Июнь 1992 года выдался полуумно-щедрым на густую, как придорожная пыль, невыносимую жару. Градусник, висевший за окном, не успевал остывать: ночь была безумно-коротка и суха, словно тополиный пух, готовый вспыхнуть под ударом звонкой фиолетовой молнии и сгореть в одно мгновение дотла. Какие-то неимоверные по окраске зарницы плавили выцветшее бездонное небо каждую ночь, но ни одна капля долгожданного дождя так и не коснулась с начала месяца истомившейся и пропахшей пересохшим сеном и горечью осыпавшегося зерна земли. Не успевали летние сумерки принять привычные темные очертания еще дрожащих в липком потном мареве предметов и строений и стать бархатной темнотой, как за окном светлело и над лесом показывалось ослепительное солнце. Новый длинный летний день ничем кроме температуры не отличался от предыдущего — плавящийся, как студень, асфальт, безоблачная даль над головой без малейшего дуновения умершего ветра. Создавалось впечатление, что время замерло в спиритическом оцепеняющем трансе, не вмешиваясь, а лишь наблюдая сонным прищуренным глазом со стороны за происходящим. Старухи молили пресвятую Деву Марию пролиться милосердным ливнем, а у колодцев начала пропадать вода, оставляя после себя мутный осадок, похожий скорее всего на теплые помои, чем на прохладную живительную влагу. И пошла гулять по деревням молва про появившегося в отселенных местах Хозяина, который словом своим за опустошение и загрязнение его владений перекрыл подземные реки и остановил тучи, требуя подношение даров и возвращение деревянного изваяния, стоящего в давно-забытые времена на высоком холме за обмельчавшей до неузнаваемости рекой. Разговоры еще долго кружили сухими опавшими листьями по притихшим дворам пока не произошла эта невыдуманная история… Молодой человек в темно синей полевой форме с двумя серебряными звездочками на погонах ловко выпрыгнул из остановившегося уазика и осмотрелся по сторонам. Раньше о таких районах отселения он только краем уха слышал и только отрывки целого, намеки, а теперь и сам попал нести службу по охране в такое место, закрытое от любопытных взглядов со всех сторон в полном смысле этого слова. Зона отселения встретила лейтенанта настороженно и тихо. Лишь только один раз каркнула громко одиноко сидящая на молодой березке, растрепанная и неухоженная ворона, да чей-то тяжелый взгляд толкнул легонько под левую лопатку, как будто попробовал на вкус гулкие удары сердца. Наваждение продолжалось ровно минуту по московскому времени, а потом растворилось в массе ненужных мелких хлопот и забылось, стерлось с памяти до следующего раза. Этот раз не заставил себя долго ждать. Уже на второй день, патрулируя на дряхленькой «Ниве» покинутые людьми хаты и подворки по маршруту номер два, объезжая по неровному кругу захламленный и полуразвалившийся механизаторский стан, привиделось как бы движение, неуловимо быстрое, захваченное тренированным боковым зрением. Ощущение, словно серая тень, промелькнула и скрылась за рядом стоящей деревянной постройкой. Он уже слышал, что в подобных местах люди порой видят необъяснимые образы и явления, ставя происходящее в вину большому количеству различных изотопов, щедро насытивших ни в чем не повинную белорусскую землю. Насытить то насытили, а как убрать радиационную грязь, период полураспада у которой более века, никто не знал, и решили по-быстрому людей из этих мест выселить и закрыть, объявив их зоной отчуждения с далековытекающими последствиями. Скорее мальчишечье любопытство, чем предчувствие какой-либо угрозы заставило молодого командира отряда особого назначения сначала сбросить газ и остановить ползущую, никуда не спешащую машину около здания сельской конторы. Осторожно ступая по заросшему высокой лебедой двору, обходя лежащие в траве различные, уже никому ненужные вещи, лейтенант направился к крыльцу деревянного дома, полностью утонувшему в разросшихся зарослях жасмина. Дверь была сорвана с петель вместе с замком и догнивала в стороне. Забор вокруг хаты тоже лет скорее всего пяток как обложили лютые продувные северные ветры, оставив двор без защиты и границ. Внутри жилых некогда комнат висел стойкий запах плесени и разрушения. В оконные проемы без рам заглядывала жгучая на толстых стеблях крапива. Правда листья ее почему-то по размеру походили скорее на листья мать-и-мачехи, а стебли не уступали по упругости настоящим бамбуковым зарослям. Вовсю среди этого ботанического странного изобилия шныряли невидимые птахи. Писк, пощелкивание и клекот доносились со всех сторон. Раньше здесь был образцовый порядок, но стоило человеку покинуть эти места, как природа взяла назад давно утерянное и с новой силой избавившись от внимания человека, начала вести дикую, никому не подчиняясь больше, жизнь. Нереальные размеры листьев и плодов, несуразно нелепая окраска цветущих деревьев и кустарников, аляповатые подтеки на серых крышах после прошедших кислотных осадков и ежегодная мутация всего движущего, летящего, ползущего, звенящего и плавающего, как аксиома, не требующая никаких доказательств, но не принимаемая обществом в следствии нежелания понимать происходящее, тем более что происходящее и без общественного резонанса продолжало себя превосходно интегрировать, не спрашивая разрешения и не задавая ненужных глупых вопросов обществу. За ошибки родителей всегда приходится платить внукам или правнукам — такова суровая правда жизни. Пыль, укрывшая вперемежку с мусором и птичьим пометом пол, на первый взгляд, да и на ощупь — прах, ступать по которому было как-то кощунственно по отношению к тем, кто здесь когда-то проживал. Он решил сделать шаг влево, но вдруг провалился почти по колено. Прогнившая за столько лет некогда крепкая доска превратилась в сплошную труху. От удивленного громкого вскрика что-то похожее на несуразно-большую белку рвануло от кирпичных печных развалин, пробежало наискосок по висящими клочьями мертвой кожи обоям и нарушив законы всемирного тяготения, процокав коготками по потолку, исчезло в зарослях непроходимой крапивы, оставив после себя сплошные вопросы, назойливо бубнящие в голове: «А были ли у непонятного зверька крылья и была ли это летучая мышь кажан? Но почему тогда размером с хорошую кошку?» Вытащив ногу из образовавшейся дыры в полу, он не спеша отдышался, часто вытирая тыльной стороной ладони лоб и глаза. — Товарищ лейтенант, вам по долгу службы не положено впадать в маразм. Несколько суток подряд работаете в жестком режиме, в невыносимой жаре. После всего этого и не такое еще почудится. Разговаривая вполголаса с самим собой, товарищ лейтенант вышел наружу через другое окно и оказался сразу в непроходимой лесной чаще. Продолжение следует Сергей Брандт, 14.06.2017 |