Во сне глубоком убежать так тяжко, Почти на грани полупробужденья, Привиделся с котомкой старикашка, Перед крестом стоящий на коленях. Его лохмотья ничего не согревали, А в дырах открывалась бледность кожи. Луна его своим сияньем окружала, Он был на святость в темноте похожий. Вдруг обернувшись, мне кивнул как другу, Но продолжал моленье едва слышно. В стенаниях и плаче налетевшей вьюги, Срывающей огни, я подошел поближе. И в преклоненном вмиг узнал монарха, Казненного с семьей — загубленные души. Под сердцем дрожь прошла волною жаркой И замерла в пурге порывом непослушным. Непроизвольно тоже преклонил колени, Слезами чистыми упали с неба звезды. Царь прошептал: «Грех многих поколений Не снять веками ни с каких погостов!» Открыл котомку — в сумраке печальном Сверкнули кровью обагренные монеты. Их бросил в воду жестом царь прощальным: «Пусть платой будет за холодные рассветы!» Ушел, растаял призрак благородный, Во сне глубоком, где дышать так тяжко. И вынырнув из сна почти свободным, Нашел монету я истертую в кармашке. Уставший лик, истерзанный годами, Черты того, с кем стоя на коленях, Молился жарко я обычными словами, Прощения прося заблудшим поколеньям. Сергей Брандт, 13.09.2012 |