Математика, физика, информатика, химия! А еще куча всяких гуманитарных дисциплин. Преподаватели буквально душат заданиями, − и каждый считает свой предмет главным. Какие там пятерки, тут, дай бог, на трояки не скатиться на математике, думала Настя, а уж история с географией пусть меня простят, ну, не могу я все знать по высшему разряду. И она свирепо вгрызалась в новые параграфы, − тем более что в недалеком будущем назревали зачеты по всем предметам, ведь они уже проучились целый месяц. Но незажившая царапина в ее душе все саднила и саднила, из-за чего она постоянно пребывала в минорном настроении. Наконец, Наталье надоело созерцать ее кислую физиономию.
− Ты долго будешь ходить с постной рожей? − сердито спросила она Настю, когда они неспешно брели из лицея. − Опять хандра накатила? Ты, наконец, определись, чего хочешь: вернуть его или забыть. А то у тебя, как в поговорке: и хочется, и колется, и мама не велит. Хочешь вернуть, давай наметим план действий. Хочешь забыть, плюнь и разотри. Но перестань, наконец, кукситься, на тебя уже все внимание обращают.
− Ничего я не хочу, − уныло отозвалась Настя. − Только тоска какая-то темно-зеленая меня гложет. Знаешь, если честно, мне уже ничего не хочется, даже жить.
− Совсем хорошо! С чего это тебе жить надоело? Ума палата, сама красотка, любого парня только пальцем помани. Да стоит тебе пару раз улыбнуться Вадиму, прибежит, как миленький, − только эта девка его и видела.
− Наташа, ну зачем ты так? Думаешь, я сама не понимаю? Все я понимаю. Но у меня последнее время такое чувство − безнадеги. И всякие нехорошие мысли в голову лезут. Вот скажи: для чего ты живешь?
− Как для чего? Живу, и все. Мне нравится. А тебе что − нет?
− Мне тоже иногда нравится, но теперь как-то редко. Раньше я об этом не задумывалась. А сейчас, особенно после смерти Дениски, я все думаю: зачем? Зачем мы колотимся, чего-то добиваемся, если нас всех уже приговорили к высшей мере.
− Ты что, рехнулась? Кто приговорил?
− Бог! Если он, конечно, есть. Причем − ни за что.
− Ну, ты даешь! − Наташка даже остановилась. − Настя, нет, тебе надо к врачу. Иначе ты точно сдвинешься.
− Ну и что это даст? Что, твой врач может что-то изменить? Ничего он не может. Сам, небось, думает об этом. А ты? Неужели никогда не задумывалась, что станешь старой, что умрешь? Может, даже мучиться перед этим будешь, − если от рака. И ведь ни за что!
− Нет, мне это в голову не приходило. Если честно − я не верю, что умру. Вот не верю, и все. Мне кажется, я буду жить вечно. Ну, если не вечно, то долго-предолго. Так долго, что и думать об этом не стоит. И тебе советую выбросить это из головы. Посмотри вокруг: ведь все люди живут, и никто с ума не сходит, что когда-нибудь умрет. А старики? Будь по-твоему, они вообще должны трястись от страха, что им скоро конец. А твоя бабушка, наоборот, мне кажется очень даже жизнерадостной. И дедушка.
− Может, они просто делают вид? Или ведут себя, как страусы: не буду об этом думать, потому что не могу ничего изменить. Мне папа уже так советовал. Только, что делать, если думается? Я всегда считала, что человека надо наказывать только за дурные поступки. Нас ведь так с детства учили. А выходит: можно убивать ни за что. Даже маленьких детей. Бог захотел, дал жизнь, захотел, взял. Только это неправильно, несправедливо. Я когда об этом думаю, у меня просто руки опускаются.
− И что ты собираешься делать?
− Не знаю.
− Бросишь учиться? А как же мечты о Петербурге?
− Нет, конечно, не брошу. Родителей жалко. Буду учиться потихоньку, куда деваться? Но все так противно. Только ты никому не говори, ладно? Просто, я с тобой поделилась − ведь больше не с кем. А Вадим? − да, мне больно, что он с этой. Но все равно я в нем разочаровалась. Поэтому − ничего не надо. Наташа, обещаешь?
− Ладно, ладно, не переживай. Но все равно, я с тобой не согласна. Не знаю, как ответить, но не согласна. Пойдем к нам обедать − у нас макароны с мясом по-флотски. Вку-усные.
− Нет, не хочу. Пообедаешь, приходи, будем задачи решать, что Гиббон назадавал. Там их тьма.
Наталья ушла к себе, а Настя села за письменный стол и достала физику. Октябрь выдался дождливым, небо постоянно хмурилось и быстро темнело. Она включила настольную лампу, и сейчас же дремавший на диване Федор, прыгнув на стол, улегся в освещенном круге. Хорошо животным, подумала Настя, глядя в его янтарные глазищи, они не думают, зачем живут, и не знают, что умрут. Живут в свое удовольствие − и все. И растения. А мы знаем. Эх, лучше бы не знать. Жить и жить, не думая об этом ужасе. Ладно, надо заниматься, все равно больше ничего не остается.
Она открыла тетрадь и стала записывать условие задачи. Федор, только этого и ждавший, принялся лупить когтистой лапой по буквам, стараясь поймать этих черненьких насекомых. Она шикнула на него, и кот, вывернувшись на спину, развалился по всему столу, − его усатая голова заняла больше половины страницы.
− Федор! − строго сказала Настя. − Совести у тебя нет. И так ничего в голову не лезет, а тут еще ты. − Она почесала кота за ухом, стащила на колени и углубилась в задание.
− Вы не забыли, что послезавтра День учителя? − спросила ее вечером Галчонок.
− Нет, мы еще вчера скинулись на цветы.
− А в старой школе? Неужели не поздравите Светлану Михайловну и других учителей? Они ведь столько для вас сделали.
− Да мы с Наташей как-то не подумали. И денег у меня больше нет.
− Можешь взять из буфета две коробки конфет, − мне студенты понадарили их с десяток. Зайдете в учительскую, угостите.
− А я торт куплю, − обрадовалась Наталья Настиному предложению. − Завтра всего две пары, сбегаем после уроков? Как я соскучилась по Светлане и всем нашим!
На следующий день была суббота, поэтому занятия в лицее закончились раньше обычного. Подружкам удалось уговорить Гиббона отпустить их с последнего часа, − и, купив в супермаркете роскошный торт, они понеслись в родные пенаты. Там еще шли уроки. В учительской они обнаружили завуча Наталью Николаевну, проверявшую журналы. Подняв на бывших подопечных бархатные глаза, та всплеснула руками:
− Боже мой, девочки! Настенька, Наташенька! Как же я вам рада! Нам так вас не хватает! У вашего прежнего класса как будто душу вынули. Оказывается, вы там были стержнем, особенно ты, Настенька. Всегда можно было положиться, опереться. А теперь сплошной разброд. Ну, расскажите, как вы? Как живете, как учитесь?
− Учимся с переменным успехом, − призналась Настя. − Очень много задают по всем предметам Я уже не отличница, да и Наташа не блещет.
− Не жалеете?
− Нет, Наталья Николаевна, не жалеем. Трудно, но интересно. Зато на английском мы в передовиках.
− Что ж, рада за вас. Спасибо, что не забываете, что поздравили.
− А как наши?
− По-разному. Класс сильно уменьшился. Парфенов ушел, Новиков в казачью гимназию подался, Оля и Света Сверчковы − в экономический лицей, Таня Юдина − в медицинский колледж. Многие поуходили. Звездочек, вроде тебя, Настенька, больше не осталось.
− Но у вас же Соколова, говорят, отличницей заделалась, − ехидно вставила Наташка.
− Ира Соколова очень старательная девочка, − сухо отозвалась завуч. − И пятерки она получает заслуженные. Напрасно ты, Наташа, иронизируешь.
− Да я ничего, Наталья Николаевна, я просто так спросила. Я знаю, что она старается, мы с ней иногда видимся. Она к Насте заходит, когда что непонятно, или просто так. Я ничего плохого не имела в виду.
− Ну, хорошо. До звонка десять минут. Не хотите со своими повидаться, там сейчас математика.
− Ой, хотим, хотим!
Увидев в дверях бывших одноклассниц, класс радостно завопил, а Митька запрыгал на стуле, как мячик. Математичка обернулась на шум, хотела призвать класс к порядку, но потом махнула рукой, − она сама обрадовалась встрече со своими любимицами. Пришлось рассказать о лицее и ответить на кучу вопросов. Когда Настя показала Светлане тетрадь с теперешними задачами, та только вздохнула:
− Конечно, у вас же там восемь часов математики в неделю, а у меня только три. И контингент отборный, а не всех подряд берут, как у нас. Чего же не решать − с повышенной трудностью.
Вскоре прозвенел звонок. Бывшие одноклассники выстроились гуськом, чтобы обнять каждую из подружек и потрясти им руку. Затем ребята разбежались по домам, а Наталья Николаевна позвала девочек в учительскую пить чай с подаренными сладостями.
− Ты бы хотела вернуться? − спросила Настя подругу по выходе из школы. − Представляешь, насколько стало бы легче. Ты бы здесь теперь блистала похлеще Соколовой. Кстати, ее не было, не знаешь, почему?
− Ты что? Ни за что! − замахала руками Наташка. − Учиться в нашем лицее − это же так престижно. И студенты кругом, не то, что наши мальчишки. А Ирка, вроде, болеет. Настя, тебе из нашего класса кто-нибудь нравится?
− Ты в смысле мальчишек? Павлик нравится.
− Да ну тебя. Я серьезно.
