Русский немец белокурый…

К. Филос. н. Вячеслав Демидов

 

РУССКИЙ НЕМЕЦ БЕЛОКУРЫЙ…

 Не любопытно ли, что слово астроном в русском языке имеет семисотлетнюю историю: впервые встречается в книге XIII века “Хроника Иоанна Мамалы”? Что с 1722 года русскому читателю известно слово атом – “неделимый”, мельчайшая частица вещества? Что пришедшая в XVIII веке из Германии в Россию уничижительная абракадабра (бессмыслица, галиматья) ничего не-одобрительного много веков назад не содержала, совсем наоборот, ибо корни ее – это греческое абракос  (божество) и древнееврейское дабар (слово)? Что слово антенна, широко вошедшее в русскоязычный обиход с начале нашего века, имеет почтенную историю: в 1709 году оно означало… рею на корабельной мачте?

 

Последний энциклопедист…

Наука об истории слов, об их древнем, коренном, глубинном (если не сказать – истинном) значении, о том, как и откуда они приходят, как изменяется, трансформируется их смысл, – эта наука называется этимология. Через историю слов раскрываются древние торговые и культурные связи народов и племен, их влияние друг на друга. Проясняются ареалы обитания и возможные, так никогда еще и не объясненные маршруты переселений народов.

Перед изощренным специалистом-этимологом предстает не только то прошлое, которое записано в строчках старинных хроник, но и гораздо более древнее прошлое – дописьменное. Ведь оно, это “гораздо более древнее”, скрыто в топонимах – названиях рек и возвышенностей, городов и селений, незаметно выглядывает из фамилий и прозвищ.

Работа ученого, занятого судьбами слов, походит на работу дешифровщика, разгадчика тайнописей.

Но только походит! Дешифровщик, разгадывая код, имеет дело с одним языком – тем, на котором написано не предназначенное для чужих глаз послание.

А этимолог, составляя словарь, скажем, русского языка, должен учитывать слова албанские, английские, англосаксонские, арабские, армянские, болгарские, белорусские, бретонские, верхнелужицкие, галльские, германские, голландские, готские, греческие, древнерусские, древневерхненемецкие, древнесеверогерманские, зондские (авестские), индоевропейские, ирландские, испанские, итальянские, кашубские, кельтские, кимрские, киргизские, китайские, латинские, латышские, литовские, мадьярские, македонские, монгольские, нидерландские, нижненемецкие, новонемецкие, нижнелужицкие, норвежские, осетинские, турецкие, польские, персидские, полабские, португальские, прусские, сербскохорватские, словенские, словацкие, средневерхненемецкие, среднегреческие, среднелатинские, старославянские, татарские, турецкие, украинские, финские, французские, цыганские, чешские, чагатайские, черемисские, шведские и многие другие.

Он должен знать множество исторических и культурных сведений об этих народах, понимать археологию, беспрестанно знакомиться с толковыми и этимологическими словарями множества языков, не говоря уже о всяких иных литературных источниках, включая в число последних даже телефонные книги – эти масштабные сводки личных имен. 

Так вот, самый большой и надежный этимологический словарь русского языка составлен берлинским профессором Максом Фасмером (Max Vasmer).

А точнее – русским немцем.

Петербуржцем.

Эмигрантом из Советской России.

Крупнейшим славистом Германии, а кое в чем и всей Европы.

В биографии которого отразился весь двадцатый век, все перипетии русско-германских связей и противостояний.

Наверное, это был последний энциклопедист в этимологии, способный в одиночку, без компьютера и даже пишущей машинки, составить словарный четырехтомник, от руки занося слова на каталожные карточки.

Да при этом написать еще множество других книг и статей.

Да еще редактировать филологический журнал мирового уровня – то есть самолично, как это было в те времена заведено, читать все поступающие статьи, вести переписку с авторами, делать вычитку всех корректурных типографских оттисков.

Да год за годом читать лекции студентам. Да еще…

 

Но давайте по порядку

Макс Фасмер родился в Санкт-Петербурге 28 февраля 1886 года. О его предках известно мало, — единственное, что выехали в Россию из Шлезвиг-Гольштейна. Став в 1903 году студентом Петербургского университета, Фасмер изучал славистику, историю Византии и поздней Греции.

