Каждая игрушка имеет право быть сломанной. Антонио Поркья Прошло пять лет, и в наше королевство Приехал самурай, как туча грозный. Его доспехи золотом сверкали, А взгляд блуждал от скуки пресыщенья. Несли его в парчовом паланкине Четыре подневольных человека. А свита словно ртуть вползала тихо И застывала по краям фонтана. — Подумать только — важная персона! Меня здесь нет — уехал на охоту,— Вскричал в сердцах наш господин-король И на коня вскочил, чтоб ехать в горы. Но всё же, по традиции, назначил Меня проводником для гостя. — Ты покажи ему обычность нашу, А если он ещё о чём-то спросит… — Я низко поклонюсь, как подобает И сразу отведу, куда он скажет… И вот уж третий час хожу я с гостем, Он наслаждается покоем за покоем — Так пышно всё украшено в дворце, Что птицы молкнут в том великолепьи. Но гость меня спросил вдруг о покое, Да, сам спросил, без помощи араба, О том покое, что хотят все видеть, Но, словно это тайна, тихо шепчут. — Мой друг! — К нему я живо обернулся — Ты не покажешь ли мне это чудо, Что все зовут у вас Священной Залой? О том давно слагали мне легенды И нищий странник, и купец богатый. От них я знаю, что в Священной Зале Раскроются глаза у тех, кто видит, А уши тех, кто слышит солнца шёпот, Наполнятся великим гулом жизни, Который их отправит в дальний путь. Да, он был прав. Таинственная Зала На протяженьи трёх тысячелетий Хранилась возле замка, в дивном парке. Недалеко, лишь надо сад пройти И медленно вступить в ворота, Для красоты окованные ветром. Здесь стражи нет. Зачем? Входи, кто хочет. Но странно всё же — редко кто входил. А те, кто так стремился в нашу Залу, Меня просили, чтоб туда проникнуть. Нет, с ними я не спорил — бесполезно. Ведь, если человек решил увидеть — Он всё равно добьётся своего, Пусть даже это будет тёмной ночью, Когда нещадно кровь чужая льётся Под пляску факелов и песни сабель. Сейчас пойдём, пока светла природа, И мир наполнен чудным ожиданьем. Пока спокойствие и величавость парка Ведут неспешно к цели многолетней. Остались позади, как истуканы, Носильщики, не знающие слова, И переводчик, знавший слишком много. К чему они теперь нам, если время Увидеть Залу, где душа и тело К священному навечно прикоснутся. Распахнуты огромные ворота — Нас ждали. Очевидно, всё готово. И тут же нам навстречу появились Два очень живописных провожатых: Один из них — весёлый шут-разбойник В большой цветастой шапке с бубенцами, Другой — как смерть торжественный дворецкий, Со взглядом устремлённым в подсознанье. Привычен путь, привычно построенье. Дворецкий в чёрном фраке стал в начале, За ним, как жизнь крикливо извиваясь, Вскочил с трубой помятой пересмешник. А дальше я. Спокойно заявляю, Что должен гость последовать примеру, И самурай, отбросив свою гордость, Становится последним. Я скучаю. Пора идти. И сделав лишь три шага, Мы вышли в зал, невиданный доселе: Он так велик, что кажется невольно — Весь наш дворец войдёт под эти своды. Нет, здесь не видно пышных украшений — Похоже, в камне скромность воплотилась. А время-разрушитель постаралось Осыпать стены паутиной трещин. Но пол незыблем и отполирован Невидимым слугой и мною. Да, зал огромен. Где его пределы? Там, где-то впереди. Темно и тихо. Мы медленно бредём по вечным плитам, Молчим — убогость слов мешает думать. И лишь один вопрос меня терзает — Когда проснётся пониманье гостя? И сможет ли он догадаться скоро, Что далеко пока до нашей цели? Ещё немного, вот и озаренье! Я обернулся — самурай смеётся. Конечно, разве может эта зала Сравниться с той, что мы зовём Священной. Хотя, признаться надо — много мудрых Нас покидали, не узнав всей правды. И свято верили, что прикоснулись к тайне, И разносили весть об этом миру. Стремительнее горного потока Летело время — вечность иль мгновенье? И вдруг забрезжил свет ещё неясный, Окреп, наполнив залу постепенно. Мы приближались, и настолько быстро, Что появился край моей Вселенной. Загадочная дверца перед нами — Простое дерево, кольцо, тугие петли. Не понимаю — где в ней скрыта тайна? Но гостю видится во всём загадка. Путь завершён, и мы остановились. Поводыри теперь нам не нужны — Они отходят в сторону, садятся За стол, накрытый, как на семерых. Им пировать, а нам стоять у входа — Таков обычай, я к нему привык. Проходит час, а может быть столетье — Я не устал, но гость нетерпелив. Он теребит меня своим вопросом: «Чего нам ждать, ведь мы уже так близко?» «Не беспокойтесь,— говорю я тихо И головой киваю в неизвестность,— Нам надо разрешенье получить От тех, кто обитает в этой Зале И тех, кто нас к Священному приводит. Терпение храните. Время — мусор». Песок минут мне сыплется в ладони, Роняю щедро и ничуть не жаль. Шут и дворецкий быстро поедают Свои запасы, словно голодали, По меньшей мере, лет пятнадцать-двадцать. Но это ведь не правда, точно помню — И в прошлый раз, и в позапрошлый, дальше — Поводыри с подобным рвеньем, жадно Вершили пир свой бесконечно-скорый, А я стоял всё так же — перед гостем. Мы ждём ответа. Самурай задумчив, Недвижно смотрит сквозь меня на дверцу. Спина давно горит от тяжких взоров, Но я пока не чую жажды смерти. Когда же он решится? Неужели, Он отличается от всех пришельцев? О, нет! И слава Богу! Что ж, пора нам Повеселиться и опередить событья! Назад я обернулся и промолвил: «Здесь долго ждать и, если вы не против, То предложить могу вам развлеченье, Которое развеет вашу скуку». И с этими словами вынул саблю, Два взмаха, чтобы показать туземцу — Сестрою смерти я, увы, владею. Затем, ещё почтительней добавил: — Надеюсь, вам доставит наслажденье Игра, которую все любят страстно, Хоть победителей в ней не бывает,— И стал я так серьёзен, что улыбку Из гостя выжал, но невозмутимо Застыл, клинок потрёпанный сжимая. — Ну, что же, поединок — лучший отдых Для чёрных мыслей, помутивших разум,— Достал он тоже меч свой самурайский И память боя освежил разминкой. А завершив предвестие убийства, Он, словно что-то вспомнил, усмехнулся: — Но должен я предупредить заранье — В стране восточной, там где солнце всходит, Меня считали воином отменным И редко оставался жив соперник, Который в этом долго сомневался. Тебе ж, юнец отважный, дам я фору. Он тайное оружие откинул. Оружие, что глазу незаметно, Но может быть использовано подло В пылу сражения своим владельцем. Теперь я с самураем, как на равных. И знаю — нож, упрятанный в одежде, Острейшим жалом не проткнет мне спину, Когда победу одержу над гостем. Всё было, как и прежде — очень быстро. Два-три удара, выпад и увёртка. Тут меч его стремительно рванулся В моё лицо. Я бешенным приёмом Привычно встретил сталь и, словно цепью, Я обернул вокруг клинок послушный,— Невидимой воронкой вынул разом Оружье гостя из его ладоней. Затем отбросил меч с такою силой, Что в воздухе он пел безумно долго. Никто не мог противиться потоку, Который создавал я мимоходом, Используя обшарпанную саблю И небольшой запас воображенья. Никто. И даже парень тот…Геракл. Обиделся, наверное, и вышел Не говоря ни слова от смущенья. С тех пор он здесь уже не появлялся… Меч улетел на девять сотен футов И зазвенел на гладких плитах пола. Шут и дворецкий мигом оторвались От трапезы уныло-бесконечной И крикнули, победу одобряя, Потом в обжорство снова погрузились. Гость успокоен — в щёлках глаз пропала Привычка продвижения сквозь трупы. И снова тягость мыслей ожиданья. Сейчас заря иль, может, ночь в разгаре? Который день, неделя, год, столетье? Не помню, знать не знаю, безразлично. Стоим у входа, время забывая — Прозренье самурая затерялось И не идёт к хозяину упорно. Глотатели, которых ждём мы ( как бы ), Уже обеспокоены, я вижу. Действительно, всё слишком затянулось. Нам разрешенья не дают. Досадно. Ну, сколько можно?! Гость какой-то странный! Где мудрость потерял он — непонятно, Но ведаю, где обронил он смелость. Тяжёлый случай и… Неужто, Боже! Огонь небесный вдруг наполнил тело,— Я знаю, что свершилось озаренье, И долг мой отдан для спасенья духа. Смотрю на самурая — повзрослел он, И как-то сразу постарел, похоже. Гость улыбнулся, взял свои железки И, шаркая ногами, удалился. Ни слова не сказал — я ж догадался, Что и в него Священной Залы мысли Проникли, и тогда он правду понял, Святую правду — Зал никто не видел. И ни один, стоявший перед дверью, Не получил входного разрешенья, Хотя — закон природы — всякий странник Упорно лгал о достиженьи цели И не боялся стрел опроверженья, Ведь истина была лишь мне известна И тем двоим. А разве кто признает, Что недостоин оказался? Нет, конечно. Вот и летит молвы бессмертный ветер, Пыль святости по свету раздувая. А я достал бумагу и чернила, Перо потолще, чтоб сломать не сразу. Потом направился к заветной дверце, Рука кольцо привычно ухватила И дверь Священной Залы отворилась Легко, свободно, совершенно тихо. Вошёл туда, ни капли не смущаясь, Спокойствие, как прежде сохраняя. И оказался в комнате пустынной С окном, распахнутым на сад и небо. В углу — кровать, а рядом, ближе к свету — Огромный стол, заваленный листами, И кресло. Здесь живу я, отдыхаю, Пишу стихи и ожидаю гостя. Здесь всё моё — и комната, и небо. И разрешенья ждали моего же. Но снова нет его. Перо макаю И вывожу привычно на бумаге: «Прошло пять лет, и в наше королевство…» |
Штука хорошая, но тяжёлая. Одного не пойму — почему так мало просмотров.
Очень интересная поэма. У автора хорошая фантазия. Отвечая на комментарий Олега под этой поэмой, предположу, что мало читателей заглядывают в раздел «Поэмы», а напрасно,- вот какие интересные вещи можно тут встретить.