[14 ноября 2003 года 21:19:30]Алексей Николаев Песнь о самозванце ПЕСНЬ О САМОЗВАНЦЕ
РАССТРИГА
О кравчий! – по обычаю Востока
Не взяться почему бы нам за труд.
Уже шаги раздались у порога.
И в комнатах, как в поле, ветры вьют.
Чалмой свиваясь, чертит круг дорога.
Стуча в висках, шумит волна минут.
Лопатой глину дней крошит могильщик.
Вот бремя, вот фужер души, цедильщик.
Я знаю, есть напиток в погребах,
Сбивающий под сердцем адский пламень.
Зудят вопросов язвы на устах.
Плывет в пятно оценка за экзамен.
Посыплет крышку вежд тяжелый прах.
Жизнь змейкой ускользнет под вечный камень.
Мой утлый челн разгрузки ждет в порту.
Прошло по плану плаванье в мечту.
1
“Нам жаль, что душу ты свою сквернишь,
По божию подобью сотворенную,
И гибель ей готовишь. Иль не мнишь
Спасти свою душонку обреченную
И бесу за венец ее сулишь?
Забыл, Борис, ты истину исконную,
Кривые в бытии избрав пути.
Напомню – сказано: не укради.
2
Тебе бы удовольствоваться тем,
Что бог дал. Божьей воле ты в противность,
Холоп наш, страх утративший совсем,
Времен скрепил мздоимством непрерывность.
Украл у нас престол с именьем всем,
Казну и человеческую живность,
Взяв в помощь сатану и всяких лодырей,
По смерти брата нашего Феодора.
3
Тебе препоной к скипетру отцовскому
Мы были, а в летах не в совершенных.
Ты нашептал Михайле Битяговскому
И прочим нас сгубить. В мечтах надменных
Подкрался к трону нашему московскому
И видел нас уже меж убиенных.
Ты думал, что и доктор наш подкуплен,
Но порадел спасти нас не за рубль он.
4
Сказал ты брату нашему, что сами
Зарезались в припадке мы падучей.
Наш братец слал за мертвыми за нами,
А из очей лилося, как из тучи.
Солгал ты патриаршими устами,
Что труп самоубийцы будет лучше
Не класть промеж помазанников божиих.
Воруя, метил сам на оно ложе их.
5
Тогда засобирался брат наш в Углич,
Но ты сказал ему, что там поветрие.
А чтоб вернуть с пути, велел обуглить
Москву, нагнав пожаром страху в недра ей.
У многих огнь пожрал дома и рухлядь,
И расточал дары ты им лжещедрые.
Так пользовался тем ты, что наш брат
Служить был большей частью богу рад.
6
Сестра твоя, супруга брата нашего,
Доставила тебе, постригшись, царство.
Остуды наибольшей не испрашивай,
Опомнись и верни нам государство.
А мы с тебя, для бога, как отдашь его,
Ни вин искать не будем, ни боярства”.
Так в грамоте царя увещевал
Тот, кто себя Димитрием зывал.
7
Призвавши дьяка, некого Смирного,
Царь вопросил: “А где монах Отрепьев?”
Смирного сын стоял, как сын Немого,
Ни мертвым, ни живым до пяток не быв.
“Считать его”, – страшней не слышал слова
Чиновник встарь (задолго до совдепов).
Казны на дьяка множество начли,
Назначили правеж и засекли.
8
“Я в Чудове служил у патриарха
За похвалу московским чудотворцам.
Бывал и в думе. Се лишь тень от яркой
Моей звезды. Мой не пленился взор сим.
Иного от судьбы я жду подарка,
Ведомый тайно к славе горним кормчим”, —
На улице хвалился наш герой,
За коего отдал живот Смирной.
9
“Есть монастырь, прослышал я, в Чернигове.
Пойдем, брат Варлаам, туда спасатися”. —
“Неважное то место – от толикого.
Привыкнешь, брат Григорий, там ты вряд еще”. —
“Ты, брат, свидетель подвига великого.
Омоем дух печерского из кладезя.
Вот деньги. В них ведь, брат, весь твой вопрос, поди?
А там – в Ерусалим ко гробу господа”.