А главное – слушал лекции великого филолога, члена Петербургской Академии наук, поляка Яна-Игнация-Нечислава (в России его называли то Иваном Андреевичем, то Иванов Александровичем) Бодуэна-де-Куртене.

Появившийся на свет в маленьком городке под Варшавой, потомок французских рыцарей Бодуэн-де-Куртене говорил и писал по-польски, по-русски, по-чешски, по-словенски, по-итальянски, по-французски и по-немецки. В разные годы занимал кафедры сравнительной филологии в Казанском, Юрьевском (Тартусском), Краковском университетах. Был редактором 3-его (1903-1909) и 4-го (1912-1914) изданий “Толкового словаря живого великорусского языка” Владимира Даля.

Последователей Бодуэна-де-Куртене называли младограмматиками, потому что он создал новое направление в филологии – казанскую школу сравнительного языкознания, выдвигающую на первый план не столько анализ древних текстов, сколько исследование живой народной речи. Бодуэн-де-Куртене говорил, что живые звуки важнее мертвых букв, о которых никто не знает, как звучали они в эпоху своего начертания,– и разработал необыкновенно богатую транскрипционною систему записи живого говора.

В сказках, как известно, хороший подмастерье женится на дочке мастера. Женой Макса Фасмера в 1910 году стала старшая его на год Цезария, дочь Бодуэна-де-Куртене,  будущий известный этнограф и историк культуры в Варшавском университете.

Через четыре года союз их, однако, разладился. Новую жену Фасмера звали Эльза Нипп, и этот брак оказался счастливым. На всю жизнь.

Талант Макса Фасмера проявился быстро: первые главы “Греко-славянских этюдов” студента-третьекурсника появились в “Известиях отделения русского языка и словесности Императорской Академии наук”. Работа была посвящена влиянию греческой культуры на славянскую, греческим корням в словах русского языка.

Сдав выпускные экзамены, Фасмер в 1907 году отправился в Австро-Венгрию – завершать свое образование в университетах Кракова, Вены и Граца.

Вернувшись в Петербург, приват-доцент Фасмер получил место лектора на Высших Бестужевских курсах – в первом российском университете для женщин (которых в государственные университеты не принимали).

 

Бегство

В начале 1917 г. Фасмера пригласили на профессорскую должность в Саратовский университет. Там его и застал большевистский переворот. Но в 1918 году мы видим его уже профессором Тартусского университета, где тридцать лет назад заведовал кафедрой Бодуэн-де-Куртене! Фасмер не рассказывал, как ухитрился вырваться в обретшую независимость Эстонию. Но, конечно, не обошлось без уменья ладить с людьми, – а в этом он был, по-видимому, талантлив. Чем другим объяснить, что эстонское правительство в 1920 году поручило ему важную транспортно-дипломатическую миссию: возвращение книг Тартусской университетской библиотеки из Воронежа, куда они были эвакуированы во время I-ой мировой войны. Задание Фасмер выполнил превосходно. И, так сказать, сверх программы, привез в Тарту свою брошенную два года назад в Саратове личную библиотеку.

В 1921 году профессор Фасмер занял кафедру славистики в Лейпцигском университете и приступил к фундаментальному труду: “Исследования по расселению древних славян”. В первой части  – “Иранцы на южнорусских землях” – он рассматривал топонимы юга Украины. Фасмер показал, что названия больших рек – Дон, Днепр, Днестр – и множества маленьких речушек, а также другие географические имена имеют иранскую (или, как иногда говорят, персидскую) основу. Значит, когда-то эти земли заселяли племена, говорившие на одном из персидских наречий? И действительно, Фасмер нашел в древнеперсидском языке скифские и сарматские следы… Другие исследования позволили ему утверждать, что в названиях таких городов, как Лейпциг, Дрезден, Хемниц, Глогау, Бреслау (ныне Вроцлав), Бунцлау, Коттбус, Баутцен, Гёрлиц, Росток, Шверин и многих иных видна славянская основа. Современные немецкие лингвисты, используя этимологическую методологию Фасмера, выводят слово “Берлин” из старославянского “брл” – болото, топь.

В Лейпциге под его редакцией издательство Гаррассовича выпустило первый номер “Журнала славянской филологии”: восстановились традиции основанного в 1876 году и закрывшегося с началом I-ой мировой войны “Архива славянской филологии”.

 

Без портрета Гитлера!

На страницах фасмеровского журнала выступали слависты Франции, Англии, Югославии, Чехословакии и, конечно же, СССР. После прихода гитлеровцев к власти журнал не закрыли, но многие имена иностранных авторов из него исчезли: евреям в “арийскую науку” путь был заказан. Вместо них стали выступать на страницах журнала какие-то никому не ведомые новички,- впрочем, судя по статьям, талантливые. И только спустя много лет стало известно, что Фасмер печатал под этими фамилиями изгнанных ”неарийцев”.

(Забегая вперед, скажем, что чашу терпения Фасмера переполнили не нацисты, а полученный в 1949 году издательством приказ советских оккупационных властей: в десятидневный срок представить постатейный план журнала на ближайшие пять месяцев. Фасмер заявил, что такое “планирование” ни к чему не приведет, кроме падения научного уровня журнала, что он, Фасмер, отказывается от дальнейшего печатания в Лейпциге, – и перевел журнал в издательство Винтера в Гейдельберге.)

С 1925 года Фасмер жил в Берлине, занимал кафедру славянской филологии Университета Фридриха-Вильгельма, был членом Саксонской и Прусской Академий наук. Огромный научный престиж и незаурядная дипломатичность позволяли ему держаться вдали от политики. Он не вступил в нацистскую партию, в его кабинете не было портрета Гитлера. Одно это требовало в то время немалой храбрости.

Но Фасмер совершал и другие не менее храбрые поступки. После захвата нацистами Польши он сумел вызволить из концлагеря Заксенхаузен нескольких польских ученых. Получив от французского слависта Бориса Унбегауна открытку с обратным адресом “Концентрационный лагерь Бухенвальд”, Фасмер не только сумел добиться его освобождения, но и зачислил сотрудником к себе на кафедру, так что Унбегаун благополучно дожил до конца войны и вернулся во Францию.

 

Фамилии свидетельствуют

Берлинская кафедра славянской филологии, старейшая в Германии, вела свою историю с начале сороковых годов XIX века, когда она была основана по повелению короля Фридриха-Вильгельма IV. Одно из первых исследований Фасмера, предпринятых на новом месте, касалось славянских следов в топонимах Бранденбурга, Мекленбурга и Гольштейна.

Изучая топонимику северных областей Германии, он задался вопросом: почему язык германского племени бургундов, которые там когда-то обитали, не оставил никаких следов в языке западных славян – поляков и кашубов?

Ведь в латинских книгах сообщалось, что бургунды в 4-м веке н.э. ушли из этих мест куда-то на юг. Если это так, предположил Фасмер, то кусочки типа “баргенд”, “барганд”, “баргунд” должны остаться в каких-нибудь западнославянских географических наименованиях. Но ни одного такого рода топонима найти не удавалось. Провал гипотезы, сомнительная достоверность древних рукописей?

Фасмер считал, что он просто не нашел верного источника информации. Через несколько лет в адресной книге Берлина он случайно увидел фамилию: Баргенда – и все сразу встало на свои места: искать нужно не географические названия, а фамилии!

И верно, в этой и других адресных книгах германских городов отыскались фамилии Баргенде, Баргинда, Баргандер, Бергандер, Баргунде, Барганьски и другие – всего около ста сорока. Фасмер списался с ними, попросил ответить, откуда они родом. Оказалось, что они происходили из Нижней Силезии, Задней Померании, Познани и других мест, где проживали поляки и кашубы. Нанесенные на карту, фамилии показали путь, по которой бургунды ушли на юг Европы. Сведения античных авторов обрели весомое подтверждение.

В конце тридцатых годов Фасмер начал труд всей своей жизни – этимологический словарь русского языка, сегодня считающийся фундаментальным. Важную роль в решении приступить к этой бесконечной работе сыграли две книги: “Этимологический словарь русского языка” заслуженного преподавателя 4-й Московской гимназии Александра Григорьевича Преображенского (издание началось в 1910 году, было доведено до статьи “Сулея”, но мировая война, а потом Октябрьский переворот все остановили,– только через сорок пять лет вышло в Москве окончание труда Преображенского…) и “Славянский этимологический словарь” Э. Бернекера. А в тот год, когда началось вторжение нацистов в СССР, “Труды Прусской Академии наук” напечатали работу “Славяне в Греции”: Фасмер указывал на славянское происхождение некоторых топонимов южных регионов этой страны, “к большому неудовольствию греков, которые никак не хотели с этим примириться”,– вспоминал его ученик Герберт Бройер.

