IКогда я дочитал до конца свою новую повесть — все присутствующие сказали: — Очень хорошо! Прекрасное произведение! Я скромно поклонился. Сзади кто-то тронул меня за плечо: — Послушайте… извините меня за беспокойство… послушайте… Я обернулся. Передо мной стоял маленький человек средних лет, ординарной наружности. Глаза скрывались громадными синими очками, усы уныло опускались книзу, бородёнка была плохая, наполовину как будто осыпавшаяся. — Что вам угодно? — А то мне угодно, милостивый государь мой, что повесть ваша совершенно неправильная! Уж я-то знаток этих вещей… Он самодовольно засмеялся. — Вы… что же, критик? — Бухгалтер. — А… так…— нерешительно протянул я.— Но вообще-то вы знаток литературы? — Бухгалтерии! — упрямо сказал он, глядя на меня громадными стеклами.— Уж в бухгалтерии-то, батенька, меня не поймаешь! Он поёжился и кокетливо захохотал с таким видом, будто я собирался его ловить. — Вам не нравится моя повесть? — Нет, ничего. Повесть как повесть. Только неправильная. Заинтригованный, я отвёл его в угол, сунул ему в руку рукопись и сказал: — Укажите мне неправильные места. Такое доверие польстило ему. Он вспыхнул до корней волос, застенчиво перелистал рукопись и, найдя какое-то место, отчеркнул его ногтем. — Вот! Это неправильно: «Корчагин не показывал виду, что знает о проделках жены, но втайне все её вольности, все измены и оскорбления записывал ей в кредит. Дебет же её, в который он решил записывать её ласки и поцелуи,— был пуст». Вот! — Вам не нравится это место? — Присядем,— сказал маленький бухгалтер. Мы сели. — Видите ли… Я взял на себя смелость сделать вам замечание потому, что вы впали в громадную ошибку… Вы знакомы с двойной итальянской бухгалтерией? — Н-нет… — Двойная итальянская бухгалтерия изобретена несколько сот лет тому назад монахом Лукой Пачиоло. Принцип её заключается в двойной записи каждого счёта, чем достигается механическое контролирование правильности записи. Если баланс счетов не сходится в цифрах — это показатель неправильности в частных записях. Записи в счетовых книгах отмечаются на двух сторонах развёрнутой книги: на левой и правой. На левой стороне счёта или лица записывается так называемый дебет — это счёт или лицо должны владельцу книги; на правой стороне записывается так называемый кредит — это владелец книги состоит в долгу у лица или счёта. Поняли? — Да… пожалуй… — Теперь ясно, что вы совершили колоссальную, непростительную ошибку: Корчагин должен был измены и оскорбления жены записать ей не в кредит, а в дебет! А ласки её — наоборот — не в дебет, а в кредит! У вас это перепутано. Я горячо пожал бухгалтеру руку: — Я вам очень, очень признателен. Я сейчас же исправлю эту досадную погрешность. Моя горячая благодарность смутила его. Он махнул рукой и сказал: — Помилуйте! Я всегда рад… Конечно, нужно хорошо знать бухгалтерию… Дебет — это что нам должны, кредит — то, что должны мы счёту. Я ещё раз пожал ему руку и отошёл. Он озабоченно крикнул мне вслед: — Так не забудьте же: дебет — нам должны, кредит — мы должны. — Не забуду, не забуду. IIМы сидели в укромном уголку обширного кабинета и тихо разговаривали. Ольга Васильевна положила свою руку на мою и ласково, задушевно сказала: — Эта повесть — ваша лучшая вещь. Громадная изобразительная сила, яркие краски причудливо смешиваются на этих страницах с волшебными лирическими полутонами, мощный голос зрелого мужа сплетается с полудетским лепетом влюблённого юноши… — А, вы здесь,— сказал бухгалтер, подходя к нам.— Ну, что… исправили? — Исправил,— сказал я.— Спасибо. — Что такое? — удивилась Ольга Васильевна. Бухгалтер усмехнулся, снисходительно подёргав плечом. — Ах, уж эти писатели… Представьте, какую он штуку написал… Ну, хорошо, что я был тут, указал, исправили… А то что бы вышло? Heприятность! Скандал! Можете себе вообразить: он дебет написал там, где нужен кредит, а кредит — где дебет! Укоризненно покачав головой, он прошёл дальше, но потом круто повернулся и крикнул нам: — А разница называется — сальдо! — Что-о? — Я хочу вас предупредить — если будете писать ещё что-нибудь: предположим, что в дебете 100 рублей, а в кредите полтораста; разница — 50 рублей — и называется: сальдо! Сальдо в пользу кредитора. — Ага… хорошо, хорошо,— сказал я,— запомню. Бухгалтер снисходительно улыбнулся и добавил: — А измены и оскорбления ваш Корчагин в кредит её счёта не мог записывать… Он записал их в дебет. Он кивнул головой и исчез; вслед за ним ушла и Ольга Васильевна. Оставшись один, я побрёл в гостиную. В одном углу происходил оживлённый разговор. До меня донеслись слова: — Как услышал я — так будто бы меня палкой по голове треснули. Как-с, как-с, думаю? Она же его оскорбляла, она же ему изменяла, да он же ей это и в кредит пишет? Хорошая бухгалтерия… нечего сказать! Хорошо ещё, что спохватились вовремя… исправили… Один из гостей, заметив меня, подошёл и сказал: — Вы неисправимый пессимист. В вашей повести вы показываете такие бездны отчаяния и безысходности… — Это что! — раздался сзади нас вкрадчивый голос.— Он ещё лучше сделал: его Корчагин дурные стороны жены заносил в кредит ей, а хорошие в дебет. Помилуйте-с! Да я бухгалтерию как свои пять пальцев знаю. Как же… Вот если бы здесь была книга — я бы вам наглядно показал… Вот, предположим, этот альбом открыток: тут, где Кавальери,— это дебет… А тут… вот эта… Типы белорусов — это кредит. Я-то уж, слава тебе господи, знаю это как свои пять пальцев. — Да, да,— нетерпеливо сказал я.— Хорошо. Ведь я уже исправил. — Хорошо, что исправили,— добродушно согласился он.— А то бы… Ведь таких вещей никак нельзя допустить!.. Помилуйте… Дебет и кредит — это небо и земля. — Пожалуйте ужинать,— сказал хозяин. IIIВсе усаживались, шумно двигая стульями. Бухгалтер сел против меня… Посмотрел на меня, как заговорщик, сделал правой рукой предостерегающий знак и засмеялся. — Да-с! — сказал он.— Бухгалтерия — это штука тонкая. Её нужно знать. Я вам когда-нибудь дам почитать книжку «Популярный курс счетоводства». Там много чего есть. Я сделал вид, что не слышу. Сосед с левой стороны спросил меня: — Если я не ошибаюсь, в основу вашей повести заложена большая отвлечённая мысль, но она затемнена повествовательной формой, которая… — Была затемнена,— согласился бухгалтер.— Но теперь всё исправлено. Всё, как говорится, в порядке. Вы… вот что… Если ещё что-нибудь будете писать и вам встретятся на пути какие-нибудь такие бухгалтерские штуки и экивоки — вы пожалуйста ко мне… без церемоний! Обсудим — как и что. Я выложу вам, как на ладони! — Нет, зачем же,— сухо возразил я.— В этом, вероятно, не представится надобности. Ведь беллетристика и бухгалтерия — это две совершенно разные вещи. Огорчённый бухгалтер притих. Съел какую-то рыбку, подумал немного, потом приподнялся и, ударив меня через стол по плечу жестом старого знакомого, спросил: — А вы знаете, что такое транспорт? — Знаю. — Нет, не знаете! Вы думаете, это просто собрание разных подвод для перевозки кладей? Да? Но в бухгалтерии это совсем другое: транспортом называется обыкновенный перенос итога с одной страницы на другую. Внизу подписывается итог страницы и переносится на следующую. — Почему вы думаете,— спросил я левого соседа,— что повествовательная форма произведения должна затемнить общую отвлеченную мысль? — Потому что художественные детали разбивают это впечатление. — Это верно,— согласился бухгалтер, делая мне ободряющий жест.— Разбивает впечатление. Ведь это, если сказать какому-нибудь бухгалтеру,— он помрёт со смеху. А? Хе-хе… Дебет поставить в кредит! А? Что такое, думаю? Это же невозможно!
Не дождавшись сладкого, я извинился и встал: — Я пойду на минуту к письменному столу. Хочу не забыть исправить два-три места в повести. Я сел и исправил. Когда сзади раздался голос: «Ну что, исправили? Теперь уж не спутаете дебет с кредитом?» — я нахмурился и сказал: — Да-с, я исправил. Вот, слушайте: «Корчагин не показывал виду, что дебет жены записан ему в сальдо. Он перенёс большой кредит в транспорт, который вместе с сальдо давал перенос дебета на счёт того лица, которому пришла идиотская затея заняться бухгалтерией; это заносим ему в кредит». С жалобным криком, простирая дрожащие руки, бросился он ко мне, но я с отвращением отшвырнул его и, сунув рукопись в карман, ушёл. 1912 |