На обрывистом восточном склоне глиняного холма в зарослях шелковичного кустарника как раз наступило время обеда. Зашевелились, пробуждаясь от полуденной дрёмы, молодые гусеницы и отправились на поиски вчерашних листьев. Уже давно было заведено, что в качестве еды гусеницы использовали те листья шелковицы, которые выросли за прошлый день, а новые ещё клейкие молодые листочки не трогали. Поэтому кустарник всегда выглядел свежим и зелёным. К тому же в поисках вчерашних листьев гусеницам приходится много двигаться, а это для них очень полезно, чтобы не толстеть. Ведь каждому известно, что когда приходит время, гусеницы превращаются в куколок, из которых потом появляются хрупкие изящные бабочки-красавицы с радужными крылышками. Вот и нынче — все гусеницы дружно отправились на обед. Лишь одна из них — толстая и ленивая осталась на старом месте, жадно поглядывая на аппетитный молодой листочек. — Эй, Толстуха, — окликнула её соседка. — Поползли с нами! — Вот ещё! Делать мне больше нечего… — отозвалась ленивая гусеница. — Мне и здесь хорошо! — Как тебе не стыдно?! Ты же знаешь: мы обязаны двигаться, чтобы сохранить фигуру! — возмутилась подруга. — А куда ж она денется, эта фигура?! — насмешливо фыркнула Толстуха. — Придёт время — появится и у меня. Мне похудеть ничего не стоит, раз — и готово по высшему классу! Я ещё так порхать буду, что все вокруг позавидуют! — Глупая ты, Толстуха! — с сожалением покачала головой соседка. — Когда придёт время в бабочку превращаться, ты не то что порхать, даже взлететь не сможешь! — Ладно, ладно… Это мы ещё посмотрим… — отмахнулась Толстуха, лениво зевнула и демонстративно повернулась на другой бок. Её соседка сокрушенно вздохнула и, дергаясь и складываясь гармошкой, поспешила за подружками. — Ползают тут разные… — раздражённо проворчала Толстуха. — Совсем уже замучили меня своими бестолковыми советами… Гусеница нетерпеливо огляделась по сторонам и, никого поблизости не заметив, с жадностью отгрызла изрядный кусок сочного зелёного листа. Хрустя и причмокивая от удовольствия, она мечтательно зажмурила глазки, а когда снова открыла их, то едва не подавилась от испуга. Прямо на неё с живым любопытством уставился огромный немигающий глаз. Это оказалась шустрая синичка Рипли. Узнав её, Толстуха облегчённо перевела дух: — Уф-ф… Как ты меня напугала, Рипли! Разве можно вот так неожиданно подкрадываться?! Я чуть, было, не умерла со страху! Синица осуждающе покачала головой и, переступив с лапки на лапку, произнесла: — Со страху ты не умрёшь, а вот от обжорства запросто можешь лопнуть, как мыльный пузырь! Гусеница поморщилась, как от зубной боли, и недовольно пробормотала: — Что это вы все ко мне пристали — не пойму?! Листочков вам жалко, что ли? Внезапно Толстуха замерла на месте, вытаращив от изумления свои маленькие глазки, словно осенённая внезапной догадкой, а затем возмущенно затараторила: — Как же это я сразу не догадалась?! Вот, оказывается, в чём дело! Просто вы все мне завидуете! Рипли едва не свалилась с ветки от такого неожиданного и нелепого предположения. — Да ты что, Толстуха, белены объелась или на солнце перегрелась?! Кто ж тебе завидует и в чём? — Да! Да!! Да!!! — уверенно и упрямо заявила гусеница. — Вы завидуете тому, какое у меня гладенькое лоснящееся брюшко! Толстуха перевернулась на спину и, выставив напоказ свой надутый, как воздушный шар, животик, принялась его любовно поглаживать короткими мохнатыми лапками. — Глупая ты, Толстуха! — рассердилась синица. — Наступит время, и ты ещё об этом пожалеешь, да поздно будет! Рипли взмахнула крыльями и улетела, возмущённо посвистывая. — Ну, наконец-то советчики оставили меня в покое! — самодовольно объявила гусеница и с громким хрустом вгрызлась в молоденький листочек. Через некоторое время от него не осталось и следа. Толстуха с сожалением покосилась на пустое место, где ещё совсем недавно зеленел листок, и принялась за следующий. Когда вернулись остальные гусеницы, то