Память

В госпитале было непривычно тихо. Утром из палаты выписали всех, кто прошёл курс реабилитации после лёгких ранений, а новичков, слава Богу, пока не поступало. Сергей провёл весь день в одиночестве, если не считать медсестру и пожилую сердобольную санитарку, которые иногда наведывались к нему. После тяжёлого ранения позвоночника потребуется много времени на восстановление опорно-двигательной системы организма. И ещё не факт, что он сможет ходить. Так, по крайней мере, сказал хирург лечащему врачу — Сергей случайно услышал их разговор из-за приоткрытой двери перевязочной.
От сознания собственной беспомощности он стиснул зубы, чтобы не застонать, и прикрыл глаза. Воспоминания, словно только этого и ждали, с болью начали всплывать в сознании…
Война! Коптящей лампадой над краем глубокой пропасти завис горящий танк. Жирные клубы черного дыма лениво выползают из свернутой набок орудийной башни. Из водительского люка торчит обугленная кисть скрюченной руки. Тошнотворный прогорклый запах горелой человеческой плоти забивает легкие плотной удушливой ватой и комом стоит в горле.
Где-то слева спешит-горячится, захлебывается станковый пулемет, торопливой скороговоркой доказывая кому-то свою жестокую правоту. Гремит взрыв! Во все стороны летят камни вперемешку с осколками. Вслед за этим наступает оглушительная тишина.
Сергей пытается приподняться, но чувствует, что тренированное послушное прежде тело ему уже неподвластно, и даже тупая боль уже не в нем самом, а где-то рядом — хотя и есть, но как-то сама по себе. Осталось только удивительно ясное сознание и понимание идиотизма происходящего.
Господи, есть ли ты на белом свете?! Почему так спокойно взираешь на страдания человеческие?! Будь оно все трижды проклято: и эта безумная, жестокая и потому никому не нужная бесчеловечная бойня. И совсем выжившие из ума политиканы-маразматики, бросившие в кровавую мясорубку бессмысленной войны молодых и здоровых парней ради каких-то бредовых идей и политических амбиций…
Видение сменилось воспоминанием о детстве.
Отчий двор поздним летним вечером. Теплый воздух наполнен ароматами раскрывшихся ночных цветов. В темноте о чем-то тихо лопочет листьями раскидистый орех, словно ворчливый дед. Никого нет дома: родители в гостях у соседей — вон у них окна светятся. Оттуда доносится звонкий мамин смех. Старшая сестренка ушла на свидание. А он, еще совсем мальчонка, один с самодельным деревянным мечом в руке настороженно крадется к заброшенному за ненадобностью старому полузасыпанному колодцу в дальнем углу темного сада. Там, в глубоком сыром подземелье притаился коварный и беспощадный колдун — всемогущий повелитель тьмы и запредельного края. Он задумал недоброе!
Вот зловещий мрак всколыхнулся и хищно потянулся ему навстречу расплывчатыми жадными щупальцами. Холодные и скользкие коготки страха молниеносно пробежались по спине, вызвав неприятную мелкую дрожь. Границы сада внезапно раздвинулись, раздались вширь, превратив его в таинственный нехоженый лес, полный опасных приключений и могущественных врагов, подстерегающих на каждом шагу. Захотелось убежать, куда глаза глядят, спрятаться — забиться в какой-нибудь укромный уголок, подальше от этого жуткого места, а еще лучше — накрыться с головой толстым ватным одеялом и уснуть. А утром при солнечном свете можно будет наведаться сюда без боязни — ведь всем известно, что колдуны творят свои злые делишки во тьме, потому что боятся света. Но вместо этого Сергей, превозмогая страх, расставил пошире ноги и покрепче перехватил рукоять своего верного меча, враз вспотевшими от волнения ладонями. Он приготовился сражаться с неведомым могучим страшилищем не на жизнь, а насмерть…
— Серёжка! Где тебя черти носят?! – доносится со стороны веранды сердитый голос отца. — Немедленно иди домой!
Воспоминание дрожит и рассыпается, сменяясь более поздним, уже после окончания школы.
Яркое солнце слепит глаза. Задорный звонкий смех разливается нежным хрустальным колокольчиком. Он дразнит и подзадоривает одновременно.
Лежа на спине с закрытыми глазами, Сергей с наслаждением глубоко вдыхал пряный аромат клевера, который слегка кружил голову, вызывая в груди сладкую приятную истому. Где-то рядом озабоченно гудели пчелы-трудяги, собирая с нежных цветов сладкую дань. В голубой вышине пели жаворонки, радуясь светлому погожему дню. Мелодично и задорно звенел невидимый ручей, настойчиво пробиваясь в густой высокой траве.
Внезапно на лицо упали крупные капли холодной воды. Девичий смех раздался рядом.
Ох уж эта Галка… Ну, погоди, проказница!
Он одним рывком стремительно вскочил на ноги и поймал за руки не успевшую увернуться девушку. Громко хохоча, она попыталась вырваться, и Сергей, перехватив ее за талию, еще крепче прижал к себе. Тело девушки напряглось, словно туго натянутый лук, смех умолк. Растрепанная каштановая челка неожиданно оказалась рядом. Из-под нее блеснули непостижимо загадочной синевой бездонные колодцы удивленных и немного испуганных глаз, в глубине которых он увидел что-то такое, от чего у него остановилось дыхание. Все окружающее растворилось в один момент, словно в радужной пелене. Огромный безграничный мир куда-то ушел, растаял в безвременье; все исчезло, остались только они вдвоем. Перед глазами встало жаркое марево. Все то, что было до этого и будет потом, уже не имело никакого значения, остался только настоящий миг прекрасного, заполненный неизмеримой вселенской любовью, перед которой померкло все. Доселе неведомое, щемящее сердце чувство стремительно подхватило его, вскружило голову, понесло куда-то и бросило в бушующий всепоглощающий водоворот.
Совершенно ничего не соображая, внезапно осевшим от волнения каким-то чужим дурным голосом он хрипло и неуверенно пробормотал:
— Галка…
Сергей и сам не знал, что он хотел сказать. Избитые, затасканные слова о любви были настолько неуклюжи, что он не мог их произнести — язык не поворачивался. Но сердце… оно кричало, пело…
— Что?.. — едва слышно, словно легкое дуновение весеннего ветерка, прошептала она, приближая к нему свое лицо.
Глаза, глаза, глаза… Сергей летел в их бездну, словно на гребне стремительной волны. Галка! Она ведь все понимает, а то, что невозможно понять разумом, чувствует своим непостижимым женским сердцем. Любимая… Он держал в своих руках хрупкий, нежный цветок, наполненный чувственностью и нежностью.
— Галка, Галчонок… любимая… — бессвязно забормотал он, неистово прижимая к себе тело девушки, внезапно ставшее мягким и податливым. — Я… люблю тебя, я… не знаю, что говорить…
Теплая мягкая ладонь легла на его губы.
— Не нужно, Серёженька, молчи…
Степь всколыхнулась, встала дыбом, а затем рухнула куда-то в тартарары, растворяясь в пламени прекрасной сжигающей страсти. Они летели на волнах любви, слившись воедино, безоглядно впитывая друг друга и полностью без остатка отдавая себя…
Потом были какие-то бессмысленные, малозначащие жаркие фразы, произнесенные торопливо и путано, словно в горячечном бреду. Они что-то сбивчиво говорили друг другу, лепетали, как несмышленые дети, но глаза искрились радостным восторгом. Все произошедшее запомнилось смутно — лишь какие-то яркие отрывочные видения. Но на всю оставшуюся жизнь запечатлелось в памяти необычайное ощущение безмерного вселенского счастья, фейерверк искренних открытых чувств, не стесненных условностями…
Испуганные и притихшие, рука об руку, они тайком вернулись в спящий поселок лишь тогда, когда по крышам домов щедро разлилась серебром полная луна.
Это был их самый первый… и последний день.
Утром из военкомата пришла повестка…

Память: 2 комментария

Добавить комментарий для Олег Пряничников Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *