Мини галактика (1980 год) Весна в этом году была дружной. Первого апреля прилетели скворцы. Они звонко пели и будили звонким пением сонное утро. И вода чуть подёрнутая утренним ледком, отвечала пению, звоном ручьёв.
К полудню воды прибавилось. И сточная канава до краёв наполнилась водою.
Я, взяв лопату, устремился на помощь воде. Прокопанные мною канавки весело зазвенели ручейками, дополняя весёлый ритм весеннего дня. Даже хлюпанье, по грязи, моих сапог дополняло общую гамму. Я как озорник сражался с мини стихией вонзая лопату в залежавшийся снег, рвал его, откидывал давая пути воде. И вода благодарно мурлыкала поднимая моё настроение.
Так я добрался до самой улицы. Наша канава уже успела залить всю мостовую. Не спеша по огромной луже мостовой проплывали трамваи. Машины хлюпая шинами по воде, обдавали прохожих фейерверком брызг, получая в замен не менее сочный фейерверк крепких выражений.
Но, кто тут виноват!? У шофёра время ограничено: давай ездки — выполняй план. А тут ещё паводки. Да улица весной это коктейль из грязи со льдом, некому за ней смотреть. Сливная канализация льдом забита и улица от этого река с асфальтовым дном.
Улица имеет печальный вид. Не раз обращались жильцы за помощью в газету, но каждую весну одно и тоже. Следы давних земельных работ остаются на лицо: пробитый асфальт изобилует сюрпризными рытвинами. Того гляди нырнёшь ногой или приземлишься на мягкое место, в мокрую лужу. Да нужное дело газ в квартире, но от бесхозяйственности новенький асфальт превратился в непролазную грязь. И пока пройдёшь к остановке, настроение отсыреет.
До остановки трамвая «рукой подать». Зато вода, которая заводнила улицу, создавала ощутимую преграду.
Кое-как добравшись до остановки, единственного сухого места, я уставился на трамвай плывший в канаве улицы, напоминавшей, что где там есть рельсы.
Транспорт в такие дни ходит плохо и я «спокойно» ждал, когда трамвай доплывет. Сев в него я слышал, как вода булькала под днищем трамвая, давая повод к размышлению.
Вот трамвай, миновав обширное море улицы «Грековской», вышел колёсами на поверхность, и бодро набрал скорость.
Насилу протолкавшись к выходу, давка, матюги, грубость это постоянные пассажиры часа пик, я вышел у вокзала.
Приходишь на роботу раздражённым: брюки забрызганы грязью. Я уже не говорю о сапогах, которые узнать нельзя. Ругаешься со всеми.
Сосед невольно делает мне замечание: — Ты что с левой ноги встал?
— Нет, в левый сапог с утра водички почерпнул. Теперь буду, целый день, в нём чавкать. Вот приятно!
И вспоминая вчерашний рабочий день, я невольно смотрю на прохожих, которые шарахаются от грузовиков, спешат куда-то, перемешивая грязь и обходя большие «сюрпризные» лужи.
Заблудила! Так и есть заблудила — услышал я за спиной голос старушки.
— Послушай-ка мил человек, не скажешь, где тут базарчик, там то новый дом строится?
Я кивнул головой и указал ей на новостройку. Старушка, чавкая по грязи кирзовыми сапогами пошла в строну новостройки. Минут через пятнадцать старушка вернулась.
— Бабушка — спросил я — вы что, не нашли, что искали?
— Что сынок а? Не расслышала я что говоришь.
От трезвонящих трамваев, от хлюпанья кисельной грязи и рёва машин в ушах стоял сплошной гул. Я достал карандаш и кусок бумаги, и старушка написала, что живёт она в Почтовом переулке.
— Там клуб — повторяла она. Мне бы только выйти на ту улицу, я бы сама нашла свой дом. Там знаете, есть магазины!
Тут я вспомнил, что магазины и клуб, есть за железнодорожной линией на самом краю города.
И я повёл старушку к железнодорожному переезду. Миновав станцию «6 километр»
И пройдя сквозь туннели, проложенные под железнодорожной насыпью, мы подошли к одиноко стоящему ларьку.
Увидев магазин, старушка радостно закивала головой. И сказала: «Там дальше клуб».
Я мотнул головой в знак согласия. И сознание того, что старушка скоро будет дома обрадовало меня. Вот показалось двухэтажное здание клуба Коксохимического завода. И сам Коксохимический завод возвышался, как великан, окуривая цветастыми дымами здешние домики.
Теперь старушка шла увереннее. Но я решил проводить её до самого дома и посмотреть,
кто отпускает эту старуху одну.
Уже давно остался позади Коксохим. завод и лес в серой вечерней дымке вырисовался
впереди. Мы шли по крутому берегу речки чёрной от городских сточных вод. И порывы ветра обдавали нас густым, тяжёлым запахом.
Тем временем тропинка нырнула в лес и упёрлась в хатку. Я помог открыть калитку.
Двор был запущен.Тёмные отсыревшие доски, покрытые густым зелёно-бурым мхом — хата словно приподнялась на дыбы, зияла рёбрами дранки из под обвалившейся штукатурки. Я постучал пальцем в доисторическое оконце. Но услышал голос старушки: «Не стучи, там никого нет!» Старушка достала ключ. Отперла дверь и промолвила: «Заходи милый!» — я и зашёл. Пахло сыростью, мокрой штукатуркой. Чиркнула спичка. Керосиновая лампа осветила комнату. Тусклый свет освещал прогнутые потолочные балки, перекошенный пол, жалкую утварь.
Старушка скинула сапоги и присела на кровать, предложив мне сесть на единственный стул у стола. Я присел и представил себе, как может она жить здесь. Я встал, подошёл к
печке. Печка была аккуратно обмазана. Я вышел, насобирал хвороста и скоро в печке потрескивал огонь. «Спасибо сынок за старания твои. Может, хочешь чаю уважь меня достань чашки с буфета. Я открыл старомодный пузатый буфет и когда брал чашки, увидел открытку, на обратной стороне которой я прочёл адрес и подпись Паша. Поставив чашки
на стол я спросил, а кто этот Паша?
— Паша! — удивилась старуха. — Паша он далеко! Вон последний раз писал из Сибири.
Надо написать ему подумал я — может, родственник и я заучил адрес, повторив его про себя несколько раз.
Разлив себе и бабушке, закипевший в чайнике чай, я снова присел к столу.
Старушка поднялась и достала с другого отделения крынку прикрытую красной тряпицей. И развязав её, налила себе и мне чуть-чуть в чай. По комнате разлился нежный запах какого-то настоя.
Я попробовал чай. Чай был необыкновенного вкуса.
Я выпил чай и посмотрел на старушку. Бесконечный ряд морщин. Темные провалы глаз, но из глаз, как солнечный ветерок пробивался огонёк мудрой старческой души.
Я представил себе другой мир. Лес стрекотал и свистал разными голосами, за треском веток на опушку вынырнул лось. На дубе весело крутясь, запрыгали белки. Пробежал огромный кабан. И несколько огромных псов лая понеслись за ним.
— Ты что здесь делаешь? — окликнул меня всадник, спешившись с коня.
Я словно вышел из оцепенения… оглянулся, пытаясь понять, как очутился я здесь.
— А кто вы? — спросил я.
— Я лесник, вон мой дом.
Я увидел небольшой аккуратный домик, очень чем-то мне знакомый.
Лесник пригласил зайти к нему в гости.
Два огромных пса уже возвращались, весело обдав меня лаем. Цыц! Крикнул на них лесник и собаки, завиляв хвостом, побежали рядом с нами.
Вот ворота. Лесник вошёл в калитку открыл ворота, завёл коня и закричал: «Нюра! Принимай гостей! Вышла молодая женщина. Глаза её посмотрели на меня и обдали каким-то знакомым солнечным ветерком. Даже двор чисто убранный напоминал мне неуловимо что-то.
Во двор выбежали трое сорванцов мал-мала меньше и бросились к отцу, обнимая его за ноги. Он поднял меньшого на руки и мы всей кагалом ввалились в дом.
В доме пахло свежеиспечённым хлебом.
Ой, батюшки! — запричитала Нюра, — да на кого же вы похожи — пострелята этакие и ухватив детей потащила во двор, где стоял рукомойник, их умывать.
Нюра! Ну, накрывай на стол, гостя потчевать будем. Нюра умывшая детей, заторопилась
подавать на стол. Тем временем лесник говорил о зубрах, которых он видел сегодня в лесу. Что уже прилетели скворцы, знать весна будет ранняя.
Щи в тарелках постепенно таяли и Нюра уже, приготовила чашки для чая. И собрав тарелки и выпроводив детей гулять, поставила на стол кринку, покрытую красным лоскутком.
И в оставшиеся наши три чашки налила чуть-чуть из кринки. Запах исходящий от чая стал
до того приятным и знакомым, но где когда я его пил…
Я отпил глоток душистого чая и посмотрел на Нюру. Её глаза светились каким-то странным светом…
«Проходите, присаживайтесь!» — вывела меня из оцепенения пожилая женщина. Она напоила меня ароматным чаем.
Я посмотрел на женщину, её прикрывал чёрный платок, обрамлявший чуть покрытое морщинами лицо, на глазах застыли слёзы. На столе перед ней лежала похоронка.
В гражданскую — мужа схоронила. А в эту трёх сыновей. Голова её тяжело опустилась на руки. И тело вздрагивало от рыдания.
Теперь каждому путнику одинокая мать выплакивала своё горе.
«Ох, что это я разнюнилась! Поди, чай пора подавать». И женщина внесла кринку, покрытую красным.
Как будто целая вечность пронеслась и застыла перед моими глазами.
Я открыл глаза. Керосинка мерно коптила. Старушка сидела за столом, уткнувши голову в ладони.
Я встал. Старушка тоже подхватилась и сказала: «Иди-иди тебя уже пади дома заждались.
Я, попрощавшись, вышел, и зашагал домой, похрустывая ночным весенним ледком.
Улица была сонна и пустынна. Дома потухшими глазами окон смотрели в пустоту. Морозец легко пощипывал, за щёки унося дремоту. Восемнадцать дней я был в поездке. Работа есть работа!
Приехав, я выбрал время и отправился навестить старушку. Миновав станцию «6 км.» миновав клуб, я добрался до одиноко стоящей избушки…
Окна заколочены, калитка нараспашку, никого нет. Я вернулся к ближайшим домам. Мне ответили, что недавно старушку увёз какой-то парень, приехавший за ней из Сибири.
Пригодился таки адрес на открытке. Я шёл, вспоминая отправленное мною язвительное письмо адресату и представил какое впечатление оно произвело…
Припомнил я тот день, когда встретил старушку, её голос зазвенел у меня в ушах. И вдруг
неудержимая жажда вернуться заставила меня замедлить шаг…
Открытая калитка всё также жалобно поскрипывала под порывами ветра, двор был безжизненно пуст. На крыльце у двери стоял фанерный посылочный ящик. Я подумал, может
это посылка бабушке пришла, так верно пропадёт, и я нагнулся к ней, но крышка была не прибита и под ней, в ящике, стояла только кринка, прикрытая красным.
Я взял кринку и отнёс её домой.
Дома я принялся изучать содержание кринки. Признаться, я большой сластёна и варенье люблю до ужаса. А тут и вкус, и запах чудесный, я и занёс ложку в рот. Сквозь навалившуюся дремоту проскальзывали какие-то видения, потом всё исчезло.
Я проснулся с первыми лучами восходящего солнца. В голове было ясно, на душе было весело. Необычная радость охватила меня. Хотелось петь, сделать что-то хорошее удивительное. Хотелось сказать кому-то много хороших слов, чтобы радость разлилась рекою и заполнила этот мир.
Я выбежал на улицу. Весна наполнила душу через край. Дерёвья украсились бусами набухших почек, птицы устраивали номера художественной самодеятельности. Мир предстал, как огромный театр, как огромная картинная галерея, полная света и музыки.
Я вдыхал свежий весенний воздух и хотелось сей час же взяться за работу. Я вернулся в освещённый солнцем дом, на столе стояла кринка, покрытая красным. Значит: я сумел её вчера закрыть и завязать, но содержимое ложки растеклось по столу и превратилось в тонкую прозрачную плёнку.
Я отделил плёнку от клеёнки стола. И отрезал от неё кусочек. Решив использовать плёнку как изоляцию, я прищепил её с двух противоположных сторон зажимами щупов милливольтметра, чтобы померить её сопротивление. Стрелка отклонилась. И я чтобы лучше увидеть, что показывает прибор, понёс его с подключённой плёнкой к окну.
На моё удивление стрелка заплясала и зашкалила — прибор стоял на мегомметрах, так вёл себя прибор тогда, когда на нём было напряжение. И я переключился на милливольты.
Вдруг в форточку нашего окна впрыгнула наша киса и стрелка прибора заплясала интенсивней. Плёнка видит, подумал я. Я направил плёнку на экран телевизора, стрелка задёргалась относительно изменения изображения. А что будет, если подать на неё напряжение, подумал я и подсоединил плёнку зажимами к проводам от батарейки туда же, где был подсоединён прибор. И увидел на плёнке потолок с люстрой, потом окно, кошку в форточке, и новости по телевизору, которые я только, что показывал плёнке. Изображение было четким, как будто записывалось с выхода телевизора. Значит: она записала изображение — мелькнула мысль. А что если, укладываясь спать подложить кусочек плёнки под веко!!! Я так и сделал. И когда утром проснулся, подсоединил батарейку и взяв лупу стал рассматривать изображение на этом кусочке.
При просмотре, содержимое сна слаживалось из периодических кусочков, фиксируя точки быстрого сна, что помогло мне восстановить сон в памяти. Я спрятал кусочек номер один в тёмное место и снова через час подсоединил его. И снова просмотрел. Сон повторился уже
и при помощи моего сознания, он как бы полностью восстановился в памяти.
«Удачное начало у сегодняшнего утра!» — подумал я, глядя на часы. Пора!
Я переоделся и поехал на вокзал встречать жену, которая сегодня приезжала с поездки.
Благополучно добравшись до вокзала. Это огромное красивое здание: с колонами и двумя симметричными по краям угловыми башнями и с голосистыми часами в южной башне. Поднимаюсь по центральным ступенькам до колон, ставших во фронт перед главный входом.
Да хороши здания, построенные до 1960 года! Сколько в них достоинства. Приятно посмотреть на отделанные лепкой стены и скульптуры на фронтонах стен.
Вхожу в зал, как всегда многолюдный освещённый множеством окон. Огромные люстры отливают позолотой. Фрески на потолке. Не раз я бывал на нашем Харьковском вокзале, но всякий раз задираю голову, чтобы ещё раз оценить его убранство.
Репродуктор, сухо заскрипев, издал звук. Меня не удивило, когда диктор объявил, что скорый поезд №20 опаздывает на два часа. Я уже давно говорю: «Скорый на опоздание!»
И это в направлении Харьков — Москва, а на других направлениях ещё хуже.
Вот уже как несколько месяцев, как поезд Харьков — Владивосток на котором я езжу, опаздывает, то на двенадцать часов, то на сутки. А атмосфера в поезде при опоздании напряжённая, пассажиры недовольны, «грызут» проводников. А каково проводникам девятнадцать дней пути, туда и обратно, а ещё опоздание на сутки. Питаешься в дороге, чем попало, в ресторане дорого, да и готовят там отвратительно — «экономят», но хоть что-то можно съесть, а сейчас продукты в ресторане закончились и ресторан уже сутки закрыт.
На станциях далеко не уйдёшь от состава, опаздываем, в любую минуту могут отправить, а в киосках пряники всякая дребедень, даже хлеба не купишь. Хорошо, когда у кого-то есть запас. Ведь останавливают на станциях на минуту, а на перегонах стоим часами, там, среди степи ни домика, ни магазинов. Все злятся, все недовольны.
Пока я бродил, размышлял, объявили прибытие. Гурьбой толпа пропихивалась, сквозь двери на первую платформу. Сотрясая воздух надрывными гудками поезд медленно прибывал к перрону. Я увидел за окном дверей жену в форме и побежал, приветственно махая рукой. И она увидела меня, её лицо озарилось улыбкой.
Я преследовал дверь, пока поезд не остановился.
Открылась дверь Света протёрла поручни и я с удовольствием подал руку жене.
«Приветствую тебя на харьковской земле!» — улыбаясь, воскликнул я. Как рейс, как успехи!? «Как всегда!» — ответила Света.
Пассажиры постепенно выходили, освобождая вагон, толкая и таща баулы, чемоданы, рюкзаки.
Наконец мы входим в вагон. Это царство мусора — похоже, что тут ехало стадо свиней. Матрасы валяются, где как, объедки закинуты по углам, столы запачканы и заложены остатками снеди.
Вот и начинается работа. Проводник это уборщица и кочегар, и официант, и дюжий грузчик. Кто-то выдумал тяжёлые матрасы складывать на третью полку в плацкартном вагоне.
Я их еле-еле забрасываю наверх, ведь их же ни два, ни три, а пятьдесят четыре. А что делать хрупкой проводнице?
Груды мусора безжалостно пожирает печь. Здесь столько хлеба и колбасы и прочих продуктов, что хватило бы на день работы буфета, а ведь кто-то с пассажиров, у кого денег нет, ехал голодным. А хозяин вот этого куска вареного мяса, не удосужился предложить его соседу — выкинул в мусорный ящик.
Бутылки оставлены, стоят под каждым столиком. На каждую бутылку ситро приходится три бутылки водки. Ну, что ж бутылки у нас принимают. И я взвалив мешок бутылок, иду его сдавать. Нам хорошо и приемщику он вместо двенадцати копеек даёт восемь. И нам хватает денег покрыть недостачу: то ложечек не хватает, то подстаканников, то полотенец, то полку порезали, то зеркало в туалете разбили, а то еще что. Я мету вагон, жена моет туалеты, считает бельё, мешки завязывает. Я их вытаскиваю в тамбур. Наконец вагон чист.
Приходят приёмщики — дежурные из сменной бригады. Пересчитывают матрасы, одеяла
не унёс ли кто, а одеяло дорогое, уже не хватит денег с бутылок, значит: бери зайцев. И если у тебя денег нет, то и домой, скоро, не попадёшь. Ведь начнётся составление актов, как будто ты украл, а не пассажир и до вечера тебя будут таскать по всему РЭДу, а затем как бы по ошибке высчитают повторно с трёх получек, то есть в тройне. Вот так эта система,
как бы подталкивает проводника к нечистым делам.
Не малую роль в этом играет бригадир. Хочешь, не хочешь, а неси бригадиру куш, а то «загремишь под фанфары» на плохие вагоны, да на длинный рейс и будешь видеть свой дом с Владивостока.
А ревизоры так и норовят содрать с проводника. Есть зайцы, нет зайцев, а деньги гони и всё. Проводник это первое звено, на которого можно «бочки катить» и человек привыкает к своему скотскому положению, где деньги важнее всего.
А те, кто ищут правду, в резерве долго не работают, кто ушёл по своему желанию, по О.К. хотению, а кому помогли уйти по сфабрикованным на них фактам. Им просто жизни не давали, дабы намек всем проводникам был и неповадно было другим.
Ничего не поделаешь! Вековые традиции: где деньги, там человек раб денег. Да и кому охота быть не милым начальству? Вот сказано: по закону женщину с ребёнком до семи лет нельзя посылать в колхоз и в длительные командировки. А попробуй отстоять своё право! Так и не мила станешь. Так и было со Светой. Доказывала она доказывала, пока начальство не взялось за неё. Там, видите ли, есть такие, которые не оспаривают свои права и молча едут, куда прикажут. И Света стала белой вороной в бригаде. И что вы думаете! Не стало Свете жизни в той бригаде — взъелся на неё бригадир. Пришлось менять бригаду идти к чужим.
Смотрю я на жену и думаю. Глаза от бессонной ночи запали, щеки бледные. Жалко, а с другой стороны — Москву посмотрела. На какой другой работе можно увидеть столько городов за такое короткое время. Особенно за то время, когда мы ездили вместе на турпоезде.
Дома жена, после рейса, легла отдыхать.
А я облюбовал стол на кухне, где, вырезав полоску засвеченной фото бумаги, размером в 4 кадра диафильма и сложив её вдвое, и придавив листки, вырезал сквозное окошко в центре их, чуть меньше пленки, и вставив плёнку внутрь, между отверстий в листиках, при жав её ими, склеил края листиков. Затем вставил это приспособление в пазы рамки, для прокручивания диафильма. И вставил рамку в фильмоскоп, и пустил через плёнку свет, на уже имевшуюся заготовленную мною, и закреплённую на стене прямоугольную плёнку.
И выключил фильмоскоп. Затем, два противоположных края этой плёнки, прошил тонким, зачищенным от лака, проводком, и подсоединил к ним полюса батарейки.
И увидел, что изображение переписалось на этот большой кусок плёнки, но тоже также периодами. Выйдя, я засветил этот кусок на солнце.
И взяв часы, стал записывать время появления нужных моментов, пуская изображение на стену. Затем вновь повесил засвеченный кусок на стену и стал включать свет фильмоскопа в нужный момент, таким образом, я составил первый понятный, на мой взгляд, фильм. И вечером показал фильм жене, прилепив липкой лентой плёнку к экрану не включённого телевизора.
Засверкали звёзды, замелькали, янтарные, изумрудные планеты, на экране проносились знакомые миры, шёл захватывающий фантастический фильм.
— Какой чудесный фильм, но почему нет заставки, какая студия его сняла, нет титров с артистами?
— А ты знаешь, кто режиссер и постановщик этого фильма.
— Не знаю, но, наверное, талантливый человек.
— О, ты льстишь мне! Улыбаясь, заметил я.
— Опять ты начинаешь выдумывать!
— Да нет же! Это действительно мой фильм — вернее сон. Хочешь, я запишу твой сон и ты станешь режиссером своего сна-фильма!
Тем же вечером, перед сном, я положил ей под веко, на глаз кусочек плёнки, через время она привыкла к плёнке и уснула.
Утром меня разбудила Света. Она так привыкла к плёнке, что забыла про неё. Ей не терпелось, чтобы я, медным волоском подал плюсовое напряжение и снял плёнку с её глаза.
Я снял плёнку, подсоединил зажимами к батарейке, но, увы, вместо сна мы увидели путешествие жены на улицу в туалет, день был солнечный и слабое изображение сна исчезло. Это вызвало разочарование у жены. И она больше не захотела участвовать в моих экспериментах, что к лучшему.
Я понял, что для шпиона моё открытие будет в самый раз, ведь никому не видна эта плёнка приклеившаяся к глазу.
Но другая мысль, ведь не надо пытать человека, достаточно дав снотворное, приклеить плёнку к глазу и пусть спит дальше, и все его проделки будут на плёнке.
Да теперь надо мне всё держать в тайне!
***
Кончились дни отгулов. Опять работа. Света получила явку на Киев, а мне в другую сторону — в Новороссийск.
Скучно ездить без жены. Но всё время подмазывать, чтобы ездить вместе — денег не хватит, ведь совести у начальства нет.
Поезд уныло постукивал колёсами. Состав был не плох по оборудованию и время было достаточно, для размышлений, и моей работы. Я писал стихи, но мысль о том, как поживает Светлана не давали мне покоя. Если бы был рядом, я бы ей помог дежурить, таскал бы тяжёлые мешки с бельём и матрасы, помог бы закинуть на третью полку матрасы, защитил бы от приставучих пьяных пассажиров. Одно слово — муж рядом, отрезвляет их начитанные лица. Когда мы рядом и ей хорошо и мне спокойно.
Достал я фото и долго смотрел в любимые глаза.
Мерное покачивание поезда и степь за окном клонили ко сну. Что сегодня я увижу во сне?
Я приложил пленку к роговице глаза и она прилипла. Так как я хотел спать то, быстро привык к ней, опустил шторку окна и заснул.
Я увидел длинный проход плацкартного вагона, за окнами проплывала ночь. Пассажиры мирно спали под убаюкивающий стук колёс.
А вот и Света сидит, задумавшись, глядит в окно, проплывают огни, поезд тормозит, станция.
Света выходит на посадку.
Полутёмный перрон.
Спешат пассажиры в общий вагон.
Показались трое распоясавшихся парней.
— Девушка! Вы нас возьмёте!?
— Если у вас есть билеты, возьму.
— А мы и так сядем. Отталкивая проводницу, лезут напролом в вагон. Света кричит, не пуская их в вагон, но что может Света против троих пьяных жлобов?
Шум в тамбуре будит пассажиров, те недовольно бурчат, то никого не трогает, что в тамбуре происходит.
Еле вырвавшись, с окружения пьяных молодчиков, Света бежит за бригадиром.
Приходит бригадир, но непрошенные гости уже пошли гулять по вагонам.
Много остановок у «Малого Киева» спотыкается он у каждого столба. Электричества у нас хватает, а вот от Харькова до Конотопа линия не электрифицирована. Электрички не ходят.
И пассажирские поезда берут на себя роль электричек.
— «Ой, боже ты мой!» — причитает на весь вагон пожилая женщина — украли, так и есть украли, последнее унесли. Да что же это творится, до каких пор это будет? И в соседнем вагоне тоже кража. Так и есть — три пьяных богатыря обокрали, кого могли. На станции бегут за милицией, но след богатырей уже простыл…
«Электрик, вставай, у седьмого вагона погас свет!» — будит меня проводник.
Я снимаю плёнку, она размером с глаз, и кладу её в коробочку из под вазелина. Сую коробочку в карман брюк, так я спал не переодеваясь, беру ящик с инструментом и отправля- юсь на седьмой вагон. За работой незаметно рассвело. Генератор запущен. Проходит время и мы, подъезжаем к вокзалу.
Новороссийск встретил меня тёплым весенним утром. Здесь уже зелено, свежая зелень
радует глаз и украшает город.
У меня в распоряжении четыре часа. В Новороссийске я не впервые, здесь мы бывали с туристами. Я еду на «Малую землю» оттуда пешком, по берегу возвращаюсь в порт. Так и проходят четыре часа у весело играющего моря. Бухта полна судов. Тяжело дымят трубами Цементные заводы и дым цепляясь за вершины невысоких гор, висит в солнечных лучах.
Я зашёл в состав взял трубку и пошёл проверять как натянуты ремни на шкивах генераторов плацкартных вагонов и люфт карданов купейных вагонов. Обойдя состав, стал ждать отправления за одно и перекусил.
Бригадир объявил всем выйти на посадку.
Я пошёл на последний вагон проверить хвосты.
И вот поезд двинул в обратный путь.
Я проходя с хвоста проверил работу генераторов, записал их показания и вернулся на штаб в щитовую.
За окном бежал Краснодарский край, Поезд всё дальше и дальше удалялся от моря.
Ночь мимо окон пролетела. Харьков встречает нас. Я сдаю состав на Сортировке и отправляюсь на электричках на станцию Новосёловку, оттуда пешком домой.
Наконец я дома. Жена после бессонной ночи отдыхает. Всё в доме стараются быть тише и копошатся каждый в своих делах.
Моя голова тоже гудит от поездки, но я, чтобы не привлекать внимание отправляюсь в галерею, там у нас большие окна и масса солнца. Зато в дальнем углу солнца нет. Достаю
из коробочки плёнку, дай думаю, посмотрю, не терпится. Подсоединяю батарейку. И закрывая плёнку от света просмотрел её. Чудесно, я вижу лица «Богатырей».
Дай, думаю, зайду к Валентину у него есть фотоаппарат с чувствительной плёнкой. Меня встретил виляя хвостом Барс — так зовут чёрного кобеля немецкую овчарку соседа. Валентин, «Слава богу!» был дома, он гонял своих голубей, про которых очень любил рассказывать, я прослушал несколько таких рассказов и попросил у него на время фотоаппарат. Валентин не отказал.
И даже сказал: — «Приходи, если надо распечатаем».
Долго наверно я был у соседа, дома уже пахло жаркое, Света поднялась и готовила поесть всей нашей семье.
Я поцеловав жену, вылив по приказу её помойное ведро и привезя в бочке воду, удалился в галерею.
На улице уже темнело и свет мне не мешал. Я взял фильмоскоп сына, и приспособление
из фото бумаги, в которое я вставил плёнку №1, и закрепил это в рамку, для протаски-
вания диафильма. И включив фильмоскоп направил луч на стену и фотографировал прямо на белой стене изображения воров — «богатырей».
— Иди кушать! — позвала жена. «Сейчас!» Оставалось только отключить плёночку и спрятать в коробочку, и поставить фильмоскоп на шкаф, что я и сделал.
— Ну, иди кушать, тебя уже все ждут.
Поевши, все довольные занялись своими делами.
Я, взяв фотоаппарат, пошёл к Валентину. Валентин приготовил проявитель, закрепитель, включил, красный фонарь и фотоувеличитель, и некоторое время колдовал над фото бума-гой. И повесил фото просохнуть.
Это что за уроды у тебя там, на фотографиях спросил Валентин. Да так на работе сослу-живцы ответил я и от радости, что морды получились, пообещал купить ему новую плёнку.
Явившись домой, я выложил из кармана перед женой три фотографии и три негатива от-резанные мне на всякий случай Валентином.
— Послушай! Эти трое украли чемоданы у женщины из моего вагона. На лице Светы застыло изумление. Надо будет по станции «Смородино» отдать их дежурному милиционеру.
Радость заливала мой мозг. Значит: то, что я видел во сне настоящая правда. И я могу увидеть во сне любого человека, которого могу представить себе, мысль сама найдёт к нему дорогу.
— Да ты можешь стать суперсыщиком! — вышла с оцепенения жена.
— Нет, я думаю у моего открытия более широкий круг, вопросов. Ты помнишь тот первый фантастический фильм? Мне кажется, что и он правдив, и я могу во сне летать очень далеко. И это я хочу доказать на экспериментах.
Проспав ночь и отдохнув, мы утром смотрели телевизор.
— Кажется, начался очередной полёт в космос.
— Переключай! Может на том канале, что интересней.
— Не… тут что-то интересное. Не даром такое представительное начало: профессора, доктора наук. За столом перед нами сидел лауреат Ленинской премии, профессор, доктор технических наук Василий Николаевич Ещиров. Василий Николаевич говорил:
«Для реализации такой сложной задачи, как запуск аппарата к звёздам потребовалось объединение огромных научных сил и технических средств. Этот шаг к звёздам очень труден. Надо было не только создать новый корабль, который взбудоражил умы и сердца людей, но также в принципиально изменить ракетоноситель, способный сообщить кораблю достаточную скорость, чтобы достичь пространства ближайшей звезды.
Душой звёздного направления в нашем институте, есть Николай Васильевич Акширов». Николай Васильевич высокомерно улыбнулся.
Василий Николаевич продолжал: «Нашему институту было поручено разработать чертежи звёздного комплекса рассчитать детали станции, на которой на околоземной орбите соберут из таких же блоков звёздный модуль.
Это была кропотливая работа. Учёные и сотрудники института вместе со своими коллегами из других НИИ и КБ занимались всем: формировали идеи, проводили творческие разработки, участвовали в проектировании и создании элементов комплекса, испытывали их, доводили, и вводили в действие.
А когда всё было готово, некоторые сотрудники нашего института возглавили измерительные пункты и основные отделы центра управления.
Научно испытательной работой стал руководить Николай Васильевич Акширов.
Передаю ему слово».
«Хочу подчеркнуть особо, весьма существенное обстоятельство, которым я руководствовался. Организационно-научную структуру и техническое оснащение Межзвёздного комплекса следовало продумать так, чтобы в последствии, при решении новых задач, не менять их, а планомерно наращивать и развивать.
Сейчас с удовлетворением могу сказать, что эти цели были достигнуты. Это позволило нам в короткий срок успешно реализовать ряд весьма различных по сложности и назначению космических программ. (Он перевернул страницу и продолжал)
Правильность технических решений при создании не могла не сказаться положительно на экономической стороне дела».
(Я вышел в туалет, доклад продолжался. И когда я вернулся — услышал:)
«Летом прошлого года, на одном из совещаний, обсуждались проблемы связанные с со-
зданием перспективных ракетных систем. На котором выступал этот Абрам Соломонович Тналат.
В конце этого совещания я в осторожных выражениях дал понять, что имею некоторые соображения…
Таким образом, у меня ещё тогда созрел план нового в принципе межзвёздного космичес-кого аппарата. Свою космическую систему я назвал «Мини галактика».
Хочу подчеркнуть, мною было замечено, что в звёздных системах — галактиках имеют место точки сингулярности, весьма особые точки из которых в наше пространство наблюдается истечение звёздного газа обладающего огромной энергией.
Нам удалось в искусственных условиях получить критерии, при которых возникает сингулярность. Кроме того, нам удалось управлять этим процессом.
Теперь коротко о корабле, две точки сингулярности расположенные в подвижных сферах
находятся по краям корабля, сферы поворачиваясь, направляют поток, если точки выбрасывают вещество в разные стороны корабль стоит. Но стоит повернуть, чуть-чуть одну из сфер корабль начнёт двигаться и если поток газа направляется в одну сторону, корабль летит с максимальной скоростью. Это обусловлено тем, что раз полученная с затратой огромных усилий точка не отключается и вечно будет выбрасывать даровой газ.
Также такое расположение точек делает возможным израсходовать меньшее количество
Материалов на строительство корабля, который монтировался на орбите и каждая деталь корабля, доставленная с земли для монтажа, обходилась десятки тысяч рублей.
Монтаж корабля на орбите был обусловлен некоторыми причинами:
Первая причина: запуск такого массивного тела обусловлен затратой огромной энергии.
Второе: это повлияло бы на состояние атмосферы со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Третье. Отработавшие двигатели первой ступени должны были бы сгореть в атмосфере и за каждый, не сгоревший кусок, упавший на землю мы были бы в ответе.
Недавние испытания корабля отбросили все опасения сомневавшихся в успехе.
Испытания продемонстрировали высокое качество работы всех систем и служб корабля.
Вот вкратце то, что я хотел рассказать о новом корабле и подготовке его.
А сей час я передаю слово первому межзвёздному экипажу.
На экране появились лица космонавтов, они улыбались и передавали приветы своим близким оставшимся на земле. Всё шло по намеченному плану, корабль удалялся от земли
На орбиту вокруг нашего светила, где должен был разогнаться и светило выкинет его в пустоту.
— Да хороша игрушка! — сказал я. Но какая бы не была бы игрушка далеко на ней за человеческую жизнь не улететь. А я могу летать в космос, оставаясь на земле.
— Ах, ты мой дорогой фантазёр! — промолвила Света — откуда же ты возьмёшь денег на своё изобретение и сколько времени уйдёт на это хобби.
— Аппарат уже готов! — возразил я. Ты же видела фото негодяев, что спёрли чемоданы, ручаюсь, я также смогу увидеть любую звезду и всё что делается возле неё.
Так как они летят к ближайшей звезде «Проксиме» или альфа Центавра, а расстояние до неё 1, 32 парсека, то в путешествии они пробудут лет десять. А я завтра покажу тебе снимки планет у этой звезды.
Ночью как по заказу было ясно. Я вышел во двор. Ясное ночное небо сверкало мириадами звёзд.
Я нашёл созвездие «Волопаса» беря от большой медведицы в направлении двух последних звёзд ручки её ковша, затем нашёл созвездие «Девы» низко расположенное у горизонта, там где-то за горизонтом скрывается Центавр. Таким образом, внушая себе, я тщательно подготовил себя ко сну.
И сон был необычный. Я увидел наше солнце, нашу планетарную систему, как бы со стороны и звёзды моментально сместились, и я полетел от планете к планете у не
знакомой мне звезды. Наверно это Ригель Центавра. Одна из этих звёзд по свету и блеску напоминала солнце.
Да и планета занимавшая место земли по счёту была также голубая. А ближе: на экваторе раскалённый песок — пустыни, зато океаны у полюсов.
Вода, это вода!
Наверно наша старушка земля выглядела так в далёкой древности, а может, будет такой, мелькнула мысль. Вот у южного полюса островок. На острове хорошо, но пусто. У берега я заметил, плавали водоросли. И на берегу, они тоже лежали толстым слоем.
Это жизнь! Среди водорослей встречались странные существа похожие на больших мокриц. Выброшенные на берег они погибали под злыми лучами солнца. Наползла туча и буквально испепелила поверхность острова молниями.
— Папа можно к тебе заявил вошедший, проснувшийся сын, стоя на полу голыми ногами.
— Опять босиком! — крикнула проснувшаяся Света. Сколько раз тебе говорить, чтобы та-почки надевал, ты же кашляешь. Опять хочешь горчичников!? — наставляла Света, влезшего под одеяло Серёгу.
Спать больше не хотелось. Я посмотрел на жену, которая пыталась спать, но бегающие под веками глаза говорили, что она не спит. Сын же согревшись под крылом у жены, мерно посапывал.
— Слышь! Света! Я видел землю три миллиарда лет до нашей эры.
— Ну и каких драконов ты там видел?
— Да, нет там драконов, только водоросли жуки-мокрицы какие-то.
— Мать твоя мне говорила, что ты с детства таскал в карманах всякую живность, теперь она у тебя в голове.
— А хочешь посмотреть.
— Ну, дай ещё чуть-чуть полежать, успеем ещё.
— Да, но потом начнутся телепередачи — «Будильник» или ещё какие.
— Лучше смотреть что-нибудь интересное, чем твою выдумку.
— Да, но любая телепередача это выдумка режиссера, так давай посмотрим мою — схитрил я. — Ладно, я согласна уболтал. Продолжая лежать они уснули.
Я снял фильмоскоп с шкафа, снял плёнку с глаза и в приспособлении вставил её в рамку для протаскивания диафильма, быстро подсоединил батарейку, зашторил шторы, и стал пускать луч в установленные мною промежутки времени на стену, где повесил плёнку с экран телевизора знамя. Провозившись с час и закрепив пленку на экране телевизора, я разбудил жену и сына. И замкнул выключатель питания плёнки на экране.
Да сон был совершенно фантастический и цветной. Он прерывался разными видениями.
Но разрезать его и смонтировать, пока я не мог, слишком жгла лампа фильмоскопа, чтобы надолго оставлять плёнку под светом. Мигание этих слайдов жене надоело.
Один только я, как мне показалось, мог разобраться в последовательности этого сна.
Тогда я решил написать письмо профессору Ещирову. Письмо представляло настоящий труд и пришлось его отправлять бандеролью.
Тянулись долгие месяцы, но ответа не было.
Наконец пришёл стандартный ответ, скорее всего письмо не прочли, а выкинули в мусор.
В конце письма была дописка: «Вам надо писать не мне, а в журнал Научная фантастика!», но и там мне сказали: «У нас фантастику пишут все!» и в издании отказали.
***
Вот прошло десять лет. Фотографии звёздной экспедиции пылились у меня на полках.
Сообщения из газет точно соответствовали моим снам. Я видел каждый шаг экспедиции, во многом я мог бы им помочь, но не смог.
Я был рад её успешному возвращению.
Я написал письма всем космонавтам в надежде, что кто-нибудь из них это заинтересует.
Пришёл долгожданный ответ. Но он тоже оказался стандартным: мне сообщали, что повидаться с космонавтами желают все и добиваться таким методом встречи с кем-либо из них бессовестно и бесполезно.
Тогда я решил отправить фотографии начальнику экспедиции в расчёте на его трезвый ум. И вот наконец я жду гостей…
(Куб и ты — далеко до того, как войдут кубиты!) Приехал сам Ещиров. Он осмотрел все материалы и фото. Он потом много говорил, призывал мою гражданскую совесть и долг патриота.
Но я ему объяснил, что сам являюсь, как бы преемником, что главным открытием был случай сведший меня с бабой Нюрой или Анной Михайловной Бородавкиной, которая издавна собирала разнотравье и сумела приготовить этот удивительный настой.
Сложив материалы и фото в машину в машину, и забрав кринку, он долго тряс мою руку, уверял, что Родина меня не забудет. И вот я опять слышу позывные ТАСС. Опять знакомые лица. За столом комментатора дважды лауреат Ленинской премии, профессор, доктор технических наук Василий Николаевич Ещиров. говорил:
«Для реализации такой сложной задачи, как полёт мысли в пространстве потребовалось объединение огромных научных сил и технических средств. Этот шаг к звёздам очень труден. Надо было не только осуществить новый проект, который взбудоражил умы и сердца людей, но также создать принципиально новый принцип достижения звёзд.
Душой звёздного направления в нашем институте, есть Николай Васильевич Акширов». Николай Васильевич высокомерно улыбнулся».
Василий Николаевич продолжал: «Нашему институту было поручено создание комплекса межзвёздного наблюдения и установление его за более, интересными объектами.
Это была кропотливая работа. Учёные и сотрудники института вместе со своими коллегами из других НИИ и КБ занимались всем: формировали идеи, проводили творческие разработки, участвовали в проектировании и создании элементов комплекса, испытывали их, доводили, и вводили в действие.
А когда всё было готово, некоторые сотрудники нашего института возглавили измерительные пункты и основные отделы центра управления.
Научно испытательной работой стал руководить доктор технических наук Николай Васильевич Акширов. Передаю ему слово».
«Хочу подчеркнуть особо, весьма существенное обстоятельство, которым я руководствовался. Организационно-научную структуру и техническое оснащение Межзвёздного комплекса следовало продумать так, чтобы в последствии, при решении новых задач, не менять их, а планомерно наращивать и развивать.
Сейчас с удовлетворением могу сказать, что эти цели были достигнуты!
Это позволило нам в короткий срок успешно реализовать ряд, весьма различных, по сложности и назначению космических программ. (Он перевернул страницу и продолжал)
Правильность наших решений при создании не могла не сказаться положительно на экономической стороне дела». (Я вышел в туалет, доклад продолжался, как и прошлый раз я услышал его с этого места.)
«Летом прошлого года, на одном из совещаний, обсуждались проблемы связанные с созданием перспективных ракетных систем. На котором мы обсуждали работу этого Семён Абрамовича Тналата.
В конце этого совещания я в осторожных выражениях дал понять, что имею некоторые соображения…
Таким образом, у меня ещё тогда созрел план весьма нового в принципе проникновения в межзвёздное пространство — полёта мысли в космос. |
