Нелли Гришина

Время

Цепи крепкие, с виду прочные Станут тонкими паутинами. Время вечное, время точное Обрывают часы песочные, Сроки станут тогда бессрочными, Станет жизнь небесами синими. Передать, уловить мгновение, Не загадывать, что за краем дня. Час удачливый, миг прозрения, Голос явственный провидения, И отброшенные сомнения, Розы алые для меня. Розы красные для меня одной, Исчезает туманом тень Как за каменной я стою стеной, Где бы ни была, ты всегда со мной, Я спою тебе, ты глаза закрой, Встретим завтра мы новый день.

Нелли | Россия

Александр Иванов

Бабье лето

Лета красного дочка гулящая Чародейкою к нам забрела, И осеннею негой бодрящею Властно в плен нас беспечных взяла. В золотистом манящем наряде Госпожой заманила в свой дом, И развесив волшебные пряди, Не скупясь, угостила вином. Озорною бедовой девчонкою Увлекла в белом танце меня, И с отчаянной дерзкой смуглянкою Оказался в объятиях я. Опьянён я осеннем раздольем, Уходящим обласкан теплом, В упоительно пышном приволье Я овеян хмельным ветерком. И в угоду хмельному безделью, С бабьем летом союз заключу, Беззаботно поддавшись веселью, Её ласки с тобой разделю. На воздушных серебряных нитях В твой чертог прилечу паучком, И охапкою огненных листьев, Обвенчает нас осень тайком. Бесшабашной лихой каруселью Унесёт бабье лето нас в ночь, И закружит мятущей метелью, Отметёт думы скорбные прочь. Как прекрасны греховные ночи — Лета бабьего пьяный угар! Колдовские безумные очи — Наслажденья дурманящий дар. Жажду помыслов грешных кипучую Утолим мы в янтарном вине. Лета бабьего песню летучую Дарит осень волшебная мне.

Алексадр Иванов | alexandi@yandex.ru | Симферополь | Украина

Потапова Ирина

Далёкая звезда

Ах, звёзды, звёзды... На небе аспидном безмолвно Сияют палевом огня. Издалека кивают сонно, Пространство светом бороздя. Кто знает сколько вас? Возможно, земным числом не сосчитать. Так много вас. Но как же сложно, хотя б одну с небес достать. Пусть тысячи, пусть миллионы Звезд в целом мире. Но одна Заменит всех. В том суть закона: Одна, далекая звезда. С которой вместе ты родился, С которой жизнь угаснет вдруг, В том месте, где разъединится, завязанный узлами круг. Но это все напрасный трепет, Тебе уже идти пора. Иди вперед, и пусть осветит Твой путь далекая звезда!

Ирина | Тимашевск | Россия

Потапова Ирина

Шахматная жизнь

Вся наша жизнь — как шахматный турнир. кто в ней сильнейший, тот и побеждает. И где-то там, среди изящных лир Тобою опытный гроссмейстер управляет. Здесь кто-то пешка, кто-то здесь король, Кто ферзь, а кто могучий воин. И тот лишь, у кого в уме пароль Поставить мат и выиграть достоин.

Ирина | Тимашевск | Россия

Потапова Ирина

Прости...

Прости мой разум, сердцу нет покоя, А с сердцем я бороться не могу. Оно зовет меня, зовет, как шум прибоя, Который ударяется в скалу. Внутри меня смертельный поединок. В нем чувства мысли создают барьер. От сердца вьется тысяча тропинок, От мысли лишь один глухой карьер. Прости мой образ, робкий идеал, Придуманный из нравственных понятий. Тебя другому разум завещал, А мне оставил пламенных объятий. Я только с виду милый ангелок, Внутри таится дьявола натура, Что для меня мой райский уголок — То для других незримая структура. Что для меня так жизненно, так нужно Другим порою просто не понять: Для них — это отбросы, им то чуждо. И не зачем наверно понимать. Прости сердечко, мысли нет покоя, А мысль разит сильнее глупых чувств. Она зовет сильней, чем шум прибоя, Настойчивей, чем звуки милых уст.

Ирина | Тимашевск | Россия

Дмитриева Мария

***

А на дворе была весна... Природа тихо просыпалась И отходила ото сна, Все холода забыть старалась. В то время, как в сердцах людей Тепло смогло найти приют, Могу сказать одно о НЕЙ — В тоску погружена свою. Каким-то непонятным словом Она к себе ЕГО звала. И в мыслях был один лишь ОН, Из-за него она жила. Тянулся томно день за днем, ОНА любить не перестала. Вдруг тело обняло огнем, Когда в толпе его узнала. Все ближе к ней ОН подходил- В груди все чаще сердце билось... Когда он что-то говорил — Что у нее в душе творилось?!... ОНА не слушала ЕГО — Пред ней был ангел во плоти, Любовь к нему была давно.. Осталось слово лишь найти.. И вдруг, прервав любимый голос, ОНА сказала: "Я люблю... " Но ОН в ответ ей отвернулся, Ведь чем укажешь королю? ОНА стояла неподвижно, С утратой горькою в глазах... Лишь только тихо, еле слышно Скатилась по щеке слеза... Гнилые листья под ногами — Зимы остаток шелестел. И небеса, как будто, сами Уж знали девушки удел... ОНА ушла — ОН не заметил... И, тихо двери отворив, ОНА в момент судьбу решила: ОНА — мертва... ОН — будет жив... По венам лезвие ножа Нещадно, верно уж скользило.. ОНА присела.... В этот миг Дверь дома девушки открылась. ...ОН на руках ее держал, И ничего не мог уж сделать... Слова, в беспамятстве, шептал, Но было поздно... бесполезно... "Останься, Машенька, со мной! Тебя люблю давно!... "...проснулась, И на рыдания его Вдруг незаметно улыбнулась. Души две любящих людей Слились в последнем поцелуе.... Последний раз прижмется к НЕЙ, ОНА любви своей не скроет... ...Рука разжалась, охладела, Закрылись ясные глаза, Обнял опять ОН крепче тело... Катилась за слезой слеза.. А за окном была весна.. Природа тихо просыпалась И отходила ото сна, Все холода забыть старалась...

Мария | ordinary_girl07@mail.ru | Остров | Россия

Нелли Гришина

Босиком

Босиком шла по траве влажной, По росе сизой, по слезам звёздным. Позабыв всё, что не так важно, И не так нужно, что вернуть поздно. За плечом – ночь, сны ушли в небо, Сбросив мне явь и вернув в жизнь. Ты моя быль и моя небыль, Будешь ты в небе в моих снах жить. Подскажи, как уберечь вечно Твоих губ жар, твоих глаз свет. Охранял нас звёздный путь Млечный, Больше звёзд тех в небесах нет. Век разлук был лишь ресниц взмахом, Прогони сон, разорви нить. Зазвенит вновь в небесах птаха, Научиться б нам без любви жить.

Нелли | Россия

Нелли Гришина

Холодно

Холодно. В этом мире холодно и страшно И не докричаться до небес. Здесь костями засевают пашню И стеной до горизонта – лес. Холодно. Остыли пепелища Факелами вспыхнувших домов. Просит хлеба нищенка в рубище, В песнях нет совсем знакомых слов. Страшный путь с рождения до края. Проклят каждый с первого же дня, Оттого, что, истины не зная, У чужого греется огня. Холодно. Блестящим выстлан шёлком Путь домой, которым пренебрёг Человек, однажды ставший волком, И которого потом отвергнет Бог…

Нелли | Россия

Олег Гаврилюк

Схожу с ума, Ваш запах плоти чуя

Схожу с ума, Ваш запах плоти чуя, Лобзает душу Ваш глубокий взгляд, Ну вот уже в который день молчу я, Осознаю, что Ваша сладость — яд Спасибо Вам, что Вы понять мне дали, Что я — лишь я, а Вы, увы, есть Вы. Я лишь живу, а Вы глядите в дали, И мне Вас жаль за то, что Вы правы. Я просто я, обычный сумасшедший, Живущий Вами сто прошедших дней, Сто дней любви, в забвенье ушедших. Как жаль сегодня забывать о ней, Как жаль, что я схожу с ума напрасно, А впрочем, жаль, что так и не сошел. Вы — это Вы, у Вас все в жизни ясно, А я есть я. Тот, кто почти ушел.

Олег | Киев | Украина

Олег Гаврилюк

Я ухожу. Ты, как всегда, права.

Я ухожу. Ты, как всегда, права. Как быть должно, быть не должно иначе. И ни к чему красивые слова, Слова отныне ничего уже не значат. Не значит ничего больная грусть, Рожденная печалью ожиданья. Коль так должно быть, так и будет пусть, Пусть канут в Лету тайные свиданья, Уснет тоска, проснется новый день, Весны тепло разбудит жажду лета, Где я однажды растворюсь, как тень, В тебе оставшись строчками поэта.

Олег | Киев | Украина

Ицхак Скородинский

Ятаган полумесяца

Ятаган полумесяца Павлу Когану посвящается Дрожащий в мареве сизом — ятаган полумесяца занесён над святою землею…. Всю ночь — В бессильной ярости…. Достает. Достает… Достанет! Вот, вот, полоснет. И, …не-е-е-т!!! Заостренным кончиком по живому — режет, под взрывы и скрежет…. А утром — вселенской заразой, скрывается в утренней мгле до…. - До следующего раза, гяуры, до следующего раза!!!

Ицхак Скородинский | izskor@mail.ru | Беэр-Шева | Израиль

Ицхак Скородинский

Не ловил меня мир

«Я жил, невольно подражая Григорию Сковороде….» Арсений Тарковский « Мир ловил меня, но не поймал». Автоэпитафия Григория Сковороды. Горше адской свободы и …рабства господнего — этот взгляд твой…. Не! О! душевлённый. Камня глаже лицо — маска горечи — не? проницаемая…. Не ловил меня мир — сам попался в тенета…. Ну, а ты то теперь…. Что?! Не! Ё-уй -ей …, прикасаемая? А-а-а-а-а, — …из обреза губ уже полыхает в ответ — и-и-и, дымным порохом в памяти стынет…. - Родину бросил! Вот и живи, хоть сто двадцать лет…. Словно идешь…. Один…. По пустыне….

Ицхак Скородинский | izskor@mail.ru | Беэр-Шева | Израиль

Понтий Пилат

Туча закрыла осколок луны, Дальней луны, золотой вышины. Стихла гроза и вокруг тишина. Рядом кровавая лужа вина. Рядом кровавая лужа вина, Луна золотая в ней отражена. Тот лунный луч мне казался порой Дорогою над Елеонской горой. Дорогою над Елеонской горой На высоте небывалой такой. И я опять обращаюсь к луне: Может день этот привиделся мне? И по тому золотому пути Мы вместе с тобою могли бы идти. Но туча закрыла осколок луны, Дальней луны, золотой вышины.

Кайса |

Семен Венцимеров

Журфак-7-9.. Зина Козлова

Я из учительской семьи Из Ново-Шорина в Поволжье. Нижегородщина в мои Доныне сны приходит... Боже, Была здесь тишь да благодать, Чтоб мне привольнее дышалось. Безлюдье горько наблюдать На малой родине – и жалость Обуревает... Папа мой По части цифр, углов и линий Был дока. Светлой головой Он – словно Лобачевский. Сильный Математический талант. Он, Анатолий, сын Михайлов, В решении задач гигант — И педагог на все пять баллов. Солдатом прошагал войну. Есть орден «Славы», «За отвагу». Потерян глаз. Хотел одну Хирург отнять и ногу... Сагу О подвигах отцов должны Принять душой из уст героев Потомки – дочки и сыны, Их славу – в будущее встроив... Михайловна и мама. Ей, Галине, сельских первоклашек Вводить в державу букварей, Тетрадок и непроливашек. А Михаил, отец отца, Был в Девятериках в почете. Там всяк приветит кузнеца... Здесь мой прапрадед на отлете Когда-то землю прикупил. Был Яков -- первопоселенец. И пашню потом окропил И дом, где первенец-младенец О появленье возгласил, Воздвиг. Нарек сынка Максимом, Чьим, богатырских полон сил, Дед Михаил являлся сыном. Дед кряжист и ширококост. Он был красивым даже старый. Добросердечен был и прост... Народ поныне тары-бары Ведет о нем, богатыре... Допрежь того, чтоб воз с поклажей Сдвигать коню, дед во дворе Впрягался сам... И ежли даже Воз не сдвигался на вершок, То разгружался, чтобы лошадь Не надорвать... Убрав мешок, Дед, не пытаясь огорошить, Зевак, пораскрывавших рты, Воз выволакивал на улку: -- Теперь, Гнедко, подхватишь ты, Достанет силы на нагрузку... Рассказывают, что допрежь Того, как к Кате-Катерине Явился в лучшей из бекеш, Посватался к другой дивчине, Отец которой отказал: Уже обещана другому... Ну, Михаил погоревал, В день свадьбы подступился к дому, Где шло веселье. Выждал час, Когда жених с невестой в баньку Пошли вдвоем, прищуря глаз, Позвал с собою друга Ваньку, За угол баньку приподнял, Друг подкатил бревно потолще... Морозец тотчас жар прогнал. Жених с невестой – оба тощи — Прочь побежали... Кто шалил? И к бабке забегать не надо: Козлов, конечно, Михаил... Отец невесты трижды кряду В дверь Михаила постучал, Не стал браниться, молвит кротко: -- Я дочь другому обещал... — Дрожит у старого бородка,— — Уж ты нас, Мишка, не позорь, Бревешко из-под баньки выйми... --- Могучий, точно осокорь, Дед подошел к парильне-мыльне, Одной рукою поднял сруб, Другою бревнышко поддернул, Вернул на место серый куб... Судьба... Нельзя не быть покорну... Был случай: в банке деньги брал — Заказчик расплатился чеком. Дед что-то ценное сковал — И с кузнецом, как с человеком, Заказчик честно поступил, Довольный мастерской работой — Деньжонок щедро отвалил... Три захудалых обормота, Прознав, надумали напасть. Напали на лесной дороги. Дед одного ручищей – хрясь! Свалился, не держали ноги. Другого малость поприжал, А третий тот расклад увидел, Себя не помня, побежал... Дал деру тот, кого обидел Дед первым, а кого прижал, Тот зенки закатил мертвецки, Почти уже и не дышал... Не помышляя об отместке, Дед на плечо его воздвиг — И потащил назад, в больницу. Тот оклемался, хоть не вмиг. Отведав дедову десницу , Он, правда, чуть не околел, Но внял наглядному уроку. Так, месячишко проболел... А много ль от такого проку? Дед Катерину в жены взял Свет Павловну. Постарше деда. Он в кузнице стучал-ковал, Но и у бабки много дела. На ней – вся живность... Огород У Катерины – идеальный. В ее наипоследний год Была прополка – «одеяльной»: На одеяле лежа, весь Свой огород переполола... Когда уже сковала резь, Терпеньем боль переборола, Но больше не могла вставать Со всхлипами взахлеб дышала, Глаза устала открывать, Почти без памяти лежала. На стуле в блюдце был щербет. Глаза у бабушки закрыты. Сижу в избе – и мне шесть лет. Хочу щербета. Ладно, спи ты, Бабуля, малость поклюю Того щербета мимоходом, Я, как и ты, его люблю... И – впечатляющим аккордом: -- Поешь, щербетика, Зинок, Я есть его уже не буду. Вот-вот всемилостивый Бог Подарит вечную остуду — Уже я получила весть... А ты всегда потом, Зинуля, Когда щербетик будешь есть, То вспомнишь, что была бабуля... -- И верно: я до сей поры, Когда щербетик покупаю На наши тихие пиры — О бабе Кате вспоминаю... Нам памятью о стариках — Слова, таящие истоки... Дом деда в Девятириках, Большой, брневенчатый, высокий. Под общей крышей – скотный двор И сеновал... А на отлете — И кузня... Помню до сих пор... А слово? Что в нем узнаете? Откуда – «девятерики»? От мастеров лаптей плетенья, Что в том искусстве так ловки, Что в девять строк могли коренья, Полоски лыка заплетать, В чем высшее искусство, экстра! И нам негоже забывать Секреты мастерства-наследства. Плетенки-шлепанцы в дому Оберегали б от болезней, Но неизвестно никому, Как их плести... Из старой песни И можем нонеча узнать Смешное это слово – «лапти»... Но кто умеет лыко драть? Хоть явной пользою привабьте Нас, мастера... А ведь тогда Не только бедные крестьяне В них щеголяли... Господа В них шиковали пред гостями. Лаптежники – ученики Спервоначала собирали Простейшие – пятерики. Семириком овладевали Лет за пяток... Лишь мастера Девятистрочные сплетали... Лаптеплетенье – не игра. В лаптях мороз одолевали, И слякоть волглую, и зной... И основавший то селенье Прапрадед, видно, предок мой Был тоже ас в лаптеплетенье. Но в слове этом есть иной Зловещий смысл: так звались шершни, Что лютовали в летний зной, Во всей приволжской пойме здешней. Уже безлюдные домки Стоят в селе, но их укору Кому внимать? Те старики, В мою студенческую пору — Навек ушли, а молодежь... Считай, что здесь уже не жили И детский отзвенел галдеж... Так отчим местом дорожили Козловы в прежние года! У Михаила с Катериной Дом в детском гомоне всегда. Детей – аж десять... Я картиной «Мал мала меньше... » вдохновлюсь... Иные, правда, умирали В младенчестве – обычный флюс, Простуду в пору ту едва ли Способны вылечить врачи. А и лечили – толку мало. -- Ведь хоть лечи хоть не лечи — А смерть несчастных отнимала — Как с Божьей волей совладать? -- Все ж дали бабушке награду, Что, дескать, «Героиня-мать»... Трудилась бабка доупаду. Была красивой? Не скажу. Вполне простецкое обличье, Крестьянское, как я сужу. Прескромная в своем величье -- С утра и до ночи в трудах: Корова, свиньи, овцы, куры... Когда уже была в годах, А боль – сильнее, чем микстуры, Ей – мама: -- Мама, полежи! -- И так болит – чего ж лежать-то? Эй, голова, ты не мозжи! — Нет слов, чтоб полно или сжато И адекватно передать, Как гостевать у них любила, Ей по хозяйству помогать, С ней в сад и огород ходила. Такой был яблоневый сад! В нем – ни былинки, ни травинки, Плоды тяжелые висят На ветках – чудные картинки В воспоминаниях... Она Из пестрых фантиков конфетных Творила бабочек, полна Стремлений искренних приветных К добру и теплой красоте... В жестокой боли умирала, Терпя, чтоб не страдали те, Кому всегда добра желала... Был дедушка еще силен И оставался жить в деревне. Повторно оженился он, Причем, не на старухе древней: На Вере, коей сорок лет, Красивой, стройной, темновласой. Всерьез в нее влюбился дед, Был ласков с нею, но заразой Ее ревниво нарекли Все дочери Екатерины И с ней боролись, как могли: Плели вкруг деда паутины, Внушая: пришлая хитра, Неискренна и лицемерна. Лишь ради дедова добра Вошла в его семью наверно... А я сдружилась с Верой. С ней Ленок на поле теребила И бабушкой звала моей — Не возражала... Но долбила Семейка в дедовы мозги — И задолбала: дед развелся. Бывает: худшие враги — Из близких... Клином свет сошелся На Вере – тонкую струну Затронула в душе у деда... А вот – гляди, дал слабину — Недобрых дочерей победа... Обидно было им за мать, Но что же делать, коль усопла: А душу деда понимать Не пожелали – и усохла Та поздняя его любовь. Ушла, взяв в виде отступного, Хранящие тепло голов Их, две подушки... А шального И потерявшего себя В Вахтане поселили деда... Что делать? Бог им всем судья... И я отныне, непоседа, Делю с ним комнатку в избе, А дедов дом большущий продан — И резкий поворот в судьбе Им принят в послушанье гордом. И только вздох – «Ох-хо-хо-хо» -- Показывает несогласье. Быть иждивенцем нелегко Привыкшему при полновластье Повелевать в своем дому... Дед оставался в молной силе, Не жаловался никому, Колол дрова, когда просили, На кухню воду приносил, С телком корову спозаранку Гнал в стадо, ломкое чинил, Растапливал умело баньку, А все же дом был не его. Дед Миша тосковал заметно. -- Что, деда? -- Лално, ничего! — Он улыбался мне приветно: -- Уроки учишь, Зина? -- Дойч! Давай и ты учи со мною. Вдруг за границу попадешь — «Гут морген!» скажешь... — За стеною — Тридцатиградусный мороз, А дед бубнит за мной: -- Гут млрген. — Берется вроде бы всерьез. -- Тебе за прилежанье – орден. «Спокойной ночи? -- Гуте нахт! Довольно, деда, для начала. Урок закончили. Антракт! — Я по-немецки привечала С тех пор дедулю. Отвечал И он мне тоже по-немецки. Не путал и фасон держал, Не обижался на усмешки... Тут Нюра, папина сестра Сманила деда Мишу в Сяву. Тоска там более остра, Ел всухомятку, как отраву, Поскольку к супчикам привык. А дочь с зятьком с утра до ночи В работе... Захандрил старик, Ослаб, как если б кто сурочил. В Вахтан вернулся в тот же год Не жить, а умирать... Признали Врачи, что раком пищевод Изъеден – и не помогали Лекарства. Тяжко умирал. Уже не ел, а боль крепчала Сверх терпежа – кричал, стонал... Казалось, боль сама кричала. А в мае, третьего, ушел... Шестую завершив декаду, Век в пятый год седьмой повел... За муки дан покой в награду Тому, кто жив в душе моей До самой той поры, пока я, Жива... Стал ангелом уже, Мою судьбу оберегая. Он рядом с бабушкой опять — Грустит вахтанское кладбище... А нам пока еще топтать Вселенское – земное днище... Вахтан... Для нас Шахунья -- рай... Райцентр – на языке докладов. Березово-сосновый край. Стране и древесины надо И канифоли... Скипидар -- И им леса одарят щелро, И деготь леса ценный дар... Не знаем, чем богаты недра — Лесхимзавод начало дал Поселку на Большом Вахтане. Здесь классик Родченко бывал, Художник и фотограф... Втайне Лесозавод запечатлел В метафоричных выкрутасах, Труд земляков моих воспел В невероятных ипостасях. Теперь – о маминой родне. О бабушке – погибла Павла Васильевна -- так жалко мне -- В суровом сорок первом. Пала На фронте – но на трудовом. Зимой упала с лесовоза — Прервался дух под колесом — Лесная вздрогнула береза. Осиротела ребятня. Их восемь в доме, а меньшому — Лишь месяцы... Спасла родня... Как быть – нужна хозяйка дому? Второй дед – тоже Михаил, Но не Максимыч, а Семеныч. Недолго горевал-хандрил, Но вскоре девочка-заморыш, Девятая пришла на свет — Ведь вскоре снова оженился И этот многодетный дед. Такой вот коленкор случился. Ах, мужикам все тран-трава. Детишек наплодил ораву. Он жил в Семеновском сперва, Позднее перебрался в Сяву. Крестьянствовал и лес валил, А поелику звонкий голос — В церковном хоре певчим был, В чем – нескрываемая гордость. А та, что матерью моей В свой час по воле Божьей стала, Всех старше из его детей. На новых землях Казахстана Еще отметиться успел Семеныч-дед, первоцелинник. Не угадаешь свой удел. Он, землероб, мудрец и циник, Поверил в общую мечту... Там, в Казахстане, похоронен, Что, вроде, кажет, грез тщету, Но дед, я думаю, доволен: Он новой жизни пожелал — И все-таки ее отведал. Хронограф местный излагал Давнишнее стремленье деда Стать всесоюзным – ого-го! — Представьте, старостой! Калинин Ту должностенку у него Зубами рвал... Адреналинен Был политбой. -- Оппортунист! -- Был мой дедуля ошельмован — И в Кремль пробрался стрекулист. Чему дивиться, коль основам Моральным нанесен урон Такой, что этот факт – цветочки. Дед ярко вплоть до похорон Жил... В Сяву я к нему и дочке, Той, что от мачехи – моей Ровеснице Людмиле часто Ходила... -- Дщерь честная, пей! Пользителен для жизни чай-то! — Так угощает он чайком, Что чашек десять выпьешь точно: -- Сиди уж, да попей ладком, А не мотайся суматошно... — Дед – на ходу, случалось,— - спал. Такое странное уменье. Внезапно хропака давал. Еще вот только, за мгновенье, Шутил, смеялся, говорил — И на тебе: глаза закрыты... Не притворялся, не чудил — По правде. Спит – с ним говори ты, Сквозь сон ответит, но потом Того не помнит разговора. Причина? Убеждал всех в том: Соседка – с ней случилась ссора — Свиным – по злобе – молоком Его в младенчестве поила — Вот оттого и немочь в нем Сонливости внезапной... Мило Нам в Новошорине жилось. Встает передо мною вживе. Там солнце для меня зажглось. Леса богаты и красивы, А посредине островок — Там школа, сельсовет с медпунктом, Клуб... Близко – нашенский домок С сараем, баней, хлевом... Будто Вот снова выбегу во двор, Вдогонку – хвостики косичек. Меня Господь в семью привел Последней после двух сестричек И брата: Тома, Вова, и Людмила – все намного старше. Они – хорошие мои Товарищи в житейском марше. Дом деревянный – серый сруб. Зимою – печка согревала. Рос возле дома старый дуб, Толстенный – я вокруг гуляла. Как пушкинский ученый кот, Хожу и песни распеваю. Второй мне или третий год — Осознавать не успеваю, Как подрастаю... На забор Повесит мать сушить тряпицу — Я – на себя ее: убор Мне сказочный вообразится — Описываю в нем круги Вокруг задумчивого дуба, Пою... Не считаны шаги... Самостоятельна сугубо... Малинник малую манил. Я дорывалась – и объелась. И солнышко – удар свалил. Беда уже в глаза гляделась. Такир по счастью отыскал -- Стремительный и умный гончий. Хвать за подол – и дотаскал До нашего крыльца... А корчи От боли – в обморок меня Уже глубокий погрузили... Все в школе – середина дня. Он в школу... Вы бы попросили Кого-то малую спасти, Он за подол схватил, не лая, Чтоб побыстрее привести, Учительницу – и, спасая, Ее до нашего крыльца Довел, подол не выпуская — И похвалою от отца Был награжден... А я, малая, Самостоятельна зело: Одна в лесок гулять ходила. Зимою и до лыж дошло... А Вовка, мой дружок, чудило, Чей папа, старший Киселев, Был председателем колхоза, Не знал для комплимента слов, А, может,— - ошалев с мороза, Он председателев сынок, В штанах разгуливая красных, Мне сдернул на глаза платок. И я хожу в мечтах напрасных, Что Вовка снова обратит Вниманье на меня мужское... Не обращает, троглодит... Словечко, впрочем, я такое Едва ли знала в те года... Лет с трех одна сидела дома И не скучала никогда... Вот как-то, помнится, кулема, Махорку папину нашла — И сею, сею на кровати, Жду терпеливо, чтоб взошла. Махоркин дух по всей по хате... На покрывале вдругорядь Края отделала бахромкой. Как? Ножничками! Благодать! Но как с такою быть кулемкой? Сижу в избенке под замком. Подружка – стук! – в одно из окон Стучит подобранным колком. Но я-то на окне высоком. В окно пропихиваю стул, Сползла, ножонками достала, Подружка держит караул, Я, слава Богу, не упала... Однажды, в сильную жару Водичкой солнце окропляла, Чтоб остудить... Расту, живу За шагом шаг -- и горя мало -- Расту в счастливые деньки... Из Новошорина шли с мамой Однажды в Девятиреки Лесной дорогой, быстрой самой, Где повстречали старика С котомкой. Из нее игрушки Достал... От уточки, грибка — В восторге! Ушки на макушке: Еще какие чудеса? И вот он достает матрещку — Я вообще в экстазе вся: Ну, чудо! Не дала оплошку — И мамочке пришлось купить Сию диковинку для Зинки. То светлое – не позабыть, Нетленны в памяти картинки. Застолье в Девятериках. В гостях у деда и у бабы Мы с мамой... Вдруг – кудах, кудах! — Чего-то всполошились «рябы»... Мать: -- Чей-то пес пугает кур. Сестричка вслед за ней взглянула: -- Сейчас там будет Порт-Артур: Ведь там не пес, а волк, дедуля! Дед за двустволку, что в мешке. Развязывать оружье долго. С трофейной ложкой в кулаке На улку и вперед, на волка: -- Ах, ты едри твою дыхать! Почто мне кур пугаешь, серый? — Тот хвост поджал – и убегать... Жизнь дарит яркие примеры... Взял братец на велосипед — Я в спицы сунула ножонку, Ободрала, но рева нет, Трплю, хоть ужас как ребенку, Пребольно... Йод, на рану льют. Теплю, не разряжаюсь в плаче: Боюсь, что больше не возьмут Вновь на велосипед иначе.. Вот дядя Коля прикатил. Бегу к нему, лечу «на ручки». А он племянницу любил. Я выдаю экспромтом «штучки»: Дядька Колька прибегал, Зинку на руки хватал. Зинку на руки хватал, Зинку крепко целовал. Год пятьдесят седьмой повел Из Новошорина семейство В Вахтан -- планиды произвол. Не человека красит место, А место красит человек. Отец известен в местных школах. Образовательный стратег, Зав районо, ему в поселок Приказывает перейти. Где канифольно-скипидарный Завод – при Ленине, учти, Построен... Новые плацдармы Осваиваем здесь не вдруг: В учительском вначалн доме Со всеми жили... Недосуг Со мной возиться старшим... Кроме Меня в квартире – никого. Я к одиночеству привыкла. Лишь радио бубнит... Его Не выключаем... Мотоцикла По трасе отдаленнный треск И лай вахтанских злющих шавок. Несу дошкольный скучный крест. От долгих устаю молчанок. То время убиваю сном, Воображаю сказки- были... Позднее деревянный дом Мы на Чапаева купили... А начинался наш Вахтан Когда-то с Карповской... Разросся. Заводом старт к развитью дан — И средней школой обзавелся. Вот в ней как раз отец и мать В умы вахтанцев сеют знанья. Мне семь, пора бы начинать... -- Здесь не бывает опозданья, Учиться в восемь лет пойдешь... — Вахтанский дом со всем хозяйством Просторен, светел... Всем хорош, Но с леностью и разгильдяйством Не проживешь: дрова и печь Трудов желают и вниманья — Не угореть бы – вот в чем речь... При доме дровяник и баня, Сарай, веранда, огород И все, что надобно для жизни. Дом в рабство всю семью берет — Иначе – как? Трудись, не кисни... Но вот – мне восемь. В первый раз Я в светленьком пальто и форме Шагаю с мамой в первый класс. И в лужу – плюх! Еще укор мне Мать не успела и сказать, На всю округу заревела, Чтоб огорченье показать... Но мать мне замолчать велела: Ведь стыдно: грязь, к нему и ор. Грязь мама у колодца смыла. И вместе с нй во весь опор Помчались в школу... В классе было Приятно и отрадно мне: Витали простенькие мысли В меня влетавшие извне: Мой класс... Ведь сколько дней, исчисли, Мне быть в их гуще? В десять лет -- Три тысячи, коль без каникул. Без счета радостей и бед, Пока не выдадут матрикул. Все так и было.. Десять лет Все те же рядышком взрослели. А школьной дружбы чистый свет Нам озарял мечты и цели Поздней и в зрелые года... К друзьям душою пртлтпала... Учительница молода, Красива, статна... Наша Павла Свет Куприяновна меня, Не выделяя, поощряла, И без пятерочек ни дня Не оставляла... Вдохновляла... Я в класс умеющей читать Пришла – и мне легко учиться, Хочу науки все впитать, Чтоб вызнать, где моя Жар-птица. В отличницах -- по класс шестой. Любила школьные тусовки. Всех увлекаю за собой В кампаниях по заготовке Металлолома и бумаг... Макулатурные походы Кто изобрел? Наверно, враг... Я с первых дней и все те годы С Галюхой Хлоповой дружу, С Румянцевой дружу Светланкой. Без взрослых с ними в лес хожу С ночевкой, чтобы над полянкой Летели искры костерка — И разговаривать до зорьки, Что поднимается, ярка, А иволги лесные, сойки Ее встречают галдежом... Двенадцатое – пик апреля. Шагаем по лесу гужом... Еще и не омыла перья Весна залетному грачу... Как перебраться через речку? — Галдят ребята. Я молчу. Капусту, волка и овечку, В задачке, впрочем, был козел Я вспомнила – прямой аналог. Друг Гера в сапогах пришел И я... Что ж, пусть потом в анналах Запишут: лишь, писец, не лги, Не излагай сюжет превратно: За речкой Комлев сапоги Снимает, с ними я обратно Перехожу, а в них второй «Турист» за речку переходит. Прошли мы с Герой. Он, герой, Меня в обратный путь проводит... Нас план осуществлялся до Определенного момента. Лед выстлал нашей речки дно. Перехожу. Довольно мелко. Отяжелели сапоги. Они в руках уже как гири И заплетаются шаги... Эх, надо б, чтоб теперь другие Хоть пару раз взамен меня Прошли, я размышляю... Поздно! Себя ругая и кляня, Я в речке поскользнулась... Сложно На люду подводном устоять. Как видите, не устояла. Обувку Комлева спасать Желала – не себя спасала: Держала руки высоко -- И сапоги не замочила, Что было вовсе нелегко... Закону Архимеда было На ком себя в тот миг явить: Вода подталкивала снизу, Я поднялась, меня сушить Взялись все дружно, чтобы шизу В бронхит не перейти глухой. Собрали с миру по одежке, Переодели – и плохой Исход отмелся в подитожке — Не заболела – спас Господь... Гуманитарные предметы Впивала в школе в кроь и плоть. Литературные сюжеты Так увлекательно до нас И страстно доносила Лора Свет Анатольевна, что класс Офилологел до упора И многие потом пошли Вослед за ней на факультеты Гуманитарные... Смогли — Немногие: судьбы запреты... Владимир Палыч Ситов, наш Директор углублял проблему — Был полиглотом. Эпатаж Ему не свойствен... Их тандему Противоборствовать нельзя. Меня, как многих, потянула Гуманитарная стезя — Призванье в темечко кольнуло. Владимир Ситов на войне Был переводчиком военным. Потом в Вахтан вернулся, вне Сомнений – классным был, отменным — О т Бога – языковиком. Такое выпало везенье: Учиться у великих, в ком — И мастерство, и вдохновенье. Знал Ситов девять языков. Преподавал легко немецкий, Английский, итальянский... Зов Романтики режим советский, Зов дальних стран и городов Душил – и лишь в сороковые Володя Ситов мог на зов Откликнуться – в года лихие, Когда по свету пошагал И побывал в далеких странах. Его подзаведешь – и шквал Воспоминаний острых, странных На нас обрушивает он, Забыв спросить у нас уроки... Когда с умом подзаведен, Обычно въедливый, престрогий, Он тотчас отмякал душой — И будто на лесятилетья Внезапно молодел... Большой Прошел путь жизни – и созвездья Сияли разные ему. Жизнь человека – как былина. Фашистскую рассеяв тьму, Дошел с Войсками до Берлина. Умишком детским как пойму: Он, Ситов, одолел два вуза. Из полудурков никому Не вынести такого груза: Мостостроительный сперва, Филологический – позднее. Его вмещала голова Аж девять языков! Не смея О подвиге таком мечтать, Учусь немецкому хотя бы... О математике. Видать, Мозги в сравненье с папой, слыбы. Он приохочивал меня К царице знаний с малолетства, Да корм был, видно, не в коня, Не приняла сего наследства. И с пеньем та же кутерьма. Великолепно пела мама. Мне не сравнится с ней. -- Весьма Способна! – убеждал упрямо Учитель музыки. – Давай Поставим голос по науке! — Видать, проехал мой трамвай — И я не извлекаю звуки Бельканто из моей души... А с биологию любила... Душа, хоть что-то соверши! И совершила – навиршила: Я – восьиклассница. Куда Девать глаза – заколебали: В районке, «Знамени труда» Вирш первый опубликовали... И вся Шахунья, весь район Мою фамилий читает — И шепотки со всех сторон: -- Она! — Ах, слава угнетает... * * * С золотыми кудрями девчонка... Называли все рыжей, смеясь. И девчонка от нас потихоньку Все ревела, к подушке склонясь. Годы шли. Но, как прежде мальчишки. Говорили, что рыжая ты. Ты читала хорошие книжки И твои уносились мечты В те края, где царевич прекрасный, Златовласку свою отыскал. И в твоихъ волосах словно в сказке, Золотистый светился металл. Год за годом прошли чередою, Стала девушкой ты -- и впервые Вдруг назвали тебя золотою, Парни. Те, что дразнили доныне. Мы тогда еще в школе учились, Но уж шел разговор между нами, Что тогда ты впервые гордилась, Золотыми, как солнце кудрями... Судьба вела, творить веля. С подружками мечты-надежды И впечатления деля, -- Журфак,— - уже шептала,— - где ж ты? — С ровесницею-тетей я Надеждами делилась в письмах. Уже вела стезя моя Определенней ввысь и ввысь.. Ах! Приходят новые стихи. Их вновь районка публикует. Нельзя сказать: я от сохи, Но все ж сельчанка – и ликует Душа, приподнимаясь в рост... И в нашей школьной стенгазете Юнкоровский мной занят пост... Хотят взрослеющие дети Подняться по своей судьбе Аж до призванья, до вершины... Как тяжко: без побед в борьбе Проблемы те неразрешимы. Когда на место – целый взвод — Один лишь победит в боренье... Редакция меня зовет В Шахунью. Литобъединенье Ведет здесь Юлия. Она, Михайловна, корреспондентом Трудилась... Тоже голодна По славе. Тем экспериментом Редакция спешит помочь Шахунским творческим ребятам Косноязычье превозмочь... -- Ты, Зиночка, у нас с талантом, Твоя стезя – литинститут! — Внушает твердо мне шефиня. Все дифирамбы мне поют. Но крепко-накрепко заклиня Мои мозги, зовет журфак. Малой хотела быть шпионом — Втемяшилось надолго так. Позднее поняла, что в оном, Корреспондентском, бытии Задачи со шпионством схожи: Пропагандистскии бои, Добудь, хоть вывернись из кожи, Сенсации -- и репортаж Сооруди феноменальный. Есть и шпионский антураж. Порою и шпион нормальный Под журналиста закосит... Я восьмиклассницей впервые В Москву попала... Наш визит Проездом – краток. Как шальные, Шарахались туда-сюда... -- Вы МГУ мне покажите! — И «колосистая» звезда Сияет надо мной в зените. -- Гори, гори, моя звезда! — Монетку бросила на счастье. Я точно возвращусь сюда!... Подходит время возвращаться — Определилась четко цель. Мне «Журналист» приносят с почтой -- И понимаю: сесть на мель Не вправе... С подготовкою прочной Такие крепости берут. Подготовительные курсы В Москве заочные введут — Мобилизуются ресурсы: Учусь и в школе и на них, На курсах два последних года Усидчиво в завалах книг Пусть даже теплая погода Зовет на речку или в лес. А с полученьем аттестата — В столицу – финишный процесс -- Преддверием большого старта... Сейчас о важном, дорогом: Я статью в деда – сбита плотно Токарным божеским станком Обточена – и беззаботно Росла до той поры, пока Парнишки девочек не видят... Меня с «токарного станка» С фигурой снял Господь, но принят У пацанов стандарт иной... На танцах подпирала стенку Своей широкою спиной... Обидную и ныне сценку Представлю – в горле запершит... Ребята обо мне с усмешкой: -- Зинок бежит, земля дрожит... — Эй, парень, приглашай, не мешкай! Но парень мог потолковать Со мною, выбившись из круга... Но тут же с парнем танцевать Обычно шла моя подруга. Мне парни често говорят: Им по комплекции не пара. И этот отвернулся, гад! За чьи грехи такая кара. Трифилов Вовка в классе мог В защиту выступить, мол Зинка — Не девка – чудо, самый сок! А здесь... Печальная картинка... Я привлекала тех ребят, Что были возрастом постарше. Вот те цепляли все подряд... А после на армейском марше, Услышав хриплое: -- Привал! Земляк из потной гимнастерки Мой школьный снимок доставал Похвастаться, что, дескать, зорьки С такой красавицей встречал... На службу многих проводила. Тот мне писал, тот не писал. А после службы их женила — Спешили – словно был аврал. А мне бы доучиться в школе, А замуж школьницу не брал Никто – источник тайной боли... Вот танцы снова. Я стою. Не жду чудес. Кружатса пары... Шагает в сторону мою Красивый черноусый парень. Так нравится, что в горле ком. Конечно, пригласит подругу. Подругам тоже не знаком... Как? Что?... Я с ним лечу по кругу — Представьте – пригласил меня! Казалось, упаду от счастья! Тот вечер, радостью пьяня, Не тает в памяти... Кружатся Простенки, пол и потолок, Созвездья в небесах и «крыша». Земля уходит из-под ног. Со мной Мухамедьяров Гриша! И все другие вечера — Мы, значит, стали с ним встречаться... Но – аттестат... -- Тебе пора В столицу... — Обещаньем счастья Полны и речи и мечты... - Меня в столице не забудешь? -- Так не шути... — -- Уедешь ты... -- А ты дождись – счастливым будешь... На курсах сессия. Она Перетекает в конкурс плавно. Бумаги собраны. Полна Волнений и надежд. И славно, Что папа с мамой довезли Меня до МГУ-шной двери, Найти кузину помогли Полину... Веря и не веря, Напутствовали на успех — И в Минск на скором укатили... В приемную в толпе средь всех Стояла... Там москвички были. Их по свободной узнаешь Манере запросто держаться... Да, золотая молодежь! Шутить готова и смеяться. Я вижу парня-соловья — За эскападой эскапада... -- Ну, что своишь, как не своя? Я -- Юра Гармаш! -- Очень рада! — Да, рада, что заговорил Со мною здесь, провинциалкой — И моментально одарил Улыбкой светлою и яркой... Я документы подала... -- Есть публикации? -- Конечно! -- Вы на дневное? -- Да... -- Игла, Шпиль над высоткой всесердечно Воображенье теребит. Особо – абитуриентам. Кто – со щитом, а кто – на щит... Борьба... Нет места сантиментам. На сочиненье – собралась, Сообразив: Лениниана Сверхперспективна. Я зажглась. Тем паче – Лорочке осанна Свет Анатольевне. Она Давала эту тему в школе. Предполагаю, что одна О лениском по доброй воле Я стала факеле творить. Нет, дескать сил, что этот факел Могли б когда-то погасить. Надеялась, что на журфаке Уже за тему высший бал Мне априори обеспечен. И мой журфак не сплдоховал: Пятеркой мой подход отмечен, О чем проговорилась вдруг Аникина на устном русском, Когда волнение-испуг И непривычка к сверхнагрузкам Меня к заминке привели... -- Не торопитесь... На «отлично» Сдать сочинение смогли — Здесь запинаться неприлично.. -- Услышав, что на первом – «пять», Взяла себя тот час же в руки, Смогла и устный так же сдать, Старалась -- «мученик науки»... Мне снился сон.. Он был таков: Дед Миша, бабка Катерина, Да, те -- из Девятиреков, Мне шепчут: -- Чернышевский, Зина... -- Так ведь его в билетах нет... -- А все равно прочти, не лишне... — И я прочла о нем чуть свет... Билет... Его не протрындишь, не Упомянув «Что делать?»... Сон Был вещий, оказалось, в руку... Немецкий... Я держу фасон. Директор Ситов в нас науку Сию надежно вколотил... Ни разу не оговорилась... За что мне балл понижен был? За что «приемщица» озлилась? «Четверка»... Остается шанс... Но за историю боялась... Историк школьный в пьяный транс Входил ежеурочно... Вялость И игнорация всего: -- Параграф прочитайте сами, А я посплю. Не до того, Чтоб рассусоливать здесь с вами... — Мой папа предложил сестре, Двоюродной моей Полине, Чтоб знания вошли острей И целостность придать картине, Смысл и уверенность придать И избежать ошибое дабы, Мне репетитора нанять На эти три денька хотя бы. Нашли, в газеты кинув клич. На зов явился умный, дельный И обаятельный москвич. За три денька к картине цельной Привел ту кашу в голове, Что школьный пьяница оставил, Сдала. «Пятерка». Кто б Москве Меня с вступлением поздравил? Но поступила ли? Вопрос... Иду в комиссию... С ответом Мне, отворачивая нос, Здесь медлят... -- Будь же человеком,— — Один другому говорит,— — Брось в список взгляд... -- Ты кто? -- Козлова... — Тот длинным списком шелестит... -- Читать умеешь? Вот... — Готова Всех в мире перецеловать. Там есть Козлова Зинаида. И, значит, можно уезжать — Объявлена судьбы орбита... В ажиотаже мчу домой. Сжигает острая отрадка. Мовшаево. Здесь поезд мой Меня покинул – пересадка. А в тот же час сюда другой — В Шахунью – прибыл из Вахтана. На нем знакомой гурьбой -- Учительская вся ватага — На совещание... Идет Навстречу папа, обнимает. Вопросов мне не задает — Он видит, как лицо сияет. Директор Ситов колобком Навстречу выкатился юрким... -- Что? -- Поступила! -- Вот о ком Не представляла, что столь бурным Его окажется восторг: Запрыгал просто, как мальчишка — Вопль торжествующий исторг. Ему – на совещанье – фишка, Что выпускница – в МГУ! Так своевременно вступила, Впервые, кстати... Я могу Понять его восторги... Было Мне чуть неловко и светло... Учителя со всей округи Поздравили меня зело Приветливо... Потом подруги Вахтанские свой пай внесли, Меня с успехом поздравляя, Слова сердечные нашли, Что согревали. Окрыляя... А Гриша... Без шнго Вахтан Как будто вовсе стал безлюдным. Он в Ленинграде. Ищет там Судьбу... С предощущеньем смутным, Что разбежались две стези. Я не желаю примириться... Судьба, разлукой не грози, Еще мы встретися... Столица, Пятиэтажный филиал На Ломоносовском – общага. Кого Господь в товарки дал? С опереженьем на полшага Вселилась в комнатку. А в ней — Еще заочные девчата, А с ними – пополам – парней... Наутро унеслись куда-то... Когда с полученным бельем Вчера шагала в корпус третий, Вдруг: -- Зина! — Крик – и радость в нем. Так мог кричать один на свете. Кто? Юра Гармаш. -- Поступил? -- Конечно, только я – заочник... -- Я – на дневном... -- Уверен был — Поступишь! Я в прогнозах точных Собаку съел. Я верил, знал, Что мы увидимся с тобою... — В тот день уже он улетал. Никто не властен над судьбою. Договорились: письма слать Я до востребованья буду, Ответов терпеливо ждать... -- Напишешь? -- Если не забуду... — Он жил в Ростове-на-Дону, Служил газетным фотокором. -- Прощай! -- Сегодня не усну... — И разошлись по коридорам... Соседки стали подъезжать... -- Ирина. Я из Ашхабада. -- Наташа! -- Люда! -- Лена! — Знать Покуда больше и не надо... На койке слева у окна — Мое духовное пространство. Сентябрь – студенчества весна. Дика нагрузка. Постоянство Ее давленья на мозги Спервоначала потрясает — Буквально не видать ни зги... Но дружба с юмором спасает... Подруг поближе узнаю, Вошедших волею журфака Стремительно в судьбу мою. Вот Черепанова... Писака, Сумей воспеть ее красу. Себе Ирина знает цену. Едва ли я себя несу С таким достоинством... Антенну Мгновенно на нее любой Мужик настраивал московский. И вправду хороша собой... Она тургеневской, толстовской И чеховской красе сродни Богатством внутреннего мира. С кем хочешь девушку сравни — Всех будет интересней Ира. Чей темперамент всех южней? Без колебания – Молчанской Наташи. Крепко дружим с ней. В своем кругу ее Кричанской За кишиневский нарекли Необоримый темперамент. Услышать девушку могли За полверсты. Подруг орнамент Украсит Людочка собой Савельева – большой ребенок. С любой неправедностью в бой Вступить готова, «октябренок» Наивный юный пионер: -- Да как вы можете такое?... — Ким Лена старше... Нам пример, Наставница... Уже рукою Она газетную судьбу Потрогала – с солидным стажем... Жалела, что влилась в гурьбу Нас, дневников... Похоже, в нашем Полудетсадовском кругу Ей, зрелой, взрослой некомфортно. Что ж, я понять ее могу: Так инфантильно, беззаботно, Как несмышленому мальцу — От шалостей давно отвыкла -- Как нам уже ей не к лицу Вести себя... Грустя, притихла, Заочным грезит... Ей видней... Наш факультет – плавильный тигель. Мы обживаем с первых дней Наш темноватый тесный флигель. В зоологический музей На лекции послушно ходим. Рыб заспиртованных и змей В витринах – и иных уродин Здесь наблюдаем перед тем, Как нам Митяева о Марксе Начнет трындеть... Оно нам всем — Как, помнишь – «Есть ли жизнть на Марсе?», Но делать нечего – учи, Их многословье конспектируй, Недоуменье исключи... Ну, что ж, давай, пропагандируй, Профессорша... Истпарт, марлен Ложатся бременем на плечи, Придавливают. Встать с колен Нельзя... Нам души искалеча И промывая нам мозги, Заталкивают в нас партийность. Сопротивляться не моги! Кучборская... Ее витийность И вдохновенный артистизм, Нас опьяняет, как пирушка. Невероятный магнетизм. Нас вводит в полный транс старушка — И забываем обо всем... Вослед ее речитативам И мы гекзаметры поем, Высоким вдохновляясь чтивом... Татаринова... Так она И женственна и органична. И в древне-русский влюблена Материал свой гармонично. Марленщик – интеллектуал. Следить за изложеньем – мука. Нас в журнализме подковал, В социологии... Наука Сия пока не до конца Понравилась партийным бонзам. Ее советского творца, Что показался слишком борзым, Леваду, выпихнул ЦК И с кафедры и с факультета. Ну, Прохоров, стоит пока, Рисует графики про это, Что нам осмыслить нелегко. На лекции уныло киснем. Мы от марлена далеко, Но, может быть, еще осмыслим, Добудем из навоза клад... Я раздобыла адрес Гриши — И покатила в Ленинград — Позвал... Наташи и Мариши Столицы северной, поди, Им неминуемо пленились. Красив, как Аполлон, гляди... Но наши судьбы не сложились. Он понял это раньше. Я Еще иллюзии питала, Но охлаждения змея Уже под кожу мне вползала. Судьбы совместной больше нет, Но я за прошлое цепляюсь — Во мне его глубокий след, Еще борюсь, сопротивляюсь. -- Я напишу тебе письмо! -- Пиши. Наверное отвечу. Засохнет вскорости само... — Он предрекает. Не замечу, Как новых ярких встреч дурман Воспоминания погасит, Эпистолярный наш роман Иссякнет сам собой. Украсит Мою судьбу веселый круг Друзей столичных, новых, шумных. И каждый этот новый друг Затмит меня... -- Неправда, умник! Тебя ничто мне не затмит... -- Эх... Будет столько впечатлений! Чуть погрустишь, но отболит... --- Я в поезде в плену сомнений. Он – убеждает разум. – прав. Душе не хочется мириться, Что эпилог сердечных глав, Расписывает мне столица. Ведь можно,— - думается мне, Учебу бросить, переехать. Ведь он для сердца – свет в окне... Но и журфак... Как быть? Что делать? В вопросах маялась всю ночь. Брльна дилеммою недетской — И никого, кто б мог помочь... А первой парою – немецкий. Она уже ведет опрос, А я-то в полусне тонула. И перед ней, как альбатрос, Вдруг носом клюнула, всхапнула. Я подпирала лоб рукой, Но как же пересилить дрему. Афронт? Афронт. Еще какой! А немка рядом чуть не в кому Впадает. -- Наглости такой Вовек, Козлова, не забуду! — Упреки из нее – рекой. Я – что: оправдлываться буду? Общага наш «семейный» дом. Живем в нем дружно, как сестренки... Просторных нет у нас хором И кошельки чрезмерно тонки, А часто – и совсем пусты — Когда неделя до степешки. Бледны не ради красоты -- Такие не про нас потешки. Спсительный бесплатный хлеб В столовой заменяет мясо. Плюс чай за три копейки... Мне б Стройнеть, но не уходит масса... -- Займи копеек на метро! — И улыбнемся лучезарней. Воздай, Господь, им за добро -- Нам не отказывают парни. Но не вернуть им не моги: Они не Ротшильды, не Крезы — И наши общие долги, Как у Бетховена диезы Для виолин, фаготов, труб, Висят на двери партитурой. «Головкин – гривна, Гришка – руб., А Зинкин «кот»... С такой фигурой Я нравлюсь зрелым москвичам — Тридцатилетним и с деньгами... Внимаю сладким их речам, Хожу в кафе... -- Вот здесь я с вами, Но мне кусок не лезет в рот: Мои подруги голодают... — Кто денег просто так дает, Другие щедро покупают, Еду... Моих свиданий ждут Девчата, как небесной манны. И в «партитуру» попадут Вполне достойные осанны, Те «хахали» мои, «коты», Что тоже не были богаты, Но строили к мечте мосты, Нас выручая – «меценаты»... Наташа. Ира, Лена Ким — Южанки. А суровый Хорош Велит и им, как остальным, Встать на лыжню без спора промеж Привыкших к лыжам северян.. С Савельевой промчались шустро. Морозный воздух в парке прян, Снежок в искринках перламутра. Как Черепанова потом Преподносила ту картину. -- Шаг только сделала с трудом, А рядом, как ракету, Зину Со страшной скоростью влекло... Я только вновь в дыжню попала, Как сзади звонкое зело: -- Ир, уступи лыжню! — Сначала Пытаюсь разогнать шаги И продолжаю путь упорно, А сзади капает в мозги: -- Ир, уступи лыжню! – задорно Козлова – и летит вперед — А я запутываюсь в лыжах. Что делать – кто их разберет?.. Вся раскрасневшись, в лохмах рыжих Летит Козлова – и опять: -- Ир, уступи лыжню! – взывает — И улетела – не видать... Упрямства-то и мне хватает. Я делаю широкий шаг, Обалдеваю: ведь, как прежде: -- Ир, уступи лыжню! – в ушах. Зверея, не дую надежде Угаснуть – и шагаю вновь. Я пропотела и простыла. Немного и застынет кровь — Морозцем крепко прохватило. А в дополненье ко всему, На пятую свалилась точку, Как мне подняться, не пойму — А Зина – мимо по кружочку. Снимаю лыжи, чтоб дойти В ботинках до начала круга. Но вот, не завершив пути, Гляжу: опять летит подруга. До базы еле доплелась. Навстречу мне без лыж – Козлова: -- Ждать, Ира? – Покатались всласть, Но в голове рефреном снова: -- Ир, уступи лыжню! – Свихнусь... — Ирину по утрам будили Всем курсом... -- Отвали, проснусь Сама... -- Мы подходили К ее постели много раз. Ирина смачно материла, Швыряла что попало в нас, А после нас же и корила, На третью пару опоздав, Что мы ее не разбудили Савельева... Души состав -- Правдоискателький... Любили Девчонку за максимализм Самоотверженность стремленья Помочь, безбрежный альтруизм... Она – без страха и сомненья Пойдет на подвиг за друзей — Такое нравственное чудо — Хоть сразу помещай в музей — Феномен, личность ниоткуда. Был случай – написала мне По школе лучшая подруга. Ужасно худо было ей, Галине Голубевой... Туго Душила девушку судьба, Сама пыталась отравиться... Общажных кумушек гурьба Над Галей начала глумиться: -- Несчастный, видите ль роман. Подумаешь, какая цаца: Добавь на физию румян — И выйди на проспект – сниматься. Подцепит новый мужичок — И позабудешь неудачу... — Реакция такая в шок Меня бросает. Горше плачу. Подруга до того дошла, Что исключат из института... Беда в дорогу позвала: Коль беспросветная минута, То легче, если рядом друг, Поддершивающий морально, С кем разорвать давящий круг Легко... Поехать – актуально, Да только трешка в кошельке, А надо бы хоть вдвое больше, Чтоб в толчее и холодке Домчаться... С каждым мигом горше Подруге без поддержке там... -- На день куда-то мчаться глупо! — Устроили девчонки гам. — Коль хочет в состоянье трупа Твоя подруга перейти — Не убедишь и не поможешь. Себя лишь с нею до кости С подругой за одно изгложешь. Савельева: -- Вот трешка. Едь. Ведь ясно, что зовет подруга. Дала бы что-то и на снедь, Да больше нет... Затянешь туго На платье узкий поясок... Не каждый день хотят травиться. А нам поголодать денек Полезней, чем потом томиться От чувства собственной вины... — Я тотчас укатила в Горький — Где убедилась: так должны Мы поступать всегда. Нестойки Порой друзья, но если друг Примчится и поговорит с тобою Да укрепит упавший дух, То сможешь совладать с судьбою. Я в общежитиях нашла Трех одноклассников вахтанских. Совместно Галины дела Мы утрясли. Страстей испанских Сумели вместе избежать. Они пообещали Галю Впредь в поле зрения держать. С тех пор – лечу и помогаю Всем, кто окажется в беде С тогдашней Людиной подачи. Лишь только: -- Зиночка, ты где? — И отступают неудачи. Молчанская Наташа... С ней Мы – как взаправдаштие сестры. Она навек в душе моей. Мои воспоминанья пестры. В них вечтно Наткин крик и визг — Фонтан эмоций, темперамент. Шумна, как пилорамы диск. Но – не продаст... Таков орнамент Моей студенческой тропы. Ким Лена – из ташкентских грядок. Мудра... Коллизии судьбы Умела приводить в порядок, Все по ранжиру разложить, Во всем детально разобраться, Что крепко помогало жить. Сестринства нашего и братства Она – по праву – аксакал, Пускай без бороды и в юбке... В разлуке кто не тосковал? А нервы детские так хрупки. Два первых месяца в Москве, Куда себя девать не знала. Брожу по улицам в тоске — По дому и семье скучала. Одна седьмого ноября. В иллюминации столица, Мою тоску усугубя: В такие дни – родные лица Дарили радостью меня. Как в этот праздник одиноко! По