IКогда Зырянинов вошёл в кабинет, полное добродушное лицо редактора журнала «Северное сияние» засияло радостью. — Я в восторге, что вижу вас,— приветливо сказал он.— Одну минутку! Я только сейчас вот отпущу посетителя. Посетителем был хилый молодец со скорбным видом и такими длинными волосами, что опущенная голова его напоминала плакучую иву. Он говорил: — Почему же вы находите, что моя повесть не подходит? Неужели она слаба? — Я нахожу? — воскликнул редактор.— Бог с вами! Я нахожу её прелестной. Мы по этому поводу часа полтора спорили со вторым редактором «Сияния», Лиходеевым. Но он упёрся, как бык,— и вот видите: приходится возвращать вам эту вещь. Верьте мне, я как будто с кровью отрываю её от сердца. Ведь, между нами-то говоря, это лучшее, что вы написали! — Спасибо… Вы меня хоть немного утешили. Виноват… Один вопрос: почему вы должны подчиняться мнению этого Лиходеева, а он вашему — нет? — Иногда и он подчиняется. Лишний голос всегда принадлежит тому из нас, кто почему-либо против принятия произведения. Этим мы достигаем лучшего отбора материала в журнале. — А что, если бы я… сходил к этому… Лиходееву. Поговорил бы… А? — Пожалуйста! Это самое лучшее. Может быть, вы смягчите его сердце. Хилый писатель тряхнул своей «плакучей ивой», поблагодарил редактора и исчез. Редактор обратился к Зырянинову: — Вы зашли за ответом? — Да. — Аванс? Пятьсот рублей? — Да! Я же говорил. — Гм… Я думаю, это можно устроить. Вот только не знаю, как Лиходеев. В этом деле нужно и его согласие. — А вы думаете — он не согласится? — испуганно спросил Зырянинов. Редактор улыбнулся. — Ну, что вы… Это было бы слишком. Он не такой уж зверь, каким кажется. Правда, иногда бывает тяжелёнек, душу всю своими капризами вымотает, но… в общем, дело с ним делать можно. — Фамилия у него зловещая. — Да уж… И характерец тоже не из первосортных. Иногда и меня до белого каления доводит. А вообще — пустяки! Сходите — ваше дело чистенькое. Если он даст согласие, идите прямо в кассу и получайте монеты. До свидания! Когда будете уходить — загляните. Зырянинов вышел из кабинета редактора и, проходя через контору, обратился к экспедитору: — Как зовут господина Лиходеева? Экспедитор усмехнулся. — За глаза? Малютой Скуратовым и Скотиной! А в глаза — Филиппом Ипатычем. — А что он, скажите… действительно злой? — Он? Мерзавец первой руки. Злобный скряга, палач, человек с камнем в груди вместо сердца! Его за глаза так и называют: «Малюта Скуратов»! Редактор Бильбокеев добрая душа, но тряпка и всецело в руках этого проклятого старика. Бильбокеев, хотя наружно и храбрится, но втайне боится его как огня. — Я не понимаю,— спросил Зырянинов,— для чего в одном журнале два редактора? — Издательская глупость. Завел издатель эту моду, да и сам не рад. Малюта, кажется, и его в руки захватил. А у вас есть дело к этому мерзавцу? — Да… аванс. Бильбокеев согласился, а теперь остановка за Лиходеевым. — Не даст. Это уж не первый случай. А Бильбокеев обещал? Бедняга… И жалко его, и досадно, и смешно. — Гм…— сказал Зырянинов.— Вы говорите: Филипп Ипатыч? Ну, посмотрим-с… IIКабинет Лиходеева был маленький, полутёмный, запылённый и грязный — настоящее жилище паука, раз навсегда соткавшего себе уютную паутину. Наружность Лиходеева представляла яркий контраст с его характером: это был маленький розовый старичок, с ясным взглядом голубых глаз и мягкими ласковыми жестами. Только иногда ласковые глаза прикрывались тяжёлыми веками и голос делался жёстким, неприятным. Когда вошёл Зырянинов, он, кроме Лиходеева, застал у этого зловещего старика ещё одного человека — судя по разговору, начинающего поэта. — Что мне Бильбокеев! — говорил, стуча маленьким кулаком по столу, Лиходеев.— Я сам себе Бильбокеев! Стихи ваши слабы — вот и всё. — Да почему же? — Очень просто. Это какая-то рублёная капуста, а не стихи. — Ну, например, например… Укажите хоть одно место? — Не помню я там ваших стихов. Ещё указывай… — У меня есть и другой экземпляр. Вот он! будьте добры взглянуть. Лиходеев нехотя взял бумажку и повертел её в руках. — Ну, вот это: К её ногам я нёс свои мечты, — Что это такое? — Виноват… Что же вам не нравится? — Грубо. «К её ногам!» Почему не к «ножкам», не к «стопам»? — У меня так вылилось… — Плохо, что вылилось… Потом: «росинки слёз вечерних». Зачем это? Кому это нужно? Что, вы хотите мир этим перевернуть? Стыдитесь! Да я бы на вашем месте утопился, со стыда сгорел бы. Взрослый мужчина! Прощайте, молодой человек! Хе-хе! Это вам не Бильбокеев! Притворяйте дверь, у меня ревматизм. Вам что угодно? — Здравствуйте, Филипп Ипатыч. Я — Зырянинов. У меня принята вещь… Я хотел аванс. Бильбокеев направил к вам. Лиходеев посмотрел на него добрыми глазами, покачал головой и поджал губы. — Напечатана? — Ещё нет, но… — Так как же вы хотите получить деньги под то, что ещё не напечатано? — Мне очень нужны деньги. — Э, батенька… Кому они не нужны. — Бильбокеев мне обещал. Старик вздёрнул плечами. — Удивляюсь я этому Бильбокееву! Это ребёнок какой-то. «Обещал, обещал»! Обещать легко. Как это так: «Дайте мне аванс». Почему? «Деньги нужны»! Да мне-то, например, деньги не нужны, что ли?! Однако я не прошу. Сегодня вы аванс взяли, завтра жену у меня взяли… — Извините! — резко перебил Зырянинов.— Это не одно и то же. — Э, дорогой мой… Что там говорить. Теперь пошло всеобщее развращение. Зырянинов сухо спросил: — Так, значит, вы в авансе отказываете? — Господи! Ведь я же доказал вам, как дважды два, что аванса мы не можем дать. Обращаюсь к вашей рассудительности. «Старик-то, кроме того, что зол,— ещё и глуп»,— подумал Зырянинов, а вслух сказал ледяным тоном: — Прощайте. Нам с вами, кажется, разговаривать больше не о чем. И отправился к Бильбокееву. III— Ну что? — спросил Бильбокеев, пожимая руку Зырянинову.— Удачно? — Это мерзавец какой-то! — злобно проскрежетал Зырянинов. Бильбокеев вскочил и всплеснул руками: — Неужто отказал? — Да! — О, чёрт возьми… Я всего ожидал от этого маньяка, но отказать в такой простой вещи… — И вы знаете: он не только скуп, но и глуп до противного. Он при мне так раскритиковал стихотворение одного поэта… — А что же он вам сказал? — Сегодня, говорит, деньги возьмёте, а завтра чужую жену… — Вот кретин-то. Да вы бы ему сказали, что вам очень нужны… — Говорил. «А мне, говорит, не нужны?» Редактор переплёл пальцы и со страдальческой миной сжал их так, что они хрустнули. — Боже! Какой осёл… О, когда мы только от него избавимся? Это будет счастливейший день моей жизни. — Ваше положение,— сочувственно сказал Зырянинов,— тоже не из важных. Я это понимаю… — Ах, как это всё неприятно… Мне так хочется вам это устроить… Я понимаю — когда деньги нужны… — А знаете что? Напишите ему записку, что вы категорически настаиваете на выдаче мне аванса. А я её снесу ему. — С удовольствием. Я буду рад, если дело выгорит. И паука, может быть, зазрит совесть. Бильбокеев стал писать записку. — Ха-ха! Пишу ему: «Дорогой мой Филипп Ипатыч», а хочется написать: «проклятое, тупое дерево, мерзавец Филька!..» Ну — вот-с. Записка готова. Я всё-таки думаю, что он согласится. Скажите ему на словах, что я прошу сделать мне в личное одолжение. — Я не знаю, как и благодарить вас! — в волнении воскликнул Зырянинов… IVЛиходеев распекал какого-то потрёпанного человека. — Зачем исторический роман? Кому это нужно? Что? Бильбокеев? А что мне ваш Бильбокеев! Бильбокеев мне не указ. Исторический роман из эпохи Самозванца… Ха-ха! Да вы что, были там? Видели эту эпоху? Нет? Так нечего вам и говорить. До свиданья. Притворяйте дверь. А! Вы опять пришли? Что вам угодно? — Вот записка от Бильбокеева. Он ещё просил передать, что согласие ваше будет личным ему одолжением. — Ребёнок! — сказал старик.— Сущий ребёнок. Одним глазом он скользнул по записке и, разорвав её, бросил в корзину. — Извините. Ничего не могу. — Во-первых,— сказал Зырянинов,— я очень сожалею, что просьба моя удовлетворена вами быть не может, а во-вторых, ты не более и не менее как старый идиот, мерзавец, и когда черти заберут тебя в ад — на земле будет дышаться легче, солнце засияет ярче и птицы запоют громче!.. Лиходеев протянул к нему дрожащие руки и жалобно сказал: — За что же вы… старика… обижаете? — А за то,— в чрезмерном волнении вскричал Зырянинов,— что этот старик отказывает мне в деньгах, на которые можно было бы вернуть жизнь моей жене. У неё начало чахотки, и если повезти её на юг, то спасти бы можно. А старику на это наплевать. Лиходеев опустился на стул и схватился руками за голову… Так он просидел минуты две. Потом поднял голову и, глядя на Зырянинова скорбными глазами, прошептал: — Хорошо… Скажите в кассе… что я разрешаю. Там, вероятно, выдадут. VВ третий раз вошёл Зырянинов в кабинет Бильбокеева. — Отказал? — Наоборот, согласился. Я уже и денежки получил. — Быть не может! Это так не похоже на нашего Малюту Скуратова. — Представьте, разжалобился. Я его, впрочем, ругнул порядочно. — Сердечно рад за вас! Поздравляю… Вы прямо маг и чародей. Чудесно, чудесно. Уходите? Ну, прощайте. Желаю вам повеселиться! Оставшись один, Бильбокеев прошёлся несколько раз по кабинету и позвонил. — Скажите Филиппу Ипатычу,— обратился он к служителю,— что я очень извиняюсь за беспокойство,— и прошу, если он сейчас не занят, пожаловать ко мне по важному делу. Не забудьте извиниться за беспокойство. Через минуту вошёл Лиходеев. Он подошёл к столу и стал неподвижный, с опущенной головой. — Слушайте, Фиалкин! — сердито полушёпотом начал Бильбокеев.— Это что ещё за новости? Какое вы имеете право давать какие-то глупейшие разрешения на авансы?! Я не для того плачу вам сорок рублей ежемесячно, чтобы вы выкидывали подобные глупости. Во всяком благоустроенном дворе есть цепная собака, но если она начинает ласкаться к прохожим, вместо того чтобы рвать им штаны,— её выбрасывают ко всем чертям! Зарубите себе это на носу. 1912 |