До вечера я безразлично, даже с неохотой рассовывал по чемодану и сумкам пожитки в дорогу, в сердцах обзывая себя последним шмоточником, потягивал коньяк и мне, почему-то, было грустно. Я то и дело выглядывал в окно, точно поджидая кого-то, со вздохом оглядывал старые потёртые обои, и даже выпивка не могла рассеять моей хандры. Неожиданно взгляд мой упал на фотографию в простенькой деревянной рамке, которая стояла на тумбочке с зеркалом. На меня до боли знакомыми чертами смотрела моя мама, совсем молодая, с открытым улыбающимся лицом, в модной «химке», какие делали в далекие 60-е, когда мама произвела на свет такую непуть, как я. Отца я не помнил, и не хотел ничего о нём знать. Он для меня не существовал. Нет, он не умер, и возможно, до сих пор находился в добром здравии, но для меня он не существовал. Я вычеркнул его из своей жизни, как вычеркивают ненужные слова при редакторской правке. С детских лет, с той поры, как я стал кое-что кумекать в жизни, я не мог простить отцу за то, что он оставил нас с матерью одних. И когда мать в редкие минуты вспоминала об отце и говорила, что он был неплохим мужиком, я заходился в истерике, от одного упоминания о нем. Но зато, как я любил свою маму! Я был растворён в ней, и мне её постоянно не хватало. Она работала на каком-то складе и часто задерживалась с работы, и я зарёвывался в ожидании её. Но когда она возвращалась, да ещё обязательно с каким-нибудь гостинцем, для меня словно солнце всходило. «Мама, — говорил я, — я люблю тебя так сильно, как…как Вселенная». Она смеялась моим детским сравнениям, мы ужинали, потом сообща прибирались в нашей квартире, а потом начиналось главное. Мама брала в руки спицы, бросала клубок шерстяных ниток в коробку из-под обуви и начиналась бесконечная повесть о деревенской жизни, откуда мама была родом. То ли благодаря моему сильному воображению и впечатлительности, то ли образному народному языку моей мамы, успевшей захватить «настоящего» деревенского послевоенного уклада, все её рассказы складывались для меня в какую-то удивительную поэтическую пастораль. Под неё, и тихий перезвон спиц я засыпал, в полной уверенности, что завтра всё в точности повторится. Потом жизнь меня закрутила, завертела, я уехал в Москву и стал обыкновенным законченным эгоистом, считающим, что мир крутится только вокруг него. Мама, посвятившая мне своё здоровье и молодость, ушла на второй план, а порой даже стала служить объектом раздражения, из-за своей излишней, как я считал, тревоги и заботливости. Пока я что-то там покорял, мама старела, часто писала мне, что скучает и ждёт меня, собирала мне посылки с вязанными носками и перчатками, которые я тут же раздавал своим коллегам и знакомым. Бывали редкие случаи, что я вырывался из той суматошной жизни, навещал маму, привозил ей какие-то безделушки, которым она радовалась, как ребёнок. Но, погостив два-три дня, как и все эгоисты, я начинал тяготиться своим гостеванием и уже держал нос по ветру в сторону первопрестольной. И подобрав момент, сославшись, якобы, на неотложные дела уезжал, чуть ли не облегчением. Неожиданный порыв поднял меня из кресла. Я подошёл к зеркалу и взял в руки фотографию, всмотрелся в знакомые черты. И вдруг взгляд мой поймал белый вычурный курсив в нижнем углу фотокарточки. Господи, сколько тысяч раз проходил я мимо неё и никогда этого не замечал. Надпись гласила: июль, 1965. Постой, постой, но ведь я тоже родился в 65-м, только в ноябре. Выходит, на этой фотографии я, вернее мама вместе со мной! Не этому ли она радуется?! Настала та редкая минута, когда ненависть к себе достигла той стадии, что хочется самому себя порвать на куски. Наверное, счастливы те, у кого слеза легка, неужели она никогда не сможет пронять моё чёрствое нутро. Я потянулся к бокалу и в это время зазвонил телефон. — Да, слушаю, — ещё не придя в себя от нахлынувших воспоминаний, медленно ответил я в трубку. — Иван Лукич? — раздался в трубке какой-то далёкий, похожий на простуженный мужской голос и были слышны глухие звуки музыки. — Верно, с кем имею честь? — Это Влад, Влад Петров, не забыл такого? — Да помню, конечно — несколько удивлённый звонком, ответил я. Память тотчас вылепила рыхловатую, туго обтянутую поношенным пиджаком фигуру Влада и вечно припухшее от алкоголя, лоснящееся потом и какое-то затравленное, совсем невыразительное его лицо. Но больше всего меня поражала походка Влада — он передвигал свои толстые ноги, как мне казалось, совершенно не сгибая их в коленях, точно двухпудовые ходули и напоминал мне упитанного робота. При своих довольно крупных размерах он выглядел неказисто. Влад работал в одной из городских газет и писал на темы местного самоуправления. Хоть он и имел серую и заурядную внешность, редакторы его ценили за великолепное знание городских проблем, ясность и лёгкость языка, которым он эти проблемы излагал. Он был помладше меня, но мы нередко с ним пересекались по журналистским делам. Бывали случаи, когда вместе забегали в пивную, перекинутся местными сплетнями. Голос у Влада был глухой и высокий и про него ходили слухи о его, якобы, нетрадиционной ориентации. Я в это не верил и относился к Владу вполне дружелюбно. Однако, этот вечерний звонок меня озадачил. — В чём дело, Влад? — Да надо бы одну проблемку перетереть, — ответил Влад. — Это что, срочно? Я завтра улетаю. — Да, я знаю. Это как раз и касается твоей поездки. — Хм, а ты где? — Тут рядом, в «Орионе». «Орион» — это пивнушка через дорогу от моей «хрущобы», в которую мы иногда вместе с Владом забегали. Видимо Влад был на мели, а душа требовала продолжения банкета, вот он и позвонил. Это было первой мыслью, что пришла мне на ум. — Слушай, Влад, а нельзя по телефону эту проблемку перетереть? — начал хитрить я. Вечернее общение с человеком, отношения с которым нельзя было назвать даже приятельскими, совсем не входили в мои планы. Я покосился на бутылку «армянского», в ней ещё оставалась добрая половина. — Нельзя, — ответил Влад, как обрубил. — Думаю, старик, тебя это заинтригует. Я поморщился. Не люблю, когда меня называют «стариком». Я конечно, не сухарь, но такое запанибратское отношение среди коллег по своему цеху меня всегда коробило. Меня подмывало брякнуть Владу что-нибудь едкое в ответ, но я сдержал себя, гадая, что же такое интригующее он припас для меня. Потому что при всей своей внешней непрезентабельности, Влад порой располагал ценной информацией, которой я нередко пользовался. — Ладно, — кисло ответил я, — жди, сейчас я подгребу в «Орион». — Да ты знаешь, старик, — гнул своё Влад, — я думаю здесь не место для такого разговора. Здесь полно нашей шатии-братии. А информация, что называется, конфиденциальная. Видимо Влад был уже слегка под «мухой», потому что последнее слово он произнёс не совсем внятно. Хм… Что же такого необычного он пронюхал о моей будущей поездке? Мне стало интересно. Но Влад не оставил мне выбора: где ещё можно переговорить с глазу на глаз в этот вечерний час? — Хорошо, — со вздохом сожаления, который наверняка уловил Влад, ответил я в трубку. — Подгребай ко мне. — Слушай, если ты… — Кончай играть благородную девицу, — перебил я Влада. — Квартиру помнишь? — А как же, старик?! «Делать нечего, — подумал я. — Придётся раскошелиться на выпивку». Я прошёл на свою крохотную кухню, достал из холодильника уже початую банку шпрот, деревенское сало с прожилками, аппетитно нарезанное и замороженное на блюдце, порезал немного сыра. В середину стола водрузил недопитую бутылку с коньяком. За этим занятием меня застал дверной звонок. Влад вошёл в узкий коридор, как слон в посудную лавку — с шумом и глубоко дыша. Вытирая тыльной стороной ладони мокрый лоб, он, вместо приветствия, пропел высоким тоном: — Пока доберёшься до твоего