянув в ее горящие глаза, я увидел такую мольбу взять ее, что более не имел сил сопротивляться. Потеряв контроль над собой, и уронив дирижерскую палочку, мы вместе бросились в жерло кипящего вулкана. Медленно войдя во влажный, горящий тоннель, стенки которого, плотно зажимали меня со всех сторон и затрудняли продвижение вперед. Собрав все силы я упорно продвигался вперед, ощущая как возбуждение все сильнее захватывало меня своими руками. Еще сантиметр и я увидел яркий свет и сделал последний рывок к нему. Закусив до крови нижнюю губу, и почувствовав как струйка горячей крови медленно начала стекать, я застонал и в следующий момент мы были ослеплены взрывом волны, и выброшены в объятия самой вселенной. Как долго мы там были сказать невозможно, так как в тот момент время остановилось для нас. Два дыхания слились в одно. Мы были где-то в другом измерении. И в тот же самое время, звездную тишину серебряной ночи, оглушил, вырвавшийся из наших тел крик восторга, и эхом разнесся вокруг. Вселенная поглотила нас без остатка, растворив в себе.

Все это было так давно, сейчас меня уже не привлекало просто тело, мне этого было не достаточно. Мне хотелось испытать радость души и тела. Вкусить их гармонию, видеть внутренне горение. Угадывать скрытые желания, потакать им и постепенно давая им, возможность разгореться, довести их до пиковой точки, где безумный взгляд будет умолять, дать ему возможность хоть на миг слититься в объятии. Я любил вдыхать их стихийные чары влюбленности, едва уловимый запах волос и кожи, что самого меня сильно возбуждало. О как я обожал в бреду сладострастья, робость первых встреч, нечаянность касания рук в серебряной ночи и беглость поцелуя, прерывистую речь, нестройное дыхание их молодых грудей и шелковый аромат, пьянящей, звездной ночи. Сидя в кафе за чашкой кофе я наблюдал за женщинами, стараясь угадать кто они такие. Я получал огромное наслаждение от созерцания женщины, от той загадки, которая была заложена в них природой. Порой только один медленный, грациозный поворот головы одной из них, неожиданно приводил в дрожь мои коленки, от чего ноги приходилось крепко накрепко скрещивать, тем самым усмирить проснувшуюся плоть. Аромат женщины, который она выбирает, о нем нужно говорить отдельно, так как это особый мир, это ее визитная карточка. Это ладонь, по которой можно читать. Запах, это источник для наших воображений, страстей, желаний. Это живительная влага, для всего на свете, и это то, без чего невозможно жить. Масло, которое поддерживает огонь в лампаде. Но у каждой он свой, особый и присущ только лишь ей.

Красочный калейдоскоп парижской жизни, словно качели, подбрасывали меня то вверх, то опускали вниз, будто-то говоря, что на земле не только одни праздники, но есть и будни. Жизнь беспощадно учила меня и к концу окончания учебы, у меня был уже какой-то жизненный опыт. Я продолжал ходить в холостяк. Свою бушующую работу я так же нашел через знакомых. Эта была одна из ведущих компаний, в области дизайна женской одежды, которая имела многочисленные филиалы по миру в особенности в Юго-Восточной Азии, где рабочая сила ничего не стоила. Практически начав свою карьеру с нуля, я быстро поднимался по служебной лестнице и к концу третьего года работы в компании, уже руководил одним из ее отделов.
По роду своей деятельности мне приходилось бывать на показах новой коллекции одежды, как в Париже, так и за рубежом. Треть времени я проводил там. Я любил Азию, с ее необычным укладом жизни для европейца, и особенно мне нравился Таиланд, Банког с его мночисленными дворцами, необыкновенными пагодами, золоченые шпили которых уходили в безоблачную лазоревую высь. Каналы, на которых была особая жизнь, отличная от нашей и зачастую в глазах ее обитателей я видел больше счастья, чем у людей, живущих в роскоши. Они был довольны тем, что посылал им сегодняшний день и как дети радовались этому. Видимо понятие счастье — понятие относительное. Оно всегда с нами, но мы не хотим по какой-то причине его видеть, вот и маемся, пытаясь заглянуть за забор другого, в надежде найти его там.

Не буду скрывать, мои командировки пестрели многочисленными романами, но я старался не затягивать их, и наспех застегнув ширинку брюк уходил. Обязательства тяготили меня, я был не готов к ним. Широко расправив крылья я словно птица, парил в звездной ночи Азии. Если есть на свете любовь, то она не обошла меня стороной, оставив в моем сердце свой глубокий след. Эта была очаровательная молоденькая таичька, чью девственность под покровом темной, серебряной ночи, сладко облизываясь, я слизал, да так захмелел от этого, что вместо одной недели, пробыл там три. Звали ее Тао. Она была такой крохотной, словно подросток, с длинными, как смоль волосами, и миндалевидными зелеными глазами, что было большой редкостью. Они завораживали, манили. Видимо благодаря редкому исключению, встречающемуся в природе, ее маленький носик, не был таким широким, как у всех остальных. Приоткрытый алый ротик, по форме напоминал не большое сердечко, из сердцевины которого, проглядывали белоснежные ровные жемчужины. Ее загорелая бархатная кожа, была покрыта мягким пушком, который в основном бывает у новорожденных детей. По- детски наивный взгляд ее глаз, которому еще не были известны все превратности этого мира, сразил меня на повал. Никогда ранее в своей жизни я не испытывал такого наслаждения, какое я получал будучи с этим Ангелом. Все произошло так неожиданно. Улыбка ее уст, пьянила меня словно вино. Забыв про все на свете я, упав в ее костер. Я горел словно звезда в темной ночи, наслаждаясь близостью с ней. Вкусив запретный плод, продолжал упиваться ее девственностью, ее свежестью и наивностью. Я был у нее первым мужчиной, который сделал ее настоящей женщиной. Бог знает сколько бы я там еще горел, постоянно находясь на вершине вулкана, если бы не моя работа, требовавшая вернуться в Париж. Узнав об отъезде, она не плакала, не умоляла меня остаться, в ее глазах была только грусть. У меня мелькнула мысль, взять ее с собой, но затем она исчезла, уступив здравому смыслу. Не подозревая, это маленькое существо, оставило неизгладимый след в моей душе, дав мне редкую возможность почувствовать, вкус настоящей любви. Я любил ее, и в тоже время понимал, что не имею права калечить ей жизнь. По ряду причин, я не мог в то время на ней жениться, хотя понимал, что это то, что мне нужно в жизни. Чувства мои еще долго горели и через несколько месяцев я попросил ее приехать на несколько дней в Париж, оплатив все расходы. Это было незабываемое время. Мы как дети радовались каждому дню. Позднее она исчезла из поля моего зрения. Я слышал, что она вышла замуж за пожилого европейца, и уехала из Банкога, но куда именно, не знал. Вскоре скоропостижно скончался ее муж и через некоторое время у нее родилась девочка. Я догадывался, что она живет где-то рядом, но не хотел ее тревожить. Проходили годы. Карьера моя росла быстро. Вскоре я познакомился с Дениз, которая была младше меня на 20 лет. По началу наши встречи имели случайный характер, но затем что-то неуловимое пролетело между нами и мы хотели видеть друг друга каждый день. Внешностью она походила на простушку, но вкусом ее Бог не обидел. Простая блузка на ней выглядела как из самого дорогого бутика. Она знала толк в одежде. В ней меня привлек не по годам развитый интеллект. Дениз была всесторонне развитым человеком и с ней было интересно. Хохотушка, рот которой не закрывался от смеха. Мы всегда находили тему для общего разговора. Мне иногда казалось, что ее ум, как хорошо отточенное лезвие, сверкало всеми цветами радуги. Благодаря ее советам я не раз избегал трудных ситуаций, где казалось выхода не было. Дениз была настоящей парижанкой. Закончив факультет журналистики, она работала в редакции модного журнала и среди коллег была на хорошем счету. Она писала интересные статьи, которые задевали за живое, попадая в самую точку. Какое-то время мы жили то у нее, то у меня, и затем уcтав от этих мелких перебежек, решили пожениться. Нельзя сказать, что она была женщиной моей мечты, но в ней было то, что меня подогревало и давало пищу моему уму. Она подогревала мой огонь, не давая ему угаснуть. Я устал менять женщин как перчатки. Я изведал многое, и мои приятели в шутку называли меня гурманом женщин. Дениз каких-либо чудес, доселе не известных мне не показывала. В постели она была серенькой мышкой и к сексу относилась с прохладцем. У нас было много общих друзей и жизнь наша шла своим чередом. Будучи оба занятыми, мы редко проводили вечера вместе и только завтрак, позволял нам перекинуться двумя-тремя словами. Быстро обсудив газетные новости и выпив чашку кофе, мы убегали на работу. Провести вместе отпуск у нас не было возможности по причине нашей занятости. Неожиданно у нас появились две недели свободного времени и мы единогласно решили провести их в моем загородном доме. Уставшие от Парижской суеты и бесчисленных вечеринок, мы походили на хорошо выжатый лимон. Я стал замечать, что все реже и реже получаю удовольствие от женщин, они перестали меня волновать, как это было ранее. Это были давно прочитанные книги, перечитывать которые, не было никакого желания.

Стоял Июль, самая макушка лета. Закупив все необходимое, мы отправились в деревню, предвкушая дни покоя и радости одиночества. Если вы помните, то в начале моего повествования я обещал вам рассказать о местности, где находился мой дом так вот, дом был старинной постройки и стоял в сосновом бору. Он чем-то напоминал крепость, со всех сторон окруженную высоким каменным забором. Двор был огромный, там находились ряд подсобных построек и отдельное помещение для варки сыра и его хранении. Так же имелась конюшня на 5 лошадей и небольшой коровник. Центральную часть двора занимал огромный цветник. Покойница мать была большой любительницей цветов и с помощью садовника, который жил в не большом флигеле на заднем дворе дома, сумела превратить некогда сухой участок земли в цветущий сад. Причудливые формы клумб, вперемежку с низкорослым кустиком, создавали необыкновенный ландшафт, радуя глаз. Вдоль всего забора был посажен вьюн, который, разросшись за столько лет, практически полностью скрывал забор, что создавало впечатление живой, зеленой изгороди. Имелся так же участок земли под овощи, но после смерти родителей, о нем начисто забыли, и теперь он сиротливо и печально смотрел вдаль, сквозь свои длинные зеленые ресницы в надежде, что кто-то займется его судьбой всерьез. Огромная веранда примыкала к дому, сплошь увитая виноградной лозой в вперемежку с плющом, запустившим свои длинные руки и на крышу дома. Неподалеку росли фруктовые деревья. Это были яблони и груши редких сортов. Ранней весной, в пору буйного цветения, фруктовый сад как будто был заботливо накрыт белоснежно-розовой кружевной вуалью, сквозь которую, проглядывали ранние цветы, подставляя свои крохотные, разноцветные головки весеннему солнцу. В пяти минутах ходьбы от дома, проходила маленькая речонка с одной стороны которой, бурно разросся камыш Поговаривали, что в реке водилась мелкая рыбешка, но кроме зеленых лягушек я там ничего не видел. Полностью изолировав дом от средств массовой информации, мы тем самым могли всецело наслаждаться природой. Наши головы были чисты от всей это белиберды, которую с жаром пытались вложить в наши головы. Не спали лишь наши мобильные телефоны, выключать которые, мы не имели права. В доме постоянно кроме садовника Жака, который по совместительству исполнял роль сторожа, никто не жил.

Два дня нашего “одиночества”, прошли как в раю. Днем мы гуляли, уходя далеко, далеко в поле, где в пышные волосы пшеницы, были заботливо вплетены голубоглазые васильки. Вечером, уютно усевшись в кресла-качалки на веранде мы потягивали вино, неторопливо болтая. Говорили мы о чем угодно, но только не о работе. Неожиданно наше счастье было прервано сообщением из Парижа. Одна из дальних знакомых Дениз, слезно попросила приютить ее ребенка на несколько дней, так как ей нужно было срочно лечь в клинику. Кроме Дениз у нее никого не было, к кому еще она могла обратиться с этой просьбой. Моя жена, добрейшая из всех, кого я когда-либо знал, не могла отказать, и на следующий день мы отправились на станцию встречать девочку. Нам пришлось немного подождать, так как поезд задерживался. Наконец вдалеке показалась огромная зеленая голова мчащегося поезда. Он шумел, словно говорил, расступитесь, я несу вам новость. Новость, которую он нес, в дальнейшем перевернула всю мою жизнь. Все пассажиры давно вышли из своих купе, а мы так и не видели ребенка, которого должны были встретить. Решив, что что-то изменилось, мы уже были готовы уйти, как внезапно на подножке вагона, появилось оно, маленькое существо. Взглянув на него, мы не поверили, что ребенку было 12 лет. На вид ей можно было дать не более 9-10 лет. В ее лице было что-то азиатское, или мне просто показалось. Протянув ей руку и сняв ее с подножки поезда, я спросил :“ Как тебя зовут”, застенчиво подняв свои длинные, позолоченные солнцем ресницы оно сказало: — Лулу. Взяв ее рюкзак мы отправились обратно в деревню. Всю дорогу Лулу молчала. Чувствуя неловкость, мы с Дениз молчали тоже, не зная как начать разговор. Если вы помните, детей у нас не было, и опыта общения с ними тоже. Быстро добравшись до дома, мы поднялись на второй этаж, где для малышки была приготовлена не большая, но уютная комната, которую ранее занимала прислуга. Большую часть времени, она тихо сидела на скамейке в саду, наблюдая как храбрые воробьи расхаживали по дорожкам в поисках остатков какой-либо еды. Иногда она поливала ландыши, которые кустились под раскидистым деревом. Дениз как-то сказала мне, что отец Лулу умер, не оставив семье каких-либо средств к существованию. Мать вела довольно замкнутый образ жизни и знакомых у нее кроме моей жены было раз, два и обчелся. Через два дня, Дениз срочно пришлось уехать в Париж, так как неотложное дело требовало безотлагательного решения вопроса и кроме Дениз, никто не мог этим заняться. Узнав об этом, мы оба загрустили. Отъезд был грустным. Мне почему-то как никогда не хотелось, чтобы она уезжала. Мне было с ней хорошо и уютно. Я не представлял, что я буду делать с этим существом. И моему глазу рисовалась грустная картина. Еще раз, тоскливо взглянув в след удаляющейся машине и взяв худенькую ручонку Лулу в свою и мы пошли в дом. Мы остались вдвоем — Она и Я.

