Я спросил одного приятеля-чеха — большого знатока пражской жизни: — Скажите, а есть у вас в Праге какие-нибудь притоны?.. — Что вы называете «притоном»? — осторожно осведомился он. — Ну понимаете… Какой-нибудь страшный зловещий притон, где собираются воры, убийцы, грабители и их дамы — падшие женщины, обольщающие посетителя и подводящие его под нож своего друга… Есть такие места в Праге? — Да вам зачем, Господи Иисусе?! — Люблю сильные ощущения… Я шатался в Париже, в Риме, Константинополе по таким трущобам, где рука всегда должна быть в кармане, а палец на курке «браунинга». — Да… Есть такие места и в Праге,— с некоторой даже гордостью промолвил чех.— Я знаю один такой притон, что, когда я туда попал, у меня кровь заледенела в жилах… — Ради бога, адрес!.. — Ну что вам за охота рисковать?! — Ах, вы не понимаете, какая прелесть в риске! Как туда попасть? — Гм! Ей-богу, не советую. А впрочем, как хотите! Вот вам адрес… * * *С замирающим сердцем брёл я по узкой тёмной улице, еле освещённой редкими фонарями… Грязный двухэтажный дом… В завешенных окнах видны какие-то странные силуэты… До меня донеслись звуки резкой странной музыки и чей-то хриплый смех… Поколебавшись несколько секунд, я толкнул дверь и вошёл. Душный дымный спёртый воздух, и в этом тумане кружатся в причудливом «шимми» две зловещие подозрительные пары. При моём входе обе пары приостановились и сказали: — Мфутета! — Поклона! Я в первый раз в жизни видел таких приветливых убийц, таких простодушных грабительских дам. «Эге,— подумал я,— усыпляют мою подозрительность! А потом опоят чем-нибудь и зарежут. Ну что ж — поборемся». Я уселся за большой стол рядом с сосущим трубку старичком самого зловещего, подозрительного вида и постучал: — Дайте мне ликёру! Зловещий старикашка, видя, что ко мне никто не подходит, засуетился: — Пан верхник! Этот господин желает ликёру. Что ж вы его заставляете ждать?! «Э,— подумал я,— мягко стелешь, да жёстко спать будет». И вызывающе добавил: — Только у меня с собой тысячекроновая бумажка! Можете потом разменять? Дьявольская выдержка у этих чешских убийц и грабителей! Парижские или константинопольские при виде такой депозитки сразу бы перерезали горло её обладателю, а эти даже глазом не моргнули. — Не беспокойтесь, пан. Как-нибудь разменяем. — Вы русский? — хитро спросил меня ужасный старик, хрипя своей огромной кривой трубкой… — Да-с, русский! Может быть, это вам не нравится?! — Нет, я люблю русских. Только я удивляюсь, как это русские могут носить при себе такие большие деньги! Ведь потерять можно. — Да,— ехидно усмехнулся я.— Или какой-нибудь молодец полоснёт ножом по горлу и отнимет. Очевидно, я разгадал страшного старика, потому что он испуганно от меня отодвинулся. Подошла подруга одного из убийц и, сев рядом, спросила старичка: — Нет ли у вас папиросы? — Извольте! — засуетился я с самым залихватским видом.— Может быть, и вина хотите? Ликёру? Тут же решил поддразнить её апаша и, если можно, вывести его из себя. — Можно вас поцеловать в щёчку? — Если это вам доставит удовольствие — пожалуйста,— засмеялась она. («Боже, какое несчастное создание… Ну что она знает, что она читала? Бедный кусок дикого мяса!..») — Вы русский? — спросила она, прихлёбывая ликёр. — Да, милашка, русский! И есть деньжата — ха-ха-ха! — Я читала русских писателей. Вы знаете Чирикова? — Неужели читали Чирикова? — Я его много читала. И Куприна читала, и Аверченко…— «А, чтоб ты лопнула»,— подумал я. Мне сделалось душно. — Кельнер! Счёт. Я ухожу. Один из убийц принёс счёт. Другой — взламыватель касс — стал менять мою тысячу крон. «Сейчас будут резать». Дьявольская выдержка — никто даже не пошевелился. «Крон на двести обсчитает»,— явилось у меня слабое утешение. С лёгкой досадой в душе я встал, причём молодой подкалыватель вежливо поднял мою упавшую шляпу. — Мфутета,— сказал ростовщический старик. — Поклона! Служебник! Доброй ночи,— попрощались со мной из угла двое (наверное, конокрады!). * * *Я вышел на тёмную глухую улицу. Прошёл квартал. Вдруг услышал сзади себя топот чьих-то догоняющих меня ног. Оглянулся: — Так и есть! Молодой убийца, подругу которого я неосторожно поцеловал, догонял меня. «Гм… Вот оно! Начинается!» Я прижался к стене и приготовился к защите. — Извините, милостивый пан,— сказало это отребье человечества, запыхавшись.— Вы, когда получали сдачу, уронили около стула пятидесятикроновую бумажку… Вот — извольте! Схватившись за голову, я отшвырнул деньги, глухо застонал и побежал прочь от недоумевающего «отребья человечества». * * *Вот что такое — «самый страшный притон Праги»! Для такого большого благоустроенного города — это даже неприлично. * * *Родители! Если в кинематографе идёт какая-нибудь очень пикантная фильма — можете послать ваших детей-подростков в этот притон. Там — приличнее. 1923 |