пятого этажа, семь потов сойдёт. Уф! — Пива хлебать надо меньше, — глядя на его, почему-то всегда подрагивающие ноги-столбики, ответил я. — Проходи. — Старик, без пива в нашей профессии скучно, — вешая на крючок ветровку, разглагольствовал Влад. — С грязнотцей работёнка. Пока ходишь по этим продажным чиновникам и депутатам, будто в помойке вываляешься. Смотришь на их сытые хари и читаешь в глазах только одно слово — бабло. Враньё, лицемерие на каждом шагу. А так, пивком шлифанёшь, вроде и жизнь веселей. И по средствам, и уже чиновничье мурло не таким мерзким кажется. — Садись за стол, философ, — я придвинул к столешнице табуретку. — Как насчёт коньячку? — Кто ж от хорошего отказывается, старик, — Влад кинул взгляд на бутылку, — О, армянский! Кучеряво живёшь, под Мюллера косишь? — Под Штирлица, — отреагировал я на шутку, разливая по рюмкам прозрачную коричневую жидкость. Влад выпил коньяк не сразу, а мелкими глоточками, точно дегустировал его. Лоснящееся лицо его расплылось в блаженной улыбке. — Ляпота, — пропел он и погладил себя по животу. — Может, сразу повторим? — Ишь, шустрый, — усмехнулся я. — Сначала о деле. — Что ж, можно и о деле, — хлопнул Влад себя по коленке. — Оно, может, и дельце-то выеденного яйца не стоит, но как… Видимо Влад хотел сказать, как друга, но не решился. — …но как коллегу я должен был тебя предупредить. — Что ты всё околицей ходишь, давай о главном, — нетерпеливо перебил я Влада. — Ладно, о главном, так о главном — покладисто согласился Влад. — Разговор тут мне один передали, знакомых тебе персонажей. — Шагальского и Анны Леонидовны? — догадался я. — Верно. Но о них отдельная тема, старик, только после пятой рюмки. — Слушай, Влад, — поморщился я. — Не надо меня стариком навеличивать. Ты же знаешь, я этого не люблю. — Ладно, — опять согласился Влад. — Так вот разговор этот был о вашей поездке в Японию. — Кто слышал разговор? Источник надёжный? — А то! Из первых рук. — И всё же? — Вообще-то, я давным давно взял себе за правило — не разглашать источника информации, — Влад пристально на меня посмотрел. — И всё же? — снова настойчиво повторил я. — Ладно, сделаю для тебя исключение, — с видимой неохотой выдавил Влад. — Короче, секретарша Вольдемаровская мне шепнула по старой дружбе. — Ничего себе ты подружку выбрал. Как это тебе удалось? Смотри, Шагальский вырвет тебе одно место, — подначил я Влада. — Это совсем не то, что ты имеешь в виду. Юльку я знаю очень давно и родителей её. Мы ведь родом с одной деревни. Можно даже сказать, что она мне кое-чем обязана. Когда она поступала на курсы делопроизводства в наш городишко, я помогал ей и даже она жила у нас в квартире некоторое время. Так что земляк земляку глаза не выклюет, а помочь — поможет. — Резонно, — согласился я. — И что же такого интересного нашептала тебе твоя селяночка? И как это она умудрилась подслушать разговор, у Шагальского двойная дверь? — А вот так, — хитро посмотрел на меня Влад. — Шагальский часто вызывает Юльку по громкой связи. Но иногда кнопка там какая-то заедает и связь работает, а Юлька этим пользуется, ну когда в приёмной никого нет. Она, таким образом, много мне интересных новостишек подбрасывает. Так она и этот разговор Анны Леонидовны и Шагальского подслушала. Сначала вроде бы шёл обычный трёп, вокруг протокольных мероприятий поездки. Но потом, Шагальский вдруг спрашивает Анну Леонидовну: мол, что это за странное пожелание у Ирикавской мэрии включить в делегацию этого гуся Свиристелина? Причём настойчивое. Я, говорит, терпеть его не могу. Иногда по долгу службы читаю его статейки, такую хрень пишет, что будь моя воля, я его бы бейсбольной битой по башке звезданул, а не в Японию бы приглашал. Он что, действительно талантом блещет? Леонидовна отвечает, мол, какой там талант, так, писака-правдоискатель, мнит из себя бог знает что, мэтра российской журналистики — говоря последнюю фразу, Влад невинно посмотрел мне в глаза. Я досадливо поморщился от последних слов Влада. Мне показалось, что произнёс он их специально, преследуя цель либо разозлить, либо, с известной журналистской мелкотравчатостью, подначить меня. Но Анечка-то, Анечка! Если всё, что говорит Влад правда, то моя старая-новая подружка та ещё штучка. — И что дальше? — выдержал я взгляд Влада. — Потом Шагальский рассмеялся и говорит Анне Леонидовне, может, мол, это какие-то твои выкрутасы, сама, мол, всё специально устроила втихаря? Ты ведь у нас та ещё, конспираторша. Анна Леонидовна, как вызверится. Мол, больно мне надо всё это. Я уже месяц обхаживаю этого гуся, то есть тебя Иван Лукич, терплю его капризный характер, лишь бы он не отказался от поездки. Сама, мол, не понимаю в чём причина, но коль так настойчиво просят, надо уважить деловых партнёров. Тем более, мол, контракт серьёзный наклёвывается на поставку медицинского оборудования от японских коллег, с нашим, мол, коррупционом. Поэтому нет смысла гонор свой показывать. Да, ты права, отвечает Шагальский, портить отношения с мэрией Ирикавы из-за какого-то писаки смысла нет. Коль просят, надо уважить. Но, дорогая Анечка, задницей чую, что-то ты не договариваешь. Вот такой у них был разговор, — закончил Влад. — Ну и что тут крамольного? Мало ли чего может брякнуть этот холёный прохвост Шагальский? — разозлился я, начиная подозревать, что Влад действительно хочет меня раскрутить на халявную выпивку. — Опять верно, ничего крамольного. Но мы же с тобой служаки древнейшей профессии и должны сопоставлять факты. — Ну, дальше, дальше, что ты как партизан на допросе, слова не вытянешь, — загорячился я. — А дальше я стал размышлять, — точно не замечая моего раздражения, продолжал Влад. — Действительно, Шагальский прав, с какого такого перепуга тебя вдруг взяли в японскую делегацию? Ты не задавался этим вопросом? — Как тебе сказать, мы же с Анной Леонидовной сокурсники. Даже было дело в студенчестве…- смутился и замялся я. — Что было, то быльём поросло. Не тот Анна Леонидовна человек, чтобы слюни сентиментальные распускать. Это с виду она овечка, а внутри аки волк, своего не упустит. Это первое. А второе, без ведома Шагальского она шагу не ступит, я абсолютно в этом убеждён, — категорично бросил Влад и демонстративно поднял указательный палец. — Продолжать? — Валяй! — Но только после второй рюмки. — Эх, Влад, Влад, — рассмеялся я, — вымогатель, тоже своего не упустишь. Да пей, мне не жалко. Я разлил коньяк и пододвинул Владу начинавшее отпотевать сало на блюдце. Влад ухватил ломоть и с удовольствием впился в него зубами. Губы его залоснились. — Так вот, — с явным удовольствием прожевывая сало, продолжал Влад, — есть ещё одна странность, над которой стоит подумать. Во все загранкомандировки Шагальский, как журналиста берёт одного единственного человека — Соню Максимовскую. — Знаю такую, скучновато пишет. — Скучновато?! — Влад пристально на меня посмотрел. — Ты шутишь, или соблюдаешь чувство такта? Соня Максимовская — полный ноль. Будь моя воля, я бы такой, прости Господи, журналистке, курьером бы не позволил работать. — Так может у них…, — гадливенько усмехнулся я. — Любовь? Ты шутишь? Ты видел Соньку? Худая, как моя жизнь. Стиральная доска и та толще. С такой даже я, за пучок морковки в голодный год не стал бы валандаться, не то, что Шагальский. Это точно. Берёт он Соню в командировки только по одной причине — чтобы о его делишках никто не знал. Он ведь её сам нашёл, когда стал здесь заместителем мэра работать, она у него свой, проверенный человек, об этом вся наша журналистская братия знает. И тут вдруг вместо Соньки едешь ты. Усекаешь? — Пока не очень. Смутно всё как-то, туманно. Знаешь, как в юруспруденции — одни косвенные факты, догадки, — видимо принятая накануне доза коньяка и вторая рюмка с Владом, основательно разжижили мои мозги и способность ясно соображать. Доводы Влада на меня действовали слабо. К тому же я был прекрасно осведомлён, что коллеги по цеху, к которому я себя относил, любят создавать проблемы на ровном месте и придавать им таинственную окраску. И ещё, в душе я был абсолютно убеждён, что организатором и виновницей моей поездки была Анечка. — А фраза Шагальского о странном приглашении? Она тебя не настораживает? — удивлённо спросил Влад. — Извини, но как-то не очень. Этот напыщенный павлин, как и Соня не блещет особым умом. И брякнуть какую-нибудь глупость — это в порядке вещей. — Ну, ты даешь, старик…извини, — Влад хлопнул себя по ляжкам пухлыми ладонями. Помолчал, пристально глядя на остатки коньяка в бутылке. — Ладно. Выходит, я тебя зря потревожил. — Да ладно, перестань, — успокоил я Влада, разливая коньяк. — За информацию спасибо. Поразмышляю над ней на досуге. А сейчас давай просто посидим. У меня ещё водочки немного есть в холодильнике. — Как хочешь, — как мне показалось, разочарованно ответил Влад. — Тогда продолжим, — разлил я остатки коричневой жидкости по рюмкам, усмехнувшись. — Что-то ты там говорил нелицеприятное про Анну Леонидовну. — Ты уверен, что эту тему стоит ворошить? — хитро посмотрел на меня Влад. — У вас ведь, насколько я осведомлён, отношения. Ты уж извини, но это только видимость, что мы в городе живём. На самом деле — это большая деревня, сплетни распространяются быстрее поноса. — Обойдём вопрос наших отношений, — уклончиво ответил я. — Давай о другом: что у тебя есть на указанную особу, чего я не знаю. Только давай без условностей, руби с плеча правду-матку. — Ты уверен, что хочешь это знать? — переспросил Влад. — Валяй, — ответил я и потянулся к холодильнику, чтобы достать чуть распочатую бутылку с водкой. — Ладно, — Влад закурил, глубоко затянулся и, задержав дыхание, шумно выпустил дым из носа. — Но говорить только об одной Анне Леонидовне, минуя других персонажей, будет не правильным. Короче, ещё до твоего приезда в городе были выборы мэра. Шум стоял до потолка. Дело в том, что нынешний мэр никогда не жил в нашем городе. Он москвич и видать кто-то его послал окучить наш городишко. Но, так называемое, городское сообщество возмутилось — не надо нам чужака. Лозунгов понаписали, типа, «Справимся сами» и в противовес приезжему выдвинули своего, какого-то каратиста. Бои были не шуточные, и выборы были очень грязными. В день голосования народ толпами подвозили на автобусах, и никакая милиция ничего не могла сделать, но, скорее всего, ей была дадена команда — не вмешиваться. Словом победил приезжий, потому что его поддерживала местная ячейка правящей партии, к тому же во всём чувствовалась рука Москвы. Нарушений была куча, но ни одного суда не состоялось, и мэр занял своё кресло. — Ну, об этом я кое-что знаю, — перебил я Влада и тоже закурил сигарету. — Что же дальше? — Не торопи, лучше водочки плесни, — вытер Влад пот со лба. На кухне плавали клубы дыма, и было душно. — Так вот, когда мэр заступил в должность, он начал набирать себе команду. Из старых замов он оставил только одного, кто заведовал жилищно-коммунальным хозяйством. Остальных всех откуда-то привёз, в том числе и Ша-галь-ско-го. Вырулив на главный шлях разговора, Влад взял паузу и потянулся за налитой рюмкой. Лицо его было розовым и распаренным, будто после бани. Мы чокнулись, выпили, и Влад продолжал: — Сам знаешь, как бывает: едва новый человек приезжает, местная братия-демократия тут же начинает собирать на него компромат. Стали копать, Бог мой, Шагальский-то оказался законченным авантюристом и даже не россиянином, а гражданином Украины. А притащил его мэр вообще откуда-то с Прибалтики. Шлейф деяний Вольдемара Семёновича тянется аж из лихих 90-х. Он руководил каким-то банком, и банк лопнул, не досчитавшись при этом кругленькой суммы в миллионы американских целковых. Шагальский вышел сухим из воды. Потом была какая-то афера с ГКОошками, потом с казино… Потом… Потом он просто исчез и долгое время никто о нём ничего не знал и не слышал. Видать жил в своё удовольствие. И вот после выборов мэра неожиданно объявился в нашем городе. — С таких масштабов и сюда, в захолустье, — с сомнением покачал я головой. — Не скажи ста…, — Влад смущённо глянул на меня. — Ты не исправим, старик, — отшутился я. — Продолжай. — Зря ты так о нашем городишке, — потянулся Влад за новой сигаретой. — Это с виду он неказистый, а деньги здесь крутятся не малые. Тут и энергетика, лес, золотишко под боком, а главное не на виду, в стороне от столичных борзописцев и прокуратуры. Тихо мирно живи и обстряпывай свои делишки. И ты знаешь, это правильно. Будь я на месте Шагальского, поступил бы точно так же. — Мечты, мечты, — насмешливо вставил я. — Нет никаких мечт, — убеждённо среагировал Влад. — Вот как на духу. Совсем нет никакого желания оказаться на месте Шагальского. Большое богатство — большие проблемы. За деньги, сегодня, запросто могут — лоб зелёнкой и в расход. Мне это надо? На жизнь нам с женой худо-бедно хватает, на пивко тоже, дачка, хоть и не шикарная, но имеется. Так что, полный ажур. — Но ты отвлёкся, старик, — вошёл я в раж, увлечённый разговором. — Пора, кажется, рассказать о женской персоне. — Да, да. Об Анне Леонидовне, — Влад задумался, собираясь с мыслями и глядя в окно. Я проследил за его взглядом. В окно пялилась, синея изъянами, огромная красноватая луна. — Так вот, об Анне Леонидовне, — как бы с неохотой начал Влад. — Немного погодя, как Шагальский заступил в должность, появилась и она. Здесь вообще тёмная история. Не знаю в курсе ты или нет, но госпожа Афонина долгое время жила в Израиле. И не надо так на меня смотреть, никакой я не антисемит, я просто излагаю факты. А они таковы: просочилась информацию, что уважаемую мадам выслали из страны за связи с ФСБ. А наши журналюги вообще запустили мульку, что Анна Леонидовна работает на Моссад. Как там всё на самом деле, никто не знает, но есть один достоверный факт: эта дива давно сотрудничает со спецслужбами, ещё со студенчества. Ты наверняка помнишь дело Б.И.Белых тридцатилетней давности. — Ну, да конечно! Тогда многих ребят из университета дёргали в КГБ, — подался я навстречу Владу. — Сашке Попову, журналисту с параллельной группы, даже какой-то срок дали, а сам Белых шесть лет оттарабанил в Перми в колонии усиленного режима, по статье антисоветская агитация и пропаганда. И что? — А то, что ребят тех сдала многоуважаемая Анна Леонидовна, — кривя губами, выдал Влад. — Ты, серьёзно? Откуда вестишки? — Оттуда, один знакомый чекист сообщил по секрету. — Тю-у, нашёл источник. Этому соврать, как два пальца об асфальт. Тоже мне, информатор. Документики нужны, документики. А то я могу со ссылкой на какого-то дядю столько наломать и нагородить, и всё лесом. — Есть и документики. Белых после отсидки выложил материалы дела на своём сайте. Так что хочешь верь, хочешь не верь, давай лучше выпьем. Мы выпили и закусили растаявшим салом. Влад выглядел почему-то хмурым и сердитым, видимо ожидал другой реакции на все свои россказни. Он жевал сало и опять смотрел на луну, переместившуюся в правый верхний угол окна. — Поздно уже, домой пора, — как-то неприязненно проговорил Влад. — Ты в порядке? — В полном? — Уверен, что рассказал мне всё? — Нет, не уверен, — с вызовом бросил Влад. Хмель ли его сильно забрал, или ещё что. — За чем же дело встало, рассказывай. — И расскажу, — распалился Влад. — Расскажу. Знаешь, кто твоя Анна Леонидовна? Самая распоследняя блядёшка. Это по её инициативе с поощрения господина Шагальского построен этнографический комплекс с кружевным домом. Но ты думаешь это сделано для горожан? Для них только фасад, а что внутри… Там уютный ресторанчик, сауна, великолепные