Конверт

Если в глубокой старости мы до мельчайших подробностей вспоминаем наше детство, значит, наш жизненный круг совершил свой полный оборот.

Начну свой рассказ самого начала. Родился я в мае двадцать второго года. Мама работала на бондарном заводе, а папа был механиком на судне. Рос как и многие мальчишки тридцатых годов — учился в школе, был пионером, клеил фанерные планеры, играл в чапаевцев. Многие ребята с нашего двора на лето уезжали из города в к родственникам или в пионерские лагеря. Мне не везло. К нам на лето тетка привозила из деревни бабушку. Она была старенькая, да к тому же плохо видела. Мне каждое лето приходилось ухаживать за ней.
В один из дождливых летних дней я сидел дома. Бабушка, накинув на себя мамину кофту, тихо дремала в кресле. У порога сидел старый одноглазый кот Жафрей и вылизывал свой мокрый хвост. Я взобравшись на широкий подоконник, смотрел в окно, как капли дождя наполняют ведро, оставленное кем-то на улице. Мне было скучно. Недели две назад я решил написать письмо своим друзьям и по моей просьбе мама купила мне почтовый конверт. В тот день, вспомнив о нем я залез на буфет и достал его с полки. Спустившись, стал с большим интересом его рассматривать. На одной стороне были строчки куда, кому, от кого и откуда, на обратной был нарисован трактор и какой-то завод с трубами. До этого я писем не писал. Я сел на стул и стал думать, кому же написать письмо? Некоторые из друзей оставили мне свои летние адреса. Борька, уехавший в Подмосковье к бабке, и Колька, который с матерью на лето подался к тетке в Урюпинск. Может быть, Марату в пионерский лагерь? Но скоро заканчивается первая смена и он сам приедет. А если Вальке, который уехал с родителями в Пятигорск? Но, к сожалению, я не знаю его адрес. И тут я решил написать самому себе. А что? Получу письмо через неделю, а может, и, поболее. Вот радости-то будет. …
Сев за стол, я выдрал из тетради лист, придвинул к себе чернила. Так, о чем же мне написать? Ну, начнем так. «Здравствуй мой друг Саня». Не много подумав, я зачеркнул два слова «мой друг». Как это так я сам себе и друг? Как твои дела? Мои дела как сажа бела. Сижу дома с бабкой. Скоро придет с работы мама. Папа на пароходе ходит по Волге. На улице идет дождь. Какая погода у тебя?
В это время за окном на улице что громыхнуло. Я соскочил со стула и подбежал к окну. Во дворе дома через ведро спотыкнулся и упал в лужу сосед дядя Витя. Наверно, сегодня получка. Ох, и отгребет он сегодня от жены своей по полной, — подумал я. Вернувшись к столу и окунув ручку в чернильницу, я задумался. Что же еще такого написать? В это время на остром кончике пера собралась капля, которая лениво упала круглой кляксой на белый лист. Я тут же пририсовал к ней ручки, ножки и подписал «тебе от меня на память». Все, мне уже расхотелось писать, да и к тому же уже закончился дождь. Потом, правда, дописал «Пиши не забывай. Привет Кольке, Борьке, Вальке и Марату». В конце поставил дату. Я подул на лист, свернул его вдвое и вложил в конверт. Смочив языком сладковатый клей, запечатал конверт, проведя пару раз ладонью по нему для надежности. Однажды я видел, так делала мать, когда писала письмо своему брату.
Наш дом находился на углу двух улиц, и обычно адрес дома указывался через дробь, поэтому адрес получателя написал тот, что выходил на канал, а отправителя второй, указанный на парадном входе. Отправителем стал Холкин Саша, а получателем Холкин Александр Николаевич. Я еще раз глянул на письмо. Прямо как настоящее!
Сунув босые ноги в калоши, я вышел на улицу. Дождь уже закончился, и летнее солнце жарило своими лучами мокрые листья на деревьях, крыши домов, лужи. Добежав до почтового ящика, я достал конверт. Приподнявшись на цыпочки, осторожно приоткрыл рукой шторку ящика. Мне хотелось взглянуть, что там внутри. Но, к сожалению, он был настолько высок, что не смог этого сделать. Тогда я просунул конверт в щель. Подождав немного, подтолкнул конверт рукой, и тот с едва уловимым шелестом упал в темную пустоту, на самое дно почтового ящика.
Постояв не слишком долго, я, хлопая калошами, которые были на пару размеров больше, помчался домой.
Вскоре с работы вернулась мама. Еще с порога я сообщил ей о том, что сам себе послал письмо. Мама потрепала рукой мои кудри и сказала, что я уже стал совсем взрослый.
