- Нет, нет и нет, - настойчиво заговорил Борменталь, - извольте заложить!
- Ну, что, ей-богу, - забурчал недовольно Шариков.
- Благодарю вас, доктор, - ласково сказал Филипп Филиппович, - а то мне уже надоело делать замечания.
- Все равно не позволю есть, пока не заложите. Зина, примите майонез у Шарикова.
- Как это так "примите"? - Расстроился Шариков, - я сейчас заложу.

Левой рукой он заслонил блюдо от Зины, а правой запихнул салфетку за воротник и стал похож на клиента в парикмахерской.

- И вилкой, пожалуйста, - добавил Борменталь.

Шариков длинно вздохнул и стал ловить куски осетрины в густом соусе.

- Я еще водочки выпью, - заявил он вопросительно.
- А не будет ли вам? - осведомился Борменталь, - вы последнее время слишком налегаете на водку.
- Вам жалко? - осведомился Шариков и глянул исподлобья.
- Глупости говорите... - ымешался суровый Филипп Филиппович, но Борменталь его перебил:
- Не беспокойтесь, Филипп Филиппович, я сам. Вы, Шариков, чепуху говорите и возмутительнее всего то, что говорите ее безапелляционно и уверенно. Водки мне, конечно, не жаль, тем более, что она и не моя, а Филиппа Филипповича. Просто - это вредно. Это раз, а второе - вы и без водки держите себя неприлично.

Борменталь указал на заклеенный буфет.

- Зинуша, дайте мне, пожалуйста, еще рыбы.

Шариков тем временем потянулся к графинчику и, покосившись на Борменталя, налил рюмочку.

- И другим надо предложить, - сказал Борменталь, - и так: сперва Филиппу Филипповичу, затем мне, а в заключение - себе.

Шариковский рот тронула едва заметная сатирическая улыбка, и он разлил водку по рюмкам.

- Вот все у нас как на параде, - заговорил он, - салфетку туда, галстух - сюда, да "извините", да "пожалуйста", "мерси", а так, чтобы по-настоящему, - это нет. Мучаете сами себя, как при царском режиме.
- А как это "по-настоящему" - позвольте осведомиться?

Шариков на это ничего не ответил Филиппу Филипповичу, а поднял рюмку и произнес:

- Ну желаю, чтоб всё...
- И вам также, - с некоторой иронией отозвался Борменталь.

Шариков выплеснул водку в глотку, сморщился, кусочек хлебца поднес к носу, понюхал, а затем проглотил, причем глаза его налились слезами.

- Стаж, - вдруг отрывисто и как бы в забытьи проговорил Филипп Филиппович.

Борменталь удивленно покосился.

- Виноват?..
- Стаж! - повторил Филипп Филиппович и горько качнул головой, - тут уж ничего не поделаешь! Клим!..

Борменталь с чрезвычайным интересом остро вгляделся в глаза Филиппа Филипповича:

- Вы полагаете, Филипп Филиппович?
- Нечего полагать. Уверен в этом.
- Неужели... - начал Борменталь и остановился, покосившись на Шарикова.

Тот подозрительно нахмурился.

- Spaeter³... - негромко сказал Филипп Филиппович.
- Gut⁴, - отозвался ассистент.

Зина внесла индейку. Борменталь налил Филиппу Филипповичу красного вина и предложил Шарикову.

- Я не хочу. Я лучше водочки выпью. - Лицо его замаслилось, на лбу проступил пот, он повеселел. И Филипп Филиппович несколько подобрел после вина. Его глаза прояснились, он благосклоннее поглядывал на Шарикова, черная голова которого в салфетке сидела, как муха в сметане. Борменталь же, подкрепившись, обнаружил склонность к деятельности.
- Ну-с, что же мы с вами предпримем сегодня вечером? - осведомился он у Шарикова.

Тот поморгал глазами и ответил:

- В цирк пойдем, лучше всего.
- Каждый день в цирк? - довольно благодушно заметил Филипп Филиппович, - это довольно скучно, по-моему. Я бы на вашем месте хоть раз в театр сходил.
- В театр я не пойду, - неприязненно отозвался Шариков и перекрестил рот.
- Икание за столом отбивает у других аппетит, - машинально сообщил Борменталь. - Вы меня извините... Почему, собственно, вам не нравится театр?

Шариков посмотрел в пустую рюмку как в бинокль, подумал и оттопырил губы.

- Да дурака валяние... Разговаривают, разговаривают... Контрреволюция одна!

Филипп Филиппович откинулся на готическую спинку и захохотал так, что во рту у него засверкал золотой частокол. Борменталь только повертел головою.

- Вы бы почитали что-нибудь, - предложил он, - а то, знаете ли...
- Я уж и так читаю, читаю... - ответил Шариков и вдруг хищно и быстро налил себе полстакана водки.

- Зина! - тревожно закричал Филипп Филиппович, - убирай, детка, водку, больше уже не нужна! Что же вы читаете? - В голове у него вдруг мелькнула картина: необитаемый остров, пальма и человек в звериной шкуре, в колпаке. "Надо будет Робинзона..."
- Эту... как ее... переписку Энгельса с этим... как его - дьявола... с Каутским.

Борменталь остановил на полдороге вилку с куском белого мяса, а Филипп Филиппович расплескал вино. Шариков в это время изловчился и проглотил водку.

Филипп Филиппович локти положил на стол, вгляделся в Шарикова и спросил:

- Позвольте узнать, что вы можете сказать по поводу прочитанного.

Шариков пожал плечами.

- Да не согласен я.
- С кем? С Энгельсом или с Каутским?
- С обоими, - ответил Шариков.
- Это замечательно, клянусь богом! "Всех, кто скажет, что другая!.." А что бы вы, со своей стороны, могли предложить?
- Да что тут предлагать?.. А то пишут, пишут... конгресс, немцы какие-то... голова пухнет! Взять все да и поделить...

- Так я и думал! - воскликнул Филипп Филиппович, шлепнув ладонью по скатерти, - именно так и полагал!
- Вы и способ знаете? - спросил заинтересованный Борменталь.

- Да какой тут способ, - становясь словоохотливее после водки, объяснил Шариков, - дело нехитрое. А то что ж: один в семи комнатах расселся, штанов у него сорок пар, а другой шляется, в сорных ящиках питание ищет.
- Насчет семи комнат - это вы, конечно, на меня намекаете? - горделиво прищурившись, спросил Филипп Филиппович. Шариков съежился и промолчал.

- Что же, хорошо, я не против дележа. Доктор, скольким вы вчера отказали?
- Тридцати девяти человекам, - тотчас ответил Борменталь.

- Гм... Триста девяносто рублей. Ну, грех на трех мужчин. Дам - Зину и Дарью Петровну - считать не станем. С вас, Шариков, сто тридцать рублей. Потрудитесь внести.

- Хорошенькое дело, - ответил Шариков, испугавшись, - это за что такое?
- За кран и за кота! - рявкнул вдруг Филипп Филиппович, выходя из состояния иронического спокойствия.
- Филипп Филиппович! - тревожно воскликнул Борменталь.

- Погодите! За безобразие, которое вы учинили и благодаря которому сорвали прием! Это нестерпимо! Человек, как первобытный, прыгает по всей квартире, рвет краны!.. Кто убил кошку у мадам Полласухер? Кто...

- Вы, Шариков, третьего дня укусили даму на лестнице! - налетел Борменталь.
- Вы стоите... - кричал Филипп Филиппович.
- Да она меня по морде хлопнула! - взвизгнул Шариков, - у меня не казенная морда!
- Потому что вы ее за грудь ущипнули, - закричал Борменталь, опрокинув бокал, - вы стоите...

- Вы стоите на самой низшей ступени развития! - перекричал Филипп Филиппович, - вы еще только формирующееся, слабое в умственном отношении существо, все ваши поступки чисто звериные, и вы, в присутствии двух людей с университетским образованием, позволяете себе с развязностью совершенно невыносимой, подавать какие-то советы космического масштаба и космической же глупости о том, как все поделить, и вы в то же время наглотались зубного порошку!..

- Третьего дня, - подтвердил Борменталь.

- Ну вот-с, - гремел Филипп Филиппович, - зарубите себе на носу... кстати, почему вы стерли с него цинковую мазь?.. что вам надо молчать и слушать, что вам говорят! Учиться и стараться стать хоть сколько-нибудь приемлемым членом социального общества. Кстати, какой негодяй снабдил вас этой книжкой?

- Все у вас негодяи, - испуганно ответил Шариков, оглушенный нападением с двух сторон.
- Я догадываюсь! - злобно краснея, воскликнул Филипп Филиппович.
- Ну, что же... Ну, Швондер и дал. Он не негодяй. Чтоб я развивался...

- Я вижу, как вы развиваетесь после Каутского, - визгливо и пожелтев, крикнул Филипп Филиппович. Тут он яростно нажал на кнопку в стене. - Сегодняшний случай показывает это как нельзя лучше! Зина!
- Зина! - кричал Борменталь.
- Зина! - орал испуганный Шариков.

Зина прибежала бледная.

- Зина, там в приемной... Она в приемной?
- В приемной, - покорно ответил Шариков, - зеленая, как купорос.
- Зеленая книжка...
- Ну, сейчас палить! - отчаянно воскликнул Шариков, - она казенная, из библиотеки!!
- Переписка называется... как его?.. Энгельса с этим чертом... В печку ее!

Зина повернулась и улетела.

- Я бы этого Швондера повесил, честное слово, на первом же суку, - воскликнул Филипп Филиппович, яростно впиваясь в крыло индюшки, - сидит изумительная дрянь в доме, как нарыв. Мало того, что он пишет всякие бессмысленные пасквили в газетах...

Шариков злобно и иронически начал коситься на профессора. Филипп Филиппович в свою очередь отправил ему косой взгляд и умолк.

"Ох, ничего доброго у нас, кажется, не выйдет в квартире", - вдруг пророчески подумал Борменталь.

Зина внесла на круглом блюде рыжую с правого и румяную с левого бока бабу и кофейник.

- Я не буду ее есть, - сразу угрожающе-неприязненно заявил Шариков.
- Никто вас не приглашает. Держите себя прилично. Доктор, прошу вас.

В молчании закончился обед.

Шариков вытащил из кармана смятую папиросу и задымил. Откушав кофею, Филипп Филиппович поглядел на часы, нажал на репетир, и они проиграли нежно восемь с четвертью. Филипп Филиппович откинулся по своему обыкновению на готическую спинку и потянулся к газете на столике.

- Доктор, прошу вас, сьездите с ним в цирк. Только, ради бога, посмотрите в программе - котов нету?
- И как такую сволочь в цирк допускают, - хмуро заметил Шариков, покачивая головой.
- Ну, мало ли кого туда допускают, - двусмысленно отозвался Филипп Филиппович, - что там у них?
- У Соломонского, - стал вычитывать Борменталь, - четыре каких-то... Юссемс и человек мертвой точки.

- Что за Юссемс? - подозрительно осведомился Филипп Филиппович.
- Бог их знает, впервые это слово встречаю.
- Ну, тогда лучше смотрите у Никитина. Необходимо, чтобы было все ясно.
- У Никитина... У Никитина... гм... Слоны и предел человеческой ловкости.
- Тэк-с. Что вы скажете относительно слонов, дорогой Шариков? - недоверчиво спросил Филипп Филиппович у Шарикова.

Тот обиделся.

- Что же, я не понимаю, что ли? Кот - другое дело, а слоны - животные полезные, - ответил Шариков.
- Ну-с, и отлично. Раз полезные, поезжайте, поглядите на них. Ивана Арнольдовича слушаться надо. И ни в какие разговоры там не пускаться в буфете. Иван Арнольдович, покорнейше прошу пива Шарикову не предлагать.

Через десять минут Иван Арнольдович и Шариков, одетый в кепку с утиным носом и в драповое пальто с поднятым воротником, уехали в цирк. В квартире стихло. Филипп Филиппович оказался в своем кабинете. Он зажег лампу под тяжелым зеленым колпаком, отчего в громадном кабинете стало очень мирно, и начал мерять комнату.

Долго и жарко светился кончик сигары бледно-зеленым огнем. Руки профессор заложил в карманы брюк и тяжкая дума терзала его ученый с взлизами лоб. Он причмокивал, напевал сквозь зубы "К берегам священным Нила..." И что-то бормотал.

Наконец отложил сигару в пепельницу, подошел к шкафу, сплошь состоящему из стекла, и весь кабинет осветил тремя сильнейшими огнями с потолка. Из шкафа, с третьей стеклянной полки Филипп Филиппович вынул узкую банку и стал, нахмурившись, рассматривать ее на свет огней. В прозрачной и тяжкой жидкости плавал, не падая на дно, малый беленький комочек, извлеченный из недр Шарикова мозга. Пожимая плечами, кривя губы и хмыкая, Филипп Филиппович пожирал его глазами, как будто в белом нетонущем комке хотел разглядеть причину удивительных событий, перевернувших вверх дном жизнь в пречистенской квартире.

Очень возможно, что высокоученый человек ее и разглядел. По крайней мере, вдоволь насмотревшись на придаток мозга, он банку спрятал в шкаф, запер его на ключ, ключ положил в жилетный карман, а сам обрушился, вдавив голову в плечи и глубочайше засунув руки в карманы пиджака, на кожу дивана. Он долго палил вторую сигару, совершенно изжевав ее конец, и, наконец, в полном одиночестве, зеленоокрашенный, как седой Фауст, воскликнул наконец:

- Ей-богу, я, кажется, решусь!

Никто ему ничего не ответил на это. В квартире прекратились всякие звуки. В Обуховом переулке в одиннадцать часов, как известно, затихает движение. Редко-редко звучали отдаленные шаги запоздавшего пешехода, они постукивали где-то за шторами и угасали. В кабинете нежно звенел под пальцами Филиппа Филипповича репетир в карманчике. Профессор нетерпеливо поджидал возвращения доктора Борменталя и Шарикова из цирка.