 

Бомба упала совсем близко

… Бомбардировки Берлина в 1943 году усилились. Фасмеру казалось, что на окраине больше безопасности, чем в центре. Он перевез к себе домой весь словарный архив и кафедральную библиотеку. Но 30 января 1944 года стало роковой датой. Подвал, где Фасмер и его жена пережидали воздушные тревоги, вздрогнул от близкого взрыва бомбы. Когда они выбрались наружу, повсюду на земле валялись книги и листы бумаги, а дом пылал. Библиотека, вывезенная Фасмером из Саратова, все накопленные к тому времени материалы к словарю…

Два дня спустя он пришел в свой кафедральный кабинет, сел к столу, положил перед собой лист бумаги и принялся писать. Восстанавливать Словарь. Как всегда, неустанно и невозмутимо. Не обращая внимания на хаос, постепенно воцарявшийся в городе, к которому двигался с востока конец войны.

Конец войны наступил. Всю Германия и Берлин союзники-победители разделили на зоны оккупации. В советской зоне устанавливались советские порядки: из здания Прусской Академии наук была вывезена и никогда больше не вернулась картотека с полумиллионом имен — названиями русских городов, селений, местностей, рек и озер. Архив, который Фасмер составлял с 1930 года…

На потерю архива, уже второго по счету, Фасмер ответил через несколько лет в присущем ему стиле: предпринял в Восточноевропейском Институте издание пятитомного “Словаря русских гидронимов” – названий рек, озер и других водоемов, а вместе с сотрудниками  Академии наук и литературы в Майнце начал составлять десятитомную “Книгу русских географических имен”,— оба эти труда увидели свет уже после его кончины.

В разбомбленном, холодном Берлине невообразимо странно выглядел этот человек, выписывавший слова из чудом сохранившихся книг безлюдных библиотек… Несмотря на тяжелое время, Фасмер был, как обычно, строго одет в пиджачную тройку – зимой темную, летом светлую. Карманные часы на золотой цепочке делали его облик еще более старомодным. Неизменными атрибутами высокой, выше метра восемьдесят, фигуры были пальто и шляпа. И если Фасмера без пальто еще можно было увидеть на улице в сильную жару, то без шляпы – никогда. Он вежливо снимал ее, увидя знакомую женщину, пусть эта женщина была лишь студенткой первого семестра, а если ему с ней было по пути, – шел со шляпой в руке и открывал перед спутницей входную дверь…

Осенью 1947 года Фасмер выехал в Швецию — работать приглашенным профессором в Стокгольмском университете. Ему было уже за шестьдесят. Он чувствовал, что если сейчас же не остановится, не перестанет пополнять и улучшать словарь, окончить труд ему вряд ли удастся. В 1950 году, вернувшись в Западный Берлин как профессор Свободного университета, он отдал готовую рукопись первого выпуска (словарь печатался отдельными небольшими по объему частями) в Гейдельбергское издательство Винтера.

Двадцать седьмой, последний выпуск Фасмер отредактировал восемь лет спустя: “Миг вожделенный настал, закончен мой труд многолетний…”

В послесловии к словарю он сожалел, что не смог использовать результаты этимологических изысканий последних лет: “полная обработка новейшей литературы задержала бы завершение работы и, учитывая мой возраст, могла поставить под сомнение благополучное ее окончание”… Судьба отпустила ему еще четыре года.

 

Русский словарь в переводе с немецкого

В сталинскую эпоху сотрудник Свободного университета Макс Фасмер был у властей СССР на плохом счету. Категорически отрицалось его утверждение, принятое сейчас всеми серьезными этимологами, что слово “Русь” имеет финскую основу, ибо “рутси” – старинное название шведов в скандинавских языках, название, перешедшее на варягов (викингов).

Только в конце 50-годов, с наступлением “оттепели”, Фасмер был приглашен в Москву на VI Международный конгресс славистов. Именнно на этом конгрессе советские слависты предложили перевести его словарь на русский язык, поскольку составление подобного словаря в СССР тогда не планировалось.

Умер Фасмер зимой 1962 года в Западном Берлине. Два года спустя в книжных магазинах Москвы лег на прилавки первый том его словаря в переводе на русский. Круг замкнулся.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *