Или
ДАЖЕ ЕСЛИ МОЖЕШЬ, ТО НЕ ВСЕМ ПОМОЖЕШЬ Часть первая Вернулся, обидевшийся на слова конопатой девочки, блудный сын домой в тихий речной омут и целых несколько дней ладил со своей многочисленной семьей: со своими рогатыми батюшкой и матушкой, со своими чумазыми сестрами и братьями, проказничал и пакости творил. Но только несколько дней. А потом заскучал чертенок, затосковал по по полям широким, лесам необъятным, по вкусным яблокам мороженым. В омуте ведь постоянно рыбный день, стол ломится от всевозможных рыбных яств, а мелкому пакостнику яблоки мороженые подавай, скорее всего, от нехватки витамина С. И принялся он тогда за дела хорошие. Тайком их начал от своих родных делать.
Весна стремительно вошла в свои права. Солнце припекает, ручьи стремительные звенят и снег посеревший и набухший лижут со всех сторон, почки на деревьях набухают — вот-вот лопнут, а дороги такие, что не проехать и не пройти пешком. Одна телега застрянет через полчаса, вторая посреди дороги остановится — не преодолеть никому эту хлябь несусветную. Вот и начал оболтус малолетний грязь ковшиком из бересты черпать, да ведерком ржавеньким таскать, старательно песочком речным присыпать дорогу да вымоины выравнивать. Почти день трудился, не присел даже на минутку, работничек пока копытца у него заплетаться не стали. А времени на гадости за трудом праведным и не остается совсем. Сорока заметила перепачканного в грязи с ног до головы бесенка, сидящего на обочине и отдыхающего, громко затрещала во всеуслышание:
— Где это видано! Хвостатый для человека старается! Стыд и срам! Что в омуте скажут, когда узнают?
В омуте на новости сорочьей почты никто внимания не обратил — своих дел невпроворот, рыба на нерест стадами пошла. Пойди, за всеми уследи, сразу пересчитай, не перепутай. Икру от прожорливых раков оберегать еще надо. Одной чертовой семье не до сорочьего трепа было. Промолчали первый раз, а лоботряс с облезлым хвостиком после бездорожья сельского на милосердие перешел: коровку одного деревенского, заплутавшую в сосновом лесу, хворостинкой назад в хлев законному хозяину пригнал, котенка глупого снял за шиворот с высокого дерева. И, вдобавок ко всему уже сделанному, пожалел семью горемык погорельцев: показал во сне сыну старшему, где в овраге горшочек полный серебряных монет припрятан, мол, стройтесь теперь и не горюйте больше. Одним словом, любимый сын грозного речного черта отошел от вредной прежней жизни своего хвостатого общества. Молчал черт-батюшка, молчал, а потом плетку, плетенную из хвоста золотогривого речного коня, вытащил и угостил своего неблагодарного недоросля, попотчевал еще крепкой отцовской рукой. Ну, а пока тот вытирал подрагивающим хвостиком свои горячие слезы, смахивал с носа большие мутные капли, строго настрого приказал жене своей чертовке сложить в холщовый мешок немного сушеной ряски, десяток крупных луковиц с речного огорода, баночку щучьей зернистой икры, подумав немного, добавил двух жирных копченых линей и молча указал притихшему сорванцу на дверь длинным острым ногтем.
— Помогаешь людишкам, тогда и ступай к ним жить! Не можешь зло им делать — неси тогда в мир хорошее и светлое, если сумеешь, конечно!
И, напоследок от всей своей чертовской черной души, такой подзатыльник чертенку влепил, что тот сразу на речном берегу оказался. Стоит, головой во все стороны крутит, не верит своему счастью, что так легко отделался: рядом тулупчик рваный лежит, кислой соломой благоухает. Подарок отец назад вернул, мол, не надо нам чужого забирайте назад. Вдохнул бедолага, мешок увесистый за спину худую забросил, тулупчик под мышку зажал и пошел куда глаза глядят, то есть прямо. Продолжение следует
Сергей Брандт-Качанов, 16. 11. 2014 |