Король Фридрих Великий (1712-1786)

КОРОЛЬ ФРИДРИХ ВЕЛИКИЙ
1712-1786

Предродовые схватки начались у принцессы Софии-Доротеи, супруги престолонаследника Фридриха Вильгельма, в субботу утром, 24 января. А до того полгода во всех церквах королевства читались молитвы о благополучном разрешении от бремени.

Это был ее четвертый ребенок, она ждала его с тревогой и надеждой. Она хотела мальчика, наследника престола, a мальчики умирали. Ее первенец скончался сразу после родов. Со вторым ребенком все было хорошо, но это была девочка, Вильгельмина. А мальчик, родившийся после нее, не прожил и года…

На этот раз все прошло благополучно. Около половины двенадцатого на свет появился маленький Фриц, Фридрих, – его назвали так в честь деда, короля Фридриха I Прусского.

Дед был счастлив, наверное, больше всех, – ведь он столько лет горевал, что у него нет внука! Новый, 1712 год начался превосходно! Королю хотелось, чтобы все подданные разделил с ним его радость.

По городу шли королевские вестники и приглашали всех на праздник в дворцовый парк, к накрытым столам. Щедро лилось вино, угощали всех, кто пришел, не глядя на звание или достаток.

Через два часа после рождения младенец Фридрих, как было принято, получил титул Принца Прусского и Оранского, а также Крест Черного Орла, знак высшего ордена королевства.

Через неделю в половине четвертого пополудни состоялось крещение. Голову принца украшала маленькая корона, вышитую серебром и усыпанную бриллиантами мантию несли шесть графинь. Колокола церквей Берлина звонили целый час беспрерывно. С крепостных стен города все пушки разом произвели королевский салют.

Карл VI, император Священной Римской империи германской нации, прислал поздравление и написал, что считает себя крестным отцом новорожденного. И русский царь Петр Великий, друг и союзник прусского короля, назвал себя в поздравительном письме крестным отцом Фридриха. Это означало, что будущий наследник престола, став королем, может обратиться к своему крестному за советом и помощью, и тот не имеет права отказать. (Увы, с годами императорский престол займет другой, враждебный человек, а русская императрица Елизавета, наследница Петра, пошлет войско против Фридриха, – но это много лет спустя, а покамест все было торжественно и радостно.)

Дед новорожденного, король Фридрих I Прусский был еще и бранденбургским курфюрстом Фридрихом III Гогенцоллерном. Как  курфюрст, он подчинялся сидевшему в Вене императору Священной Римской империи германской нации. А как прусский король – никому не подчинялся. Точнее, не совсем «никому». Кое в чем он зависел от короля Польши. Немного, правда, но зависел. Очень все это странно, не так ли?

Но в тогдашней Европе отношения между правителями были непростыми. Так что отвлечемся ненадолго от берлинского праздника. Зайдем в тринадцатый век. В Священную Империю, которая просуществовала тысячу лет: с 800 по 1806 год.

Императоры и курфюрсты

Бывали времена, когда в Империи насчитывалось до трехсот государств – больших, средних и совсем маленьких, размером с город. В каждом был либо король, либо князь («фюрст» – что-то среднее между герцогом и графом), либо граф, либо герцог.

Маркграфы-военачальники владели и управляли марками – пограничными округами. Вольные города, которые назывались имперскими, приглашали себе на службу военачальников-бургграфов. Несколько самых важных церковных и светских правителей назывались князьями-избирателями, то есть курфюрстами, – они избирали императора. Папа Урбан IV своей Золотой буллой назначил в 1263 году курфюрстами семерых владык: архиепископов Трира, Майнца и Кёльна, маркграфа Бранденбургского, пфальцграфа Рейнского, герцога Саксонского и короля Богемии.

Императора короновали тремя коронами. Сначала в Аахене – короной короля Германии. Потом этот новоявленный король отправлялся в Милан и там получал корону Италии. А третью корону, уже императорскую, возлагал на него в Риме сам папа. Хотя к названию Римская не имел никакого отношения. Так империю назвал Карл Великий (742-814), король франков и первый император, подчеркивая этим, что его империя – наследница Древнего Рима, а словом Священная – божественное происхождение императорской власти.

В 1400-м году курфюрсты выбрали императором Сигизмунда, сына императора Карла IV. Оба происходили из Люксембургской ветви старинного рода Габсбургов. Сигизмунд (1368-1437) был очень красив, хорошо образован, нерешителен, коварен, непостоянен и легкомысленнен. Ни на одно его слово нельзя было полагаться. Ему принадлежало самое большое в империи королевство Венгрия и маркграфство-курфюршество Бранденбург (сам город Бранденбург на реке Гафель был основан еще в середине XII века). Так что император Сигизмунд был сразу и императором, и королем, и маркграфом, и курфюрстом!

А за год до торжественного события коронации поступил к нему на службу бургграф Нюрнбергский – Фридрих VI Гогенцоллерн. Он гордился своими предками, и вполне справедливо. Дом Гогенцоллернов считался, пожалуй, подревнее Габсбургского.

Родовой замок Высокий Цоллерн – Hohenzollern – в горах Швабишен Альб был действительно высоким – стоял на холме высотой 855 метров. Графы Бурхард и Вецель фон Цолорины (Гогенцоллернами члены династии стали называть себя только лет через двести) погибли в одном из сражений, и печальное это событие записано под 1061 годом.

Через сто тридцать лет после гибели Бурхарда, в 1191 году, его правнук выгодно женился и стал бургграфом Нюрнбергским – Фридрихом I. Хотя как Цоллерн именовался Фридрихом III. Но таков был обычай: приобрел новое владение – начинаешь в нем новый счет государей своего имени.

Гогенцоллерны очень любили называть своих детей Фридрихами, и когда читаешь историю этого дома, голова начинает слегка кружиться…

Так вот, у бургграфа Фридриха I Нюрнбергского Цоллерна было два сына. Старшего звали… ну, конечно же, Фридрих, и от негопошла старшая, Швабская ветвь. А младшего звали Конрад, и он дал начало младшей, Франконской ветви.

Отец отдал Фридриху все старинные родовые земли и замок Высокий Цоллерн, а Конраду – только Нюрнберг. Это было в обычае: выделять старшего (часто, даже очень часто младшим братьям ничего не доставалось, и становились они бедными странствующими рыцарями…).

Старшая ветвь, впрочем, ничем особенным не прославилась. Она распалась на три линии – Хехингенскую, Зигмарингенскую и Хайгерлохскую, и ее постепенно заслонило могучее дерево, разросшееся от Конрада и его потомков. Так что мы будем говорить в дальнейшем главным образом о младшей ветви.

Но между собой, насколько можно заметить по историческим хроникам, старшие и младшие Гогенцоллерны не ссорились и по мере сил поддерживали друг друга.

Потомки Конрада, три нюрнбергских Фридриха – III, IV и V – много сделали для возвеличивания рода. Фридрих III стал благодаря женитьбе маркграфом Байройтским. Фридрих IV получил от императора маркграфство Ансбах и другие земли во Франконии, южной области империи. Фридрих V новых земель не приобрел, но зато возведен был в сан имперского князя.

Хоть Фридрих VI и стал слугой императора, слово его значило немало. Сигизмунд, получив корону, щедро вознаградил за службу: сделал Фридриха своим наместником в Бранденбургской марке. Произошло это в 1411 году, а четыре года спустя император и вовсе отдал марку ему в лен, то есть в верховное управление.

Так бургграф Фридрих VI Нюрнбергский стал ленным маркграфом Фридрихом I Бранденбургским. В императорской грамоте было сказано, что ему позволено делать в Бранденбургской марке все, на что имеет право император или наследственный маркграф, – только не быть курфюрстом. Однако император, если того захочет, пожалованное может отобрать, заплативши маркграфу 400 тысяч талеров отступного, – земля-то все-таки императорская…

Рыцари и некоторые города Бранденбургской марки встретили нового маркграфа враждебно. Рыцари отказались давать присягу и подняли мятеж. Но на сторону Фридриха Бранденбургского встали магдебургский архиепископ Гюнтер и герцог Рудольф Саксонский.

А Прекрасная Эльза, жена Фридриха, привела помощь с юга, из франконских владений Гогенцоллернов.

После трех лет борьбы наступил мир: противники Фридриха бежали. 

Отношения с императором Сигизмундом оставались чрезвычайно хорошими, и он 18 апреля 1417 года без всяких разговоров о своем праве выкупа возвел маркграфа Фридриха I Бранденбургского в курфюрсты и сделал этот сан наследственным.Однако новый курфюрст Бранденбургский в северной глуши не сидел. Человек придворный, по горло занятый делами империи, он появлялся в обретенных владениях редко, а потом и вовсе перестал наведываться. Правил там его старший сын Иоганн по прозвищу «Алхимик». Отец пытался сделать его также курфюрстом богатой и обширной Саксонии.

Императору такое возможное усиление Бранденбурга совершенно не понравилось – отношения охладились. Они совсем испортились, когда в 1420 году начались продолжавшиеся одиннадцать лет походы ревностного католика Сигизмунда против гуситов – последователей первого реформатора церкви, чешского священника Яна Гуса.

Сигизмунд поступил с Гусом крайне подло. Он обещал своим честным словом, что тот, ничего не опасаясь, может приехать в столичный Констанц на церковный собор и высказать свои взгляды (которые, заметим, папа Римский называл еретическими). Гус приехал. Папа потребовал выдать его церковной власти. А на вялое замечание Сигизмунда насчет императорского слова ответил, что слово, данное еретику, ничего не значит. Этого для Сигизмунда было достаточно. Гуса взяли под стражу, осудили и сожгли на костре вместе с его другом Иеронимом Пражским.

Такие поступки курфюрст Бранденбургский не одобрял (в чем явно просматривается начало протестантства Гогенцоллернов), и однажды не пришел со своим войском на помощь Сигизмунду, ссылаясь на неотложные дела. Тот воспринял это как измену, даже хотел отобрать курфюршество. Потом как-то все улеглось. А в 1437 году Сигизмунд умер.

Теперь бургграф Фридрих VI Нюрнбергский, он же маркграф Ансбах-Байройтский, он же курфюрст Фридрих I Бранденбургский попытался выдвинуть своего Иоганна не в саксонские курфюрсты – в германские императоры!

Увы, избрали герцога Австрии: Альбрехта V Габсбурга, в императорстве Альбрехта II. С его восшествием начался трехсотлетний непрерывный счет имен императоров Габсбургской династии.

Бог весть, как пошла бы история Европы, сумей Фридрих I Бранденбургский осуществить свои планы…

Железный зуб, Ахилл, Цицерон и другие…

Из северных земель самое лучшее по обычаю досталось старшему Фридриху по прозвищу «Железный Зуб»: и сан курфюрста, и титул Фридриха II Бранденбургского.

Младшему же Фридриху, его брату, – только маленькая область Альтмарк, да еще Пригниц. Он там и правил, вовсе не обижаясь, потому что, как мы уже говорили, ссориться между собой у Гогенцоллернов принято не было, тем паче воевать.

И когда он отошел в лучший мир, Альтмарк и Пригниц вошли во владения Фридриха II, стали, как и прежде, частью Бранденбургского курфюршества.

Альтмарк значит Старая марка. Где старое, там рядом новое.

В самом деле, с Альтмарком граничил Ноймарк, Новая марка, принадлежавшая прусскому Германскому Ордену (или крестоносцам, как именуются рыцари Ордена в русской и польской исторической традиции). Землю эту Фридрих Железный Зуб в 1455 году у рыцарей купил, – они воевали с польским королем Казимежем Ягеллончиком и сильно нуждались в деньгах.

И другие земли присоединял к своим владениям – где деньгами, где военной силой. Только вот герцогство Померанию присовокупить не смог…

Утомившись делами правления (все-таки тридцать лет у руля!), курфюрст Фридрих II в 1470 году уехал на юг, во Франконию, и отдал свой Бранденбург брату Альбрехту «Ахиллу». Тот был всего на год моложе, но куда энергичнее.

Однако управлять северными областями с юга даже Ахиллу было трудновато. Он поручил это дело своему сыну Иоганну, прозванному «Цицероном» (наверное, за красноречивость), и издал в 1473 году закон Конституция Ахиллеа о престолонаследии.

Бранденбург по этой Конституции навсегда обязан был оставаться нераздельным и со всеми своими землями поступать в управления старшему сыну династии Гогенцоллернов. Делить, если понадобится, Гогенцоллерны будут только южные, франконские земли.

Сын Иоганна, Иоахим I «Нестор», отличался большой ученостью, но был противником реформации. Таким яростным, что его жена Елизабета, дочь датского короля, а значит лютеранка, бежала в 1528 году из Берлина в Саксонию. Антиреформаторство курфюрста привело к тому, что открытый им университет во Франкфурте-на-Одере быстро потерял слушателей из-за своего сурового католицизма.

Между тем, тайными лютеранами были оба сына Иоахима I: и старший, Иоахим, и младший, Ганс (по прозвищу «Кюстринский», потому что главным городом его владений была крепость Кюстрин на Одере).

После смерти отца Ганс через три года принял лютеранство, а Иоахим II “Гектор” еще долго колебался. Точнее, так: в 1535 году он женился на Ядвиге, дочери короля польского Сигизмунда I, – разумеется, католичке. И огорчать ее не хотел. Но потом дела пошли так, что и он стал лютеранином, однако своеобразно: принял 1 ноября 1539 года причастие сразу и по католическому, и по реформаторскому обрядам.

Иоахим II «Гектор» был на только храбрецом, о чем свидетельствует прозвище, но и замечательным дипломатом. Он составил новый церковный устав так хитро, что в нем сохранилось немало от католической обрядности. Поэтому император Священной империи этот устав утвердил, а поскольку император короновался папой римским, выходило, что и как бы папа одобрил новшество. Однако в 1563 году Иоахим порвал с папством. Теперь уже окончательно и навсегда.

А 19 июля 1569 года Иоахим II получил от польской короны право на наследование Пруссии, если правящая династия там пресечется. Сил (и особенно денег) потратить ему пришлось немало, потому что добивался он этого права тридцать лет…

Бранденбург, Польша, Пруссия…

В тугой узел завязала история судьбы этих стран, и потому о Пруссии надо поговорить подробнее.

Страна на востоке

Много веков назад на побережье Балтийского моря, от Вислы на восток, жили индоевропейские племена пруссов и литвинов (литовцев). Литвины создали в конце концов свое мощное государство, такое мощное, что тогдашние польские князья очень с ним считались. А пруссы никакого государства не создали, и поляки старались их взять, как говорится, в орбиту своего влияния. Однако язычники-пруссы не хотели быть под властью католиков-поляков.

Чтобы полностью покорить пруссов и обратить в христианство, польский князь Конрад Мазовецкий в 1226 году обозначил границы «Польской Пруссии» и позвал сюда рыцарей Германского Ордена — или, как полностью они назывались, Германских братьев Иерусалимского храма Святой Девы Марии.

В Иерусалим братья-рыцари пришли из Германии в во время третьего (1192) крестового похода. Они носили кресты на своих плащах, щитах, знаменах, и в прусских землях их называли крестоносцами. А вообще-то они принадлежали к монашествующему ордену госпитальеров и, говоря по нынешнему, обеспечивали медицинское обслуживание участников крестового похода. Главная резиденция Великого Магистра ордена находилась с 1220 года в итальянском городе Палермо.

Прибыв на южное побережье Балтики, рыцари занялись делом, ради которого их пригласили: вместе с польскими князьями стали приводить в покорность пруссов. Рыцари строили на их землях замки и города – Мариенбург (по-польски Мальборк), Кёнигсберг (теперь Калининград) и другие.

А значительнее восточнее пруссов, на юго-западе нынешней Эстонии и севере нынешней Латвии, находилась Ливония. Она была заселена вольными языческими племенами ливов (отсюда и название), эстов и летгалов. Германские купцы, обосновавшие на острове Готланд, вели с язычниками меновую торговлю, без денег, которые тем были совершенно ни к чему.

Обитатели Ливонии не знали ни князей, ни императоров, – только старейшин, да в случае войны выбирали военачальника. Не было у них и письменности. Все, что мы знаем об тех временах, мы знаем из летописей датчан, шведов и немцев.

С благословения бременского архиепископа германские миссионеры занялись обращением ливов и эстов в христианство. Весной 1201 года молодой немецкий епископ Альберт фон Буксгевден основал город Ригу и сделал его опорным пунктом движения католичества на восток. Год спустя епископ создал духовно-рыцарский Орден Меченосцев, или Ливонский Орден. Рыцари называли друг друга братьями. Они давали обет никогда не жениться и всеми силами распространять Слово Божье.

Близлежащие владыки приветствовали приход рыцарей. Славянский князь Владимир, сидевший в Полоцке, помогал, как мог, рижскому епископу. Их союз окончательно закрепился, когда Альберт фон Буксгевден женил своего брата на дочери Владимира. Германский император Генрих II Оттон по просьбе Альберта формально присоединил Ливонию в 1207 году к своей империи, сделал епископа своим вассалом, а землю – императорской.

Меченосцы покоряли Ливонию почти двадцать лет. Особенно упорно сопротивлялись эсты. С севера на них шел шведский король Иоанн I, но потерпел полное поражение. Датский король Вальдемар II построил было на берегу моря крепость Ревель (ныне Таллинн), но в 1223 году эсты и его разбили, даже взяли в плен.

Однако независимость их была недолгой. Сопротивляться такой мощной военной организации, каким был Ливонский Орден, они не смогли. Через пять лет весь юг Эстляндии, то есть северная Ливония, подпал под власть рыцарей. Датчане захватили север. Но спустя столетие, потерпев несколько поражений от восстававших эстов, датский король Вальдемар IV году продал в 1346 году непокорную землю рыцарям.

Так вся Эстляндии стала орденским владением.

 Ливонский Орден в 1237 году стал младшим партнером Германского Ордена, или Тевтонского, – потому что тевтонами римляне именовали вообще германские племена. Всех немецких рыцарей в балтийских (то есть остзейских) землях с тех пор называли одинаково тевтонцами и крестоносцами. Но мы должны, конечно, помнить о различии между Ливонским и Германским Орденами, потому что исторические их судьбы были разными.

В 1241 году вместе с поляками крестоносцы разбили в битве под силезским городом Лигницем татаро-монгольское войско Бату-хана, остановили его движение в северные области Европы. За военную помощь польский король отдал крестоносцам города Позен (ныне Познань), Гнезен (Гнезно) и Калиш.

Но постепенно рыцари на прусских землях вышли из-под контроля польских королей. В союзе с Орденом Меченосцев образовалось независимое рыцарско-монашеское государство Великая Пруссия, которое в начале ХIV века стало занимать громадную территорию: от Новгородской республики на востоке до Германской империи на западе, от острова Готланд на севере до Великого княжества Литовского и королевства Польского на юге.

Вассальная присяга Альбрехта

Шло время, Великая Пруссия слабела. Особенно чувствительным было для нее поражение 1410 года под Грюнвальдом, где рыцари были разбиты соединенными силами литвинов, поляков и русских. В конце XV века она распалась на несколько частей, постепенно все больше и больше раздробляясь.

Появилось самостоятельное государство под тем же названием Ливонский орден со столицей в Риге. Потом оно превратилось в Курляндское герцогство и стало вассалом Польши.

Северная территория с городом Таллинном отдалась добровольно шведскому королю Эрику XIV.

Принадлежавшие Германскому Ордену земли бывшей Великой Пруссии распались тоже. Их западная территория отошла к Польской короне под названием «Королевская Пруссия» – Прусы Крулевски.

И то, что смог сохранить в своем владении Германский Орден, по мирному Торуньскому договору 1466 года оказалось в вассальной зависимости от Польского королевства и обозначалось на польских картах как «Княжеская Пруссия» – Прусы Ксянжече.

Когда умер в 1510 году Великий Магистр Ордена, саксонский герцог, на его место избрали двадцатилетнего Альбрехта Гогенцоллерна – сына маркграфа Ансбахского. Мать Альбрехта, Зофья Ягеллонка, была сестрой тогдашнего польского короля Сигизмунда I Старого (1467-1548).

Рыцари Ордена очень надеялись, что король не станет требовать от племянника ни вассальной присяги, ни уплаты налогов. Альбрехт и попытался было ничего не платить и присяги не давать. Однако Сигизмунд был настроен крайне серьезно и даже начал в 1519 году войну, чтобы заставить Великого магистра и его рыцарей признать права Польши.

Военные действия закончились перемирием на четыре года. Сигизмунд посоветовал Альбрехту крепко подумать, а тот и без советов ясно видел: сопротивляться у Ордена сил уже нет. Что делать? Как поступить? Альбрехт отправился на родину, в Нюрнберг. Там ничего дельного ему, увы, никто не предложил.

Тут надо сказать. что Альбрехт, будучи католиком (человека иного вероисповедания прусские рыцари никогда не пригласили бы в Великие Магистры), заинтересовался учением обновителя церкви Мартина Лютера (1483-1546) и не препятствовал проповедовать лютеранство в землях Ордена.

Поэтому, возвращаясь из Нюрнберга, Альбрехт завернул в Виттенберг к Лютеру и спросил совета. Лютер сказал, что самое лучшее для церковного государства, каким является Орден, — это стать светским. А самое лучшее для Альбрехта — это жениться.

Великий магистр так и поступил. Германский Орден распустил, монашеские обеты с рыцарей снял, сам же принял святое причастие по протестантскому обряду. И всеми силами стал распространять в Пруссии протестантство.

Орден прекратил свое существование в 1525 году. Альбрехт же принес 10 апреля вассальную присягу королю Сигизмунду в столичном польском городе Кракове и получил от него сан ленного герцога Прусского.

Присяга была обставлена очень торжественно: на рыночной площади Кракова на построенном по этому случаю возвышении сидел на троне король. С короной на голове, в расшитой золотом и украшенной драгоценными камнями и жемчугом мантии. Рядом стояли архиепископы и епископы, воеводы, за ними другие высшие светские и духовные сановники, бургомистры, рыцари и дворяне. Один из воевод держал на руках четырехлетнего королевича Сигизмунда-Августа, будущего господина и друга Альбрехта. Перед королем держали скипетр, меч и державу (яблоко). За порядком следили две тысячи вооруженных воинов в блестящих латах.

Со стороны дворца, где остановился Великий Магистр, появилась большая группа высших чинов Ордена во главе с епископом Эрхардом, за ними шли бургомистр Кёнигсберга, представители других городов и дворянства. Но без Великого Магистра, который остался в замке ждать решения короля.

Епископ произнес речь. Он говорил о том, что война окончена, что все люди Пруссии просят короля заключить вечный мир и пожаловать Альбрехта титулом герцога Прусского. Король молчал, но от его имени был дан ответ, что это и в интересах Польши.

Делегация отправилась передавать Альбрехту слова короля. Наконец, появился на коне и он сам, Великий Магистр.. Остановив коня перед возвышением и спешившись, Альбрехт стоя обратился к Сигизмунду с просьбой возвести его в герцогский сан и отдать ему в ленное владение Прусские земли.

Один из высших чинов королевства, подканцлер Петр Томицкий, принял из рук короля хоругвь – особого рода знамя, и инвеституру – грамоту. Томицкий передал эти символы власти Альбрехту и сказал от имени короля подобающую случаю речь.

Альбрехт слушал речь подканцлера по-прежнему стоя. Он поблагодарил короля за милость и поклялся, что будет верой и правдой служить ему и Польше. Затем встал на колени перед королем, и тот собственноручно вручил ему ленное знамя из белого шелка.

На знамени был вышит черный орел с золотыми шпорами, золотой цепью на шее и золочеными крыльями. На груди орла сверкала золотая буква S — знак подчинения Сигизмунду.

Король сказал: «Мы, король Сигизмунд, соглашаемся на Вашу, достойный герцог, и Ваших подданных просьбу и передаем Вам во владение земли, города, местечки и замки в Пруссии, что и подтверждаем вот этим знаменем. И надеемся что ты, дорогой нам племянник, будешь всегда с благодарностью вспоминать о нашей к тебе любви и расположении».

Альбрехт в ответ положил два пальца на Евангелие, лежавшее на коленях у короля, и произнес слова присяги:

«Я, Альбрехт, пруссов штеттинских и померанских, кашубов, славян и других племен герцог, бургграф Нюрнбергский и Риги владетель, во имя Бога Всемогущего клянусь и присягаю, что вместе с подданными моими, духовными и светскими, буду с этой минуты навечно слугой верным, кротким, честным и послушным моему милостивому господину Сигизмунду, королю польскому, и его потомкам, и всей Короне Польской, и вести себя так буду, как поступать доброму ленному герцогу пристало, то есть договору и всему в нем записанному согласно. Да поможет мне Бог и Святое Евангелие!»

После этих слов Сигизмунд взял в руки государственный меч щербец и посвятил Альбрехта в рыцари, троекратно ударяя его плашмя по плечу и каждый раз произнося ритуальную формулу: Терпи эти удары, и ни одним больше! И надел ему на шею золотую цепь.

Затем посвящали в рыцари сопровождавших Альбрехта князей и множество польских и прусских дворян. Церемония закончилась молитвой в кафедральном соборе. И начался королевский пир.

При расставании Альбрехт получил богатые подарки. Король назначил ему юргельт – ежегодное жалованье – в 4.000 золотых червонцев.

Сигизмунд полагал, что Альбрехт останется в католичестве, но герцог, как мы уже знаем, принялся распространять в Пруссии лютеранство, особенно после женитьбы на датской королеве Доротее, исповедовавшей эту религию. И чтобы иметь образованных пасторов, открыл в 1544 году в Кёнигсберге университет. Альбрехт очень рассчитывал, что ему удастся обратить в протестантство Польшу. Он пытался убедить короля, что переход в новую религию, независимую от Римского папы, будет благом.

Король просьбам не внял, но это не повредило добрым отношениям протестантского герцогства Прусского с католической Польшей, о чем говорит такой случай.

Объезжая свои владения, молодой король Сигизмунд-Август (тот самый, который сидел на руках у польского придворного, когда Альбрехт давал присягу) посетил в 1552 году столицу герцогства Кёнигсберг. Там он узнал, что Альбрехт пишет книгу о военном искусстве, и пожелал ее иметь. Альбрехт сказал, что пришлет немедленно, как только закончит. Действительно, через три года король получил от «верноподданного герцога», как было написано в письме, красиво отпечатанный экземпляр.

Альбрехт хотел играть важную роль в международных делах и требовал от подданных все новых и новых денег, что раздражало прусских дворян. А больше всего им не нравилось и даже обижало, что советников своих Альбрехт брал не из местных людей, а со стороны.

Особенно разгорелось недовольство, когда советником стал зять Альбрехта, герцог мекленбургский (на его дочери Анне женился Альбрехт после смерти Доротеи), принявшийся раздавать налево и направо земли, нарушать привилегии дворянства и чиновничества. Альбрехт, разбитый параличом, только кивал головой на все предложения зятя. Пруссаки обратились с жалобой в Польшу, к королю Сигизмунду-Августу. Тот прислал комиссию, она казнила трех советников, одного приговорила к изгнанию, остальных лишила власти.

Альбрехт (польские историки называют его Старшим) умер в 1568 году на рассвете в местечке Тапев. Получив печальное известие, в тот же день вечером скончалась в Кёнигсберге герцогиня Анна.

Гогенцоллерны овладевают Пруссией

Титул ленного герцога наследовал пятнадцатилетний сын покойного, Альбрехт-Фридрих. Члены правящего совета герцогства обращались с мальчиком так, что он заболел и помутился рассудком.

Польский король поступил благородно: не стал отбирать герцогство под свою власть, а назначил опекуном несчастного юноши его родственника и наследника – маркграфа Георга-Фридриха Ансбахского, все из того же рода Гогенцоллернов.

Тогда все Гогенцоллерны, в том числе и опекун-маркграф, приехали в город Геру и заключили договор о том, что Пруссия всегда будет принадлежать только Бранденбургским курфюрстам, которым и надлежит добиваться от польских королей ленного права на Пруссию. И когда маркграф умер в 1603 году бездетным, опекунство над слабоумным герцогом Прусским в силу договора перешло к курфюрсту Иоахиму-Фридриху, внуку Иоахима II Гектора.

Он был весьма дальновиден. Еще будучи наследным принцем, женил в 1594 году своего сына Иоганна-Сигизмунда на старшей дочери слабоумного герцога Анне. Теперь же, став опекуном герцога, курфюрст решил вступить в брак с его младшей дочерью, 20-летней Элеонорой. Разница лет не смущала пятидесятисемилетнего Иоахима-Фридриха, хотя по тем временам его полагали глубоким стариком. Двойная династическая связь должна была навсегда привязать Прусское герцогство к Бранденбургу.

Оставалось только одно препятствие: Польша. Земля принадлежала короне, герцогство было отдано в лен – из королевской милости. Входил в силу ленный договор только после утверждения сеймом… Вон сколько обстоятельств! А на польском сейме могло быть по-всякому. Особенно учитывая знаменитое liberum veto, право, по которому сорвать любое постановление был способен хотя бы один голос против….

Принц-наследник Иоганн-Сигизмунд был в Польше, когда из Берлина прискакал гонец: умер курфюрст Иоахим-Фридрих. Казалось бы, надо спешить в Бранденбург. Но слишком ценна была Пруссия, слишком опасно было ее потерять. Новый курфюрст на похороны не поехал.

Три года просидел в Польше, вел долгую и искусную дипломатию, чтобы подтвердить, а потом и изменить в свою пользу статус опекуна. И добился всего этого вопреки интригам как польских шляхтичей, так и прусского дворянства, которому была по очень вкусу польская вольница и совсем не нравилась гогенцоллерновская жесткость и дисциплина. Грамоту на опеку польский король передал курфюрсту в 1609 году.

Через два года на варшавском сейме Иоганн-Сигизмунд получил для себя и всех своих потомков, подданных императора Священной Римской Империи Германской Нации, права быть ленными герцогами Прусскими и платить дань польской короне. Ленная присяга состоялась по старинному, известному нам обычаю. А сколько денег ушло на подкуп сенаторов, и не сосчитать…

Так что после смерти слабоумного герцога (случившейся семь лет спустя, 25 августа 1618 года) Пруссия стала наследственным владением Гогенцоллернов. Но, заметьте, – вовсе не частью Бранденбургского курфюршества!

Курфюрст Иоганн-Сигизмунд правил недолго, всего 11 лет. Он оставил по себе память не только тем, что навсегда связал Пруссию и Бранденбург, но и большой веротерпимостью.

Приняв в 1613 году причастие по кальвинистскому обряду (что вызвало большое недовольство лютеран) и отказавшись от католичества, он не стал преследовать ни последователей Лютера, ни католиков. Наоборот, велел не чинить им никаких препятствий: люди сами разберутся, какая вера лучше.

А после его смерти начался самый печальный период истории Бранденбурга.

Новый курфюрст Георг-Вильгельм был человеком слабым. Он плохо разбирался в политике, принимал решения плохо продуманные. Сначала, правда, все шло как будто неплохо: он принес ленную присягу польскому королю Сигизмунду III, и король-католик вместе с сеймом закрыли глаза на протестантство очередного герцога Прусского. Уж очень велика была опасность войны Польши со Швецией, прусско-бранденбургские силы были позарез необходимы.

А вообще-то война в Европе уже три года. То затухая ненадолго, то вновь вспыхивая, она вошла в историю как Тридцатилетняя.

Эта война была завершающим событием Реформации – движения, начавшегося еще в XVI веке. И хотя центральным элементом движения была реформация религиозная, глубочайшие изменения произошли в политике, экономике, культуре и обществе всех затронутых войной стран.

Тридцать лет в пожарах

Начало Реформации принято исчислять с 31 октября 1517 года, когда 34-летний монах Мартин Лютер, преподаватель университета в саксонском городе Виттенберге, прибил к дверям дворцовой церкви свои 95 тезисов против индульгенций, то есть отпущения грехов за деньги, и других злоупотреблений римско-католической церкви, нарушения ею религиозной чистоты вероучения. Архиепископ Майнцкий отослал тезисы папе в Рим, а тот призвал дерзкого монаха к ответу.

Курфюрст саксонский выдать Лютера папской власти отказался, а тот пошел еще дальше – выступил против тезиса о божественности папской власти, говоря, что этому тезису всего 400 лет, а в греческой церкви он вовсе не был в ходу.

Сочинения Лютера, написанные простым, грубоватым, народным языком получили широчайшее, небывалое распространение. Издаваемые в Базеле сторонниками великого гуманиста Эразма Роттердамского (автора Похвального слова глупости и других памфлетов), эти поистине революционные произведения распространились в великом множестве по Швейцарии, Франции, Англии, Нидерландам. Говорили, что Эразм снес яйцо, а Лютер его высидел.

Лютер требовал совершенно изменить стиль деятельности церкви и ее организацию. Он призывал отстранить папу от решения светских вопросов, оставив ему только церковные, уничтожить индульгенции и церковные наказания, сократить число кардиналов и сотрудников папской курии, прекратить вмешательство Рима в дела германской церкви.

Лютер дерзко заявлял, что каждый христианин — это по сути своей священник, потому что он внутренне научается Богом, и особые священнослужители не нужны. Лютер говорил, что каждый мирянин имеет право читать Библию, хотя папа Иннокентий III в 1200 году это запретил, чтобы исключить ее критику.

В довершении ко всему, Лютер отверг безбрачие священников и в 1525 году женился на бывшей монахине Екатерине фон Бора.

За все это он был осужден папой, но не только не прекратил свою деятельность, а публично, перед городскими воротами Виттенберга, сжег папскую буллу!

Сторонники Лютера множились, ими становились даже государи, в том числе курфюрст Саксонии. Лютеранство в его стране стало господствующей религией в 1525 году. В том же году лютеранским стало герцогство Пруссия. Спустя два года учение приняли ландграф Гессенский и герцог Брауншвейг-Люнебергский, затем оно распространилось на большую часть Мекленбурга, Остфридляндии и германской части Силезии. Лютеранскими стали Ансбах, Люнебург, Ангальт, города Нюрнберг и Рейтлинген, учение Лютера утвердилось в Дании и Швеции.

Реформаторы выступали против «порчи церкви», требовали очистить ее от «вавилонской блудницы» и «антихриста» – так называли в памфлетах предреформационной эпохи римскую церковь и папу.

Священники имели особое положение и власть в обществе. Все миряне, включая самых знатных, обязаны были подчиняться церковным распоряжениям. Поэтому дворяне не просто завидовали могуществу и богатствам церкви. Они были недовольны тем, что их могли привлекать к церковному суду. Горожане же то и дело вступали в конфликты с высшими церковнослужителями. А всего более страдало от власти церкви крестьянство, подчиненное епископам, аббатам и другим иерархам. В Германии в 1522-23 произошло рыцарское восстание, а в 1524-25 — крестьянское.

Оба были подавлены князьями. Первое потому, что у «офицеров» не было «рядовых». Второе – потому, что у «рядовых» не было «офицеров». Обстоятельства вполне понятные, так как союза между этими людьми не было и быть не могло. Лютер выступил против восставших. К этому времени он уже изменил свои демократические взгляды и пришел к убеждению, что реформацию церкви и вообще всей жизни должна произвести государственная власть.

Но почему мы говорим о реформаторах, а не о протестантах? А вот почему.

Название «протестантов» получили пятеро князей (в том числе курфюрст Саксонский и ландграф Гессенский) и 14 городов (в частности, Нюрнберг, Ульм и Страсбург), которые на имперском сейме 1529 года в городе Шпейре отказались осудить лютеранство.

После многочисленных вооруженных конфликтов был в 1555 году заключен в Аугсбурге религиозный мир. Но он был фактически лишь перемирием. К тому же в договоре были статьи, стеснявшие свободы протестантов не-лютеран (т.е. сторонников швейцарского теолога Ульриха Цвингли, деятеля более революционного и республиканского, чем Лютер, и кальвинистов – последователей француза Жана Кальвина).

Кальвинизм, более жесткое, аскетическое и одновременно значительно более революционное учение, нежели лютеранство, во второй половине XVI столетия охватил почти всю Европу. Во Франции их называли гугенотами, в Шотландии пресвитерианами, в Нидерландах и Германии реформатами, в Польше и Литве гельветами. Нужно слушаться Бога больше, чем людей, — учили кальвинисты.

Католическая церковь старалась искоренить любое протестантство и повсюду восстановить власть папы. Этим занимались орден иезуитов и инквизиция. Началась контрреформация. Мадрид и Вена дали контрреформации военную силу.

А протестантов поддерживали Франция (до 1610 г., когда был убит король Генрих IV), Нидерланды и Англия, потом Дания, Швеция.

Медленно и все неотвратимее разделенная религиозным противостоянием Европа шла к ужасающей по своим разрушительным последствиям 30-летней войне. И так как протестанство было наиболее сильно в Германии, именно этой стране предстояло стать ареной боев. В 1608 году организовалась Протестантская лига во главе с Пфальцем, год спустя — Католическая уния во главе с Баварией.

После смерти императора Рудольфа II (1612) новый император Матфей не стал соблюдать Грамоту величества, которую Рудольф дал чешским протестантам в знак признания за Чехией (Богемией, как звалась эта страна по имени древнего кельтского племени бойев) религиозной свободы. Возмущенные протестанты собрались в 1618 году в Праге и потребовали выполнения грамоты. Они выбросили из окон в крепостной ров двух наместников императора Матфея, отменили власть Габсбургов над Богемией, создали свое временное правительство и армию. А королем избрали 23-летнего курфюрста Фридриха V Пфальцского.

Матфей вступил с восставшими в переговоры, но в марте 1619 года умер. Императором стал под именем Фердинанда II эрцгерцог Фердинанд Штирийский, внук Фридриха I из дома Габсбургов. По праву наследования он получил Австрию, Богемию и Венгрию. Восставшие не признали его власть.

Военные действия охватили Чехию, Силезию и Моравию. Протестанты были оттеснены к Праге и 8 ноября 1620 года возле Белой Горы совершенно разбиты лигистами (войсками Лиги) под командованием Иоанна-Церкласа Тилли. Новоявленный король-курфюрст Фридрих Пфальцский бросил свое войско и бежал. После поражения протестантов император Фердинанд II Габсбург полностью лишил Чехию самостоятельности и включил ее в наследственные земли своей династии, а протестантство стал жестоко искоренять.

Но война не утихла. Протестанты собрали новое войско. Сначала оно нанесло лигистам крупное поражение 27 апреля 1622 года, а потом было разбито войсками Тилли в двух сражениях – 6 мая и 20 июня.

Многие историки считают свирепого, страшного, как называли его протестанты, Тилли (1555-1632) самым крупным полководцем той войны. Он родился в имении своих знатных родителей близ Брюсселя, воспитывался в иезуитской школе и стал фанатичным католиком. Начав военную карьеру простым солдатом, был храбр и необыкновенно набожен. Дослужившись до офицера, остался прямодушным, справедливым к подчиненным и бескорыстным. В 1610 году поступил на службу к герцогу Максимилиану I Баварскому и совершенно по-новому организовал его войско: в Баварии вместо наемной появилась национальная армия. Все взрослое население страны обучалось военному делу. Дворянство призывалось в кавалерию, горожане и крестьяне в пехоту. Такая армия была дисциплинированной и стойкой.

Чтобы окончательно расправиться с восставшими, Фердинанд II предложил Фридриху Пфальцскому, так недолго побывшему королем Чехии, перемирие и переговоры. Тот согласился и по доверчивости отпустил союзные войска герцога Христиана Брауншвейгского. Как только они ушли, император вторгся во владения Фридриха и полностью их оккупировал, отобрал у него титул курфюрста (конечно, соблюдая внешние формальности) и передал своему тезке-католику Максимилиану Баварскому. Так коллегия курфюрстов стала иметь католическое большинство, и выбор императора из дома Габсбургов был обеспечен.

Во время боев выдвинулся другой выдающийся полководец-католик, Альбрехт-Венцеслав-Евсевий Валленштейн (1583-1634). Он происходил из древнего богемского дворянского рода. Хотя родители его были протестантами, в 16-летнем возрасте после смерти отца он был отдан в иезуитское училище и там принял католичество. В 1606 году Валленштейн вступил в армию императора Матфея, отличился при осаде города Грана в Венгрии, за что получил чин капитана. Благодаря богатству, уму и храбрости Валленштейн стал играть заметную роль при дворе императора. Во время кратковременной войны герцога Фердинанда Штирийского против Венеции в 1617 году Валленштейн сформировал на свои деньги отряд из 200 кавалеристов. Придя к герцогу с отрядом, Валленштейн заслужил его особое расположение. Став императором, Фердинанд возвел Валленштейна в графское достоинство, назначил канцлером и начальником всей моравской милиции. А за успешные действия против протестантов дал чин генерал-майора, должность губернатора Моравии, титулы герцога Фридлянского и имперского князя Саганского. Валленштейн стал одним из богатейших людей Австрии.

Все это сделало его крайне высокомерным. Он говорил с людьми кратко, отрывисто и, как пишет один из его биографов, «будучи вообще щедр, отличался крайней суровостью, даже жестокостью в наказаниях». Он был высок, крепкого сложения, с величавой осанкой, холодным и всегда серьезным лицом, никогда не смеялся. Его небольшие черные глаза смотрели столь пронзительно, что мало кто был способен выдержать его взгляд. В боях показывал отменное бесстрашие, а в передышках заботился о своих солдатах и офицерах, щедро им платил. Его имя сделалось повсюду известным, и служить у Валленштейна считалось большой честью.

На помощь германским князьям-протестантам пришел датский король Христиан IV, тем более, что распространение католичества угрожало его стране Дании. Увы, он потерпел поражение от Валленштейна и Тилли, отступил за Эльбу и войну прекратил.

Тем временем император отобрал у герцогов-протестантов Ютландии и Мекленбурга их владения. Он отдал Мекленбург Валленштейну вместе с титулом герцога Мекленбургского и званием «генерала океанического и Балтийского морей». Высокомерие Валленштейна стало после этого просто непереносимым.

Союзники – германские князья-лигисты – обратились с жалобами к императору, и тот отправил Валленштейна в отставку. Полководец презрительно-равнодушно выслушал императорский указ и уехал в Прагу. После его отъезда дела у католических войск пошли плохо, тем более, что в войну вступила Швеция.

Шведский король Густав-Адольф заявил, что берет протестантов под свою защиту, высадился на острове Узедом и выгнал католические войска с побережья Балтики и из Померании. Бранденбургский курфюрст Георг-Вильгельм, хотя и был протестантом, пытался сохранить нейтралитет. Он требовал, чтобы воюющие оставили его страну в покое. Не тут-то было! Вооруженные силы Бранденбурга были слишком слабы, чтобы не пустить иностранные войска на свою территорию.

Да и вообще случилось неслыханное: солдаты и офицеры курфюрста перешли на сторону шведов! Произошло это так. Густав-Адольф, хотя и был женат на его сестре, высадился в Пруссии и занял город Пиллау. На недоуменное письмо шурина ответил, что сделал это не из вражды, а ради удобства войны с поляками. Возмущенный Георг-Вильгельм двинул свои войска из Бранденбурга в Пруссию. Но там солдаты и офицеры увидели, что их послали сражаться с единоверцами-протестантами, – и сдались без выстрела. Курфюрст остался без армии!

А Густав-Адольф перестал доверять ему и занял крепость Шпандау под Берлином. Но так как Георг-Вильгельм отказывался пропустить шведов через свои владения, он лишил помощи Магдебург, осажденный католическими войсками Тилли. Город пал в мае 1631 года, был разграблен и сожжен. Впрочем, спустя полгода шведы уничтожили армию Тилли в сражении при Брейтенфельде. Вместе с саксонскими войсками они вошли в Богемию, заняли Прагу, а весной следующего года в Баварии еще раз разгромили Тилли. Увы, в ноябре шведский король, этот талантливейший военачальник, пал в сражении, где шведы взяли верх над католической армией.

Смерть короля Густава-Адольфа спасла Габсбургов. Военные действия на некоторое время затухли. Потом война вновь вспыхнула, император пригласил Валленштейна командовать, но, испугавшись слишком большой власти, которую он получил, предательски с ним расправился: заговорщики-офицеры убили своего главнокомандующего.

Но сил воевать уже ни у кого не было. Курфюрсты саксонский и бранденбургский заключили с императором мир в Праге. Другие князья тоже постепенно с ним замирялись. За тридцать лет чудовищному опустошению подверглись Саксония, Бавария, Вюртемберг, Моравия, Силезия, Богемия. Население Вюртемберга уменьшилось с 400.000 до 48.000, население Баварии – тоже десятикратно.

Вестфальский мир 1648 года установил в Священной Империи свободу для всех религий – католической, лютеранской, кальвинистской, – запретил государям устанавливать для своих подданных обязательную. Полученная князьями независимость разбила Германию на множество отдельных государств и резко ограничила власть императора. Нидерланды и Швейцария получили полную независимость от Габсбургов.

Франция и Швеция гарантировали соблюдение условий договора, за что были щедро вознаграждены германскими землями, Франция — Лотарингией и Эльзасом. Швеция – Передней Померанией, Висмаром, герцогствами Бременским и Верденским, 5 миллионами талеров контрибуции. Теперь она господствовала над устьями всех рек Германии и большей частью побережья Балтийского моря.

Государь приехал из университета

В 1634 году курфюрст Георг-Вильгельм отправил своего 14-летнего сына Фридриха-Вильгельма подальше от войны, в Голландию, к ее правителю и своему родственнику, известному полководцу Фридриху-Генриху Оранскому.

Через год после отъезда юноши война курфюрстов Бранденбургского и Саксонского с императором закончилась Пражским миром. Курфюрсту Бранденбургскому мирным договором было обещано, что ему после смерти последнего померанского герцога отойдет вся Померания. Правда, не спросили шведов. И когда в 1637 году курфюрст попытался осуществить это свое право (герцог Богислав XIV Померанский умер, не оставив мужского потомства), шведы решительно сказали: «Нет!» Курфюрст пожаловался императору Фердинанду III, но католик отнесся к просьбе протестанта без внимания.

А шведы уже который год стояли в Бранденбурге, в Шпандау, и брали ежемесячно с курфюрста Георга-Вильгельма 30.000 талеров на прокормление. Грабили, разумеется, окрестные города и селения. Словом, вели себя так нагло, что бессильный курфюрст, не в силах все это видеть, уехал в Пруссию. Наместником он оставил графа Шварценберга, известного своей любовью к императору.

Тем временем принц-наследник четыре года изучал в Лейденском университете право, историю и политику. Ему очень понравилась Голландия, ее дух свободомыслия и веротерпимости запал ему в сердце. Возвращаться же из голландского благополучия пришлось не в Бранденбург, а к отцу в Пруссию, в город Кёнигсберг. Оставаться там он был вынужден довольно долго, расплачиваясь этой невольной «эмиграцией» за слабую армию. Серьезнейший урок преподала ему жизнь.

Отец умер 1 декабря 1640 г., принц стал бранденбургским курфюрстом Фридрихом-Вильгельмом I. Год спустя в Варшаве его торжественно провозгласили ленным герцогом Прусским. Обряд присяги польской короне, нам известный, соблюдался строго.

Став государем Бранденбурга и вернувшись в Берлин, будущий Великий Курфюрст увидел, что воспринятые в Голландии высокие идеалы применить будет непросто, потому что судьба страны волнует только его одного. Придворные, разбившись по своим соображениям на множество групп, занимались интригами друг против друга. Дворяне-землевладельцы не подчинялись его приказам. Государственные чиновники делали, что хотели. Процветало взяточничество. Каждый думал только о своих интересах и ни в грош не ставил интересы государства.

Что было делать в таком отчаянном положении? Молодость отважна и способна к совершенно неожиданным ходам.

Двадцатилетний курфюрст заключает со шведами перемирие и приказывает своим подданным ни в коем случае на них не нападать.

Чтобы не поссориться с императором, оказывает всяческие знаки внимания графу Шварценбергу, просит его по-прежнему оставаться наместником. При этом молодой курфюрст незаметным образом так ограничил его власть, что тот ничем не мог помешать преобразованиям.

Войско, которое покойный отец нанял для отвоевывания у шведов Передней Померании (и которую, как мы помним, шведы не хотели отдавать), молодой государь распустил. Ведь оно присягнуло на верность не только курфюрсту, но и императору. А от него курфюрсту Фридриху-Вильгельму хотелось держаться как можно дальше.

Не сразу, но дело удалось. После его завершения курфюрст набрал 3.000 человек, подчинявшихся только ему и никому больше.

В Пруссии же курфюрст старался покончить со своим малоприятным положением вассала польского короля. Случай представился в 1655 году: началась очередная шведско-польская война.

Шведы пошли в Польшу старым путем – по Бранденбургским землям. Подобно отцу, курфюрст решил сохранять нейтралитет. Хотя у него уже была 26-тысячная армия с 72 пушками, спорить со шведами он еще не решался.

К тому же обе враждующие стороны, и Швеция, и Польша, делали ему всяческие выгодные предложения.

И так как он был не столько большой полководец, сколько великий политик, он решил вести двойную игру. Дождался, когда значительные территории Польши оказались захвачены шведами, – и заключил с их королем Карлом Х договор о союзе.

И не только о союзе – о вассальном подчинении герцогства Пруссия шведскому монарху.

Признав себя ленным герцогом, Великий Курфюрст предотвратил вторжение в прусские земли. Более того, получил от короля Карла еще один лен – Вармийское епископство, когда-то принадлежавшее крестоносцам.

Король обещал подарить четыре польских воеводства, – только чтобы курфюрст в полной мере исполнял свои вассальные обязательства.

Бранденбургские войска участвовали в большом сражении под Варшавой 28-30 июля 1656 года и в ее взятии, но Великий Курфюрст старался не допустить разгрома Польши. Ведь усиление Швеции вовсе не входило в его планы! Со свойственной ему дипломатичностью он ушел от дальнейших битв на стороне Карла Х. Тем временем поляки собрались с силами. Военное счастье от шведов отвернулось.

В этих обстоятельствах шведский король очень дорожил дружбой курфюрста. И подписал с ним 20 ноября 1656 года новый договор – о полной независимости герцогства Пруссия от кого бы то ни было.

Конечно, этот договор для Польши ничего не означал. Поэтому Великий Курфюрст, он же герцог Прусский, тут же повел тайные переговоры с Польшей! Они завершились в 1657 году, и шведский король с изумлением узнал о потере союзника.

Договор с бывшими противниками–поляками принес Великому Курфюрсту полную суверенную власть над Пруссией. Плюс 120 тысяч талеров, которые они согласились заплатить в возмещение его военных издержек.

Любые войны заканчиваются, закончилась Оливским миром (1660) и польско-шведская. Переговоры шли долго, потому что Великий Курфюрст непременно хотел получить от шведов Переднюю Померанию. Но шведы встали, как говорится, вмертвую. Передняя Померания осталась за ними. А права Бранденбурга на Пруссию были подтверждены уже многосторонним международным договором.

Он очень не понравился ни прусскому дворянству, ни горожанам. Все считали, что Польша не имела права так поступить без их согласия. Бранденбургский государь был известен своей непреклонностью. Он жестко ограничивал права местных самоуправлений. Это, несомненно, ожидало и жителей Пруссии, за столетия привыкших к польским традициям широчайшей вольницы (дворянства, разумеется).

Столичный Кёнигсберг просто кипел, отказываясь присягать! Во главе недовольных там стоял Иероним Роде. А спустя несколько лет (в 1668 году) дворянин фон Калькштейн прибежал к польскому королю просить помощи для восстания. Он говорил, что пруссаки хотя и немцы в большинстве, но только и мечтают вернуться под власть Польши.

Курфюрст требовал выдать мятежника. Польский король отмалчивался. Тогда фон Калькштейна хитростью заманили в Мемель, где он и расстался с жизнью. Великий Курфюрст был человек суровый. В конце концов все мятежные выступления были пресечены. Права и привилегии местных самоуправлений курфюрст сильно ограничил. Делал это без поспешности, но упорно. Кстати, не только в Пруссии, но и в родных бранденбургских землях.

В том же 1660 году Великий Курфюрст сделал совершенно необычный для того времени (да и для нынешнего) шаг.

Вызван он был тем, что огромные пространства курфюршества обезлюдели из-за Тридцатилетней войны. В иных городах и селениях Бранденбурга из каждых ста человек погибли все сто, в среднем же по разным частям страны — от восьмидесяти до девяноста. А по Вестфальскому мирному договору, совсем закончившему Тридцатилетнюю войну, Бранденбургу отошли опустошенные войной Задняя Померания, епископства Каммин, Хальберштадт, Мюнден, архиепископство Магдебургское.

Земли много, да возделывать некому.

И Великий Курфюрст объявил указом, вошедшим в историю как Потсдамский эдикт, что на его землях могут селиться все, кто захочет. Даже бродячие солдаты-наемники, даже преступники, если, конечно, они хотят начать честную жизнь. Что принимает в подданство всех, а какую религию они исповедуют, это их дело.

Вот где корни открытости Германии для приюта беженцев и преследуемых!

И в Бранденбург потянулись десятки тысяч протестантов – голландцев и французов, которым на родине не было жизни из-за их религиозных убеждений. Своим указом Великий Курфюрст даровал им всевозможные привилегии и льготы, бесплатный прием в цехи, освободил на десять лет от налогов.

И не только протестанты. Нашли приют в Берлине изгнанные из Вены евреи, 1671 человек. Великий Курфюрст пригласил эти семьи, ставшие потом своеобразной еврейской аристократией, в свои владения. Особым указом гарантировал им защиту, право заниматься торговлей, разрешил поступать в высшие учебные заведения. Правда, богослужений в синагоге не разрешил, — только в домашней обстановке. Другими указами подобные права даровал евреям, пришедшим из Польши, Гамбурга, разных германских земель.

Голландцы создали в Бранденбургском курфюршестве систему водоотводных каналов, осушили болота. Они ввели новые приемы скотоводства и огородничества, оказали большое влияние на архитектуру. Французы, которых только в Берлине было до 6 тысяч, открыли шелковые и шерстяные мануфактуры, наладили производство зеркал и свечей. Появились крупные торговые дома.

В Берлине открылась первая публичная библиотека, в городе Дуйсбурге – университет.

Морской флот Бранденбурга вышел на океанские просторы: колонисты высадились в Гвинее (1683), основали там город Гросс-Фридрихсбург и принялись осваивать африканскую территорию. На Балтийском же море бранденбургские корабли занялись каперством – грабили шведские торговые суда.

Государственный доход Бранденбурга возрос с 40.000 талеров до полутора миллионов! Великий Курфюрст был бережлив, вел умную налоговую политику – обложил акцизными сборами все товары житейского обихода.

Почувствовав вкус к большой политике, он старался играть в Европе более значительную роль. Делал это со свойственной ему прагматичностью.

Так, вступив в войну против Франции на стороне императора Священной Империи и увидев, что толку от императорских войск мало, помирился с французским королем Людовиком XIV. В результате все земли Великого Курфюрста, захваченные в этой войне французами, – Клеве и другие территории – были ему возвращены.

Но, вспомнив польско-шведский опыт, бранденбургский государь буквально через год снова вступил в союз со своим императором. Против Франции, разумеется.

Король Людовик XIV, узнав об этом, потребовал от Карла XI, с которым имел союзный договор, действий против изменника. И опять, как когда-то, шведская армия под командованием генерала Врангеля вступила на бранденбургскую территорию и направилась к Берлину. Солдаты вели себя крайне жестоко, оставляли позади лишь руины и пожарища. Они рассчитывали без особого труда разгромить немцев. Но времена были уже иными.

Срочно выступив из Магдебурга, где он находился, Великий Курфюрст нанес шведам 28 июня 1675 года разгромный удар под Фербеллином, в нескольких десятках километров от столицы. Объявил Швецию своим врагом и император. К нему присоединились Нидерланды, Испания и Дания. Военные действия шли успешно. К декабрю шведская власть на землях Германской империи кончилась. Еще три года потребовались, чтобы отнять у шведов Штеттин (ныне Щецин), остров Рюген и находящуюся против этого острова гавань Штральзунд.

Однако король Франции показал, что способен наказывать ненадежных союзников. Он заключил сепаратные соглашения о мире со всеми противниками шведов, кроме Бранденбурга.

Великий Курфюрст остался в одиночестве и был вынужден по Сен-Жерменскому договору 1679 года отдать назад шведам почти все земли, занятые бранденбургские войска, в том числе Померанию! Надежда на помощь императора оказалась иллюзорной, тот занял пассивную позицию. Да и вообще, опасаясь усиления Бранденбурга, тайно был на стороне Франции.

Новые горизонты

Вступивший на престол в 1688 году сын Великого Курфюрста, курфюрст Фридрих III, дед Фридриха Великого, любил роскошь и веселье.

Этим он поразительно отличался от своих бережливых, даже скуповатых предков. (Правда, кроме одного из них, – курфюрста Иоахима-Фридриха, легко бросавшего деньги на праздненства и дорогие постройки и наделавшего долгов на 2 миллиона 600 тысяч золотых гульденов.)

Он был вторым сыном, а потому что отец, что мать, Луиза-Генриетта Оранская, мало заботились о его воспитании. Он был слаб здоровьем, да и случилось с ним во младенчестве несчастье – упал с рук кормилицы на пол и вырос слегка кривобоким. Когда Фридриху было десять лет, Луиза-Генриетта умерла, отец женился на Доротее Хольштейн-Клюкбургской, пошли от второго брака дети.

Мачеха не любила приемного сына – мальчик рос совсем забытым. Когда ему исполнилось семнадцать, внезапно умер старший брат Карл-Эмиль, и юноша надеялся, что отец назначит наследником его. Мачеха резко противилась. Отец под ее влиянием стал подумывать, не выделить ли постылому сыну какую-нибудь окраинную территорию и закрыть дело. Министры показали государю всю неприглядность такого поступка и предложили объявить Фридриха наследником. При условии, что другие дети, его сводные браться, получат по завещанию свою долю наследства. Великий Курфюрст согласился.

