Алексей КнязевКруговорот кровавых соплей в природе. Замкнутый цикл.Студент, утирающий кровавые сопли. Он был неправ. Он понял это с запозданием. Не надо было умничать. Бритоголовым парням не нравится, когда умничают.Девица с обилием косметики размазывает ее по лицу. Ее отпустили только под утро. Она была неправа. Она поняла это с запозданием. Не надо было одевать короткую юбку. Бритоголовым парням нравятся стройные ноги.Банкир, утирающий кровавые сопли. Он был неправ. Он понял это с запозданием. Надо было вовремя платить. Бритоголовым парням не нравится, когда платят не вовремя.Торговец с базара, утирающий кровавые сопли. Он был неправ. Он понял это с запозданием. Не надо было жалеть кожаные куртки. Бритоголовым парням нравятся кожаные куртки.Бритоголовые парни, утирающие кровавые сопли. Они были неправы. Они поняли это с запозданием. Есть и другие бритоголовые парни. Они сильнее. Им не нравятся бритоголовые конкуренты.Другие бритоголовые парни, утирающие кровавые сопли. Они были неправы. Они поняли это с запозданием. Милиционерам не нравятся бритоголовые парни. Милиционерам нравятся девицы с обилием косметики.Милиционеры с лицами, покрытыми красными пятнами. Они были неправы. Они поняли это с запозданием. Выучившийся студент не утирает кровавые сопли. Он стал начальником и ставит их раком.Бывший студент, покрывшийся холодным потом. Он был неправ. Он понял это с запозданием. Девица с обилием косметики грозит от него уйти. Он любит девицу с обилием косметики. Она стала его женой.Бывший студент улаживает конфликт с женой. Он выходит проветриться. Он утирает кровавые сопли. Бритоголовым парням не нравятся люди с чересчур умными лицами.Бритоголовые парни утирают кровавые сопли. Милиционерам не нравится, когда бьют их начальника. Начальник потом ставит их раком.Бритоголовые парни вытерли кровавые сопли. Они останавливают девицу с обилием косметики. Она одета в короткую юбку. Бритоголовым парням нравятся стройные ноги…2 октября 2001 года 18:08:52Алексей Князев | aleks186@inbox.lv | Рига | Латвия Алтынбаева НатальяБритни с пирсаПовестьГлава 1. Стрела Амура.Истинная любовь способна к метаморфозе: днем она – мотылек, вече-ром – ночница… И не прекращает порхание даже под тугими каплями до-ждя, сбивающими бархатистое покрытие с нежных крылышек. Если ваша любовь и после этого осталась жива – она достойна восхищения. Берегите ее, даже если искусственное пересаживание ее с цветка на цветок кажет-ся утомительным. Но если же крылья не выдержали и первого слепого до-ждя, и она в испуге забилась под лист подорожника – скрепя сердце при-хлопните ее,— оборвите бессмысленное страдание. Но что же делать, если она хромает на одно крыло? Можно ли быть уверенным, что ветер пере-мен не сломит усталую летунью…Не спится. Мысли мчатся куда-то по своим делам, а я за ними следую. Давнишняя история, но до сих пор трогает прихотливостью трагедии. И каков сюжет, каковы декорации: страсть на фоне тридцати семиградусной жары! В самом деле, горячо.Лето в курортном городке – это загорелые шлюшки, адрес любой из которых укажет вам специально нанятый мальчишка («Мистер, моя кузина делает это хорошо, спросите у любого… Мистер, дайте монетку, и я про-вожу»). Козы, вымытые шампунем из водорослей, всплывающих после шторма в изобилии, помахивая посеребренными рогами, чинно выгулива-ются в отведенном месте кротким кружочком, у табличек-рекламок чудо-средства от облысения с вытяжкой морского ежа.Молоко с вечерней дойки не то – оно лишено жизни, эта всего лишь жирная, покрытая янтарной пленкой жидкость больше похожа на смесь для неправильного детского питания. Молочник по утрам приносит свой товар: бутылка парного молока, еще не утратившего не сравнимое ни с чем песье благовоние, и комок свежего творога,— всегда слева бутылка с проб-кой из пестрой журнальной страницы, а справа – творог в пакете, и нико-гда наоборот. Каждое утро, открывая дверь, можно не сомневаться, что на пороге слева направо бутылка, творог, что в почтовом ящике тоскует газе-та с цветным вкладышем, а хозяйская седая сучка снова пожевала носки.Дни-близнецы и фиалки у изумрудного штакетника, у крепко утоптан-ной дороги. На траве сочный след велосипедной шины «HF» ( «Happy Friends” – «Счастливые друзья») – шутник Харри Фрикшион подарил свои инициалы фирме, снабдив новым толкованием.Остается только до конца проснуться и, умывшись, готовить неизмен-ный омлет, чтобы, не забыв посыпать его зеленью, отнести завтрак на под-носе супруге, страдающей постоянной головной болью (Сегодня: магнитные бури, послезавтра: предгрозовая мигрень). В окне напротив, там где под бабушкиным присмотром живет зеленоглазая и рыжеволосая ныряльщица, достающая со дна раковины для своей коллекции, выставлена пунцовая герань. Значит, родители приедут (или уже приехали) навестить дочь. На какое-то время двуспальная кровать из кладовой хозяйки перекочует в но-мер сверху – пара со стажем постоянно занимает именно эту комнату, и он будет слушать мерный, обязательный ритмичный стон пружин – под эти звуки хорошо засыпать.На заднем дворе, развалившись в шезлонге, мать – палеонтолог, скреп-ляя растекающиеся волосы черепашьим гребнем, смакует коктейль, пока глава семейства – регулярный спонсор колледжа, в котором учится его дочь, колдует над стейком при помощи лимонного сока. Значит, никаких скал, остановленных велосипедов и пещер, пока не будет.— Отойди от подоконника. К чему ты поднял жалюзи? Нет, это солнце сведет меня с ума… Вчера снова приехала эта пара – кро-вать всю ночь скрипела… Не пойму: приличные люди, а все как молодежь… Их дочь – рыжая курица, ходит в нижнем белье у ок-на – откуда столько бесстыдства! – Ломтик омлета упал на рых-лую грудь, выпачкав соевым соусом волан декольте. — Здесь все чудовищно дорого…— Не расстраивайся, дорогая (уж ты-то точно влетаешь мне в копе-ечку). Врач рекомендовал нам побыть здесь до конца сезона, и – никуда не деться, встречаться с ними придется. Кстати, вечером мы приглашены на барбекю.— Ненавижу лососятину! Подай таблетки. Вот они, на столике. Ку-да ты полез! Слева! Дурацкая причуда каждый год брать комна-ты в одном и том же пансионе,— будто мало других…— Отдохни, дорогая.Он чмокнул супругу в лоб, забрал поднос, забрызганный томатным со-ком, и, то и дело теряя тапки – ушастых покемонов, сошел по крутой лест-нице в столовую.Да, отдых в одном месте из года в год мог бы показаться подозритель-ным, если бы не ссылка на привычку: приветливая хозяйка, сказочный вид на океан открывается из окна, где треугольники яхт на горизонте и соле-ный воздух, а до пирса каких-то двести метров. И все-таки, он здесь из-за Бритни – медноволосой русалки, с соцветием герани за ухом с одной сто-роны, и карандашом с другой – морковная красота.Не желая оставлять любовницу на летнем отдыхе (особенно во время него) наедине с уже не девственной флорой, он готов был следовать за ней хоть к царю морскому, но требовалось лишь носить этюдник и маску для подводного плавания, обязательно выказывать восхищение красивой ра-ковиной моллюска-перламутрицы, негодование при виде рыбины со вспо-ротым брюхом: Бритни всегда палкой переворачивала ее, вздыхала и гово-рила «Ах, все из-за этой красной икры» — к слову, ни один ее завтрак не об-ходился без того продукта. Он обязан был подыграть, сказав приличест-вующее своему возрасту «Что поделаешь…». От этих слов веяло старостью и обреченностью, и хотелось взять их обратно – все, до сакраментального вздоха.Ничего не поделать, и пара продолжала движение: она, перескакивая по частым крупным каменным осколкам, он – чуть поодаль, пыхтел, обли-ваясь потом и с трудом поспевая за длинными ногами спутницы, при этом этюдник латунным наконечником стукал о кость лодыжки, а фотоаппарат норовил оставить как можно большую ссадину на ляжке. Так они доходили до скалы Одинокого Моряка. Обыкновенно Бритни делала несколько сним-ков горизонта, и они забирались наверх.Здесь, обдуваемый нордом и вестом, когда-то стоял Маяк Любви. И стоял бы до сих пор, если бы два года назад в него не ударила молния. В тот день тучи сомкнулись над городом кольцом, рыхлым, как ванильный пончик, и именно оттуда сверкнула стрела, ломаная и погнутая во многих точках, поблуждала вокруг шпиля башенки, и раздраженно ворча, ударила в самое сердце – старый фонарь с прокопченными стеклами. События за-печатлелись в памяти еще и оттого, что именно в этот день они познакоми-лись: Бритни наступила на него, распластанного и полузакопанного в пе-сок. За полчаса до грозы они не подозревали о существовании друг друга, пока во время раскатов все вокруг не зашевелилось, не забегало, не задви-галось, и в этой хаотично движущейся массе, спешащей под навесы и зон-ты, была она, уколовшая пятку о ракушку и уязвившая ей же его спину. Пока все спасались, хлестал упругий ливень и полыхал маяк, они яростно ругались, обретая в процессе обмена оскорблениями новое чувство. Амур был настроен несерьезно, но шутка подзатянулась.У них оказалось до ненормальности много общего: он уже был женат – она еще была помолвлена, ее свадьба должна была состояться через пять лет, а он несвободен — та же цифра, но в обратном отсчете; он был песси-мистом – она восторженной оптимисткой, с периодическим откатом в жа-жду саморазрушения. Они соприкасались несколько раз в некоторых точ-ках земного шара, но тогда они не могли еще быть вместе – машала разни-ца в возрасте – это единственная помеха перестала быть существенной в определенный период: так иногда происходит – время побеждает не только расстояние, но и само себя…Он рисовал в пригородном поезде для капризной тринадцатилетней девочки ослика – шарж до сих пор спрятан среди страниц «Алисы в стране чудес», он затерян среди кукол и игрушечной мебели в старинном сундуке, изнутри оклеенном фольговыми светилами. Она рассказывала ему самую страшную тайну своей фарфоровой жизни: о румяном яблоке, не так давно отведанном в саду соседа. Ссадины на левой коленке Бритни терла ла-дошкой, и все шептала и шептала о привидении, живущем в мансарде де-душкиного дома, о Черном Зайце, ворующем души, по старинке, садясь на голову.Его рука после прощания с забавной собеседницей сохраняла до вече-ра отпечатки зеленки от перепачканных коленок (не подумайте плохо – ему позволили лишь пожать влажную кисть, и нетерпеливо вырвали). Душа еще долго и бесплодно впитывала благоухание юности, исходящее от вообра-жаемого яблока, почти созревшего, и еще не сорванного, а после до него надкушенного каким-то разорителем садов.Где тот сундук сейчас? До верху набитый тряпьем и масками стоит в гримерной комедиантки, рожденной в этом же городе, только много-много лет вперед. Мне довелось сиживать на нем и слушать милый, жеманный и оттого еще более пустой вздор из уст новой владелицы: «Вчера меня удари-ло током от вентилятора. Я чувствую себя жуткой идиоткой и дико жажду куда-нибудь сбежать…»В другой раз, гораздо ранее этого, в южном городке, куда его занес душный ветерок приключений, выходя из кафе, он едва не сбил с ног вы-сокую даму в шляпе, очень прямую и прохладную. Женщина поджала тон-кие губы в ответ на извинения, и, вступив в помещение, окликнула дев-чурку, устремившуюся к разноцветным колбам с сиропами заказывать лю-бимую сливовую воду.