ostrovok.de тусовка | балаган | форум | чат
архив
перевернуть
вниз
РАССКАЗЫ, ИСТОРИИ, СКАЗКИ
рассказы | стихи | анекдоты | объявления

Эта страница переехала на новый адрес:

https://ostrovok.de/bereg/kniga-prozy/

* * *

Привет любовь моя
ну онемел я от восторга
прожевать никак не мог
извини что так надолго
даж немного занемог
и теперь я знаю верно
все кончается прескверно
никогда не быть нам вместе
в этой жизни бесконечной...
С наступающим Новым годом
Счастья любви радости удачи!!!
Вот соображение потихоньку возвращается
значит еще не все потеряно...
Глядишь еще и встретимся не только в виртуале

30 декабря 2012 года  17:20:54
СК |

* * *

Стараемся... любимый... :-)))

18 октября 2012 года  16:11:30
МШ |

* * *

Ну, любовь моя, ты даешь стране угля, раздолбала в пух и прах, а еще и удовольствие получила — молодца, да сосчитать сколько яблок на дереве всякий может, а вот сколько яблок водном семечке — никтошеньки...

15 октября 2012 года  23:54:48
|

* * *
Любовное письмо СК :-)

Старушка Европа скоро тоже развалится...

Старушка Европа, конечно, хорошая девочка, но за это денег не дают.

Старушка — девочка? Конечно ей не дадут, вернее не возьмут (её), куда не возьмут? Да хоть куда не возьмут, потому что старушка — не девочка. Со старушек взятки гладки и природа давно махнула на них рукой. Ведь как утверждает Виктория Токарева, женщина создана рожать, а период деторождения для женщин не так уж и велик — в среднем 30 лет (от 16 до 46)...

Она варится в собственном соку своих проблем и не хочет открывать свои границы для безвизового туризма.

Нет, ну а кто захочет открывать личико? Гюльчитай, ау!

ЕС исчерпал все свои ресурсы и резервы. Как говорится в единой семье не без урода, но они же сами его и создали.

Бывает так, что в семье все урооды, а один нормальный. Например, семья алкоголиков, семья наркоманов, семья психов или идиотов. Но эти все уроды почему-то думают, что как раз они-то и нормальные, а один — урод. :-)

Аналитики предрекают откат ЕС на 20-30%.
Аналитики люди подневольные. Им сказали, что в таком-то там году должны быть такие-то цифры — они нарисовали... Для галочки... Другое дело жизнь. И как всё происходит на самом деле...

Выравнивание экономик это естественный процесс, не могут одни жить за счет других, поскольку в глобальном мире все взаимосвязано.

Как это так не могут? Жили и живут себе превосходно: цари за счёт надода, богатые за счёт бедных (что при революции, что после), развитые страны за счёт собственных ресурсов (нефть, газ, плодородные почвы, богатый урожай), неДОразвитые страны за счёт помощи развитых стран. А паразиты живут за счёт организма, в котроый они внедрились. И все живут за счёт кого-то. Даже муж за счёт жены, а дети за счёт бабушек и дедушек (деньги на карманные расходы, подарочки, конфетки).

Даже уже ученые доказали, что наши мысли материальным и все мы находимся в одном информационном поле, т.е. если все одновременно представят, что мир рухнет, придет конец света, то он действительно придет.

Одновременно все не представят, а мир всё равно рухнет. Только вот когда? Конец света предсказала Глоба в 2000 году... Затем Ванга в 1012... а теперь в 2013... и так далее, смотрите выше...

И если сейчас все представляют, что ЕС развалится и будет война с Ираном, то это так и будет.

Я, например, представляю, что война будет с Германией. Разве война будет? По логике вещей? :-)
И хорошо конечно ничего не делать, сидеть у телевизора, смотреть новости и представлять, представлять... но кто-то должен в семье деньги зарабатывать, а, мужчина?

Вывод: всем миром правит тот, кто производит массовую информацию и выигрывает тот, кто заставит большинство людей думать так, как ему надо.

О! Не будем показывать пальцем, но это евреи. Они и массовую информацию производят, и заставляют думать. А что им остаётся, если такое быдло, как мы — сами думать не умеем. Если такие скоты, как мы, колхозники и дебилы, с детства не любим учиться, читать умные книжки, развивать смекалку и мыслить масштабно... а орфографтя? В одном слове по две ошибки!

Только открытие новой информационно-термоядерной энергии, запасы которой бесконечны во вселенной, а мощности сравнимы с медленным термоядерным взрывом, спасет наш мир и переведет существование человека на новую ступень развития.

Это каким же образом термоядерная физика улучшит наш быт? Вопрос риторический. Можно не отвечать. Или отвечать, но в дискуссиях...

Мы перестанем сжигать горючее отравляя самих себя и все живое. Достаточно будет маленькой батарейки, чтобы пользуясь её энергией прожить всю жизнь или кто сколько захочет.

Но не всё быстро делается... это сказка быстро сказывается... Например, мы уже способны сжимать информацию до точки: программы ЦИП, пЭдЭЭф... Компьютер, интернет... мобильные телефоны, вместо катушечных магнитофонов — СД, МП3 и тд. И можно увидеть насколько продвинулся прогресс даже невооружённым глазом (а линзы вместо очков!)... Короче...

Мы научились мгновенно высвобождать много энергии из малого объема – осталось научиться замедлить этот процесс, растянуть во времени.

Здесь мне почему-то представилось семяизвержение... :-)

Сейчас мы идем по неправедному пути. Взять хотя бы ускоренный рост раковых клеток, или почему некоторые люди быстро стареют – сбой информационной программы. Вся наша жизнь происходит по этой программе заложенной в ДНК, но мы дошли только до элементарного клонирования или гормонального накачивания телят для быстрого их роста и ГМП. Меняя основу генетического строения, мы закладываем сбой во всей информационной системЫ животного и растительного мира. Получается продукт как бы внесенный из параллельного мира. Эти неправедные гены потом встраиваются в основной код всего живого и бла-бла-бла – все гибнет как неприспособленное естественным развитием.

Скоро изобретут элексир молодости, а вы всё не в ту степь, уважаемый...

И непонятно куда смотрит церковь?

Давайте повесим всех собак на самое вымирающее животное... :-)))

Мы живем все еще как дикари в каменном веке, потребляя себе подобных, оправдывая это необходимостью восстановления энергозатрат и вкусовыми привычками…

Вы о чём? Вы об энергетических вампирах или о людоедстве? Ух, как хорошо стало! Люблю попить свежей человеческой крови, намотать на кулак молодые нервы, войти в раж, затем в экстаз, а затем прямой дорогой — в оргазм!

С уважением, фрау Шансон

:-)))

22 сентября 2012 года  10:47:53
МШ (M&m) |

Старушка Европа скоро тоже развалится...

Старушка Европа, конечно, хорошая девочка, но за это денег не дают. Она варится в собственном соку своих проблем и не хочет открывать свои границы для безвизового туризма. ЕС исчерпал все свои ресурсы и резервы. Как говорится в единой семье не без урода, но они же сами его и создали. Придется открывать границы для остального мира и перестать кичиться своей чопорностью и якобы толерантностью. Аналитики предрекают откат ЕС на 20-30%. Выравнивание экономик это естественный процесс, не могут одни жить за счет других, поскольку в глобальном мире все взаимосвязано. Даже уже ученые доказали, что наши мысли материальным и все мы находимся в одном информационном поле, т.е. если все одновременно представят, что мир рухнет, придет конец света, то он действительно придет. И если сейчас все представляют, что ЕС развалится и будет война с Ираном, то это так и будет. Вывод: всем миром правит тот, кто производит массовую информацию и выигрывает тот, кто заставит большинство людей думать так, как ему надо.
Только открытие новой информационно-термоядерной энергии, запасы которой бесконечны во вселенной, а мощности сравнимы с медленным термоядерным взрывом, спасет наш мир и переведет существование человека на новую ступень развития. Мы перестанем сжигать горючее отравляя самих себя и все живое. Достаточно будет маленькой батарейки, чтобы пользуясь её энергией прожить всю жизнь или кто сколько захочет. Мы научились мгновенно высвобождать много энергии из малого объема – осталось научиться замедлить этот процесс, растянуть во времени.
Сейчас мы идем по неправедному пути. Взять хотя бы ускоренный рост раковых клеток, или почему некоторые люди быстро стареют – сбой информационной программы. Вся наша жизнь происходит по этой программе заложенной в ДНК, но мы дошли только до элементарного клонирования или гормонального накачивания телят для быстрого их роста и ГМП. Меняя основу генетического строения, мы закладываем сбой во всей информационной системЫ животного и растительного мира. Получается продукт как бы внесенный из параллельного мира. Эти неправедные гены потом встраиваются в основной код всего живого и бла-бла-бла – все гибнет как неприспособленное естественным развитием. И непонятно куда смотрит церковь? Они выступают против абортов противных природе и Богу, но против ГМП я что-то пока не припомню ни одного протеста. Мы живем все еще как дикари в каменном веке, потребляя себе подобных, оправдывая это необходимостью восстановления энергозатрат и вкусовыми привычками…

http://www.proza.ru/2012/07/18/996

18 июля 2012 года  13:56:26
СК |

Мари Шансон

ГДЕ МОЯ СКАЗКА?

Меня попросили написать отзыв на шесть сказок. Читаю вступление Надежды Рунде к сборнику сказок: «В декабрьском (№ 52) журнале «КОНТАКТ-ШАНС» вышло интервью «Приглашаются сказочники». В нем Геннадий Дик, председатель литературного общества немцев
из России объявил о начале международного литературного конкурса «Сказка сегодня».
Речь шла о сказках для детей от 10 до 14 лет. Прием текстов для участия в конкурсе был начат с 15 ноября 2011 года и закончился 15 марта 2012. Свои работы на конкурс прислали около пятисот авторов из стран ближнего и дальнего зарубежья.
По итогам конкурса уже подготовлен к печати сборник сказок, который будет представлен читающей публике во время тематических выставок «Сказка сегодня» в городах Берлине, Падерборне, Детмольде и других.
Хочется поблагодарить всех участников за интересные конкурсные произведения. Жюри получило огромное эстетическое наслаждение от многочисленных авторов «хороших и разных, обладающих даром обращать повседневное в особенное, а порою и в невероятное! В каждой работе есть своя изюминка. Произведения, созданные вами, трогают своей искренность и душевностью, открывают большой простор для мыслей и чувств! Огромное спасибо за теплоту, которая исходила от ваших работ и согревала души! Художественная литература призвана воспитывать в ребёнке лучшие нравственные качества: доброту, честность, справедливость, отзывчивость. Таковы работы победителей, которые переведены с русского на немецкий язык и вошли в сборник сказок издательства „Deutsche aus Russland“ :
1.Олега Игорьина, Россия, „Мальчик и синичка“. Пасхальная сказка.
2.Натальи Вишняковой, Россия, „Кто помог Новому году“.
3.Татьяны Кадниковой (Авдеевой ), Россия, «Как лягушка прыгать научилась».
4.Светланы Ножкиной, Казахстан, «Деревенские сказы Пропа. О богатыре-белке».
5. Бекира Аблаева, Украина, «Притча об Ашире и его дочери Айше».
6.Представленное на немецком языке произведение Натальи Заакель, Германия,
„Die Rose und die Distel“ (Роза и чертополох)».
Когда я прочла все шесть сказок победителей конкурса «Сказка сегодня», мысли невозможно было систематизировать. Они прыгали из угла в угол моего бедного, почти уже ушедшего в зимнюю спячку, ленивого до безобразия и ушлого, сознания. Кто мне ответит на вопрос: зачем нужна сказка? Кто она такая, эта сказка и почему её рассказывают друг другу не только взрослые, но и дети. Странное дело — дети рассказывают сказки взрослым. Невероятно. А вот когда наоборот — вроде всё на месте.
Рассказывать сказки — это тоже работа. И, если на врача нужно закончить 5 курсов университета, а на токаря шестого разряда как минимум профессионально-техническое училище, то чтобы придумать (или сочинить) хорошую сказку, нужно не плохо учиться в литературном институте на факультете журналистики или филологии. А может быть, не надо? Может быть, образование мешает творческой идее, ограничивыет, загоняет в тупик, психологически настраивает на различные литературные шаблоны и клише? Как знать...
Из шести победителей, двое мальчиков: Игорьин Олег, 1989 года рождения (23 года) и Бекир Аблаев, крымский 13-летний школьник (1999 г.р.), который уже давно трудится в поте лица как на литературной ниве (первые небольшие повести «Приключения Тимки» и «Волшебник Зелло» приняли участие в работе МАН «Искатель» в 2010 году), так и на музыкальной (скрипка). Остальные тётеньки (по сравнению с мальчиками!) закончили кто пединститут, кто литинститут, и, в общем-то, знают по чём фунт лиха и как нужно писать сказку. А как её писать, если уже всё написано до нас?
Огромную симпатию и все мои очки (от меня лично) заработала Наталья Вишнякова. Её сказка оригинальна (как мне кажется!), умна, отличается интересным слогом и неповторяемой идеей.
Светлана Ножкина своего Богатыря-Белку немножко сплагиатила. Я вспомнила сказку «Маугли». Зато речь Пропа-сказителя очень даже образна и широка. Такие давно забытые словечки, как «взрос», «устюг», «колдошись», «чуня», «ступка», «завтрева», «оне», «прыть-прыть», «ужо» — не только придают сказу старобыльность, но и расширяют детский кругозор, словарный запас. Важно, чему учит сказка. Важны образы и стиль. Какие литературные приёмы использует автор. Как умело и ловко нанизывает на нить предложения слова-жемчужины.
Очень тяжело написать что-то новое. Очень трудно придумать что-то неповторяемое, неизбитое. В мире, где всё повторяется. В мире, где всё возвращается на круги своя. В мире, который уже давно не верит в сказки — есть ещё волшебники и волшебницы. И они — герои. А написать сказку — это целый подвиг. Поэтому я восхищаюсь мужеством и героизмом. Я благодарю за находчивость, смелость и откровения. Спасибо сказочникам!

3.07.2012, Мари Шансон

4 июля 2012 года  21:11:59
ОРДИНАРНА |

Новиков Владимир

Московские юристы
Повесть о моих друзьях юристах, о крепкой мужской дружбе, испытанной на прочность превратностями судьбы.

Повесть о моих друзьях юристах, о крепкой мужской дружбе, испытанной на прочность превратностями судьбы.

Всё, рассказанное здесь,-
сущая правда,
но она не имеет никакого отношения
к действительности.

Содержание:

Еврейский праздник "Пурим"
Назиг из Баку
Собаки Лосиного Острова
Вот такие трудовые династии
Белки — попрошайки
"Либералы" и "Патриоты"
Старые книги
Почему дорожает бензин? И о Чубайсе.
Нежданное возмездие
Побег
Эпилог

Еврейский праздник "Пурим"

Огромный белый "Мерседес", с красными крестами на бортах, нагло игнорируя какие-либо правила дорожного движения, мчался по улицам ночной Москвы, заставляя редкие в этот час автомобили прижиматься к обочинам. Ярко-синие всполохи проблескового маяка, установленного в задней части плоской, длинной крыши "Мерседеса", молниями прочерчивали темноту скверов и парков, скованных ночным морозом. От голых, заснеженных деревьев и заметённых снегом кустарников, внезапно выхваченных из темноты синей мигалкой, по сугробам пробегали причудливые косые тени. Редкие, согбенные от ветра и мороза прохожие, вынужденные в столь неурочный час спешить по неотложным делам, замирали на миг, привлечённые резкими звуками сирены и ослепительными бликами маяка, озабоченно оборачивались, тревожно смотрели вслед уносящейся в стылую ночь машине, спешащей облегчить чье-то несчастье или предотвратить чью-то беду, и, укутавшись плотнее в тёплые одежды, спрятав подбородки и носы в меховые воротники пальто и курток, шли дальше, погрузившись в свои сонные думы.
Несмотря на многотонную тяжесть и кажущуюся неуклюжесть, "Мерседес" легко набирал скорость при перестроении и обгоне. При этом хорошая изоляция салона сводила "на нет" звуки дизельного мотора, раскручивающего обороты при резких ускорениях автомобиля. В салон урчание движка почти не было слышно, и сюда едва только доносились звуки мощной сирены.
Павел Перепёлкин, крупный мужчина тридцати четырех лет от роду, лежал на носилках и смотрел в окно, пытаясь угадать по каким улицам везёт его машина скорой помощи, но перебитый нос, разбитые в лепешку губы и разорванное левое ухо сбивали с мыслей, напоминая о себе резкой пульсирующей болью, которая при малейшем повороте головы доставляла ему невероятные мучения, вызывала приступы рвоты, и Павел, утихомиривая эту боль, следил за дорогой, едва меняя направление взгляда, не двигая при этом чугунной от боли головой.
"Как же раньше обходились люди без скорой помощи? Вот и меня некому было бы подобрать. Так бы, наверное, и замёрз посреди улицы,— думал Павел".
Как-то Павел вычитал, что кареты скорой помощи на московских улицах появились в 1898 году. Он отчётливо помнил эту дату: на даты у Перепёлкина была отличная профессиональная память. На любые. Так, в силу своей профессии, хорошо запоминают даты или всевозможные числа юристы, историки и, пожалуй, работники бухгалтерии. Павел Перепёлкин трудился юристом в одной крупной нефтяной компании.
"Сама история возникновения скорой помощи,— вспоминал Перепёлкин информацию, зачитанную когда-то в историческом справочнике, и надолго застрявшую в памяти,— уходит во времена глубокой древности, вероятно, еще ранее, чем сформировался первобытно — общинный строй. У человека всегда возникала потребность помочь другому человеку, которого поразил несчастный случай. На самых ранних этапах развития христианства, а это почти две тысячи лет назад, существовало много странноприимных домов для пилигриммов, именуемых "ксендоклями". Там наряду с пищей и ночлегом можно было рассчитывать на получение медицинской помощи. В Москве до 1898 года пострадавших, которые обычно подбирались полицейскими, пожарными, а иногда и извозчиками, доставляли в приемные покои при полицейских домах. Необходимый в таких случаях медицинский осмотр на месте происшествия отсутствовал. Часто люди с тяжелыми телесными повреждениями часами находились без надлежащей помощи в полицейских домах".
Когда память закончила экскурс в прошлое, Перепёлкин вернулся к суровой действительности и задал уже не первый в эту жуткую ночь однотипный вопрос "куда меня везут?" сидевшему напротив врачу и тот, выбирая удобное положение для отёкшего тела, неуклюже поворочавшись на скрипучем откидном сиденье, устало ответил: — В "МЕДСИ", а если повезёт, и мы договоримся по пути следования к "МЕДСИ" с больницей "РЖД", то туда. Она рядом с "МЕДСИ", только немного комфортней.
— Где это? — озаботился Перепёлкин.
— На севере Москвы. Не волнуйся, доставим, подлечишься, на ноги встанешь, а поправишься, так и по лесу погуляешь потом. Там, рядом с больницей, огромный лесной массив — Лосиный Остров называется — в нём лосей полным-полно. Если повезёт, то увидишь зверей.
Павел, превозмогая боль, повернул голову в сторону водителя. Дверь в водительскую кабину была приоткрыта и там, на экране навигатора, установленного над приборной панелью, то и дело вспыхивали пунктиры и линии заданного водителем кратчайшего маршрута до больницы. Рядом с водителем, небрежно раскинув на пассажирском сиденье свои дородные телеса, дымил сигаретой второй врач медицинской бригады, они с водителем о чём-то тихо переговаривались.
Это была уже вторая скорая помощь, которая мытарила Павла по приёмным отделениям московских клиник: три часа тому назад он, придя в сознание, обнаружил, что болтается в салоне тесной "Газели" скорой помощи (не сравнишь с теперешним супер автомобилем), и заметался в горячке, пытаясь понять, что же с ним произошло?
А до этого была чернота... Мир обрушился так, как это происходит после безумной пьянки, когда вернувшееся сознание судорожно задаёт вопросы типа: где я, что я начудил, где нагадил?
Ещё секунду назад тебя вообще не было, и даже не было ощущения, что могут быть сферы, где ты только что пребывал. Остаётся только чувство несправедливо утраченного времени, определяющееся вопросом: я что-то пропустил?
— До сих пор верил, что на том свете всё же что-то есть... — обозначил своё возвращение голосом Перепёлкин.- А там пустота сплошная!
— А ты думал, всем, кто получил кулаком по зубам, тот свет показывают? — сострил в ответ ему усатый врач и нервно закурил.
Павел ещё ничего не видел, кроме светлых стен салона, неясно проступающего в полумраке, грязной, ободранной в нескольких местах обшивки потолка и тарелки плафона, тускло мерцающего над его головой, на который Перепёлкин смотрел, не мигая, чуть прищурив глаза набрякшими от крови веками.
Вместе с сознанием вернулась боль. Она вполне осязаемым естеством наполнила голову, норовя вновь вытолкнуть, оборвать тонкие нити, связывающие мозг с ещё не понятым внешним миром. Спасла от этого вибрирующая боль в висках, которая колыхалась как морской прибой и словно уравновешивала оба источника на неких метафизических весах, не позволяя одной из чаш погрузиться в зону небытия.
— Что же это такое? — пуская сигаретный дым в приоткрытое окно, жаловался врачу молоденький водитель неотложки.- Весь вечер сегодня возим народ по больницам — то с пробитой башкой, то с ножевыми ранениями, то с отравлениями. Все больницы под завязку !
— Каждый год так бывает,— ответил врач, умудренный печальным опытом предыдущих лет. — Забыл что-ли, Петя, какой сегодня день?!
— Ах, да,— кивнул водитель... — Но всё равно — много...
Павел Перепёлкин попытался приподняться. Но это усилие стоило ему нового провала в небытие.
Следующее возвращение было более осознанным и осторожным.
Теперь мир не наваливался всем своим ужасающим новорождённого материализмом, теперь учёный болью Перепёлкин крался к нему, чуть приоткрывая веки.
— Куда едем?- осторожно и тихо поинтересовался Павел.
Но врач услышал его шёпот и с готовностью ответил:
— В седьмую горбольницу на улице Миллионщиков. Больше мест нигде нет...
До этого случая Павел терял сознание только один раз в жизни, но это было давным-давно — ещё в школе. Тогда его вырубил учитель физкультуры профессиональным ударом по шее...
Павлик учился в восьмом классе и в первой четверти его стал доводить своими насмешками Сашка Тихонов, по прозвищу "Чича", из параллельного классе. Павлик несколько раз предупреждал Чичу, что побьёт его, но тот никак не унимался. И тогда Павлик решил проучить наглеца. На большой перемене он выловил Чичу в спортзале и тот, как всегда, стал кривляться перед одноклассниками, показывая своё остроумие. Особенно Чича рисовался перед девчонками своего класса, одна из которых сильно нравилась Павлику.
— Чича, я тебя предупреждал о возможных последствиях?
— Ой-ой-ой, посмотрите на него, какой он грозный. Я сейчас описаюсь от страха.
Девчонки засмеялись, а ребята обступили их плотным кольцом: все понимали, что сейчас будет драка. Школьникам было интересно, кто в этой драке победит. Чича был крупнее Павлика; развязанный и блатной, он никого не боялся и считал, что без труда одолеет соперника.
Первым ударил Чича, но Павлик успел убрать голову и кулак слегка зацепил ему челюсть. Удар правой Павла был более точным. Павлик расквасил Чиче нос, после чего тот озверел и ринулся на своего обидчика. В момент этой яростной, но незрячей атаки Павлик хладнокровно отошёл в сторонку и его удар в ухо догнал Чичу во время его слепого прыжка. Толпа возбуждённо ахнула, наслаждаясь зрелищем.
Все прекрасно поняли, в том числе и сам Чича, что Павлик дерётся лучше, он намного сильней, опытней Чичи, и поэтому драка с минуты на минуту должна была закончиться сама собой. Павел для острастки слегка пнул Чичу под зад, и тут, скорее почувствовал, чем увидел, что круг за его спиной молча разомкнулся. Павлик стал поворачиваться в сторону разрыва, предполагая, что кто-то из учителей увидел их драку.
Сильный удар ребром ладони по шее откуда-то сверху потушил ему свет.
Очнулся Павлик в запасной девчачьей раздевалке. Её использовали под склад спортинвентаря. Павлик лежал в полной темноте (в раздевалке не было окон) на горочке саночек, и из его носа капала на рубашку кровь. Павлик догадался, что это именно кровь, когда рукой стал вытирать нос, и ладонь его стала липкой.
Он прислушался; за стеной играли в баскетбол. Тяжелый мяч шумно ударялся о баскетбольный щит, отлетал на деревянный пол и подхваченный кем-то из игроков весело прыгал в другой конец спортзала к противоположному кольцу. Павлик встал с саночек, на ощупь подошёл к двери, под которой обозначилась тоненькая полоска света, дёрнул на себя, но дверь была закрыта на ключ. Выключатель был в коридоре и мальчишки часто использовали этот недочёт строителей в своих целях. Когда девчонки переодевались перед уроком физкультуры, ребята выключали свет и с наслаждением слушали испуганные крики и визги одноклассниц. Впрочем, девчонки тоже мстили им, выключая свет в раздевалке у мальчишек, но там всё проходило спокойно — кто-то из ребят выходил из раздевалки и привычно щёлкал выключателем.
Павлик пробрался обратно к саночкам, сел на них и попытался осознать, что же произошло. Шло время, за стеной стало тихо, потом опять зашумели, два или три раза прозвенел звонок. Сколько Павлик просидел в раздевалке в тот раз, он не помнил, но когда в замочной скважине заворочался ключ, его охватила ярость. Павлик нащупал правой рукой что-то тяжёлое, это оказалась двухкилограммовая гимнастическая гантеля. Вспыхнул свет, дверь открылась, и в раздевалку заглянул молодой, длинный (под два метра) учитель физкультуры... Анатолий Тихонов. Да, да — то был родной брат Чичи, который устроился к ним в школу после обучения в физкультурном институте совсем недавно и Павел о нём запамятовал. Теперь школьнику стало ясно, кто нанёс ему удар сверху по шее.
— Сволочи вы, Тихонята,— крикнул Павлик и бросился на обидчика с гантелей наперевес. В тот же миг он получил сильный удар по лицу. Из уголка разбитого рта потекла тёплая струйка крови, увесистая гантелина с грохотом отлетела под саночки. Тихонов с исказившимся в жуткой гримасе ненависти лицом прыгнул на Павлику, схватил восьмиклассника за грудки, приподнял его и бросил на саночки. Дверь захлопнулась, провернулся ключ, погас свет, и Павлик опять оказался в кромешной тьме.
Злоба душила Павлика, душа требовала отмщения и он, как безумный, запинал ногами в дверь.
— Кто там?- послышался снаружи мужской голос.
По голосу Павлик узнал второго физрука школы Наумова.
— Это я, Перепёлкин. Слышите меня, Николай Петрович!
— Что ты там делаешь?
— Меня физрук Тихонов закрыл!
— Подожди, за ключом схожу.
Шаги удалились, и через некоторое время к раздевалке затопало сразу несколько пар ног. Когда дверь открылась, то в проёме показался низкорослый Наумов, за его спиной застыла в изумлении завуч школы Зинченко Любовь Степановна, и за ними уже возвышался не на шутку перепуганный физрук Тихонов.
Делу дали шумный оборот. Завуч и директор школы не стали замалчивать конфликт. Наоборот, они закрыли Тихонова в директорском кабинете, и пока тот писал объяснение, вызвали милицию.
Было возбуждено дело сразу по трём статьям уголовного кодекса, Павлика с родителями несколько раз вызывали к следователю как потерпевших, в школе провели аттестацию учителей, Тихонова уволили по статье, а Чичу родители срочно перевели в другую школу в соседнем районе Москвы.
На одной из очных ставок мать Тихоновых ползала на коленях по кабинету следователя, целовала руки Павлику и его родителям, умоляла следователя не сажать сына в тюрьму. Павлик и его родители простили обидчика, но следователь преступление не замял.
Был суд, Тихонову, к вящему удовольствию всех сторон, судьи вынесли мягкий приговор, осудив на два года условно, правда, при этом лишив его права заниматься педагогической деятельностью, но как же жестоко судьба-злодейка играет с людьми: через весьма непродолжительное время бывшего физрука, а теперь прораба Анатолия Тихонова всё-таки "закрыли" на несколько лет. По его халатности во время рабочей смены на строительном объекте засосало насмерть в бетономешалку одного из рабочих.
У приемного отделения седьмой городской больницы стояло несколько карет скорой помощи, из которых выносили убогих и покалеченных людей. Водитель нырнул за дверь приёмника и вскоре вытолкнул из коридора свободную каталку. Вдвоём с врачом они переложили Павла на каталку и поспешили с ней в помещение. Врач скорой, расписавшись в журнале доставки и проходя мимо каталки, слегка прикоснулся ладонью к плечу Павла:
— Выздоравливай, боец!
В длинном, унылом коридоре приёмного отделения, сидели на топчанах с пропиленовыми сиденьями похожие на Павла бедолаги: кто вытирал кровь с пробитого затылка или разбитого лица, кто храпел, прислонившись спиной к холодной стене, кто стонал от боли, сжимая поврежденную руку или ногу.
Павел подумал, что все городские больницы похожи одна на другую своей серостью.
Цвет стен в этих больницах обычно серо-голубой или серо-зелёный, даже если розовый, то с проступающей вечной серостью. И цвет кафельной плитки в процедурных, даже если подразумевается белый, то всё равно с оттенком серого. А от стен, словно они просверлены миллионом микросвёрл, тянет легким, но терпимым холодком.
Как бы не топили коммунальщики, холодок этот непобедим. Пожалуй, он даже не климатического, а мистического характера. И ещё запах... Запах, в основе которого хлор и прелый дух плохо простиранного или уже пропитанного потом белья. Именно в такой больнице бренность жизни видна невооружённым взглядом, а человеческие страдания, вызванные болезнями, травмами, увечьями и ранениями, обнажаются со всей своей обезнадёживающей силой.
В приёмном отделении, из-за того, что уличная дверь хлопала беспрестанно за входившими и выходившими людьми, тепло не задерживалось, в коридоре было холодно и сыро.
Пока Перепёлкина оформляли в травматологическое отделение, пока заполняли больничные журналы, он попросил сидящего на обшарпанном топчане такого же полужмурика, как и он сам, позвонить жене.
Сердобольный сосед набрал на своем мобильнике нужный номер, прислонил телефон к уху Перепёлкина, но жена не отвечала, и Павел попросил ещё раз набрать её номер. Только при четвёртом наборе попытка увенчалась успехом, и Павел, позвав её, услышал раздражённый голос жены:
— Ну что, Перепёлкин! Нагулялся со своими шалавами заморскими?
Когда жена сильно злилась, она всегда называла Павла по фамилии. Если злилась не сильно, то по имени-отчеству.
— Женя, я в седьмой горбольнице на Миллионщиков. Мне плохо!
Голос жены переменился, интонации стали озабоченными и тревожными:
— Паша, что случилось?
— Очень сильно избит, кажется сотрясение мозга!
— Еду,— сказала жена. И перед гудками отбоя Павел услышал сдержанные всхлипы её плача, одновременно вобравшего в себя тревогу за близкого человека, сострадание к его боли и, как ни странна, жалость к себе. Видимо, так устроена женская психика со времён Адама и Евы, что во всевозможных жизненных передряга и испытаниях на первом месте всегда оказываются женские интересы.
Павла, после поверхностного осмотра врачом приёмного отделения, подняли в каталке на этаж травматологического отделения и оставили в ней посреди коридора, где вдоль серых стен спали на таких же каталках или на высоких кроватях — раскладушках больные. Свободных мест в палатах не было, и люди мучились посреди коридора, где их постоянно задевали локтями проходившие мимо больные, врачи, уборщицы и сиделки .
Жена приехала через тридцать минут, привезла документы Павла: паспорт, полис и договор добровольного медицинского страхования с компанией "РОСНО".
Когда она поднялась на этаж и в тусклом, моргающем как глаза неврастеника, свете дежурного люминисцента увидела убогую обстановку травматологического отделения и лицо Павла, слёзы побежали по её щекам, но она быстро взяла себя в руки, разыскала врача — дежурного по отделению — показала ему документы Павла.
— Мало ли, что написано в договоре со страховой компанией! — сказал врач, затурканный тяжёлой ночью и агрессивными больными.- Куда я его положу, в какую палату, на головы остальных пациентов что-ли? К тому же, его без каких-либо документов привезли к нам. Звоните в страховую компанию мужа!
Жена позвонила в "РОСНО" по круглосуточному телефону, указанному в полисе, и, когда ей ответили, что надо де подождать до утра, а потом, мол, что-то решим, она приобрела присущее ей профессиональное хладнокровие, и, как она это делала в судебных процессах, чётко, со ссылками на нормы действующего законодательства, на статьи гражданского, административного и уголовного кодекса объяснила дежурному страховой компании, что его ждёт в случае непринятия срочных мер по госпитализации Павла согласно условиям страхового договора, то на другом конце связи произошло лёгкое замешательство, и через некоторое время дежурный, видимо с кем-то посоветовавшись, раздражённо ответил:
— Сейчас за ним приедет машина. Буду звонить в клиники, найдём вашему мужу место, указанное в списке клиник по договору.
Жена проследила за тем, чтобы Павла переносили в машину, присланную за ним, хотела было сесть рядышком, но один из врачей, залезая в "Мерседес", старомодно обратился к ней:
— Барышня, ехали бы вы лучше домой. Самое страшное уже позади. Мы его довезём.
— Женя,— попросил Павел,— действительно, поезжай к детям. Утром я тебе позвоню.
— Завтра жду твоего звонка,— согласилась жена.- Вот возьми!
Она вложила в его ладонь тонкий серебряный прямоугольник мобильника, который хранился в семье на всякий экстренный случай и вот надо же, понадобился — таки.

* * *

Теперь Павел на автомобиле страховой компании "РОСНО" мчался на север Москвы в комфортабельную клинику, где специалисты страхового бизнеса нашли ему место, соответствующее договорным условиям...

* * *

Началась же эта, как любят писать мастера детективного жанра, почти мистическая, местами драматическая, порой смешная, по большому счёту детективная история с обычного телефонного звонка Виктора Алексеева, университетского друга Павла.
Накануне праздника (международного женского дня восьмое марта), он позвонил Павлу, когда тот утром клевал носом в кабинете руководителя на планёрке.
— Витя, через двадцать минут сам перезвоню. Сейчас не могу говорить.
После совещания Павел поднялся в свой кабинет и набрал номер друга.
— Паша,— сказал Виктор,— есть предложение встретить международный женский день всем вместе в нашем старом, добром ресторанчике. К тому имеется тройной повод.
— Один знаю -праздничный -, а второй и третий — какие?
— Это сюрприз! В "Праге" узнаешь.
— Заинтриговал!
— Слышу по интонации голоса, что ты — не против; тогда звоню Кольке и Мишке, Вовка уже в курсах. Стрелку забиваем в двадцать ноль-ноль у входа в ресторан. Столик я уже заказал.
Обычно друзья собирались без жён, но тут, учитывая женский праздник, дабы не обидеть дам, все пришли в "Прагу" со своими вторыми половинками.
Их мужская дружба началась со второго курса юридического факультета МГУ.
С тех далёких времён утекло не мало воды, все они давно переженились, наплодили детей, добились признания в профессии, но служебные дела и карьера, семейные заботы и повседневный быт не ослабили крепкую студенческую дружбу.
Самым активным из пятёрки друзей считался Виктор Алексеев. Его выбрали старостой группы ещё на первом курсе юридического факультета МГУ, с тех пор Виктор всегда что-то организовывал и пробивал. Алексеев был видным парнем, при росте 197сантиметров, он не выглядел сутулым или долговязым, так как был пропорционально и атлетически сложен, пронзительный взгляд больших чёрных глаз на красивом лице, волевой, немного выдвинутый вперёд подбородок, крупный нос с небольшой горбинкой, широкий, в меру выпуклый лоб свидетельствовали о том, что Виктор человек незаурядный. Люди с такими данными, как правило, многого в жизни достигают и Виктор оправдывал эти приметы. Учился он на одни пятёрки и был выпущен из стен "альма — матер" с почётным красным дипломом.
Вообще-то Виктор хотел поступать на истфакт МГУ, но его отец, большой начальник из МУРа, воззвал к совести Виктора, аргументируя свое недовольство тем, что тот, якобы, может основательно разрушить милицейскую династию. Дед Виктора в своё время дослужился до генерала МВД и мечтал видеть внука только офицером милиции.
Виктор долго метался меж двух огней, но, уступая настойчивым требованиям отца и деда, сдал документы на юрфак МГУ.
После окончания университета Виктор, к великой радости деда и отца, надел лейтенантские погоны и стал быстро продвигаться по служебной лестнице, пару раз съездил в командировки в Чечню и теперь, в звании подполковника, возглавлял кадровую службу УВД Южного округа столицы.
Второй их приятель — Володя Волынец — рано начавший лысеть шатен, был среднего роста, плечист, хитроватые с лучистой лукавинкой глаза, похожие на взгляд одного из персонажей картины, где запорожские казаки пишут письмо турецкому султану, сразу после выпуска устроился работать юрисконсультом на Московский завод бытовых электроизмерительных приборов, сокращённо — МЗБЭИП, рано женился, у него первого в семье родился ребёнок. До поры до времени, увязнув в семейном быте, Володя влачил жалкое существование на мизерную зарплату юриста этого завода, потом неожиданно возвысился и упал в пропасть, оставшись без работы. Но в один из осенних дней его блёклая жизнь резко переменилась, Виктор уговорил и буквально за шкирку перетащил Волынца к себе на службу. Через весьма непродолжительное время Волынец оказался заместителем Виктора, получив досрочно звание майора милиции.
Виктор всегда добивался того, что планировал в жизни и в делах.
Третий их однокашник, Коля Петров, крепкий, основательный, рассудительный малый с деревенскими корнями, никогда не делавший необдуманных поступков и, во время частых студенческих пьянок в общаге, всегда остававшийся трезвым, занимал должность начальника отдела правовой защиты в администрации Президента России.
Коля никогда не рассказывал о своей работе и Павел только несколько раз видел его по телевизору на втором плане во время встреч российской делегации с французами, англичанами и немцами.
На работе у Коли Павлу так же бывать не приходилось, что нельзя сказать о Мише Куклине, последнем из их компании, к которому в офис Павел ездил едва ли не каждую неделю.
Долговязый очкарик Миша Куклин в своё время зарегистрировал в Москве свою юридическую фирму и вскоре его адвокатское бюро "Статус- Кво", расположенное в пяти минутах ходьбы от станции метро "Шаболовская", стало одной из ведущих адвокатских компаний столицы.
Павел часто приезжал к Мише на Шаболовку, чтобы познакомиться с очередным клиентом адвокатской конторы и взяться за разрешение его проблем, требующих срочного юридического вмешательства. Павел подрабатывал у Миши не из-за денег, средств на существование Павлу хватало, труд юристов нефтяная компания оплачивала достойно, а в первую очередь из-за того, чтобы не скатиться в узкопрофессиональную сферу деятельности в нефтянке, и постоянно обновлять на практике весь спектр знаний и обширных навыков, приобретенных им во время учёбы в МГУ и во время работы, которой он занимался до поступления на службу в нефтяную компанию.
В Мишино бюро обращались за юридической помощью самые разные юридические и физические лица, и Павел, по договорённости с Мишей, с удовольствием брался за интересующие его гражданские и уголовные дела, дающие обильный материал и практику к его докторской диссертации на тему налогообложения юридических лиц и индивидуальных предпринимателей в условиях рыночной экономики страны. Пару раз на Мишиной фирме засветился даже опальный олигарх Михаил Ходорковский, но конкуренты перехватили его и, в результате остались с незавидным для него тюремным итогом.
Так что, своей докторской Павел наполовину был обязан Мише Куклину, да и семейной жизнью — тоже этому очкарику...
В Московском арбитражном суде, куда в этот судьбоносный день он попал по просьбе Куклина, Павел встретил свою будущую жену...
Как-то Миша подбросил Павлу иск одной электроэнергетической компании, клиента "Статус-Кво", к Калининской атомной электростанции о взыскании долга по расчётам. Павел выиграл дело в первой инстанции, но ответчик, минуя апелляцию, подал кассационную жалобу, которую суд частично удовлетворил. Дело дошло до Высшего арбитражного суда.
Когда в кассационном суде на стороне ответчика его интересы представляла симпатичная блондинка, Павел снисходительно улыбался: "знаем мы вас, блондинок!", но та проявила такие удивительные бойцовские качества и собрала такую оригинальную доказательную базу, что блестяще начатое Павлом дело стало рассыпаться как карточный домик, пришлось срочно проталкивать его решение через Высший арбитражный суд.
Судебный процесс затянулся на целый год: противоборствующие стороны то договаривались, то опять вступали в неразрешимые противоречия, поэтому Павел виделся с Евгенией Королёвой, той самой блондинкой, очень часто, и они в длинном судебном коридоре уже кивали друг другу как старые знакомые. Наконец истец и ответчик пришли к общему знаменателю и решили заключить мировое соглашение сторон.
Текст мирового соглашения пришлось писать Павлу с Женей. Выполняя эту привычную работу, они несколько раз встречались, то в Мишином офисе, то в представительстве Калининской АЭС, то в суде, обсуждая детали мирового соглашения, пока в один из вечеров не оказались в постели у Павла...
Он проснулся ранним утром от звука хлопнувшей форточки, открытой нараспашку порывом майского ветра, несущего в квартиру запахи распускающихся цветов, свежесть и сырость от первого по-летнему тёплого дождя, ласково шелестевшего всю ночь в нежной листве деревьев за их окном,
Рука Павла затекла, но он боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть сон этой милой девушки. Неожиданно она вскинула голову, и они столкнулись взглядом. Она не спала. Слегка приподнявшись на локте, она долго разглядывала его лицо, потом провела кончиками пальцев по бровям и нежно поцеловала в губы.
Вечером она целовала его совсем не так, а страстно, сливаясь обжигающим дыханием, впиваясь своим ртом в его рот, её руки сжимали его плечи. А ноги обхватывали тисками бёдра.
Ни вчера, ни сегодня утром она ничего не говорила и ничего не спрашивала. Обо всём рассказала пылающая страсть, а потом ласка утомлённой женщины, получившей удовлетворение и утешение. Они, казалось, оба боялись слов, вместо них были руки, губы, тела. А потом они разом провалились в глубокий сон. И вот пробуждение.
— Тебе не холодно? — спросил он и встал, чтобы закрыть форточку. Она смотрела на него и ждала возвращения.
— Почему не спишь?- спросил он, целуя белокурые локоны Жени, и брови, не утратившие аромата, так опьянившего его вечером. Он ласкал её плечи, прохладные и бархатистые.
— Молчи,— прошептала она, прячась под его рукой, на его груди в промежутке между плечом и головой. Она искала его тепла, не укрытия, а слияния тел, того ощущения единства двух существ, которые ждут любви. Её тугие груди с острыми нежно — розовыми сосками упирались в его грудь, её мягких шёлковый животик касался его живота, и неуёмные ноги не могли найти себе места.
Павел прижал Женю к себе и понял, сейчас всё повторится так же, как ночью и их снова захлестнула волна неуправляемой страсти.
Потом они стояли под душем, и руки их смывали вместе с водой и мылом жар и пот, они как дети фыркали и оглаживали друг другу кожу, ловили на щеках или плечах губами чистые струи и радовались тому, как вода возвращает телу прохладу и бодрость.
Павел смотрел на Женю весь день и глаза его искрились. Она тоже смотрела на него и их взгляды туманились, обретали ту загадочную таинственность, которая заставляла их руки сплетаться и ощутить зов родственных душ. Они уходили из кухни в спальню, и в постели Женя говорила ему:
— Вот то и дело слышишь: браки заключаются на небесах. Отчего же небо обходило нас раньше, не соединяло...
— Как не соединяло? А сейчас?
— Ты веришь, что сегодняшний наш союз — воля неба? Или капризный случай?
Павел воскликнул:
— А что нам мешает быть вместе навсегда?
Она вскинула брови и удивленно спросила:
— Это что-то вроде предложения?
— Если хочешь, можешь считать мои слова за официальное предложение руки и сердца.
Она долго вглядывалась в Перепёлкина, гладила его губы, водила рукой по густым прядям волос, вздыхала:
— Конечно, ты жених что надо. И отказываться от тебя грех, тем более, что ты мне нравишься с нашего первого знакомства, когда я увидела тебя в арбитражном суде. Я даже вчера бухнулась с тобой в постель, хотя как порядочной девушке мне бы дальше твоего порога ни-ни...
— Ты меня не любишь?
— Наверное, начинаю любить.
Первый раз в жизни они оба не вышли в тот день на работу.
Мировое соглашение было успешно подписано сторонами, и Павел с Женей после этого уже не расставались ни на один день.
Тогда, мягко, но настойчиво овладев податливым телом Жени, Павел удивился, что у такой красивой, умной и стройной девушки он оказался первым мужчиной. Видимо из-за неопытности Евгении в сексуальных вопросах, она быстро забеременела и Павел тут же, как истинный джентльмен, повёл её в загс.
Свадьба была шумной и весёлой. Миша Куклин провозгласил тост за дружбу, которая помогает не только в карьерном росте, но и в создании семейных союзов, и когда Павел появлялся в дальнейшем на Мишиной работе, тот непременно просил назвать первенца Михаилом — в том случае, если родится мальчик,— если девочка, то он непременно хотел быть её крёстным отцом.
Медовый месяц молодожёны провели в Испании. Выспавшись и натешившись друг другом на шёлковом белье в просторном номере четырёхзвёздочного отеля "Эстиваль Парк", накупавшись в Средиземном море и загорев до смуглости местных аборигенов на золотом песке пляжей Коста Дорада в курортном местечке Салоу, они несколько раз ходили в развлекательный парк "Порт Авентура", бродили по старинным улочкам древней крепости Таррагоны, камни которой ещё помнили жестокие осады арабских завоевателей во главе с грозным султаном Марсилием, или освободительные вторжения на пыльные мостовые крепости испанских рыцарей и французских палладинов под водительством Карла Великого.
Когда эти дивные пейзажи примелькались, Павел взял в местном прокатном агентстве "Фольксваген "Жук", и они с Женей несколько дней колесили по горным дорогам Каталонии, заехали в Барселону, затем по крутой и извилистой дороге поднялись, рискуя упасть в бездонную пропасть, в горный монастырь "Монсерат", где был основан грозный орден доминиканских монахов, и время ещё не до конца сгладило их кельи, прорубленные в отвесных стенах скал, где они скрывались от гонений и в молитвах ковали свой особый дух, заставивший впоследствии весь Старый Свет, а потом и Новую Америку содрогнуться от жесточайших костров инквизиции и католического миссионерства, обращающего непокорных язычников в добропорядочных и тихих христиан с помощью меча и подкупа.
Когда они, перегревая мотор "Жука", поднимались к монастырю — крепости, Павел заметил взметнувшиеся под самые облака три горы, по форме чем-то напоминавшие фаллосы.
Тогда Павел подумал: "Вот туда, на их верхушки, даже вездесущие доминиканцы не залезали. На них от основания смотреть страшно, а каково на вершине?! "
От монастыря в горы убегали блестящие на солнце рельсы, отполированные до серебряного цвета тяжёлыми колёсами фуникулёра, на котором туристы ездили смотреть горные пейзажи. Женя, учитывая своё интересное положение, прокатиться на фуникулёре отказалась, а Павел с группой зевак сел в кабинку и вскоре они очутились на обширном плато, с высоты которого монастырь внизу казался игрушечным замком. Туристы разбрелись по поляне, а Павел вдруг увидел, узнал те три горы, которые он видел из окна машины. До их вершин отсюда было совсем недалеко, как показалось, и он, по едва заметной горной тропе, заспешил навстречу этим, уходящим в туманную высоту горам, опасливо поглядывая под ноги. На тропу могли выползти змеи.
Однако зрение подвело Павла, до горы, казавшейся близкой — вот протяни руку и достанешь — пришлось карабкаться, цепляясь за кусты, битый час. Павел забрался на вершину одной из трёх скал, той, которая была ниже остальных, и стал подползать к её краю. Ветер пузырём вздымал рубаху на спине, мохнатые кучевые облака бродили где-то внизу, и в просветах между ними, где-то на самом дне зелёной долины, Павел увидел спичечные коробки бунгало с блестящими около них крохотными голубями точками дворовых бассейнов. Скала с той стороны, к которой подполз Павел, убегала круто вниз, обрывалась почти до самого основания, и от этого она казалась ещё выше и страшней. Павел с трудом отполз на исходную позицию, какое-то искушение овладело им прыгнуть вниз в тот момент, когда он находился на краю пропасти, а может от открывшегося необычного зрелища просто закружилась голова.
Обратно к фуникулёру Павел шёл той же тропой, но где-то неправильно повернул и заблудился. Он долго плутал по нитям пересекающихся троп, пока не увидел идущего навстречу человека с фотоаппаратом. Павел бросился к нему и, коверкая русские, испанские и английские слова, стал объяснять, что заблудился, а у монастыря его давно уже ждёт жена.
Тот хитро посмотрел на Павла и сказал:
— Да не парься ты, говори по-русски. Я из Киева и тоже заблудился. Давай выбираться вместе.
Когда они, спустя пару часов, подходили к своим машинам на стоянке монастыря, бледная Женя подбежала к Павлу и чуть не влепила ему пощёчину. Зато, когда они уже спускались по горной спирали в долину, Павел удовлетворённо посмотрел на три горных вершины и подумал о том, что человеческой воле может покориться всё. Просто надо быть смелым и уверенным в своих силах.
После Испании началась обычная московская жизнь, названная ёмким и противным до невозможности словом — рутина.
Когда страстное увлечение сексуальными утехами немного улеглось, Павел понял, что он любит свою жену не только телом, но и душой, такие же чувства испытывала Женя к своему мужу..
Летели годы, незаметно, в череде лет, дат и событий в Москву приходило то жаркое изнуряющее лето, с едким дымом тлеющих торфяников, то золотая осень, с её туманами и дождями, сменявшимися сырой, с частыми оттепелями, промозглой зимой, то опять наступала весна, и из-за туч выглядывало ласковое солнышко.
Павел крутился между семьей, службой и научной работой, по-прежнему заезжая за новыми материалами и идеями к Мише в его адвокатскую контору.
С нового года Миша увлёкся передовыми технологиями. Едва Павел показывался на пороге, Миша сразу затаскивал его в свой кабинет и с гордостью показывал последние технические разработки в области эффективного управления менеджментом, на которые он подсел в последнее время, начитавшись американских методик по лучшей мотивации к труду нанятого им персонала.
— Смотри на экран,— загадочно зашептал друг, оглядываясь на дверь. — У меня всё под контролем, вся деятельность сотрудников.
Вспыхнул дисплей, на нём изображение разбилось на квадраты, в которых высветились все кабинеты его фирмы, даже курилка. Юристы и технический персонал сидели за компьютерами, беседовали с клиентами, пили кофе, курили, а Миша их всех видел и слышал. Даже над входной дверью адвокатской конторы, занимавшей весь первый этаж двух подъездного жилого дома, был установлен скрытый от посторонних глаз глазок камеры видеонаблюдения. Единственной комнатой, которая не просматривалась снабжённым техникой глазам Миши оставалась переговорная, ключ от которой хранился в Мишином сейфе и выдавался сотрудникам под расписку по мере необходимости или служебной надобности для проведения строго конфиденциальных переговоров.
— Миша,— не раз задавал вопрос Павел,— тебе не кажется это подлым и чем-то напоминающем подглядывание в замочную скважину?
Но друг только отмахивался: "Ты ничего не понимаешь в системе управления!"
Павел, пользуясь дружбой, и чтобы не мешать Мише руководить подчиненными, частенько брал ключ от переговорной, куда никто не заходил, что позволяло сосредоточиться в тишине при изучении особо сложных юридических казусов, требующих серьезной юридической экспертизы.
На встречу однокурсников Павел ехал заинтригованный обещанными Виктором сюрпризами на вечер.
И едва они с Женей переступили порог ресторана, как Павел увидел первый сюрприз. В кругу разговаривающих друзей и их празднично одетых жен в зале, спиной к нему, стояла незнакомая женщина, чёрные длинные волосы которой затронули в душе Павла давно забытые трепетные струны, которые отозвались на этот порыв всполохами догадок: "Не может быть, это просто сон".
Черноволосая женщина повернулась лицом к вошедшим и догадки Павла оправдались... перед ним стояла Лера Беленькая.
— Здравствуй, Павлик,— лучезарно улыбнулась Лера. — Это я попросила Виктора ничего не говорить вам обо мне до ресторана. Хороший сюрприз?
Женя посмотрела на застывшего столбом от изумления Павла, потерявшего от неожиданной встречи дар речи, о чём-то догадалась, знакомясь с Лерой, и произнесла с сарказмом:
— Вечер обещает быть интересным.
Так повелось с выпускного вечера и стало традицией, что каждую значимую дату их университетская первая группа отмечала в "Праге". В первые годы встречи однокурсников были многолюднее и чаще, потом они разъехались в разные страны и ресторанные застолья однокашников происходили от случая к случаю.
— Друзья мои,— торжественно начал вечер Виктор Алексеев,— мы выпили за наших замечательных дам, за дружбу, за любовь. А теперь я готов раскрыть вам ещё один секрет, для чего, собственно говоря, я стронул вас с насиженных за семейными столами мест, пригласив сегодня в наш любимый ресторан.
— Не томи, Витя,— попросил Миша Куклин.- Давай ближе к делу-телу!
— Дело в том,— не терял Виктор нить разговора,— что несколько дней назад мне досрочно присвоено очередное звание. Теперь я полковник и эти звёздочки,— Виктор достал из кармана пакет с крупными звёздами и высыпал их из пакета в пузатый стакан из толстого богемского стекла,— я хочу обмыть со своими лучшими друзьями, кои со своими прекрасными жёнами сидят за этим праздничным столом. Очень приятно, что в такой день с нами оказалась, давно потерянная нами Лера.
— Ура,— крикнул первым Павел
— Ура, ура, ура! — громко поддержали его собравшиеся за столом, заставив обернуться в их сторону многочисленных посетителей ресторана.
Стакан водки, с тускло мерцающими на дне полковничьими звёздами пошёл по кругу, дамы делали мелкие глотки, а мужчины пригубили основательно.
Когда улеглось волнение от приятного известия и неоднократно были выпиты до дна рюмки за будущего генерала Алексеева, всем захотелось покурит.
Жёны у ребят по-старомодному не курили — берегли цвет лица,— поэтому остались за столом, а друзья поспешили курнуть.
Павел хотел остаться с Женей, но красавица Лера, наклонясь над ним, проворковала:
— Павлик, проводи даму покурить. Женя ты не возражаешь?
— Можно? — нерешительно сказал Павел и посмотрел на жену.
По тому, как Женя нервно поджала губы и вздёрнула плечиком: "идите, мне-то что", Павел понял — ревнует. И очень сильно.
Лера Беленькая прибилась к их дружной компании на третьем курсе МГУ. Однажды после весёлой пирушки ребята вызвались проводить её домой. По пути, по чьей-то глупой идее, заглянули в кабак, и там так нарезались, что всегда трезвый Коля Петров развозил их на такси по домам всю ночь. Леру он отвёз первой и кое-как дотащил до подъезда. Она всё время падала на коленки, отползала блевать на цветочную клумбу у дома и вконец измученный Коля вздохнул с облегчением, когда ошалевший охранник затащил её в подъезд высотки, на шестом этаже которой Лера жила с родителями и вызвал их на подмогу по внутренней связи. Утром следующего дня блондин Коля Петров перед лекциями усадил изрядно помятую Леру рядом с собой и с состраданием произнес:
— Лер, оказывается ты такая же Беленькая, как я афроамериканец.
Хотя Коля старался говорить это тихо, все его услышали и с тех пор за глаза с легкой Колиной руки все в группе её стали звать не Лера Беленькая, а Лера Афроамериканка.
Несмотря на эту нелепую выходку, во всём остальном свою личную жизнь Лера ещё со студенческих лет стала лепить по всем правилам американской мечты: квартиры, машины, отпрыски богатых и влиятельных родителей, нужные знакомства и связи наполняли всё её существо.
Лера Афроамериканка относилась к категории девушек, знающих себе цену. Хваткая и целеустремлённая, она с лёгким пренебрежением относилась к однокурсникам, считая их аутсайдерами. Но для их дружной пятёрки Лера сделала исключение, по достоинству оценив в процессе обучения искромётный юмор ребят, их изворотливый ум, так необходимый для дальнейшей карьеры юриста, их креативность и жизнерадостность. Одним словом, Лера дружила с Витей, Володей, Мишей, Колей и Павлом и не стеснялась этого, если так можно вообще говорить о Лере, которая в выборе средств не гнушалась ничем.
После той памятной пьянки в кабаке, Павел с Виктором по очереди принялись ухаживать за Лерой (та как раз поссорилась с очередным своим женихом), но в завязавшемся соперничестве она выбрала Павла, на которого из-за этого долго дулся Виктор, не желая сдаваться, но потом великодушно оставил их в покое.
В начале лета родители Павла уехали на дачу, и он пригласил Леру в гости. После лекций они зашли в супермаркет, набрали огромный пакет деликатесов, купили бутылку дорогого французского марочного вина "Тарзан" и отправились к Павлу отмечать окончание семестра.
Павел уже не помнил, как они оказались в тот день в постели, но хорошо запомнил ощущение невероятного физического облегчения, лёгкости во всём теле, необычайной психологической разгрузки, словно с его плеч сняли тяжеленную ношу и он, такой лёгонький, почти невесомый, воспарил к небесам. Как ни странно, Лера была первой в его жизни женщиной.
Но вместе с этими новыми головокружительными для него впечатлениями он испытал необъяснимое, идущее откуда-то из космоса разочарование, вызванное первой интимной близостью. Это лёгкое разочарование он чувствовал и после встречи с Лерой, когда каждый раз, занимаясь любовью с другими девушками, ловил себя на странной мысли: что-то не так.
Только намного позже, когда Павел встретился со своей будущей женой, он понял, чем обычный механический секс отличается от любви, когда души и тела сливаются в одно целое, заполняющее собой всё вокруг.
А тогда Лера, застёгивая лифчик, рассеянно спросила:
— Что ты чувствуешь сейчас, Павлик?
— Счастье!
— А что такое счастье?
— Не могу дать ему точное определение. Хочешь, расскажу о нём притчу?
— Зачем? Это детская забава.
— Ошибаешься — царская. Вспомни царя Соломона.
— Тогда рассказывай свою притчу.
— А стоит, поймешь ли?
— Не капризничай.
Павел кивнул. Он встал с постели, закурил, пододвинулся поближе к Лере, сидевшей на краю кровати, и стал читать наизусть:
"Надежда и счастье"... Они родились в один день и час лучезарное, ослепительное Счастье и таинственная, загадочная Надежда. Никто из людей их не встречал, но молва об их рождении быстро облетела землю. А счастье и Надежда парили в поднебесье, купались в лучах солнца, и не торопились являть себя людям. "Ты прекрасно,— восклицала Надежда, любуясь Счастьем. — Ты лучезарно и привлекательно, порой затмеваешь даже солнце. И всё же объясни, что ты собой представляешь, в чём твоя суть... "
Счастье рассмеялось и снисходительно окинуло туманным взором туманный и неясный образ Надежды, её мечтательный взор.
" Что тебе объяснить?.. — удивилось счастье. — Ты сама признала: я лучезарно и притягательно. Разве этого так уж мало? Но скажу тебе по секрету — я почти неосязаемо. И если даюсь в руки, то на краткий миг. Кажется кому-то: поймал меня, ухватил... Ан, нет меня! Я далеко- далеко. Лови опять".
"Да,— печально согласилась Надежда,— и тогда я вынуждена, заменяя тебя, служить людям".
" Ну и что из того,— капризно воскликнуло Счастье. Служи!"
" А ты будешь всякий раз исчезать?"
"Конечно!- счастье усмехнулось.- А как же иначе? Ведь, если я дамся в руки навсегда, от тебя Надежда, все отвернуться. А мы как жизнь — вечны и неразлучны — Счастье и Надежда... "
Лера удивлённо покачала головой, с интересом оглядела Перепёлкина и обронила:
— Притча со знанием и моралью. Умно рассказана. И очень точно подмечено... Счастье и Надежда. Тебе, Павлик, не в МГУ надо учиться, а в Литературный институт документы нести.
— Нет, Лера, мой удел и предназначение служить Фемиде, а Пегаса пусть объезжают более талантливые и способные, чем я. О своих чувствах они могут рассказать людям ярче и доходчивей меня.
— А ты, Павлик, не боишься, что девушки в один прекрасный день могут сильно разочаровать тебя в твоих надеждах и лишить этого неуловимого счастья?
— Нет. Меня никто не обижал. И я умею доверять девушкам.
— Всем без исключения?! — удивилась Лера.
— Тем, кто мне приятен.
Лера грустно вздохнула:
— Ты очень доверчивый, Павлик. Так в жизни нельзя. Ты ещё смотришь на мир сквозь розовые очки. Видимо, ты мало знаешь о девушках.
— Не спорю.
— И правильно делаешь, Павлик. Многие из них стервы, а другие дуры... Первые хотят побольше урвать от жизни, от своих бойфрендов, потешить душу, самолюбие, а вторые выдумывают несбыточные идеалы и вечно потом недовольны всем, страдают, что их идеалы оказались несбыточными.
— А ты, Лера, к какой категории девушек принадлежишь?
— Много будешь знать — скоро состаришься,— отшутилась она, и Павла в тот день неприятно удивило: откуда у двадцатилетней Леры взялись суждения взрослой женщины?
Их роман длился недолго: как только Лера познакомилась с сыном влиятельного нефтяного магната, их отношения сразу прекратились, но дружба осталась.
До поступления в МГУ Лера с родителями, работавшими долгую трудовую жизнь переводчиками в различных диппредставительствах страны в дальнем зарубежье, исколесила весь свет и к семнадцати годам, зная несколько иностранных языков, встала, как древний русский богатырь у камня, перед выбором: где и на кого учиться. Вариант с заграницей отпадал, так как родители, выйдя на пенсию, переехали в Россию и необходимых средств для обучения дочери в Гарвардском университете или в Кембридже не имели, не смотря на то, что всю жизнь прилично зарабатывали. Оставались отечественные вузы, и ей была выстлана прямая дорожка в МГИМО, но что-то в последний момент не срослось, а может звёзды отвернулись от их семьи, и Лера в этот престижный институт не попала, пришлось довольствоваться входящим в то время в моду юридическим факультетом МГУ.
Однако Лера не впала в отчаяние и продолжала лелеять свою мечту в соответствии с западными стандартами.
Её бойфрендами были дети дипломатов и послов, с которыми она когда-то сидела на одних и тех же горшках в посольских детсадах или за школьной партой в дипломатических представительствах.
После окончания университета она сразу же вышла замуж за овдовевшего дипломата, отца одного из своих бывших бойфрендов, который был старше её на двадцать пять лет, и улетела с мужем в Вашингтон.
Сказать, что Лера любила мужа, вряд ли можно, но уважать его она научилась. В свою очередь она угадала, что и он в неё не влюблён. Была ли в нём такая способность — сомнительно, но видеть женскую красоту он умел и ценил её по-своему, считал, что красивая женщина рядом с ним — это не просто украшение, а знак престижности, на неё часто засматривались мужчины. Кроме того, на Леру у мужа были особые взгляды — узкопрофессиональные, о которых Лера узнала слишком поздно. Случилось же следующее...
После женитьбы дела мужа пошли в гору. В Вашингтоне Лерин муж превратил свой дом в место встречи нужных и интересных людей. Откуда он брал деньги на частые шумные банкеты, пирушки, Лера не знала, как ему удавалось делать карьеру, менять мебель, покупать дорогие машины, красивую одежду — всё это до поры оставалось для Леры тайной. Она купалась в роскоши и ни о чём не хотела думать.
Через пару лет их совместной жизни в столице Соединённых Штатов, американские спецслужбы до основания распотрошили осиное гнездо, удачно свитое агентурной группой в лабиринте кабинетов Госдепа США, мужа Леры, фигурировавшего в деле вербовщиком агентов, назвали шпионом и тихо, но быстро выслали на родину, объявив фигурой "нон-грате". Лера не пострадала, так как не была втянута в шпионские игры мужа, в этой пульке ей была отведена роль приманки, красивого цветка, на который слетались любившие сладенькое осы, что позволяло мужу заводить нужные российским спецслужбам знакомства.
После разоблачения Лера с мужем в Москву не поехала, его карьера закончилась бесславно и судьба мужа перестала интересовать Беленькую, ставшую к тому времени Разумовской (по фамилии мужа -дипломата).
К тому же она уже несколько месяцев предавалась любовным утехам с известным голливудским режиссёром, который, узнав о семейной драме своей любовницы, бросил свою семью, выплатив огромную неустойку по брачному контракту, и срочно женился на Лере.
Новый муж увёз Леру из надоевшего чопорного Вашингтона в безоблачный и безмятежный Лос — Анжелес. Вот так Лера, в девичестве Беленькая, стала гражданкой США, поменяв благородную дворянскую фамилию русского мужа Разумовского на вульгарную американскую — Нунке.
Казалось бы, жизнь Леры Нунке, окруженная киношной и эстрадной богемой, виллами, яхтами, высшим обществом и повседневным гламурным шиком на ласковом побережье Тихого океана, должна была зацвести всеми радужными красками волшебного бытия, наконец-то сбывалась её американская мечта, к вершинам которой Лера стремилась всеми фибрами своей американизированной души, не гнушаясь никакими средствами для достижения заветной цели.
Так оно и было поначалу, покуда муж не затеял снимать новый шедевр.
На съемочной площадке он страстно влюбился в молодую восходящую голливудскую звезду и быстро охладел к Лере. Новый любовник мужа Ян, красивый, стройный брюнет с глазами азиатской серны, не смотря на свою женственность и мягкотелость, оказался кровожадным существом и сущим тираном. Он настоял на разводе режиссёра с Лерой и "вышел замуж" за осчастливленного им режиссёра. В Америке, к счастью педерастов и к ужасу всего цивилизованного мира, однополые браки были далеко не редкостью.
Лера, не зная всех тонкостей американского семейного законодательства (впрочем, как и российского, которое всё время менялось, а Лера, увлечённая обустройством личной жизни, перестала заниматься и интересоваться юриспруденцией), оказалась, как беззубая и жадная до материальных ценностей пушкинская старуха из "Золотой рыбки", у разбитого корыта: кувыркаясь с Лерой в постели, режиссёр, сходя с ума от её прелестей, тем не менее, находился в здравом уме и ясной памяти при подписании документов; ему хватило дальнозоркости и изворотливости подсунуть Лере кабальный брачный договор, по которому Лера, в случае развода, лишалась всего нажитого в совместном браке движимого и недвижимого имущества: — яхты, виллы, апартаментов в центре Лос-Анжелеса. Светские рауты остались в прошлом. Впрочем, режиссёр, смилостивившись, оставил ей скромную квартирку в городе с видом на океан, машину, небольшое бунгало на побережье и время от времени, после очередного прогона своих фильмов, высылал ей деньги, чтобы Лера могла скромно существовать на свете, не загибаясь от голода в хищном мире американского развитого капитализма...
Кто бывал в "Праге", тот, наверное, знает, что кроме курилки там так же можно подымить сигаретой на балконе, откуда открываются замечательные виды на Бульварное кольцо, на угол Манежной площади и верхушку Кутафьей башни Кремля.
И вот, дымя сигаретами, поёживаясь от холода, который, впрочем, слабо брал их разгорячённые алкоголем тела, однокурсники смотрели на ночную Москву, интересовались у Леры тонкостями и нюансами американской жизни, удивлялись, как это Лера через столько лет смогла их разыскать.
— Ничего удивительного, мальчики. Когда я неделю назад прилетела из Лос-Анжелеса в гости к маме, она сказала, что в "Одноклассниках" видела страницу Вити Алексеева. Я написала ему, он сообщил мне ваши координаты и пригласил меня в ресторан на встречу с вами, мы задумали сделать вам приятный сюрприз.
— Рисковал Виктор,— многозначительно изрёк Володя Волынец.- Старая любовь не ржавеет. Как бы Женя все волосёнки не повыдергала нашему Паше. Видел я её лицо, когда мы курить пошли!
— Да ладно вам, мальчики,— игриво повела плечиком Лера Беленькая — Афроамериканка — Разумовская — Нунке.
— Кто старое вспомнит, у того рога вырастут. Правильно я говорю, Павлик?
Павел отвернулся и усиленно запыхтел "Парламентом".
— Мужики! — как на митинге обратился к присутствующим Виктор Алексеев. — Чуть не забыл. Прошу вас сегодня быть предельно осторожными.
— С какого это вдруг бодуна? — поинтересовался мало пьющий Коля Петров.
— Кто из вас знает,— не выпускал из рук идею беседы Виктор,— какой сегодня день?
— Витя, ты из стакана с полковничьими звёздочками сегодня явно перебрал,— посочувствовал ему Миша Куклин.
— Сегодня наш Международный день, 8 марта,— уточнила на всякий случай Лера.
— Погоди, Лера, я не об этом,— не унимался Алексеев.- Знаете ли вы, что сегодня восьмое марта впервые за много лет совпало с еврейским праздником "Пурим"?
— Не вижу связи названного тобою праздника с нашим сегодняшним самочувствием и нашей безопасностью,— заметил Павел. — При чём тут Пурим?
— А при том, что вы, олухи, совсем не знаете мировую историю. Могу рассказать вкратце.
— Ну, поведай нам, тёмным, о глубоких тайнах древности. Историк ты наш несостоявшийся! — разрешил за всех Павел,— наверное, Лерке, в крови у которой наполовину иудейской крови, будет полезно послушать, да и нам интересно.
— Предупреждая вас о грозящей опасности, я не шутил и не мистифицировал. Вся штука в том, что мои слова имеют подтверждение на уровне милицейских протоколов и сводок происшествий, которые я несколько лет назад стал сопоставлять с этим праздником.
— Не томи,— прервал Коля Петров. — Давай ближе к делу.
— Эх, ребята, какого историка я в себе загубил. Вот послушайте: "Одним из самых нелюбимых для меня с детства было празднование Международного женского дня, т.е. названного Лерой восьмого марта. Никаких видимых причин и побудительных мотивов ненавидеть этот праздник у меня не было. Это точно. Шли годы, я взрослел, любил женщин, женщины, наверное, любили меня, но 8 марта было, по-прежнему, ненавидимо мною. Пытался объяснить эту неприязнь в годы "застоя" резким всплеском 8 марта бытовой преступности, в том числе тяжких преступлений, практически во всех республиках бывшего Советского Союза (через отца имел доступ к статистической информации). Кроме того, именно в этот день случилось неприятное событие, которое могло стоить мне жизни. Но это глубоко личное переживание, не предназначенное для общественности, оставим в тени. И все же не эти причины отторгали меня от этого солнечного весеннего дня! Было в этом отторжении нечто глубинное, древнее, необъяснимое. Первый слабенький звоночек к раскрытию многолетней загадки прозвучал на ужине в подмосковном санатории восьмого марта.
Тогда изрядно выпившие молодые люди за соседним с нами столиком кричали невпопад общему торжеству матерные слова, и сквозь нецензурщину, как иголка с ниткой через вязкую ткань, проникали непонятные слова: "пурим", "эсфирь" и т.д.
Буянов вывели из зала, но ростки любопытства так и остались в моей памяти. Они взошли колосьями, когда, спустя годы, довелось мне прочитать статью диакона Андрея Кураева "Хоть стой — хоть празднуй".
Вот они истоки, вот он лейтмотив женского праздника. Вот почему моё сознание, не имея информационной подпитки, сопротивлялось этому празднику на подсознательном, так сказать, историческом уровне...
Много веков назад, а точнее в 480 году до нашей эры, Вавилоном правил Ксеркс. Как вам, наверное, известно, он был персом. Женой у него, как вам так же известно, была царица Эсфирь.
В те давние годы Вавилон заполонили люди еврейской национальности, которые перехватили у персов значительную часть коммерции и сказочно богатели.
Чего не расскажешь супруге на брачном ложе? Вот и персидский царь выболтал жене государственную тайну: в ближайшую ночь готовятся погромы и истребление всех евреев в Вавилоне.
И здесь надо отметить, что Эсфирь являлась не только женой. В первую очередь она была еврейкой, и подобно опытной волчице, отводящей беду от стаи во время загона, она практически спасла евреев Вавилона от вырезания.
Имя тебе — женщина, воскликнул поэт и был прав. Только женщина может перевернуть ситуацию с ног на голову и наоборот.
Так произошло и в этом случае. С двоюродным братом Мордохеем (имя- то какое звучное) Эсфирь подменила царский указ и в результате подлога были вырезаны коренные жители страны, а не иудеи. В течение двух дней ".. избивали иудеи врагов своих и истребляли, и поступали с неприятелями по своей воле". Всего было уничтожено 75 000 персов: детей и взрослых.
Нет смысла подробно пересказывать вам, олухам, эти события, необходимо только отметить, что указанные погромы происходили в день скользящего, как православная Пасха, еврейского праздника Пурим.
Теперь дальше... Пламенный революционер, борец за права женщин бесподобная Клара Цеткин слыла совсем не дурой (ой, не дурой). Помня великие деяния своей великой соотечественницы, Клара решила под шумок увековечить это событие в мировом, так сказать, масштабе.
Конечно, она не решилась бы предложить праздновать 8 марта переходящей, как Пурим, датой (было бы слишком явное сопоставление), поэтому получилось корявенько (лишь первое празднование 8 марта совпало с Пуримом), но, тем не менее, 1/6 часть земли уже семдесят лет ежегодно с размахом, весело отмечает кровавые события той далекой поры. Впрочем, Пурим так и предписывает проводить этот день.
Ребята, кто-то из вас посчитает это досужими домыслами, но не странно ли вам, что большинство преступлений в стране совершается именно в этот день. И не водка тому виной, не пресловутая "борьба за баб", не выплёскивающиеся и перехлестывающие за край весенние гормоны, видимо, есть в этом историческое предзнаменование и историческая подоплека. Как вам кажется?"
После завершения исторического экскурса в события Древнего Востока, однокурсники несколько секунд молчали, переваривая в своём сознании рассказанное Алексеевым.
— Херня всё это,— грубо выругался при даме Павел. — Мы тебе не персы, да и на дворе уже двадцать первый век.
— Персы, не персы, но бдите, такие совпадения бесследно не проходят!- предостерёг Виктор. — Ладно, пошли в зал, а то простынем и заболеем, не май месяц на дворе.
В былые времена "Прагу" не гнушались посещать писатели Иван Бунин, Михаил Булгаков, поэты Сергей Есенин, Владимир Маяковский. Видимо, продолжая славные традиции великих соотечественников, сейчас в ресторан от случая к случаю заглядывали с тайным умыслом современные доморощенные писатели и поэты, один из которых, попыхивая сигаретой, с выражением читал в дальнем углу балкона свои стихи двум экзальтированным дамам. Одна из них, маленькая пышная брюнетка с чувственным ртом, всё время облизывала языком верхнюю искусственно утолщенную силиконом губу, словно слизывала с неё сладкие сливки, и, выворачивая в сторону нижнюю губу, сдувала с глаз непокорный локон волос, белое платье до пола выгодно оттеняло её великолепные густые волосы, небрежно спадавшие с плеч. Другая дама, высокая блондинка с короткой стрижкой, была тощей как Кощей, совершенно чёрное платье до колен делало её худобу похожей на болезнь, но зато в ней привлекали внимание длинные стройные ноги и большие, размером с блюдце бездонно голубые глаза.
Курящих женщин презираю,
а не курящих возношу,
в своих стихах обожествляю,
ну, а курильщиц — поношу!