дружно ахнули: — Куда же подевались все листья, под которыми мы прятались от жарких солнечных лучей? — Ничего страшного, — лениво отозвалась Толстуха. — Всё равно уже скоро вечер наступит, и солнышко спрячется на ночь. А утром новые листочки вырастут — ещё сочнее и вкуснее сегодняшних! — Это ты их съела! — набросились на неё подруги. — Как тебе не стыдно, обжора ненасытная?! — Ну, подумаешь, полакомилась листочком — другим… Что тут страшного? — огрызнулась Толстуха. — Не стоит и шум подымать! И вообще мне ваши упрёки и советы не нужны! Я буду самой первой красавицей, а уж то, что я умнее всех вас вместе взятых, так об этом и говорить не стоит! Подруги обиделись на неё и решили с лентяйкой и обжорой больше не разговаривать. С тех пор так и повелось: все гусеницы с утра расползались по окрестным веточкам в поисках вчерашних листьев, а Толстуха оставалась одна. Правда она не очень-то и жалела об этом. Ведь теперь её уже никто не трогал и не мешал вволю объедаться. День проходил за днём. Постепенно гусеницы одна за другой начали прятаться в укромных местах и превращаться в куколок. Одна лишь Толстуха всё никак не могла остановиться. Она ела и ела дни напролёт, становясь все толще и ленивее, пока и вовсе не смогла двигаться. Наконец наступил долгожданный день, когда бывшие подруги Толстухи выбрались из своих коконов и, расправив лёгкие крылья, весело запорхали над цветущим лугом, радуя глаз разнообразной яркой окраской. — Ах, как красиво! — мечтательно вздохнула Толстуха. — Пожалуй, пора бы уже и мне превращаться. И тут к своему ужасу она наконец-то заметила, что её гладенькое брюшко давно уже превратилось в огромное толстое брюхо, которое не сможет поместиться ни в один кокон. Толстухе стало ужасно стыдно. Ведь она так хвасталась, что будет порхать лучше и выше всех, а на самом деле стала похожа на разбухшую колоду. С большим трудом потащила Толстуха свое толстое брюхо вниз по ветке и спряталась под корнями кустарника. Здесь в темноте и сырости, скрываясь от позора, она голодала, чтобы похудеть и лила горькие слезы. — Ну почему я не слушалась советов?! Дура я дура! Вон подруги уже летают, а я сижу в темноте, как червяк… Бр-р-р!! Ну, ничего, я ещё первой красавицей буду! Конечно, без любимых лакомых листочков Толстуха вскоре начала к своей радости худеть, через некоторое время покрылась коконом и приготовилась превращаться в прекрасную бабочку. «Вот подруги удивятся, когда увидят меня во всей красе, вот позавидуют!» — с нетерпением мечтала Толстуха. Прошла неделя. Бабочки игриво кружили вокруг шелковичного кустарника, где они провели дни своей юности в облике гусениц. Внезапно из-под корней выпорхнула бледная рыжая бабочка с невзрачными крыльями, совершенно лишенными расцветки. — Кто это? — замерли от неожиданности бабочки. — А вот и я! А вот и я! — хвастливо заверещала Толстуха, резко и неуклюже дёргаясь из стороны в сторону. — Как я вам нравлюсь? — Это же обжора Толстуха! — хором воскликнули бабочки и тут же запели дразнилку: Толстуха — рыжуха Пузатое брюхо! Очень любит жевать, Не умеет летать! Ты ленивая сестрица — Не хотим с тобой водиться! Ох, как стыдно и обидно стало Толстухе! А деваться-то некуда — сама виновата: не слушала добрых советов, да ещё и зазналась вдобавок! Присела она на веточку, сложила крылышки и заплакала. Что тут делать? Пожалели бывшие подружки Толстуху. Собрались они в кружок, посовещались и решили её простить. Всё-таки мучилась, страдала и в конце концов похудела — для этого ведь тоже сила воли нужна! — Ладно, так и быть — будем с тобой дружить, — сказали они. — Только больше не зазнавайся и не ленись! С тех пор Толстуху не узнать. Она постоянно порхает вокруг шелковичного куста и объясняет молодым гусеницам, почему нельзя объедаться и лениться, и что из этого может выйти. Правда она так и осталась толстенькой и рыженькой невзрачной бабочкой, но зато теперь все её уважают, а особенно молодые гусеницы, и Толстуха по-своему счастлива. |