Рассказы, истории, сказки

ночь на инзельштрассе или совсем забытая сказка
было гдето 3 часа ночи, когда Абсолутный Новичек вышел на улицу из своей квартиры.. держа в одной руке полупустую бутылку Абсолута он поднял другую руку к небу и глубоко вдохнул холодный воздух.. "фриш.. " подумал он..
проходя по пустынной улице он увидел, что в доме Игелей еще горел свет, а из открытого окна дома напротив раздавался странный храп, болше напоминающий свист.. это Савва спал после бурного парти как убитый..
подойдя к домику Алексея, Новичок остановился пытаясь заглянуть в нутрь через запотевшее окно..
внутри было тихо и темно.. Алексей спал таким же беззаботным сном, как и все остальные на инзелштрассе..
Абсолютный Новичек присел на крыльцо, сделал два глотка Абсолюта и отключился.....
3 февраля 2000 года 01:12:32
абсолютер бегиннер | beginner@ostrovok.de | Экспо-Штадт | Ватерланд

Александр Спицин
Шуриковы крылья
Жил-был Шурик. Шурик как Шурик. Внешне ничем не отличался от остальных Шуриков. Но вот на мир смотрел да и думал он не так, как другие. Вот, к примеру, говорят Они ему однажды: «Если камень не трогать, то он так и будет лежать преспокойненько.» А Шурик не со-гласен: «А почему бы,— говорит,— этому камню самому по себе не подпрыгнуть?» Подумали Они, что он дурака валяет, и не стали с ним спорить. Но дело не в этом.
Надоело однажды Шурику пешком ходить. Вышел он на середину и провозгласил: «Не буду больше ногами ходить, буду на крыльях ле-тать!» – «Ну что с сумасшедшего взять?! » – подумали Они и ушли. А Шурик расправил крылья, взмахнул раз, взмахнул другой. И взлетел. Летает Шурик по комнате, радуется. А тут Они идут. «Прекрати,— го-ворят,— крыльями махать – сквозняк получается.» Посмеялся им вслед Шурик и в школу полетел. А Они уже по школе ходят, настраивают всех против шуриковых крыльев. Встречает Шурика директор: «Зачем это ты, Саша, по воздуху летаешь?»
«А затем же, зачем вы все по земле ходите.»
«Ну-ка прекрати сейчас же! Не положено это так делать!»
«Да кто же это, извините, положил?»
«Я сказала, прекрати летать! А то из школы выгоню.»
Опустился Шурик вниз, настроение у него тоже опустилось. Идёт наверх пешком, голову свесил, крылья за спиной сложил, грустный та-кой. А навстречу ему бежит по лестнице местный математик, ступеньки в уме складывает и вычитает. Подбежал он к Шурику, прибавил его ко всем своим ступенькам и говорит: «Что это ты, Саша, по школе ходишь с такими пыльными крыльями! Ты их сними пожалуйста и убери куда-нибудь.»
«Хорошо, уберу.» – еле слышно пробурчал Шурик и пошёл в класс. Выбросил он из сумки все учебники, аккуратно убрал туда свои крылья. Подошёл к нему Лёха: «Пойдём,— говорит,— покурим.» Пошли курить. Сидят на крылечке, дымят. А Шурик прямо плачет, говорит сквозь слё-зы: «Как же так! Вороны, птицы такие невзрачные, – а летают; самолёт, вовсе неживое существо,— тоже летает; дым от наших сигарет – и тот летает. А у меня отняли это право. Неужели мне только и ос-талось, что ходить пешком и курить на переменах?»
«Это всё потому что Они…» – говорит Лёха.
«Что – Они… ?»
«Да ничего, просто Они… и всё.»
Вернулись в класс. Шурик сел, глаза закрыл, хочет умереть минут на десять. Вдруг слышит – зовёт его кто-то нежным голосом. Глаза от-крывает – Наташа стоит рядом. «Шурик, ты мне не можешь свои крылья подарить? Всё равно ты больше не летаешь.» Тогда он достал свои кры-лья, потрогал их, а они ещё тёплые. Улыбнулся тогда Шурик, скрытно так улыбнулся, чтобы Они не заметили.
14 февраля 2000 года 10:18:36
Александр Спицин | alex_sp76@chat.ru | Москва | Россия

Несколько коротких историй и случаев из жизни.
...он вышел из метро на площадь Калинина как раз в тот самый момент, когда электронные часы на башне-книжке заводоуправления 55-го ордена переходящего Красного знамени приборостроительного завода имени высветили в морозном тумане 18.12. Поскрипывая то ли снегом, то ли новыми нубуковыми ботинками, он двинулся к трамвайной остановке. – А все таки жаль,— подумал он,— жаль, что я скорее всего не окажусь здесь, на этом месте где-нибудь в конце марта, когда будет совсем тепло, когда снег будет таять и под ногами побегут ручьи, а когда на электронных часах высветится 18.12., яркое весеннее солнце будет отражаться в окнах книжки-башни заводоуправления 55-го ордена… ну и так далее, хотя больше всего меня интересует Понтий Пилат, то есть я, конечно, хотел подумать, что я очень хочу снова научиться говорить. Я очень хочу снова научиться говорить:
- В этот день
пять лет назад…
х х х
Зимой иногда приходили Дни Равновесия, когда равномерное спокойствие определялось за окном. Он не был математик, иначе он назвал бы это явление Точкой Равновесия. Он отмечал Дни Равновесия следующим образом: открывал окно, смотрел на снег, слушал тишину и выкуривал сигарету. А то ему вдруг представлялось, что он может написать книгу — “Замечательные безумцы или История городских сумасшедших” и тогда он закрывал окно, отключал телефон, включал торшер и Чарли Паркера, но... он не был писателем, поэтому он рвал все написанное, открывал окно и приветствовал сгущение вечернего пространства диким ревом.
Он был Пингвин.
х х х
От Октябрьской и до Площади Ленина — как от вторника и до субботы: едешь целую вечность, какие только мысли в голову не придут.
Неприятности действовали на него своеобразно: он засыпал. А так он не спал. В любое время ночи, когда уже неудобно звонить самым близким друзьям, ему — можно было позвонить и услышать его бодрое: — А, так я все равно не спал. Да только никто ему не звонил. Кому он был нужен? — со своей нелепой бородой, дурацкими открыточками... “Честь и уважение сну! Это первое. Сторонитесь от всех, кто дурно спит и бодрствует ночью.” А тут он уснул. Как только Крохобор сообщил ему эту новость ужасную, через которую столько людей потом покоцало-поломало, он проговорил: — Ну тогда я не знаю... — опустил голову на подушку и уснул. А Крохобор и тот, второй, продолжали пить. Когда начали вторую бутылку, Крохобор наконец заметил, что Известняк, а именно так зовут нашего героя, спит на диване, уткнувшись головой в подушку.
- Гляди-ка,— показал он тому, второму,— этот-то уснул, а говорили он никогда не спит.
- Пиздят. — небрежно определил тот, второй.
- Да,— удивлялся Крохобор,— попей-ка ее, родимую...
Пора уже выходить, на ветер, на мороз. Ну что же, дует ветер, лает собака или это как-то по-другому, Сереженька?..
В самом конце февраля Известняк отправился с поганым ведром на помойку. Он вышел из подъезда как раз в тот момент, когда за тринадцатым гастрономом, в тонкой и четкой паутине стволов деревьев исчезал яркий краешек заходящего солнца.
- Вот и зима кончается. — подумал Известняк. — Глупость какая. Нет у него никакой идеи, он просто чудовище насквозь.
За трансформаторной будкой Известняк остановился и помочился в снег, обнажив в глупой улыбке свои безобразные зубы. Потом он долго стучал по мусорному ящику ведром и вдруг вспомнил, как однажды ночью загорелся другой мусорный ящик и это было очень красиво: ровное пламя в темноте бесконечной и беззащитной октябрьской ночи, искры, летящие к небу, не видному, но подразумевавшемуся; и тогда он плакал, глядя на полыхавший мусорный ящик или не плакал, прислонившись лицом к запотевшему стеклу.
