Путаница

Радостный трезвон праздничных колоколов — самая предательская вещь… Я не знал ни одного самого закоренелого злодея, который устоял бы против радостного перезвона праздничных колоколов… Были случаи, когда такого закоренелого злодея пытали, мучили, желая вырвать у него хотя бы словечко правды о его преступлении — он молчал, будто воды в рот набравши… Но стоило только радостно и празднично зазвонить над его ухом, как он вспоминал свою молодость, каялся, плакал и, рассказавши всю подноготную, обещался вести новую жизнь.

Иногда его даже и за язык никто не тянул — признаваться. Но стоило только потянуть за язык колокола — преступник без промедления вспоминал свою молодость и каялся во всём, разливаясь в три ручья.

Таково уж странное свойство праздничного перезвона.

* * *

Старый провокатор, носивший партийное прозвище Волк, сидел в своей большой неуютной комнате и тревожно прислушивался к радостному перезвону праздничных колоколов.

Он вспомнил свою молодость, мать, ведущую его, маленького, чистенького, в церковь, и этот перезвон — мучительно радостный и ожидательно-праздничный.

И когда он подумал о своём теперешнем поведении, о своём падении в пропасть предательства — сердце его сжалось и на глазах выступили слёзы…

А колокола радостно гудели:

— Бом-бом! Бом-бом!

— Нет! — простонал провокатор.— Больше я не могу!.. Сердце моё разрывается от раскаяния!.. Довольно грешить! Пойду и признаюсь во всём — пусть делают со мной, что хотят. Никогда не поздно раскаяться в своих грехах…

Он оделся и вышел из дому.

* * *

Идя по улице, Волк бормотал себе под нос:

— Пойду прямо в полицию и расскажу всё на чистоту: как я выдавал революционерам её тайны и как я однажды стянул со стола полковника предписание об обыске у своего знакомого эсэра. Всё выложу! Пусть сажает в тюрьму, пусть делает со мной, что хочет!..

— Бом-бом! Бом-бом! — радовались колокола.

По мере приближения к дому полковника шаги Волка всё замедлялись и движения делались нерешительнее и нерешительнее.

Новое чувство зажигалось в груди старого Волка.

«Куда я иду? — думал он.— Разве мне сюда нужно идти каяться? Кому я делал тяжкий вред? Кого продавал? Товарищей! А они мне доверяли… Ха-ха! Туда и иди, старый Волк! Перед ними и кайся!»

Взор его просветлел.

Он решительно повернулся и зашагал в обратную сторону, по направлению конспиративной квартиры товарища Кирилла.

— Приду и прямо скажу: так и так, братцы! Грешник я великий, за деньги продавал вас — простите меня или сделайте со мной, что хотите.

Он всхлипнул и вытер глаза носовым платком. Ему самому было жаль себя. Вдали показались окна квартиры товарища Кирилла.

— Приду и скажу,— бормотал Волк.— Обманывал я вас!.. И полицию обманывал, и вас обманывал. Полицию даже больше.

Он замедлил шаг, остановился и задумался.

— Гм… Ведь если я полицию больше обманывал, я перед нею и должен каяться… Ей я и должен признаться, что вёл двойную игру. Она не виновата в том, что она полиция,— она исполняет свои обязанности. Бедненький полковник… Сидит теперь дома и думает: «Вот придёт Волк, парочку сведений принесёт». А я-то!

— Бом-бом! Бом-бом! — разливались колокола.

Волчьи глаза увлажнились слезами.

Он решительно повернул и пошёл назад.

— …Сидит он и думает: «Придёт Волк, принесёт парочку сведений». Хорошо у него, уютно. Лампа горит, на стенах картинки… Тепло. Это не то, что те, которые недавно влопались. Сидят по камерам и скрипят зубами. Поддедюлил вас Волк!

Он вздохнул.

— А ведь им теперь, поди, холодно, голодно, в камерах каменные полы. Они мне доверяли, думали — свой, а я… Эх, Волк! Глубока твоя вина перед ними и нет ей черты предела.

— Бом-бом! — ревели колокола.— Покайся, Волк! — Бом-бом!

Схватившись за голову, застонал несчастный и побежал к товарищу Кириллу.

— Всё скажу! Руки их буду целовать, слезой изойду. Где моя молодость? Где моя честность?

* * *

К Кириллу Волк не зашёл.

Долго стоял он на улице, раздираемый сомнениями и обуреваемый самыми противоположными чувствами. Ему смертельно хотелось покаяться, никогда так, как теперь, не жаждал он очищения, умиротворения мятущейся души своей, и долго стоял так Волк на распутье:

— Куда идти?

И не знал.

Мимо него быстро прошёл человек, лицо которого показалось Волку знакомым. Отложив на минуту раскаяние, Волк подумал:

«Где я видел этого человека? Да, вспомнил! Это Мотя. Я его частенько встречал в полиции!»

В Волке проснулись профессиональные привычки.

«Куда это он идёт? Ба! Да ведь это подъезд товарища Кирилла!.. Неужели…»

Волк догнал Мотю и положил ему руку на плечо. Мотя обернулся, сконфузился и растерянно сказал:

— А, Волк! С праздником вас.

Но сейчас же он оправился, и его пронзительные глаза устремились на Волка.

— Вы… тоже сюда?

— Да,— сказал Волк, а про себя подумал: «Не думает ли он на меня донести, червяк поганый! Хорош бы я был перед Кириллом.»

Он переступил с ноги на ногу и сказал:

— Видите ли, Мотя… Мне почему-то хочется быть с вами откровенным: я, в сущности, партийный работник, а в полицию хожу так себе… для пользы дела!

— Вот и прекрасно! — обрадовался Мотя.— Тогда и я буду откровенен: ведь я, признаться, проделываю то же самое!

Но в глазах Моти Волк заметил странно блеснувший огонёк, который слишком поспешно был потушен опустившимися веками.

«Эге!» — подумал Волк и, рассмеявшись, дружески хлопнул Мотю по плечу.

— К чёрту уловки и хитрости! Я вижу — вы парень ой-ой какой! Ведь я насчёт партийности-то подшутил над вами. Ну, какой я, к чёрту, партийный работник, когда на днях типографию провалил.

— Ха-ха! — закатился хохотом Мотя.— То-то! Сообразили.

Но смех его показался Волку фальшивым, а глаза опять блеснули и погасли.

«Господи! — подумал, растерявшись Волк.— Ничего я не разберу. Зачем бы ему являться к Кириллу, если он гласно работает на отделение? С другой стороны… Гм…»

Мотя раздумывал тоже.

Так они долго стояли, в недоумении рассматривая друг друга.

«Пойди-ка, влезь в его душу,— думал растревоженный Волк.— Ну, времечко!»

«Чёрт его знает, чем он, в сущности, дышит,— досадливо размышлял Мотя.— Ну, времена!»

Постояв так с минуту, оба дружески улыбнулись друг другу, пожали руки и разошлись — Мотя наверх, по лестнице, а Волк на улицу.

Выйдя на воздух, Волк вздохнул и прислушался: колокола перестали звонить.

«Ага! — облегчённо подумал Волк.— То-то и оно. А то — каяться!»

Не размышляя больше, зашагал он к полковнику и, вызвав его, сообщил, что Мотя очень подозрителен, что он шатается по конспиративным квартирам и что за ним надо наблюсти.

А Мотя в это время сидел в квартире Кирилла и говорил, опасливо озираясь:

— Подозрителен ваш Волк… Шатается к полковнику и, вообще, не мешало бы за ним наблюсти!..

1910