Однако после его смерти выполнять завещание новый курфюрст Фридрих III отказался. Он объявил себя полновластным государем, а братьям дал только ренты и должности. Император был гарантом завещания и выразил свое серьезное неудовольствие. Чтобы его заглушить, Фридрих уступил Австрии за 250 тысяч гульденов, то есть буквально даром, силезскую область Швибиус.

Подобно своему отцу, Фридрих III всегда имел на мысли рост величия и мощи своего государства. Способ добиться своих целей он выбрал в духе времени: подражал Франции и королю Людовику XIV. «Сегодня у нас все должно быть французским: французский язык, французская одежда, французская кухня, французские танцы, французская музыка и французская болезнь», – писал иронически немецкий журналист в 1689 году.

Стремясь играть заметную роль в европейских делах, Фридрих III охотно давал тысячи и даже десятки тысяч своих солдат тем, кто его об этом просил. А просил, например, император.

Вообще курфюрст Фридрих III, несмотря на свои слабости характера, был человеком умным и деловым.

Он был ближайшим наследником английского короля Вильгельма III. И как только в 1702 году этот бездетный король умер, курфюрст принял титул принца Оранского и ввел свои войска в графства Линген и Мёрс, чтобы они не достались другим наследникам. Он приобщил к своим землям город Эльбинг (ныне Эльблонг), который кто-то оставил его отцу в залог, а денег не вернул. Он купил за 300.000 талеров у графа Сомс-Браунфельса графство Текленбург, а за 340.000 талеров – у курфюрста Августа I Саксонского область Петерсберг возле города Галле, плюс города Нордхаузен и Кведлинбург.

О Кведлинбурге стоит сказать кое-что особо.

Этот небольшой городок лежит километрах в восьмидесяти к юго-западу от Магдебурга. Как говорит легенда, в V веке рыцарь Квинтило построил здесь на лысом холме, вершина которого высоко торчала над окрестными лесами, свой замок. Шли столетия, замок стал резиденцией саксонских герцогов. В 919 году герцог Генрих Саксонский стал первым королем Германского государства – Генрихом I. Он него пошла династия Оттонов – по имени его старшего сына Отто. Двадцатичетырехлетний Отто получил сан германского императора. Сын его стал императором Отто II, а сын Отто II – императором Отто III. Королева Матильда, вдова Генриха I, устроила в родовом замке школу для своих внучек и заложила монастырь для девиц благородных фамилий. Город Оттонов – вот каким было приобретение курфюрста Фридриха III.

И многие другие земли он то получал в наследство, то присоединял в силу родственных связей, то, как мы знаем, просто покупал. Откуда же брались деньги? Немалая часть средств появилась потому, что, продолжая политику своего великого отца, курфюрст Фридрих III принимал и приглашал отовсюду эмигрантов и беженцев.

Он даже издал книгу о том, почему выгодно селиться в его владениях. Форма была выбрана очень удачная, доходчивая: вопросы и ответы.

И мастеровые, крестьяне, торговцы, ученые, архитекторы, художники шли в Бранденбург со всех концов Европы — из Пфальца, Берна, Цюриха, Праги, Зальцбурга и других мест…

Пришедшие с берегов Рейна пфальцские беженцы заселили Магдебург, крайне обезлюдевший после войны.

На деньги Фридриха III открылся в 1694 году университет в Галле, в 1699 — Академия искусств в Берлине, а еще год спустя — Бранденбургское научное общество (впоследствии Прусская Академия наук), первым президентом которого стал великий Лейбниц, разносторонняя ученость которого была необыкновенной.

Философ, математик и физик, юрист и медик, историк и языковед, он создал (независимо от Ньютона) дифференциальное и интегральное исчисления, сконструировал первую в истории вычислительную машину — механическую, разумеется. Его пригласила в Берлин супруга курфюрста София-Шарлотта, бабушка Фридриха Великого. Она любила вести с ним длинные беседы на прогулках в своем Шарлоттенбурге.

Хотя она считалась первой красавицей, но была, несмотря на это, весьма умной женщиной. Кроме того, она любила подолгу жить в Париже, и это ей во многом обязан Берлин своим французским духом.

Муж Софии-Шарлотты летом 1697 года с подчеркнутым уважением принял в Кёнигсберге 25-летнего русского царя Петра I, который под именем »боярского сына Петра Михайлова» ехал в Голландию в составе громадного русского посольства. Почти месяц провел царь в гостях у курфюрста. Они подружились, несмотря на разницу в возрасте (курфюрсту было тогда 40 лет).

Петр Великий и Прусское королевство

Среди прочих занятий в Кёнигсберге царь обучался артиллерийскому делу у инженерного подполковника Штернфельда. Учителя восторгала необыкновенная понятливость ученика. В выданном им аттестате было написано, что «Петр Михайлов всюду за осторожного, благоискусного, мужественного и бесстрашного огнестрельного мастера и художника признаваем и почитаем быть может».

А София-Шарлотта и ее мать, курфюрстина ганноверская София, на пути из Кёнигсберга в Голландию перехватили молодого царя в небольшом городке близ Ганновера и пригласили к себе в гости (с названием города небольшие разночтения: русский историк Ключевский пишет Коппенбург, другой русский историк, Костомаров, – Конненбург, – однако не ошибка ли оба названия? потому что на карте Германии таких городов нет; зато совсем недалеко от Ганновера лежит Коппернбрюгге – Coppenbrьgge – может быть, это он?).

Петр приехал к курфюрстинам под условием, что никого из их придворных не будет, – только он со своими сопровождающими и они. Но красавицы-курфюрстины были так дружественны, так любезны, так ободрили его, что он совершенно освоился. Он позволил войти германским придворным, заставлял их пить вино большими стаканами «по-русски» и до того развеселился, что пустился в плясовую с присядкой. Царь говорил, что не любит ни музыки, ни охоты, а любит море, любит строить корабли и пускать фейерверки, и показал свои руки в мозолях.

Курфюрстины в своих письмах и дневниках описали визит удивительного гостя, его необыкновенный ум и любознательность, а также неуменье есть опрятно, беспрерывное трясение головой и нервные гримасы, – «это человек очень хороший и очень дурной».

Второй раз Петр приехал к своему другу в уже не в Бранденбург – в Прусское королевство. Прошло с первой встречи государей одиннадцать лет. В октябре 1709 года в городе Мариенвердере они договорились соединить браком царевну Анну Иоанновну, дочь покойного старшего брата русского царя, с курляндским герцогом Фридрихом-Вильгельмом, племянником прусского короля. Очень многого ждал Петр Великий от этого брачного союза, очень ему хотелось породнить накрепко Россию и Пруссию.

Свадьба состоялась год спустя в Петербурге. Но при отъезде молодых в Курляндию несчастного герцога так напоили, что он, непривычный к страшным по пьянству царским застольям, скончался, не отъехав от столицы и сорока верст… Петр велел вдовой герцогине жить в Митаве (ныне Елгава). Она получала от него маленькую пенсию, была вечно в долгах, жаловалась в письмах на бедность…

В 1711 году в саксонском городе Торгау, на берегу Рейна, царь пировал на бракосочетании своего сына, царевича Алексея, и Софии-Шарлотты, принцессы Вольфенбиттельской. Царевич закончил свое обучение в Дрезденском университете и должен был отправляться в Россию. Брак имел важное межгосударственое значение. Супруга царевича была сестрой жены императора Карла VI, незадолго перед тем вступившего на престол Священной империи. Российская императорская фамилия вступила в кровное родство с Габсбургами.

Увы, и этот брак был недолгим. Принцесса София-Шарлотта умерла в 1715 году после вторых родов, когда она разрешилась от бремени сыном – будущим императором Петром II (1715-30, император с 1727).

Царевич же Алексей, после следствия и пыток по делу о его измене, был 26 июня 1718 года согласно смертному приговору, подписанному 120 членами специального государственного суда, умерщвлен в Петропавловской крепости. Петр никак не отреагировал на смерть сына: на другой день устроил веселье по поводу годовщины Полтавской победы, еще через день присутствовал на спуске корабля и вовсю праздновал с фейерверком и пиром до глубокой ночи свои именины. Тело же цесаревича лежало в церкви до вечера 30 июня, – только тогда в присутствии царя и царицы было погребено рядом с телом принцессы в Петропавловском соборе.

В Торгау познакомился Петр Великий с Лейбницем, возвел его в тайные советники с жалованьем 1000 рейхсталеров в год. До самой смерти ученого они вели оживленную переписку. Лейбниц присылал разнообразные проекты преобразований, царь внимательно их рассматривал. Пришлась ему по вкусу лейбницева мысль о коллегиальном управлении во всех ветвях государственной власти: Петр велел организовать коллегии по шведскому образцу. И о служебной лестнице чиновников: царь назвал ее «Табель о рангах» и в 1722 году ввел.

Побывал Петр Великий несколько раз и в Берлине. Сначала в 1712 году, незадолго до кончины Фридриха I. Год спустя царь приехал в столицу к новому королю, «Королю-солдату». Это свидание положило начало их долгой дружбе и нескольким встречам, – главным образом для согласования военных операций против Карла XII. Интересно, узнал ли русский царь в королеве Софии-Доротее ту маленькую девочку, которую шестнадцать лет назад он увидел во время веселого вечера, проведенного с ее матерью и бабушкой, и так восхитился, что приподнял малышку за уши и тем совершенно испортил ей прическу?

В апреле 1716 года Петр вместе с Екатериной приехал в Данциг (ныне Гданьск) и там совершил бракосочетание второй своей племянницы, Екатерины Иоанновны (1692-1733), с герцогом Карлом-Леопольдом Мекленбург-Шверинским.

Свадебные торжества не мешали Петру обсуждать с прусским монархом планы военных действий против Швеции. На прощанье «Король-солдат» подарил своему русскому другу знаменитую янтарную комнату.

В последний раз монархи встретились год спустя в Берлине. Петр заверил своего друга в том, что будет неуклонно соблюдать его интересы в Померании и требовать, чтобы Пруссии были переданы город Штеттин и весь Штеттинский округ.

Именно такую политику Петр Великий вел до самой своей кончины 28 января 1725 года.

Как он стал королем

Самым большим успехом курфюрста Фридриха III было превращение Пруссии в королевство, а себя – в короля Фридриха I Прусского. Подтолкнуло его к этой мысли то, что вокруг и знакомые, и даже родственники становились королями: на польский трон был избран курфюрст Саксонский, на английский – курфюрст Ганноверский…

Почему же Фридрих стал королем Прусским, а не Бранденбургским? А потому, что в последнем случае ничего не менялось. Курфюрст ли, король ли Бранденбурга, – он продолжал бы оставаться вассалом императора, сидевшего в Вене. Пруссия же была герцогством, к императору не имевшим никакого отношения! И от короля Пруссии, как формально равного по статусу, император мог требовать не столько подчинения, сколько доброго согласия.

Вообще-то говоря, по своим родственным связям курфюрст Бранденбургский мог претендовать и на английскую корону. При желании он мог стать и выборным польским королем. Но после серьезных размышлений эти варианты были отвергнуты. Не в последнюю очередь потому, что Бранденбургский курфюрст мало-помалу стал главным защитником протестантства в Европе. Ведь и шведский, и датский короли-протестанты уже не имели такого значения, как раньше, а саксонский курфюрст ради польской короны обратился в католичество! И хотя он не проявлял неприязни к своим протестантам, в других странах защищать серьезно их интересы не мог.

Итак, курфюрст Бранденбургский обратился к императору Леопольду с просьбой разрешить ему короноваться именно прусской короной. Советники императора старались, как могли, этому помешать. Они очень хорошо понимали, что независимый король в конце концов уведет Бранденбург из-под императорской, то есть австрийской власти. Но Леопольд увяз в войне из-за Испанского наследства Габсбургов и очень нуждался в помощи. Фридрих III Бранденбургский обещал, что охотно поможет императору, – но только после коронации (что и выполнил, поставив несколько тысяч солдат, хотя и без каких-либо дальнейших выгод для своего королевства). Леопольд не стал слушать советников и уступил.

Едва получив это известие, Фридрих со всей семьей и двором отправился в Кёнигсберг. Зимы были тогда не нынешние, стояли жестокие морозы, но они не пугали будущего короля.

Прибыв в столицу Пруссии, он тут же учредил орден Черного Орла – высший орден страны. Коронационные торжества состоялись 18 января 1701 года. Они обошлись новому королю в 6 миллионов талеров. Его покойный отец, Великий Курфюрст, за целый год имел вчетверо меньше доходов!

Чтобы покрыть чудовищные траты, король Фридрих I Прусский тут же ввел новый налог, коронационный. Но финансы поправились благодаря налогу мало – он принес всего лишь полмиллиона талеров. Участие же в совершенно ненужной испанской войне императора потребовало новых расходов и новых налогов…

И с королевским титулом дело оказалось щекотливым: не прусский король (Kцnig von PreuЯen), а только король в Пруссии (Kцnig in PreuЯen). Этим крошечный различием — in вместо von — подчеркивалось, что король не совсем настоящий.

Ведь император Священной империи, разрешив королевский титул, формально не имел права этого делать: Пруссия находилась не в его владениях. Герцогский лен был предоставлен бранденбургскому курфюрсту Польшей. Конечно, королевским саном мог наградить папа Римский, – однако лишь католика, курфюрст же был протестантом.

По всем этим причинам королевское достоинство Фридриха некоторые государи признавать не торопились. Франция и Англия – до 1713 года, до Утрехтского мира, которым закончилась война за испанское наследство. А Польша – так аж до 1764 года! В газетах и между собой поляки называли бранденбургского курфюрста не королем (Rex), а «правящим государем» и даже «корольком» (Regnant). Они ссылались на Велявский мир между Бранденбургом и Польшей (1657), по которому земли герцогства считались собственностью польской короны, лишь отданными в правление курфюрсту Бранденбургскому и его потомкам – Гогенцоллернам. Если бы эта династия пресеклась, то согласно статье шестой договора Польша имела право включить Пруссию в свои границы.

Чисто формальное, невыполнимое по существу положение (династия Гогенцоллернов была обширной, разветвленной, – какое уж там пресечение!) стало причиной того, что долгое время, вплоть до Фридриха Великого, государственные чиновники Пруссии присягали сначала на верность Прусскому королю, а потом на верность королю Польши – вдруг случится присоединение к ней?

В восьмую годовщину своей коронации, 17 января 1709 года, король прусский Фридрих I объединил пять маленьких городков – Берлин, Кёлльн, Фридрихсвердер, Фридрихсштадт и Доротеенштадт – в столичный город Берлин с населением около 60.000 человек.

На реке Шпрее с незапамятных времен стояли поселения славянского племени стодоран, а потом вендов. Одно называлось Кёлльн («островок» по-вендски) и действительно находилось на острове между рукавами реки, другое – Берлин («свободное место»), на ее правом берегу.

Городок Кёлльн впервые упомянут в документах под 1237 годом, а спустя семь лет получил магдебургское городское право, гарантирующее свободы горожан. В 1244 году в одном из судебных процессов выступал свидетелем »старший пастор Пробст из Берлина» – первое официальное упоминание о Берлине, показывающее, что будущая столица Германии была уже порядочны размеров поселком, коль скоро там помимо просто пасторов находился еще и старший.

В 1442 году бранденбургский курфюрст Фридрих II начал строить на острове замок (впоследствии на этом месте поднялся королевский дворец) и закончил его спустя 9 лет. Город стал резиденцией курфюрста. Правда, он зачем-то снова разделил город на островной Кёлльн и береговой Берлин. Спустя полвека курфюрст Иоганн Цицерон уже окончательно избрал островной Кёлльн столицей Бранденбургского курфюршества.

Великий Курфюрст с 1640 принялся по плану застраивать Берлин, очень сильно пострадавший от Тридцатилетней войны. Среди прочих преобразований, между замком и Тиргартеном устроил бульвар «Унтер ден Линден», а в городе прорыл «Фридрих-Вильгельм-канал». В замке курфюрста открылась библиотека, в 1655 году вышла первая городская газета.

А в 1710 году король Фридрих I основал больницу для чумных больных (она же военный госпиталь), названную им, конечно же, на французский лад: Шарите.

Прусское королевство резко изменило политическую и религиозную карту Европы. У протестантов, преследуемых католиками, появился сильный покровитель – прусский король.

Примерно через полтораста лет окончательно сформировались две европейские империи: Германская, протестантов Гогенцоллернов, выросшая из Пруссии, и Австро-Венгерская, католиков Габсбургов.

Счет на пфенниги

Сын Фридриха I Прусского, наследный принц Фридрих-Вильгельм I, в душе осуждал роскошный образ жизни своего отца.

И был прав: взойдя в 25 февраля 1713 года на престол, он обнаружил, что в казне денег нет, одни долги! Он тут же сократил расходы двора до пятидесяти тысяч талеров с отцовских трехсот тысяч (почти столько же требовалось на все управление государством!). Свел королевскую конюшню к 30 лошадям. Оставил всего двенадцать придворных слуг – остальных восемьдесят восемь уволил и предложил им перейти на службу военную либо дипломатическую (не забывайте, что они были дворянами, причем нередко весьма родовитыми).

А на коронацию дал 2547 талеров и 9 пфеннигов.

Именно так, до пфеннига пошел при Фридрихе-Вильгельме I счет денег. Королева и принцессы ужасно страдали от этой скупости, ведь король не давал им заказывать наряды в Париже!.

Он сам расписывал государственные финансы и безжалостно вычеркивал из расходных статей все, без чего можно было, по его рассуждению, обойтись. Но не жалел денег ни на армию, ни на украшение столицы.

В результате он оставил сыну-наследнику (будущему Фридриху Великому) 83-тысячное войско, третье в Европе по численности, плюс 10 миллионов талеров в казначействе.

А в Берлине – почти тысячу новых зданий, возросшее до ста тысяч население. Заботами короля было отстроено заново 6 городов и 300 деревень. Пришедшие со всех концов Европы поселенцы оживили восточные местности королевства, по которым прошла в 1711 году чума, унесшая почти четверть миллиона человек.

Фридрих-Вильгельм пытался облегчить положение крестьян: специальным указом предписал помещикам ограничивать барщину тремя днями в неделю, а не шестью, как прежде. Однако остались в неизменности те статьи закона 1637 года, по которым крестьяне отрабатывали барщину на своих лошадях и без разрешения помещика не имели права учить своих детей какому-либо ремеслу, а также самовольно, без выданного помещиком паспорта, уходить с места жительства.

Впрочем, дворянству король приказал платить налоги, что уравняло в этом смысле благородное сословие с горожанами. Если раньше владельцы поместий считались ленниками своего короля и потому обязаны были в случае войны выступать со своим личным войском, то «Король-солдат» лены и все прочее, с ними связанное, отменил. Дворяне стали просто королевскими подданными.

При всем том король Фридрих-Вильгельм I был груб, вспыльчив и необуздан. Прогуливаясь по Берлину, останавливал прохожих и интересовался, куда и зачем те идут. Тех, кого считал бездельниками, тут же наказывал своей королевской тростью.

Сам он относился к своим королевским обязанностям чрезвычайно ответственно и был необыкновенно работящ (что вполне позволяет сравнить его в этом отношении с Петром Великим, с которым король был по-настоящему дружен, хотя был моложе русского государя на целых двадцать лет). К порядку и трудолюбию приучил его в детстве воспитатель, генерал фон Дон, а военное дело он постигал под руководством своего родственника, князя Ангальтского, а также графа Мальборо, с которым познакомился во время посещения города Торнау.

Дабы ничто не проходило мимо его острого глаза, «Король-солдат» окончательно отменил все (в общем-то ничтожные) вольности местных самоуправлений. Жизнь страны попала под строгий контроль.

Король действовал и как премьер-министр, и как министр финансов, и как военный министр. Ему нравилось глубоко вникать в дела государственного управления. Это позволяло, как он говаривал, «министру финансов сдерживать военного министра». А премьер-министр не позволял министру финансов брать иностранные займы. Ведь их рано или поздно придется отдавать, да еще с процентами. Король предпочитал развивать хозяйство своей страны, решительно препятствуя ввозу заграничных товаров, особенно предметов роскоши.

На государственных бумагах, которые ему готовили советники, король писал свои резолюции, – по словам биографов, краткие и весьма меткие. Он мгновенно приходил в страшную ярость, если его распоряжения не выполнялись. Тут уж монаршья трость вовсю гуляла по спинам нерадивых.

Но это вовсе не значит, что решения король принимал внезапно. Совсем наоборот, он их тщательно обдумывал, рассматривал пути выполнения и возможные последствия. Но уж остановившись на чем-то, действовал методично и соответственно своим планам.

Как и отец, Фридрих-Вильгельм I был веротерпим. За годы его правления в страну пришли 15.508 протестантов (заметьте: в королевской отчетности царил абсолютный порядок!), в том числе и из Польши.

Особая королевская комиссия помогала переселенцам обосноваться в городах и деревнях. Она пресекала малейшие попытки местных начальников обижать их. Но и жизнь новых граждан до мелочей регламентировалась, был издан кодекс их прав и обязанностей.

Денег на помощь переселенцам скупой монарх отпускал полной горстью. Как на армию. Ведь в новых домах и поселках жили отцы и матери будущих солдат.

Характер «Короля-солдата» был совершенно практический, так что науки и искусства с раннего детства оставляли его совершенно равнодушным. Мальчиком он любил больше всего игры и военные упражнения. Став королем, занимался только государственными делами и армией. Закрыл, среди прочих реформ, Академию изящных искусств, та же судьба чуть было не постигла Академию наук…

Он разделил в 1733 году королевство на военные округа – кантоны. К каждому полку было приписано пять тысяч крестьянских хозяйств. А каждого родившего в крестьянской семье мальчика королевские чиновники записывали в реестр. И ждали, когда будущему солдату исполнится семнадцать лет. Правда, если в семье был только один сын, его в армию не брали. Важно и то, что солдаты полка помогали старикам-крестьянам своего кантона пахать и убирать урожай.

Армия находилась в беспрерывных учениях. В любой момент она могла выступить в поход. Каждый год солдаты получали новое обмундирование: прядильные, ткацкие, обувные мануфактуры Бранденбурга работали на армию и были завалены заказами. Фридрих-Вильгельм очень заботился о здоровье своих солдат: первые в истории полевые лазареты появились в 1734 году именно в армии «Короля-солдата». Но и дисциплина была железной: пойманных дезертиров казнили.

Заботился король о своих крестьянах и горожанах вот еще как: избавил их от постоя солдат. То есть воинские части размещались не по крестьянским дворам и домам горожан, как было принято в других государствах, – а по специально выстроенным королевским казармам. Это народу очень нравилось.

И еще нравилось, что, «Король-солдат» не столько воевал, сколько занимался парадами и воинскими смотрами. Воевал он (если не считать участия в нескольких войнах своего отца в те времена, когда был наследным принцем) только один раз, против Карла XII Шведского, и очень удачно: по мирному договору отобрал у шведов Штральзунд и Висмар. а за 2 миллиона талеров купил часть передней Померании вместе с островами Узедом и Воллин. Победы так усилили Прусское королевство, что в 1719 году против него и союзной ему России составилась тайная коалиция из Англии (Георг I) и Польши (Август II), однако до военных действий, к счастью, не дошло.

Со Штральзундом же было так: Карл XII, бежав после поражения под Полтавой к турецкому султану, жил в Бендерах на положении не то гостя, не то почетного пленника. Он был крайне рассержен мирным договором 1711 года между Россией и Турцией (по этому крайне тяжелому для России договору Азов со всем побережьем возвращался Турции, все береговые укрепления должны уничтожались, а шведскому королю разрешался свободный проход в его отечество).

Но когда для выполнения условий договора султан направил к нему крымского хана – уговорить короля ехать вместе с ним, ханом, в Швецию, Карл возмутился и даже обнажил шпагу. Султан велел привезти строптивца к себе. В ответ Карл принялся рыть окопы вокруг своей резиденции и выставил на боевые позиции две имевшиеся у него пушки.

Султан послал большой, в несколько тысяч человек, но легковооруженный отряд, а Карл защищался так упорно, что турки были вынуждены подвезти артиллерию и начать настоящую осаду. Пушечным огнем укрепления были разрушены, были убиты и ранены многие защитники короля – шведы и поляки. Но заполыхал дом, в котором король отстреливался, он выскочил наружу, турки взяли его в плен и привезли к султану в Адрианополь (ныне Эдирне).

Тот хотел как можно быстрее избавиться от нежеланного гостя-пленника. Карл всеми силами оттягивал отъезд. Лишь через несколько месяцев, переодевшись скромным путешественником, с одним слугой, он поздней осенью 1714 года добрался через Трансильванию до Штральзунда. Там он объявил недействительными все заключенные в его отсутствие мирные договоры с Пруссией, Ганновером и Россией, отобрал у Пруссии город Штеттин (ныне Щецин), отказался выплатить 400 тысяч талеров, которые Фридрих-Вильгельм уже заплатил России и Саксонии в возмещение их военных убытков.

Большая Северная война, почти затухшая, вспыхнула 1 мая 1715 года с новой силой. Началась осада Штральзунда, продолжавшаяся до 12 декабря. После падения города Карл XII бежал на маленькой лодке в Швецию, а прибыв в Карлскрону, объявил о наборе нового войска и подготовке к завоеванию Англии! Только смерть 30 ноября 1718 года при осаде норвежской крепости Фредрикстен поставила точку на неугомонности монарха…

Армия была самой большой любовью «Короля-солдата». Он брал в нее не только своих подданных, но и людей любой национальности, любого вероисповедания. По всей Европе разъезжали его вербовщики, и каждый из них знал, чем может особенно угодить королю. Дело в том, что хотя король не отличался высоким ростом, он в свою охрану – лейб-гвардию – зачислял солдатами только великанов. Этим своим чудачеством Фридрих-Вильгельм I прославился повсюду.

Он любил курить табак и пить пиво со своими офицерами и генералами. Это называлось «Табак-коллегиум». Собрание начиналось в 5 вечера. На длинном столе, уставленном большими пивными кружками, лежали голландские и другие газеты. Все курили длинные глиняные трубки и вели свободную, перерываемую шутками беседу. Нередко обсуждались и важные государственные дела. Король не любил дипломатические и дворцовые условности, особенно французский этикет, зато с симпатией относился к голландцам и их республиканским обычаям. Эта удивительная для короля черта характера позволила одному из его биографов конца XIX века назвать Фридриха-Вильгельма I «истинным республиканцем».

Впрочем, «республиканство» не мешало ему отпускать издевательские остроты насчет ученых. Он от души хохотал, когда казарменные анекдоты рассказывались не только в офицерском собрании, но и на торжественных королевских обедах.

Он говорил: «Мы можем делать, что нам угодно, ибо мы — король». И с восьми лет брал своего сына-наследника в заседания «Табак-коллегиум» и давал курить свою трубку. Он полагал, что этим приучит его к настоящей мужской компании.

Кадетская рота и флейта

Военным делом будущий Фридрих Великий стал заниматься, когда ему не исполнилось и шести лет. Король-отец назначил его командовать детской ротой. Она называлась «Кадетская рота Кронпринца». В ней было 130 мальчиков, учившихся в кадетской школе. Король создал эту школу, когда еще сам был кронпринцем. Со временем число кадет увеличилось, рота стала «Кронпринц-батальоном», а юный Фридрих полковником.

В будние дни принца поднимали в шесть утра. Никаких нежений в постели! – Фридрих вскакивает, становится на колени, читает утреннюю молитву, быстро одевается. Моет лицо и руки водой, но без мыла, и накидывает на себя «фризенмантель» – балахон, чтобы парикмахер мог его подстричь, но без накладывания пудры. После причесывания – чай и завтрак.

В полседьмого входят учитель и слуги. Читается большая молитва и глава из Библии, поется хорал. С семи до половины восьмого – урок. После этого принц снова моет лицо и руки, теперь уже с мылом, его пудрят, он надевает мундир и идет к королю, который проводит с ним два часа.

Затем до 5 часов – уроки, строевые занятия и другие войсковые учения, которые Фридрих в конце концов просто возненавидел. Затем до отхода ко сну принц свободен распоряжаться своим временем, «лишь бы это не было богопротивно».

Планы учений составлял лично король. Преподавал военное дело генерал Финк фон Финкенштайн, лучший немецкий генерал того времени.

В воскресенье принцу разрешалось поспать до семи. Но на молитву он становился, как всегда, в одной ночной рубашке и домашних туфлях: «Господи, боже мой! Спасибо Тебе за эту спокойную ночь! Покорствую Твоей Святой Воле и сегодня, и во все дни моей жизни, и молю наставлять меня по учению нашего всеблагого Господа Иисуса! Аминь!»

Суровое воспитание было следствием убежденности «Короля-солдата», что Спарта была идеальным по справедливости государством, а аскетическая жизнь есть самый прямой путь к добродетели. Разумеется, военная организация жизни в этом государстве также считалась идеальной.

Свои письма «Королю-солдату» юный Фридрих заканчивал так: Моего горячо любимого отца верноподданный сын и слуга. Однако словам о любви не нужно придавать большого значения. Фридрих своего сурового и вспыльчивого отца боялся.

А король требовал от сына не только занятий военным делом. Король был искренне верующий человек, в делах религии очень суровым и требовательным. Все обязаны были беспрекословно выполнять положенные религиозные предписания и обряды. Король хотел, чтобы сын-наследник глубоко воспринял христианство. Органисту главного берлинского собора – Дома – было велено научить кронпринца основам богослужения и пению хоралов.

Однако органист Хайне учил его не только тому, что повелел король. Тем паче, что с Законом Божьим принц знакомился без интереса (когда после обеда все прилежно слушали за столом чтение Евангелия, а королевский камердинер пел молитву, Фридрих перемигивался и перехихикивался с любимой сестрой Вильгельминой).

Хайне научил Фридриха играть на флейте и познакомил с правилами сочинения музыки. «Принцесса» – любовно называл Фридрих по-итальянски свою флейту. А Вильгельмина, с которой он играл дуэты, звала свою лютню «Принц Пузан». Всю жизнь играл Фридрих на флейте для себя, для друзей и гостей, всю жизнь сочинял музыку. Ему принадлежат 25 сонат и 6 концертов для флейты, 4 симфонии, а также несколько маршей. Один из них стал в 1869 году испанским государственным гимном «Marchia real». Произведения Фридриха Великого не забыты, их исполняют и сейчас.

И при всей заботе короля-отца о воспитании сына получилась вещь необыкновенная: принц не знал немецкого языка! Как же это? А вот как. Отменив все французское, король, тем не менее, назначил воспитательницей наследника француженку Марту фон Руколль, которую очень любил: ведь она была не только весьма образованной женщиной, но и его, короля, няней! Полюбил ее и маленький Фриц.

Однако фрау Руколль совсем не говорила по-немецки. Она читала своему воспитаннику французские сказки и пела вместе с ним французские детские песенки. Этот язык стал для него как бы родным, а немецкий – язык его подданных! – отодвинулся на второй план. До конца своих дней Фридрих Великий говорил по-французски лучше, чем по-немецки («Мой немецкий – это язык кучеров», – его признание…), а писал исключительно по-французски…

Хорошо разбираясь во французской философии и литературе, он был мало знаком с трудами немецких философов и литераторов. То, что знал, были переводы с немецкого на французский, в том числе и специально для него сделанные. Такая односторонность ставила его нередко в ложное положение. Например, он не захотел дать скромное место королевского библиотекаря знаменитому поэту, драматургу и просветителю Готтольду-Эфраиму Лессингу (1729-81), потому что просто не понимал масштаба этого человека. А юношеское произведение Иоганна-Вольфганга Гёте «Гётц фон Берлихинген», возвестившее о начале романтизма – совершенно нового направления в немецкой литературе, Фридрих Великий назвал жалкой копией жалких английских образцов…

Тайная философия

Служил в армии «Короля-солдата» один из потомков бежавших сто лет назад из Франции гугенотов, Жак-Эгид-Дюган де Жанден. Его отец занимал у Великого Курфюрста должность секретаря.

Молодой офицер отличался храбростью. Король обратил на него внимание во время осады Штральзунда, где укрывался Карл XII. И в сентябре 1716 года велел взяться за воспитание Фридриха. Королю не нравилось, что добрая Марта фон Руколль обращается с его наследником «по-дамски». Дюган де Жанден стал «информатором» принца и должен был учить его тому, что необходимо знать будущему монарху.

Однако «Король-солдат» не подозревал, что Дюган был не только хорошим военным, но и чрезвычайно многознающим, разносторонне образованным человеком с неординарными взглядами. Дюган занимался с Фридрихом философией, что было для них обоих небезопасно, потому что король считал ее, как и многие другие науки, пустым времяпровождением.

Он требовал учить наследного принца только тому, что нужно для управления страной и командования армией. И сам перечислил науки: счетоводство, математика, артиллерийское дело, практическая экономика, естественное и международное право, география. Древнюю историю – слегка. А вот историю Бранденбурга за последние полтораста лет – тщательно, указывая, что делалось хорошо, что плохо. Король сказал: Моему сыну нужны хорошие манеры, а вовсе не ученый вид.

Он проверял планы обучения Фридриха и выбрасывал все, что могло ослабить воинский дух и отвлечь от мыслей о королевских обязанностях.

Между королевой и королем шла глухая борьба насчет правил воспитания сына. По просьбе королевы гувернером принца-наследника был назначен генерал Финк фон Финкенштайн, в противовес ему король назначил младшего гувернера – полковника фон Калькштайна, который получил подробнейшие инструкции.

А Дюган учил Фридриха не только философии, но и древней истории Греции, Рима, рассказывал ему о богах и героях. Они вместе читали очень серьезный для юного возраста принца нравоучительный роман Фенелона (Франциска де Сальньяка де ля Мота) «Приключения Телемаха».

В этой книге богиня мудрости Минерва, приняв образ учителя Ментора, явилась к Телемаху, сыну Одиссея и Пенелопы, и посоветовала ему отправиться в Афины, пока отец не вернется с Троянской войны. По дороге богиня рассказывала о том, как должен вести себя благородный король, думающий о своих подданных, и какие качества присущи плохим правителям.

(Автор <Приключений Телемаха> и многих иных книг был священником, известным своей строгой нравственностью, — именно это и побудило короля Людовика XIV поручить ему воспитание своего внука, графа Бургундского, будущего короля. К несчастью своему, Фенелон ввязался в религиозные споры, и по требованию папы Иннокентия III был отправлен в ссылку на север Франции, в город Камбре. Что же касается <Приключений Телемаха>, то книга была знаменита не только своими литературными и воспитательными достоинствами, но и тем, что король Людовик XIV, ознакомившись в 1699 году с рукописью, увидел в ней сатиру на себя и свое правление — и запретил печатание. Роман вышел в свет только в 1717 году, после смерти автора…)

Дюган никогда не понуждал своего воспитанника: «Будь похож на Телемаха!». Фридриху это было не нужно, он очень хорошо понял и запомнил смысл книги.

Он полюбил Дюгана и всю жизнь относился к нему с глубокой нежностью. А воинская маршировка и грубый образ жизни отца Фридриху совершенно не нравились.

Он любил читать книги французских писателей, ученых и философов – книги о любви, о естественных правах человека, о свободе, о гуманизме. Он читал их тайком, ведь отец ненавидел даже романы, и при виде таких книг королевский гнев был бы неописуем.

Денег на книги у принца не было. Король положил ему на личные расходы всего лишь 360 талеров в год, меньше чем по талеру в день. Чтобы принц мог покупать пудру для парика (6 фунтов за 12 грошей), пуговицы для штиблет, ленту для косички, в которую тогда заплетались волосы под парик, пиво для своих слуг, а еще – колодки, вставлявшиеся в ботинки, чтобы те не теряли формы. Но книги… Для книг статьи расходов не было.

Книги покупал Дюган на свои деньги и держал не во дворце, а в городской квартире. В запертых на ключ шкафах там стояли, помимо романов, весьма серьезные сочинения: »Государь» Макиавелли, «Утопия» Моруса, <Республика> Бодена, «Вечный мир» аббата де Сен-Пьера, литературные и философские труды Вольтера, трактаты по математике, физике и психологии таких знаменитых ученых, как француз Декарт, англичане Бейль и Локк.

Библиотека составлялась Дюганом «на вырост», многие книги юному принцу были просто недоступны для понимания… Впоследствии, конечно, они весьма глубоко повлияли на образ мыслей Фридриха и его жизненные принципы «короля-философа».

Фридрих редко мог заглядывать в эту квартиру и придумал другой способ. Сон принца охранял камердинер, кровать которого стояла поперек двери в той же комнате. Дождавшись, когда он начинал храпеть, Фридрих пролезал под его кроватью, тихонько открывал дверь и проскальзывал в соседнюю комнату. Там горела лампа и лежали книги, – их приносила Вильгельмина.

Ей давал их хранитель Берлинской публичной библиотеки, который по приказу короля был ее учителем. Он знал десять языков, в том числе китайский. Фридрих стал учиться у него латинскому – тайно от отца, разумеется. Однажды они не убереглись, король застал их. «Собака! — орал он на несчастного библиотекаря. – Ты что, хочешь научить моего сына латинской белиберде? Брысь отсюда!» – и, лупцуя тростью, вышвырнул в соседнюю комнату.

Фридрих от всего этого спрятался под стол. Король вытащил его оттуда за волосы и поволок в комнату королевы. Там он отвесил сыну несколько оплеух: <Попробуй еще раз заниматься этими глупостями, – увидишь, что я с тобой сделаю!> И все-таки Фридрих овладел латынью настолько, что мог читать государственные документы старых времен.

Фридрих дал себе клятву, что когда станет королем, то будет поступать благородно – так, как написано философами в их книгах. Что он станет просвещенным монархом, ласковым со своими подданными, уважающим законы и не допускающим произвола. Словом, будет совсем не похожим на «Короля-солдата».

И мать, и сестра Вильгельмина были на стороне Фридриха, настраивали его против отца. Особенно в этом преуспевала Вильгельмина. Ведь король очень ее обидел.

Она была девушка «на выданье». Королевской дочери должен был подстать и будущий супруг — по меньшей мере принц, а то и король. Так оно и было задумано. По Герренгаузенскому договору 1725 года предполагался двойной брачный союз между Пруссией и Англией. В супруги Вильгельмине прочили Фреда, принца Уэльского, герцога Глочестерского, сына короля Георга II. Вильгельмина уже видела себя английской королевой… Дочь же Георга, принцесса Амалия, предназначалась в супруги принцу Фридриху, — она очень ему нравилась.

Планы двойного бракосочетания обсуждались активно. Королева София-Доротея делала все, чтобы они сбылись. К тому же король Георг был ее братом!

Все испортила большая политика. Едва вести дошли до европейских дворов, как монархи Австрии, Испании и Баварии забеспокоились. Такое усиление могущества Пруссии вовсе не входило в их расчеты! Они старались, как могли, развалить опасные планы.

Особенно активно действовал, понятно, австрийский императорский двор. Интриги плелись через двух прусских королевских советников, Англию совершенно не переносивших. Это были премьер-министр генерал-фельдмаршал фон Грумбков, с которым «Король-солдат» советовался о самых интимных делах, и генерал граф фон Секкендорф, австриец по национальности.

С Секкендорфом король был особенно дружен: они вместе воевали в 1709 году во Фландрии и в 1715 году в Померании. Генералу был поручен поиск «длинных парней» для лейб-гвардии. Король любил обсуждать с ним вопросы религии, потому что граф хорошо разбирался в разного рода тонкостях. И, конечно, в заседаниях «Табак-коллегиума» Секкендорф участвовал всегда. В Вене из писем этого тайного осведомителя совершенно точно представляли себе обстановку в Берлине и Потсдаме.

Против столь мощных антианглийских фигур королева ничего не смогла поделать. К тому же император подтвердил договор 1700 года, по которому бранденбургский курфюрст стал прусским королем. То есть подтвердил его полноправное монаршество.

На матримониальных планах был поставлен крест. Вильгельмина, которой исполнилось уже 17 лет, оказалась в старых девах. Четырнадцатилетний Фридрих скучал по прелестной Амалии и тоже был обижен.

Катастрофа

В декабре 1727 года король объявил пятнадцатилетнему Фридриху, что его обучение закончилось. Месяц спустя королевская семья отправилась в Дрезден, в гости к Августу Саксонскому, которого звали Сильным.

Август был и курфюрстом Саксонии, и польским королем. По своей конституции поляки выбирали себе королей из государей Европы. Чтобы быть выбранным, Август перешел из протестантской религии в католическую. Но Саксонию свою оставил протестантской: он был человек широких взглядов. Польша была ему нужна главным образом как источник денег для украшения королевских дворцов Дрездена. Ведь его двор по пышности считался вторым после французского. И, конечно, именоваться польским королем означало иметь всеевропейский престиж, – страна была куда больше Саксонии.

Август был огромный, красивый, веселый и на самом деле необыкновенно сильный даже теперь, когда ему было 57 лет. А в молодости он мог голыми руками согнуть в кольцо железную кочергу!

Несколько недель в Дрездене запомнились Фридриху навсегда. Поразил своим великолепием королевский дворец Цвингер с коллекциями картин, фарфора, оружия и драгоценностей. Одетые по последней парижской моде красивые мужчины и женщины выказывали Фридриху уважение как наследному принцу. Любовница Августа, двадцатилетняя графиня Ожельска, в которую Фридрих влюбился с первого взгляда, была с ним более чем ласкова.

Король Август отличался эксцентричностью. Однажды он вдруг позвал своих бранденбургских гостей посмотреть кое-что интересное. В комнате, куда они пришли, стояла большая кровать. Занавеси балдахина были плотно задернуты. Август со смехом их раздернул – перед гостями лежала обнаженная графиня! Фридрих-Вильгельм вспыхнул и, закрыв сыну своей шляпой глаза, буквально вытолкал его вон. Но для принца Фридриха новости тут никакой не было. Он, как писала Вильгельмина в своих воспоминаниях, говорил, что единственная настоящая красота, которую он видел в жизни, была Ожельска. Увы, приехав три месяца спустя вместе с Августом в Берлин, ветреная графиня уже не обращала на Фридриха никакого внимания, вызвав у него приступ ужасного отчаяния, – тогда-то он и стал писать стихи.

Неровный свой характер король Фридрих-Вильгельм, конечно, не оставил в Бранденбурге. Он вел себя с сыном с сыном то ласково, то вдруг грубо, – и это на глазах придворных Августа, на глазах графини Ожельской! Принц был оскорблен настолько, что даже заболел. Жизнь под властью отца становилась невыносимой!

А Фридрих-Вильгельм обвинял сына в непослушании, в дерзком нежелании изучать военное дело, скакать верхом, командовать. Называл за длинные волосы «бабой» и ругал за игру на флейте, говоря, что это дело шутов и бродячих музыкантов.

Упреки короля раздражали принца, но и сам он был тоже не сахар. Любил красиво одеваться, покупал ноты и книги, – все, разумеется, в долг, потому что на такие глупости денег, как мы знаем, король не давал. (Между прочим, сильно стесненный в средствах Фридрих не отказывался брать взаймы у австрийского посла через министра Грумбкова 1.000 талеров в год, не считая особых заимствований в случае потребности. Вена, конечно, строила далеко идущие планы, но благодарности от Фридриха не дождалась никогда.)

А берлинский банкир требовал вернуть уже не много, не мало, 7.000 талеров! Когда в январе 1730 года король узнал об этом, то слова «маленький негодяй» были самыми слабыми из произнесенных. Долг, конечно, был оплачен. Но тут же появился королевский указ о том, что любой, дающий взаймы деньги членам королевской семьи, будет наказан жестоко – до смертной казни включительно.

Кронпринц в письмах жаловался, что отец невыносимо строг.

И говорил о бегстве. В Париж, в Лондон, – куда угодно, лишь бы подальше от отца, лишь бы на свободу!

Фридрих обсуждал планы бегства с двумя самыми близкими друзьями – лейтенантом Гансом-Германом фон Катте и своим пажом фон Кейтом, тоже лейтенантом. Они несколько раз уезжали из Берлина с письмами принца, готовили на пути бегства лошадей.

Бегство планировалось в Англию. С королем Георгом II была налажена переписка. Кронпринц обещал английскому послу (которому уже был должен 9.000 талеров), что как только взойдет на трон, даст ему 17.000 талеров.

Когда летом 1730 года король Фридрих-Вильгельм отправился на Рейн осматривать свои владения, он взял с собой Фридриха. Казалось, все складывается благоприятно, и Кейт отплыл в Англию — готовить встречу беглеца. Принцесса Амалия ждала Фридриха.

Но королю доложили об исчезновении Кейта и его странных поездках. Говорят, что причиной была излишняя разговорчивость Катте: его брат заподозрил неладное и доложил королю. Катте был схвачен 5 августа, при нем нашли письма, изобличающие принца…

Фридриха арестовали на пути в Голландию. Гнев короля был страшен. Он бил сына по лицу, пинал ногами, и если бы генерал фон Мозель не оттащил короля, неизвестно, чем бы все закончилось.

Фридрих и Катте были отправлены в тюрьму замка Кюстрин.

Вильгельмину, которая знала все и не донесла, отец наказал домашним арестом и посадил на хлеб и воду. Посадил он под домашний арест и королеву. Оснований было более чем достаточно: тайная, невидимыми чернилами, переписка с английским монархом и с жившим в Потсдаме кронпринцем. В письмах «Королю-солдату» давались весьма нелестные прозвища.

Король кричал на Дюгана, что тот — первый виновник случившегося, потому что покупал принцу безбожные книги. И библиотеку, в которой было свыше 3.000 томов, приказал немедленно увезти в Гамбург, снять с книг увенчанную короной букву F и продать за любую цену. Самого же Дюгана сослал его в Пруссию, в маленький портовый город Мемель (ныне Клайпеда).

Всех слуг принца король уволил, все кареты и лошадей велел продать. Батальон, которым Фридрих командовал последние три года в звании полковника, был отдан его младшему брату, принцу Августу-Вильгельму.

Отец называл Фридриха не иначе, как дезертиром и требовал ответа: может ли дезертир быть наследником престола? Фридрих твердо стоял на своем: дезертиром себя не считает и от наследованная не откажется.

«Король-солдат» потребовал, чтобы судивший принца военный совет вынес смертный приговор.

Королева София-Шарлотта и сестры Фридриха умоляли короля о милости. Иностранные послы сообщали ему, что возможная казнь принца вызывает озабоченность их государей, – на дипломатическом языке предупреждение серьезное. Император Карл VI написал «Королю-солдату», что хотя вина Фридриха велика, наказание смертью представляется чересчур жестоким.

Обергофмейстерина королевы, фрау фон Камеке, сказала королю прямо: «До сих пор Вы гордились, что Вы справедливый и набожный король, и Господь благоволил Вам за это. Но теперь Вы хотите стать тираном!»

Неизвестно, была ли это последняя капля, но король отступил. Он помнил возмущение всех государей Европы, когда русский царь казнил своего сына, царевича Алексея.

Но кто-то же должен был понести наказание! Этим «кем-то» стал лейтенант фон Катте. Военный совет приговорили его к пожизненному заключению, но король написал: «Отрубить голову».

И выдал на казнь 40 талеров 23 гроша.

Палачу 11 талеров 16 грошей, на гроб 2 талера 19 грошей, остальное двенадцати носильщикам и шести могильщикам…

Два офицера в пять часов утра 6 ноября 1730 года вошли в камеру Фридриха и объявили приказ короля. Принц должен подойти к окну его камеры и смотреть на казнь, не закрывая глаз. Если понадобится, офицеры применят для этого силу.

…Фон Катте вели к эшафоту, а Фридрих кричал ему из окна, что просит прощения. Когда на шею друга обрушился меч, Фридрих без чувств рухнул на пол.

Казнь сломила его. Он написал отцу, что во всем будет послушен его воле. Через неделю Фридрих получил свободу.

В Берлин, однако, Фридрих вернуться не мог: отец велел оставаться в Кюстрине. Лишил воинского звания, запретил носить военную форму, приказал солдатам не отдавать ему чести.

На жизнь себе принц должен был зарабатывать сам. Он получил место аудитора – мелкого чиновника военно-хозяйственной палаты с жалованьем 221 талер 6 грошей в месяц. Этого как раз должно было хватить на еду, на корм лошади, плату за наем дома, жалованье восьми слугам, на дрова, свечи, стирку белья.

Никаких послаблений, весь рабочий день за столом. А потом до поздней ночи — изучение старых архивных документов, беседы с директором палаты Гилле и другими старшими чиновниками об устройстве государства, управлении хозяйством, работе судов и мануфактур. Но только не о политике: об этом вести дискуссии король строго-настрого запретил.

Чиновники были людьми образованными и очень преданными своему делу. Они так увлеченно рассказывали о сборе налогов, управлении финансами и поощрении коммерции, о сельском хозяйстве и строительстве дорог, что Фридрих, никогда раньше ни о чем подобном не задумывавшийся, стал по-иному относиться к их работе.

Была у него в Кюстрине и безответная любовь — Луиза-Элеонора фон Вреех, жена полковника фон Врееха. Ей опальный принц писал письма и стихи. Но она сказала: «Нет!»

Как чиновник, Фридрих ездил с поручениями начальства по окрестным городам и селениям, присматривался к тому, как живут обыкновенные люди, как ведут хозяйство. А еще он присматривался – понятно, на карте, – к принадлежавшим Польше территориям на восток от Бранденбурга. Он писал, что когда земли станут прусскими, это запрет Польшу в клетку, позволит диктовать условия полякам. Сорок лет спустя, вместе с Россией и Австрией разделив Польшу, Фридрих свои юношеские планы реализовал…

На запад Прусское государство простиралось до Рейна. Но не как сплошная территория. Небольшие принадлежавшие ему земли в разных концах Священной империи были окружены со всех сторон чужими владениями. Приходилось считаться с тем, что в этих изолированных кусочках сложились за прошедшие века различные законы и обычаи. Управлять такой »лоскутной страной», а тем более защищать от врагов было очень непростой задачей.

Кронпринц в Кюстрине втягивался в государственные дела, знакомился с управлением и военным устройством королевства, и все больше проникался уважением к отцу. Фридрих писал ему письма, по сути отчеты о своих поездках по делам службы. Просил прощения и обещал, что будет хорошим солдатом. Король относился к просьбам недоверчиво. А принц все больше понимал достоинства четкой, жесткой системы управления, которую принято называть прусской, хотя изобрели ее бранденбургские курфюрсты Гогенцоллерны задолго до того, как стали прусскими герцогами, а затем и королями: дисциплина и беспрекословное повиновение!

Прошел год ссылки. В августе приехал отец. Фридрих еще раз просил у него прощения и получил его. А заодно и разрешение приехать в Берлин на свадьбу Вильгельмины.

Ее отец тоже наказал: выдал замуж за маркграфа Байройтского, по своему положению стоявшему куда ниже бранденбургского курфюрста, тем более – прусского короля. Но брак все-таки был династическим. Маркграфство Байройт, владение южных Гогенцоллернов, своеобразно присоединялось, пусть и не очень крепко, но все же к Бранденбургу. Это, как увидим, Фридрих Великий много лет спустя весьма кстати вспомнил.

Беззаботные молодые годы

Без ропота принял Фридрих свое назначение командиром пехотного полка вдали от Берлина, в городе Руппине. Так же без единого возражения женился на избранной отцом невесте – двадцатилетней принцессе Элизабете-Христине Брауншвейгской, родственнице жены императора Карла VI, который и присоветовал этот брак.

Принцесса была красивая и веселая девушка. Один из придворных писал: «Ее бюст, руки и ноги взял бы за образец любой художник. <…> А ее большие голубые глаза глядели сразу и оживленно, и кротко… <…> Ее прелестной формы нос, полный любви рот и алые губы…»

Жених, однако, говорил так: «Я против нее ничего не имею, душа у нее прекрасная, и дурного я никогда ей ничего не сделаю, но любить никогда не буду».

А Фридрих-Вильгельм словно не замечал настроения сына. Он был очень доволен, и во время помолвки (она состоялась в мае 1732 года, приглашенных было почти 250 человек) принимал родителей будущей кронпринцессы со всевозможным почтением и роскошью. Балы, обеды и вахт-парады следовали один за другим, король показывал гостям кунсткамеру и библиотеку.

Невеста и гости уехали, и Фридрих начал было с ней переписываться. Королю доложили, и он отреагировал мгновенно резким письмом, по сути приказом: «Я желаю, чтобы ты больше никогда не писал принцессе помимо меня, ты пиши мне, а уж я напишу ей». И подписался: «Твой заботливый отец».

Фридрих почтительно извинился: ему-де показалось неудобным писать через Потсдам, потому что почта таким путем идет восемь дней, а из Руппина – много быстрее. Но, конечно, воля государя для него закон: «Моего высокопочитаемого короля и отца верный высокопослушный слуга и сын Фридрих».

Свадьбу сыграли на следующий год, 12 июня. Король на торжества денег не пожалел. В казначейство одно за другим поступали распоряжения: отпустить тысячу, две, четыре, даже десять тысяч талеров. В день свадьбы была поставлена специально сочиненная опера.

После брачных торжеств принцесса поселилась во дворце кронпринца, а сам он поехал в Ной-Руппин. Служить. Год спустя по приказу «Короля-солдата» отправился наблюдателем в военный поход Карла VI против Франции. Императорский главнокомандующий, знаменитый австрийский генералиссимус принц Евгений Савойский, обсуждал с Фридрихом вопросы стратегии.

Наследник учился военному делу очень охотно. И навсегда запомнил, что любые серьезные планы надо хранить в величайшей тайне.

В начале 1733 года Фридрих совершенно случайно заехал в гости к полковнику фон Бевиллю в маленький парковый замок Райнсберг на берегу большого озера. Кронпринц был очарован и замком, и удивительно красивым озером, и окрестными лесами. Полковник сказал, что готов продать замок. Фридрих написал отцу, что хотел бы иметь собственную маленькую резиденцию. Король назначил оценочную комиссию. Полковник запросил 75.000 талеров. Король согласился, и 12 декабря того же года была совершена купчая.

В Райнсберге молодожены провели самые счастливые дни своей жизни. Кронпринц называл свой замок Сан-Суси – «Без забот».

Время было действительно беззаботное. В Райнсберге собралась веселая компания молодых друзей Фридриха, – таких же, как он, ценителей наук и искусств. Душой общества, конечно, был принц, который умел вести себя без малейшей напыщенности, без малейшей попытки продемонстрировать дистанцию, которая отделяет короля, пусть будущего, от простых смертных. И они отдавали Фридриху то самое драгоценное, что есть в отношениях между людьми: свою любовь.

Вот архитектор и знаток итальянской живописи барон Ганс-Георг-Венцеслав фон Кнобельсдорф, – он превращает рисунки короля в самые настоящие дома, проспекты, парки. Он перестроил старый замок Райнсберг в духе итальянских романтиков: двухмесячное путешествие по Италии навсегда наложило отпечаток на его творчество. Фридрих поручил ему заново отстроить город Райнсберг после большого пожара, случившегося весной 1740 года. На месте пепелищ поднялись новые красивые дома, главные улицы превратились в широкие бульвары. А пять лет спустя Кнобельсдорф по эскизам Фридриха начал строить потсдамский Сан-Суси…

Вот двадцатилетний барон Генрих-Август де ля Мотт-Фуке, гроссмейстер им же сотворенного для своих друзей рыцарского ордена баярдов – воинов без страха и упрека.

Вот барон фон Кайзерлинг – энергичный, деятельный помощник, под началом которого работал весь штат секретарей, через которых шла переписка Фридриха со всей Европой, когда он стал королем.

Вот Карл-Генрих Граун – певец, композитор и дирижер, он занимается с принцем теорией музыки.

Вот другой композитор – Франц Бенда, руководитель оркестра, который Фридрих создал, чтобы быть в нем флейтистом. Вдумайтесь, простым флейтистом! И это ему, Бенде, было суждено вести партию первой скрипки тридцать семь лет спустя, на последнем, где выступал король, концерте для флейты и камерного оркестра…

Вот придворный художник Антуан Песне, украсивший своими прелестными фресками стены нового концертного зала (в 1710 году он поступил на службу к королю Фридриху I Прусскому, а в октябре 1728 года написал портрет семьи «Короля-солдата»: королю тогда было сорок лет, королеве сорок один, Вильгельмине девятнадцать, Фридриху шестнадцать, Фридерике четырнадцать, Шарлотте двенадцать, Софии девять, Ульрике восемь, принцу Августу-Вильгельму шесть, Амалии пять, Генриху два года). Написал Песне и портрет молодой супруги кронпринца с алой розой в волосах. И портрет самого Фридриха, и портреты всех его друзей.

Маленького мальчика Фрица воспитатели будили в пять утра – в Райнсберге кронпринц Фридрих вставал в четыре. Он участвовал в общем веселье, писал свои литературные сочинения, прилежно занимался науками и ездил на службу в свой полк в Руппине, почти в двадцати километрах от Райнсберга, – на все хватало времени…

Долой пытки!

Пятидесятидвухлетний «Король-солдат» скончался 30 мая 1740 года. Кронпринц Фридрих неотлучно находился при нем.

В последние годы жизни король сильно изменился. Ушли молодая вспыльчивость и грубость, неприятие и непонимание странных, на его вкус, занятий сына-наследника, в том числе любви к флейте. Сын относился к воинской службе серьезно, и отец махнул рукой: если флейта помогает быть хорошим командиром полка, Бог с ней…

Последние слова умирающего были: «Господи, я счастлив, что оставляю государство такому сыну и наследнику!»

В этом государстве площадью около 2.200 квадратных миль (около 125.000 кв. км.) проживало два с четвертью миллиона человек. Крошечная страна, если сравнивать с Австрией и ее тринадцатью миллионами или с Францией и ее двадцатью миллионами. К великим европейским монархиям принадлежала, конечно, и Англия, где на островах насчитывалось девять с половиной миллионов подданных…

Когда принц Фридрих находился в ссылке в Кюстрине, то те, кто с ним общались, запомнили его любовь к остроумной беседе, большое самомнение, пренебрежительную насмешливость, смелость и резкость суждений. Многие думали, что и взошедший на престол новый король Фридрих II останется тем же любителем литературных обсуждений, музыки и удовольствий. Что управлять государством будет не он, а его министры. Абсолютно никто не предполагал, что перед ними полководец.

А Фридрих был очень честолюбив. Он мечтал о славе Александра Македонского, о боях и победах, о том, как перед ним будут открываться все новые миры, – такова была его программа действий. Но всегда стоявшая перед глазами картина казни Кейта предупреждала, что готовиться к рискованным предприятиям нужно в величайшей тайне. Репутация философа, мечтателя с флейтой служила отличной дымовой завесой.

Его отец в своем политическом завещании наставлял сына: никогда не вести несправедливых войн, однако если право на его стороне, не медлить, ибо в этом случае с ним Бог.

Однако что такое справедливость и несправедливость?

Жил в Италии, во Флорентийской республике, человек, которого звали Николо Макиавелли (1469-1527). Четырнадцать лет занимал он должность секретаря правящего Совета Десяти. Много чего повидал, много чего слышал, много чему был свидетелем. Он был ловок, проницателен, хорошо знал людей, несколько раз ездил послом к самым могущественным государям Европы, – словом, дипломат высокой пробы. Писал талантливые комедии, сатиры, исторические сочинения и стихи. Издал книгу о военном искусстве, преимуществах пехоты перед кавалерией, – взгляд совершенно новый для того времени. Уйдя в отставку, выпустил в 1513 году как бы итог своей жизни – сочинение «Государь». На сколько языков оно переведено потом было, и не сосчитать. Фридрих читал его, разумеется, по-французски (хотя, к слову сказать, отлично знал и английский).

Макиавелли писал, что для государя не существует никаких нравственных принципов, а есть только интересы его державы. Все, что служит достижению политических целей – хорошо, а что мешает – плохо. И, значит, государю все дозволено.

Теперь, в Райнсберге, когда очень скоро Фридриху предстояло стать королем Пруссии, он решил громко возразить Макиавелли. Другие времена, господин экс-секретарь Совета Десяти!

Кронпринц назвал свою книгу «Разбор «Государя» Макиавелли», но очень скоро все стали называть ее просто «АнтиМакиавелли». Это переименование, сделанное совершенно без согласия автора, порой вводит в заблуждение. Начинают думать, что молодой Фридрих написал нечто вроде высокоморальной проповеди против коварства государей, несправедливых войн, произвола власти, – и упрекают автора в том, что он буквально через пару лет всеми этими неприглядными действиями как раз и отличился.

Но Фридрих не занимался морализаторством. Главной его мыслью было то, что государь должен вести ясную политику, а вовсе не быть коварным интриганом. Фридрих писал, что, в конце концов, речь идет не о добродетели или добросовестности, а о том, что государь, позволяющий себе быть мошенником, – это просто никудышный руководитель своего государства. В шестнадцатом веке, когда жил Макиавелли, было еще очень много варварства, но сейчас человечность значит больше, чем все остальные качества властелина. И первая задача государя – защита законности и правопорядка в своей стране.

Книга «АнтиМакиавелли» вышла в свет в 1740 году в Гааге без имени автора. Но те, кто знали это имя, верили, что вступивший на престол 31 мая 1740 года Фридрих II Прусский провозгласил в ней свою программу создания морально безупречного государства.

И точно: уже 3-го июня, через три дня после вступления на престол (!), молодой король запретил пытать людей на допросах.

В том же июне он предельно ясно указал судам, что все религии равны, и потому люди могут исповедовать любую веру: «Пусть каждый спасает свою душу, как считает удобным». И если в Пруссию приедут турки или язычники, чтобы стать деятельными гражданами страны, – пусть строят себе мечети и храмы.

Вернулся по просьбе Фридриха в Галльский университет философ Вольф, изгнанный покойным королем за вольнодумство. Возвратился из Англии старый друг Кейт – Фридрих пожаловал ему звание полковника, чин королевского конюшего и почетную должность куратора Академии наук.

Вербовщикам было запрещено заманивать людей в солдаты, устраивая бесплатную выпивку.

Но как быть с интересами Государства, его процветания и могущества? Став королем, Фридрих Великий с некоторым удивлением обнаружил, что его прогрессивные философские принципы не очень-то согласуются с требованиям державной политики и управления государством по-королевски…

И так как он был философом-практиком, а вовсе не теоретиком, то увеличил армию на восемнадцать батальонов пехоты, пять эскадронов гусар и эскадрон гвардии! А в сентябре того же 1740 года быстро и решительно закрыл оставшееся ему от отца дело — спор с епископом Люттиха.

Епископ отказывался платить Пруссии налоги со своего графства Хоорн — примерно 20.000 талеров. Фридрих ввел в Хоорн двенадцать рот тяжеловооруженных гренадеров, кавалерию и осадные пушки. И сказал что если епископ заплатит 200.000 талеров, то войска будут выведены. Что тому оставалось?

Договор был подписан уже 20 октября.

Такой способ решения споров кое-кого насторожил.

Пока молодой король штыками доказывал епископу свою правоту, скончался император Священной империи Карл VI Габсбург.

Королевой Венгрии и Богемии, эрцгерцогиней Австрийской стала его дочь Мария-Терезия. Ей было двадцать три года. Уже четыре года она была замужем за герцогом Францем-Стефаном Лотарингским, будущим императором Францем I (среди ее 16 детей были императоры Священной империи Иосиф II и Леопольд II, королева Франции Мария-Антуанетта).

У Карла VI не было сыновей, и он чрезвычайно заботился о том, чтобы наследницей стала дочь. Ведь с ним заканчивалась мужская линия австрийских Габсбургов! Поэтому он издал 19 апреля 1713 года «Прагматическую санкцию» – закон о престолонаследии.

Санкциями в Западной Европе с очень давних времен назывались особо важные государственные акты. Их сила распространялась «на вечные времена» (что, впрочем, не мешало тому или иному государю пренебрегать санкцией и даже аннулировать ее). Греческое же слово «прагма» означает дело, действие.

«Санкция» устанавливала, что все земли, принадлежащие австрийским Габсбургам, навечно нераздельны и, при отсутствии мужского потомства, переходят к дочерям императора. А если у тех не будет ни сыновей, ни дочерей, – к дочерям Иосифа, брата императора. И к их мужскому и женскому потомству по праву первородства.

Посадить женщину на австрийский престол, по сути на императорский, оказалось задачей не из легких. Десять лет Карл VI вел переговоры со всеми государями Европы, пока добился, что к 1735 году с «Санкцией» согласились Испания (королю Филиппу V император даровал наследственное право на испанский трон), Россия, Саксония (ее курфюрсту обещалось поддерживать претензии на польский трон), Франция, Нидерланды. Разумеется, «Санкцию» признали все мелкие государства, входившие в Священную империю. А также Бранденбург – за то, что император подтвердил право курфюрста быть королем Прусским.

Однако незадолго до своей смерти «Король-солдат» отказался от признания «Санкции». По причине предательского поведения императора. Тот обещал поддержать претензии Пруссии на Нойбург, а в решающий момент, как говорится, ушел в кусты.

Так что король Фридрих II Прусский ни с какой стороны не был обязан защищать права на престол Марии-Терезии. Он заявил, что будет их защищать только в том случае, если та отдаст ему Нижнюю Силезию.

Почему Силезия «моя»

Название «Силезия» происходит от речки Слеза (Sleza). Поляки произносят это название как Шлеза – отсюда и Шлёнск. В начале нашего тысячелетия здесь жили германские племена – лигийцы, квады и другие, в VI веке появились славяне. В 999 году та часть Силезии, что лежала на правом берегу Одера, стала принадлежать Польше (правда, территорию, находящуюся между Одером и рекой Бобер, захватили было на пару десятков лет чехи, но поляки восстановили свою власть). Пространством же Силезии к западу от Бобера управляли германские князья.

Три сына польского короля Владислава II Пяста (1105-59, король 1138-46) наследовали Силезию после того, как местные рыцари в 1146 году изгнали их отца. Но своевольные рыцари и их, трех герцогов, власти не признали.

Владислав поехал к императору Священной империи Фридриху Барбароссе просить защиты. Тому все было недосуг, и Владислав Пяст, так и не дождавшись помощи, умер. Только через четыре года после его смерти Фридрих повел войска, занял почти всю Силезию, восстановил права трех наследников.

А те сразу разделили ее на три части.

Старший, Болеслав I Долговязый, основал герцогство Бреслау со столичным городом того же имени (ныне Вроцлав), позднее оно стало называться Нижней Силезией. Средний, Мечислав – герцогство Ратибор или Верхнюю Силезию. А младший, Конрад, правил герцогством Глогау, ниже по течению Одера. В 1178 году он умер бездетным – Болеслав присоединил Глогау к своей Нижней Силезии.

Силезские Пясты держали курс на тесные связи с Германией. Они приглашали селиться на своих землях германских монахов, горожан и крестьян.

Нижнесилезский герцог Генрих I Бородатый (1168-1238) уселся в 1233 году на троне в Кракове, стал польским королем и значительно расширил свои владения.

Его сын Генрих II Благочестивый погиб в битве с монголами при Лигнице, и Нижняя Силезия распалась на герцогства Бреслау, Лигниц и Глогау. Верхняя Силезия тоже раздробилась – на герцогства Тешен, Оппельн, Троппау, Егерндорф. А потом вообще каждый сколько-нибудь крупный силезский город стал центром государства.

Так что в начале XIV века там насчитывалось 18 княжеств, да еще епископство Нейссе.

Но, несмотря на лоскутность, князья относились к своей Силезии как к некой целостности и регулярно собирались на силезские сеймы. Эта <вольница> была, конечно, иллюзорной: все до единого князья находились в ленной зависимости от своих крупных соседей. Сначала от Польши, с 1335 года — от Чехии (то есть Богемии). В конце концов чешский король Карл, он же император Карл IV, в середине XIV столетия присоединил Силезию со всеми княжествами к Чехии, то есть к своей Священной Римской империи Германской нации.

Государь княжеств Лигниц, Бриг и Волау, Герцог Фридрих II, завещал в 1537 году свои владения курфюрсту бранденбургскому Иоахиму II «Гектору». Курфюрст и герцог скрепили завещательный договор браком своих детей. Герцог ссылался на моравского короля Владислава, который (1498) разрешил ему завещать свои владения кому угодно, а еще через десять лет специальным указом подтвердил разрешение. Однако в 1546 году император Фердинанд I Габсбург это завещание отменил. Без всяких оснований, просто в силу своей власти. Его сын, император Фердинанд II, за твердое протестанство отобрал в 1621 году права на княжество Егерндорф у герцога Иоганна-Георга Гогенцоллерна.

Пользуясь моментом, Фридрих вспомнил о событиях двухсотлетней давности и предложил Марии-Терезии вернуть ему по-хорошему Лигниц, Бриг, Волау, Ратибор, Оппельн и Егерндорф. Он сообщил, что за это готов заплатить 2 миллиона талеров и обеспечить супругу Марии-Терезии императорскую корону.

(Кстати, в свое время Великий Курфюрст потребовал от тогдашнего императора сделать то же самое бесплатно, ссылаясь на договор 1537 года о наследовании. И получил кое-что обратно, а именно область Швибиус. Но это приобретение, как мы знаем, продал императору курфюрст Фридрих III, будущий король Фридрих I Прусский.)

Теперь речь шла о добрых трех четвертях силезской территории, двести лет как принадлежавшей Австрии! Ответ монархини был уклончивым. Вена явно тянула время.

Тогда 16 декабря 1740 года Фридрих во главе своей армии в 21.000 человек перешел силезскую границу, неожиданно появился у города Бреслау (Вроцлав) и 3 января взял его, потом другие города… Протестанты, которым в Силезии всегда было неуютно от их католических величеств Габсбургов, встречали прусские части с радостью.

Воинского сопротивления Фридрих не встречал, потому что австрийских войск в Силезии просто не было. Мария-Терезия никак не ожидала подобного коварства – войны без рыцарственного ее объявления. Но Фридрих относился к столь замшелым обычаям без всякого уважения. »Я люблю войну и хочу славы; и если бы я не был государем, я стал бы только философом», – писал он в Берлин.

Как философ, он ясно понимал, что все в этом мире относительно, а как военачальник, – что для успеха военной операции удар должен быть предельно неожиданным. Именно с целью максимальной внезапности Фридрих устроил 13 декабря в Берлине большой бал-маскарад. Уйдя с него, он наутро прибыл в город Кросен на Одере и через три дня двинул войска. Накануне в Потсдаме он собрал высших офицеров и сказал: «Господа, я начинаю войну, в которой у меня не будет никаких союзников, кроме вашей храбрости и вашей преданности. Но мое дело правое! Помните всегда о славе, которой покрыли себя ваши предки на полях сражений под Варшавой и Фербеллином. Ведь мы атакуем войска, прославившиеся при принце Евгении. Прощайте! Выступайте в поход! Я последую за вами незамедлительно. Впереди — рандеву со славой.»

До самого последнего часа никто из военачальников Фридриха не знал цели войны. Рассказывают, что в самом начале похода один из генералов подскакал к королю: «Государь, ведь эта дорога ведет на Бреслау!» – «Вы умеете держать язык за зубами?» – любезно осведомился тот. – «Конечно!» — последовал ответ. – «Я тоже», – закончил разговор Фридрих.

Он писал министру экономики фон Подевильсу:

«Мой дорогой Подевильс. Я перешел Рубикон с развернутыми знаменами и блистающими саблями. Солдаты полны решимости, офицеры честолюбивы, генералы стремятся к славе. Все будет так, как мы хотим, и я имею все основания предвидеть полный успех этого предприятия. Я хочу или погибнуть, или прославиться. Сердце говорит мне о всем самом лучшем в этом мире, короче, мои предчувствия, причин которых нам не дано знать, пророчат мне счастье и успех, и я не появлюсь в Берлине без того, что будет достойно крови моих предков и тех храбрых солдат, которыми я имею честь командовать. Adieu, я отдаюсь под покровительство Всевышнего.»

Внезапность и стремительность были теми стратегическими новинками, которые, вместе со многими другими, принесли молодому королю славу величайшего военачальника. Не уступающего военными хитростями великому полководцу, карфагенцу Ганнибалу – этому «ужасу Рима».

Историки отмечают, что Фридрих порой начинал военные действия, даже не закончив всех приготовлений, – только чтобы опередить противника и застать врасплох. А при начале этой войны он был отлично осведомлен о том, что австрийская армия находится в плачевном состоянии. Покойный император вовсе не был солдатом, мало заботился о военной подготовке и организации снабжения войск. Подавляющее масса австрийских вооруженных сил находилась в Венгрии. Бельгии и Ломбардии.

Ну, и ошеломляющей противника новинкой было начало войны в декабре: в те времена зимой не воевали, войска отдыхали на зимних квартирах. Впрочем, после занятия всей Силезии встать на зимние квартиры пришлось и Фридриху.

До весны продолжалось тревожное ожидание, переброска австрийских частей на театр военных действий, а в апреле 1741 года императрица двинула против Фридриха войска маршала графа фон Найпперга. Он застал прусского короля врасплох, вынудил уйти из Бреслау. Но тот быстро собрал свои разбросанные по зимним квартирам войска и был готов дать австрийцам решительное сражение. Он писал из Силезии своему младшему брату Августу-Вильгельму:

 »Мой дорогой брат,

 <…> Если я умру, я поручаю Вам мою горячо любимую матушку, моих слуг, мой Первый батальон. <…> Завещаю моим слугам восемь тысяч талеров, которые имею при себе наличными. Все, чем владею, отдаю Вам. Сделайте от моего имени подарки моим братьям и сестрам; тысячи приветов моей Байройтской сестре (Вильгельмине. — Авт.)»

Противники встретились у селения Мольвиц 10 апреля.

Австрийская кавалерия ударила с такой силой, что прусские рейтары-кавалеристы дрогнули.

Отец Фридриха, отдававший много сил обучению пехотинцев, мало обращал внимания на кавалерию. Ее подготовка была явно недостаточна. Напрасно Фридрих пытался собрать своих повернувших коней кавалеристов и повести их снова в бой, – его не слушали. И Фридрих испугался…

Он во весь дух поскакал на левый фланг к фельдмаршалу графу фон Шверину. А этот старый воин спокойно сказал, что, во-первых, ничего страшного не происходит, а во-вторых, королю нет нужды ходить в атаку. Будет гораздо лучше, продолжал Шверин, если король оставит поле боя своим генералам. После некоторых колебаний Фридрих уступил аргументам Шверина и отъехал в тыл, где и ждал донесений о победе.

Действительно, прусские пехотинцы своим мощным ружейным огнем остановили наступление противника, а потом заняли его центральную позицию и выиграли сражение. У австрийцев было убито сто восемьдесят офицеров и семь тысяч солдат, свыше тысячи двухсот попало в плен, их армия потеряла пушки и знамена. Прусская сторона лишилась двух с половиной тысяч солдат убитыми, три тысячи было ранено.

Особенно храбро и стойко, не щадя себя, сражался Первый батальон гвардии, который много лет назад назывался «Кронпринц-батальоном»: из восьмисот гвардейцев уцелело только сто восемьдесят.

Король писал генерал-фельдмаршалу князю Ангальт-Дессаускому: «Моей удачей и спасением моей храброй и стойкой армии и общего блага страны я обязан только нашей бесценной пехоте. Наши пехотинцы достойны лавров Цезаря, наши офицеры воистину герои, но кавалеристы никуда не годятся, чтоб их черти взяли.»

Шесть лет спустя, работая над «Историей моего времени» и вспоминая сражение у Мольвица, король был весьма недоволен своим поведением. К чести его нужно сказать, что в других сражениях он в самые тяжкие минуты не терял хладнокровия, рассудка и стойкости. А прусская пехота действительно была превосходной, особенно в ружейном огне. В то время ружья заряжались с дула, очень медленно. Поэтому стрелки выстраивались в две линию. Пока первая целилась и стреляла, вторая заражала ружья. Передавая их в первую линию. «Король-солдат» выстроил стрелков в три шеренги, увеличил число «заряжальщиков» вдвое, – соответственно вдвое возросла плотность огня. Но какой слаженности людей требовало это на первый взгляд несложное нововведение, каких многомесячных, даже многолетних тренировок! Журналисты и писатели издевались над Фридрихом-Вильгельмом I за любовь к воинской муштре. Первый же бой показал, насколько он был прав.

А силезская война шла своим чередом. Бавария и Франция видели удобный момент, чтобы отрезать у Австрии кое-какие лакомые кусочки. И что гораздо серьезнее, курфюрст Карл-Альбрехт Баварский считал, что именно он имеет право на императорский трон, а вовсе не Мария-Терезия и не ее муж Франц-Стефан. Король Фридрих под чужим именем, никем не замеченный, съездил в начале июня 1741 года в Страсбург, заключил с Баварией и Францией тайный союз, ввел свои войска в Богемию. Ему помогали французы. Вместе с прусскими войсками шли саксонцы: их курфюрст надеялся завладеть Моравией.

Однако разгром Австрии Фридриху был не нужен. В этом случае резко возрастало бы могущество Франции. Поэтому границ Австрии он не переходил. Больше того, – подобно прадеду и деду, не стеснявшимся менять союзников и обращать оружие то против одних, то против других, – подписал с Марией-Терезией тайный договор о своем нейтралитете. Взамен за признание прав Пруссии на Силезию. (Роль, которую играла Франция в этих политических комбинациях Фридриха, отразилась во французской поговорке «Travailler pour le roi de Prusse» – Работать на прусского короля, то есть без малейших видов на выгоду.) Впрочем, Мария-Терезия, подписав договор, не думала его выполнять и признавать притязания Фридриха.

Тем временем наступил 1742 год, и 24 января курфюрсты избрали императором Карла-Альбрехта. Он вошел в историю под именем Карла VII, – последний немец на троне императора Священной Империи, первый за последние 300 лет не-Габсбург! Это сильно укрепило международные позиции прусского короля.

Весной война с Австрией продолжилась. Всю зиму Фридрих безустали обучал своих кавалеристов, и результаты не заставили себя ждать. Австрийцы были 17 мая разгромлены под Хотузицем именно натиском прусской кавалерии. Да и пехота, как всегда, была на высоте. Король писал в Берлин своей супруге Элизабете-Христине: «Слава Богу, все мы чувствуем себя отлично и бьем австрийцев так, как надо. Победа еще громче и значительнее, чем при Мольвице, солдаты покрыли себя бессмертной славой. Мы потеряли немного, а враг очень.»

Венскому двору не оставалось ничего иного, как прекратить военные действия. Посредником в переговорах выступила Англия.

Первая силезская война за австрийское наследство кончилась 11 июня 1742 года берлинским мирным договором. За Пруссией осталась Силезия (со всеми долгами, которые имела относительно ее населения Австрия, — а они простирались до 4 миллионов талеров!) и графство Глац.

Саксония не получила ничего.

Передышка – и опять война

Два года протекли мирно. Тишина, однако, была неустойчивой, ибо с потерями Габсбургский дом не смирился. К тому же австрийские войска довольно успешно громили и баварцев, и французов.

Фридрих опасался, что Австрия после победы над ними примется отбирать у него Силезию. Ему было ясно, что пока Мария-Терезия не признает перед всем миром своего поражения, опасность потери Силезии очень высока.

Поэтому летом 1744 года Фридрих заключил против Австрии союзный договор с императором Карлом VII, с Францией и с некоторыми германскими князьями. императору он обещал не только поддержать его как наследственного государя Баварии, но и отдать ему Богемию (себя Фридрих тоже не забыл — выговорил присоединение к Пруссии трех богемских округов).

Но Франция вступать в войну не спешила. Австрийцы же, хорошо понимая, что король очень силен как полководец, избегали решительного сражения. Их фельдмаршал Траун постоянно уклонялся от боя и изматывал пруссаков бесконечными передвижениями. Более того, он стал теснить короля с юга, а с севера ему помогали саксонцы (их курфюрст переменил союзника, обратился лицом к Австрии).

Фридрих вынужден был оставить Прагу и уйти из Моравии, хотя началась зима. Отступление было очень трудным, солдаты страдали от холода и недостатка продовольствия. Прусская армии потеряла 10.000 человек, большинство больными и обмороженными.

А тем временем войска Австрии под командованием герцога Карла Лотарингского, брата мужа Марии-Терезии, двинулись на Берлин. Фридрих, предупрежденный своими тайными агентами, совершил быстрый марш и заставил Карла повернуть назад. И затем встал на зимние квартиры в Силезии.

Тут короля ждали два очень неприятных известия. Первое – о кончине императора Карла VII, поддержка которого в спорах с Австрией была так важна. Второе – о том, что Мария-Терезия сумела заключить с баварским курфюрстом Максимилианом-Иосифом, сыном покойного императора, мирный договор, по которому отдала ему Баварию в наследственное владение (чем нарушила, кстати сказать, «Прагматическую санкцию»).

На неоднократные предложения Фридриха заключить мир Мария-Терезия отвечала решительными отказами. Из Берлина же шли сообщения о том, что некоторые министры полагают необходимым заключить мир с Австрией на любых условиях. Король писал в ответ министру Подевильсу: «Я должен победить или погибнуть вместе с Пруссией. Я принял решение, и отговаривать меня бесполезно. Конечно, окруженный вражескими кораблями капитан судна должен броситься с горящим фитилем в крюйт-камеру и погубить врагов вместе с собой. Но мы еще ничего не потеряли, а будущие успехи позволят нам приобрести очень многое. Не берите пример с венгерской королевы, с этой женщины, которая впадала в панику, хотя никаких врагов возле Вены не было.»

Зимнее стояние плохо влияло на прусскую армию, иные офицеры выражали недовольство. Фридрих писал генерал-майору фон Готшармуа: «Сообщите всем вашим офицерам и унтер-офицерам, что тот, кто испытывает сомнения в успехе, не может служить в прусской армии».

Сам он был бодр и уверен.

И действительно, на следующий, 1745 год военное счастье опять обратилось к прусскому королю лицом.

Командование австрийскими войсками перешло от осторожного, изматывающего Трауна к горячему Карлу Лотарингскому, который был уверен, что разобьет пруссаков в серьезном сражении. Первая же битва, состоявшаяся при Хохенфридеберге, показала ему, что это опасное заблуждение. Совершив 3 июня ночной марш, король незаметно приблизился к австрийским позициям и около 4 утра перешел в атаку. Прусская кавалерия опять была на высоте военного искусства: всего один драгунский полк Фридриха разгромил шесть пехотных полков австрийцев!

Его армия нанесла австрийцам еще два тяжелых поражения – 30 сентября при Зооре и 23 ноября при Хеннерсдорфе.

Перевес военного искусства Фридриха был несомненен. Он ясно продемонстрировал, что воевать нужно не числом, а уменьем. Действительно, при Хохенфридеберге он со своей 50-тысячной армией разбил 66-тысячную объединенную австро-саксонскую, при Зооре – с 20-тысячной разгромил 40-тысячную. Причем в этом втором сражении с прусской стороны потери убитыми и ранеными составили восемь с половиной тысяч солдат и офицеров, а с австро-саксонской превысили двадцать тысяч.

«Жордано <от> Фредерикуса салют! – обращался шутливо по-латыни Фридрих Великий к своему личному секретарю и другу Шарлю-Этьену Жордану (1700-1745). – Так вот, твой друг уже дважды победитель на протяжении тринадцати месяцев. Кто бы пару лет назад поверил, что твой ученик в философии, ученик Цицерона в риторике и ученик Бейля в здравомыслии, будет играть мировую роль в войне? Кто бы поверил, что Провидение пошлет некоего поэта перетряхнуть всю Европу и начисто перевернуть политические расчеты ее королей и военачальников?»

Прусский фельдмаршал князь Леопольд фон Ангальт-Дессауский совершенно разгромил 15 декабря саксонцев при Кессельдорфе и победоносно вступил в Дрезден. Саксония вся была занята прусскими войсками. Ее курфюрст Август III Фридрих (1696-1763), он же король польский, покорно просил мира.

Жестокие поражения заставили Марию-Терезию остановить войну. Вместе со своими саксонскими союзниками австрийские представители подписали 24 декабря 1745 года в Дрездене мирный договор. В нем было еще раз написано, что королева Венгерская отдает королю Прусскому Силезию вместе с графством Глац. Саксония возмещала военные расходы Пруссии в размере миллиона талеров.

Тут стоит сказать еще, что 13 сентября 1745 года императором Священной империи Францем I стал муж Марии-Терезии, герцог Лотарингский, великий герцог Тосканский Франц-Стефан. Которого коллегия курфюрстов, где Габсбурги имели большинство, избрала вполне законно. Фридрих, как и обещал в свое время венгерской королеве, нового императора признал.

 Десять мирных лет

Прусский король вернулся в Берлин 28 декабря 1746 года. Торжествующий победитель, он ехал в открытой коляске, и берлинцы усыпали ему путь цветами, радостно крича: «Да здравствует Фридрих Великий!»

Было от чего торжествовать. Миллион талеров контрибуции от Саксонии. Четыре с половиной миллиона талеров налогов ежегодно из Силезии. Территория Прусского королевства увеличилось почти на четверть, население примерно на полтора миллиона человек.

Пруссия в Европе стала серьезной политической силой. Особенно если принять во внимание победоносную армию. Фридрих выполнил слова отца, который, узнав в 1728 году, что тогдашний император Карл VI перестал быть его союзником и примкнул к противникам Пруссии, сказал, указывая на своего четырнадцатилетнего наследника: «Вот он — тот, который отомстит за меня!»

После новогоднего бала-маскарада Фридрих уехал в Потсдам и сказал: «Хватит, я теперь даже кошку не прибью!»

Чем же занялся король, когда наступил мир?

В первую очередь строительством домов на пустующих землях. И той политикой, которая называлась Ansiedlungspolitik. Ведь народ, говорил король, это самое главное богатство государства. И опять переселенцы тянулись в Пруссию из самых разных областей Германии Пфальца, Гессена, Рейна, Вюртемберга, Мекленбурга, из еще принадлежавших Швеции земель Передней Померании с ее крайне жестоким крепостным правом, из Богемии и Австрии.

В одной только Бранденбургской марке было основано добрая сотня новых деревень, а на всей территории Прусского королевства свыше 800! Расчищались лесные участки, распахивались низменности.

Фридрих велел осушать низменные топи в долинах рек Варты и Одера. Введение в хозяйственный оборот земель «Одерского болота» (Oderbruch) король приравнивал к приобретению новой провинции. Работы начались 8 июня 1747 года и продолжались шесть лет. Вдоль берега поднялась длинная дамба для защиты от весенних разливов, по всему «болоту» пролегли водоотводные каналы.