х х х
Ее раздражало в нем буквально все, начиная с этой идиотской привычки останавливаться на каждом перекрестке и, горделиво подбоченившись, обводить тупым и бессмысленным взглядом дома, автомобили и пешеходов — слева направо и справа налево. — Натуральный дебил,— думала она,— разве что слюни по подбородку не текут... И всегда эти бесконечные истории — про то, какой он хороший, про то, как он пол-России объездил и как пол-России перетрахал.
- А хочешь, я расскажу тебе про Итат? — спросил он.
- Отнюдь. — сказала она как отрезала. И это было ее второе слово, которое он не выносил. Первым было то бишь. Она же яростно ненавидела беспрестанно повторяемую им фразу: — Я тебе не мальчик! Можете теперь представить себе как они проводили апрельские вечера, когда им казалось, что литревич Асланова, холодный дождь за окном и вообще этот вечер — все это бесконечно и навсегда: они сидели на кухне напротив друг друга, он убеждал ее: — Я тебе не мальчик! Я не мальчик тебе! а она пыталась достать своим крохотным кулачком его отвратительный беззубый рот и повторяла: — То бишь... А-атнюдь! То бишь... А-атнюдь! Но то ли Асланов заканчивался к концу вечера или это вечер подходил к концу с последней (уже через силу) стопочкой и если первым падал он, она оставляла его лежать там, где он рухнул. Однако чаще первой падала она и тогда он бережно нес ее на диванчик, разбивая себе плечи о дверные косяки и сокрушая остатки посуды в серванте. Звали ее Расторопша.
х х х
Такое впечатление, что Синхронные Люди наконец встретились — иначе откуда взяться такой жаре?.. Постой, ты же еще не знаешь — кто они такие, эти самые Синхронные Люди, хотя возможно, никакие они и не самые, просто — Синхронные Люди и все. Значит так: дело все в том, что в Новосибирске живут два Синхронных человека, которые делают все абсолютно синхронно — встают с постели, двигаются, говорят синхронно. Но до недавнего времени они даже и не догадывались о существовании друг друга, а тут они, похоже, наконец встретились... Что тут было! Как они синхронно переходили Красный проспект навстречу друг другу, как они синхронно подали друг другу руки и разом рявкнули: — Здравствуйте!
х х х
«Архитектура -это искусство вписывать линии в небо» А небо сейчас такое огромное-огромное, чистое-чистое, холодное-холодное, а водка... водка такая теплая-теплая. А что ты хочешь? Осень.
х х х
А по аллее, засыпанной сухими листьями, уже шагал Скамейкин. Шагал, решительно поднимая чудовищные ботинки 46го размера. И круглая, коротко стриженная голова плыла в прозрачном воздухе последних дней сентября.
Скамейкин жил где-то на Первомайке и появлялся только во время октябрьских запоев, а чем он занимался остальное время — неизвестно. Уходил Скамейкин после праздника, спокойным солнечным утром, шел по мягкому ноябрьскому снегу мимо магазина «Яхонт» и исчезал до следующей осени, оставляя в тяжелых головах мучительный вопрос: — а был ли Скамейкин? С ноября по август он появлялся в виде молчаливых ночных телефонных звонков и непонятных открыток, падавших из почтовых ящиков. И еще появлялся Скамейкин — на последней стадии самых крутых эпизодических выпивок, сменявшей стадию «поедем к бабам», на стадии «поедем к Скамейкину». Этот призыв возникал внезапно, казалось, что он звучал как бы по радио, и тогда все пытались подняться и начинали выяснять — где же живет Скамейкин, но никто до него так и не добрался.
х х х
Или можно еще написать рассказ про человека, который каждую осень сходит с ума, воображая себя Владимиром Клавдиевичем Арсеньевым, и до самого снега он бродит в зарослях у Издревой, от Учебного до Дубравки, от Гусиного Брода до Комаровки, от Новой Фермы до Жеребцово, при этом он представляет себе, что находится в Дебрях Уссурийского Края. Он жжет костры, катается по опавшим листьям, он поднимается на холмы и мочится с них, спускается к Издревой и там гадит в непролазных кустарниках таволги, бересклета и крушины, забирается на березы и ревет с них проходящим товарнякам: — Сука!.. Но чтобы написать такой рассказ, нужно еще придумать — что с ним происходит в остальные времена года, например, зимой. Может быть, зимой он лежит на Владимировской, дерется там с санитарами, они привязывают его к кровати и ставят сульфазин в четыре точки. Или он живет зимой в маленьком деревянном домике на Первом Конном Спуске, убирает снег; ему нравится как пахнет дымом из печных труб, он пьет крепкий чай, а по ночам смотрит на звезды...
х х х
А еще есть история про человека, влюбленного в архитектуру дореволюционного Новониколаевска. Называется она Надстройка или Грустные Праздники. Надстройка потому что практически все сохранившиеся крячковские дома искажены надстройками. А Грустные Праздники потому что человек это бродит по дорогам, смотрит старинные дома, непрерывно пьет и каждый раз, поднимая стакан, произносит: — За Грустные Праздники! Потом у него начинается белая горячка, во время которой к нему приходят архитектор Крячков, купец Жернаков и братья Маштаковы. Словом, кончается все хорошо.
19 февраля 2000 года 11:50:35
Сергей Тиханов | boligolov@mail.ru | Новосибирск | Россия.

Igor Kolynin
Be-libIrda
Бе-либИрда
Я стоял на балконе и курил. Пасмурный день навевал скуку. Вдруг где-то очень рядом я услышал женский голос.
- Прекратите курить, я очень не люблю дым.
Я оглянулся вокруг. Нигде никого не было. Однако, голос был настолько властный, что я не задумываясь выбросил вниз почти целую сигарету. В ту же минуту прямо перед моим балконом появилась женщина. Она плавно парила в воздухе. Я, не чего не соображая, уставился на нее.
- Может пригласите войти,— также властно произнесла она.
- Конечно, конечно,— я начал махать руками, пятясь назад, зазывая даму.
Она грациозно перелетела через ограждение балкона, и вошла в комнату. Только немного прийдя в себя я смог ее рассмотреть. Она была красива, как бывают красивы женщины лет в тридцать. Безупречные черты лица, глаза выражающие уверенность и власть. Сложившияся фигура была затянута в длинное приталенное цветастое платье.
Уже без спроса она села на диван. Подогнувшееся платье затянуло красивое огруглое бедро. Я молча сел рядом.
- Михаель,— она произнесла мое имя очень уверенно и на немецкий манер. – Я фея. Меня зовут
фройлен Риккенбаумгромельштренгреццен.
Она замолчала и пристально смотрела на меня. Молчал и я, слабо понимая, что происходит. Тишина надолго повисла в комнате. Голова начала кружиться. Я смотрел в ее красивые глаза. Затем стал опускать взгляд ниже. В голове заиграла музыка. Наверняка это была «Волшебная флейта». В какой-то момент в глазах у меня совсем потемнело, и я положил руку ей на бедро. Оно было горячим. Дальше остановить себя я не мог. Вероятно, фея этого и ждала. Она одарила меня таким поцелуем, что я весь оказался заполнен ею, вплоть до пяток.
Изможденный, на седьмом небе от блаженства, я лежал почти не двигаясь. Фея, еще горячая, поднялась с дивана, оделась и выпорхнула на балкон. На последок она бросила:
- Если что, позвони.
Я не очень понял по какому номеру звонить, но быстро я обнаружил золотой колокольчик стоявший на столе.
«Что» случилось минут через пятнадцать. Я выскочил на балкон и стал трезвонить. Никто не появился. Я снова ожидал услышать волшебный голос феи, однако через пятнадцать минут откуда-то сверху начали орать соседи с требованиями прекратить шум. Я не прекратил. Но фея не появлялась. С тех пор каждый день я выползаю на балкон с колокольчиком. В последнее время я стал бубнить про себя: «Что русскому хорошо, то немцу смерть.»
24 февраля 2000 года 18:29:28
Igor Kolynin | kolynin@yahoo.com | Saint-Petersburg | Russia