10
До Новгорода Северского счастливо
Добрались богомольцы. Вдруг засим они
В Литву лесами прянули опасливо,
В проводники какого-то взяв Пимена.
Был слух – нашел записочку участливый
Архимандрит, их принявший, а именно:
“Щедрот не позабуду, на Москве сев.
Димитрий”. Старец счел гостей за бесов.
11
Неделях же по трех, прожитых в боге
В монастырях Печерском и Никольском,
Монахов наших видели в Остроге.
Троих иль четверых (числом, бишь, скользким).
И говорят, что занялся, в итоге,
Латинским языком герой и польским.
А позже в Сечь подался, скинув рясу.
Таков пролог у нашего рассказа.
МАРИНА
Исчисленная мерами стиха,
Жизнь – гимн в отстое звуков непотребных,
Излившийся из лирного меха.
Жизнь – пир, где всяк – хозяин и нахлебник.
Жизнь – холст, чья полнота – цена штриха.
Жизнь – поцелуй причастья на молебнах.
Жизнь – сборы в вечность под времен прибой.
Жизнь – встреча и прощание с душой.
Придя к твоим треножникам однажды,
К тебе я, Феб, взываю. Напои
Из рога своего меня, я жажду
И выбит посему из колеи,
В которой обретаться должен каждый.
Возьмись же, мусагет, за руль ладьи.
Ни в голове, ни в заднем месте – сусло.
Доправь до Гиппокрены бот и русло.
1
“Я принужден несчастьями своими
Совсем не тем быть, кто я по рождению.
Таить мне нужно титул свой и имя,
Но вам открою их без промедления.
Узнаете, высокими какими
Хожу путями в низком облачении.
Ланиты – шелк, а речь – ручей, взор – зорька.
Поведаю вам тайну от восторга.
2
В ребяческих летах, по смерти батюшки,
Явившейся началом наших бедствий,
С Москвы изжил злодей нас в Углич с матушкой.
Святые осквернил права. Наследства
Чужого худородный наш Пилат искал.
Вседневно вымышлял Бориска средства,
Свести какими нас со света белого,
Чем достигалась дерзостная цель его.
3
Бездетен был наш царствовавший брат,
Женатый на Ирине Годуновой.
Когда не причинил вреда нам яд,
Послал убийц Борис. Познав те ковы,
Велела мать однажды бить в набат.
Радетель велий здравия царева,
Народ казнил борискиных клевретов.
Аз спасся. Тронных час грядет обетов.
4
Под именем чужим у добродеев
Сторожко жил до отроческих лет я.
Потом в лицо узнал своих злодеев.
Воочью зрел у них свое наследье.
Ушел, обиду страшную взлееяв.
Сын Иоаннов истинный же ведь я.
Пришлось едва из люлек сведать зло мне.
Себя тем чередом и не упомню”.
5
Записку обнаружив на окошке
И с текстом ознакомившись ее,
Знать, полька озадачилась немножко.
А прочитав разок-другой еще,
Могла себя почувствовать и мошкой,
Летящей на свечу. Что делать? Все,
Что обольщает, чушь хотя бы полная,
Однажды попадает в цели молнией.
6
Желая позабавить, утром панна
Дала письмо сестре, а та – супругу.
Князь Константин прочел и, как ни странно,
Расспрашивал серьезно дней подругу.
А князь Адам с улыбкой первозданной
Ходить вперед-назад стал и по кругу.
Не знали, что и думать, Вишневецкие.
Что ж, знали лишь историки советские.
7
По сказке, князь Адам призвал слугу,
К нему в оршак недавно поступившего,
Державшегося малость не в строку,
Хотя на принца вряд ли походившего.
Но ни за что ручаться не могу,
Помимо лавра, голову увившего.
А какова была она, на взгляд, —
Не знаю. Неказистой, говорят.
8
Рост мал, лик кругл, взор тускл, влас рыжеватый.
Одною московит осанкой вышел.
“Ты, – хлопца князь спросил, косясь на брата, —
Тот, чье в Москве пьют здравье, как я слышал?”
Главу повесил, стоя средь палаты,
И очи самозванец на пол выжал.
Заплакать с ним Адам уже хотел.
Рыдал тот и рыдал, как Тариэл.
9
Пускай не достают дрянной портрет,
Красавицей слыла Марина Мнишек.
Ей восемнадцать, что ли, было лет.
Водить нас за нос время, как мальчишек.
Чем нравилась она – ее секрет,
Не могший в женихах не дать излишек.
Рад за себя был, хоть не знал отец
Про дочке уготованный венец.
10
Пройдоха этот, сводник знаменитый
(Не без пройдох и сводников в стране)
На белом теле Речи Посполитой
Чернел пиявкой, липнущей к казне
(Во все века мошенникам открытой).
Умел быть на коне и в стороне
И жил на королевские доходы
В Самборе сендомирский воевода.
11
Обдумал новость Мнишек. Взял в расчет
Неимоверный куш престольных браков.
Но как он в авантюру вовлечет
Корону и влиятельных поляков?
Казалось, невозможное – но вот
Сын Грозного названый едет в Краков
И Сигизмунда на аудиенции
О сходстве звезд их потчует сентенцией.
12
“Понравился ли принц Его Величеству?” —
С участьем свахи нунций папский справился.
Россия – в династическом девичестве.
Понравился герой иль не понравился,
Вопрос решался в пользу католичества,
К которому приверженностью славился
Властитель польский. Грезить начал он
Об унии под колокол времен.
13
Ответ таков просителю смиренному,
Но полному решимости полоть
Коренья, ядовитые изменами:
“Князь Дмитрий, да поможет вам господь.
Все рассмотрев, вам верим несомненно мы
И недругов желаем побороть.
Свободно ездить к панству дозволяем
И содержанье вам определяем”.
14
Час бьет, стяг вьет, вождь дерзостен и молод.
С ним шляхты, столь же вздорной, сколь геройской,
До тысяч двух каких-нибудь и сволочь,
Но в имени вся сила, а не в войске.
Хоть враг еще не смят и не измолот,
У Мнишка звездный юноша по-свойски
(Без сватовства, имеется в виду)
Просил руки Марины, на беду.
15
Не отказал, но на условьях пан.
Похоже, что и дочь была согласна.
Как там у мэтра, бишь? Ночь. Сад. Фонтан.
И старый соглядатай – месяц ясный.
Луну поют Прованс и Хорасан
Интимным божеством единогласно.
Ступая в след классической традиции,
Где к месту, соблюдем ее кондиции.
16
“Стоп, Дмитрий. Голова от грез кружится”. —
“Придется выбирать тогда слова.
Они, как стрелы, могут в сердце впиться,
Когда кругами ходит голова.
Немедленно пришлось бы мне жениться,
Но не дает мне времени Москва,
На скорое прибытие в надежде.
Венчаться я на царство должен прежде”. —
17
“Какое самомненье! Я возьму
Назад свое признание, пожалуй.
С чего вы это взяли, не пойму,
Что я за вами так и побежала?” —
“По мне хоть поскорбишь, коль сгину в тьму?” —
“Подумаю, как все начать сначала”. —
“Не развела и всякая бы слякоть!” —
“Хотите слышать – слышьте: буду плакать”. —
18
“Себе любую цену назови.
За поцелуй немедля – после царство”. —
“Сначала царство”. – “Бога не гневи!” —
“Тогда вперед задаток”. – “Верх коварства!” —
“За поцелуй в залог моей любви
Жалеете вы ломтик государства?
Какая мелочность!” – “Сев на престол,
Насыплю самоцветов в твой подол.
19
На плечи я порфиру сам накину,
Сам возложу на голову венец.
Дай только Годунова опрокину.
Коли солгу, то смерд был мой отец.
Скорее, из груди я сердце выну,
И привезет тебе его гонец
Как возмещенье и напоминанье,
Что только смерть все спишет обещанья”. —
20
“Не надо клятв прощальных. Я шучу.
С отцом же разбирайтесь, Дмитрий, сами.
Спокойна я за то, чего хочу,
Раз обещает принц и рыцарь даме.
С него я только слово получу,
К моей руке с пустыми чтоб руками
Не возвращался он после всего”.
Примерно так шло дело. Каково?
ВЕНЕЦ
В костре души кончаются поленья.
Ум интерес теряет, краски – мир.
На плечи мерно сыплются мгновенья.
Оплыли канделябры, тихнет пир.
Заздравные смолкают песнопенья.
Отравлен жизнью жизни эликсир.
Целебно тронь, рапсод, под сердцем струны,
Как чародей – таинственные руны.
Вдоль серпантина – траурные вехи.
Заманивает в пропасть высота.
В проекциях Вальгаллы – шум потехи.
Красиво в память падает звезда.
Кафтан богов ест моль веков. В прорехи
Зияет назидательно тщета.
Пока герой вставляет ногу в стремя,
Наполни чашу, чашник. Лей сквозь время.
1
На площадях читались манифесты.
Иль грамоты подметные, иначе.
Начальники заерзали на месте.
Великая была им незадача.
Вязать народ их почал честь по чести.
Чернигов за Моравском выбрал сдачу.
А Новгород вот Северский – осаду,
К большой героя нашего досаде.
2
С упреком, правотой своей усиленным:
“Как о героях, реющих над прахом,
Я думал о поляках, – говорил он им. —
Теперь же вижу вас, объятых страхом”.
Те отвечали: “Ты того сулил ли нам,
Московский чертов князь, собрав под стягом,
Чтоб мы на приступ брали города?”
А он: “Не обижайтесь впредь тогда”.
3
На чашах – воровство и воровство.
Пошла раскачка. Жребий брошен. Твердо
Последыш доказать решил родство.
Рек велегласно, выстроив когорты:
“Господь, зри недра сердца моего,
Как зрел его обиды до сих пор ты.
Коль я солгал, отринь мои молитвы.
А ежели я прав, дай помощь в битве.
4
А ты, мать божья, нам покровом буди.
Поратуем уже, мои сподвижники.
Отваги не солить вам в бочки-груди,
Красуется пускай в глазах всевышнего.
Бог любит храбрых – пусть полюбят люди,
Когда войдем в Москву, согнав с ней хищника”.
Так говорил питомец рока к войску,
Разжечь имея в оном дух геройский.
5
Он в этом преуспел. Поляки смело
Набросились на правое крыло.
Врубились в центр. Однако дальше дело
Не вышло. Рать борисову спасло,
Что вор, задорный больше, чем умелый,
Промешкал. А ударь сейчас в чело,
И полного разгрома мог добиться.
Так после рассуждали очевидцы.
6
Поляки вдруг собралися в коло,
Где заодно высказывался всякий.
Их разогрела мысль, пока цвело
И зеленело, быть в Москве без драки.
Но встали брани, снегу намело.
И по домам разъехались поляки.
А возлагал надежды претендент
Особые на польский контингент.
7
Он будто получил плохой оракул.
Он в первое отчаяние впал.
От роты к роте шел, сулился, плакал.
Все даром. А один поляк сказал:
“Дай бог, чтоб посадили тебя на кол”.
Герой уже не снес и закричал,
Обидчика ударя: “Пес! Езжайте!
Я вас забыл, собаки, так и знайте”.
8
Спешил на сейм и Мнишек, запах шкур
Паленых остро чуя. Аппетиты
Меняются в процессе авантюр.
Назад качнулся маятник событий,
И гетман предпочел попятный тур,
Чем зависать над пламенем на нити.
Он мнил, по увереньям из Москвы,
Войска переметнутся, но – увы.
9
Мстиславский в свалке ранен был. К войскам
Отправлен Шуйский. Князь великолепно
Служил царям, чертям и небесам.
Приказано священству петь молебны,
Чтоб не дал в поруганье бог свой храм
И чтобы сгинул Гришка непотребный
С товарищи, что радные паны,
Пришедшие с литовской стороны.
10
Не мешкал верноподданный Василий,
Наказы помня. Просто не откинешь их.
Карательной навстречу вывел силе
Герой казачье лихо при Добрыничах.
Наскок. Залп. Тыл бродяги обратили.
Метался вспять в лавине опрокинутых
Казаков атаман, разбитый в пух.
Да хорошо, хоть сам утек из рук.
11
Пришел Григорий в полное отчаянье.