− И я серьезно. С ним так интересно, и он ничего из себя не строит. Мы сегодня на переменке говорили, − ты представить не можешь о чем: о сотворении мира. Он же свободно читает первоисточники на английском, лучше нас с тобой. И он вычитал в их журнале, что один австралийский ученый математическим путем доказал существование сверхразума. Вывел уравнение, из которого следует, что Вселенная могла быть сотворена только мыслящим существом. И за это получил Нобелевскую премию, представляешь?
− Ну доказал, ну и что? Многие и без того верят в бога.
− Как ты не понимаешь? Это же гениальное открытие! Одно дело верить просто так, а другое − научное доказательство. У меня даже на душе легче стало. А то я все думала: ну зачем вся эта колготня, если я все равно когда-нибудь превращусь в пыль? А теперь думаю: может, каждая жизнь все же имеет смысл. Может, после смерти мы соединимся с этим сверхразумом, дополним его для какой-нибудь сверхцели.
− Слава богу, что тебе полегчало. А то, я как вспомню твои бредни, − аж мороз по коже. Спасибо этому младенцу, только я о другом спрашивала.
− Да я понимаю, что у тебя на уме. Я же говорила, что в том смысле мне никто из них не нужен.
− А Вадим?
− Наташа, перестань. У него есть с кем встречаться.
− Думаешь, ему нужна эта Анечка? Она сама на него вешается. Ладно, я тебе расскажу, мне Никита натрепался. Они же с Вадимом в своей группе первые парни на селе. Один черный, другой белый − два веселых гуся, все девки на них запали. А эта Анечка за Вадимом, просто, хвостом ходит. Она сама с ним напросилась, когда услышала, что он тебя собрался проведать.
− Ну да − сама! А омлеты?
− И про омлеты сказал. Оказывается, у них был поход, − чтобы поближе друг с другом познакомиться, вот там она и готовила им омлет. Говорит: с шампиньонами и сверху посыпанный тертым сыром. Мол, вкуснота необыкновенная. Давай сами когда-нибудь такой сделаем?
− Зачем нам такой? Что, мы вкуснее не придумаем? А что еще Никита говорил?
− Говорил, что эта толстая, ее Светкой зовут, в него втрескалась. Вроде, она у них из всех девчат самая умная и тоже золотая медалистка. Она ему недавно звонила на сотовый, куда-то звала, − я подслушала.
− А он?
− Быстренько собрался и умотал. У него с ней точно что-то есть. Наверно, все. Он, знаешь, как стал с ней ходить, резко изменился. Другой стал. Такой уверенный в себе, довольный, рожа масляная. Уже два раза приходил под утро. И родители, представляешь, ему ни слова. Я у него спрашиваю: что, ты мою подругу совсем разлюбил? А он, гад, знаешь, что ответил: «Настя это одно, а Света − другое. Настя − девочка для души». А Света, − спрашиваю − для чего? А он: «Много будешь знать, мало будешь спать». И нос мне пальцами защемил − так больно!
− Вот! Значит, и Вадим с этой Анечкой − так же. Они же все время вчетвером ходят. А ты еще спрашиваешь, кто мне нравится. Да они мне все глубоко отвратительны. Мне мама такое про них сказала, − я после этого никогда ни с кем целоваться не буду.
− Что?!
− Да у меня язык не поворачивается повторить.
− Но у нее же повернулся. Ну, скажи, нас же никто не слышит. Может, мне это тоже надо знать.
− Ладно, слушай. − И Настя, понизив голос, озвучила услышанную из уст матери информацию про их «хозяйство».
Наташка от изумления открыла рот. Потом закрыла и долго молчала, переваривала новую информацию. Наконец, призналась:
− Знаешь, я догадывалась о чем-то таком. Когда с Котькой Крыловым целовалась, он все пытался своим низом ко мне прижаться. Я тогда подумала, может, он хочет меня покрепче обнять? А оно вот, значит, что. Теперь мне все понятно.
− И тебе не противно было с ним целоваться?
− Если честно, противно. Всю обслюнявил. Как вспомню, даже сейчас противно.
− А ты же говорила, что когда целуют, кайф.
− Это когда я с Димкой Рокотовым целовалась. Он мне так нравился! Если бы он, гад, меня не бросил, я бы в него втрескалась по уши. Хорошо, что вовремя распознала, какой он бабник: он после меня с Иноземцевой путался, потом и ее бросил. Но целовался он классно. Знаешь, мне после твоих слов тоже не по себе стало. Мы о любви, как о возвышенном, думаем, а у них, выходит, одни низменные инстинкты. Да пошли они тогда все подальше.
− Может, мы чего-то не понимаем? Мы же не они. Может, они как-то иначе воспринимают любовь?
− Да я теперь вообще не влюблюсь! Теперь мне понятно, почему ты так себя повела. Жаль, ты мне этого раньше не сказала. Да и когда влюбляться? Столько задают, голову поднять некогда. |