Прошло несколько дней. Однажды, увидев почтальона, я подбежал к нему и спросил, нет ли мне письма. Почтальон, порывшись в сумке, ответил, что пока нет. Так прошло еще два дня. Письмо все не приходило. Однажды я спросил почтальона, были ли случаи когда письмо не доходило. Он сказала, что все письма доходят, и мое придет. Надо только ждать. Я каждое утро смотрел наш почтовый ящик. Но он был пуст. Прошел июнь. Из пионерского лагеря вернулся Марат. Потом приехал друг Колька, от бабки вернулся Борька. Мы целыми днями бегали по городу, купались на Волге, грелись на песке, ловили рыбу. О письме я вспоминал все реже. В конце августа вернулся с матерью Валька, и мы все вместе первого сентября пошли в школу. Вскоре задули холодные ветра. Из навигации вернулся отец. О письме я уже не вспоминал. Так летели годы. Я окончил школу и пошел учиться на инженера.
Война расколола не только мою судьбу на «до» и «после». Меня и моих друзей призвали на фронт. Май сорок пятого я встретил в Праге в звании капитана, где, впрочем, и остался после войны при комендатуре. Потом отправили служить в Германию. Там познакомился с одной немкой. Не буду рассказывать все перипетии своей судьбы, только скажу, что живу сейчас в Германии. Жена моя умерла, дочь уехала жить в Израиль. Я живу в доме престарелых, что находится в одном немецком городке. Из русских я тут один. За многие годы мой акцент исчез и поэтому мало кто знает, что я из Союза. Да и моя фамилия претерпела не большое изменение. Ее произносят на немецкий манер, с мягким знаком — «Холькин».
Здесь же коротают свой век и солдаты вермахта. Они о войне рассказывают неохотно, да и я не афиширую свое героическое прошлое. Раньше очень часто к нам приезжал военный оркестр из числа группы советских войск в Германии. Они играли в парке фокстроты, вальсы. Немцы любят это слушать. Особенно советские военные марши. Многие слушали советские песни и плакали. В такие моменты слезы были и на моих глазах. Каждый из нас вспоминал свое. Так шли годы.
Два дня назад в дверь моей комнаты постучали.
— Да, войдите! -произнес я.
В комнату вошла сиделка фрау Марта и человек в сером плаще и черной шляпе.
-Господин Холькин?
— Да, это я.
— Гер Шульц! — представился незнакомец.
— Господин Холькин, позвольте спросить, у Вас есть родственники в Советском Союзе?
В это время фрау Марта вышла, оставив нас с незнакомцем наедине.
Я развернул незнакомцу стул и предложил присесть. Не дождавшись моего ответа, гость продолжил
— Я Вас не задержу. У меня одно важное поручение.
Незнакомец поставил на стул свой портфель и достал что-то из него.
— Господин Холькин, мне просили это передать лично Вам.
Он протянул мне что-то в руке. Подойдя поближе, я увидел, что это какой-то почтовый конверт. Я взял его и положил на стол. Незнакомец закрыл портфель, попрощавшись, вышел из комнаты.
Я достал из шкафа очки, подошел к столу, сел и пододвинул к себе принесенный конверт.
Этого не может быть. Это просто невозможно. Нет, видимо кто-то пытается меня разыграть, подумал я. Передо мной настоле лежит конверт с письмом, которое я отправил сам себе восьмилетним мальчиком, почти шестьдесят пять лет назад, за тысячи километров отсюда. Мои руки дрожали. Буквы в строчках плыли.
— Фрау Марта! — крикнул я
Через некоторое время в комнату вошла сиделка.
— Господин Холькин, что случилось?
— Фрау Марта, могу ли я попросить прочитать адрес на конверте.
Сиделка взяла конверт, повертев его в руках, вновь положила его на стол.
— Господин Холькин, здесь написано на русском языке, по всей вероятности, письмо из Союза.
— Откройте его пожалуйста.
— Мне нужен нож для вскрытия конвертов, я сейчас его принесу.
— Нет, постойте, Фрау Марта, спасибо, не надо. Я сам его открою.
— Если что-нибудь будет нужно, я коридоре, хорошего вечера, господин Холькин.
Я взял письмо в руки. На одной стороне были строчки куда, кому, от кого и откуда, на обратной был нарисован трактор и какой-то завод с трубами. Весь конверт был усыпан штампами. Я включил настольную лампу и пододвинул ее ближе к себе. Мне показалось, что письмо обошло весь мир. Ах, вот он, астраханский штемпель. На конверте были едва различимы буквы и цифры. «астр..» — далее не читаемо и первые пять цифр «14061…», остальные размыты. Да, это тот самый день четырнадцатое июня тридцатого года. Я, восьмилетний мальчишка, в дождливый летний день сидел дома и сам себе писал это письмо. Я поднес конверт ближе к лампе, будто пытаясь просветить его. Внутри лежал лист, а в одном месте высвечивает темное пятно. Да, это конечно же та самая клякса. Я взял бритву и стал аккуратно вскрывать конверт. Еще немного, и…
Раскрыв конверт, я поднес его к своему лицу и стал вдыхать запах. Мне показалось, что он пахнет нашей квартирой, той самой, в которой прошло все мое детство. У каждого из нас есть свой запах квартиры из детства, который мы бережно храним в своем сердце. Я осторожно вытащил лист сложенный вдвое, лист из моей школьной тетради и развернул его.
«Здравствуй, мой друг Саня». Два слова в этом предложении были зачеркнуты. Тогда мне казалось это смешным. А теперь… Саня — мой друг, мой единственный друг. Саня — это то, что связывает меня с моим прошлым. Саня — это все то, что осталось у меня в этой жизни.
«Как твои дела? Мои дела как сажа бела». Какие могут быть у меня дела? Доживаю свой век на чужой земле. Тут я себя поймал на мысли, что разговариваю с письмом. Нет, не письмом, а с Саней, восьмилетним мальчиком, в синих шортах и белой панамке. «Сижу дома с бабкой. Скоро придет с работы мама». Тут я вспомнил маму. Она умерла в сорок девятом. Я тогда не приехал на ее похороны. Прости меня мама за это. «Папа на пароходе ходит по Волге». Отец погиб в сорок втором. Был механиком на судне, вывозил раненых. Погиб при авианалете.
«На улице идет дождь». Да, я помню это дождь. Лил как из ведра, а потом вмиг прекратился, и вновь засияло яркое южное солнце. Я любил запах после дождя. Запах сырой земли, свежести, зеленой листвы. Нигде больше в мире я не встречал этот запах из детства. «Какая погода у тебя?» У меня? — спросил я сам себя. Тут прохладно, осень за моим окном. Моросит мелкий дождь. На улицу последнее время не выхожу. Боюсь простудиться.
«Пиши, не забывай. Привет Кольке, Борьке, Вальке и Марату». Где вы теперь, мои друзья? Живы ли или забрала вас война проклятая? Я вспомнил, как бегали на Волгу, купались, ловили рыбу, а потом запекали ее в углях. Гоняли футбол до самой ночи. Боже, подумал я, ну почему ты, Саня, так мало написал. Сейчас твои пару строк для меня дороже всего на свете. Тогда тебе было невдомек, как будут они дороги для тебя же самого. Я перечитывал вновь и вновь эти строчки, обводя рукой каждое слово, каждую коряво написанную букву. Ах, если бы я тогда знал, что так выйдет.
Буквы и строчки плыли. Радость переходила в грусть, печаль. Воспоминания словно реквием по далекому прошлому звучали в каждой клетке моей души. Прошлому, которое казалось находиться за сотни миллионов километров, прошлому, которое, казалось, было просто не со мной, а с другим незнакомым мне человеком. И только этот конверт, и это письмо связывает меня с ним невидимой нитью, настолько тонкой и хрупкой, что за нее нельзя ухватиться, притянуть к себе ближе.
А вот и клякса. Я помню, как капля чернил упала на лист, а потом я пририсовал ножки и ручки. Я провел руками по письму и закрыл глаза. Мне на миг показалось, что я вновь в своей астраханской квартире. В кресле храпит бабушка. За окном лучи солнца пробиваются сквозь мокрую от дождя листву деревьев. На пороге сидит кот Жафрей и вылизывает свой промокший хвост. Вот открывается дверь и в комнату входит мама. Я срываюсь с места и бегу ее встречать. Радостно рассказываю про письмо, а она нежно потрепала мою шевелюру и сказала, что я стал совсем взрослый. Потом она взяла меня за руку и открыла входную дверь. Неожиданно в комнату с улицы ворвался яркий белый свет. Он сильно ослепил меня и я прикрыл ладонью глаза. Свет густым туманом заполнил всю нашу квартиру. Мама посмотрела на меня и произнесла,- пойдем со мной, не бойся,- и шагнула в свет. Я обернулся. Позади осталась комната, стол, окно на улицу, кот Жафрей и бабушка, сидящая в кресле, тихо похрапывающая в тишине. Я снова посмотрел на маму. Ее рука нежно держала мою детскую ладонь. Она мне улыбнулась нежно, мягко. Улыбнулась так, как может делать только мама. Да, мама, я иду к тебе! — произнёс я и сделал шаг.