В Далянь приехали, когда верхние этажи зеркальных высоток еще отражали скатывающееся за морской горизонт горячее южное солнце, а нижние уже начинали предвечерне темнеть. Разминая подзатекшие ноги, с удовольствием вышли на перрон, влились в людской поток. Женьке подумалось — совсем как в московском метро. Его почему-то очень воодушевляло это состояние стремительного коллективного шествия, наполняло ожиданием чего-то волнующего, неизведанного, которое непременно должно произойти уже вон там, за турникетами. А за ними был нагретый жар привокзальной площади, с людским гомоном, автомобильными гудками, и…о, Боже — родным и долгожданным звоном трамваев, совсем похожих на иркутские. Они катились грузно, и деловито, постукивая колесами на стыках, характерно позванивая, точно возвещая о своей надежности и вечной сопричастности роду людскому.
От вокзала, город неровно и тяжеловато убегал в горку, к видневшимся вдалеке скалистым холмам, один из которых надежно оседлал то ли ретранслятор сотовой связи, то ли телебашня. Сам вокзал приземисто растянулся на всю ширину внушительной площади, с разбитыми на ней газонами, цветниками, автомобильными стоянками, лавочками для ожидания и отдыха и был совсем не похож на шеньянского великана. Хоть и привнесли времена в архитектуру этого здания местный, национальный колорит, Женька точно знал, что построили его русские, и был он частью великой и легендарной китайско-восточной железной дороги. Он сказал об этом Артему. — Ах, вот оно что! А я думаю, что-то Европой запахло, — радостно потер ладони Артем.
— Присядем. — Оба были разгорячены ходьбой. Они сели на нагретый парапет. Женька, взволнованно жестикулируя руками, почти цитировал, много раз читанные строки.
— Вот это все — Ляодунский полуостров. Его в 1898 году династия Цин сдала в аренду Российской империи, здесь построили морской форпост, который назвали Порт-Артур. Это вон там, — Женька вытер лоб тыльной стороной ладони и махнул рукой в сторону заходящего солнца. — Крепость стала одной из лучших российских баз на Тихоокеанском флоте. А восточнее Порт-Артура был заложен торговый порт и назван исконно русским словом Дальний. В результате последующих исторических перипетий русский порт Дальний стал Далянем. И сейчас мы здесь сидим. Представляешь?! А Тёма?!
— Откуда ты это все знаешь? Ты случаем не ФСБшник?– как-то подозрительно спросил Артем. — И я просил тебя Тёмой меня не называть
— Ладно, ладно. Иногда ты бываешь несносным. В университете проходили. И сам читал. О КВЖД слышал?
— О чем?
— Китайско-Восточной железной дороге. Русские строили, чуть ли не через весь Китай. Еще в начале века. Потом была война с Японией… Очень может быть, что где-то здесь погиб мой прадед Арсений Балябин, забайкальский казак,- чуть взволнованно и с заметной гордостью закончил свой рассказ Женька.
— А зачем город отдали желтопузым?
— Ну, мы много чего поотдавали, а в последнее время так особенно, — Женька поймал себя на мысли, что говорит в отцовском чуть назидательном тоне.- Как поступим дальше — найдем гостиницу или сначала поужинаем?
— Сначала устроимся, только с кондиционером,- взмолился Артем.
Гостиницу нашли довольно быстро, рядом с вокзалом и за сносную цену. Из окна шестого этажа даже был виден морской горизонт. Кондиционер работал на всю катушку, и в номере была приятная прохлада. Номер был двухместный, с телевизором, баром-холодильником, открывался магнитной картой. По стенам висело несколько дешевых картин-эстампиков. Один из них, с красными пионами, Женьке даже понравился. Может от того, что пион считается символом Китая в картину вложили больше души. А Артем был просто в восторге. Он обшарил весь номер, пощелкал всеми выключателями.
— Слышь, — раздался его голос из ванной комнаты.- Здесь каждому отдельная новенькая зубная щетка, паста, расческа. Ух, ты! Смотри, халаты и полотенца все места подтирать. А здесь, глянь, одноразовые тапочки. Европа, блин!