На новых землях поселились почти 50.000 человек. Король помогал деньгами и строительными материалами. Законом было предусмотрено, что крупные землевладельцы не имеют права приобретать крестьянские наделы. Этим Фридрих хотел обезопасить сельское население от соблазна легкого избавления от тягот крестьянского труда. А больше всего от превращения свободных крестьян в помещичьих крепостных.

Он постоянно требовал от помещиков и чиновников справедливого отношения к крестьянам. Запрещал под угрозой большого штрафа снос крестьянских дворов, что часто практиковали помещики для расширения своих пахотных угодий. Крепостной же системы не отменял, хотя она была самым большим злом по отношению к крестьянам, чтобы не раздражать дворянство: ведь оно давало ему офицеров. Кроме того, король был вообще убежден в неполноценности людей крестьянского сословия. И в силу этого офицерами могли быть в Пруссии только дворяне..

Вместе с тем, он считал и крестьян, и горожан и дворянство лишь деталями государственного механизма, которые платят налоги ради цели, известной только королю хранителю государственного интереса.

Однако, по убеждению Фридриха Великого, король вовсе не самовластен, он только первый слуга (le premier cerviteur) государства. Государь обязан поступать добросовестно, мудро и бескорыстно, — вести себя так, как если бы был обязан в любую минуту дать отчет согражданам о своем управлении. Во всяком случае, так Фридрих писал в своем <Опыте о формах правления и обязанностях государей> (1777).

Между Одером и Эльбой был сооружен судоходный канал «Плауен», а между Одером и Гавелем — канал «Финов». Большие суда получили доступ к Одеру благодаря каналу «Свинен», который заканчивался в новопостроенном городе Свинемюнде. В Эмдене, самом крупном городе Восточной Фрисландии, основывались компании для заокеанской торговли.

Управление Силезией Фридрих организовал по проверенному бранденбургско-прусскому образцу. Как пишет польский историк прошлого века, Фридрих «земли приобретенные в цветущее состояние приводил».

Силезская граница с Австрией укреплялась там строились крепости и другие фортификационные сооружения, военные склады. Армия была усилена и преобразована, особенно кавалерия. Ежегодно весной и осенью устраивались большие военные маневры.

Король много писал, в частности, »Общие принципы войны и их применение к тактике и дисциплине прусский войск». Когда этот труд в 1914 году перевели с французского и издали, он занял десять томов!

Особо отметим проведение судебной реформы.

Фридрих Великий требовал, чтобы судьи решали дела только по закону и не обращали внимания при этом ни на какие мнения, пусть даже они исходят от самого короля. Для надзора за работой судов он посылал с инспекциями канцлера Самуила фон Кокцеи. Под руководством этого крупного юриста готовилась прусская судебная реформа, начала работать комиссия по земельному и процессуальному кодексам (в силу сложности составления и редактирования, они были опубликованы лишь при наследнике Фридриха, в 1794 году). Более простой «Codex Fridericianus» об организации судопроизводства был издан в 1747 году.

Твердая политика абсолютного отделения судебной власти от административной быстро дала свои плоды. Прусская юстиция стала считаться образцом независимости и честности судей.

Рассказывают, что, когда Фридрих строил себе в Потсдаме дворец и парк Сан-Суси, некий мельник отказался снести свою ветряную мельницу, портившую ландшафт и создававшую немало шума. На угрозу применить силу он ответил, что подаст на короля в суд. Узнав об этом, Фридрих произнес: «Выходит, есть судьи в Берлине!» и оставил упрямого мельника в покое. У этой легенды много вариантов, в частности, что сказал эту фразу не король в удивленно-уважительной тональности, а мельник, и не уважительно, а дерзко: «В Берлине есть судьи, государь!». Но как бы там ни было, а исторический факт спора и победы мельника неопровержим, и это главное.

Стоит эта мельница неподалеку королевского дворца до сих пор…

Фридрих Великий считал, что для богатства и мощи государства прежде всего следует накапливать золото. А значит, меньше тратить денег на заграничные товары, развивать собственную промышленность и сельское хозяйство.

Он говорил: «Мой народ должен работать и будет плохо, если промышленность не будет иметь гарантированного сбыта. Я хочу обучить моих подданных двойному искусству: экономить деньги и тратить деньги.»

Ввоз заграничных товаров король ограничивал, чтобы их конкуренция не вредила его промышленникам и ремесленникам. Поэтому хозяйство Пруссии стало быстро расти. За десять мирных лет число промышленных рабочих увеличилось вдвое, на 80.000 человек, в том числе в производстве шерстяных тканей на 58 тысяч, шелковых на 6 тысяч, хлопчатобумажных на 7 тысяч, в кожевенном производства на 4 тысячи.

Отношение между предпринимателями и наемными рабочими подчинялось строгим государственным правилам. Хозяева не имели права по своему желанию понижать заработную плату, рабочим гарантировалась защита против произвольного увольнения.

Король ежегодно ездил по своим землям, чтобы лично наблюдать за тем, как исполняются его распоряжения.

Без забот!

Помните город первых германских императоров Кведлинбург и монастырь, основанный Матильдой, вдовой короля Генриха I? Его внучка, тоже Матильда, дочь императора Отто II, стала первой аббатисой (966) этого монастыря.

Вот ей-то и подарил в 993 году «землю под дубами» – locus Poztupimi – ее племянник, император Отто III. Там по берегам реки Гафель и многочисленных озер стояли рыбацкие поселения славянского племени хевеллов (вендов). Император поручил Матильде выстроить монастырь и обратить язычников-славян в христианство. Однако восстание хевеллов перечеркнуло эти планы. Монастырь построен не был.

Но с течением времени появился-таки на берегу Гафеля германский поселок Постамб (по-латыни Поцтупиум). Альбрехт Медведь (1100-1170), граф Валленштедский, правитель княжества Аскания и будущий маркграф Бранденбургский, построил в Потсдаме свой замок.

В битве при Потсдаме потерпел поражение в 1136 году последний славянский князь Прибислав, соорудивший к северу от города громадные защитные валы – Rцmerschanze.

В начале XIV века Потсдам впервые упомянут в одном из документов уже как город. Там было четыре немецкие гильдии: мясников, скорняков (меховщиков), портных и суконщиков. А рыбаки-славяне жили себе в деревне Кице (которая сохранилась в течение многих столетий и упоминалась даже в энциклопедиях конца XIX века), но уже мало отличались от немцев.

Вплоть до прихода Гогенцоллернов город ничем не был замечателен. Обычный окраинный имперский город. Правда, император Карл IV в 1375 году внес его в земельную книгу.

Новая жизнь началась при курфюрсте Иоахиме I «Несторе» – он сделал Потсдам своей резиденцией. А при Иоахиме II «Гекторе» в Потсдаме случился в 1536 году небывалой силы пожар. Город выгорел ужасно, погибли все хранившиеся в ратуше документы. Восстановление шло медленно, в даже через почти сорок лет в городе насчитывалось только 192 дома.

Во время Тридцатилетней войны Потсдам оказался совершенно разрушенным, потом много жителей умерло во время чумы 1631-32 годов. Голодные тощие волки забегали в город и нападали на прохожих.

В 1660 году Потсдам сделал своей резиденцией Великий Курфюрст. Ему доложили, что из 198 домов налог платят только пятьдесят, остальные лишь числятся домами, там никто не живет. Чтобы увеличить население, он взял в городскую черту несколько окрестных деревень. Потом принялся строить замок, в котором и окончил свои дни.

После его знаменитого Потсдамского эдикта, разрешавшего всем селиться на землях Бранденбурга, в город пришли тысячи гугенотов – ремесленников и торговцев. Они строили себе дома, как привыкли в Голландии, – получился Голландский квартал. Они сооружали каналы и мосты, сажали вдоль улиц деревья, открывали мануфактуры.

При «Короле-солдате» Потсдам превратился в гарнизонный город, треть его 12-тысячного населения составляли знаменитые «длинные парни» – солдаты королевской лейб-гвардии.

Фридрих Великий увеличил гарнизон больше чем вдвое, до 8.200 человек, но при этом поощрял и поселение в Потсдаме людей гражданских, в частности, богемских протестантов. При нем население города возросло до тридцати тысяч. Изменялся облик старых зданий, возводились новые дома и дворцы.

Холм на западной стороне города украсился в 1744 году шестью террасами, на которых предполагалось разбить огороды и выращивать овощи, которые Фридрих Великий так любил есть свежими. Решение строить в этом месте дворец король принял год спустя, первый камень был заложен 14 апреля.

А 1 мая 1747 года дворец Сан-Суси – «Без забот» был окончен. Король сам набрасывал некоторые его планы и детали архитектурных украшений, эскизы росписей стен. Внешнее убранство дворца было посвящено богу вина Вакху и любви, – полуобнаженные торсы мужчин и женщин служили завершениями колонн. Строил, как всегда, Кнобельсдорф.

С холма открывалась панорама парка с небольшими озерами, ручьями, павильонами. Во дворце была устроена большая библиотека, по стенам висели картины итальянских, голландских, французских художников.

А в Мраморном зале Фридрих Великий велел поставить большой круглый стол, за которым собирал своих гостей и близких ему людей. Ведь он задумывал Сан-Суси как свой личный дом, не имеющий отношения ни к официальной жизни государства, ни к королевскому двору в Берлине. Это дворцово-парковое пространство было продолжением молодости, продолжением замка Райнсберг, несбыточным желанием остановить время, вернуть прежнюю беззаботную жизнь или хотя бы ее тень.

Да, всего десять лет прошло с тех веселых молодых дней, и уж нет больше Кайзерлинга, с которым было так хорошо в Райнсберге и который потом заведовал всей королевской перепиской, – умер в 1745 году внезапно, всего тридцати трех лет от роду… Через три месяца новый удар: скончался Жордан, которому было сорок пять. По должности личный секретарь и чтец поступавших на имя короля писем, по сути – один из самых близких Фридриху людей. Кто следующий?

Каждую потерю Фридрих переживает мучительно. Вот потому так особенно приветлив со старыми друзьями король, так гостеприимен и сердечен. Он, как и прежде, красив, серьезен и дружелюбен, ценит общество интересных и остроумных собеседников. В Потсдам по его приглашению приезжают новые и новые люди.

Часто наведываются из Берлина президент Прусской Академии наук математик Мопертюи, врач и философ Ламетри, писатель граф Альгаротти.

Но вот какие иной раз бывали странные случаи, вызванные непростым характером Фридриха.

Седьмого мая 1747 года в Потсдам приехал из Лейпцига сам великий Иоганн-Себастьян Бах (1685-1750). Поездка была деловая: старик хотел попросить королевских чиновников повысить жалованье его сыну Карлу-Филиппу-Эммануэлю, игравшему в придворном оркестре Фридриха Великого. Король пригласил Баха-отца в Сан-Суси и принял с большим почетом: импровизировал для него на флейте в своем Музыкальном кабинете. А Бах через месяц прислал сочиненные по теме импровизации две фуги, десять «канонов» и сонату для инструментального трио. И кто может теперь сказать, почему подарок не пришелся по сердцу хозяину Сан-Суси? Ни вознаграждения Баху не последовало, ни исполнения музыки не состоялось…

Самым знаменитым гостем, был, безусловно, Вольтер, первое письмо которому Фридрих написал в 1736 году (переписка закончилась через 42 года, со смертью писателя, а обменялись они 630 письмами). Любовь к дисциплине удивительно сочеталась во Фридрихе с поклонением этому гению, не признававшему никаких авторитетов, включая самого Бога. Как и Вольтер, Фридрих был деистом, то есть считал существование Бога неопровержимой истиной, не нуждающейся в доказательствах и спорах. Оба были насмешниками, оба отвергали бессмертие души и считали любые христианские религии искажением учения Христа.

Когда Фридрих только-только стал королем, они встретились в замке в прусской провинции Клеве, а через несколько месяцев Вольтер целую неделю гостил в Райнсберге. Еще одно свидание произошло сразу после окончания первой силезской войны, в Аахене в августе 1742 года, – Фридрих приезжал туда на лечение, – и затем в Берлине. На этой берлинской встрече Вольтер выполнял секретную миссию: французский двор поручил ему выяснить политические намерения победоносного прусского монарха. Но тот разгадал цели Вольтера, посмеивался над ним и незаметно заставил много чего порассказать о планах Людовика XV.

Теперь, восемь лет спустя, 10 июля 1750 года Вольтер приехал по просьбе Фридриха и прожил в Потсдаме целых тридцать шесть месяцев. Фридрих пожаловал ему звание камергера и платил 20.000 франков в год. За двухчасовые беседы о литературе, философии, истории, морали, религии. И за литературную правку королевских стихотворных сочинений (насчет прозы Фридрих был в себе вполне уверен). Квартира Вольтеру была отведена, однако, не в Сан-Суси, а в Потсдаме, в городском замке.

В Сан-Суси его Фридрих каждый раз специально приглашал. И, как огорченно писал Вильгельмине, вблизи гений оказался совсем иным, нежели в своих сочинениях: »…ведет себя как мерзкий дурак». Эта реплика была вызвана бесконечными спорами, которые Вольтер затевал с Мопертюи, – так что король в конце концов просто запретил им дискутировать.

Сердечность в отношениях уступила место холодности, особенно когда Вольтер затеял сомнительного свойства судебный процесс. Дело было скандальным, и молодой Лессинг назвал в своей эпиграмме Вольтера «великой шельмой».

Вольтеру вначале были симпатичны «…большие голубые глаза короля, его очаровательная улыбка, его обворожительный голос…», он писал во Францию своим друзьям, что Фридрих «как король необыкновенно человечен и как человек необыкновенно царственен».

Когда же пришлось выправлять королевские стихи (потому что, правду сказать, король был неважным поэтом), Вольтер стал тяготиться житьем в Потсдаме и уехал восвояси. Чтобы написать довольно много язвительных строк о жизни в Сан-Суси… Например, будто Фридрих так объяснял ему причины первой силезской войны: «Армия была готова к делу, казна полна, а характер у меня живой…»

Расставание было скверным. Вначале Вольтер демонстративно вернул королю пожалованные орден и камергерский ключ. Впрочем, при расставании король попросил его от регалий не отказываться. Француз уехал, и тут Фридрих узнал о его пародии на свои стихи, пародии, которая вовсю ходила по Берлину! Он был взбешен, и прусский резидент во Франкфурте-на-Майне получил с курьером, обогнавшим карету писателя, королевский приказ отобрать и орден, и ключ, и все подаренные королевские стихи.

Багаж Вольтера был обыскан, регалии отобраны, а стихов не нашли. За что и был он посажен под домашний арест. Скандал вышел громким. А стихи, оказывается, были в багаже, шедшем отдельно. Тут уж Вольтера выпустили. Когда спустя годы пришло известие о его смерти, Фридрих Великий простил ему все обиды и устроил в Берлине специальную сессию Академии наук памяти величайшего литератора.

Побывал в Потсдаме на пути в Россию знаменитый искатель приключений Джакомо Казанова (1725-98) — тот самый, который был любовником маркизы де Помпадур и еще бессчетного числа других очаровательных женщин, солдатом, алхимиком, карточным игроком, шпионом, участником множества политических интриг, заключенным знаменитой венецианской тюрьмы и не менее знаменитым беглецом из нее.

Аудиенция была назначена на 4 часа дня. Он пришел чуть раньше, и его попросили подождать. Слышалось, как играют на флейте. Звуки стихли, вышел король. Чрезвычайно дружески, приветливо поздоровался, взял гостя под руку и повел в комнаты. Как бы между прочим спросил: «А вы не хотели бы стать воспитателем в моей кадетской школе?»

Казанова попросил разрешения ознакомиться с ней. Ему не понравилась суровая бедность обстановки и неприглядные, на его вкус, преподаватели. Он сообщил, что лестное предложение отклоняет, так как едет в Россию.

«Ну, что ж, – ответил Фридрих, – если обратно поедете тем же путем, буду рад услышать свежие новости.»

В преддверии новой войны

Прусский король вернулся в Берлин 28 декабря 1746 года. Торжествующий победитель, он ехал в открытой коляске, и берлинцы усыпали ему путь цветами, радостно крича: «Да здравствует Фридрих Великий!»

Было от чего торжествовать. Миллион талеров контрибуции от Саксонии. Четыре с половиной миллиона талеров налогов ежегодно из Силезии. Территория Прусского королевства увеличилось почти на четверть, население – примерно на полтора миллиона человек.

Пруссия в Европе стала серьезной политической силой. Особенно если принять во внимание победоносную армию. Фридрих выполнил слова отца, который, узнав в 1728 году, что тогдашний император Карл VI перестал быть его союзником и примкнул к противникам Пруссии, сказал, указывая на своего четырнадцатилетнего наследника: «Вот он — тот, который отомстит за меня!»

После новогоднего бала-маскарада Фридрих уехал в Потсдам и сказал: «Хватит, я теперь даже кошку не прибью!»

Чем же занялся король, когда наступил мир?

В первую очередь – строительством домов на пустующих землях. И той политикой, которая называлась Ansiedlungspolitik. Ведь народ, говорил король, это самое главное богатство государства. И опять переселенцы тянулись в Пруссию из самых разных областей Германии – Пфальца, Гессена, Рейна, Вюртемберга, Мекленбурга, из еще принадлежавших Швеции земель Передней Померании с ее крайне жестоким крепостным правом, из Богемии и Австрии.

В одной только Бранденбургской марке было основано добрая сотня новых деревень, а на всей территории Прусского королевства – свыше 800! Расчищались лесные участки, распахивались низменности.

Фридрих велел осушать низменные топи в долинах рек Варты и Одера. Введение в хозяйственный оборот земель «Одерского болота» (Oderbruch) король приравнивал к приобретению новой провинции. Работы начались 8 июня 1747 года и продолжались шесть лет. Вдоль берега поднялась длинная дамба для защиты от весенних разливов, по всему «болоту» пролегли водоотводные каналы.

На новых землях поселились почти 50.000 человек. Король помогал деньгами и строительными материалами. Законом было предусмотрено, что крупные землевладельцы не имеют права приобретать крестьянские наделы. Этим Фридрих хотел обезопасить сельское население от соблазна легкого избавления от тягот крестьянского труда. А больше всего – от превращения свободных крестьян в помещичьих крепостных.

Он постоянно требовал от помещиков и чиновников справедливого отношения к крестьянам. Запрещал под угрозой большого штрафа снос крестьянских дворов, что часто практиковали помещики для расширения своих пахотных угодий. Крепостной же системы не отменял, хотя она была самым большим злом по отношению к крестьянам, чтобы не раздражать дворянство: ведь оно давало ему офицеров. Кроме того, король был вообще убежден в неполноценности людей крестьянского сословия. И в силу этого офицерами могли быть в Пруссии только дворяне..

Вместе с тем, он считал и крестьян, и горожан и дворянство лишь деталями государственного механизма, которые платят налоги ради цели, известной только королю – хранителю государственного интереса.

Однако, по убеждению Фридриха Великого, король вовсе не самовластен, он только первый слуга (le premier cerviteur) государства. Государь обязан поступать добросовестно, мудро и бескорыстно, — вести себя так, как если бы был обязан в любую минуту дать отчет согражданам о своем управлении. Во всяком случае, так Фридрих писал в своем <Опыте о формах правления и обязанностях государей> (1777).

Между Одером и Эльбой был сооружен судоходный канал «Плауен», а между Одером и Гавелем — канал «Финов». Большие суда получили доступ к Одеру благодаря каналу «Свинен», который заканчивался в новопостроенном городе Свинемюнде. В Эмдене, самом крупном городе Восточной Фрисландии, основывались компании для заокеанской торговли.

Управление Силезией Фридрих организовал по проверенному бранденбургско-прусскому образцу. Как пишет польский историк прошлого века, Фридрих «земли приобретенные в цветущее состояние приводил».

Силезская граница с Австрией укреплялась – там строились крепости и другие фортификационные сооружения, военные склады. Армия была усилена и преобразована, особенно кавалерия. Ежегодно весной и осенью устраивались большие военные маневры.

Король много писал, в частности, »Общие принципы войны и их применение к тактике и дисциплине прусский войск». Когда этот труд в 1914 году перевели с французского и издали, он занял десять томов!

Особо отметим проведение судебной реформы.

Фридрих Великий требовал, чтобы судьи решали дела только по закону и не обращали внимания при этом ни на какие мнения, пусть даже они исходят от самого короля. Для надзора за работой судов он посылал с инспекциями канцлера Самуила фон Кокцеи. Под руководством этого крупного юриста готовилась прусская судебная реформа, начала работать комиссия по земельному и процессуальному кодексам (в силу сложности составления и редактирования, они были опубликованы лишь при наследнике Фридриха, в 1794 году). Более простой «Codex Fridericianus» об организации судопроизводства был издан в 1747 году.

Твердая политика абсолютного отделения судебной власти от административной быстро дала свои плоды. Прусская юстиция стала считаться образцом независимости и честности судей.

Рассказывают, что, когда Фридрих строил себе в Потсдаме дворец и парк Сан-Суси, некий мельник отказался снести свою ветряную мельницу, портившую ландшафт и создававшую немало шума. На угрозу применить силу он ответил, что подаст на короля в суд. Узнав об этом, Фридрих произнес: «Выходит, есть судьи в Берлине!» – и оставил упрямого мельника в покое. У этой легенды много вариантов, в частности, что сказал эту фразу не король в удивленно-уважительной тональности, а мельник, и не уважительно, а дерзко: «В Берлине есть судьи, государь!». Но как бы там ни было, а исторический факт спора и победы мельника неопровержим, и это главное.

Стоит эта мельница неподалеку королевского дворца до сих пор…

Фридрих Великий считал, что для богатства и мощи государства прежде всего следует накапливать золото. А значит, меньше тратить денег на заграничные товары, развивать собственную промышленность и сельское хозяйство.

Он говорил: «Мой народ должен работать и будет плохо, если промышленность не будет иметь гарантированного сбыта. Я хочу обучить моих подданных двойному искусству: экономить деньги и тратить деньги.»

Ввоз заграничных товаров король ограничивал, чтобы их конкуренция не вредила его промышленникам и ремесленникам. Поэтому хозяйство Пруссии стало быстро расти. За десять мирных лет число промышленных рабочих увеличилось вдвое, на 80.000 человек, в том числе в производстве шерстяных тканей – на 58 тысяч, шелковых – на 6 тысяч, хлопчатобумажных – на 7 тысяч, в кожевенном производства – на 4 тысячи.

Отношение между предпринимателями и наемными рабочими подчинялось строгим государственным правилам. Хозяева не имели права по своему желанию понижать заработную плату, рабочим гарантировалась защита против произвольного увольнения.

Король ежегодно ездил по своим землям, чтобы лично наблюдать за тем, как исполняются его распоряжения.

В толпе. встречавшей Фридриха Великого в ту ночь, когда он вернулся в Берлин, был и 34-летний Моисей Мендельсон. Философ, на которого король, при всей его любви к философии, так и не обратил внимания по все той же простой причине – плохому знанию немецкого языка.

Тогда как Мендельсон был первым германским евреем, овладевшим немецким языком до такого совершенства, что стал считаться непревзойденным мастером популярной философской прозы, доступной буквально каждому, несмотря на те серьезнейшие вопросы о существовании Бога и бессмертии души, которые Мендельсон поднимал в своих сочинениях. Достаточно сказать, что он его другом был его ровесник Готтольд-Эфраим Лессинг, знаменитый немецкий писатель и драматург, прославившийся комедией “Минна фон Барнгельм, или солдатское счастье” (они с 1759 года издавали в Берлине журнал “Письма о новейшей литературе” – Briefe, die neuest Litteratur betreffend; Лессинга, кстати, Фридрих Великий тоже не заметил: отказал ему в должности библиотекаря, что вынудило писателя перебраться сначала в Гамбург, а потом в Вольфенбюттель, где место библиотекаря дал-таки ему герцог Брауншвейгский, “чтобы он извлекал из нее пользу”).

Мендельсон пришел из Дессау, где он родился в 1729 году, в Берлин. На вопрос стражника у городских ворот: “Зачем идешь в город?” – маленький, худой, горбатый, заикающийся 14 летний мальчик ответил: “У-у-у-читься”.

И он учился. Прежде всего немецкому языку, и не просто разговорному, а литературному. Английскому. Французскому. Латыни (чтобы читать в подлиннике знаменитого английского философа Локка). Математике. Философии. Всеми этими науками он овладел путем самообразования, и настолько основательно, что в 1750 году получил место домашнего учителя у купца Бернгарда. Потом стал у него бухгалтером. А потом и компаньоном.

Знакомство с Лессингом состоялось в 1754 году, дружбе положила конец только смерть. Вместе они написали памфлет “Поуп-метафизик”, направленный против английского поэта Поупа и в защиту философских воззрений Лейбница (издали, правда, анонимно). Мендельсон много писал по проблемам эстетики, рассматривал соотношение красоты и совершенства.

Особо важную роль в деле приобщения евреев к немецкому языку и германской культуре сыграл сделанный Мендельсоном перевод Пятикнижия (Торы) на немецкий. Напечатал он его еврейскими буквами, чтобы евреи в гетто могли свободно изучать немецкий язык, читая параллельно оба текста. Под влиянием Мендельсона еврейская молодежь в Германии и Польше стала изучать не только талмуд, но и светские книги. Сам же Мендельсон выпустил в 1783 году книгу “Иерусалим, или о религиозности и еврействе”, в которой высказывался решительно в пользу разграничения сфер влияния государства и религии. Государство не должно вмешиваться в религиозные взгляды своих граждан, а религиозным деятелям нет нужды стремиться к власти. Государство требует от людей определенных действий, религия же – дело внутреннего убеждения, и смешивать эти две сферы нет необходимости.

При всем том Мендельсон был искренне верующим человеком, строго, до мелочей, исполнял все обряды еврейской религии и учил, что в ней нет противоречия между разумом и верой, что она есть религия разума. Божественное откровение, по Мендельсону, дало иудейскому народу не религию, но законодательство, тот церемониал, которого евреи должны придерживаться, чтобы постигать великие основы своего вероучения.

В 1763 году Мендельсон получил премию Берлинской Академии наук за трактат “Об очевидности в метафизических науках”. Но когда Академия в 1771 году избрала его своим членом, Фридрих Великий этого избрания не утвердил. Что там не говори, а все-таки еврей… Король был не то, что антисемитом (это не вязалось с его религиозным безразличием), а просто полагал, что евреям надобно не давать слишком много воли…

Знаменитейшим сочинением Мендельсона был изданный в 1767 году “Федон, или о бессмертии души”. По мнению автора, душа бессмертна потому, что, коль скоро тело не распадается полностью, то душа, существо более простейшее, продолжает существовать и после смерти тела. Что же касается существования Бога, то Мендельсон приводил следующее доказательство: понятие всесовершеннейшего существа противоречит возможности его умственного представления; следовательно, Бог или невозможен, или действительно существует.

«Косая атака»

Что Мария-Терезия никогда не простит потерю силезских земель, было ясно как день Фридрих довел армию до 160 тысяч человек и тратил на нее две трети бюджета своей страны.

Внимание к армии имело еще одну цель: при удобном случае присоединить к Пруссии Саксонию, о чем король мечтал еще в 19-летнем возрасте. Такие мечты, а тем более их реализация, воспринимаются в наши дни с осуждением. Но следует помнить, оценивая личность Фридриха Великого и его поступки, что все происходило в XVIII веке, когда существовали иные моральные нормы и было совершенно в порядке вещей, что мощные государства силой оружия подчиняли себе слабых, отрезали у них куски, – этим занимались и Россия, и Австрия, и Франция, а вот теперь и Пруссия… Политику в белых перчатках не делают, а война, как известно, есть ведение политики недипломатическими средствами…

Тактика боя в те времена была довольно простой.

Непроходимые леса и болота заставляли противников двигаться по дорогам или по долинам рек. Обороняющаяся армия должна была распознать движение врага и занять выгодную позицию на каком-нибудь поле, достаточно удобном, чтобы могла скакать кавалерия. Там строились легкие оборонительные сооружения из фашин — связанных в большие пучки веток и прутьев; иногда рылись окопы.

Армия наступающая, увидев противника, останавливалась вне досягаемости его артиллерийского огня. Пехота развертывалась в одну или две линии. Но солдаты были утомлены маршем, и в день встречи с противником обычно бой не начинали. А с рассветом следующего дня цепи пехотинцев, не обращая внимания на пушечный огонь и падающих от него товарищей, шли вперед, чтобы вступить в рукопашную схватку. Шли плечом к плечу, в полный рост, не пригибаясь от свиста пуль. Кавалерия помогала пехоте и отбивала атаки вражеских кавалеристов.

Военачальник, у которого было больше солдат и пушек, обычно побеждал. Ведь каждый залп уничтожал с обеих сторон примерно равное количество людей, и оставшиеся одолевали врага просто своей численностью.

Фридрих Великий первым понял, что для победы важна не только численность войск, но и скорость их движения по полю боя, вообще темп ведения войны (вспомните, как в сражении у Хохфридсберга он вступил в бой с ходу, после ночного марша!).

Прусские пехотинцы шли в атаку под барабанную дробь, делая 75 шагов в минуту и не теряя строя под вражеским огнем. В движении они метко стреляли залпами. Кавалеристы предельно сомкнутой массой летели карьером, — лошади не бежали, а скакали. Все части умели быстро перестраиваться и менять направление атаки. Фридрих лично руководил подготовкой кавалеристов (как его отец – подготовкой пехотинцев).

Артиллеристы Фридриха Великого вели огонь через линии своих войск, мешая ружейному и артиллерийскому огню противника.

С такими солдатами Фридрих успешно применял изобретенную им «косую атаку». Выстроив пехоту в линии против вражеских боевых порядков, Фридрих приказывал атаковать в центре лишь для обмана, чтобы сковать силы врага. А главную массу войск направлял в обход более слабого фланга противника, к нему в тыл.

Гренадеры первой линии бросали ручные гранаты, стрелки вели залповый ружейный огонь. После прорыва обороны врага легкие кавалеристы – гусары завершали разгром, пользуясь холодным оружием и стреляя с коня. Противник, не имевший столь быстрых солдат и кавалеристов, перебросить подкрепления к месту удара не успевал. И терпел поражение.

Наполеон считал «косую атаку» гениальным изобретением.

Высокий темп боя приводил противников Фридриха в ужас. Никто до него не проявлял такой стремительности на любом этапе войны, – как при ее начале, так и в каждом сражении. Военные историки считают, что в управлении боем Фридрих Великий был еще более умелым военачальником, чем при разработке стратегических планов.

А старые солдаты, когда король приезжал к ним в лагерь, говорили ему «ты» и звали просто Фрицем.

В конце августа 1756 года король Фридрих Прусский внезапно двинул войска на Саксонию, быстро занял столичный Дрезден и всю ее территорию. При этом он своими письмами уверял бежавшего в Варшаву саксонского курфюрста, польского короля Августа III в своей неизменной дружбе и в том, что солдаты введены лишь для его, Августа, блага и спокойствия.  Война началась…

Третья силезская…

По-разному объясняют ее причины историки разных стран, и быть судьей в их спорах — не моя цель. Послушаем лучше гражданина страны, по инициативе Фридриха разодранной на части Пруссией, Россией и Австрией, — польского историка, который в «Энциклопедии Повшехной», изданной в Варшаве в середине прошлого века, писал о Фридрихе Великом и начале Семилетней войны следующее:

«Любимый своими солдатами и народом, изумлял он других европейских государей своими военными талантами и умом, так что стали они его бояться и завидовать. Новый договор между Австрией, Россией и Саксонией указал ему, откуда грозит опасность. Чтобы их упредить, вторгся он в Саксонию…»

И действительно, Фридрих Великий имел точные и подробные сведения о тайных переговорах между Саксонией, Россией, Англией и Австрией. Его посланник в саксонской столице сумел подкупить чиновника саксонской правительственной канцелярии Менцеля: начиная с 1752 года, вся секретная почта, поступавшая в Дрезден из Петербурга от саксонского посланника Функе, почти тут же оказывалась на столе прусского короля.

Именно этим путем ему стало известно, что русские государственные деятели на совещании в Москве 14-15 мая 1753 г. постановили не допускать дальнейшего усиления Прусского королевства и принять все меты, чтобы вернуть его в прежние границы. Предлагалось даже вторгнуться в Пруссию, если того будет требовать безопасность Российской империи. Императрица Елизавета Петровна говорила: «Этот государь Бога не боится, в Бога не верит, кощунствует над святыми, в церковь никогда не ходит и с женою по закону не живет».

Английский посланник в Санкт-Петербурге предложил денег для содержания на северо-восточной границе России русского вспомогательного корпуса — на тот случай, если понадобится защищать курфюршество Ганновер (ибо в Англии, как мы помним, правила Ганноверская династия) от Пруссии. Предложение было встречено благосклонно. По конвенции 19 сентября 1755 года императрица Елизавета Петровна обязалась держать не корпус, а 55-тысячную армию.

Фридрих Великий для нейтрализации этой конвенции провел переговоры с королем Георгом II, и 16 января 1756 года обе страны подписали другую конвенцию, Вестминстерскую: если какая-либо страна введет войска в Германию, то Англия даст вооруженную силу для совместного отпора. Имелись в виду, конечно, в первую очередь Австрия и Россия.

Но пикантность ситуации была в том, что Австрия уже заверила Англию о своей готовности выступить против Пруссии, если Фридрих вздумает напасть на Ганновер. Георг II ждал от Марии-Терезии помощи в своих притязаниях на некоторые части бельгийской территории. Кроме того, он уже вел войну с Францией, – пока еще за океаном, в северной Америке. Начиная с лета 1754 года, английские солдаты то и дело вступали в схватки с французскими на берегах реки Огайо. По этой причине Париж в июле 1755 года отозвал своих дипломатов из Лондона и Ганновера. Сражения в Америке показывали, что для Англии главный враг – Франция. Но Франция была в союзе с Пруссией, которая была главным врагом для Австрии!

И венский двор принял следующую политику.

Во-первых, помириться с Францией, для чего предложить ей часть Нидерландов в обмен на итальянские территории Парму, Пьяченцу и другие. И за это потребовать, чтобы Версаль отказался от союза с Берлином и содействовал сведению Пруссии к ее границам до тридцатилетней войны, то есть к временам курфюрста Иоганна-Сигизмунда. Во-вторых, привлечь к австро-российскому союзу Саксонию (обещая ей Магдебург) и Швецию (обещая Штеттин и Переднюю Померанию).

Согласно этому плану было разрешено австрийскому послу в Париже обратиться с предложениями, по его выбору, к принцу Конти или к маркизе Помпадур. Посол предпочел маркизу, и 1 мая 1756 года был подписан Версальский договор об обороне и нейтралитете. В Европе обе страны обязывались в случае нападения на одну из них помогать друг другу 24-тысячным корпусом. В Америке Австрия гарантировала свой нейтралитет в вооруженном споре Франции с Англией.

Австрийский канцлер князь Венцель-Антон Кауниц предлагал идти еще дальше и отдать всю Бельгию, чтобы только Версальский двор принял активное участие в войне против Фридриха. На аудиенции весной 1756 года австрийский посол граф Эстергази сообщил Елизавете Петровне, что если переговоры с Францией будут успешными, Австрия откроет военный действия против Фридриха своей 80-тысячной армией. Елизавета ответила, что сама хотела сделать императрице подобное предложение и вручила послу проект наступательного союза.

Так что 16 июля 1756 года Фридрих получил из Дрездена донесение, что австрийские войска идут из Венгрии в Богемию и Моравию. На срочный дипломатический запрос прусского посланника Клинг-Грэффена, сделанный 18 июля, Мария-Терезия неделю спустя ответила, что это делается для безопасности Австрии. А на сделанный еще через несколько дней запрос о цели создания австро-российского наступательного союза был получен краткий ответ: такого союза не существует.

Его действительно не существовало – шли только переговоры.

Канцлер Кауниц, известный медлитель, писал в Россию 22 мая, что австрийские войска не вполне готовы, что надо превратить союз Австрии с Францией из оборонительного в наступательный, и в общем война против Пруссии откладывается до весны будущего года.

Прусский король решил не дожидаться будущего года. Он рассчитывал, что быстро добьется успеха. А наградой за победу станет та польская земля, которой Пруссия отделена от Бранденбурга.

И, как мы уже говорили, 29 августа тремя колоннами прусские войска перешли границу Саксонии. Армия насчитывала 67 тысяч человек. Первой колонной командовал сам Фридрих, второй – герцог Бевернский, третьей – Фердинанд Брауншвейгский.

Спустя несколько дней, после вступления в Дрезден, у Фридриха на руках оказалась вся секретная дипломатическая переписка Саксонии. Документы свидетельствовали об антипрусской направленности намечавшегося австро-российского союза.

Они были немедленно опубликованы.

Но желаемого эффекта Фридрих не достиг.

В европейских столицах Пруссию называли вероломным агрессором, его самого – вторым Макиавелли.

Вторжение в Саксонию не вызвало немедленной реакции Марии-Терезии. Только 11 сентября Фридрих получил из Вены ноту: декларация о причинах вступления прусский воинских частей в Саксонию расценивается как направленная лично против императрицы.

Два дня спустя прусский авангард пересек австрийскую границу в Богемии. Через две недели австрийские войска фельдмаршала Брауна были разбиты под Лобозицем.

Еще через две недели сдались саксонцы во главе с фельдмаршалом Рутовским. Фридрих не стал переводить их на положение военнопленных, а включил в состав своей армии, что было просто неслыханно. Саму же Саксонию король перевел под управление Пруссии.

Военные действия на этом закончились. Всё затихло и ждало весны.

Успехи прусских войск были столь велики, что в январе следующего, 1757 года муж Марии-Терезии император Франц I и Германский Рейхстаг в Вене провозгласили создание 20-тысячной Императорской армии для борьбы с Фридрихом как нарушителем имперского мира.

Своим вторжением Фридрих подтолкнул государей Европы к образованию грозного союза. К Австрии и России, выставившим армии по 80 тысяч человек, примкнули Швеция, Франция, многие значительные германские государства. Целью ставился разгром Пруссии и такое ограничение власти ее короля, чтобы она навсегда потеряла свою военную мощь.

Король Людовик XV должен был выставить 24-тысячный корпус для помощи Австрии. Он этим не ограничился. По новому договору Франция отправляла на театр военных действий более чем 100-тысячную армию и предоставляла Марии-Терезии ежегодный займ в 12 миллионов гульденов. За это Австрия отдала королю Франции гавани в Нидерландах, а его сыну, инфанту Филиппу, – Бельгию с Люксембургом.

Карту Европы предполагалось после окончания войны основательно перекроить. Пусть пока на бумаге, но Франции передавался остров Менорка, Австрия получала назад Силезию и другие захваченные Пруссией земли, Саксония наделялась входящими в Пруссию герцогством Магдебургским и княжеством Гальберштадским, к Швеции присоединялась прусская часть передней Померании. Все дрожали от нетерпения посчитаться с Фридрихом. И Россия не осталась в стороне: заключила с Австрией новый договор о войне с Фридрихом, – до победного конца, то есть до возвращения Силезии и прочих бывших австрийских территорий (что же причиталось за все эти труды России, о том договор умалчивал).

А с Пруссией была лишь Англия да несколько малозначительных германских государств. Ситуация прямо противоположная той, о которой Фридрих писал после окончания Первой силезской войны министру Подевильсу: «Самое худшее, что с нами в будущем может случиться, это союз между Францией и Австрией. Но в этом случае мы будем иметь на нашей стороне Англию, Голландию, Россию и многих других государей.»

Чтобы опередить противников, Фридрих по совету фельдмаршала Шверина открыл военные действия 27 апреля. Сразу были захвачены крупные склады провианта. Австрийцы стали отступать к Праге, где в битве 6 мая 1757 объединенная императорско-австрийская армия потерпела сокрушительное поражение. Город был взят в осаду. Однако 18 июня на высотах у города Колина восточнее Праги Фридрих потерпел поражение от Дауна и на следующий день был вынужден осаду снять.

Война пришла на короткое время и в Восточную Пруссию. Русская армия в 55 тысяч человек под командованием фельдмаршала Степана Федоровича Апраксина перешла границу. Близ деревни Гросс-Егерсдорф 12 августа ее атаковал 24-тысячный прусский корпус фельдмаршала Левальта. Отбив атаку, Апраксин не решился перейти в наступление, а военный совет, рассудив по его настоянию, что продовольствия недостаточно, постановил повернуть армию на Тильзит. Апраксина за этот поступок отрешили от должности и отдали под суд. Командование было передано генерал-аншефу графу Виллиму Виллимовичу Фермору.

Царедворец Апраксин не был полководцем. Отправляясь в поход, он взял с собой 12 полных парадных костюмов, словно ехал красоваться перед дамами. Его личный обоз состоял из 500 лошадей, на привалах устраивались пиршества с музыкой и пальбой. Прусский король говаривал, что Апраксин так корыстолюбив, что стоит послать ему значительную сумму денег, и он под каким-нибудь предлогом замедлит движение. В самом деле, некоторые исследователи утверждают, что Апраксин взял через английского посланника Уильямса сто тысяч талеров.

В политическом смысле чувствительный укол нанес 16 октября Фридриху австрийский отряд под командованием фельдмаршала рейхсграфа Андреаса Гадика. Он вошел в Берлин, взял несколько миллионов контрибуции, но буквально на следующий день отступил восвояси.

Но окончание 1757 года было в общем благоприятно для Пруссии. Большая битва 5 ноября возле города Россбаха против объединенных сил французской и императорской армий (64 тысячи человек) закончилась их полным разгромом, и поскольку до этого немцы всегда терпели неудачи в боях с французами, победа сделала Фридриха национальным героем. Тем более, что в этом сражении у него было всего 22 тысячи человек. Через месяц, 5 декабря, под Лейтеном в Силезии его 32-тысячная армия нанесла поражение 80-тысячной австрийской.

Зато начало следующего, 1758 года было хуже некуда.

В начале январе русские части вошли в Кёнигсберг. Город принес присягу императрице Елизавете Петровне. Захвачена была и вся Восточная Пруссия. Повсюду появились русские чиновники, стали собирать налоги для российской казны.

Впрочем, движение русских частей было неспешным. Только в начале августа граф Фермор подступил к прикрывавшей дорогу на Берлин крепости Кюстрин, так памятной Фридриху, и начал ее непрерывный артиллерийский обстрел. Город и крепость были жестоко разрушены методическим огнем, но комендант не сдавался и ждал помощи.

Прусская 32-тысячной армия под командованием Фридриха Великого переправилась через Одер и двинулась Фермору в тыл. Тот снял осаду и со своей 52-тысячной армией отошел к деревне Цорндорф, в нескольких километрах от Кюстрина. Там 25 августа 1758 года произошло жестокое сражение до глубокой ночи, после которого оба противника отказались от продолжения боя.

Когда прусские части прорвали оборону Фермора на правом фланге и стали уничтожать обоз, русские солдаты разбили бочки с водкой и перепились. Но на левом фланге, где пьяных не было, русские защищались с изумлявшим пруссаков мужеством. Истратив порох, дрались штыками, прикладами и даже зубами: после боя нашли смертельно раненого русского, который лежал на смертельно же раненом пруссаке и грыз его! Фридрих Великий дал русским солдатам такую оценку: «Эти войска, плохо предводительствуемые и медленно двигающиеся, опасны по своему мужеству и несокрушимой выносливости. Легче перебить русских, чем победить».

Утром оказалось, что русские потеряли более 20 тысяч человек только убитыми, а пленными – нескольких генералов, множество офицеров, более 100 пушек и 30 знамен. Пруссаки потеряли 20 тысяч человек убитыми и ранеными, а также 20 пушек. Фермор отошел в неизвестном направлении и прекратил свои попытки двигаться к Берлину. Потом обнаружилось, что он находится за Вислой на зимних квартирах.

Фридрих был доволен, что достиг своей стратегической цели. Теперь он смог с 30-тысячной армией отправиться на юг, к Дрездену. Увы, там 14 октября в лагере у Хохкирха австрийская 65-тысячная армия сильно потрепала его. Фридрих был вынуждены отступить. Без паники, не теряя управления и строя, но отступить. Тем военная кампания этого года и закончилась.

Но в 1759 году фортуна совершенно отвернулась от Фридриха.

«Прощайте навсегда!»

Сначала австрийцы выиграли одно из небольших сражений. Потом серьезнейшей неудачей, по сути разгромом короля оказалось августовское сражение при Кунерсдорфе, всего в сотне километров от Берлина.

Причины крупнейшего поражения великого полководца и того, почему победители не воспользовались своим успехом и не захватили столицу Прусского королевства, столь поучительны, что их следует рассмотреть подробнее.

Одной из очень важных причин успеха была замена малоинициативного Фермора графом Петром Семеновичем Салтыковым, который до того ничем себя особенным не проявлял и служил начальником украинской ландмилиции в чине генерал-аншефа.

По словам русского историка Н. И. Костомарова, «это был седенький низкорослый старичок, ходивший всегда в белом ландмилиционном мундире без украшений и чуждый всякой пышности и церемонности». Шутники называли его «курочкой».

Но эта «курочка» оказалась очень когтистой птицей. Передовой отряд русских быстро занял Франкфурт-на-Одере. Следующим городом должен был стать Берлин.

Для этого армия Салтыкова (41 тысяча человек, 200 орудий) встретилась у Франкфурта с австрийский корпусом Лаудона (18 тысяч человек, 48 орудий). Однако австрийский главнокомандующий фельдмаршал граф Леопольд Даун, которому подчинялся Салтыков, не был обрадован возможными политическими последствиями вступления русских войск в Берлин. Военные успехи России на северных землях Пруссии вовсе не входили в расчет Австрии, которая желала воевать в Саксонии и Силезии.

И Даун приказал Салтыкову двигаться от столицы Пруссии подальше — на юг к городу Кросену.

Фридрих же, узнав о грозящей Берлину опасности, с 48-тысячной армией шел форсированным маршем из Саксонии к Франкфурту.

Салтыков уже был готов начать марш на юг (крайне неохотно, поскольку путь на восток, на Берлин был свободен), когда прискакал офицер-разведчик и доложил, что прусские саперы севернее Франкфурта, в районе Кюстрина наводят мост через Одер. Быть атакованным на марше означало неминуемую гибель. Атаковать Фридриха у Кюстрина встречным боем Салтыков не хотел, понимая, с каким противником надо будет драться. Не оставалось ничего другого, как стать фронтом на север по холмистой линии «высота Юденберг — высота Гроссшпицберг — деревня Кунерсдорф — высота Мюльберг». И ждать, какие намерения обнаружит прусский король.

Впрочем, позиция, занятая Салтыковым для обороны, была хорошей. Русская артиллерия, установленная на высотах, могла обстреливать большое пространство. Прусской пехоте пришлось бы атаковать, карабкаясь вверх по крутым склонам. Конечно, глубокие крутые лощины между высотами мешали действиям кавалерии Салтыкова и переброске подкреплений с фланга на фланг, – но мешали они и наступающему Фридриху.

Однако почему Фридрих Великий отошел от своего правила: навязывать сражение в выгодных для себя условиях, а не подчиняться выбору противника? Потому что поход на Берлин следовало остановить любой ценой. И Фридрих пошел на Салтыкова с восточного и с очень неудобного южного направлений, полных оврагов, озер и болот. Пройдя ночным маршем по лесам восточнее войск Салтыкова, прусская армия зашла ему во фланг – и отрезали от базы снабжения в польском городе Познани.

В 9 часов утра 11 августа генерал Финк начал с севера артиллерийский обстрел русских окопов у высоты Мюльберг. А в 11-30 Фридрих повел пехотинцев в свою знаменитую «косую атаку», заходя с юго-востока на Кунерсдорф.

Однако он не знал, что о его ночном марше Салтыков предупрежден разведкой, что уже потерян такой важный, такой любимый королем фактор успеха, как внезапность…

Салтыков разгадал стратегический замысел противника и развернул войска для отражения атаки не с севера, а с юга и востока. Уже к трем часам ночи он укрепил фланг у высоты Юденберг несколькими сильными артиллерийскими батареями. Приказал стоявшему на другом фланге князю Голицыну охватить высоту Мюльберг в полукольцо оборонительных сооружений — и прусские солдаты были всюду встречены сильным артиллерийским и ружейным огнем.

Несмотря на это, Финк прорвал оборону Голицына и вышел с севера прямо к Кунерсдорфу. С юга в Кунерсдорф ворвались прусские части под командованием короля. Русские гренадеры, не выдержав натиска превосходящих сил, в беспорядке бросились в сторону Одера, увлекая за собой других солдат Голицына. Пруссаки полностью заняли высоту Мюльберг и подожженную отступающими деревню Кунерсдорф.

Было шесть часов пополудни. Казалось, Салтыков с Лаудоном разбиты. Генералы советовали Фридриху удовлетвориться захваченным, занять оборону, привести в порядок части, которых страшно утомил этот многочасовой бой на палящем солнце, и продолжить наступательное сражение на следующий день. Ведь было захвачено уже 180 пушек и несколько тысяч пленных! Удача казалась настолько несомненной, что Фридрих отправил в Берлин донесение о победе.

Но он видел опасность от еще не взятой позиции Салтыкова на высоте Юденберг, у еврейского кладбища. Король отчетливо представлял ее стратегическое значение и приказал атаковать в направлении прямо на запад. На Юденберг – через высоту Гроссшпицберг и прикрывавший ее овраг. Как быстро выяснилось, это приказание было серьезной ошибкой. Ведь у Салтыкова имелись еще ни разу не вступившие в сражение, совершенно свежие резервы!

Русско-австрийская кавалерия и русская пехота графа Петра Александровича Румянцева (будущего учителя великого Суворова) двинулись от Юденберга навстречу и остановила прусские части. Бой разгорелся с новой силой. Солдаты Фридриха были вынуждены перейти от наступления к обороне. Они несли очень большие потери от огня батарей с Юденберга.

Под Фридрихом убили уже вторую лошадь, его штаны были продырявлены картечной пулей, но ее остановила золотая готовальня в кармане. Вражеские солдаты окружили его, чуть не взяли в плен, – начальник охраны штаба капитан Притвиц со своими гвардейцами отбил короля… «Притвиц, все кончено!» – воскликнул Фридрих. — «Нет, Ваше Величество, этого не случится, пока мы живы!» – отвечал тот.

Фридрих в ужасе и отчаянии видел, что кое-где его солдаты бегут в окрестные леса. «Найдется ли здесь хоть одна проклятая пуля для меня!» – вырвалось у него. Пытаясь переломить ход сражения, он ввел в бой последнее, что у него оставалось: лучшую в Европе конницу генерал-майора Фридриха-Вильгельма фон Зайдлица и своих лейб-кирасир. Зайдлиц понимал, что успеха не добьется, но он был солдат. Он дважды бросался в атаку и оба раза был отброшен. Русские кавалеристы встречными ударами «в копья»разгромили кирасир и взяли в плен их командира.

К семи вечера Фридрих Великий понял, что десятичасовое сражение проиграно. Он вырвался из боя с тремя тысячами солдат, переправился на левый берег Одера и ушел. Русская кавалерия по непонятной причине в преследование не пустилась. Впрочем, этому мешала и наступившая темнота, и большие понесенные русско-австрийскими войсками потери.

Через несколько часов король писал в Берлин министру фон Финкенштайну:

«<…>…мое несчастье, что я жив. <…> Сейчас, когда я это пишу, все бегут, и я больше не командующий для моих людей. Будет хорошо, если в Берлине подумают о своей безопасности. Это жестокий удар, и я его не переживу <…>. У меня больше нет ресурсов, и я не лгу, когда думаю, что всё потеряно; я не переживу унижения своей родины.

Прощайте навсегда!»

Вот такое письмо. Его часто цитируют как свидетельство паники Фридриха Великого, что он потерял голову, что у него опустились руки… Слов нет, было бегство, было. Но это часть картины, а вся она, как представляется, выглядела несколько иначе.

Прежде всего, не надо забывать, что письмо написано сразу после боя, после ухода от погони, когда многое совершенно непонятно, когда неясно, сколько людей осталось в живых и где они.

В словах разбитого полководца видится не только отчаяние, но и не высказанная прямо (он все-таки король! король!) казнь себя за допущенные промахи: не послушал своих генералов, недооценил противника, не вел хорошо разведку, – было за что казниться…

Но «Прощайте навсегда!» – слова ли это отчаявшегося самоубийцы?

Конечно, нет. Хотя Фридрих потерял значительную часть армии (русские взяли в плен 4.542 и похоронили 7.627 прусских солдат и офицеров), оставил на поле боя всю артиллерию – 172 ствола, а также 28 знамен и огромное количество боеприпасов – одних патронов 93 тысячи.

Ведь все-таки три тысячи бойцов у него под рукою оставалось.

И в последний смертный бой на берлинской дороге он наутро вступил бы, невзирая ни на что, – в этом сомнений тоже нет.

А еще надо полагать, что оставшиеся в живых после разгрома офицеры собрали в лесах под Кунерсдорфом разбежавшихся солдат и восстановили дисциплину. Потом перебрались на другой берег Одера (понтонный мост, по которому армия переправлялась накануне, остался цел!), двинулись на берлинскую дорогу и соединились со своим главнокомандующим.

Иначе откуда бы уже на второй день (!) после разгрома появился у Фридриха 28-тысячный корпус, перекрывший в Фюрстенвальде путь к столице?

Грозное имя — Фридрих

Конечно, письмо без последствий не осталось. Двор срочно перебрался в Магдебург, туда же увезли архивы. По свидетельству дневника одного придворного очевидца, отъезжающие ругали короля.

Салтыков же на Берлин не двинулся и в новое сражение не вступил. Ведь и его потери были значительны: русских было убито 2.614, австрийцев 2.400, ранено в общей сложности почти 13.000. Да и приказ идти на Кросен оставался в силе, а Салтыков был дисциплинированным военным.

За победу под Кунерсдорфом он был возведен императрицей Елизаветой Петровной в фельдмаршалы. Императрица Мария-Терезия прислала перстень с бриллиантами и 5.000 талеров. Польский король, он же курфюрст Саксонский, наградил высшим польским орденом Белого Орла. В истории русской армии имя Салтыкова стоит наравне с именами его ученика генералиссимуса Суворова и ученика Суворова, фельдмаршала Кутузова…

Только много месяцев спустя, в октябре 1960 года, когда Фридрих был на полях сражений в Саксонии и громил австрийцев (при Лигнице 95-тысячная австрийская армия потерпела в августе поражение от 30-тысячной прусской), русско-австрийский отряд под командой саксонца графа Готлиба-Генриха Тотлебена отправился брать Берлин.

С ходу ворваться в город не удалось. Берлин был хорошо защищен крепостными стенами и башнями. Пехотно-артиллерийский штурм Коттбуских и Галльских ворот 3 октября провалился. Потеряв около 100 человек, Тотлебен отступил на восток к замку Кёпеник, после упорного боя овладел им и застыл в бездействии. Десять дней спустя к нему подошел пехотный корпус графа Чернышева, который и принял общее командование. (Как несколько лет спустя выяснилось, Тотлебен был осведомителем прусского короля, за что по суду был лишен всех чинов и наград и сослан в Сибирь.)

Пока Тотлебен сидел в Кёпенике, в Берлин, отразив нападение кавалеристов Тотлебена, вошли девять батальонов пехоты и конницы, посланные Фридрихом с юга, из Саксонии, и с севера. Столичный гарнизон увеличился до 14.000 солдат, но осаждавших было 38.000, потому что к ним еще присоединился австрийский восемнадцатитысячный корпус графа Ласси.

Чтобы избежать боев и разрушений, военный совет приказал коменданту Берлина сдать город Тотлебену, что и было выполнено в 4 часа утра 9 октября.

Условиями были: гарнизон сдается в плен (а он накануне сдачи спокойно ушел в Шпандау), все воинские запасы и государственное имущество переходят становятся трофеями победителей, частная собственность объявляется неприкосновенной, жителям гарантируется личная безопасность. Тотлебен принял капитуляцию, не сообщив ничего ни Чернышеву, ни Ласси.

Он запросил 4 миллиона талеров контрибуции, но сошлись на полутора. Часть денег должна была быть уплачена в течение 8 дней, прочее — через два месяца. В королевской казне было 60 000 талеров, их конфисковали. Забрали 143 орудия, боеприпасы, разорили оружейную фабрику, пороховой завод, литейный двор, а имущество, которое нельзя было увезти, побросали в реку. Королевские дворцы остались неразграбленными, купец Гацковский вымолил пощаду для золотых и серебряных мануфактур.

Из контрибуции Ласси получил крохи, а потому занял Потсдам и Шарлоттенбург, где и взял 50 тысяч талеров – часть наличной монетой, часть векселями на Гамбург. Солдатам разрешил грабить, и только протест голландского посланника повлиял на графа, предотвратил полный разгром жилищ. Пока до солдат дошел приказ, они чудовищно разорили королевский замок Шарлоттенбург, уничтожив все, что не могли унести с собой, – драгоценные фарфоровые вазы, зеркала, ковры, паркет и резные двери…

Впрочем, оккупация столицы измерялась несколькими днями. Едва Даун узнал, что прусский король спешит на помощь Берлину, как Чернышев, Тотлебен и Ласси получили приказ немедленно оставить город. Русские ушли из Берлина, взяв 5.000 пленных, в том числе всех кадет Берлинского кадетского корпуса. Много из них умерло в тяжелом холодном пути…

А Фридрих Великий, узнав, что одного его имени достаточно для освобождения столицы, вернулся в Саксонию и 3 ноября разбил австрийцев при Торгау.

