Посвящается IОдин русский студент погиб оттого, что любил ботанику. Пошёл он в поле собирать растения. Шёл, песенку напевал, цветочки рвал. А с другой стороны поля показалась толпа мужиков и баб из Нижней Гоголевки. — Здравствуйте, милые поселяне,— сказал вежливый студент, снимая фуражку и раскланиваясь. — Здравствуй, щучий сын, чтоб тебе пусто было,— отвечали поселяне.— Ты чего? — Благодарю вас, ничего,— говорил им студент, наклоняясь и срывая какую-то травинку. — Ты — чего?! — Как видите: гербаризацией балуюсь. — Ты — чего?!!?! Ухо студента уловило наконец странные нотки в настойчивом вопросе мужиков. Он посмотрел на них и увидел горящие испугом и злобой глаза, бледные лица, грязные жилистые кулаки. — Ты — чего?!!?! — Да что вы, братцы… Если вам цветочков жалко, я, пожалуй, отдам вам ваши цветочки… И выдвинулся из среды мужиков мудрейший среди них старик Пётр Савельев Неуважай-Корыто. Был он старик белый, как лунь, и глупый, как колода. — Цветочки собираешь, паршивец,— прохрипел мудрейший.— Брешет он, ребята! Холеру пущает. Авторитет стариков, белых, как лунь, и глупых, как колода, всегда высоко стоял среди поселян… — Правильно, Савельич!.. Хватай его, братцы… Заходи оттелева! Студент завопил. — Визгани, визгани ещё, чёртов сын! Может, дьявол — твой батя — и придёт тебе на выручку. Обыскивай его, дядя Миняй! Нет ли порошку какого? Порошок нашёлся. Хотя он был зубной, но так как чистка зубов у поселян села Гоголевки происходила всего раз в неделю у казённой винной лавки, и то — самым примитивным способом, то культурное завоевание, найденное у студента в кармане завёрнутым в бумажку, с наглядностью удостоверило в глазах поселян злокозненность студента. — Вот он, порошок-то! Холерный… Как, ребята, располагаете: потопить парня али так, помять? Обе перспективы показались настолько не заманчивыми для студента, что он сказал: — Что вы, господа! Это простой зубной порошок. Он не вредный… Ну, хотите — я съем его? — Брешешь! Не съешь!.. — Уверяю вас! Съем — и мне ничего не будет. — Всё равно погибать ему, братцы. Пусть слопает! Студент сел посредине замкнутого круга и принялся уписывать за обе щёки зубной порошок. Более сердобольные бабы, глядя на это, плакали навзрыд и шептали про себя: — Смерть-то какую, болезный, принимает! Молоденький такой… а без покаяния. — Весь! — сказал студент, показывая пустой пакетик. — Ешь и бумагу,— решил Пётр Савельев, белый, как лунь, и глупый, как колода. По газетным известиям, насыщение студента остановилось на зубном порошке, после чего его якобы отпустили. А на самом деле было не так: студент, морщась, проглотил пустой пакетик, после чего его стали снова обыскивать: нашли записную книжку, зубочистку и флакон с гуммиарабиком. — Ешь! — приказал распорядитель неприхотливого студенческого обеда, Неуважай-Корыто. Студент хотел поблагодарить, указавши на то, что он сыт, но когда увидел наклонившиеся к нему решительные бородатые лица, то безмолвно принялся за записную книжку. Покончив с ней, раздробил крепкими молодыми зубами зубочистку, запил гуммиарабиком и торжествующе сказал: — Видите, господа? Не прав ли я был, утверждая, что это совершенно безопасные вещи?.. — Видимое дело,— сказал добродушный мужик по прозванию Коровий-Кирпич.— Занапрасну скубента изобидели. — Тёмный вы народ,— сказал студент, вздыхая. Ему бы нужно было, ругнувши мужиков, раскланяться с ними и удалиться, но студента погубило то, что он был интеллигент до мозга костей. — Тёмный вы народ! — повторил он.— Знаете ли вы, например, что эпидемия холеры распространяется не от порошков, а от маленьких таких штучек, которые бывают в воде, на плодах и овощах,— так называемых вибрионов, столь маленьких, что на капле воды их гораздо больше, чем несколько тысяч. — Толкуй! — недоверчиво возразил Пётр Савельев, но кое-кто сделал вид, что поверил. В общем, настроение было настолько благожелательное, что студенту простили даже его утверждение, будто бы молния происходит от электричества и что тучи есть следствие водяных испарений, переносимых ветром с одного места на другое. Глухой ропот поднялся лишь после совершенно неслыханного факта, что луна сама не светит, а отражает только солнечный свет. Когда же студент осмелился нахально заявить, что Земля круглая и что она ходит вокруг Солнца, то толпа мужиков навалилась на студента и стала бить… Били долго, а потом утопили в реке. Почему газеты об этом умолчали — неизвестно. IIВыгнанный за пьянство телеграфист Васька Свищ долго слонялся по полустанку, ища какого-нибудь выхода из своего тяжёлого положения. И совершенно неожиданно выход был найден в виде измятой кокарды, оброненной между рельсами каким-то загулявшим офицером. — Дело! — сказал Васька Свищ. Приладил к своей телеграфистской фуражке офицерову кокарду, надел тужурку, нанял ямщика и, развалившись в кибитке, скомандовал: — Пшёл в деревню Нижняя Гоголевка! Жив-ва!! Там заплатят. Лихо звеня бубенцами, подлетела тройка к старостиной избе. Васька Свищ молодцевато выскочил из кибитки и, ударив в ухо изумлённого его парадным видом прохожего мужика, крикнул: — Меррзавцы!! Запорю!! Начальство не уважаете?? Беспутничаете! Старосту сюда!! Испуганный, перетревоженный выскочил староста. — Чего изволишь, батюшка? — «Батюшка»? Я тебе, рракалия, покажу — батюшка!! Генерала не видишь? Это кто там в телеге едет?.. Ты кто? Шапку нужно снять или не надо? Как тебя? — Ко…коровий-Кирпич. Телеграфист нахмурился и ткнул кулаком в зубы растерявшегося Коровьего-Кирпича… — Староста! Взять его! Впредь до разбора дела. Я покажу вам!!! Распустились тут? Староста, сбей мне мужиков сейчас: бумагу прочитать. Через десять минут все мужики Нижней Гоголевки собрались серой, испуганной, встревоженной тучей. — Тихо! — крикнул Васька Свищ, выступая вперёд.— Шапки долой! Бумага: вследствие отношения государственной интендантской комиссии санитарных образцов с приложением сургучной печати, по соглашению с эмеритурным отделом публичной библиотеки — собрать со всех крестьян по два рубля десять копеек тротуарного сбора, со внесением оного в Санкт-Петербургский мировой съезд!.. Поняли, ребята! Виновные в уклонении подвергаются заключению в крепость сроком до двух лет, с заменой штрафом до пятисот рублей. Поняли?! — Поняли, ваше благородие! — зашелестели мужицкие губы. — Благоро-о-оодие?!! — завопил телеграфист.— Меррзавцы!!! Кокарды не знаете? Установлений казённой палаты на предмет геральдики не читали?! Староста! Взять этого! И этого! Пусть посидят! Тебя как? Неуважай-Корыто? Взять! Через час староста с поклоном вошёл в избу, положил перед телеграфистом деньги и сказал робко: — Может, оно… насчёт бумаги… поглядеть бы… Касательно печати… — Осёл!!! — рявкнул телеграфист, сунул в карман деньги, брезгливо отшвырнул растерянного старосту с дороги и, выйдя на улицу, вскочил в кибитку. — Я покажу вам, негодяи,— погрозил старосте телеграфист и скрылся в облаке пыли. Мудрейший из мужиков Пётр Савельев Неуважай-Корыто, белый, как лунь, и глупый, как колода, подошёл к старосте и, почесавшись, сказал: — С самого Петербурху. Чичас видно! Дёшево отделались, робята! 1910 |