Потом он со всего маху упал спиной на широченную кровать, шумно выдохнул.
Следом упал и Женька. Заложив руки за голову, он закрыл глаза. Тотчас кто-то в голове точно нажал на просмотр видеокамеры, и перед глазами, покачиваясь в такт вагона вновь поплыли сельские картины — убегающие к горизонту поля, скирды на зализанных по углам тазиках-полях, линялое небо, люди в суньтьяновках, похожих на армейские френчи. Но мало, совсем мало было людей. Да и станций не густо, не больше чем на пути от Иркутска до Черемхово. Где же эти полтора миллиарда размещаются? Неужели все на юге? Почему-то вспомнилось, что на полях, кроме однажды увиденной маленькой отары овец, совсем не было скота… И техники ведь никакой не было! Тракторов, комбайнов. Кадр сменился. Четко и ясно предстали родители, братья, пуляющие друг в друга зеленые картофельные балаболки. Байкал, снег, прохлада, свежий ветер. Почему он так явно ощутил свежий ветер? О Господи, это ж кондиционер работает! Потом видеокамера восстановила в сознании их приезд в Далянь, стремительное шествие в людском потоке, разговор на нагретом парапете, приход в гостиницу. И хоть у них в запасе еще полтора дня — 36 часов и они только начали их отсчет, Женька поймал себя на мысли, что уже послезавтра утром им придется уезжать. Еще не прожив, он уже вроде как жалел о не потраченном времени, словно оно ушло. Ох уж это время. В школе оно тянулось, немножко занудно, как тугая резина. В институте оно уже пошло довольно резво, а к концу учебы оно уже побежало. Дни, как карточки стремительно вылетают из фотокамеры мгновенного фото, запечатлевая лишь короткие наиболее яркие мгновения. И несутся дальше. Казалось только вчера они мчались с шеньянского аэропорта, по горячей автостраде в гудящий город-муравейник, или, где-то он однажды вычитал — человейник — Шеньян, а сегодня он немножко утомленный поездкой, лежит в отличном гостиничном номере, с кондиционером, в морском городе Даляне, о котором он столько прочитал, даже перевел с китайского большую статью из буклета, и который рисовался в его воображении, даже менее ярким и красочным, чем он предстал перед ним сегодня воочию. «Просто я увидел его живым. Всего за месяц с небольшим и столько событий. — думал Женька. — Приезд, школа, жара, Маринка. Как все быстро. Боже мой, а как рванут дни когда мне будет 40, 50? Или хотя бы 30?» Но даже цифра 30 Женьке, пока показалась далекой, как холодная галактика и нереальной.
— Ты меня слышишь, Дэн? — донеслось до Женьки как будто из далекого далека.
Что с тобой? Сморился? Я говорю, жрать охота,- подражая Косому из «Джентльменов удачи», кричал Артем, уже сидевший на своей кровати поджав по-турецки ноги.
— Есть, малость, — Женька потянулся и, отзываясь на шутку, хотя еще очень хотелось побыть в своих грезах, заковеркал язык.- Очень охота, Артем Алибабаевич. А в школе сейчас ужин, миень тхяо (mian tiao — лапша.) Какие будут предложения?
— Предложения самые простые: найти русский ресторан, выпить русской водки, нажраться русского борща, а лучше щей и завалиться спать. А еще можно, как говорит Толя Толокно, вареной картошечки, селедочки и… водочки. Русской из холодильника.
— Все не годится. Во-первых, китайцы, как ты знаешь, не выносят селёдочного духа, поскольку едят все свежеприготовленное. А во-вторых, мы где? На море. Поэтому, как идейный вдохновитель этой поездки, предлагаю пойти в ресторанчик морепродуктов. И непременно на берегу. И ограничиться хорошим пивом.
— Водки, водки хочу, своей, в запотелой бутылочке,- канючил Артем.- Позвони им, спроси на их тарабарском языке, где здесь можно водки, русской, родной купить. Потому что от ихнего пойла меня воротит от одного только вида. Я плачу.
— Может…
— Звони!
Проблема с русской выпивкой оказалась не такой уж сложной. В соседнем дорогом отеле, как узнал Женька в информационной службе гостиницы, был русский ресторан (но Женька не стал об этом говорить Артему), и там можно было купить все, о чем мечтал Артем — даже вареную картошку и селедку. Но Женька решил все сделать по-своему. Вареной картошки и селедки в его и Артемовой жизни будет еще не мало. А вот ресторанов с обилием и разнообразием совершенно редких экзотичных морепродуктов, кто знает. Осталось выяснить — куда пойти? Они спустились в небольшой холл гостиницы. Администратор, совсем юная китаянка в темно красной шелковой кофточке с золотистыми драконовыми разводами, с охотной услужливостью рассказала, что рядом с вокзалом, на морском берегу, есть несколько хороших ресторанчиков, куда каждое утро рыбаки привозят свежую морскую живность. Там за вполне умеренные цены, можно хорошо поужинать. Голосок у нее был похож на детский лепет.
— Сесе нин, сяодие. Ниде ченьшан чжень пяолян! (Спасибо, барышня. Ваша кофточка очень красивая). — Женька был галантен.
— Бу кеци (пожалуйста),- точно всхлипнула китаяночка, зарделась, потупив глаза, потом взглянула на двух, таких же, как она девчушек, и они все вместе залились веселым смехом, похожим на журчание маленького искусственного фонтанчика, стоящего тут же, в холе, рядом с капроновой зеленью пальм.
— Слушай,- спросил Артем, когда они вышли из гостиницы и направились в сторону вокзала. — Эти китаянки, в самом деле, такие…
— Какие?
— Ну… такие внимательные, сердечные, что ли или это коммунистическое воспитание? Как в той песне — «за детство счастливое наше, спасибо родная страна». Глядя на них, не скажешь что они живут в недемократическом обществе.
— Я уже тебе говорил, что не хочу разговаривать на языке ярлыков. Коммунистический, демократический… Да и место не очень подходящее для таких бесед.
Уже наступил вечер. Нагретые за день улицы, засверкали тысячами разноцветных огней. Мимо проносились, обдавая бензиновым жаром, мягко шурша по асфальту и глянцево блестя полировкой синие, черные, красные, белые автомобили самых разных европейских марок. Но больше всех было красных такси с черными шашечками на желтых фонариках — «фолькс-вагены», местного производства. Где-то, совсем рядом, играл живой оркестр. Город как-то быстро наполнился людьми, неторопливо прогуливающимся по мощеным тротуарам, торговым улочкам, магазинам, зазывно светящимся многоцветными неоновыми вывесками. Много машин стояло на стоянках у гостиниц и отелей и у той, где был русский ресторан и где Женька хотел купить бутылку водки. Высокое крыльцо было застелено красной дорожкой. Трехметровую крутящуюся стеклянную дверь охраняли два традиционных каменных льва, тут же стояли в кадках живые пальмы и цветы в горшках на ступеньках, по периметру козырька красно светились традиционные китайские фонарики с золотой вязью иероглифов. Отель сиял огнями и был похож на громадную стеклянно-зеркальную посудную стенку, уставленную дорогими вазами в человеческий рост, увешан хрустальными люстрами и отделан позолотой. Как и десятки таких же, этот отель выглядел не просто богатым, а вызывающе роскошным.
Проблема с водкой решилась довольно быстро и стала для Женьки сюрпризом — водка была «Столичной» и произведена на иркутском заводе «Кедр» из чистейшей байкальской воды. Это было настолько неожиданно приятно, что вместо «поллитровки», как намеревался Женька, он, сам того не желая, купил «семерку» — 0,75
Они спустились к морю и долго выбирали, в какой ресторан пойти. Наконец, остановились на одном, который, на их взгляд, показался не слишком дорогим и не совсем уж затрапезным. Те же каменные львы у входа, пальмы в кадках, дорожки, цветы, красные фонарики. Весь холл ресторана по периметру был заставлен вместительными, в несколько ярусов, аквариумами, в которых плавали, ползали по дну и по стеклянным стенкам самые разные морские чудища. Это было больше похоже на рынок аквариумистов, или на океанариум, чем на заведение, ублажающее человеческое чревоугодие. Это сходство усиливали яркие голубые подсветки и пузырьки воздуха от работающего компрессора. Тут же лежали саки самых разных размеров. Женька поймал зачарованный взгляд Артема.
— Ну, блин…- только и развел тот руками.
Ресторан был отделан под дерево, с колоннами и по стенам висело множество картин-эстампов на шелке под старинную китайскую живопись — с птичками на ветках, горными вершинами, под облаками, мирно пасущимися стадами, волами и погонщиками на рисовых полях. Каждая картинка сопровождалось витиеватыми надписями китайских иероглифов, и была оформлена в аккуратные деревянные рамки.
К еде у Женьки было отношение достаточно индиферентное. Это не значило, что он не любил вкусно поесть, но, как говорил Великий комбинатор, не делал из еды культа. Дома он был не большой любитель погурманить в каком-нибудь ресторанчике. Да и, как ему казалось, вкусней, чем жарит, печет и варит мать, не приготовит никакой ресторан. Даже пиццу. Но здесь… Порой Женьке казалось, что вся жизнь в этой Срединной стране крутится только вокруг жратвы: и политика, и экономика, и культура. Жратва, весомо, зримо, аппетитно, богато и тучно окружала, пронизывала и руководила китайским людом. Она зазывно и сыто шагала по городским улицам, делая остановки на стихийных рынках, в бесконечных ресторанчиках, лавчонках и магазинчиках, ехала на грузовичках, мулах и осликах, велосипедах, лежала на балконах и просто на асфальте, распространяя окрест запахи яблок, лука, капусты, персиков, морепродуктов, восточных пряностей и разогретого масла, раздражая вкусовые рецепторы и, вызывая неодолимое желание окунуться в это бездонный омут чревоугодия.
Женька заметил, что если в Шеньяне через 50-100 метров не встретится хоть какой-то маленький ресторан или кафе — значит это не Китай. Всего за один доллар — восемь китайских юаней — здесь можете плотно пообедать: выпить бутылку хорошего пива, съесть китайских пельменей, салат, рисовую или кукурузную лепешку. Все свежее, с огня, пряное и ароматное. Разогретую пищу есть не принято. Тут же, на плиточных тротуарах, организованы стихийные кулинарные выставки. Десятки, сотни блюд из рыбы, мяса, риса, овощей и фруктов. Все сделано затейливо и с усердием, что кажется, порой, произведением искусства. Наверное, так оно есть, потому что, по меткому наблюдению Ольги Александровны еда для китайца — не просто еда, а целый ритуал. Как правило, он станет есть в спокойной обстановке с близкими и желанными людьми, с непринужденной и доброжелательной беседой, с маленькой рюмочкой водки из гаоляна, а чаще без нее. Спиртное здесь служит не для опьянения и веселья, а для ускорения процесса обмена веществ, или как сказал один китаец, чтобы кровь веселее бежала по жилам. В последние годы, вместе с бурным экономическим ростом, водку заменило высококачественное и дешевое пиво, хотя это совсем нетрадиционный для Китая напиток. Основная пища — овощи и рис. Но… Иногда кажется просто немыслимым, что из одной только пекинской капусты, можно столько приготовить блюд. Китайская пища, в отличие от тех же корейской и японской, пряная. Основной вкус — солено-сладко-кислый. И невероятное количество всевозможных специй, начиная от перца и аниса, до самых экзотичных, характерных только для Китая. Очень популярна смесь из пяти специй. Перед началом приема пищи — если это не шумное застолье — обязательно чай, либо зеленый, либо цветочный — опять же по местному выражению — кишочки размочить. Вместе с чайным набором — обязательно горячая махровая салфетка для лица и рук. Упакованные в пакетик палочки для еды. Скорее правило, чем исключение — отсутствие перекусов между завтраком обедом и ужином, определенное время для трапезы. Зато сама трапеза — торжество плоти. — Что закажем?