К моему удивлению, мы довольно быстро подружились с Лулу. Выросшая без отца, она привязалась ко мне, да и я всем сердцем потянулся к этому существу.
Ранняя птичка, проснувшись утром, она сломя голову бежала в мою комнату и, усевшись на меня, верхом будила меня. Можете себе представить, как быстро я вскакивал, боясь выказать чувство, которое моментально охватывало меня от ее прикосновения. Наскоро умывшись, мы завтракали с Лулу. Она щебетала словно птичка. Я краем глаза наблюдал, как она ест, как капли геркулесовой каши попадая на подбородок, медленно скатывались вниз. Мне так хотелось облизать ее вымазанный ротик. Она было сплошное очарование. Я бы сравнил это с весной, когда только, только маленькие почки, согретые лучами солнца, пытаются расстегнуть пуговки на своих коричневых платьицах. Картина завораживает своей чистотой и невинностью. Я видел в ней эту крохотную весеннюю почку. Мне приходилось постоянно контролировать себя. Иногда она словно вихрь, сбегая по лестнице со всего разбега бросалась на меня, словно обезьяна, плотно обхватив мое туловище ногами и уцепившись маленькими ручонками за шею. Вам трудно представить мое чувство, и вы можете сказать, что я сумасшедший, но тогда вспомните случай из своей жизни, когда вас самого можно было назвать сумасшедшим. Состояние было такое будто кто-то случайно коснулся меня электрическим проводом.. Я понимал, что Лулу видела во мне отца, которого у нее не было. Пожалуй, самое большое испытание для меня было ее мыть. Наполнив ванну теплой водой и добавив туда пены, она погружала свое крохотное тельце. — Поль, Поль, ну где же ты? иди сюда, потри мне спину. Кричала Лулу. Поверьте, я боролся с чувствами, которые охватывали меня в те моменты. Но что я мог сделать, я был простой смертный и грех был намного сильнее меня. Состояние, охватывающее меня в те моменты, трудно было описать. Взяв мягкую губку, я медленно водил ею по спинке Лулу. Все мое тело было словно в лихорадке, руки дрожали и я чувствовал, как все тело покрывалось испариной, но именно в те моменты я испытывал неописуемое удовольствие от простого прикосновения к телу этого создания. Те, кто из вас читают эти строки могут наверняка плюнуть и сказать: — Мерзость, какая. Как не стыдно писать об этом. Что могу сказать, по своему они правы, но сила, в руках которой я находился, была неподвластна мне. Дай Бог вам никогда не оказаться в таком положении. Большую часть свободного времени мы гуляли, уходя далеко от дома и затем устав от ходьбы, Лулу слезно просила посадить ее на плечи, так как ноги ее не слушались. Я понимал, что это детская уловка, но она мне самому доставляла удовольствие. Крепко обхватив мою голову, почти невесомая, она словно на коне восседала на них. В конец устав от шустрой наездницы, я падал на мягкий разноцветный ковер из луговых цветов и мы утомленные жарким солнцем, безмолвно лежали, устремив свои взоры в безоблачное лазурное небо. От Лулу я узнал что, у нее есть сестра, которая сейчас гостила у бабушки в Таиланде, но к началу учебного года должна была вернуться в Париж. Отца своего Лулу никогда не видела, и мать по какой-то причине хранила молчание, когда та спрашивала о нем. Дениз каждый день звонила, справляясь как мы там. Дело все еще держало ее в Париже. Но теперь я не чувствовал тоски от того, что ее не было рядом со мной. Мои мысли целиком были заняты крошкой Лулу, которая за короткий отрезок времени завладела мной полностью, войдя мне под кожу, в сердце и сознание.

Сияла ночь в объятиях проказницы луны. Звезда, румяна, наложив на серебристы щеки ждала прихода ветерка в безмолвной тишине ночи. Природа замерла, но только лишь на миг, чтоб ввергнуть с новой силой нас в водоворот любви, смочив уста напитком колдовским.

Вечерами мы любили ходить на речку, вода не была уже такой теплой как днем. Плотно прижавшись, друг к другу, мы сидели на берегу реки и смотрели на водную гладь, освещенную звездным сиянием и вдыхали аромат засыпающих цветов. Мириады звезд, словно в зеркале, отражались на гладкой поверхности реки и сама луна не удержавшись, окунула свой лик в нее. То там, то тут, тишину вечера нарушал гул лягушек, призывно зазывающих кавалеров, да протяжный свист проходящего поезда. Светлячки заботливо вешали маленькие фонарики на высокие, тонкие стебли травы, от чего те казались изумрудными, сверкая в свете фонариков. Глядя в загадочные глаза ночи, я все чаще ловил себя на том, что с каждым днем это существо становилось мне дороже. Оно медленно, но верно входило внутрь меня. Объяснений этому явлению у меня не было. Лежа в постели и напоенный звуками летней ночи, я долго еще не мог заснуть, пытаясь понять происходящее. Иногда устав от мыслей, я осторожно, на цыпочках стараясь не шуметь, шел в комнату Лулу. Летняя ночь редко приносила на своих крылах прохладу, заботливо окутывая нас своим влажным покрывалом. Войдя в комнату, я увидел Лулу спящую нагишом. Ее темные волосы были рассыпаны по подушке. Она лежала на узкой серебристой дорожке, оставленной молодой луной. Ее маленькое тельце еще не было сформировано и напоминало бледно-розовый кусок мрамора, который нуждался в тщательной обработке. Дыхание ее было ровным. Я стоял, не шевелясь и не мог отвести взгляда. Я вдыхал аромат ее детского тела, и он для меня был слаще всего на свете. Это было сплошное наваждение, безумие. Чем дольше я смотрел на нее, тем яснее я ощущал, что во мне зарождается доселе не известное мне возбуждение, справиться с которым становилось каждый раз труднее. Она становилась частью меня. Вздохнув Лулу перевернулась на живот, и две маленькие тугие ягодицы, добавили новую порцию возбуждения в мою и без того горячую кровь. Мне становилось жарко, я чувствовал, как ноги мои начинали дрожать и дыхание было прерывистым. Резко повернувшись, я поспешно вышел из комнаты. Это было какое-то сумасшествие. — Что я делаю? Спросил я себя. — В своем ли я уме? Приняв душ и немного успокоившись, я вышел на веранду. Я не мог поверить, что это был я. Ранее я слышал такого рода рассказы и всегда улыбался, полагая, что это просто плод больного воображения людей и не более. И вот сейчас, я оказался действующим лицом в этой пьесе, которая называлась -жизнь. Иногда Лулу просила меня разрешить ей немного полежать у меня в постели. Я понимал всю глупость положения, но не имел сил сказать нет. Быстро забравшись под простыню, она всем своим крохотным телом старалась как можно ближе прижаться ко мне. Я машинально клал свою руку между ног, на что она говорила: — Убери руку она мне мешает, и с этими словами еще плотнее прижималась своей попкой к моей промежности. Один Бог знал, что стоило мне это испытание. Проснувшись утром я с удивлением обнаруживал многочисленные пятна на простыне и мне становилось стыдно. Болезнь, иначе я не могу это назвать, развивалась стремительно, с каждым днем, забирая и без того уже слабое сознание. Греховность радостно расправляла свои огромные крылья надо мной.

В один из дней позвонила Дениз и сказала, что я срочно должен приехать в Париж, так как дело не терпело отлагательства. Взяв с собой Лулу, мы отправились туда. В течение все поездки, Дениз неоднократно звонила, справляясь, где мы и назвав адрес, попросила наc подъехать туда. Вскоре мы оказались во дворе госпиталя. Она уже в нетерпении ожидала нас, нервно прохаживаясь по двору. Отведя меня в сторонку, она тихо сказала, что мать Лулу полчаса назад умерла и попросила меня закончить все необходимые формальности в госпитале, так как у нее самой была назначена ранее встреча и ей срочно нужно было уехать. Забрав Лулу с собой, она уехала. Войдя в приемное отделение и назвав свою фамилию, я спросил, что от меня требуется для оформления всех бумаг, которые необходимы для похорон. Заполнив бланки я было уже готов был уйти, как одна из сестер спросила: — Это вы Поль Готье? — Да ответил я. — Главный врач просил вас зайти к нему. -Странно, зачем я ему понадобился? подумал я. Быстро найдя кабинет я постучал. — Войдите, прозвучал мягкий баритон. Глав. врач был мужчина средних лет. Указав мне на кресло он сказал: — Садитесь, пожалуйста. Он глядел на меня и молчал. Молчание становилось тягостным. Неожиданно он взглянул мне в глаза и сказал: — Я обещал выполнить последнюю просьбу покойной и с этими словами он протянул мне конверт — Я, пожалуй, оставлю вас одного. Меня охватило сильное волнение, и я медленно вскрыл конверт, на котором стояло только мое имя. Записка была короткой.

— Дорогой Поль, я знаю, что дни моей жизни сочтены и вряд ли я перенесу операцию. По всей видимости, ты будешь читать записку, когда меня уже не будет в живых. Всю свою жизнь я любила только тебя одного и замуж вышла, чтобы быть поближе к тебе. Я знала, как ты живешь, но никогда не позволяла обнаружить себя. Я хочу сказать, что ты единственный человек на всем белом свете, к которому я могу обратиться с этой просьбой. Умоляю тебя, позаботься о девочках, одна из которых твоя дочь. Да поможет тебе Бог, Тао.

Известие, словно молния обожгло меня. — У меня есть дочь? — Она сказала одна из них, но которая, пронеслось моментально у меня в голове. Взяв записку, я тихо вышел в коридор.

На Лулу было страшно смотреть, так как глаза ее опухли от слез. Я смотрел на маленькое тело Тао и не мог себе представить, что она умерла. Чувства с новой силой захватили меня и вернули в прошлое. После похорон мы долго еще не могли прийти в себя. Дениз первой начала разговор относительно девочек. — Поль, я долго думала, прежде чем спросить тебе — Как ты будешь смотреть на то, если мы девочек оставим у себя? ведь у нас нет своих детей. Обняв и прижав к себе Дениз я крепко поцеловал ее в лоб. — Спасибо родная, конечно оставим.
Бедная Дениз, она не могла себе представить, что я и без этого никогда бы не оставил этих детей.

Через несколько недель приехала сестра Лулу. Дениз была счастлива, она совершенно преобразилась. Девочки быстро полюбили ее. В те редкие дни, когда я оставался наедине с Лулу, моя болезнь с новой силой стучала во мне, не давая покоя. Я потерял сон, и аппетит на меня было страшно смотреть и Дениз не на шутку забеспокоилась. Но я то знал истинную причину. Это была ЛУЛУ. Горнило вулкана становилось все шире, готовое в любую минуту заживо поглотить меня.

Мысль, кто из двоих моя дочь не давала мне покоя. В очередной раз, гуляя с Лулу и быстро сочинив историю я повез ее в ближайший госпиталь. Заполнив необходимый бланк, сестра провела нас в процедурный кабинет и взяла анализ крови, смазав ранку йодом. Лулу дула на пальчик повторяя: — Больно, больно. Девочка совершенно ни о чем не подозревала.

Прошло два дня, и я получил результат анализа, где было сказано, что………………

Я должен сказать что, забыл, когда в последний раз был с женщиной. Одержимость настолько глубоко вошла в мое тело, сознание и веселилась в крови, что ничего уже в моей жизни более не имело для меня такого значения, как моя крошка ЛУЛУ. Я жил ради нее. Вы спросите, кто же из двоих моя дочь? Решайте сами. Меня беспокоит только одно, как долго смогу я продержаться в таком состоянии, видимо знает один Господь.

Я хочу спросить вас, имеем ли мы право судить другого? Так легко осудить человека, и так трудно понять его. Кто может сказать, где есть та невидимая грань, за черту которой нельзя переступать. Вы знаете? Я нет.

17 декабря 2001 года  10:30:01
Tanya | umillennium@hotmail.com | Moscow | Russia


QWE

* * *

QWQWE

17 декабря 2001 года  20:47:57
QWE | QWE | QWE


Света Рубина

МУРАВЕЙ И БАБОЧКА
Сказка

<HTML>
<HEAD>
<TITLE>Сказки</TITLE>
</HEAD>

<BODY>
<TABLE>
<TR><TD>
<BR><P ALIGN=CENTER>
<STRONG>МУРАВЕЙ И БАБОЧКА.</STRONG></P>
<DIV ALIGN=JUSTIFY>
     Жил-был муравей. Впрочем, тысячи других его
сородичей тоже жили-были, поэтому его не надо считать
каким-то особенным. А его и не считали.<BR>

     Но все же, почему мой рассказ пойдет именно про
этого, а не про какого-либо другого муравья? Потому что
отличие у него все-таки было. Только не внешнее, а
внутреннее. Он хотел летать.<BR>

     Вы, конечно, удивитесь — муравей, и вдруг летать?
Конечно, бывают муравьи с крыльями — но наш к таковым не
относился. Как говорится, рожденный ползать летать не
может, но хочет. Бабочки, стрекозы, мотыльки, звонко
смеясь, каждый день порхают над трудящимися на жаре
муравьями. Те, конечно, проклинают "этих крылатых
лоботрясов", но что толку?<BR>

     А нашему муравью они нравились. Если он и завидовал
летающим насекомым, то только белой завистью. Особенно он
любил изящных бабочек, сквозь крылья которых просвечивает
солнце!<BR>

     И именно ему, крохе-муравью, посчастливилось
встретиться с одной из этих богинь. Она спустилась к нему
с небес в самый разгар работы. Все муравьи разом
заворчали — опять эта крылатая бестия прилетела! Но
богиня не обратила на них внимания. Наш герой остановился
как завороженный. Сзади его толкнул и заорал что-то
другой муравей — был, видимо, в плохом настроении. А наш
муравей не обратил на него внимания и сошел с дороги —
чтобы не мешать движению.<BR>

     - Бабочка, мне давно было интересно узнать,— начал
он. <BR>

     - Да-да, я тебя слушаю,— сказала она и захлопала
ресницами.<BR>

     - Ты любишь летать?<BR>

     - Странный вопрос... Раньше я об этом не думала.<BR>

     - Как?! Это же так прекрасно — летать?!! — Муравей не
удивился, нет, он негодовал.<BR>

     - Что же тут прекрасного? — улыбнулась бабочка. — Мне
как раз наоборот казалось это очень скучным — гораздо
интереснее, например, ползать по разным ходам в
муравейнике... ведь у вас целый мир — целый мир, где жители —
одни муравьи. А летать... ну что — летать? Ничего
особенного. <BR>

     Мимо прожужжал старый шмель.<BR>

     - А, молодежь прохлаждается! Как кабачки опылять —
так сразу дядюшка шмель. Огурцы — дядюшка шмель. А сами
тут болтают в теньке! А я — работай! Не жизнь — мученье
одно! Был бы я на вашем месте... <BR>

     Шмель улетел. Муравей и Бабочка долго смотрели ему
вслед. Неужели и это райское создание тоже чем-то
недовольно? <BR><BR>

Света Рубина, 2000 г.
</DIV>
</TD></TR>
</TABLE>

</BODY>
</HTML>

18 декабря 2001 года  11:53:41
Света Рубина | serg.rubin@mtu-net.ru | Москва | Россия


Света Рубина

МУРАВЕЙ И БАБОЧКА
Сказка

Жил-был муравей. Впрочем, тысячи других его сородичей тоже жили-были, поэтому его не надо считать каким-то особенным. А его и не считали.

