Когда я был маленьким, совсем крошечным мальчуганом, у меня были свои собственные, иногда очень своеобразные представления и толкования слов, слышанных от взрослых. Слово «хлопоты» я представлял себе так: человек бегает из угла в угол, взмахивает руками, кричит и, нагибаясь, тычется носом в стулья, окна и столы. «Это и есть хлопоты»,— думал я. И иногда, оставшись один, я от безделья принимался хлопотать. Носился из угла в угол, бормотал часто-часто какие-то слова, размахивал руками и озабоченно почёсывал затылок. Пользы от этого занятия я не видел ни малейшей, и мне казалось, что вся польза и цель так и заключаются в самом процессе хлопот — в бегстве и бормотании. С тех пор много воды утекло. Многие мои взгляды, понятия и мнения подверглись основательной переработке и кристаллизации. Но представление о слове «хлопоты» так и осталось у меня детское. Недавно я сообщил своим друзьям, что хочу поехать на Южный берег Крыма. — Идея,— похвалили друзья.— Только ты похлопочи заранее о разрешении жить там. — Похлопочи? Как так похлопочи? — Очень просто. Ты писатель, а не всякому писателю удаётся жить в Крыму. Нужно хлопотать. Арцыбашев хлопочет, Куприн тоже хлопочет. — Как же они хлопочут? — заинтересовался я. — Да так. Как обыкновенно хлопочут. Мне живо представилось, как Куприн и Арцыбашев суетливо бегают по берегу Крыма, бормочут, размахивают руками и тычутся носами во все углы… У меня осталось детское представление о хлопотах, и иначе я не мог себе вообразить поведение вышеназванных писателей. — Ну что ж,— вздохнул я.— Похлопочу и я. С этим решением я и поехал в Крым. * * *Когда я шёл в канцелярию ялтинского генерал-губернатора, мне казалось непонятным и странным: неужели о таком пустяке, как проживание в Крыму,— нужно ещё хлопотать? Я православный русский гражданин, имею прекрасный непросроченный экземпляр паспорта — и мне же ещё нужно хлопотать! Стоит после этого делать честь нации и быть русским… Гораздо выгоднее и приятнее для собственного самолюбия быть французом или американцем. В канцелярии генерал-губернатора, когда узнали, зачем я пришёл, то ответили: — Вам нельзя здесь жить. Или уезжайте немедленно, или будете высланы. — По какой причине? — На основании чрезвычайной охраны. — А по какой причине? — На основании чрезвычайной охраны! — Да по ка-кой при-чи-не?!! — На осно-ва-нии чрез-вы-чай-ной ох-ра-ны!!! Мы стояли друг против друга и кричали, открыв рты, как два разозлённых осла. Я приблизил своё лицо к побагровевшему лицу чиновника и завопил: — Да поймите же вы, чёрт возьми, что это не причина!!! Что это — какая-нибудь заразительная болезнь, которой я болен, что ли,— ваша чрезвычайная охрана?!! Ведь я не болен чрезвычайной охраной — за что же вы меня высылаете? Или это такая вещь, которая даёт вам право развести меня с женой?! Можете вы развести меня с женой на основании чрезвычайной охраны? Он подумал. По лицу его было видно, что он хотел сказать: «Могу». Но вместо этого сказал: — Удивительная публика… Не хотят понять самых простых вещей. Имеем ли мы право выслать вас на основании охраны? Имеем. Ну вот и высылаем. — Послушайте,— смиренно возразил я.— За что же? Я никого не убивал и не буду убивать. Я никому в своей жизни не давал даже хорошей затрещины, хотя некоторые очень её заслуживали. Буду я себе каждый день гулять тут по бережку, смирненько смотреть на птичек, собирать цветные камушки… Плюньте на вашу охрану, разрешите жить, а? — Нельзя,— сказал губернаторский чиновник. Я зачесал затылок, забегал из угла в угол и забормотал: — Ну разрешите, ну, пожалуйста. Я не такой, как другие писатели, которые, может быть, каждый день по человеку режут и бросают бомбы так часто, что даже развивают себе мускулатуру… Я тихий. Разрешите? Можно жить? Я думал, что то, что я сейчас делаю и говорю, и есть хлопоты. Но крепкоголовый чиновник замотал тем аппаратом, который возвышался у него над плечами. И заявил: — Тогда — если вы так хотите — начните хлопотать об этом. Я с суеверным ужасом поглядел на него. Как? Значит, всё то, что я старался вдолбить ему в голову — не хлопоты? Значит, существуют ещё какие-то другие загадочные, неведомые мне хлопоты, сложные, утомительные, которые мне надлежит взвалить себе на плечи, чтобы добиться права побродить по этим пыльным берегам?.. Да ну вас к… Я уехал. * * *Теперь я совсем сбился. Человек хочет полетать на аэроплане. Об этом нужно «хлопотать». Несколько человек хотят устроить писательский съезд. Нужно хлопотать и об этом. И лекцию хотят прочесть о радии — тоже хлопочут. И револьвер купить — тоже. Хорошо-с. Ну а я захотел пойти в театр? Почему — мне говорят — об этом не надо хлопотать? Галстук хочу купить! И об этом, говорят, хлопотать не стоит! Да, я хочу хлопотать! Почему револьвер купить — нужно хлопотать, а галстук — не нужно? Лекцию о радии прочесть — нужно похлопотать, а на «Весёлую вдову» пойти — не нужно. Откуда я знаю разницу между тем, о чём нужно хлопотать и — о чём не нужно? Почему просто «о радии» — нельзя, а «Радий в чужой постели» — можно? И сижу я дома в уголке на диване (кстати, нужно будет похлопотать: можно ли сидеть дома в уголке на диване?) — сижу и думаю: «Если бы человек захотел себе ярко представить Россию — как она ему представится? Вот как: Огромный человеческий русский муравейник «хлопочет». Никакой никому от этого пользы нет, никому это не нужно, но все обязаны хлопотать: бегают из угла в угол, часто почёсывают затылок, размахивают руками, наклеивают какие-то марки и о чём-то бормочут, бормочут. Хорошо бы это всё взять да изменить… Нужно будет похлопотать об этом». — За что? Чем я хуже других? 1914 |