Юноша шел извилистой улицей, унося на пленке отпечаток будущей возлюбленной, но по пророческой слепоте еще желая оказаться сейчас ря-дом с девушкой, которая спала в этот момент в другом городе на противо-лежащей половине шара, и которой суждено было стать лишь одним из эпизодов. Малютка, поправляя шафранные вихры, потягивала через соло-минку холодную сладость — для него она была еще парой большущих ки-пенных с голубой полосой бантов, а его она и вовсе не заметила. Но со дна стакана поднималась муть, и, пузырясь, растекалась по поверхности — не-прерывное бурление и растущая пена. Чтобы могло предвещать тогда, что именно она окажется романом всей его жизни, а этот худощавый турист со слабым зрением, высоким голосом и с нумерованным фотоаппаратом, под-прыгивающим во время шагов в футляре не по размеру, станет ее книгой?Так я когда-то не подозревала, что парень, перебегавший улицу и едва не сбивший меня с ног на перекрестке, через четыре с половиной года ста-нет самым дорогим и близким. Вероятно, именно тогда он им и стал, а мо-жет, и всегда был таким. Половинки, мы ходим так близко, но отчего-то встречаемся не часто.Фатум время от времени совершает изумительные зигзаги – столкнув нас как-то раз с кем-то, он может повторить ту же комбинацию неодно-кратно, если ему придется по вкусу контраст: помидор великолепнее всего смотрится на снегу.Глава 2. Сумасшедшее зеркало.— Оно ничего не отражает. Пора его выкинуть. Да, я сегодня же распо-ряжусь – хозяйка захлопнула дверь и удалилась. Зеркало повторило дере-вянный крест перевернутым – Иисус повис вниз головой, не меняя поло-жения тела. Оно было сумасшедшим, и смеялось над зрителями, и дурачи-лось – оттого рябь пробегала по мутной поверхности, и колыхалась полума-товая плоскость. Оно спятило.Постояльцы почему-то избегали комнат на верхних этажах. Не привле-кали и широкие подоконники, и наклонный потолок – пустые и одинокие, пребывали они в полудремотном состоянии даже в самый разгар курортно-го сезона, когда редкая полуразрушенная хижина оставалась порожней. Была ли причина в мрачной истории, неизменно сопровождавшей пансио-нат (свое приведение, неоднократно являвшееся хозяйке в образе ее по-койного мужа, и просившее денег на выпивку), или просто было нечто, противоречащее естеству жизни, что-то неуловимо витавшее в спертом воздухе замкнутых комнатушек, из которых сообщались между собой толь-ко две в северном крыле – незабудки на шелковых обоях и колокольчики на бурых от пыли портьерах не желали цвести в чьем бы то ни было при-сутствии. Тем не менее, именно здесь встречались Бритни и Том — почтен-ный супруг, уважаемый и почти самый молодой профессор Гарвардского университета, что близ Бостона.3 октября 2001 года 18:12:50Hirurg | altal1@mail.ru | Екатеринбург | Россия * * *ПРОДОЛЖЕНИЕ...бритоголовые парни уже ничего не вытерали-их отбитые руки-ноги мирно лежали на полу карцера...пахан не мог их выкупить — сменилась власть......грядёт новая эра — эра новых...4 октября 2001 года 23:54:4913 | London | Britan * * *Тяжела судьба латвии — надо валить из латвии — ребята.4 октября 2001 года 23:56:4313 | London | Britan Алексей Князев* * *Ого! Как Вас впечатлило! А валить-то и некуда — всюду одно и то же. Всюду эти сопли.5 октября 2001 года 08:43:55Алексей Князев | aleks186@inbox.lv | Рига | Латвия * * *Дмирий Лузгин— Домой! Радостно звучало у меня в голове.— Ура, я еду домой!Позади остался семестр первого курса, бессонные ночи, экзамены и просмотры, впереди был Новый год и зимние студенческие каникулы. К тому же впервые в жизни, я был так долго и так далеко от родительского дома и невероятно соскучился по своей семье.— ДОМОЙ!!!Электричка в пять утра, на ней до Черновцов, далее поездом, который в свою очередьотправлялся в восемь. Времени в Черновцах оставалось только на то, чтобы перебежать изэлектрички в вагон поезда.«Фирменный» студенческий чемодан, с крупной заковыристой надписью «City big» былпочти собран, я пробежался глазами по комнате, положил в него еще фотографии, несколько своих работ, зачетку, и чемодан, щелкнув замками, застыл в ожидании у входной двери.Баба Таня, хозяйка у которой я снимал комнату, и её «карманная собачонка» Кыця молча и как-то тоскливо наблюдали за моими действиями.— Може останешься, може денёчка четыре еще, а там поедешь.— Через три дня Новый год баб Тань.— Так я об этом и говорю, пригласи кого хошь.— Некого баб Тань, все уезжают.— Ну тогда будильник не забудь завести, а то останешься Новый год со мной праздновать.Баба Таня вздохнула, тяжело поднялась с табуретки и пошла к себе. Я взял будильник,поставил стрелку на четыре, выключил свет, и удобно растянулся на своей кровати.— Домой!Равномерно бегущий состав приятных радостных мыслей вдруг протаранил отчаянный звон будильника, хаотично разлетевшись в разные стороны, они снова собрались в одну скомканную группу, дали белую вспышку и испарились. Я так и не уснул.— Эй студент, просыпайся.— Да я и не сплю баб Тань.Казалось, это было самое радостное утро в моей жизни, меня просто «сдуло» с кровати.Щелчок выключателя, бряканье рукомойника, потявкивание собачонки Кыци и даже звонбудильника, все было необычно приподнятого настроения. Застегивая рубашку, я выглянул накухню, там закипал чайник.— Вы чудо, баб Тань.— Давай вылазь, чайку попьешь перед дорожкой.Баба Таня достала из сундука пакет с пряниками.— На вот, пряника возьми.— Спасибо, сказал я оглядываясь на будильник, время уже пятнадцать минут, минут через десять выходить. Баба Таня посмотрела на часы.— Да-а, подожди, дык БЕЗ пятнадцати!.— Как без пятнадцати!?— Без пятнадцати.Я схватил с тумбочки свои, по телу пробежали неприятные холодные мурашки.— Правда без пятнадцати.На то, чтобы оказаться в готовности номер один хватило, по-моему, нескольких секунд, рука мертвой хваткой вцепилась в чемодан, я выскочил из дома, резко затормозил, снова вбежал в дом.— Счастливо оставаться баб Тань!— Дуй давай, домашним привет.Я, неся так, как, наверное, не бегал никогда. Каким то образом в непроглядной тьме удавалось безошибочно вписываться в повороты. Только бы не опоздать, хоть бы она задержалась. В голове спешно просчитывались варианты выхода из положения в случае опоздания, вариантов не было. Автобус отправлялся слишком поздно, такси не по карману, как и водится у студента, просчитана каждая копейка, знакомые с машиной, знакомых нет.Наконец пятачок перед спуском с горы, на нем обычно отдыхали те, кто поднимался в эту гору,с него также было видно половину городка и в частности саму ж/д станцию. Еще не добежавнескольких шагов до этого пятачка, я услышал свисток отправляющейся электрички. Добежал,так и есть, электричка медленно отползала с места.Не может быть, со мной не могло такого случится, это не со мной. Я рванул что было мочи, казалось, что это было просто свободное падение, ноги лишь изредка проскальзывали по осыпающейся почве, я перехлестывал через какие то валуны, кустарники, брякая сыпались позади камни. Мой чемодан то обгонял меня, то заставлял тащить его за собой. До сих пор не могу понять, как, но я невредимым оказался внизу. Перрон, поезд уже в конце платформы, на платформе держа в вытянутой руке какой то знак, остолбеневший в изумлении начальник станции.— !!!Остановите!!!, заорал я на бегу.Дядечка не шелохнулся...— !!! Стой !!! Тормози !!! Сто-о-оп !!!Я уже почти догнал последний вагон.— !!! Да притормози же !!!И вдруг поезд стал замедляться, я поравнялся с дверьми, двери распахнулись, сначалавлетел чемодан, затем я сам, двери захлопнулись. Некоторое время я оставался в томположении, в котором приземлился, потом встал, поднял чемодан, ноги как-то враз обмякли, яприслонился к стене... и начал задыхаться.………………………………………………………………………………………………….После нескольких попыток удалось открыть дверь из тамбура в вагон, сил практически не было, плюхнулся на ближайшее сиденье, осмотрелся, в середине вагона сидел какой то парень, больше никого, я вытянул ноги и закрыл глаза. Удушье понемногу отпускало, но сильно пересохло в горле, во рту не осталось ни капли влаги, медленно приходило сознание того, что я еду.— Слава богу! Слава богу! Спасибо!— Это ты так орал? Вдруг кто-то произнес почти в ухо. Я открыл глаза и увидел перед собой, в чьих то руках бутылку пива.— Ну, ты даешь!Я взял бутылку и осушил её.— Хоть бы спросил. \Передо мной стоял тот самый парень.— Извини.— Понимаю.— Я и пиво то никогда не пью.... я куплю…— Студент?— Да.— Я тоже поступал, два раза, не получилось.Парень сел напротив меня и начал рассказывать свою историю. Я слушал и не слышал. Вряд ли можно передать словами то, что творилось в моем сознании, но я думал о том, что все препятствия всего лишь иллюзия, главное чтобы было то, к чему стремиться, главное чтобы была цель. И от этой мысли, внутри стало как-то тепло и радостно, хотелось поделиться этим со всеми.— А мне уже двадцать четыре, бубнил парень, времени остается все меньше и мой поезд уходит, и другого, похоже, не будет…Я расплылся в широкой улыбке.— Останови поезд.— Чего?Останови поезд6 октября 2001 года 20:06:17Оксана | Euskirchen | Deutschland Эдуард АНАШКИНФАШИСТhttp://www.litrossia.ru/rubrika.html?y=2000&n=33&r=konkurs&s=anashС каждым годом память всё чаще и чаще возвращает меня к тому страшному 1937 году ипоследующим годам, когда я попал в специальный детский дом для детей репрессированныхN 46.Как и все дети, воспитанники были разные: одни верили, что их родители шпионы,террористы, вредители, и быстро осваивались в детском доме, принимали новые фамилии иотказывались от своих родителей, другие мучительно долго боролись с собой, но в концеконцов и они сдавались — иначе двери для получения дальнейшего образования былизакрыты, а третьи не принимали всего происходящего, наивно думали, что всё выяснится,разберутся и они вернутся домой, где их ждут родители. Таким был Роберт Вебер.Он появился у нас в конце 40-го года. Родился и вырос Роберт в городе НойколонияЗельмановского района Республики немцев Поволжья. Мать его работала учительницей, аотец был командиром в Энгельской стрелковой дивизии. До войны в РККА существовалотакое немецкое формирование.В начале 1940 года за переписку с родным братом, проживающим в Германии, отец Робертабыл арестован как немецкий шпион, и вскоре они с матерью получили следующееизвещение. "Вебер Рудольф. Умер 6 июня 1940 года. Возраст 35 лет. Причина смерти неуказана. Место смерти — прочерк, район — прочерк, республика — прочерк". Затем былаарестована и отправлена в Алжир (Акмолинский лагерь жён изменников Родины) матьРоберта. Так он попал к нам в спецдетдом для детей репрессированных N 46.В детдом Роберт пришёл с новой фамилией — Волков. Он долго не мог к ней привыкнуть. Нопостепенно отходил, только ночами часто вскрикивал и всё пытался куда-то бежать. Робертбыл мягкий, умный мальчишка, с какой-то удивительной благородной стеснительностью вповедении. Слова плохого от него не услышишь. Да ещё скрипка. Играл он на ней хорошо, сдушой. Мы любили его слушать, и не раз после отбоя просили его поиграть. Он никогда неотказывал.Двадцать первого июня сорок первого года мы, наверное, раз пятый-шестой смотрели фильм"Если завтра война". После кино долго не расходились. Кино было единственным нашимразвлечением, фильмы в детдом привозили только перед выходным днём, и их былонемного: "Мы из Кронштадта", "Чапаев", "Если завтра война", "Весёлые ребята". Просмотршёл в столовой. Мы не пропускали ни одного показа и знали все фильмы наизусть. А послепросмотра долго обсуждали, спорили. По комнатам нас разгонял директор. Директора нашегомы боялись, хотя он никого не наказывал. Была у него страшная черта — он любил ритуал,посвящение новеньких в детдомовцев. Они по крапиве ползали, макароны продували, налампочку лаяли, измеряли спичечным коробком длину здания, а затем за детдомом по полюв мешках прыгали: кто в лужу упадёт — прошёл посвящение.По прошествии стольких лет мне сейчас кажется, что не боялись мы его, а уважали. Иуважали не его, как директора или человека, а форму, в которой он ходил на службу. Работадиректора специального детского дома для детей репрессированных — это служба. Во главестоял всегда военный человек.Так вот, наш директор ходил по детдому, скрипя хромовыми сапогами. Он носил в петлицеодну шпалу, а на гимнастёрке сверкала белая крупная медаль "За отвагу" на маленькойкрасной колодочке. От него исходил волнующий, хотя несколько чужой запах: ремней исукна. Ещё с детства знакомый запах. Ведь отец мой тоже был военный.Назавтра, в воскресенье, решили с ребятами пойти за грибами. Уже было время толстыхборовиков-колосовиков. С утра, пока ещё не сошла роса, мы с Робертом залезли наогромные деревья в нашем дворе. С дерева как на ладони виден весь посёлок, станция.— Эй! Ты меня видишь?— Ура! Вижу!Роберт сидит на соседнем дереве. Ему тоже, наверно, кажется, что он видит самолёт. Внизу— жёлтое золотистое пятно. Вверху — бездонное голубое летнее небо. И синее... Жёлтое...Почему он такой? Невысокого роста, курчавый, серьёзный. Говорят, сходятся люди толькоразных характеров. Он хочет быть скрипачом, я — лётчиком. Он хочет выступать передмикрофоном, я — летать. Синее... жёлтое... Мы кричим и злыми глазами смотрим друг надруга. Он считает, что он прав; я считаю, что я. Затем успокаиваемся. Профессии всехороши.Вдруг со стороны посёлка послышался страшный гул. От посёлка до детдома расстояние —километра два. На наших глазах на железнодорожную станцию летели самолёты с чёрнымикрестами, сбрасывали бомбы. Чёрный дым и красное зарево от пожара охватывали полнеба.Мы скатились с деревьев. Так началась война.Где-то через неделю на общей линейке директор объявил, что наш детдом эвакуируется.Девчонки хорошо полили цветы на окнах, а мы, мальчишки, закрыли окна и двери. Вспешном порядке погрузили на подводы детдомовское имущество, расселись сами ипоехали. Обоз был большой и ехали медленно. На второй день весь детдомовский обоз былокружён немецкими мотоциклистами. Директор на наших глазах был расстрелян, а намвелели возвращаться назад, на своё место. Было страшно. Установилась тишина. Стало ещёстрашнее.Самым главным в детском доме стал завхоз Артём Иванович, дядя Артём,— высокий,седой, как лунь, старик. Он выдавал продукты, а также керосин и затем дрова, и от негозависело быть ли нам сытыми, быть ли в детдоме теплу и свету. Иногда он расщедривался идавал немного керосина, чтобы полить им старые дрова, когда растапливали печь.У мальчишек появилась работа — был у нас свой сад и огород. В саду — яблони и груши, ана огороде — капуста, морковка, бураки. Мы их охраняли, дежурили по нескольку человек.Незаметно за окном заполыхала осень. Сыпал листьями клён, темно алели ягодыбоярышника. В этот день осень что-то вовсе расхворалась: с самого утра ветер гнал серыетучи, не прекращался нудный, мелкий дождь. С десяток ребят во главе со мной пошли накартофельное поле: оно было убрано, но мы вновь и вновь перекапывали его и иногдапопадался картофель. Вернулись мокрые, голодные, но принесли целых два ведра картошки.Только разулись, подъехали машины с немцами. Нас выгнали во двор. Стали отбирать ребят.Отбирали не по годам или по росту. А отбирали только евреев. Отобранных загнали в машиныс соломой и увезли. А вечером в столовой случилось то, чему я и сейчас не могу найтиоправдание.Мы расселись за столами. Повар тётя Люба раздала на каждый стол варёный картофель "вмундире" и по куску хлеба. Роберт сидел за столом с ребятами постарше — КолькойНовиковым и Генкой Цыгановым. Когда он протянул руку за своим куском хлеба, Генкагромко произнёс на всю столовую:— Иди отсюда... С нами больше не садись... фашист... — И, обращаясь к старшейвоспитательнице Нине Сергеевне, добавил:— Уберите его, пожалуйста, от нас. Он — фашист...Роберт опустил свою курчавую голову на грудь, щёки у него горели, и по ним сначаламедленно, а затем всё быстрее и быстрее побежали слёзы. Все на него смотрели сненавистью, как будто сейчас только поняли, что он немец. Роберт медленно поднялся стабуретки и вышел из столовой. Никто его не вернул. После этого иначе как "фашист" его незвали и не обращались.Когда ударил первый мороз, все в детском доме от мала до велика поняли, что пришлаочередная беда. Кроме того, что скудно было с продуктами, теперь ещё и мороз. Раньшеуголь на зиму заготавливали впрок, а в этом году к нам не завезли ни грамма. Немцы жеотказали в доставке угля, хотя Артём Иванович ходил в комендатуру не один раз. Чтобывытопить печь в своей комнате, бегали на станцию воровать уголь. Это надо было сделатьвиртуозно — иначе постовой заметит. Ведро угля принесёшь, а сам — как трубочист: иколенки, и локти, и нос, и лоб чёрные.В большом зале, где мы всегда учили уроки, стояла большая печь — "голландка". Вечерами,когда все дела были закончены, мы любили собираться около неё. Облепим её и сидим.Слышно только треск растопки. Приходит и Роберт. Никто с ним не разговаривает. Он молчаприсаживается на краешек табуретки, достаёт свою скрипку, проводит смычком, и мызабываем, что он "фашист", и уносимся в иной мир, где нет войны и фашистов.Теперь вечерами и Артём Иванович приходит в этот зал. Ярко горит лампа-семилинейка.Артём Иванович сапожничает. Мы знаем, что он начал это делать ради того, чтобы в детдомебыл кусок хлеба, картошка или бураки. Всё это шло в наш скудный паёк, и каждый старалсячем-то помочь завхозу. Я тоже нашёл дело — сучить дратву и готовить деревянные гвозди.Из сухой, ровной, без сучков чурки берёзы пилю кружки. А потом раскалываю эти кружки нагвозди-шпильки. Артём Иванович сапожным шилом накалывает отверстие в подмётке сапога,вставляет шпильку, ударом сапожного молотка загоняет гвоздь в подмётку. От влаги сухиеберёзовые гвоздики разбухнут и ещё прочнее будут держать подмётку, и она не отскочит,пока не износится. А ещё Артём Иванович подшивает валенки. От старых валенок отрезаетголяшки, прострачивает их вручную и пришивает к валенку. Или обшивает кожей задникваленка, чтобы в галошах тот скоро не протёрся.Я сучу из ниток дратву, смолю варом и затем натираю мылом. Когда дратва готова, вдеваюеё в иглу. Иглой Артём Иванович подшивает только задники, а валенки подшивает
Алексей Князев
Круговорот кровавых соплей в природе. Замкнутый цикл.
2 октября 2001 года 18:08:52Алексей Князев | aleks186@inbox.lv | Рига | Латвия
Алтынбаева Наталья
Бритни с пирсаПовесть
3 октября 2001 года 18:12:50Hirurg | altal1@mail.ru | Екатеринбург | Россия
* * *
4 октября 2001 года 23:54:4913 | London | Britan
4 октября 2001 года 23:56:4313 | London | Britan
5 октября 2001 года 08:43:55Алексей Князев | aleks186@inbox.lv | Рига | Латвия
6 октября 2001 года 20:06:17Оксана | Euskirchen | Deutschland
Эдуард АНАШКИН
ФАШИСТhttp://www.litrossia.ru/rubrika.html?y=2000&n=33&r=konkurs&s=anash