Когда Женька вернулся в школу, она была похожа на примерочный цех. Едва открыв дверь, он буквально столкнулся с белотелой и статной Алкой Черных, которая в одной комбинации стремительно летела по коридору, явно направляясь в зал. Одна лямочка волнующе сьехала с алкиного плеча, на мгновение обнажив маленькую тугую грудь, с розовым соском.
— Ой, — подхватив лямку, Алка в упор глянула на Женьку. И непонятным был ее взгляд: то ли она, в самом деле, смутилась, то ли напротив рада, что ее увидели в таком виде. Похоже, было на второе, поскольку Алка сбавив ход, пару раз оглянулась на Женьку, хоть и пунцово вспыхнув, но задорно, и даже вызывающе улыбаясь. И в течение всего вечера он нет-нет, да ловил на себе этот затаенно-озорной девичий взгляд, словно говоривший: «Ты оценил, какая я статная и аппетитная»?!
В зале ярко горел свет, и полным ходом шел показ мод. После воскресных походов по магазинам, это уже стало традицией: хоть кто-нибудь, но обязательно возвращался в школу с обновой, и начиналась долгая примерка с демонстрацией. Нынешний день был особенно урожайным. Скорее всего, потому, что дело шло к новогодним праздникам и денежные переводы из разных городов России любимым чадам приходили пачками. В этот раз девчата затарились в основном кожаными брюками и юбками, хорошими качественными пуховиками и бижутерией. И сейчас покупки примерялись перед зеркалами, с сосредоточенным осматриванием себя со всех сторон, с разглаживанием складок и бесконечными советами, что, когда и с чем одевать. Двери в комнаты были распахнуты настежь, в них шло переодевание, а дальнейшее модельное действо происходило в зеркальном зале.
Общее состояние было если не истеричным, то приподнятым, и, исключающем априори любые, даже самые доброжелательные и корректные виды критики.
Едва Женька сделал шаг, направляясь в свою комнату, как в коридор выскочила Тоня Неделяева, в новеньких кожаных брюках, которые, на ее трущихся широких бедрах, издавали характерные чуть поскрипывающие звуки.
— Дэн, привет. Видишь, какие я себе штаны купила?! Нравится? Ай-да в зал!
Женька пожал плечами и тронулся следом. Он вошел, когда девчата уже окружили Тоню и восхищенно выражали восторги, молитвенно сложив ладони у подбородка. Состояние всеобщего праздника было разлито в пространстве и имело сложный и волнующий запах духов, помады, шампуней и сладко-летучего пахучего девичьего эфира, который назвать потом, не поворачивался язык. Пожалуй, кто не разделял всеобщего ликования, была Ленка Клещенюк. Ее тонкие губы ежились в кривой усмешке, а в суроватых глазах проскакивали злые завистливые огоньки.
— Тонька, классно!
— Тебе очень идет!
— Качество-то какое, девочки!
— К брюкам очень подходит эта кофточка.
Женьке стало смешно. Он стоял в двери, наблюдая все примерочное, похожее на хоровод действо, многократно отражавшееся в зеркалах, и ловил себя на мысли, как коварно-неискренне бывает лукавая женская лесть. Носить брюки, да еще кожаные, Тоне было просто противопоказано. И без того ее короткие ноги, ввиду основательной широты бедер, в брюках становились похожими на слоновьи столбики. А напоминавший пузатый бочонок зад, как каминный приступок отстоял от талии и вполне мог служить полочкой для перегородчатой эмали, подарка Фэй Хуа, который Женька держал в руках. К нему подлетела счастливая Маринка.
— Дэн, ты где пропадал? Смотри, что я себе купила!
Женька проследил взглядом за ее рукой, и увидел, висевшие на плечиках, длинную, темномеховую норковую шубу и блестящее, контуром напоминающее большой контрабас, а цветом вылинявшую змеиную кожу, платье. Мех мягко искрился, переливаясь в электрических лучах. Счастье, безмерное ликующее счастье, казалось, пронизало все Маринкино нутро: от золотистых завитков волос вокруг ее ароматных заушин, до шпилек ее модных туфель. «Как мало человеку надо», — философски подумал Женька. Поглощенная этим переполнявшим ее чувством, Маринка даже не стала выяснять, где это до глубоких потемок шлялся ее дружок.
— А где Тема? — вопросом на вопрос спросил Женька. Насколько он помнил Артем всегда, даже если ничего не покупал сам, принимал деятельное участие во всеобщей примерке. Давая, кстати, довольно дельные советы.
— У себя в комнате сидит, как сыч. Что это у тебя?
— Да вот, подарок себе сделал.
— Опять перегородчатая эмаль? — в голосе Маринки прозвучала скрытая насмешка.
— Угу.
— Делать тебе нечего, деньги только палишь.
— Невелики деньги. А что это ты, подруга, судить меня взялась? Твои, что ли, палю? — полушутя полусерьезно дернулся Женька.
— Ты чей-то такой ершистый? — Маринка дотронулась ладонью до Женькиной щеки. — Я соскучилась.
— Угу. Пойду, переоденусь.
— Возвращайся, — кинула ему вослед Маринка, явно огорченная таким поведением Женьки. Ведь все-таки не виделись почти сутки.
Артем сумерничая, успел покурить и теперь, открыв настежь форточку, проветривал комнату. Тянуло заметным холодком.
— Замерзнем ночью! — сказал Женька входя.
— Нормально! — бодро отреагировал Артем. Он был несколько возбужден. — Ну как, рассказывай!
— Хорошо пообщались. В императорском дворце побывали, потом бейцзин каоя (пекинская утка). А ты, почему здесь один? Как выразилась одна наша подруга, как сыч?
— Маринка, что ли, подруга?
— Ну да.
— Знаешь, таких друзей, за одно место да в музей.
— Но у нее ведь нет такого места, — уставше подтрунивал Женька.
— А жаль, оторвал бы к чертовой матери.
— Что-то вас дружба не берет. Поссорились, что ли?
— Было дело.
— Из-за чего? — переодеваясь, мимоходом спрашивал Женька.
— Ты уверен, что хочешь это услышать?
— Валяй, чего там.
— Она надела это новое свое змеиное платье. А я ей говорю: ты похожа в нем на героиню одного фильма. Помнишь, в «Королевстве кривых зеркал» была такая змея-красавица Анидаг? Тебе бы, говорю, нос похищней, да зуб поядовитей ну вылитая Анидаг. А она хоть и пробка, а кино это видела. И отвечает, мол, сам ты Абаж, такому указчику, да кое- чего бы за щеку. Ну я и не стерпел, говорю: это ты имеешь в виду то, что ты кладешь за щеку каждую ночь? Она дернулась и убежала. Ну и я ушел.
Как Женька не силился сдержать беззвучный хохот, а прыснул, бросив оба локтя на кровать второго яруса.
— Что смеешься?
— А что мне плакать?
-Я думал, ты осерчаешь…
— Стоило бы, конечно, нельзя ведь так с девушками, даже если это и правда, — надевая футболку и спортивное трико трунил Женька. — Ладно, пошли, посмотрим.
— Нет уж, без меня.
— Ладно, ладно пошли.
Артем вошел в зал, как умильная шанежка, навстречу ему летели заговорщеские и многозначительные улыбки девчат, и злой Маринкин взгляд. Она уже одела свое змеиное платье, накинув сверху шикарную, полномерную норковую шубу. Даже не искушенному было видно, что качество выделки меха первоклассное, а покрой был слизан с лучших европейских образцов. Еще не дотронувшись до блестевших ворсинок, можно было прочувствовать их податливую мягкость. В этой шубе, стройная и длинноногая Маринка была похожа на модель, если бы не злой взгляд исподлобья. Девчата прицокивали и пританцовывали вокруг нее, как гортоповские лошадки возле поленницы дров, откровенно завидуя.
— Да, это не просто шуба, это мечта женщины, — Тоня Неделяева сидела возле Маринки на корточках, отчего ее бедра выглядели необьятными, и мягко касалась ворса. Потом выразительно посмотрела на Женьку и, вставая, притворно вздохнула, — И откуда у людей такие деньги, это ж целое состояние.
Женька почувствовал, что эта реплика адресована ему. Было такое чувство, что Тоня что-то знает и недоговаривает. Ну и язва. Женька перевел взгляд на Маринку, но та была, казалось, полностью поглощена собой, просто растворилась в своих покупках, ничего не слыша и не видя вокруг.
Платье Женьке тоже понравилось. Оно было сшито как по заказу, по Маринкиной фигуре: длинное, до пола, с двумя небольшими разрезами у щиколоток, ровно настолько, чтобы походка была мелкошажной и женственной, с открытыми плечами. Маринка не могла не заметить, что произвела на Женьку впечатление и скоро злое выражение ее лица, опять сменилось на счастливое. Она с удовольствием, под немолкнущие магнитофонные звуки, кружилась по залу, закидывая за голову красивые голые руки и яркий румянец, отсутствующий взгляд и какая-то потаенная, будто спрятанная внутрь себя улыбка говорили, что сегодня ее день. Платье, в блестящих блестках, придавало Маринкиной фигуре, в самом деле, что-то гибкое, змеиное, особенно, когда она поднимала высоко вверх оголенные руки и плавно выгибала ладони, потом характерно приседала, как опытная стриптизерша.
Ночью, прижимаясь горячей щекой к Женькиной груди, счастливая Маринка спросила:
— Тебе понравились мои покупки?
— Я в этом не очень-то разбираюсь, сама знаешь. Мне больше нравиться наряд, в котором ты сейчас, — Женька провел ладонью по голой девичьей спине.
— Я серьезно. Платье я специально купила новый год встречать. Ведь будет год белой змеи.
— Понравились, конечно, тебе очень идет платье, и шуба. Да шуба просто шикарная,- Женька чувствовал, что Маринка улыбается, белея в темноте оголенным плечом. — Только откуда дровишки, то бишь, деньжишки, родичи подкинули?
— И они тоже.
— ??
— А еще я сама заработала.
— Где ж это, в каком месте такая небесная манна сыплется, подскажи? — зевнув, полусонно спросил Женька.
— Я же переводчиком подрабатываю у своей подруги.
— Ты, переводчиком? — начавший засыпать Женька удивленно посмотрел в полутемноте на Маринку.
— А что это тебя удивляет? Ты хочешь сказать, что я не дотягиваю? — обиженно зашептала Маринка.
— Дотягиваешь, дотягиваешь, — чувствуя, что это может перерасти в беспредметный спор, а потом в обиду и поэтому больше не пытаясь ничего выяснять, ответил Женька. — Давай спать.
— Спать?! Ты хочешь спать? А чтой-то тут у нас такое? — шаловливо забегали Маринкины ручки.
— Подожди, подожди, а вдруг Артем не спит?
— Это уже не имеет значение, — жарко и прерывисто задышала Женьке в ухо Маринка. Дни бежали, как светящиеся ступени эскалатора: коротко посияв, накрывались плотнотканым, как парусина, долгим ночным пологом. Близился европейский новый год и погода «посуровела»: ночью морозец «жал» порой аж до десяти-пятнадцати, а к полудню температура повышалась до минус четырех-пяти градусов. Хороша зима! А так порой хотелось хватануть «настоящего» сухого разреженного морозного воздуха, напоенного туманом и колкой свежестью, которая из легких разбегается по всему телу бодрящими энергиями.
С северо-востока тянул прохладный по местным меркам ветер, быстро выдувая с городских улиц удушливый промышленный смог. Потом вдруг потеплело и выпал обильный снежок, до того мягкий, что сминался под подошвой как вата, даже без хруста. Он лежал на ветках деревьев таким нежным, белым толстым слоем, что казался сошедшим с виртуальной картинки. Но за ночь ветер взлохматил и прогнал, принесшие непогоду плотные тучи, и солнце так пригрело, что не только согнало с дорог снег, но и к вечеру просушило городские улицы и тротуары. Казалось, не успев взойти на востоке, солнце быстро скатывалось на запад за стоящие невдалеке высотки, подсвечивая их и багряно отражаясь в зеркальных окнах. Они горели, точно охваченные пожаром, рассеивая блики в прохладном воздухе, алыми бесенятами подрагивали в елочных игрушках на небольшой елке, установленной прямо у окна в зеркальном зале школы. За короткими, как воробьиный нос сумерками, окрестности быстро охватывала густая, мазутная, южная ночь.
Зал украсили новогодней бижутерией: какими-то снежинками из цветной бумаги и алюминиевой фольги, красными, в желтых ободках, похожими на цветок саранки фонариками, бахромистыми и светящимися гирляндами. В качестве символа водрузили на елочную маковку блестящую голову кобры, специально купленную в одном из городских магазинов. Взгляд у капроновой рептилии был до того натурально хищный, а глаза злые и беспощадные, что Женка, втихаря, поежился: пресмыкающиеся вызывали в нем непонятно почему животный ужас. Уж — ужас, не одна ли этимология?
Европейский новый год решили отметить скромно, традиционным походом в «Драконий глаз», а уж в восточный новый год оторваться на всю катушку. К тому же, Ольга Александровна обрадовала всех тем, что в конце января с приходом синь ниань (нового года) намечались зимние каникулы на целую неделю. Сообщение было встречено всеобщим ликованьем и криками — ван суе! (десять тысяч лет), что-то вроде китайского «ура»!
Накануне праздника Женька позвонил Фэй Хуа и от души поздравил ее. Судя по ее чуть высоковатому, певучему голосу ей был приятен этот звонок и она долго благодарила за поздравление, в свою очередь, нажелав Женьке столько счастливых лет, что их хватило бы на несколько жизней. Женька не прочь был встретиться и подарить ей маленькую змейку из перегородчатой эмали, но оказалось, что она уже сидит в поезде на пути в Пекин и пробудет там больше недели. Фэй Хуа извинилась, что до сих пор не исполнила Женькину просьбу: была занята, да и бабушка, со слов матери, что-то расхворалась.
— Но у нас же еще будет время, правильно? — повторила она слова, сказанные в ресторане.
— Да, правильно, Фэй Хуа, ты замечательная девушка.
Женька не стал слушать, как отреагируют на его слова, на том конце провода, и положил трубку.
Вечером, 31 декабря школа снова превратилась в демонстрационный зал моделей. Всяк норовил перещеголять друг друга в нарядах, но конечно, на общем фоне особенно выделялась Маринка в своем змеином платье, ниткой крупного жемчуга на чуть выпирающих ключицах, жемчужными бусинками сережек, и босоножками под цвет наряда. Волосы она собрала на затылке заколкой, оставив завитую метелку, которая моталась и дрожала, как казачий чуб, при каждом повороте головы и движении длинноногого Маринкиного тела. Редкие золотистые локоны мягко и невесомо завивались на девичьей шее.
Когда пришли в ресторан, то кроме нескольких бутылок неплохого китайского шампанского, решили больше никаких горячительных напитков больше не брать, а ограничиться хорошим пивом. Дарили друг другу припасенные безделушки, желали бесконечного счастья, танцевали долго, до потного изнеможения, изредка возвращаясь к сдвинутым столам, чтобы сделать глоток пива, быстренько ухватить палочками какой-нибудь кусочек и вновь в танцевальный круг. Наряду с китайскими, диджей крутил много русских шлягеров, каждый из которых неизменно вызывал громкий возглас восторга. Маринка была на высоте. Она вошла в раж, видно вспомнив свое балетное прошлое, и так гнулась и трясла своей метелкой, что не замечала окружающих. Ее полные лодыжки мелькали из-под подола, как заводные, двигалась она легко и красиво, лишь изредка громко и возбужденно падая на стул, закуривала сигарету, затягиваясь жадно и глубоко.
Она играла то балерину, легко взмахивая ладонями и грациозно семеня то вправо, то влево, то стриптизершу, обвивая в эротическом танце несуществующий столб, то утомленная вдруг затихала, слабо перебирая ногами и чуть взмахивая руками. Глядя на оголенные плечи Маринки, волнующую ложбинку между грудей, подогретый пивными парами и зараженный общим весельем, Женька жадно вдыхал девичий аромат, обнимая ладонями чуть выступающие лопатки, когда вдруг выдавался медленный танец, и он вел Маринку по кругу, тесно прижавшись к ней.
Но едва часы пробили двенадцать и все дружно завопили — с новым годом, в ресторане появилась Жанна — чернявая стройная Маринкина подружка, к которой она уезжала в последнее время каждые выходные. Красивое, с тонкими чертами лицо Жанны улыбалось, но глаза были серьезными и холодными. Под общий замес веселья, выпив бокал шампанского и сказав банальный новогодний тост, она нашла быстрым взглядом Маринку и чуть заметно ей кивнула.
— Извини, Дэн, я на минутку, — Маринка тронула Женьку за рукав.
— Хао!
Они отошли в сторону и Женька боковым зрением, чуть шевеля ногами в такт «Иванушкам интернешнл», видел, как Жанна энергично жестикулируя, что-то напористо и серьезно говорила Маринке. Та попыталась возражать, но глаза брюнетки стали злыми и колючими, а жесты энергичней и красноречивей. В конце разговора Маринка, потупив голову и отведя глаза в сторону, только поникше кивала, видимо соглашаясь с доводами подруги. Наконец Жанна отошла в сторону, а Маринка направилась к Женьке.
— Ты знаешь, Дэн, — улыбка ее была натянутой и фальшивой, — тут сложились такие обстоятельства… Словом мне надо сейчас поехать с Жанной и помочь ей в одном вопросе.
— Что за спешка в новогоднюю ночь, Маруха? — Женька часто так называл Маринку.
— Дэн, я тебе потом все расскажу. Хао? А сейчас мне надо уехать. Я постараюсь вернуться.
— Что значит постараюсь? У меня сегодня нерастраченной энергии воз и маленькая тележка, и твердое намерение отдать сегодня ночью эту энергию всю тебе.
— Заманчиво поешь. Но если не получится, не обижайся. Мэй венти ма (нет проблем)?
— Мэй венти, — он заметил, что Маринка очень спешила, и взгляд ее был сосредоточен.
Она сама забрала в гордеробе свою роскошную шубу и они с Жанной быстро уехали. Конечно, особых проблем не было, но Женька почему-то почувствовал себя уязвленным. Такого с ним еще не случалось ни разу в новогоднюю ночь, чтобы девушка, которую он танцует вот уже несколько месяцев, вдруг ничего толком не обьяснив, пропала в глубокой ночи с подружкой в большом городе. Причем с его согласия. Разумом он понимал, что с Маринки следовало бы потребовать обьяснений, но тогда нужно было учинять разборки, а это — потеря лица. Сразу бы досужие шепотки окрестили его подкаблучником.
Скорый Маринкин отьезд, вызвал некоторое замешательство не только у Женьки: все вернулись за стол и, как ему показалось, как-то странно переглядывались. Он поймал на себе красноречивый, ему показалось чуть насмешливый Тонин взгляд.
«К черту, — подумал Женька зло и раздраженно, — ничего не хочу слышать, ничего не хочу знать. Новый год продолжается. А может и неплохо, что все так получилось, быстрей развязка наступит».
Он быстро мелькнул взглядом по знакомым лицам, задержался на секунду на разгоряченных щеках Алки Черных, потом, кривя губы, улыбнулся и пропел розенбаумовское, блатное:
— Не держи, маманя, сына, сын сегодня холостой. Праздник продолжается! |