Его слушательницы, дымя дорогими дамскими сигаретами с тонким привкусом ментола, восторженно хлопали, закатывая от удовольствия глаза.
Поэт, вдохновлённый вниманием воздыхательниц, с ещё большим пафосом декламировал...

Ну, кто та женщина, скажите?
что с сигаретою в зубах?
Она зловонным дымом пышет,
как паровоз на всех парах!

И, кажется, вот-вот завоет,
вдруг хриплый голос свой издаст,
смотритель семафор откроет,
и на проезд команду даст...

Когда компания вернулась к столу, жёны друзей активно обсуждали новую коллекцию одежды "от Юдашкина", у которого в бутике одевалась жена Коли Петрова, имевшая достоверные сведения о готовящемся прорыве в области женской моды предстоящего сезона "весна-лето".
— Накурился? — прошипела жена в самое ухо Павлу
— До того, что дым из ушей валит,— пошутил Павел
— А она без тебя не могла покурить? — Женя стрельнула глазами в сторону Леры.
Женя знала о студенческом романе Павла из рассказов и шуток ребят, видела их университетские фотографии, поэтому ревновала не просто так.
Прожитые годы совсем не отразились на внешности Леры Беленькой. Она не утратила стройности фигуры, не расплылась, как это обычно случается с женщинами на третьем десятке лет, когда, нарожав детей, они перестают следить за собой и пухнут как на дрожжах. Лера, в свои тридцать с небольшим, имела великолепную осанку, её стройности могла позавидовать любая семнадцатилетняя красавица, а длинные, цвета вороньего крыла, волосы, распушённые ветром, и высокая грудь под тонкой полупрозрачной блузкой, заставляли встречных мужчин оглядываться во след, забывав на миг о своих спутницах. Даже кожа на лице, руках и шее лоснилась у неё нежным шёлком девушки-подростка.
— Ты же разрешила! — оправдывался ни в чём не виноватый Павел, чувствуя почему-то неудобство перед женой за свою прежнюю любовь.
— Ну и иди к своей Лере, а меня оставь в покое!
— Женя, прекрати! — обозлился вдруг Павел
— Поехали домой. У меня разболелась голова!
— Женя, ещё весь вечер впереди, да и ребята обидятся...
— Вижу, тебе есть с кем проводить сегодня вечер,— сказала жена и направилась к выходу.
Он остановил супругу у лифта:
— Перед Виктором неудобно...
Но Женя шагнула в лифт и уехала на первый этаж в гардероб.
Павел в этот вечер пошёл на принцип, тем более, что он ни в чём не был виноват перед Женей и остался с компанией.
Но настроение было испорчено, Павел немного посидел за столом и ушёл из ресторана "по-английски".
От излишков спиртного и пережитого семейного скандала немного подташнивало, и Павел, прежде чем нырнуть в чрево метрополитена на станции "Арбатская", решил немного развеяться, пройтись по Старому Арбату.
Повернув направо от выхода из ресторана, Павел обнаружил, что в этот праздничный вечер Арбат, обычно многолюдный, был на удивление пуст.
Не доходя до театра Вахтангова, он повернул в левый переулок, нашёл темное место, собрался было справить малую нужду, и когда расстегнул пуговицы пальто, дёрнул молнию ширинки, то непроизвольно вздрогнул от неожиданного вопроса за спиной:
— Земляк, время не скажешь?
Павел обернулся: "Какой я тебе земляк?". К нему подходил приземистый тип, лица которого он в темноте разглядеть как следует не мог и только по акценту догадался, что к нему идёт кавказец.
Павел оставил в покое заевшую молнию ширинки и посмотрел на циферблат "ролексов".
Часы показывали половину одиннадцатого, и он поднёс их к самым глазам спрашивавшего.
Тот поблагодарил и удалился, а Павел принялся за прерванное занятие. Проклятая ширинка, как назло, никак не хотела открываться и Павел промучился с ней около минуты, пока не добился желаемого результата. У него так было ещё с молодости: как перепьёт или перемёрзнет, так его сразу тянет помочиться, причём врачи, обследовав его, уверяли Павла, что со здоровьем у него всё в полном порядке, простатитом ещё не пахло, видно этот синдром активного мочеиспускания был вызван какими-то не патологическими особенностями организма.
Когда он наконец-то справил нужду, то увидел боковым зрением, что из-за угла, со стороны Арбата, к кавказцу подплыли ещё четыре размытых темнотой фигуры и остановились в нескольких метрах от Павла.
"Может дружинники?- насторожился Павел,— Блин, какие сейчас дружинники, Советского Союза давно уже нет".
— У него "котлы" на пять тысяч баксов потянут! — услышал Павел взволнованный шёпот кавказца.
— Да и в карманах, поди, что-то должно водиться! — поддержал его прокуренный голос.
Отступать в сторону Арбата, светящегося фонарями, было поздно,— дорогу перегородили, поэтому Павел нырнул в темноту подворотни и через арку сквозного двора-колодца вышел в другой переулок.
— Погоди, мужик! Дай закурить
Его догоняли, и Павел понял, что драки не избежать.
Вдруг в глубине его памяти всплыл спортивный зал стадиона "Динамо" и тренер Моисеев.
К Моисееву их привёл Виктор Алексеев за два года до окончания университета.
Тогда вся страна увлекалась модными восточными единоборствами: каратэ, ушу, таэквондо и т. д.
Моисеев был другом отца Виктора и считался в Москве одним из лучших специалистов по самому жёсткому стилю каратэ — киокушинкай, основанному японцем Масутацу Ояма.
Моисеев работал в МУРе с отцом Виктора, но серьезно увлекся каратэ и ушёл в большой спорт, вскоре он получил чёрный пояс мастера, часто ездил за границу, где занимал на международных соревнованиях по каратэ призовые места.
Моисеев дружил с известным каратистом Касьяновым, который дублировал сцены драк главного героя фильма "Тайны мадам Вонг", эффектно разбрасывая по палубе пиратов, захвативших в безлюдной бухте советский торговый корабль.
Впрочем, к приходу друзей на "Динамо", где Моисеев тренировал работников столичной милиции, каратэ со всеми его многочисленными стилями переродилось в русский рукопашный бой, этакую адскую смесь различных видов борьбы (самбо, дзюдо, греко-римская борьба и т. д), боевого самбо, джиу-джитсу, боя без правил и т. д., напоминавший чем-то ужасную уличную драку, в которой, как известно, для выживания все средства хороши.
Через месяц опытный Моисеев выделил из их компании только Павла, который, как оказалось, имел природный дух бойца, основой которого, может быть, стали гены далёких предков Павла, а именно служивых казаков, которым с малых лет в казачьих станицах преподавалась воинская наука. Возможно, его прапрадед знал всеми основательно забытый сейчас русский казачий стиль "живу", секреты которого, напоминавшие кастовые, передавались русскими казаками-воинами из поколения в поколение.
"Живу" знали русские и только русские, поэтому их врагов не раз удивляло, куда это исчезли вдруг мчавшиеся на них с пиками наперевес конники, но вдруг казаки материализовывались, казалось бы, из самого воздуха перед передним краем противника, и протыкали своими ужасными пиками растерявшегося неприятеля.
Павел уже не знал мастерства "живу", но слышал рассказы стариков, что "живу" чем-то сродни мороку, когда окружающие начинают вдруг сходить с ума и перестают адекватно воспринимать действительность.
— У Павла особый природный дар,— говорил Моисеев спортсменам. — Обратите внимание, что во время спарринга левый глаз у него смотрит вниз, правый-вверх, таким вот образом он видит все действия противника, тогда как мы сосредотачиваем своё внимание только на том, чем нас сейчас ударят- ногой или рукой.
Такой ученик у Моисеева появился впервые за всю его долгую тренерскую работу и Моисеев пророчил Павлу большое спортивное будущее.
Но Павлу нравилась юридическая специальность, юриспруденция полностью захватила Павла на последних семестрах учёбы. Он мог часами изучать тонкости статей судебника царя Хаммурапи и законов Ману, скрижали знаменитых Двенадцати Таблиц римских законодателей и "Русскую правду" Ярослава Мудрого, мог целый день просидеть в Ленинке, наслаждаясь изысканностью стиля и остроумием защитных речей Кони или судебных изысков Плевако, материалы Нюрнбергского процесса или современная статья по развитию права в различных государствах мира, доставляли ему удовольствие, сравнимое с эротическим.
"Значение законов Двенадцати таблиц,— читал Павел, сидя в огромном зале Ленинской библиотеки,— следует видеть не столько в новизне или свойстве их постановлений, сколько в том, что они положили основание известности и точности права, подчиненного раньше произвольному толкованию единственных знатоков его — патрициев, и обеспечению нормального хода правосудия установлением порядка процесса".
Двенадцать таблиц были записаны на двенадцати досках, выставленных на городской площади и положили основание развитию римского общегражданского права.
При изучении правовых документов Павлу захотелось как-то раз выделить отдельные, понравившиеся ему отрывки, вскоре он стал выписывать их, комментировать, давать расширенное толкование тем или иным понятиям и значениям. В студенческой газете появилась его статья об особенностях русского права в крепостнической России. Вскоре его публикации по актуальным вопросам современного гражданского, уголовного, уголовно-процессуального, трудового, семейного, избирательного права стали появляться на страницах периодических изданий.
Захваченный новыми идеями, Павел отошёл от большого спорта и заходил на тренировки от случая к случаю, что неизменно вызывало огорчение тренера.
Моисеева ребята промеж собой прозвали "Чёрным хлыстом": во-первых из-за его чёрного пояса, во-вторых — на каждой тренировке "Чёрный хлыст" по причине и без внушал своим ученикам:
— Удар ногой или рукой должен напоминать собой удар хлыста кнута. Кто жил в деревне, тот видел, как пастухи обращаются с кнутом. Сначала они раскручивают тяжёлый, толстый плетенный косичками кожаный кнут, на кончике которого привязан тонкий хлыст из шпагата, называемый в простонародье "нахлыстом" или "хвостецом". Так вот — этот "нахлыст", имеющий мизерный вес, движется со скоростью звука, и именно он выплёскивает в конечную точку всю кинетическую энергию в миллион джоулей, накопленную всей кожаной массой при вращении кнута. В результате появляется что?... Правильно — щелчок. Я хочу, чтобы вы во время удара всегда представляли в своем сознании эту маленькую ниточку шпагата, этот щелчок, вкладывая всю силу и резкость в завершающую стадию — в щелчок.
Как-то "Чёрный хлыст" проводил тренировку — учил ребят отрабатывать защиту от удара ногой.
Выстроившись в ряд, спортсмены принимали стойку, а Моисеев подходил к каждому и бил его ногой в грудь.
Вся группа успешно отбивала удары, а Павел зазевался и получил пяткой по рёбрам.
Он охнул и упал на полотно татами...
Когда в поликлинике сделали рентгеновские снимки, оказалось, что у Павла сломано два ребра.
— Доктор, почему мне так больно, когда вздыхаю? — поинтересовался Павел.
— Молодой человек, вы спортсмен и должны знать, что наши рёбра двигаются, поэтому, когда вы дышите, то и рёбра приходят в движение — от того и боль возникает.
— А почему, вроде, как и не видно, что они сломаны?
— Каждое ребро состоит из двух пластин. Объясняю просто, чтобы вам было понятней. Верхней и нижней. У вас трещина в двух нижних пластинах рёбер. Это не перелом в буквальном смысле, но всё равно очень опасно. Может возникнуть внутреннее кровотечение. Поэтому, пока не зарастут трещины, походите вы, батенька, в корсете. В корсете и дышать не так больно.
Вот так затянутый в корсет поехал Павел на "Динамо".
"Чёрный хлыст", увидев Павла, сокрушенно покачал головой
— Не ожидал, что ты пропустишь такого дрозда! Удар-то был элементарный, знакомый тебе. Я чуть лучшего своего ученика не угробил! Скажи, почему ворон ловил? — тренер от огорчения стал изъясняться птичьей терминологией.
— Да так... задумался,— ответил Павел, вспоминая, что тогда сильно расстроился из-за разрыва с Лерой Беленькой, когда в университете увидел её с новым бойфрендом.
— Ладно,— сказал тренер,— садись вон на ту скамейку. Тебе теперь долго не надо будет заниматься единоборствами. Хоть послушай умные речи и посмотри издали на других.
В спортивный зал входили молодые спортсмены, приветственно, на японский манер, кланялись тренеру, покрепче завязывали белыми поясами свои кимоно и становились в ряд.
Перед тренировкой сенсей прочитал им лекцию. Моисеев делал это обязательно перед каждой тренировкой, не взирая на степень мастерства группы занимающихся.
— Вот к чему может привести ловля галок на тренировке,— Моисеев показал на скромно сидевшего в углу Павла. — Вы думаете, я учу вас красиво махать руками и ногами? Ошибаетесь! Я учу вас жизни. Вернее выживанию в сложной обстановке, в которую вы можете попасть. Но лучше в неё не попадать. Существует старая японская поговорка: "Умный человек всегда ищет выход из сложной ситуации, мудрый в неё не попадает".
Кто мне ответит, как надо действовать при превосходящем преимуществе противника, допустим, во время драки на улице, чтобы остаться в живых?
— Надо бить первым,— сказал кто-то
— Надо противника сделать другом,— добавил второй
— Ещё можно вызвать милицию,— пошутил третий
— Всё это правильно, но есть ещё один очень простой в исполнении, эффективный приём и вы должны о нём знать!
— Убежать что- ли?- засмеялся кто-то из спортсменов.
— Не вижу в этом ничего смешного!- прервал смех тренер. Именно убежать, чтобы остаться в живых. Это одно. Второе: никогда не теряйте бдительности!
Моисеев рассказал поучительную историю, когда ослабленное внимание и расслабленность опозорили его на всю округу и деревенские мальчишки весь отпуск смеялись над ним.
А было так...
Он только что приехал из Китая, где занял первое место в престижных международных соревнованиях по каратэ и уже считал себя непобедимым бойцом. На радостях в федерации каратэ ему дали отпуск и Моисеев решил навестить свою старенькую маму, которая жила в деревне и к которой он, весь замотавшийся в выступлениях и переездах, давно не приезжал.
В деревне был захудалый, тесный магазинчик, у которого вечно торчали местные алкаши, выпрашивавшие у сердобольных односельчан и отпускников, частенько наведывавшихся на родину из городов, рубли да пятаки на "бормотуху" для опохмела. Когда "Чёрный хлыст" солнечным майским днём вышел с продуктами из магазина, какой-то захудалый мужичонка, пропитой, тощий и убогий, попросил у него рубль: мол, с утра трубы горят. Моисеев ответил, чтобы тот шёл домой и проспался.
Дальше произошло то, чего сенсей, закаленный в боях со многими мировыми светилами каратэ, предположить никак не мог.
Мужичонка, не раздумывая, без замаха, тюкнул мастера восточных единоборств мосластым кулаком в челюсть. Даже момента удара мастер не заметил, так это всё молниеносно произошло. И не снести бы головы этому несчастному мужичонке через секунду, если бы он не отправил мастера восточных единоборств этим своим ударом в глубочайший нокаут, от которого "Чёрный хлыст" очухался только через час, лёжа в пыли под забором.
После того случая Моисеев весь отпуск поил наглого мужика, пытаясь узнать от него секрет такого неожиданно мощного удара, но ничего так и не выведал, мужичонка сам не знал, как он это сделал во время очередного запоя.
Тогда, на тренировке, Павел вместе с остальными спортсменами посмеялся над словами тренера, а теперь, много лет спустя, в критической ситуации вдруг вспомнил о них.
Он ускорил шаг, а потом и вовсе побежал. "Выручайте мои ноги!"
Из Калошина переулка Павел выскочил на угол Сивцева Вражка, по которому когда-то ходил каждый день на работу в МИД, к ужасу охраны из КГБ, министр иностранных дел СССР Эдуард Шеварнадзе, и, не сбавляя скорости, бросился в левую сторону к далёким огням Бульварного кольца, туда, где по его разумению должны были ходить по Гоголевскому бульвару люди.
Сзади слышались тяжелый топот и учащённое дыхание преследователей. Его догоняли. Павел резко разворачивался и бил, бил... в темноту. Когда попадал, то слышал злобный матерок и звук падающих тел.
Он боялся только одного — как бы не ударили ножом в спину,— поэтому побежал "змейкой", резко меняя направление своего движения.
Так он видел боковым зрением всех противников и бил их на бегу короткими тычками, то с левого, то с правого плеча.
Когда он выбежал на Бульварное кольцо, то испытал лёгкое разочарование, перешедшее в отчаяние: кроме мчащихся со слепящим светом фарам разномастных машин на Бульварном кольце никого не было, заснеженный Гоголевский бульвар был совершенно пуст.
Павел выдохся, сказалось многолетнее курение и вечерний перепой — убегать уже не было смысла, но и драться с пятерыми преследователями сил тоже не осталось.
Он вспомнил, как в прошлом году ехал с Женей на дачу по Проспекту Мира и, стоя в пробке, увидел, как из арки ближнего к дороге дома с громким криком вылетело несколько ворон,— они пикировали на тротуар и снова взлетали, и тут, приглядевшись повнимательней, Павел увидел, что вороны атакуют крупную крысу, которая металась по тротуару на своих коротких лапках, волоча по земле голый, омерзительный хвост, верещала, оскалив пасть с мелкими острыми зубками, падала на спину, защищаясь от ударов клювов и крыльев, в отчаянии прыгала на стены домов, пытаясь спастись от смерти в какой — нибудь трещине фундамента или отдушине подвала, но нигде не могла найти спасительной для неё щели и вороны, искушенные в боях за обладание дворовыми помойками, от которых они часто умудрялись отгонять даже жирных крупных котов, её добивали.
Светофор переключился на зелёный, машины рванули с места, урчащая моторами пробка сдвинулась с места и именно в этот момент крыса в отчаянном броске рванула на дорогу под колёса автомобилей.
Вороны на миг задумались, оценивая, как же им достать из-под машин крысу, а она, выиграв, ценою в жизнь, секунды, перебежала на противоположную сторону проспекта и нырнула в дыру канализационного колодца. Передние в пробке машины даже чуть притормозили, пропуская находчивую крысу через дорогу.
Вороны пришли в себя, перелетели через дорогу, но было поздно. Они возмущённо покаркали, покружились над канализационным люком, одна, самая любопытная и кровожадная, даже засунула голову в дыру, желая убедиться, что жертва окончательно выскользнула из их клювов.
— Кто не рискует, тот не пьёт шампанского,— сказала тогда восхищенная находчивостью крысы Женя.
И вот теперь Павел понял, что единственным его спасением, как той крысы на Проспекте Мира, может быть только проезжая часть Бульварного кольца, по которому стремился автомобильный поток .
Павел прыгнул на дорогу, одна из машин от неожиданности вильнула в сторону, притормозила, и её понесло к чугунной решётке Гоголевского бульвара, в последний момент водителю удалось выровнять автомобиль и столкновения с решеткой, обрамляющей бульвар, удалось избежать. Остальные машины возмущенно загудели клаксонами, замигали фарами, но никто из их хозяев не осмелился остановиться и выйти для разборок.
Павел добежал, лавируя меж машинами, почти до самой середины дороги, когда кто-то ловким приёмом сбил его с ног, и он со всего маху упал лицом на мерзлый асфальт.
Машины чуть притормозили, объезжая дерущихся людей и помчались дальше.
Павел резко встал на корточки, но полностью подняться на ноги ему не дали: сильным ударом ноги в лицо он был отброшен на дорогу. Павла окружили, удары ногами сыпались со всех сторон. Хрустнул в кармане разбитый мобильный телефон, разлетелись на мелкие осколки "ролексы". Один из нападавших, смачно, с оттяжкой, бил ногой Павла по лицу, словно форвард по футбольному мячу. В этом непрестанном граде ударов Павлу всё же удалось встать на коленки, кровь текла из губ, носа, ушей. Когда стали бить коленками в лоб и в виски, Павел отчётливо понял, что сейчас его забьют до смерти. Уже не видя перед собой ничего, он вытянул в стороны руки и поймал за гениталии двух ближних к нему мучителей. Павлу показалось, что он нащупал мошонки соперников и стал что есть силы сжимать их в кулаке.
Грабители, пойманные за причинные места, стали вопить от боли душераздирающими нечеловеческими голосами.
— С-сука-а-а. Ай, больно. Отпусти-и-и... — узнал Павел голос кавказца, который спрашивал у него время в переулке.
— По рукам его бейте-е-е... — стонал от боли второй пойманный.
Эти двое уже не были бойцами, Павел же, используя их беспомощное состояние, поворачивал мужиков в те стороны, откуда на него сыпались удары остальных нападавших, прикрываясь своими мучителями, как живым щитом.
Никакая сила не смогла бы в этот момент разжать кулаки Павла, этим не человеческим напором он хотел поставить последнюю точку в своей жизни. Павел, теряя сознание, буквально повис на гениталиях мучителей. И тут кто-то догадался укусить его за руку: острые зубы впились в его ладони, запястья, пальцы, от новой резкой боли Павел ослабил хватку и, после очередного удара коленом в висок, потерял сознание.
Последнее, что увидел Павел перед тем, как уткнуться разбитым лицом в мёрзлую дорогу, был слепящий свет фар автомобилей, объезжавших его тело, безобразно распластанное на мёрзлой дороге...

Продолжение здесь :http://samlib.ru/n/nowikow_w_n/

15 марта 2012 года  13:31:07
Новиков Владимир | simsim6000@mail.ru |

* * *

Вот полный текст работы об Афоне с 200 фотографичями. Читайте и смотрите с удовольствием

http://samlib.ru/n/nowikow_w_n/afon.shtml

13 февраля 2012 года  09:37:49
Владимир Новиков | simsim6000@mail.ru | Россия

* * *

ЗДОРОВО — ЛепиШарики!

9 февраля 2012 года  08:26:38
Синий Чулок |

Александр Кручинин

Игрушка маленького Будды

С тех пор прошло уже двенадцать лет, а я до сих пор не могу понять, что это было?

Я вообще к таким вещам как гороскоп, НЛО, вещие сны — отношусь 50 на 50. Почему? Да потому что верить в это все нельзя, нет убедительных доказательств, а отвергать глупо то, чего ты не знаешь.

Я тогда конечно дал себе вразумительное объяснение, что это от переутомления, и постоянного недосыпания. Но по прошествии времени, все переосмысливается по другому.

А произошло вот что. Когда я впервые увидел эту игрушку, я перевернул горы информации. Кто-то ее покупал еще во времена СССР на курорте в Сочи, кто то в Риге. Одни даже покупали во Франции, только игрушка яркая была, и вся светилась в темноте.

Но больше всего, меня заинтересовала легенда. О том, что в древности, восточные монахи изготавливали нечто подобное из кожаных мешочков, и использовали это для развития пальцев рук. Очевидно монахам уже тогда было известно о том — что такое мелкая моторика пальцев рук, и как она способствует развитию мышления, и нормализует нервнопсихическое состояние.

Добиваясь хорошего качества игрушки – я испортил горы материала, компонентов, и потратил много времени, но результат по прежнему был ноль.

Что самое интересное – откуда у меня тогда взялась такая уверенность, что игрушка должна быть лучшего качества чем те, что оформляли, и изготавливали предприниматели занимающиеся этим видом предпринимательской деятельности.

В тот вечер я как всегда до поздна экспериментировал, потому как меня интересовал вопрос качества, и я не заметил как уснул прямо там где работал. У меня так иногда бывает, знаете, я себе говорю — Вот я немножко, тут вот, сейчас облокочусь, передохну, и с новыми силами….

Но с новыми силами в тот вечер – я принялся за работу уже во сне. И когда я пытался оформить очередную игрушку — я вдруг почувствовал что на меня кто то смотрит. Мне даже стало жутковато, и как то немного не по себе. Кто испытывал это чувство хотя бы раз в жизни — тот знает, как всю спину и руки до кончиков пальцев, охватывает волнение, и где то глубоко-глубоко в груди, вдруг резко возникает чувство маленького страха, которое холодком пробегает по всей спине. И ты чувствуешь что ты не один, что в комнате кто то есть. Хотя ты точно знаешь, что в комнате никого быть не может……

Но это было не так. Я поднял глаза, и увидел — что передо мной стоит маленький мальчик лет десяти, восточной внешности. Черты его лица, мне показались похожими на черты лица со статуэтки Будды.

Он молча протянул ко мне руку, и я почему то так же молча отдал ему игрушку. Он взял ее в руки и сделал так……(С этой информацией, при желании — вы можете ознакомиться в технологии изготовления, и оформления игрушки в моем блоге www.lepishariki.ru За тем он быстро-быстро сделал фигурку, и протянул ее мне.

Я взял ее и рассмотрел поближе. Это была маленькая мордочка обезьянки. Меня очень поразило ее выражение, оно не было грустным или веселым. Выражение ее мордочки было каким то загадочным что ли, в нем присутствовала какая то озорная искорка. Казалось, что сейчас она возьмет, и подмигнет тебе, или состроит гримасу. В ней присутствовала, какая-то неуловимая живость. Сколько раз я потом пытался поймать это выражение мордочки, но так и не смог.

Когда я поднял глаза, что бы спросить у него — как он это сделал, его уже не было. Самое поразительное то, что первой моей фигуркой, которую я вылепил, была именно мордочка обезьянки. Еще поразительнее, что я вообще не учился ее лепить — я вылепил ее сразу, как будто бы я ее уже лепил, и знаком с ней уже давным давно. Что для меня показалось необычным то — что я ее сделал очень быстро и ловко, с какой то необыкновенной легкостью.

А вот другие фигурки я учился лепить, и придумывал их в довольно таки в оригинальных условиях. Об этом можно прочитать в моем рассказе «Как я начинал свое дело». Это было очень увлекательное, и интересное время.

Уже на следующий день, после того как я научился оформлять, и изготавливать игрушки с интересным, и оригинальным качеством, которого я все — таки добился — я сделал пятьдесят игрушек, и пошел на центральный рынок проверить что из этого выйдет.

Хорошо что я заранее вылепил штук двадцать обезьянок. Когда я скромно расположился на картонной коробке, около хлебного киоска, меня тут же плотно окружили покупатели. Разобрали все в лет — я даже неуспел ничего понять, и сообразить.

Меня поразило то, что взрослые играли с этой игрушкой тут же, как дети, и удивлялись не меньше детей. Позднее когда я поплотней ознакомился с тем что такое тактильная чувствительность, и мелкая моторика пальцев рук, и какая на самом деле в этом потребность — для меня это все стало понятно.

Буквально через полчаса, я ничего не понимающий, и взмокший, шел домой...

8 февраля 2012 года  12:32:10
Александр | Россия

про пьесу для фильма

пращяй! пращяй на всигда. и ни сирдись на сваю сутьбу, хоть ана ужэ и расирдилась на тибя иван. пращяй!

4 февраля 2012 года  01:41:35
Остатки мозга |

Гилёв Иван

* * *

Пьеса для фильма: или третий лишний. Иван Иванович Гилёв
глава 1: Знакомство
Эта история начилась в начном клубе субота 30 декабря предновогодняя ночь, шло хорошее веселье а иван
собирался дома. Иван: мам где мой телефон ?? Мама: посмотри на тумбачке вдруг звонок телефона ване звонит его друг серёга .
Серёга: ты где там мы тебя заждались давай мы возле подьезда стоим ждём тут лена .Лена это девушка которая нравится ивану и он за ней постоянно ухажевает
Ваня: всё спускаюсь .Ваня выгледит как и все обычные пацаны в россии кастюм адидас наушник в ухе и кепка на голове
если откровенно ивану нравится реп он им давно увлекается даже пытался сам его сочинить но не получается правильно спеть. ВОт иван выходит из подьезда
и видит там своих друзей Лену, серёгу, диму, и наташа которую иван не долюблювает из за её гордыни .Иван сам посебе человек немного скрытный если вы увидете его то на первый взгляд вам пакажется что он очень серьёзен или зажат
но с друзьями он всегда весел умеет правильно пошутить но не терпит плохих шуток к себе он очень преднастарожен и непрезнаёт любовь говоря что её не существует умные люди подумают что он материалист но иван не презднаёт себя материалистом он
очень умён его тежело загнать в тежолую сетуацию так как он продумывает каждый шаг в его голове творится чтото непонятное но об этом позже.
Серёга заводи поехали воскликнул дима и они направились в клуб. По дороге они весело общялись вот они тут ивану месяц назад исполнилось 18 поэтому он волновался что его не впустят в клуб
вот они уже входят к ивану небыло некаких притензий они спакойно зашли играла хорошая музыка
и там иван увидел дашу он увидел её со своей подружкой его охватил толи страх толи стеснение вплеск чувст у него поднелось настроение
что он готов был прыгать до потолка вдруг он увидел что она посмотрела в его сторону иван резко отвернулся и отправился к сваим друзьям
диман диман !! Дима: что? там такая девка афигенная !! Дима: да их здесь полно гуляем пашли выпьем! Но у ивана из головы не уходила эта девушка
он ноправился в то место где она была но её уже там небыло. Иван разочировался и отправился к друзьям они весело провели время и позже ивана будучи пьяным увизли дамой .
на следущее утро иван вспомнил эту девушку он захотел её найти но он не знал не её имени не фимилии и вообще
знал только как она выглядид .
Прошло 2 недели иван шёл на учёбу он учился в техникуме учился он на 3-4 а хотя мог на 5 у ивана была сильная гардыня
и он всегда ссорился с учетелями если его оскорбляли увсе преподователи недолюбливали его .
Это было в 7 утра иван был устал и невыспался иван любит поселеть до позда у кампьютера, вдруг он видет машину
в которой едет эта девушка та самая которую он видел в клубе он сразу записал номер .
В училеще он уговорил друзей поискать эту машину если увидят то сообщить где она стоит он сильно хотел найти её и
хотябы подойти к ней.
На следущий день ивану звонок от димы он говорит что нашёл эту машину и сказал адрес где она стоит иван помчался туда и увидел эту машину он
решил привлеч внимание стукнув нагой по колесу чтобы сработала сигнализация вдруг выбигает молодой мужчина
и без разговоров брасается дратся иван и дима смогли управится с ним они попросили его успакоится
мужчина спросил что вам надо ?? иван ответил что вчера я видел как в этой машине ехала девушка я хочу её найти !
мужчина озлобился и сказал что эта мая девушка! Забудь про неё щенок! Вдруг выходит девушка это ана она бросилась
к мужчине с крикам Слава! что случилось ?? Она крикнула в маю сторону " я буду выражатся от своего лица" Ты кто такой??
идите отсюда что вам от него надо ?? Я ответил что я искал её что она мне понравилась в клубе! Мужчина талкнул меня
и сказал она мая проваливайте дима сказал мне пашли! после чего я немог уснуть всю ноч думая о ней и у меня
возник план я стал каждый вечерь сторожить её возле её дома чтобы узнать хотябы её имя. ВОт настал тот день она идёт
одна я подбежал к ней и она меня узнала и сказала тебе же сказали что я девушка славы я ответил а кто ты? как звать хоть скажеш и
она сразу сказала Даша Мирон я запомнил эти слова после чего она сказала что её надо идти и поросила больше меня
не даставать. Вернувшись дамой я первым делом включил интернес и нашёл её в социальной сети "Вконтакте" Да я посмотрел
все её фотоальбомы и переступив через всё дабавил её в друзья и написал в сообщении что давай пообщяемся хотябы
как друзья! ВОт я жду уже долго я не вылазию из кампа только в надежде что она зайдёт в онлайн на 3 раз смотрю на
её фотографии и любуюсь и вот чудо она зашла ана дабавила меня в друзья и написала что не против общения как друзья
Мы долго с ней общялись я расказал всё о себе она расказала что она учится в инстетуте и её 20 лет но самое обидное
что она учится в другом городе и парень её тоже там и живут они оба здесь и так каждый день мы с ней общялись
проходят месеца вот прошло уже пол года в вконтакте мы с ней уже общяемся не скрывая нечего от друг друга а я видел её всего
1 раз на все вопросы на счёт того что давай встретимся она находила отговорки. Наступило лето я знал что всё лето она будет дома .
И вот однажды я увидел её в парке мы с друзьями сидели на лавочке и она шла со своими подружками они чтото говорили и
весело смеялись я увидел её меня переполнило щястье я не мог нечего сказать только еле как выразил Привет
и она так посмотрела на меня и увидел в её глазах что она как будто говорит мне что я её нравлюсь и она скачала она
сказала привет и долго её оборачивалась ко мне и вдруг дима говорит ванёк а ты говориш что не вериш влюбовь ...
Я только ухмыльнулся а в гголове у меня пронислась мысль может эта любовь?? да я люблю её и не смогу разлюбить !
Я помчался к ней сказал что люблю и поступил как дурак я обнял её после чего она дала мне пощёчину развернулась и ушла.

Глава 2: Разочерование .

После моего глупого поступка наследущий день пришёл слава парень даши я не знал сначало зачем он пришёл но потом он
ударил меня и справил зачем я к ней дамагаюсь я сразу понил что эт она расказала она меня не навидит Я вскочил и ударил его завизалась драка
но я не смог с ним справится уходя он сказал чтобы я к ней не подближался. Я решил что надо её оставить я её ненужен они любят другдруга я 3
лишний ВОт я удалил её из друзей в контакте прошли дни и вдруг я вижу что она просится ко мне в друзья я с радость её добавил и написал почему добавила?
на что она ответила что мыже друзья это не придало мне не какой радости а то что я люблю тебя тебе это не мешает она
сказала что это пройдёт .У меня возник план я хотел зделать ей приятно на следущий день я купил на свои последнии деньги цветы и белого плюшегого медведя и ждал её возле подьезда
Проходят часы и вот я вижу её я собрался и подбежал к ней подарил её цветы и медведя сказал что люблю её и не могу без неё я радавался только тому что она
улыбнулась ана сказала что я ей нравлюсь что я симпатичный но у неё есть парень я сказал к чёрту парня ана опустила глаза и тогда я сказал падари мне хотябы 1 прогулку
ана сказала ладно и весь вечер мы с ней гуляли это были самые счастливые минуты и вдруг она остановилась и сказала а помниш клуб где ты меня первый раз увидел
я сказал конешно я незабуду этого не когда тогда я увидел свою первую и последнию любовь и сейчас я смотр. в её глаза
и от этого я счастлив на сикунду мы какбудто застыли время когбудто остановилось и мы поцеловались
этот день вошёл в мои самые счастливые дни а их было очень мало мы обнялись она смотрела на меня такими глазами от которых было невозможно оторватся
и тут звонит её телефон звонит слава она ответила и сказала что гуляла с подружками положила трубку
я воскрикнул скажи ему или я сам ему скажу она сказала нет я люблю его пращяй больше не пиши мне и не жди забудь меня так будет лутше для всех
и на последок она сказала У нас через неделю свадьба.. Я не мог пошевелится я видел как она уходит я не мог и слова
сказать всё какбудто онемело на глазах поевились слёзы я немог устаять на нагах упал на колени я почувствавал
очень сильную гореч я вознинавидил весь мир я шёл дамой еле удерживая слёзы я очень огорчился на встречу мне попался
дима он сказал мне что случилось я казал только одно она женится и отправился дамой .. прошло 4 дня стук в дверь пришёл
дима поздаровался с ним он паказал мне приглашения на свадьбу на её свадьбу! Он сказал мне если ты желаеш её счастья
иди на свадьбу пожелай им счастья и подними за них бакал... ВОт настал тот день я перед загсом пришёл за два чиса раньше
сидел и думал почему я не встретил её раньше почему .. ВОт они приехали я не смог смотреть как они надевают на друг друга кольца и поехал сразу в тот ресторан где они
собрались отмечать я долго сидел возле него они уже приехали счастливые он нёс её на руках шло время я не мог зайти
но собрался зашёл я увидел её и она увидела меня.. Я взял микрафон и сказал Даша и Слава желаю вам счастья и ответной любви.. выпил бакал за них и быстрым шагом направился на выход
пашёл по улице и в друг я слышу что меня ктото завёт это был слава он падашёл ко мне и сказал Ваня я понимаю ты меня ненавидиш я вижу что ты её любиш
но и я её люблю .. Я тебя уважаю я бы не смог так прийти и пожелать любви а помниш тот день когда вы с ней поцеловались дада я видел всё она не разу меня так не целовала я тогда
не мог смотреть на это но я дал тебе почувствовать кааково это быть с ней в тот же день она была сама не свая
я сказал ей что видел вас она сказала что это проста пацан и что не испытывает к нему не чего но в её глазах было чтото я сказал её что люблю её но она
не ответила темже ана неразу не говорила мне что любит меня .. Слава береги её не когда её не предавай
всегда помогай ей не в чём ей не отказывай .. ЛЮБи её! Ваня спасибо тебе я не забуду тебя не когда и вдруг она вышла из ресторана она шла к нам я сказал слава иди к ней они обнялись она подошла
ко мне и сказала прости меня и они ушли обратно в ресторан .. я стаял и думал а может мне не суждено любить ?? может
мне и не стоило тогда её искать ..
Глава 3: МНого лет спустя.
Миша катя быстро кушать я услышал это и проснулся это крикнула мая жена моим детям я работаю мастером на разрезе жизнь у меня удалась я всегда уделяю жене время ухаживаю за ней
она постоянно говорит что она самая счастливая .. дети мои просто ангилы сташая катя 8 лет и младший сын 6 лет я их очень люблю ...
Вот идя на работу я услышал как меня ктото завёт да я помню этот голос это слава я сразу вспомнил его он подошёл обнял меня сказал здравствуй очень рад тебя видеть
я тоже обрадывался я спросил его как ты как даша ты держиш маё слово? Ваня я искал тебя чтобы поросить прощение с дашей
у нас не сложилось мы развелись через 2 года у нас есть дочка аня ей 12 лет она живёт с дашей я их постоянно навещяю
Ваня прости меня а ведь если тогда я ушёл от неё и она бы встречалась с табой то у вас бы всё сложилось
я разлюбил её уже через год и чувствовал себя виноватым Ваня скажи мне ты сильно страдал? Слава после нашей последний
встречи я не мог думать о других девушках в течении 5 лет но я обрёл своё счастье у меня есть семья слава скажи мне
может это судьба? Ваня я не знаю но ты не сердишся на меня? Слава нет я не сержусь на тебя пращяй !

Не сердись на судьбу или судьба рассирдится на тебя ( Гилёв Иван)

20.о1.2012

22 января 2012 года  15:54:10
Иван Гилёв | Киселёвск | Россия

* * *

Несколько иной характер имеет символика голубого. В наше время она то ли сомнительна, то ли откровенно негативна. Чаще всего этим цветом обозначают сентиментальность, эротизм (содомитского толка), маниловщину (пустые мечтания), легкомыслие и беспроблемность (в худшем смысле), мещанство.

Голубой противоположен розовому физически, но тождествен ему символически. Так сходятся крайности.

18 января 2012 года  16:35:50
Шансон |

* * *

К. филос. н. Вячеслав Демидов

СМЕРТЬ И ТАЙНЫ «ЧЕЛЮСКИНА»

Лагшмивара и Оюшминальда? Жительницы стран где-нибудь в теплом океане? Если вы так подумали, то ошиблись. Аббревиатуры это. Имена несчастных детишек, данные обалделыми от газетной шумихи родителями: Лагерь Шмидта в Арктике и О. Ю. Шмидт на льдине... На той самой, где в палаточном лагере сидели люди с раздавленного льдами парохода «Челюскин».
Так в 2002 году начиналась в «Берлинской газете» статья «Куда плыл «Челюскин?»
Сегодня новая информация заставляет по-иному описывать и тогдашние дела, и тогдашних людей…

СЕВЕРНЫЙ МОРСКОЙ ПУТЬ ДЛЯ ГИТЛЕРА
Сталина в СССР шепотом звали «Хозяин». Он и был хозяин, но зэков своей страны не хватало, замахнулся на весь мир — велел приступить ко второй мировой: «…в мирное время невозможно иметь в Европе коммунистическое движение, сильное до такой степени, чтобы большевистская партия смогла бы захватить власть. Диктатура этой партии становится возможной только в результате большой войны». Это он сказал на совершенно секретном совещании 19 августа 1939 года. И началась подготовка.
А так как войну по сталинскому плану должен был начать фюрер (чтобы потом вождь его разгромил и «освободил» Европу,— опускаю общеизвестные подробности привода его к власти), Гитлера следовало сначала вооружить, потом подтолкнуть.
Вооружали на советских заводах. Боевые отравляющие вещества — ОВ — выпускали в Царицыне (далее Сталинграде), боеприпасы — на Тульском патронном, Казанском пороховом, Богородском взрывном и многих других, где военную приемку вели полковник артиллерии рейхсвера Арнольд и не обозначенные по своим званиям господа Вернер, Митман, Крюгер, Старк, Генрих, Билецкий, Кдиппе, Гейдельбергер. Военные кадры гитлеровской армии готовили советские преподаватели в училищах и военных школах Казани (танкисты), Липецка (летчики), Вольска (специалисты по боевым отравляющим газам). Новые типы вооружений, боевых машин, прицелов, бомб и снарядов испытывали коммунисты и фашисты вместе на близлежащих полигонах, вместе же писали отчёты «наверх». Обо всём этом и многом другом сообщает в своем труде «Совершенно секретно: альянс Москва-Берлин» Сергей Алексеевич Горлов.
Потом настал черед подталкивания. Пактом того же 1939 года «Риббентроп-Молотов» пополам разрезали Польшу, в итоге Великобританию втянули в войну с Германией. Пушки в Западной Европе и в Атлантике гремели вовсю.
Крайне недоумевали в том году английские военные и журналисты, каким чудом проскользнул мимо английских патрулей в Атлантике немецкий крейсер «Комет»: вынырнул вдруг в Тихом и Индийском океанах и потопил «много английских судов»,— с ясно читаемым между строк злорадством отметила сталинская газета «Правда».
Откуда джентльменам было знать, что крейсер, гитлеровцами примитивно замаскированный под торговое судно, беспрепятственно прошел в 1940 году по советским территориальным водам – по Северному морскому пути… А на подходе к Берингову проливу, чтобы не потерять сноровки, команда в открытую устраивала учения на 150-миллиметровых орудиях главного калибра и мелких зенитных установках,— только что огонь не вели...
Вели не поднимавший никакого национального флага гитлеровский «торговый крейсер» советские ледоколы «Ленин», «Сталин» и «Каганович»,— просто нарочно не придумаешь. Операция выполнялась по разнарядке Наркомата внешней торговли (!), технические вопросы решало Главное управление Северного морского пути, и всё это, ясное дело, под недреманным оком Главного транспортного управления НКВД СССР,— а как иначе?
Командир «мирного крейсера» Роберт Эйссен, здороваясь с советскими, называл себя «фрегаттен-капитан Кептель». Все для той же липовой маскировки, потому что в НКВД давно уже от агентов знали: в трюмах там штабели артиллерийских снарядов и торпед, ждет там своего часа разборный самолет-разведчик, а на мощной радиостанции круглосуточно дежурят шесть человек, держат напрямую связь с Берлином и докладывают о глубинах, ледовой обстановке и береговых навигационных приметах.
В Беринговом проливе Эйссен послал прощальную радиограмму капитану «Кагановича»: "Выражаю благодарность за удачное шефство над нашим походом через Арктику и за проводку через льды моря Лаптевых. Желаю арктической работе благополучного развития в дальнейшем и Вам личного здоровья и успеха. Капитан. 27.08.1940 года".
Вот ради этой иронии, если угодно, и был раздавлен льдами «Челюскин».
Которого останки в океанских полярных глубинах хотят зачем-то отыскать нынешние энтузиасты,— что, впрочем, безобидно, хотя и дороговато,— но в духе изречения сэра Эдмунда Хиллари, первовосходителя на Эверест, который на вопрос, почему он так рвался на вершину. улыбнулся: «Потому что она существует».

ТРИ ПАРОХОДА

На стапеле датской фирмы «Бурмайстер и Вайн» пароход звался «Лена».
Это была вторая «Лена», рожденная в Скандинавии…
А первую спустили на воду в шведском городе Мотале в 1875 году. Строили по заказу иркутского золотопромышленника Александра Михайловича Сибирякова — одного из основателей Томского университета (подарил ему 4674 тома из библиотеки Василия Андреевича Жуковского!), исследователя и пропагандиста богатств Сибирского Севера, писателя и большого друга знаменитого на весь мир шведского полярника Нильса Норденшельда. Да не только друга — надежного спонсора: и денег дал Нильсу на арктическую экспедицию, и норденшельдовскую «Вегу» своей провел «Леной» по Ледовитому океану до Лены-реки.. Нильс поплыл дальше, на восток, и таки-доплыл — правда, с зимовкой в Колючинской губе,— до Тихого океана. Попавшийся по дороге «остров Кузькина» переименовал в честьдруга-спонсора в «остров Сибирякова».
В СССР невозвращенец Сибиряков (оказался в Швеции в начале Первой мировой войны и после ее окончания не сунул голову в большевистское пекло) был сознательно забыт как человек. Утверждали – даже в советских энциклопедиях! — что умер в Иркутске аж в 1893 году .
А он, истинный полярник (совершил несколько арктических экспедиций) и почетный профессор Томского университета (удостоенный звания в царское время) был не только жив,— привечаем научными и литературными кругами университетского города Гетеборга, состоял почетным членом Шведского общества антропологии и географии. От шведского ригсдага получил пенсию — награду за поддержку Норденшельда, и дни свои закончил не в России, не в Швеции, а во Франции, в курортном городе богачей Ницце. Закончил одиноким бедняком, на похороны которого пришел только шведский консул.
Был фантастически скромен: нигде и никому не рассказывал, что по арктическим морям взламывает ледяные поля его, Сибирякова, имени ледокол. Не знаю, у кого хватило бы скромности на такое пожизненное умолчание… После схода со английского стапеля судно называлось, правда, «Беллавенчур» и несло британский флаг. Но в 1914 году российское правительство его купило и переименовало. Громадного, должно быть, веса оказались люди, решившие именно так прославить совсем исчезнувшего с горизонта человека, именем которого уже была названа дорога между Обью и Печорой: «Сибиряковский тракт» .
А доставленная Сибряковым на Лену «Лена» продолжала свою арктическую службу там, где ей велел Александр Михайлович.
За год до его кончины в Ницце оба судна — «Лена» и «Сибиряков» — встретилась в бухте Диксон. Ледокол двигался на восток, чтобы совершить тот поход, о котором эмигрант-россиянин мечтал в молодости: за одну навигацию пройти вдоль всего северного побережья страны! «Лена» же доставила из Якутска в бухту Тикси уголь для "Сибирякова".
Научный руководитель этой экспедиции профессор Владимир Юльевич Визе сказал: "Меня не оставляет странное полумистическое ощущение, что в этом плавании за нами тенью следуют Норденшельд и Сибиряков! Наше плавание проходит в 100-летнюю годовщину со дня рождения Норденшельда и [мы встречаем] теперь "Лену" в точке, где 54 года назад она рассталась с "Вегой"» .
Судьбе было угодно, чтобы именно в этих местах «Сибиряков», вооруженный лишь крошечной пушчонкой, вступил в августе 1942 года в смертный бой с гитлеровским крейсером «Адмирал Шеер»...
Помолчим…
И перейдем к «Лене» датской, будущему «Челюскину».

ДИТЯ СЛУЧАЯ

Её строили по советскому заказу (встретилось в какой-то современной нам статье: «по советскому проекту»,— но это явное недоразумение) для Владивостокского порта. Оттуда по Охотскому морю на Колыму, на Колымские золотые прииски судно должно было доставлять грузы и «рабсилу», словечко в советские времена весьма ходовое (но не для обозначения заключенных, именовавшихся ЗК — заключенный конвоируемый).
Эти три слова — Владивосток, Охотское море, река Колыма — и определили условия работы и технические характеристики судна, заказанного датчанам советской государственной организацией «Совторгфлот» для «Колымской линии». Увы, люди, составлявшие заказ-спецификацию, судя по всему, не понимали, что этот технический документ требует точности и еще раз точности. Вот они и написали: «Судовой корпус имеет форму, аналогичную форме ледокола». «Аналогичную»?! Слово столь расплывчато, что любой волен толковать его смысл, как хочет. Точнее, как ему выгодно. Это и произошло, как увидим. Но покамест отметим, что в спецификации было также написано «Судно должно быть построено под наблюдением Британского Ллойда на класс Ллойда +100 А. 1., т.е. наивысший класс…» .
Их всех этих слов профессор М. И. Белов (в свое время рабочий «морского завода» в Кронштадте, затем, после возвращения с войны и учебы в университете, видный историк освоения Северного морского пути и сотрудник кафедры истории КПСС Новгородского государственного педагогического института) вместе с Д. М. Пинхенсоном сделали вывод: «знаменитая датская фирма должна была создать ледокольный пароход».
Несколькими строками ниже увидим, по какой причине в разгар «холодной войны» два советских автора вдруг сделали заграничным кораблестроителям реверанс.
Покамест отмечу, что слова «ледокол», «ледорез», «ледокольный пароход» и просто «пароход» разными авторами трактуются по-разному, что приводит не только к ошибкам, но и к обвинениям сродни уголовным. Со всем этим нам еще предстоит разбираться, а потому заглянем в энциклопедии.
В авторитетнейшем словаре Брокгауза и Ефрона читаем о ледоколах: «Одни ломают лед ударом, а другие разбивают лед своей тяжестью, напирая на него сверху». Советская Энциклопедия уточняет: «В подводной части носовой оконечности делается наклон 20-35o. Корпус Л. имеет яйцеобразную или трапецевидную форму» — очень важные подробности! О ледорезе написано: «морское судно, предназначенное главным образом для плавания в битом льду», однако с годами термин перестал применяться вследствие возникавшей путаницы. Остался ледокольный пароход — «паровое судно, приспособленное для самостоятельного плавания в легких льдах», правда, что такое «легкие», энциклопедия не сообщает, но не будем придираться…
Но вернемся к фразе, походя брошенной Беловым и Пинхенсоном. Слово «знаменитая» в их прозе не есть реверанс, а самая что ни на есть ядовитая ирония. Потому что парой строк ниже они выдвигают обвинение, прямо-таки уголовное: «Неизвестно, нарушила ли сама фирма первоначальные условия заказа или они были пересмотрены самим Совторгфлотом, но получилось так, что пароход получился обыкновенным грузовым, довольно неповоротливым, непригодным для самостоятельного арктического плавания». Ах, какой пассаж!..
Наивно возмущение авторов. Они превосходно были осведомлены (особенно Белов, соприкасавшийся с кораблями), что ни один уважающий себя судостроитель даже во сне не помыслит о самодеятельном изменении конструкции корабля. Тем более не помыслит наяву основанная в 1843 году всемирно знаменитая фирма «Бурмайстер и Вайн». Нет, не «получился» такой пароход, а в точности отвечал заданию советского заказчика. Который, кстати, держал на строительстве вытребованного с Дальнего Востока контролера — капитана Петра Леонардовича Безайса: тебе плавать, ты и надзирай. Он и видел спокойно, что получается «Лена» именно такая, какой быть должна: предназначенная для Охотского моря, а вовсе не для Чукотского, на дне которого переименованная в «Челюскин» «Лена» и покоится (кстати, «иностранная» фамилия Безайс имеет, скорее всего, какую-то связь с существовавшим до 1905 года сахалинским поселком такого имени.)
За невиновность фирмы говорит то, что надзирающий капитан Безайс был не только не репрессирован за недостатки конструкции (их простым глазом усмотрел полярный капитан Воронин: «набор корпуса был слаб, шпангоуты редкие, и прочность их не соответствовала для ледокольного судна, да еще предназначенного для работы в Арктике» ), а наоборот, поощрен. Безайса перевели с Дальнего Востока на Черное море, там он капитанствовал на пароходе «Ногин», участвовал в Керченско-Феодосийском десанте и спокойно отошел в мир иной в 1953 году.
Однако должен кто-то быть виноват в том, что такое судно двинули в Арктику? А как же: обманщики-капиталисты!. Читая по диагонали труд Белова и Пинхенсона, иные авторы превратили их осторожные сослагательные наклонения в инвективы: «датчане построили обычный грузовой пароход, который был абсолютно непригодным для плавания во льдах без помощи ледокола», один из журналистов назвал пароход «Челюскин» «теплоходом (!!!)». В качестве свидетельства несерьезного отношения фирмы упоминается «Акти приемки парохода», составленный на его борту с 66 замечаниями по корпусу и такелажу и 70 — по машине. Кого-то эти цифры могут привести в ужас, но любой работник отдела технического контроля знает: сложную машину, особенно изготовленную в единственном экземпляре, непременно придется «доводить до ума». В общем, «чем кумушек считать трудиться, не лучше ль на себя, кума, оборотиться…»
Пароход «Лена» сошел со стапеля 11 марта 1933 года. Потом на плаву, «у стенки» шла достройка (нормальная судостроительная операция). А 6 мая состоялось первое испытательное плавание, Эти даты российскому эмигранту Лазарю Фрейдгейму, живущему в США, сообщил по его запросу Кристиан Хвайд Мортенсен, сотрудник Музея фирмы «Бурмайстер и Вайн». Он отыскал эти даты на фотографиях этих важных событий. Кроме того, установил, что Британский Ллойд сертифицировал судно 20-го апреля того же года .
Так оказались дезавуированы не раз появлявшиеся в российских печатных материалах и на Интернетовских сайтах легенды о «недостойном поведении» датчан: отдали, мол, судно Советскому Союзу «просто так», без сдачи-приемки. Нет, ходовые испытания были, как и вторичное освидетельствование тем же Ллойдом 24 мая в Копенгагене. Вот тогда только (а не прямиком со стапеля) пароход отправился в Ленинград.
Было 5 июня. Месяц пролетел даром. Датчане ли виноваты, что медленно строили, советские ли приемщики медленно работали,— уже не установить.
Но получается, что смерть «Челюскина» в Ледовитом океане была уже заложена...
Потому что «окно», в течение которого можно более-менее удачливо плавать по арктическим морям, весьма и весьма узкое. Тем более — плавать без ледокола. А именно такой безледокольный поход и замышлялся начальником экспедиции О. Ю. Шмидтом.
«Лена» еще не пришла в Ленинград, еще не состоялась процедура переименования, а в составленном Главным управлением Северного морского пути (ГУСМП) «Плане плавания» уже стоит ЧЕЛЮСКИН. И предписано ему ошвартоваться в Ленинград в мае (точная дата на всякий случай отсутствует).
А появилось судно только в начале июня, опозданием на месяц,— и это когда в Арктике каждый день сверхдорог. Никого, включая и Шмидта, эта задержка не насторожила. То есть понадеялись на знаменитый русский «авось».
Почему сразу не назвали пароход «Челюскиным»? Да потому, что в момент закладки «Лены» ни о каком на ней походе по Северному морскому пути никто не думал. Идея всплыла неожиданно, как чертик из бутылкию Или, скорее, вынужденно, как свадьба «вдогонку», но об этом чуть позже.
Не исключена и такая, правда, крайне сомнительная версия: в СССР всё было «военной тайной», и порт приписки Владивосток вкупе с названием «Лена» должны были ввести врагов в заблуждение.
А может быть, и просто халатность типа «Хотели как лучше, а получилось, как всегда».
По тому же плану 1 июня новое судно официально зачислялось в состав судов ГУСМП и начинался аврал — погрузка угля, воды, провианта и прочего, чтобы закончить утром 12 июля, а во второй половине дня выйти в рейс на Мурманск. Полярный поход должен был триумфально закончиться во Владивостоке 1 октября.

СТАРШИЙ ЛЕЙТЕНАНТ КОРПУСА МОРСКИХ ОФИЦЕРОВ

В 1926 году СССР самочинно объявил своей собственностью всё земное, воздушное и водное пространство в треугольнике от полуострова Рыбачий в Скандинавии до Северного полюса и далее до Берингова пролива. Сегодня на эстрадное зрелище — постановку у Северного полюса на морском дне российского флага из титана поднялся во всех газетах невероятный шум, вышли на трибуны государственные деятели стран, задетых «флаговым самочинством» в стиле авантюристов XVII века,— а тогда никто не отреагировал: подумаешь, необитаемые острова и океанское дно…
И кем-то в Кремле, но не Сталиным, который еще только подспудно набирал власть, а скорее всего, старым большевиком Валерианом Куйбышевым, председателем ВСНХ (Всесоюзного Совета народного хозяйства — вовсе не номинального тогда правительства), было приказано сделать острова круглогодично и круглосуточно обитаемыми! Начать с архипелага Земля Франца Иосифа (ЗФИ в просторечии) и там на острове Гукера устроить полярную станцию, заодно посмотреть, нет ли островов неоткрытых, и их застолбить, всюду поставить флаги.
Вот так летом 1929 года была сыграна прелюдия к Лагшмиваре и Оюшминальде: в арктическое плавание вышел ледокольный пароход «Георгий Седов», носивший имя полярника, старшего лейтенанта корпуса мирских офицеров, умершего в экспедиции 1914 года к Северному полюсу…
Штурман дальнего плавания на торговых судах, Седов происходил из семейства простых азовских рыбаков, но пошел добровольцем в военно-морской флот, быстро получил чин «поручика по адмиралтейству» и в 1901 году в первой своей северной экспедиции составлял карту побережья Новой Земли. Чтобы «составлять карту» — вести геодезическую съемку, офицер должен был прежде всего хорошо рисовать, занося на бумагу окрестные пейзажи, умело и точно вести астрономические наблюдения и съемку местности с помощью бусоли и мерной цепи. Всё это он, очевидно, делал хорошо, потому что восемь лет спустя был отправлен изучить возможность судоходства по «трехрусловой» в своем устье реке Колыме, которая бывает покрыта льдом до 286 дней в году.
Седов ставил там фарватерные вехи на главном русле, достигавшем шириною 20 верст, по берегам воздвигал створные знаки. Так что после его отъезда назад в Петербург пароходы с продовольствием и другими товарами стали на следующий год подыматься вверх по реке до самого Средне-Колымска. Описание проделанных работ, доклад о географических и особенно этнографических особенностях этого края и пешего маршрута, проложенного через Яблоновый хребет, оказались столь интересны и важны, что Седова представили в Зимнем дворце императору Николаю II. Царь удостоил офицера весьма высокого по рангу ордена Святого Станислава, (что давало дворянство этому, вообще говоря, простолюдину по рождению), а Императорское русское географическое общество приняло в действительные члены, как и Русское астрономическое общество (не Императорское, а частное).
Но в Петербурге Георгий Яковлевич задержался ненадолго. В августе 1912 года на шхуне «Святой Фока» отплыл из Архангельска, думая добраться до хорошо ему знакомой Новой Земли, там на несколько месяцев остановиться, а в феврале, когда солнце уже начнет показываться из-за горизонта, пешком с северной оконечности Земли Франца Иосифа взять Северный полюс. Он представил свой план в марте 1912 года морскому министру, тот не стал решать единолично, собрал комиссию, а та решила, что план имеет «несколько непродуманный характер»: на всю экспедицию отводилось лишь шесть месяцев, начиная с конца лета именно 1912 года…
Стремление Седова к Северному полюсу было не столько научным, сколько сугубо патриотическим. Он говорил: "... Амундсен желает во что бы то ни стало оставить честь открытия [Северного полюса] за Норвегией... Он хочет идти в 1913 году, а мы пойдем в этом году и докажем всему миру, что и русские способны на этот подвиг... " Царь поддержал экспедицию, дал двухгодичный отпуск с сохранением содержания, повысил в чине, однако выделил смехотворную сумму для такого труднейшего предприятия: всего лишь 10000 рублей. Пришлось недостающие деньги — более 100 тысяч рублей! — собирать по общественной подписке, а времени было мало именно из-за того, что Седов спешил обойти Амундсена. Эта торопливость вместе с обещанием, данным сгоряча государю, достичь полюса раньше норвежца, сыграли роковую роль. Патриотизм Седова выразился и в том, что он категорически отказался от иностранного финансирования, поскольку спонсор требовал по договору права своей страны стать владельцем седовских открытий
Всем очень странно, почему в экспедицию не была взята уже существовавшая тогда радиосвязная аппаратура. Странность в другом: почему российские власти не захотели дать отпуск радисту военно-морского флота, и аппаратуру пришлось оставить в Архангельске.
…До полюса от крайней точки острова Гукера было 900 километров. У Седова началась цынга и распухли ноги. Но даже заболев, Георгий Яковлевич, как давший слово офицер, не мог остановиться и тем более повернуть назад. Он и двое его матросов упрямо пробивались через торосы, а термометр показывал минус 40… Седов жестоко простудился, в его дневнике то и дело встречаются слова «кашляю, тяжело очень при большом морозе дышать на ходу», «страшно тяжело идти», «до того слаб, что не мог и десяти шагов пройти», «здоровье мое очень скверно» … Он подбадривал своих спутников: «Наше дело великое. Мы теперь себе не принадлежим. На родине гордятся нами. Будем думать о ней».
Матросы похоронили его на острове Рудольфа.
Под голову своему командиру они положили российский флаг, который он надеялся водрузить на полюсе…
А тринадцать лет спустя на корабле, названном в честь несгибаемого полярника, судьба свела пятерых персонажей нашего рассказа: Самойловича, Визе, Кренкеля, Воронина и Шмидта.

И «ГРАФА» ПРИПОМНИЛИ…

«ПОЛИТДОНЕСЕНИЕ
начальнику Политуправления ГУ СМП Белахову
“По Арктическому институту добились значительного оздоровления: там органами НКВД изъято 30 человек… Самым важнейшим условием дальнейшего оздоровления института является снятие Самойловича, … политическая физиономия которого достаточно ясна…»
И.о. начальника Ленинградского политотдела Севморпути
Бубнов

Этот донос написан через десять лет после того, как «Георгий Седове» в упомянутом арктическом рейсе плыл вокруг Новой Земли. А Самойлович Рудольф (или, если угодно, Рувим) Лазаревич был всемирно знаменитым ученым, директором Института по изучению Севера. О всемирной (что в те времена означало, конечно, всеевропейской) известности сказано не ради красного словца. Год назад на ледоколе «Красин» Самойлович был начальником экспедиции, которая в Арктике подобрала людей с погибшего дирижабля «Италия», и выступал с докладами по Франции, Бельгии, Нидерландам, Швеции, Швейцарии, Чехословакии, Германии и, разумеется, Италии, которая наградила его специально выбитой золотой медалью .
Геолог, выпускник Королевской Саксонской горной академии, старейшего в мире геологического института в городе Фрейберге (том самом, где учился Ломоносов), Самойлович начал свою арктическую биографию в 1911 году. Он пребывал тогда за «социал-демократию» в архангельской ссылке. Там познакомился со знаменитым полярником («знаменитым» опять-таки пишу не для красного словца) Владимиром Александровичем Русановым, сплавал с ним на Шпицберген (ах, какие же либералы были царские чиновники: побега не опасались!) и — геолог ведь! — открыл там между делом залежи каменного угля. Установил на этом месте российский флаг (всего таких заявочных столбов русановцы поставили 28 ), пять тысяч пудов топлива привез в Архангельск…
После большевистской революции, в 1920 году Самойлович создал «Северную научно-промысловую экспедицию», будущий Всесоюзный арктический институт, и до 1938 года им руководил. Превосходно ориентируясь в возможных минеральных богатствах Заполярья, посылал пароходные и пешие экспедиции на морские острова, в тундру, на берега Оби. Записи маршрутных дневников превращались на совершенно секретных картах в месторождения нефти, угля, свинца, цинка, меди, молибдена… И сам в кабинете не сидел, брал по праву начальника под свое крыло то, что поинтереснее.
Скажем, руководство научной частью арктической германо-советской экспедиции на самом большом в мире летательном аппарате того времени — дирижабле «Граф Цеппелин».
Когда «Георгий Седов» возвращался домой с задания насчет установки флагов на ЗФИ и прочих островах, этот летательный аппарат совершал первый в истории авиации кругосветный маршрут. Со своей базы в германском городе Фридрихсгафене на берегу Боденского озера плыл через Сибирь в Японию, потом над Тихим океаном в США и через Атлантику восвояси. Советским людям был тогда обещан пролет над Москвой, сотни тысяч любопытных толпились на улицах и крышах, но сильный ветер заставил корабль обойти столицу СССР с севера и лететь через Вологду, Пермь, Тобольск и Якутск.
Но всё-таки москвичи увидели «Графа» на следующий год, когда он прибыл в столицу с демонстрационным визитом. Размеры его поражали даже самых бывалых авиаторов: длина 235 метров, больше двух футбольных полей, диаметр с десятиэтажный дом, дальность беспосадочного полета 14.000 километров, максимальная скорость 128 км/ч. А для пассажиров двухместные спальные кабины, словно в международных вагонах, умывальные комнаты, салон отдыха, он же столовая, электрическая кухня...
Месяца три после этого визита главная газета страны «Правда» отмалчивалась, а потом призвала всё население жертвовать деньги для построёки «Эскадры имени Ленина» из семи дирижаблей: «Ленин», «Сталин», «Старый большевик», «Правда», «Клим Ворошилов», «Осоавиахим» и «Колхозник», все размерами не менее «Графа» (для тех, кто хорошо знает историю СССР, ясно: названия подбирались по конъюнктурному принципу, но по какой такой причине оказался забыт «Рабочий»?). На всех предприятиях и в учреждениях страны срочно сформировались «добровольные группы поддержки» (с членскими взносами, разумеется), возглавляемые государственным «Комитетом содействия дирижаблестроению». Утверждали, что сам Ленин еще в 1914 г. «придавал большое значение дирижаблям». — но, как частенько и бывало, пламенные статьи и речи кончились ничем. Дирижабли в СССР строили, однако до немецкого супергиганта было далеко, слишком сложный и дорогой он был (даже американцы, которым после Первой мировой войны побежденная Германия передала документацию, толком справиться с технологий не смогли). А когда конструкторы тяжелых самолетов взяли верх, дирижаблестроение без шума свернулось, как, впрочем, и во всем мире. Но это в будущем...
Пока же во время московского визита «Графа» договорились с немцами о научно-рекламной международной акции: летом 1931 года ледокол «Малыгин» двинется всё к той же ЗФИ, а «Граф» прилетит туда через Ленинград и Архангельск. Будут исследовать Арктику с воздуха и воды. Новейшую измерительную технику доставил на борт дирижабля ленинградский метеоролог, профессор и изобретатель Петр Алексеевич Молчанов, конструктор радиозонда — маленького воздушного шара с радиопередатчиком и приборами для изучения температуры, скорости ветра, влажность воздуха. В 1914 году окончил физико-математическое отделение Санкт-Петербургского университета, пошел добровольцем на фронт, там стал военным метеорологом и написал книгу “Курс метеорологии для летчиков и воздухоплавателей”. Молчанов в полете «Графа» выпускал с него радиозонды, и один передал данные с небывалой высоты: 20.000 метров.
Встретясь с «Малыгиным», дирижабль передал 300 килограммов почты, в том числе 50.000 открыток, марки которых были погашены специальным красным треугольным штемпелем. На нем были изображены русские церковные «луковки» и высокая стрельчатая башня немецкого храма. По периметру надпись: Luftschiff Graf Zeppelin Russlandfart 1930 — Дирижабль Граф Цеппелин Русский маршрут 1930. Такая открытка у коллекционера — предмет особой гордости. Принимал германскую почту и передавал «Графу» 15 тысяч советских проштемпелеванных открыток работник Наркомпочтеля, партийный деятель Иван Дмитриевич Папанин, выступавший в роли начальника почтового отделения ледокола «Малыгин». Понятно, что на ледоколе было множество корреспондентов газет, а кроме того — конструктор погибшего дирижабля «Италия» Умберто Нобиле (он работал тогда в СССР в КБ дирижаблестроения) и… Владимир Юльевич Визе, заместитель Самойловича по Арктическому институту.
Радиосвязью же с борта «Графа» занимался Эрнст Теодорович Кренкель, посланный на дирижабль именно по рекомендации Визе, который еще во время плавания на «Георгии Седове» познакомился с великолепной техникой этого радиста. Визе вообще любил подбирать понравившихся ему людей, и, присмотревшись к Папанину, представил Самойловичу хороший кадр для Арктического института.
В 1937 году на ледокольном пароходе «Садко» Рувим Лазаревич ушел в свою 21-ю научную экспедицию. Из-за многочисленных нелепых совпадений и робкого командования тех, кто вместо Самойловича оставались «на хозяйстве» в Институте Арктики, в лед Севморпути вмерзло 26 кораблей, совершенно не готовых к зимовке. В том числе весь ледокольный флот, кроме “Ермака”, капитан которого не стал ждать указаний с берега, а полным ходом увел свой корабль на чистую воду.
Перед возвращением Самойловича после вынужденной зимовки журнал “Советская Арктика” напечатал статью, утверждавшую, что геологические исследования Института дали «ничтожные результаты», хотя, например, на Новой земле работала 21 экспедиция. Авторы статьи Г. Сысоев, И. Ширяев и В.Назаров «забыли», что там найдены медь, цинк, асбест, и обвиняли директора Самойловича «деятельность», как они выразились в кавычках. Для тех, кто умел читать, кавычки эти значили, что судьба Рувима Лазаревича решена…
Масла в огонь подлило резкое выступление на коллегии Главсевморпути начальника этой организации Шмидта. Хотя Шмидт донос чекиста Бубнова, сообщавшего, что «серьезное недоумение и тревогу вызывает поведение … начальника ГУ СМП тов. Шмидта. Ведь он как руководитель-большевик должен задавать тон, показывать пример непримиримости и образец настойчивости в проведении мероприятий по оздоровлению системы», не читал, но ощутил сгущавшуюся вокруг себя атмосферу и решил «показывать пример»…
Самойлович вернулся из Архангельска в Ленинград 21 мая 1938 года, поехал в отпуск в Кисловодск и там в августе бесследно исчез… Шел сталинский отстрел партийцев из старой РСДРП, и он по всем пунктам своего жизнеописания был прямым кандидатом на ликвидацию. Еще бы, в типографии своего брата Анатолия печатал социал-демократические прокламации, в ссылке в Архангельске стал секретарем двух общественных, проникнутых тем же духом социал-демократии (не большевизма!) организаций: Общества изучения русского Севера и Общества политических ссыльных (каков либерализм «проклятого самодержавия»!..).
Припомнили ему, что при советской власти непонятно почему стал беспартийным. Ведь Самойлович когда-то состоял в РСДРП, однако меньшевистской, и ленинско-сталинских большевиков не жаловал: «Я служил партии в самые тяжелые для нее годы, сейчас при помощи партии делают карьеру, а моя карьера — Арктика». Он думал, что, отойдя в сторону от партийных дрязг, он оказался в тени,— такими наивными иногда бывают даже большие люди…
На него повесили шпионаж в пользу Германии, поскольку выезжал туда и летал на ихнем дирижабле по СССР, а немцы не прислали обещанных аэрофотоснимков, сославшись на «испорченную пленку». Обвинили в попытке продать иностранцам открытое им двадцать лет назад угольное месторождение на Шпицбергене. А главное — что строил заговор с целью убийства великого Сталина... Год терзали человека «громадной борцовской фигуры и великолепного мягкого характера». («методы следствия» что чекистов, что гестаповцев известны), потом… Нет, не расстреляли, до смерти забили на допросе. И выдали жене окровавленную одежду. Вытравили повсюду любое упоминание о нем, и «остров Самойловича» превратился в «остров Длинный»...
Но большевизм рухнул, и стену забвения разрушили те, кто никогда не забывал Рувима Лазаревича. О нем и его делах теперь напоминают, кроме острова Самойловича в архипелаге Северная Земля, бухта его имени на Новой Земле, и пролив, и гавань, и рудник, и ледниковый купол в Арктике, и полуостров, и гора, и мыс в Антарктиде, и работает в северных морях научно-исследовательское судно «Рудольф Самойлович»…

МОЛЧАНИЕ — ЗОЛОТО

Владимира Юльевича Визе, частого спутника Самойловича и его заместителя по Арктическому институту, спасло от судьбы друга то, что по своему молчаливому характеру в случайных дискуссиях не участвовал, а правоту свою доказывал не словами — формулами математики и непременно сбывавшимися прогнозами дрейфа льдов.
Несмотря на русское имя и отчество, Визе — российский немец, но сведения о его предках настолько скудны, что даже в фундаментальном трехтомнике «Немцы в России» о них ничего не сказано
Уроженец Царского Села, Владимир Юльевич окончил там Императорскую Николаевскую гимназию и с восемнадцати лет получал образование по химии в Гёттингенском и Галльском университетах. В Гёттингене Визе познакомился с книгой Фритьофа Нансена об арктическом дрейфе «Фрама» в конце 1890-х годов: "Во льдах и мраке полярной ночи". Полярники, эти настоящие мужчины, были представлены Нансеном так выпукло, что восемнадцатилетнему Владимиру мучительно захотелось встать в один ряд с ними. Он стал читать старинные фолианты и добился, что ему разрешили брать эти бесценные раритеты в свою студенческую квартирку! Освоил голландский язык, чтобы прочитать экспедиционные донесения выдающегося полярного капитана XVI века Вильгельма Баренца, который искал Северо-Западный проход между Азией и Америкой и погиб на Новой Земле.
Покамест же, вернувшись в Россию, он поступил в Петербургский университет на физико-математическое отделение, где готовили не только физиков и математиков, но и геологов, географов, метеорологов, биологов. Первыми заполярными исследованиями студента Владимира Визе были два путешествия в 1910-1911 годах по Кольскому полуострову, где жили лопари (так называли тогда народность саами). Близ Хибинского хребта он и его друг-сокурсник Михаил Павлов обнаружили апатиты, сам же Визе с увлечением слушал лопарскую музыку и записывал лопарские верования. Итогом стали две первые научные работы Визе по фольклору лопарей .и их музыке. Вдохновленный Вагнером, он написал в Петербурге симфонию «Скитания по Лапландии». Проходя по реке Умбе от устья до истоков, Визе и Павлов нанесли на карту неизвестные озера, реки и ручьи. И привезли в Петербург описания 198 видов тамошних птиц, о некоторых из которых орнитологи ничего не знали. Будущее представлялось прекрасным, и Павлов стал профессором геологии… Однако внезапно советская власть приехала за ним на машине… Его расстреляли как саботажника, потому что он мог встать с койки от истощения… .
Но мы еще в 1912 году и снова развитие событий сводит нас с Георгием Яковлевичем Седовым.
Он готовит экспедицию к Северному полюсу, и Визе сумел добиться участия в ней. Так написано во всех его биографиях: «Сумел добиться…» Неужели не было в Петербурге других кандидатов, кроме этого студента-этнографа, правда, с тремя заграничными дипломами и опытом двух летних экскурсий «по родному краю»?
И как он вышел на контакт с Седовым? Через родственные связи? Скажем, хотя бы через страховые: отец Визе, Юлий Иванович, входил в правление солидного петербургского «Русского страхового общества "Помощь"», основанного еще в 1880 году. Ясно, что без страхования жизней и имущества арктический поход в то время был немыслим. Но будущий знаменитый полярник Визе ничего не рассказывал о «подходах» к Седову, вспоминал о результате: «Входил я с трепетным сердцем, а вышел с ликующим: и я и Павлов были приняты в экспедицию. Возможно, что тут сыграло роль то увлечение, с которым мы рассказывали Седову о наших лапландских скитаниях. Если это так, то пусть будут благословенны лапландские тундры».
Увы, как мы знаем, организация экспедиции шла по привычному русскому обычаю: создание трудностей, чтобы потом их героически преодолевать. Неудача похода, как вспоминал Владимир Юльевич, была заложена в поспешной и недостаточно продуманной подготовке. Наспех набранная команда без настоящих моряков, наспех закупленное продовольствие (купцы, пользуясь случаем, всучили скверные продукты), а самое главное — безосновательная надежда, что удастся избежать зимовки. В итоге из-за тяжелых льдов не пробился пароход с углем и продовольствием, и участникам экспедиции пришлось расходовать запасаы, приготовленные для похода к полюсу. Визе стойко переносил лишения, ни на день не оставлял положенных наблюдений и географических обследований, и в его честь Георгий Яковлевич назвал мыс и ледник на Новой Земле, где они зимовали.
Когда встали на вторую зимовку на острове Гукера (Визе, как судовой географ, произвел его топографическую съемку) в архипелага Земля Франца-Иосифа, из-за плохой пищи у Седова началась цынга. Несмотря на это, он с двумя матросами тронулся в путь к полюсу, но было ясно, что не дойдет. Провизии у них, по словам Визе “могло хватить только до полюса, а никак не на обратный путь”. Вы спросите: «Если Визе так хорошо всё понимал, почему же он не стал возражать против ледового похода?» Прежде всего потому, что это сейчас мы воспринимаем Владимира Юльевича как академика и героя полярных просторов, а тогда... Кто он был такой в сравнении с офицером Седовым? Всего лишь студент Петербургского университета с двумя германскими дипломами, не признаваемыми Россией, пусть и прекрасно играющий на пианино в кают-компании.
Уже на седьмой день похода Седов не мог идти, но, лежа на нартах, приказывал везти себя на север, пока не скончался...
В августе 1914 г. "Св. Фока" вернулся в Архангельск. Угля не оставалось, в топку летела мебель, деревянные переборки помещений, словом, всё, что могло гореть.
После начала войны мы видим Визе в Морском Генеральном штабе, после Октябрьского переворота — в Главной геофизической обсерватории, а с 1921 года — в Гидрографическом управлении Военно-Морского Флота. Как опытного полярника, его отправили в арктические моря строить первую в СССР гидрометеорологическую обсерваторию в проливе Маточкин Шар.
Сходно мыслящие люди легко находят друг друга. Так было и с Визе: Самойлович в 1928 г. пригласил его в свой Институт по изучению Севера. И немедленно назначил начальником спасательной экспедиции на ледоколе «Малыгин», искать людей с погибшего дирижабля «Италия», двигаясь курсом чуть в стороне от пути «Красина», на котором плыл Самойлович.
Осенью 1930 г. Институт по изучению Севера стал Всесоюзным арктическим институтом, а Визе — заместителем директора Самойловича.
Семь лет спустя пошел научным руководителем экспедиции на ледокольном пароходе "Садко". Побывал в море Лаптевых, обогнул Новосибирские острова. Самойлович тоже был на «Садко» и отправил Визе на Большую землю самолетом, когда вывозил всех, кто не был безусловно необходим, чтобы поддерживать тепло жизнеспособности во вмерзших в лед «Садко», «Седова» и «Малыгина». Чем закончился дрейф «Лагеря трех кораблей», мы знаем: арестом и гибелью директора Арктического института. Можно быть уверенным, что, останься Визе на зимовку и вернись вместе с Самойловичем, самое худшее не замедлило бы последовать. Но злобный черный ворон пронесся мимо…
Поэтому не было запрета называть арктические и антарктические объекты именем Владимира Юльевича: мыс, ледник и бухта на Новой Земле, остров, предсказанный им «на кончике пера» по дрейфу льдов в Карском море, мыс на Северной Земле и мыс на Земле Франца-Иосифа, еще один мыс в Антарктиде и научно-исследовательский арктический теплоход.
Неисповедимы пути судьбы.

«КОМИССАР АРКТИКИ»

Итак, два полярника высшего класса, два руководителя Института по изучению Севера находились на «Георгии Седове» в 1929 году…
А начальником экспедиции Москва прислала зеленого новичка, ни разу в жизни ни в северные, ни в иные моря носа не совавшего: Шмидта Отто Юльевича. Самого что ни на есть кабинетного деятеля из номенклатурной обоймы партии. Члена коллегии наркомата (министерства) народного просвещения, не имевшего никакого отношения к Северу или мореплаванию. Курьезом выглядели в полярных широтах его сухопутные кресла заведующего кафедрой алгебры Московского университета, плюс (по тогдашнему обычаю «многоместья») руководителя секции естествознания Коммунистической академии, плюс члена Президиума этой довольно сомнительной академии, плюс председателя экспертной комиссии по присуждению премий имени товарища В. И. Ленина (были уже тогда заведены такие).
Он объяснил Самойловичу и Визе свою задачу: официально утверждать территориальные права СССР на землях, на карту нанесенных, а случится обнаружить земли неведомые, тут же присоединять водружением на них советского флага. Если же где-либо обнаружатся иностранцы,— цивилизованно выдавать советские визы и отнюдь не тащить в арестантский трюм.
Бойкие газетные перья стали величать Шмидта «Комиссаром Арктики». Но, как съязвил писатель Александр Водолазов, «…на арктическое хозяйство пришел человек, ровным счетом ничего в нём не смыслящий. … Заурядный партгосчиновник второго-третьего ряда… Он мог быть назначен, скажем, на культуру, на профсоюзы или кинематографию. Но его «бросили» на Арктику» .
Можно представить тяжесть атмосферы в кают-компании «Седова»: обида Самойловича, недоумение Визе, молчаливая корректность Воронина.
Хотя поначалу Шмидт оказался фигурой не одномерной, что правда, то правда.
На берегу бухты Тихой острова Гукера (его географическую съемку еще в зимовку 1914 года провел Визе), привезенные «Седовым» плотники принялись возводить дом для полярной станции. А пароход, чтобы не терять времени, отправился в кольцевой маршрут — обследовать другие острова ЗФИ. И на обратном пути был остановлен льдом в проливе “Британский канал”. Как забрать с Гукера тех, кому зимовать не предназначалось?
В «Правилах для руководящих работников компании Дженерал Моторс» написано, что руководитель никогда ничего не должен делать за своих подчиненных, за исключением случаев, связанных с опасностью для жизни. Шмидт, разумеется, правил этих не читал. Но отправился за плотниками пешком. Разумеется, не один, вместе с тремя товарищами, с легкой брезентовой лодкой, чтобы преодолевать разводья. К счастью, погода в Арктике переменчива. Льды вдруг задвигались, открыли путь, и корабль сутки спустя нагнал пешеходов. Факт из ряда “так поступают настоящие мужчины”. Отто Шмидт пытался быть им, но… Это «но» мы в дальнейшем увидим.
Шмидты род свой вели из Курляндии, как тогда называлась часть нынешней Литвы. Семья перебралась сначала в Могилев, где родился Отто, потом в Киев. Там из 2-й классической гимназии вышел золотой медалист, в Киевском университете раскрывший хорошие способности ученого: написал на последнем курсе работу, награжденную университетской золотой медалью, потом еще одну — эта появилась в «Бюллетене Общества французских математиков», а в 1916 году увидела свет «Абстрактная теория групп», удостоенная высшей университетской награды — премией имени профессора Рахманинова. Так что должность приват-доцента на кафедре математики у профессора Граве была для Шмидта вполне законна.
Но тут грянули пушки мировой войны. Даже в этих условиях людей с высшим образованием брали в царскую армию только добровольцами, вольноопределяющимися. Доцент Шмидт таковым не стал, но устроился в продовольственную часть Киевской городской управы. После февраля 1917 года Шмидт, делегат от преподавателей Киевского университета, прибыл в Петроград на Всероссийский съезд по делам высшей школы. А поскольку делегатов кормили скудно, устроился чиновником Министерства продовольствия в правительстве социал-революционера Керенского. Но в его партию не вступил.
Стал «социал-демократом-интернационалистом» и членом их Центрального комитета. Эти люди до поры до времени относились к Ленину без пиетета и выступали против лозунга диктатуры пролетариата. До поры до времени…Часто мы будем повторять эти слова…
Когда же случился Октябрьский переворот (я вовсе не ёрничаю: именно так, но опять-таки до поры до времени, называл эти события Сталин), интернационалисты вошли во ВЦИК — Всероссийский центральный исполнительный комитет, декоративный фасад той самой, отрицаемой ими, диктатуры коммунистов-ленинцев. Всего несколько месяцев прошло — и Шмидт чиал членом коллегии наркомата продовольствия (Наркомпрода) и вместе со всем правительством переехал в Москву. Здесь он в новом 1919 году расстался с позой оппозиционера. Перешел в правящую ленинскую партию большевиков, за что ему сохранили партийный (не важно, какой партии) дооктябрьский стаж.
Кто из руководящих большевиков Шмидту покровительствовал, не вполне ясно,— но, скорее всего, это был старый ленинец и друг вождя Александр Васильевич Луначарский, эстет и говорун, способный без подготовки прочитать лекцию на любую тему, связанную с искусством.. На мысль о связке «Луначарский – Шмидт» наводит еще и то, что упомянутые «интернационалисты» тесно общались с газетой “Новая жизнь” ленинского то друга, то врага Максима Горького,— а где Горький, там и Луначарский... Назначают Александра Васильевича председателем Ученого комитета при Совете народных комиссаров СССР — его заместителем и председателем научно-технической секции тут же становится Шмидт; в 1917—1929 годах Александр Васильевич на должности наркома просвещения — Шмидт в 1920—21 и 1924—30 годах член коллегии этого наркомата. А почему перерыв? Сейчас узнаем, покамест он член еще одной коллегии — наркомата финансов, но там задерживается всего на год. Член коллегии — лицо, наделенное совещательным и решающим голосом. Думать надобно, что Шмидт умел не только говорить, но и звериным чутьем улавливал необходимость глубокомысленного молчания.
Названия его программных статей говорят не столько об алгебре, сколько о сиюминутных задачах советской власти: “Рабочая продовольственная инспекция”, “О роли рабочей кооперации”, ”Роль кооперации в ближайшее время”, “О налоговой политике”, “Математические законы денежной эмиссии”, “Воссоздание квалифицированной рабочей силы”, “О реформе высшей школы”, “О задачах высшей школы”, “Реформа школьной системы”, “План подготовки кадров специалистов” и так далее. Пропагандистское разъяснение партийной политики. Что ж, литературное дарование было несомненным, писал всегда по делу, в общем не скатываясь до пустопорожней коммунистической риторики (но не всегда!).
Конечно, Шмидт обращал на себя внимание и разговорами об алгебре, и своими фантазиями, как известно, математику необходимыми даже больше, чем поэту, и немецкой пунктуальностью, и в особенности редчайшим среди большевиков внешним обликом, так что некая богомольная дама посчитала его священником.
Самое же главное было в ином. Благодаря острому политическому (или политикантскому?) чутью, Шмидт при малейшем подозрении на опасность умел, оставив у начальства самое о себе благоприятное мнение, плавно перемещаться в абсолютно иную, от прежней диаметрально отличавшуюся сферу. Из математики — на продовольственные проблемы, оттуда — в кооперацию, дальше — в налоговую и монетарную политику, оттуда — руководить делами высшей школы, а едва подвернулась высокогорная советско-германская географическая экспедиция на Памир,— он и в ней занял какую-то совершенно непонятную должность, разговоров о которой тщательно избегал… И каждое такое «перетекание» освобождало его от последствий выполнения заданий предыдущего руководителя, который обычно катился под гору прямёхонько в лапы «органов», Шмидта судьба каждый раз миловала. Хочется спросить: по какой причине?
Да… А что касается перерыва 1921—24 годов, так на это время Шмидта, бескомпромиссного марксиста, бросили на заведование крупнейшим советским издательством “Госиздат”. Чтобы подготовил и издал первое Собрание сочинений Ленина. Решил задачу, требующую тончайшего чутья. Известно, что любой политик, отвечая “задачам момента”, за свою жизнь наговорит и напечатает столько прямо противоположного, что от издателя требуется колоссальное уменье ответить задачам момента нынешнего. Ленин был жив, хотя и не совсем здоров, выступал на съездах и печатал статьи в партийной прессе... Шмидт чутьем обладал.
И еще предельным недоверием ко всему, что хоть на йоту отступало от его, Шмидта, коммунистического понимания “здравого смысла”. Сказал же он, что идеи Александра Леонидовича Чижевского “нарушают чистоту марксистского учения”...
Этой фразы и всего, что за тем последовало, оказалось достаточно, чтобы Шмидт удостоился сомнительной чести оказаться одним из персонажей книги профессора Московского государственного университета имени Ломоносова, зав. лабораторией физической биохимии Института теоретической и экспериментальной биофизики Симона Эльевича Шнолля «Герои и злодеи российской науки» .

ШМИДТ И «НЕМАРКСИСТ» ЧИЖЕВСКИЙ

Идеи, изложенные в книге Чижевского, в XXI выглядят чуть ли не тривиальностью, но сто лет назад были восприняты Шмидтом как минимум фантастически странные, граничащие с астрологией.
Еще бы! Этот профессор Практической лаборатории зоопсихологии при Научном уголке дрессировщика Владимира Дурова (одно название вызывало улыбку!), утверждал, что, как он установил по литературным источникам (автор приводил сравнительные таблицы, простирающиеся на 2300 лет от наших дней), на всех континентах, у всех народов, масштабные исторические события связаны с максимумами солнечных пятен.
Что число этих событий периодически колеблется в соответствии с активностью солнечных недр, и в каждом столетии имеются ровно 9 «концентраций начальных моментов исторических событий» .
Более того, согласно Чижевскому, «…исторические и общественные явления наступают не произвольно, не когда угодно, не безразлично по отношению ко времени, а подчиняются физическим … явления окружающего нас мира». И что имеется связь «политико-экономических и других факторов в мире человеческом и физических факторов в мире неорганической природы», то есть в мире Солнца.
Поэтому «всякое явление … в международной жизни всего человечества получает о6ъяснение, возвышающее историю до степени точных дисциплин, наделенных законами» .
Думается, если бы книга ограничилась констатацией того, что солнечные пятна, открытые еще Галилеем, оказывают несомненное влияние на земные магнитные бури и полярные сияния, на перистые облака, грозы, циклоны и антициклоны, ураганы, смерчи, землетрясения и многое другое, Шмидт вряд ли стал бы возражать. В конце концов, колебания процессов в неживом Солнце вполне могут вызывать колебательные процессы и в другой неживой природе.
Но автор замахивался на «солнечное» объяснение причин исторических событий у живых людей! Он уже напечатал свои странные взгляды ничтожным тиражом за свой счет (то есть вне контроля «органов» — это тогда еще позволялось), издал книгу "Физические факторы исторического процесса". Но способствовать их распространению Шмидт не желал.
Не помогло и заступничество крупнейшего в то время авторитета, академика Петра Петровича Лазарева, биофизика и разработчика ионной теории возбуждения, основателя и директора Института физики и биофизики. Ответом было категорическое «Нет!»
А пятнадцать лет спустя после разговора со Шмидтом, в 1939 году, Чижевского на Первом международном биофизическом конгрессе в Нью-Йорке (куда его советская власть не пустила) избрали почетным председателем этого форума. Выдающихся ученые того времени представили Александра Леонидовича к Нобелевской премии: под меморандумом поставили подписи профессор Жак Арсен д’Арсонваль, создатель методов лечения токами высокой частоты, профессор Поль Ланжевен, основатель теории диа- и парамагнетизма, профессор Эдуард Бранли, изобретатель когерера, первого устройства для восприятия радиоволн. Они писали: «В лице проф. Чижевского мы бесспорно имеем одного из гениальных натуралистов всех времен и народов, который достоин занять почетное место в Пантеоне Человеческой Мысли, наравне с великими представителями Естествознания. Для полноты характеристики этого замечательного человека нам остается еще добавить, что он, как это видно из широко известных его биографий, написанных проф. Лесбергом, проф. Реньо, проф. Потани,— является также выдающимся художником и утонченным поэтом-философом, олицетворяя для нас, живущих в ХХ веке, монументальную личность да Винчи».
Международная знаменитость, впрочем, никак не отразилась на тогдашней жизни Александра Леонидовича. Он был профессором, заведующим лабораторией, изучавшей влияние ионизированного воздуха на самочувствие и здоровье людей и животных. Не пеняли ему и на то, что «был избран почетным и действительным членом более 30 зарубежных академий наук, университетов, научных институтов и обществ». С началом войны позаботились: из Москвы эвакуировали вместе с семьей в Челябинск.
А в январе 1942 года внезапно схватили и дали 8 лет лагерей. Почему, за что,— молчание. Даже весьма дотошные биографы супруги Мосины не смогли докопаться. «Изолировали» — любимое словечко вождя.
В лагерях (а их был не один) ухитрился заниматься научным изучением эритроцитов крови! И, как рассказывают, на известие об освобождении попросил оставить его на месяц в лагере, чтобы закончить важное исследование.
Которое стало началом еще одного, третьего направления в науке, основанного Чижевским…
Первым была гелиобиология — влияние Солнца на процессы в живых организмах, вторым — роль ионов воздуха в этих же процессах.
А судьба Шмидта мистическим образом оказалась связанной с судьбой Чижевского.
В год его Нью-Йоркского триумфа Шмидт потерял должность начальника Главсевморпути. В год ареста — перестал быть первым вице-президентом Академии Наук СССР, партийным надзирателем при беспартийном президенте Владимире Леонтьевиче Комарове.
И заложенный в городе Николаеве линейный ледокол «О. Ю. Шмидт» оказался при спуске на воду «Анастасом Микояном».
И больше уже никто не пытался ставить оперу-балет «Ледовый комиссар» …
А если бы Шмидт прислушался к словам Чижевского, то, возможно, и Визе стал бы учитывать в своих ледовых прогнозах влияние активности Солнца, и «Челюскин» не попал бы в ледовую ловушку.
Хотя, имея некоторое представление о психологии Шмидта, можно думать, что не столько ледовый прогноз, каким бы он ни был, привел к гибели судна, сколько амбициозность начальника похода.

ПРЕВРАЩАЮЩИЙ ПРОВАЛЫ В ТРИУМФЫ

«Челюскин» вышел в рейс на Копенгаген не 16 июня, а на четыре дня позже объявленного газетами начала похода, когда партийное начальство устроило прощального митинга, и оркестр гремел на берегу Невы.
Едва покинув горизонт видимости, завернул в угольную гавань, где три дня кипел аврал. Ради чего? Ради того, чтобы доставить ледоколу «Красин», встреча с которым планировалась в Мурманске, топливо. Почему столь сложно? Почему не доставили этот уголь по железной дороге? Ведь по составленному Шмидтом плану требовалось «Челюскину» 3055 тонн, потом две добункеровки, в Мурманске 300 тонн и на Диксоне 400 тонн. Абсолютно нет никаких слов в плане о завозе угля из Ленинграда в Мурманск для «Ермака» на экспедиционном судне. В последнюю секунду вспомнил, что ли?
И еще вопрос. За каким лешим (простите за грубое слово) в поход отправился лично своей персоной Шмидт?
Чтобы хоть приблизительно ответить на этот вопрос, надо вспомнить, что в 1930 году Шмидт, Визе и Воронин еще раз плавали на «Седове» — теперь к Северной Земле. Чтобы найти остров, который Визе предсказал, анализируя дрейф льдов. Его и нашли. И Шмидт торжественно произнес: «Владимир Юльевич, это ваш остров, и первой ногой человека, вступившей на его землю, должна быть ваша нога!». Другой открытый остров получил имя Воронина, третий — самого Шмидта.
Экспедиция возвращалась в Архангельск не просто с успехом, а с сенсацией: остров найден «на кончике пера». По дороге, сиды в кают-компании, Шмидт и Визе решили этой сенсацией воспользоваться ради уж совсем небывалого дела: за одно лето пройти по всему Северному морскому пути, от Архангельска до Владивостока. Такое еще никому не удавалось, по дороге непременно приходилось зимовать. Но чтобы пройти, нужен пароход. А его у наших мечтателей не было.
ПредседательРеввоенсовета СССР, заместитель наркома по военным и морским делам Сергей Сергеевич Каменев (однофамилец партийного деятеля Льва Борисовича Каменева, в то время уже не имевшего никакого политического значения и намеченного Сталиным куничтожению) спасал людей с разбитого дирижабля Нобиле в 1928 году как председатель правительственной комиссии, для этой цели созданной. С ним, конечно, больше был знаком Самойлович, нежели Шмидт, и все-таки Шмидт для экспедиции, успех которой ветераны Заполярья называли сомнительным, скорее всего, по приказу лично Каменева получил ледокольный пароход «Сибиряков». Как считает исследователь этой запутанной проблемы Александр Водолазов, пароход Шмидт пытался получить у Николая Янсона, начальника Наркомвода (наркомата водного транспорта), но тот не дал, потому что посчитал плавание авантюрой. Вот тогда-то, скорее всего, и надавил С. С. Каменев.
В итоге Шмидт стал начальником экспедиции, Визе — ее научным руководителем, и они с капитаном Владимиром Ивановичем Ворониным, как всюду писали и пишут, прошли на «Сибирякове» по Севморпути за одну навигацию…
А дальше следуют сплошные недоговоренности, потому что Шмидт обещал Владивосток, а до него не доплыл. Или, как обтекаемо пишут, приплыл «в Тихий океан». Или по-другому: «из Белого моря в Берингово». Самые храбрые и откровенные сообщают, что «с запада на восток …, хотя и без зимовки, но с выносом через Берингов пролив в беспомощном состоянии» это «но с выносом» просто очаровательно!
Да, именно так, вопреки легенде, придуманной Шмидтом и активно им распространявшейся, ни до какого Владивостока «Сибиряков» не добрался. А был отбуксирован рыболовным траулером «Уссурийск» в Японию на ремонт. После чего, не заходя во Владивосток (хотя тамошние литераторы в 1985 году, не смущаясь, опубликовали это вранье) вернулся в родимый Мурманск мимо Индии под командой все того же капитана Воронина. С годами всё плохое забывается, и спустя четверть века возвращение этого крупного полярника было обозначено так: «после сквозного плавания на л/п «Сибиряков» Куда уж сквознее!..
(Водолазов сообщает замечательную подробность, сильно обесценивающую благостный облик Шмидта. «В районе острова Врангеля безуспешно бился со льдом старый пароход «Совет». Он должен был высадить на остров смену зимовщиков и запасы продовольствия. Оказавшись в отчаянном положении, с поврежденной машиной, он запросил помощь у шедшего неподалеку «Сибирякова». Но Шмидт отказал, он торопился поставить рекорд. Через несколько дней, когда в отчаянном положении оказался уже сам «Сибиряков», Шмидт запросил помощи у «Совета». Капитан бедствующего судна добросовестно пытался пробиться к «Сибирякову», но не смог. Зато именно капитан «Совета» вызвал на подмогу «Уссурийск» .)
Но Шмидт, сошедший во Владивостоке на советскую землю с японского «Амаксу-мару», был мастером создания сенсаций и собственных взлетов. Александр Водолазов пишет: «Наградой ему стал первый орден Ленина». Но не только. По дороге в Москву он, как сообщали его биографы, пишет сверхважную докладную записку и 14 декабря 1932 года, на второй день после возвращения в столицу, подает ее в ЦК ВКП(б). Проект фантастичен по масштабу: сконцентрировать в одних руках (понятно, чьих) все работы по исследованию и освоению Севера. «И 17 декабря выходит постановление правительства о создании Главного управления Северного морского пути при Совнаркоме СССР (ГУСМП). А сам Шмидт становится его начальником, то есть практически наркомом. И все за какие-то пять суток. Надо знать механизм принятия партийно-государственных решений с неизбежными ступенчатыми согласованиями, визированиями и т.п., чтобы понять — все решения были приняты много раньше, главной визой на документе должен был стать победный рапорт об успешном сквозном рейсе «Сибирякова». И Шмидт такой рапорт привез. В какой степени он соответствовал действительности – другой вопрос»
Многие до сих пор наивно думают, что Севморпуть был транспортной организацией. что-то вроде очень большого пароходства. И только с раскрытием архивов после распада СССР стало ясно, какую империю получил в свое полное владение Шмидт: «острова и моря Северного Ледовитого океана в европейской части СССР, в азиатской – территория севернее 62-й параллели со всеми хозяйственными предприятиями союзного значения, портами и судоремонтными заводами, торговой и заготовительной системой, лесозаготовками, угольными разработками, оленеводством, с авиацией и – самое главное — изысканием и эксплуатацией полезных ископаемых» .
Теперь понятно, зачем плыл «Челюскин» и для какой цели на его капитанском мостике рядом с Ворониным стоял сам Отто Шмидт? Он обязан был своим телом «закрыть амбразуру» и реабилитировать «Сибиряковский» рапорт, истинную цену которому самый высокопоставленный начальник знал (хотя бы по тому, что «свободно конвертируемой валютой» оплачивался ремонт «Сибирякова» в Японии и южный путь вокруг евроазиатского материка). Этим «самым», скорее всего, был Куйбышев, второй человек в партийной иерархии,— даже у С.С. Каменева не хватило бы власти отдать Шмидту «на съедение» еще один пароход. Причем отдать, ломая государственный план, в котором «Лена», без сомнения, для дальневосточных перевозок стояла отдельной строкой…
Но хватит об амбициях Шмидта..
Вспомним лучше о человеке из когорты личностей такого масштаба, о которых два века спустя Высоцкий спел:
Север, воля, надежда, страна без границ,
Снег без грязи, как долгая жизнь без вранья.
Воронье нам не выклюет глаз из глазниц,
Потому что не водится здесь воронья...

ЧЕЛЮСКИН СЕМЁН ИВАНОВИЧ

В энциклопедиях известия о нем скупы. Год смерти знаменитого капитана 3 ранга Челюскина сомнений не оставляет: 1764-й, а вот с датой рождения конфуз: «около 1700». Как ни стараются архивисты, выходит по-прежнему «около», да и за то спасибо историку В. В. Богданову, на обширную статью которого в «Природе» буду далее опираться .
Дворяне летом из московских окрестностей привозили в «Белокаменную» на смотр своих малолетних «недорослей», подростков то есть (обидного смысла еще не было, пошел много позже от язвительного Фонвизина). Всем сначала был уготован класс русской грамоты. Там учителя решали, кто каких способностей. Полагать надобно, что 7-летний мальчик оказался не из последних, потому что перевели в «Школу математических и навигацких наук». Где преподавал выбившийся в люди крестьянский сын Леонтий Филиппович Магницкий, автор «Арифметики», первой на русском языке энциклопедии математических и астрономических знаний. Не верится нынче, что ученики этой школы выпускались в самостоятельную жизнь 14-летними (!!), но таковы, значит, были правила последнего десятилетия императора Петра Великого. Семен Челюскин был аттестован “в достоинстве штурманской должности и хорошем обхождении”.
Плавал по Балтике беспорочно, но карьера не клеилась, за двенадцать лет добрался только до подштурмана. Чинов достигали протекциями, а у Челюскина не было, как сказали бы сейчас, «волосатой руки»,— только жена и дети… Он искал такое место, где в чины не пролезают интригами, а зарабатывают их делом.
В Северную экспедицию Витуса Беринга (много позже ее назовут Великой) брали офицеров-добровольцев — и Челюскин без раздумий пошел в отряд своего друга лейтенанта Василия Прончищева, земляка, однокашника по Навигацкой школе, сослуживца по Балтике и Каспию,— исследовать берег Ледовитого океана от Лены до Енисея. Надежды Челюскина не обманули: перед тем столько лет придерживали его производство в следующий чин, а тут немедленно — в штурманы! И отправили на Урал, в недавно основанный город Екатеринбург для “немедленного приготовления к судам припасов, вещей и артиллерии”, и чтобы следовал с ними дальше, в сибирский, столетней истории Якутск: сооружать экспедиционное судно.
Именно там, в Якутске, с его начальником случилось непоправимое несчастье: кража. Денщик, от которого, судя по всему, в доме Прончищевых не было тайн, унес абсолютно всё ценное — даже обручальные кольца, которые, по обычаю, в будни не носили, а держали в шкатулке с драгоценностями… Жизнь сильно осложнилась. Лишившись своих дамских украшений, Татьяна Прончищева (которую ошибочно долгое время именовали Марией) не могла появляться в «якутском свете», сколь бы микроскопическим он ни был.
Тем более не могла оставаться в городе, когда на дуббель-шлюпке «Якуцк» (по тогдашнему правописанию) вниз по Лене, к неведомым океанским берегам отплыл ее муж. Ему было 34 года, ей — лишь 26, и она не покинула супруга "из страстной к нему привязанности". Они умерли в этой экспедиции. Сначала он, 28 августа 1735 года, через шесть дней она. Он от болезни, она от тоски…
Погребение совершил принявший на себя командование кораблем штурман Семен Челюскин.
Все эти имена запечатлены на географических картах. Вот мыс Прончищева, который был так назван, правда, лишь в 1919 году всемирно известным норвежцем, полярником Руалем Амундсеном, плывшем там на своей "Мод", а южнее тысячи на две километров берег Прончищева, невдалеке бухта Прончищевой...
И мыс Челюскин, разумеется.
Открыт он, однако, был не с моря, а с берега. Лед раздавил деревянный "Якуцк", словно примерялся, как расправится через два столетия со стальным «Челюскиным».
Но инструкция командора Витуса Беринга требовала продолжать путь на собачьих упряжках, если вдруг дубель-шлюпка погибнет. Сухопутная экспедиция штурмана (производство в следующий чин всё затягивалось) Семена Челюскина началась из Туруханска 5 декабря 1741 года. Спустя полгода он сделал свое главное открытие (цитирую Дмитрия Шпаро):
"9 мая 1742 году, случаи по морскому берегу. Погода пасмурная, снег и туман. В пятом часу пополудни поехал в путь свой . Приехали к мысу. Сей мыс каменный, приярой, высоты средней, около оного льды гладкие и торосов нет. Здесь именован мною оный мыс — Восточный Северный мыс.
6 час. Поставили маяк одно бревно, которое вез с собою. По окончании снял румбовы. По мнению, Восточной Северной мыс окончался и Земля лежит от запада к югу... ".
Мы, правда, считаем не 9-е, а 8-е мая тогдашнего, не нынешнего, счета .
Штурман Челюскин достиг «края света», почтительными потомками названного его, Челюскина, именем.
…Спустя сто лет опытный полярный мореплаватель Фердинанд Петрович Врангель (помните арктический остров Врангеля?) усомнился. И академик Бэр, весьма дельный ученый, усомнился. Даже утверждал, что Семен Иванович, «чтобы развязаться с ненавистным предприятием, решился на неосновательное донесение». Не поверили, что на собачьей упряжке можно полярной зимой пройти четыре тысячи километров. С ними, «изнеженными, так сказать, интеллигентами» случилось то самое заблуждение, на которое парусных фрегатов капитаны реагировали презрительно: «В старину корабли были деревянные, зато люди железные».

НИЧЕЙНЫЙ

Пароход погибал и всё больше задирал корму к темно-серому небосводу. Трое на палубе подбежали к борту, капитан Воронин, которому по традициям всех флотов мира положено сходить с судна последним, рявкнул: «Всем на лед!», спрыгнул,— и снизу в отчаянии закричал: «Борис, Борис, так тебя и растак! Прыгай! Я же скомандовал!» А человек на вздымавшейся палубе, будто не слыша, пытался еще один, последний ящик сбросить толпившимся на льдине… Корпус «Челюскина» вздыбился почти вертикально, ушел в черную ледовитую воду и унес в бессмертие Бориса Могилевича, корабельного завхоза, придавленного бревном …
А капитан Воронин на льду, должно быть, в сотый раз материл себя за слабость. За то, что не послушался учителя, Ивана Петровича Ануфриева, морехода с четырнадцати лет, капитана ледокольного парохода «Святой Николай» — первого на Белом море судна подобного класса. Ануфриев ведь и сам не согласился командовать малопригодным для похода в Арктику «Челюскиным», и Воронину очень не советовал. А тот повел себя, будто в анекдоте: «выслушай друга и сделай наоборот»... Согласно Олегу Химанычу, биографу Ануфриева, этот полярный капитан, за три десятилетия в арктических морях научившийся нюхом чувствовать будущую ледовую обстановку, указал в столь далеком от Белого — Чукотском море пункт грядущей катастрофы и ошибся на какую-то сотню миль.
Рассказывают, что когда Воронин со Шмидтом сидели в палатке, откуда передавалась радиограмма о гибели парохода, у одного из них вырвалось: «Что теперь будет?», подразумевая: «с нами». Другой ответил: «Расстреляют». Однако «Большой дом» решил сделать из трагедии пропагандистский спектакль: правительственная комиссия, беспрерывные радиопередачи, аршинные заголовки газетных материалов. И так далее, вплоть до прибытия спасенных в Москву и равного — орденом боевого Красного Знамени — награждения всех без изъятий: что Шмидта с Ворониным, что корабельных уборщиц с кочегарами.
За всем этим никто не обратил внимания (советские люди ненавидят формализм!), что потонул «Челюскин» не как советский, а как ничейный пароход. Что по недосмотру Воронина (хотя до того ли ему было?) не был за месяц до гибели судна спущен его советский флаг. Да, да, именно так: и по недосмотру и спущен. Дело в том, что «Челюскин» по судовым документам имеет порт приписки Владивосток. Для законного туда перехода Ленинградский порт выписал «Временное свидетельство на право плавания под флагом СССР» — без флага же никак нельзя! Срок действия свидетельства — полгода. И написано в нем, что «… до истечения указанного срока пароход должен явиться во Владивостокский порт для выполнения законного порядка регистрации и получения свидетельства на право плавания под флагом С.С.С.Р. В случае неявки судна «Челюскин» до истечения указанного срока во Владивостокский порт судно лишается права на дальнейшее плавание под флагом С.С.С.Р.» .. А 11 января 1934 года срок истек, продления же Воронин не испросил, не до того было. Так что лежит сейчас на дне морском останки ничейного судна...
Насчет возможной гибели Воронин не думал ни теперь, ни в Ленинграде, ни в Мурманске. Плохо будет капитану действовать, предполагай он свой неминучий конец. Зато Шмидт и этот вариант предусмотрел. Он обратился в Ленинградский транспортный институт «выделить группу студентов старших курсов, толковых, честных и инициативных коммунистов» Шмидт готовились к тому, что не дойдут, что потребуются молодые, крепкие руки для авральных работ, для выброски имущества на лед и вообще “для поддержания бодрости духа и дисциплины” ...

КАПИТАНЫ

С капитанами «Челюскина» шел скандал за скандалом.
Из Копенгагена в Ленинград привел судно известный нам Петр Леонардович Безайс. Под советским флагом, поднятым 19 июня в Копенгагене, с «некоторыми датскими товарами». И, насколько можно судить, не догадываясь, что уже сосватан для арктического похода.
Насторожило, что 5 июля на «Лену» явилась масса именитостей во главе с капитаном (начальником) Ленинградского порта Н. К. Дормидонтовым и академиком А. Н. Крыловым, известным на весь мир кораблестроителем. Заключение же комиссии прозвучало для парохода надгробным словом: «…совершенно непригоден для ледового плавания» .
Непригоден?! В тот же день «Главсевморпуть», начальником и организатором которого был никому, кроме партийного начальства, не известный Отто Юльевич Шмидт, принял пароход на свой баланс. Шмидт ничего не боялся. И две недели спустя переименовал официально «Лену» в «Челюскина». Он ее уже давно в своих документах переименовал, тут лишь формальный момент требовалось соблюсти.
Люди суеверные говорили: не к добру. Это только в военно-морском флоте передают имя геройски погибшего корабля новому, вошедшему в строй. А в торговом — нет такого обычая. И пусть не «Челюскин», а «Семен Челюскин» (бывший «Айсланд») плавал по северным морям, в январе 1917 года взорван был германским диверсантом в Архангельске. Две тысячи тонн взывчатки на борту, вокруг с десяток английских пароходов с пушками и снарядами,— неделю бушевало пламя, всё в порту горело, до полутысячи человек погибло … Нехорошее название…
Так вот, Безайс, хоть не суеверен был, но плыть на «Лене-Челюскине» к Чукотке отказался. И в судовом журнале написал: «Ввиду весьма позднего предложения … в рейс идти не могу». Какого такого «позднего предложения»? Да еще в судовом журнале, словно это жалобная книга кассы универмага! Случай в морском деле небывалый. (Впрочем, бывалый. Когда я высказал свое недоумение таким своевольством писателю Александру Водолазову, добрых лет десять проплававшему старшим помощником капитана, тот ответил, что и на его памяти есть подобный случай: один капитан, усмотрев грубые ошибки в размещении груза на палубе, отказался от командования, подобно Безайсу, и остался на берегу. Грозили ему всяческими карами, пока судно во время шторма из-за тех роковых ошибок не перевернулось…)
Словом, «плавсредство» оказалось без головым.
Последней надеждой Шмидта был капитан Воронин, с которым уже плавал. Ушло в Мурманск уговаривающее ехать в Ленинград письмо. Владимир Иванович едва посмотрел на «Челюскина», едва полазил внутри, где мог, иного слова, как «волжская баржа», не нашел. Вопреки распространенной легенде (которой увы, однажды поддался и я), никакой «сердечной дружбы» между этими людьми не существовало. А так… терпели друг друга на борту: не убежишь ведь, вода кругом да битый лед…
Ни Воронин, ни Шмидт не оставили мемуаров. Ленинградская встреча и разговоры окутаны тайной. В одном можно не сомневаться: очень весомые слова были сказаны. Ведь Воронина ждали в Мурманске, без него не мыслилась очередная промысловая экспедиция за тюленями,— он, по словам полярного летчика Бабушкина, «лучший капитан-промышленник, ежегодно берущий рекорды по добыче зверя». И Шмидт, видимо, предложил ему как компенсацию за беспокойство возвращение в Мурманск этакой экскурсионной прогулкой на «Челюскине» вокруг Скандинавии. Впервые в жизни, наверное, поплыл полярный капитан Воронин обыкновенным пассажиром.
А на мостике капитанском — Безайс, доведет «Челюскина» до Копенгагена, а там… Что «там»? Неизвестно. Но посулил что-то ему Шмидт, не иначе!
Так появился на балтийских волнах пароход с небывалым капитанским коллективом: на мостике один капитан — не то полномасштабный, не то «исполняющий обязанности», а рядом в каюте — другой, только обыкновенный пассажир, как об этом сообщает «судовая роль», перечисляющая всех, кого выпустили за границу на этом судне.
И между ними, в попытках смягчить обстановку, буфер — Шмидт… Который и в прежних экспедициях, по словам известного военно-морского историка, капитана 1 ранга В.Д. Доценко, «…постоянно вмешивался в дела капитана, что, естественно, раздражало последнего и вносило в руководство экспедицией элемент нервозности. К тому же Шмидт делил участников плавания на категории — команду и научных сотрудников. Последним он установил даже повышенный продовольственный паек.»
Вдумайтесь только в ситуацию почти скверного анекдота: вот обеденное время, вот стол накрыт в кают-компании, вот появляется Безайс и люди, которым по статусу положено тут сидеть,— а что же Воронин? В каюте своей за флотским борщом одиночествует? Или, несмотря ни на что, является, пришвартовывается к столу? Но где, в какой его координатной точке? Флотский застольный этикет ведь сродни дипломатическому… Просто голову сломать...
За столом трапезу со всеми разделял гарантийный механик, «плотный и немногословный датчанин», на котором красиво сидел «комбинезон, вызывавший своей неземной красотой завистливые взгляды тех, кто был одет в непрезентабельную москвошвеевскую робу»,— вспоминал незабываемое впечатление радист экспедиции Эрнст Теодорович .Кренкель через двадцать с хвостиком лет. Ведь переход в Копенгаген рассматривался Шмидтом как заключительная фаза сдаточных испытаний «Лены-Челюскина», и механик принимал известные нам претензии по корпусу, машине и прочему хозяйству. Кренкель заключает: «Всё это исправлялось в Копенгагене, пока мы любовались его памятниками. Высадив гарантийного механика, мы двинулись дальше. Корабль с этой минуты считался полностью принятым». Полностью принятым! Такое вот свидетельство одного из главных участников ледового похода.
Спустя сутки по правому борту открылись берега Норвегии, и тут «Челюскин» снова оказался лишенным, так сказать, капитанского достоинства: Шмидт ухитрился поругаться с Безайсом. Да так, что тот ушел с мостика и больше там не появлялся. Сколько я ни пытался отыскать хоть бы намек на причину ссоры (в конце концов, ведь до Копенгагена плыли — не тужили…), ничего не добился. Но так как для Безайса, покинувшего судно в Мурманске, скандал никакими последствиями не обернулся, виноватой стороной по логике вещей оказывается Шмидт. Да и служебная его характеристика, данная с высокой ответственностью каперангом Доценко, нам известна.
Оставшись совершенно на мели, он пал, образно выражаясь, в ноги Воронину.. По версии журналиста Глеба Чернышевского, «Воронин отбивался, т. к. уже имел печальный опыт плавания со Шмидтом и больше не желал с ним связываться». Что же оставалось тому делать? Кроме угроз, ничего в голову мне не приходит: нельзя, мол, срывать экспедицию, о которой уже столько нашумлено и успехами которой интересуются «наверху»,— тут Воронин сдается, ведет судно в Мурманск. Однако писатель Александр Водолазов о Шмидте еще более плохого мнения: «элементарно обманул капитана, клятвенно пообещав в Мурманске предоставить замену» (никакой замены, естественно, не было, одна шмидтовская фантазия).
А в Мурманске Воронин почему-то не захотел перейти с экспедиционного судна на другое, промысловое, которое не выходило без него в плановый рейс. Почему не захотел, несмотря на свои раздоры со Шмидтом? Или просто не смог этого сделать в той атмосфере всеобщего ликования, которая царила в городе, принявшем в свой порт знаменитый пароход? Пока «Челюскин» загружали тем, чего не взяли в Ленинграде, а сопровождающий его ледокол «Красин» бункеровался углем, в клубе ОГПУ на ул. Милицейской (что за удивительные, прямо-таки мистические совпадения!) «состоялась встреча горожан с командами обоих судов. Небольшое деревянное здание не смогло вместить всех желающих, и толпы их стояли у входа». Доклад о своей экспедиции прочитал Шмидт, а «экипажи «Челюскина» и «Красина» заключили между собой договор о социалистическом соревновании». В чем могло заключаться «соревнование» этих столь разнотипных судов, понять невозможно, но главное было сделано — проставлена галочка в отчетных ведомостях парткомов обоих пароходов. Попробуй уйди после всего этого бить тюленей…
Скончался Владимир Иванович, как любой моряк хотел бы: на боевом посту. Случилось это в 1952 году в 4-25 утра, на капитанском мостике. Своим ледоколом «Сталин» вел впритык к корме, «на усах», транспорт с буровой техникой и бензиновыми бочками. Навалился шторм, стали дополнительно крепить массивный груз. Переволновавшегося капитана свалил инфаркт. Отдали буксиры и на самом полном помчались на Диксон, сквозь лед, а это грохот и жестокие удары по всему корпусу. Какой уж там «строгий покой», абсолютно предписанный инфарктникам… Не довезли…

ПАРОХОД

Острое желание выдавать то, что случайно получилось, за то, что якобы заранее планировали, свойственно всей советской идеологической литературе — политической, исторической, даже технической. Помню, когда первый «лунник» конструкции «фирмы» С.П. Королёва, пролетел мимо желанной цели из-за навигационной ошибки, его для спасения лица назвали «межпланетным зондом», а придворный поэт Сергей Михалков немедля сочинил (и «Правда» на первой странице тиснула) «вирш»:

Запустили мы ракету,
А она, ракета та,
Превращается в планету,
В спутник Солнца, – красота!

Примерно то же было и с «Челюскиным». В двухтомнике с длинным названием «Научные результаты работ эеспедиции на «Челюскине» и в Лагере Шмидта» весьма знающий всю подноготную подготовки похода океанограф Яков Яковлевич Гаккель написал: «При выборе судна … руководство экспедиции остановилось на п/х «Лена», предназначенного для плавания во льдах в восточном секторе Арктики». Наивный читатель должен думать, что перед «руководством экспедиции» был разложен был широкий пароходный пасьянс, бери — не хочу.
На самом же деле, никакого выбора не было, свободных, не занятых делом пароходов под советским флагом не существовало. И Шмидт сумел, наверное, предложить Куйбышеву, который курировал в Совнаркоме промышленность и ровным счетом ничего не понимал в экспедициях по полярным морям, убить одним выстрелом двух белых медведей: и «Лену» перегнать во Владивостокский порт, куда она приписана по Государственному плану, и совершить между делом эпохальный маршрут по Северному морскому пути (для управления которым, кстати, и был тем же Шмидтом предложено и Куйбышевым в Политбюро поддержано создание в аварийном порядке учреждения с корявым именем ГУСМП, которое очень быстро стали называть просто Севморпуть.)
На борту было 51 человек экипажа и 125 пассажиров. Были ученые, корреспонденты, зимовщики для острова Врангеля возле Чукотки. Были плотники — строить зимовщикам дом. Были десять женщин, жен зимовщиков, которым Шмидт разрешил плыть с мужьями и остаться на острове Врангеля «в виде эксперимента». Из них две, Васильева и Буйко, были на последних месяцах беременности: Васильева родила Карину в Карском море. Что и говорить, занятный эксперимент...
Наконец, были и совсем особые путешественники: в Ленинградском транспортном институте Шмидт попросил дать ему «группу студентов старших курсов, толковых, честных и инициативных коммунистов, которые стали бы партийным ядром экспедиции» — после гибели судна их «распределили по палаткам для поддержания бодрости духа и дисциплины». Прочитав такое в книге Кренкеля «RAEM — мои позывные», невольно задумаешься: это как? Совсем зеленых, не имеющих даже одного дня полярного опыта? И таких бросать в Арктику? Странно...
И вообще поведение Шмидта можно характеризовать только крепкими словечками. Посмел не учитывать резко отрицательный отзыв комиссии, погнал во льды непригодное судно...
А Воронин почему согласился, взял назад свой отказ? Во всех книгах написано, что Шмидт его уговорил. Это как: пройдем, мол, на авось? Или угрожал? Но чем можно грозить такому капитану?
Но в таком случае какие же Шмидт нашел слова для убеждения? Насчет патриотизма стал говорить? Или про экономию народных денег? Мол, доставим пароход во Владивосток по Севморпути, пусть не тратят валюту, перегоняя вкруг Европы и Азии?... Слабый аргумент. Потому что Ледовитый океан не шутит: всего три летних месяца навигация, в самом лучшем случае, а они уже полмесяца потеряли, и еще будут стоять в Мурманске... Застрянет во льдах пароход, и получится, что скупой платит вдвое. И отвечать им вдвоем придется, Воронину и Шмидту.
А если сказано было, что не придется отвечать? Все слабости судна были яснее ясного,— значит, то, о чем говорил Шмидт, было вещью столь громадной, что ради нее можно было примириться с чем угодно. Даже с возможной гибелью парохода. Авантюрный для всех знатоков проход по Ледовитому океану для высадки зимовщиков на острове Врангеля у Чукотки был полезной маскировкой. Чего?
Любые широкомасштабные и дорогостоящие проекты тех лет, странные на первый взгляд, становятся довольно понятны, если рассматривать их в контексте тогдашней внешнеполитической доктрины СССР: к мировому (минимум европейскому!) господству через войну.
Вот, например, в том же 1933 году, руками зэков построенный, открыт Беломорско-Балтийский канал имени Сталина. По каналу не пройдет ни одно серьезное судно, и значит, для торговых перевозок он не годится. Тогда для чего же годится? А чтобы перебрасывать прямым ходом подводные лодки с заводов Ленинграда и Нижнего Новгорода в Белое море. Что же касается лесовозов, так они как плавали, так по сей день плавают вокруг Скандинавии, что и быстрее, и проще.
Вспомнив все это, невольно себя спрашиваешь: не было ли плавание «Челюскина» экспериментом? Пусть крайне дорогим (судно 2 миллиона тогдашних золотых рублей стоило), пусть на людях (а их в те времена считали щепками, которые летят, когда лес рубят),— но экспериментом. Для ответа на вопрос: могут ли абсолютно неледокольные боевые корабли за одно лето тайно проходить Севморпутем во Владивосток без ледокольной проводки? Или нужен мощный ледокольный флот?
Если встать на такую точку зрения, становится понятным многое.
Во-первых, почему пренебрегли отзывом Крылова: ведь рейс именно такого, а не более крепкого судна должен был дать ответ.
И почему согласился Воронин: не безумствовать идет, а выполнять крайне опасное военно-научно-патриотическое исследование.
И почему понадобился призыв «толковых и честных (!) коммунистов» в неведомое далеко: Шмидт явно готовились к тому, что не дойдут, что потребуются молодые, крепкие руки для авральных работ, выброски имущества на лед и вообще «для поддержания дисциплины»...
Догадки мои оказались верными. В 1936 году военные корабли впервые прошли по «Челюскинскому маршруту»: эсминцы «Сталин» и «Войков». Лоцманами на них стояли полярные капитаны П. Г. Миловзоров и Н. М. Николаев, начальником похода был всё тот же О. Ю. Шмидт. На этот раз не геройствовали, перед караваном шел ледокол «Федор Литке». А льды были, так сказать, «ласковыми». Так что 17 октября эсминцы и сопровождавшие их танкеры с запасом топлива ошвартовались во Владивостоке. Прошли благополучно и подводные лодки Д-1, Д-2 и Д-3 под командованием капитана 1 ранга К.Н. Грибоедова. … Но это через четыре года после начала «Лагеря Шмидта».
А мы продолжим наш рассказ о челюскинской эпопее.

САМОЛЕТ И КОРОВЫ

В Мурманске пароход получил самолет Ш1 — взлетающую с грунта, снега и воды амфибию. Хотя до самой осени Шмидт надеялся на нечто другое, довольно-таки оригинальное и даже несколько фантастическое.
Дело в том что авиаконструктор И. В. Четвериков спроектировал для подводных лодок деревянно-полотняный складной самолет. Всплывшая лодка выдвигает из водонепроницаемой «бочки» корпус самолета с прижатыми к фюзеляжу крыльями, они расправляются, и машина летит, а после возвращения складывает крылья, словно жук, и прячется в «бочку». Как только в марте вышло правительственное постановление о походе по Северному морскому пути (разумеется, секретное), сотрудник Главсевморпути М. И. Шевелев попросил сделать такой самолет для «Челюскина». Загорелся и В. А. Гартвиг, начальник Отдела строительства глиссеров и аэросаней Научно-исследовательского института Гражданского воздушного флота (ОСГА НИИ ГВФ).
Начали строительство сразу двух самолетов-амфибий: для подводников — СПЛ, для северного плавания — ОСГА-101 Срок поставили истинно советский: проектирование, сборку и испытания закончить через восемь месяцев — к дню прихода корабля в Мурманск. Всем, кроме начальства, было ясно, что эта «волевая» цифра нереальна. И действительно, только весной следующего года, когда «Челюскин» на морском дне уже не нуждался ни в чем, самолет взлетел-таки с Москвы-реки и был тут же поставлен на прикол за ненадобностью. Впрочем, машину СПЛ для подводной лодки не бросили, назвали «Гидро-1» и в 1936 году установили в ее классе мировые рекорды скорости, дальности и высоты.
Что же касается «Челюскина», то в Мурманске погрузили на него разборные домики для зимовщиков острова Врангеля (их, увы. утащило в полынью, куда рухнул «Челюскин»), а еще на верхней палубе устроили загон и поставили в него несколько коров, рядом — для них сено. Но насчет этих животных нет ни слова ни в одном описании гибели судна. Куда они подевались? Должно быть, их путешественники давно уже съели,— скорее всего, после жестокого шторма в море Лаптевых, когда волны не только смыли за борт купленный в Копенгагене груз лимонов, но и сильно разрушили «коровник», ранили его обитателей .
Отправленный в Ленинграде в поход, «Челюскин» оказался перегружен сверх всякой меры. Особенно углем для «Красина». Под высокой волной, разыгравшейся близ норвежских берегов, «…кормовая палуба не выходила из-под воды,— написал в своем рейсовом отчете Воронин. — Пришлось, чтобы сохранить палубный груз, ложиться в дрейф» В ледовых же условиях выявилось и более скверное: особо прочный ледовый пояс судна оказался… ниже ватерлинии! Из-за этого «Челюскину» лед нанесил чувствительные повреждения. Участники экспедиции героически чинили пароход подручными средствами: подпорками из бревен, цементом...
Поэтому через неделю после отхода из Мурманска аварийно сбросили на «Красин» уголь, 710 тонн, аврал был всеобщий. Неделю спустя передали остатки ненужного для экспедиции угля ледокольному пароходу «Седов». Только посте этих процедур ледовый пояс «Челюскина», наконец, поднялся над водою, готовый противостоять льду...
А тут вылезла другая беда: стремительная качка. На чистой воде в море Лаптевых пароход ложился в 30-градусный бортовой крен при волнении всего 4 балла, а однажды (при семибалльной волне) креномер зафиксировал почти смертельные (еще чуть-чуть, и гибнуть во льду не пришлось бы) 56 градусов! Не могу представить — и вы, наверное, дорогой читатель, не сможете, если не моряк,— каково работать при такой качке кочегарам? а бедным научным работникам и прочим «сухопутным» — как выполнять свои обязанности? И коку как сготовить обед? Наверное, все с тоской ждали лютых врагов «Челюскина» — ледяные поля...
Кто проектировал «Лену-Челюскина»? Советские корабелы или датские? На этот счет — опять противоречия и догадки. Хотя, казалось бы, какие могут быть причины для таинственных умолчаний?
Лично я склоняюсь к авторству датчан, и вот почему. Уж очень восторженным взглядом обозревал интерьеры «Челюскина» механик В. Задорнов (так обозначен автор статьи, которую буду цитировать,— но в списке награжденных челюскинцев — Задоров В.А., кочегар 1-го класса, и непонятно, какому написанию и профессии верить): «…По бортам расположились одноместные и двухместные каюты для экипажа. Палуба в них покрыта была линолеумом, поверх которого красивой лентой растянулся мягкий ковер. Зеркала, отдельные шкафчики для одежды, диваны, столики, шерстяные занавески у коек — всё было на своем месте. Такая обстановка располагала к приятному отдыху после тяжелой работы.
В широких коридорах, представлявших замкнутый прямоугольник вдоль стен машинной шахты, выстроились в ряд шкафы. Здесь же в ряд с каютами расположены баня, ванны и умывальники. Правый ряд кают заканчивался обширной столовой для экипажа и красным уголком, расположенными в большом зале, разделенном тяжелой матерчатой шторой.
Да, этот пароход мог гордиться удобствами, созданными для экипажа: вокруг стен столовой и красного уголка — мягкие диваны, обтянутые кожей, столы стулья, мягкие кресла, шкафы для книг.
Этот зал был центром общественной жизни всего коллектива» .
«В носовой части рубки расположены: кают-компания, буфет для комсостава и пассажиров, а по бортам размещены девять двухместных и две четырехместные каюты для экспедиционного состава, лазарет, лаборатория, каюта врача и ванные».
«Гордостью машинного отделения был универсальный станок, на котором производились в рейсе все токарные, фрезерные, строгальные и сверлилдьные работы по текущему ремонту. Это ценнейшая и незаменимая вещь в условиях такого рейса, когда нет близко ремонтных баз» .
Но, повторим, пароход не был ни ледокольным, ни тем более ледоколом, как иногда проскальзывает в публикациях.
Уже в Карском море, где и льдов-то особых нет, «Челюскин» после столкновения с льдиной получил течь. Эксперимент становился опасным. Шмидт сообщил в Москву. Оттуда ответили: «Поход продолжать». И верно: отрицательный результат в эксперименте тоже ценится, порой больше положительного: станет окончательно ясно, что без ледокольной проводки не обойтись,— вот и основание для строительства очень дорогого, сверхмощного ледокольного флота. А что опасно, так любое плавание, тем паче арктическое, таково...

ПОЛЯРНИКИ И САМУРАИ

На первый взгляд, связи никакой между ними нет и быть не может, но изучение некоторых текстов песен опровергает эту истину.
Незадолго до челюскинского похода композитор Венедикт Пушков написал на слова Андрея Апсолона гимн полярников:
Лейся, песня, на просторе,
Не грусти, не плачь жена, –
Дрейфовать в далёком море
Посылает нас страна.

Однако существовал и другой вариант :

…Штурмовать далеко море.

Почему два варианта? Который главный, хотя оба ведь неплохи, правда? В блужданиях по Интернету наткнулся на статью журналиста Андрея Колесникова «Летучий «Челюскин»”. Автор объяснял: первый вариант включал слова «…шлем привет, товарищ Сталин, дома будем через год.. ». Очень скоро они исчезли. А «Дрейфовать в далеком море…» посчитали недостаточно боевитым, и Леонид Утесов пел «штурмовать далеко море»! И еще. Оказывается, «особо подчеркивалась молодость покорителей Арктики и даже наряду с хрестоматийными «молодыми капитанами» появлялись «комсомольцы-моряки». Хотя команда и научные сотрудники на «Челюскине» давно вышли из комсомольского возраста.
А что касательно самураев… Мой приятель Боря Цодиков десятилетиями измерял теплоту советско-японских отношений словами песни «Три танкиста». Если по радио раздавалось: «И летели наземь самураи под напором стали и огня», то градус отрицательный, а вот если наземь «летела вражья стая»,— о, тут уже можно говорить о каких-то положительных сдвигах.

РАДИСТ, ВОСПИТАННЫЙ ИНТЕЛЛИГЕНТАМИ

Один ветеринар из Тюрингии во времена Екатерины Великой обосновался на южных землях России. Его потомок дослужился до чина статского советника, стал инспектором коммерческого училища. А город назывался Белосток, и там однажды «русские патриоты» решили устроить еврейский погром. А статский советник надел парадный мундир и при шпаге, треуголке и всех орденах явился к городничему: потребовал защитить несколько еврейских семей, спрятавшиеся у него в училище. И знаете, сумел добиться охраны, двух вооруженных солдат! За что спустя месяц получил категорическое предписание уйти в отставку по состоянию здоровья...
Интересной женщиной была и его супруга, учительница, род которой удалось проследить до 1510 года, от полотняных дел мастера Филиппа все в той же Тюрингии. Предки ее были ремесленниками, виноделами, мясниками, купцами, лесничими, аптекарями, пасторами,— один из них и проследил фамильное древо. Кроме того, супруга нашего мужественного статского советника была замечательна тем. что «…состояла в приятельских отношениях с Гёте. Гёте посвятил ей несколько дружеских стихотворений, подарил закладку для книг, ставшую семейной реликвией, и описал в «Страданиях молодого Вертера», даже сохранив фамилию Кестнер».
Таковы были отец и мать будущего знаменитого полярного радиста Эрнста Кренкеля, и в каких благородных жизненных принципах его воспитывали, много говорить не надо.
Из Белостока же пришлось уехать. Обосновались в Москве. Папа Кренкель учил немецкому языку молодых людей в коммерческом училище, а Эрнст получал образование в гимназии при одном из реформатских (т.е. протестантских) храмов. Позначал и древние языки, и английский, и многое что еще.
Вдруг случился Октябрьский переворот, все рухнуло, гимназист пошел в рабочие...
Однажды восемнадцатилетний подручный жестянщика Кренкель увидел на стене объявление: приглашали на курсы радиотелеграфистов, изучать азбуку Морзе и радиоаппаратуру. Дело происходило в довольно голодном двадцать первом году, а предлагался, помимо учения, усиленный продовольственный паёк: приглашали на курсы радиотелеграфистов, изучать азбуку Морзе и радиоаппаратуру, что для юниши было темным лесом. Но помимо учения, обещался усиленный продовольственный паёк: радиосвязисты требовались весьма. Во всей РСФСР было тогда в профсоюзе радиоработников только две с половиной тысячи человек: профессия не чтобы почетная, но редкая. Много-много лет спустя родилась песня Поет морзянка за стеной веселым дискантом, / Кругом снега, хоть сотни верст исколеси,
Обучал Кренкеля азбуке Морзе некто Булгаков. Он зимовал на заполярной станции «Югорский Шар», с удовольствием рассказывал о северном быте,— Эрнст слушал завороженно. На выпускных экзаменах он поразил всех: принимал 150 знаков в минуту! И пошла зимовка за зимовкой:..
Что Эрнст Теодорович оказался на «Георгие Седове», было случайностью, вполне могли дать и другого человека. Но интеллигенту Визе пришелся по душе необыкновенно интеллигентный «Маркони», как было в те годы принято называть корабельных радистов. С тех пор повелось: затевает Арктический институт новую экспедицию — непременно в ее составе Кренкель, не иначе.
Радист-зимовщик, по совместительству великолепный повар, Кренкель начал свою полярную биографию в 1924 году на Новой Земле, в проливе Маточкин шар. О нем заговорили во всем мире после того, как он, зимуя в 1930 году в бухте Тихой на ЗФИ, установил мировой рекорд дальности связи на коротких волнах. В то время эти волны по ряду причин считались непригодными для дальней связи, использовали длинно- и средневолновые передатчики. А коротковолновик Кренкель поставил рекорд, да еще абсолютный, ибо Земля кругла, и длиннее трассы быть просто не может: из Арктики в Антарктику. Полтора часа вел беседу азбукой Морзе с радистом Антарктической экспедиции адмирала Берда, уж очень хорошие были условия прохождения сигналов, что бывает не часто.
Так что на «Графе Цеппелине» полетели маститые полярники Самойловича (возглавлять научную часть экспедиции) и Кренкеля, третьим профессор Молчанов, изобретатель радиозонда для исследования атмосферы. Четвертого представили немцам как «энтузиаста дирижаблестроения в СССР» — артиллериста по профессии Ассберга. Хоть и не ученый, а задание имел: внимательно рассмотреть конструкцию корабля и систему управления. Он было привлек Кренкеля к своим «исследовательским» делам, поручил слазить в моторную гондолу дирижабля и обозреть сверхлегкий и сверхмощный по тем временам дизель-мотор, но немцы строго сказали: «Найн!» и никого из советских туда ни разу не пустили.
(К слову, повторить конструкцию дирижаблей графа Цеппелина не удалось никому, слишком была сложна, особенно в технологии постройки. В музее Цеппелина во Фридрихсгафене разложены на стендах приспособления для клепки каркаса, поражающие своей формой и разнообразием. И всё равно, даже имея их и все технологические секреты, американцы перетяжелили конструкцию лицензионного цеппелина, названного ими «Экрон». И управлять кораблем оказалось очень непросто. Словом, те несколько военных цеппелинов, которые после окончания Первой мировой войны получили победители в качестве трофеев, быстро оказались никому не нужными...)
Поведение Кренкеля во всех экспедициях, зимовках и на Большой земле было безупречным. Достаточно сказать, что, когда его после зимовки на Северном полюсе попытались сделать членом-корреспондентом АН СССР, он ответил: это «вряд ли будет содействовать укреплению советской науки вообще и Академии наук СССР в частности».

ОПЕРЕДИТЬ КОНКУРЕНТОВ!

Было еще одно обстоятельство, заставлявшее Шмидта идти на «Челюскине» самолично: золото Колымы.
Когда Георгий Седов обследовал нижнее течение этой реки, там о золоте ничего не знали, разве что о серебре. Так что, подробно описывая золотопромышленность России, «Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона» Колымскую золотоносную систему, в отличие от хорошо известной Олекминской, не упоминает. И найденный в тех краях золотой самородок ничего в этом смысле не изменил.
Однако в 1926-1929 годах геологи Сергей Владимирович Обручев (будущий академик и писатель) и Юрий Александрович Билибин открыли в верховьях Колымы золотоносную зону размером 700 на 150-250 километров. Иркутский ученый Иван Молодых составил лоцию Колымы.
В марте 1932 г. политбюро ЦК ВКП (б) предписывает ОГПУ немедленно перебросить в район колымских приисков пять тысяч заключенных. В дальнейшем — еще 20 тысяч. 1 апреля 1932 г. Генрих Ягода подписывает приказ «Об организации Северо-Восточного лагеря ОГПУ», и определяет на 1933 год «контингент «Севвостлага» в 40 тысяч единиц».
И значит, надо развивать успех, даже если он основан на пресловутом авось.
Едва вернувшись после похода в Москву, Шмидт представляет правительству широкомасштабный проект стремительного освоения Севера. Результат: через пять дней — истинно большевистские темпы! — выходит приказ о создании Главного управления северного морского пути (Главсевморпуть), и его начальником становится Отто Юльевич.
В просторах Арктики выше этого кресла ничего нет.
Но в еще более высоких креслах любят только грандиозное и «рапортабельное»: выше всех, дальше всех, быстрее всех... Шмидту другого не остается, как только грандиозное создавать. Тем более, что одного из покровителей уже нет: Луначарский отправлен Сталиным с глаз вон — послом в Испанию, где и уходит (или ему помогают уйти?) в мир иной.
Так что Шмидт предлагает новый северный поход, подобный «сибиряковскому», хотя капитан Воронин писал ему: «... многие считают рейс «Сибирякова» счастливой случайностью».
В начале 1933 года Шмидт направляет в Мурманск капитану Воронину письмо, сообщает о постройке в Дании ледокольного парохода и что «некоторые члены правительства считают необходимым повторить рейс
В апреле 1935 года Совет труда и обороны принимает новое постановление – «с навигации 1935 года приступить к перевозке грузов на коммерческих судах по Северному пути от Мурманска до Владивостока». Принимает, разумеется, с подачи и под обещания самого Шмидта.
В середине июня 1935 года, когда навигация в Арктике еще не началась, начальник политуправления Главсевморпути Сергей Бергавинов собрал у себя необычное совещание с участием руководителей главка, политуправления, ученых.: «С уменьшением и даже уничтожением льдов изменятся климатические условия Севера. Тундра превратится сначала в лесотундру, а затем и в лес... Эта «фантазия» основана на самой точной науке. Это «фантазия», которая в ближайшем будущем призвана превратиться в реальность. В этом направлении деятельно работает мысль советских ученых».
Заместитель Шмидта, Георгий Ушаков: «Я хочу, чтобы через пять лет ни один эскимос, ни один чукча не жил в той юрте, в какой живет сейчас. Чтобы через 5 лет все чукчи были грамотные, имели свою письменность, газеты, больницы, культуру».
В Восточно-Сибирское море «Челюскин» вошел в начале сентября. До конца навигационного времени — прочного закрытия льдами Берингова пролива — оставалось только пять-десять дней. Неподалеку от мыса Ванкарем двухметровый лед остановил судно. Начался дрейф на юг, и 4 ноября «Челюскина» внесло в Берингов пролив при великолепной штилевой погоде. Прямо по носу расстилалось ровное ледяное поле, на горизонте виднелась чистая вода! Будь пароход ледоколом, взломал бы лед,— ледорез же мог только раздвигать трещины. И идти дальше не мог. Отрицательный результат эксперимента налицо: без ледоколов нельзя, иначе получается «авось».
А льды «Челюскина» потащили обратно в Ледовитый океан, такие уж там течения... Угля осталось мало, на пароходе стало холодно. Прошел декабрь, январь, надеялись досидеть до весны, но тринадцатого февраля около трех часов дня началось сжатие. Борт «Челюскина» лопнул от носового трюма до машинного отделения, в пробоину хлынула ледяная вода. Было ясно, корабль не спасти.
Шмидт и Воронин подобный вариант предвидели, все было загодя подготовлено для аварийной выброски на лед. Она прошла без суеты за два часа. Электричество погасло, но серенький полярный денек еще продолжался. Кренкель держал связь на аварийном передатчике до конца, сообщал, как тонет судно и идет выгрузка. Спрыгнул на лед предпоследним, за ним Шмидт и Воронин. Завхоз Борис Могилевич пытался сбросить еще что-то из продовольствия, поскользнулся на круто вздыбившейся палубе, упал,— «Челюскин» мгновенно ушел под воду...
Кренкель со своими корабельными коллегами-радистами Ивановым и Иванюком уже в темноте развернул радиостанцию, поставил антенну, послал позывной RAEM,— связь из «Лагеря Шмидта» наладилась. До земли было около 150 километров. Идти пешком самоубийственно. Сидели и ждали помощи, хотя сжатия льда и трещины бывали такими, что могли разрушить лагерь, уничтожить запасы продовольствия и топлива. Но пронесло. Всех сняли самолетами. Рискованная операция продолжалась два месяца, считая с момента гибели парохода. Кренкель держал связь до последней минуты, отстучал 13 апреля: «К передаче ничего не имею, прекращаю действие радиостанции» и улетел вместе с капитаном Ворониным.
Забавно, но корабль, ставший одним из символов истории СССР, на момент гибели формально не имел права на государственный флаг страны!
Пароход «Лена», сразу после постройки переданный недавно созданному Главному управлению Северного морского пути, одновременно со сменой названия на «Челюскин», получил и порт приписки – Владивосток.
Однако первым советским портом, куда пришел из Копенгагена «Челюскин», был Ленинград. Именно Ленинградский порт в соответствии с законом выдал кораблю «Временное свидетельство на право плавания под флагом С.С.С.Р.» сроком на шесть месяцев, который истекал 11 января 1934 года.
Согласно этому документу, «… до истечения указанного срока пароход должен явиться во Владивостокский порт для выполнения законного порядка регистрации и получения свидетельства на право плавания под флагом С.С.С.Р. В случае неявки судна «Челюскин» до истечения указанного u1089 срока во Владивостокский порт судно лишается права на дальнейшее плавание под флагом С.С.С.Р.» (этот документ хранится в фондах Музея Арктики и Антарктики в Санкт-Петербурге).
Значит, 11 января 1934 года капитан В.И.Воронин был обязан спустить советский флаг, ибо теоретически с 12 января ему могло быть предъявлено обвинение по статье 93 Уголовного кодекса – «Подъем на морском торговом судне флага Союза СССР без права на этот флаг по закону».
Конечно, борьба за жизнь людей и судна напрочь вытеснила из головы капитана вопрос о государственной принадлежности корабля. Во всяком случае, среди сотен радиограмм с «Челюскина» радиограммы с просьбой продлить «Свидетельство» и разрешающей это радиограммы обнаружено не было.
Кроме того, выдача такого свидетельства говорит об абсолютной уверенности руководства Главсевморпути и экспедиции в её успехе – уверенности мало обоснованной на стадии подготовки «сквозного прохода Северо-Восточным проходом» (так чаще всего именовалась экспедиция в документах Главсевморпути).
В томе 61-м 1-го издания БСЭ (а её главным редактором был О.Ю.Шмидт, том вышел в свет в январе 1934 года) о «Челюскине» говорится как о пароходе, построенном в Дании по заказу Морфлота СССР специально для обслуживания Чукотско-Анадырского побережья, т.е. для районов со сложной ледовой обстановкой. Во 2-м издании БСЭ (т. 47, 1957 г.) о «Челюскине» говорится как о пароходе неледокольного типа (такое подчеркивание — «эзпов язык» хрущевской «оттепели»?), а в 3-м (т. 29, 1978 г.) – как просто о пароходе. Просто как о пароходе говорится о «Челюскине» в «Краткой географической энциклопедии» (т. 4, 1964 г.) и в «Советском Энциклопедическом словаре» (3-е изд., 1983 г.)
Стиль жизни в «Лагере Шмидта» мало чем отличался от материкового. В карикатере художника Федора Решетникова морж, медведь и тюлень требовали от Шмидта паспорт с пропиской на льду. Построенный для женщин и детей деревянный дом назвали бараком. На правительственную телеграмму «Шлем героям-челюскинцам горячий большевистский привет... » отвечали так: С непередаваемым восторгом заслушали приветствие руководящих членов ЦК ВКП (б) и правительства... Проводили партийные собрания, выпускали стенгазету «Не сдадимся!», устраивали товарищеские суды над провинившимися (один из них свой патефон хотел со льда самолетом отправить), Шмидт читал лекции по диалектическому материализму, а журналу радиообмена был присвоен гриф «Секретно» (в нарушение всех инструкций Кренкель держал его не в сейфе, которого, понятно, не было, а у себя под подушкой)... Ах, ты, секретность, секретность: радиограммы относительно спасательных работ в Заполярье шли под кодом «Экватор»...
Прибывших в Москву челюскинцев (а привезли их только 10 июня!) встречал на Белорусском вокзале руководитель спасательной комиссии Куйбышев. На Красной же площади из Никольских ворот Кремля вышли Сталин, Ворошилов, Калинин и Орджоникидзе и всем пожали руки. Летчикам присвоили учрежденное по сему случаю звание Героя Советского Союза. Каждого челюскинца, прямого участника отчаянного эксперимента, наградили орденом Красной Звезды и выдали по полугодовой зарплате. Почему боевой орден, понятно: выражаясь по-военному, была разведка боем. Победная. За поражения Сталин орденов не давал.
Позывной «Челюскина» RAEM был отдан, вопреки всем правилам, Кренкелю как его личный позывной. Честь необыкновенная. Ведь четырехбуквенный позывной без цифр имеют только официальные плавающие или дрейфующие объекты.
Пропагандистский восторг журналистов и агитаторов превзошел все мыслимые масштабы. В «Правде» Максим Горький писал: «Только в Союзе Социалистических Советов возможны такие блестящие победы революционно-организованной энергии людей над силами природы. Только у нас, где началась и неутомимо ведется война за освобождение трудового человечества, могут родиться герои, чья изумительная энергия вызывает восхищение даже наших врагов».
Народ откликнулся на политическую шумиху анекдотом: — Рабинович, что вы будете делать, если ваш пароход раздавит льдами? — Сяду на льдину и буду ждать помощи. — Рабинович, вы герой!
Зло, но, как видим, совсем не по адресу.