номера. Вечерами там начинается совсем другая жизнь, которую «окормляет» Анна Леонидовна. Туда впариваются такие бюджетные деньги, о которых мы и не подозреваем. Там перебывали все боссы нашего городишки и, поверь, это делается с далеко небескорыстными целями. Их всех Анна Леонидовна пропустила через, сам знаешь, какое место. Она… — Довольно! — заорал я. — Ты что, со свечкой стоял? — Ладно, — как-то сразу сник Влад. — Засиделся я, домой пора. Спасибо за угощение. — Кушайте с маслом! — продолжал я кипятиться. Влад ещё больше сник. — Извини, — выдавил он. — Я пойду. Мне стало жаль Влада. Я так же быстро остыл, как и разошёлся. — Проехали, — сказал я примирительно. — Я же сам напросился на откровенность. — Конечно, конечно, — быстро закивал головой Влад. — В это действительно с трудом верится, но… ладно. Ты завтра, когда улетаешь? — Сразу после обеда. — Замечательно! Может, ещё увидимся. Нормальный ты мужик Иван Лукич, с косточкой. Не зря ты пользуешься авторитетом у нашего брата. Пойду я. Влад встал и нетвердо двинулся на своих ногах-ходулях к выходу. Я поднялся проводить его. Голова моя была чуть затуманена алкоголем. Уже в дверях, прежде чем выйти, Влад обернулся и проникновенно сказал: — Я понимаю, что сейчас скажу полную ересь, но откажись от этой поездки. — Поздно, машина запущена, а дальше, как карты улягутся. — Тогда удачи. — Пока. — Пока, — Влад захлопнул за собой дверь. Я вымыл посуду, немного потыкался по квартире, потом прилег на кровать, пытаясь осмыслить всё, что наговорил мне Влад. Возможно, я слишком переусердствовал со спиртным, которое расслабило меня, лишило чувства опаски, но я никак не мог проникнуться тем состоянием подозрительности по поводу каких-то козней против меня со стороны Анечки и Шагальского. Нехорошее предчувствие так и не посетило меня. Зато что-то похожее на приступ ревнивой озлобленности не давал мне покоя. Владу я вида не показал, но его слова по поводу двойной жизни моей старой подружки крепко зацепили меня. Если в словах Влада есть даже малая доля правды, то очень может быть, что Анечка весь прошедший месяц делила постель не только со мной. Как и бывает в такие минуты, я начал накручивать себя, припоминая разные эпизоды наших последних совместных с Анечкой отношений и привязывая их к той информации, что выдал мне Влад. Я вспомнил, что Анечка бывало приезжала ко мне далеко за полночь, и от неё пахло спиртным, сигаретами и как мне тогда казалось, а сейчас я был почти в этом уверен, совсем не женским парфюмом. Были отдельные дни, когда она совсем не приезжала ко мне, ссылаясь на занятость и загруженность работой. Она часто общалась с кем-то по мобильному телефону и улыбка её была блуждающе-игривой, а глаза виляли, как лисий хвост. В такие минуты мне почему-то было стыдно на неё смотреть, и я отворачивался или уходил в другую комнату. Были моменты, когда ей кто-то звонил даже во время наших любовных утех, но тогда ей хватало ума просто отключать мобильник. Сейчас это вдруг всё вспомнилось и нарисовалось в самом отвратительном виде. Задевало меня не то, что Анечка с кем-то там флиртовала. Мне становилось противно от мысли, что после всех своих вечерне-ночных похождений, она приносила мне только остатки себя. Точно объедки после обильного ужина. И я их должен был жрать и облизывать пальчики. Я до того распалил своё воображение, что если бы сейчас Анечка оказалась рядом, то… А что, то? Неужели ты бы смог поднять руку на женщину? Бессильная ярость вдруг овладела мной. Мне захотелось чего-нибудь разбить или тут же набрать телефон Анечки и наговорить ей всяческих гадостей. Я вскочил и чуть ли не побежал на кухню. Она была залита голубым лунным сиянием. Не включая света, я достал из холодильника недопитую бутылку водки и сделал большой глоток прямо из «ствола». Видимо солидная доза притушила бушевавшую в моём сердце злобу и, отдышавшись, я присел на табуретку более успокоенным. «Что это на тебя нашло? Что за непонятный порыв ревности? — мысленно ругнул я себя. — Любовь ведь дело обоюдное. Любовь?! Какая любовь? Ну, раз ревнуешь, значит любишь. Да нет, глупости всё это. Нельзя назвать наши отношения любовью. Тогда что за приступ агрессии? Посрамлённое право самца-собственника на самку? А у тебя есть на неё право?» Прав на Анечку, конечно, у меня никаких не было. Нас связывала только одна единственная постель. И всё. А потом каждый жил своей жизнью, почти не посвящая в неё другую сторону. Однажды, правда, я после бурной ночи, спросил её: — Нюр, сколько раз ты была замужем? — Что ты имеешь этим спросить? — на еврейский манер натянуто улыбнулась Анечка. В халате и не накрашенная она выглядела на все свои годы. — Что уж и спросить нельзя? — отшутился я. — Да можно, — задумчиво произнесла Анечка и пальцами потёрла свои виски, точно разгоняя морщинки. — Один, один раз я была замужем… И больше не испытываю никакого желания. Она встала с кровати и огладила ладонями свою талию, точно стряхивая с неё какие-то одной ей ведомые воспоминания. Потом улыбнулась куда-то в пространство и повернулась ко мне: — А ты что, хочешь сделать мне предложение? — Мой внутренний голос подсказывает, что ты бы мне всё равно отказала. — Твой внутренний голос тебя не обманывает. Если бы это было лет двадцать назад, тогда… Что бы было тогда, Анечка не договорила, но спросила: — Ты не обиделся? — Обиды — это не зрелые эмоции, как говорят психологи. А я дяденька уже взрослый и хоть не всё, но многое понимаю. И всё же хочу спросить: а почему? Почему ты бы мне отказала? — Знаешь, привыкла уже к одинокой жизни. А привычка — это вторая натура, трудно поддаётся перевоспитанию. И потом… — Ну, ну, что потом? — нетерпеливым смешком поторопил я Анечку. Она опять улыбнулась. — Как ты будешь обеспечивать свою жену? Я люблю наряды, но не с китайской «шанхайки», а с бутиков. И где мы будем жить? — Я понимаю, ты не в восторге от моей берлоги. — Нет, не в восторге, — без вызова, но твёрдо ответила Анечка. — Когда говорят, с милым и рай в шалаше, мне всех хочется послать, знаешь куда? — Догадываюсь. — Без обид? — Само собой. Ладно, шалаш тебе не подходит, а как насчёт милого? — Мне с тобой хорошо, — как-то дежурно ответила Анечка. — Тогда может… — Извини, в другой раз, пора на работу. Это было накануне нашего похода к Шагальскому. Я снова вернулся в комнату и лёг на диван. Наконец позднее время и алкоголь сделали своё дело, сон сморил меня. Утром я проспал и едва успел вовремя прибыть к рейсу. У стойки регистрации в аэропорту меня встретили сердитые Анечка и Шагальский. — Такси долго ждал, — соврал я на их немой вопрос. — Что, уже закончилась регистрация? — А вы как думаете, господин Свиристелин? — скривил губы Шагальский. — Ладно, ладно, — сказал я примирительно, доставая билет. — Газеты бы ещё надо утренние купить. — Вот ваши газеты, — поджав губки, выдавила из себя Анечка, протянув мне свернутых в трубочку несколько газет. — Быстро на регистрацию. Меня задел её командирский тон, тем более, припомнился вчерашний вечерний разговор с Владом, мои ночные переживания и мне захотелось ответить ей дерзостью. Но я сдержался, чувствуя, что правота в данной ситуации не на моей стороне. Уже в самолете, развернув одну из местных газет, я натолкнулся на заметку, от которой мне стало не по себе. «Сегодня ночью, в районе железнодорожного вокзала был убит известный в городе журналист Влад Петров. Смертельный удар был нанесён сзади, по голове, скорее всего бейсбольной битой. Ведётся следствие, но по предварительной версии полиции, причина убийства — ограбление. С убитого сняли часы, куртку и вывернули карманы. Документы были не тронуты, по ним полиция смогла определить личность убитого. Журналисты газеты выражают своё соболезнование семье нашего коллеги». |