переулкам семеня Безсильно, словно бы от тока Внезапно вдруг отключена. Жду будней. Там хотя бы дело, А в праздник день-деньской одна. Листва шуршала, шелестела... Вдали от мамы с папой мой Настрой унынье отягчало На Новый год уже домой Помчалась. Сильно полегчало. Изобретатель Гилденбрандт Нас стенографией ущучил. Но не у всех к сему талант Предмету. Сильно бы помучил. Среди студенток есть одна В предмете профессионалка. -- Дай всем списать нам. Ты должна! -- Должна? Берите. Мне не жаалко. — Так ту препону обошли, Попортила немало крови. Ну, на машинке-то смогли, Хоть многим пишмашинка внове. И я на факультете с ней Впервые тесно подружилась. Тот навых – до скончанья дней... По курсовой – четверка... Длилась Стезя семестра только пять Обычных месяцев... Но вечность Сравнима с ними... Исполать — Втемяшены во всесердечность. Апофеозом ярких дней Стань, сессионная страница! Сдавать Кучборской пострашней Чем даже с Цербером сразиться. Билет отчаянно взяла — Ведет в неведомую сферу. Интуитивно начала, Копируя ее манеру Жестикулировать, вещать... Харизматические фразы Ее в пространстве размещать — И не могу от той заразы Избавиться... Она глядит Смешливо, с пониманьем мудрым... Подруги думают: чудит Козлова – и меня за кудри В сердцах подергает Сама... Она же помогла вопросом. Из закоулочков ума Вытаскиваю будто тросом Детали – и давю ответ На удивление четкий, дробный... -- Ну, хорошо... Но вот совет: Синопсис текста впредь подробный Сперва извольте изложить, А лишь потом его анализ... Прошу сие не позабыть... — Подруги: -- Как мы волновались! Твое актерничанье в дрожь Бросало. Пела так трагично... Что? -- «Хорошо»... -- Ну, ты даешь! Зачетку дай... Да здесь – «отлично»!... И душка- Прохоров актер. Но стиль другой. Ведь он – мужчина. И он с экзамена попер. За шпору. Важная причина. Пришлось потом пересдавать. Сидел, глядел во все очечки, Чтоб не пыталась вновь содрать. Ответ вытягивал до точки. И возмущался: почему. Коль знаю, не отвечу сразу? А так приходится ему Трясти вопросами заразу, Вытряхивая по словцу Ответы из моих извилин. Так сессия идет к концу... По русскому у нас Калинин. Такие сочные всегда На лекциях давал примеры. Что ни профессор, то – звезда... Куда-то делись кавалеры... Да вот же Гармаш! Чудеса! Не забываем заниматься. Но в день хоть час, хоть два часа Находим, чтобы пообщаться, Сходить в кино и погулять. Он старше десятью годами, Стараюсь чувств не накалять, Пока нет ясности меж нами... Каникулы... Скорей домой. Я там душою отдохнула. И вот уже семестр второй Нацелил всех орудий дула На нас. Но мы уже не те. Уже уверенней и проще — Мы ближе на шажок к мечте. Теперь на трудности не ропщем. Осваиваемся в Москве. Свободнее на факультете. И не оценки в голове, Когда нас вовлекает в сети. Соблазнами Москва. Теперь Без колебания закрою Аудиторийную дверь — И подружусь тесней с Москвою. Высокой целью задалась: Все посетить кинотеатры, Музеи и театры... Всласть Столичных улочек стоп-кадры Запечатлела в голове... Когда Гришутка Ованесов Услышал, что была в «Москве»- Кинотеатре, -- Тешишь бесов,— — Уж на Можайское шоссе Пошла бы, все-таки поближе! — А с ним поудивлялись все. Ну, что же, пусть и всем и Грише Так удивительно сие, А я брожу по закоулкам, Душевное творю досье. Бесчувственным холодным чуркам Мое пристрастье не понять, А я хочу мою столицу До камешка в себя принять, С Москвою навсегда сродниться. Семестр тем временем идет. А кульминацией семестра Уч. практика. Меня берет В свою команду шеф «оркестра» Сам Дзялошинский... Репортаж Об «Ил-62» писала. -- Строк триста под него мне дашь? -- Нет, триста – много. -- Двести – мало. -- Даю тебе сто пятдесят — И больше не проси, Зинуля. Зато с «Козловой» поместят, С фамилией. -- Бери, жадюля! Хоть тренировочный полет Достоин даже разворота. -- Так, написала и – вперед! -- А мне еще писать охота. Тогда заметку принеси О тренажере для пилотов. Строк двадцать. Больше не проси. Без подписи. -- Была охота! Но все ж и тренажер ему Я описало малострочно. Ведь я в команде. Потому Стараюсь. Собрана досрочно Подборка. Номер вышел в срок Обычных много интересней Студенческий... Еще шажок, Еще куплет судьбы, как песни. О логике. Кириллов – зверь. К тому же – женоненавистник. По два-три раза входим в дверь Сдавать зачет. От взглядов кислых Его скисаем до того, Как выдаст нам билет с задачей. Никто не знает ничего. И, видимо, нельзя иначе, Коль даже Ленин, сам Ильич По логике имел четверку. Кириллова навязший спич Нам растравляет раны только: Курица не птица, Женщина не логица. Пренебрежением печет... Похоже, в чем-то сам ущербный. Я все же выбила зачет, Не задержав процесс учебный... Ох, сессия... «Декамерон» -- Как неизбежность для девчонок. И Шведов с комплексом. Им он Всех доставал нас до печенок. Но не ему меня смутить. К скабрезностям в Москве привыкла, Сумела даже пошутить. Аудитория притихла. Он только хмыкнул, осознав, Что я сама смущу охотно. -- Зачет! — Бесстыдное поправ Бесстыдным, прижимаюсь плотно К профессору... Красней, милок. На миг, но ни вздохнуть ни охнуть В тот миг бесстыдный наш не мог. А мог и в обморочек грохнуть... -- Так я пошла? -- Идите, всё... Иду, зачеткой помавая... Могла б и накрепко в лассо Поймать, но у меня иная Совсем отдельная стезя... Мне снова повстречался Гармаш... Мне показать ему нельзя, Что влюблена, в груди пожар... Наш С ним странен дружеский союз: Два раза в год друг друга ищем, Когда в столице сводит вуз. Даются встречи нам, как нищим, Да в сессионные деньки, Когда готовимся к зачетам, Сидим недвижно, как пеньки... Он, Гармаш Юра... Эх, да что там — Отвечу без обиняков: Мне нравится он бесконечно, По-крупному, без дураков, Отчаянно, полносердечно. А есть ли чувство у него? Молчит, не подает и знака. Похоже, в сердце – ничего... Что ж, промолчу и я однако... Он намечает переезд В Москву по зову «Комсомолки»... -- Не выдаст Бог – свинья не съест! — Возможно, рано на осколки Мне чувство робкое крушить. Решили, что из студотряда Я напишу, где буду жить, На «До востребованья»... -- Рада, Что повидались... -- Тоже рад... Что ж, «дан приказ»: ему – в столице, Ей – в астраханский студотряд — Трудиться, на жаре пылиться. На сафре помидорной... Мы В палатках у реки Ахтуба. Кто строит, ну, а мы – умы! — Нежнейше, нипочем не грубо, Зеленоватыми с кустов Снимаем крупные томаты... А этот в рот попасть готов... Нельзя! Дисфункцией чреваты Желудка жадные глаза. Нам это сразу объяснили. Понятно. Стало быть, нельзя. Снимали, в ящики грузили — И относили на весы. Во всем положена отчетность. Трудясь, не смотрим на часы. Томаты, понимаем – срочность... Отряд межфакультетский. Нас — Сто шестдесят здесь, МГУ-шных,— — В «Плейбой» любую хоть сейчас. А из подруг прекраснодушных Здесь Ира с Людой, а еще — Примкнувшая Чуйкова Галя. Работаем -- к плечу плечо, Всегда друг дружке помогая. Шлю письма Юре, а в ответ — Ни строчки. Я предполагаю, Что Гармаша в столице нет. Тружусь, а Юру не ругаю. Вот на прополку сорняков На рисовых полях послали. Полезен рис, но он таков, Что нам с китайцами едва ли В соревнование совладать. Китайцы круглый год на рисе, А нам все нужно показать, Разобъяснять... А рис в капризе От неумелых рук расти, Возможно, вообще не станет. Народ, студенточек прости... Мы нашей командирше Тане, Биологине отдаем, Как должно, ежедневный рапорт. Мы жизнь бессонную живем: Подкрадываются, чтоб лапать Южане, парни-волгари — И не отверишься, хоть тресни. А от работы волдыри, Но у костров горланим песни. Набегом на колхозный сад. Мы налетаем, как хунхузы. Хоть нам машинами в отряд Привозят яблоки, арбузы. Ударишь палкой крупный шар — И выешь ложкой середину, А остальное – мухам в дар... Холера, впрочем, всю «малину» Нам пресекает: карантин. В село нас больше не пускают, Сельчанин так же ни один К нам не ходок... Нас отправляют На теплоход «Туркменистан» -- И восемь дней везут по Волге Вначале к Ленинским местам — Ведь год-то Ленинский! На полке В каюте восемь суток ныть? -- Давайте-ка устроим свадьбы! -- Кого намерены женить? -- Да, в женихи кого избрать бы? -- Мы с Димы Линника начнем. -- Кого в невесты жаждешь, Дима? -- Козлову Зину... — На своем Он настоял. Необходимо Смириться. Если уж играть, То, как в младенчестве – серьезно. -- Обряд дотошно соблюдать! — Басит Молчанов Эдик грозно, Строитель, выбранный попом... Из простыней казенных платье Мне сшили... Фата? -- Давайте проведем Из бижутерии изъятья... -- Возьмите пряжки от моих Парадных белоснежных туфель... -- А кольца? Кольца для двоих? -- Да из фольги! — Упиться в дупель На этой свадьбе не дано А все же подано калымом За Зину пиво и вино... О дне том, чистом и невинном, Все будем вспоминать потом... Всю процедуру, как по нотам Сыграли, пляшем и поем, Нацеловалась с обормотом Под крики «Горько!»... Уж играть, То так, чтоб даже Станиславский «Не верю!» не хотел орать... Добавили веселой краски В холерный скучный карантин. Предполагалось, что разводом Назавтра брак наш сократим... Но с тем разболтанным народом Сценарий доосуществить Мы в полной мере не успели. Так, значит, мне навечно быть «Женою» Линника... На деле, Когда встречались в МГУ, «Женой» и «мужем» обзывали, Нагнав на девушек «пургу», Что Линника сопровождали... А Гармаша в столице нет. Не знаю даже, что и думать. Растаял невесомый след. Так что – по парню носом хлюпать? Сентябрь встречаем во дворце — Журфак справляет новоселье. И... на Вахтан. В моем сельце С моим приездом шум, веселье. Курс на картошке, а меня, Учтя холеру, отпустили... Здесь – Гриша... Радостью пьяня, Поговорили, погрустили О давнем просто, как друзья. Любви и боли нет подавно. Прошла эмоция сия, Растаяла – и добронравно Мы погуляли по местам, Что памятны по старым встречам. -- Ты помнишь, здесь... -- Ты помнишь, там... — Расстались... Удержаться нечем... А наш дворец на Моховой Иным казался лишь сараем... Нет! Там – Господь над головой. Он для меня остался раем. На баллюстрадном этаже Здесь назначаются свиданья. Важнее в жизни нет уже, Да и не будет больше зданья. Мы разлетаемся с утра По этажам и закоулкам, Где знаний новая дежа На нас из уст пророков гулко Вывыливается – хватай! Пророки щедры и беспечны. К мозгам их мудрость приплетай, Спеши – ведь и они не вечны... В конспекте каждая строка Нам – неизменно – откровенье. Еще великие пока Творят в счастливом вдохновенье Имеют к каждому подход. Их души не подвластны чванству... Журфак по-своему ведет К патриотизму и гражданству. И ироничный Ковалев, Родной словесности маэстро, И педантичный Киселев, Что в полосе укажет место, Заметке, очерку статье, И Селезнев – по диамату — По сути – по галиматье, Нас учат, в руки взяв гранату, Пасть, как Матросов за нее, За Родину – на амбразуру... Не только в головы знатье Мы впитываем – в души... Гуру — Великие... Других журфак Не знает – не нужны другие. Великих – дополна, ведь так? Они – навечно дорогие. Военка – вторник... Сей предмет — По практике патриатизма. По правде – неприятней нет: Бинты, уколы, банки, клизма. Здесь истинный патриотизм. И все российские царевны Когда-то не чурались клизм, Трудясь в госпиталях у Плевны И в поездах на мировой... Мы учимся уколы ставить Пока на «попе» неживой, На муляже... На нем поправить Ошибки можно, чтоб потом Нам это делать без ошибок На теле чьем-нибудь живом... С улыбками и без улыбок. Но лучше обойдись без клизм. Поставлю баночки – похвалишгь.... И, кстати, женский организм Я стала понимать тогда лишь... Ценнейший навык обретем... Я поднимусь на баллюстраду. Шикарный нам для знаний дом Столица дарит, как награду... Случился осенью курьез. Герои: Зина с Крохалевым Курьез почти довел до слез... Едва ли сильным и здоровым Мы можем Ленечку назвать, Но не щадя себя старался От неприятности спасать. И спас меня, не отказался. Я в филиальский городок Шла после стройотрядной встречи. Студгородок весьма намок: Лил дождик на сентябрьский вечер. Шла заполночь, а в филиал В одиннадцать не пропускают. Никто на вахте не стоял, Всех филиальских сны ласкают. Я третий корпус обошла: На первом этаже все окна Темны – мыслишка обожгла: Уже замерзла и промокла — Окоченею у дверей. Я растерялась, испугалась. Кто пособит в беде моей? Но мне внезапно показалось, Что между первым этажом И следующим приоткрыто Окно. Оно над козырьком. А дождик льет, как из корыта. Перила, стойки.. Подтянусь — И я – на козырьке... Расстройство: Окошко заперто, клянусь, Открыто – внутреннее... Свойство, Что вверх способнее, чем вниз — Себя здесь четко проявило — Не слезть – не ступишь на карниз, Себя в ловушку заключила. Не прыгнешь – слишком высоко. На козырьке устало мокну. Стою, вздыхаю глубоко — На этом козырьке и сдохну... Тут вижу: Леня Крохалев Проковылял по коридору... Надежда воскресает вновь... Так, подожду... Напрасно к ору Еще не время перейти. Дождусь, пока пойдет обратно. Его судьба меня спасти. За это – не пойми превратно — Готова все ему отдать... Идет; кричу, стучу в окошко... Идет... -- И как сие понять? -- Спасай, не то еще немножко — И сдохну... -- Ну, сейчас спасу... Но – фиг тебе! Окно забито... -- Лезь в фортку! -- Лезу. На весу Застряла... Та еще обида — На широченную «корму»... -- Виси! Я в комнатку. Я мигом. Вернусь, ей-Богу! Стул возьму... — Со стула он тянул и двигал, Но все же вытащил меня... Потом дошло, спросил несмело: -- Ответь мне, Зина, не темня: Какое слово или дело Тебя на козырек взнесло?... -- История уже наутро Всех взбудоражила зело И стала темой шуток шустро. -- Что, Леня, Зинку тяжело Тащить? -- Ой, тяжело... -- Понатно... Но ведь, наверное зело Приятно? Точно... Ой, приятно... Той осенью возник рабфак. Пришли ребята с производства. Их год готовить будут так, Как в МГУ у нас ведется. Рабфаковцы живут средь нас. Они покуда не студенты. Но мужики – высокий класс — И вероятны сантименты. Пришел к рабфаковским друзьям Московский однокашник Владик. Весьма способный к языкам, Контактный – он с любым поладит. Поладил славно и со мной — И вот я на его орбите. Он предлагает стать женой... -- Месье, не многого хотите?.. А Гармаша в помине нет... «Куда, куда вы удалились?» Неужто завершен сюжет И не объявится мой витязь? Учеба... Эх, о ней потом. Да что особенного скажешь? Конспекты, пары день за днем... Ну, посещением уважишь Военку, правда не всегда — Зовет Москва, к душе взывая. На факультете – чехарда: Спецсеминары, курсовая, Неделя практики опять — Без новизны, все по привычке. И снова сессию сдавать — Готовимся к военной стычке С преподами, как дважды в год Нам полагалось по уставу... Ой, зарубежка! Ну, вперед! Пред Ванниковой с чем предстану? Расин с Корнелем... У меня Не память, а японский «Никон». Сдаю экзамены, храня В мозгу страницы текста, с шиком. Расина Ванниковой я Произведенья называю. Ну, память верная моя! Из закоулков вызываю, Страницу книги, где его Произведений краткий список.. -- Ошиблясь... -- Я? Чего-чего, А память глаз моих ошибок Не допускает никогда. — Я спорю с Ванниковой жарко... -- Чьо ж, принесите мне сюда С тем списком книгу. Мне не жалко. Увижу – и поставлю «пять». Что ж, я уверена: метрессе Суй участи не миновать — И на подземном мчу экспрессе... Вот книга. Список. Верно, да — Произведенья полужирным... Но не Расина – вот беда, Корнеля... Ну, исход был мирным: Пересддала, вину признав... Но Гармаш так и не явился — И без него ушед состав Журфака дальше... Удалился В былое добрый старый друг... А Владик Кобозев все ближе. От нежных глаз его и рук Мне не укрыться и в Париже. И потому качу в Вахтан... В спортлагерь посылает Хорош... Ну, Гармаш! Поскучаю там — И ты, чудак, меня проспоришь Тому, кто позже подошел... Похоже, вольной жизни – финиш. А выбор – он всегда тяжел... Что ж, Гармаш, рядом не увидишь Меня теперь в твоей судьбе... Сбегаемся опять в столице Продолжить по журфаку бег... Какие списки на странице? В семестре новом – два столпа Армянско-польского разлива. С двумя великими судьба В аудитории счастливо Свела наш гениальный курс. Бабаев нравился безмерно... Рожновский трогал черный ус — Шляхтич отъявленный, наверно... Бабаев с виду скромным был, Но в дали дальгие и выси Нас неизменно уводил По потаенной директриссе, Что одному ему видна. И русская литература, В которой мудрости – без дна, И европейская культура Нам проникает в кровь и плоть... Рожновский о большой эпохе Рассказывает... Наш Господь И древнегреческие боги Послушать рады тех двоих Божественно вещавших мэтров. Пусть переходит к нам от них Поболее высоких, светлых Идей... Блаженный Эдуард Григорьич – сам в том признавался,— — Был прежде – аки леопард — И ставить двойки не стеснялся, А тройку высшим почитал Возможным для студента баллом: Господь-де на «пятерку» знал, Сам – на четверку... Поменял он К оценкам с возрастом подход... И ознаменовался свадьбой В апреле – с Кобозевым год. Мы с Владом обменялись клятвой Любить и верность сохранить... За ним понаблюдала мама На свадьбе... -- Знаешь, будет пить. — Такой была эпиталама. Три дня спустя. Представьте мне Навстречу – собственной персоной, Он -- Юра Гармаш... В стороне Мой Владик, сильно удивленный. А Гармаш радость излучал. Не дав мне вымолвить и слова, О «Комсомолке» толковал: Теперь в Москве, мол, он и снова Встречаться сможем, как допрежь. Он, дескать, передумал много И, возвращаясь в наш «коллеж», Решает, что теперь дорога Соединит его со мной. Он понял: возраст не помеха. Он раньше глупый был, чудной — Не может вспоминать без смеха. Он мне сто писем написал, В которых выразил все чувства, Но письма те не отослал, Решив, что должен мне изустно Все чувства лично изложить... Стою, молчу и понимаю, Что все надежды сокрушить Придется тут же... Начинаю: -- Знакомьтесь. Юра, это мой... — Не требовалось продолженья. Он, как о стенку головой Ушибся... Замер без движенья. Затменье глаз, дрожанье уст. Я по лицу его читаю Такую перемену чувств! А Владик: -- Ладно, улетаю В библиотеку... — Редкий такт Мой Кобозев великодушно Явил... -- Что делать, коли так? — Молчим. И мне вдруг стало душно. А он вначале покраснел, Затем стал синим и зеленым... -- Я думал,— - горько прохрипел, Что время истинно влюбленным Не в силах выставить заслон... -- При чем тут время. Я ж не знала. Хоть намекнул бы, что влюблен. -- Выходит, опоздал? -- Смолчала... -- Желаю счастья! – и ушел... Мы виделись на факультете... -- Как поживаешь? -- Хорошо! — Любовь, поймавшая нас в сети Не удержала. Нелегко Ему о пустяках со мною... Я рядом с ним, но – далеко, Уже за каменной стеною... Огромнейший материал Успел нам изложить Рожновский. Он справедливо принимал. Предупредил шляхтич московский. Что испытанье впереди Ждет нас крутое, без пощады. Кто хочет тройку – подходи На перерыве... Тройке рады Десятки... В их числе и я Пошла за тройкой малодушно... Перипетии бытия: Пред зам. декана безоружно Стою... Мгновеньем до того От Алексеевой рыдая Выходят трое... Ну, чего Ей надобно, Яге? Вздыхая, Я улыбаюсь... Крохалев Два о Марине анекдота Придумал – сочинять здоров. Мне не смешно, но все ж охота Вам рассказать: один такой: Могильщик брел домой усталый, Нет сил пошевелить рукой... Знакомый: -- Что-то нынче вялый. -- Да, понимаешь, хоронил Я Алексееву с журфака. На «бис» раз восемь повторил... -- И любят же ее, однако! — Второй был анекдот такой: -- Я плаваю, ты знаешь, лихо. И вот, гуляю над рекой... Прохожая в нее – бултых! – а Я тотчас следом... Спас... Гляжу: Так это ж наша зам. декана... -- Чем наградить тебя? -- Прошу: Всего одно лишь и желанно: Не говорите никому, Что это я – спаситель «Замши»... Ее студенты, как чуму Приемля, быть, как можно дальше Предпочитают от нее... И вот стою я пред Мариной, Предполагая в чем мое Злонравье... Не была невинной: Прогулов из-за свадьбы тьма. Возможно ведь и пониманье. -- Я исключаю вас! – Чума. -- Хвостов-то нет... — Та – без вниманья: -- На апелляцию – три дня. Идите. А декан – в замоте. -- В командировку мчу. Меня Дождитесь... — Ну, а я – в заботе: Покуда он свои дела Там закругляет за границей, Марина выпихнет... Могла Я примириться и с синицей В руках... -- Прошу перевести Меня сейчас же на вечерний... -- Ну вот, мой подвиг мне зачти, Журфак – и верности дочерней Моей – тебе не отвергай... Я – веточка святого древа Журфаковского... Полагай И ноточкой меня распева Полифонического... Мы Навек с тобой неразделимы... Журфаковцы. Нас тьмы и тьмы. Не гаснет наш маяк любимый... Послесловие к части седьмой Ну, чрез плечо трехкратно сплюнь — И пусть не сглазит нас столица. В столице догорел июнь — И снова есть к чему стремиться, Крутую одолев ступень, Перешагнув рубеж сомнений... Ждет вдохновенная межень От нас дерзанья и прозрений. Второй, такой шершавый, курс! Что он творил с душою нашей? Ни от чего не отрекусь, Что в этом жестком репортаже Пришлось мне миру приоткрыть... И захотел бы – кто позволит? Не вправе никого судить... Считается, что правда колет Глаза, но нечего скрывать И, в общем, нечего стыдиться, А на ошибки – наплевать: Нам опыт и такой сгодится. Ведь мы же любим в первый раз, Влюбленному не быть в покое. Хоть курс – второй, но первый класс Проходим мы в житейской школе. А прибывает ли ума — Пока ответить невозможно. Экзаменует жизнь сама — И все для нас в ней слишком сложно.... Душа живых надежд полна, Еще б везения немного... Звенит гитарная струна — И обозначена дорога...

Семен Венцимеров | ventse56@mail.ru | Нью-Йорк | США

Семен Венцимеров

«Автор Неизвестен»

Памяти Алексея Охрименко В строю впечатления скудны: -- Налево! Направо! Вперед... — Чтоб скрасить армейские будни, Запел я... А кто не поет? Готовим концерт с другом Лехой. Послушать пришел замполит: -- Да вроде нормально, неплохо... Но Дмитриев все заострит... -- Все в части о нем вспоминают, Шутник, говорят. и певец... Зачем же его отсылают? -- Вернется! — И вот, наконец, Вернулся из командировки. Метр с кепкой. Он – сразу же – в клуб, Где самый разгар подготовки. Послушал. На слово не скуп: -- Поете, ребята, прилично. Сварганим концерт на ура! Гитару подайте. Вам лично -- Что в поезде слышал вчера: «Я был батальонный разведчик, А ён писаришка штабной. Я был за Россию ответчик, А ён спал с моею жаной... » -- Кто автор лихого шансона? -- Не знаю... Наверно – народ... Такое сужденье резонно, Народ согласится, возьмет. Но кто-то же в строчку, как в стенку, Слова-кирпичи положил... ОхрИменко (иль ОхримЕнко) В строю всю войну отслужил. Чтоб скрасить армейские будни, Он песни писал с матерком. И пел без виолы и лютни Товарищам над костерком. Потом возвратился в столицу, Потом возвратились друзья... Как правды окопной частицу Влить в песню? Без правды нельзя. Дом в Чистом стоял переулке... Володя садился к фоно, Чьи звуки щемящи и гулки — И в песне звучало оно, То честное, что для народа Не тайна, поскольку народ Наивен и чист, как природа, Правдиво и честно поет. Володя, хозяин квартиры С фамилией Шрайберг играл. Алеша без собственной лиры — Гитары нигде не бывал. Сережа с фамилией Кристи, Их третий, надежнейший друг. И в каждом, как в классном артисте, Кураж и сотворчества дух... Творили то порознь, то вместе. Иначе они не могли. Писали народные песни. В них правда войны, соль земли. Владимир Семеныч Высоцкий... Вот снимок. Напялил пацан Мундир перешитый отцовский... Сыны, воевавшим отцам В ту пору во всем подражали. И странно ль, что первым запел Ту песню – в ней слезы дрожали. Он понял в ней все – и посмел... И он, как Охрименко честен. Так яростно песня звучит. Но автор ему неизвестен, Что автору малость горчит. Ведь есть у «Разведчика... » автор. Не будет теперь позабыт. Он влился в народ, написав то... Послушаешь – сердце щемит... «Я был батальонный разведчмк. А он писаришка штабной. Я был за Россию ответчик. А он спал с моею женой... »

Семен Венцимеров | ventse56@mail.ru | Нью-Йорк | США

Семен Венцимеров

Журфак-17-5. Зина Козлова

Я документы забрала. Перенесла их на вечерний. Другая жизнь совсем пошла. Я папе с маме о дочерней Проблеме, чтобы не терзать, Не растравлять сердца и нервы, Не стала даже и писать. Закончился счастливый первый Большой журфаковский этап. Чего же ждать от жизни дальше? Ученье завершить хотя б И на вечернем, жить без фальши... Мой Кобозев, конечно, пил. Чудесный и сердечный парень Безбашенно талантлив был. Но генетически подарен От папы с мамочкой порок — Те оба сильно зашибали. Он с тягой справиться не мог — Мы оба от нее страдали. А Гармаш вскоре сам семью Соорудил, потом развелся. Стремился снова в жизнь мою Войти – о дочку укололся: Как раз в те дни я родила... Он вскоре заново женился. Я, взяв развод, его нашла. А у него-то сын родился — Неслабый маятник судьбы... Он разыскал меня позднее: Мол, если он развелся бы... Но отчего-то страшно мне – и... -- Прости, но здесь я выхожу, Мне надо – вспомнила – в аптеку... — И я пересекла межу, Заслон поставив человеку — И больше не встречалась с ним... А мог бы стать он мне, наверно, Навек и близким и родным, Но с ним перипетий – чрезмерно. Хотя он мне звонил, скучал. Об одиночестве глубоком Мне неизменно толковал... Не пожелала даже оком На некогда любимый лик Опять взглянуть. Я замуж вышла — Случился судьбоносный миг — Не за него, увы. И выжгла Его навеки из судьбы. Двух родила еще детишек. А замелькавшие столбы — Мы переехали – излишек Контактов с прошлым перебить Сумели – глубже потерялись. Но не могу его забыть И не хочу... Мне вспоминались Подружки. Сбагрив третий курс, Ушла Ким Лена на заочный — Жизнь взрослая – такой искус: Сулила заработок прочный. Она уехала в Ташкент, В свою давнишнюю газету. Немецкий... Помните момент, Как я заснула? Фишку эту Не пожелала позабыть Преподавательница-немка. Мне нужно было госы сбыть... Она мне отомстила мелко, За давнее мне снизив балл, «Четверку» выставив по «дойчу»... Судьбы жестокий коленвал — И я о нем рассказ продолжу, Обид на «немку» не тая. Она отметала в итоге, Что вовремя проснулась я... Потом на жизненной дороге Возник ЦНИИмедсанпросвет. Отдел наглядненьких пособий. Пакет для лектора, буклет Плакатец качественной пробы — И ко всему моя рука Приложена со всем стремленьем Неведомого чудака Профилактическим уменьем И знанием вооружить. В том институте продолжала До ликвидации служить — (Убили перестройки жала)... С чего начать? Как дальше жить? — В который раз опять решала... С Молчанской много лет дружить, Журфак закончив, продолжала. Но потерялись мы потом. А после с Владиком развода Опять нашлись – и хоть звонком Я неизменно год от года Двадцать второго ноября Ее с рожденьем поздравляла, Ее и мамочку любя — Рожденья дата совпадала — Не забываю этот день... Звоню. Мне Ольгина с печалью: -- Сегодня черное надень... — Реву, а слез не замечаю. Моей подруги больше нет. Ее сдавило поездами — Померк внезапно белый свет, Не утихает боль с годами... О дорогой моей тужу Душе Кричанской и головке... С тех пор я больше не хожу На однокурсные тусовки. Ушла и Лена Ким от нас. Уход и Ленин тоже ранний. Бсе больше горечи запас И уже, реже круг собраний. Когда закрыли институт, Пошла в издательство лицея. Чему студентов учат тут? Культурологии. И целя В тот факт, что, ежели везешь, Тебя все больше нагружают, Хотя вокруг и молодежь, Меня во все дела впрягают. Методлитература – я, В образованщицком журнале, На выставках... Рука моя На всем, чем в свете козыряли. Изданий школьный конкурс я Сама из года в год тянула: Сценарии, костюмы для Финальных шоу... Вяло, снуло Все прочие сидят и ждут, Что я им песенки смастрячу... Платили б хоть... Как раз вот тут — Как будто ничего не значу. Ну, ладно. С совестью в ладу До пенсии дотанцевалась. Не верили, что я уйду. -- Останься! -- Нет! — И не осталась. В лицее том преподавал Мой одногруппник Дзялошинский. Не сразу, но меня узнал. На смоль кудрей его снежинки Легли уже давным давно. Он и в студентах был солидный И важный... Что ж, ему дано: Пан представительный и видный. Чем озабочена теперь? Я у потомкоа на подхвате. Когда стучатся внуки в дверь, Светлее, веселее в хате. По трое внуков и детей. Я и нужна им и свободна. Всегда в орбите их затей — Вчера, и завтра, и сегодня... Я не скучаю вовсе, нет. Зимой, как встарь, хожу на лыжах. Еще бассейн, велосипед... Грибной порою – где мой рыжик? А дача?... Выезжаю в свет И путешествую немало... И лишь в стихах печальный след Того, что напереживала. Вот папы с мамой – горько – нет. Отца свела в могилу язва Еще не старым... Мог бы лет С десяток жить – и мыслил ясно, Был полон планов и надежд И были золотые руки От навсегда закрытых вежд Отца – невыносимы муки. А мама дольше пожила. Успех певицы пожинала. Восьмого марта свой дала Большой концерт на сцене зала Заполненного в РДК. Потом нежданно заболела. Сперва казалось, что слегка — Пойти в больницу не хотела, А в теплом мае умерла... В душе – ее не тронет тленье. Светлей, что написать смогла На смерть ее – стихотворенье: * * * «Тяжело стоять у края, у конца своей дороги, Не предвидя и не зная, есть там что-то или нет+ Помнить — нет назад возврата, но, как путник одинокий, Верить, что в конце тоннеля все равно забрезжит свет. Тяжело сказать: "Прощайте! Не увидимся мы боле+ Разве только в лучшем мире, если даст, конечно, бог+" Терпеливо, без стенаний, не ругая злую долю, Удаляться в бесконечность+ Разве каждый так бы мог? Ты смогла. Ты, удаляясь, оставалась нам примером. Уходя, ты показала, как нам жить и умирать. Оставаясь сильной духом, хоть и немощной уж телом, Понимая,— жизнь прекрасна — ты сумела смерть принять. Ты ждала ее спокойно, ни о чем не сожалея. Наказала нам не плакать, как и прежде, дружно жить. Только пару раз вздохнула — видно стало тяжелее, Только воздуха просила — настежь дверь пришлось открыть. И уснула, улыбаясь нам последнею улыбкой, Будто всем сказать хотела, что равны и жизнь, и смерть; Что нам надо оставаться здесь пока, за гранью зыбкой, Что нам надо возвращаться снова в эту круговерть... » Послесловие к книге семнадцатой Не всяк монах, на ком клобук И нет пророка без порока. И у меня не десять рук, Но мною пройдена дорога. Хоть лыком шит, да мылом мыт. Дает Бог день, дает и пищу... Теперь не буду позабыт Годков поди и через тыщу. И завершается рассказ, Что столько сил и нервов отнял, О времени, судьбе о нас... Да, все вам ведомо сегодня. Лишь остается пожелать Героям этой эпопеи По-флотски кратко: -- Так держать! Не отступая, не слабея, Достойно выдержать маршрут. И нас в суглинистом ночевье Теперь-то точно не сожрут Могильные тупые черви — Живыми в книге навсегда Останемся теперь, ребята! И МГУ-шная звезда Светла, как встарь, в часы заката. Теперь не потеряет нас В пространстве наш декан Засурский. Вновь воедино свел рассказ... Поплачьте о зиме, сосульки! Непреходящая весна В душе у нас, детей журфака... Нам наша дружба не тесна. Нам с ней – и в Заполярье жарко... Остались наши имена В журфаковских зачетных списках. Безмерно высока цена Всего, что стало сердцу близко Под знаменем твоим, журфак! Нас выбрала судьба однажды — Не знаем почему и как. В томлении духовной жажды Пришли мы на святой порог Непревзойденной альма матер... Потом пред нами сто дорог Легло... Кого куда сосватал Удел, кто как стезю торил, Чем вдохновенно окрылялся, Как над судьбою воспарил — Здесь обо всем я постарался Без украшательств рассказать. Читайте, вспоминайте снова. Жаль, но придется, завязать. Передается право слова Потомкам нашим. Пусть они Теперь расскажут о журфаке. Их начались часы и дни, У них в руках священный факел...

Семен Венцимеров | ventse56@mail.ru | Нью-Йорк | США

Cмысловой перевод сонета 66 В.Шекспира

Зову я смерть от клеветы в изнеможении: Моя Заслуга — попрошайка прирожденный, Ничтожность я в заемном оперении, Я в самой чистой Вере поврежденный, Путем бессовестным себе добыл я Честь, Но нагло о Достоинстве трубил, Сумел я Совершенство наземь свесть, Безвольем свою Силу погубил, Тираню я Искусство косным языком, Мир Мастерства Причуды миром, Я – Истина, прозванный Простаком, Зло над Добром я ставлю командиром. От этого всего готов в могиле сгинуть, И лишь любовь одну я не могу покинуть.

Яна | zerkalo5@narod.ru |

Цвета ноября

(авторская песня) Тёмно-желтыми перьями ветер свистит, В грязных рыжих кустах, словно в трубы, победно крича. И на этот разлёт, взаперти, я смотрю Как бандит, Чья неважная память, Чья неважная память, Чья неважная память забытую сказку твердит О потерянной дверце и бесславной пропаже ключа... Припев Мы – ворOны не черного цвета И в этом беда. Остальные проблемы, по правде сказать, ерунда. Чтобы белые втеры до сердца достать не смогли, Мы – источники боли, Мы – источники боли, Мы – источники боли, но также любви На измученном холодом, зябком, простуженнном Теле Земли Да, такой вот расклад у ноябрьской колоды, Которой я вмиг Все козырные карты нечаянно с ветром постиг. И теперь он их гонит ко мне, Словно столб огневой: С воем, свистом и хрустом, С воем, свистом и хрустом, С воем, свистом и хрустом – огромной волной, В красках стынущих вечера сплошь золотой Припев Потемнело. И далее следует ночь, Что глубокою осенью с нами играться не прочь Мокрым листеньем, скрипами, гулом шагов, Перестрелкою вспышек светлеющих окон домов И летящим порывом тех ветров, которых, друзья, Никогда, ни за что, Никогда, ни за что, Никогда, ни за что не пошлю в Вашу сторону я Припев

Дмитрий | Мюнхен | Германия

Я его сама сочиняла

Страдание

Не знаю почему я думаю о нем. страдаю- вроде нет! Мне говорят друзья, что нра

ЯНА | ТИХОРЕЦК | Россия

по старому стилю тебе на ДР

Самому дорогому мужчине.

Спи сладко, словно ты дитя. Я старшая, ты ж для меня Всегда наивный и беззащитный. А с виду, вроде, парень видный. Мои стихи... махни рукой. И помни, я всегда с тобой. Единственный, бесценный и родной, Брат мой. Есть три мечты: Ты Мама Он ( покамест не пришел)

Женя | jimshelia@ukr.net |

Сестра

по старому стилю тебе на ДР

Спи сладко, словно ты дитя. Я старшая, ты ж для меня Всегда наивный и беззащитный. А с виду, вроде, парень видный. Мои стихи... махни рукой. И помни, я всегда с тобой. Единственный, бесценный и родной, Брат мой. Есть три мечты: Ты Мама Он ( покамест не пришел)

Женя | jimshelia@ukr.net |

Семен Венцимеров

Йозеф Шмидт

Прекрасный тенор — Йозеф Шмидт Был незаслуженно забыт. Остались пыльные архивы И опер старые мотивы. Аплодисменты, крики:"Браво!", Успех у женщин, шарм и слава, И залы публики полны. Все это было до войны. Афиши, шумные гастроли. Но, по иронии злой доли, Любимца зрительских сердец Ждал мученический венец. Отвергнутый своей страной, Без денег, тяжелобольной, Он умер в тридцать восемь лет, Не пережив страданий, бед. Германия о нем забыла, Швейцария похоронила. Привычный жизненный изгиб. Все, как всегда. Талант погиб. Года промчались, пролетели. Но, след не замели метели. Вернули имя. Йозеф Шмидт Поет и голос вновь звучит. Восторги и рукоплесканья. Любовь, поклоннники, признанье. Он к людям снова возвращен И от небытия спасен... Йозефу Шмидту. Альфреда Бриклин (Израиль) Украсился доской мемориальной На Нюрнбергской в Берлине старый дом. Мол, Йозеф Шмидт, певец феноменальный, В тридцатые жил беспечально в нем... Взошел звездой в эпоху микрофона. Он знал, сверчок, свой радиошесток... Внимал Берлин коленопреклоненно — Герой любовник ростом был с вершок, Метр с кепкой, что для радио – не важно. А голос был прекрасен и велик. И Йозеф вдохновенно и куражно Поет, от масс народных пряча лик... Взгляни на фотографию маэстро — И узнаванье тотчас бросит в дрожь: С прожившим и творившим так непресно Феноменальным Францем Кафкой схож, С годами горько прошлое размыто В двадцать четвертом завершивший путь, Франц Кафка предсказал терзанья Шмидта В «Процессе»... К. И Шмидт – собратья суть. С одним и тем же именем герои, Как отраженье в зеркале – судьба... Франц Кафка – третий... Воплотили трое В судьбе эпоху, горести терпя... «Процесс» при жизни Кафки не был издан... Но можно нынче К. И Ш. сравнить: Певца, взнесенного твореньеч чистым, С героем книги повязала нить... ...В Нью-Йорке на Бей-парквей – скверик скромный.... Осилив неприятнейший бронхит, Я моционю по аллейке темной, На лавочку присел... На ней сидит Наружности кавказской человечек... Покашливает... -- Видимо, и вас Нью-Йорк весной простудою калечит... -- Кивает... -- Оклемался лишь сейчас... Хотите эффективное леченье? -- Конечно... — И досужий разговор Связался – о работе, увлеченье -- И вдруг внезапно в Черновцы завел... -- Бакинский я... Певец-любитель... Тенор... Все партии из опер перепел... Но вот – бронхит – сиплю, как пьяный кенар... -- Все партии? - Не верите? Корпел, Кассеты с ними, диски собирая... Прослушивая, вторя, заучил... В концертах пел... Отрада – выше рая... Бронхит замучил... Сколько ни лечил, А кашель с хрипотой не отступают... -- Лечите теплым пивом с чесноком... -- Великие певцы не умирают, Их слушаю с восторгом... в горле ком... Друзья дарили записи Карузо, Дель Монако и Ланца... Что сказать? Недостижимы... Но певали круто И прочие... Могу вам их назвать... К примеру, вы слыхали имя Шмидта? -- Кто? Йозеф Шмидт? Да он же мой земляк! Он черновчанин! Имя не забыто... И, верю, не забудется в веках... В местечке с населением хасидским Родился иудейский соловей. Сперва общался с окруженьем писком -- А у хасидов – несть числа – детей... Едва пацан заштикал по-румынски, Себя он обнаруживает здесь. Где дар себя являет без заминки: Со слухом голос – творческая смесь — Здесь, в Черновцах, что состязлись с Веной — И верх брала столица не всегда, Но даже малость, что казалась ценной. Хватала здесь, спеша тащить туда... Ребенком – певчий местной синагоги. Освоив литургический вокал, Молящимся напоминал о Боге. Поздней успехов и земных взалкал. Уроки брал у чудо-педагога, Консерваторский взяв себе вокал. И – пацана – хватает синагога — Да в канторы – в Храм божий вовлекал. А в двадцать – в филармонии концертом Впервые Шмидт бельканто всем явил. И с первой тихой ноточки моментом Люд искушенный здешний покорил. Поклонниками юного таланта Поддержан: -- Поезжай, малыш, в Берлин. -- Дорога самородка-музыканта Трудна, но хорошо, что не один: Брат мамы Лео Энгель жил в Берлине. Позднее артдиректором певца По родственному стал, служа отныне Племяннику-студенту за отца. В берлинской академии освоил Студент секреты оперных певцов. Босс «Радио-Берлин» как раз устроил. Род состязания для теноров — Сверхиспытанье голосам и нервам: На радио лишь первого возьмут. Вы догадались, кто там вышел первым? И вот он – Шмидта радиодебют -- В двадцать девятом Йозеф Шмидт впервые Берлинцев исполненьем поразил, В эфире чувства выразил живые. Он в «Африканке» Мейербера был Невероятным, фееричным Васко! Дебют в подобной партии сулит Чуть менее способному фиаско. Феноменально Йозеф даровит. И тридцать шесть последовало новых Радийных партий... Истинно велик Земляк был в ипостасях теноровых. Три года счастья... Разлетались вмиг Пластинки – Шмидта арии и песни Из разных стран, на разных языках... В продаже только день, потом – хоть тресни — Не купишь – бесполезны «ох» и «ах». В Европе и Америке прославлен Известен во Вселенной и окрест. Рост подкачал... Тоскует, что поставлен На театральной ипостаси крест. -- Твои мне двадцать лишних сантиметров -- Приятелю завистливо: -- Отдай! -- -- Твои верха превыше комплиментов, В обмен на рост мой подари, продай... — «Эх» -- «ах» -- и обменялись междометьем... А вот кино не ставило препон: «Идет по свету песня» -- в тридцать третьем. Дебют в кинотеатре «Аполлон». О том, кто в главной роли бесподобен, Трубят хвалу газетчики взахлеб. Как жаль, что он театру неудобен. Нельзя на сцену, насмехались чтоб. И в том же тридцать третьем потянуло Смертельным по Европе холодком. Германия Адольфа-Вельзевула До власти допустила... В горле ком... Под тридцать Шмидту – на подъеме славы. Но на него уже бросает тень Режим бесчеловечный и кровавый. Вползает ужас в европейский день. Певец-феномен, мастер высшей лиги — Еврей! Его готов схомячить бес... А Йозеф К. из кафкианской книги, Тридцатилетний, угодил в «Процесс». Накапливает мерзкое подспудно Чудовище – унять судьбу не тщись. И К. и Шмидту до поры доступна Привычная безоблачная жизнь. Переезжает в Австрию. В картинах Романтиков играет и поет. А на двухстах отличных грампластинках Вокальные шедевры издает. В тридцать четвертом – В Иерусалиме И прочих палестинских городах Аншлаги... -- Шмидт? Конечно, это имя!... -- На пароходах и на поездах Мотается в гастролях по Европе. Он цикл молитв еврейских годовой На грампластинки напевает, чтобы Звучали над еврейской головой В местечковой далекой синагоге. Ведь кантора для каждой не найдешь... Великий мастер не забыл о Боге... Америка, и ты его зовешь? А суть не в том, что просто популярен, А в том, что он воистину велик. Невероятный дар феноменален, Волшебный голос... Но фашистский штык Бросает черный отсвет на Европу... Две партии и при нацистах спел — Но неугоден Геббельс-агитпропу, Который вскоре отстранить велел Великого певца от микрофона... Пластинки Шмидта, впрочем, продают И далее в стране вполне свободно... Фашисты, видно, лучше не поют... В Америке впервые в тридцать пятом Пел Йозеф Шмидт – и принят на ура. Живи он здесь, легко бы стал богатым -- Оплачен щедро, но... -- Домой пора... — В тридцать седьмом он дважды – в Новом Свете В Карнеги-холле пять концертов в дрожь Бросают меломанов. Звуки эти Феноменальны... -- Боже, как хорош!... Шмидт в Мексике, на Кубе выступает. Чего бы проще: каждая страна Убежище маэстро предлагает — Фашизма ночь все более черна... Вот здесь отличье от героя Кафки: Маэстро несомненно мог спастись, Но он не верил, что фашизм удавки На всех сготовил... – Шмидт, очнись, проснись! -- «Майн кампф» -- мизантропические мифы! -- Нет, приговор неотвратимый твой!... -- Перешагну пороги все и рифы! --, Рискует безоглядно головой... ...В нормальной, правовой стране-державе -- И К. из книги, полагал, живет, Где беззаконно ущемить не вправе Никто свободу, личность и народ. К неохотно признавался: -- Плохо! — Когда все заходило далеко — И стала смертью угрожать эпоха. Нормальному поверить нелегко, Что гуманизм заменят изуверством. Угроза надвигалась и для Ш. Фашизм зверел, открыто чванясь зверством. Земляк мой, озаренная душа, Все уговоры отвергал упрямо: -- Спасибо, вы щедры, но мне – туда, В Европу, там судьба моя, там – мама... — Но гуще тучи и страшней беда... Она внезапно Австрию постигла. Случился аншлюс – и гражданскх прав Лишают «юд» и в Австрии... Затихла Столица вальса в ужасе... Поправ Мораль и право, наливался злобой Фашистский фюрер ко всему и всем. Евреям расой жертвенной особой Им предназначено: -- сырыми съем! — Шмидт в Бельгию успел переместиться... Успех и здесь... Аншлаги, как всегда... Восторженна бельгийская столица... Сбылась мечта: всемирная звезда, Родившийся в глубинке полусельской, С любой красоткой – Пат и Паташон -- Был Королевской оперой Брюссельской Почтительно в «Богему» приглашен. Продюсер-дядя сух и лапидарен: -- Все почести положены звезде... -- Он был невероятно популярен, В чем убедился в Нидерландах, где Концерт устроен на большой поляне. Пришли сто тысяч слушателей... Шок! И в голосе певца бушает пламя. Ни кашель, ни движенье, ни смешок Не заглушают «Тиритомбу» Шмидта... А радио передает концерт На всю Европу, что слезой омыта... Орет с трибуны фюрер, мерзкий ферт... Впервые Шмидт Рудольфа спел в «Богеме» На сцене. Был Брюссель ошеломлен. Овации, рецензии... Но к теме Фашизм добавил мучеников стон. Звереет фюрер – упырь крысолицый, Не человек, а воплощенный бес... В сороковом перешагнул границы И в Бельгию фашист без спроса влез. Французы месяцок сопротивлялись, Но тоже злому упырю сдались. Лишь юг – Виши французскими остались. Туда евреи скопом подались. И Нидерланды под тяжелым вражьим, Немилосердным зверским сапогом. Шмидт прежде был упрямым и куражным, Сопротивленья не встречал ни в ком. Но припекло – и он бежит к вишистам — Чуток там безопасней, чем везде. Юг Франции французским дан фашистам — И неуютно, страшно здесь звезде. Что с К. из книги Кафки происходит? Затянут в унизительный «Процесс». На следствие еженедельно водит «Процесса» вдохновитель, злобный бес. Два дня прошли – и Шмидт идет в участок Отметиться. Немецким бесам брат, Режим еврея хочет видеть часто, И здесь ему готовя сущий ад... Опаздывать нельзя – лишат свободы... К.: -- Опоздал я, пусть, но я же тут?... «Процесс»: -- Считайте, что дошли до коды. Коль отпущу – меня здесь не поймут... – У Шмидта деньги в забугорном банке, Но их не взять – он мигом обеднел. Щедра судбюа к еврею на подлянки. Но был концерт – и как всегда звенел Божественный невозвратимый голос. Концерт был в пользу беженцев других. И земляку не позволяла гордость Хотя бы франк взять для себя у них... Друзья певца пригрели в мрачной Ницце... Концерт был в Авийоне... Тем, уто был Волшебный голос Шмидта будет сниться, Он публику мгновенно покорил... -- Напрасно К. позволена свобода, В чем очевидный следстви просчет. Его бы под арест, да без исхода. Повытчика едва ли кто поймет... – Пока в Виши не загребли евреев, Еще дают свободою дышать. Ну гуще страх, бежать. Бежать скореее! Билет на Кубу удалось достать, Но надо же ошибке приключиться: Билет к спасенью выдан чужаку — Сумел не его счастье изловчиться — Ну, повезло, считайте, чудаку. А шмиду не везет по-кафкиански... Что делать? Добывать другой билет. Могли бы поспособствовать и янки, Но из Америки поддержки нет... Всем ясно: вскоре перережут тропы, Что дальше? Смерть. Неотвратимый рок. Бежать. бежать из матушки-Европы! Куда? На Кубу! Виза! За порог Однако не успел шагнуть из Ниццы. Пирл-Харбор... Океанские пути Закрыты до желанной заграницы. Куда податься? Где себя спасти? Бежит, как пастор Шлаг, Но пограничной Охраной остановлен. -- Не берет Швейцария евреев... Неприличный «Нейтралов» и циничный разворот И книксен перед фюрером позорный... Помочь певцу великом маки Согласны – и маршрут тяжелый горный Им пройден... Ну, счастливые деньки? Но в Цюрихе сердечко закололо... «Нейтралами» тотчас запихнут в ад. Его б в театр, да восхититься соло, А затолкали в лагерь Гиренбад: -- В Швейцарию пробрался нелегально... -- В спасении великому певцу Отказывают нелюди нахально. Он в лагере. Судьба идет к концу. Болеет. Заключенные ночами От холода жестокого дрожат. И боль в груди. Разделся пред врачами — С презрением на бедного глядят: -- Пройдет, простуда... Следующий! — Вскоре Стал вовсе плох. В больнице врач-злодей Лишь умножает пациента горе: -- Вполне жить может в лагере... — Радей, Хоть ты, судьба, о земляке! Прогулка... Манит огнями ресторан «Вальдегг»... Но отчего так сердце бьется гулко И больно... Вдруг остановило бег... А лагерный безжалостный лепила Развел руками: -- Стало быть, конец! -- А рестораторшу слеза слепила — Жалела... Так ушел земляк-певец... Ноябрь сорок второго свой экватор На день всего перешагнуть успел. А приглашенье поступить в театр На день лишь запоздало... Жаль, не спел... Вновь обойдем, вослед ему, пороги: Берлинской академии студент, Великий тенор... Гений... В каталоге — Две сотни Шмидта записей... Момент Опубликованных воспоминаний, Свидетельство о Шмидте: Рохус Миш, Фашист из свиты Гитлера, терзаний Не ощущает, вспоминая, лишь О Бухенвальде ничего «не знает», Освенциме, Треблинке... Но зато О фюрере детально сообщает -- (Все помнит недобиток, где и что Тот говорил) – с дотошностью немецкой: -- Под Винницей – (там «Волчий... » был «окоп» -- «Вольфшанце» -- ставка Гитлера») – дворецкий Однажды патефон заводит, чтоб Расслабиться мог фюрер на мгновенье... Звучит высокий голос... На лице У фюрера покой и наслажденье... Дослушав пенье, я спросил в конце: -- Кто пел-то? -- Йозеф Шмидт... -- Так он же юде! -- Зато,— - ответил Гитлер,— - как поет! — Свидетельство неслабое о чуде Божественного дара... Земляку В тридцатые внимала вся Европа С Америкою вместе... Пареньку Бомонд Парижа упоенно хлопал, Берлина и Милана... Он страдал: Был ростом мал... Зато огромный голос, Феноменальный, небывалый дар. Тот голос необъятен, точно космос... Он недопел и недовыступал, Недоиграл в картинах музыкальных, Недогремел над миром бурный шквал Восторженных оваций на финальных Ферматах... Может быть, в тот самый день, Когда он пеньем оглашал «Вольфшанце», Свет жизни в нем погас и смерти тень Легла на лик... Не оставляет шанса. Фашизм еврею... Угасал земляк Не где-нибудь – в Швейцарии «нейтральной», За лагерной «колючкою»... А враг Пластинку Шмидта слушает нахально... Но фюрера циничная «любовь», Едва ль могла спаси звезду от смерти. Не по его ль вине евреев кровь Лилась? Антисемита водят черти. Шмидт похоронен в Гиренбаде. Град, Не давший жить великому, позорно Его житье здесь превративший в аду, Прогнулся перед нелюдью покорно... Тем Йозеф К. виновен, что режим, Намерений своих не раскрывавший, Глубинной сутью не приемлем им... Вот так и Йозеф Шмидт, невинно павший. Однажды автор был отождествлен С героем: обозначен «К.» в отеле. «Их просветить? А самя просвещен? Спросить на что сим указать хотели?» -- Пометил Кафка кратко в дневнике. До смерти полтора неполных года. С героем автор был накоротке... Когда фашизм ушел, пришла свобода, Европа, пережившая войну, В его романы с трепетом вгляделась, Надеясь: впредь не даст пойти ко дну... А Шмидта нет... Ему еще бы пелось — Покинул мир обидно молодым. Нет Шмидта в большинстве энциклопедий. Но, правда, снят документальный фильм.... Фашизм – источник боли и трагедий... На взлете, в тридцать восемь, был сражен -- Шесть миллионов съела Гекатомба... «Тиритомба, Тиритомба, Тиритомба, неужели это сон?» -- Звучит по-итальянски «Тиритомба» -- Сверкает голос вспышками зарниц, Забывшись все, кто слышит, застывают... Поет земляк. Восторгу нет границ. Великие певцы не умирают... Постскриптум: как эпиграф мною взят Альфреды Бриклин стихотворный отклик. Я несомненно тронут был и рад, Что не один лишь я духовный облик Маэстро отзеркаливал в стихах. Альфреда мне поведала о дяде, Что, как и я родился в Черновцах. Он вдохновенно потрудился ради, Того, чтоб о великом земляке Услышали в сегодняшней России. Спасибо, Леонид! Рука в руке Давайте противостоять стихии Беспамятства и нео-бесовства. Он, Флейдерман, собрал материалы... Уже о Шмидте слышали Литва, Израиль... Значит в вечные анналы Да будет вписан пламенный певец... Да зазвучит везде с компактных дисков. И мученика светлого венец Везде восславят в камне обелисков...

Семен Венцимеров | ventse56@mail.ru | Нью-Йорк | США

Семен Венцимеров

Здравствуй, душенька, здравствуй, лапочка!

Здравствуй, душенька, здравствуй, лапочка! Здравствуй, светоч моей судьбы! Снова весточка, словно ласточка, Прилетела на свет избы. Что поделаешь, ты – любимая, Не поправить, не отменить. Не порвется вовек незримая Нас связавшая крепко нить. По-над памятью – песня-радуга. И акациевый дурман Заливает опять как патока, Но с горчинкою, наш роман. Что поделаешь, что поделаешь — Жди меня и ищи меня... Юным сердцем в любовь уверуешь До последнего в жизни дня. До последнего, до последнего — В ней, огромной, как океан, Плещет солнышко... Жар и свет его Озаряют былой роман... Одаряют воспоминанием — Благодарствуем за него... Проглядим его со старанием: Все же лучше, чем ничего. В одинокой моей конфузии Память нежности так светла. И поверить хочу иллюзии, Что любовь не совсем ушла... Каждой весточке тихо радуюсь. Шли депеши, прошу, и впредь... Я, как видишь, пока барахтаюсь И надеюсь еще успеть...

Семен Венцимеров | ventse56@mail.ru | Нью-Йорк | США

Елена Бовина

Курганы

Курганы над степью, Курганы под снегом. Свидетели давних Жестоких набегов. Под чёрной землёю Никто не тревожит Сон воинов древних В одёжах из кожи. Курганов так много, Курганов так мало — Ладони веков их С землёю сровняли. У тех, что остались, Распаханы спины, А есть великаны В ковыльных сединах. Стоят величавы, Плуги их не срыли, Ветра не истёрли, Дожди не размыли… Стоят устремлёны В небес бесконечность, Собой воплощая Мгновенье и Вечность.

Елена Бовина | село Левокумское | Россия

Дэнни

ИЗВИНЕНИЯ

я шум, я гул, я стих я изъясняюсь нелепыми словами я прокричал — и замер … стих… я не одет, я гол пред вашими глазами бесстыдно душу напоказ я выставляю не для вас не для забавы не ради почестей не ради славы и не от слез и не от горечи - от одиночества от этих глаз

Дэнни | isemskow@rambler.ru | Москва |

Александр Розенбаум

* * *

Под Курском соловьи поют, В Москве зады, как прежде, лижут... Я Родину люблю свою, Но государство — ненавижу! Везде ворьё, куда не плюнь, И всяк из них летит "на царство"... Я Родину свою люблю, Но ненавижу государство! Народу денег не дают, Ракеты посылают к Марсу... Я Родину свою люблю, И ненавижу государство! "Рублёвым" платят по рублю, Зураб Россией не обижен... Я Родину свою люблю, А государство — ненавижу! От "левой" водки все блюют, В больницу — с собственным лекарством... Я Родину свою люблю, Но ненавижу государство! Нам мир навешал столько плюх! "Спартак" в газетах круче "Барса"... Я Родину свою люблю, Но ненавижу государство! Немцов "курчавит" по Кремлю, Климентьев, друг его, пострижен. Ефимыча в упор не вижу, Поскольку Родину люблю, А государство ненавижу! В себе желание давлю Купить шале вблизи Парижа. Я государство ненавижу, Но очень Родину люблю!

Arlecchino |

Ob Du Dass Auch Willst?

ихь бин фильляхьт зензибель унд тройме ихь цу филь ду бист ви готтес бибель ду бист зо шюхьтерн унд зо штиль фильляйхьт ихь бильде мир нур айн дасс ду алляйне бист ихь виль дайн зайн об ду дас аух вильст?

Дэнни | isemskow@rambler.ru | Москва |

ДЕТСКИЙ ДОМ

*** я всю жизнь мечтал иметь пистолет и хотел я найти тех двух гадов им в затылок стрелял и ногами пинал и жрать заставлял их баланду я их бил, унижал я им спать не давал убивал их жестоко ночами а потом вдруг простил… уже не было сил забивать их ногами все хотелось узнать о чем думала мать и хотелось представить их ласки что он ей говорил и как сильно любил и смотрел ли он в глазки

ДЭННИ |

* * *

ты помнишь жаркий знойный май, и купола Кремля, и шумный гул Арбата? и речь чужую, словно лай, у вечного огня у неизвестного солдата? а помнишь, как цыганка нам гадала? и деньги не взяла, она тогда врала, что ты моя судьба, что я талант, она тогда сказала, что ждет меня большой успех, а ты детей мне нарожаешь, что деньги брать с меня — великий грех а, если будешь ты умна, меня не потеряешь. В тот вечер я узнал, что ты меня ревнуешь, А ты сказала — влюблена, А ты сказала, что тоскуешь.

ДЭННИ | isemskow@rambler.ru | Москва |

* * *

он назовет тебя любимой, и будет для тебя стихи писать, он назовет тебя красивой, и будет только о тебе мечтать. до губ дотронется губами, и до сосков дотронется рукой, и будет вожделеть тебя глазами, И счастлив будет от того, что он с тобой.

ДЭННИ | isemskow@rambler.ru | Москва |

* * *

Когда сомкну глаза, Закроют крышку гроба, Признаюсь я тогда, Каким я был убогим. И попрошу Творца, Ты подожди немного. Не одевай венца, А покажи дорогу. Ты покажи мне путь, Не тот, что Я прошел, А тот, что был предчертан, А тот, что к счастью вел. Ты покажи мне путь, Ты покажи дорогу...

ДЭННИ | isemskow@rambler.ru | Москва |

Анастасия

разлука

ЗАЧЕМ РАССТАВАТЬСЯ? ЗАЧЕМ УХОДИТЬ? ЗАЧЕМ ОБИЖАТЬСЯ? ЗАЧЕМ СЛЕЗЫ ЛИТЬ? ТЫ ЛЮБИШЬ ЕЁ, А ОНА ЛИШЬ ТЕБЯ, НЕ МОЖЕТЕ ВЫ, ДРУГ БЕЗ ДРУГА И ЛНЯ! ТОГДА ПОЧЕМУ ВЫ УХОДИТЕ ПРОЧЬ? СМОТРЯ ДРУГ НА ДРУГА ПЕЧАЛЬНЫМ ЛИЦОМ! ПОДУМАЕШЬ ССОРА? НЕУЖТО ОНА, СИЛЬНЕЕ ЛЮБВИ ТОЙ, КОТОРАЯ В ВАС, ТЕКЛА И КИПЕЛА, ДАРИЛА ВАМ ВСЕ! А ВЫ ПОЗАБЫЛИ ВСЕ ЭТО! НУ ЧТО Ж. ТЕПЕРЬ ВЫ ЧУЖИЕ, И СНОВА ЛЮБИТЬ, ВЫ БОЛЬШЕ НЕ СМОЖЕТЕ ЖИЗНЬ ТАК ВЕЛИТ. И СЛЕЗЫ ПРОЛИТЫЕ ДЕВУШКОЙ ЗРЯ НЕ СМОГУТ ИСПРАВИТЬ РАЗЛУКУ, ОНА ЛИШЬ БУДЕТ ВСЕГДА НА ЗЕМЛЕ ОБИТАТЬ, И ПАРЫ ВЛЮБЛЕННЫХ ВСЕГДА РАЗЛУЧАТЬ...

анастасия | г.Учалы | Башкортостан

Анастасия

* * *

СМЕРТЬ НИКТО НЕ ЖДАЛ ЕЁ, ОНА ПРИШЛА... И БЛИЗКОГО ДЛЯ ВАС, РОДНОГО ЧЕЛОВЕКА, ОНА В МИР СТРАХА УВЕЛА... В МИР БОЛИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ДУШИ, НО ГДЕ ПОКОЙ ОТ СУЕТЫ В НОЧНОЙ ТИШИ. НИКТО НЕ ЖДЕТ ЕЁ, ОНА ПРИДЕТ ВНЕЗАПНО... И В ЧАС РАЗЛУКИ С МИРОМ ЭТИМ ВСЕ ЧЕЛОВЕК ПОЙМЕТ, ТАКОВ ЕГО ПОРОК. ВСЯ ЖИЗНЬ ЕГО ПРОЙДЕТ ЛИШЬ ТОЛЬКО В МИГ, ОН ВСЁ ПРОСТИТ... ОН ВСЁ ПОЙМЕТ... И В МИР НОЧИ, НА ВЕК УЁДЕТ.

анастасия | г.Учалы | Башкортостан

Ицхак Скородинский

Чувствую, что скоро карачун

Чувствую, что скоро карачун, сердце – то кимвалами грохочет, то пугливой кабарожкой хочет выскочить наружу…. Рокот струн нервных…. А цепами молотьба в голове? …Так отмирают чувства, выжить, выжить – вот и всё искусство! И… не «дышат почва и судьба». Но откуда что берётся – казуистом я, не верящий ни в бога, ни в печать каинову – начинаю вдруг заискивать перед кем-то цветоносным и неистово — не молиться, нет – а причитать начинаю…. Что могу я обещать сам себе? Что, наложив заклятье, брошу это бесово занятье — вскакивать средь ночи ради слова, злиться на беспамятство и снова в лабиринте мыслей помирать…. И Вы знаете, легчает. Через час, позабывши обо всём на свете, подпеваю ретроШмыге в оперетте и, едва закончив песню эту, я тащу из пачки сигарету и рифмую квас и Монпарнас.

Ицхак Скородинский | izskor@mail.ru | Беэр-Шева | Израиль

Щома Микола Опанасович

Мої роздумування

Слабі шептіння того часу, як сухе листя понад землею, вироджували бурливі шторми які зривали серцеві норми. * Колиб вона мене схотіла перевернути в невільника свого то мала силу в цім підприємстві хотівби я, чи ні... Ось так воно!.. * Як що лілії ростут в болотах й темтота їх світло відбиває; тимже більше спів мойого серця твоє серденько любе не забуває. * Коли того сонливого світанку на грудях моїх руки твої лежали, серце моє дрімало так любимо що навіть кохати не бажало... * Твоя одежа така кумедна -- якихось плакатів повна: рисунки зелених плазунів. Напевно ти є вегетарянка... * Красивий садочок навколо тебе. Квітоньки кольорів різномаїтних розвязувають райдужний свій стиль. Важливож цінити їх хвиль. * Фейркрекер* небеспечний є й часами -- як землі торкнеться то вибух його почують, не діти лишень, а також і мами. * Грав на лото. Й на неї всю мрію поклав. А лотус, мойого серця, лілія не стала; аж вітер повіяв зі сходу на захід, тай водяну рослину із корнем зірвав. * Як від Тахиди немаю допомоги, та від Гипокрена не тиче мені вода чомуж буду писати вірші дека-слогові -- для мойого віршування, моя правота. * Хочу я вбиратись елегантно -- маю стиль та почуття... Кажуть звичай робить монжа. Я кажу іначе... Я роблю звичай! * Теплі дощі, будь які, алеж весняні добродіють цвітникам польовим... Промивають листоньки зелені, тай бадьорять величатись над гаєм сухим. * Пісенька снів мого бажання переслідує кроки мойого дення. Навіть тоді коли я спочиваю, спокою пісеньки цеї не маю. * Presto giocoso твеї поеми... -- Форми сонати мої почуття, аж до гряниць сердечного стремління, назавжди подолали і так замкнули... * Ворожила, ворожила тай підтримувала... -- Ворожка безсумнівна у карти свої грала. А чи так то буде? Сумління ж голову вітає того хто довіряє своє щястя для ворожки. Про це ж вона добре знає!.. І таких шукає. -------------------------------------------------------------------------------------------------- фейеркрекер (по англійські, fire-cracker; по бразилійські, traque) вибухові або взривні маленькі бомби з якими дітвара грається по святкуванні дня св. Івана (святкування Івана, "хвестас жунінас") на протязі місяця червня, щорічно.

Щома Микола Опанасович | mszoma@uol.com.br | Сан Кайтано до Сул | Бразилія

Семен Венцимеров

Журфак-18-=2. Екатерина Сомова... (Дочь журфаковцев Владислава Кобозева и Зины Козловой)

) Писаки... Всем они нужны. Кто пишет речь для президента, А кто – в масштабе всей страны — Вербует в «МММ» клиента. Один – собкором «АПН» Мотается по заграницам, Другой попал к чеченцам в плен — И в рабстве горестном томится. А мамины до сей поры Санбюллетени и буклеты В аптеках... Вышла из игры, А медицинские советы — Теперь их некому писать — В амбулаториях на стенках Пытаются людей спасать... Вся суть в деталях и оттенках... Да, у верблюда два горба, Чем крепче дуб, тем гуще крона... Я дочь журфаковцев. Судьба Ко мне не слишком благосклонна. В поселке дачном АПН С детьми собкоров и спецкоров Дружила... Пиками антенн — У каждой свой масштаб и норов — Старались перещеголять Одна другую чудо-дачки, Престиж друг другу предъявлять. А вместе с дачками -- и «тачки». Мой отчим тоже в АПН По вентиляции ишачит. Щиты у дачки вместо стен. Простейшая халупа, значит. А между прочим, мой отец В спецгруппе АПН учился, Спился, однако, под конец — Не дотянул, в бомжи скатился... Что, в этом виноват журфак? Я полагаю, что отчасти. Не каждый хлещет, как ишак, Иные усмиряют страсти. Не зря однако же декан На выпускных к мозгам взывает, Понеже многих на аркан Зеленый змий легко хватает Журфаковских питомцев... Жаль, Что я в графу попала деток, Обозначаемых, как шваль, Поскольку -- алкогольный предок. Такую роль сыграл в моей Судьбе журфак... Судьба-злодейка... А что бы изменилось в ней, Не пей отец? Была б семейка У нас наверное крепка, Благополучна и богата. Была бы жизнь моя ярка — И мамочка, чье имя свято, Была б счастливее с отцом... Я помню, как она трудилась: С сосредоточенным лицом Над вечною проблемой билась: Как ей дочурку приодеть? Моим приятелям по даче Давалось все, чего хотеть Не смела, не мечтала даже. Их, «золотую» молодежь» По заграницам повозили. А в их спецшколы не войдешь — Меня б и близко не пустили. В их обществе пришлось молчать, О том, что мамины плакаты По всей стране могли встречать... И знамениты и богаты Журфаковские их отцы, Влиятельны, к великим вхожи... Что ж, так и надо, молодцы! Их дети не кривили рожи, Водились запросто со мной И даже – верится охотно — Не обсуждали за спиной, Что ощущается щекотно, Но все же, все же... Среди тех, С кем в класс ходила неэлитный, Имела мамочка успех — Редактор! Пост, считали, видный. Одна из армии писак, Чей тяжек труд неблагодарный. Мозги всегда в напряге: как Писать, чтоб яркой, невульгарной И умной фразою привлечь Вниманье к своему здоровью, В слова понятные облечь, Задеть парадоксальной новью... Она и дома вся в трудах... Наверно так же и собкоры Трудились страстно – не за страх — За совесть... Только дач заборы Скрывают разное... Акул- Международников, понятно, Никто насильно не тянул... Те просто трезво, адекватно Воспринимали и себя И окружавшую реальность... Что ж, каждый сам себе судья И свой палач... Мне актуальность И содержательность труда Ясна писак любой закваски. Не отпускает никуда Писаку тема, как савраски Влачат повсюду в голове Идеи, краски и сюжеты. И в Мухосранске и в Москве Мозги в незримые одеты Идеи и фрагменты фраз, Неординарные подходы, Детали, факты про запас И притчи древние для коды. Не прекращаются труды Писак и на мгновенье даже Ни на Багамах у воды Лазурной на элитном пляже, Ни на планерках ни во сне Ни у собкоров ни селькоров Душа и голова в огне, А профессиональный норов Стремит их к новым день за днем Деталям, фактам, репортажем. Сжигает внутренним огнем И побуждает эпатажем Читателя ошеломить... Не вижу разницы... И мама, В трудах... Не мне ее винить: Та социальная реклама, Которой занята была И в мире ценится особо, Богатств семье на принесла. Но та же общая хвороба Овладевала и ее Душой и светлой головою: Заполнено житье-бытье Стремленьем выпустить на волю Идеи, кои подобрать Старалась даже на прогулке, Накапливала фактов рать И наполняла закоулки Мозгов подробностями впрок, Чтоб их потом, отжав в буклете, Отобразить, а мне урок, Завет... И что ж я в том завете Для жизни, для себя нашла? Самоотверженною мама Моей наставницей была. Она мудра, как далай-лама. Давала добрые читать, Умнейшие на свете книжки, Нас незаметно побуждать Творить, чтоб в нас мыслишки Не угасали, а всегда В дела, поступки воплощались... С ней посещали города, Музеи... Вместе восхищались Усадеб старых красотой... Писала нам стихи в подарок. За повседневной суетой Не забывала, чтобы ярок Для нас был каждый Новый год, Нам чудные костюмы шила. Знай факультет, он был бы горд... Альбом семейный сотворила, В нем родословная видна, Со всем составленная тщаньем — Потомкам, нам, сквозь времена — Патриотическим посланьем. А впрочем, и на факультет Пришла с газетными стихами... А дружбы факультетской свет Поныне озаряет маме Судьбу... Я знаю всех подруг. Допущена по праву дочки С младенчества в их светлый круг... В рассказе – не дойти до точки — Аспектов многоцветный спектр — И каждый изначально важен Для маминой судьбы аспект... Немного обо мне расскажем... Мне в детстве нравилось ходить На мамину работу, честно — С художниками там дружить. Они меня хвалили – лестно -- И я старалась рисовать. Как будто что-то получалось. В художественное сдавать, Закончив школу попыталась. На русском срезалась. Беда... Возможно, что папашкой пьяным Дана мне эта ерунда: Головушка моя с изъяном. Я правила могла учить И устно все разобъясняла. А стоит что-то настрочить — Ошибка на ошибке... Стало Сие барьером по судьбе: На русском я тотчас срезалась. Нет, значит, мускула... во лбе?... Во лбу? Опять заковырялась — Чтоб безошибочно писать... Возможно, умный репетитор Способен был поднатаскать По части запятых и литер, За деньги модно было вуз На приступ брать и при ошибках, Но бедности тяжелый груз Нам не дает подняться шибко. Но тяга к творчеству во мне Всегда живет неистребимо. Уж коль не кисть на полотне. То камера – помыслить зримо, Метафорически могу... Могу дизайнером газеты — Училась – клепка есть в мозгу, Чтоб зримые творить сюжеты, Неординарные зело... Когда с детьми сидела дома, Вдруг озарение пришло: Так что же я сижу, кулема? Ведь это же как раз мое! И в детский сад пошла, к детишкам. Почти впадаю в забытье — Им, девочкам моим, мальчишкам Устраиваю карнавал, Воспитываю вдохновенно... Журнал дизайнером позвал... Нет! Правда. Если откровенно, Зарплата чересчур мала, Зато душа моя – в зените. В детсадике свое нашла Призвание... Похлопочите, Чтоб воспитателям слегка Прибавил зарплатешку Путин... И дальше побежит река То ль будней нашенских то ль буден...

Семен Венцимеров | ventse56@mail.ru | Нью-Йорк | США

Банифатов Вячеслав

СТАНЦИЯ ЛЕТО

Прямо так: налегке, без билета, В электричке лихой из Весны Я приехал на станцию Лето, Где купаться бегут пацаны. Здесь пруды, как огромные рыбы, Чешуёй мелкой ряби блестят. К ним пуститься вприпрыжку с горы бы, Разогнав беззаботных утят. Тропка под ноги кинулась резво, Через лес потянув за собой. И шатаясь, от счастья нетрезвый, Я вошёл в васильковый прибой. Ливнем травы причёсаны в поле, Сушит солнышко сельскую глушь, Словно пёс, наигравшийся вволю, Ветер воду лакает из луж. В небе радуга бабочкой дивной. Вот поймать бы такую сачком! Не спеша самолёт реактивный Тянет нитку свою паучком. Покидать это Лето так жалко! Но прошу я, пожалуйста, вслед Накукуй мне, лесная гадалка, Много-много негаснущих лет!

Банифатов Вячеслав | vbanif1@yandex.ru | Новосибирск |

Альфреда Бриклин

Рождество

Январским морозным и солнечным днем. Мечтаем, надеемся, чуда мы ждем. Оно совсем рядом и скоро придет. Мы яркой звезды видим, в небе, полет. Молитвы звучат. Счастья радостный миг. И к нам обращен светлый Господа лик. И в душах царят благодать, торжество. И с нами Христос и любовь... Рождество.

Альфреда Бриклин | frensis2006@yandex.ru | Кармиель | Израиль

Семен Венцимеров

Драматург Анатолий Крым

Голубоглазый жесткий супермен, По экстерьеру – истинный ариец. Ему такие выси покорились На выходе из институтских стен!... В тот год, когда журфаковский диплом Я защищал раскованно и круто, Он получил диплом литинститута, Знак качества на нем – куда с добром! Вопрос: а как же он туда попал, Провинциальный хлопчик украинский? Понятно, что чего-то накропал, Но конкурс... Как пробился без заминки, Когда на место сотня удальцов Претендовала? В группу студиозов, На пьесу бросив взгляд, в конце концов Определил решеньем Виктор Розов, Крутой советский классик, мастодонт... Он лекции читал, а Толя слушал... Литературы русской генофонд На Крыма мощный шквал идей обрушил. Липатов, Зорин, Долматовский... Все Архистратиги от литературы Преподавали в этом «медресе»... Инъекциями вкуса и культуры — Спецкурсы: Достоевский, и Толстой, И Чехов... Разумеется – и Чехов... Любой профессор яркой сверхзвездой Сиял студентам... Собственно, успехов Никто авансом Крыму не сулил... Писать и сам Всевышний не научит. Но вуз мировоззренье озарил — И «гениальность» более не глючит, А понимаешь: только труд и труд, Обидные и глупые ошибки И их преодоленье приведут К овациям, аншлагам – с жизнью сшибки... Путь к осознанью труден... Но литвуз За одареннейших стоял стеною, Пытаясь хоть слегка облегчить груз... Какой измерить мерой и ценою: Сам ректор не гнушался попросить Философа с эстетиком, чтоб Крыму Судьбу на полдороге не рубить: Не прибегать в зачетах к пережиму, Поскольку перспектива в нем видна В драматургии и серьезной прозе... За каждый шаг – высокая цена... Благодаря, он понимает, «Розе» Был принят в сверхэлитный институт. Островский в русской пьесе – главным богом, Сергеича его посланцем чтут. Он был категоричным педагогом: Давил на их мозги во всю педаль, Старался под себя подмять с азартом. Его конек – подробности, деталь.. А Крым -- вразрез – увлекся Дюренматтом... В Саратове спектакль – его диплом. Он целый год стоял в репертуаре. Куда же дальше? Где построить дом, Пока мы на подъеме с ним, в ударе?... Чему учился я – читай «Журфак». Что ни наставник, то – звезда, великий! По ним сверять мне в жизни каждый шаг, В душе – навечно – их святые лики. Вуз завершен. У каждого из нас Своя судьба и цель, своя дорога.. Что понимаю и могу сейчас, Тогда б уметь... Но все – по воле Бога... Крым неохотно едет в Черновцы. Опаска предвещает местечковость. И местного театрика отцы Охотно демонстрируют дубовость. Крым пьесу нес с волнением в театр... -- Джордано Бруно? Значит – Солженицын? — «В сердцах читает» задубелый кадр, Лицом – Балбес, а нравом – Трус, как Вицин... Крым светлую комедию принес.. Точь-в-точь, как Огурцов: -- Над кем смеетесь?... Хотелось двинуть жлобу в хитрый нос, Да толку – пшик... К тому ж – не плюй в колодезь... Театровед Иосиф Киселев В «Культуре i життi» статейку тиснул, В которой был оправданно суров И желчью в адрес тех придурков брызнул. Мол, есть на Украине драматург, Чьи пьесы принимают к постановке Москва, Саратов, бывший Петербург. И в ожидании наизготовке, Что им еще предложит этот Крым... И только украинские театры, Как будто кто в глаза напрыскал им, В упор не видят... Не на месте кадры... Крым – выученик Розова. Гигант Советской пьесы Крыма взял в студенты, Определив, что зреет в нем талант. Талант созрел... С него – театрам – рента, Сулящая у зрителей успех, Что поняли уже во всем Союзе... На Украине – что – тупее всех? Сидят, сосредоточившись на пузе... Спич Киселева кой-кого задел — И Крым внезапно в фокусе вниманья. Но предложили творческий задел: О производстве, приложив старанье, «Сегодняшнюю» пьесу написать... Он написал – мечтал о постановке. Но с этой пьесой – славе не сиять. Театр поставил. Видно установки Пришли сюда из Киева. Идет Спектакль в Черновцах. Стыдится автор. -- Снимите постановку – совесть жжет! -- Как хочешь... --- Сняли, пару раз сыграв то... Да, первый опыт комом. Толя зол. Под дых бьет время – и душа несчастна... Крым от театра до поры ушел: К нему вдвойне цензура «беспристрастна». ...Меня дорога повлекла в Сибирь, А им меня возможно заменила Там, где едва ль мне нужен поводырь, В том городе, чья колдовская сила Меня не устает издалека К ответу призывать и поклоненью. На свет приходу, одухотворенью Ему обязан я на все века... -- Писатель классный Анатолий Крым, Все черновчане без ума от Крыма... — Кузен мой Боря восхищался им. Впервые он назвал мне это имя. У восхищенья сложный был контекст. Я понимал, что восхищенье Крымом -- В мой адрес лишь провокативный тест: Мол, он сумел, а ты пока активом Ни город не прославил ни семью... -- Да ты не понимаешь ни бельмеса: Я доблестно торю стезю свою... -- Но Крым, понятно, море интереса И прежде вызывал, а уж теперь... Вдоль судеб проведем две параллели, В им приоткрытую вломившись дверь: Мы сверстники? Почти. На самом деле — Он старше на полгода или год. Не ведаю, служил ли он солдатом. Я отслужил свое – и переход В московские студенты – с ароматом Удачи был синхронным – и могли Встречаться, но не встретились в столице. Потом пути-дороги повели Его в мои родные Черновицы, Они же, понимаешь, Черновцы, Меня -- в столицу «солнечной» Сибири — Поразбросало в разные концы. Мы оба жизнь у краешка скоблили: Он выдавал шедевры на тэвэ, По радио вещал я в репортаже, Давали пищу власти и молве. Я песни выдавал в эфире даже, А он замыслил написать роман. Как он сумел, из суеты не выпав? Текучкой не захвачен был в капкан -- Сметен с прилавков мигом Крымов «Выбор». Наверное причиной институт — Заведомо другая установка: Коль на журфаке репортажей ждут, От горьковца – романов – и неловко Мы делаем начальные шаги, А далее выносит на орбиту Сама судьба, но только ей не лги, Паши-твори – и не вменяй в обиду Судьбе, что у кого-то быстрый старт, А у тебя такой неторопливый, По капле ток дающий, реостат И разум неактивный и сонливый... Я песенки писал для передач, А Крым к второму подступил роману — Несоразмерность творческих задач... Чья психика быстрей самообману И легче поддавалась? Вроде был Ужасно я делами озабочен... А Крым безостановочно творил — И прорывался... -- Было трудно? -- Очень! — Но строчка за строкой – работа шла. Талант в работе каторжной гранится. И на прилавки новая легла Увесистая, умная «Граница Дождя»... Потом к читателю пришел И третий – «В ожидании мессии» -- Роман... Он всеми встречен хорошо, Уже известен автор всей России, Всей Украине... Весь СССР В ажиотаже: дерзкий Анатолий -- Для многих в цехе творческом пример По части составления историй. Кропатель это понял про себя И снова стал писать с усердьем пьесы. А местный люд, высокое любя — Традиция: у многих интересы Охватывают театральный зал — Идут глядеть: а верно ль воплотили На сцене, режиссер не сплоховал? Внезапно пьесы Крыма полюбили... И тридцать с лишним озаренных сцен По пьесам Крыма ставили спектакли. Упорством достигаем перемен При том, что Божий дар при нем, не так ли? Упорство, труд – понятно, но талант... Что есть талант? В ком есть талант, ответьте. Кому, за что дается Богом грант, Такой, что вызывает междометье? «Фиктивный брак» написан Крымом... Ах! — И всюду на «ура» пошел с аншлагом... -- Куда полез? Не вышел рылом! – В пах Исподтишка, размахивая флагом, И Коломиец и Зарудный бьют. Писали жалобы в ЦК с подтекстом. Погромно грязь на неофита льют. Успех чужого – нравственности тестом. Стал первым драматургом Толя Крым... Считай, все города на Украине Контракт на пьесу заключили с ним... А впрочем, кое-кто зудит поныне... Но Крым иду своей дорогою идет.. — В одних лишь Черновцах по воле года «Фиктивный брак» рекорды все побьет: Шел девять лет – подарком для народа. -- Аншлаговых спектаклей –сто? -- Шестьсот! Кого-то «душит жаба»? Пусть задушит! А Крым, как цапля, мерзких жаб клюет, Их зависть не погасит, не потушит Высокий дар... «Болотная» болезнь Кто заразился ею, рапзрушает... Привычсным стала фоном «жабья песнь», Уже не обижает, не мешает. Так что же делать Крыму? Дальше жить, Творить во вдохновенье окрыленном, И безоглядно зрителю служить. Кто сладит с ним сегодны, с закаленным? Им завоеван Киевский театр Малаховский и Леси Украинки. По слухам он прорвался на Монмантр И на Бродвей пробился без заминки. Малаховский столичный тоже с ним В контакте продолжительном и тесном... Новьем его подзаряжает Крым Сверхактуальным, суперинтересным. Тернопольский, Хмельнцкий... Ясно всем Что полуостров в честь него авансом Не зря был назван... Как на торте крем — В Крыму спектакли Крыма, верным шансом Театрам скудный подлатать бюджет И не осталось ничего из Крыма, Чего бы не поставил Крым... Сюжет Запутался, но коль необходимо, То разберетесь, верно? А Москва? Россия тоже не проходит мимо. И миллионноустая молва Разносит, умножая, славу Крыма. -- Давным-давно пришла ко мне мечта, Чтоб рассылались кинофильмы Крыма По кинозалам в разные места, Но до недавних пор все было – мимо... Довженковцы купили у меня Сценарии еще в восьмидесятых. Муратов: -- Началась вокруг возня. Я должен съемку прекратить в досадах: Явились «киноведы в штатском» -- и Снимать картину Крыма запретили... Что будет так, знал с вузовской скамьи — Вполголоса рассказывали были Изведавшие жизнь профессора... В кино не допускали четверть века. Но все ж пришла экранная пора, И начала слагаться фильмотека. Уже у Крыма три картины в ней. Сняла о блудном муже «Возвращенье... » Шигаева Галина... Что сильней — Сценарий, пьеса? – Публика в сомненье, Поскольку там и там – большой успех... В картине – Стержаков, Удовиченко. Садальский, Гальцев вызывают смех. От зрителя – отличная оценка. Андрюша Дончик снял еще одну Киноработу по задумке Крыма. В ней «Жажду... », когда сердце на кону, Прославил – современного «.. Экстрима»... «Квадрат... » снял Сейгаблаев «... для двоих» -- Прошла премьера на канале «Интер»... В работе две комедии... О них Пока что рано... И Москва, и Питер, И Киев, Черновцы и Мухосранск, В экраны вечерами тупо пялясь, В ловушки Крымовых картин попались, Определив им наивысший ранг. Казалось бы, чего ему еще? Преодолел все трудности, все вынес. И не согбенно молодца плечо — И Крым азартно погрузился в бизнес, Возглавил ряд творящих пользу фирм, Аграрных в том числе – легко представить? Пора снимать уже о Крыме фильм — Сумел еще и карате возглавить. Цель жизни: внуку выстроить страну Цивилизованную как наследство, А беспризорных не пустить ко дну. И Крым спасает и детей и детство. Сегодня двести тысяч пацанов По Украине бродят беспризорных. -- В ком совесть есть, лишиться должен снов И не жалея сил, трудов упорных Грядущее своей страны спасать... Его спектакль в спасительном проекте Идет... Немного в пьесе дописать Пришось по теме... Смогут ли успех те Прочувствовать, во имя чьих сердец, Ожесточившихся добавил жару Прочувствовавший их беду творец. Сбор от спектаклей – в фонд спасенья. Дару Порадуются детские сердца, Когда для них везде дома построят. Крым беспризорным нынче – за отца... Но Крыма и колеги беспокоят: -- В писательском хозяйстве наведи Порядок... --- Он берется и за это. Хватает сил на пьесы? -- Погоди — Есть в голове отличные сюжеты. Случится отпуск – что-то напишу... — Дамокловым мечом над каждым карма. Я «мышкою» по коврику шуршу. В реале не встречался с ним пока, но Мне симпатичен этот человек. Он явно не удавится за центы У мудрости библейской долгий век: «Коль только за себя ты, то зачем ты».... Не держит жадность щедрого в цепях И молодая в жилах кровь струится. И он живет не только для себя, За что ему Господь воздаст сторицей..

Семен Венцимеров | ventse56@mail.ru | Нью-Йорк | США

Семен Венцимеров

Драматург Анатолий Крым

Голубоглазый жесткий супермен, По экстерьеру – истинный ариец. Ему такие выси покорились На выходе из институтских стен!... В тот год, когда журфаковский диплом Я защищал раскованно и круто, Он получил диплом литинститута, Знак качества на нем – куда с добром! Вопрос: а как же он туда попал, Провинциальный хлопчик украинский? Понятно, что чего-то накропал, Но конкурс... Как пробился без заминки, Когда на место сотня удальцов Претендовала? В группу студиозов, На пьесу бросив взгляд, в конце концов Определил решеньем Виктор Розов, Крутой советский классик, мастодонт... Он лекции читал, а Толя слушал... Литературы русской генофонд На Крыма мощный шквал идей обрушил. Липатов, Зорин, Долматовский... Все Архистратиги от литературы Преподавали в этом «медресе»... Инъекциями вкуса и культуры — Спецкурсы: Достоевский, и Толстой, И Чехов... Разумеется – и Чехов... Любой профессор яркой сверхзвездой Сиял студентам... Собственно, успехов Никто авансом Крыму не сулил... Писать и сам Всевышний не научит. Но вуз мировоззренье озарил — И «гениальность» более не глючит, А понимаешь: только труд и труд, Обидные и глупые ошибки И их преодоленье приведут К овациям, аншлагам – с жизнью сшибки... Путь к осознанью труден... Но литвуз За одареннейших стоял стеною, Пытаясь хоть слегка облегчить груз... Какой измерить мерой и ценою: Сам ректор не гнушался попросить Философа с эстетиком, чтоб Крыму Судьбу на полдороге не рубить: Не прибегать в зачетах к пережиму, Поскольку перспектива в нем видна В драматургии и серьезной прозе... За каждый шаг – высокая цена... Благодаря, он понимает, «Розе» Был принят в сверхэлитный институт. Островский в русской пьесе – главным богом, Сергеича его посланцем чтут. Он был категоричным педагогом: Давил на их мозги во всю педаль, Старался под себя подмять с азартом. Его конек – подробности, деталь.. А Крым -- вразрез – увлекся Дюренматтом... В Саратове спектакль – его диплом. Он целый год стоял в репертуаре. Куда же дальше? Где построить дом, Пока мы на подъеме с ним, в ударе?... Чему учился я – читай «Журфак». Что ни наставник, то – звезда, великий! По ним сверять мне в жизни каждый шаг, В душе – навечно – их святые лики. Вуз завершен. У каждого из нас Своя судьба и цель, своя дорога.. Что понимаю и могу сейчас, Тогда б уметь... Но все – по воле Бога... Крым неохотно едет в Черновцы. Опаска предвещает местечковость. И местного театрика отцы Охотно демонстрируют дубовость. Крым пьесу нес с волнением в театр... -- Джордано Бруно? Значит – Солженицын? — «В сердцах читает» задубелый кадр, Лицом – Балбес, а нравом – Трус, как Вицин... Крым светлую комедию принес.. Точь-в-точь, как Огурцов: -- Над кем смеетесь?... Хотелось двинуть жлобу в хитрый нос, Да толку – пшик... К тому ж – не плюй в колодезь... Театровед Иосиф Киселев В «Культуре i життi» статейку тиснул, В которой был оправданно суров И желчью в адрес тех придурков брызнул. Мол, есть на Украине драматург, Чьи пьесы принимают к постановке Москва, Саратов, бывший Петербург. И в ожидании наизготовке, Что им еще предложит этот Крым... И только украинские театры, Как будто кто в глаза напрыскал им, В упор не видят... Не на месте кадры... Крым – выученик Розова. Гигант Советской пьесы Крыма взял в студенты, Определив, что зреет в нем талант. Талант созрел... С него – театрам – рента, Сулящая у зрителей успех, Что поняли уже во всем Союзе... На Украине – что – тупее всех? Сидят, сосредоточившись на пузе... Спич Киселева кой-кого задел — И Крым внезапно в фокусе вниманья. Но предложили творческий задел: О производстве, приложив старанье, «Сегодняшнюю» пьесу написать... Он написал – мечтал о постановке. Но с этой пьесой – славе не сиять. Театр поставил. Видно установки Пришли сюда из Киева. Идет Спектакль в Черновцах. Стыдится автор. -- Снимите постановку – совесть жжет! -- Как хочешь... --- Сняли, пару раз сыграв то... Да, первый опыт комом. Толя зол. Под дых бьет время – и душа несчастна... Крым от театра до поры ушел: К нему вдвойне цензура «беспристрастна». ...Меня дорога повлекла в Сибирь, А им меня возможно заменила Там, где едва ль мне нужен поводырь, В том городе, чья колдовская сила Меня не устает издалека К ответу призывать и поклоненью. На свет приходу, одухотворенью Ему обязан я на все века... -- Писатель классный Анатолий Крым, Все черновчане без ума от Крыма... — Кузен мой Боря восхищался им. Впервые он назвал мне это имя. У восхищенья сложный был контекст. Я понимал, что восхищенье Крымом -- В мой адрес лишь провокативный тест: Мол, он сумел, а ты пока активом Ни город не прославил ни семью... -- Да ты не понимаешь ни бельмеса: Я доблестно торю стезю свою... -- Но Крым, понятно, море интереса И прежде вызывал, а уж теперь... Вдоль судеб проведем две параллели, В им приоткрытую вломившись дверь: Мы сверстники? Почти. На самом деле — Он старше на полгода или год. Не ведаю, служил ли он солдатом. Я отслужил свое – и переход В московские студенты – с ароматом Удачи был синхронным – и могли Встречаться, но не встретились в столице. Потом пути-дороги повели Его в мои родные Черновицы, Они же, понимаешь, Черновцы, Меня -- в столицу «солнечной» Сибири — Поразбросало в разные концы. Мы оба жизнь у краешка скоблили: Он выдавал шедевры на тэвэ, По радио вещал я в репортаже, Давали пищу власти и молве. Я песни выдавал в эфире даже, А он замыслил написать роман. Как он сумел, из суеты не выпав? Текучкой не захвачен был в капкан -- Сметен с прилавков мигом Крымов «Выбор». Наверное причиной институт — Заведомо другая установка: Коль на журфаке репортажей ждут, От горьковца – романов – и неловко Мы делаем начальные шаги, А далее выносит на орбиту Сама судьба, но только ей не лги, Паши-твори – и не вменяй в обиду Судьбе, что у кого-то быстрый старт, А у тебя такой неторопливый, По капле ток дающий, реостат И разум неактивный и сонливый... Я песенки писал для передач, А Крым к второму подступил роману — Несоразмерность творческих задач... Чья психика быстрей самообману И легче поддавалась? Вроде был Ужасно я делами озабочен... А Крым безостановочно творил — И прорывался... -- Было трудно? -- Очень! — Но строчка за строкой – работа шла. Талант в работе каторжной гранится. И на прилавки новая легла Увесистая, умная «Граница Дождя»... Потом к читателю пришел И третий – «В ожидании мессии» -- Роман... Он всеми встречен хорошо, Уже известен автор всей России, Всей Украине... Весь СССР В ажиотаже: дерзкий Анатолий -- Для многих в цехе творческом пример По части составления историй. Кропатель это понял про себя И снова стал писать с усердьем пьесы. А местный люд, высокое любя — Традиция: у многих интересы Охватывают театральный зал — Идут глядеть: а верно ль воплотили На сцене, режиссер не сплоховал? Внезапно пьесы Крыма полюбили... И тридцать с лишним озаренных сцен По пьесам Крыма ставили спектакли. Упорством достигаем перемен При том, что Божий дар при нем, не так ли? Упорство, труд – понятно, но талант... Что есть талант? В ком есть талант, ответьте. Кому, за что дается Богом грант, Такой, что вызывает междометье? «Фиктивный брак» написан Крымом... Ах! — И всюду на «ура» пошел с аншлагом... -- Куда полез? Не вышел рылом! – В пах Исподтишка, размахивая флагом, И Коломиец и Зарудный бьют. Писали жалобы в ЦК с подтекстом. Погромно грязь на неофита льют. Успех чужого – нравственности тестом. Стал первым драматургом Толя Крым... Считай, все города на Украине Контракт на пьесу заключили с ним... А впрочем, кое-кто зудит поныне... Но Крым иду своей дорогою идет.. — В одних лишь Черновцах по воле года «Фиктивный брак» рекорды все побьет: Шел девять лет – подарком для народа. -- Аншлаговых спектаклей –сто? -- Шестьсот! Кого-то «душит жаба»? Пусть задушит! А Крым, как цапля, мерзких жаб клюет, Их зависть не погасит, не потушит Высокий дар... «Болотная» болезнь Кто заразился ею, рапзрушает... Привычсным стала фоном «жабья песнь», Уже не обижает, не мешает. Так что же делать Крыму? Дальше жить, Творить во вдохновенье окрыленном, И безоглядно зрителю служить. Кто сладит с ним сегодны, с закаленным? Им завоеван Киевский театр Малаховский и Леси Украинки. По слухам он прорвался на Монмантр И на Бродвей пробился без заминки. Малаховский столичный тоже с ним В контакте продолжительном и тесном... Новьем его подзаряжает Крым Сверхактуальным, суперинтересным. Тернопольский, Хмельнцкий... Ясно всем Что полуостров в честь него авансом Не зря был назван... Как на торте крем — В Крыму спектакли Крыма, верным шансом Театрам скудный подлатать бюджет И не осталось ничего из Крыма, Чего бы не поставил Крым... Сюжет Запутался, но коль необходимо, То разберетесь, верно? А Москва? Россия тоже не проходит мимо. И миллионноустая молва Разносит, умножая, славу Крыма. -- Давным-давно пришла ко мне мечта, Чтоб рассылались кинофильмы Крыма По кинозалам в разные места, Но до недавних пор все было – мимо... Довженковцы купили у меня Сценарии еще в восьмидесятых. Муратов: -- Началась вокруг возня. Я должен съемку прекратить в досадах: Явились «киноведы в штатском» -- и Снимать картину Крыма запретили... Что будет так, знал с вузовской скамьи — Вполголоса рассказывали были Изведавшие жизнь профессора... В кино не допускали четверть века. Но все ж пришла экранная пора, И начала слагаться фильмотека. Уже у Крыма три картины в ней. Сняла о блудном муже «Возвращенье... » Шигаева Галина... Что сильней — Сценарий, пьеса? – Публика в сомненье, Поскольку там и там – большой успех... В картине – Стержаков, Удовиченко. Садальский, Гальцев вызывают смех. От зрителя – отличная оценка. Андрюша Дончик снял еще одну Киноработу по задумке Крыма. В ней «Жажду... », когда сердце на кону, Прославил – современного «.. Экстрима»... «Квадрат... » снял Сейгаблаев «... для двоих» -- Прошла премьера на канале «Интер»... В работе две комедии... О них Пока что рано... И Москва, и Питер, И Киев, Черновцы и Мухосранск, В экраны вечерами тупо пялясь, В ловушки Крымовых картин попались, Определив им наивысший ранг. Казалось бы, чего ему еще? Преодолел все трудности, все вынес. И не согбенно молодца плечо — И Крым азартно погрузился в бизнес, Возглавил ряд творящих пользу фирм, Аграрных в том числе – легко представить? Пора снимать уже о Крыме фильм — Сумел еще и карате возглавить. Цель жизни: внуку выстроить страну Цивилизованную как наследство, А беспризорных не пустить ко дну. И Крым спасает и детей и детство. Сегодня двести тысяч пацанов По Украине бродят беспризорных. -- В ком совесть есть, лишиться должен снов И не жалея сил, трудов упорных Грядущее своей страны спасать... Его спектакль в спасительном проекте Идет... Немного в пьесе дописать Пришось по теме... Смогут ли успех те Прочувствовать, во имя чьих сердец, Ожесточившихся добавил жару Прочувствовавший их беду творец. Сбор от спектаклей – в фонд спасенья. Дару Порадуются детские сердца, Когда для них везде дома построят. Крым беспризорным нынче – за отца... Но Крыма и колеги беспокоят: -- В писательском хозяйстве наведи Порядок... --- Он берется и за это. Хватает сил на пьесы? -- Погоди — Есть в голове отличные сюжеты. Случится отпуск – что-то напишу... — Дамокловым мечом над каждым карма. Я «мышкою» по коврику шуршу. В реале не встречался с ним пока, но Мне симпатичен этот человек. Он явно не удавится за центы У мудрости библейской долгий век: «Коль только за себя ты, то зачем ты».... Не держит жадность щедрого в цепях И молодая в жилах кровь струится. И он живет не только для себя, За что ему Господь воздаст сторицей..

Семен Венцимеров | ventse56@mail.ru | Нью-Йорк | США

Любовь

На небе — солнце, А в сердце любовь... Она потоком льёься, всё оживляя вновь... Струясь по синему небу, Встречая облака на пути, Она летит по свету, Маня за собою птиц. И ночью дождём прольётся, По солнцнцу скучая в тиши, А утром росой очнётся, Пробуждая всё блеском своим.

Сибирячка | sibiria4ka2007@rambler.ru | Москва | Россия

Щома Микола Опанасович

В неї погляд ясний

Хотіла ж бо природа, аби вона бліде й печальне личко мала... І так вонаж і виглядає — своє серденько, тисно в руках, тримає... Алеж який то в неї погляд ясний, навіть блакитний колір не покриває її простори обнімання світу всього -- такаж вона у своїм серці. Її вітання! І вся вона -- цукерок шоколадний, немов метелик що блимає, мерехтить. Часами здається, й може на правді, вона красота лілійна. Уся блестить А хтож такий що дав для неї спокійний погляд і також усміх?.. А червоно рожеві у неї губи немовби то пелюстки трояндові. А ці ж пелюстки -- другого типу -- під сильним вітром не зпадають. Коли сонце за хмару вже заходить, сильніше червоніють та виглядають.

Щома Микола Опанасович | mszoma@uol.com.br | Сан Кайтано до Сул | Бразилія

Нелли Гришина

Честь или участь?

Не наш вариант – уйти на край света, Наш вариант – ползти к краю льдины. Мы первые в мире по части балета, Мы пешки на шахматном поле Единой. Служить основанием у пирамиды Удел или честь или рабская участь? Обычные люди, нормальные с виду, Мы просто живём, несвободой не мучась. Клейкие нити стальной паутины, Шаг по команде размерен и чёток. Мы – пешки на шахматном поле Единой, Делать богов – это наша работа. Мнётся покорно под пальцами глина, Эффект дежа-вю повторяется снова. Мы – пешки на шахматном поле Единой. Мы – роботы, только об этом – ни слова…

Нелли | Россия

Александр Розенбаум

* * *

Нелли, как говорится, Ваш образ мыслей мне нравится. Обратите только внимание на ритм. Сбивка.

Arlecchino |

Александр Розенбаум

* * *

Это не Розенбаум. Пардон, не убрал имя...

Arlecchino |

* * *

Я ругаюсь :-((((((

Arlecchino |

Нелли Гришина

***

Arlecchino, это просто разговорная речь, немного зарифмованная. Мне некогда даже перечитывать, честно говоря. Поэтому и неотглажено иногда.

Нелли | Россия

Щома Микола Опанасович

Великодневу доля

Гримлять сирени повсюду, кларнети перемоги лунають пісню похвальную грають... То люди сердечного роду, сами у собі загубились... Святкують великодневу долю -- великим походом захопились! Христосуються у ніч на неділю -- найлучого свята немає, котре би серця ворожнечі у любові святій повязало... Але всеж надаремно!.. Надмірний цей день, однаковож, заступлений буде дощевою ніччю. І голод та спека -- води недостане; людині подітись куди? Що стане?.. Сирени, замовкніть! І зараз!.. Не бунтуйте, будь ласка, дітей. Чеченська станиця нехай відновиться -- є місце усім. Земля вся для людей.

Щома Микола Опанасович | mszoma@uol.com.br | Сан Кайтано до Сул | Бразилія

Банифатов Вячеслав

ФЭН-ШУЙ

Я квартиру купил небольшую И приятель советует мне: - Мебель в ней ты расставь по фэн-шую И тогда счастлив будешь вполне. Хорошо, что идею подбросил, Он с китайцами близко знаком И продвинутый в этом вопросе — Раньше ездил в Китай «челноком». Фанзы строят они там, где тише, Чтоб энергия шла на кровать И поэтому много детишек Да и взрослых, куда бы девать. О фэн-шуе читал ночь запоем, Как же жил без него раньше я? Но энергию взять где – не понял. Как ни фэна, так и ни шуя. От бессилия, будто кофейник, Я вскипел и усилился тик. Если б книгу писали «по фене», То бы сходу науку постиг. Приглашён был приятель мой, дока, Чтоб помог, сам я в толк не возьму, Как на деле ученье Востока Приспособить к жилью моему. Он изрёк: — Метров здесь маловато. Будет тесно – ходи нагишом. Размести только мебель как надо, Чтоб энергию черпать ковшом. Я по плану расставил, что было И упал, знать, работа видна. То ль потоком энергии сбило Или мощный сквозняк из окна. Ем я в спальне. А в кухне, где ванна, Между шкафом и стулом тропа. Сплю на коврике возле дивана, Что поставлен в углу на попа.

Банифатов Вячеслав | vbanif1@yandex.ru | Новосибирск |

Щома Микола Опанасович

Долина Офір

Широка долина Офір, далекого Марса планети, так як і Еріка, здивувавала мене... Я хочу сон мій спокійно і тілько сам і самостійно відбивати, одним лиш поглядом, по горизонтових рожевих просторав. Хочу чути холодні ночі замороженого Сидонія -- прорізуючи мої надра... Пісковики жовто-коричневі торкати хочу -- чути удар по моїм тілі... Щоки румяні, від холоднечі, аж зеленіють. На тій планеті, рожевого кольора, морозостійко кріо-генетичного стану, прожити дні остаточного діяння, можливо тако бути? Ось то і питяння!.. Густого туману морок впадає на широкі долини -- немовби синява пелюшка, в собі огортає, наслідок дитини. А десь далеко. З другого боку, невдачні флеші мерехтіють... Виблискують, із під тонку тканину, тоненький шар свого повітря І так ми думаєо далекі Інфініти зворотно (обратні) сами на собі -- вертятсья безперестанно... Великий експансивний пузир! А ми, людство не певно вірогідне -- малий секрет цьогож-то пузиря. Та й нас, усе більше розгортають, а хто незнаєм, як пергаментову рослину.

Щома Микола Опанасович | mszoma@uol.com.br | Сан Кайтано до Сул | Бразилія