Сбирался в Польшу. Но его советники,
Которые связали с ним все чаянья,
Грозились трону сдать трононаследника.
“Ты едешь, – говорили сгоряча они, —
А мы же, значит, псы и переветники?”
И дальше в том же духе. Что ответствовать?
Одно лишь, что готов со всеми бедствовать.
12
Борисова была короткой радость.
Прознав, что самозванец в здравьи добром,
Что в жителях Смоленска вскрылась шатость
(А розыска не чинит кнут по ребрам:
Гораздо воевода виноват есть),
Войскам как недостаточно хоробрым
Послал упрек – и оскорбил Борис сих.
В них “сделал мненье”. Как и в летописцах.
13
Взять Рыльск полкам мешал какой-то слух.
Осада трансформировалась в толки.
Уж Кромы красный взял, чтоб сдать, петух,
А Салтыков отвел рать – да и только.
У осажденных крепнул ратный дух,
Горилкою запасшихся надолго.
В землянках всю весну они гудели
И в то же время Дмитрию радели.
14
Сразились бы, в числе не крайность кабы,
И в чистом поле храбрые казаки.
А храбрые не менее их бабы
Врагам со стен показывали... знаки.
Насколько эффективен, знал бы я бы,
Подобный закидон среди атаки,
От вас бы не скрывал, но я не ведаю.
Для панорамы сообщаю это я.
15
Держа удар господня кулака,
Герой засел в Путивле и оттоле
С царем вел переписку свысока.
Осваивался он в державной роли.
Ушла под землю времени река.
Безвременье воссело на престоле.
Но что Борис? Читает донесения,
Каков Романов старший в заключении.
16
“Сей старец Филарет живет, случилося,
А не по монастырскому по чину, —
Доносят. – Не стоит уже на крылосе
И старцев отгоняет, как скотину,
Неведомо чему смеясь, без милости.
Толкует про мирскую все рутину,
Про ловчих птиц да псов, про слуг и снедь.
Грозится нам, каков он будет впредь.”
17
Присматривал династию всевышний.
А что Борис? Царю б возглавить рать
Да выехать уже на фронт недвижный.
Но вместо же того – честная мать! —
Скончался Годунов скоропостижно.
И врали (потому что как не врать?),
Что отравился деспот, не иначе.
Поял-де русский Ирод смерть собачью.
18
Всевышний на кусты боярских станов
Дуб Рюриков свалил в державных кущах.
Борисов сын на троне – не Иванов.
К присяге привели в Москве живущих.
Отозван Шуйский. Едет в рать Басманов.
В глуши провинций, кровью в теле сущих,
Одной рукой приводят ко кресту,
Другой дерут в сомнениях браду.
19
Достигнув Кром, где войско было занято,
Довел Басманов грамоты царевы.
За всех кричали, присягать не станут-де,
Рязанские дворяне Ляпуновы,
И что, опричь Димитрия Иваныча,
Не знают государя никакого.
Вперед качнулся маятник. Гонцы
Летят в Москву, летят во все концы.
ШУЙСКИЙ
В саду души – налив эдемских яблок.
Пирует разохотившийся червь.
Ключ жизни бьет, с небес спадая в каплях.
Нить жизни вьется в кукольную вервь.
Замысловато рдеет кровь на саблях.
Спектакль глубок. Щекочет божий нерв.
Белеет парус в море темных истин.
Накрытые волной обрящут пристань.
Добавим, кравчий, тайны в реализм,
Чтоб бытие восполнить на ущербе.
На дне душевном суть вещей (трюизм),
Которую ищу я, виночерпий,
Теряя временами оптимизм.
С весла Харона Леты штоф теперь пью.
Щепоть нирваны, кравчий, брось в вино,
И с ног пускай собьет меня оно.
1
Торжественной и пышной вереницей
Литаврщики, пищальники, стрельцы.
Заложенные по шесть колесницы.
С крестами преподобные отцы.
Позолотив молитвенные лица,
Катилось красно солнышко в дворцы,
Встречаемое с праздничной любовью:
“Отец наш! Бьем челом! Дай бог здоровья!”
2
“Се аз, тобой оставленный в сиротстве,
Димитрий, отпрыск твой. Есмь цел и здравствую.
Упас меня всевышний для господства.
Молитвами твоими я державствую.
Престольного по праву благородства,
Наследую удел твой, не лукавствуя”, —
Названый сын изрек на гроб отцовский.
Вокруг была Айодхья по-московски.
3
По манию психических скрижалей,
К столпу земли кусочки монолита
На привязи мистической бежали
И лезли бестолково под копыта.
Всеподданно скулили и рыдали,
Как за свои, за царские обиды.
“Возьми свое именье, наш живот!” —
Нисколько не кривил душой народ.
4
Как меньший в тварях брат, как пес, как лошадь,
Пред господином прядал во блаженстве.
А из Кремля на Красную на площадь
Бояре выплывают и священство.
Приемышу в слезах мозги полощут.
Разыгрывают подлое смиренство.
Измена до ушей достигла царских
На третий день по въездах государских.
5
Попав в анналы, некий лекарь Костя
И человек торговый Конев с ним
Попались в воровстве, а довелось-де
От Шуйского ума набраться им.
“Борис избылся завистью и злостью, —
Примерно с назиданием таким
Басманов доносил. – Димитрий – средство,
А цель же – Иоанново наследство.
6
Христа, двух государей и народ
Василий продал дьяволу, Иуда.
Теперь за твой венец он торг ведет.
Торопится, бездетен ты покуда.
Себя не пощадить готов за род,
Чья мыслей вышина известна всюду.
Тебя не станет – завтра Шуйский царь.
Всей знати это ясно, государь”.
7
Царь отвечал: “Срамно бояться подданных.
Я клялся рук не обагрять их кровью,
Хоть это и велось из рода в род у них.
Я буду не грозой рядить – любовью”.
Басманов: “В душах, бесу в лавку отданных,
Посеешь только дерзость сею новью”.
Царь: “Выборных московских приговору
Вручаю жребий Шуйского – собору”.
8
По слову государеву, вот судьи
Собрались. Иереи, члены думы,
Чины и депутаты простолюдья.
И было крику короб с возом шума.
“Не отрицаюсь, вижу в те орудье
Латын и Сигизмунда, коготь Рума, —
Василий храбро рек царю для прочих,
Речам таким дать веру не охочих. —
9
Бо выпестован ты в Литве поганой,
России, дому божьему, на пагубу.
Для православных папство хуже хана.
Речешь, в Христа и ляхи верят якобы.
Приходишь в храм с литвою окаянной.
Воруешь ты в Израиле. Уж я, кабы
Не видел гроба в Угличе с царевичем,
Признался б хоть бы в том. Виниться не во чем”.
10
Царь отвечал на то, дав знак собранью,
Без знака бушевавшему, утихнуть:
“Не ты ли, князь, для федькина закланья,
По злобе, кою совесть не постигнет,
Вещал, что спасены мы божьей дланью?
Теперь же ты измыслил прю воздвигнуть,
Чтоб сесть на царствах наших самому.
Коль ищешь не себе их, то кому?”
11
Обороняя трон, собор возлаял.
Насилу государь его унял.
Заплакал Шуйский, рек: “Добра вам чаял
И вот что, люди, я от вас пожал.
Се крест за православный ваш Израиль.
Один его несу”. Царь возражал:
“Не крест несешь, но смуту. Прикоснуться
Зачем поторопился к нашей руце?
12
Зачем же не восстал на нас ты сразу?
Почто же отступил от Годуновых?
Так богу ты прямишь и так по разу
Ты изменяешь в царствованьях новых.
Не правду вносишь в души, но проказу.
Запутался ты в собственных же ковах.
Пускай собор, размыслив, примет в толк,
Овца ли ты заблудшая иль волк”.
13
Господню к правой мзде блюдя приязнь,
Собор решил проблему в плане плахи.
Прошло два дня. Русь. Утро. Площадь. Казнь.
Народ в благочестивом замер страхе.
Так укреплялась в нем богобоязнь.
Зачитан приговор. Топор на взмахе.
Заминка. Весть, что гнев сменен на милость.
Скатиться голове там не случилось.
СВАДЬБА
Обычай, кравчий, добрый есть: раскладывать
На строф витрине – рифмы соболя.
Сыпь конфетти метафор – взор порадовать —
Из фебова бездонного куля.
Во благо это все должно срабатывать.
Мы забрели в волшебные поля,
Где звук благоухал когда-то. Висли,
Рябин пылая ярче, гроздья мыслей.
Повыдуло сакральность из курилен.
Круги мотает в цирке и на скачках
Скакун Беллерофонта. Обескрылен.
На Гиппокрене – стирка. Ходит в прачках
Рой геликонских дев. Лавр Феба спилен.
У алтаря – ристанье на карачках.
Из Дельф – прискорбный вид на гору мусора.
По небу солнце катится без кучера.
1
“Вот каково узорочье дорог,
Какими ходит в землях провидение.
Тебя в несчастьях зрел и зрю, зятек,
Во славе всей престольного сидения.
Когда кого из смертных любит бог,
Тот от людей достоин поклонения”, —
Добравшись наконец-то, тесть сказал.
А зять же, слыша, аки бобр, рыдал.
2
Гостей драгих он потчевал на злате.
Отведывая, делал им подачи.
Неделю для начала пировати
Имели для себя они задачей.
Царю желали – и с какой же стати
Не пожелать – здоровья и удачи.
Имела пышный въезд, меж тем, в столицу
И будущая русская царица.
3
На белых на двенадцати конях
Под сребряным орлом везли девицу.
Все в черных лисьих шапках и в парчах,
В распутицу весеннюю возницы
На загодя исправленных путях
Без опасений гнали колесницу.
Напереди скакал эскорт вельможный,
Страшась не углядеть ухаб возможный.
4
От городской заставы вдоль пути
По сторонам людей служилых разных,
Как пишут, с тысяч сто. Да все, гляди,
В кафтанах от казны суконных красных
И с перевязью белой на груди.
Дитя земли, эффектов раб потрясных,
Собственнолично царь расставил цепи.
И был шатер раскинут велелепый.
5
В скоплениях своих по чину строясь,
В шатре – бояре чинно и князья.
Торжественно, в брадах отнюдь не роясь,
Кость белая и соль земли тут вся.
Дворянке вольной кланяется в пояс.
Мстиславский молвит, речь произнося:
“Пожалуй на Москву, Марина Юрьевна.
Сияй, поляна солнцева, лазурью в ней”.
6
Неимоверный шум и грохот. Любо.
Из пушек били, били в барабаны.
В колокола звонили, дули в трубы.
Кортеж въезжал в Москву. Встречая панну,
Московский Кремль показывает зубы.
Не обошлось там и без урагана,
По сведеньям, возводят в миф которые
Дидактику и логику истории.
7
Неделя прочь. Палату Грановитую
Вторым снабдили троном – для царицы.
Неслыханная новость и событие.
А то-то Петр даст повод подивиться.
Алмазами и жемчугом покрытая,
В российском платье бархатном, садится
Марина на престоле наконец.
На голове у ней сиял венец.
8
Не знать, ее терзали ли предчувствия,
Как при отъезде из дому, и страхи.
Сказал на царство Шуйский ей напутствие.
Нагой Михайла шапку Мономаха
Поднес поцеловать. И все присутствие,
С царицей царь, вельможество и ляхи,
Пошли во храм по сукнам и по бархатам
Перевенчать царицу и монарха там.
9
Царь рек во храме: “Корню Иоаннову
Господь дает продление сегодня,
Как давеча Димитрия дал заново,
А древле – скипетр Рюрика природный
И святый жезл Андрея Первозванного.
Да будет так, как господу угодно”.
Умолк словоохотливый монарх,
И принялся за дело патриарх.
10
Крестом он осеняет цесареву,
Встающую с серебряного трона,
Застрявшего потом у Смуты в зеве.
Сурово русский Спас поверх амвона
Глядит на люд, по карте пришлый слева.
За бармами возложена корона.
На царство женка – дело беспримерное —
Помазывалась. И не благоверная.
11
Бояре, приложась к руке ее,
Идут на выход. Бракосочетание.
Марину Мнишек Шуйский тот же все
Поддерживал за ручку по венчании.
Артиллеристы взялись за свое.
Колокола. Литавры. Восклицания.
И брачных пиршеств, стало быть, неделя.
Отвел супругов Шуйский до постели.
ЗАГОВОР
Бумажный вертолет моих эссе
Сгорает, салютуя над вертепом.
Рассыпал искры в млечной полосе.
Все – мел и с досок смоется Эребом.
Двустишье тащит из хамсе в хамсе
Мышь вечности во времени под небом:
“На пир позвали ослика: родной
Мешок отнес и сбегал за водой”.
Меся песок, стопы прядут узор,
На миг одушевляя лик пустыни.
За гриву дюн цепляется шатер,
Приют утехе давший и кручине.
На горизонте смерча ищет взор,
Созвездий – в небесах, на длани – линий.
Простерта тишь в судеб глу### даль,
Но дребезжит какой-то в ней Грааль.
1
Василий давний кум был новгородцам
И, в стянутых промыслив их полках,
Умел внушить доверье полководцам
(Да и на Крым ударить лень и страх).
За Шуйского, похоже, был господь сам.
Герой наш вел себя, как вертопрах.
“Мой государь, беда. Свидетельств ворох.
Не продают уже полякам порох”, —
2
Басманов бил тревогу. “Вздоры, вздоры, —
Царь отвечал. – Без знака господина
Здесь шелохнется что-нибудь не скоро.
Одна всему в России – царь – причина.
Смутная знать в глазах народа – воры.
Меня он – Иоаннова чтит сына”.
Гуляет Кремль. Пиры, балы, концерты.
Не в меру много жизни перед смертью.
3
В ночи вошел в престольную отряд
И перекрыл двенадцать все ворот.
В условный час ударили в набат.
И слышит пробудившийся народ:
“Поляки нам царя убить хотят!”
С толпой клевретов, около двухсот,
Василий въехал в Кремль, в устах с проклятьем,
В одной руке с мечом, в другой с распятьем.
4
Бесстрашный самозванец крикнул, пишут,
Из окон-де: “Я вам не Годунов!”
Басманов, на крыльцо отважно вышед,
Увещевал Христом бунтовщиков.
Не пожелали те ни слова слышать.
На месте верный пал слуга царев.
Толпа, стрельба, набат. Смутно и грозно.
Теперь герой поверил: все серьезно.
5
Поторопился в женины покои
И говорил супруге он: “Измена!
Сама промысли как-нибудь собою.
Не минет час, как вызволю из плена”.
Увы ль, увы, он (вместе со звездою)
Сорвался с высоты многосаженной,
Спускаясь по мосткам, в честь коронации
И свадьбы сбитым для иллюминации.
6
Зашибся так, что встать уже не мог.
Стоявшие вблизи на карауле,
К нему стрельцы бежали со всех ног.
За верность положил им царь в посуле
Добро и жен изменников. Не впрок.
Стрельцы полезли было уж под пули,
Да услыхали, дескать: “Вот пойдем,
Детей и ближних ваших перебьем!”
7
Стрельцы вступили вдруг в переговоры:
“Свидетельства царицы Марфы ждем.
И это Дмитрий сын ее коль скоро,
То мы за государя все помрем,
А вы же злонамеренные воры.
А коль не так, всевышний волен в нем”.
Голицын крикнул: “Полно вздор пороть,
Без вас обрек Отрепьева господь!”
8
Свершив расправу, труп влекли. У кровли
Последней Иоанновой супруги
Вопили: “Сведай, Марфа, сын здоров ли!”
С царем всяк день делила та досуги.
Признав, ему сердец решила ловлю.
И вот, Борису прежде той услуги
Не сделав, на вопрос она такой:
“Не твой ли сын?” – ответила: “Не мой”.
9
Весь сказ. Тоска и скорбь с лица земли
Струятся в эпилог двумя ручьями.
Сребрятся гребни их в златой дали,
Разметывая брызги жемчугами.
Цена их велика есть. Возвели
Ценой печали град под небесами
Насельники последних этих, кравчий
Где Ганимед, с нектаром кровь смешавший. |
Алексей Николаев | |