«СЕВЕРНЫЙ ПОЛЮС»
На «Челюскине» плыл гидробиолог Петр Петрович Ширшов, коллега Шмидта и Кренкеля по плаванию на «Сибирякове». В палатке, где помещалась радиостанция и начальник экспедиции, можно было обсуждать многие вещи, не предназначенные для широкой публики. С ним и Кренкелем обсуждал Шмидт идею создания дрейфующей станции на Северном полюсе. Как-то обронил, что дрейф надо рассматривать как репетицию, пусть невольную, но полезную.
Это несколько проясняет смысл участия Шмидта в Первой памирской экспедиции 1928 года. Какую цель преследовали немецкие альпинисты-географы, понятно: хотели продолжить начатые в 1913 году работы, да почти в том же составе. И советские альпинисты делом занимались: открытую в 1871 г. вершину, в честь генерал-губернатора Туркестана пиком Кауфмана названную, переименовали в пик Ленина.
А Шмидт тогда только-только получивший должность заместителя управляющего Центральным статистическим управлением, не с бухты-барасты все бросил и на все лето укатил,— готовился, выходит, к первой своей заполярной экспедиции, запланированной на будущий год, дышал морозным воздухом, учился спать в палатке на тридцатиградусном морозе. «Памирку» эту свою он потом всегда брал во все экспедиции. И на челюскинской льдине поставил, несколько дней жил в ней. Уж потом перевели его в другую палатку, чтобы был рядом с Кренкелем и радиоаппаратурой.
...Когда вернулись на Большую землю, несколько месяцев шли банкеты. О новых планах разговоров не было. А дальше — руководившие освоением Севера и спасением челюскинцев Куйбышев и Каменев скончались. Померли своей смертью.
А Куйбышев — во время операции, так что тут сразу вспоминается Фрунзе, и думается о какой-то весьма нехорошей традиции...
А Каменев Сергей Сергеевич был даже похоронен в Кремлевской стене, и только через два года его оттуда изъяли, «пришив» то ли уклон, то ли шпионаж.
В общем, северными проектами решил заняться Сталин собственной персоной.
«…Из числа 7 летчиков, коим Правительство присудило звание Героев Советского Союза – 5 человек находились в рядах ВВС РККА и были изъяты и уволены по настояниям особых отделов, политорганов и командиров, как политически и морально неустойчивые и несоответствующие службе в РККА (А.В. Ляпидевский, М.Т. Слепнев, И.В. Доронин, В.С. Молоков, С.А. Леваневский)»
(Из совершенно секретного доклада начальник ВВС РККА А.И. Алксниса — будущего «члена антисоветской националистической шпионско-террористической организации» — наркому обороны К.Е. Ворошилову «Об отрицательных последствиях чистки для ВВС РККА».)
При встрече челюскинцев газеты пестрели приветствиями и поздравлениями, одно из самых почётных мест занимало почему-то поздравление от «Организации Бойцов и Фашистов Новой Италии».
Показания впоследствии расстрелянного сотрудника Шмидта:
«Судя по дальнейшей линии поведения О.Ю.Шмидта, он был завербован для шпионской работы в 1931 году в Ленинграде. Б. мне прямо заявил, что теперь в лице О.Ю.Шмидта мы имеем человека, который может оказать Германии крупные услуги Так началась моя антисоветская деятельность, направленная на исполнение директив германской разведки по срыву освоения Северного Морского Пути и естественных богатств Крайнего Севера. Я действовал вместе с О.Ю.Шмидтом. После организации Главсевморпути наша линия подбора антисоветских кадров привела к образованию во всех звеньях Главсевморпути, в частности в ВАИ (Всесоюзный Арктический институт) и Гидрографическом управлении, активно действовавших антисоветских гнезд. Вместе со своим сообщником О.Ю.Шмидтом я практиковал и другой метод, рассчитанный на то, чтобы отвлечь внимание общественности, партии и правительства от наших вредительских дел…»
Очень многие челюскинцы были впоследствии арестованы и погибли в лагерях или просто были расстреляны.
Во вторую годовщину гибели «Челюскина» вызвал в Кремль полярных летчиков и Шмидта — тот доложил о проекте дрейфующей станции «Северный полюс». Все от Сталина получили указание: шмидтовский Главсевморпуть должен в следующем году станцию установить, авиаконструкторы же — изготовить самолеты, нужные для доставки зимовщиков на полюс.
Возглавлять экспедицию хотел Визе, но врачи не пустили.
Начальником назначили опытного полярника Ивана Дмитриевича Папанина, зимовавшего на острове Гукера и мысе Челюскина. Шансы Кренкеля (кстати, он впервые встретился с Папаниным, когда тот принимал почту привезенную в Заполярье «Графом Цеппелином») были, понятно, стопроцентными. Как и Ширшова, как и Евгения Константиновича Федорова, с которым Папанин ходил пешком с мыса Челюскина на реку Таймыр по местам, еще не нанесенным на карту.
Шмидт предложил Кренкелю принять участие в экспедиции на Северный полюс, когда радист сидел на острове Домашний. Конечно, мечтатель согласился без раздумий. Только умолчал, что они с напарником заболели цингой. Второпях собираясь на Домашний с мыса Оловянного, начисто забыли про витамины...
На ледоколе, снявшем их с зимовки, применили для лечения рецепт Джека Лондона: три раза в день глотали тертую сырую картошку. Кренкель страшно боялся, что его на полюс не возьмут, но комиссия ничего не заподозрила.
А Шмидт... Ему разрешили только слетать на полюс, высадить зимовщиков,— и назад.
Самолеты пилотировали те же спасавшие челюскинцев летчики — Герои Советского Союза: кто лучше их умел выходить из любой неожиданности в этой крайне опасной операции? Чтобы сократить послепосадочный пробег, впервые применили абсолютную новинку: тормозные парашюты.
Самолет Водопьянова прибыл в район полюса 23 мая 1936 года в 11-35,— и тут, прервав на полуслове репортаж об эпохальном событии, сгорел умформер бортовой радиостанции. Как воспринято было внезапное молчание, представить легко: должно быть, разбились... Запасного блока питания на самолете не оказалось.
Четыре часа ушло на лихорадочную сборку экспедиционой радиостанции и установку антенны. Но — и на старуху бывает проруха! — Кренкель обнаружил, что забыл перед вылетом подзярядить аккумуляторы! Пришлось заняться совершенно непредусмотренной операцией: налаживать электропитание...
Выдержка Шмидта была фантастической. Он глядел на поднявшуюся суету и молчал, понимая, что шумом делу не поможешь. Связь наладилась только в 21-30 и сообщили, что находятся примерно в двадцати километрах за точкой «Северный полюс».
Как было тогда положено, вся подготовка к полярной экспедиции и сам полет были строго секретными. Но, конечно, после получения радиограммы об успехе началась невероятная шумиха. «Большевистский привет отважным завоевателям Советского полюса!» — поздравлял полярников Сталин. Поразительно, но именно так: полюс объявил собственностью...
А в палатке было не просто тесно — чудовищно тесно. Кренкель вспоминал: «Надевая фуфайку, не опрокинь пепельницы и пузырьков Ширшова. Встав во весь рост, берегись острой гайки на потолке. Надевая брюки, не опрокинь правой ногой лампы, а левой не выбей из рук Ширшова его письменный стол. Каждый из нас имеет свой письменный стол — кусок фанеры. Среди необъятных просторов Арктики мы топчемся на трех квадратных метрах».
Но зато всех избрали в Верховный Совет СССР...
В январе, сразу после Нового года, расстреляли арестованных ранее Илью Баевского, Алексея Боброва – ближайших сподвижников Шмидта, следом Александра Воробьева (начальник радиослужбы), Михаила Плисецкого (начальник треста «Арктикуголь»), Николая Иванова (главный инженер треста «Нордвикстрой»), Сергея Нацаренуса – главного плановика, Аполлона Чиковани (начальника планово-экономического отдела), Николая Жигалева (замначальника Управления полярной авиации), Абрама Стукатера (помощника начальника Управления полярной авиации).
Радиограмма
Рады, что Главсевморпуть взялся твердо, по-большевистски за кадры центрального аппарата и периферию, очищая их от гнили и врагов народа.
Иван Папанин. Гренландское море
В феврале расстреляли Эдуарда Крастина – заместителя Шмидта, Михаила Пошеманского – начальника Дальневосточного теруправления, Дмитрия Дуплицкого – начальника мобилизационного отдела, Жана Штейнберга – начальника техснаба. Вокруг Шмидта все более расширялась мертвая зона, в которую уже просто страшно было ступить.
Сам Шмидт тем временем продолжал оставаться на свободе под защитой охранной грамоты, которую ему давало звание Героя. Но была другая веская причина его неприкосновенности. В конце концов, Сталин мог посадить и Героя. Но он не забывал, что, пока в стране идет мясорубка, в Гренландском море его, сталинским, именем вершится очередная «героическая эпопея» — дрейф папанинской льдины. Это страна могла заходиться в восторге по поводу каждой телеграммы Папанина, приветствующего расстрел очередного заговорщика, это пионеры могли флажками отмечать на карте маршрут героического дрейфа.
В начале февраля после пяти дней шторма льдина расколась на мелкие части. Зимовщики ютились на кусочке размером 30 х 50 метров в холодных шелковых палатках. В тесной, но теплой основной палатке находиться было нельзя, под ней прошла трещина. Занимались уже не научной работой, а спасали журналы наблюдений, коллекции водных организмов и, конечно, радиостанцию с антенной. С этой последней было так: она должна была быть 60-метровой, но льдина не позволяла!
Кренкель ухитрился работать с половинкой антенны, установив палатку с радиостанцией в трех шагах от воды. Риск был громадный. Когда 8-го февраля ветер невероятной силы сорвал палатку, ее и станцию удалось спасти,— но не хотелось даже думать, каков мог быть финал, случись несчастью ночью, когда бегать по краю льдины надо было в темноте...
К льдине 10 февраля 1938 года добрался самолет летчика Власова, 19 числа подошли ледоколы «Таймыр» и «Мурман», забрали четверку полярников, героическую по любым меркам, погрузили экспедиционное имущество. Все радиостанции Заполярья получили радиограмму Главсевморпути: С 19 февраля сего года 16 часов считать станцию «Северный полюс» закрытой... Наблюдение в эфире за сигналами радиостанции UPOL прекратить». Чуть позже подошел ледокол «Ермак», на нем был Шмидт. Там все и обнялись.
К середине лета 1938 года была арестована или уже расстреляна почти вся верхушка Главсевморпути. На свободе по-прежнему оставался только Шмидт
В Москве продолжалось то страшное, что началось в прошлом году и что люди звали ежовщиной, а для Кренкеля и его товарищей раскрылся привычный сценарий: встреча на вокзале, проезд по улицам города в открытых машинах, увитых цветами, торжественный прием в Кремле, приветственная речь очень довольного Сталина, звания Геров Советского Союза. Всю четверку выдвинули баллотироваться в академики.
Кренкель не пожелал играть роль «свадебного генерала». Сказал Шмидту, что «такого рода выборы вряд ли будут содействовать укреплению авторитета Академии наук СССР»,— написал вежливый отказ от баллотировки. Чтобы решиться на столь демонстративную выходку, надо было быть очень храбрым человеком. Эту храбрость Кренкелю, наверное, припомнили, когда в сорок восьмом «в порядке бдительности» выгоняли с работы в Главсевморпути.

3 января 2012 года  10:24:58
Вячеслав Демидов | slavademidov@t-online.de | Берлин | Германия

* * *

К. Филос. н. Вячеслав Демидов

РУССКИЙ НЕМЕЦ БЕЛОКУРЫЙ...

Не любопытно ли, что слово астроном в русском языке имеет семисотлетнюю историю: впервые встречается в книге XIII века “Хроника Иоанна Мамалы”? Что с 1722 года русскому читателю известно слово атом – “неделимый”, мельчайшая частица вещества? Что пришедшая в XVIII веке из Германии в Россию уничижительная абракадабра (бессмыслица, галиматья) ничего не-одобрительного много веков назад не содержала, совсем наоборот, ибо корни ее – это греческое абракос (божество) и древнееврейское дабар (слово)? Что слово антенна, широко вошедшее в русскоязычный обиход с начале нашего века, имеет почтенную историю: в 1709 году оно означало... рею на корабельной мачте?

ПОСЛЕДНИЙ ЭНЦИКЛОПЕДИСТ...
Наука об истории слов, об их древнем, коренном, глубинном (если не сказать – истинном) значении, о том, как и откуда они приходят, как изменяется, трансформируется их смысл, – эта наука называется этимология. Через историю слов раскрываются древние торговые и культурные связи народов и племен, их влияние друг на друга. Проясняются ареалы обитания и возможные, так никогда еще и не объясненные маршруты переселений народов.
Перед изощренным специалистом-этимологом предстает не только то прошлое, которое записано в строчках старинных хроник, но и гораздо более древнее прошлое – дописьменное. Ведь оно, это “гораздо более древнее”, скрыто в топонимах – названиях рек и возвышенностей, городов и селений, незаметно выглядывает из фамилий и прозвищ.
Работа ученого, занятого судьбами слов, походит на работу дешифровщика, разгадчика тайнописей.
Но только походит! Дешифровщик, разгадывая код, имеет дело с одним языком – тем, на котором написано не предназначенное для чужих глаз послание.
А этимолог, составляя словарь, скажем, русского языка, должен учитывать слова албанские, английские, англосаксонские, арабские, армянские, болгарские, белорусские, бретонские, верхнелужицкие, галльские, германские, голландские, готские, греческие, древнерусские, древневерхненемецкие, древнесеверогерманские, зондские (авестские), индоевропейские, ирландские, испанские, итальянские, кашубские, кельтские, кимрские, киргизские, китайские, латинские, латышские, литовские, мадьярские, македонские, монгольские, нидерландские, нижненемецкие, новонемецкие, нижнелужицкие, норвежские, осетинские, турецкие, польские, персидские, полабские, португальские, прусские, сербскохорватские, словенские, словацкие, средневерхненемецкие, среднегреческие, среднелатинские, старославянские, татарские, турецкие, украинские, финские, французские, цыганские, чешские, чагатайские, черемисские, шведские и многие другие.
Он должен знать множество исторических и культурных сведений об этих народах, понимать археологию, беспрестанно знакомиться с толковыми и этимологическими словарями множества языков, не говоря уже о всяких иных литературных источниках, включая в число последних даже телефонные книги – эти масштабные сводки личных имен.
Так вот, самый большой и надежный этимологический словарь русского языка составлен берлинским профессором Максом Фасмером (Max Vasmer).
А точнее – русским немцем.
Петербуржцем.
Эмигрантом из Советской России.
Крупнейшим славистом Германии, а кое в чем и всей Европы.
В биографии которого отразился весь двадцатый век, все перипетии русско-германских связей и противостояний.
Наверное, это был последний энциклопедист в этимологии, способный в одиночку, без компьютера и даже пишущей машинки, составить словарный четырехтомник, от руки занося слова на каталожные карточки.
Да при этом написать еще множество других книг и статей.
Да еще редактировать филологический журнал мирового уровня – то есть самолично, как это было в те времена заведено, читать все поступающие статьи, вести переписку с авторами, делать вычитку всех корректурных типографских оттисков.
Да год за годом читать лекции студентам. Да еще...

НО ДАВАЙТЕ ПО ПОРЯДКУ
Макс Фасмер родился в Санкт-Петербурге 28 февраля 1886 года. О его предках известно мало,— единственное, что выехали в Россию из Шлезвиг-Гольштейна. Став в 1903 году студентом Петербургского университета, Фасмер изучал славистику, историю Византии и поздней Греции.
А главное – слушал лекции великого филолога, члена Петербургской Академии наук, поляка Яна-Игнация-Нечислава (в России его называли то Иваном Андреевичем, то Иванов Александровичем) Бодуэна-де-Куртене.
Появившийся на свет в маленьком городке под Варшавой, потомок французских рыцарей Бодуэн-де-Куртене говорил и писал по-польски, по-русски, по-чешски, по-словенски, по-итальянски, по-французски и по-немецки. В разные годы занимал кафедры сравнительной филологии в Казанском, Юрьевском (Тартусском), Краковском университетах. Был редактором 3-его (1903-1909) и 4-го (1912-1914) изданий “Толкового словаря живого великорусского языка” Владимира Даля.
Последователей Бодуэна-де-Куртене называли младограмматиками, потому что он создал новое направление в филологии – казанскую школу сравнительного языкознания, выдвигающую на первый план не столько анализ древних текстов, сколько исследование живой народной речи. Бодуэн-де-Куртене говорил, что живые звуки важнее мертвых букв, о которых никто не знает, как звучали они в эпоху своего начертания, – и разработал необыкновенно богатую транскрипционною систему записи живого говора.
В сказках, как известно, хороший подмастерье женится на дочке мастера. Женой Макса Фасмера в 1910 году стала старшая его на год Цезария, дочь Бодуэна-де-Куртене, будущий известный этнограф и историк культуры в Варшавском университете.
Через четыре года союз их, однако, разладился. Новую жену Фасмера звали Эльза Нипп, и этот брак оказался счастливым. На всю жизнь.
Талант Макса Фасмера проявился быстро: первые главы “Греко-славянских этюдов” студента-третьекурсника появились в “Известиях отделения русского языка и словесности Императорской Академии наук”. Работа была посвящена влиянию греческой культуры на славянскую, греческим корням в словах русского языка.
Сдав выпускные экзамены, Фасмер в 1907 году отправился в Австро-Венгрию – завершать свое образование в университетах Кракова, Вены и Граца.
Вернувшись в Петербург, приват-доцент Фасмер получил место лектора на Высших Бестужевских курсах – в первом российском университете для женщин (которых в государственные университеты не принимали).

БЕГСТВО
В начале 1917 г. Фасмера пригласили на профессорскую должность в Саратовский университет. Там его и застал большевистский переворот. Но в 1918 году мы видим его уже профессором Тартусского университета, где тридцать лет назад заведовал кафедрой Бодуэн-де-Куртене! Фасмер не рассказывал, как ухитрился вырваться в обретшую независимость Эстонию. Но, конечно, не обошлось без уменья ладить с людьми, – а в этом он был, по-видимому, талантлив. Чем другим объяснить, что эстонское правительство в 1920 году поручило ему важную транспортно-дипломатическую миссию: возвращение книг Тартусской университетской библиотеки из Воронежа, куда они были эвакуированы во время I-ой мировой войны. Задание Фасмер выполнил превосходно. И, так сказать, сверх программы, привез в Тарту свою брошенную два года назад в Саратове личную библиотеку.
В 1921 году профессор Фасмер занял кафедру славистики в Лейпцигском университете и приступил к фундаментальному труду: “Исследования по расселению древних славян”. В первой части – “Иранцы на южнорусских землях” – он рассматривал топонимы юга Украины. Фасмер показал, что названия больших рек – Дон, Днепр, Днестр – и множества маленьких речушек, а также другие географические имена имеют иранскую (или, как иногда говорят, персидскую) основу. Значит, когда-то эти земли заселяли племена, говорившие на одном из персидских наречий? И действительно, Фасмер нашел в древнеперсидском языке скифские и сарматские следы... Другие исследования позволили ему утверждать, что в названиях таких городов, как Лейпциг, Дрезден, Хемниц, Глогау, Бреслау (ныне Вроцлав), Бунцлау, Коттбус, Баутцен, Гёрлиц, Росток, Шверин и многих иных видна славянская основа. Современные немецкие лингвисты, используя этимологическую методологию Фасмера, выводят слово “Берлин” из старославянского “брл” – болото, топь.
В Лейпциге под его редакцией издательство Гаррассовича выпустило первый номер “Журнала славянской филологии”: восстановились традиции основанного в 1876 году и закрывшегося с началом I-ой мировой войны “Архива славянской филологии”.

БЕЗ ПОРТРЕТА ГИТЛЕРА!
На страницах фасмеровского журнала выступали слависты Франции, Англии, Югославии, Чехословакии и, конечно же, СССР. После прихода гитлеровцев к власти журнал не закрыли, но многие имена иностранных авторов из него исчезли: евреям в “арийскую науку” путь был заказан. Вместо них стали выступать на страницах журнала какие-то никому не ведомые новички,— впрочем, судя по статьям, талантливые. И только спустя много лет стало известно, что Фасмер печатал под этими фамилиями изгнанных ”неарийцев”.
(Забегая вперед, скажем, что чашу терпения Фасмера переполнили не нацисты, а полученный в 1949 году издательством приказ советских оккупационных властей: в десятидневный срок представить постатейный план журнала на ближайшие пять месяцев. Фасмер заявил, что такое “планирование” ни к чему не приведет, кроме падения научного уровня журнала, что он, Фасмер, отказывается от дальнейшего печатания в Лейпциге, – и перевел журнал в издательство Винтера в Гейдельберге.)
С 1925 года Фасмер жил в Берлине, занимал кафедру славянской филологии Университета Фридриха-Вильгельма, был членом Саксонской и Прусской Академий наук. Огромный научный престиж и незаурядная дипломатичность позволяли ему держаться вдали от политики. Он не вступил в нацистскую партию, в его кабинете не было портрета Гитлера. Одно это требовало в то время немалой храбрости.
Но Фасмер совершал и другие не менее храбрые поступки. После захвата нацистами Польши он сумел вызволить из концлагеря Заксенхаузен нескольких польских ученых. Получив от французского слависта Бориса Унбегауна открытку с обратным адресом “Концентрационный лагерь Бухенвальд”, Фасмер не только сумел добиться его освобождения, но и зачислил сотрудником к себе на кафедру, так что Унбегаун благополучно дожил до конца войны и вернулся во Францию.

ФАМИЛИИ СВИДЕТЕЛЬСТВУЮТ
Берлинская кафедра славянской филологии, старейшая в Германии, вела свою историю с начале сороковых годов XIX века, когда она была основана по повелению короля Фридриха-Вильгельма IV. Одно из первых исследований Фасмера, предпринятых на новом месте, касалось славянских следов в топонимах Бранденбурга, Мекленбурга и Гольштейна.
Изучая топонимику северных областей Германии, он задался вопросом: почему язык германского племени бургундов, которые там когда-то обитали, не оставил никаких следов в языке западных славян – поляков и кашубов?
Ведь в латинских книгах сообщалось, что бургунды в 4-м веке н.э. ушли из этих мест куда-то на юг. Если это так, предположил Фасмер, то кусочки типа “баргенд”, “барганд”, “баргунд” должны остаться в каких-нибудь западнославянских географических наименованиях. Но ни одного такого рода топонима найти не удавалось. Провал гипотезы, сомнительная достоверность древних рукописей?
Фасмер считал, что он просто не нашел верного источника информации. Через несколько лет в адресной книге Берлина он случайно увидел фамилию: Баргенда – и все сразу встало на свои места: искать нужно не географические названия, а фамилии!
И верно, в этой и других адресных книгах германских городов отыскались фамилии Баргенде, Баргинда, Баргандер, Бергандер, Баргунде, Барганьски и другие – всего около ста сорока. Фасмер списался с ними, попросил ответить, откуда они родом. Оказалось, что они происходили из Нижней Силезии, Задней Померании, Познани и других мест, где проживали поляки и кашубы. Нанесенные на карту, фамилии показали путь, по которой бургунды ушли на юг Европы. Сведения античных авторов обрели весомое подтверждение.
В конце тридцатых годов Фасмер начал труд всей своей жизни – этимологический словарь русского языка, сегодня считающийся фундаментальным. Важную роль в решении приступить к этой бесконечной работе сыграли две книги: “Этимологический словарь русского языка” заслуженного преподавателя 4-й Московской гимназии Александра Григорьевича Преображенского (издание началось в 1910 году, было доведено до статьи “Сулея”, но мировая война, а потом Октябрьский переворот все остановили, – только через сорок пять лет вышло в Москве окончание труда Преображенского...) и “Славянский этимологический словарь” Э. Бернекера. А в тот год, когда началось вторжение нацистов в СССР, “Труды Прусской Академии наук” напечатали работу “Славяне в Греции”: Фасмер указывал на славянское происхождение некоторых топонимов южных регионов этой страны, “к большому неудовольствию греков, которые никак не хотели с этим примириться”, – вспоминал его ученик Герберт Бройер.

БОМБА УПАЛА СОВСЕМ БЛИЗКО
... Бомбардировки Берлина в 1943 году усилились. Фасмеру казалось, что на окраине больше безопасности, чем в центре. Он перевез к себе домой весь словарный архив и кафедральную библиотеку. Но 30 января 1944 года стало роковой датой. Подвал, где Фасмер и его жена пережидали воздушные тревоги, вздрогнул от близкого взрыва бомбы. Когда они выбрались наружу, повсюду на земле валялись книги и листы бумаги, а дом пылал. Библиотека, вывезенная Фасмером из Саратова, все накопленные к тому времени материалы к словарю...
Два дня спустя он пришел в свой кафедральный кабинет, сел к столу, положил перед собой лист бумаги и принялся писать. Восстанавливать Словарь. Как всегда, неустанно и невозмутимо. Не обращая внимания на хаос, постепенно воцарявшийся в городе, к которому двигался с востока конец войны.
Конец войны наступил. Всю Германия и Берлин союзники-победители разделили на зоны оккупации. В советской зоне устанавливались советские порядки: из здания Прусской Академии наук была вывезена и никогда больше не вернулась картотека с полумиллионом имен — названиями русских городов, селений, местностей, рек и озер. Архив, который Фасмер составлял с 1930 года...
На потерю архива, уже второго по счету, Фасмер ответил через несколько лет в присущем ему стиле: предпринял в Восточноевропейском Институте издание пятитомного “Словаря русских гидронимов” – названий рек, озер и других водоемов, а вместе с сотрудниками Академии наук и литературы в Майнце начал составлять десятитомную “Книгу русских географических имен”,— оба эти труда увидели свет уже после его кончины.
В разбомбленном, холодном Берлине невообразимо странно выглядел этот человек, выписывавший слова из чудом сохранившихся книг безлюдных библиотек... Несмотря на тяжелое время, Фасмер был, как обычно, строго одет в пиджачную тройку – зимой темную, летом светлую. Карманные часы на золотой цепочке делали его облик еще более старомодным. Неизменными атрибутами высокой, выше метра восемьдесят, фигуры были пальто и шляпа. И если Фасмера без пальто еще можно было увидеть на улице в сильную жару, то без шляпы – никогда. Он вежливо снимал ее, увидя знакомую женщину, пусть эта женщина была лишь студенткой первого семестра, а если ему с ней было по пути, – шел со шляпой в руке и открывал перед спутницей входную дверь...
Осенью 1947 года Фасмер выехал в Швецию — работать приглашенным профессором в Стокгольмском университете. Ему было уже за шестьдесят. Он чувствовал, что если сейчас же не остановится, не перестанет пополнять и улучшать словарь, окончить труд ему вряд ли удастся. В 1950 году, вернувшись в Западный Берлин как профессор Свободного университета, он отдал готовую рукопись первого выпуска (словарь печатался отдельными небольшими по объему частями) в Гейдельбергское издательство Винтера.
Двадцать седьмой, последний выпуск Фасмер отредактировал восемь лет спустя: “Миг вожделенный настал, закончен мой труд многолетний... ”
В послесловии к словарю он сожалел, что не смог использовать результаты этимологических изысканий последних лет: “полная обработка новейшей литературы задержала бы завершение работы и, учитывая мой возраст, могла поставить под сомнение благополучное ее окончание”... Судьба отпустила ему еще четыре года.

РУССКИЙ СЛОВАРЬ
В ПЕРЕВОДЕ С НЕМЕЦКОГО
В сталинскую эпоху сотрудник Свободного университета Макс Фасмер был у властей СССР на плохом счету. Категорически отрицалось его утверждение, принятое сейчас всеми серьезными этимологами, что слово “Русь” имеет финскую основу, ибо “рутси” – старинное название шведов в скандинавских языках, название, перешедшее на варягов (викингов).
Только в конце 50-годов, с наступлением “оттепели”, Фасмер был приглашен в Москву на VI Международный конгресс славистов. Именнно на этом конгрессе советские слависты предложили перевести его словарь на русский язык, поскольку составление подобного словаря в СССР тогда не планировалось.
Умер Фасмер зимой 1962 года в Западном Берлине. Два года спустя в книжных магазинах Москвы лег на прилавки первый том его словаря в переводе на русский. Круг замкнулся.

3 января 2012 года  10:09:22
Вячеслав Демидов | slavademidov@t-online.de | Берлин | Германия

ostrovok.de тусовка | балаган | форум | чат
архив
перевернуть
вверх
РАССКАЗЫ, ИСТОРИИ, СКАЗКИ
рассказы | стихи | анекдоты | объявления
© 1997-2012 Ostrovok - ostrovok.de - ссылки - гостевая - контакт - impressum powered by Алексей Нагель
Рейтинг@Mail.ru TOP.germany.ru