Ягуар

Мужчина вздохнул, и выключил компьютер. Уже час, как закончился рабочий день, все уже давно разошлись, и он, как всегда уходит последним. Взглянул на часы — семь вечера, пора идти. Встал, набросил пиджак, закрыл на ключ за собой дверь кабинета, и вышел в большой зал, освещенный сверху холодным, люминесцентным светом множества ламп. В нем стояли на земле и висели на подъемниках с десяток самых разных машин. Прямо перед ним, в компании корейцев, японцев, американцев и немцев гордо сверкал алой краской красавец «Ягуар». Он подошел к нему, открыл дверь и сел за руль.
Это был не автомобиль. Это было произведение искусства. Плод труда тысяч людей, знающих толк в своем деле, был безумно хорош. Хорошие автомобили вызывали у него чувство восхищения и восторга, а этот алый красавчик, был просто бесподобен. Он обожал хорошие машины, а ремонтировать их это было его хобби и работа. Ему нравилось возвращать к жизни этих железных коней, как настоящему реаниматологу, и это занимало основную часть его жизни.
Каждая машина, как он был уверен, имела свой нрав и характер, даже у двух одинаковых он был разный. На этот счет у него даже была своя теория, о которой, он правда, никому не рассказывал. За время эксплуатации автомобиля, как он считал, вокруг него возникает электромагнитное поле, часть которого со временем трансформируется в некое подобие ауры, как у человека. Машина из неодушевленного предмета постепенно превращается в одушевленный, начинает что-то понимать, воспринимать или нет хозяина, у нее начинает проявляться настроение, она может быть капризной, а может послушной, словом у нее появляется свое собственное эго, которое индивидуально, и каждая имеет свою судьбу.
Звали его Александр Дмитриевич, но все называли его просто Димыч. На этой СТО он работал уже не один год начальником участка, но все равно крутить гайки, и лазить по ямам в грязном комбинезоне, как его слесаря, желание у него не пропало.
Он включил аудиосистему и несколько минут слушал спокойную музыку, откинувшись в удобном кожаном кресле, прикрыв глаза. От того, что он оттягивает это, ему легче не будет, но и терпеть нет больше сил. Все, пора. У него еще впереди очень тяжелый, и он в этом не сомневался, вечер.
Покинув салон машины, еще раз осмотрел зал, подошел к выходу, нажал комбинацию цифр сигнализации, перезвонил на пульт охраны, выключил свет и закрыл за собой дверь. Как всегда, выйдя на улицу, обернулся: окна закрыты, над входом горит дежурная лампа, все нормально.
Подошел к старенькому «Ланосу» и остановился, разглядывая свое чудо. Ему стало жаль машину, никак до нее не добираются руки, все некогда. Задний фонарь заклеен скотчем, одно колесо лысое, сбоку гуля, лобовое все в трещинах, и сейчас еще начнет выделываться стартер. Он похлопал тихонько ладонью по крыше, шепотом пообещав ей скоро ею заняться, сел за руль, вставил ключ в замок зажигания, провернул — тишина. Ну, ничего, с третьей попытки завелся, выбросив сзади клуб сизого дыма. Точно, сапожник без сапог.
Через десять минут езды он въехал во двор пятиэтажки и остановился в тени кустов, не глуша двигатель, чтоб в случае чего можно было быстро уехать. Чуть дальше была детская площадка, на которой играли дети.
В этот двор он приехал, чтобы повидать дочку, которую не видел уже год. Уже сил не было терпеть, ему просто необходимо было ее увидеть, хоть издалека, иначе просто едет крыша. Внимательно осмотрелся по сторонам, бывшей жены нигде не было видно, да и у него были тонированные стекла.
Одна из девочек, лет пяти, с большими бантами в косичках, стояла спиной и что-то увлеченно рассказывала детям, размахивая руками. Он сразу ее узнал. Это была она. Эта была его дочь. Он не мог ее не узнать. Родные движения, жестикуляция, все такое родное и знакомое, она заметно подросла, дети ведь на расстоянии растут так быстро.
Выйти он не мог. Бывшая жена ему категорически запрещала видеться, и не хотелось нарываться на очередной скандал. Эти годы она над ним просто издевалась, используя дочь как изощреннейшее орудие пыток. Гестапо и инквизиция отдыхают. Один ее последний спектакль с телефоном чего стоит. Она позвонила ему домой и начала, как всегда, рассказывать какая он сволочь, негодяй, импотент, алкаш, и тому подобное. У него выработался некоторый иммунитет против ее бздыков, и он спокойно все это слушал. Видя, что это особенно не действует, она начала рассказывать, как спала с его друзьями в мельчайших подробностях. Через десять минут столь деликатной беседы он таки дошел до кипения, взорвался, и рассказал, что он думает о ней с использованием выражений и слов, которые часто пишут на заборах. Когда же он выдохся, то услышал в трубке голос дочери: «Папа, так некрасиво ругаться!» — бывшая жена дождалась своего, и передала трубку дочке, чтобы та послушала, какой у нее хороший папа.
Последняя их встреча тоже не вызывала приятных воспоминаний. Дочке исполнилось четыре годика, он долго готовился, чтобы ее поздравить, тщательно выбирал подарки. Они встретились в этом дворе. Она пришла, держа дочку за руку, всем видом показывая, что та не очень и хотела идти. Девочка увидела его издалека, и все время посматривала на маму, когда же она ей разрешит броситься ему на шею. Перед ним стояла совершенно чужая женщина, безвкусно одетая, ярко и вульгарно накрашенная, и с ненавистью на него смотрела, прищурив глаза и зло улыбаясь. Разговор у них длился в этот раз не более пяти минут. Она не выпустила дочь и даже не позволила ему ее обнять и взять на руки. Опять начались упреки, перешедшие в оскорбления, все подарки полетели в мусорный контейнер с пожеланиями сдохнуть, и не дожить до утра, плюнула ему под ноги и утащила за собой прочь оглядывающееся и плачущее дитя. После этого он не видел их почти год. Скоро опять день рождения и снова новая пытка. Что она придумает в этот раз?
Куда же ушла их любовь, как может исчезнуть бесследно такое чувство, ведь он ее действительно любил, и ребенок их родился в любви. Все прошло, осталась лишь тупая боль в груди и горький осадок в душе. Он ушел от нее сам, не мог выдержать постоянные скандалы и ссоры. А может, следовало с ней жить ради дочери? Но разве может получиться что-то хорошее, если ребенок растет в атмосфере лжи? Да и жить с нелюбимым человеком аморально.
Расставшись, он думал, что станет легче, а жизнь превратилась в сплошную муку. Ушел, оставив все, прихватив лишь сумку с самыми необходимыми вещами. А она в отместку развязала по отношению к нему настоящий террор. Ездила к нему на работу, звонила друзьям и знакомым, обливая грязью, умело мешая полуправду с полуложью, и первое время вообще не разрешала видеть дочь. Она поставила цель — настроить ребенка против него и упорно над этим работала. Потом она стала торговать ею, хочу — позволю вам увидеться, а не захочу — не встретитесь, а ты поунижайся, хорошо меня попроси, а я посмотрю. Подобрела лишь после того как вышла замуж и позволила им встречаться.
Он нервно закурил, и тут же потушил сигарету, наблюдая за детьми. Наконец она обернулась, и у него похолодело в груди, он стиснул зубы, и по щекам потекли слезы. Он начал задыхаться. Девочка побежала, смеясь, играя с детворой в какие-то свои важные игры, поправляла косички с бантами, а его начало давить удушье, бросило в пот, обволокло липкое чувство страха. Резкая боль в сердце не давала дышать, горло и грудь сдавили чугунные клещи. Еще не хватало отбросить здесь копыта, в этом дворе, к радости бывшей, казалось вот-вот и наступит конец. Вдруг ставшей непослушной рукой, с трудом, из кармана достал таблетку нитроглицерина, из бардачка бутылку воды, проглотил пилюлю, запил водой и закрыл глаза. Через несколько минут боль немного утихла, он смог более-менее свободно дышать. Нет, надо прекращать этот садомазохизм и уезжать. Он думал, что повидав ее, станет легче, а вышло наоборот. Зря он поехал, но и не поехать не мог. Эта было его сокровище, которое у него украли, и он был абсолютно бессилен что-либо сделать.
Прошло минут двадцать, дети продолжали играть, сердце окончательно отпустило, пора было ехать. Двигатель продолжал работать, он включил передачу и покинул двор, не оглядываясь. Выехав на проспект, втиснулся в плотный поток машин, стараясь вести машину как можно аккуратнее. Возле Детского Мира остановился и на несколько минут, забежал в магазин, вернувшись с небольшим пакетом.
У станции метро, возле подземного перехода, стояли три ярко накрашенные и зазывающе одетые девицы. Опустил стекло, и высунул голову: «Привет ударницам полового фронта!»
Девушки рассмеялись и подошли к машине: «Привет, Кулибин! Тебе Люську? Так она сейчас будет. О! Вон она идет! Везет же людям, может, и нас прихватишь, не пожалеешь!» К ним подошла девушка, и улыбнулась Димычу: «Привет. Ты меня забираешь?»
Димыч утвердительно кивнул и открыл ей дверь. Люська помахала подругам и юркнула в машину. Они молча доехали до дома остановились, и Димыч протянул Люське пакет из Детского Мира: «Твоему лоботрясу.»
Она заглянула внутрь и вытащила прозрачную коробку, в которой была алого цвета игрушечная машина. «Вот это да! Он давно о ней мечтал! Это же «Ягуар!» Лицо Димыча не выражало никаких эмоций, он был угрюм и мрачен, но она к этому привыкла.
Люська привозила своего малого в город в прошлом году, когда надо было собрать его в школу. Она попросила Димыча показать ему город, оплатив строго по счетчику. Мальчишка был впервые в столице, жил с бабушкой в далеком райцентре, будучи веселым и жизнерадостным, что было странным при его цвете кожи, ведь он был мулатом. Ну, случилась у Люськи авария на производстве, залетела, естественно не зная от кого, и так на свет появился очаровательный мулатик Тарасик. Она почти сразу пристроила его к матери, а сама быстренько вернулась на свое хлебное место. Каково расти негритенку в провинции, особого воображения не надо, но у него был веселый и открытый нрав, несмотря на постоянные насмешки детей, ведь они бывают еще более жестоки, чем взрослые. Димычу он очень понравился, и он постоянно передавал ему через Люську модели автомобилей, пообещав, что когда вырастет, научит их ремонтировать.
Через пять минут они были возле его квартиры. Он открыл дверь, из-за которой тут же выскочил кабыздошный пес-дворняга, виляя хвостом и подпрыгивая от радости, притом не издавая ни единого звука. Пес был немой, звали его Герасим, а сокращенно Герчик. Он был умным и сообразительным, как и все дворняги, хозяину был безумно предан, не доставлял особых хлопот, не лаял, гулять ходил сам, терпеливо ожидая открытия двери подъезда и прошмыгивая тихонько вместе с соседями, никому не причиняя беспокойства. Даже на улице старался никому особо не попадаться на глаза, перемещаясь вдоль домов, избегая людных мест, собачников, и быстро закончив свои собачьи дела, возвращался, тихо ожидая под дверью, когда его впустят. Строгим голосом Димыч скомандовал «Гулять!» — и он исчез.
Они вошли в квартиру, Димыч тут же отсчитал деньги, выполняя неписаное правило платить проституткам наперед: «Расценки те же?»
Люська с неохотой взяла купюры: «Те же. А работы все меньше и меньше. Кризис. Может все-таки не надо?»
«Эта тема закрыта раз и навсегда».
Люську он узнал, как стал жить один, она ночевала у него примерно раз в две недели, он ей платил, но последнее время не за любовные утехи. Он забирал ее на ночь, она стряпала, стирала, убирала в квартире, и ничего больше.
Зная свое дело, Люська сразу двинула на кухню. Проверив содержимое холодильника, сварила суп, пожарила картошку, котлет, порезала салат. Все это время Димыч сидел, уткнувшись в телевизор, куря сигарету за сигаретой, поднявшись лишь впустить вернувшегося Герчика. Сначала накормил пса, потом они сами молча поужинали, он постелил себе на кухне на полу, ей в комнате на диване, и легли спать. Ему, конечно, не спалось, пепельница у головы была полна окурков, а он все крутился и не мог уснуть.
Несколько раз из-за туч выглядывала молодая луна, и в свете ее лучей стоящая на холодильнике алая машина, как издеваясь, весело подмигивала фарами.
Сон пришел только после двух ночи, и ему снилась дочка у него на руках, и она что-то по секрету шепчет ему на ухо, а потом долго и заливисто смеется.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *