Брак по расчёту

(РОМАН В 2-х ЧАСТЯХ)

Ч а с т ь   п е р в а я

В доме вдовы Мымриной, что в Пятисобачьем переулке, свадебный ужин. Ужинает 23 человека, из коих восемь ничего не едят, клюют носом и жалуются, что их «мутит». Свечи, лампы и хромая люстра, взятая напрокат из трактира, горят до того ярко, что один из гостей, сидящих за столом, телеграфист, кокетливо щурит глаза и то и дело заговаривает об электрическом освещении — ни к селу ни к городу. Этому освещению и вообще электричеству он пророчит блестящую будущность, но, тем не менее, ужинающие слушают его с некоторым пренебрежением.

— Электричество…— бормочет посажёный отец, тупо глядя в свою тарелку.— А по моему взгляду, электрическое освещение одно только жульничество. Всунут туда уголёк и думают глаза отвести! Нет, брат, уж ежели ты даёшь мне освещение, то ты давай не уголёк, а что-нибудь существенное, этакое что-нибудь зажигательное, чтобы было за что взяться! Ты давай огня — понимаешь? — огня, который натуральный, а не умственный.

— Ежели бы вы видели электрическую батарею, из чего она составлена,— говорит телеграфист, рисуясь,— то вы иначе бы рассуждали.

— И не желаю видеть. Жульничество… Народ простой надувают… Соки последние выжимают. Знаем мы их, этих самых… А вы, господин молодой человек,— не имею чести знать вашего имени-отчества,— чем за жульничество вступаться, лучше бы выпили и другим налили.

— Я с вами, папаша, вполне согласен,— говорит хриплым тенором жених Апломбов, молодой человек с длинной шеей и щетинистыми волосами.— К чему заводить учёные разговоры? Я не прочь и сам поговорить о всевозможных открытиях в научном смысле, но ведь на это есть другое время! Ты какого мнения, машер1? — обращается жених к сидящей рядом невесте.

Невеста Дашенька, у которой на лице написаны все добродетели, кроме одной — способности мыслить, вспыхивает и говорит:

— Они хочут свою образованность показать и всегда говорят о непонятном.

— Слава богу, прожили век без образования и вот уж, благодарить бога, третью дочку за хорошего человека выдаём,— говорит с другого конца стола мать Дашеньки, вздыхая и обращаясь к телеграфисту.— А ежели мы, по-вашему, выходим необразованные, то зачем вы к нам ходите? Шли бы к своим образованным!

Наступает молчание. Телеграфист сконфужен. Он никак не ожидал, что разговор об электричестве примет такой странный оборот. Наступившее молчание имеет характер враждебный, кажется ему симптомом всеобщего неудовольствия, и он находит нужным оправдаться.

— Я, Татьяна Петровна, всегда уважал ваше семейство,— говорит он,— а ежели я насчёт электрического освещения, так это ещё не значит, что я из гордости. Даже вот выпить могу… Я всегда от всех чувств желал Дарье Ивановне хорошего жениха. В наше время, Татьяна Петровна, трудно выйти за хорошего человека. Нынче каждый норовит вступить в брак из-за интереса, из-за денег…

— Это намёк! — говорит жених, багровея и мигая глазами.

— И никакого тут нет намёка,— говорит телеграфист, несколько струсив.— Я не говорю о присутствующих. Это я так… вообще… Помилуйте!.. Все знают, что вы из любви… Приданое пустяшное…

— Нет, не пустяшное! — обижается Дашенькина мать.— Ты говори, сударь, да не заговаривайся! Кроме того, что мы тысячу рублей, мы три салопа даём, постелю и вот эту всю мебель! Поди-кась найди в другом месте такое приданое!

— Я ничего… Мебель, действительно, хорошая… но я в том смысле, что вот они обижаются, будто я намекнул…

— А вы не намекайте,— говорит невестина мать.— Мы вас по вашим родителям почитаем и на свадьбу пригласили, а вы разные слова… А ежели вы знали, что Егор Фёдорыч из интереса женится, то что же вы раньше молчали? Пришли бы да и сказали по-родственному: так и так, мол, на интерес польстился… А тебе, батюшка, грех! — обращается вдруг невестина мать к жениху, слезливо мигая глазами.— Я её, может, вскормила, вспоила… берегла пуще алмаза изумрудного, деточку мою, а ты… ты из интереса…

— И вы поверили клевете? — говорит Апломбов, вставая из-за стола и нервно теребя свои щетинистые волосы.— Покорнейше вас благодарю! Мерси за такое мнение! А вы, господин Блинчиков,— обращается он к телеграфисту,— вы хоть и знакомый мне, но я не позволю вам такие безобразия строить в чужом доме! Позвольте вам выйти вон!

— То есть как?

— Позвольте вам выйти вон! Желаю, чтобы и вы были таким честным человеком, как я! Одним словом, позвольте вам выйти вон!

— Да оставь! Будет тебе! — осаживают жениха его приятели.— Ну, стоит ли? Садись! Оставь!

— Нет, я желаю показать, что он не имеет никакой полной правы! Я по любви вступил в законный брак. Чего же вы сидите, не понимаю! Позвольте вам выйти вон!

— Я ничего… Я ведь…— говорит ошеломлённый телеграфист, поднимаясь из-за стола.— Не понимаю даже… Извольте, я уйду… Только вы отдайте мне сначала три рубля, что вы у меня на пикейную жилетку заняли. Выпью вот ещё и… уйду, только вы сначала долг отдайте.

Жених долго шепчется со своими приятелями. Те по мелочам дают ему три рубля, он с негодованием бросает их телеграфисту, и последний, после долгих поисков своей форменной фуражки, раскланивается и уходит.

Так иногда может кончиться невинный разговор об электричестве! Но вот кончается ужин… Наступает ночь. Благовоспитанный автор надевает на свою фантазию крепкую узду и накидывает на текущие события тёмную вуаль таинственности.

Розоперстая Аврора застаёт ещё Гименея в Пятисобачьем переулке, но вот настаёт серое утро и даёт автору богатый материал для

Ч а с т и   в т о р о й   и   п о с л е д н е й

Серое осеннее утро. Ещё нет и восьми часов, а в Пятисобачьем переулке необычайное движение. По тротуарам бегают встревоженные городовые и дворники; у ворот толпятся озябшие кухарки с выражением крайнего недоумения на лицах… Во все окна глядят обыватели. Из открытого окна прачечной, нажимая друг друга висками и подбородками, глядят женские головы.

— Не то снег, не то… и не разберёшь, что оно такое,— слышатся голоса.

В воздухе от земли до крыш кружится что-то белое, очень похожее на снег. Мостовая бела, уличные фонари, крыши, дворницкие скамьи у ворот, плечи и шапки прохожих — всё бело.

— Что случилось? — спрашивают прачки у бегущих дворников.

Те в ответ машут руками и бегут дальше… Они и сами не знают, в чём дело. Но вот, наконец, медленно проходит один дворник и, беседуя сам с собой, жестикулирует руками. Очевидно, он побывал на месте происшествия и знает всё.

— Что, родименький, случилось? — спрашивают у него прачки из окна.

— Неудовольствие,— отвечает он.— В доме Мымриной, что вчерась была свадьба, жениха обсчитали. Вместо тысячи — девятьсот дали.

— Ну, а он что?

— Осерчал. Я, говорит, того, говорит… Распорол в сердцах перину и выпустил пух в окно… Ишь, сколько пуху! Снег словно!

— Ведут! Ведут! — слышатся голоса.— Ведут!

От дома вдовы Мымриной движется процессия. Впереди идут два городовых с озабоченными лицами… Сзади них шагает Апломбов в триковом пальто и в цилиндре. На лице у него написано: «Я честный человек, но надувать себя не позволю!»

— Ужо правосудие покажет вам, что я за человек! — бормочет он, то и дело оборачиваясь.

За ним идут плачущие Татьяна Петровна и Дашенька. Шествие замыкается дворником с книгой и толпой мальчишек.

— О чём плачешь, молодуха? — обращаются прачки к Дашеньке.

— Перины жалко! — отвечает за неё мать.— Три пуда, голубчики! И пух-то ведь какой! Пушинка к пушинке — ни одного пёрышка! Наказал бог на старости лет!

Процессия поворачивает за угол, и Пятисобачий переулок успокаивается. Пух летает до вечера.

1884

1. …машер… — дорогая (франц. ma chère).

Автор

Антон Чехов

Антон Павлович Чехов (29 января 1860, Таганрог — 15 июля 1904, Баденвайлер) — русский писатель, прозаик, драматург, публицист, врач, классик мировой литературы.Самые известные произведения: рассказы «Толстый и тонкий», «Детвора», «Каштанка», «Попрыгунья», «Дом с мезонином», «Человек в футляре», «Душечка», «Дама с собачкой», повести «Драма на охоте», «Степь», «Скучная история», «Дуэль», «Палата № 6», «В овраге», пьесы «Чайка», «Дядя Ваня», «Три сестры», «Вишнёвый сад».

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *