IСаксаулова удивило: с молодым человеком Чипулиным он был очень мало знаком, и тем не менее Чипулин, встретив мужа и жену Саксауловых на вокзале, закричал от радости, завертелся и, поцеловав дважды ручку госпожи Саксауловой, признался, что никогда ему не выпадала на долю более приятная встреча. — Здравствуйте, здравствуйте,— сказал Саксаулов. — Вот-то смешно! Приехал на вокзал и вдруг встречаю — кого же? Вас. Прямо кому-нибудь расскажи — не поверит… Изволите куда-нибудь ехать? — Да, я еду… а она провожает. — Едете, вероятно, для приятного удовольствия? — Какое! Тётка сильно заболела… в Рязани. Так вот, надо проведать. Чипулин побледнел и хватился рукой за сердце. — Что вы го-во-ри-те! Заболела?! Да чем же, господи! Вот-то несчастье! — Да она старуха. Чего ж ей и не поболеть?.. — Ах, уж эти болезни… Ну, ничего. Мужайтесь! Может быть, всё обойдётся. Тем не менее сам Чипулин долго не мог успокоиться. Он качал головой, соболезнующе почмокивал губами и весь вид его являл собою тревогу и скорбь о рязанской тётке Саксаулова. — Вы взяли билет? Позвольте, я возьму. Чего вам самим-то хлопотать. — Да билет есть. Пойдём на перрон. Семь минут до отхода. Хорошенькая, черноглазая Саксаулова, опустив голову, в задумчивости пошла за мужем. Чипулин, идя рядом с ней, спросил: — Вот-то, я думаю, вам тоже тяжело расставаться с Петром Сергеичем… Такая, право, неприятность. — Ну он ведь через два-три дня вернётся. — Оно-то, конечно, три дня, а всё-таки признайтесь: ведь даже на три дня тяжело расставаться, а? Да, тяжело… Я понимаю вас. Ей-богу. Но как смешно: приехал и вдруг встречаю вас. Вы разрешите мне потом проводить вас домой? — Нет, помилуйте. Зачем же вас затруднять. Я сама… — О, что вы! Теперь время вечернее… Я никогда не допущу! Не правда ли, Пётр Сергеич? — Отчего же… Я вам буду очень благодарен, если вы её довезёте. — Милый! Но мне прямо-таки неудобно пользоваться временем мосье Чипулина… Чипулин страдальчески прижал руки к груди и простонал: — О, ради бога! Ну, ради бога, не думайте обо мне. Это — обязанность каждого порядочного знакомого проводить домой знакомую. Прозвонил второй звонок. Саксаулов поцеловал жену, пожал руку Чипулину, но Чипулин обнял его и поцеловал. — От всего сердца,— торжественно сказал он,— от всего сердца желаю, чтобы ваша добрая тётушка очутилась в приличном здоровье и благополучии. Ура! — Спасибо, спасибо! Прощайте. Чипулин побежал за тронувшимся поездом. Он махал платком, советовал не открывать окон в вагоне, настаивал на благополучном возвращении, а когда поезд удрал от него — вернулся к Саксауловой. Лицо его носило признаки тихой меланхолической грусти, которая, как заходящее солнце на верхушках деревьев, гаснет не сразу, а постепенно, передвигаясь от горькой складки у рта к затуманенным глазам, и умирает наконец на поморщенном челе. — Как всегда ужасно расставанье и как радостна встреча. Не правда ли? Мой совет таков: думайте о том, что три дня не вечность,— и вам будет легче. — Да, да,— сказала, кивая головой, Саксаулова.— Ну, прощайте. — Ни-ни! Ни-ни-ни! Я должен проводить вас. — Да зачем же? Я возьму извозчика и поеду одна. — Ольга Захаровна! Но ведь нам по дороге… И подумайте, что скажут, когда узнают, что я, как какая-нибудь свинья, бросил даму на вокзале, а сам удрал. Ведь это простой долг вежливости. Я знаю, вы из деликатности отказываетесь. — Вовсе нет! Я поеду одна. Мне ещё нужно дать телеграмму. — О боже! Да ведь здесь же есть телеграф! Пойдёмте! Я провожу вас. Вы напишете телеграмму, а я подам её. Честное слово, я не буду в неё заглядывать. Сжав губы, Саксаулова последовала за Чипулиным, подошла к конторке и, потоптавшись немного, написала: «Москва. Пречистенка. Гарданову для Лидочки. Ну, как поживаешь? У нас всё время дожди. Оля». Чипулин взял телеграмму и понёс её на отлёте, подчёркивая этим, что он не позволит себе даже случайно заглянуть в неё. — Сдал! Теперь вы баиньки? Я довезу вас до самого дома. Саксаулова посмотрела на него с невыразимым страданием и мукой. — Чипулин! Я должна одна поехать домой. — Ольга Захаровна! К чему эти деликатности? Ради бога, не стесняйтесь. Саксаулова беспомощно посмотрела на потолок, постучала концом зонтика об пол и вдруг сказала: — Знайте же, надоедливый человек, что меня здесь ожидает Волк-Демьянский и мы поедем не домой, а в ресторан. Довольно с вас? — Иван Эрастыч? — обрадовался Чипулин.— О боже ж мой! Да чего вы раньше не сказали? Я вам сейчас найду его. Где он? — Он ожидает около багажного отделения. — Вот-то смешно! Да почему же он не провожал вместе с нами уважаемого Петра Сергеича? — Потому что было неудобно. — О боже! Иван Эрастыч такой прекрасный человек. — Ещё бы,— злобно сказала Саксаулова.— Он мой любовник, знаете ли вы это,— и муж кое-что подозревает. Вот почему Эраст не провожал его! Понимаете вы, москит вы надоедливый?! — Вот что-о,— протянул Чипулин, и лицо его озарилось предоброй лукавой улыбкой.— Вот это здорово! — Только если вы скажете хоть одно слово мужу или кому-нибудь — Эраст выстрелит в вас. — Я?!! Скажу?!! Лучше же мне сейчас откусить свой язык. Нет-с! Чипулины не говорят. Не беспокойтесь! Я всё это вам устрою. — Что всё? — обеспокоилась Саксаулова. — Всё, всё. Кое-что Чипулин действительно устроил: он побежал в багажное отделение, отыскал там изумлённого его появлением Эраста, привёл его к Саксауловой, а потом проводил их до извозчика, усадил и, придерживаясь за крыло экипажа, сказал, элегически любуясь на небо: — Не правда ли, как хорошо любить? Приятнейшее занятие в сердечном смысле. А? Мужайтесь! — Пошёл! — закричал Эраст извозчику. Извозчик дёрнул, и умилённый Чипулин чуть не упал, так как крыло экипажа выскользнуло из-под его руки. Забыв согнать с лица испуганное выражение, долго следил за экипажем Чипулин, и уста его шептали: «О ты, могущественнейшее чувство!» Потом спохватился Чипулин и, поспешно заменив испуганное выражение лица другим, задумчивым, пошёл домой. IIНа другое утро Саксаулова получила городскую телеграмму: «Будьте покойны. Всё устрою. Телеграфируйте мне час и день приезда мужа. Феодосий Чипулин». На это Саксаулова ответила: «Что там такое вы устраиваете? Ничего не надо. Молчите и больше ничего». Вечером пришла вторая телеграмма от Чипулина: «Нужно устранить подозрения. Надеюсь успеть к приезду. Мужайтесь!» Саксаулова написала телеграмму: «Вы просто дурак». Но телеграф отказался передать эту телеграмму, на том-де основании, что ругательные слова запрещено передавать по телеграфу. На третий день явился Саксаулов. Жена приехала встречать его за пять минут до прихода поезда, а запыхавшийся Чипулин показался тогда, когда поезд уже подошёл. Поздоровавшись с Саксауловым, Чипулин зашёл за его спину и сделал ряд знаков, которые должны были вполне успокоить Саксаулову, что всё, дескать, обстоит как следует. — Ну, что у вас тут новенького? — спросил Саксаулов. — Ради бога! — вскричал, прижимая руки к сердцу Чипулин.— Прежде всего — как тётушка? — Здорова. Спасибо. Выздоровела. — О боже! Воображаю, в каком вы восторге! Саксаулов посмотрел внимательно на Чипулина и пожал плечами. — Что ты поделывала без меня? — спросил он жену. Чипулин сделал озабоченное лицо, полез в жилетный карман и вынул оттуда какие-то билеты. — Вот-с. Это мы с Ольгой Захаровной были в театре. Видите? Даже контрольные купоны оторваны. Пресмешная пьеса. Хи-хи-хи. Это мы были позавчера. А в день вашего отъезда я, значит, отвёз Ольгу Захаровну домой и, посидев немного, уехал, так как у неё заболела голова, и она легла спать. — Ну, едем домой,— нетерпеливо сказала Саксаулова.— Прощайте, Чипулин. Муж стал расплачиваться с носильщиком, а Чипулин наклонился к Саксауловой и таинственно подмигнул. — И дома у вас всё устроено. Дворнику дал десять, двум горничным и швейцару по пяти. Все дали слово молчать. — Что б вы пропали! — сказала Саксаулова. — Что? — переспросил вернувшийся муж. — Я говорю — куда ты запропал? Поедем. У меня голова болит. — Да? И вчера болела? — Да, да! — сказал Чипулин.— Вчера Ольга Захаровна совсем из дому не выходила. Была больна… Как же-с. Вот докторское свидетельство. Действительно, он порылся в боковом кармане и вынул какое-то свидетельство. Саксаулов широко открыл глаза. — Да к чему же свидетельство? Ничего не понимаю. — Больна Ольга Захаровна — очень просто. Значит, никуда и не выходила, сидела дома. Вот и свидетельство — видите её имя и число месяца. Я вам сейчас позову извозчика. Кстати, знаете, удивительно пресмешная вещь… Вы знаете Эраста Волк-Демьянского? — Я думаю,— сказал муж, усмехнувшись углом рта. — Так такое совпадение, можете представить: захожу вчера к нему — три дня как болен. Лежит — жар у него, из дому не выходит. Такая странность. Саксаулов опустил голову. Потом спросил: — Может, вы и на его болезнь имеете докторское свидетельство? Ха-ха-ха! Смех его был странный. — Умоляю тебя, едем! — вскричала Саксаулова.— Мне очень нехорошо!! — Верю,— покачал головой Саксаулов.— Тебе очень нехорошо… Прощайте, Чипулин. — До свиданья. Но не смешно ли: три дня лежит Волк-Демьянский в жару, в бреду и всё время твердит имя какой-то Альфонсины. Чипулин упёрся руками в бока и раскатился самодовольным смехом ловкого хитреца. 1912 |