— Ты меня спрашиваешь? Я ж в этом ровным счетом ничего…
— А ты выбирай, — кивнул Женька на стол-витрину, заставленную несколькими десятками выставочных блюд, больше похожих на произведение искусства, чем на презренную жратву. — Ткни пальцем сначала в блюдо, а потом в рыбину в аквариуме. Здесь можно и без языка. Хотя, постой…
Женька подозвал официанта и попросил его предложить, что-нибудь фирменно-оригинальное. После нескольких минут разговора, он повернулся к Артему.
— Фууюань (официант) предлагает китайский самовар,- Женька улыбнулся.
— Чего?- тоже недоверчиво улыбнулся Артем.- И у них есть самовар? Попробуем.
— Слушай, я может чего-то не допонял, — Женька пожал плечами,- но весь ужин из свежих морепродуктов для каждого из нас обойдется всего в 60 юаней.С пивом.
— Комплексный обед, что ли?
— В том-то и вопрос, что нет. Как я понял: сиди хоть целый вечер, ешь и пей сколько угодно и за все про всего по 60 юаней с носа.
— Это ж всего 240 наших деревянных! Столько стоит полкилограмма перемороженных креветок. Ты в своем уме? Переводчик, блин. Узнай-ка поточнее.
Озадаченный Женька снова подозвал официанта. Переспросил. Опять пожал плечами.
— Да нет, все так, как я сказал.
— Ну дела, что ж попробуем китайского самовара.- Артем тронул Женьку за рукав. — А ты спроси, можно со своей-то водкой, ни за пазухой же разливать. В наших-то ресторанах со своей не пускают.
Официант долго не мог понять, чего от него хотят, а когда понял со словами «сулян!сулян!» (советский!советский!) просиял, как начищенный пятак и утверждающе развел руками — «мэй вэнти» (нет проблем) — пейте свою водку.
— Слышь, совками нас обзывает, харя узкоглазая,- пробурчал Артем. И слащаво улыбаясь в лицо официанту, повторил — Говорю: харя ты, узкоглазая.
Тот снова просиял и повел их к круглому столику у окна, с видом на море, в котором плавно колыхались огни города. В стол был встроен небольшой таган, с трубой посередине, как у самовара и подогревающийся снизу газовой горелкой. Расторопность официанта поражала. Не успели они усесться, как на столе уже стояло несколько крепкосоленых — для возбуждения аппетита — салатов из фасоли, арахиса, редьки и морской капусты, лежали упакованные в целлофан палочки для еды и горячие махровые салфетки для лица и рук. Тут же стояли фарфоровые соусники, кубышки для водки и тонкостенные стеклянные стаканчики для пива. Официант зажег горелку, наполнил таган из чайника горячей водой и накидал в него каких-то специй. Не успели Артем с Женькой протереть горячими салфетками лицо и руки, налить по первой, как он принес на тарелках шевелящихся креветок, небольших крабов, мелкой рыбешки, каких-то ракушек, из которых выглядывала желеобразная шевелящаяся плоть, и все это вживе ссыпал в начинающую закипать воду. Потом на столе появилась зелень — свежий салат, лук, петрушка и что-то похожее то ли на крапиву, то ли на одуванчики. Это было каким-то деловитым апофеозом жратве.
— Помрешь, и не будешь знать от чего, — пробурчал Артем. Потом он попытался призвать все свои познания в китайском и, краснея, что-то мыкал смотрящему на него улыбающемуся официанту, выделывая экслибрисы на пальцах. Потом побагровел и обратился к Женьке.- Скажи ему, пусть принесет хлеба и вилку. Пусть сам жрет своими палочками.
— Да Тема, тебе бы переводчиком для глухонемых работать на телевидении. Здорово ты пальчиками кренделя выделываешь,- хохотнул Женька и передал официанту просьбу Артема.
— Раздражают меня почему-то эти рисовые морды. Эти улыбки, не поймешь или радуются или насмехаются. Ладно, давай по первой,- сам разлил Артем в кубышки водку.
Выпили. Огненный глоток, обжигая, пробежал по пищеводу и быстро разлился по нутру приятным теплом. Мир сразу порозовел. Захрустели свежим лучком и зеленью.
— Хороша!- смачно выдохнул Артем.
— Водка-то иркутская!
— Ты серьезно?! Ну, блин, сам Бог велел врезать по второй!
Снова выпили. Стоящий за спинами официант, молча, с услужливой улыбкой и неподдельным интересом, наблюдал за ними, готовый исполнить по первому зову любую просьбу. Ресторанчик был полупустой, лишь в дальнем углу, за небольшим стеклянным вертящимся столиким, сидело несколько китайцев
— Хорошую водку делают в вашем Иркутске, Дэн.- Артем откинулся на плетеном кресле, закурил, обвел взглядом помещение. Почему-то задержал взгляд на восточном орнаменте, бегущем по стене у потолка, основной деталью которого была традиционная свастика. Затянулся с нескрываемым наслаждением. Перевел взгляд на бутылку. — Да, хорошую. Не то, что ихнее пойло. С души воротит. Интересно, может они специально делают свою водку такой вонючей, чтобы нельзя было, как следует, надраться?
— Может ты и прав. Ты же знаешь, что китаец пьет водку не для опьянения, а как лекарство.
— Чтобы кровь быстрее по жилам бежала? Слышал, слышал. Ну а мы пьем, чтобы кровь не просто бежала, а бурлила. Правильно я говорю? — подмигнул Артем официанту. — Наливай! Предлагаю выпить за понимание и сближение.
— Это ты насчет какого сближения?…
— Кончай подьячивать,- Артем уже слегка захмелел и всем видом показывал, что не настроен на подковырки. — За нормальное мужское понимание. Ведь нам почти год вместе придется бок о бок постигать эту тарабарскую мудрость — китайскую грамоту. Вот уж действительно не зря говорят — китайская грамота, потому что ни хрена не поймешь. Ну ладно я, а тебя-то кто надоумил заниматься этой тарабарщиной?
— Да никто, сам, со школы. Хотя, пожалуй, отец как-то в этом поучаствовал. А что особенного? Язык, как язык, не хуже и не лучше любого другого.
— Ну ты сказанул! А иероглифы? А эти тона, эти звуки тхе, цхе , тьфу. Да и вся Европа и Америка общается на цивилизованном английском, где все ясно и понятно. Ну уж на крайняк — испанский. Латиница и все такое…Миллиард человек общается!
— А здесь живет почти полтора миллиарда и все общаются на китайском,- шутливо улыбнулся Женька.
— Ты хочешь сказать, что за этими азиатами будущее? — Артем пренебрежительно оглянулся на официанта.
— Убежден. И чем быстрее мы это поймем, тем лучше для нас.
— Старик, ты серьезно?
— Вполне. И даже, надеюсь, мы будем тому свидетелями.
— Не дай божок. О чем ты говоришь? Сюда цивилизация будет шагать еще тысячу лет.
— Тема, окстись. Ты выйди на улицу и посмотри — то, что ты называешь цивилизацией давно уже здесь.
— Я просил тебя Темой меня не называть. И ты знаешь, что я не это имею в виду. Речь о демократии. Вспомни площадь Тяньанмэнь, где студентов танками давили. Здесь коммунисты правят бал и, судя по всему, власть свою тоталитарную не собираются народу отдавать.
— Слушай, старик, давай лучше о бабах. Тему ты выбрал, конечно, интересную, но не застольную. Все не так просто. Кстати, давай, отведаем китайского самовара. Наливай. Женька сознательно попытался уйти от разговора. Он видел, что Артем захмелел, разгорячился, раскраснелся и рвется в бой. Но зачем? Или это просто застольная болтовня, чтобы скоротать время или желание самоутвердится в Женькиных глазах. Ведь чего греха таить, негласно лидерские позиции в их отношениях с первых дней безоговорочно перешли к Женьке. Может уязвленная артемовская амбициозность столичного жителя не давала ему покоя. Отсюда и манера держаться независимо, даже снисходительно, и эта тяга к философствованию.
Женька прекрасно осознавал, что назревающий спор был бессмысленным. Невежественность Артема в навязываемой им упорно теме была для него настолько очевидной, что ни к чему, кроме ссоры не могла привести. Он был почти уверен в этом, так как в свое время пережил такую же ситуацию в споре с отцом. Но тогда он был на месте Артема и говорил почти слово в слово его словами и про Тянаньмэнь, и про демократию, и про тоталитаризм. Отец внимательно слушал, потом спросил:
— Ты хочешь действительно разобраться в вопросе или язык почесать?
Это — «почесать язык» уязвило Женьку, и он с вызовом бросил:
— Ты как-то несерьезно относишься к моим словам. Конечно, хочу разобраться!
— Хорошо! — улыбнулся отец, и через несколько дней принес целый ворох интернетовских статей. — Читай, после поговорим.
Прочитанное ошеломило Женьку. Оказалось, что сидящие на площади студенты были простым пушечным мясом в ловкой игре китайских демократов. Их вывели на самую большую площадь мира обманом, как декабристы русских солдат, запудрив им мозги мудреными словечками про конституцию. А здесь — про демократию. Были там свои Ельцины, свои Чубайсы, были свои вооруженные провокаторы, которые первыми открыли стрельбу по правительственным войскам. И совсем неизвестно, что бы было сегодня с громадной страной, если бы к власти пришли они — китайские гайдары.
После этих статей появились новые. Женька так увлекся, что теперь уже сам стал заходить на «оппозиционные» сайты, делая принтерские распечатки, или неделями просиживал в библиотеке. Это было совмещение полезного с приятным. Во-первых, он перелопачивал массу регионоведческого материала, что было необходимо по университетской программе. Но вся прелесть заключалась в том, что этот материал стал для него интересен, так как имел совсем иную концептуальную ценность. Это было не нудное программное чтиво, которое не хочется штудировать уже потому, что оно программное. Из прочитанного и долгих размышлений и сомнений, Женька все же пришел к выводу, что не все было так однозначно в этом вопросе, как ему преподнес отец. Женька сказал ему об этом. Тот не стал спорить и в чем-то переубеждать парня, а понятливо улыбнулся, и удовлетворенно ответил:
— Рад от тебя это слышать. Разумеется, ты прав. Но ты теперь знаешь и другую точку зрения, а не только, как этот вопрос подают желтые газеты и телевизор. И делай так всегда, ничего не принимай на веру. Похоже, ты становишься толковым хлопцем, ясное море, — отец ласково потрепал сына по голове.
— Не верь, не бойся, не проси? — польщенный отцовской похвалой расплылся в улыбке Женька.
— Не совсем так, но для твоего возраста это пока подходит, — задумчиво ответил отец.
Все это сейчас ясно вспомнилось Женьке. Но какой смысл было обо всем этом говорить подвыпившему Артему, которому, скорее всего, шло отцовское «язык почесать»? Хотя может и не совсем так, было заметно, что политическая тема парня трогает, и он постоянно к ней возвращается, словно в чем-то проверяя себя. Но в чем? Какая разница, ему 23-летнему, есть или нет демократия в Китае и что это вообще такое? Ему подфартило счастье прожить почти год в удивительной стране, а он канючит про какую-то демократию, площадь Тяньанмэнь, студенческие волнения, коммунистический режим, танки. И ведь знает-то эти проблемы не глубоко, а вроде с чьих-то слов.
— А ты почему сачкуешь? — прервал Женькины размышления Артем и выразительно посмотрел на свою пустую стопку и лишь пригубленную Женькину и пьяно хмыкнул. — Споить меня хочешь?
— У тебя не проходящий эгоцентризм,- улыбнулся в ответ Женька. — Ты все привязываешь к своей персоне. Почему это я хочу тебя споить? А может мне просто не очень нравится это дело.
— А мне очень даже нравится, — с вызовом бросил Артем и, налив, одним духом опрокинул кубышку, подышал в кулак, слегка поморщился и повторил. — Очень даже нравится.
Помолчали, закусывая. Артем курил, пьяно обводя взглядом полумрак ресторана. Во всей его небольшой фигуре чувствовалась, непонятно отчего, накапливающаяся агрессия. А может, она скопилась за последние недели и сейчас просила выхода? Ведь судя по тому, с какой неохотой ехал Артем в Китай, это было для него серьезным стрессом и рано или поздно его надо было снять. А чем не повод сделать это сейчас?
Ноль семьдесят пятка быстро убывала, и когда были разлиты последние остатки, Артем каким-то таинственным жестом подозвал услужливого официанта, лукаво вильнул глазами и пьяно выдохнул:
— Пидью! (пива), — это, по всей видимости, одно из немногих слов китайского лексикона, которое Артем усвоил с первых дней приезда в страну.
Потом в пьяной веселости подмигнул Женьке:
— Водка без пива деньги на ветер. Верно?
— Я бы здесь остановился,- сухо пожал плечами Женька, — но если ты хочешь…
— Мы хочем! — куражливо захохотал Артем, мутно глянул на официанта. — Да, харя узкоглазая?
— Перестань! Что это ты вдруг в разнос пошел?
— Ой, что это я, правда, разошелся,- сделал нарочито глупую физиономию Артем и стал легонько бить себя ладошками по щекам, — вот тебе, вот тебе, негодник ты этакий. Ладно, Дэн, ты не сердись, бывает меня заносит. Давай пивком шлифанем и до дому, в смысле до гостиницы. — Он бряцнул длинногорлой бутылкой о Женькину и, как он часто выражался, прямо «из ствола» сделал длинный глоток. — Слушай, а ты случаем не неформал какой-нибудь? Этот чубчик, серьга в ухе, наколку у тебя видел на плече, — стараясь не обидеть Артема, но с достаточной долей иронии вдруг спросил Женька. Он тоже захмелел, душа подраспахнулась, мир стал ярче и красочней.
— В точку попал,- словно ждал вопроса Артем. — Про скинхедов слышал?
— Баркашов, «Память» — эти что ли?
— Ну, это же националисты, они заодно с коммуняками.
— А те, что забили насмерть у вас же в Питере, кажется, девочку-арабку и парня-негра, разве это не националисты? Или не скинхеды?
— Да скинхеды, скинхеды. Отморозки уличные, — раздраженно ответил Артем. — Их же много разных течений — есть националистические, есть демократические.
-Похоже, ты относишь себя к последним?
— Конечно. Мы на Невском тусовались, у нас там свой элитный клуб, к нам даже Валерия Новодворская приезжала, слышал про такую?
— А Жириновский с Борей Моисеевым вас там случайно не окормляли?
— Дэн, что за намеки опять? Какой Жириновский, ты базар фильтруй.- Артем побагровел и нервно закурил. Он уже был крепко поддатый. — Я ж тебе по-дружески все рассказываю.
— Извини, не хотел тебя обидеть, — проговорил Женька, и все же не удержался со скрытой усмешкой произнес — Так вот где истоки твоей непреодолимой тяги к политике. Уж, не из-за нее ли тебя сюда сослали?
Наверное, этого не надо было говорить. Женька это понял, едва закончил фразу. Артем пьяно откинулся на спинку кресла, взгляд его стал жестким, не обещающим ничего хорошего.
— А с чего ты решил, что меня сюда сослали? — врастяг, заплетающимся языком, произнес Артем. — А впрочем, да, сослали… Ты догадливый. Вот такой я плохой мальчик. Не как ты. Это у тебя все гладенько: цель в жизни, учеба, девки тебя любят. А я — гаденький утенок, педик, удовольствия люблю, наркоту тоже, ты это хотел услышать? Про это тебе наши девочки не говорили?
— Что ты несешь? — опешил Женька.
— А что слышал! — пьяно заорал Артем. Официант испуганно смотрел на них у стойки. Насторожилась в дальнем углу группа китайцев. — И вообще… Пошли вы все…Надоело!
Казалось, он перевернет столик. Артем вскочил, сжав кулаки, с ненавистью посмотрел на Женьку, скрежетнул зубами и выбежал из ресторана, опрокинув стул. |