Но впереди еще было столько сражений!… Король писал 18 ноября 1760 года фрейлине своей матери, графине Кама, которую всегда называл «дорогой мамой»:

«Клянусь, что такую собачью жизнь Дон Кихота никто, кроме меня, не вел. Эта бесконечная гонка, этот бесконечный хаос так меня состарили, что Вы меня не узнаете. С правой стороны волосы стали совсем седые, зубы ломаются и выпадают, лицо в складках, словно бабья юбка, хожу сгорбленный, а мысли грустные и сокрушенные, как у монаха-трапписта. Пишу все это для того, чтобы Вы не ужаснулись моему виду и походке, когда увидимся. Одно не изменилось и не изменится, пока я дышу, — это чувства уважения и глубочайшей дружбы, которые я питаю к Вам, моя дорогая Мама.»

Чудо и еще раз чудо!

Весь 1761 года прошел в военных передвижениях, попытках занять выгодные позиции, в разорении провиантских баз противника (то есть сельского населения), незначительных стычках и новых наборах молодых солдат-рекрутов.

Война приняла затяжной характер, провести решающее сражение ни одна из сторон не имела сил, так что ни победы, ни почетного мира впереди не замечалось.

Перспективы 1762 года выглядели для Фридриха мрачнее мрачного. Хотя из шестнадцати крупных сражений этой войны он выиграл десять, силы Прусского королевства иссякали. Чудовищно была разорена военными действиями Силезия. В офицерские училища зачисляли уже 13-14-летних. Одному такому кадету король сказал в шутку: <»Слушай, да ты же еще ребенок!», — и получил ответ: «Я-то ребенок, Ваше Величество, да храбрость у меня мужская!..»

Сдался окруженный австрийцами в Саксонии генерал Финк, что страшно возмутило Фридриха, который писал, что это первый случай, когда прусский солдат сложил оружие перед противником…

А в Англии ушел в отставку премьер-министр Питт, верный друг прусского короля. Новый премьер лорд Бют не возобновил союзного договора, по которому Пруссия получила уже свыше двух с половиной миллионов фунтов стерлингов. Иссяк важнейший источник финансирования.

Несмотря на все усилия, для новой военной кампании Фридрих смог довести армию лишь до 120 тысяч. Ему противостояла 300-тысячная армия союзников. Особенно опасна была Российская империя с ее колоссальными ресурсами. Правда, Фридрих рассчитывал, что ему удастся подтолкнуть турок и крымских татар к нападению на Австрию и Россию, но надежда эта была крайне слабой.

И тут произошло чудо.

В России сменилась власть. Пятого января умерла императрица Елизавета Петровна. А новый император Петр III, сын герцога Карла-Фридриха Хольштейн-Готторпского и Анны, дочери Петра Великого, был влюблен во все прусское и считал Фридриха Великого лучшим из людей. Говорят, что он даже становился на колени перед портретом короля.

Едва он взошел на трон, как тут же граф Чернышев получил приказ прекратить военные действия, а Фридриху были возвращены все занятые прусские земли. Более того, в июне того же года был заключен союзный договор между Россией и Пруссией. Русские войска стали помогать Фридриху против австрийцев! Все это вызвало большое недовольство среди русского дворянства.

Перемена не заставила себя ждать: Петр III был низвергнут 9 июля того же года, а спустя неделю распростился с жизнью!

Императрицей стала его супруга София-Фридерика-Августа Ангальт-Цербская, будущая Екатерина Великая.

Ее в 1744 году рекомендовал в жены Петру III не кто иной, как сам Фридрих Великий, в армии у которого служил генералом ее отец — князь Кристиан-Август фон Ангальт-Цербский. Мать невесты, Иоганна-Елизавета, была голштинской принцессой, сестрой шведского кронпринца и дальней родственницей Петра III.

Отправляя эту пятнадцатилетнюю девочку в Петербург, Фридрих преследовал три очень важные цели. Во-первых, расстроить намечавшийся брак русского престолонаследника с саксонской принцессой Марианной. Во-вторых, стать в весьма близкие отношения с императрицей Елизаветой Петровной. И, в-третьих, – противодействовать сближению России с Австрией.

Для влияния на Елизавету Петровну прусский посланник в Петербурге уже давно подкупил воспитателя великого князя, будущего императора Петра III. Подкуплен был и лейб-медик императрицы Лесток, пользовавшийся ее особым доверием. Затем по поручению Фридриха брат принцессы Ангальт-Цербской привез в Петербург ее портрет. Лицо девушки очень понравилось Елизавете. Она не считала неродовитость невесты серьезным препятствием. Как раз наоборот: императрица полагала, что родовитая привезет с собой в Петербург много немцев-придворных, и у них пойдут конфликты с придворными-русскими, не отличающимися любовью к иностранцам. Сама она подобным недостатком не страдала.

В детстве будущая Екатерина Великая ничем особенным не выделялась, кроме очень крепкого здоровья. Родители мало занимались маленькой Фике, всецело отданной на воспитание няне и гувернантке. Отец был постоянно занят по службе, а веселая, неглупая, но суетная мать не уставала развлекаться. Девочка играла в городском саду со своими сверстницами и сверстниками, и никого не интересовало, дети это дворян или простолюдинов. Она с самых юных лет быстро схватывала то, что ей внушали, и никогда не спорила, если это внушение не отвечало ее мнениям. Гувернантка-француженка приохотила ее к чтению Корнеля, Расина и Мольера.

Во время одной из поездок с родителями десятилетняя Фике увидала в Эйтене своего будущего мужа, одиннадцатилетнего голштинского принца Петра-Ульриха. Уже тогда придворные говорили между собой, что молодой герцог склонен к пьянству, и не давали ему напиваться за столом.

При отъезде в Россию зимой 1744 года будущая русская императрица обещала Фридриху, что будет стараться свергнуть всесильного вельможу – канцлера Бестужева, сторонника Марианны и непримиримого врага прусского короля. Необыкновенно пышная свадьба Екатерины была сыграна 21 августа 1745 года в Петербурге.

И вот теперь, спустя восемнадцать лет, она – императрица. Казалось, благодаря такому возвышению российско-прусскому союзу суждено крепнуть и развиваться. Но все повернулось иначе. Екатерина, по-видимому, боялась обвинений в любви к Пруссии. Она приказала российским войскам не сражаться на стороне Фридриха, а немедля идти домой.

Однако Фридрих Великий и тут проявил свой громадный дипломатический талант. Он убедил графа Чернышева помедлить с уходом и поучаствовать в сражениях против австрийцев. В итоге у короля оказалось 90 тысяч солдат против действовавшей в Силезии 80-тысячной армии Дауна. Это позволило Фридриху взять осенью 1762 года город Швейдниц и отправиться в Саксонию. Но, не дожидаясь его прибытия, брат короля принц Генрих разбил в конце октября под Фрайбергом императорско-австрийские части.

Так что уже в ноябре военных действий в Саксонии больше не было. Там наступило перемирие.

А потом Мария-Терезия, как и прежде, войну прекратила. Она избрала Саксонию посредницей в переговорах о мире, и 15 февраля 1763 года представители Пруссии и Австрии подписали там в охотничьем замке Губертусбург «справедливый, почетный и прочный мир». Подобный финал еще два года назад предвидел австрийский престолонаследник, эрцгерцог Иосиф, будущий император: «Сегодня прусский король показывает Европе, что способен не только принудить наши объединенные силы к отступлению, но и, боюсь, даже к заключению невыгодного нам мира».

Действительно, был восстановлен «статус-кво» – порядок, существовавший до войны. Это означало, что все захваченные в войне территории отдаются прежним государям.

Кроме Силезии и графства Глац, которые все-таки остались за Фридрихом.

Цели достигнуты не были

Фридрих Великий вернулся в Берлин, которого не видел уже почти шесть лет, поздно вечером 30 марта 1763 года. Но как разительно отличалось это прибытие от прежних возвращений с войны! Прославленный военачальник, от одного слова которого зависел мир в Европе, ехал в плотно закрытой коляске.

Город хотел торжественно принять его, у Франкфуртских ворот люди стояли с факелами. Но король не отвечал на приветствия и в молчании проследовал в замок.

Спустя несколько дней он велел отслужить мессу в часовне замка Шарлоттенбург. Того самого, где в 1740 году он, молодой король, говорил о своих реформах. Все ожидали, что Фридрих прибудет со всем двором, что месса будет посвящена победе и долгожданному миру.

Но Фридрих появился один, в строгом черном костюме, сел и дал знак начинать. Когда хор запел, король закрыл лицо руками…

Цели кровавой войны достигнуты не были. Ни Саксония не присоединена, ни те области Моравии, о которых договорился с покойным императором Карлом VII. А погибло 500 тысяч человек, то есть каждый девятый житель королевства, пожрано огнем и снарядами 14 тысяч домов, убито 60 тысяч лошадей, протрачено впустую 140 миллионов талеров, – и все вернулось на старые места, только вот поля не засеяны…

Стоило ли все это терять, чтобы взамен получить одни лишь слова: титул выдающегося полководца для себя, титул могущественнейшей европейской силы для Пруссии?

Бессмысленность войны сильно подействовала на короля, да и к тому же семь лет пролетело. Ушли былая жизнерадостность, широкое гостеприимство. Он стал подозрителен, и эта черта характера с годами только крепла.

Своих целей Фридрих Великий теперь решил добиваться дипломатическими средствами. И прежде всего обратил внимание на внутренние дела разоренной войною страны.

Одним из первых указов стал Закон о сельских школах. Фридрих Великий писал в нем, что невежество деревенских жителей есть величайшее зло. Поэтому обучение детей – дело обязательное, за это отвечают родители, опекуны и помещики.

С 1763 по 1769 годы только в Силезии было открыто 750 новых школ — 500 католических, 250 евангелических (протестантских). Еще при <Короле-солдате> по всей Пруссии дети были обязаны два дня в неделю учиться: королевский указ запрещал отвлекать их в эти дни на сельскохозяйственные работы. Фридрих добавил к двум дням еще три, так что лишь воскресенье и среда были свободны от занятий.

Рассказывают, что если он проезжал верхом из Потсдама в свой берлинский замок в среду, дети бегом сопровождали его, стараясь стереть пыль с его запыленных сапог, – а он ворчал на них: «Ступайте в школу, бездельники!» Но ведь была среда, и дети, смеясь, пели:

Ах, наш добрый Старый Фриц,

Позабыл ты свой завет,

Что по средам школы нет!

Учителями в сельские школы король посылал отставных солдат. Его не смущало, что большинство из них вовсе не блещет преподавательскими способностями. Что иное можно было предложить взамен, когда денег мало, а образованных учителей для такого громадного числа школ вовсе нет?

А солдаты… солдаты умеют читать и писать, за годы войны повидали немало, знают, что такое дисциплина, – без нее какая же школа… И, с другой стороны, учителями не рождаются, учителями становятся: по всей стране король открыл учительские семинарии.

В села вернулись 40 тысяч демобилизованных. Фридрих отдал им бесплатно 35 тысяч армейских лошадей. Более шести миллионов талеров выделил сельским хозяевам на возмещение военных убытков. Открыл государственные склады и выдал зерно для посева да и просто для пропитания.

Больше всего пострадали от войны Померания, Силезия и Ноймарк. Их освободили от налогов: Силезию на шесть месяцев, Померанию и Ноймарк на два года. Помощь короля позволила построить четырнадцать с половиной тысяч домов. В Верхней Силезии в 213 новых деревнях поселилось 13 тысяч семей. Суммарный размер государственной помощи достиг 20.389.000 талеров. Для сокращения расходов была ликвидирована городская полиция, – король не сомневался, что горожане сами смогут поддержать дух честности и порядка.

Фридрих, как прежде, регулярно объезжал свои владения, инспектировал хозяйство городов и деревень, требовал подробных отчетов от местных властей. В одном селе староста горячо требовал от короля возмещения убытков от русской армии. Он буквально не давал королю вымолвить слова, и тот, наконец, сказал:

«Пусть он стихнет и позволит мне говорить. Есть у него сrahon (карандаш)? Есть? Тогда пусть записывает. Вы, господа, должны посмотреть: сколько нужно зерна для выпечки хлеба? сколько для весеннего сева? Сколько нужно лошадей и в каких округах они нужнее всего? Обдумайте все это и послезавтра будьте у меня, и чтобы мне все было ясно. Подсчитайте все как можно точнее, потому что много дать не могу.»

Для восстановления промышленности король стал выдавать дешевые кредиты дворянам Силезии и Померании, основал в 1764 году Берлинский банк и внес в него 8 миллионов талеров основного капитала. Дело пошло. В Прусском государстве к концу правления Фридриха Великого, то есть через двадцать с небольшим лет, действовало 47 доменных печей, а в цехах металлургических заводов грохотало 185 ковочных молотов.

И откуда же брать деньги, как не с подданных? Король ввел новые налоги и пошлины на соль, на пиво, на многое другое повседневное, – перечень включал полтысячи названий. Само по себе для жителей это было нелегко. Но еще хуже, что сбор налогов и поиск контрабандных товаров король поручил иностранцам, французским финансистам. Они направили в королевство около трех тысяч сборщиков.

В чужой стране те были безжалостны. Фридрих почти восемнадцать лет не слышал народного ропота и уволил французских сборщиков только в 1784 году…

Деньги нужны были, чтобы вести важную политику на востоке — налаживать дружбу с Россией.

Екатерине II хотелось, чтобы на польском престоле сел ее давний любовник Станислав-Август Понятовский и обеспечил российские интересы. Фридрих поддержал Понятовского на выборах, попросту говоря, заплатил кому надо и сколько надо. Императрица в апреле 1764 года ответила так, как и ожидал Фридрих: заключением договора с Пруссией сроком на восемь лет. Когда они истекли, договор был продолжен еще на столько же, а потом еще. Так Австрия лишилась союзника, наиболее опасного для Пруссии.

А Фридрих Великий вел дальше свою долгую, сложную и очень искусную дипломатическую игру.

Ее исходным пунктом была русско-турецкая война (1768-1774), в которой турки терпели поражение за поражением. Австрия поддерживала косвенно турецкую сторону и подружилась по этой причине с Францией, – союз был, само собой разумеется, тайным и антироссийским.

Прусский король сразу увидел, какие тут можно извлечь выгоды. Он принялся пугать Австрию возможным примирением русских с турками и их совместным походом на Вену. А Россию уверять, что Австрия намерена объединится с Турцией против русских. И в конце концов предложил обеим императрицам в целях мира и согласия разделить между им и ними Польшу! Тем более, что оказать серьезного сопротивления эта страна не могла из-за бесконечных внутренних шляхетских распрей.

Екатерина довольно долго противилась плану, потому что российские позиции в Польше и без того были прочными. Но в конце концов махнула рукой, усмотрев, что раздел успокоит Австрию, встревоженную победами русского оружия.

Договор о дележе был заключен 5 августа 1772 года в Петербурге. Пруссия получила чуть больше 36 тысяч кв. км., Австрия примерно 85 тысяч, Россия — больше всех, 93 тысячи.

Фридрих Великий был доволен. Отдав Австрии польскую Галицию, он вознаградил Марию-Терезию за потери в силезских войнах, а потому мог рассчитывать на мирные с ней отношения.

Сам же не просто «округлил», по любимому своему выражению, владения Пруссии, а связал территориально Восточную Пруссию с Бранденбургом. Прусской стала принадлежавшая когда-то Германскому Ордену польская область Прусы Крулевски. Да и некоторые другие земли. В общем, население Прусского королевства возросло еще на полмиллиона.

Нельзя сказать, что новые земли представляли собой подарок. Люди жили там несравненно беднее, чем в Прусском королевстве. Скот был плохим, земля обрабатывалась примитивными деревянными орудиями, потому что железных плугов и борон крестьяне не знали. Много пахотных земель и лугов поросло сорняками, правильного лесного хозяйства не существовало. В иных деревнях у крестьян не было хлеба. Города представляли собой жалкое зрелище. В Кульме, например, было когда-то восемьсот домов, – осталось сто… Последствия Семилетней войны все еще давали себя знать.

Король взялся за дело с необыкновенной энергией. Велел немедленно строить канал «Бромбергер» для связи Вислы с сетью прусских водных путей. Давал кредиты на постройку домов, хлевов, конюшен и амбаров. Устраивал судебные учреждения и открывал школы. Около пятидесяти новых деревень появилось на пустовавших до того землях, туда пришли переселенцы из старых прусских областей. В города из этих областей переселялись ремесленники.

И главное — благодаря введению прусского общего права на новых землях было улучшено положение крестьян.

«Думаю, – писал Фридрих в апреле 1772 года одному из своих высокопоставленных чиновников Западной Пруссии, – что жители не сразу поймут и осознают всю ценность отмены крепостного права. Для людей, освободившихся из рабского состояния, самым надежным средством усвоения более правильных понятий и обычаев будет общение с немцами».

Естественно, государственным языком на присоединенных землях стал немецкий. Преподавание в школах шло также на немецком.

Патриотически настроенным полякам это, как легко понять, совершенно не нравилось. И когда много лет спустя Наполеон Бонапарт захватил Германию, поляки восприняли это как освобождение от немецкого господства и массами вступали во французскую армию (польское общество всегда тяготело больше к Франции, чем к Германии).

Последние годы

После семи лет вооруженных действий все умеющие размышлять осознали, что годы Священной империи сочтены. Что мелким государствам империи придется позабыть про суверенитет и встать под сильную руку либо Австрии, либо Пруссии. Повсюду образовывались партии цезаристов, смотревших в сторону Вены, и конфедератов, предпочитавших Берлин.

Фридриха Великого многие ненавидели, называли захватчиком, вероломным Макиавелли нового времени. В ответ король только посмеивался над попытками князей стать вровень с такой силой, как Пруссия.

А тут случилось нечто, заставившее всех, хотели того они или нет, признать за Фридрихом Великим авторитет государя первой величины во всей Германии.

В декабре 1777 года умер бездетный баварский курфюрст Максимилиан-Иосиф, тот самый, которому его страну в наследственное владение отдала Мария-Терезия ради борьбы с Фридрихом. В далекие-предалекие времена Максимилиана-Иосифа получили Баварию в лен от тогдашних императоров Священной империи. Это означало, что оказавшаяся «бесхозной» Бавария формально должна снова отойти под императорскую власть (не забывайте, империя еще функционировала и просуществовала аж до 1806 года!).

Вот император Иосиф II, сын Марии-Терезии, и решил поднять австрийский флаг над значительной частью Баварии. В том числе и над землями княжеств Ансбах и Байройт – старинных, как мы знаем, владений Гогенцоллернов.

Фридрих Великий хорошо представлял себе личность императора. Еще в 1769 году они свиделись в силезском городе Найссе и пожали друг другу руки в знак прусско-австрийского примирения. Потом встретились еще раз через год – Иосиф зондировал перспективы союза против России. Фридрих тогда отказался, заметив, что предпочитает видеть русских своими союзниками, нежели рабами.

Теперь он обратился к России с просьбой остановить императора. И к Франции тоже обратился. Но Россия готовилась к возможной войне с Турцией, а Франция была занята своими делами в Северной Америке. Обе державы отмолчались, не сказав ни да, ни нет.

Тогда Фридрих пригрозил императору, что если австрийские войска попытаются войти в Баварию, он безучастным не останется. Да и Мария-Терезия предлагала сыну решить дело мирным путем. Воинственный Иосиф заявил, что его не испугать.

Осенью 1778 года к границам Силезии и Саксонии с двух сторон подошли две армии — австрийская и прусская. Впрочем, начать войну первым ни Иосифу, ни Фридриху Великому не хотелось. Мелкие стычки бывали, однако не между боевыми частями, а между провиантскими командами, добывавшими продовольствие у местного населения.

<Картофельная> — так окрестили солдаты войну.

Когда же, уступив просьбам Фридриха, русская императрица Екатерина II пригрозила, что встанет на его сторону, Иосиф отказался от своих честолюбивых планов.

По мирному договору, заключенному при посредничестве России и Франции, были полностью подтверждены права Пруссии на Ансбах и Байройт. Все бывшие ленные императорские земли навсегда переходили в собственность Баварии.

Не столько военный, сколько дипломатический успех Фридриха Великого был исключительно серьезен. Европейские монархи ясно увидели, что Гогенцоллерны способны противостоять Габсбургам всюду и во всем.

Кстати о картофеле. В Германии за несколько лет до «картофельной войны» два года подряд было плохое лето. Хлеб не уродился, наступил голод. Неурожаи случались и раньше, но эти два года были особо тяжелыми.

А в Пруссии положение было не таким отчаянным, и туда отовсюду шли люди. Картофеля в Пруссии было много. Правда, в прошлом, когда «Король-солдат» пытался заставить крестьян сажать новое растение, успеха он не достиг. Не помогали ни увещевания, ни угрозы, ни даже сила. Хотя уже тогда было известно, что картофель дает продовольствия на том же поле втрое больше, чем зерновые, и его можно долго и просто хранить. У саксонского короля в саду заморский продукт выращивали с 1717 года. Но население Пруссии относилось к земляному овощу с недоверием. Люди не знали, как его приготовлять, иные ели картофель сырым. Кое-кто пробовал в пищу выраставшие на месте картофельных цветов ядовитые плоды… Неудивительно, что картофель считался вредным.

Фридрих Великий вводил картофель успешнее отца. Он ездил в карете по крестьянским полям и следил, как возделывают его овощ. Своим авторитетом он постепенно преодолел недоверие. Крестьяне стали замечать, что те, кто возделывают картофель, живут лучше.

Простой народ тогда питался преимущественно хлебом: примерно по три фунта (около 1,4 килограмма) на человека в день. Более дешевый картофель сократил потребление хлеба вдвое. Он экономил деньги, и за это крестьяне были благодарны своему королю.

Последние дни

Император Иосиф, потерпев неудачу в попытке раздела Баварии, не успокоился. Встретившись с Екатерине Великой, он смог охладить ее и без того не слишком теплые отношения с Пруссией. После чего заявил, что своей императорской властью отдает французскому двору Баварию. Точнее, меняет ее на Бельгию, которая ему больше нравилась.

Таким вот событием ознаменовался 1785 год. Что было делать при этом известии постаревшему на семь лет королю Пруссии, к тому же потерявшему поддержку России? Как в молодости, он ринулся в атаку, — но не в военную, а дипломатическую!

Фридрих Великий обвинил императора в деспотизме, самовластии и вероломстве. И призвал всех монархов Германии объединиться — создать Fьrstenbund, «Союз князей», чтобы остановить императора, пытающегося отобрать у них власть и привилегии.

Для начала он заключил в июле союз с курфюрстами Ганноверским и Саксонским. В одиночестве они не остались, к ним вскоре присоединились герцоги Мекленбургский, Брауншвейгский, Саксен-Веймарский, Цвайбрюккенский и Саксен-Готский, маркграфы Ансбахский и Баденский, фюрст Ангальт-Дессауский, курфюрст Майнцский.

Это была уже такая сила, что император, как и семь лет назад, испугался и оставил свои планы. Без единого выстрела Фридрих Великий одержал крупнейшую победу. Австрии он, так сказать, указал на ее место. Германские же государи впервые признали главенство Пруссии в их отношениях с Австрией.

«Союз князей» долго не просуществовал. Каждый из входящих в него владетельных особ считал себя самым важным, и Фридрих Великий заметил, что <одну шапку на столько голов> надеть невозможно. Но дело было сделано. Король Пруссии громко выразил идею германского объединения и выхода из-под власти Габсбургов.

Осенью у Фридриха Великого обострились водянка и подагра, которыми он уже давно страдал. Но он просыпался, как всегда, в 4 часа утра и приступал к делам.

К четырем ему доставлялась из Берлина дипломатическая почта, поступавшая со всех концов Европы. Три кабинет-секретаря являлись в дворец Сан-Суси также к четырем утра. Раньше они приходили к шести или к семи, но теперь король, предчувствуя скорый конец, изо всех сил старался опередить время.

Он говорил им: «Это не я, это моя болезнь заставляет меня так наседать на вас. Но вам недолго терпеть. Жизнь моя кончается. Время, которое мне отпущено, я должен использовать до конца, и вы работаете не на меня, а на государство».

Фридрих Великий диктовал им поочередно, – конвейерным, как сказали бы мы, способом. Пока один кратко набрасывал на бумаге слова короля, другой, отойдя в сторону, расшифровывал свою запись, чтобы отдать текст каллиграфистам на переписку. Третий готовился занять свое место и записать очередное письмо, указ или резолюцию.

Такая безостановочная утренняя работа шла заведенным порядком каждый день с четырех до шести – семи утра.

В восемь, когда к нему приходил врач, король уже читал современного французского романиста или какое-нибудь сочинение по новейшей истории.

К одиннадцати появлялись обычные собеседники: граф Люччезини (он вел подробный дневник, благодаря которому мы и знаем сегодня так много о последних годах жизни короля), генерал граф Гёрц, обершталмейстер граф Шверин, инженерный полковник граф Пито. Король любил, чтобы каждый день утром подавалась какая-нибудь новая еда, – он смаковал вино, с большим аппетитом ел, пил кофе.

Потом грелся на солнце на террасе дворца в своем любимом кресле с высокой спинкой. В это время он любил рассматривать драгоценные камни и вообще работы ювелиров. Начиная с трех часов пополудни, давал аудиенции, – с одними посетителями разговаривал полчаса, с другими час, с иными еще больше. Окончив прием, подписывал продиктованные утром письма.

К ужину, то есть к половине седьмого – семи опять приходили граф Люччезини и граф Гёрц. С ними король примерно до десяти вечера слушал приезжавшего из Берлина молодого актера Дантала, который читал вслух Цицерона, Плутарха или Вольтера. Потом шел спать.

А в четыре утра все начиналось снова.

Высочайший темп работы был взят Фридрихом Великим еще в молодые годы – и продолжался всю жизнь. Ни минуты безделья! В изданном в 1846-57 годах 30-томном собрание сочинений короля семь томов занимают исторические произведения, два – философские, шесть – поэтические, три – военные, двенадцать – письма.

Смерть подкрадывалась к Фридриху Великому медленно, а он воевал с ней по-солдатски.

В мае после инспекции войск он возвращался в Берлин верхом, впереди всех, – генералов, адъютантов, охраны. Он ехал впереди, здороваясь со своими подданными, в молчании стоящими по обеим сторонам улиц: приподнимал шляпу, немного держал ее над головой, потом одевал. Лошадь шла, он видел впереди новых людей и опять приподнимал шляпу, и еще, и еще, и еще… И все молчали. Не было ни музыки, ни барабанов, ни салюта, – ничего подобного, потому что он знал цену этим пышным знакам величия и не переносил их. «Просто семидесятитрехлетний старик, – писал очевидец, – плохо одетый, запыленный, возвращался со своей трудной работы. И каждый знал, что этот старик работает также для него, что он занимался этой работой всю жизнь и за все сорок пять лет не пропустил ни одного дня. Каждый видел повсюду плоды этой работы и смотрел на него с глубоким уважением, восхищением и нежностью, – словом, с самыми лучшими человеческими чувствами».

Так писал очевидец. А король? Он смотрел в глаза правде: дней осталось совсем немного!…

Уже ушли из жизни почти все братья и сестры. Вильгельмина в 1758 году, Ульрика в 1782-м, Фридерика в 1784-м. Совсем молодым умер Август-Вильгельм, которому Фридрих спокойно поручал самые важные дела и которого назначил наследником…

Но вот ни его нет, ни детей у короля нет, и пришлось отдать все сделанное в руки племянника.

Каков-то он будет, став государем, этот наследник?…

Свое завещание Фридрих Великий неоднократно переписывал, последний раз за семь лет до кончины.

Он оставил брату Августу-Генриху 200 тысяч талеров, 50 бутылок токайского вина, люстру из горного хрусталя, свой перстень с зеленым бриллиантом, упряжку прусских лошадей, все свои личные вещи. Сестре Шарлотте – 50 тысяч талеров, серебряный сервиз и парадную карету. Сестре Анне-Амалии – 10 тысяч талеров, драгоценный кубок, 20 бутылок венгерского и серебряный сервиз. Брату Августу-Фердинанду – 50 тысяч талеров, 50 бутылок токайского, парадную карету с упряжкой лошадей.

А Элизабете-Христине, своей супруге, с которой годами не общался, Фридрих Великий завещал «…ежегодно 10 000 талеров, две бочки вина, сколько угодно дров и дичи для ее стола». И племянника Фридриха-Вильгельма, наследника трона, наставлял: помни, что она – вдовствующая государыня, а потому оказывай ей уважение и предоставь достойные помещения в Берлинском замке.

Да, на закате дней Фридрих Великий стал пытаться смягчить с ней отношения. На новогодний праздник 31 декабря 1781 года он впервые со всеми родственниками был у нее во дворце Люстгартен. А к золотому юбилею их бракосочетания – 12 июня 1783 года – велел отчеканить памятную медаль со своим и ее портретами.

И хотя королева Элизабета-Христина была обижена продолжавшимся полвека невниманием, она до конца своих дней любила Фридриха и старалась его оправдать перед потомками. Она писала, что он был великий король, но в частной жизни — самый обычный человек. Что в их раздельном существовании виноваты интриганы, которых предостаточно вокруг великих мира сего.

Пережив супруга на 11 лет, она до самой смерти занималась тем, что переводила на немецкий язык написанные по-французски сочинения Фридриха Великого.