Но всё же, почему мой рассказ пойдет именно про этого, а не про какого-либо другого муравья? Потому что отличие у него все-таки было. Только не внешнее, а внутреннее. Он хотел летать.

Вы, конечно, удивитесь — муравей, и вдруг летать? Конечно, бывают муравьи с крыльями — но наш к таковым не относился. Как говорится, рождённый ползать летать не может, но хочет. Бабочки, стрекозы, мотыльки, звонко смеясь, каждый день порхают над трудящимися на жаре муравьями. Те, конечно, проклинают "этих крылатых лоботрясов", но что толку?

А нашему муравью они нравились. Если он и завидовал летающим насекомым, то только белой завистью. Особенно он любил изящных бабочек, сквозь крылья которых просвечивает солнце!

И именно ему, крохе-муравью, посчастливилось встретиться с одной из этих богинь. Она спустилась к нему с небес в самый разгар работы. Все муравьи разом заворчали — опять эта крылатая бестия прилетела! Но богиня не обратила на них внимания. Наш герой остановился как завороженный. Сзади его толкнул и заорал что-то другой муравей — был, видимо, в плохом настроении. А наш муравей не обратил на него внимания и сошёл с дороги — чтобы не мешать движению.

— Бабочка, мне давно было интересно узнать,— начал он.

— Да-да, я тебя слушаю,— сказала она и захлопала ресницами.

— Ты любишь летать?

— Странный вопрос... Раньше я об этом не думала.

— Как?! Это же так прекрасно — летать?!! — Муравей не удивился, нет, он негодовал.

— Что же тут прекрасного? — улыбнулась бабочка. — Мне как раз наоборот казалось это очень скучным — гораздо интереснее, например, ползать по разным ходам в муравейнике... ведь у вас целый мир — целый мир, где жители — одни муравьи. А летать... ну что — летать? Ничего особенного.

Мимо прожужжал старый шмель.

— А, молодежь прохлаждается! Как кабачки опылять — так сразу дядюшка шмель. Огурцы — дядюшка шмель. А сами тут болтают в теньке! А я — работай! Не жизнь — мученье одно! Был бы я на вашем месте...

Шмель улетел. Муравей и Бабочка долго смотрели ему вслед. Неужели и это райское создание тоже чем-то недовольно?

2000 г.

18 декабря 2001 года  12:09:41
Света Рубина | serg.rubin@mtu-net.ru | Москва | Россия


Света Рубина

БОЖЬЯ КОРОВКА

Она была обычным насекомым: летала, ела, спала. В общем, делала всё, что полагалось делать нормальной божьей коровке. А как же без этого? Жизнь заложила в нее такую программу: добывать себе еду. Зачем? Божья коровка не знала. Но так было сказано Жизнью, и она эти указания выполняла.

Но однажды... пропал свет. Всё окутала тьма... Нет, не всё. Только божью коровку. Это дети накрыли её кружкой.

***

Прошло несколько часов. Коровка сидела в спичечном коробке, где почти всё место заполнял какой-то цветок. Это, видите ли, её еда.

В первый час своего заключения божья коровка ещё пыталась выбраться. Как бы не так! Она всё время натыкалась на стены... А потом в спичечный коробок положили этот огромный цветок, и даже ползать там стало совсем невозможно.

Самое страшное — это темнота. Темнота и скованность движения — летать было невозможно. Теперь божья коровка поняла, что такое свет и полёт. Это радость, которую подарила ей Жизнь. Раньше коровка была уверена, что свет дан для того, чтобы видеть добычу, а полёт, чтобы добычу было легче поймать. А всё, оказывается, наоборот. Еда нужна только для того, чтобы жить, а жизнь в свою очередь дана для того, чтобы радоваться. И дети отняли у неё эту радость.

Прошла вечность... Вдруг божья коровка услышала из своего заточения детский голосок.

— Артёмка теперь и зверей мучит. Меня ему мало.

Спичечный коробок вдруг озарился ярким солнечным светом.

— Лети! Слышишь, лети!

Божья коровка не верила своим глазам.

— Быстрее!

Она вылетела. Вот оно, солнце! Вот он, свет! Вот оно, к чему так стремится жизнь!

И последнее, что божья коровка услышала от своего маленького спасителя, это было:

— Достанется мне от Артёмки...

1999 г.

18 декабря 2001 года  12:16:36
Света Рубина | serg.rubin@mtu-net.ru | Москва | Россия


Света Рубина

МОРСКОЙ ЗАКАТ

Он сидел на вершине скалы.

Он ни о чём не думал, просто любовался закатом. День умирал тихо, нежно поигрывая тёплыми красками лета. Багровый диск медленно таял в воде.

С берега доносилась громкая музыка. Начали зажигаться огни. Если смотреть на море, смотреть долго-долго, то начинаешь ощущать течение времени. Оно везде разное — для людей это годы, для морской бездны — тысячелетия.

Поэтому он не любил смотреть на звёзды.

Люди, люди... Как горько думать о вас, когда смотришь на море! Как странно вы устроены — у вас есть свой мирок, и вы суетитесь в нём, будто вокруг вашего мирка пустота. Вы недалеко отошли от обезьян, но считаете себя богами. Вы думаете, что ваша жизнь — это вечность, хотя это — миг по сравнению с вечностью.

Впрочем, сейчас нельзя винить людей. Он сам боялся вечности, как огня.

Эти мысли были просто эмоциями — думать он не умел. Они, как вихрь, пронеслись в голове и вновь остановились на прекрасном закате.

День умирал, будто не собирался родиться вновь. Море шелестело далеко-далеко внизу, становясь от этого ещё величественнее.

Улететь бы туда, к солнцу, лететь бы долго-долго, пока не выбьешься из сил, но знать, что там тебя ждёт счастье... Но там ничего нет, он знал. Только море — направо, налево, прямо — везде море.

И тут он понял, что пора. Потому что нет печальнее зрелища, чем циник, смотрящий на закат. Это он тоже не подумал, а почувствовал. Ведь глупо разговаривать самому с собой, пусть даже не вслух.

И он спрыгнул со скалы.

Камнем полетел к чернеющей пучине.

Он давно хотел это сделать, но никак не хватало смелости.

Перед самым морем он расправил крылья и взмыл вверх. Альбатросы любят шутить со смертью.

2001 г.

18 декабря 2001 года  12:27:43
Света Рубина | serg.rubin@mtu-net.ru | Москва | Россия


Света Рубина

КОШАЧЬИ МИНИАТЮРЫ

СОСНОВАЯ ВЕТКА

Рыже-белый котёнок шёл по толстой ветке. Сосновая шелуха шевелилась под розовыми подушечками лап. Пахло хвоей.

Он победил сосну. Сколько раз, c разбегу взлетая на ствол, котёнок с ужасом видел, как много оставалось до первой ветки!

Но сейчас он собрал в себе все силы. Когти впивались в дерево, скользили вниз... Но он всё же победил. Вот она, ветка. Котёнок шёл по ней, с каждым шагом покоряя неизвестное. Тот же сад, те же вишнёвые деревья, картофельная грядка, в которой он так любит копаться...

Всё то же самое, только под другим углом. И чтобы увидеть это, надо было победить себя.

Ветка становилась всё тоньше и тоньше. Всё чаще попадались сухие отростки, осыпанные хвойными листочками.

Котёнок смотрел на небо. Оно отражалось в его болотно-серых глазах. По ярко-голубому полотну плыли золотистые облачка.

Может быть, сегодня он стал к ним немного ближе?

ЗАНАВЕСКА

Телемах сидел на тахте, стоявшей у окна. Это было мучительно – смотреть на новую тюлевую занавеску. Светло-салатового цвета, только в нескольких местах прикреплённая к карнизу, она дышала чистотой и свежестью.

— Порви меня... порви... — тоненьким голосом пела занавеска. А может, это ветер свистит среди листьев?

— Пор-ви...

Это было выше его сил. Телемах глубоко вздохнул, спрыгнул с тахты и с независимым видом направился к двери. Потом, резко повернув, с разбегу пересёк комнату и повис на занавеске.

Раздался звук рвущийся материи. Ради этого момента он был готов вытерпеть всё – и журчащее "Ай-ай-ай" маленькой девочки, и ворчание хозяйки, и ругань хозяина. Даже ремень.

Занавеска рвалась, но не под его когтями, а где-то там, сверху. Вдруг кот оказался на полу, запутанный в салатовой ткани. Он отряхнулся, прыгнул на тахту и начал облизываться.

С тех пор Телемах стал жить на улице, благо, дело происходило на даче. Но даже тут он оставался недолго — пока кто-то однажды не оставил окно открытым. А новая, синяя занавеска тихо, как парус, колыхалась...

Он знал, что будет дальше. Около минуты в нём боролись страх и непреодолимое желание порвать занавеску.

Затем последовал прыжок.

2000 г.

19 декабря 2001 года  09:17:56
Света Рубина | serg.rubin@mtu-net.ru | Москва | Россия


Света Рубина

Гарри II, Уступчивый
Юмористическая сказка

— Нет, что ни говори, трудно быть королем,— вздохнул Гарри II. Он только что проиграл очередную партию в поддавки у своего казначея и пребывал в неважном настроении. — Сын только и думает, что о соколиной охоте да о футболе, подданные на меня внимания не обращают… только казначей будет мне верен до конца своих лет. — ( О да, конечно будет! Не сомневайтесь, Ваше Величество! Дельце-то выгодное!). – И вообще мне давно на покой пора. Дитя у меня совершеннолетнее, так что имею полное право.

Тут, к сожалению, король был вынужден прервать свой монолог, так как в залу вошли двое его подданных – дворецкий и мадмуазель де Монморанси.

— Ну вот, мамзель, дело совсем несложное. Следует только отравить госпожу С. Баскервилей...

Они прошли по зале, весело болтая и не обращая внимания на короля. Тот немедленно рассвирепел. Ну как так можно! До чего дошла современная молодёжь!

— Дворецкий! –Взревел он. –Почему не поприветствовали короля?

— Гарри, какая муха тебя укусила? –удивился слуга. Пойдем сегодня в футбол играть?

Король от бешенства вскочил с трона.

— Стража! Отрубить ему голову! –закричал он. Дворецкий пожал плечами.

— Ну, как хочешь.

Его увели.

Следует заметить, что отрубание головы в этом царстве – довольно безобидное явление. Сначала преступника бросают в камеру, где он весь вечер смотрит телевизор или играет в шахматы с тюремщиком. Нет-нет, вы, наверное, подумали, что комната эта довольно благоустроена, раз там есть телевизор? Совсем нет! Тут была сырость, бегали мыши, паутины попадались на каждом шагу — король отдавал должное старым обычаям. Но в остальном камера была обставлена так же, как и покои правителя.

На следующий день Гарри II выходит на балкон и объявляет своему народу, что казнён такой-то. А вечером того же дня государь вместе с преступником, уже обо всем забыв, идут на рыбалку.

Как вы, наверное, уже догадались, отравление кого-либо было настолько же безобидно, как и отрубание головы.

Но, разговаривая о короле, я совсем забыла про его сына. А он, по правде говоря, достоин того, чтобы о нём хоть немного рассказали.

Принцу Гарри III исполнился всего 21 год. Несмотря на свой возраст, он понимал очень многое, даже то, что был не в силах понять сам король. Принц знал, что страна не процветает, потому что никто не работает. Что казначей обманывает короля. И был не в силах что-либо предпринять.

Гарри пытался поговорить с королём, всё растолковать, но отец его не понимал. Тогда принц решил пойти другим путём.

У него был друг, двадцатитрёхлетний лорд Х. Шерлок. Гарри уважал своего товарища за ум, смелость и солидный возраст. И решил в трудную минуту обратиться именно к нему. Лорд Шерлок с удовольствием откликнулся на просьбу своего друга. Он созвал совет – своих трёх младших братьев Ваттсона, Вольтсона, Амперсона, и все пятеро стали думать, какие именно меры надо предпринять.

После одиннадцати минут раздумий Х. Шерлок, он же – агент ноль-ноль-семь, выдал гениальную мысль. ПЕРЕВОРОТ!!! Вот что сможет спасти страну!

***

Было дождливое осеннее утро. Король сидел на троне, глядел в окно и уныло жевал бублик. Вдруг он увидел, что по тронному залу ползет ребенок возраста не больше четырёх с половиной месяцев.

— Привет. Ты кто? –спросил король.

Агент ноль-ноль-семь совсем не ожидал такого поворота дела. Он, по правде говоря, растерялся. Его мозг начал усиленно работать. Но, слава Богу, агент был великим умом.

— Агу. –Сказал он и пополз дальше.

— Бублик, наверное, хочет,— догадался король и быстро сунул его за щёку.

Шерлок с облегчением заполз за угол. Правда, углов в зале не было, но у всех спецагентов есть такая способность – скрываться за углом.

Удостоверившись, что король его не видит, Шерлок достал рацию из кармашка своих ползунков и начал кричать в трубку:

— Гарри! Алё! Гарри! Приём! Говорит ноль-ноль-семь! Предмет сидит на троне. Да. Жуёт бублик. Пытался со мной заговорить. Можешь присылать ребят. Да. Пока. Приём.

Через несколько минут в залу ворвались Ваттсон, Вольтсон и Амперсон. Они вбежали в помещение… и растерялись. Дело в том, что лорд Х. Шерлок придумал план только до этого момента, а дальше его великого ума не хватило. Что же делать?

— Здрасте, –сказал король и подавился бубликом. –Добро пожаловать,— продолжил он, откашлявшись.

— Здрасте–здрасте,— ответил Амперсон и беспомощно поглядел на братьев.

— Я знаю, вы пришли меня свергнуть, – после недолгого молчания заметил король.

— Вовсе нет... Хотя, да.

— Ну так свергайте!

— То есть как?

— Я вам помогу, – продолжил король. – Считайте, что вы меня свергли – всё равно я собирался уйти в монастырь.

— Правда? –обрадованно воскликнул Амперсон. –Нну... –Ему вдруг стало жалко короля. –А как же вы? Вам там не будет скучно?

— Нет,— улыбнулся король. –Мне что тут, что в монастыре – одно и то же. Всё равно печень лечить надо.

— Тогда мы пошли. –Амперсон снял и помял в руках свою шл япу. Ваттсон и Вольтсон нерешительно двинулись по направлению к двери.

— Прощайте.

Все трое тихо, опустив головы, вышли из залы. А свергнутый король, посвистывая, пошёл собирать вещи.

1999 г.

19 декабря 2001 года  10:14:57
Света Рубина | serg.rubin@mtu-net.ru | Москва | Россия


Алтынбаева Наталья

Милосердие

Мне нравилось возвращаться домой с работы через парк. Только здесь можно ощутить себя частью природы: из примет цивилизации только таблички на де-ревьях и мусорные урны, да разве еще снующие туда-сюда лыжники зимой и ве-лосипедисты от первой капели до наста. Не изменила я этой приятной привычке и в этот раз: невозможно даже сравнивать неспешную прогулку среди сосен ран-ней осенью и душный асфальт улиц.
На утоптанной тропинке, от центра к краю, все время почему-то забирая вле-во, полз еж. Он был как-то странно прогнут в спине, и за задние лапки, беспомощ-но волочащиеся, цеплялась хвоя. Крови не было, был только влажный взгляд глаз-бусин прямо перед собой,— именно об эту боль я и споткнулась, как о внезапное препятствие.
Какой изверг-велосипедист переехал его и не заметил? Досада на человече-скую жестокость и на то, что именно я оказалась сейчас возле него, перемешались. Аз уж я здесь, то просто обязана помочь. Только как? Есть увесистый булыжник – один точный удар, и страдание оборвется, но вместо этого я подсовываю под него тетрадь.
Он лежит на письменном столе, и беспрестанно куда-то ползет, не сдвигаясь с места. Мама постояла над ним, нервы ее не выдержали и она, заплакав, ушла. Я приношу аптечку и выбираю сильнодействующее лекарство.
— Мама! – зову я,— мама! – она появляется за моей спиной, но я не оборачива-юсь, чтобы не зареветь от бессилия,— у нас есть шприцы?
— Ты… Ты… — голос ее срывается, и она спрашивает почти шепотом, – ты хо-чешь усыпить его?
— Черт – цежу я сквозь зубы,— нет, я просто поставлю ему укол,— ложь во имя успокоения.
— Сейчас,— она исчезает, но появляется через некоторое время (движение на месте), сует мне в руку шприц. – Я согрею молока? Может он попьет?
Мне хочется сказать, что не поможет молоко, и что разумнее всего прекратить бессмысленную борьбу, но вместо этого я киваю головой, и, прослушав удаляю-щиеся шаги, ставлю обезболивающий укол в область у хвоста, и набираю номер скорой ветеринарной помощи. Врач обещает быть незамедлительно, но появляет-ся только через полтора часа. За это время еж, которого в случае благополучного исхода я намеривалась назвать Каштаном, выпил чайную ложку молока, и при-нялся обнюхивать лежащую рядом телефонную трубку. В душе моей успевает за-родиться надежда, но раздается требовательный звонок, и входит доктор.
Он просит показать больную собачку, сбитую машиной, и издает вздох него-дования, увидев пациента. С минуту он мнется в нерешительности, но все же ото-двигает меня от стола, и приподнимает заднюю часть колючего туловища. Из гор-ла животного ручейком вытекает молоко, смешанное с кровью. Доктор констати-рует – усыпить. Забрав сто рублей, и осведомившись, не отдам ли я ежа для чуче-ла, растворяется в подъездном мраке.
Движение возобновляется. Я ставлю еще дозу обезболивающего, и плачу уже не стесняясь. Ползая по кругу, еж натыкается на мою руку, и останавливается, дрожа всем телом, и сопя из-за крови, пузырящейся у носа.
Я звоню в другую круглосуточную клинику. На этот раз приезжает женщина,— седоватая и грустная, не упрекая за обман, садится на предложенный стул, и просит сказать чем именно переехали ежа.
— Велосипедом,— выдавливаю я.
— Да… — она смотрит на несчастного, и качает головой,— можно усыпить, или ждать, когда само собой все закончится…
Отказывается от своей платы и оставляет на всякий случай свой домашний телефон.
В шесть пятнадцать все заканчивается.
Держа в ладони остывающий комочек, и поглаживая колючки, я стою у окна. Я уже знаю, что я буду делать сегодня – сегодня с моим классом мы установим таблички «Осторожно – еж!» на всех тропинках парка…
Я всегда буду благодарна своим родителям за то, что никогда ни словом, ни взглядом они не упрекнули меня за то, что я «тащу в дом всякую дрянь»: новоро-жденного котенка с помойки, глаза которого позже открылись совершенно на-прасно – от непродолжительного пребывания на морозе он ослеп, но это не меша-ет ему здравствовать двенадцатый год и с разбегу прыгать на шкаф; за истощен-ную крысу, украденную из живого уголка.
Родительский дом навсегда останется в моей памяти полным животных, ко-торым подыскивается хозяин, малознакомых людей со всех краев нашей необъят-ной родины и краем мира, нуждающихся во временном приюте, появляющихся из неизвестности, и исчезающих для того, чтобы через некоторое время написать благодарное письмо или прислать посылку со скромным, но сердечным даром. С Рождеством поздравляют нас пожилой мормон, цыганка, звонящая из фойе вокза-ла, а мама уже несколько лет переписывается с малознакомой женщиной, чей сын погиб во время первой чеченской компании, и которой мой отец-военный помо-гал разыскивать его останки. И ни разу у нас ничего не пропало – видимо, Бог бе-рег.
19.12.01.

19 декабря 2001 года  12:13:52
Чертовка с пушистым хвостиком | hirurginja@omen.ru | Екатеринбург | Россия


* * *

ЮБИЛЕЙ

Эпилог.

Хрипя и давясь от несусветной злобы, за забором, в кустах чего-то колючего, валялась зверюшка супругов Кноплов, такса Квики. Она провожала деревенского почтальона Пеппи, что-то метнувшего в их ящик.

Глава 1.

Все были нелюбы у этой злюшки. Но с особенным остервенением облаивались большие собаченции, велосипедисты в шлемах, вечно голодные кошары и рогатые.
Соседи, перед тем как провести мимо Кноплов быка на свидание, всегда просили их спрятать куда-нибудь Квику. Но и оттуда, из своего далека, собачка чувствовала скотинку и заходилась в гавканьях, аж до изнеможения!..
Итак Пеппи покатил на своём жёлтом почтовом мопеде дальше. В наступившей тишине послышалось решительное открывание дверей и из дома выкатилась чета Кноплов.
— Мария и Йозеф! — это фрау Кнопл увидела собаку. Квика дёргалась на спине исходя слюной.
— Квики, детка, что случилось? Лошадь? — спросила хозяйка.
— Нет,— ответила Квики.- Пеппи.
— Так. Жди хлопот, Трауди,— побледнел хозяин и отомкнул „ почту „ маленьким ключиком. Газет они не выписывали, от рекламы отказались, а если что и случалось, то от родни.
— Ну,— шепнула жена. – Что? Франци, что?
— Да что, будь ты не ладна, очки-то в доме остались,-изучая конверт отшепнул ей Франци. Снова закрыв всё на ключик, супруги направились в дом. Квика потрусила за ними...

Фамилия Кнопл проживала в так называемом „ винном районе „ Австрии. В их деревеньке домов на сто, была всего одна только улица под условным названием
„ Weinstrasse „ которую продолжали ещё около сотни винных погребов. Всё это находилось в окружении аккуратных виноградных полей с деревянными сарайчиками и сортирчиками. От мягкого климата и от обилия вина народ здесь жил весёлый.
— У хмурого вино киснет, а у весёлого смеётся,— любил говаривать местный бургомистр.
Пили хорошо, но и работали не хуже.
Только Кноплы не вписывались в эту идиллию. Они обитали в старом родительском доме, вино и шнапс не производили, в общественной жизни были никак. Франци не пил и не курил. Берёг деньги и здоровье смолоду, а отсутствие алкоголя в крови компенсировал ежедневным трёхразовым мытьём ног с мылом.
После армии, Франц Кнопл, кругленький близорукий юноша, устроился работать в министерство юстиции, а по простому- в тюрьму, где и просидел на тумбочке до пенсии. В свободное от сидения время он умудрился жениться на Трауди, девице из города, а также отковать двух сыновей- Вальтера и Карла. Оба жили и работали в Вене. У Вальтера бала жена, четверо детей, кошка, свой грузовик, сорок лет позади и большой дом в пригороде. У карла только комната и тумбочка в министерстве юстиции.
Год назад сошла с ума и умерла мать Кнопла Йозефа Кнопл. Почти до 85 лет ей не было равных в хозяйстве. Но вот однажды она не смогла поднять мешок картошки. Это её удивило. Сын был тоже в недоумении: „Что могло случиться с мамой?.. Никогда не болела и вот тебе нате... “ Доктор поставил диагноз. Старость. Нить жизни больше не на что наматывать. Пора на покой.
Тогда Франци заявил, что если мать больше ничего не может наматывать, то ей место в другом доме. В доме престарелых...
Для Йозефы это был удар. Она еле-еле дотащилась до своего сундука и упала без чувств. Вставные челюсти выскочили и куда-то завалились.
— Проглотила,— пришла бабка в ужас, когда очнулась и не ощутила зубов.
— Проглотила, Франци, я их проглотила.- причитала без устали мать. Началась истерика... Сын пожалел бедняжку и отвёз её в „ психушку“. Там ей сделали успокоительный укольчик, сердце Йозефины не выдержало и окончилось в судорогах...
Через неделю, при отодвигании сундука, челюсти были вынюханы собакой Квикой, утащены в огород и где-то там зарыты. Никто из людей этого не видел. И слава Богу!

Глава 2.

Доктор Пунцет проснулся от тишины. Часы высвечивали четыре утра. Жена не храпела, Пурр тоже. За открытым окном набирало силу летнее австрийское утро.
Выскочив во двор, сняв трусы и опрокинув на себя ведро остывшей за ночь воды, доктор с дикими воплями кинулся в виноградники.
Несмотря на свои 60, был он ещё свеж и хрустящ, как новый хромовый сандаль, а уж бегал-то не хуже зайца!
Но не успела ещё высохнуть его борода, как был он настигнут подарком из Африки, шакалом-альбиносом Пурром. Этого парня подарил ему тесть, Великий Вовв, охотник на леопардов из племени Оромо.
В восторге от жары, мух и эпидемий, ещё не остывший от венской студенческой жизни, находясь в дурмане от выкуренной обезьяней лепёхи, доктор согрешил...
Через неделю Бабба, так звали его сокурилку, в присутствии отца с ружьём и десятка братьев с копьями, торжественно объявила себя беременной и готовой выйти замуж за белого медицинского человека...
Ночью Пунцет бежал. С группой польских хиппи он добрался до Аддис Абебы, проник в аэропорт, купил билет до Вены, переоделся во всё белое и... был задержан на таможне, а затем передан в руки своего будущего тестя, знаменитого охотника на леопардов, которого он явно не дооценил...
Благодоря мольбам Бабби доктор остался в живых, по пристрастился к курению, а после окончания контракта он, жена, дочка и чемодан с обезьяним дерьмом благополучно приземлились в Австрии, в венском аэропорту „ Швехат“.

Глава 3.

Ровно в 10 утра, Вальтер Кнопл, без скрипа остановил свою „Сканию“ у забора родителей. Была суббота.
Соблюдая тишину все выбрались из машины и построились перед калиткой. Маленький Антон нажал на звонок и когда в динамике послышалось „wos“, надрывно проголосил: „Alles Gute zum Geburtstag, Opa!“ В калитке что-то щёлкнуло и топча гравий дети хлынули во двор. Вальтер нёс за ними ящик „цветтлевского“ пива. Его жена цветы и шампанское, а Карли объёмистый конверт с чем-то.
Не дожидаясь выхода стариков все рассыпались по усадьбе. Дети с матерью полезли на чердак сарая, где чего только не было! Их отец, сбросив ботинки и носки, с бутылкой пива улёгся под липой, а брат Карл стал осматривать трещину на своём наследстве, то есть на доме. Из трещины вышел чёрный паучок и напугал его. Пришлось Вальтеру открыть ещё одну бутылку.
Солнце неудержимо лезло вверх. Появились осы, а вслед за ними и виновник торжества с супругой. На них была надета дежурная улыбка и ещё что-то жалкое. Видя испуг родителей, Вальтер укрепил бутылку с пивом на траве, поднялся, призывно свистнул детям и жене, а также мочившемуся за сараем брательнику.
Через минуту состоялась встреча отцов, детей и внуков. Одна сторона бурно поздравляла с надеждой на приличный обед, другая принимала подарки и думала, как бы этот обед сделать подешевле.
От Вальтера и его фамилии юбиляр получил: бутылку шампанского, цветы, начатый ящик пива, конверт, где лежала красивая открытка с цифрой 70, на которой вволю поупражнялись внуки, а также русские часы „ адмирал „ привезённые им из Киева.
Сын был добрым человеком, и перед тем как ехать в рейс на Украину или в Россию, он обзванивал своих друзей, забирал у них ненужную одежду, детские игрушки, что- нибудь ещё, и обязательно брал с собой хоть какой- нибудь велосипед. Он, у которого в детстве из-за скупости родителей не было этой машины, знал как будут рады бедные сельские дети такому подарку!
Карли, морща лоб, важно вручил отцу свой конверт.
— Здесь лучшие рекламки собранные мною за год,— пояснил он.
Отец наугад вытащил какую-то бумажку. „Уважаемый господин Кнопл“,— начиналось послание. „Разрешите нам представиться. Мы фирма по изготовлению мраморных надгробий. Мы будем рады причислить Вас к числу наших клиентов. Мы изготовим для Вас памятник, надгробие и всевозможные плиты. Также можем написать Вашу фамилию серебром или золотом. Не упустите Ваш шанс! Фирма Цуцци“.
— Интересно, сколько это будет стоить?- практично подумал будущий клиент. Затем он вернул рекламку на место и поблагодарил сына за внимание.
Наступила пауза. Все глупо улыбались, собака тоже.
Наконец маленькому Антону это надоело, он завалил Квику и стал крутить ей уши. На Карлю сел комар и он попросился в дом. Всё очнулось. Дети опять полезли на сарай, взрослые и ящик пива прошли на кухню.
— Что-то обедом и не пахнет,— вслух подумал Вальтер. Его брат усаживаясь за пустой стол горестно ему подвздохнул.
— А обед сначала заработать нужно,— боево заявила мама Кнопл.
— Да что Вы папа, так за 70 лет его ещё и не заработали?-съязвила невестка.
— Брушить надо было, а не стулья задом полировать. Глядишь и пенсия была бы побольше и гуляш ел бы,— за мужа пропела Трауди.
Стало тихо. Воробьи перестали заглядывать в окна. На чердаке заголосил сверчок.
— Ну, сейчас начнётся,— опять испугался Карли.
Все осторожно смотрели на юбиляра.
— Ой, мама, спасибо, уделала!- круглое лицо Франца покраснело, маленький носик выдал слезинку и человек расхохотался. Ему стало необыкновенно весело за то, что никто из родных не знает размеров его пенсии. А она была в несколько раз больше, чем у любого местного крестьянина.
— Вальтер, сынок, открывай пиво, я сейчас колбаски принесу,— команднул отец исчезая из кухни.
Никто ничего не понял, но всем тоже стало хорошо и весело.
Через пять минут появился папа, мухой слетавший на чердак за колбасой, которая там висела уже лет десять.
— А вот и мы,— пропел он и батон колбасы с булыжным стуком лёг на стол.
— Сейчас позавтракаем и в лес за грибами пойдём,— подмигнул дед Антону бурившему пальцем нос.
— Ура, ура,-обрадованно заголосил внук, бросая только-что вытащенную „козу“ в папашкино пиво.
— А потом наша бабулечка приготовит из них что-нибудь вкусненькое,-старик был явно в ударе!
— А почему не в гастхаус?- вопросил Карли, у которого туфли были на три размера больше ( достались от брата) и он не мог в них далеко ходить.
— А там ремонт,— слукавила мама.
— Тогда поехали ещё куда-нибудь,-предложил тоже недовольный Вальтер.
— А мы в твой грузовик всеми не влезем,— опять нашлась мама.
— А что с вашей машиной,— не выдержала невестка.
— А машина наша по выходным отдыхает, никуда ей из дома не хочется, не-то что у некоторых,-возмутилась свекровь.
Наступило молчание. Воробьи опять перестали заглядывать в окна. Сверчок оценивал ситуацию...
— Ну ладно, грибы так грибы,-сгромоотводничал Вальтер вонзая нож в колбасу. Ему уже хотелось есть.
Послышалось соударение металла о камень, дюжина искр выскочила из-под ножа и с шипением погасла над головой у Карла. Карли на всякий случай залез под стол. Вальтер с уважением посмотрел на колбасу.
— Тут надо не в ручную. Мать, где ваша хлеборезка?- сын завертел головой.
— Сломалась,— испугалась Трауди, закрывая машинку своей дородной фигурой.
— Ладно, тогда попробую топором,-рассердился сын направляясь в сарай.
— Смотри не подожги там чего,— серьёзно предупредил его отец.
С улицы послышались глухие удары. Дети в недоумении притихли на чердаке. Квика спряталась в будку.
Через десять минут появился Вальтер. В садовом ведёрке он принёс нарубленную колбаску и вывалил всё на стол. Каждый получил свою долю. Кто грыз её зубами, кто строгал ножом, а вылезший из-под стола Карли размачивал её в пиве.

Глава 4.

Приёмная, процедурная, кабинет и аптека занимали весь второй этаж докторского дома. Сам он жил на первом, к земле поближе.
Эта суббота была для него рабочей. Он дежурил по району.
Такие дни Пунцет не любил. Вместо того, чтобы пошлындать по лесу или поехать по святым местам, приходилось подчиняться какому-то Гиппократису...
В 8 утра в дверь кабинета робко стукнулся первый пациент, молодой рабочий парень лет тридцати. Он тихо поздоровался и испуганно уставился на во всём белом доктора. Белый цвет одежд Пунцета поверг его почти в панику. Оказалось, что у парня сегодня с утра тоже белая моча!
— Сколько бутылок вина Вы вчера выпили?- поинтересовался врач.
— Четыре,— признался работяга.
— Сегодня ликвидируйте тоже четыре, но только красного, и цвет восстановится,— посоветовал он на полном серьёзе.- Их Вы можете приобрести в моей аптеке у жены.Alles klar? Servus! Следующий...
Следующий был не один, а двое.
— Ааага, старые знакомые, господа Клопф,-плотоядно блеснул глазами доктор.- И не надоело вам? В пятый раз уже... Ну что за манеры у вас, ей Богу!
— Гы, гы, гы,— радостно заржали два здоровых брата-дурака Клопфа, держа в ладошках отгрызенные друг у дружки носы.
Третьим был искусанный сестриной собакой какой-то венский дачник-очкарик. И его пришлось зашивать. Делал это доктор мастерски и почти без наркоза. Сказывалась африканская школа.
Потом зашёл трёхлетний пацан с разбитой моськой и с мамой. Он умудрился на четырёхколёсном велике обогнать трактор, но не справился со скоростью.
Следом притащилась полуумная бабка посещавшая доктора каждый день на предмет бесплодия...
Постепенно наступало предобеденное время. По деревне поползли всякие вкусные запахи. Посетителей больше не было и доктор решил расслабиться. Он закапал себе в уши по пять капель спирта, вставил туда ватки и вышел на балкон.
Балкон, как балкон, ничего особенного. Но именно он был своеобразным местом казни пациентов с „манерами“.
— Если хотите получить шокотерапию, пройдите на балкон,— предлагал он какой-нибудь невозможной фифе. Женское любопытство брало своё и дамочка выходила на воздух. Скучающе окидывала бесконечные виноградники, так же скучающе закуривала и тут.., до её слуха доносилось одновременное, громкое,отвратительное отрыгивание и отпукивание, а затем журчание воды. Глаза невольно опускались и видели „неандертальца“, соседа доктора Пунцета, господина Шмальца, справлявшего нужду с крыльца своего дома напротив и скалящего зубяки на фифу.
Весь день это существо хлебало пиво, жрало колбасу и гадило на дорогу приветствуя проезжающие автомобили. Жило оно на мамину пенсию и на пособие по вечной безработице...
Эффект был потрясающим. Дамочку уносили с балкона и больше её никогда здесь не видели, что неплохо было для докторских нервишек.
Пока Пунцет любовался своим первобытным соседом, в приёмной стукнула дверь и в его кабинет что-то затащили. Здоровенный мужик принёс ему на закорках древнего деда. Во лбу деда торчала винная пробка...
Вытаскивая из погреба два ведра вина, дед не справился с равновесием и ухнул вместе с вёдрами в зад, туда откуда почти что вылез, пробил себе обо что-то лоб, не растерялся, вставил в дырку пробку, чтоб мозги не вытекли и на внуке прискакал к доктору.
Выкрутив пробку из головы, как из бутылки штопором, и сделав деду укрепительный укол, доктор почувствовал запах чесночного супа и венского шнитцеля приползшего снизу из кухни... На часах было почти два.
Но тут у старика отказали ноги он на три часа уснул на диванчике в приёмной. Боясь, что клиент умрёт, доктору пришлось всё это время просидеть возле него. Наконец дед очнулся и ускакал домой.
— Всё!- облегчённо вздохнул бедняга.- пора обедать!
Но не тут-то было.
На улице раздались ужасные клаксоны грузовика и вся фамилия Кнопл ввалилась в приёмную. Пунцета закачало от злости и голода.

Глава 5.

— Обед удался. Нагулявшись по лесу и собрав два ведра грибов, Кноплы дружно сопели и чавкали...
На первое был грибной суп, на второе грибные кнёдли с грибным соусом, на третье грибной пирог с шампанским!
И Квике тоже немало обломилось с хозяйского стола. Только маленький Антон ничего не хотел. Он был сыт. В лесу малой наелся дикой дикой земляники с малиной, сжевал три зелёных сосновых шишки и проглотил горсть заячьих какашек, приняв их за горох.
— Гляньте какая Квики толстая стала, как хорошо она покушала,-умилился Карли обращаясь к детям.
— Сейчас она пирожок доест и спаточки пойдёт. Хорошая собачка, хорошая!- ворковал сытый Карл.
И действительно собака доела пирог, вылизала остатки супа со дна миски, как-то странно икнула и вырвала всё съеденное обратно в миску.
На этот раз паузы почти не было.
— Отравила ты нас мать своим грибами, отравила. Многотысячное тебе спасибо!!! — вскочил из-за стола, опрокидывая стул и пиво Вальтер.- Так я и знал. Доэкономились! Мать вашу так... Чтоб вам пусто было... Ёшкин двадцать!- вспомнил он ругательство слышанное им в Воронеже.
— Все ко мне в кабину. К доктору поедем, может ещё и обойдётся,-злобел он дальше.
— А мы с отцом?- сдерживая рвоту пискнула мать.
— А у нас места для вас нет,-каменно отпарировала невестка.
Юбиляра тоже потянуло на рвоту.
— Ладно возьмём. Ты, Антон здесь оставайся, за собакой смотри. А вы,отравители наши, сзади, на раме поедете, я вам даже сейчас места лежачие оборудую.
Сказал и полез на чердак дома, и снёс оттуда два гроба без крышек, купленных когда-то родителями в акционе, и привязал он их к раме грузовика, а уложив в них стариков, покатил к доктору Пунцету.
Все, кто это наблюдал- дурели!
Доктор же просто- осатанел!
С каким садистким наслаждением он промывал им желудки!
Взрослых заставил выпить по ведру воды с хлоркой, детей по половине.
Опорожнять нутро бегали на балкон, иногда всеми. В лучах заходящего солнца это массовое „риголетто“ было похоже на маленькую радугу с грибами. Начиналось чудо на балконе, а заканчивалось на господине Шмальце через дорогу. Бедный „неандерталец“ просто окабанел от такого шоу и не был в способностях даже отползти в сторону. Доктор же хохотал аж до соседней деревни.

Пролог.

Домой добрались к полуночи. Открыв дверь, все тут же попадали на ковёр в прихожей. На звуки-стуки из ванной вышел маленький Антон.
— Тсс! Тихо!,— зашипел он,-посмотрите кто у нас теперь живёт!
И они увидели. Полную луну в окне ванной комнаты, а в её свете на полу Квику с пятью щенками.
— Квики, детка,-прошелестела фрау Кнопл.- Откуда?
— От Пеппи!- улыбнулась собака

20 декабря 2001 года  00:59:06
Juri | ua3qcq@hotmail.com | Krems | Austria


паустовский

заячьи лапы

рассказ

25 декабря 2001 года  17:47:20
влад | vosi@inbox.ru | москва | россия


Альбин

Снова и снова

Кольке снился рассвет. В который раз.
Хотя, казалось, чего бы ему сниться? Ведь рассвет – самое обыкновенное явление. Но, во-первых, летом редко когда встаешь с рассветом, а во-вторых, рассвет Кольке снился непростой.
Сначала на небе, буром, словно политом засохшей грязью, появлялся первый, не намек даже, а какой-то предвестник, глазами который не уловишь, скорого восхода. Или не восхода даже. Как назвать это, Колька не знал. Тем более во сне.
Потом ссохшаяся, морщинистая поверхность неба начинала приобретать другой оттенок, будто там, за прозрачной пленкой свода, кто-то водил огромной кистью, оставляя расплывчатые светлые мазки. Одновременно с этим свод разглаживался, постепенно приобретая ту не поддающуюся описанию гладкость, присущую только чистому небу. А мазки, сначала робкие, потом все более и более смелые, скоро залили весь небосвод, отчего он стал… нет, совсем не голубым, а изумрудно-зеленым, чистым, зовущим.
Но это было только предвестие главного. Это главное Колька всегда ждал с радостным замиранием, с теплым трепетом, с каким можно ожидать только чуда.
Вот в самом центре изумрудного небосклона стало медленно проявляться смутное, пока белесое и неотчетливое пятно…
Колька вытянулся, раскинул руки (не настоящий, конечно, Колька, а тот, который во сне), готовясь к самому захватывающему. Еще несколько секунд…
Не получилось… В этот раз не получилось.
Часы, стоявшие рядом на столике, противно запищали.
Вот ведь гадство! Все из-за того, что накануне вечером он решил установить их по сигналам точного времени. Всего ведь на минуту отставали… И этой-то самой минуты как раз и не хватило.
Колька решительно отбросил одеяло. Это совсем не означало, что Кольке хотелось побыстрее встать. Совсем наоборот. Вставать не хотелось нисколечко. Но только таким решительным поступком можно было себя заставить идти в школу.
Да нет, в школу Колька ходил с удовольствием. Вернее, не без удовольствия. Или еще вернее – без отвращения. В общем, когда как.
Но это – когда учиться. А летом, как известно, не учатся.
Сейчас же Кольке предстояло идти на трудовую практику, или, выражаясь по-простому, на отработку, без которой в девятый класс, по заверениям “железной леди” Натальи Витальевны, директорши доблестной школы № 15, ну никак не переведут. Конечно, пацаны не очень-то ей и верили, и Колька в том числе. Были и такие, кто, начихав на отработку, занимался своими, куда более интересными, делами. А кому нечем было заняться – попросту пинал балду.
Кольке было чем заняться. Ведь на столе, все еще попахивая канифолью после вчерашней вечерней пайки, стоял не доделанный пока универсальный блок питания. Нет, не купленный в магазине и со временем сломавшийся, а теперь ремонтировавшийся, а задуманный, сконструированный и почти что собранный самим Колькой. Конечно, он вряд ли отвечал современным требованиям портативности (все “хозяйство” помещалось в корпусе от старой колонки электрофона “Россия”), но зато от него мог питаться током и магнитофон, и старый транзисторный приемник “Нейва”, который слушал еще Колькин дедушка, и морально устаревшая приставка “Денди” (в которую Колька почти не играл), и даже железная дорога, стоявшая на полу у окна.
Когда к Кольке заходили одноклассники (что случалось нечасто), то не обходилось без насмешек. Пора, дескать, на дискотеки ходить, а не в паровозики играть. Колька отмалчивался. Чего спорить-то? И только толстый Антон, Колькин сосед по парте и единственный, по его мнению, нормальный пацан в классе, знал, что дорогу эту Колька собрал сам. Сам выпилил из фанеры и покрыл краской рельсы и шпалы (рельсы – под металл, а шпалы – под дерево), сам из жести и кусков пластика построил паровозик со смешной черной трубой, напоминавшей перевернутый чугунок. Причем паровозик был таким, что не сразу и заметишь, что не заводская сборка. Сначала паровозик просто бегал по кругу, тихонько жужжа маленьким моторчиком, работавшим от батарейки, потом появились развилки и стрелки, поначалу несовершенные и приводившие к частым крушениям, но потом – работавшие “как часы” (Антон так и не узнал их секрета); теперь же Колька хотел пустить ток по рельсам (от нового блока питания), предварительно оклеив их фольгой. В связи с этим “начинка” паровозика тоже требовала кардинального изменения.
Но сейчас Кольке пришлось, вздохнув, оставить все это хозяйство, наскоро позавтракать и отправиться на троллейбусную остановку. Дело в том, что жил он в “спальном районе”, а школа № 15 (вернее, физико-математическая экспериментальная площадка, борющаяся за звание лицея) находилась в центре. Езда в троллейбусе, да еще в час пик, – занятие не из приятных. Чего приятного в том, что тебя прижмут к стенке, пытаясь выдавить последние внутренности, или заставят нелепо изогнуться, надавив сзади толстой сумкой, а спереди тыча в лицо локтем? Но самое неприятное в том, что почти полчаса времени пропадало даром. Ведь в такой обстановке даже книжку не почитаешь. А книжку Колька захватил на всякий случай – “Взрыв Генерального штаба”.
Но на этот раз Кольке повезло. Через остановку освободилось место, с краю, перед средней дверью, всего в двух шагах от Кольки. Но попробуй, сделай эти два шага!
Сначала он хотел нырнуть низом. Не вышло. Дорогу преграждала огромная клетчатая сумка, набитая чем-то мягким. И обойти – никак. Утрамбовка – по высшему классу.
Тогда Колька сделал отчаянный рывок, дотянулся до поручня, слегка раздвинув двух тетушек, одна из которых и была хозяйкой толстой сумки, подтянулся, оторвал ноги от пола. На мгновение взмыл над пассажирами, перекинул ноги через препятствие (тетушки, кажется, заохали), и скоро сидел уже на свободном месте. Вытащил из-за пазухи книгу.
Но начать читать сразу не получилось.
– Вы видели? – начала одна из тетушек. – Раньше выражение “пройти по головам” я воспринимала, как эпитет, а теперь – на тебе, наяву.
– Гипербола, – сказал Колька, ясными глазами посмотрев на тетушку.
– Посмотрите, он еще и хамит, – обратилась она к пассажирам.
– Я говорю, что “пройти по головам” – не эпитет, а гипербола, – пояснил Колька.
– А, этому в школе его научили, – нашлась тетка. – А тому, что место пожилым уступать нужно – нет. Я вот пойду сейчас к учительнице и расскажу все. Или лучше матери сразу.
Колька зажал готовые вырваться слова в горле и сказал другие:
– Не заметил, что вы пожилая.
– Да что вы с ним связались? – подала голос другая женщина. – Это же моральный уродец. Его уже никто не исправит: ни учителя, ни родители. Новое поколение растет. Пройти по головам, а то и по костям – и достичь своего. Вот к чему они стремятся.
Колька слушал уже вполуха. Он все же начал читать. Набитый утренний троллейбус – все же не базар, и тетушек поддерживали плохо, в лучшем случае – молчаливыми кивками. Но тетушки не унимались.
– Хоть бы кое-какие выводы сделал и освободил место, – говорила первая. – А он сидит и читает свой дурацкий детектив.
Колька молчал. Строки воспринимались плохо, не сразу, но все-таки Колька был уже наполовину не здесь. И когда его дернули за воротник, пытаясь поднять с сиденья, он не сразу понял, что происходит.
– А ну встань, сопляк, я сяду! – Голос тетки, до сих пор сохранявший какие-то остатки интеллигентности, превратился в визгливый крик.
Колька мягко, но решительно освободил воротник от схвативших его пальцев.
– Извините, но это уже насилье над личностью. Я все-таки знаю Конвенцию о правах ребенка. Ее, по-моему, специально написали, чтоб защитить детей от некоторых взрослых.
– А от таких детей нас кто-нибудь защитит? – задала риторический вопрос вторая тетка. Но Колька не оставил вопрос риторическим.
– Вас-то защищать не надо, вы сами хоть от кого защититесь.
Кажется, разговор этим не закончился. Однако рукоприкладства больше не было, и Колька погрузился в книгу.
Когда до выхода оставалась одна остановка, Колька поднялся, вежливо попросил тетушек посторониться (те молча подвинулись) и протиснулся к двери.

Сегодня на отработку народу пришло еще меньше. И понятно. Делать-то все равно нечего уже. Территория на пять раз выскоблена, кабинеты побелены старшеклассниками и родителями… И если раньше Кольке подчас не доставалось инструментов (надо сказать, он не очень-то и стремился, чтобы доставалось), то сегодня от хлипкой метлы, годной, разве что для отпугивания ворон, он не отвертелся. Однако поработать этим инструментом Кольке удалось недолго. Вскоре прибежала долговязая старшеклассница, исполнявшая летом роль секретарши, и, глупо моргая накрашенными ресницами, выпалила:
– Если ты Ковалев, то тебя к директору.
Колька, положив метлу на плечо, пошел.
– Инструмент-то оставь, – сказала старшеклассница.
– Не оставлю, – ответил Колька. – Украдут, а мне потом расплачиваться?
Не оставил Колька метлу и в приемной (“Знаю я, один раз у меня книжку отсюда увели, библиотечную”), только снял ее с плеча и упер черенком в пол. Не обращая внимания на негодующие вопли “секретарши”, шагнул в кабинет.
Наталья Витальевна восседала за столом в думах о проблемах школы (тьфу, не школы, конечно же, а математической экспериментальной площадки, борющейся за звание лицея) и Кольку заметила не сразу. Зато сразу заметила метлу.
– Это что еще за… гадость?
– Извините, но эту… гадость (простите, я не первый употребил это слово) нам выдают под расписку и предупреждают о материальной ответственности за утерю или порчу, да еще и заставляют при помощи нее работать.
– Летняя практика входит в образовательную программу, – ответствовала Наталья Витальевна. – Причем вид практики каждый мог выбрать самостоятельно. Так что, если не нравится, мог бы не выбирать эту, по твоим словам, гадость.
– По вашим словам, – поправил Колька. – И к тому же, была предложена всего одна альтернатива: набить на компьютере методические пособия. От этой альтернативы я, за неимением компьютера, вынужден был отказаться. Увы…
– Хорошо. Мы проработаем это вопрос… в будущем году. А сейчас я вызвала тебя, чтобы поговорить о твоем безобразном поведении.
– О чем, извините?
– О сцене в троллейбусе.
– Рядом со мной стояли вы? Простите, я не узнал. Вы же знаете, наверное, у меня близорукость.
– Я стояла у передней двери. И чуть не сгорела от стыда! Я была поражена, с какой наглостью и цинизмом ты занял пустовавшее место.
– Вы сами заметили: место пустовало. И в течение примерно трех секунд никто не стремился его занять. Отсюда я и сделал вывод, что я – единственный претендент. А вы, как я помню, в актовом зале занимали понравившееся вам место еще более интересным способом: согнали третьеклассника Артема Чудинова, брата моего друга.
– Ты смешиваешь разные вещи! Одно дело – освободить место для педагога, а другое – вероломно занять место, на которое хотел сесть взрослый человек, а потом еще нагло пререкаться!
– Я-то как раз ничего не смешиваю. Только вот знаю, что Артем, вместо того чтобы смотреть концерт, где, кстати, выступал его брат, ревел в туалете, а у этих дам, я думаю, есть проблемы поважнее, чтобы им реветь из-за занятого мной места.
Колька, до этого стоявший и говоривший довольно спокойно, начал жестикулировать (в том числе и метлой), и из-под его куртки выпала книга. Колька быстро поднял ее, но Наталья Витальевна успела прочитать фамилию автора.
– Все ясно. Вот кто наш воспитатель. Понятно, почему ты ни в грош не ставишь ни взрослых, ни педагогов. С тобой, как я понимаю, разговор бесполезен. Завтра приведешь мать. А книгу этого… растлителя дай мне. Я поговорю с матерью о том, что нужно читать.
Спокойно, очень спокойно Колька сказал:
– Уважаемая Наталья Витальевна, у меня нет матери. Она умерла шесть лет назад. И вы, как директор, обязаны это знать. Я живу с отцом. А книгу я не отдам. Это моя частная собственность. До свидания. – На пороге Колька немного задержался, для того чтобы поставить метлу в угол. – Сдайте, пожалуйста, за меня.

До этого Колька был бы безмерно счастлив, если бы ему удалось уйти домой раньше. Теперь же и блок питания, и железная дорога казались чем-то неважным, малоинтересным. Ведь скрученная обида так и сидела внутри, и выплеснуть ее было не на кого. Впрочем, и хорошо, что не на кого – Колька знал это. Обида утихнет, растворится в повседневных делах, так зачем же заражать ей еще кого-то?
Колька пошел в соседний двор, сел на скамейку, открыл книгу. Но чтения опять не получилось. Потому что Колька почувствовал на себе взгляд. И точно: шагах в пяти кто-то стоял, судя по росту – мальчишка. Колька нащупал в кармане футляр для очков, не спеша открыл. Очков в футляре не было.
– Рассеянный с улицы Бассейной, – сказал он тихонько. И громче: – Слушай, подойди поближе, пожалуйста, а то ты на меня смотришь, а я тебя почти не вижу.
Мальчишка (а это действительно был мальчишка) подошел. Теперь Колька мог его разглядеть. А мальчишка был довольно интересный. В черных блестящих туфельках, отглаженных брючках (тоже черных); из-под расстегнутой ветровки выглядывал строгий черный пиджак, под которым был еще и жилет. Картину довершал галстук-бабочка, черневший на ослепительно белом воротничке. Прическа, правда, немного подкачала. Конечно, мальчишка не был лохматым, но волосы, несмотря на все старания, ровно лежать не хотели, пробор сбился, а в двух местах торчали два забавных хохолка. Взгляд же у мальчишки был немного виноватый, и в то же время напряженный: что, дескать, бывает, вырядили…
Колька понял, что мальчишка, по росту не уступавший ему, а, может, даже и немного обогнавший, скорее, младше его на год, а может, даже на два. Потому что была в лице его не стершаяся еще детская доверчивость, даже беззащитность, и что-то еще, подобрать чему название Колька не мог.
– Привет, – сказал Колька наконец.
– Привет, – ответил мальчишка. – Можно, я сяду?
– Я скамейку не покупал. Садись.
Мальчишка сел. Немного помедлив, проговорил:
– Может, лучше куда-нибудь пойдем?
– Может, – отозвался Колька. – Только почему ты решил, что я с тобой куда-то должен идти?
– Да нет, ничего ты не должен… Просто тут как-то… нехорошо.
– Ну, идем, раз такое дело.
Колька поднялся. Мальчишка – вслед за ним. С полквартала прошли молча.
– Слушай, – наконец подал голос мальчишка, – а тебе сильно страшно было, когда ты там, в троллейбусе, с тетками разговаривал?
Колька даже остановился.
– Это ты меня от троллейбуса провожал, и потом ждал, когда я из школы выйду?
– Ага.
– Только, чтоб об этом спросить?
Мальчишка слегка пожал плечами. Медленно пошел дальше. Сказал, обернувшись:
– Не хочешь – не говори.
Колька догнал его.
– Не страшно. Нисколечко. И… ради этого моего ответа ты столько ждал?
– Выходит, что так. Смешно, да?
– Да нет. Если для тебя это важно – то не смешно… Меня Коля зовут, Ковалев. Для друзей – Колька.
– Меня – Денис. Колька… ой… ты не думай… Ковалев, ты сейчас сильно занят?
– Разве я похож на занятого человека?
– Идем тогда в парк, а?
Это не парк даже, а почти лес, большим клином рассекающий город. И ходу до носа этого клина – всего квартал.
– Одет только ты не по-походному, – заметил Колька.
Денис махнул рукой:
– Ладно, теперь уж все равно… Надеюсь, ты не подумал, что я захотел покататься на каруселях… Нет, просто побродить охота. А одному… ну, нет, не скучно, конечно, но… Да нет, и не страшно. Просто… Ну, не знаю. Я дурак, да?
– Я, конечно, недостаточно с тобой знаком, чтобы дать исчерпывающий ответ на этот вопрос…
И тут Колька засмеялся. Так засмеялся, что даже остановился. Денис смотрел непонимающе. А Колька, все еще похохатывая, сказал, наконец:
– Да нет, Денис, я не над тобой. Я над собой. Просто как бы со стороны себя послушал. Очень замудренно я говорю… Знаешь, дурака – его сразу видно. Дурака бы я послал, и в лес с ним бы не пошел… Вот так.
– Значит, ты пошел со мной в лес только потому, что я не дурак?
– Ну ты и… тьфу! В общем… я тоже давно в лесу не был, почему бы не сходить? Тем более, если ты хочешь. Так что хватит стоять: идем!
После того как пересекли шоссе и вошли в лес, Денис спросил:
– Ты дорогу хорошо запоминаешь?
– Да как сказать… Наверно, не очень, – признался Колька. – Я, если тут и бываю, все по аллеям хожу. А что, боишься заблудиться? Тогда давай не будем на тропки сворачивать.
– Я не про то, – ответил Денис. – Это даже хорошо, что плохо запоминаешь. А то мы в такое место идем, тайное.
– Ты боишься, что я разболтаю? – догадался Колька. – Да мне и болтать-то почти некому. Да если б и было… Не беспокойся, в общем.
Тропинка, на которую свернул Денис, была почти незаметной. Вернее, для Кольки – совсем незаметной. Подстилка из хвои и полусгнивших шишек казалась везде одинаковой.
– А все же ты ведь не в лес собирался. В такой-то одежде, – сказал Колька.
– А, – отозвался Денис, – получать – так по полной программе.
– От кого? Ты скажи, разберемся.
Денис бросил взгляд на хрупкого Кольку. Сказал с сомнением:
– Да?.. Но тут ты не поможешь. Получать я буду дома.
– Это хуже. А хочешь, я и домой к тебе схожу? Физическое насилие запрещено Конвенцией о правах ребенка.
– Да не будет физического, – вздохнул Денис. – Будет хуже. Моральное.
– Моральное тоже, кажется, запрещено, – сказал Колька менее уверенно. – И тем более – за что? В лес человек сходил.
– Если б только это… Я концерт прогулял.
– Подумаешь… В другой раз послушаешь.
– Да не послушаешь! Я петь должен был. В хоре.
– И что, хор без тебя не справится?
– Да справится! Только одну песню придется выкинуть. Где я солировать должен.
– Ого…
– Да ты не думай… Петь я люблю. И песня хорошая. Что поделаешь, если вышло так.
– Тем более тебя спасать нужно. Знаешь, давай, я скажу, что тонул, а ты меня вытащил.
– Где тонул-то? В канализации?
– А, да… Ну тогда…
– Да ладно, – перебил Кольку Денис. – Нечего тебе связываться.
– Ну почему же? – не согласился Колька. – Это же…
– Закрыли эту тему! – резко сказал Денис.
Несколько шагов прошли молча.
– А что за песня? – прервал паузу Колька.
– Хорошая песня, – оживился Денис. – “Снова и снова”. Хочешь, спою?
– Здесь?
– А чего? Мы уже пришли почти. Ты только сядь вон там, на дерево. А я тут встану.
Денис забрался в развилку березы, выжидательно посмотрел на Кольку. Тот – делать нечего – отошел на несколько шагов, сел на поваленную сосну.
– Ну, тут вступление оркестровое должно быть, – сказал, будто оправдываясь, Денис, – да уж ладно. Обойдемся.
И запел.

Снова и снова во сне возвращаюсь в свой прежний мир…

Конечно, Колька слышал эту песню. И вправду, хорошая песня, и музыка хорошая. Но не трогала она особо Кольку. Мало ли хороших песен о любви?
Но сейчас, когда ее запел Денис…

Этот волшебный, немыслимый мир стал судьбой…

Да нет, слова те же были. Но восприятие – совсем другое. Во-первых, Денис пел только для него, для Кольки. А во-вторых… Что было во-вторых, Колька и сам не знал. Но слова о волшебном немыслимом мире запали глубоко и казались не просто метафорой (тьфу, опять литературоведческий термин!), а приобретали реальность, и даже осязаемость. Как будто ты уже – там… А не так разве? Где еще такое бывает? В лесу – только для тебя – песня?!

Снова и снова во сне возвращаюсь в свой прежний мир, —

закончил петь Денис. Не поклонился. А чуть смущенно смотрел на Кольку.
– Да… – сказал тот. – Басков отдыхает.
– Я же сказал, что люблю петь, – отозвался Денис, спрыгнув на землю. – Ладно, идем.
Прошли еще немного.
– Как ты думаешь, что там? – спросил, наконец, Денис, показав на сплетенные кусты, росшие невдалеке.
– Кусты, – сказал Колька, не долго думая.
– А в кустах что?
Колька пожал плечами:
– Наверно, то, за чем мы сюда шли.
– Ну да… Догадаться нетрудно… Ты только ничего не говори пока, ладно? А то, если ты будешь что-нибудь говорить, я не смогу тебе рассказать. Потому что это… ну… очень важно для меня. Ладно, полезли.
Раздвигая густые ветки, ребята пробрались на маленькую, примерно два на два метра, площадочку, в центре которой росла совсем крошечная, в полметра высотой, елочка. Денис присел на корточки и безжалостно отломил самую большую ветку. Не глядя на Кольку, сказал:
– Я вычитал, что это должно помочь. Понимаешь, меня мама… ну, не любит… И вообще… я ее боюсь. Я прочитал, что если посадить дерево, потом ветку этого дерева отдать другу, а тот подарит ее своей матери… И если она, ветка то есть, ей понравится… то… всё направится, в общем. Сделаешь? Это ведь не трудно. Держи ветку. Пожалуйста…
Бережно, очень бережно Колька взял ветку. Попытался взглянуть Денису в глаза.
– Я бы сделал, Денис… Но ветку отдать некому. Мама умерла. Давно.
Денис сел на землю, уткнул голову в коленки. Колька постоял немного, потом сел рядом.
– Ты ревешь что ли?.. Не реви…
Денис поднял голову. Глаза были сухими. Почти.
– Ты прости меня, ладно? Я дурак, это точно…
– Опять ты за свое… У меня над столом висит фотография, мамина. Я поставлю ветку в вазу, рядом с ней. Хорошо?
Денис кивнул.
– Тогда пойдем, Денис. Чего на земле сидеть? Нежарко сегодня.
Они выбрались из кустов. Колька держал ветку в опущенной руке.
– Ковалев, я ведь подумать даже не мог, – сказал тихо Денис. – Ты простил меня?
– Простил, конечно, – поспешил ответить Колька. – Ты ведь не обязан был знать. А вот директриса наша обязана. А то сегодня: “Я поговорю с твоей матерью…” Коз-за. Борется за справедливость. А где справедливость ее? Ей квартиру сделали, а она сыночку тех, кто сделал, – золотую медаль.
– Неправда, – сказал Денис. – Мы в старой квартире живем.
– Ну да, неправда, может. Потому что не все учителя согласились пятерки липовые поставить. Постой!.. Ты что сказал? “Мы в старой квартире живем”? Это значит…
– Значит, – сказал Денис. – Только ты не извиняйся, ладно?
– Все равно не простишь?
– Да при чем тут “не простишь”?.. Ты сильно спешишь?
– Я? Да никуда я не спешу.
– Тогда, может, проводишь меня? Ну, просто, до дома. Заходить не надо, конечно.
– Провожу. А ты где живешь?
– На Социалистической.
– Я дальше, на Комсомольской. А дом какой?
– Шестнадцатый.
– Да? А в четырнадцатом мой друг живет, Антон.
– А… Может, мне не сильно попадет сегодня. Мама вечером на курсы какие-то уезжает, в Москву. Так что некогда будет.
– Слушай, а может, тебе прийти, когда она уже уедет?
– Не… поезд поздно, в одиннадцатом часу. Она беспокоиться будет, а может, вообще не поедет.
– А тогда… может, ко мне сначала заскочим? Чтобы ветку поставить. В вазу.
– Давай.

Когда вышли к остановке, нужный троллейбус как раз стоял.
– Рванем! – предложил Колька.
Они рванули. Но двери уже захлопнулись, и троллейбус поехал.
– Ну вот, жди теперь, – огорчился Денис.
Но троллейбус вдруг затормозил, и задние двери открылись.
– Запрыгиваем, – сказал Колька.
Ребята заскочили на подножку. Колька через весь салон прошел к кабине водителя. Постучал в стекло:
– Спасибо!
Широкоплечий кавказец с огромной черной бородой, сидевший за рулем, подмигнул ему в зеркало.
Подошел Денис. Колька шепнул ему, показывая головой на водителя:
– Видел? Во – борода!
– Ага…
– Молодые люди, справочки с собой? – спросила подошедшая пожилая кондукторша в старомодной вязаной кофточке.
– С собой, – сказал Колька, доставая справку из кармана.
– А я только шестой класс окончил, у меня нету, – смутился Денис.
– Ну и бог с ней, – сказала кондукторша. – По мне – вообще бы их не было. А то – подделки одни. Лоб под два метра – а туда же, школьником притворяется. А ты откуда такой красивый, если не секрет?
Денис смутился еще больше. Колька ответил за него:
– С концерта. Поет он. И очень хорошо, между прочим.
– Это хорошо, что кто-то еще поет… И не поп-песни?
– Нет, не поп, – сказал Денис.
– Молодец, мальчик, ай, молодец, – сказала кондукторша, уходя на свое место. – Родители у такого счастливые.
Денис повернулся лицом к кабине, стал смотреть на дорогу. А Колька тихо мурлыкал себе под нос.
– Врешь, – сказал, наконец, Денис.
– Когда я врал? – не понял Колька.
– В смысле, поешь неправильно.
– А, ну и ладно. Пусть неправильно. Просто песня твоя привязалась. “Снова и снова во сне…” Тьфу! Не выходит.
– Подумаешь, – отозвался Денис. – Много у кого не выходит. Это главное что ли?
– А что главное по-твоему? – спросил Колька.
– Если б я знал…
– Ребята, что у вас за проезд? – слышался за спиной голос кондукторши.
– Справка, – послышался ответ, произнесенный тоном, выражавшим полное презрение.
– Предъявляем.
– Щас, куда спешить… На, смотри.
– Это подделка, ксерокопия.
– Херокопия, – был ответ.
– Молодой человек, дайте сюда справку.
– Руки! Не лапай. Мне эту справку выдали! В школе!
– Лучше бы совесть выдали. Я останавливаю троллейбус.
Кондукторша нажала на кнопку. Троллейбус действительно остановился.
– Выходим, молодой человек.
– Тебя щас, овца, пассажиры уроют, если будем стоять.
Пассажиры молчали.
– Выходим или оплачиваем проезд, – еще раз сказала кондукторша.
– Пошла ты…
И тут словно молния метнулась по троллейбусу. Это, сунув ветку опешившему Денису, сорвался с места Колька. Сорвался-то сорвался, но что делать – толком не знал. Ну чутьем понимал: слова таким – что дробь динозавру.
Раздумывать было некогда. Тем более, что решение подсказалось само собой. У развалившегося на сидении парня была в руках ополовиненная бутылка с пивом. Колька молниеносно выхватил ее и ударил парня по лицу. Слабо, конечно, ударил, но пиво расплескалось, залило парню толстовку и брюки. На несколько секунд он опешил, и это Кольку спасло: он успел отскочить. Но через мгновенье троллейбус наполнился ужасными ругательствами. Колька оглянулся, чтобы схватить Дениса и выскочить из троллейбуса, но Дениса не увидел. Весь проход загородила огромная фигура водителя. Водитель мягко отодвинул Кольку и двинулся к парню.
Не дожидаясь развязки, Колька взял за руку подбежавшего Дениса, и они выскочили на улицу. Юркнули в арку, пробежали через двор, заскочили в проходной подъезд, немного отдышались – и вышли с другой стороны дома.
– Ну ты даешь, – выдохнул Денис.
– А что делать-то оставалось? – пожал плечами Колька. – Ладно, теперь пешком дойдем, недалеко.
– Только ты бутылку-то выкинь.
Колька обтер горлышко, поднес бутылку к губам, глотнул. Предложил Денису:
– Будешь?
Денис слегка офигело смотрел на него. Колька сделал еще пару глотков и зашвырнул бутылку, в которой оставалось еще немного пива, в урну.

Фотография, большая, черно-белая, висела над Колькиным столом, прикрепленная к стене кнопками.
– Красивая у тебя мама, – сказал Денис.
– Ага. Сейчас я вазу принесу.
Колька сходил в другую комнату, вытащил из стоявшей в стенке вазы искусственные цветы, набрал в ванной воды. Когда он вернулся, Денис сидел уже на полу, разглядывая железную дорогу.
– Это кто сделал? – спросил он.
– Я, – отозвался Колька, ставя на стол вазу и примеряя к ней ветку. – Так нормально?
– Нормально… Мой брат офигел бы от такой…
– У тебя есть брат?
– Ага. Младший.
– И сколько ему?
– Семь.
– Приводи. Я как раз тут кое-какие усовершенствования задумал. Может, и он что дельное предложит.
– Он предложит, – подтвердил Денис. – Ну что ж, пойду сдаваться.
– Пойдем, – сказал Колька.
– А тебе-то теперь зачем?
– Ты же просил проводить.
– Ты и так уже проводил. К себе. Но если ты хочешь – я не против.
…На этот раз доехали без приключений. Да и ехать-то было – всего ничего. А дом стоял совсем рядом с остановкой.
Во дворе Колька, не забывший на этот раз взять с собой очки, заметил знакомую личность, на дереве. Личность тоже его заметила и стала спускаться вниз. Спрыгнула на землю, побежала навстречу. Колька тоже ускорил шаги, оставив Дениса немного позади.
– Привет, Тёмыч, – сказал Колька. – Не замечал раньше за тобой любовь к лазанью по деревьям.
Темыч, или Артем Чучинов, окончил третий класс. На своего старшего брата Антона он не сильно походил: был худощав и длинен – выше плеча невысокого Кольки.
Полушутливо поздоровавшись с Колькой за руку, Темыч сказал:
– У меня и сейчас любви нету. Нужда заставила. Только я не смог высоко залезть.
– Что за нужда такая?
– Да Котофеев туда забрался, снять нужно.
– Какой Котофеев?
– Да кот ихний. – Темыч показал в сторону дерева.
А у дерева уже был Денис и, присев на корточки, вел беседу с пацаненком первоклассниковского возраста.
– Ихний? – переспросил Колька.
– Ну да. Кирика и Дениса.
Колька и Темыч подошли к дереву. Кирик, кажется, недавно ревел, потому что на лице его, бывшем, кстати, чуть уменьшенной копией лица брата, темнели не успевшие еще высохнуть разводы.
– Ты умеешь по деревьям лазить? – спросил Кольку Денис. Было ясно, что сам он не умел.
– Попробуем, – ответил Колька. – Надо ведь спасать животное. – И подмигнул Кирику. Потом скинул куртку, вытащил засунутую под пояс книгу, дал ее Денису: – Подержи.
Забраться оказалось не так трудно, как казалось. До первой ветки ему помогли долезть, подталкивая снизу, Денис и Темыч, а дальше было совсем просто. Правда, вредный Котофеев не хотел сначала даваться в руки и пытался (весьма успешно) царапаться, но выше все же не полез, так как шесть лет долгой жизни прибавили его кошачьей голове кое-какой мудрости.
О том, что спускаться с дерева труднее, чем подниматься, Котофеев, надо полагать, знал. А вот Колька – нет. Может, это и не было бы так трудно, если бы одна рука не была занята весьма упитанным животным, к счастью, понявшим, что ему делают благо, и присмиревшим.
Но вот уже – нижняя ветка. Усевшись на нее, Колька вручил кота вытянувшему руки Темычу. Затем спрыгнул вниз.
Маленький Кирик гладил сидевшего на руках у Темыча Котофеева по голове, одновременно читая ему нотацию, но Котофеев слушал невнимательно.
– Как он на дереве-то оказался? – спросил Колька. – Собаки что ли загнали.
– Не, – отозвался Кирик. – Мама пришла домой, сердитая почему-то, а его нет. – Кирик кивнул на Дениса. – Пошла на кухню, а Котофеев там на столе сидит. Она закричала и ударила его. Он соскочил со стола и сразу в форточку выпрыгнул. А во дворе – на дерево.
Колька растерянно кивнул.
– Динь, а теперь пойдем домой, – беря Котофеева у Темыча, сказал Кирик, – а то совсем плохо будет.
– Ладно, Ковалев, мы пойдем, – вздохнул Денис. – Если останемся в живых, то зайдем. Держи книгу.
– Возьми почитать. Я-то второй раз читаю…
– Спасибо, – сказал Денис.
Они пошли. Не обернулись. Только хвост недовольного Котофеева выглядывал из-за спины Кирика, с периодичностью маятника болтаясь вверх-вниз.
– Не позавидуешь им, – сказал посерьезневший Темыч.
– Может, в ближайшее время что-то изменится, – непонятно отозвался Колька.
– Сомневаюсь, – пожал плечами Темыч.
– Я и не знал, что ты с ними знаком.
– Как же, в соседних домах живем.
– А Антон Дениса знает?
– По-моему, нет. Ты же знаешь, он почти не гуляет. Да и Денис тоже… А как твой блок питания?
– Думаю, сегодня к вечеру будет готов.
– Ну да! – удивился Темыч. – Покажешь?
– А чего там смотреть-то? Все равно ведь ничего не понимаешь.
– А ты что-нибудь объясняешь? – слегка ощетинился Темыч.
– Так ты ведь и не спрашиваешь. Приходи, смотри, конечно, если хочешь.
– Я приду ведь.
– Вот напугал.

Над блоком Колька просидел допоздна. Вообще-то в половине двенадцатого отец погнал его спать, но разве уснешь тут… Через полчаса он тихонечко поднялся, включил свет, подошел к столу. Часа через два работа была закончена. Но сил на испытание уже не было.
…Колька вытянулся, раскинул руки, готовясь к самому захватывающему. Еще несколько секунд… Вот, вот сейчас все произойдет! Колька чувствовал это. Потому что в сон вплелось что-то новое, пока еще не понятное. И, кажется, Колька даже стал понимать – что. Музыка. Да-да, та самая. Мощное оркестровое вступление звучало как бы с самого неба, предвещая неясную пока волшебную радость.
Но вдруг в музыку впился какой то резкий, разрушающий ее звук.
Откуда он взялся? Ведь будильник Колька отключил, решив на отработку больше не ходить. Ах, да… Звонок в дверь.
Первое, что увидел Колька – была ветка, стоявшая на столе. Денис? Выбравшись из-под одеяла, Колька прошлепал к двери. Не поглядев в глазок, распахнул ее. И слегка опешил.
– Темыч?
– Я не рано? – слегка смутился тот.
– А сколько сейчас времени?
Темыч поглядел на пластмассовые часики:
– Скоро восемь.
– Ну, значит не рано. Проходи.
Темыч скинул кроссовки и сразу прошел в Колькину комнату. Сел к столу.
– Ого, уже работает?
– Сейчас и проверим.
– Только ты объясняй, ладно?
– Ладно, – согласился Колька. – Первым делом вытащим из приемника батарейку. Она нам не нужна. Теперь присоединим к контактам крокодильчики из блока. Вот. Ставим переключатель на девять вольт. Видишь переключатель? Ставь сам. Молодец. Сейчас включим все это в сеть… Нет уж, давай я сам. Ага, не убило, вроде. Так, осталось включить приемник.
– Yes! – Темыч даже подпрыгнул на стуле. – Работает!
– “А теперь – сводка происшествий”, – говорил приемник, а Темыч смотрел на него, как на восьмое чудо света.
– Ладно, пойду помоюсь-поброюсь, – сказал Колька, – а то ты меня прямо с постели поднял.
– Ты уже бреешься? – удивился Темыч.
– Да не, это я так, у отца научился. А ты ничего не переключай!
В ванной Колька набрал в ладони холодной воды (не потому, что вел спартанский образ жизни, а просто из-за того, что летом горячей воды как всегда не было), без особой радости окунул в нее лицо. Уф! Затем выдавил на щетку зубной пасты, но сунуть в рот не успел. Потому что заскочил Темыч. И смотрел во-от такими глазищами.
– У Кирика мать… погибла!
– У какого… – не понял сначала Колька. – Наталья Витальевна?! С чего ты взял?
– П-по радио… сказали.
– Что сказали?!
– Ночью на Пролетарской улице была смертельно травмирована автомобилем женщина. У нее в сумочке нашли документы на имя Куликовой Натальи Витальевны.
– Да ну, наверно, совпадение.
– Не, так и сказали, что директор пятнадцатой школы. И соболезнования передали.
Колька сунул щетку вместе с выдавленной на нее пастой в стакан. Едва не сшибив Темыча, побежал в комнату. Из транзистора уже доносилась глупая песня: “Ты скажи, ты скажи, че те надо, че те надо…” Колька выдернул шнур из розетки. Посмотрел на фотографию:
– Как же так?
Подошел Темыч:
– И что теперь?
– Пойдем.
– Ага.
Колька быстро оделся, и они спустились во двор.
– Знаешь, – сказал Темыч, – Кирику сейчас там нечего делать. Да и Денису тоже. Их надо к нам забрать.
– Да, ты прав, – рассеянно отозвался Колька. – Подожди тут, я мигом.
И Колька побежал в подъезд. Минуты через три вернулся. С сумкой.
– Что тут?
– Железная дорога. Для Кирика.

У подъезда уже кучковались люди. Серьезные мужчины негромко переговаривались, вполголоса судачили старушки. Ребята вошли в подъезд. И сразу увидели Кирика. И Дениса. Какая-то старушка гладила Кирика по голове, приговаривая:
– Сиротинушкой теперь остался. Ну, не плачь, не плачь. Мамочка теперь на небе, ей там хорошо.
Кирик смотрел сухими глазами. Но не на старушку. Он увидел пришедших ребят. Заметил их и Денис. Взял брата за руку, шагнул навстречу. Они молча спустились по лестнице. Денис, в поношенных спортивных штанах и вчерашнем пиджаке, надетом поверх несвежей футболки, казалось, был спокоен. Только, как показалось Кольке, черты лица стали более острыми и даже жесткими.
– Мы пойдем, – сказал Темыч, беря Кирика за плечо.
– Ага. – Колька протянул Темычу сумку.
Они ушли.
Денис показал рукой на старую беседку, стоявшую в глубине двора. Ребята направились к ней. Сели на обшарпанную лавочку, спинами к дому. Денис хотел что-то сказать. Не сказал. Потому что разревелся. По-настоящему. Колька напряженно сидел рядом, потом осторожно обнял его. Денис уткнулся в Колькино плечо и… заревел еще сильнее.
Потом они пошли в лес. Так захотел Денис. Он вытер глаза Колькиным платком и больше не всхлипывал. Пришли на вчерашнее место, встали возле елочки. Постояли немного. Денис вдруг решительно шагнул вперед, нагнулся, взял елочку за стволик, хотел дернуть. Колька остановил его:
– Зачем?
– А чего она? – снова всхлипнув, отозвался Денис.
– Выкопаем потом. Посадим. В другом месте, – сказал Колька.
Денис отпустил елочку. Посмотрел на Кольку. И кивнул.
Затем пришли к Чудиновым. Антон, поздоровавшись с Колькой, без лишних вопросов подал руку и Денису.
А Темыч и Кирик, сидя на полу, гоняли паровозик по замысловатым развилкам. Увидев Кольку, Темыч поднялся и подошел к нему:
– Знаешь, что придумал Кирик? Сделать на дне паровозика молоточек, а шпалы вырезать из железок, с разным тоном звучания. И тогда можно добиться, что паровозик будет ездить, ударять молоточком по шпалам и играть какую-нибудь мелодию… Сможешь так сделать?
– Молоточек, допустим, смогу, – сказал Колька. – А вот шпалы… У меня слуха – ни на грамм.
А Темыч уже смотрел на Дениса.
– Попробуем, – сказал Денис.
У Чудиновых сидели допоздна. Негромко разговаривали, пили чай с хрустящими тостами, по-разному раскладывали рельсы железной дороги… Кирик даже иногда смеялся.
Домой Колька вернулся затемно. А если учесть, что темнеет в июне довольно поздно, то ему даже слегка попало от отца…

В эту ночь Кольке не снилось ничего. Но, как и вчера, его разбудил звонок в дверь. Или не звонок… Потому что за окном довольно громко громыхнуло. Дождь стучал по окну. Отработку бы сегодня точно отменили… Тьфу! Какая теперь отработка… Нет! Точно, звонок!
Колька побежал к двери. Щелкнул замком, распахнул.
– Денис?! Да ты весь мокрый!
– Е-ерунда, – сказал Денис, проходя в коридор. С него капало. – Колька… Она позвонила!
– Кто? Ты снимай мокрое-то, я сейчас найду тебе чего-нибудь.
Денис стал стягивать мокрую одежду, Колька развешивал ее на веревки в ванной.
– Ты не понял что ли? – сказал Денис, когда остался в одних трусах.
А Колька уже убежал в свою комнату, стал рыться в шкафу. Денис прошел за ним. Колька протянул ему одежду:
– На, надень. Должно налезть.
Денис натянул футболку и спортивный костюм. Сказал снова:
– А ты так и не понял. Мама позвонила!
Колька, что-то еще искавший в шкафу, резко обернулся.
– Откуда?
– Да балда ты! – Денис подскочил к Кольке, схватил его за плечи, закружил по комнате. – Ну не с того же света, на самом деле! А со станции, не помню с какой… – Денис отпустил Кольку, плюхнулся на диван. – Сказала, что у нее украли в поезде сумочку с деньгами и документами. Представляешь, каково моему отцу было?! А он ей: “А мы тебя хороним уже”. А она: “Поезд скоро отходит, не болтай ерунды, сообщи здесь в милицию, а то я застряну в Москве без документов!” Весело поговорили, в общем. Хорошо, что и деньги, и документы нашлись. Отец сегодня сам в Москву поедет, отдаст ей… Она еще днем позвонила, нас с Кириком искали, а мы в гостях были…
Денис подошел к окну:
– Дождь на убыль пошел. Значит, скоро еще люди придут.
– Какие люди? – вышел, наконец, из оторопи Колька.
– Как какие? Антон, Темыч, Кирик. Кто обещал железную дорогу усовершенствовать? Они на остановке остались, грозу пережидать, а я все равно рванул…

Вырезать из тонких стальных листов маленькие полоски-шпалы – занятие не из легких. Причем вырезать идеально точно, заданной ширины и длины, чтобы звучание шпалы соответствовало определенной ноте. Но впятером осилили это дело. Причем Денис на каждой шпале маркером подписал, какую ноту она издает. А вот над паровозиком Колька колдовал один, не доверяя эту работу никому.
И вот утром, уже в начале июля, Колька сидел на полу, раскладывая шпалы и то и дело пуская по рельсам паровозик, пытаясь подобрать простенькую детскую песенку про кузнечика. После долгих попыток, кажется, сложилась мелодия. Колька в это даже сам не поверил. Значит, не начисто лишен он музыкальных способностей. Теперь можно показать железную дорогу друзьям в действии!
И друзья не заставили себя ждать. Но пришли они на этот раз в несколько расширенном составе. Потому что Кирик твердо решил показать железную дорогу маме.
– Здравствуй, – сказала Наталья Витальевна. – Замучил меня сын, рассказывая про какое-то чудо техники.
– Проходите, – сказал Колька.
В комнате он пустил паровозик по рельсам. Тот старательно проиграл мелодию про кузнечика.
– Забавно, – сказала Наталья Витальевна. – Ну-ка, еще раз.
Колька снова пустил паровозик.
– Да, я не ошиблась, вот эта нота фальшивит. – Наталья Витальевна присела на корточки, показав пальцем на одну из шпал. – Ну-ка, Денис, замени.
Денис быстренько подобрал нужную шпалу, пустил паровозик еще раз.
– Вот, теперь все правильно, – сказала Наталья Витальевна. – А давай нашу любимую подберем. Получится?
Наталья Витальевна села поудобнее, на коленки, шпалы были вытащены и начали вставляться по-другому. Было видно, что за дело взялись профессионалы.
И когда паровозик побежал по рельсам, Колька замер, узнав знакомую мелодию:

Снова и снова во сне возвращаюсь в свой прежний мир…

А на другой день Колька и Денис снова пошли в лес, захватив с собой лопату и лейку. Осторожно выкопали елочку и пошли не в город, а дальше, туда где находилось старое Лесное кладбище.
Отыскали среди беспорядочно установленных оградок нужную. С фотографии, привинченной к простому железному памятнику, смотрела та самая женщина, чей портрет висел над Колькиным столом. С минуту ребята постояли молча. Затем выбрали место справа от памятника, стали копать ямку.
– Она приживется, обязательно, – сказал Денис, когда елочка была посажена и полита водой из лейки.
– Конечно, – кивнул Колька. – Динь, а спой еще ту песню, пожалуйста…
– Здесь?
– Тихонько…
И Денис, конечно, спел. Но теперь уже – не только для Кольки.
23.12.01

26 декабря 2001 года  13:40:45
Альбин | halbien@fromru.com | Челябинск | Россия


  1 • 50 / 53  
© 1997-2012 Ostrovok - ostrovok.de - ссылки - гостевая - контакт - impressum powered by Алексей Нагель
Рейтинг@Mail.ru TOP.germany.ru