— Итак, господин Свиристелин, я готов ответить на любые ваши вопросы, — сделал ударение на слове любые господин Борей.
Мы шли берегом моря, песчаную полоску которого облизывал ленивый прибой. Было ранее утро, настолько ранее, что почти бездвижная морская гладь курилась лёгким туманом, а трава в газонах и листья деревьев влажно блестели в лучах восходящего солнца. Воздух был свеж, пахло солёной водой.
Нас сопровождали всё те же лица, но кроме негра-атлета, находившего неотлучно при господине Борее, остальные шли сзади, ровно на таком расстоянии, чтобы не слышать наших бесед, но при необходимости тут же явиться на зов своего патрона и выполнить любое его распоряжение. Горделиво подняв удивительно красивую голову, и развевая по ветру свою роскошную голубую шерсть, бежал впереди нас благородный Аякс.
— Слушаю вас, — глядя на причаленные к пристани катера, повторил господин Борей.
Я был в некотором замешательстве. Ещё с пробуждением, я стал проигрывать в голове предстоящий разговор со своим таинственным собеседником. Казалось, я довольно чётко представлял себе общую картину нашего разговора, но не продумал главного — с чего начать. А ведь начало — это запевка и от неё много зависит, как прозвучит вся песня.
— Даже не знаю, как вам сказать, — с улыбкой развёл я руками — Удобно ли с этого начинать, но… Словом меня снедает любопытство с первых минут нашей встречи…
— Смелее, смелее.
— То, что было вчера — это не сон? Королева Англии, президенты… Вы поймите…
— Я вас понимаю, — что-то вроде усмешки, промелькнуло в тонких губах господина Борея. — Это не сон.
— И ещё… Здесь я уже в полной нерешительности… Как бы это покорректней…
— Раз уж вы так нерешительны, я делаю вывод, что вопрос касается меня лично. Попробую угадать: вы хотите спросить о моём возрасте?
— Вы умеете читать мысли? — обескуражено спросил я.
— Возможно. Но вопрос ваш удачный. Психологически вы поступали правильно. Чтобы получился разговор, собеседника в самом начале надо либо заинтриговать, либо польстить ему, либо обидеть, — господин Борей перевёл взгляд на цветник.
— Я вас обидел?
— Нисколько. Повторяю, ваш вопрос правильный. Отвечу: чтобы построить систему и видеть, как она работает, воспитать смену и передать ей необходимые знания, создать школу, мало жизни даже трёх поколений. Нужно как минимум пяти.
— Вы хотите сказать, что вам больше ста лет? — не скрывая своего удивления, воскликнул я.
— Неужели я выгляжу так молодо? — впервые услышал я шутку из уст господина Борея. Тонкие губы его растянулись в длинную полоску.
— Так сколько же?!
— Умножьте названную вами цифру на полтора, и будем считать, что вопрос исчерпан.
— Но как, чёрт возьми?!
— Не стоит поминать тёмные силы, — поморщился господин Борей. — Неужели вы думаете, что за несколько тысяч лет, что мы управляем миром, мы не научились продлевать жизнь? Средневековые алхимики только довели проблему долголетия до известного совершенства. Но система эта работает при определённых условиях, это правильное питание и воздержание от излишеств. Я никогда не стану потреблять тех продуктов, что потребляет остальное человечество. По большей части это отрава.
— Но коль вы взяли на себя столь тяжкую ношу, как отвечать за всё человечество, почему бы сказать ему об этом? — спросил я полуязвительно.
Господин Борей внимательно посмотрел на меня.
— А вы уверены, что человечество об этом не знает? — господин Борей отвернулся и потрогал пышный розовый бутон, на расположенный у дорожки клумбы. — Зайдите в Интернет и вы увидите сколько информации там размещено по вопросам питания. И вот тут мы подходим к одному важному вопросу, которым просто болел мой современник Фёдор Достоевский — вопросу свободы.
«Господи, — чуть не с ужасом подумал я. — Неужели этот человек мог не только видеть, но и общаться с великим Фёдором Михайловичем?»
— Но давайте по порядку, — не обращая внимания на мой ошарашенный вид, продолжал господин Борей. — Помните в знаменитой «Легенде о Великом инквизиторе» три ключевых слова, которые в каждом переиздании писателя выделены курсивом. Слова эти — чудо, тайна и авторитет. Кажется, никто из писателей так глубоко не проникал в глубины человеческой психики. Всего три слова раскрывают смысл несвободы человека. Он не хочет руководствоваться здравым смыслом, т.е. видеть вещи такими, какие они есть на самом деле, ему обязательно нужно чудо. Скажите кому-то, что некто чудесным образом излечился от недуга водкой, и этот кто-то, будет пить эту гадость, пока не помрёт. Второе. Человек слепо верит в тайну. Он думает, что от него кто-то прячет какие-то важные, не доступные простым смертным вопросы. Этим пользовались во все времена масоны, набирая профанов в свои ряды. И, наконец, третье. Вы обратили внимание, кто сегодня является авторитетом, за которым идут толпы фанатичных поклонников? По большей части бездари, люди с сомнительным прошлым и испорченной психикой, извращенцы. Человек сам намечает путь, по которому ему идти, это его свободный выбор, причём здесь мы?
— Но почему бы человеку не помочь в этом разобраться?
— То есть, вы хотите сказать, что мы должны лишить человека свободы выбора, навязывая своё, даже пусть и правильное мнение? — усмехнулся господин Борей. — Нет, наша задача несколько иная.
— Какая же?
— Уберечь мир от роковых поступков.
— И вы это говорите, когда полмира пылает в войне?
— И опять этот вопрос не ко мне.
— К кому же?
— К человеку. Ведь это ему предоставлено право свободы выбирать свои правительства, которые эти войны развязывают, — вновь усмехнулся господин Борей. — Да, человеком манипулируют такие же, как он. Но ведь никто иной, как человек позволяет с собой это делать. Он ведь хотел свободы выбора, он её получил.
— Но почему же всё получается не благодаря, а вопреки, как вы сказали, здравому смыслу?
— Во-первых, человек погряз в вульгарном материализме. Материальное благополучие стало смыслом его существования. Как и во времена Древнего Рима, так и сейчас основным лозунгом остаётся пресловутое выражение — хлеба и зрелищ. И в погоне за этим, человек бросается из огня в полымя. Но, если вы помните, я говорил в своём откровении, что цельность мира, как и цельность знания, не может быть только материальной. Ведь есть такие понятия, как совесть, озарение, любовь, и они, как и стремление набить свою утробу, также должны быть присущи человеку. Но слова эти имеют совсем другое происхождение. Они не из материального мира. Чтобы осмыслить их, нужны другие знания, нужна вера. Но человек от природы ленив, ему не хочется напрягать своё серое вещество, чтобы во всём разобраться. Ему проще думать о новом авто, чем проникать в тайны Создателя. Так постепенно в человеке отмирает то, что присуще только ему, а остаются одни инстинкты. Ведь и обезьяну можно одеть в костюм, повязать ей галстук, научить курить, пить, но, увы, человеком она никогда не будет.
— В теорию эволюции вы не верите?
— Это слабый вопрос. Теория эволюция вброшена нами сознательно, как возможность проверить, способны ли люди, интеллектуальный уровень которых достаточно высок, пойти по ложному пути. Оказалось, что способны и даже очень. Потребовалось почти два века, чтобы понять тупиковость этого пути. Такой же идеей был марксизм.
— Если не считать человеческих жертв, брошенных к ногам этой идеи.
— Выздоровление идёт всегда через страдание, — усмехнулся господин Борей. — Как это говорят: обжегшись на молоке, дуют на воду.
— Как мне помнится, вы в своём откровении говорили, что изжила себя и идея потребительского общества.
— Да, это так. Мир слишком много потребляет, природное равновесие нарушается и если не принять меры, не избежать серьёзных катаклизмов. Надо жить по средствам в гармонии с окружающей природой. Ведь так? — хитро посмотрел на меня господин Борей и продолжал. — Разве об этом никто не знал или не знает? Но человеку всё мало, он жаден и глуп, он живёт одним днём. Ведь можно вполне обойтись деревянной ложкой, у которой только одна функция — есть суп. Но человек хочет есть суп золотой ложкой, для изготовления которой необходимо перерыть горы земли, потратить огромное количество энергии и многого другого. Но функция золотой ложки останется той же — есть суп. Человек как жук-короед поедает то, что является его жизненным пространством. Однажды этого пространства не станет, погибнет и он, а мы не можем этого допустить.
— И поэтому начался кризис…
— Да, мы начали снижать потребление. Заметьте, мы делаем это осторожно, хотя финансовые рынки можно обрушить за один день. Но мы учли уроки Великой депрессии и делаем это постепенно, не торопясь, чтобы дать человечеству возможность оглядеться, подумать и найти правильное решение. Мы опять предлагаем человеку выбор. Разве это не гуманно?
— Но вы ведь отдаёте себе отчёт в том, что процесс зашёл слишком далеко и впереди серьёзные испытания для человечества. Сколько же сейчас будет жертв? — не скрывая раздражения, спросил я.
— Не знаю, — не дрогнув ни одним мускулом на лице, бесстрастно ответил господин Борей. — Один или два миллиарда, может больше. Всё в руках человечества. Войны и резни были всегда и не наше это дело, контролировать действия и поступки человека. Мы не должны допускать роковых для нашей планеты ошибок — вот наша миссия. И её мы выполняем, уверяю вас, очень добросовестно.
— А вы надеетесь, что вас все беды обойдут стороной? — с вызовом бросил я.
Господин Борей внимательно посмотрел на меня. Видимо тональность, с которой был задан вопрос, совсем ему не понравилась.
— Я понимаю, что человек вы эмоциональный, но меру надо знать всегда, — ответил он сурово. — Последний раз делаю вам замечание, только потому, что вы мой гость. Следующий раз Самюэль с Аяксом вас хорошенько проучат, — кивнул господин Борей на негра и бегущую впереди собаку.
Услышав своё имя, атлет уставился на хозяина, показывая огромные синеватые белки, похожие на переваренные крутые яйца. Видимо встревоженный голосом господина Борея, высокомерно оглянулся и зло покосился в мою сторону чуткий Аякс.
— Даже так? — в замешательстве спросил я, так толком и не поняв, шуткой или правдой были слова господина Борея.
— Именно так. А теперь я отвечу на ваш вопрос, — продолжал мой собеседник. — Я не только надеюсь, что все беды, как вы выразились, обойдут меня стороной, я в этом уверен так же, как уверен, что придёт определённый срок и кризис закончится. Но и тогда, как и сейчас на этом прекрасном острове будет спокойно и тихо, будут благоухать розы, в водоёмах будут дремать золотые и чёрные карпы, воздух будет свежим и пахнуть морем. И, возможно, такая же, как Саша, молодая и красивая барышня будет делать гимнастику в тихие утренние часы.
Прикрывая ладонью глаза, господин Борей смотрел куда-то поверх кустарников. Я проследил за его взглядом и увидел Сашу в светлом спортивном костюме, делающую на небольшой лужайке утреннюю гимнастику. Не замечая нас, девушка, закончив наклоны влево вправо, начала отрабатывать приёмы карате, показывая удивительные гибкость и ловкость.
— Надо же, — со вздохом, похожим, как мне показалось на умиление, промолвил господин Борей. — Как может сочетаться хрупкость и женственность, с силой и ловкостью. Вы знаете, что она имеет коричневый пояс по карате?
— В самом деле? — зачем-то невинно солгал я.
Господин Борей посмотрел на меня долгим пристальным взглядом, помолчал, о чём-то раздумывая.
— Пора завтракать, — промолвил он, наконец. — К сожалению, я не могу вам сегодня больше уделить внимания, дела. Но я думаю, для первой беседы вполне достаточно. Удачной работы.
— Благодарю вас.
Господин Борей удалился в сопровождении своей свиты. Оставшись один, я вдруг почувствовал огромное облегчение, будто скинул с себя тяжкую ношу. Добравшись до ближайшей лавочки, я присел в раздумьи. Определённо человек, чьим гостеприимством я обязан пребыванием на этом острове, произвёл на меня сильное впечатление. И даже не столько своими мыслями, сколько своей покоряющей внутренней силой. Его энергия, манера держаться, уверенный тон, незримо довлели над моими, не смотря на мои попытки выглядеть раскованным и независимым. Он не суетился, не жестикулировал, а бесстрастно, порой, мне казалось, даже равнодушно говорил о вещах, правдивость которых титановой крепостью ощущалась в его негромком хрипловатом тенорке. Неужели этот стапятидесятилетний человек смог сохранить такую ясность ума и такую покоряющую энергетику? Фантастика какая-то.
Подошла, разгорячённая упражнениями Саша. От неё пахло свежестью молодой девушки и лёгкими приятными духами. Такой же волнующий запах был у моей Дуняши, и я невольно подался навстречу девушке.
— Что я вами, Иван Лукич?
— Она вошла, дыша духами и туманами, — продекларировал я.
— Судя по вашему настроению, беседа удалась?
— Интересный собеседник. Угадай сколько ему лет?
— Ну, что-то около пятидесяти, может чуть больше.
— Сотню прибавь и будем считать, что вопрос исчерпан, — слово в слово процитировал я господина Борея.
— Вы…Вы шутите?
— Какие могут быть шутки, Сашенька. Он сам «ничтоже сумняшеся» сказал мне об этом.
— Ну, дела. Нет, вы правда меня не разыгрываете? И кто же он?
— Один из властителей грешной планеты нашей, — что-то из разряда спеси вдруг полезло из меня. Возможно, из чувства только что состоявшегося общения с сильным мира сего.
— Вы снова шутите? Обьясните, где мы и что происходит? Ведь я вчера толком и не поняла, что это за распечатки показывал вам Ринальдо про какого-то инсайдера.
— Помните наш недавний разговор в Ирикаве по поводу мировых заговоров. Так вот, господин Борей и есть один из этих заговорщиков. Я с ним вёл полемику через Интернет в своём захолустье. Он-то и выступал под ником Инсайдер, что дословно означает человека, пользующегося конфиденциальной информацией, не доступной нам смертным. И вот таким образом он пригласил нас с вами в гости.
— И об этом знали Анна Леонидовна и Шагальский?
— Сам теряюсь в догадках, может — да, а может и нет.
— И что же дальше?
— А что дальше? — спесь всё ещё не покинула меня. — Погостим у приятных людей, сделаем свою работу и отбудем восвояси.
— Вы не видите никакой опасности, да? — скорее утвердительным тоном, спросила Саша. — У меня всё ещё не прошло состояние какой-то тревоги.
— Признаться до сегодняшней беседы у меня тоже было тревожно на душе. Но сейчас, кажется, это прошло. Ну, кому нужны мы, маленькие люди, каких миллиарды на планете. А то, что мы здесь, я думаю, только прихоть скучающего человека. Что-то вроде развлечения в море человеческих страстей. Меня сейчас занимает другое — понять этого человека. Его психологию, образ мыслей.
— Вы думаете, вам удастся?
— Поживём, увидим. Как насчёт того, чтобы плотно позавтракать? — с нетерпением предложил я. — От этой прогулки у меня разыгрался аппетит.
Во мне проснулось редкое в последние годы чувство желания что-то делать. План будущего репортажа уже зрел в моей голове. Как и многие люди — я могу быть азартным. Если знаешь зачем, можно преодолеть любое как. В былые времена я мог ночи напролёт строчить на пишущей машинке, почти наверняка зная, что написанное мною произведёт эффект разорвавшейся бомбы. Чаще так оно и случалось. Публично я не считал себя человеком честолюбивым, но всуе, произведённый мною шум в медиапространстве очень даже льстил моему самолюбию. Меня ругали, хвалили, унижали и возвышали и всё это приятными токами, какой-то нервной дрожью пробегало по моему нутру — главное обо мне говорили.
И уже за завтраком, который мне подали в мои шикарные апартаменты, поглощая свежие овощи и зелень, уплетая лобстера и запивая свежевыжатым яблочным соком, я был в нетерпеливом предвкушении сесть за компьютерный стол и начать отстукивать на клавиатуре уже почти сложившийся в моей голове текст. Я даже не сомневался, какой ураганный взрыв я подниму в мировой паутине. С разных уголков планеты на неизвестный мне сервер полетят сообщения. Кто-то будет удивляться, не верить и считать, написанное мною, чистым вымыслом, фантастикой и бредом, кто-то будет негодовать, возмущаться, оскорблять, кто-то считать меня предателем и прикидывть количество сребренников, полученных мною за это предательство. Но что бы не происходило, главным действующим лицом, эпицентром всей круговерти буду я Иван Лукич Свиристелин, пусть и скрывающийся под таинственным ником Этруск. Ведь это я, своим талантом, своим умом и страстностью возмущу интернетсообщество, приоткрыв занавеску в тайный и загадочный мир конспирологии.
Едва я допил остатки сока в бокале, как в апартаменты вошли Ринальдо с Ланселотом. С предельной внимательностью они осведомились, где удобнее всего будет мне работать у себя или в техническом помещении, где есть отдельный кабинет, оборудованный компьютером.
— Как вам будет угодно, — ответил я.
— Тогда предпочтительнее поехать в техническое помещение, — улыбнулся кроличьими резцами Ланс. — Господин Борей распорядился помогать вам и если потребуется уточнять какие-то детали. Вы не против?
— Буду весьма признателен.
— Вот и прекрасно, — отозвался своим баритоном Ринальдо. — Мы доберёмся до места за несколько минут на электромобиле. Кстати, как только мы закончим работу, электромобиль в полном вашем распоряжении, вы можете ехать куда угодно.
— Благодарю.
То, что было названо отдельным кабинетом, на самом деле оказалось огромным залом, буквально напичканным оргтехникой. Но вместе с тем, тот, кто занимался дизайном этого помещения, постарался создать здесь вполне домашний уют, настраивающий на творческую работу.
— Прошу, — сделал гостеприимный жест Ринальдо, когда мы вошли. — Выбирайте, где вам будет удобно.
— Пожалуй, здесь, — выбрал я компьютерный стол у открытого окна, затенённого густой кроной южно-азиатской сосны.
— Прекрасный выбор, — благожелательно проговорил Ланс. — Я тоже пользуюсь этим столом, когда печатаю отчёты. А сейчас не будем вам мешать. Если что-то потребуется, вы можете позвонить вот по этому номеру. Вот моя визитная карточка.
Оставшись один, я некоторое время глядел в окно, наблюдая, как на посадочную площадку в двухстах метрах, похожий на стрекозу, садился нарядный вертолётик. Я собирался с мыслями и прокручивал в памяти утренний разговор с господином Бореем, а потом реальный мир перестал для меня существовать.
Работа настолько увлекла меня, что я забыл, где я нахожусь. Я не замечал щебетания, прыгающих за окном с ветки на ветку птах, тихого рокота прибоя, садовника, подрезающего в цветнике розы. Всё это я увидел, когда радостно возбуждённый поставил последнюю точку в своём репортаже. Тень от стоящей рядом сосны переместилась с моего окна далеко на газон, что говорило о том, что просидел я за компьютером никак не меньше четырёх часов.
Я позвонил Лансу. Через пару минут он пришёл вместе с Ринальдо. Заработал принтер и через несколько минут выдал добрых полтора десятка страниц текста.
— А вы писучий, — почти восхищённо посмотрел на меня Ринальдо и, взяв со стола распечатку, стал неторопливо прохаживаться по гранитным плитам пола, вчитываясь в написанное. Я молча наблюдал за ним, откинувшись на высокую спинку кресла. Прочтя страницу, Ринальдо тут же передавал её Лансу, сидевшему за соседним столом, полуразвалясь и вытянув ноги. Так прошло не менее получаса.
— Что ж, не плохо, — дочитав до конца, сделал своё заключение Ринальдо и, сделав паузу, повторил, — не плохо. Что скажешь, Ланс?
— Согласен. Свежий взгляд. Особенно красочно вы описали, как господин Шагальский пил на брудершафт с президентом Саркози. Нужны, правда, некоторые поправки, вернее уточнения и можно выкладывать в сеть. Поздравляю! — Ланс располагающе посмотрел на меня.
Я сделал невозмутимую мину — мол, я ещё и не то могу. Но похвала этих людей была для меня приятна. Сообща мы поработали ещё некоторое время над текстом и когда закончили, тень от дерева за окном переместилась ещё дальше.
— Ну что ж, потрудились вы на славу, пора и потехе уделить время, — улыбаясь, поднялся с кресла Ланс. — Обед вам принесут в апартаменты, а потом располагайте своим временем, как заблагорассудится. Я подъехал к Сашиному окну на электромобиле. Стеклянная дверь апартаментов была настежь распахнута, и я заметил, что девушка сидит за компьютером, сосредоточенно во что-то вчитываясь. Я нажал клаксон. Хриплый звук, казалось, диссонансом пролетел по окрестностям, спугнув с ближайших кустов стайку птиц. Саша обернулась и, увидев меня, приветственно помахала рукой.
— Сейчас, сейчас, — услышал я её голос. — Совсем маленько дочитать осталось.
Наконец экран погас и Саша, бодро выпорхнув из двери, уселась рядом со мной на сиденье. Меня вновь обдало волнующим девичьим ароматом.
— Что пишут в сети? — скрывая внутреннее волнение и напустив на себя беспечный вид, спросил я.
— Пишут много, но ничего интересного, — ответила Саша. — Делегация из вашего города продолжает своё пребывание в Ирикаве. Шагальский дал местной прессе большое интервью. Да, кстати, посмотрела в новостях ваше интервью.
— И что?
— Как-то вяло и неконкретно, — искоса посмотрела на меня Саша, и усмехнулась.
— Вяло и неконкретно, — немного уязвлённый повторил я за Сашей. — Ладно. Какие будут предложения, мадмуазель? К вашим услугам вот этот Мерседес и уйма свободного времени.
— А какие предложения у вас, мистер Свиристелин? — игриво посмотрела на меня Саша, щуря свои карезелёные глаза.
— Может, покатаемся на катере? — брякнул я первое, что пришло в голову.
— Что ж, заманчивое предложение, но всё же давайте посмотрим, куда нас занесла судьба, попутешествуем на электромобиле.
— Как скажете, мадмуазель. Рисуйте маршрут.
— Значит так, сначала проедем вдоль стены, только не к морю, а обратном направлении, а там посмотрим.
— Слушаю и повинуюсь, — я сделал лихой разворот, и мы бесшумно покатили по широкой дорожке по направлению к стене.
Вдоль неё шла широкая мощёная дорога, убегавшая вдаль и терявшаяся вместе со стеной за высоким скалистым кряжем, поросшим густой зеленью. Вдоль дороги стояли массивные бетонные столбы с высоковольтной линией, и на каждом я заметил камеры видеонаблюдения. Я догадался, куда ведут эти столбы. Ещё вчера, рядом с домом-дворцом, где мы обедали, я заметил внушительных размеров трансформаторную подстанцию, видимо снабжавшую окрестные строения электричеством.
Проехав пару километров, дорога привела нас небольшому строению у стены. Рядом прохаживалось несколько человек в фуражках с высокой тульей, одетых в синие брюки и голубые рубашки. На широких лайковых ремнях у каждого висела кобура с оружием.
— Похоже на охранный домик, — проговорила Саша. — И что же они охраняют? Так, китайская стена имеет брешь, — закончила она с весёлым смешком. — Похоже на ворота. Остановитесь.
Саша приветственно помахала охранникам и, выйдя из электромобиля, заговорила с ними по-японски. А я принялся осматривать огромные закрытые ворота, в большом зёве стены. Они были тяжёлыми, возможно даже чугунными, резными, с наварными драконами и решётками. Наверняка открывались они автоматически, потому что сдвинуть такие створки потребовалась бы дюжина таких атлетов, как Самюэль. Саша всё ещё разговаривала и я уже начал терять терпение. Наконец, Саша, сделав охранникам пальчиками «бай», снова впорхнула рядом со мной на сиденье.
— О чём это вы там так долго любезничали? — недовольно спросил я.
— Знаете куда можно попасть через эти ворота? — не замечая моего насупленного вида, спросила Саша.
— Куда же?
— Оказывается, эта стена отделяет резиденцию господина Борея, от другой части острова, где мы были позавчера вечером.
— И туда можно проехать?
— Можно, но не нужно, — укоризненно посмотрела на меня Саша. — Вы, видимо, ничего толком не помните, а я позавчера столько насмотрелась… Этот Шагальский… Ладно, проехали. Так вот, о Лас-Вегасе… Проехать туда можно, но вернуться назад в резиденцию, можно только по специальному пропуску, а его у нас с вами нет.
— Так давайте попросим Ринальдо или Ланса…
— Думаю, не стоит. Уверяю вас, ничего интересного там нет.
— А я бы с удовольствием пропустил бокальчик, другой холодного пива.
— Не сомневаюсь, только это совсем ни к чему.
— Почему?
— Пьяный вы не подарок. Не такой, конечно, как Шагальский, но тоже тот ещё фрукт. Но самое главное, вы должны иметь ясный и цепкий ум, наблюдательность. Неужели не ясно? — смеясь, спросила она, искоса глянув на мою вопросительную физиономию. — У вас такая ответственная миссия, вдруг что-нибудь забудете на похмельную голову. Поехали!
Нажав на акселератор, я вдруг поймал себя на мысли, что с Сашей произошли какие-то метаморфозы. Изменилась тональность её общения со мной. Было ощущение, что девушка мягко, но настойчиво, чисто по-женски, брала надо мной шефство, а если сказать точнее отвоевывала право лидера в нашей компании. И я, признаться, не мог ответить себе — хорошо это или плохо.
— Чему вы улыбаетесь? — будто прочитав мои мысли, спросила Саша.
— Да просто настроение хорошее, — рассмеялся я.
— С чего это вдруг? — и ведь опять чисто по-женски.
— Ну, как же, море, солнце, благодать, но главное рядом такая умная и красивая девушка.
— Да ну вас, Иван Лукич, вечно вы со своими несерьезностями.
— Может, перейдём на ты? — неожиданно для себя спросил вдруг я.
— Как это… Нет…Нет, я не могу, — смутилась Саша, ещё более моего не ожидавшая такого предложения.
— Не обязательно же называть меня Иваном, можно просто ты, Иван Лукич. Раз уж судьба так распорядилась свести нас вдвоём, к чему фамильярности? Так каким будет ваш ответ?
— Ага, сами предлагаете и тут же фамильярничаете, — совсем по-детски упрекнула меня Саша.
— Хорошо, так каким будет твой ответ, Сашенька?
— Ну, если вам так проще, — переложила на меня ответственность Саша, — я согласна.
— С кем согласна, Сашенька?
— С ва… с тобой, Иван Лукич, — в карезелёных Сашиных глазах скакали бесенята.
Электромобиль неслышно нёс нас по ровной брусчатке вдоль стены. Мы поднялись на кряж и спустились на большую равнину, ослепительно сияющую от солнечных батарей. Высокий хрустальный пик, встречавший нас по приезде прямо по курсу, сейчас переместился вправо и дорога пошла вглубь острова. Потом она вывела нас на горное плато, утыканное спутниковыми тарелками и бесшумно вращающимися локаторами. Здесь на технической станции мы подзарядили батареи электромобиля и вернулись назад уже с темнотой другой дорогой, которая шла берегом моря.
Мы много говорили. Почему-то больше всего Сашу интересовала наши отношения с Дуняшей. Она спрашивала, какой была Дуняша, что любила, как одевалась и почему господин Борей при первой нашей встрече, сказал, что я, чуть ли не считаю себя виновником гибели Дуняши.
Воспоминания хоть и скребли крупной наждачкой по моей душе, я охотно, пусть и с изрядной долей грусти, рассказывал Саше о тех ушедших года, когда я по-настоящему был счастлив. Дуняша была с тем редким замесом доброты, покладистости и чуткости, на которые способны только умные и глубоко чувствующие натуры. Не смотря на мой непростой, взрывной неровный характер, я не припоминал случая, чтобы мы крупно ругались. Единственно, на что была способна Дуняша, это закрыться, когда я уж совсем становился не сносен. Но при этом у неё почему-то всегда была виноватая улыбка, точно она хотела сказать, что это не меня срывает с катушек, а она не может найти подходящих слов, чтобы унять мою выпрягающуюся дурь.
Я не знаю, почему нам Господь не дал детей, хотя она очень этого хотела. Видимо причина была во мне, относившего к вопросу рождения ребёнка с известной долей легкомысленности, безалаберности и эгоизма. Мои мозги были заняты всем, чем угодно только не созданием того климата и взаимопонимания в отношениях, когда семья, называется семьей. Я плыл по течению жизни, ведомый лишь честолюбивыми помыслами создания карьеры и в итоге оказался круглым банкротом. Скорее всего, предвидя это, Небеса так и не приблизили меня к великой тайне деторождения, потому что отцом я, скорее всего, был бы никудышным. Возможно, позднее, до меня кое-что и дошло, но уже ничего нельзя было вернуть.
Я действительно считал себя виновником гибели Дуняши, там, в Египте. Обычно, я всегда контролировал каждое её погружение, но чаще всего мы это делали вдвоём. Накануне того рокового дня, мы с друзьями устроили вечеринку и, как водится, я переусердствовал со спиртным. Утром, тяготясь похмельем, я решил отменить погружение, но Дуняша была настойчива и, как я её не удерживал, она со смехом вырвалась и ушла к дайверам на берег. В баллоне оказалось очень мало воздуха…
Рассказ мой произвёл на Сашу такое сильное впечатление, что я увидел на её глазах слёзы. Она погрустнела, забилась в уголок сиденья, и весь обратный путь молчала, изредка кидая на меня пытливые взгляды изподлобья, точно хотела разгадать, вся ли моя душа почернела. |
